-

Разбор книги под заглавием: Путешествие в Туркмению и Хиву, в 1819 и 1820 годах, и пр. Н. Н. Муравьева.

(Продолжение.)

Г. Муравьев, выезжая из Хивы, между окружающим его народом видел множество Руских пленных, которые, собравшись в особенные толпы, кланялись ему и называли его своим избавителем. Один из них, казавшийся человеком не из простого звания, долго шел возле его лошади и просил не забыть по возвращении в отечество о несчастных своих земляках. Во время пребывания Г. Муравьева в Иль Гельди, продолжавшегося несколько дней, в которые он приготовлялся к обратному путешествию, привезли ему из Хивы ружье, бывшее в починке у Руских мастеров; при заряжении оного Г. Муравьев нашел в дуле записку следующего содержания: «Ваше Высокородие, осмеливаемся вам донести, Российских людей найдется в сем юрте тысячи три пленников, и претерпев несносные труды, глад и холод и разные нападки, сжальтесь над нашим бедным состоянием: донесите [446] Его Императорскому Величеству, заставьте вечно молить Бога, есмь пленник». Сии строки (Fac simile или снимок сей записки приложен при атласе.), хотя неискусно начертанные, возбудили в нем самые горестные чувствования. В Иль Гельди Г. Муравьев разговаривал с одним Руским, который уже 30 лет находится в плену и очень дурно говорит по Руски. Он трудами по ночам и продажею своей скудной пищи собрал деньги, требуемые на выкуп; но жестокий его господин отнял у него золото и его перепродал другому. Родственники его также собрали определенную на выкуп сумму, но Хивинцы не выдали его; и так несчастный пленник потерял всю надежду на избавление свое обыкновенным средством. Сей злополучный старик сказал между прочим Г. Муревьеву: «Я молю всякую ночь Христа, Спасителя нашего; мы все Руские почитаем вас избавителем своим и молим за вас Бога. Мы будем два года еще терпеть и усердно молиться, во ожидании вашего возвращения; если же вас не будет, то соберемся несколько человек и пустимся чрез Киргизскую степь. Умирать нам Богом суждено, так умрем; а живые в [447] руки не отдадимся». — Страдания соотечественников, их усердные просьбы о избавлении, делали весьма горестным положение Г. Муравьева, который душевно разделял с ними их горькую участь, но не в состоянии был на сей случай облегчить их страданий. Он с растерзанным сердцем спешил удалиться из сего варварского края.

Надобно упомянуть, что Переводчик Петрович неосторожностию своею привел Г. Муравьева в весьма затруднительное положение, потеряв при выезде из Хивы 300 червонных, все деньги, находившиеся при нем на возвратном пути. Можно вообразить, в каких хлопотах находился сей последний, зная, что без денег не возможно сделать одного шагу между сим корыстолюбивым народом. Туркменский проводник Сеид нашел деньги на дороге, и честный Переводчик плакал от радости, схватив кошелек и прижимая оный к груди своей. Наконец, 27-го Ноября, Г. Муравьев со всем своим караваном отправился из Иль Гельди, сопровождаемый Хивинскими Послами. Он пошел другою дорогого, которая идет прямо в Ханство от колодцев Туер, мимо владений Теке, не опасаясь разбоя в сотовариществе Хивинских чиновников. [448]

Г. Муравьев описывает чрезвычайную леность сопровождавших его Туркменцов, которых число умножилось до 20-ти человек, в надежде питаться в дороге на счет его, и быть избавленными от положенной Ханом на верблюдов подати. Для приискания дров надобно было Туркменцов заманивать чаем. Переводчик Петрович был определен к должности снабжать караван дровами на ночлегах; он сзывал охотников пить чай, отправлялся с ними за дровами и во время работы рассказывал сказки. Нередко сам Г. Муравьев принужден был более версты тащить на себе ношу с дровами. К разведенному огню тотчас собиралась толпа ленивцев, а в том числе и Хивинские Посланники, которые сидели без дров и кушанья единственно из опасения труда, предпочитая нужду работе. Г. Муравьев, питая и согревая весь караван, был невольно признаваем за начальника, которому все из доброй воли повиновались.

