САВВА БОЛЬШОЙ

Прибавление

к дневным запискам доктора 7-го класса Большого

Когда уже не видно было ни малейшей надежды к нашему спасению по причине жажды, мучившей нас с неизреченною жестокостью, и многочисленности хищных киргизцев, и когда, наконец, решились мы, забрав с собою самые только нужные бумаги, оставить караван, тогда только что начали приготовляться к сему последнему для нас предприятию, вдруг облегшие со всех сторон неприятели ударили по лошадям и посыпались чрез стену с визгом и криком, давя друг друга. Какой стук! Какой треск! Все рубят, все ломают, везде рвут и мечут и в одно мгновение все уже растащено было, а я, несчастный, определенный провидением на жестокое мучение, не успев протиснутся сквозь ужасную сию толпу, был ранен в голову саблею и утащен иступленным киргизцем (Меньшего чиктынского отделения простой киргизец именем Алтынбай-кулюк.).

Выехав на пространное место, слез он с лошади, снял с меня верхнее платье и, оборвавши, что было, оставил в одной рубашке, шейном платке, парусинных дорожных шароварах и сапогах. Потом, ниспровергнув меня на землю, опершись в грудь коленом, вынул нож и готовился отнять жизнь. Праведный Боже! Когда я увидел в неприятельских руках роковое оружие и кровью налитые глаза, оцепенел, думая, что конец жизни моей приблизился. Зажмурил накрепко глаза и, стиснув зубы, дожидался рокового удара. Он, злодей, видев меня объятого великим страхом, все как будто приготовлялся еще к бесчеловечному сему поступку, хватая одною рукою за шею, а другою прикладывая нож, потом, оставив сие действие, начал сыпать песок на мою голову. Довольно посыпав, накрыл чем-то оную, и вскоре опять сняв покрывало, «тур» (встань), – вскричал он, подымая меня за ворот. Я, повинуясь всякому его мановению, встал, гляжу на него с трепетом, [258] дожидаясь приказания. Тут взяв волосяную веревку, связал мне назад руки, посадил на лошадь позади себя и пустился далее. Проехав несколько, слез с лошади, стащил меня и повторял снова те же самые действия, которые производил прежде, равным образом и я, стиснув зубы, зажмурив глаза, дожидался решительного окончания; но чувствуя, что сыплется песок на голову и кладется покрывало, не знал, что думать. «Не погребает ли он меня живого? сказал я сам себе, или по своему суеверию производит какие-либо очарования?» После сего приказал мне встать. Но видя, что я не могу подняться по причине связанных рук, пособил мне и, посадив опять на лошадь, поехал в ряд с прочими.

Перешед еще версты две, приблизилось к нам несколько киргизцев, которые, схватив меня, сорвали с лошади, и одни держа за ногу, другие за другую, тянули всяк к себе на всем конском скаку. Свисшая моя голова к лошадиным ногам неоднократно ударяема была копытами. Киргизцы между тем разорвали на мне рубашку и ободрав все платье, совершенно меня обнажили. Теперь то я думал, что наступила неизбежная смерть! Но по долгом мучении, не знаю каким-то образом, выпал у них из рук. Без чувств, без движения или, лучше сказать, полумертвого, обступившие киргизцы опять меня подняли и поставили на ноги. Один молодой человек, стоявший предо мною, обнажив нож, показывал мне его, держа концом противу груди моей. Потом подошел другой (Имя его Сиркабай. Это были дети меньшего чиктынского отделения бия Утюгуна.), распутал мои руки, назад связанные, и, сложа их крестом, перекрутил волосяною веревкою спереди, после чего посадя на верблюда и сам на него же сел, пролезши со всем своим толстым туловищем сквозь связанные мои руки так, что я должен был висеть на нем, чувствуя боль нестерпимую. Ручные пальцы, затекши, окостенели и не имели никакого движения. Кричу, что есть силы: «Руки! Руки!», но он бесчеловечный, не понимая слов моих и нимало не внимая жалостному моему стенанию, ехал таким образом верст 15. Я уже думал, что конечно при самом начале пленения лишен был жизни, и, находясь в царствие мертвых между бесовским сонмищем, предан на вечную муку.

«О Боже великий! – говорил я сам себе, неужели никогда не кончатся сии мучения». Так было больно! Так мучительно! [259] Произносимые мною слова «Алла! Худай!», т.е. Боже мой! Боже мой! не приносили мне ни малейшей пользы. Бог не слыхал моей молитвы. Зверские души, желая более усугубить мою горесть и мучения, делали всякие язвительные надо мною издевки и ругательства: иной на всем конском скаку готовился проколоть пикою, другой замахивался саблею и как будто силился пополам разрубить; некоторые ударяли плетью по обнаженному телу или кололи ножами где попало, плевали в лицо и делали различные кривлянья и страшилища.

Сколь ни огорчительно было терпеть такую пытку, но ныне без внутреннего смеха не могу вспомнить о тогдашней сумятице и междоусобных волнениях. Иной тащил волоком тюк, другой волок по песку сундук, разные вещи и подстреленных лошадей, привязав их за что попало веревкою; повсюду производились драки о добычах. Всякий силился отнять то, что имеет другой и проч.

Когда уже довольно смерклось, то поднялся страшный шум и крик. Всюду было видно блистание искр, производимых чекмаками (огнивом) для произведения обыкновенных сигналов, и ужасные отзывы имен: «Ай Сиркабай! Ай Алтынбай!» и проч., наполняли всю мрачную атмосферу. С чем можно было сравнить сие страха и ужаса исполненное позорище!

В нынешний день отъехали мы всего верст 20 и оставшуюся часть ночи провели в песках. Моему мучителю нельзя было снять меня с плеч своих, не распутав прежде моих рук, но они так крепко были скручены, что узлов развязать было не можно без помощи ножа. Получив облегчение, такую почувствовал я радость и удовольствие, что как будто вступил в новую блаженную жизнь; и пролившиеся обильно слезы уверили, что Бог еще меня щадит; самые звезды светлее казались, и обращение с киргизцами сделалось для меня гораздо сноснее.

Несмотря, что кругом почти обобран и весь в их руках, по прибытие на сие место не оставили стащить с меня и дорожных моих сапог. Завистливый Сиркабай, сколько ни старался натянуть их на кривые свои ноги, но, видя, что труд его напрасен, бросил их с негодованием обратно к моим ногам; я сердечно радовался невыполнению его намерения, ибо иначе должен бы был идти босой по острым каменьям и колючим растениям. [260]

Потом собралось их около меня человек 10. Рассматривали мою раненную голову и изрезанные веревкою руки и, как приметно было, не без сожаления на оные взирали, а чтоб сделать мне вспоможение, тотчас принесли грязные тряпки, обвертели оными израненные части, причем надели на меня старенький халат (чапан) и посадили подле огня, потому что ночи в сие время были в сих местах довольно уже холодны. Заметив, что я несколько согрелся, нанесли мне татарских ватрушек, которые я ел с аппетитом; попросил пить, указывая на кожаный мешок с водою и на свой рот, в чем хотя немного также удовлетворили. После того опять подносили мне то же кушанье, которого, впрочем, сами не употребляли, почитая за скверное. Когда должно было ложится спать, тогда сковали меня лошадиными железами, в которых уснул я спокойно.

