ГАВЕРДОВСКИЙ Я. П.

ЖУРНАЛ

В 3 часа и 35 минут отправились почти на юг по небольшим пологим высотам. В праве остался солонец Тинрякшур, который издали уподоблялся озеру большой величины по причине гладко осевшего на поверхности белого слоя поваренной соли, ибо сия от отражения солнечных лучей подобна, кажется, бываемой на воде зыби. Под осадкою же находится вязкий и соленый ил. Все солонцы имеют одинаковый вид и свойство с сим, однако ж, кроме, что сей испущал еще от себя удушающий запах, похожий на запах соляной кислоты. Сие происходит, думать должно, от разрушения поваренной соли самою натурою, а особливо при солнечной теплоте, как и тогда день был ясный и жаркий.

В растениях приметна была здесь перемена, между коими заметили мы из особенных известное у киргизцев под именем чадыр, которое вышиною бывает с божие дерево, имеет такой же вид, но гораздо оного тонко ветвистее, цветом бурое, очень маслично, чрезвычайно горько и на огне при зажжении горит очень пылко. Зимою, когда посредством морозов лишается оное своей горечи, удержав при том весь вид, киргизский скот тогда, расчищая копытами снег, употребляет его в свою пищу. Сок же растения сего употребляют киргизцы в лекарство от падучих болезней. Здесь также растет и ковыль.

В корме для скота до сего времени недостатка еще не находили, но не найдя воды принуждены были остановиться ввиду солонца Сарашур в 8 часов и 50 минут, пройдя пополудни 25 верст. Из колодцев, по правую сторону от стана нашего против солонца оного, называемых Нурали-ханскими, получали мы здесь воду.

От солонца сего к нашему стану шел овраг, наполненный гальками, который, как приметно, весною наполняется водою и принимает течение.[58]

В 5 часов и 30 минут выехали со стана и, проезжая потом хорошими кормовыми местами, встречали болотные ямы с малым количеством воды.

В 9 верстах от стана приблизились к небольшим высотам, именуемым киргизцами Заиргатюбя. Они состоят из красной глины и простираются вдоль нашей дороги.

Озеро Суналыкуналыкуль

У подошвы горы сей находится обширное озеро Суналыкуналыкуль при мелком дне, имеющее топкие берега; вода в нем находится довольно изрядная, но рыбы совсем не приметно. Оно почти все зарастает высоким, более двух сажен тростником, в котором множество хранится диких птиц, у берега же оного произрастает изящный для скота корм. Имя Суналыкуналыкуль происходит от двух знаменований: суналы означает около произрастающую тут траву, соком которой киргизские жены для собственных украшений красят концы ногтей и щеки, ибо оная имеет яркий красный цвет, и которая около озера сего находится в большом количестве; куналы же есть имя особенных мух или овода, сильно беспокоящего скот их, и которого на озере сем также весьма много.

Вдали против нас приметны были возвышения различных земляных бугров, продолжавшихся по многим направлениям. Потом, в степной огромной равнине встретили мы большие паствы: великие табуны, или стада овец были тут да инде рассеяны под присмотром двух или трех полунагих молодых киргизцев.

В 8 верстах потом от оных на пологой горе у озера Иркуль, заросшего камышом и лежащего между высотами в равнине, показалось множество киргизских кибиток, без порядка, по две и по три, расставленных.

Сей был первый киргизский аул, нами встреченный. Киргизцы, кочующие тут, назывались каракисетского отделения из рода семиродского. С каким удивлением сбегались они к нам навстречу, они окружали нас, разинув рот с язвительною усмешкою, а [59] напоследок место любопытства заступила природная их грубость и жадность к похищению чего-либо, что навлекло нам напоследок множество неудовольствий. Они уже в сие время перекочевывали ближе к полудню к зимним кочевьям их, как равно и все роды. Чрез то они так рано стали удаляться тогда границ наших, чтобы избавиться от поисков по случаю недавно сделанного ими отгона у башкирцев лошадей.

Башкирцы по случаю барантов, нередко пробравшись тайно за границу, ищут киргизцев верст за 300, и ежели встречают какой-либо аул, то невзирая на безвинных не щадят уже тогда даже и малолетних детей, с дерзостью угоняют скот.

Между киргизцами и башкирцами существует ныне непримиримая вражда, которая продолжается уже с давнего времени, получив начало свое от барантов или угонов друг у друга скота их. Они, ничем не дорожа, нападают друг на друга, принося в жертву их злобы большие уроны их собственности. Сии-то несогласия служат главным разрывом спокойствия, как на границе, так и в орде Киргизской.

Мы остановились на краю озера в 10 часов и 30 минут, в котором вода находится пресная, но так мелко при огромной окружности, что скот свободно ходил в оном и укрывался от жары в камышах.

Тут много находилось птиц, между коими черные кулики, которые величиною с утку, перья имеют черные с лоском, нос красный и короткий, как у дрозда, ноги серые и длинные, живут в камышах, кричат пронзительно, мясо имеют синее и безвкусное. Киргизцы их не едят, почитая оную дьявольскою птицею; пальцы ног их имеют малые отдельные для каждого сустава перепончатые крылья.

Отсюда бий Башикара, оставя нас, поехал вперед к своим аулам, дабы предупредить о приезде нашем бия Каракубека, имевшего тогда вблизи с ним кочевье свое, с ним поехал также и Кубек яббасский. [60]

Прежде нежели мы собрались в путь, киргизский аул весь поднялся тогда с места для перекочевки, и верховые киргизцы с любопытством тотчас окружили лагерь наш.

О киргизских перекочевках и частью об их экономии

Народ киргизский постоянного жилища у себя не имеет, но живучи в войлочных кибитках, сделанных наподобие круглых, сверху шарообразных палаток, переходят чрез малое время для доставления скоту их корма с одного места, верст за 50 и более на другое. Кибитки их на вершине имеют отверстие, удобно закрывающееся и отпирающееся, которое служит к выходу дыма от раскладываемого огня в среди сих кибиток зимою, чем киргизцы оные и нагревают.

Летом обыкновенно приближаются они к северу, а зимою – к полудню, что и называется у них перекочевкою, местопребывание их – кочевьем, а жилище свое – кош или аул.

Редко остаются они на одном и том же месте неделю, но к снисканию приволий более для скота переходят иногда сряду по нескольку дней вместе со всем аулом, кибитками их и скотом.

В путь при перекочевке отправляются они неодинаково, но, смотря по расстояниям, поутру или после обеда и следующим образом.

В назначенное время главные хозяева семей и родоначальники, получа оседланных лошадей, едут вперед избирать удобное для кочевания место; жены же и дочери их собирают кибитки, укладывают багаж и навьюча потом на верблюдов, а сами, севши на лошадей, берут вьюченных за повода и следуют за табунами скота их, гонимого впереди прочими мужчинами.

В кожаных коробках, привешенных с боков верблюдов, кладут они нагих малолетних детей своих. Женщины ездят в сие время обыкновенно верхами на лошадях, в богато убранных нарядах или на верблюдах, покрытых коврами. [61]

Каждая семья идет в особенном отделении, а верблюды обыкновенно в нескольких партиях связываются (Передний только верблюд требует проводника, но все прочие, привязываются один за другого) один позади другого.

Потом гонятся уже табуны овец и коров пленными, или детьми киргизцев, которые едут на быках или жеребенках. Таким порядком идут они по половине суток.

При приходе на назначенное передовыми место, женщины тотчас разбивают опять кибитки и приуготовляют ужин, а другие между тем поят скот, доят его и отгоняют на паству.

Из лошадиного молока делают они крепкий напиток – кумыз, а из верблюжьего, коровьего и овечьего – кислое молоко – катык или сыр, называемый у них крут.

В безводных степях, по случаю больших переходов, иногда они останавливаются, и тогда скот целые сутки остается без питья. У колодцев поят они скот свой из корыт и чашек, доставая воду кожаными мешками, навязанными на шесты (Подробные обстоятельства киргизского скотоводства и экономия их описаны нами во второй части).

Жены киргизцев суть настоящие хозяева домашней экономии и служители мужьям их: они исправляют все семейственные потребности и занимаются рукоделием.

Во время пути сего случилось нам видеть как целая партия женского пола, отделясь от других в перекочевке (Сему обстоятельству и перекочевке приложен на карте вид под литерою Д) и везя на длинном шесте навязанный, наподобие знамени черный платок, пели в разные голоса печальные и отвратительные песни. Сие означало горесть семьи, изъявляющей сожаление о смерти родственника или хозяина оной.

Такие траурные поезды продолжаются беспрерывно год и более, судя по достоинству умершего. Позже, при вечерней и утренней заре, собираются женщины почти из всего аула около [62] кибитки жены умершего или к детям его. Пение таковое бывает у них более часа, и песни, употребляемые ими тогда, сочиняют они во время самых распевов в похвалу храбрости, богатства или чего другого умершему грубыми стихами, что, хотя и без малейшего согласия, но должно придать вообще всем киргизцам характерною чертою. Пение же их походит более на визг, для слуха весьма противно. Во все сие время при том они плачут, бьют себя в грудь и в исступлении рвут волосы свои.

О выгоде верблюдов

Верблюды для киргизцев суть наиполезный и выгоднейший скот, наипаче же в рассуждении их питания; едят они все травы, какие ни попадаются и даже соленые и горькие, иногда же лижут только землю, довольствуясь малым количеством на поверхности находящейся соли; без питья быть могут пять и более суток. Сверх сего служат они для перевоза тягостей; из шерсти их делают кошмы для покрывания кибиток и…(Слово неразборчиво), прядут оную и ткут армячину; молоком же и мясом питаются сами. Скот сей очень смирен, но, одичав, становится опасен (О случке верблюдов и о содержании оных у Палласа описано пространно на 581-й странице 1-й части).

Продолжение пути

В 5 часов и 20 минут пошли мы со стана вместе с перекочевывающими киргизцами, которые, врываясь в ряды верблюдов наших и между нас, делали нам многие дерзостные неудовольствия; опасность же могущая легко быть от безрассудных заставляла сносить все оное терпеливо.

От озера поднялись мы на гору к могиле, с которой приметно в праве за Иргизом синелись высоты, а под горою проехали мы около тинного озера, покрытого сверху корою поваренной соли, около коего по причине великой топкости подходить было весьма трудно, однако же, снизу, в коре оной заметили довольно правильные соленые кристаллы. [63]

Приняв потом влево, дабы отделиться от посторонних киргизцев, по захождении солнца, уже в темноте, остановились мы у большого озера и весьма топкого Бюрлюкуль. Берега его были не подходимы, вода очень хотя горького вкуса, но около него саженях в двух, и от поверхности земли в полутора футах, получили мы воду из колодцев, напротив того пресную и довольно вкусную.

Стан расположен был в овраге, который весною течет снежною водою.

Корма здесь начались посредственны, кочки же и полосы с кругляками умножились.

Пополудни прошли только 11 1/4 верст, остановясь 8-го часа в 35 минут.

Некоторые из перекочевывающих киргизцев разбили кибитки свои около нас, чем целую ночь заставили нас их опасаться.

Грунт земли состоит здесь из желтой глины, покрытой сверху песком, смешанным с малою частью чернозема, к вспахиванию для некоторого хлеба может быть годен.

Поутру в 6 часов и 10 минут вышли со стана по ровной плоскости земли, немного возвышавшейся в гору.

Пройдя потом 12 верст, в праве видна была река Иргиз, по сю сторону которой берег был полог, а за рекою возвышался оный сажени в 3 и более, состоящий из красной глины, перемешанной с глыбами песчаного камня.

Во всех окружностях земля одинаковая, сверху на полчетверти чернозем с песком, а внизу красная глина с кварцевыми мелкими кругляками, к хлебопашеству малоудобная.

