-

Печатается по распоряжению г. Наказного Атамана Уральского каз. войска.

Прежде, чем приступить к описанию экспедиции, я скажу несколько слов о грозном когда-то Монгольском племени, потомках Чингиз-хана, нынешних обитателях обширных степей Урала, Сибири и Туркестана — киргизами. С этими полудикими кочевыми народами, как известно, и шла у Уральских казаков целые столетия упорная, кровавая борьба -

«...в защите гранных берегов
Сторожевого, быстрого Яика»

Широкое пространство к северо-востоку от р. Урала и Каспийского моря, между южными пределами Западной Сибири, западным берегом Аральского моря и Хивою — известно под именем Киргизской степи.

Первоначально население степи состояло из кочующих киргизских племен, которые составляли один народ, говоривший одним языком, живший на обширной территории и имевший одного общего повелителя — хана. Один из этих ханов — Алач, вскоре после падения Чингиз-ханова царства, разделил свои владения между тремя сыновьями, отчего и образовались орды — Большая, Средняя и Малая.

Большая орда кочевала преимущественно в пределах нынешнего Туркестанского края; Средняя занимала степные области Сибирского ведомства, а Малая или зауральская орда находилась в степных пространствах нынешних Тургайской, Уральской и Закаспийской областей и состояла из трех главных поколений: Алимского, Байлынского и Семиродского (джиты-руу), распадавшихся в свою очередь на 25 родов. К первому из поколений принадлежало шесть родов: китинский с отраслью уджираевцев, чумикеевский, чаклинский, дюрткаринский, [6] карасакаловский и каракисяковский. Ко второму — адаевский, байбактинский, алачинский, маскарский, кызылкуртовский, черкешский, исыковский, бершевский, исентемитрский, яппасский, алтынский, тазовский (тазларовский) (Часть Байлынского поколения в начале XIX столетия со своим султаном Букеем перешла в Астраханскую губ., где и образовала особую Внутреннюю или Букеевскую орду.). К третьему — табынский, с отраслью чумышли-табынцев, таминский, кердеринский, кирейтский, ромадановский, телеувский и джигалбайлинский.

Каждый из этих родов опять-таки дробился на отделения, так например: чиклинцы имели отделения — Кабакова, Назарова, Джикеева, Джанклычева, Джакаймова, Чуренева, Тлявова и Киргизова. Отделения имели пол-отделения, отрасли, части и т. д.

Высший класс составляли султаны, потомки владетельных ханов. Они, как люди, принадлежавшие по своему происхождению к белой кости, т. е. к потомкам Чингиз-хана, не причислялись ни к одному из этих родов, а вели свою родословную особо.

Так как киргизы кочевали только летом, а зиму проводили на одних а тех же местах, то сообразно с этим и самое жительство их в степи определялось следующим образом, собственно в Уральской области:

По р. Илеку по Новоилецкой линии и по Уралу до Иртекского поселка — Табынцы и Таминцы.

По Уралу от Кирсановской до Кожехаровской станиц зимовал род кердеринский.

Далее до Тополинского поселка следовал род байбактинский.

К востоку от этого последнего рода, в камышах озера Кара-куля жили Маскарцы, а против Кулагинской станицы — Кызылкуртовцы.

Вниз по Уралу, от Баксайского пос. до Сарайчиковского — Бершевцы.

По Каспийскому морю против Гурьева-городка шли Черкешцы и Тазовцы.

К востоку от Урала, по верховьям Уила зимовала часть отделения чиклинского рода — Чуреневцы, другая часть которых занимала камыши в заливах на северо-восточном берегу [7] Каспийского моря. Вместе с Чуреневцами в верховьях Уила, а также в Баркинских песках и по Сагизу зимовали Уджираевцы; ниже Баркина, к устьям Уила — Исентемировцы.

Далее в песках Тайсугана — Китинцы, а несколько севернее, против Калмыковской станицы, по р. Якши-баю — Алачинцы.

Затем, по устьям р.р. Уила, Сагиза и частью по р. Эмбе шли зимовки Иссыковцев.

Потов от уроч. Кондарала к верховьям Эмбы — Назаровцы, а против Кондарала, в горах Джильтау, за Эмбой — Каракилаки. Тут же, по левому берегу Эмбы и по Усть-Урту, в песках Асмантай-матай и Сам и далее вплоть до Хивинских пределов жили Чумышли-табынцы, а еще далее, на Бузачи и Мангишлаке — Адаевцы. Часть Адаевцев, Балакипн или Ятаки, т. е. киргизы, никогда по перекочевывающие, проводили зиму в низовьях Эмбы.

Остальные роды: Алтынцы, Рамадановцы, Телеувцы, Каракасакаловцы и частью Яппассцы, Дюрткаринцы и некоторые другие зимовали на р. Сыр-Дарье.

В начале XVIII столетия Россия почти не вмешивалась во внутреннюю жизнь киргизского народа, стараясь только отстранять его набеги и обеспечивать свои торговые сношения со Среднею Азией.

Поставленные по главе управления ханы действовали почти бесконтрольно, не раз изменяли России и были главными виновниками смут и беспорядков между киргизами. Это послужило поводом к тому, что в 20-х годах ханское достоинство было упразднено, и вся степь Оренбургского ведомства разделена была на три части, с подчинением каждой особому султану-правителю. В сущности же дело от этого нисколько не выиграло, потому что султаны-правители, хотя и под контролем правительственных лиц, оставались все теми же киргизскими ханами, с тою лишь разницею, что прежде степь управлялась одним, а теперь ею заведывали три самовластных лица, не пользовавшиеся к тому же расположением народа. Наглядным доказательством недружелюбного отношения к султанам-правителям, может служить то, что для охранения их во время летнего передвижения по степи необходимо было снаряжать особый конвой, состоявший обыкновенно из конного отряда [8] уральских или оренбургских казаков.

Самыми воинственными из всех поименованных кочевников были киргизы адаевского рода, хищнически-воинственные, смелые только при барантах и грабеже караванов. Грабеж и легкая нажива служили у них единственным одушевляющим началом, а это, конечно, не могло сделать народа храбрым и неустрашимым. Лихие наездники, они не задумывались садиться на самых бешеных и диких лошадей, но не умели сражаться пешком, а потому и не обладали в бою ни малейшею стойкостью.

Все эти свойства не мешали, однако, им наносить самому храброму неприятелю чувствительный вред, если не в открытом бою, то захватом у него безоружных людей, угоном табунов, при малейшей оплошности часовых, грабежом обозов и т. п. С пленными киргизы обходились вообще с меньшей жестокостью, нежели другие азиаты, но эта хорошая черта пробуждалась не столько добросердечием, сколько корыстью, желанием, как можно выгоднее продать пленников в рабство на хивинских или бухарских рынках.

Пограничная линия, устроенная по р. Уралу, не вполне прикрывала край от набегов хищников, и нижнее течение Урала по прежнему оставалось открытым, вследствие чего являлась необходимость устроить линию и на нижнем течении реки.