11-го числа киргизцы поднялись рано и разделясь на партии, пошли в разные стороны. Мы, с одною из сих партий по своему тракту, уклонялись гораздо правее, а отошед верст 25, остановились также в песках. В сем месте делили они свою добычу, разложив прежде все, что было на три кучи. Я поставлен был в одной цене с верблюдом и по жребию достался в третьи руки. Глаза мои то видели, что в течение 4-дневного нашего пути так все разделено, что ничего уже в целости не осталось. Сукна, выдры, меха, кожи и другие сим подобные вещи в мельчайшие кусочки были изорваны; математические инструменты, как-то: штативы, астролябии, транспортиры и проч., тут же все переломаны и по маленьким штучкам разделены. Иному достался один только винтик, а другому маленькая бляшечка. Но ничего не было смешнее, как смотреть на раздел карманных часов, одному досталась крышечка, другому донышко футлярное, а корпус еще на малейшие части разломан и разделен. Натуральные трости, серебряные ложки и проч. – все пополам; словом, ни одной вещи целой не осталось, исключая пистолетов, сабель и кинжалов, да и те вскоре переделили на свой манер.

Проходимые места большей частью были песчаные и покрыты чингилем Robinia kaladendron, куяк-суяком Sophora argentea, суксеулом Pinus orientalis, туясынгирем Astragalus frutescens, боялисом и туякарном, всякого вида юшанью, а солончаки – солеными травами. Напоследок встречались болотистые места, заросшие большим камышом. [261]

К реке Сыр прибыли мы 14-го числа в полдень. Здесь при новом разделе попал я к четвертому господину и в самый негодный род киргизцев, называемых телеу, что и у них даже следующею пословицею подтверждается: ут жаман силеу, иль жагиан телеу, т.е. как худа трава силеу, так скверен род телеу.

На четвертые сутки четвертый мой хозяин именем Кожубек-Телеу-Тайляк, переправившись со мною чрез Сыр-реку в лодке на перевозе Казалы, доставил меня в свои аулы, находившиеся тогда близ урочища Жангиткала, или Жангиттау.

Какая была радость домашних, когда увидели приближающегося вора с добычею! Мужчины, женщины, старые и малые собрались со всего аула и рассматривали, что он получил. Тут пошло новое деление и, наконец, исключая меня, оцененного в 10 или 12 баранов, ничего у него не осталось.

Доколе сие происходило между ними, я сидел, смотря на их поступки, производящие смех и вместе неудовольствие. Они, не зная употребления некоторых вещей, спрашивали меня, показывая самую вещь, но не получа желаемого ответа, смеялись и удивлялись, что я ничего не говорил. Иные думали, что не хотел говорить, другие утверждали, что нем, а некоторые полагали, что не имею языка и проч. Женщины и ребята с удивлением говорили: «Ай-па-ай кеще орус! Адамум тилен бельмейде», т.е. «Какая глупая и безмозглая тварь! Человеческого языка не знает». Далее: «Кара! Кара! Тиль жок», т.е. «Смотрите! Смотрите! У него языка нет» и между тем растворяли мой рот и смотрели, есть ли язык. Теперь всякий может судить, сколь было приятно сидеть иссохшему пню между красующимися кудрявою зеленью деревьями.

В непродолжительном времени научился я несколько называть на их языке показываемые ими вещи, но глаголы и имена тех вещей и лиц, которых показать нельзя, без переводчика понимать весьма трудно. А из сего видно, что я большую часть времени провел там в безмолвье.

В роде телеу находился я около четырех месяцев, переходя из рук в руки. Ежедневная моя должность была рубить дрова, носить воду, топить кибитку, толочь просо, чистить навоз. Ежели все сие исполнено, то на досуге дадут кучу шерсти, которую сидя теребил.

Таковая работа отнюдь бы не изнурила сил моих, если бы порядочная и довольная пища была доставляема; но, к сожалению, [262] там вечный недостаток. Пища невольников состоит наиболее в жидкой, пустой, пшенной кашице, называемой кара-куже, которой малую часть выпить дают только на ночь; поутру же и в полдень счастье если получишь горсть просяной мякины, называемой талкан. В летнее время дают им иногда кислое молоко айрян, смешанное пополам с водою и называемое чалап; хороший кумыз, смешанный с простым молоком и водою, называется саумал, или с айряном и водою – коюртмяк. Мясо весьма редко, и то разве падаль. От несносного голода время идет столь продолжительно, что один день кажется за неделю.

Будучи у сих варваров, я так исхудал, что едва мог волочить ноги. Кто бы стал без нужды отнимать у собаки какой-нибудь кусок сырого лошадиного мяса и глотать почти не жевавши? Голод принуждал меня делать сие неоднократно. В сем-то крайнем положении часто приходила мне на мысль история о скитавшемся по чужим странам сыне и воспоминавшем благословенное состояние родительского дома.

В первых числах декабря Сыр-река стала, чрез которую 5, 6 и 7-го числа все роды и отделения, кочующие летом около Иргиза, перешли со всем своим скотом по льду, уклоняясь к Куван и Чжаны рекам, а с 10-го сделалась столь великая прибыль воды, что выступив из-под льда, покрыла она все низменные места. Чем сильнее были морозы, тем более приметна была ее прибыль.

27-го декабря чиктынский, самовольно назвавшийся ханом, султан Абулгазы Каипов, выручив меня из рода телеу, взял к себе, с тем, чтобы доставить в Россию.

Здесь нашел я попавшегося в плен денщика майора Гавердовского, который находился уже в ханских аулах. Он за неделю пред сим также взят ханом у Тюйля-бия.

Самое бедное состояние у хана. Все его богатство заключается только в 8 дойных овцах, 2 коровах, 3 или 4 верблюдах и одной лошади.

С лишком пять месяцев прожил я у него, потому что вскоре по взятии меня уехал он на войну против каракалпаков, и сказывали, что будто уже признан и от них ханом. Если только ханское достоинство в сем роде людей составляет какую-либо важность.

Как скоро хан уехал, и денщика взяли назад прежние хозяева. Житье мое здесь немного было лучше, как у простых киргизцев. [263]

Всю зиму, продолжавшуюся тогда около трех месяцев, препроводили мы на одном почти месте близ реки Куван, при урочищах Сорарык, Чалбар и Бисарал, где весь почти род сих разбойников на зиму собирается, ибо сии места, по изобилию камыша, в холодное зимы время много доставляют выгод.

Как известно было многим киргизцам, что я российский доктор, то отпрашивали иногда у старшей ханской супруги (Хан имел только двух жен; старшая называется Бисай, дети ее именуются султанами; а младшая, в таком находится малом уважении, что сама рубит дрова, носит воду, толчет просо и проч.) посмотреть больного.

Едва приедешь в аул, здоровые и больные, все поголовно, приходят и дают руку, говоря: «Таморумста», т.е. пощупай пульс; после того должен отгадывать, здоров ли кто или болен, хотя бы то была и наружная какая-либо болезнь. По пульсу мужа должно отгадывать болезнь его жены и детей. Сверх того, о всяких приключениях и обстоятельствах, как-то: о счастье и несчастье и прочем лекарь должен узнавать по жиле и пульсу. А когда скажешь им, что по сим признакам не все узнать можно, тогда отвечают, какой же ты лекарь! При всем том, однако ж, верят, что не только лекари, но и вообще всякий русский в состоянии произвесть сверхъестественные деяния, как-то: учинить безвременную стужу, сделать теплым день, возбудить ветер, пролить дождь и проч.

