-

ШИПОВ Н. Н.

ИСТОРИЯ МОЕЙ ЖИЗНИ

Рассказ бывшего крепостного крестьянина Н. Н. Шипова.

1824-1827 гг. ¹

С 1824 года я очень часто начал отлучаться из дому по торговым делам. Торговля была, попрежнему, уральским скотом и пушным товаром. После 1822 года, когда в Оренбургском крае стояла жестокая зима, баранов там много поубавилось, и цены на них были не совсем подходящие. И вот, я задумал отправиться для покупки скота к букеевским киргизам в барханы ². Хотя во время прежних моих поездок и неоднократно имел дело с киргизами и мог немного говорить по киргизски, но счел за нужное нанять толмача. Таковой скоро нашелся, один из уральских казаков, и я подрядил его за 100 руб. асс. ехать со мной. Мы с этим толмачом и несколькими моими работниками отправилися, на повозках, в киргизские аулы, верст за 40 от линии, где киргизы кочевали в своих кошомных кибитках. Приехали в аул, в старшине, который назывался Бек-Мухамедом-Утемисом. Он нас принял. Я подарил ему чаю и сахару; Мухамед же дал нам особую палатку, угостил меня аряном (кислым молоком) и вареной ягнятиной. Арян мне не понравился, вероятно потому, что он содержится киргизами обыкновенно в сырых кожаных мешках. Скоро мы с Мухамедом сделались хорошими знакомыми. Он пригласил меня с толмачом в гости к своему двоюродному брату, Ковдобаю, который находился в другом ауле, верст за 5 от нашего. Я, разумеется, не отказался. Хозяин [222] нас встретил радушно; мы посидели, покуда не было все прибрано в кибитке для приема гостей. Потом, нас пригласили в кибитку. В ней были развешаны ковры: разноцветные сундуки стояли открытыми; на полу тоже разосланы ковры и положены подушки, на которые мы и сели. Хозяин спросил, что мы будем есть: старого барана, или ягненка? Мы согласились на последнее. Жена хозяина была в шелковых штанах и рубахе; голова покрыта платком, на ногах надеты красные киргизские, с большими каблуками, сапоги: это для удобства при верховой езде. Она начала раскладывать из тезека ³ огонь посреди самой кибитки; потом, поставила на 4-х ножках таган, а на него большой котел с водою. Принесли кожаный мешок, из которого хозяйка вытаскивала говядину или кобылятину и клала в котел. Когда говядина сварилась, она вынимала ее из котла вилкой и накладывала в красную деревянную чашку; хозяин же мелко разрезывал ее ножом. После того хозяйка варила ягненка; хозяин и его разрезал на мелкие кусочки. С нами обедали 6 человек киргизов. Хозяин брал всеми 5-ю пальцами кусочки говядины и угощал ими прямо в рот; гости подползали к нему на коленях, при чем старались, чтобы кусок не выпал изо рта, так как в противном случае им было-бы стыдно. Для меня хозяин положил говядины и ягнятины в чашку. Затем, хозяйка изготовила еще два кушанья: жидкую молочную кашу с сорочинским просом и жареную в масле сметану, что по киргизски называется «ремчук». Обед продолжался довольно долго. Разговаривали о баранах, о лошадях. Хозяин предложил мне свои услуги: завтра он объедет свой род и объявит, чтобы киргизы приходили ко мне для продажи баранов; при этом будет стараться о выгодной для меня покупке, — только я должен ему что нибудь подарить. Поблагодаривши хозяина, я в свою очередь пригласил его к себе на чай. Он не отказался. Приехали в мою палатку; пили чай. У меня были мягкие булки и пшеничные сухари; я дал их моему новому знакомцу. Он положил их в свою кожаную сумку. Такие сумки киргизы всегда носят при себе на ремне, а русский гостинец роздают понемногу своим женам, детям и приятелям. Настал вечер, и мы отправились к старшине ужинать. На другой день я встал утром рано. Начали собираться киргизы; одни на лошадях, другие на верблюдах, а иные на быках. Богатые киргизы были в шелковых бухарских халатах, лисьих шубах, в синем или красном чекмене, в лисьих бархатных шапках. У некоторых лошади были в серебряных уборах. Через толмача я стал торговать у киргизов баранов; но они объявили дорогую цену и, не сторговавшись, разъехались [223] по своим аулам. Вечером приехал ко мне мой новый знакомец из киргизов, Ковдобай, и, узнав, что мы не сторговались с его единоплеменниками, обещался завтра уговорить их быть уступчивее. Мы расстались. На следующий день киргизов собралось в мой табор множество; иные приезжали просто посмотреть на русских людей. Прибыл и Ковдобай. Он просил меня некоторых почетных киргизов напоить чаем и дать им сухарей. Это я исполнил. После того, при киргизах, Ковдобай спросил меня: «почем даешь купец за дюнана, кунана, буйдака?» Дюнан — это самый старый баран, кунан — средний, а буйдак — молодой. Через толмача я ответил, что за первого — 9 руб. 25 коп, за среднего — 8 руб. и за буйдака 6 руб. 25 коп. Тогда мой знакомец закричал: «я согласен на эту цену и завтра же пригоню своих баранов; а другие как хотят». Это подействовало на киргизов, и они разъехались с обещанием пригнать баранов. В продолжение двух дней я купил около 3,000 штук, расплатился серебряными деньгами; славно угостил старшину Бек-Мухамеда с Ковдобаем, простился с ними и отправился в Уральск. Здесь я купил еще до 7,000 баранов, поручил их прикащикам и рабочим, а сам отправился домой, где мой отец встретил меня с моею новорожденною дочерью. Сердце мое забилось радостно.