В сороковых годах XVIII столетия здесь были заложены две крепости Калмыковская и Кулагинская, которые в свою очередь дали начало форпостам, так называемой Низовой линии и образовали укрепленную цепь постов, раскинувшихся в обе стороны Уральского, тогда Яицкого городка, — вниз до Каспийского моря, где находился укрепленный Гурьев-городок, перешедший тогда в ведение Яицких казаков, и вверх до Иртецкого форпоста, откуда начинались уже пикеты илецких казаков, соединявшие в свою очередь Иртецкий форпост с Рассыпною крепостью. Третья Линия была устроена по р. Сакмаре; она начиналась Самарским городком и шла через крепости Пречистенскую и Воздвиженскую по направлению к Верхне-Озерной.

Разбои и нападения киргизов однако же не прекратились. Зачинщиками всего этого были хивинцы, которые подстрекали [9] киргизов не только на грабежи караванов, но и на нападения на линию, к особенности на наших рыбопромышленников, для захвата пленных и продажи их на хивинских ринках.

Нападения эти Адаевцы совершала обыкновенно таким образом: заметив русских рыболовов где-нибудь беспечно стоявших в море, хищники, скрываясь в лодках, для отвлечения подозрения выставляли свои рыболовные снасти, а потом, выждан попутного ветра, поднимали паруса и быстро налетали на намеченные жертвы, причем захватывали и людей и все лучшее на судне; самое же судно или разбирали на дрова, или оставляли на море. Захваченную таким образом добычу отправляли на продажу в Хиву, или оставляли у себя в неволе.

Правительство вначале надеялось смирить киргизов, посылая отряды для наказания их за грабежи и разбои, но неудачи, которыми сопровождались подобные экспедиции, убедили, что эта мера мало действительна. Тогда началось занятие Илецкого региона; посылка же в степь торговых караванов производилась не иначе, как под прикрытием военного конвоя.

В 1824 году отправился первый караван в Бухару, под прикрытием отряда в 500 человек, но караван этот был разграблен в степи.

Опыт, как видно, не удался, а между тем дерзость киргизов взросла до того, что они, пользуясь нашей слабостью, стали производить набеги уже на линию: отгоняли казачий скот, нападали на казачьи форпосты, расположенные даже по правую сторону р. Урала и стали похищать русских не только на линии и на Каспийском море, но и в окрестностях больших городов — Оренбурга, Уральска и Гурьева.

Чтобы устранить разбои и нападения, от которых особенно страдали ваши рыбные промыслы, летом 1833 г. устроено было на северо-восточном берегу Каспийского моря первое русское укрепление, названное Ново-Александровским (Впоследствии это укрепление было перенесено на Мангышлакский полуостров к Тюк-Караганскому заливу и названо сперва Ново-Петровским укреплением, а потом Александровским фортом, существующем и по настоящее время.).

Для прикрытия остальных границ правительство придумало громадное сооружение, именно провести непрерывный вал со рвом, на подобие Китайской стены, который тянулся бы вдоль [10] всей степной границы, не имеющей естественного прикрытия. К работам этим приступили было в 1836 году, — часть вала была окончена, но киргизы все еще не унимались,.

На этот раз поводом к неудовольствию послужило отмежевание у киргиз земель для казачьих поселений новой Оренбургской линии и произведенный в виде опыта сбор податей в размере 1 р. 50 к. с кибитки. Меры эти вызвали неудовольствие среди кочевников, которые стали собирать новые шайки и нападать уже не только на мирные киргизские аулы и нашу пограничную линию, но и грабить караваны, нападать на рыбопромышленников по побережью моря, в окрестностях самого Ново-Александровского укрепления.

В продолжение XVIII столетия и в особенности первой половины XIX столетия, ежегодно командировалось, за р. Урал, вглубь киргизской степи для усмирения мятежных киргиз, возвращения взятых в плен людей, для конвоирования торговых караванов и дипломатических миссий и, наконец, для службы при бывших султанах-правителях, в качестве конвоя, отдельные большие и малые отряды казаков от 100 до 1000 человек, смотря по надобности и цели командировки. Отряды эти обыкновенно уходили с линии Урала ранней весной и возвращались обратно поздней осенью.

В особенно экстренных случаях казаки собирались и меньшими командами, человек 10-50 и с винтовками в руках, или даже без ружей, с одними пиками да чекушками, переплывши на своих бударках через Урал, а верховых лошадей перегнав вплавь, пускались в степь в погоню за хищными киргизами для возвращения взятых с линии к плен людей, или возвращения угнанных казачьих лошадей.

Увлекаясь погонею за хищниками, казаки удалялись от линий настолько, что оставляли свои головы в киргизской стеки в далеко неравном бою с врагами. Доставалось в свою очередь и киргизам от казаков, — попавшиеся, в руки редко отпускались живыми.

В половине XIX столетия частые, смелые грабежи и разбои [11] кочевников истощили, наконец, терпение нашего правительства и принудили его принять более решительные веры к обузданию дерзких хищников.

Для наказания нужны были меры грозные и быстрые, которые на этот раз и были применены с успехом.

В конце 1836 г. приказано было снарядить экстренную экспедицию к северо-восточным берегам каспийского моря, где хищники, прикрываясь в зимнее время сплошною массою росшего по берегам камыша, находили себе пристанище для своих аулов.

Военные силы, которыми располагал тогда Оренбургский край для действий против киргизов, состояли, кроме двух пограничных казачьих войск Оренбургского и Уральского, еще из линейных батальонов, расположенных в г.г. Оренбурге, Орске, Уральске и отчасти по некоторым крепостям. Линейные батальоны, квартируя в одних и тех же местах, почти не несли практической службы, — походов не было, маневров им совсем не делалось и так как казачьи войска составляли наибольшую по численности силу и единственную в крае конницу, то понятно, и занимали первое место в боевой организации наших степных отрядов. Вся сторожевая служба в степи, обыкновенно, лежала на этих двух казачьих войсках, — они содержали разъезды, посылали особые отряды для преследования хищников и вообще несли на себе все главные труды по защите края от набегов киргиз.

Вслед за разрешением вопроса о снаряжении экспедиции, наряд войск выпал на долю уральских казаков, как ближайших соседей места посылки экспедиции. Вот как писал об этом тогдашний Оренбургский Военный Губернатор Генерал-Адъютант Перовский, в предписании от 8 октября 1836 г. за № 106 на имя Наказного Атамана Уральского войска:

«Предвидя в течение нынешней зимы надобность послать казачий отряд с Уральской линии в степь на экзекуцию, поручаю Вашему Высокоблагородию распорядиться заблаговременно, чтобы 550 доброконных казаков были готовы во [12] всякое время к выступлению...