В некоторое время призван был я к одному киргизцу, страдавшему простудною болезнью, которого осмотрев, советовал поить кислым молоком, разведенным водою (чалап), впрочем, сказал, что при мне нет ни лекарств, ни инструментов, чем бы ему пособить можно; и не знавши, как бы лучше дать им о сем понять, представлял в пример, что швея без нитки и иголки шить не может. Родственники больного, слыша сие и думая, что я не умел или не хотел заниматься лечением, обещались достать лекарства; и в том намерении один из них поехал верст за 30 за оными. Возвратясь на другой день, вынул он из своей сумы (калта) узелок, который развернув, вынул другой, а в сем заключался третий. Что ж тут нашлось? Маленький кусок сургуча, отломочек пробки и половина сырого кофейного зернышка, которые достались им при разграблении нашего каравана. Показав их мне, спрашивал, [264] годятся ли сии лекарства (дару), за которые заплатил я барана. Когда же я ему отвечал, что это такие вещи, которые в лекарство весьма мало употребляются, а особливо в показанной болезни, тогда с негодованием сказал мне, что я ничего не знаю.

Что касается до киргизского лечения, то не только не заслуживает никакого внимания, но даже и описывать его трудно. Оно большею частью состоит в пустой ворожбе и неудобоизъяснимых шаманствах. Для некоторого понятия представлю здесь малые только примеры их образа лечения.

К одному пожилому и довольно достаточному киргизцу, страдавшему водяною болезнью и сильным запором мочи, я был призван. Осмотрев больного, сказал, что пособить ему весьма трудно, да и не чем. В то же время призван был и киргизский лекарь (даргир) с помощником. Также пришли три или четыре духовные особы, ахун и муллы, из которых последние севши в полукруг, читали какие-то молитвы, всякий про себя, перебирая бобы или четки из руки в руку, и обнося их около чашки, наполненною водою, дули в нее и проч. Между тем лекарь собрал несколько мотыг (кетмень) без рукояток и, раскаливши оные на огне, приказал вынимать одну за другою, на которые брызгал изо рта помянутою водою и примечал восхождение пара. Больной тогда стоял шага за два, будучи поддерживаем двумя киргизцами, оборотясь к лекарю спиною, так что поднимавшийся пар отнюдь до него не достигал. Опрыскавши все мотыги, спросил он помощника своего: «Инде тогус болдыма?», т.е. «Итак девять исполнилось?», сей отвечал: «Болды», т.е. «Исполнилось». Почему лекарь в заключение сказал: «Индекой отур», т.е. «Ну так оставь». Далее растопил в железном ковше (бахар) несколько бараньего сала, в которое положив тряпку и перемешав все вместе над огнем, брызгал в ковш изо рта прежней же водою, отчего и происходила вспышка. Повторив раза два сие действие, бросил ковш к порогу. Потом посадили больного близ дверей на нарочито постланном ковре, и все приготовились к следующей операции.

Даргир с помощником, ставши близ больного, вскричал повелительным голосом: «Кара ишке-да алеп кел», т.е. «Черную козу приведи». Почему тотчас по его приказанию втащили ее в кибитку. Лекарь, ухватив оную за передние ноги, а помощник – за задние, и обнося вокруг больного три раза, покачивали оною его [265] со всех сторон, потом по таковому же приказанию приведены были белая и серая козы; а за сими разношерстных шесть овец, которых обносили вокруг его, делая, как и прежде сказано было, больному удары. Напоследок, утомившись сею работою, закричал сей эскулап: «Инде тогус болдыма», помощник и предстоящие отвечали: «Болды», и тем прекратили пустую процессию, спрашивая меня, каково их лечение и есть ли таковое в России, ответ всякий отгадать может, что еще никогда не видывал таких чудес и о действии их ничего сказать не могу. На третий день известился я, что страделец скончался.

Спустя после сего несколько времени, занемогла вышеупомянутого башкирца Садит-Кирея невестка, именем Темира, судорожною в ручных пальцах болезнью, для чего призван был особенный врач или волхв, называемый баксы.

Поелику случилось сие в ханских аулах, то я и не преминул полюбопытствовать сего нового лечения, которое состояло в следующем.

В вечеру собрались киргизцы обоего пола в нарочито приготовленную кибитку, где находилась больная, разряженная в лучшие уборы. Она сидела на богато устланных коврах, покрыта была тонким, белым шелковым платком. Авгур явился на сцену с особенно устроенным гудком кобыз, и расположившись против больной, начал наигрывать пронзительным, но не противным для слуха, скрипом, припевая притом ужасным диким голосом. При некоторых словах, произносимых баксою, поднимался страшный крик киргизцев, иногда произносили они: «Кочь! Кочь!», как обыкновенно у них скликают собак, а иногда все вместе тянули нараспев, покачиваясь всем туловищем взад и вперед, «Аллай опа!» – помоги Боже! помоги Боже! С таковыми и подобными сему происшествиями продолжался первый вечер, даже до полуночи, что походило несколько на наши деревенские святочные игрища.

На другой день также собрались киргизцы в вечеру, и баксы повторив некоторые производимые им вчерашним днем действия, прибавлял к ним еще новые. В продолжение таковых неслыханных действий, нанес страдавшей по спине толстою плетью или нагайкою, 31 удар, так что видны были следы, ознаменованные синими пятнами; потом скакал и кривлялся как бешенный по кибитке и ударял помянутою плетью по спинам, показывая тем, как будто [266] кого-нибудь выгоняет; за сим бросился в ожесточение на больную и, кусая ее зубами до крови, уподоблялся остервененной собаке. После того выхватил престрашный нож и, приложа к груди, сделал знак, что хочет ее резать. Тут то я вспомнил подобную операцию, производившуюся над больною, и разрешил чрез пять месяцев продолжившееся во мне недоумение.

На третий вечер приготовлено было несколько сальных тоненьких свечек (сирах), нарочито расставленных в трех чашках насыпанных землею и песком. Во оных лежали мертвая ворона черного цвета, по-киргизски называемая кара-карга, дыня кавун, тыква аскабак и проч. Зажегши свечи, сделали ход из кибитки на улицу. Утомленный баксы нес мертвую ворону, за ним несли дыню и тыкву, а по сторонам шли с помянутыми факелами в препровождении других киргизцев. Вышед вон, произвели великий крик и бросив несомые вещи, возвратились назад. Больная в то время лежала на своем месте навзничь, как обыкновенно кладут покойников, и покрыта была белою холстиною. Баксы по совершении столь важного действия, сел у ног ее и начал играть на кобызе с обыкновенным припевом. В продолжение некоторого времени дошел он до такого исступления, что упал назад как пораженный столбняком, лицо его покрылось бледностью, скрежетал зубами, испуская изо рта клубящуюся пену.

Полежав в таком виде минут пять, поднят был киргизцами и, исподволь приходя в самого себя, начинал опять играть и припевать жалостным тоном: «Ой Темирум! Темирум!», прорекая потом ей свое видение.

На четвертый, пятый и до девятого дня были подобные собрания. В последний же вечер, сверх многих неописуемых операций, старался он произвесть в больной рвоту, чрез собственную искусством производимую, которую возбуждал он в себе питием многого количества воды и прочего.

Поелику молодая женщина страдала судорожною болезнью, то и производимые баксою операции втуне не остались. Больная выздоровела, но по прошествии нескольких недель опять открылась болезнь; почему и не могу сказать, действовал ли сколько-нибудь баксы к облегчению ее или она сама собою имела периодическое течение. Я не опровергаю, однако же, что в судорожных болезнях странное сие лечение может произвесть нужное и полезное противу раздражения. [267]

Когда приметят, что ни даргир, ни баксы в опасных и смертельных болезнях помочь не могут, тогда собираются к больному со всего аула, а особенно родственники и просиживают при оном целые ночи.