Впоследствии, мне каждый год приходилось иметь дело с киргизами по покупке баранов на всем пространстве их кочевья до Нового-Узеня и далее. Я даже завел особую торговлю с киргизами красным товаром, который покупал в Москве и в первых месяцах каждого года отправлял его с прикащикамн к Уральску, а потом в барханы. По киргизски я научился говорить не дурно. Поэтому, мне представлялось возможным довольно хорошо познакомиться с жизнью киргизов.

Киргизы — народ очень любопытный; обыкновенно расспрашивают: кто едет, куда и зачем? Разъезжая по барханам, мы обыкновенно останавливались ночевать близь аулов; это — для безопасности, потому что у киргизов существует обычай оберегать своих гостей. На степи рек почти совсем нет; во многих местах вырыты колодцы, к которым пригоняется скот для водопоя; ведра везде кожаные, а корыта сделаны из досок. У некоторых киргизов были большие стада баранов, лошадей, рогатого скота и верблюдов. Я знал одного киргиза, Танинского рода: у него было более 7,000 лошадей. Киргизы питаются, главным образом, овечьим и коровьим молоком; употребляют и верблюжье. Летом они приготовляют молоко для зимы: сушат его на солнце до того, что оно делается твердым, и хранят в кожаных мешках ⁴. Такое молоко [224] называется по киргизски «круть»; его растворяют в воде и едят. Если в дороге киргизу путь лежит аулами, то он ничего не берет е собою съестного, потому что киргизы имеют обычай путешествующего родича накормить и напоить безмездно. — Киргизы никогда долго не остаются на одном месте; как только скот поест траву, они перекочевывают на другое место, отыскивая тучные и привольные пастбища. Зиму они проводят обыкновенно близь Каспийского моря, к западу, с мелким скотом; лошадей же пасут на степи, под надзором старого опытного киргиза. Случается, что во время бурана скот замерзнет, но это беда не большая: киргизец, у которого это случилось, отправляется в отдаленные аулы, где бурана не было; здесь родичи дадут ему вдоволь скота, с тем, что если и у них случится такое же несчастие, то он должен помочь им. — Киргизские свадьбы совершаются таким образом: невест засватывают в малом возрасте, лет 10-ти; при этом отец жениха дает родителям невесты «калым», т. е. будущее приданое скотом; количество калыма зависит от богатства или состояния дающего. Когда придет время отдавать невесту жениху, то приданое возвращается, и с приплодом; кроме того, отец невесты дает близким родственникам своего зятя разные подарки. В известное время женихи на хороших резвых лошадях и невесты на иноходцах скачут по степи. Каждый из женихов старается догнать свою невесту и схватить ее за грудь. Впрочем, только та невеста позволяет жениху брать себя за грудь, которая жениха любит; в противном же случае бьет его плетью. — Когда для женщины-киргизски наступает время разрешиться от бремени, то все ее домашние принимается отыскивать христианские волосы. На вопрос мой — для чего эти волосы? — мне отвечали, что их должно сжигать во время родов, в кибитке роженицы, от чего облегчаются и ускоряются роды. Вскоре после родов, муж режет баранов, созывает гостей и происходит пиршество.