Для отряда этого необходимо заготовить ныне же сухарей, продовольствия и овса на два месяца, на каждых двух человек сани, или дровни, таким образом, чтобы люди могли отправиться до места назначения на санях, запрягая своих же строевых лошадей и имели с собой аммуницию свою и продовольствие. Все люди должны быть снабжены полною теплою одеждой...»

Зимнее время для экспедиции было предпочтено потому, что экспедиция посылалась на пустынный северо-восточный берег Каспийского моря, а на огромном пространстве его, начиная от устья р. Эмбы до Мангышлака, не было пресной воды, которую только в зимнее время и можно было заменить снегом. А так как степные казачьи лошади, воспитанные тебеневочным способом, привыкли к водопою из одного снега, то и рассчитывали, что только они смогут перенести этот не легкий дальний переход. Затем, в зимнее время киргизский скот от недостатка корма и зимней стужи изнурен, и киргизы в такое время предпочитают держаться ближе к берегу моря, в густых зарослях камыша, где они больше и спасаются от стужи и буранов.

В виду этого, для полного успеха экспедиция, решили формировать отряд секретно, так, чтобы киргизы но проведали и не перекочевали бы вглубь степи и главное двинуться к месту стоянки враждебных аулов форсированным маршем, чтобы напасть на кочевья хищников-Адаевцев — врасплох.

Оставалось только избрать самый удобный путь следования для отряда, т. е. решить, итти ли по грунтовому берегу или двигаться напрямик, целиной через залив моря.

Неудобства были в том и другом случае, именно: грунтовый берег был весьма извилист и потому далеко не представлял кратчайшего расстояния. Пространство это, начиная от Уральской линии до Мангышлака составляло около 1200 верст, и в зимнюю пору, без всяких дорог, не изнуряя лошадей, пройти было невозможно. Через залив моря, по льду, путь лежал несравненно ближе и легче, чем берегом, но путь этот [13] являлся не безопасным. Известно, что нет ничего изменчивей северной части Каспийского моря. Сначала на гладкой поверхности его ничего не шелохнет, словно оно покрыто зеркальным стеклом, а через минуту появляется северо-восточный, порывистый ветер, нередко разбивающий льдины у самых берегов и уносящий их в открытое море; тем не менее, для настоящей экспедиции предпочли этот последний путь, потому что он, во-первых, значительно сокращал расстояние, а во-вторых, скрывал наше движение от глаз хищников. Для большей безопасности предположено было держаться малой глубины, где лед обыкновенно бывает крепчеи не всегда подвергается действию бурной стихии.

В состав экспедиционного отряда приказано было нарядить особый Уральский казачий полк пятисотенного состава.

По получении приказания, войсковое начальство энергично принялось за формирование требуемого волка. Выбирались люди средних лет, здоровые, смелые, отважные, преимущественно рыболовы, отличающиеся ловкостью в управлении лодкою и плавании и на лучших, крепких лошадях. Недостатка в отборных людях и лошадях не было. Сформированный таким образом отряд в своем составе имел совершенно молодецкий вид.

Согласно существовавшего в то время штата в состав полка поступило:

Штаб-офицеров	1 *^1**
Обер-офицеров	10 *^2**
Урядвиков	11 *^3**
Фельдшеров медицинских	1 *^4**
Казаков строевых	550

Трубачей в то время в казачьих полках еще не знали, хотя вскоре после отечественной войны 1812 года на казаков было уже обращено внимание, когда для удобства управления строевой частью дали казачьим полкам сигнальные трубы, но на Урале труб этих еще не существовало.

Строевые казаки были выбраны из следующих 28-ми линейно-форпостных команд, по 20 казаков из каждой команды: Кожехаровского форпоста, Лбищенского, Горячинского, Мергеневского, Каршинского, Сахарновской крепости, Каленовского форпоста, Лебяженского, Антоновского, Кругловского, Котельновского, Калмыковской крепости, Красноярского форпоста, Харкниского, Горской крепости, Гребенщиковского форпоста, Кулагинской крепости, Орловского форпоста, Зеленовского, Тополинской крепости, Кармановского форпоста, Баксайского, Яманхалинского, Сарайчиковской крепости, Ново-Сорочинского форпоста, Редутского, Кандауровского и от команды Гурьева-городка — 10 чел.

Командиром полка назначен был, состоявший на льготе, войсковой старшина Осипов, весьма опытный офицер, не раз бывавший в походах и делах с неприятелем в Средней Азии и в Европейской войне в 1812-1815 гг. При отправлении из войска все чины полка получили денежное пособие, именно: войсковой старшина 400 р., три есаула — по 250 р., три сотника — по 300 р., четыре хорунжих по 150 р., девять урядников, пятьсот пятьдесят казаков и один фельдшер — по 110 р. ассигнациями.

Каждый казак при выступлении в поход имел обычное по тому времени вооружение, обмундирование и конское снаряжение. Из вооружения — железную саблю, или азиатскую кривую шашку в деревянных ножнах, длинную пику, украшенную в трех местах медными бляхами, карабин, или длинный штуцер с рожками, т. е. подставками, служащими опорой при прицеливании из ружья, двойной комплект боевых патронов (по 30), по 60 зол. пороха и по 2 1/2 фун. свинца; на пояс помещались: кожаные пороховница с пулечницей, пороховая натрубка и медная смазница. Что же касается до одежды, то, в виду зимнего похода, в обмундировании предоставлена была полная свобода; одежду казаков составляли: куртка стеганая на [15] верблюжьей шерсти, полушубок из джебаги (Джебага — валеная шерсть, снимается с киргизских баранов во время весенней стрижки, настегивается на холст на подобие ваты.), настеганный на холсте и покрытый толстым верблюжьим сукном, длинный зипун из толстого же верблюжьего сукна, шаровары из такого же сукна, со стеганой ватой или джебагой наколенниками и сверх их другие холщевые, широкие шаровары (снег в холсту пристает гораздо менее, следовательно его высушить легче, чем сукно), большая шапка-папаха, или киргизский меховой треух (малахай) с такими же наушниками, варьги из верблюжьей шерсти, а поверх их кожанные голицы (рукавицы), широкие с длинными голенищами сапоги и онучи из верблюжьего сукна и так называемые теньги, сделанные из войлока, надеваемые поверх кожаных сапог.

(Однообразная форма вооружения и снаряжения для Уральского казачьего войска хотя и была утверждена еще в 1803 г., но не была заведена, и казаки продолжали являться на службу в своей домашней одежде, при самом разнообразном вооружении; кому что удавалось добыть на войне, то передавалось дедами и отдано вместе с наследством детям. Через 35 лет после этого, именно в 1837 г., после посещения Государем Наследником Цесаревичем г. Уральска, было обращено строгое внимание на форму и только к 1 июня 1838 г. все форменное обмундирование и вооружение окончательно было заведено всеми служащими казаками, находящимися на льготе в войске и на действительной службе, как доносила об этом бывшая войсковая канцелярия, рапортом от 29 июня за № 2453, Оренбургскому костюму Губернатору.)