Ежели не случится никакой духовной особы, которых вообще в Киргизской степи весьма мало, то простой киргизец или киргизка читают на память известные некоторые стихи или молитвы из Алкорана, сам же больной будучи еще в памяти, тянет нараспев, вместо обыкновенного оханья, «Ой Аллай май, Худай май», т.е. ах Боже мой, Боже мой и проч.

Пожилые люди делают всегда при смерти какое-нибудь завещание не только женам и детям своим, но даже всему бывающему народу, например: некто из умерших положил заветом, что ежели кто будет переходить гору, на которой находятся бруски или оселки (кайряк), то чтоб не забыл взять оттуда с собою точильного сего камня, которым бы можно было выправить нож для резания мяса биш-бармак в случае гостеприимства. От сего завещания названа киргизцами одна гора Тауасар, т.е. перейдет гору. Ибо она имеет в себе сии точильные камни. Сия гора лежит около реки Сыр.

Как скоро страждущий умрет, то вдруг поднимается ужасный крик и вой, производимый, по крайней мере, 50 человеками обоего пола, так что кажется и самая смерть должна вздрогнуть и ужаснуться.

Женщины, желающие показать при сем случае свое усердие, при необычайном крике рвут на себе волосы, бьют кулаками в грудь и проч.

Ежели случится больному скончаться в вечеру, то таковое плачевное пение продолжается во всю ночь до самого рассвета.

Усопших всегда обмывают водою и завернув в холстину, кладут в нарочито вырытую яму головою на юго-запад, так чтоб сверху непосредственно земля на нем не лежала. В сем намерении либо в глубине ямы подрываются в бок, либо просто опустив тело, кладут поперек могилы камыш или хворост, а после заваливают землею, оставляя всегда какой-нибудь значок. Таковые могилы суть только временные или частные, а в другом случае, когда кочуют близ какого-либо общего кладбища, тогда погребают в нем. Зажиточные люди, даже и бедные, разбогатев, переносят [268] прах из временного кладбища в вечное или так называемое общее, на котором по достатку воздвигают кирпичные или глиняные мавзолеи, называемые мазарка. Древние, славные для вида и, можно сказать, единственные по своему усмотрению кладбища мула, иначе так называемые святые места авлё, при которых с особенным удовольствием знатные киргизцы кладут тела умерших, находятся более всего около реки Сыр и по островам оной. Изображение одного из них можно видеть нами под № 15.

При выносе усопшего составляют небольшую молитву и без дальних церемоний похороняют.

В седьмой и сороковой день делают поминовение усопшему, а по прошествии года, уже гораздо превосходнее и великолепнее первых. В древние времена, сказывают, клали в могилу с усопшим некоторые вещи, как-то: ратную сбрую, ножи, бруски, огниво, кремни, шило, иголки, нитки, сухие жилы и проч., но ныне таковое обыкновение совсем выходит из употребления.

При трудных родах, также как и при опасных болезнях, собираются киргизцы обоего пола в назначенное время и место, и в присутствии оных женщина должна иногда бывает разрешиться от своего бремени или с тягчайшим мучением окончить преждевременно жизнь.

Впрочем, свадебные и другие сим подобные обряды исправляют они по татарскому обыкновению, разве только с некоторою разностью.

Что касается до счисления времени, то ведутся оное по лунному течению, полагая для каждого месяца по 30 дней. А потому вместо лунного 354-дневного года выходит у них 360 дней. Месяцы считают приноравливаясь рождению луны в зодиакальных знаках.

Первый, март, по ихнему курман, означает на арабском языке барана, или наурус, т.е. новый год. В 10-й день по рождении луны сего месяца составляют они самый большой праздник, называемый айт, в воспоминание приношения жертвы Авраамовой, а потому праздник айт называется в особенности еще курман или курбан-айт; для сего случая даже самый бедный убивает последнего своего барана.

Второй, апрель, саур, т.е. бык; в сем месяце также бывает праздник, называемый сабан. [269]

Третий, май, чауза, т.е. муж с женою. Сии три месяца составляют весеннее время багар.

Четвертый, июнь, саратан, т.е. рак.

Пятый, июль, эсет, т.е. лев.

Шестой август, сюмбула, т.е. два колоса или девица-сивилла. Сии три месяца составляют лето чжаз.

Седьмой, сентябрь, музан, т.е. вески.

Осьмой, октябрь, акран, т.е. ядовитое жало или скорпион.

Девятый, ноябрь, каус, т.е. стрела.

Сии месяцы составляют осеннее время кус.

Десятый, декабрь, джидды, т.е. высокая гора или старичок.

Одиннадцатый, генварь, дилют, т.е. коромысло с ведрами.

Двенадцатый, февраль, хут, т.е. рыбы, сии составляют зиму кыс.

Дни, по-киргизски кун, считаются следующим порядком.

Сембе, по-арапски значит день суббота.

Жексембе, т.е. первый день воскресенье.

Дюсембе, второй – понедельник.

Сисембе, третий – вторник.

Сарсембе, четвертый – середа.

Бисембе, пятый – четверток.

Жюма, сборный день пятница, которая почитается у них вместо нашего воскресенья.

Один раз в году бывает у них пост уруза, который продолжается целый месяц и приходит в разные времена года. Он состоит в том, чтобы во время дня ничего не есть, не пить, а напротив того, ночью пользоваться деликатнейшими кушаньями. Самые бедные принуждены бывают по закону есть мясо. Молодые женщины и дети некоторым образом от сего строгого устава освобождаются.

Упражнение киргизцев, хотя не всех, но, по крайней мере, некоторых, в зимнее время бывает рыболовство (Рыбу ловят баграми самым простым образом: сначала делают на льду пролуб ирюм, а потом, опустив багор эльме в воду примечают, когда рыба пойдет и как скоро поравняется с зубцами, на крюк вверх стоящими, то тотчас приподнимают багор и вытаскивают оную наверх.) и звероловство, а весною при удобнейших местах упражняются в хлебопашестве, которое для них весьма бывает выгодно; но только жаль, очень жаль, что самая малая часть людей занимается сим драгоценным [270] ремеслом. Несмотря на то, что в тамошней стране дождей весьма мало, просо, по-киргизски называемое тары, просянка кунал бывают сам-пятьдесят, а пшеница бюдай и ячмень арпа – сам-десять и более. Родится также яровая рожь карасуля, которую сеют только для скотины и то очень мало. И сверх того, дыни каун, арбуз карбуз, тыквы аскабак ничем почти не уступают бухарским и хивинским. В прошлом 1804 г. в первый раз я посеял при реке Сыр хивинский табак, называемый по-киргизски темяк, который взошел очень хорошо. Сей род табаку почитается лучше бухарского, листья имеет долгие, стебли большие, толстые и древесоватые, запах, особливо же при курении, приятный и на мой вкус показался мне лучше турецкого. Киргизцы вообще весьма любят табак для нюхания.

Скотоводство в сей части степи не слишком достаточно; торги ведут они большею частью с хивинцами по близости места и по удобности от судоходства рекою Сыр и Аральским морем (Судоходство производят по Аральскому морю и по реке Сыр на некотором роде небольших плоскодонных дощаников, составленных из мелких дощечек и брусьев, сплоченным между собою весьма невыгодно деревянными гвоздями. На них всегда гребут двумя веслами, а парус употребляют очень редко. Его делают из ветхой бумажной материи или из рядника чий. В рисунках на листе 15 можно видеть изображение такового судна.); в Россию же скота своего никогда не отпускают. Большая часть тамошних киргизцев ведет жизнь свою в праздности, а потому бедность и заставляет их разбойничать, грабить караваны и производить между собою почти беспрерывную баранту.

