-

КОВАЛЕВСКИЙ Е. П.

НАПАДЕНИЕ ХИВИНЦЕВ НА УКРЕПЛЕНИЕ АК-БУЛАК

в ноябре 1839 года.

(Из дневника русского офицера.)

Скучно и длинно тянулось время. Ак-булакское укрепление, построенное с лета, служило, вместе с Эмбинским укреплением, складочным местом для провианта и припасов, заготовленных для военного отряда, шедшего в Хиву. Ак-булак был расположен у предгорья Усть-урта и находился далее, чем на полпути от Оренбурга до Хивы. Первоначальный гарнизон его простирался до 500 человек, с казаками и артиллеристами; но впоследствии он [125] уменьшился от больных и умерших. Между тем частые и самые ужасные бураны довершали разрушение в укреплении: рвы и стены, которыми был обнесен лагерь, сровнялись; употребляли беспрестанные усилия, чтобы очистить хотя барбеты, а работа ни сколько не подвигалась вперед: что делалось днем, уничтожалось в ночь.

В этом то укреплении бивакировали мы. Наши биваки имели ту особенность, что были расположены на глубоком снеге, в походных Киргизских джуломах, которые то и дело срывало ветром. Сколько раз, среди ночи, были мы внезапно пробуждаемы проникавшим до костей холодом и, раскрывая глаза, видели над собою, вместо кошомного круга своей кибитки, небо с его неизменным бураном, а вокруг себя заметы снегу; бывало боишься покинуть холодное ложе, чтобы не предать всего себя на жертву бурана, и остаешься под открытым небом, полузанесенный снегом, пока не раскинут опять джулому, (а это сделать не легко во время бурана), — и только тогда, как вспыхнет ярко сухой камыш, единственное горючее вещество, которое мы имели, тогда выползаешь из под тяжелых, мокрых шуб к отрадному огоньку; сколько раз, пригретые им, мы тут же предавались сладкому сну, и за утра находили полусгоревшею скудную одежду, которая еще у [126] нас оставалась; не редко огонь проникал до тела и в соединении с холодом, обдававшим с другой стороны, наводил на снятого невыносимо тяжкие ощущения, словно давление кошемара, от которого трудно было освободиться.

Есть минуты радостей среди постоянных лишений. Во время переезда нашего от каравана до Ак-булака, мы делали по 140 верст в сутки, конечно верхом; чрезвычайная усталость до того заглушала голод, что двухдневного запаса сухарей, который взяли для себя казаки (мы не брали с собою ни каких припасов), нам было очень достаточно во время всего переезда; но жажда мучила нас беспрестанно. «Только чай мог бы утолить эту томительную жажду», воскликнул кто-то из нас с тою тоскою, с какою говорят о предмете милом сердцу, но на всегда потерянном. «У меня есть сахар», отвечал один из казаков. — Есть сахар! — Это уже казалось богатством для нас, хотя мы еще не знали, какое употребление из него сделать. — А чаю можно достать, сказал переводчик. — Можно достать! где? — И мы с недоверием глядели ему в глаза. У меня в куржумах (переметные сумы) всегда хранился прежде чай; теперь его нет... но не так же плотно он был завернут, чтоб не просыпался когда-нибудь, и если хорошенько поискать, то верно можно собрать несколько крох. Приступили к [127] делу, и между бельем, сапогами и прочим хламом, действительно нашли не много чаю с приместью разной разности; оставалось одно затруднение: в чем изготовить его? — Но наши казаки и тут умудрились: нашелся заржавленный железный ковш, вещь необходимая для того, чтобы поить лошадей в степи, где колодцы большею частию и почти исключительно заменяют проточную воду; в этом ковше вскипятили воду, заварили чаи и из этого же ковша пили его, и конечно никогда в жизни не пили мы его с таким наслаждением, как в ту пору.