Из конского снаряжения — седло, тренога, аркан, переметные сумы и у каждых двух человек одни сани (розвальни, или дровни) с упряжью для парной запряжки.

Кроме того для всего отряда было заготовлено в поход провианта и фуража по расчету на 40 дней, — сюда входили: сухари, крупа, пшеничная мука, крут, спирт (280 в.), овес (1320 чет.), сено (около 650 п.), спрессованное особым способом в так называемых свитках (Способ этот практиковался у Гурьевских казакова, которые, отправляясь в зимнее время в Каспийское море на продолжительное аханное рыболовство с большим числим подвод, всегда брели с собой запас сена, которое для удобства в перевозке туго свертывалось на подобие веревки и складывалось на сани в виде каната.); экспедиционные вещи: войлочные кибитки, хребтуги, печи железные, дрова (кизяки), сделанные из прессованного навоза, уголь, пешни, лопаты, багры, лодки деревянные, арканы, коночный инструмент и проч. [16]

Сборным пунктом для полка была крепость Сарайчиковская, а для отряда — Гурьев-городок. В Сарайчик назначенные казаки, согласно «летучке», собрались из своих форпостов в продолжение двух дней.

19 и 20 декабря все казаки были уже на сборном пункте здесь их проверили, осмотрели, а потом разделили на пары десятки и сотни. В каждую сотню назначено было по два урядника и по два офицера, в числе которых — один сотенным командиром, а другой — младшим офицером и на весь полк один медицинский фельдшер.

Окончив смотр собравшимся казакам и найдя их в полном порядке, полковой командир обратился к ним со следующими словами: «Спасибо вам, братцы, за быстрый молодецкий сбор, с которым вы явились сюда; видно, что и подобрались все вы на славу, — молодец к молодцу; видно также, что и собирались с большою оглядкою, чуя не легкий зимний поход, хорошо запаслись теплой одеждой, хлебом и всякой живностью. Спасибо за заботу о конях боевых, об исправности которых и говорить нечего, — ясно, что забота о них была приложена не малая, все они настолько исправны, что лучшего и желать не надо. Спасибо и на оружии, находящимся на вас, — все оно также в порядке; да и во всех сборах ваших видна сметка бывалых походных казаков, у которых не только конь, или оружие, а и каждый ремешок находится в большой заботе. Еще раз спасибо вам, братцы, за заботу по снаряжению и за быстрый молодецкий сбор к походу».

Так составился Уральский казачий полк, набранный из отборных людей и названный по цели назначения «секретный экспедиционный отряд». К чести уральских казаков нужно сказать, что полк действительно собрался быстро, в полном порядке и в таком секрете, что даже свои домашние, по словам участника, принимали это за обыкновенный наряд казаков на линейно-форпостную службу.

Начальником «секретного экспедиционного отряда» был назначен состоявший в распоряжении Оренбургского военного губернатора полковник Мансуров, а в помощь к нему [17] подполковник Данилевский и штабс-ротмистр Челяев — все трое знакомые уже со степными походами по прежним экспедициям в Среднюю Азию.

Из Сарайчика полк выступил 21 декабря, а 24 — прибыл в Гурьев-городок. Гурьевские жители встретили полк весьма радушно, угостили на славу хлебом-солью, а потом всех казаков полка поразобрали по квартирам.

В день 25 декабря, по случаю великого христианского праздника Рождества Христова, назначена была дневка; весь этот день проведен был в приготовлениях к походу и приведении в порядок обоза: принимали и укладывали провиант, фураж и экспедиционные вещи.

Зима в этом году была довольно легкая, — морозы установились лишь в конце декабря, а снега почти не было. Посланные разведчики донесли, что море при морозе в 12°, хотя и покрылось льдом верст на 70 от берега, но крепость его весьма слабая, — в среднем толщина — около шести вершков; поверхность же льда — ровна, как зеркало; следовательно путь для движения был легкий, но не безопасный.

Несмотря на все это, решено было выступить 26 декабря; море казакам но представлялось страшным, потому что большинство из них хаживали по нем еще с детства — и не только но прибрежью, но и дальше: — бывали в Астрахани, в Прорве, Мертвом Култуке (залив Цесаревича), забирались даже к берегам Мангышлакского полуострова, куда пускались на одних бударках за лебедями. Как истые моряки, казаки ловко умели бороться с бурями, присноравливаться и приспособлять свои лодки. Особенно привычными к морю были гурьевцы.

ВЫСТУПЛЕНИЕ ИЗ ГУРЬЕВА И СЛЕДОВАНИЕ ПО ЛЕДЯНОЙ ПОВЕРХНОСТИ МОРЯ.

26-го декабря, на рассвете, полк в полном порядке собрался на площади перед местною церковью, куда также явилась масса народа, собравшегося со всего Гурьева, а частью приехавших из ближайших форпостов ши проводы своих родных и знакомых, уходивших в далекий поход «на карагайскую». [18] Напутственный молебен был благословением в поход (Не пожалели казаки и денег на молебен, — так по расходной книге значится: «за молебен 50 рублей».). Молебен окончился; все перекрестились и выступили из Гурьева прямо в устье Урала. Мороз стоял 10°; в воздухе — ни малейшего ветерка.

На льду пустынного устья Урала, почти в виду Гурьева-городка, отряд остановился на большой привал. Здесь еще раз проверили людей, осмотрели лошадей, сани, вьюк, поздоровались с батюшкой-синим-морем, на прощаньи выпили чарочку водки, погутарили, а потом но саням: «Ну, братцы, двигайся с Богом!». Все, как один, сняли шапки, набожно перекрестилась и двинулись по скользкому льду прибрежья.

От устья Урала отряд взял направление на Прорвинские острова. Двигаясь по скользкому льду моря, отряд все время держался береговой полосы, где и глубина стояла незначительная и лед держался крепче.

Каждая пара верховых казачьих лошадей, запряженных в легкие сани, везла кроме двух казаков еще и другие тяжести, что в общем на каждую пару лошадей приходилось около 40 пудов. Но лед был гладкий, и лошади, подкованные на острые шипы, почти не чувствовали тяжести. Полк по виду более походил на караван, чем на военный отряд.

Переходы делались около 50-70 верст. Ночлеги были всегда на льду, большею частью у самых берегов, где ростет камыш, служивший топливом. Вместо воды все время употребляли лед и снег, как для людей, так и для лошадей. На ночлегах отряд располагался особым каре: обыкновенно на избранном месте ставили войлочные кибитки, кошары, юламейки, а вокруг них — сани, к которым привязывали лошадей и на приподнятые оглобли привязывали хребтуги (Грубая льняная ткань, привязываемая на подобие гамака.), куда и задавался корм.

Таким образом отряд все время двигался без всяких дорог, держась лишь направления на полуостров Бузачи и ориентируясь только одним компасом.