Хотя вера вообще всех киргизцев есть магометанская, но они весьма слабые ее исполнители. Очень мало видеть можно между ними молящихся. В сердцах киргизцев присутствует легкомыслие и суеверие. Разговаривают много, а из продолжительных разговоров никакого почти толку добиться не можно. Что ныне утверждают, то завтра отвергают, как неоднократно мною было примечено в их советах. Случаются, однако ж, и между ними иногда добрые люди, только весьма редко. Примерная добродетель, оказанная мусульманином христианину, заслуживает быть здесь помещенною. [271]

Исправляя должность истопника, сидел я, поджав ноги, в ханской кибитке близ камина, подкладывал дрова и разводил огонь. В то время пришла старушка именем Баян (Она происходит из калмыцкого рода и полонена еще во время калмыцкого побега в Зюнгорию; потом выдана в замужество за киргизца, которого предки были также из пленных. Дети ее суть настоящие киргизцы и содержат магометанскую веру.), которая севши подле меня заметила, что несказанное множество вшей, по-киргизски бит, покрывало мое разодранное рубище, кои от увеличившегося жара разгоревшихся дров выступили повсюду на поверхность оного. Сначала сия добродушная мусульманка их снимала и бросала в огонь; потом, когда уже ей сие довольно наскучило, просила она у старшей ханской супруги, сидевшей неподалеку от нас, позволение взять меня с собою. Просьба ее была удовлетворена. Незабвенная Баян, приведшая меня в убогую свою хижину, одела в собственную шубу, а мою обветшалую одежду всю развесила на дворе или, лучше сказать, на улице, где и оставила целую ночь. Поелику тогда был сильный мороз, простиравшийся по крайней мере до 15 градусов Реомюрова тепломера, что было в исход генваря.

В вечеру пришли ее дети, старший женатый, именем Киикбай, младший – Сатыбалды. Они спрашивали обо мне свою родительницу. Она рассказав им обо всем подробно, посылала осмотреть развешанное на улице платье, притверживая почти беспрестанно: «Ой бей-чара», т.е. «Ах бедный, бедный». После сего приказала Киикбаю заколоть козленка. По приуготовлении же пищи, начала по своему обыкновению мыться, дети последовали ее примеру и потом вкупе сотворили усердную молитву милосердному Богу, удостоившему их призреть бедного странника и оказать ему самонужнейшую помощь. А, наконец, разделив приготовленную жертву, составили порядочную вечерю, по окончании которой постлали мне постель, где спал я весьма спокойно.

На другой день поутру сама усердная старушка выколотила мою одежду и, внеся в кибитку, сперва над огнем всю ее перегрела, а потом починив худые места, отдала мне, говоря: «Теперь покамест ты будешь спокоен, ибо заморозившиеся вши я весьма хорошо вытрясла, а для удостоверения поди, – говорила, посмотри, как снег ими усыпан». [272]

При отпущении меня в ханский аул, в полуверсте находившийся, промолвила, чтоб я ходил к ним почаще, а особливо когда бываю голоден; в знак благодарности целовал я у ней руку и полу.

Вот мусульманка, исполняющая христианский долг в самой его точности!

Напоследок выпросила она меня у ханской супруги, за отсутствием хана, к себе совсем; я перешед к ней в половине апреля, жил до самого моего почти отъезда в Россию вместо сына или, лучше сказать, даже с преимуществом против родных ее детей; а потому она и заслуживает имя второй моей матери. Здесь не по принуждению, но по охоте разделял уже я с ними домашнюю работу, и на досуге в моей слабой памяти собирал иногда кое-какие замечания.

Река Сыр или Сырдарья, начинаясь от ледовитых гор Музтау с юго-востока, имеет свое направление к северо-западу и, не доходя более 200 верст до Аральского моря, разделяется сперва на два рукава, т.е. на собственно так называемую реку Сыр, быструю, широкую и глубокую, и реку Куван, озеристую и большим камышом заросшую. Потом от Кувана происходит третий рукав, называемый Чжаныдарья, т.е. новая река, прорвавшаяся не более как за 60 лет.

Сии реки излучистым своим течением составляют многие острова, из которых примечания достойны, а наипаче по Сыр-реке, Тюрткап (четыре мешка), Биркол (одна рука) и Арыкбалык (тощая рыба).

Остров Арыкбалык лежит против урочищ, называемых Жангиткала и Жаксыкостам. При начале его находится довольно знатная гора, называемая Каратюбя; а при окончании – гора Дынтау. Означенные урочища имеют положение по другую, или левую сторону реки Сыр. От песков Джиеккум на сей остров есть два брода, а от реки Сыр – знаменитое кладбище, называемое Айдарлы. Длина острова простирается на 30, а ширина на 40 верст. На нем кочует большею частью удел телеу, уклонившийся от главного своего рода, кочующего близ российских границ, и занимающийся наиболее воровством.

Берега реки Сыр вообще не так круты. Весеннего разлива вод река сия совсем почти не имеет. Разлив ее бывает обыкновенно два раза в год, т.е. в начале зимы, при показавшихся первых [273] сильных морозах, от которых чаятельно малые, мелкие, болотистые протоки, которыми впадает она в Аральское море, замерзают и запруживают воду; и среди самого жаркого лета от растаявшего льда в высоких ледовитых горах, при вершине сей реки лежащих.

Равнины, находящиеся между реками Сыр и Куван и между Куван и Чжаны, суть ничто иное, как острова. Первый в длину простирается на 200, а в ширину около 55 верст. Знатные урочища на сем острове, около тех мест, где было мое пребывание, суть горы Каратау, Арандкитау, Дынтау, Житымнора, Жангиттау. На сей последней находятся остатки крепости, называемое Жангиткала и представляющей славные развалины древнего замка (Стены сих развалин, имеющие до 5 сажен высоты, устроены со стрельницами и большею частью еще целы. Киргизцы не знают кто был основателем сего знаменитого здания.) (смотри вид № 14). Сверх того замечены еще мною отличавшие для вида кладбища Жаксыкостам, Жаманкостам, Камалсыик, Чумайсыик и колодец Жамбимбеткудук; также зимние привольные места Сорарык, Чалбар и Бисарал; весенний первый выгон для табунов Чакалак, Аксуяк и весьма привольное и красивое место Чубар; озера Куванкуль, Коскуль и Утятляукуль.

Близ берега реки Сыр, а особливо около развалин Жангиткала, находятся многие канавы, которыми наводняются низменные, к засеванию хлеба способные места (Образ земледелия и способ наводнения полей показан в виде на листе 15, а подробное описание читать можно во 2-й части.).

На острове между реками Сыр и Куван кочует ближе к морю отделение чиктинское, называемое кишкеня, т.е. меньшее. Оно разделяется на шесть уделов.

1. Чжиеней, в которой отправляет старшинскую должность Жанзак-бий.

2. Чжолчары.

3. Асан, в котором находится Жаназар-бий.

4. Усень.

5. Курман, где главою Карабура-бий.

6. Кутун, в котором родоначальники кривой и скаредный Утюган-бий и Кожуверген. [274]

Уделы сии начало свое производят также от Оруса, и поставляют себя первыми во всем киргизском алимулинском роде. Кибиток или семей считается между ними до 8000.