В сем возвратном пути нестерпимый холод столько же мучил путешественников, как жар на пути в Хиву. В степях Г. Муравьев видел множество развалин, из коих значительнейшие назывались Даудан Кала (или Давидова крепость), Кезиль кала (золотая или красная [449] крепость) и Шах-Сенем, также развалившаяся крепость, которая была последнею в сих местах. Крепость сия названа по имени одной красавицы, дочери богатого вельможи, которой история известна во всей Азии, воспевается в песнях и рассказывается в сказках. Содержание оной заключается в любви юного Кариба, (бесприютного странника), прославившегося песнопением и игрою на бандуре, которому прелестная Шах-Сенем повелела семь лет странствовать для испытания его постоянства. Между тем, за 3 месяца до его возвращения, красавица обещана в супружество богатому соседу. По время пиршества несчастный Кариб является в чертоги своей возлюбленной и томным голосом воспевает свою любовь, свою горесть и странствия. Черты лица его переменились, его не узнают в отечестве; но пламень страсти и волшебный голос его обнаруживают. Постоянство его награждается и честолюбивый отец соглашается отдать ему дочь свою в супруги.

Существующие поныне водопроводы в развалинах Шах-Сенем служат новым доказательством, по мнению Г. Муравьева, течения реки Аму-Дерьи в Каспийское море, которая, по сохранившимся преданиям у Хивинцев, тому уже 530 лет, [450] от сильных землетрясений переменили свое течение на север.

До самого Туера от Ах-Набата дорога была покрыта падшими верблюдами и лошадьми. Сие случилось от того, что Туркменские караваны долго прожили в Хиве, дожидаясь, пока Хан отменит подать. Наконец, возвращаясь во время сильных морозов, от недостатка корму и гололедицы, они лишились большой части подъемного скота. Во многих местах разбросаны были тела человеческие, и Туркменцы по длинным бородам узнали, что это Персияне, которых везли из Астрабада в неволю и бросили изнеможенных от голода и холода. Зрелище сие не было новостью для проводников Г. Муравьева, и они подтверждали, что сих неверных всегда половину раскидывают на дороге.

Декабря 6-го дня караван отдыхал близь крутого берега прежней Аму-Дерьи, при урочище называемом Тюнюклю. Здесь находится большой овраг или провал, имеющий 20 сажень в глубину и 150 в окружности, на дне которого находится пещера и родник с соленогорькою водою. Г. Муравьев говорит: «Я видал на картах название Тюнюклю, приписанное большому озеру, но предположение сие ложно».

Г. Муравьев с опереживающими его [451] караван Туркменцами посылал несколько писем к Г. Пономареву; но рассчитывая, что корвет, нуждаясь в продовольствии и опасаясь льда, не будет дожидаться его возвращения, он крайнее беспокоился о будущей своей участи. Переплыть море на малой лодке было почти невозможно; оставаясь на берегу при недостатке денег, надобно было подвергнуться всем оскорблениям сего корыстолюбивого народа и находиться в опасности, чтобы Хивинский Хан, считая его бродягою, не потребовал обратно. В Персии не должно было ожидать хорошего приема, после Посольства в неприятельскую ей страну Хиву. И так Г. Муравьев решился на самое отчаянное средство. В сие время носились в Хиве слухи о возникшей между Россиею и Персиею войне, и хотя сии новости казались сомнительными, но не менее того Г. Муравьев имел намерение, по прибытии на берег, собрать отряд Туркменов и начать военные действия со стороны Астрабада. Последствия, говорит Г. Муравьев, меня не беспокоили.

Наконец Г. Муравьев, оставив Юз-Баши, Переводчика и деньщика при караване, сам с тремя Туркменцами пустился верхом вперед, в ночи с 8-го на 9-е число Декабря, в намерении достигнуть [452] скорее берега. После чрезвычайных трудов и многих опасностей, описанных Автором подробно, 13-го числа он наконец увидел желанный берег и корвет, стоящий на якоре в 3-х верстах от оного. Вскоре прибыл Г. Пономарев, с которым он отправился на судно. Товарищи встретили его с неописанною радостию, и Г. Муравьев в полноте чувств первым долгом почел принести благодарственное молебствие Всевышнему.

Корвет, во время отсутствия Г. Муравьева, также находился в бедственном положении, по причине недостатка в провианте и распространившейся между матросами цинготной болезни. Шкоут был прежде отослан обратно в Баку, по взятии с него провизии. Уже и корвет не мог более дожидаться; ибо показывавшийся в заливе лед угрожал задержать судно при сих несчастных берегах, и если бы на кануне дня, назначенного к отплытию, не доставили Г. Пономареву письма от Г. Муравьева, то все предчувствия сего последнего сбылись бы на самом деле.