Движение отряда совершалось в таком порядке: трое [19] гурьевских казаков, весьма опытных в морском деле, ехали впереди отрада на расстояний 200-500 саж., в качестве передних дозорных и время от времени пробивали лед железными пешнями, измеряя глубину пикой, стараясь держаться на глубине 1 1/2-2 саж.; за дозорными следовал весь отряд в пять шеренг, в каждой шеренге около 50-60 саней.

Дозорные казаки давали знать о замеченной опасности, и отряд немедленно принимал все меры предосторожности. Встречавшиеся большие полыньи, или рыхлый лед приходилось обходить, т. е. углубляться в море, или приближаться к берегу и следовательно уклоняться от прямого пути.

Так отряд шел шесть переходов без всяких особенных приключений; правда, не было перехода, чтобы несколько раз в день лед не проваливался под санями казаков и, пока не привыкли, подобные случаи производили тревогу в отряде; но так как они повторялись часто и без всяких дурных последствий, то с ними свыклись до такой степени, что они вызывали только общий смех. Когда, бывало, в сотнях закричат: «врозь», каждый догадывался, что лед под кем-нибудь проломился и ближайшие со своими санями, выдвинувшись вперед, сейчас же спешили товарищам на помощь. При дальнейшем движении отряда морозы усилились уже до 12-15°; снег же хотя местами и попадался, но весьма слабый.

Казаки ежедневно имели горячую пищу; караульная служба была совсем не обременительна, и люди на первых порах имели достаточно отдыха.

1-го января 1837 г. отряд совершал седьмой переход от Гурьева-городка и находился уже приблизительно в 100 верстах от Ново-Александровского укрепления. Бухта, по берегу которой следовал отряд, глубоко врезывалась в материк, чем значительно удаляла отряд от ближайшего направления к месту назначения. Начальник отряда с общего согласия казачьих офицеров решил перерезать эту неширокую бухту, чем значительно и сократил движение к укреплению.

Движение через бухту шло вначале благополучно; мороз [20] был 15°; свежий восточный ветер дул прямо в море; отряд проходил уже вторую половину бухты и приближался почти к берегу, когда сильным, порывистым ветром между 4-й и 5-й сотнями с треском разломало лед и моментально разделило сотни водою; четыре сотни, бывшие с левой стороны, кинулись во направлению к берегу, а 5-я сотня, отделенная водою; приблизительно на 40 саж., осталась на огромной льдине, имевшей в окружности несколько верст. Положение сотни было весьма критическое.

При виде этого, казаки первых четырех сотен поспешили выпрячь своих лошадей, чтобы притти на помощь 5-й сотне, но в это время увидели новый отлом, которым передних дозорных этой сотни оторвало уже и от своих и понесло на небольшой льдине в открытое море. Тогда казаки для спасения 5-й сотни быстро нарубили и наловили плавающих ледяных глыб, укрепили их одна к другой арканами и при помощи пешень и пик составили плавающий мост и довели его от своего берега до льдины, на которой находилась 5 сотня. Когда сомкнули таким образом берега, началась быстрая переправа. По мере того, как льдины во время перехода людей и лошадей ломались, их моментально заменяли новыми, цельными льдинами.

Эта необыкновенная переправа, продолжавшаяся около 1 1/2 часа, окончилась вполне благополучно, и только двое саней пошло ко дну, несколько лошадей обрезали себе венчики копыт, да несколько казаков выкупались в море.

Нельзя при этом не отдать должной справедливости и нашим офицерам, которые во все время жаркой работы принимали самое живое участие, — ни один из них не хотел оставаться на безопасном месте, — все находились на живых мостах, или около них, пока окончательно не переправили всех до последнего казака.

КРИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НАХОДЯЩИХСЯ В ОТНОСЕ.

Что же сталось с дозорными казаками, которых отнесло на льдине?

Еще за несколько часов до того времени, как 5-я сотня [21] оторвалась от главной колонны, командир полка и некоторые из казачьих офицеров, знакомые с этими местами раньше, по прежним экспедициям, заметили, что дозорные казаки, плывшие на небольшой льдине, желая выйти прямее к выдающемуся мысу, заходили далеко в море, а при стоявшем свежем ветре, они неминуемо должны были очутиться на большой глубине, где спасения ждать было трудно; штабс-ротмистр Челяев в своих легоньких санях, отделившись от колонны, полетел вдогонку за этими казаками. Присоединясь к ним, он приказал остановиться, пробить лед и измерить глубину. Через минуту пика была ужо опущена в воду, но дна достать не могла; тогда бросили лот, и он показал глубину 3 саж. После этого, Челяев вместе с дозорными, свернув несколько влево, ближе к берегу, принял личное участие в проверке глубины моря.

Дозоры, во главе с Челяевым, стали приближаться к тому месту, где берег выходил мысом в море и находились от него не далее 4 верст, как вдруг послышался крик «отлом!» Челяев неожиданно увидел между собою и берегом водное пространство и, чтобы дать знать об этом отряду, бросился назад, но к своему удивлению увидел, что вся колонна несется на рысях влево к берегу; только небольшая часть ее оставалась на месте, — то была 5-я сотня.

Очутившись на небольшой льдине, имевшей в окружности не более одной версты, среди водной стихии и в довершение всего на страшно пронизывающем ветре, несчастные пловцы были без всяких средств к спасению. Картина была тяжелая. Горсть людей, брошенных в открытое море на утлой льдине, отделившейся вначале от твердях льдов не далее 40-50 саж., теперь была уже унесена на несколько верст, и нельзя было не удивляться той твердости и присутствию духа, с какими казаки ожидали видимой гибели; каждый из них хорошо видел, как морские волны постепенно обламывали края льдины, и как силою ветра уносило ее в море; ни один из них не падал духом и природные качества казака, приобретенные ими на коне среди бесконечных степных равнин и в утлых ладьях синего моря, поддерживали в них надежду на спасение. [22]

Время между тем тянулось медленно; тяжела была каждая минута. Челяев обратился к казакам с вопросом, не придумают ли они что-нибудь для общего спасения, пока их льдина еще не очень отдалена от твердой массы льда? На вопрос этот, стоявший рядом Гурьевский казак Соболев, указывая на волнующееся море, совершенно хладнокровно отвечал: «Ничего, ваше благородие, кабы еще лед был тверд, и не ломало его, тогда может быть Бог и помиловал бы нас, но льдину нашу несет прямо в море, а на глуби ее скоро искрошит». В тоже время, не смотря на шум волновавшегося моря, офицеры слышали, как с того берега кричали им: «Дадим помощь, или сами погибнем!»

Вскоре порывистым ветром льдину отнесло еще дальше в море, где и бросало ее из стороны в сторону. Становилось жутко, — ветер ревел все сильнее, волны бушевали; льдина, обламываясь, неслась все дальше и дальше; минута была поистине критическая. Площадь льда, уменьшаясь с краев, достигла не более 200 саж. в окружности. Тут казаки опять проявили свое бесстрашие, ловкость и находчивость. Многие из них, знавшие штабс-ротмистра Челяева по прежним экспедициям, желая спасти его с дозорными казаками, — изобретали разные несбыточные для того средства, явно пренебрегая всякой личной опасностью. Так, казаки Карп Гурьев и Иван Климов, оба лихие моряки, жители Гурьева-городка, стоявшие в это время на берегу, вызвались разделить участь с Челяевым: — по их плану, — двое порожних саней, связанных веревками, запасшись провиантом, должны были пуститься с ними в море по ветру.

