-

”300 ЗОЛОТЫХ ПОЯСОВ” И ВЕЧЕ.

НЕМЕЦКИЙ ДОКУМЕНТ 1331 ГОДА О ПОЛИТИЧЕСКОМ СТРОЕ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

(Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, проект № 08-01-00440а. Эта статья не могла бы быть написана без консультаций с Е. Р. Сквайре, которой я приношу огромную благодарность за помощь в переводе нижненемецких текстов. Работа была обсуждена на заседании Центра по истории Древней Руси ИРИ РАН 7 июля 2009 г. За советы, рекомендации и замечания благодарю всех его участников, особенно В. А. Кучкина и П. С. Стефановича, а также Б. Н. Флорю, ознакомившегося с первым вариантом текста и высказавшим ряд чрезвычайно ценных замечаний. И. Рёслер я признателен за присланную ею статью.)

Датирующийся 10 ноября 1331 г. и написанный, не считая латинских формул в начале и конце, на средненемецком языке (на котором говорили в Северной Германии и который широко использовался в ганзейской переписке) документ представляет собой донесение в Ригу о столкновении между немецкими купцами, [267] находившимися в Новгороде, и местными жителями. Результатом этого столкновения стало довольно длительное расследование, в котором участвовали самые разные органы и должностные лица Новгородской республики. В этом смысле документ уникален: ни летописные известия, записывавшиеся в рамках определенной нарративной традиции, ни актовые источники, в которых речь идет не столько о сущем, сколько о должном, не дают столь живой картины того, как на практике функционировал политический строй Новгорода. Уникален этот документ и среди довольно большого корпуса документов, отразивших отношения ганзейских городов с русским Северо-Западом: ни один из них не отличается такой же подробностью и вниманием именно ко внутреннему политическому устройству.

Неудивительно, что в историографии сохранялся к нему стойкий интерес. Более того, выясняется, что ряд известных историографических концепций, для которых в русских источниках нет решительно никакой почвы, в конечном счете базируется именно на документе 1331 г.

Пергаменный оригинал хранится в Риге, в архиве Латвийской Республики, но сам текст еще в XIX в. был издан (в рамках научных публикаций) трижды: в 1868 г. в сборнике русско-ливонских документов К. Э. Напьерским ¹, в 1873 г. в VI томе многотомного издания прибалтийских средневековых документов Ф. Г. фон Бунге (далее: LECUB) ² и в 1879 г. во II томе другого многотомного издания собственно ганзейских документов, подготовленного К. Хёльбаумом (далее: HUB) ³. У всех изданий есть свои достоинства и недостатки: в издании К. Э. Напьерского лучше всего отражены особенности оригинала, в HUB учтены некоторые необходимые поправки и конъектуры, наконец, в LECUB наибольшим образом стандартизирована орфография, что облегчает работу с этим изданием неспециалистам по нижненемецкой лингвистике.

В 1893 г. в очередной книге ”Чтений в обществе истории и древностей российских” появился подготовленный А. Чумиковым перевод документа 1331 г. на русский язык ⁴. Несмотря на то [268] что такой опыт, безусловно, ценен, его нельзя признать в целом удачным. Многие места оригинала переведены неверно, другие неточно. Классическим примером может служить известный фрагмент с золотыми поясами. А. Чумиков решил, что речь идет именно о поясах, а не о людях с поясами, хотя в тексте посол Борис Сильвестров сын говорит, что ”его послали 300 золотых поясов” (ene hedden utgesant ССС guldene gordele). А. Чумиков же, вопреки грамматическому строю фразы, переводит: ”Им прислано 300 золотых поясов”. Справедливости ради надо сказать, что текст действительно местами сложен для понимания; как отмечал сам переводчик: ”Язык этой грамоты до того неправилен и испорчен, что несколько выражений не только не поняты издателем Urkundenbuch, бывшим проф. дерптского университета Бунге, но и не могли быть мне объяснены другими хорошими знатоками языка древних немецких летописей”.

Неудивительно, что историки, которые в дальнейшем обращали внимание на этот источник, практически никогда не использовали перевод А. Чумикова, а М. Бережков и В. О. Ключевский даже дали довольно подробные пересказы интересовавших их мест, во многих случаях принципиально отличающиеся по смыслу от перевода А. Чумикова. В недавнее время отдельные фрагменты были переведены Е. И. Чебановой и И. Рёслер (на немецкий). Тем не менее полного адекватного перевода документа 1331 г. на русский язык не существует до сих пор. В связи с этим я считаю возможным привести здесь мой собственный (безусловно, предварительный) вариант вместе с текстом оригинала. При подготовке перевода использовались все три издания; для удобочитаемости здесь приводится нижненемецкий текст по LECUB с поправками по другим изданиям, которые специально не оговариваются. Надо оговориться, что это не публикация источника (для этого необходимо обращение к оригиналу, кроме того, текст давно и неоднократно опубликован), а первая полная публикация перевода на русский язык ⁵.