В 25 верстах от стана предстали нам горы Котрташ (Вид сих гор и проходящего мимо них каравана приложен на карте под литерой В) (паршивые камни). Будучи уведомлены прежде от киргизцев, что на сем месте у гор должен быть аул бия Каракубека, а горы Котрташ, простираясь на полторы версты в ширину и на 40 в длину высокими буграми [64] на северо-восток, наверху имеют наподобие разрушенных каменных зданий лежащие кучи камней кремнистых пород, а более гранита и кварца. Сие и показывало к удовольствию нашему вид расставленного киргизского кочевья и кибиток, так же представлялись бы люди и табуны скота. Но когда стали к оным более и более приближаться, тогда обманчивое удовольствие наше разрешилось, и Каракубекова аула тут уже не было, ибо он пред нами откочевал вниз по Иргизу, оставя по себе совершенное в корме опустошение. Травы не было совсем, и даже самый корень скотом его был выкопан, которого он имеет в большем количестве, что принуждает его, как и всех других киргизцев, весьма часто переходить с одного места на другое, но без сего не было бы у них и большого скотоводства.

От упомянутой выше пестроты и неровной каменной у гор вершины получили они и странное такое наименование Котрташ (Ужасный вид гор сих долго заставил нас оными заниматься, но вскорости обнаружил – виновником происхождения скал своих – действие воды. Надобно признаться, что наружные фигуры камней, различное их положение и отшлифованная некоторых поверхность с многими вырванными кусками и повсюду валявшимися отломками больших скал разных смешений, делает при первом на них воззрении странное впечатление на чувства приближающегося).

Бий Каракубек – главный старшина дюрткаринского рода, тархан, почитаемый в целой орде; он был уважаем и на линии, но за несколько лет пред сим по причине слабого его управления за родом, замешавшимся в грабежах, он стал от границы удаляться.

Он более всех, по словам Бекчурина, вспомоществовал ему в рассуждении вызова киргизцев на границу. От себя послал он двух родных сынов, зятя и племянника и большую часть родственников противу других родов. Чрез присланные письма обнадеживал и сам хранить безопасность нашего прохода и стараться об успокоении киргизских мятежей. По сим причинам требовали все препровождающие нас киргизцы заехать непременно в его аулы, а наши настояния, чтоб идти прямою дорогою были напрасны, как и самые напоследок угрозы, они вели верблюдов куда хотели и мы должны были повиноваться их воле. [65]

Река Иргиз имеет здесь двойной берег, первый – над самой рекою – песчаный в сажень высоты, а другой – от 20 до 70 сажен и до двух верст от реки из красной глины с валунами. Разлив бывает иногда здесь версты на три, но иногда стесняется только оная между высоких берегов.

Отсюда Иргиз течет уже непрерывно по песчаному дну, в иных местах делаются по оной большие озера, глубиною в 2 сажени и более, в других же местах вода пробираясь быстро по песку, разделяется на мелкие ручейки глубиною не более четверти аршина.

Около омутов или озер растет по берегам высокий тростник, в прочих же местах берега чистые. Рыбы ловили мы по всей реке Иргиз много, а более щуки и лещи, кои длиною около аршина, но не так вкусны, как в пресных водах в России.

В 4 часа пополудни, выехав потом со стана, переправились на левый берег Иргиза и, не удаляясь еще от оной, поднялись на высоты.

По сю сторону реки в грунте земли примечена была нами большая перемена: юшани было не видно, как и песков, произрастающих оную, но большею частью почва глинистая с кочками, поросшими ковылем.

Мы следовали ныне по возвышенной плоскости, где множество встречалось худых оврагов, наполняющихся весною от снегов текущею водою; спуски в оные весьма трудны и здесь ломались сильно арбы наши, кои с трудностью потом могли быть поправлены.

На возвышенности близ дороги проехали кладбище, состоящее из четырехугольного небольшого здания, сажени 2 шириною и до 5 футов вышины, с отверстием в средине, складенное из плит песчаного камня и смазанное глиною.

Не имея уже сил в вечеру сего дня дойти до аула Каракубекова, приняв влево, остановились мы на правом берегу Иргиза против небольшого аула Башикара-бия. Он принял нас ласково, угощал всех наших татар, а к нам вместо хлеба прислал кумыз и молоко. [66]

За Иргизом верстах в 4 продолжались высокие земляные бугры с богатыми кладбищами.

После обеда прошли мы 20 1/2 верст и остановились в 8 часов вечера. Сего дня подавались мы совсем на полдень, что было большим совращением с прямой дороги, которая идет между югом и востоком.

Сего дня поутру посещал нас кочевавший против стана Башикара-бий, как равно и мы его со всеми нашими товарищами и купечеством.

Он, сидя на богатых персидских коврах, разостланных в кибитке по земле, сам разливал из большого деревянного сосуда, аршина в полтора кубических, сделанного наподобие ковша, в малые чашки кумыз, помешивая оный беспрестанно. Дети его разносили гостям, приклоняясь при подаче на колено, так угощают обыкновенно киргизцы приятелей, кои садятся около него в круг. Приходили к нам также и жены его, принося молоко и крут, за что получали подарки, состоящие из игл, гребней, мишуры и маленьких зеркальц, которые составляли для них наивеличайшее удовольствие.

Перейдя в 9 часов и 10 минут бродом реку по причине ровного ее тут берега, отправились левою стороною далее в путь.

Корма для скота здесь посредственны, земля глинистая, смешанная с малою частью песка и чернозема, к хлебопашеству довольно годная.

Пройдя до полудня 6 верст, в 11 часов остановились напротив аула Каракубекова, перешед опять чрез Иргиз на правый берег, покрытый глубоким и сыпучим песком. В сих местах разлив бывает до 3 верст шириною.

По воле Каракубека должны мы были остаться здесь на несколько дней под видом, что вожаки и извозчики наши нескоро переменить могут изнуренных лошадей и верблюдов, и что он должен сделать с биями дюрткаринского рода совет, каким образом препровождать нас, вознамерясь также и не всех тех дать [67] нам людей, кои присланы были в Оренбург с таким при том предлогом, что он лично желает узнать от нас, точно ли государь император простит вину их за грабежи, когда принесут они повинность. Очень было приметно, что все сие клонилось к тому только, дабы более продержать нас у себя и чрез то более успеть выманить подарков, к которым приобвыкли они от купеческих караванов.

Итак, будучи бессильны сему сопротивляться, решились мы с терпеливостью выждать чумекейцев, кои обещали выехать к нам сюда. Вожаки наши и киргизские работники, сложа тюки свои с верблюдов и бросив караван весь, ушли после того в разные стороны.

Августа 14-го дня

Киргизцы сего дня съехались из всех ближних аулов и, окружив лагерь наш, стали тесниться в средину оного с язвительными насмешками и ужасным шумом. Расставленные часовые не могли удержать их от наглости, они врывались даже в самые палатки наши и уносили тайно все, что попадалось на глаза их. Иные приносили менять войлоки (по-киргизски кошмы), веревки (по-киргизски арканы) на табак и другие мелкие вещи, приводили лошадей, променивая на юфть в придачу к исхудалым нашим лошадям. Множество больных стариков приходили к доктору г-ну Большому просить помощи, из коих некоторые в случае малейшего неудовлетворения чрезмерной прихоти их лекарству, они проклинали его. Толпы женщин приезжали издалека с надеждою удовлетворить чем-нибудь жадность их. Самые старшины киргизские старались тогда употребить в мнимую себе пользу вкоренившуюся уже в них любовь к насильственному интересу.

Совершенная торговая ярмонка была тогда в нашем лагере!

Первые переговоры с Каракубеком и прочими биями

После обеда приехал сюда для свидания с нами и Каракубек-бий с многими другими, из коих главные Яныш-бий, Караалтай-бий и Сарыалтай-бий, из сих же последние двое всегда грабили караваны. Они сопровождаемы были народом более 200 человек. [68] Всем нашим казакам велено было одеться чище, прибрать ближе заряженное оружие и присматривать за киргизцами, ибо многие из них приехали с тем единственно, чтобы воровать в нашем лагере. Мы были в сие время в мундирах.

Разговор с их стороны начался вопросом, зачем едем мы в Бухарию, мы отвечали, что для успокоения там коммерции, потом после многих переговоров склонились к грабежам, против чего киргизцы оправдывали себя тем, что они делали сие из мщения за обиды линейные и башкирские. Убеждения и представления, что купцы не были виноваты в их распрях, и что торговля у всех народов и даже в самом Алкоране приемлется и почитается за право священное, нимало не сделали в них напечатления и не принесло нам никакой пользы.

Споры и грубость киргизцев в оправдание довели их до дерзостных поступков, против чего возраженные угрозы (нужные для такого народа) и вместе с просьбою препроводить только нас в Бухарию были приняты весьма худо. Мы напоминали им, что обещания их и письма совсем не соответствуют нынешним их противоречиям, и что они, остановя нас, нанесут тем сильному монарху нашему великое огорчение, но когда препроведут спокойно, то получат все те для себя пользы, каковых за добрые дела ожидать можно, ответ на сие их был тот, что они посоветуются.

Дерзость бия Каракубека не предвещала нам ничего хорошего, но Бекчурин обнадеживал, что сие делает он только для прочих киргизцев.

По отъезде от нас Каракубека, собралось к нему множество народа, с которым он делал советы, то сидя на траве, то верхами в кругах (Советы киргизцы делают всегда в кругах: старший и почтенный бий и батырь первее всех имеет право предлагать свое мнение, которое потом оспаривается младшими; всякий, даже простой киргизец, без боязни предлагает тут свои мысли. Нередко сие сначала тихое совещание превращается потом в шум, иногда же кончится дракою на плетях. Сильная сторона берет тогда право утвердить мнение свое к исполнению). Мы часто посылали к ним Бекчурина просить вожаков и верблюдов, но тщетно, а к вечеру все они разъехались в свои кибитки.

По закате солнца в аулах Каракубека женщины пели песни и производили различные игры в знак их праздника, а к полуночи [69] поднялся в стороне ужасный визг, нас тогда обеспокоивший, но сие ничто иное было, как кричали дети, гоняясь за волком, унесшим овцу.

Августа 15-го дня

Ныне дожидались мы прибытия чумекейцев, о коих не было ни малейшего слуха. Киргизцев дюрткаринского рода прибыло еще более и дерзость их выводила нас из терпения. Они насильно отнимали у людей наших некоторые вещи, наипаче табак. Мы посылали об усмирении их просить Каракубека, но он, будучи занят переговорами в кругах, не сделал никакого разрешения, как равно и Башикара-бий, участвовавший также везде в советах с ними. Напоследок узнали мы, что и в кругах тех судили они более о своих родовых барантах, а не в рассуждении снабжения и отпущения нас в дальнейший путь, о чем заключение так было тайно, что ничего нельзя было узнать из их положения, хотя приехавший с нами яббасский Кубек и был для сего к ним подослан, но он, участвуя во всех их собраниях, объявил нам, что опасности он никакой не предвидит.

От бухарского правительства прислан был к сим киргизцам нарочитый с требованием о добровольном возвращении за пограбленное, что их также занимало. Ширгази-султан, ехавший с нами в Бухарию, следовать туда опасался, поелику он был поручителем в выплате пограбленного, но, не имея сил убедить к оному грабителей, страшился быть там посаженным в тюрьму и лишиться притом земли, доставшейся ему в Бухарии после матери. Равно и Каракубек опасался также дать детей своих для провожания, ибо, будучи главным начальником грабителей, он мог подвергнуть жизнь сынов своих опасности.

Сначала, когда орды имели более связи и жили еще соединено, то роды их переходили из одной власти в другую постепенно, но сильнейшие везде одерживали преимущество и грабежи друг на друга не уменьшались. Чрез сие только и достоинства старшин [70] увеличивались, ибо храбрые батыри переменно обращали народ под свою зависимость.