15-го Декабря производилось на берегу празднество, по случаю прибытия Г. Муравьева. Голодные Туркменцы, как говорит он, скакали на лошадях, боролись, стреляли из луков в цель и бегали в [453] запуски. Победителей награждали деньгами.

17-го числа прибыл караван с Хивинскими Послами и багажами, и наконец 18-го числа снялись с якоря, и поплыли обратно в Баку с двумя Хивинскими и двумя Туркменскими Послами. 24-го числа вошли благополучно в Бакинский рейд.

Здесь оканчивается описание путешествия за пределами России, но журнал Г. Муравьева продолжается по 22-е Апреля с означением всех любопытных происшествий.

Г. Муравьев во многих местах столь темно изъясняется, что мы с трудом понимать его можем. Так например, оставляем читателям нашим судить из слов его, был ли он в капище, которое описывает, или говорит о нем по слуху: «30-го Декабря. — Я собрался было съездить на огни, коим поклоняются Индейцы, но нашлось 12 товарищей, и мне не удалось рассмотреть обстоятельно капища сего, достойного большого внимания».

Г. Муравьев продолжает: «огни сии, называющиеся по Персидски Атешке, отстоит на 16 верст на северо-восток от Баки».

«Земля, содержащая нефть, простирается на несколько верст в окружности [454] сето места; — малейшая яма, к которой поднесется огонь, вспыхивает и горит неугасимо. Огонь сей служит Индейцам, приходящим на поклонение, для варения пищи и освещения; последнее они делают, поднося огонь ко вставленной в землю камышинке».

«Тут у них выстроен довольно опрятный караван-сарай; к стенам внутри оного приделаны комнаты: в одних сами живут, а в других хранят истуканов своих, (которых мне не удалось видеть), а третьи назначены для приезжих. На средине двора построен довольно обширный жертвенник, по четырем углам коего проведены высокие трубы с разливающимся всегда пламенем.

«В капище сем бывает до 15 и до 20 человек Индейцов, спасающихся разными истязаниями; в бытность мою оных было 6 или 7 человек. — Должность старосты исправлял у них Индеец, прежде торговавший в Астрахани; он знал, кроме своего языка, по Руски, Армянски, Турецки и по Персидски. Индейцы, которых я видел, почти совсем голы, живут и едят особенно, имеют каждый в своей комнате огонь, над которым просиживают по нескольку часов без движения, поднявши руки вверх, или иное [455] приняв положение, не смотря на жар, сильно их беспокоющий. — Изнурение лица самопроизвольных мучеников сих, явно доказывает их страдание.

«Между прочими спасался в капище сем Индеец, который прежде сего служил у Англичан солдатом в одном полку Сипаев.

6-го Генваря 1820 года, получив бумаги от Г. Главнокомандующего в Грузии, между коими находился и лестный отзыв к М. Муравьеву, отправился сей последний с Г. Пономаревым и Послами в Дербент, куда и прибыл 15-го числа того же месяца.

17-го числа прибыл Главнокомандующий в Дербент и 21-го принимал сперва Хивинских, а после Туркменских Послов. Подарки, присланные от Хана, состояли в двух хороших шалях и 10-ти Бухарских мерлушках, двух простых седлах и нескольких фунтах изюму. Два жеребца, подаренные Главнокомандующему, и один Г. Муравьеву, остались на восточном берегу моря, по трудности доставки. Хивинцев отдарили богатыми перстнями.

30-го Генваря Главнокомандующий выехал в Кизляр, приказав отвезти гостей в Тифлис; и так, отправясь на другой день, наши путешественники прибыли в сей город 24-го числа того же месяца. [456]

Во время пребывания Послов в Тифлисе, Г. Главнокомандующий сообщил известие, полученное от Астраханского Губернатора, в котором он уведомляет о прибытии к нему Послов Туркменских с прозьбою от всего народа. «Прозьба сия», говорит Г. Муравьев, «была одинакого содержания с бумагою, нами привезенною; они также просили Правительство наше, принять их в свое подданство, с тем различием, что некто из них называется наследником престола Туркменского. Алексей Петрович прислал нам копию с сего прошения; в оном помещены были имена всех старшин, называемых Ханами; имя Киата было также помещено; но он ничего о сем не знал, и уверял, что прошение сие ложно.