Сверх того кочуют с ними соединено некоторая часть бедных тюрт-каринцев и каракисеков. На острове между реками Куваном и Чжаны, простирающимся в ширину на полтора дня верблюжьего хода, кочуют в зимнее время все тюрткаринцы и чумекейцы. На нем, сказывают, есть изрядное хлебопашество, заведенное каракалпаками, которые ныне живут уже за речкою Чжаны и находятся почти в непримирой вражде с киргизцами.

Рыба, по-киргизски балык, в Сыр-реке водится следующая.

Сом Silurus glanis L, по-киргизски джаин.

Белуга Accepenser huso L, по-киргизски ак-балык.

Осетр Accepenser sturio L, по-киргизски берке.

Севрюга Accepenser stellatus L, по-киргизски суйрюк.

Стерлядь Accepenser Rutenus, по-киргизски чуга.

Сазан Cyprinus barbus L, по-киргизски сазан.

Линь Tinca L, по-киргизски карабалык.

Сабля Cultarius L, по-киргизски колыш-балык.

Карась Carassius L, по-киргизски табан-балык.

Сорога или красно-рыбица, по-киргизски кызыл-балык.

Окунь Perca Fluviatiles L, по-киргизски алабуга.

Щука Esox sicius L, по-киргизски чуртан.

Тюлень Phoca C. Sive Vitulina, по-киргизски ит-балык и другие рыбы, кои водятся в реке Волга, а также и черепахи, по-киргизски тас-буга.

Птицы около реки Сыр и близ Аральского моря

Черные и желтые орлы, замеченные выше.

Сокол Falco barbatus L, по-киргизски туй-кун.

Ястреб Milous L, по-киргизски ительга.

Ворон Corvus Corax L, по-киргизски кушугун.

Ворона Corvus Cornix L, по-киргизски карга.

Черная ворона Corvus Corone L, по-киргизски кара-карга.

Сорока Corvus Pica L, по-киргизски саускан.

Галка Corvus monedula L, по-киргизски жанкой.

Сова Strix Ucula L, по-киргизски джапалак. [275]

Филин Strix buba L, по-киргизски байгыз.

Рыболов Sarus Canus, по-киргизски ак-чардак.

Мышелов Sterna kurundo L, по-киргизски ак-кут.

Дергач Rallus Crex, по-киргизски канчар.

Дикий голубь Columba Cenas L, по-киргизски кугарчин.

Степной голубь Testra avenaria, по-киргизски чиль.

Куропатка Estrao perdix, по-киргизски джик.

Стрепет Otis arabs S.; Otis tarda, по-киргизски туадан.

Стерх Ardea alba, по-киргизски синкрау.

Пестрый наподобие сороки фазан Phasianus Colchicus, по-киргизски карагаул.

Кукушка Cuculas Canorus L, по-киргизски уку.

Белая сова Strix nyctia L, по-киргизски ак-уку.

Белый лунь Falco rusticolus L, по-киргизски ак-карга.

Баба-птица Pelecanus anocro talus, по-киргизски бир-казан.

Цапля или белый аист Ardea alba, по-киргизски ак-кутан.

Черный аист Ardea Cinorea, по-киргизски как-кутан.

Журавль Ardea grus, по-киргизски трна.

Лебедь Anas Cygnus, по-киргизски ак-кус.

Серый дикий гусь Anas anser ferus, по-киргизски канар-каз.

Черный гусь Anas Erytropus, по-киргизски карача-каз.

Красный гусь Phonicopterus ruber, по-киргизски кокуй-каз или кызыл-каз.

Пеганка Anas Tadorna, по-киргизски италя-каз или турала-каз.

Серая утка Anas fusca, по-киргизски конур-урюк.

Шилохвостая утка Anas acuta L, по-киргизски канту-урюк.

Нырок Anas Crecca, по-киргизски кизендар-урюк.

Косоножка Anas hycmalis, по-киргизски касык-аяк-урюк или каумбан.

Утка особых видов, по-киргизски сук-сурлы-урюк и сунгур-урюк.

Простой жаворонок Alauda alpes tris, по-киргизски бос-тургай.

Рогатый жаворонок Alauda cornuta, по-киргизски мулла-тургай, особенный вид.

Трясогузка желтая Motas Flavo, по-киргизски сары-тургай.

Желтобрюшка Motacilla Citreola, по-киргизски сарры-чипчик-тургай.

Воробей Flingilla montana, по-киргизски как-чипчик-тургай.

Черношейка Motacilla Phomeurus, по-киргизски куромойка-тургай. [276]

Сальногузка, по-киргизски майкут-тургай.

Чижик Fringilla carduelis, по-киргизски бля-тургай.

Соловей Motacilla Luscenia, по-киргизски быль-быль-тургай.

Скворец Hurnus Vulgaris, по-киргизски кара-тургай.

Перепелка Etrao coturnix, по-киргизски буденя или быд-былдык.

Ремез Parus pendulinus, по-киргизски курелдай.

Кузнечик Parus major, по-киргизски курнултай.

Ласточка Hirunda rustica, по-киргизски кара-курулган.

Сверх того приметны особливые в своем роде птички: тунгача-тургай, куба-бугдак-тургай, буктюргу-аксар и тазгара, которым систематических имен, по новости их и по не имению при мне книг, определить было не можно.

Звери около Сыр-реки и в других местах степи

Тигр Felis tigris, по-киргизски каплан или каблан.

Барс Felis Onca, по-киргизски жулбарс.

Лисица Canis Vulpes, по-киргизски тулко.

Волк и шакалка Canis Lupus et S. Auecus, по-киргизски карскар или бюргок шапак.

Дикая собака Canis Corsac, по-киргизски корсак.

Дикая свинья Sus Serofaaper, по-киргизски кабан-чушка.

Дикая коза или сайга Antilops Seytrica S. Carpa tatarisa, по-киргизски сайгак или киик.

Чернохвостая дикая коза или серна, по-киргизски кара-куйрюк.

Барсук Ursus melos, по-киргизски борсук.

Рысь Felix linx, по-киргизски селеусен.

Дикая лошадь Equus cabalus sylvestris, по-киргизски тагы или тарпан.

Дикий осел Equus asinus ferus, по-киргизски кулан.

Каменный баран Ovis ammon S. Capra ammon, по-киргизски колюджа или аркар.

Изюбр Cernus Elaphus, по-киргизски счвун.

Лось Cernus alces, по-киргизски булан.

Заяц Lepustimidus, по-киргизски куян.

Трех видов дикие кошки, называемые по-киргизски малин Felis munulpall, себен Felis Caltusferus и карауулак Felis chausguldenstet. [277]

Ёж Erinaceus Evropeus et Sibiricus, по-киргизски кирпи или кирпичак.

Тушканчик Gaculus orientalis, по-киргизски косоян-тскан.

Крот Mus cricetus, по-киргизски кара-тскан.

Горностай Mustella erminea, по-киргизски ак-тскан.

Слепец Spalax major S. mus typhlus, по-киргизски сокур-тскан.

Суслик Mus Citettus, по-киргизски сакилдау-тскан.

Пестрец Sciurus Striatus Pall., по-киргизски чибар-тскан.

Сверх того, особых видов мышей: сарачикан-тскан, кур-тскан и атжалман-тскан.

Гады

Змей Coluber berus et Coluber Eiane, по-киргизски жилян и ак-жилян.

Змей прыгающий, по-киргизски ок-жилян.

Змей пестрый, по-киргизски чибар-жилян.

Змей черно-пестрый, по-киргизски карачибар-жилян.

Змей желто-пестрый, по-киргизски сиры-чибар-жилян.

Змей желтоголовый, по-киргизски сары-бас-жилян.

Змей короткий, по-киргизски чулак-жилян.