Торговый двор в Новгороде сообщает Рижскому Совету о набеге русских на немецких купцов и о заключенном вскоре соглашении (10 ноября 1331 г.). [269]

Текст	Перевод
Honorabilibus viris ас discretis, proconsulibus ас consulibus civitatis Rygensis, dd, Weten scole alle degene, de dessen breif sen und horen, dat de schelinge tuschen den Duschen und den Ruscen to Nogarden aldus aireist up stunt. De Duschen, de in der Goten hove stunden, de scolden ere knapen in sunte Peters hof brengen eines avendes, ein beir to cockende, wenne vorbrachtent vor de Ruscen, dat se kerkenslepere in den hof brachten, uppe dat unse recht de beter were. Do se weder to der Goten hove gan scolden, und quemen tuschen de holtenen kerken und de grydnissen, do worden de Ruscen der Duschen ware, de to der grydnissen horden, und lepen to und slogen de Duschen; des werden sich de Duschen. Do gengit over de Duschen und repen: Tyodute. Dat vomemen de Duschen, de in der Goten hove standen und in anderen hoven, und lepen dar to mit knopelen und mit swerden; dar worden Duschen und Ruscen gewunt und ein Rusce blef do dot. Do vlogen de Duschen, de ut anderen hoven weren, ein del in der Goten hof, und hieven darinne de nacht. Des morgens genk malk weder in den hof, dar he inne stont. Do worden de Duschen gewarnt van Ruscen, de er vrent weren, dat se ere gut vlogeden in de kerken und gengen to male in sunte Peters hof, wente it wolde dar ovele gan, de Ruscen wapenden sich alto male. Do deden de Duschen na der Ruscen rade, de se warnet hadden. Do ludden de Ruscen ein dinc, und brachten de doden Ruscen in dat dinc. Dar weren de meinen Naugarder kornen alto male wapent, und mit upgerechteden banyren in dat dinc uppe des koniges hove. Des sanden se boden ute deme dinge to den Duschen, einen de heit Phylippe, und einen de heit Zyder, den [270] olderman, und andere Ruscen darmede, de spreken aldus: dat men altohant de schuldegen utgeve, ede gi scholen altomale also vort sterwen. Do spreken de Duschen, dat men en rechtede na den breven und na der crucekussinge, de se to hope hedden. Do spreken de Ruscen, se en kerden sich nicht an de breve, noch an de crucekussinge; men gevet altohant ut de schuldegen eder gi sit alle dot. Do beden de Duschen, dat men en geve eine tit, dat de Duschen uter Goten hove to en mochten kornen, so mochten se de hantdadegen soken, went se nicht en wisten, we he were. Des wolden de Ruscen den Duschen neine tit geven, wenne spreken jo aldus: Gevet us de schuldegen eder gi scolen alle sterven, und worpen en Jowanen vor, de to Darbete slagen wart. Do spreken de Duschen: Gi hebbet des wol macht, dat gi uns to male dot slan, wi sin jo komen uppe des groten koniges hant und der meine Naugarder. Do sprach ein Rusce, de heit Thyrentekey: de tit is nu komen, dat gi altomale sterven scolen van unser hant. Dar mede lepen se weder in dat dinc. Do sloten de Duschen eren hof to. Dama quemen de Ruscen ut deme dinge mit wapenen und mit banyren, und ho-wen planken und porten. Do de Duschen dat horden, do lepen se in ere kerke und sloten de to, und satten ere dinc also, dat se lif und gut in der kerken weren wolden. Do der planken ein del nider weren und de porte des boves dor howen was, do lepen de Ruscen mit wapen nicht to der kerken, wenne to den cleten, und howen de up, und nemen, wat darinne was, neden und boven. Dama quam des koniges rechter ein und sloch de Ruscen ut deme hove. Dama sanden de Ruscen echter ut deme dinge ander boden, einen de heit Matphe Coseken, und einen Zylvester, und Oliferien, [271] den olderman, to den Duschen,und spreken, dat de Duschen to en ut quemen, se wolden mit en degedingen, und deden den Duschen sikerheit. Do gengen der Duschen iiij uter kerken to en, do spreken de Ruscen: Gevet rasch de schuldegen ut, eder gi scolen altomale sterven. Do spreken de Duschen: Richtet uns na usen breven. Dar en wolden sich de Ruscen nicht an keren, wente se spreken de rede, de se vore hadden gesproken. Do spreken de Duschen: Lat uns herre kornen de Duschen uter Goten hove, dat wi iu de rechtsschuldegen mogen antworden. Do spreken de Ruscen: ij man wele wi ju halen laten uter Goten hove, und neine mer. Des worden ij man geledet uter kerken in der Goten hof, to vragende umme den dotslach. De segeden so, se ne wisten des nicht; wenne sanden van erer wegene ij man to den Duschen in de kerken, und geven en volle macht to donde und to latende, uppe lif und uppe gut. Do de ij man quemen in de kerken, do sochten de Duschen de schuldegen, und vonden einen, dem was sine swert vore blodich. Och hadde