Около 1680 г. один старшина из Меньшей орды Тявка-султан ³⁰, присоединя к себе большую часть народа из всех орд и сделав удачные над прочими победы, наименовал себя первым ханом всех трех орд, в которых знаменитыми родоначальниками тогда были и в сие время утвердились первенствующими биями: в Большой орде – Тюля, в Средней – Казбек, а в Меньшей – Итка. Они вообще с ханом старались об успокоении в ордах волнений и для лучшего к оному усилия разделились совершенно.

По смерти Тявки, спустя несколько лет, именован был в ханы Абулхаир ³¹, также алимулинского рода из Меньшей орды, но сей уже не был ханом над всеми киргизцами. Он получил достоинство сие по случаю удачного сопротивления против зюнгорцев и калмыков, кои с великою силою врывались в степи, разоряли киргизцев и даже жили по оной большими скопищами. Сие же притеснение и набеги башкирцев и заволжских калмыков, которые кочевали тогда по Эмбе, побудили Абулхаира с большею частью ему преданных просить о принятии их в подданство России, что и исполнилось в 1742 г.

Достоинство главных биев в сие время хотя и перешло к другим, кои тогда существовали также во всех ордах и преимуществами своими не уступали почти власти ханской, управляя самовластно большими орд частями, но после, когда количество биев время от времени приумножалось, то и преимущество их чрез сие тем более и более начинало ослабевать, а напоследок и самим ханам весь народ и даже целая орда не повиновались. Сему препятствуют, как видно, пространные степи, рассеянность киргизской жизни и врожденное в них своевольство.

Ханы начальствовали в одних только совершенно преданных им родах, другие, кочевавшие поблизости, уважали их из единственного страха, ибо чем хан богаче был против других, и чем удачнее разорял своих соседей, тем и привязанности от народа получал более, а киргизцы соединялись тогда с ним не из почтения, а единственно для получения доли из общей добычи. От сего же самого и в подданство с Абулхаир-ханом вступили только те роды, которые находились под его зависимостью, а прочие не хотели и знать о сем. Линейное же начальство, будучи уверено присланными от хана депутатами сему противно, во оное приняло [71] все. Доброе обращение с ними россиян по заводимой границе, интерес торговли и другие получаемые от России пользы, а особливо даваемые старшинам подарки и жалованье, заставили напоследок и прочих приближаться к линии и льстить на оной обнадеживаниями в их преданности, но Большая орда (Сия орда также просила от России покровительства и желала вступить в подданство), тогда будучи отовсюду удаленною, осталась никем не зависимою.

Прежде еще смерти хана Абулхаира, в Средней орде избран был ханом Аблай ³², а в Большой Абулхаир-султан (Так в тексте), почему Абулхаир-хан, последующий за ним Нурали и прочие остались только в Меньшей орде, а чрез сие и орды все потеряли между собою связь и соделались противниками.

После же подданства киргизцев к России, для благоустройства орд и к приведению их в повиновение, по смерти упомянутых ханов, избрание в оные стало делаться под руководством российского пограничного начальства с утверждением правительства, которое и поставляло в оные людей доверенных, но народ киргизский не исправился сим, а тем паче еще возымел к ханам отвращение, зачем не входили они в злые их раздоры и не только ханов сих притесняли и грабили, как простых киргизцев, но даже и убивали. Алимулинцы же и ныне все еще недовольны, считая себя обиженными, что достоинство ханское из их рода перешло к байулинцам.

Августа 15-го дня

Ясное небо сего числа открыло нам способы к отысканию меридиана, склонение же магнитной стрелки было здесь один градус к востоку (Между другими наблюдениями снят вид киргизского кочевья, под литерою С назначенного на карте, в котором помещены некоторые обстоятельства спокойного их кочевания и приуготовления к перекочевке).

Лазоревый камень

Приехавший сюда из дальнего аула киргизец, показав нам кусок лазоревого камня темного цвета, объявил, что он нашел его в горе, находящейся с правой стороны Иргиза, верстах в 120 от сего [72] стана, и что большее пространство, имеющее протяжение высоких гор заключает в себе таковых каменьев много. Они валяются, говорил он, там даже и на поверхности небольшими обломками.

Киргизец сей куском лазоревого камня дорожил до чрезвычайности, думая, что и блестящие в нем частицы колчедана ничто иное суть как золото.

Ежели камень сей не из бухарского каравана, то горы те должны быть довольно знамениты, коих наименование он также скрывал; в подробные ж расспросы входить с ним показалось нам сомнительным, да и все другие киргизцы объявили нам, что они таковых гор не имеют по всей степи.

Августа 16-го дня

К полудню уведомили нас, что бывшие между киргизцами советы уже окончились, и что Каракубек, Караалтай и Сарыалтай бии с прочими положили к свозу товара и вещей дать нам верблюдов и людей к препровождению, но с тем, однако ж, дабы мы до того времени, пока назначенные ими люди приуготовят запас и соберутся совсем, ехали в перекочевке с Каракубековым аулом.

Они положили в советах их также собрать некоторую часть скота бухарскому правительству, а нам решились возвратить несколько из пограбленных купеческих червонных, воображая чрез то, по отзывам нашим в Россию, избавиться грозившей в мыслях их опасности от войск российских в наказание за чувствуемые ими несправедливые грабежи, чем и заключали они принести единственную свою повинность.

После полудня Каракубек (Сей старшина почитается наибогатейшим из всех встреченных нами киргизцев: не говоря о скоте его, которого имеет лошадей до 2000 и до 10 000 овец, кроме богатых вещей, полученных чрез грабежи бухарских караванов и чрез вымен от бедных, целые у него кибитки завалены хлопчатою и пряденою бумагою, бязью ³³, войлоками, халатами, сусою ³⁴ и прочими материями) стал собираться в перекочевку со всем аулом, а посему должны были и мы в сие время ему следовать, но к неудовольствию нашему мы не имели ни верблюдов, [73] ни вожаков, и если бы не Буранбай, племянник Каракубеков, один из чувствительных киргизцев, который вместе с нами выехал из Оренбурга и кочевал тогда с Каракубеком же, не прислал к нам своих верблюдов, навьюченных самими казаками, то глубокое отчаяние овладело бы и здесь нами.

Устроясь таким образом, в 5 часов и 30 минут выступили в путь далее и, перейдя Иргиз, подымались потом на высоты небольшого отрога Карасай, простирающегося со многими увалами и буграми с северо-востока. Растений здесь было мало, поверхность земли покрыта желтою рыхлою, наподобие пыли глиною, а в некоторых местах видны камни песчаных пород. Здесь на карте, под литерою С, нашли мы признак глинистого железного камня, коего пласт простирается по всей средине горы от поверхности сажени на две.

Спустясь с гор, верстах в 5 от Иргиза, пошли мы ровною степью, и в 9 часов прибыли на стан к травяному озеру Каракуль, в коем воды было очень мало, земля же, так как и прежде, глинистая, мало произрастающая травы.

Состояние в степи сей атмосферы

Здесь от самых вершин реки Иргиза ночи были уже довольно холодны, так что термометр показывал только от 2 до 5 градусов тепла, напротив же того днем оное увеличивалось до 24 градусов.

Перемена сия была очень ощутительна, что происходило вероятно от возвышенной земной поверхности, которая чрез то более входит в разреженный в атмосфере воздух. Дни были всегда ясные, а потому во время солнечного сияния жар умножался и наипаче, когда дул ветер юго-восточный, с западным же и дыхание становилось трудным.

Августа 17-го дня

Утро употреблено было для приветствий посещавшим нас биям, Караалтаю, Сарыалтаю и прочим, кои потом обдарены будучи сукнами, разъехались в их кочевья, но Каракубек в сие время, хотя и превосходный против других получил себе подарок, однако и тем, казался, был недовольным. [74]

Окружавшие нас отовсюду киргизцы подавали частые нам случаи рассмотреть одежду (О киргизской одежде хотя уже и писал пространно г-н Паллас, но некоторые замеченные нами разности в названиях заставляют об оной здесь еще повторить) их и сделать об оной наши расспросы и замечания.

Она малым чем разнствует от татарской, и покрой ее у киргизцев одинаков для всех их званий, кроме что богатые имеют оную лучше и чище против неимущих.

Снизу они носят из бухарской бумажной материи бязи маты до колен распашную рубашку джига и портки или широкие штаны той же материи; сверху же надевают по два и более бухарских бумажных халатов джапан. Богатые имеют оные из шелковой материи, а иногда и из парчи.

Любимый киргизцев наряд состоит из суконных кафтанов, которые во всем подобны халатам и называются чуга-чакмень; превосходный же по ихнему, должен быть красного цвета и голландского сукна.

Для зимы имеют они овчинные собственной выделки тулупы, для чего употребляют также лисьи и беличьи меха, покрывая их сукном, а иногда малиновым бархатом.

Бедные за неимением сукна и халатов довольствуются своего произведения армяками, материю для коих ткут из верблюжьей шерсти и называют оную чакмень.

Еще делают они себе мягкое и прочное платье из обчищенных от шерсти козьих и бараньих кож, называемых яргак, коих, окрашивая иногда в желтый и красный цвета, употребляют на шитье халатов и шаровар.

Сия кожаная одежда почитается у киргизцев за способнейшую от мокроты, которую и в дорогах носят они по большей части сверху, для сего, а особливо на зиму, имеют они еще одежду джака, которая шьется из выделанных кож молодых жеребят, обращая оные для прочности шерстью наружу, а низ подбивают сукном или армячиною, гриву же приноравливают всегда на плечи и спину, что по ихнему немалым служит одежде сей украшением. [75]

Джаки сии бывают деланы из шкурок только что родившихся жеребят или преждевременно выкинутых, которые, будучи подбираемы к лоску и цветам шерсти, удаются в одежде сей отменно хорошими.

На голове носят киргизцы зимою суконные и бархатные, подбиваемые различным мехом шапки тумак, концы коих по бокам висят до плеч, а сзади закрывают часть спины. Для лета же валяют они из козьей и овечьей шерсти особливые еще шапки, называемые калпак. Как сей, так и первый головные наряды бывают у них очень высоки и кругообразны подобно конусу. Под низ оных, на голову, которая всегда начисто бывает обриваема, надевают они остренькую, на бумаге или шерсти стеганную шапочку калякушм. Они делаются из бархата, сукна и других материй, выкладываются местами позументом, вышиваемы иногда бывают разными шелками, шерстью и бумагою и опушаются выдрою или бобром.

Сапоги, по-киргизски итак, носят всегда они из юфтяной кожи, которая у них называется по имени древнего города Болгар. Шьют они их сами бараньими жилами, длиною до самого колена, с одним на боку швом. Вместо подошвы кладут несколько листов сей же кожи, и убивают для скрепления оных сплошь небольшими гвоздями; носик сапогов сих они заворачивают кверху и к концу оных пришивают тоненький в вершок длиною кусок кожи, каблуки же возвышают до двух вершков.

Богатые киргизцы покупают также сапоги, шитые из бухарского сафьяна, который, как уверяли, делается из некоторых твердых частей лошадиной кожи, называемой сауры, выделка же сафьяна сего совсем особлива от кож наших.

Киргизцы подпоясывают себя всегда узким ремнем с пряжкою, к коему пришивают с ножом ножны и много различных сумочек для пуль, пороха, огнива, трута и для прочих мелких поклаж, кои возят они всегда при себе; их украшают мелкими медными и серебряными бляхами. Весь пояс сей с прибором называется у них коя.

Киргизцы пешком никогда не ходят; и тогда, когда нужно перейти одну только версту седлают себе лошадь, а в аулах своих и сие исполняют их жены и приводят ленивым мужьям своим оседланных уже лошадей к самым их кибиткам. На сей случай киргизцы имеют в аулах особливых лошадей, кои уже с табунами [76] не мешаются, но ходят на корму около кибиток чрез целое лето, а на зиму заменяются для сего другими.

