-

ДЮГАМЕЛЬ А. О.

ЗАПИСКИ

ИЗ ЗАПИСОК РУССКОГО ОФИЦЕРА

В 1825 году была наряжена экспедиция для обозрения степей, лежащих к востоку от реки Урала. Я тогда был молодым офицером. Повсюду господствовал продолжительный мир и все военные без исключения скучали от бездействия. И так не трудно поверить, что слухи о предполагаемом походе произвели общий восторг. То не была еще война, но что-то в роде войны. Лично знакомый с полковником (ныне генерал от инфантерии) Бергом, начальником экспедиции, я обратился прямо к нему, [371] объявил ему о своем желании вырваться из Петербурга и подышать свежим воздухом степей, и, к невыразимому удовольствию моему, просьба моя была уважена. Через несколько дней, в половине октября, я поехал в Уральск, назначенный сборным местом войск и прочих лиц, долженствовавших участвовать в экспедиции.

До того времени я видел только ближние окрестности столицы. Теперь же в первый раз имел случай видеть Россию на всем протяжении от западных до восточных ее пределов и познакомиться с лучшими, самыми населенными ее губерниями. Путь мой пролегал через Москву, Муром, Симбирск, и по мере того, как я удалялся на восток, природа принимала другой вид, и необозримые степи стали расстилаться передо мною. Здесь некоторым образом уже начинаются эти беспредельные равнины, которые простираются по всей Средней Азии до самых границ китайских.

Всякий, ездивший по России в глубокую осень, знает, сколько дурны бывают дороги в это время года. В черноземных губерниях, мы буквально утопали в грязи, и тем медленнее двигались вперед, что экипажи наши требовали беспрестанных починок. Но терпение преодолевает все преграды, и мы благополучно достигли Уральска. Квартира мне была отведена [372] порядочная, и казаки вообще приняли с большим радушием столичных своих гостей. Пирам не было конца: нас подчивали отличною рыбою и икрою — такою, какою после мне уже никогда не случалось едать. Шампанское лучшей доброты, лилось рекою, одним словом, мы жили припеваючи. Экспедиция состояла из батальйона линейной пехоты, восьмисот казаков и нескольких конных орудий. Все эти войска заблаговременно направлены на Сарайчиковскую крепость лежащую верстах в двадцати от устья Урала, потому-что предположено было из Сарайчика выступить в степь.

Линия, протянутая по Уралу, состоит из казачьих станиц и так-называемых крепостей, расположенных по правому берегу этой реки. Небольшой редут с палисадником носит громкое имя крепости, и против Киргизов и им подобных кочующих народов, эти крепости в-самом-деле составляют неприступные твердыни. Уральские казаки живут по линии в большом раздолье. Рыбная ловля для них неисчерпаемый источник богатства. Кроме того, у них есть огромные табуны и меновая торговля с пограничными Киргизами также доставляет им хорошие барыши. У редкого казака нет полутораста и двух-сот лошадей. Самый большой табун не требует хлопот или издержек. Летом и зимою лошади пасутся в степи, без [373] присмотра, сами отъискивая себе корм. Часто даже несколько табунов пасутся вместе; но так-как все лошади, принадлежащие одному хозяину, носят известное тавро, то каждый казак без труда узнает своих коней. В замен за предоставленные угодья, уральские казаки обязаны охранять границу от набегов хищных Киргизов и нести военную службу наравне с прочими казаками. Ставя в одно время не более двух полков в армию, уральское войско не было обременено повинностями службы, и смело можно сказать, что в целой России не было людей, наслаждающихся более правильною жизнию, как уральские казаки.

В первых числах декабря вся экспедиция была собрана в Сарайчике. Кроме войск, о которых я говорил прежде, она состояла из трех офицеров генерального штаба, двух флотских офицеров, одного офицера корпуса Путей Сообщения, одного естествоиспытателя, который в то же время был доктором, и наконец из значительного обоза и большого количества верблюдов с их киргизскими вожаками. Настала между-тем суровая зима, Урал покрылся льдом, и 10-го декабря мы выступили в поход.

Экспедиция продолжалась ровно восемьдесят дней, и хотя солдаты были одеты в шубах, а мы по уши закутаны в теплых одеждах, однако и мы и они неимоверно страдали от холода. [374] Кто поверит, что под 45-м градусом широты, морозы доходят до 25, а иногда даже до 30 градусов, не говоря уже о восточном ветре и о мятелях, от которых стужа делалась вдвое-сильнее. Притом надобно принять в соображение, что за Уралом, до самой Хивы, не встречается ни одного селения, и что у нас не было другой защиты от непогоды, кроме киргизских кибиток, которые вьючились на верблюдах и каждый день расставлялись на местах ночлега. Мы не имели другого топлива, кроме камыша, растущего по островам и по берегу Каспийского Моря, и так по необходимости должны были жечь телеги, нагруженные провиантом, по мере того, как провиант употреблялся. Один брал себе ось, другой колесо или какую-нибудь другую часть телеги. Огонь разводился в самых кибитках, и дым выходил через отверстия, оставленные вверху. Пока сверкающее пламя нас согревало, мы были веселы и мало думали о прошедших лишениях и о будущем горе, но за то, с каким грустным чувством встречали наступающий день, когда поутру огонь погасал и члены костенели от холода? Кибитки были, впрочем, у одних только офицеров. Они составляли предмет роскоши, а рядовые и казаки лежали под открытым небом на мерзлой земле. Верблюды и лошади терпели не менее людей, особливо первые, которые чрезвычайно-нежны. [357]

К-счастию, степные наши лошади привыкли оттискивать себе корм под снегом, а без этого они бы все, до последней, переколели.