Общество наше в лагере состояло из двух или трех офицеров линейного Оренбургского баталиона № 2-го, которым мы обязаны радушным приемом, и двух изорванных книг «Библиотеки для чтения», случайно завезенных сюда кем то из них. Ничем ненарушаемое единообразие навело на гарнизонных офицеров, — конечно не беспечность, но совершенную уверенность в том, что Хивинцы, упустившие благоприятное время к нападению на наши малочисленные отряды летом, когда только основывалось укрепление, никак не решатся напасть среди зимы на укрепление, уже устроенное, хотя правда и разрушенное, как мы заметили, буранами, однако снабженное всем нужным для выдержания атаки или осады. Никому не приходило на мысль, чтобы они могли пройти Усть-урт и все пространство 600 верст, [128] отделявшее их от Ак-булака, по глубоким снегам, в бураны, для чего необходимы были запасы для них, и особенно для их аргамаков, вообще изнеженных и слабым в дальних переходах; все это требовало некоторого порядка и подчиненности, столь чуждых ордам Туркменов и природных Хивинцев.

18 Ноября, рано утром, часовые с редута увидели движущуюся, сероватую массу на горизонте, со стороны Донгус-тау; ударили тревогу. Между тем начались разные догадки: говорили, что это Русский отряд, которого в то время ждали, что он вероятно сбился с пути во время буранов и потому является с противуположной стороны; иные уверяли, что это марево, мираж, и действительно призрак, принятый за отряд, вскоре скрылся; люди были распущены из-под ружья и пикеты отправлены на свои места. Вскоре однако опять ударили тревогу в редуте, отстоявшем саженей на сто от укрепления, и на этот раз предмет был так ясен, что не требовал никаких догадок и пояснений: толпы всадников, то рассыпаясь в разные стороны, то вновь смыкаясь в колоны и кучки, обгинали еще вдали укрепление. Этот образ приближения показывал уже несомненно, что то был не Русский отряд. Неприятельские толпы мигом взлетели на все окружающие возвышенности, в [129] предположении захватить наши пикеты; но к счастию, снятые во время первой тревоги, пикеты не успели занять своих мест; а потому Хивинцы должны были довольствоваться тем, что выставили свои маяки на возвышениях; обскакав потом укрепление несколько раз, как бы выглядывая его силы и средства к обороне, они с гиком кинулись на приступ: Алла, Алла! Аламан-гау, Аламан-гау! (во имя Бога, грудью, дружней) раздавалось отвсюду! — Но встреченные залпом с двух шестифунтовых единорогов, находившихся в укреплении, и батальным огнем гарнизона, отпрянули так же быстро, как и наскакали; впрочем они удалились только из-под ружейных выстрелов и на этом расстоянии обложили укрепление, между тем как батыри, носясь на аргамаках вдоль левого фаса укрепления, как более открытого, вели перестрелку с нашими застрельщиками и охотниками. Стоя на барбете с подзорною трубою, мы любовались беспорядочной пестротой неприятельского отряда; разнообразная одежда обличала состав его: всего более находилось в деле Туркменов, менее было Каракалпаков, и еще менее природных Хивинцев и Киргизов, как то доказали впоследствии и собранные сведения. Число всех простиралось до 2,000; при них было пять знамен и два или три отдельные значка. Наш гарнизон едва мог выставить 250 [130] человек под ружье, включая в то число и деньщиков.

В течении целого дня неприятель держал в осаде наш лагерь, делая частые попытки к приступу; но всякий раз не дружно и совершенно безуспешно. Нельзя не признать личной храбрости многих из Туркменов; они мужественно кидались вперед на батальный огонь, но недостаток единодушия и подчиненности уничтожал все их усилия: напрасно возбуждали они других кликами и гиком к общему приступу; большая часть оставалась в почтительном отдалении от укрепления, или разлеталась при первых выстрелах; особенно действие орудии ужасало их: оно приметно наводило на них панический страх.