Змей светло-желтый, по-киргизски куба-жилян.

Змей великий, по-киргизски курбар и айдагар.

Ящерица Lacerta agilis, по-киргизски кесертке.

Ящерица особливого вида, по-киргизски ишкемер-кесертке.

Ящерица короткохвостая, по-киргизски жалпан-кесертке.

Ящерица зеленая Lacerta viridis, по-киргизски жасыл-кесертке.

Ящерица желтая Lacerta Flava, по-киргизски сары-кесертке.

Ящерица длиннохвостая Anlacerta? по-киргизски адора-жилан-кесертке.

Ящерица петлевидная Grisea, по-киргизски куба-кесертке.

Ящерица пестрая, по-киргизски чибар-кесертке.

Ящерицы сии и других разнообразных видов во множестве водятся по всем пескам Каракумам.

Насекомые

Стрекоза Sibellula, по-киргизски инелек.

Бабочка Papilio, по-киргизски ковелек. [278]

Овод Ocstrus, по-киргизски бугулюк.

Комар Culox, по-киргизски маса.

Оса Ocspa, по-киргизски сона.

Муха Musca, по-киргизски чабын.

Муравей Formica, по-киргизски кумарска.

Мокрица Millipes S. Oniscus Asellus, по-киргизски исекурт.

Червь Vermis, по-киргизски курт.

Жук Scarobeus, по-киргизски конгус.

Все сии породы насекомых имеют свои виды и разности, которых я не почитаю за нужное помещать здесь.

Растения

Деревья, кустарники и другие растения

Лох Eleagnus angustifolius, по-киргизски жида.

Тал Salix pentandria, по-киргизски тал.

Восточная сосна Pinus orientalis, по-киргизски суксеул.

Жидовник Robinia halodendron, по-киргизски чингиль.

Гребенщик Tamarix Pentandra, по-киргизски жингиль.

Торлок Calligotinumpolugonvides, по-киргизски жузган.

Ткенна и другие виды Lycium Tataricum, по-киргизски ак-ткен, караткен и темир-ткен.

Соленый кустарник, называемый по-киргизски карабарак. Он походит несколько на суксеул, только гораздо его ниже, и другое таковое же растение – коркара.

Роговидная аксирида Axiris Ceraloides, по-киргизски тырскен.

Вид ракитника, называемый по-киргизски боялис.

Древесная гречуха или кустарный многоколенник Polygonum frutescens, по-киргизски ит-сигак.

Некоторые виды степной полыни, по-киргизски юсан, описанные выше и еще особенный вид, называемый исен, и растение, принадлежащее к 19-му классу акмас.

Особенный вид повилишника ширма-ок, которого молодые верхушки употребляются в пищу. Белый сок, в них содержащийся, имеет весьма приятный и несколько пряный вкус. Если сего растения без осторожности много поешь, то щиплет во рту.

Ветвина Atragene alpica, по-киргизски кой-ширма-ок.

Дикие каперсы Capparis Ovata, по-киргизски глул. [279]

Стручковатые каперсы Dydophy Uum tabago, по-киргизски балат-чапрак. Сим сочным растением выделывают овчину.

Соленые кусточки бирюган Salicornia herbacca; а также курюок и камбах Solsola oppositifolia.

Весьма горькая трава кекре, горечь сия имеет вкус чистый без всякой пряности, так как у квассий и без всякого запаха.

Зончатые растения илан и кусык, которых корни употребляют в пищу.

Некоторое растение, которого коленчатый корень испекши, употребляют в пищу, называемое жаужимир, полагаю Ancyperus es culentus? и безлистное растение кулун-куйрюк, т.е. жеребенка хвост.

Соленные растения ак-соран, кара-соран, кызыл-соран, кан-соран и жалман-кулан.

Растение шираз. Тонкие и длинные корешки сего растения, имеющие приметную клейкость, употребляют киргизцы вместо сарсапарели и называются тамор-дари, т.е. лекарственный корень An Smilax excelsa?

Степной камыш Agrostis arundinacea, по-киргизски чий; и род ситника Stipa iuncea, по-киргизски куртка-чаш, т.е. старушечьи волосы.

Пырейные растения особых видов ран-иркан; киан Elymus arenarius; бидаик Triticum repens; ажрик и ибилик-абортюк.

 

Сверх того растения известные:

Вид сизальбрия Sisumbrium Salsugonosum, по-киргизски щитырь.

Малый дурничник Xanthium Prumarium, по-киргизски очан.

Мурава Polygonum aviculare, по-киргизски кырк-бугун.

Растения особенные по своим видам: кирмек-сабы и кус-балык.

Нежная редичка Raphanus tenellus, которой листочками питался я почти всю весну. Когда киргизцы увидели, что я ем сию траву, то немало удивлялись и смеялись, говоря: «Кеще орус чоп жиде», т. е. безумный русак траву ест.

Дикий чеснок Allium Sineare, по-киргизски жуа.

Соленая лебеда Atriplex Salsa, по-киргизски алябота-сажан.

Молочай Euphorbia Ciparisfial, по-киргизски сутлю-гун.

Донник Trifolium melilotus, florae albo et flavo, по-киргизски чарбуа.

Дикая мята Menta palustris, по-киргизски чжалгыз. [280]

Девясил Inula holenium, по-киргизски кандыз.

Конский щавель Rimex acutus, по-киргизски ат-кулан.

Проскурняк Althea officinalis, по-киргизски чилимза.

Рожа Savatera thurin giaca.

Солодковый корень Glycickia eckinata1(1 Так в тексте.), по-киргизски кызыл-мия, и подобное сему растение, но которого корень не имеет ни малейшей сладости ишан-мия.

Reganum harmata, по-киргизски адраспан и проч.

За неделю пред отправлением, взяли меня от почтенной старушки Баян опять в ханский аул, для того, дабы не иметь стыда пред выручившими меня киргизцами, что я жил в крестьянских аулах.

В 10-й день месяца июня 1804 г., в отсутствии хана, главные чиктынские старшины Жаназар и Жанзак меня отпустили, препоруча освобождавшему меня тюрткаринскому старшине мурзе Буранбаю и прибывшим из Оренбурга для разведования пограбленных товаров конфидентам ахуну Абулфатыку, с находившимися при них каргалинскими сотниками Сейтом Ягофировым и Абдуллою Абубекировым, с которыми в препровождении немалого числа киргизцев и пустились в путь в тот же самый день. В вечеру переехали реку Сыр на перевозе Таркичу, около горы Дын, сего дня отъехав верст 15 ночевали в степи близ горы Темурчетау.

Вставши довольно рано, пошли на север, имея пред собою Полярную звезду (Темур казык). При восхождении солнца оставили в правой руке озера Макмалкуль, а в левой – Камышлыкуль, где много камыша.

В 50 верстах, по нашему расчету, от реки Сыр в левой стороне, имеется колодец, называемый Косайкудук, а в праве – Яксылыкудук, в которых вода хороша; далее, в левой же стороне, попалось обширное озеро Сорбулак, т.е. горький ключ.

Все проезжаемое нами пространство от Сыр-реки до сих мест называется Джиеккум, т.е. край песков.

За сим следуют пески Сырпарчакум, находящиеся от реки Сыр в расстоянии 80 верст, в сих песках в первый раз видел я растение шираз, на котором были уже сероватые и сочные плоды.

По вступлении в пески Каракум, в левой руке заметили мы открытое водное место, называемое Чиганак, т.е. устье или край [281] Аральского моря. Потом в той же руке оставили знатную гору Кокдумбак (голубая гора), около которой находится много озер, содержащих в себе поваренную соль.