«Алексей Петрович поручил мне разыскать сие дело; я узнал, что прибывший с прошением в Астрахань Посол, был родной брат Каджи, убитого в 1812 году, начальствовавши над Туркменским ополчением против Персиян. — Посол — пришелец, сей был родом из пределов Китая и приезжал к Туркменам требовать лошадей, оружия, невольников и дорогих камней убитого своего брата; но будучи ими с бесчестием прогнан, домогался [457] получить власть над ними через наше Правительство».

23-го Марта прибыл в Тифлис Главнокомандующий, и обласкав Посланников, отправил их обратно в отечество. Г. Муравьев снабдил Хивинцев письмом к их Хану Магмед-Рагиму. Сею грамотою, в совершенно восточном вкусе, оканчивается первая часть сочинения и путешествия Г. Муравьева.

Часть вторая разделяется на 5 глав, следующего содержания: 1. Общее обозрение Хивы. 2. Междоусобная война в Хивинском Ханстве, перемена прежнего правления, водворение самовластия, нрав властителя и нынешнее управление Ханства. 3. Ходячие монеты, взимание податей, состояние финансов, общая промышленность и торговля Хивинцев. 4. Военное состояние Хивинского Ханства. 5. Нравы, вероисповедание, обычаи и просвещение Узбеков.

Глава I. Автор говорит, что Хива не имеет определенных границ, будучи окружена бесплодными степями; и хотя он довольно подробно означает владения сего Хана, но самое ясное для читателя показание есть наименование народов, окружающих Ханство. Хива лежит в средине между кочевьями Киргизцев, Каракалпаков, разных поколении Туркменских [458] и процветающим Бухарским Государством, будучи отделена от сих народов безводными степями.

Вторая часть сего сочинения, содержащая Историю и Статистику сей почти неизвестной страны, столь занимательна, что мы находимся в большом затруднении, на что обратить особенное внимание наших читателей. Страна сия в древности называлась Хоарезмиею и лежала по течению одной значительной реки Аму-Дарьи, называвшейся в древности, как выше упомянуто, Оксом и Бактрою. По преданиям, река сия разделяла два великие Государства, Иран и Туран, (Персию и древнее отечество Турок). Г. Муравьев говорит: «Природа поколебала сей естественный рубеж, отделяющий земли людей совершенно разного происхождения, и кажется, что с переселением и исходом восточных народов, наводнивших запад, ужасные перевороты постигли их отечественные страны. Сильными землетрясениями изменились течения рек, разрушились Царства, образовались новые водохранилища, — и некогда обработанные земли обратились в бесплодные степи и мрачную пустыню».

Вся Хива, по свидетельству Г. Муравьева, орошается множеством [459] искуственных водопроводов, проводящих воду из реки Аму-Дерьи по всему пространству Ханства. Автор исчисляет главнейшие из оных, разделяющиеся на множество мелких отраслей. На случай засухи, вода сохраняется в небольших прудах или водохранилищах. Главные водопроводы имеют 5 сажень в ширину; в иных местах они подняты плотинами выше горизонта, а иногда проходят один над другим посредством мостов. (Aqueduc)

Г. Муравьев утвердительно опровергает мнение, будто в Хиве находится золотой песок. Он полагает, что кроме свинца и меди, добываемых весьма неискусно из недра гор Ших-Джеди, все прочие рассказы о золотых и серебреных рудниках несправедливы, и что сии драгоценные металлы достаются им посредством торговли из России и других окружных стран.

Дикие звери, находящиеся в Хивинских степях, суть волки, лисицы, шакалы и крысы разных родов. Между сими последними один род их, называемый Елингирхж, величиною с большого котенка и пестрого цвета. Оленей и джейранов (диких коз) множество. Из хищных птиц водятся орлы и ястребы. Кулики, которых находится множество на [460] искуственных озерах, составляют главный предмет охоты и занятий Хана и его чиновников.

Жары летом несносны, зима непродолжительна и умеренна, морозы не бывают выше шестнадцати и осмьнадцати градусов; но свирепствующие почти беспрерывно ветры чрезвычайно беспокоят облаками пыли, поднимаемой в окружных степях, которые подвержены беспрестанному волнению, переменяя вид и положение, по причине в разных местах возникающих и исчезающих курганов. Небо всегда ясно в Хиве, но свидетельству Г. Муравьева, воздух чист и чума никогда не посещает сей страны.