В самый малый путь ехать без оружия киргизцы почитают за великий грех, а в случае неимущества, место оного заменяется простою палкою. Собственно оружие их состоит в сабле, копье, луке джая и колчане сайдак со стрелами ок, имеют также в довольном количестве они ружья с фитилями и без оных. К военной одежде их принадлежат сделанные из железных колец кольчуги или панцири и из железных же листов плоские шапки.

Седла киргизские во всем подобны калмыкским и казацким, но некоторые украшаются еще медью и серебром. Под седло, на спину лошади, для ее спокойствия, кладут шесть и более войлочных потников, а сверху на седло – пушистую подушку копчук. Стремена бывают более железные, с серебряною и золотою насечками, как и других металлов, а иногда и деревянные. Узда саулук делается из ремней с двумя при удиле большими кольцами, к которым, иногда для украшения, привязывают шелковые платки. Плеть камча, всегдашний сопутник всех киргизцев, бывает иногда у них чрезвычайной величины и толщины.

Киргизцы при выезде в путь запасаются крутом (Крут делается из засушенного творога коровьего и овечьего молока) и сушеным мясом, а также ковшиком, и из коровьей кожи небольшим мешком турсук. В сей наливают они воду и кладут туда искрошенный крут, который во время езды при трясении воде придает острый вкус крута и питательность. Сим только в дорогах и кормятся киргизцы, и 10 фунтов ³⁵ такового запаса довольно для одного на целый месяц. Хлеб же вовсе у них не в употреблении, кроме разваренных в воде круп, смешанных с овечьим салом, но и сие редко и только посреди семейства их.

Киргизцы ростом довольно высоки, но более средни, в молодости телом бывают статны и собою пригожи, кроме ног, которые от всегдашней верховой езды кривы и с нуждою поддерживать могут тело их, а сие и принуждает сидеть их поджав ноги (Киргизцы садятся различно: по-турецки, складывая ноги под себя накрест, или припадая на колени, садятся на пятки, иногда же просто только приседают).

Лицо имеют они продолговатое, нос плоский и большой, глаза несколько узкие, цвет кожи белый, но от всегдашнего пребывания [77] на солнце – смугловаты. Усы и борода у них небольшие, борода растет только на самом конце подбородка двумя клочками, прочие же на лице изредка растущие волосы выдергивают они щипцами, редкие, однако ж, киргизцы имеют бороду окладистую. В сем случае походят они на зюнгорцев, но в окладе лица их имеют смешение частью, с древними маньчжурами, а частью, с татарами и башкирцами.

В старости, а даже и в средних еще летах, от праздной жизни и всегдашнего употребления мяса без соли и хлеба бывают нелепы, толсты и лицо имеют отвратительное и даже страшное.

Любимый сын у отца на вершине головы оставляет клочок волос, который заплетаем бывает в одну или две только тоненькие косички айдар, их опускают они висеть по плечам, привязывая к концам шелковые шнурки и серебряные бляшки, что оставляют они до глубокой старости. Сие дает им преимущественное право вступить во владение отцовского имения, хотя бы то и младший против всех других был сын.

Ухватки в обращении у степного народа сего очень дерзки (Случалось, что часовые казаки в нашем лагере при малейшем удержании киргизцев, желавщих иногда идти в непозволенное место, были опасно угрожаемы сими дикими, кои, вынимая ножи свои, готовились часто разить им сопротивлявшихся), а выговор их вообще груб.

Киргизец в джаке или в лучшем зимнем наряде изображен под литерою А, в военной или походной одежде – В, а верхом в яргаковых шароварах и шапочке калякушм – С¹(¹ См. рис. 3).

В 2 часа и 25 минут пополудни выступили мы из лагеря нашего и пошли вслед Каракубековой перекочевке, уклоняясь от него для прямейшего нам пути несколько левее, и потом в 6 часов и 30 минут, прошед 19 верст, остановились у колодца Яманкудук, т.е. худой колодезь, вода в котором, однако же, довольно чистая и пресная. Здесь же, остановясь некоторые и из киргизцев, сделали [78] колодезь сей для нас недостаточным (Всякий киргизец, едучи в дальний путь, везет с собою для поения лошадей ковшик, а в скопище – небольшое корыто, которое укладывается ими на особливого верблюда, что и действительно в степи необходимо; верблюдов же поят они, наливая воду на землю, которую они не пьют, но лижут только вместе с землею). В окружности сего колодца до самого Иргиза находится ложбина, заросшая травою, подобною осоке, именуемою чи; кусты ее превышают даже рост верблюда, на вершине около колоса или семенника находится осадка сладкая, подобная душистой смоле желтоватого цвета. Киргизцы срывая в большем количестве колосья сии и осадку их при случаях употребляют к ослащению воды, почитая оную тогда целительною.

Здесь неподалеку от нашего стана впадает в Иргиз между высотами река Улуиргиз, или Горный Иргиз, которая, вытекая с восточной стороны Мугоджарских гор, принимает многие потом в себя источники, по берегам коих кочуют дюрткаринцы отделения карыалтаева. Почва земли поверх глинистого грунта покрыта на 2 фута черноземом, смешанным с песком, удобна к хлебопашеству, а наипаче около гор. За рекою Улуиргиз начинаются пески Барсуки с перемешкою каменных гор.

В 5 часов и 5 минут, сняв лагерь, пошли в путь равнинами, покрытыми мелким желтым песком. За рекою же Иргизом видны были горы, состоящие из красной глины с оголившимися поверх каменьями. Между же ними выдавшаяся двумя буграми гора Мазантау состояла из глинистого сланца, а при подошве покрыта красною охрою. Охру сию киргизцы употребляют для крашения древок и решеток кибиток их.

Отсюда возвратился от нас провожавший из Оренбурга яббасский Кубек, который, желая заехать в Среднюю орду к его родственникам, должен был спешить в Троицк для препровождения в Бухарию ожидавший его там караван.

В 12 верстах поднялись мы потом на бугры песков Яманкум, куда Каракубек с его аулом пришел еще вчерашнего вечера. Он [79] кочевал в пески сии для взятия тяжелого имения своего, спрятанного им здесь весною во время приближения к границе российской для облегчения вьюков, а более, как говорят, для безопасности от нападения какого-либо с границы. Все киргизцы таким образом при беспрерывных переходах летом с одного места на другое облегчают себя от тяжелого своего багажа, закапывая оный тайно в известном месте в землю, а более в пески. Нередко хранилища таковые бывают и у них разоряемы и расхищаемы до основания, что случилось в глазах наших с одним из вожаков во время перекочевки сей, когда оный увидел его место хранилища, то с торопливостью соединясь с ближайшими его родственниками, ехал к получению собственности, но возвращение его было чрезвычайно уже томно и ужасным криком обнаруживало его потерю.

Пески Яманкум суть голые рассыпчатые бугры, между коими составляются глубокие ямы; они простираются беспрерывными грядами по разным направлениям; песок вообще мелок и от малого ветра струится подобно воде и, переносясь с одного места на другое, соделывает беспрестанно новые и новые песчаные зыби.

Вода во всех местах здесь очень высока, так что в выкопанных инде колодцах в 2 футах уже оная показывается.

Растений по пескам мало, редко разбросанные кусты терновника и кусты, похожие на иву, вышиною аршина в полтора, так называемые по-киргизски рзган, в ямах растет чи, на буграх же, перистый, в малых кустах, ковыль, вершина коего подобна белому льну, состоит из мелких волокон.

Таволожник и мелкий в фут вышиною кустарник куш-кунмас (птица не сядет), стебли его белые, древесны и кудрявы, листья его подобны, но только уже вишневым, по всему растению тесно расположены острые иглы, по причине препятствия коих к прикосновению получил оный и наименование свое.

Наконец, особливо любимая лошадьми трава тирискан, растущая также кустами, вышиною поболее фута, толщина в корне не более пальца, от коего отделяющиеся стебли тонкие пересекаются вновь мельчайшими, а сии на концах имеют мелкие [80] четырехлиственные желтые цветы. Судя по круглой наружности трава сия походит на качум.

Очень много по пескам рассеяно также травы молочаю. Вообще во всех, и во встреченных нами после песках, растения, с описанными здесь, были одинаковы.

Путь песками сими был весьма утомителен, не говоря о том, что колеса арб по причине сыпкости оных уходили в глубину на четверть аршина и лошади тонули за щетки ног их; беспрерывный въезд на крутые бугры обессиливал лошадей, даже угнетал их до крайности. Верблюды же, хотя и медленно, но, имея широкие лапы, идут по пескам гораздо спокойнее, нежели в равнине около реки Чидеркаткан. До сего времени, хотя также труден был путь для пешеходца по причине повсюду рассеянных кочек, растрескавшейся глинистой почвы, но здесь в песках переход одной версты несравненно уморительнее против тамошних двадцати.

Яманкум простирается на запад узкою полосою в длину верст на 50, а в ширину от 5 до 10 верст и лежит на левом берегу Иргиза. Он соединяется чрез Иргиз-реку с другими песками, именуемыми Кулака, кои под разными именами и отделениями идут около правого реки оной берега и потом прилегают к пескам Каракум, на юге же соединяются с огромными песками Барсуки.

Продолжение пути

При вступлении в пески сии, Каракубек, выехав к нам верхом навстречу, с сильным криком укорял нас, для чего не следовали вчера мы за ним? Оправдание наше состояло в неизвестности дороги, говоря, однако же, что идти нам должно не с ним в сторону, но по прямейшему пути в Бухарию. Мы стали требовать от него, чтобы он, снабдив нас верблюдами, отпустил бы только к чумекейскому каравану, остававшемуся тогда в леве и о котором с самого разделения мы не имели никаких известий; но в ответ сего получили напоследок, что он еще намерен отнять от нас и последних верблюдов, сам же после чего уехал в свой кош.

В 8 часов и 50 минут, прошед 17 1/2 верст, остановились мы в равнине между песками в полутора верстах от реки Иргиза, на правом берегу которой видна нами была высокая гора Узунтау (длинная гора), на вершине с холмами и изредка с гранитными [81] скалами. Здесь корма мало или почти совсем нет, кроме рассеянной между песками горькой юшани, которою, хотя киргизский скот питается и тучнеет по привычке, но наши лошади морили себя в местах сих без пищи. Река Иргиз здесь довольно глубока и содержит много рыбы.

Бий Башикара потом, видя смущение наше от несогласий с Каракубеком и принимая в нас участие, уговорил его, уведомя и нас, что бий сей, Каракубек, не для чего иного как желая показать услугу государю, хочет удержать нас до того только времени, пока соберет от киргизцев для вручения нам часть пограбленного, а потом, соединя разбредшихся вожаков, безопасно возьмется уже проводить до самой Бухарии. Но как все сие не прежде устроиться может трех дней, то и просил он перекочевывать вместе с его аулом. Не имея никаких средств к свободе, должны мы были повиноваться капризам дикого сего корыстолюбца.

Троекратно в проезд по пескам переменяемы были наши лошади, как равно и на сем стане, придавая к исхудалой лошади из наших в замену кормных, получаемых от киргизцев, по нескольку кож и верверету.

О содержании огня по степи к варению пищи

Рассеянные маленькие в песках кусты, от сих мест начиная и далее до окончания путем нашим впереди песков Каракум, служили нам вместо дров; но до сего, не встречая к оному ни же высокой травы, варили и мы употребляемую пищу на жару разгоряченного лошадиного или коровьего помета, который собираем будучи по пути сухой, дает более жару, нежели упомянутый кустарник. Киргизцы в рассуждении сего говорят таким образом: «Мы никогда не будем жить без дров, скот наш сам собою готовит нам оные на все будущие кочевания».