Сказано — сделано. Оба эти молодца немедленно приступили к устройству этих необыкновенных лодок. Самоотвержение, конечно, было велико, но оно могло принести пользу погибающим только в том случае, если бы можно было пристать к какому-нибудь острову, и потому смельчакам приказано было оставить придуманное ими предприятие без исполнения.

Теперь, конечно, всякий поймет, какое тяжелое чувство испытывал каждый, видя и сознавая, что вот-вот под ногами смелых пловцов расползется утлая льдина, и морская пучина сейчас скроет их навеки.

Борьба со стихией была непосильная; с каждой минутой [23] положение пловцов становилось все более и более критическим; при виде такой картины сердце болезненно сжималось; каждый сознавал, что помощи ждать неоткуда, — вся надежда оставалась только на милосердие Божие.

Прошло около часа самого томительного ожидания, но вот, наконец, Провидение сжалилось над нашими пловцами. Ветер стал мало-по-малу стихать и переменяться; по рядам казаков раздалось громкое, радостное восклицание: «Город городит, братцы, шиханы ставит!» Все устремились в ту сторону, куда указывал один из казаков, восклицая также громко: «Одно спасение, братцы, — шиханы ставит!» Оказалось, что казаки обрадовались тому, что от переменившегося ветра их быстро повернуло в сторону и придвинуло к крепкому льду, от напора на который льдину, где находились казаки, начало ломать и крошить в куски, что на казачьем языке значит — шиханы ставить, или город городить. Первый заметил это казак Соболев, стоявший по близости Челяева.

Когда казаки, плывшие на льдине, приблизились к ее окраине, то увидели, что они еще отделены от твердого льда небольшим пространством воды, приблизительно сажени на полторы, а лед от продолжавшегося волнения быстро крошился и грозил каждую минуту окончательно исчезнуть под ногами пловцов. Требовалось действие немедленное. После некоторого совещания наши пловцы, избран более узкое пространство между берегом, решили перескочить это естественное препятствие. И вот началась лихая скачка с одной льдины на другую, только не верхом, а вместе с санями и сидящими в них людьми. Для этого дозорные казаки, заехав несколько назад и разогнав лошадей, заставляли бедных животных повиноваться их голосу и ударам возжей, — моментально сани одни за другими очутились на твердом льду, а за ними последовали и Челяев с остальными казаками.

Совершив эту лихую переправу, путники не были еще в безопасности, — они не знали, соединяется ли эта льдина с берегом, или составляет пловучую массу, подобную той, от которой они только что избавились. По первому побуждению, они решили ехать по тому направлению, откуда их унесло ветром в море. Вдали синел горизонт, позади волновалось и шумело [24] бурное море, а перед ними расстилалась гладкая, блестящая поверхность льда. Далеко, верст за пять, заметно было движение людей, но было ли это на берегу, или на льду — нельзя было рассмотреть. Путники пустились рысью и вскоре догнали 5-ю сотню, переправлявшуюся по своим пловучим мостам на безопасное место.

Трудно описать радость встречи, — Все крестились, обнимались и целовались. Увлекаясь общим чувством радости, обнимали Челяева и всех без различия офицеров отряда.

Короткий зимний день приближался к концу. Начинало уже темнеть, когда окончилась переправа 5-й сотни, а с нею и присоединившихся дозорных казаков с штабс-ротмистром Челяевым во главе, после чего весь отряд, соединившись вместе, остановился на ночлег у самого берега в безопасном месте.

Измученные в течение дня поисками переправы, усиленной работой по постройке ледяных мостов и за последнюю ночь плохо спавший, весь отряд был погружен в эту ночь в глубокий, богатырский сон.

Нельзя, конечно, не обратить внимания на удивительную выносливость казаков, — которые, несмотря на сильно-пронизывающий холодный ветер, в течение целого дня, побросав с себя всю теплую одежду, работали в одних куртках, а во время переправы многие находились по колено в воде, и на следующий день во всем отряде оказалось только двое больных с поранением, и семь лошадей с подрезами венчиков.

С места ночлега отряд двинулся далее, все время придерживаясь берега и потому для ускорения движения пришлось итти усиленным маршем, делая большие обходы по берегу залива. Однако ж 4-го января отряд благополучно прибыл в Ново-Александровское укрепление.

Только что построенный в 1833 году и заброшенный в глухую сторону, при спуске с каменной гряды Усть-Урта к пустынному северо-восточному берегу Каспийского моря, угрюмо и одиноко стоял этот маленький укрепленный пост, гроза кочующего киргизского населения. [25]

Гарнизон укрепления состоял из полутора сотни уральских казаков, одной роты солдат и небольшой артиллерийской команды. Комендантом укрепления был полковник Лихошерстов, старый боевой офицер, проведший многие годы в боях с азиатами.

Ближайшие пункты, с которыми укрепление имело сообщение, были города: — Астрахань и Гурьев, находящиеся почти на тысячеверстном расстоянии; сообщение с ними было только летом на особых казенных лодках, а зимой, за исключением особых почтарей-чабаров (Гонец — от гдагола «чаппак-гнать», имеющий назначение исполнять обязанности рассыльных, т. е. возить казенные бумаги, заменяя собою почту и курьеров; некоторые чабары исполняли свои обязанности с таким усердием и с такою быстротою, что прямо превосходили всякое вероятие.), и совсем не было никаких дорог. Когда 4-го января экспедиционный отряд вступал в укрепление, на встречу ему вышел весь гарнизон, во главе с комендантом. Встреча была самая радостная и задушевная; все чины полка были размещены в казарменных помещениях, где их на славу угостили хлебом-солью. В казармах было просторно, тепло и уютно; они освещались стеклянными окнами и имели русские печи. У коменданта в тот же день состоялся товарищеский обед, в котором участвовали все офицеры гарнизона и прибывшего отряда.

На следующий день назначена была дневка. Утомленные за время быстрого похода, все значительно отдохнули и оправились.

Пребыв день в укреплении и оставив в нем трех слабых казаков и столько же слабых лошадей, отряд 6 января выступил дальше. Войска гарнизона проводили отряд верст за пять. На пути следования, у подножия одной горы, изрезанной балками, был сделан большой привал; вывили последнюю напутственную чару разбавленного спирта и отряд потянулся по едва заметной верблюжьей тропинке к Калпинскому кряжу, держась опять береговой полосы.