В песках, около сих мест попадались особенного вида жужелицы, величиною с прусаков, но тем отменны, что на спине имеют большой крест, а потому и можно назвать их крестовиками Carabus crux major, по-киргизски они называются таракан.

От горы Кокдумбак уклонялись несколько к западу и шли большею частью долинами катпы. В 30 верстах отсюда находится знатное урочище Трисор, где растет много камыша. Вода по большей части в колодцах и не так дурна.

От Трисора до Тяряклы (тополевое место), где в прежние времена росли тополевые деревья, которых, однако ж, ныне и следов нет, около 30 верст.

Оставя Кабанкулак и Кулакачибарбий в правой стороне, шли при подошве знатной горы Сувокбиттау, имея ее в левой руке, и прошед мимо урочищь Катасай и Сарасай, вступили в Жаманкум, где и соединились куламановского удела с Караалтай-бием. В сих местах 10-го числа июля, в воскресенье, по зашествии солнца усмотрели мы в восточной стороне затмение луны, начавшееся с юго-восточной ее части и окончившееся в северо-западной. Отсюда видны были в левой руке знатные горы Сиеналычин и Мануавлё.

11-го числа поутру выступив из песков Жаманкум и прошед мимо кладбища Карамула, имея его в правой руке, перешли Иргиз (Сей переход был в том самом месте, где мы идучи вперед августа 14-го стояли лагерем) и подавшись к западу, достигли до речки Кишкеняталлык (Малая Таллык), где гостили целые три дня у мазынского удела тюрткаринцев.

15-го, распростясь с последними кочевьями, поднялись поутру при восхождении солнца от Малого Таллыка и шли уже гораздо западнее, а к полуденному отдыху добрались до речки Ульконталлыка (Большой Таллык), который, как и прежний, начинаясь из ключей, течение имеет от запада на восток между знатными ущельями и вливаются в Иргиз.

Здесь отдохнув и накормив довольно лошадей и верблюдов, поднялись на высоты и к ночи достигли реки Таллыкайряк. В сей [282] полосе превеликое множество встречается белого, блестящего и как маслом облитого кварца отменной величины.

16-го, прошед чрез протяжение Мугачжарских гор, в которых много разноцветной яшмы и сердоликов, сделали роздых при вершинах реки Орь, называемой Тирсаккан. К ночи остановились при речке Аксу, которая также впадает в реку Орь.

17-го полдничали при вершинах Ори, собственно так называемой, а на ночь пришли к речке Жаксытамлы, прошед горы Бистау, т.е. пять гор, и речку Исембай.

18-го, оставя горы Коктюбя слева, а Исетмула справа, отдыхали при речке Жамантамлы, а ночевали при речке Баткаклы.

19-го, перебравшись чрез речку Жанычка, имея справа гору Актюбя, против которой к северу соединяются две речки Жаксыкарголка и Жаманкарголка, к полуденному отдыху добрались до Илека, в то место, в котором впадает в него знатная речка Танырверген.

Соединение речек Жаксытамлы, Жамантамлы, Янычка, Жаксыкарголка и Жаманкарголка, называемое Бистамак, т.е. пять горл, составляющие вершины Илека. На ночь пришли мы к речке Аксу, вливающейся так же, как и Танырверген, с южной стороны в реку Илек.

20-го отдыхали при Илеке, против Жаманкарабутак, а к ночи перешед оный остановились при Среднем Карабутаке.

21-го отдыхали при Жаксыкарабутаке, а ночевали при Илеке.

22-го едва дошли до урочища или горы Карсакбаш, которая лежит по ту сторону Илека. В сих местах обрели давно уже искомые нами кочевья, в которых утолили голод, семь дней уже претерпеваемый.

23-го гостили около сих же мест в большом чиктынском отделении в уделе билюкчура.

24-го пополудни тронулись мы с Илека и прошедши ручей Акбулак поднялись на возвышенные места, на ночь остановились при речке Тюятас, в горах того же имени.

25-го дневали при речке Тяраталлы, впадающей в реку Урал, а 26-го, прошед гору Тюрясуяк и речку Асбермес, поднялись на отменные высоты, с которых виден был город Оренбург. Неоднократно обманутая надежда быть в Отечестве, потому что с самого почти начала пленения обещали и уверяли киргизцы доставить меня в Россию, а между тем провели почти целый год в [283] своих обещаниях и сборах, чем, умножая со дня на день горесть и отчаяние, столько ожесточило мое сердце, что оно подобно крепкому камню нимало не тронулось при первом моем воззрении на противолежащие любезные предместья.

Напоследок приблизились к Меновому двору, в который лишь только вступили, как были окружены множеством народа. Отовсюду кричали: «Где они? Где они?», а как знакомые по некоторым признакам меня узнали, то бросились с неизъяснимою радостью лобызать, омачивая потоками льющихся слез.

До того, повторяю, ожесточилось мое сердце, что я только дивился на лицах написанной радости и дружеской их приязни, внутри ж себя не чувствовал никакой почти перемены.

В тот же самый день представлен был я к г-ну оренбургскому военному губернатору, его сиятельству князю Григорию Семеновичу Волконскому в полном киргизском платье, обросший длиною бородою, в препровождении отборных 50 киргизцев и султана Ширгазы.

Его сиятельство, сделав пристойное приветствие киргизцам, отпустил их, приказав нанять для них квартиры и выдавать кормовые деньги, а меня приказал камердинеру ввесть в домовую молитвенницу и помолиться святым иконам; потом изволил со мною поздороваться. На первый случай пожаловал мне 100, а другим со мною вывезенным по 20 руб., дабы кое-как переодеть нас.

Я особенно препоручен был Оренбургской пограничной комиссии коллежскому асессору и кавалеру Андрею Ивановичу Сапожникову. Сей отменно добродушный человек, приглася меня к себе, предложил к услугам моим квартиру и все содержание, за что приношу ему наичувствительнейшую мою благодарность.

Неделю спустя его сиятельство, оренбургский военный губернатор отнесся письменно к его сиятельству, графу Николаю Петровичу Румянцеву, г-ну министру коммерции, и чрез шесть недель получен был ответ, дабы отправить меня в Санкт-Петербург, а потому на прогоны, одежду и содержание отпущено было из Пограничной комиссии 636 руб.

В течение двух месяцев в Оренбурге моего пребывания ездил я с его сиятельством в Уральский город и был очевидным свидетелем благоразумнейших его поступков с уральскими казаками. [284]

4-го числа октября, будучи облагодетельствован от его сиятельства щедрою рукою, отправился в путь, взяв с собою вывезенного из плена денщика.

В Рязанской губернии, селе Чернобаеве сподобил меня Господь чрез 17 лет увидеть дом отцовский. Престарелый мой родитель и родительница приняли меня с несказанною радостью и сделали пристойное угощенье, пригласив на тот случай родственников, чрез что и составили праздник, проливши усердные молитвы всеобщему отцу и благодетелю Богу.

Савва Большой

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 19209. Т. 1. Л. 133-176. Список.

Текст воспроизведен по изданию: Обозрение Киргиз-кайсакской степи (часть 1-я), или Дневные записки в степи Киргиз-кайсакской 1803 и 1804 годов // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том V. Первые историко-этнографические описания казахских земель. Первая половина XIX века. Алматы. Дайк-пресс. 2007

© текст - Ерофеева И. В., Жанеев Б. Т., Самигулина И. М. 2007
© сетевая версия - Thietmar. 2012
© OCR - Клинков Е. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Дайк-пресс. 2007