Видя сильное отклонение Каракубека в нашем отправлении, испытывали мы к сему другие способы убегая оного, и в короткое время к пользе нашей успели возбудить в некоторых киргизцах ревность чрез их корыстолюбие. Мы просили с усердием привязавшегося к нам Буранбая и других старшин, дабы они к препровождению нас в Бухарию наискорее постарались выбрать надежнейших людей, в награду же таковым охотникам вперед и [82] за обратное препровождение обещали по 100 руб. платы, кроме подарков, судя по их верности; а о безопасности их в Бухарии мы приняли на себя выпросить оную им у бухарского хана.

Старшина Буранбай положением сим был весьма доволен, и уже многие киргизцы решились следовать за нами, но когда Каракубек узнал сие, то все предприятия опять разрушились; тогда согласившиеся к сему киргизцы все разбрелись, кроме одного Буранбая, ибо никто в окружности из кочевавших тогда не мог противостоять Каракубеку, который собственной семьи имеет до 100 человек, кроме преданных ему.

Описание женщин, их одежды и о воспитании детей

Теперь время приступить к описанию женщин, которые здесь так часто уже встречаются нашим глазам.

Вид их от мужского много отличен, они все суть среднего роста, лицо имеют круглое или широкое, с узкими глазами и плоским носом; сие происходит может быть оттого, что киргизцы всего более стараются брать себе в замужество калмычек, да и природные киргизки, дабы иметь плоский нос, то в молодости они его вдавливают: ибо сие между ними считается немалою красотою. Цвет кожи их смугловат, волосы имеют черные и длинные, а тело толстое; до 25 лет бывают довольно хороши, но потом становятся отвратительны.

Для головного убора киргизки берут четыре и пять аршин тафты ³⁶ или кисеи, называемой у их особенно урпяк, и сею сначала накрывают себе голову подобно как шалью, потом надевают стеганную на хлопчатой бумаге или войлочную шапку, которая будучи вышиною до восьми вершков, фигуру имеет подобную отрезанному конусу, но несколько к верху сдавленную. Верх шапки сей обвивают они узким до поларшина и в 3 аршина длиною куском кисеи же (Сие полотенце бывает более другого цвета от урпяка. На прилагаемом при сем рисунке литера А изображает замужних женщин, а В – девок (см. рис. 4)), тафты или парчи; сию обвивку, вместе с шапкою, называют джаулук. Потом висящими концами наложенного прежде на голову урпяка перевертывают взад и вперед около головы и тем прикрепляют шапку, а остальные концы, обшитые [83] иногда позументом и бахромою, опускают вперед ниже пояса, а сзади свешивается оное из-под шапки во всю ширину материи, и закрывают иногда все плечи и половину спины. Джаулук увивают они еще в ладонь ширины тесьмою или лентою, которых концы висят до самых колен.

Волосы часто разделяют на три косы, из коих две тоньше заплетенные лежат на обе стороны до пояса или завиваются под урпяком, а третья, будучи зашита от самой головы в бархате или другой какой материи в ладонь ширины, а иногда и собственно только лопасть материи сей висит под платком на спине до самой земли и затыкается за пояс. Сия коса или лопасть украшается вся серебряными монетами, мелкими бляшками, змеиными головками, марьянами ³⁷, на низу оканчивается шелковою кистью и называется коджбов.

На лоб до самых глаз надевают они очепок бярпяк, унизанный также серебром, жемчугом, марьянами и корольками ³⁸; от сего нитки идут с украшениями теми по обеим щекам до шеи и кругом оной и называются чупуртма.

На груди носят они серебряные, медные, а иногда и жестяные в ладонь и более ширины бляхи (маджраня), с другими украшениями и вокруг висящими монетами. Также шапку их и ворот рубашки любят они украшать разными вещами, более же шею оставляют открытою, увешивая оную бусами.

На низ надевают киргизки бязиную китайчатую или шелковую и даже парчовую, длинную до пят, нераспашную рубашку (куляк), в которой ходят дома и на работу, но для наряда носят обыкновенные халаты, с узкими длинными до земли рукавами, или шубы, смотря по богатству.

Впрочем, кроме головного убора, во всем одеваются подобно мужчинам, даже в рассуждении штанов и сапогов. Подпоясываются они шелковыми поясами и ремнем коя, а особенно любят носить перстни, кольца и в ушах серьги.

После сего удобно представить себе можно, с каким звоном неуклюжие сии щеголихи поворачивают обвешенными вокруг головами их!

Одежда девок ничем не разнствует от описанной одеждою замужних, исключая также головного только их убора. У сих состоит оный в острой круглой до 7-ми вершков вышиною стеганой шапке [84] (такья), которая одна только надевается на голову и украшается разными узорами из позументов и шелков, увешивается разными серебряными монетами и другими приборами женских упомянутых украшений и опушается выдрою или бобром. Они украшают еще шапки свои гусиными и другими перьями.

Волосы свои плетут девки в несколько кос, начиная с самого верха головы и, спустя сзади до колен, концы связывают вместе лентою и украшают еще кистями и серебряными монетами; иногда же разделяют они косы свои на тоненькие косички, кои распускают из-под шапки по обоим плечам и сзади, а на конце каждой вплетают шнурки и привязывают блестки и бусы. Сей любимый наряд называют они тыллым. Часто, а наипаче во время езды, к острому концу такьи пришпиливают два угла платка, а другие два угла повязывают под шею, чрез что прочие части оставляются висящими назади, а в скорой поездке отлетающими.

Вот все, что щегольство киргизских женщин имеет лучшего в своих нарядах; оно всегда одинаково, и единообразие сие конечно бы оставляло без заботы, ежели бы роскошь не коснулась и сего дикого народа и не познакомила бы киргизцев с серебряными изделиями, жемчугом и бархатом, чем женщины здешние вместо мод до крайности украшать себя любят и тем разоряют мужей своих.

Женщины вообще здесь ездят верхом, как и мужчины, но седла их для сего от мужских отличны тем, что сии гораздо делаются шире, задняя и передняя луки у седла выше, а стремена короче. Они сидят на сем седле очень высоко и не менее 10 вершков от лошадиной спины, скорча ноги. Они уверяют, что им ездить так удобнее и легче. Сверху покрывают они седло богатыми попонами, да и весь прибор лошадиный получается лучший против мужчин.

Киргизцы жен своих и весь пол сей не уважают, почитая их за единственных работников, и надобно отдать справедливость, что женщины здешние до крайности трудолюбивы и попечительны в хозяйстве, которое все находится в их зависимости и отчете.

Для малолетних детей колыбелей киргизки не имеют и никогда оных не пеленают, оставляя природе печься о возрасте их и воспитании; сия при самой крайности снабжает их способностью сносить все свирепства климата и нужду. Матери грудных младенцев [85] носят за своими плечами в кожаных сумках или привязывают на помочи, и с ними вместе исправляют все домашние работы. К сему дети напоследок так привыкают, что, подрастя без всяких подмог, не слезают с плеч матери и держатся сами собою. Иногда же оставляемы бывают оные без всякого призрения, и тогда валяются они вместе посреди барашков и козлят. Нередко случалось видеть как сии невинные крошки, ползая между ягнятами, вместе с оными сосали молоко овцы и тем утоляли голод их.

До десятого года возраста ходят дети киргизцев совершенно нагими и головы в обеих полах им бреют, но в сие время девки начинают уже волосы отпускать и сначала еще только на висках. Как же скоро можно бывает плесть им небольшую косу, то дают платье, отделяют жить в особенную кибитку с прочими женщинами и начинают учить шить. Мальчики, напротив того, до самой свадьбы, их или до 15 и 16 лет, ходят почти полунагие и ничем не занимаются, разве пасут только табуны скота их, ездят верхом на жеребятах и быках и, вслушиваясь в поступки отцов своих, готовятся быть подобными им празднолюбцами и хищниками против своих соседей.

Киргизцы вообще сильны и проживают до глубокой старости, очень мало чувствуют они жестоких болезней, а зараз совсем не знают, не видно также здесь и уродов; подобно, как и все дети природы, редко несут они следы безобразия, и кроме неповоротливости и толстоты киргизцы были бы для вида из числа приятных народов. Невоздержанность к любострастию и главнейший порок их – нечистота, которая видна во всей жизни их, к старости заражает киргизцев венерическими и глазными болезнями, сыпью и ломотою, иногда же посещаемы бывают горячками и зубными припадками.

Ткачное рукоделие киргизок

Здесь удалось нам рассмотреть, как киргизские жены ткут из верблюжьей шерсти известную в России армячину или род камлота ³⁹, называемого у киргизцев чакмень.

Пред дверьми кибитки растянуты были нити основы, как и сотканная уже часть на кольях по земле без особых к тому приуготовлений; в дверях на двух сошках висела, подобная луку, овальная [86] палка, между концами которой укреплялись нитяные берда ⁴⁰ и основа в ее ширину; сию, вместо подножников, сидящая на земле женщина разводила своими руками и пропускала на палочке или веретене намотанный уток. Сим невыгодным порядком продолжала она производить работу свою целый день, в который соткала не более 3 четвертей аршина. Вторая неудобность работы сей та, что киргизки при перекочевках должны всегда оную снимать и заматывать, чрез что оная путается и много портится, но и при всем том отделка их, хотя не может сравниться с уральскою, однако крепостью и пользою для одежд киргизцам не менее выгодна.

Поутру, в 4 часа и 45 минут, оставя место стана, продолжали путь восточнее по краям песков Яманкум, кои пересекались обширными равнинами, поросшими юшанью, а инде бугры их простирались до реки Иргиза и сообщались с песками за оною.

С северной стороны горы Узунтау впадает одна без имени речка, по левому берегу которой находились также высокие, представляющие различные конусообразные виды горы под названием Джабылтау. Они от устья речки сей разделились на две отросли, из коих первый продолжался хребтом глинистых гор в параллель дороги нашей, примыкаясь к реке Иргизу против предыдущего стана, а другой небольшим земляным кряжем алебастровых и сланцевых гор, продолжающимся к югу к каменным горам Буканбаевым.

В равнинах между песков встречались озера с соленою и горькою водою, кои наполняются от разлива реки Иргиза весною, бывающего между песками до пяти и более верст.

Течение реки Иргиза вообще здесь тихо, в глубоких берегах и непрерывно, а потому и находится один только брод, чрез который могли мы перейти для избежания великой извилины на правый берег; дно его было песчаное; река берега имеет здесь невысокие, топкие и поросшие камышом, ширина же от 3 до 10 сажен.

Во время разлития весною, вода, прорывая в песчаных берегах многие рытвины, оставляет протекающими их во все лето, а происходящие от того островки зарастают тростником в ширину до 5 верст и более. Тростник же сей, будучи вышиною до 2 сажен, [87] вершинами соединяется с одного берега на другой и скрывает местами течение реки, как бы под сводом.

Окружности берегов заключают в себе желто-глинистую, смешанную с серым песком, почву, которая нередкими местами покрыта соленым илом с осадкою поваренной соли.

Горы покрыты сверху красною глиною, к хлебопашеству вовсе неудобною, степных кормов довольно, а наипаче соленых трав в различных видах. Здесь найдены были в песках большие куски селенита с довольно правильными кристаллами.

Сего дня, проходя мимо многих аулов рода дюрткаринского, отделений Яныш и Алтай биев, между коими находился аул султана Ширгазы, видели множество киргизских жен, кои выходили навстречу, вынося с собою как бы в знак их миролюбия в деревянных чашках молоко и кумыз (Они присовокупляли к сему еще и разные грубые приветствия, желая чрез то оказать дикие их чувствования, нередко теснясь около коляски, останавливали оную и с жадным любопытством рассматривали каждое наше движение и каждую вещь, сопровождая все сие непрерывным смехом, качанием головою и словом баракальда (исполать)).