С выступлением из укрепления в отряде началась более строгая охранительная служба; — так, в ночь казаки содержали пикеты, выставлявшиеся в некотором отдалении от отряда; на каждом пикете было 3-6 человек, один из коих был часовым, другой подчаском, а прочие отдыхали, отлучаясь с [26] пикета по очереди в лагерь, за фуражом и горячей пищей; часовые сменялись, за неимением часов, по движению Большой Медведицы, которую они называют «Лось».

Пройдя верст сто от Александровского укрепления, у подошвы Калпинского кряжа, был устроен особый временный складочный пункт под охраною полусотни казаков, куда были сложены все ненужные тяжести, как-то: сани, кибитки, железные печи и другие экспедиционные вещи, и только с семидневным продовольствием, отряд двинулся усиленным маршем к местам кочевьев хищников.

Разведав о близкой кочевке Адаевцев, необходимо было немедля проскакать это расстояние до аулов, чтобы не дать киргизам опомниться и напасть на них врасплох; поэтому решено было все остальное продовольствие, при небольшом прикрытии, также оставить на пути следования и двинуться налегке, без всяких тяжестей, с теми только запасами, которые могли поместиться на седлах, и ударить на главное разбойничье гнездо.

Было около полуночи, когда отряд, снявшись с бивуака, тихо и осторожно двинулся вперед. Шли быстро, останавливались лишь иногда минут на пять, что бы дать передохнуть разгорячившимся лошадям, подтянуть подпруги и снова...

Только что на востоке успела блеснуть светлая полоска рассвета, как на горизонте показались очертания белых и серых больших войлочных кибиток, поставленных в разных направлениях по склонам широкой балки отрогов Усть-Урта, а около кибиток и по ущелью балки находились целью табуны лошадей и всякого другого скота-то и был известный разбойничий аул Адаевцев.

Кругом стояла полная тишина; только собаки изредка давали чувствовать приближение отряда, да некоторые старики-киргизы, с кунганами в руках, показывались из кибиток, спеша на совершение утреннего намаза, когда отряд подходил [27] к становищу киргиз. Минута для нападения была самая удобная. Приказало было развернуть лаву, и тонкий строй ее моментально окружил громадный разбойничий аул.

Неожиданное появление казаков — до того ошеломило хищников, что они вначале не верили своим глазам.

Наконец, киргизы смекнули в чем дело; с криком «урус, урус!» они начали выбегать из своих кибиток и защищаться с оружием в руках.

Раздался из толпы выстрел, потов другой, третий и беспорядочная перепалка началась по всем направлениям аула. Шум, визг, крики «ур! ур!»... Толпа была вооружена чем попало; тут были и длинные тонкие пики (найта), и кривые персидские сабли (клыч), и чеканы (ай-балты), кремневые ружья и пистолеты (бельтеу-мултук) и главное, наиболее распространенное у них оружие «камча», толстая, имеющая несколько дюймов в обхвате ногайка, оружие страшное в ловких и сильных руках киргиза.

В толпах защитников, метавшихся на громадном пространстве аула, находились все обитатели его: тут были, помимо молодого и среднего возраста, и старики, и дети, и женщины, — словом на защиту своего жилища высыпали все: и стар и млад.

Недолго продолжалась эта упорная борьба, — дружный натиск казаков опрокинул толпу храбрых, но нестойких в открытом бою киргиз. Положение их было самое отчаянное: их поражали пулями, кололи пиками, рубили шашками и топтали конями; тех же, которые просили пощады, забирали в плен, и только немногие, более ловкие, вскакивали на неоседланных лошадей и бросались во все стороны, надеясь прорваться и пуститься наутек; но таких счастливцев было мало: зоркий казак редко пропускал кого. Ущелье балки было завалено ранеными и убитыми. Во время энергичного преследования, опять произошла горячая схватка, где под ударами казачьих шашек и от пик, сложили головы и те, которым, все-таки, удалось пробраться; — по одиночным дорожкам и по всему полю в беспорядке лежали трупы киргиз; многие раненые, обессиленные потерею крови, падая с лошади, умирали тут же на дороге, а лошади их поворачивали назад и скакали к своему аулу. Как рассказывал участник боя Е. К. Толстов, некоторым хищникам удалось также прорваться и ускакать в другие [28] аулы, но спасения они и там себе не нашли.

После боя отряд, присоединив к себе оставленное на пути следования прикрытие из полусотни казаков и разделившись на две колонны, двинулся преследовать остальную орду. Сборным пунктом было назначено временное укрепление у подошвы Калпинского кряжа.

Целых две недели колонны эти были в беспрерывном движении, преследуя, настигая и поражая бегущие аулы Джеменеевцев, считавшихся самыми воинственными и самыми разбойничьими племенами во всем Адаевском роде; так колонна, под начальством полковника Мансурова, напала и уничтожила еще два аула этого племени, а колонне подполковника Данилевского удалось сжечь несколько больших и малых морских лодок, скрывавшихся в густых зарослях камыша, на которых киргизы выходили в море для грабежа.

Описывая действия секретного отряда, следовало бы, конечно, упомянуть и об отдельных лицах и случаях проявления отваги и мужества, бывших, как во время набега на. главный аул, так и во время действий отдельных колонн отряда; случай такие были, как рассказывал Е. К. Толстов, и довольно серьезные, — в виде борьбы казаков с киргизскими батырями, не желавшими отдать свою жизнь дешево; жаль только, что они остались неизвестными и потому не могут занять здесь вполне заслуживающего места.

Надо сказать, что киргизы, будучи собраны в большую массу, как и все азиаты, действуют гораздо хуже, чем в одиночку и небольшими партиями. Они, обыкновенно, истрачивают весь запас своей энергии и храбрости на первый натиск и, если этот натиск не удался, то все для них пропало; при виде своих убитых и раненых, храбрыми бойцами овладевает страх, и они бегут, почти не защищаясь.

Не смотря на лихую атаку и энергичное преследование, убыль в сотнях полка оказалась весьма незначительной, так, шесть человек раненых огнестрельным и холодным оружием (Двое из них впоследствии умерли от ран: казак Савелий Пустобаев. Сахарновской станицы 18 января 1837 г. и казак Гавриил Щучкин, Калкыковской станицы 27 января того же года.) и семь лошадей выбыло из строя убитыми и ранеными. [29]

Трофеями полка были кремневые ружья, пистолеты, пики, шашки, чеканы, целые табуны лошадей, рогатого скота и баранов, наконец — имущество хищников, — все сделалось добычею отряда. В плен взято более 50 человек. Отбитый скот, под прикрытием небольшой команды казаков, отправлен был в Ново-Александровское укрепление.

Так закончился знаменательный набег Уральских казаков на аулы киргиз; он положил конец борьбе с хищниками-Адаевцами.

Через три недели оба отряда, соединившись вместе и забрав с собою всех пленных и отбитый скот двинулись к Ново-Александровскому укреплению.