1828-1831 гг.

В 1828-м году, вскоре после пасхи, я отправился, по обыкновению, в Уральский край, на реку Узень, где с моим прикащиком находились гурты баранов. Здесь я получил известие, что от жестокой зимы погибло до 1,000 штук. Два табуна я отправил к Уральску, приказав купить там еще баранов; а сам вознамерился отправиться степями в Астрахань с красною юфтью, которой у меня было более 100 пудов. Хотя меня и отговаривали ехать степною дорогою, где кочуют киргизы, калмыки, и трухменцы, но мне непременно хотелось узнать эту дорогу. Я взял две повозки, 7 лошадей и 5 верблюдов; при мне находились [225] два прикащика, два работника и один киргизец — опытный по этой дороге вожак. 17-го хая мы выехали. Дорога была жесткая. На третий день встретили ужасные пески, называемые рынами, где кочевали киргизы. Этими местами мы ехали несколько дней, совершая не более 15-ти верст в день. Жара была нестерпимая; лошади уморились и не могли поспевать за верблюдами. В седьмой день нашего путешествия мы получили известие, что не вдалеке от нас стоит лагерем букеевский хан и покупает верблюдов по случаю войны с турками. Из любопытства, я с вожаком отправился туда. Хан сидел в палатке с киргизскими старшинами и казачьим маиором; конвой его составляли 60 донских казаков. Отдав хану надлежащее почтение, я объявил ему, кто я. Он несколько времени разговаривал со мною по русски о нашей торговле и предложил мне купить у него баранов. Распростившись с ханом, приехали к своему каравану. На девятой день нашей езды песку стало меньше, дорога становилась легче и удобнее, но трава повсюду совершенна засохла, воды нигде не было. Ехали еще два дня, и вожак сказал нам, что скоро будет колодезь. Мы с усилием и нетерпением подвигались к этому колодцу; однако воды в нем не оказалось. С досады, я начал выговаривать вожаку, что он повел нас такой скверной дорогой, где нет вовсе воды; вожак уверял, что в прошлом году здесь воды было достаточно, а ныне она от необыкновенной жары высохла. Нечего делать: двинулись далее. Мы и лошади выбивались из сил, да и верблюды изнурились. Наконец я послал вожака отыскивать воду, а сами медленно подвигались вперед. Скоро, бывшие при нас собаки, должно быть, почуяли воду и побежали; мы за ними. Спустя немного времени, мы действительно увидели воду. Но что это была за вода? — темно-белого цвета, густая, негодная к употреблению не только для людей, но и для животных. Я велел вскипятить эту воду к чаю; но, устоявшись в чае, она превратилась в тесто и чай нельзя было пить. Тогда я приказал налить воды в котлы и насыпать туда соли; вода приняла обыкновенный цвет и хотя стала соленою, но годною для питья. Мы утолили жажду и отправились далее по назначенной вожатым дороге. Отъехавши верст 10, мы встретили нашего вожака, который объявил, что в недалеком расстоянии находится колодезь с хорошей водой. При нашей усталости и истощении лошадей, мы едва достигли до этого колодезя. Здесь мы отдохнули с истинным удовольствием, дав волю и скоту насытиться кормом и водою. Вода нам показалась особенно вкусною и прекрасною, хотя на самом деле она, быть может, вовсе не была такою. При дальнейшем отсюда путешествии, в воде мы не нуждались; но у нас истощалось съестные припасы. Дорога стала твердая, жесткая и мы ехали скорее. Чрез несколько времени