Видно было также, что Туркмены, или старшины их, силою частого упражнения в своих наездах, приобрели, так сказать, инстинкт военного ремесла: они умели открыть слабую сторону укрепления, совершенно занесенную снегом и наиболее теснили его оттуда; пользовались пригорком или могилой (мулой), где наскоро устраивали шанцы и вели из за них перестрелку, — и между тем, как одни стреляли, другие заряжали и передавали им ружья; этим заменяли они недостаток хороших стрелков и особенно ружей, которых едвали было до 200 во всем отряде. [131]

К вечеру неприятель отступил и расположился в шести верстах от нашего укрепления на дороге в Эмбинское. Это было первое дело с Хивинцами!

Ночью Хивинские разъезды приближались почти к самому укреплению и завязывали перестрелку с нашими часовыми. Нельзя не упомянуть о молодецком поступке двух казаков: они вызвались доставить донесение Командира Ак-булакского укрепления Г. Генерал-Адъютанту Перовскому на Эмбу, и в ночь, с 18-го на 19-е число, три раза пускались в путь по разным направлениям, стараясь избегнуть неприятельских разъездов или пикетов; но всякий раз были открываемы и преследуемы ими до самого укрепления. Раз наткнулись они на самый стан неприятеля; остановились, припали к земле, и до тех пор оставались в этом наблюдательном положении, пока не были открыты; весь лагерь всполохнулся, и казаки на плечах своих принесли несколько туркменских всадников к укреплению: — эти казаки были Моисеев и Воротников.

Неприятель, расположенный, как мы заметили, верстах в шести от нашего лагеря, оставался в этом расстоянии, изменяя только позицию, до 5-и часов вечера другого дня. Тут двинулся он опять к нашему укреплению; но вдруг приостановился, и соединившись в некотором порядке вне выстрелов, пробыл здесь около [132] часа, в беспрестанном движении и в каком-то ожидании. Мы видели ясно, как потом, три всадника прискакали со стороны Эмбы, и вслед за тем весь неприятельский отряд понесся но дороге к Эмбинскому укреплению: легко было догадаться, что он узнал о чем-то для него важном и предпринял что нибудь решительное.

20-го Ноября прибыл в укрепление, под командою Поручика Ерофеева, отряд, состоявший из одной роты 1-го Оренбургского линейного баталиона и 125 Оренбургских казаков. Тут пояснились предшествовавшие движения Хивинцев.

Оставив наш лагерь в 6-м часу вечера, 19-го числа, они настигли вверенный Ерофееву отряд, около 7-и часов вечера того же дня, в 15-и верстах от Ак-булакского укрепления, и в то время, когда он располагался на ночлег и еще неуспел развьючить всех верблюдов, ударили на него. Нападение было совершенно нечаянное; толпы смешались; между некоторыми из наших солдат и Туркменами бои доходил до рукопашного. Поручик Ерофеев спешил устроить каре из вьюков и телег, и между тем как нестройные толпы неприятеля кидались на добычу, на вьюки и верблюдов, он успел окончить свое укрепление, и под его защитой прогнал Хивинцев, которые однако успели захватить часть наших верблюдов и лошадей. Лагерь Ерофеева находился в [133] лощине, представлявшей затишье от буранов и хотя скудный подножный корм. Хивинцы заняли возвышенности с которых беспокоили его выстрелами в течении целой ночи.

Жадность Туркменов к добыче была так велика, что некоторые из них, пользуясь оврагом, примыкавшим к одному из фасов укрепления и темнотою ночи, прокрадывались к вьюкам, составлявшим наружное укрепление и, прильнув к ним неподвижно, прикрыв себя кошмой или каким лахмотьем, словно со всеми уловками и хитростию людей, привыкших к ремеслу хищничества, успевали вытаскивать сухари и некоторые вещи; но не многим удавалось возвращаться с добычей! Иные были заколоты штыками наших солдат у самых вьюков, другие настигнуты пулею на пути.