Народ, населяющий Хиву, разделяется на четыре племена: 1. Сарты или Тата, первоначальные жители сего края, живут в городах и занимаются торговлею; их считается до 100.000. 2. Каракалпаки, частию кочуют за Аму-Дерьей, частию занимаются хлебопашеством на юг от Аральского моря, находясь под влиянием Сартов Узбеков. Сих земледельцев должно полагать также до 100.000; они бедны и находятся в совершенном угнетении. 3. Узбеки, завоеватели Сортов, пришедшие из за владений Бухарских, где и [461] ныне существует большая часть их племени. Уз значит по Турецки сам и свой, а Бек господин; и потому Узбек значит — сам себе господин. Их не более 30.000. Они храбры, прямодушны, но чрезвычайно мстительны и склонны к грабежу, ненавидят промыслы и земледелие и занимаются единственно воинскою частию. Хитрый Хан Магмед-Рагим умел обуздать их, и они теперь, подобно другим поколениям, находятся в рабстве. 4. Туркмены, обитающие в Хиве, равно как и Узбеки, составляют военную силу Хана и превосходят сих последних храбростию, искуством, но не честностию.

Сверх сих четырех поколений находится пятое: рабов, составленное из иноземных пленников. Руских считается до 3.000, захватываемых Кургизцами на Оренбургской линии, Персиян 30.000 и множество Курдинцев. С ними обходятся весьма жестоко и употребляют как рабочую скотину. (Сверх того находятся в Хиве Жиды, издревле поселившиеся в сей стране и принявшие Магометанскую веру. Других иностранцев, по причине насильственного правления, вовсе не имеется.)

Г. Муравьев не определяет народонаселения Хивы, по трудности приобретения [462] обстоятельных сведений. Он полагает однакож, что число жителей превосходит 300.000 душ, умножаясь беспрестанно новыми завоеваниями Хана и кочевьями Туркменов, охотно поселяющихся в сей плодородной стране.

Значительных городов считается пять: Хива, состоящий из 3.000 домов и 10.000 жителей, местопребывание Хана. Новый Ургендж, в котором жительствует Наместник Хана, брат его Кутли-Мурад-Инах. Г. Мальт-Брюн полагает в оном 1.500 домов и 5.000 жителей; но Г. Муравьев утверждает, что сей город гораздо многолюднее Хивы и производит обширную торговлю.

Города Шеват и Кят вовсе не значительны; в первом Г. Муравьев полагает до 2.000, а во втором до 1.500 человек жителей.

О пятом городе, называемом Гюрлян, Г. Муравьев ничего не говорит, кроме того, что купечество в оном довольно богатое; а о всех вообще городах он делает следующее заключение:

«Строения во всех сих городах весьма дурны; они сложены из глины; зданий хороших нет, кроме некоторых мечетей; стены, которыми обнесены города, сделаны также из глины; но местами в [463] оные вложены каменья. При всей непрочности такового строения, они долго держатся, потому что в той стране дожди очень редки (Стены городские, в основании своем, имеют до трех сажень толщины, высоты же до 4 сажень; они соединяют между собою в некотором расстоянии поставленные башни; стены же подкреплены местами полукруглыми контр-форсами.). — Города сии не имеют своих округов и Ханство не разделяется на области».

Сверх того находятся там большие селения, не уступающие городам в торговле и промышленности. Главные суть: Хизарист, Кипчак-Конрад, Ах-Сарай, Хан-Каласи, Май-Джейгил и пр.

«Находящиеся развалины», говорит Г. Муравьев, следы жилья и водопровод в западных степях Хивинских, доказывают неоспоримо древнее существование в оных Государства, довольно образованного; по видимому и по преданиям, на сем месте процветало некогда древнее Хивинское царство или Хоарезмия. Несколько столетий уже, как смерть поразила сии места; но они вводят в новую страну, орошенную величественною рекою и большими водопроводами, доказывающими промышленность нового народа. — Земля, [464] между сими водопроводами заключающаяся, дает понятие о трудах, понесенных жителями для водворения плодородия; обработанные полосы сии назваться могут садами, сосредоточивающимися в городах, которые ныне томительно процветают под самовластным или тиранническим правлением Магмед-Рагима; жилища и кочевья, рассеянные по сим водопроводам, по мере отдаления от городов, становятся реже и хуже; народ же, оные населяющий, грубее и необразованнее. Возвышающиеся же среди садов сих башни и стены напоминают о присутствии самовластного и беспокойного владельца».

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Разбор книги под заглавием: Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, гвардейского генерального штаба капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров // Северный архив, Часть 2. № 12. 1822