мы увидели калмыцкие аулы. Я послал [226] вожака купить в этих аулах муки и крупы; сами же расположились на удобном месте отдыхать. Это был 14-й день нашего странствования. Солнце склонялось к западу; наступил и вечер, а вожак не возвращался. Я подумал, что одно из двух: или калмыки взяли его в плен, или же он изменил нам и решился предать нас в руки калмыков. Поэтому, на ночь я приказал рабочим взять ружья и пистолеты, и не спать. Около полуночи послышался топот лошадей и голос каких-то песен. То были калмыки, которые скоро прискакали к нашему табору. Я спросил по киргизски: «то едет?» Один из них отвечал: «калмык, толмач барма», т. е. калмыки, есть ли переводчик? Я сказал, что нет, и просил их не подъезжать к нашему табору близко, так как в противном случае мы будем стрелять из ружей и пистолетов; если же что им нужно, то они могут переговорить с нами завтра днем, а не ночью, когда ездят одни разбойники. Моя-ли угроза подействовала, или что другое; только калмыки, поговорив о чем-то между собою, удалились, не причинив нам никакого вреда. Спустя немного времени возвратился вожак. Я ему рассказал о случившемся; он заметил, что еслибы мы пустили калмыков в табор, они непременно разграбили-бы нас. В эту ночь спать мы не ложились. Вожатый уверял, что до Сентовской пристани осталось не более 35-ти верст, что скоро калмыцкие аулы кончатся и начнутся кочевья трухменцев или волжских ногайцев. Это народ смирный и безопасный. Действительно, верст через 15, мы увидели ногайские аулы; они очень отличаются от киргизских. Почти при каждом из них стоят для перевозки небольших тяжестей арбы, или телеги на двух колесах. Убранство в кибитках мне не понравилось. У молодых женщин и девушек в ноздрях повешены серьги. Оставив караван с рабочими и вожаком, сам я отправился вперед; доехал до реки Бузана. Отсюда оставалось до Астрахани 60 верст водяного пути. Плавание по рр. Бузану и Волге на лодке было непродолжительно и я прибыл благополучно в Астрахань. Через два дня пришли сюда с товаром и прикащики, которых я оставил в ногайских степях. Юфть я разменял на бухарские товары — бумажные и шелковые халаты и кумачи.

Из Астрахани я опять отправился в Уральск, но не степной дорогой, а другой, гораздо лучшей и удобной. Отсюда поехал в Оренбург. Здесь, однако, не пришлось мне купить баранов по случаю дороговизны цен. Так как наступило время Макарьевской ярмарки, то я через Казань отправился в Нижний-Новгород. Прожив три дня и оставив в лавке с пушным товаром прикащика, сам поехал домой.

(Дальнейшее повествование опущено как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2018)

Комментарии

1. См. «Русс. Старина» 1881 г. т. XXXI, май, стр. 133-148.

2. Барханами называются пески с небольшими неровными возвышенностями: они простираются верст на 100, а далее носят название «рын-пески». В наших обыкновенных повозках ездить по барханам весьма затруднительно. — Н. Ш.

3. Тезек, или коровий кирпич служит обыкновенным топливом у киргизов.

4. Киргизы вырывают не очень глубокие ямы, в которых коптят сырые лошадиные кожи; из этих кож и делают мешки как для твердого, так и для жидкого молока. — Н. Ш.

Текст воспроизведен по изданию: История моей жизни. Рассказ бывшего крепостного крестьянина Н. Н. Шипова. 1824-1827 гг. // Русская старина, № 6. 1881