С зарею поднялись Хивинцы и долго молились; вслед за тем раздался звонкий голос рожка, и неприятель начал облетать отряд Ерофеева. Человек 60 Туркменов, спешившись и гоня перед собою верблюдов, приближались под этою движущеюся стеною к нашему каре; за ними следовали толпы конных; но с первых выстрелов несколько верблюдов пало; привязанные один к другому, остальные не могли двинуться с места и неприятельские охотники остались открытыми; между тем вышедшие из за укрепления наши стрелки сбили [134] и прогнали их, захватив обратно своих верблюдов. Это смешало общий неприятельский натиск: Хивинцы действовали не дружно, отступили в беспорядке и преследуемые далеко, — непоказывались более в виду Русского отряда. Ерофеев без артиллерии, с отрядом в семь раз менее неприятельского, беспрепятственно снялся со своей позиции, и вечером того же 20 числа прибыл благополучно в Ак-булакское укрепление.

Потеря с нашей стороны состояла из 5-ти человек убитых и 14 раненых. Неприятель отступил, неуспев даже захватить всех своих убитых, — что у Туркменов и Хивинцев, подобно как у всех мусульман, считается постыднее самого поражения. По всем вероятиям, потеря неприятеля в деле с отрядом Ерофеева простиралась до ста человек убитых и раненых.

Описанные мною два дела с Хивинцами, незначительные в существе своем, были важны по последствиям, и тем, что ознакомили нас с неприятелем, с которым мы только в другой раз так близко встретились.

Собранные в последствии сведения показали, что хан Хивинский, готовясь к войне с Русскими, послал клич к Туркменам, Каракалпакам и Киргизам, и собрав около 3 т. отборного [135] войска, вверил его своему дестерханджи (Дестерханджи в буквальном переводе значит скатертник, — звание, соответствующее нашему старинному кравчему; он вместе и главный казначей, который с мяфтером разделяет верховное управление Хивы.), самому близкому к себе человеку, известному храбростию и благоразумием в народе. Он отдал ему одно приказание, — уничтожить Ак-булакское и Эмбинское укрепления с его гарнизонами; иначе, не возвращаться в Хиву. Весь отряд состоял на ханском жалованье, был плохо вооружен, но на прекрасных аргамаках, на быстроту которых Хивинские воины надеются в деле более, чем на собственную силу и храбрость. Он достиг до Каратамака (на Северо-западной оконечности Аральского моря) скоро и довольно благополучно; но, застигнутый сильными буранами, остановился здесь и пробыл на месте около двух недель, изнурил коней, ослаб физически и упал духом; за всем тем, едва миновались бураны, отряд выступил в путь, и на третий день явился близ нашего укрепления, переехав пространство 250 верст!... Очень сомнительно, чтобы Хивинский военачальник снабдил нужным количеством запасов оставшихся на Картамаке худонных и слабых, которых число простиралось до тысячи человек; но у самого Ак-булака, при его отряде, было несколько заводных лошадей, большею частию с запасом [136] приготовленной для лошадей кукурузы; съестные же припасы каждый имел при себе, или, правильнее, должен был иметь; у многих их не было.

Я отклонился от своего предмета, и спешу обратиться к нему. Хивинский отряд, отбитый от Ак-булакского укрепления и потерпевший от горсти людей, бывших с Ерофеевым, уже не думал идти к Эмбинскому укреплению, где сосредочились в то время Русские отряды; но, прокочевав день два в окрестностях Чагана, направился, чрез Каратамак, к своим владениям. Застигнутый на пути продолжительными буранами, он потерял большую часть лошадей, и до полуторы тысячи людей погибли от голода и стужи; остальные, большею частию разметанные бураном на пустынном пространстве Уст-Урта, кое-где переждали ненастье и достигли до первых аулов. Сам дастерханджи едва дотащился на чужой лошади в Хиву, где подвергся всеобщим насмешкам и гневу Хана, счастливый еще тем, что удержал свою голову на плечах. Так кончилась эта экспедиция.

Текст воспроизведен по изданию: Нападение хивинцев на укрепление Ак-Булак в ноябре 1839 года (Из дневника русского офицера) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 62. № 246. 1846