Здесь отряду пришлось оставаться не долго, так как наступал уже февраль месяц, начало теплых дней, — следовательно надо было торопиться в Гурьев-городок, и потому, отдохнув и устроив в укреплении пленных и скот, отряд выступил в обратный путь морем, взяв направление на Гурьев.

Возвращение отряда обошлось без всяких приключений.

По прибытии в Гурьев-городок, экспедиционный отряд был расформировав; все казаки, по отслужении благодарственного молебна, распущены были по своим станицам.

Так окончилась эта трудная экспедиция, продолжавшаяся около шести недель, считая со дня выхода казаков из Сарайчиковской крепости.

Начальник экспедиционного отряда, полковник Мансуров, в донесении своем на имя генерал-адъютанта Перовского, свидетельствуя о необычайной выносливости, бесстрашии и лихости казаков, с особенной похвалой отозвала о казаках, и в реляции своей об отличившихся просил, о достойном награждении всех чинов отряда, за их усиленные труды и лишения, во время этой экспедиции. [30]

За блестящую экспедицию последовали и блестящие награды. По ходатайству Перовского Государь Император Николай I-й щедро наградил всех участников отряда. Так: командующий полком войсковой старшина Осипов (В 1837-1840 г.г. командовал 1-м Уральским казачьим полком на Кавказе, где и убит.) и командир сотни есаул Назаров получили ордена Св. Владимира 4 ст. с бантом (Мечей к орденам тогда не было, — ордена за военные отличия давались только с бантом, украшение же к ним — мечи последовало в начале царствования императора Александра II.); есаулы: Бородин и Хорошхиy (В 1853-1856 г.г. командовал 1-м Уральским каз. полком в Крыму.) — ордена Св. Анны 3 ст. с бантом; сотник Ерыклинцев — чин есаула; сотник Кирилов — орден Св. Анны 4 ст. с надписью: «за храбрость»; сотник Чечин, хорунжие: Пономарев, Обратнов, Мантуров и Решетков — ордена Св. Станислава 3 ст. с бантом. Урядники: Яков Еремеев, Карп Чуреев (Впоследствии — подполковник, командовал 2-м Уральским казачьим полком в Крыму в 1853-1856 г.г.), Петр Осипов и Иван Бизянов (Впоследствии сотник, находился в 1 Уральском каз. полку на Кавказе. где и убит в 1810 году.) произведены в 1-й офицерский чин — хорунжего.

Казакам: Илье Овчинникову и Никите Логашкину возвращен 1-й офицерский чин хорунжего, и шести низшим чинам, более отличившимся, назначены знаки отличия военного ордена, именно:

Уряднику	Сергею Котову (Гурьева-городка).	под № 72.193 *^1**
»	Ивану Болдыреву	под № 72.194
Казаку	Филиппу Фофанову (Гурьева-городка).	под № 72.195
»	Василию Кашкину (Маргеневского пос.)	под № 72.196
»	Мартемьяну Кекину (Маргеневского пос.)	под № 72.197
»	Евлампию Толстову (Тополинского пос.)	под № 72.198 *^2**

2) Впоследствии войсковой старшина; умер в конце 1880-х годов. [31]

Заканчивая настоящий очерк, надо сказать еще, что цель и назначение этой экспедиции заключалась в том, чтобы напасть неожиданно на кочевья хищников и разбить их на голову, а в случае невозможности этого последнего — отбросить их на Усть-Урт, отбить скот и этим лишить их всяких средств к существованию, а следовательно и к дальнейшим набегам.

Задача эта, как мм видели, была выполнена успешно; отряд мало того, что разбил киргиз и разорил их главные кочевья, но быстро пустившись в преследование бежавших, настигал их и уничтожал в нескольких местах Усть-Урта и в камышах прибрежья моря.

Полковник Мансуров приложил все усилия к тому, чтобы нанести им страшное и окончательное поражение.

Экспедиция эта, хотя обошлась правительству и дорого (Около ста тысяч рублей, считая в том числе выданное пособие офицерам и казакам.), но часть затраченной суммы была тогда же пополнена продажею отбитого у хищников скота. Вместе с тем она доказала, что во-первых, поход в зимнее время в бескормную и безводную степь с отрядом в 600 человек вполне возможен и во-вторых, что Адаевцы ни в коем случае не могут противостоять нашим войскам; в результате цель была достигнута, хищники строго наказаны; долго они потом помнили кару русских и перестали верить в то, что зимою они гарантированы от нападения русских, — почему долго потом не отваживались на новые грабежи. Вообще можно сказать, что быстрый, лихой набег этот имел громадное значение в общем ходе тогдашних событий в киргизской степи.

Таким образом, в общей картине лихих набегов русских войск в Среднюю Азию, не малая доля славы бесспорно принадлежит и Уральским казакам. Не даром бывший Оренбургский военный губернатор граф Сухтелен в записке своей на имя председателя Высочайше утвержденной комиссии, поданной в 1832 г. отозвался об Уральцах так:

«Уральские казаки до сего дня суть единственное войско в [32] Оренбургском крае, которое по мужеству, храбрости и предприимчивому духу, употреблялось с большими выгодами в степных экспедициях, а потому заслуживает особого внимания правительства и ограждения выгод, ему предоставленных» (Полное собрание сочинений В. И. Даля, 1861 г.).

Далее, генерал-адъютант Перовский, недовольный Уральскими казаками за происшедший инцидент в г. Уральске в 1837 году, после зимнего Хивинского похода 1839-1840 г.г., совершенно переменил о них мнение и по окончании этого похода, вот как отозвался об уральцах:

«Уральские казаки более других войск Оренбургского корпуса проявили свою способность к перенесению степных походов, — они были единственными людьми за время Хивинской экспедиции, не боявшимися ни морозов, ни труда; нельзя было не удивляться крепости и выносливости их в походе, и не отдать им полной справедливости в их незаменимости в подобных экспедициях» (См. Зимний поход в Хиву 1839-1840 г.г. Иванин. Русский Архив 1891 г. книга IV.).

Историку, в предстоящем описании трехсотлетий боевой жизни Уральских казаков, описанный здесь редкий набег несомненно сослужит службу, займет в его труде не последнюю страничку и будет не малым украшением боевой летописи Уральского казачьего войска.

1. Дело Уральского войскового архива, 1887 г. III разряд, опись 212.

2. Описание киргиз-кайсацких орд и степей, изд. 1832 г.

3. Публичная лекция о степных походах В. Потто, изд. 1873 г.

4. Туркестанский сборник, состав. В. И. Межов 1880 г., т. 224.

5. И. И. Неплюев, устроитель Оренбургского края. 1891 г., состав. Витевский.

6. Рассказы участника экспедиции, отставного войскового старшины Е. К. Толстова, слышанные лично авторов в 1882 году.

7. Приказы по отдельному Оренбургскому корпусу 1887 года.

8. Отрывки из прошлого Уральского войска А. Л. Гуляева, 1895 года.

9. Сборник Уральских казачьих песен 1890 г., собрал и издал Н. Г. Мякушин.