В 10 часов и 30 минут остановясь, разбили лагерь на правом берегу реки Иргиза подле Каракубекова аула, напротив горы Джабылтау, от предыдущего стана прошли 26 1/2 верст.

Сюда прибыл из каравана нашего от чумекейцев казачий есаул с киргизцем и уведомил о благополучном их там пребывании, и что чумекейцы, по причине общего между ними и дюрткаринцами ненависти, к Каракубеку не придут, но переменя верблюдов, будут продолжать путь далее, с намерением у урочища Тюгошкан нас дождаться.

Мы, радуясь приятному сему известию, велели уведомить об оном и Каракубека, дабы скорее следовать к соединению, но он отвечал, что прежде собрания всех людей и верблюдов, нужных для пути, нас не отпустит, остановясь на стане сем до другого дня.

В 5 часов и 35 минут утра выступили в путь, продолжая оный равнинами около берегов реки Иргиза; чрез 5 верст показалась по пути нашему опять трава чи на песчаных буграх, множество [88] мелких озер и колодцев. Киргизцы примечают, что кустарник травы чи растет в низких только местах, да и действительно здесь вода от поверхности земной была близка и почти в одном горизонте с берегами.

В 9 часов и 5 минут остановились мы, потом, на плоском берегу Иргиза, при излучистом повороте коего с порогов песчаного камня ниспадающая вода производила шумное клокотание. От предыдущего стана отошли только на 12 с половиною верст.

Каракубек, пришед к нам, объявил, что он непременно должен остановиться в урочищах сих до того времени, пока окончит похороны племянника его, и так как завтрашний день отлучится он от аула, то и желал он, дабы мы не беспокоились ни о чем во время его отсутствия, а по возвращении, уверял нас, о непременном отправлении в дальнейший путь на своих верблюдах.

После полудня снимали течение реки, нивелировали высоты Кулакачибарбий и другие делали около лагеря примечания. Упомянутые высоты, имея срединою прямо перед нами находящиеся две, глиною покрытые, горы, простираются от запада к востоку более 20 верст в ту и другую стороны и оканчиваются понижениями бугристых песков отовсюду, но к Иргизу идут оные в малом пространстве и без растений, а потом уже начинается равнина, поросшая травою чи. На высотах находились земляные и деревянные кладбища, а в прекрасных полях близ реки грунт земной изобилует лучшею из всей пройденной нами степи травою, казалось, места сии содержат все роды степных украшений.

К лагерю нашему под видом мены лошадей приезжали многие из киргизцев, в числе коих и самые чиклинцы с дерзкою вольностью, они заставляли сожалеть и о той части земли, которую они недостойно обременяют их жилищами. Они не заслуживают сравнения с отдаленнейшими из африканцев; и дети самого Каракубека, с выступающею даже сединою на лице, были примечены в бездельном воровстве.

Августа 21-го дня

Во время ясной погоды дня сего деланы были разные наблюдения, между коими найденное склонение магнитной стрелки было здесь на 2 градуса к востоку. Производимое на 2 сажени [89] в глубину бурение показало песчаный только грунт, чем глубже, тем в крупнейшем виде, но большой приток воды, замывающий беспрерывно скважину, сделанную бурением, затруднял работу и принудил оставить дальнейшее оной производство.

Отличный поступок одного киргизца

После полудня представлен был к нам киргизец чумекейского рода. Его схватили как подозрительного, но после уже узнали, что он разъезжал к отысканию своих лошадей. Страх от жестокого наказания, как то бывает между киргизцами разных родов, столь его расстроил, что он не мог вымолвить ни же одного слова, но ласковый прием с нашей стороны и расспросы у киргизца сего о нашем в чумекейском роде караване переменили горесть его в некоторое удовольствие. Нечаянно один из купцов узнает киргизца сего и говорит, что 15 лет уже тому, как видел он его во время прохода тогда каравана с отличными от других чувствованиями. Товарищ мой, продолжал купец, во время ночного стана оставил неподалеку от кочевки их суму с червонцами, но сей, найдя ее, нагнал караван и вручил оную хозяину.

Благородный поступок сей был нами одобрен и в уверение, что добрые дела никогда не остаются без награждения, подарили ему юфтяную кожу. Не столько кайсак сей после того радовался имеемой в виду свободе, как восхищен будучи внезапным подарком, спрашивал: «Неужели все в России так награждают?» Уверяя в сем его, мы отвечали, что сие ничто есть пред тем, как милостивый монарх наш награждает исполнителей воли его.

Он потом клялся, что кожу сию покажет детям своим и другим киргизцам, и что будет уговаривать всех слушаться России. Лучше потеряю я, говорил он, табуны свои скота и хорошую жену, скорее буду пахать землю и лишуся сил делать баранты, нежели перестану любить россиян.

Сколь немного киргизцев с такими чувствами! Два, много, три примера таковых встретили мы во все в степи пребывание. [90]

Для сокращения междоусобных грабежей и для приведения народа к родоначальникам в повиновение, первый хан Тявка и главные бии с общего согласия, сделав законоположения, повестили оные к исполнению во всех родах, а их начальникам утвердили то под строгою присягою.

Производимое по уставам сим разбирательство народных дел, хотя и успокоило несколько неукротимую кочевого народа дерзость, а от того и связь общественная могла соделаться спокойнее, но как законы сии не были письменные, а переходили из рода в род по одним изустным только преданиям, то напоследок были так переменены, что по необузданности киргизцев послужили только к большему их развращению, к разным друг к другу придиркам и к оправданию жадности их к грабежам.

Время от времени приумножавшиеся в родах начальники (ибо все дети бывших старшин имели на оное право) раздробили, наконец, роды на мелкие части, и каждый таковой предводитель, старавшись усилить свое преимущество, с приверженным ему коленом, под видом претензий и на основании также уставов их, нападал на других, а оттого простые киргизцы, вышед из повиновения, приставали для получения прибыли к разным другим партиям. И тогда право сильного соделалось общим уставом.

Султаны, происходя от ханских детей и быв прежде народными руководителями, в сие время также вверглись в пренебрежение, ибо звание таковое, будучи наследственно всему мужескому полу, в течение перемен сих соделало их в киргизцах большое количество, а чрез то и поныне пользуются они одними только именами их. Народную же доверенность получают ныне храбрые только наездники, успешные грабители и богатые семьянины, почему родоначальники, султаны и хан, не имея сил обуздать своевольство и привести народ к себе в повиновение, с частью семей своих приблизились к линии под покровительство России, а роды, разделясь с новыми биями, удалялись в степи, где и живут теперь без всякого согласия.

Законоположение киргизцев, оставшееся у них ныне в слабом подражании, состояло в следующем. [91]

Смертоубийство, большое и невыплатимое воровство, обесчещение женского пола наказывалось кровью или вместо смерти, по согласию обиженного, заменялось платежом от 200 до 1000 лошадей, что и называют они куном.

За увечье или раны также платили скотом или отмщением, подобным обиде.

Воровство возвращалось с виновного, по уверении свидетелей и против украденного, более трижды в девять раз, т.е. 10 верблюдов или другого скота вознаграждались 270 того же рода скотом, к чему еще придавали к верблюдам пленных, к лошадям – верблюдов, а к мелкому скоту – лошадей, прочее имение заменялось только против потери. Выплата такая именуется айбана.

Для уличения преступника истец должен был представить четырех свидетелей, а при разбирательстве участвовали с обеих сторон поверенные и начальствующие султаны и бии. Когда же уличаемый виновник не явился к суду и бии принудить его к сему были бессильны, то с согласия поверенных полагалось угонять скот тайно, объявляя об оном встречающимся киргизцам, но не более того количества, каковое по расчету выходило против потери. Сия замена называется барантою (Отсюда происходит то известное на границе и толико для спокойствия ее вредное имя барантов).

Ежели бии в том роде, откуда виновный, не старались о выдаче преступника или он сам не в состоянии был претензию заплатить, в таком случае отвечали барантою сами истцы и все отделения рода их. При возвращении с баранты киргизцы о пригнанной добыче должны были объявлять своим биям и за все суды давать им из претензии десятую долю.

Нападать на соседние земли никогда между киргизцами в преступление не полагалось, но приписывалось еще к главному достоинству.

Августа 22-го дня

Утром дня сего посланный к Каракубеку Бекчурин для истребования отправления принес в ответ один только с угрозами отказ. Неудовольствия вместе со страхом распространились у нас после того на стане. [92]

Мы потом послали за султаном Ширгазы и бием Башикара, дабы, хотя чрез них цель Каракубековых поступков узнавши, предпринять какие-либо меры, но ничто не могло сделать приятные перемены и верный вожак наш, Буранбай, племянник Каракубека, боясь мщения его, не смел подать нам никаких советов, как и все другие вожаки. Час от часу доходили до нас неудовольственные слухи, и дерзость киргизцев умножалась беспрерывно. Весь день сей проведен был в несогласных переговорах, давших знать нам, наконец, что Каракубек отпускать нас не хочет, и что злые намерения, готовые ниспасть на жребий наш еще колебают его мысли.

В праве, верстах в 30 от сего стана, видны горы, называемые Буканбаевыми. В равнине между ними верст на 15 в поперечнике, изобилующей хорошим кормом для скота и чистою ключевою водою, возвышается в виде конуса каменная скала, которая по причине отменной высоты именуется Буканбаевым маяком. В старину, когда киргизцы были еще бессильны, и калмыки, жившие в окружностях их, набегами угоняли скот у киргизцев и их разоряли, Буканбай (Имя сего знаменитого богатыря известно и в Оренбургской истории по его приверженности к России) ⁴¹, бий киргизский, имел тогда между сими горами свое кочевье, а на бугре – маяк, откуда давалось знать соседям о приближении неприятеля. Киргизец сей храбростью своею низложил в окрестностях силу калмыков и, будучи убит там посреди сражения, погребен на том же маяке, который вместе с его именем служит киргизцам напоминанием его храбрости.

Августа 23-го дня

Всю ночь сию провели мы в предосторожности и беспокойствах. Каракубек поутру опять обнаруживал злость свою против желания нашего следовать далее, оправдывая себя, что он только будто бы дожидается вожаков от Караалтай-бия, но действительные намерения его были всеми приметно от нас скрываемы.

Находясь в неизвестности и видя, что все клонилось к нашему притеснению, мы решились уже укрепиться в изгибе реки Иргиза, где бы удобнее можно было ожидать нападения от злодеев.

Нам надобно было послать с уведомлением о сем в Орскую крепость, но для поручения сего не имели мы около себя ни [93] одного надежного киргизца. Злодеи окружали нас со всех сторон, и все пути были пресечены. Отчаяние овладело бы нами в сильной степени, ежели бы угрозы, ласки и некоторые обещания к полудню не переменили несколько Каракубекову строптивость.

Переговоры с Каракубек-бием

К вечеру просили мы его к себе на совет, приглася находившегося при нас бухарского посланца к оному Мир-Низамуддина, ахуна, купеческого караванного начальника и верного вожака нашего киргизского старшину Буранбая.

После многих тогда убеждений, сделанных Каракубеку, объясняли ему важность бывшей при нас высочайшей государевой грамоты и решительность, каковую должны мы были предпринять к ее сохранению.

Мы просили дать нам свободу к отправлению далее, обещая за то некоторую награду и добрую похвалу на границе, или предлагали мы ему, оставя все при нас находящееся имение на его сохранение, идем пешком с одною грамотою для исполнения воли вышнего начальства.