Всякий незнакомый с местными обстоятельствами вероятно спросит, от чего правительство избрало столь-невыгодное время года для отправления экспедиции? Причина тому очень ясна. Кроме двух незначительных речек, впадающих в Каспийское Море, по-всему обширному пространству от Урала до Хивы встречаются в степи только изредка колодцы с горькосоленою водою. В зимнюю пору вода заменяется снегом; летом же перешеек, отделяющий Каспийское-Море от Аральского, считается почти непроходимым, особенно когда идет по нем значительное число людей и вьючного скота. В-продолжение всего восьмидесяти-дневного похода мы не пили другой воды, кроме растопленого снега, и лошади утоляли жажду свою снегом, который таял у них во рту.

Хорошие места для зимовки — первая потребность для всякого кочующего народа, потому-что на голой степи весь скот переколел бы во время вьюги и буранов. Киргизы, живущие в степях, вдоль Оренбургской границы, перекочевывают на зиму в камыши, растущие в низменных местах на берегах Каспийского-Моря. Камыши эти иногда имеют более сажени в вышину и, подобно лесам, простираются на [376] большие пространства. В них люди и скот находят себе защиту от ветров, с неимоверною жестокостью дующих по этим равнинам, и притом камыш служит вместе и кормом для скота и топливом для людей.

Первые десять или двенадцать дней мы шли между камышами. Проходя через кочевья одного племени, незадолго перед сим сделавшего набег на нашу границу, мы, для наказания хищников, захватили из них человек шестьдесят и отослали их аманатами на линию. Туда же начальник экспедиции отправил артиллерию я пехоту, которая с трудом следовала за нами и только замедляла наши движения. Этою мерою мы также сберегали провиант и, следовательно, имели возможность идти далее нежели как сначала было предположено. Вскоре мы увидели вдали горный хребет, который тянулся от запада к востоку и образовывал как-бы синюю, зубчатую черту на горизонте. Подходя все ближе да ближе к этому хребту, мы наконец взобрались на него по довольно-покатому ущелью. Но достигши вершины, мы опять со всех сторон увидели пред собою гладкую, беспредельную равнину, подобную той, по которой шли до подножия горы. То был Устюрт, о котором Киргизские наши вожатые давно нам говорили, — не хребет как полагали, а возвышенная равнина, на 70 или [377] 80 сажен над поверхностью моря (plateau). Может-статься, что в отдаленные времена, когда Аральское и Каспийское Моря составляли одно общее водохранилище, Устюрт выдавался в него огромным полуостровом. Достоверно по-крайней мере, что крутая покатость его, обращенная к степи, была усеяна морскими раковинами.

Взобравшись на вершину Устюрта, мы направили путь свой прямо на восток, чтобы кратчайшею дорогой достигнуть берегов Аральского Моря. Посредством барометров по всему протяжению перешейка, была произведена нивелировка, чтоб узнать уровень Каспийского и Аральского морей. Этот способ хорош в местах гористых, но им едва-ли с пользою можно руководствоваться в степях, имеющих незначительные покатости, и я не очень ручаюсь за верность назначенного нами результата. Теперь даже не помню, уровень которого из двух морей оказался выше другого. Притом барометр инструмент весьма-хрупкий и сам, а при верховой езде и стуже, простиравшейся постоянно до 25 градусов, невозможно было употреблять его всегда с должною осторожностью,

Подобно мореходцу, который переплывает океан, определяя путь свой по течению звезд, мы шли по гладкой, снежной поверхности [378] Устюрта, не имея другого путеводителя, кроме компаса. Изредка встречали мы урочища, покрытые саксаулом, единственным деревом, растущим по этим печальным степям, и тогда все блаженствовали, потому-что нам было чем согреться. Несколько дней спустя, нам начали попадаться морские птицы, в степи показывались морские растения, и все это предвещало нам близость Аральского моря, подобно тому, как такие же явления, только на оборот, возвещают мореплавателю о близости земли. Вскоре мы увидели самое море, цель нашего тягостного похода, и стали лагерем на краю Устюрта, который крутым обрывом спускается к поверхности воды. Море не замерзло, не взирая на продолжительные стужи; вода в нем имела горький, соленый вкус, и это обстоятельство, может-быть, препятствовало ее замерзанию. Впрочем берега Аральского моря, на большом расстоянии, и вероятно по всей его окружности, были голы и пустынны, как все виденное нами дотоле в этой стране, столь скудно наделенной дарами природы.

Сделав еще два перехода вдоль берегов Аральского моря в направлении к югу, мы остановились. До-сих-пор мы не встречали ни одного Хивинца, хотя были в очень-недальнем расстоянии от пределов Хивинского ханства. Идти далее не было надобности. Собранные нами [379] местные сведения были довольно-полны. Притом солончаки, которыми степь усеяна, распускаются раннею весною и делаются тогда по топкости своей совершенно-непроходимыми.

И так мы решились на обратный поход, но уже не следовали по прежней дороге, а направили путь свой прямо на Сарайчиковскую крепость, руководствуясь компасом. К-счастию, теперь, как и прежде, мы нигде не встречали глубоких снегов, столь замедлявших в 1840 году движение генерала Перовского и подвергавших его отряд великой опасности. Но от отражения солнечных лучей в неизмеримых равнинах покрытых снегом, люди стали хворать глазами, и я сам совершенно ослеп на несколько дней. Зеленые очки и канфарный спирт оказали мне весьма-большую пользу; нас, впрочем, поддерживала мысль, что мы с каждым днем приближаемся к Русской границе, и что скоро будет конец всем нашим лишениям. 4-го Марта мы перешли обратно Урал и вступили в Сарайчик.

Текст воспроизведен по изданию: Из записок русского офицера // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 55. № 219. 1845