Сии представления напоследок, а более хищное мздоимство, растравленное надеждою к его услаждению, вынудили из него обещание с завтрашнего утра удовлетворить просьбы наши и к препровождению присоединить детей своих. После сего некоторым из приезжавших биев даны были подарки, а Каракубек просил настоятельно о награде его богатым черкесским седлом, которое дети его нечаянно видели еще в Оренбурге, мы исполнить сие обещали, но не прежде, как доставит нам свободу к пути и даст верблюдов для своза тяжестей.

Господин Бекчурин беспрерывно уверял нас, что все перемены таковые необходимы к нашей безопасности, но здесь открылось, что он не произвел между киргизцами ничего, о чем было предписано. Самые киргизские письма служили только ложным о преданности их уведомлением, а чрез то и донесение о безопасности пути сего было несправедливо.

Сего дня между наблюдениями по частям снят и вид местоположения, представленный на карте, у сего приложенной, под литерою С. [94]

Поутру Каракубек-бий, хотя и упрашивал нас остаться на стане сем еще до полудня, но мы, следуя данному вчерашний день его обещанию, приказали вьючить верблюдов, сколько было можно, а оставшиеся тюки взять на своих лошадей, и в 8 часов и 30 минут вышли со стана без извозчиков и с большим недостатком верблюдов.

Вскорости по выходе уведомили нас, что Караалтай приехал с другими грабившими прежде караваны киргизцами, которые желают принести нам их повинность, а для того Каракубек и послал в 3 верстах от стана остановить передовых вожаков, но мы, прося повинующихся в полуденный стан наш, не переставали сами следовать далее.

Хотя для краткости пути и предлагаемо было следовать чрез горы Кулакачи, но к избежанию должных по песчаным буграм затруднений, избрали мы дорогою правый берег реки Иргиза.

В переговоры же Каракубека с приехавшими к нему киргизцами отправлен был от нас Бекчурин.

Путь от неровной поверхности земли для колес был затруднителен, луга изобильны травою, а берега реки покрыты камышом. В 7 верстах от предыдущего стана началось потом маловодное, заросшее тростником озеро Каракуга, одним своим боком которое смеживалось с Иргизом, а другим тянулось под горою Кулакачи; около его множество находилось колодцев с довольно пресною водою.

Проехав до полудня 13 верст, в 12 часов остановились мы у колодца подле конца горы Кулакачибарбий, где находится квадратная, из дерна складенная, большая могила, по концам с небольшими круглыми башнями, чрез что представляла род некоего замка. Неподалеку от стана сего находился аул Башикары-бия, следовавшего с кочевьем своим за Каракубеком.

Киргизцы во время общей перекочевки имеют таковой порядок, что все роды переходят как бы в одной параллели с тем, дабы не потерять выгодные места для паствы, могущие легко быть заняты неурочными киргизцами; в сем и соблюдают они [95] большую строгость. Всякое отделение для зимних кочевьев имеет определенные места, а частью и для летних, и владеют оными как собственностью каждого; никто из посторонних, кроме собственного хозяина уже пользоваться ими не может; в противном же случае рождаются баранты.

Так как владеемые ими степи простираются на большое пространство, то трудно и почти невозможно объяснить и переходы их по оным; нередко кружат они с аулом чрез месяц и более в окружности только 40 верст. Но в какой бы упадок низошло скотоводство их, ежели бы обширные поля не вознаграждали малое произрастание, и когда бы жизнь их не сопряжена была с такими обыкновениями!

Спустя час на стан сей прибыл Каракубек и доставил 460 червонных, собранных грабителями в замену прежде разоренных ими караванов. Зная, что сие клонилось только к тому, дабы избавиться от непрестанно ожидаемого ими мщения и побудить также российское правительство к скорейшему разобранию барантов их с башкирцами и жалоб на пограничное начальство, мы, хотя и приняли оное, но с тем единственно, чтоб чрез сие обуздать чрезмерное поползновение их к злу и сделать начало к спокойному впредь проходу караванов. Мы объявили притом им, что признательность их миролюбивому монарху нашему будет приятна и действительна к их пожалованию. Они отвечали на сие, что просят у государя одного только времени, в которое бы они мало помалу могли собрать все ими прежде пограбленное для возвращения разоренным; в чем Каракубек и дал нам, по доверенности ему данной от других киргизцев, обязательство, а от нас взял расписку в получении упомянутых червонцев.

Обо всем донесено было тогда г-ну министру коммерции графу Николаю Петровичу Румянцеву.

В 6 часов и 15 минут, сняв лагерь, опять с недостатком в верблюдах отправились далее.

Южная часть горы Кулакачи соединяется с бугристыми песками Яркумак, кои остались у нас также в правой руке вместе с [96] длиною глинистою горою Улубика, а за нею простирающиеся пески соединяются уже с песками Барсуки.

Отсюда, с пути нашего в правой стороне, видны были верстах в 80, горы под названием Гусиные камни. Они, состоя все из огромных и отрывистых скал, по отдаленности таковой от нас казались быть очень высокими. Около них в летнее время кочуют чиклинцы, чрез коих проходит прямой путь из Оренбурга в Бухарию; между же скалами водятся в большом количестве особливого рода гуси, имеющие серые перья, и кои называются по-киргизски кубан.

Пройдя пополудни 8 верст, в 8 часов на берегу реки Иргиза остановясь, имели лагерь неподалеку от аула одного из почетных вожаков наших бия Дюнанчи, оказавшего в пути большее к нам усердие.

Здесь река Иргиз имеет мелкое течение в песчаных берегах, возвышающихся над водою до 2 сажен.

Со стана сего возвратились от нас многие киргизцы, бывшие с верблюдами из Каракубекова аула, сделав при оном в лагере нашем многие шалости и, между прочим, один из них в глазах всех нас, схватив у сотника казачьего кафтан и уехав, скрылся за горами. Хотя после того в удовлетворение жалобы нашей Каракубек и посылал от себя для возвращения украденного, но не получа ничего, поехал сам и отнял своею силою.

Каракубек сам провожал нас до сего места, чем более за нами следовал, тем сильнее увеличивалось в нем желание иметь обещанное ему седло; когда же оное дано ему было, то он, не удовольствуясь еще тем, просил и узды, но не получа последнего, без всякого тогда уехал в свои аулы. Сие служить может ясным примером сильного корыстолюбия и неблагодарности всех почти киргизцев.

Назначенные от Каракубека люди для препровождения, начинали уже собираться, а султан Ширгази, предоставшись в аулах своих для собрания от киргизцев скота к удовлетворению бухарцев, дал обещание быть прямо в Бухарии.

Комментарии

30. Тауке (Тявка) (не позднее 30-х гг. XVII – начало 1715) – старший казахский хан (1680-1715), сын хана Жангира, внук хана Есыма. Согласно народным преданиям казахов, получил ханский титул за совершенные им «геройские подвиги» на поле брани в ходе военных походов против джунгар, кыргызов и каракалпаков, а также за проявленное искусство примирять спорящих и пленять сердца даром красноречия. Однако в дальнейшем свое многолетнее и относительно благополучное пребывание на ханском престоле он обеспечивал не только, и даже не столько, за счет военной силы, а главным образом благодаря природному уму и дипломатическим способностям, удачно сочетавшимся в его характере с солидными практическими познаниями в области народных традиций, обычного права и специфики судопроизводства казахов, а также с большим личным опытом разрешения межродовых споров и навыками ораторского искусства. Но, несмотря на эти очевидные личные достоинства, Тауке, как следует из тех же казахских преданий, «не имел полной власти над народом своим» и в своей практической деятельности был ограничен постановлениями ханского совета и съезда народных представителей и знатных биев. С именем Тауке устная народная традиция связывает объединение семи малочисленных и слабых родов Младшего жуза в одно поколение жетыру, а уаков и кереев Среднего жуза – в одно племя уак-керей. В исторических преданиях казахов утверждается, что эти новации позволили повысить боеспособность казахского ополчения, учитывая, что только крупные племена и роды могли поставлять сильные и хорошо вооруженные отряды на борьбу с неприятелем.

Кроме того, согласно народной версии, по инициативе Тауке для устранения межгрупповых разногласий и конфликтов по поводу земли и воды, советом биев и старейшин будто бы были более четко распределены места кочевания родов и племен, упорядочено использование родовых тамг внутри родоплеменных подразделений, осуществлены ревизия и частичная кодификация исторически сложившихся в казахском обществе норм обычного права.

Все известные сегодня устные предания казахского народа, относящиеся ко времени правления Тауке, единодушно констатируют усиление роли степного законодательства в практике регулирования социальных отношений у казахского населения в первой четверти XVIII в. Между тем историкам известен только один законодательный памятник казахского общества дореволюционной эпохи – «Жеты жаргы», или «Семь установлений». Совокупность правовых обычаев и норм, зафиксированных в «Жеты жаргы», предстает в народных преданиях как законодательная инициатива Тауке-хана и его ближайшего окружения.

В некоторых из них излагается версия о том, что хан Тауке будто бы опирался в своей политической деятельности на нескольких влиятельных биев: в Старшем жузе – Толе-бия (Тюля) Алибекулы (1663-1756) из рода жаныс племени дулат; в Среднем жузе – бия Казыбека (Казбек) Кельдибекулы (1667-1763) из рода каракесек племени аргын; в Младшем жузе – алимулинца Айтеке-бия (Итка) Байбекулы (1682-1766), внука знаменитого самаркандского эмира Жалантос-батыра и т.д. Согласно этим историческим преданиям казахов, ежегодно осенью самые авторитетные представители трех жузов собирались на один-два месяца для совещания возле ставки хана Тауке на холме Культобе, расположенном на левом берегу р. Ангрен в 40 верстах от г. Ташкента. Но политическое лидерство принадлежало в тот период хану Тауке, занимавшему наиболее высокое социальное положение в кочевом обществе и выполнявшему роль официального патрона-протектора по отношению к другим казахским ханам и султанам.

Приблизительно с начала 90-х гг. XVII в. он имел в Степи номинальный статус старшего казахского хана. Вел многолетнюю упорную борьбу с джунгарами. Наладил относительно регулярные посольские связи с Россией. Умер в начале 1715 г. в Туркестане и там похоронен. Из его детей известны двое – ханы Болат и Семеке (Ерофеева И. В. Казахские ханы и ханские династии в XVIII – середине XIX вв. С. 74, 102-103; Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чинигиз-хана. Алматы, 2001. С. 225-247).

31. Абулхаир (ок. 1680-1748) – хан Младшего жуза, а приблизительно с 1719 г. – старший хан казахов. Был средним сыном султана Кажи, кочевавшего в Северо-Восточном Приаралье и на северо-западе Казахстана. Рано остался без родителей и при неизвестных обстоятельствах попал в плен к хану волжских калмыков Аюке, в ставке которого провел несколько лет, а затем возвратился в западноказахстанские степи. Согласно народным преданиям казахов, смог возвыситься в Младшем жузе благодаря поддержке авторитетного и влиятельного в Степи казахского батыра Джанибека Кошкарулы, сохранившего свою глубокую преданность Абулхаиру до конца жизни.

В 1709 г. по призыву башкирских повстанцев откочевал в Восточную Башкирию, где по инициативе их предводителя знатного башкирского тархана Алдара Исянгельдина был провозглашен башкирским ханом. В начале 1710 г. вследствие военного наступления джунгар на южные кочевья казахов Абулхаир спешно покинул Башкирию и прибыл в приаральские степи, где в том же году на курултае народных представителей и знати Младшего и Среднего жузов в Каракумах был избран ханом Младшего жуза. В течение восьми лет он почти постоянно кочевал на северо-западе Казахстана, а после смерти хана Каипа в конце 1718 г., заслужив статус старшего казахского хана, стал проживать в г. Туркестане.

С самых первых месяцев трагической ойрато-казахской войны 1723-1730 гг. Абулхаир фактически возглавил народное сопротивление, направленное против завоевателей. В результате на состоявшемся в местности Ордабасы в 1726 г. объединительном съезде командиров ополченских отрядов казахские ханы, султаны и батыры избрали его главнокомандующим объединенным народным ополчением казахов трех жузов. В последующие годы казахи под верховным командованием Абулхаира одержали крупные победы над войсками джунгар в сражении при р. Буланты (1727 г.) и Анракайской битве на юго-восточном побережье озера Балхаш (конец 1729 – начало 1730 г.).

Весной 1730 г. при получении известий о внезапном вторжении воинских дружин башкирских батыров в северные кочевья Младшего и Среднего жузов ханы Абулхаир и Семеке в срочном порядке заключили перемирие с джунгарским ханом Галдан-Цэреном, который сам был остро заинтересован в этом мире в связи с началом на южных границах Джунгарии очередной ойрато-цинской войной (1729-1734).

В мае 1730 г. на собрании народных представителей Младшего и Среднего жузов в летней ставке Абулхаира казахские старшины приняли о заключении мирного договора с царским правительством с целью прекращения набегов волжских калмыков и башкир на пограничные кочевья казахских родов и предоставления казахам право беспрепятственного кочевания по берегам Яика и Тобола. Выполнение этой дипломатической миссии старшины поручили непосредственно хану Абулхаиру, «присоветовав» ему отправить специальных посланников в Уфу с официальным письмом о мире на имя русской императрицы.

Однако по совету своего старого сподвижника башкирского тархана Алдара Исянгельдина Абулхаир решил в нарушение постановления майского съезда представителей двух жузов просить русскую императрицу не о заключении мирного договора с Россией, а о принятии казахов в российское подданство. Тем самым он рассчитывал побудить царское правительство разрешить спорные вопросы, возникшие между башкирами и казахами по поводу использования водных источников и пастбищ в бассейнах рек Яика и Тобола, содействовать казахским ханам и султанам в возвращении под их контроль захваченных джунгарами присырдарьинских городов, и в первую очередь г. Туркестана; а также усилить верховную власть в Степи за счет определенных военно-технических, организационных и прочих преобразований. С этой целью в июле 1730 г. Абулхаир отправил в Москву к императрице Анне Иоанновне свое посольство в количестве 11 человек во главе с батыром из рода шекты Младшего жуза Сеиткулом Койдагуловым и бием из племени керей Среднего жуза Котлумбетом Коштаевым. 28 сентября 1730 г. его посольство прибыло к императорскому двору, а 19 февраля 1731 г. императрица Анна Иоанновна подписала две грамоты – Абулхаиру и казахским старшинам, в которых выражала согласие принять казахов в российское подданство на условиях, предложенных ханом.

Для приведения Абулхаира к присяге царское правительство отправило в Степь специальное посольство во главе с переводчиком Коллегии иностранных дел мурза А. И. Тевкелевым, который прибыл в ставку хана Абулхаира, располагавшуюся в урочище Манитюбе на правом берегу р. Иргиз, 5 октября 1731 г. Пять дней спустя, 10 октября 1731 г., на курултае казахской знати и старшин Младшего жуза в обстановке острого противоборства сторон состоялось подписание Абулхаиром присяги на верность российскому престолу. Вместе с ним присяжные листы аналогичного содержания подписали 30 знатных старшин. С этого юридического акта начался длительный и сложный процесс присоединения казахских земель к Российской империи и постепенного утверждения российского колониального присутствия в Казахстане.

15 или 17 августа 1748 г. Абулхаир был убит в местности между реками Улькояк и Тургай в неравной схватке со своим главным политическим противником султаном Среднего жуза Бараком (Ерофеева И. В. Символы казахской государственности. С. 107-114; Ерофеева И. В. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. Алматы, 1999; Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана (1731-1759 гг.) // История Казахстана в русских источниках ХVI-ХХ веков. Т. III. 2005. С. 399-401, коммент. 1).

32. Аблай (1711-1780) – султан Среднего жуза, с 1771 г. – хан Среднего и большей части Старшего жузов и одновременно старший хан казахов. Происходил из династической линии султана Жадика.

Детские и отчасти юношеские годы провел в изгнании, лишившись в 13 лет отца, которого убили в междоусобной борьбе соперники. Согласно казахским народным преданиям, Аблай в сопровождении слуги своих родителей Оразак-аталыка бежал в г. Туркестан, но знатные родственники отвергли его, и он вынужден был поступить в услужение к богатым кочевникам: сначала работал пастухом у знатного бия Толе Алибекулы, а затем у Даулеткельды-бая – пастухом, а позднее табунщиком.

Выдвинулся в число военных и политических деятелей в конце 20-х – начале 30-х гг. XVIII в. в ходе наступательных боевых операций казахского ополчения против джунгарских войск. Благодаря своим выдающимся воинским и организаторским способностям Аблай при поддержке некоторых влиятельных батыров и троюродного дяди султана Абулмамбета был избран казахскими старшинами правителем в сильном и многочисленном роде атагай, одном из наиболее крупных подразделений племени аргын. 28 августа 1740 г. принял в Орской крепости российское подданство вместе с ханом Абулмамбетом. Весной 1741 г. во время ойрато-казахской войны убил в одном из первых сражений знатного джунгарского нойона, входившего в состав ближайшего окружения хана Галдан-Цэрена. Несколько недель спустя был захвачен в плен в своих кочевьях наступавшими на Средний жуз, отрядами ойратов. До весны 1743 г. находился в джунгарском плену, освобожден в результате российской дипломатической миссии во главе с майором К. Миллером, направленной осенью 1742 г. из Орска в Джунгарию к Галдан-Цэрену.

В 1743-1752 гг. поддерживал взаимовыгодные дипломатические контакты с правящим джунгарским домом и русскими пограничными властями в Оренбурге и Сибири. В 1752-1755 гг. принимал участие в междоусобных распрях джунгарских князей за ханский престол на стороне мятежных нойонов Даваци и Амурсаны. В 1756-1757 гг. оказывал военную поддержку второму из них в освободительной войне против Цинского Китая, но после поражения и бегства Амурсаны заключил с Цинами мирный договор и в 1757 г. принял наряду с российским китайское подданство. В 1757-1759 гг. установил непосредственные дипломатические контакты с Пекином, положив тем самым начало становлению и развитию прямых казахско-китайских отношений.

В 50-х гг. XVIII в. приобрел большое политическое влияние во многих родах Среднего жуза и частично в Старшем жузе. В 1771 г. в связи со смертью хана Абулмамбета был официально избран ханом старшинами многих казахских родов в г. Туркестане, в мечети Ходжа Ахмеда Ясави. В 1772 г. получил утверждение в «ханском достоинстве» от цинского императора Хунли, а 2 февраля 1776 г. через капитана Матвея Брехова, обратился к русскому правительству с прошением об официальном признании за ним титула главного казахского хана. Указом императрицы Екатерины II от 24 мая 1778 г. был утвержден только в звании хана Среднего жуза. В 1779 г. совершил удачный военный поход против кыргызов и Кокандского владения, но осенью 1780, возвращаясь из Ферганы, умер по дороге под Ташкентом. Похоронен в г. Туркестане, в мавзолее Ходжа Ахмеда Ясави (Ерофеева И. В. Символы казахской государственности. С. 123-128).

33. Бязь (араб.) – плотная хлопчатобумажная ткань.

34. Суса – персидская шелковая и полушелковая полосатая ткань.

35. Фунт – единица массы в системе русских мер, равная 1/40 пуда, что соответствует 0,453 кг.

36. Тафта (от перс. тафте) – плотная хлопчатобумажная или шелковая ткань с мелкими поперечными рубчиками или узорами на матовом фоне.

37. Марьяны – алые крупные смолистые бусы.

38. Королек – коралловый шарик.

39. Камлот – суровая шерстяная ткань.

40. Бердо – принадлежность ткацкого станка, род гребня, для прибоя утока, для чего каждая нить основы продевается в зубья берда.

41. Букенбай (Буканбай) Караулы (последняя треть XVII в. – 1741/1742) – казахский батыр, полководец, один из организаторов всенародного сопротивления казахов агрессии Джунгарского ханства. Происходил из рода табын поколения жетыру Младшего жуза, проживал до середины 20-х гг. XVIII в. преимущественно в Приаральском регионе, а последние 20 лет – на северо-западе Казахстана, в пределах современных Западно-Казахстанской и отчасти Актюбинской областей. С юных лет активно включился в борьбу казахского народа с джунгарами, в ходе которой за непродолжительное время потерял на поле брани четырех старших братьев. За проявленные смелость и мужество уже в молодые годы был удостоен от своих соплеменников почетного звания «батыр», а приблизительно в начале XVIII в. избран старшиной рода табын Младшего жуза. В 1710 г. – участник курултая знатных представителей Младшего и Среднего жузов в Приаральских Каракумах, где выступил с инициативой объединения всех разрозненных казахских отрядов для отпора джунгарам. Избран казахскими старшинами командующим единого общеказахского ополчения, созданного на том же курултае. В течение последующих 20 лет почти беспрерывно воевал с джунгарами вместе с ханом Абулхаиром, где командовал крупными воинскими силами. В 1726 г. принимал активное участие в военных кампаниях ханов Абулхаира и Семеке против волжских калмыков и затем более года (до середины 1728 г.) находился в качестве аманата в ставке наместника Калмыцкого ханства Цэрен-Дондука.

Благодаря успешной полководческой деятельности и незаурядным интеллектуальным способностям приобрел к началу 30-х гг. XVIII в. значительное политическое влияние среди казахов и большую известность за пределами Казахстана. В это время под управлением Букенбая и его ближайших родственников насчитывалось более 7000 семей казахов Младшего жуза. Кроме того, он имел тесные дружественные отношения с некоторыми знатными башкирскими батырами.

Являлся одним из ближайших соратников хана Абулхаира и сознательным сторонником его идеи централизации структур ханской власти в степи, а потому в октябре 1731 г. поддержал инициативу правителя младшего жуза о вступлении казахов под государственный протекторат России. 10 октября 1731 г. первым из казахских старшин официально принял российское подданство и этим решительным поступком побудил группу других казахских родоправителей Младшего жуза последовать своему примеру. Стремился посредством российского подданства добиться беспрепятственного кочевания подвластных ему казахских аулов по берегам Яика и Тобола и получить свободный доступ к крупным рынкам в Среднем Поволжье и Западной Сибири. Эти планы Букенбая в целом осуществились, в результате чего 29 августа 1740 г. он вторично принес присягу в Орской крепости на верность российскому престолу. В знак признания больших заслуг Букенбая в деле сближения Младшего казахского жуза с Россией императрица Анна Иоанновна наградила его в том же году именной саблей с серебряной насечкой.

В 1741 – начале 1742 г. возглавил военный поход дружины казахских джигитов в количестве 500 человек в кочевья мангышлакских туркмен «для взятья полону и отгону скота», где встретил ожесточенное сопротивление и погиб в кровопролитном бою вместе с сотней других воинов Младшего жуза (КРО-1. С. 51-92, 94-97, 99, 156-158, 164, 205, 211; Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана (1731-1759 гг.). С. 404-406, коммент. 8).

Текст воспроизведен по изданию: Журнал, веденный Свиты его императорского величества поручиком Гавердовским и колонновожатыми Ивановым и Богдановичем во время следования их по высочайшему повелению чрез Киргизскую степь в провинцию Бухарию, с различными наблюдениями, с описанием всех случившихся происшествий, равно как и о возвращении в Россию в 1803 году, с кратким уведомлением об отправлении посольства в азиатское владение // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том V. Первые историко-этнографические описания казахских земель. Первая половина XIX века. Алматы. Дайк-пресс. 2007

© текст - Ерофеева И. В., Жанеев Б. Т., Самигулина И. М. 2007
© сетевая версия - Thietmar. 2012
© OCR - Клинков Е. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Дайк-пресс. 2007