he sproken des avendes, do de slachtinge schein was: were Got ein recht Got, he heddes eime also vele geven, dat he nein brot mer en ete. Dit tugeden gude knapen, de van eme de rede horden. Na desser bekantnisse wart he utgeantwordet. Do men des neinen ummegank hebben mochte, do antworde en men ut den Ruscen. Do spreken de Ruscen, se en wolden es nicht, it were ein hanenbredere; wenne se wolden hebben L man, und escheden unschuldege lude ut, und spreken, se hedden mit eime here wesen vor erer grydenisse. Daranne blef dit bestanden den dach, und de Ruscen satten ere bodelt in den hof, und andere Ruscen darmede, de Duschen to warende. Des nachtes gengen iij Duschen vor den hertogen und legerden den [272] sakwolden dor noit mit LXXX stucken silvers, wenne se weren gewamet, queme de dode Rusce in dat dinc des morgens, ere sake were vele de arger worden. Och in derseleven nacht wart de borchreve legert mit X stucken silvers, und den namestnicke mit V stucken; de hertoge ne wolde nein gelt. Dit schach al in der ersten nacht. Des anderen dages do ludden de Ruscen echter ein dinc, wenne de dode en wart nicht in dat dinc gebracht. Do sanden de Ruscen de selven boden ut deme dinge to den Duschen, de escheden L man ut, de se beschreven hadden, unschuldeger lude, eder driddehalf dusent stucke silvers, den Naugarteren dusent stucke, dem konige dusent stucke, deme sakwolden vifhundert stucke. Do spreken de Duschen: Wi hebbet gelegen den sakwolden. Des wart den boden malkem lovet ein phyolittes cleit, und dar en boven ein tunne wines dor noyt. Do gengen de boden wedder in dat dinc, und segeden den Naugarderen, de Duschen hedden sich vorliket mit dem sakwolden. Do worden de Naugarder erre, und spreken, warumme dat he sich vorliket hedde mit den Duschen an ere hete. Des quemen de boden weder ut deme dinge, und escheden echter twe dusent stucke silvers vor ere smaheit, den Naugarderen dusent und dem konige dusent stucke. Do wart en geboden XL stucke; also na legeden se it den Duschen, dat was en sere unmere, und lepen tomich van danne. Hir bi blep dit bestanden bit des avendes. Des selven avendes do quam ein, de heit Boris Zylvesters sone, und sprach, ene hedden utgesant CCC guldene gordele; groten Naugarden hedde gudes genauch, se en wolden nein gut, wenne se wolden hebben de L hovede, de se beschriven hedden. Och sprach he, eme were bevolen aldus, wi seget, dat gi uns den Herman also bewaren, de iu olderman is, und den Conrade, dat gi uns morgens se utantworden. Mit dessen [273] worden stunt he up mit tomigem mode und wolde en wech, des wart he weder nedertogen mit saphten reden. Do satte he sich echter nidere; und sprach: Noch gi gevet us gut, noch gi ne wellen uns de hovede utgeven: provet selven, wer gi recht sin eder nicht. Och is mi aldus bevolen to wervende: de unschuldegen gan mit erme gude uter kerken und laten de schuldegen in der kerken; wi willet us mit en wol beweten; nicht min welle wi och hebben. Do spreke de Duschen: De rechtschuldegen hadde wi iu utgegeven, des ne wolde nicht, wenne gi wolden hebben de L hovede, de gi beschreven hedden. Got wet dat wol, dat gi unschuldege lude utescheden. Do sprach de Rusce, also he vore hadde gesproken, mit sere harden worden. Do worden en geboden C stucke silvers dor noit, wente wi nicht mer vormogen, und beden, dat he dat segede den dren hundert guldenen gordelen, de en utgesant hadden, und worve unse beste, wi wolden eme geven ein phyollittes cleit. Dar mede schedede he van danne. In derselven nacht do sante de borchgreve an de Duschen und boden aldus: wolden se der sake ein ende hebben, so scolden de Duschen em geven XX stucke silvers und ij scharlakens cleit, nicht min wolde he och hebben. Och warf deselve Olyferie, de olderman, men scholde eme geven V stucke, und Sylvester V stucke, und Matphe Coseken ein scarlakens cleit. Aldus ne wolde sich de borchgreve und desse anderen in ere ersten lovede nicht genogen laten. Do sanden de Duschen in derselven nacht einen anderen Rusсen an den borchgreven, to horende de warheit, ofte it also were. Do sprach de borchgreve, it ne scolde anders nicht wesen, und sprach och, dit scolde wi don, so wolde he alle sake uppe sich nemen. Aldus wart das gelovet dor noit. Och scoldame eime, de heit Zacharie Phyfilate, und eime, de heitet Jacove Symonen sone, [274] possatnicke, malkeme loven ein phyolettes cleit. Des morgens do quemen de selven iij, mit dessen andern ij, den desse gifte gelovet weren, und spreken aldus, dat de Naugarder wolden nemen de C stucke vor ere smaheit, und wolden de Duschen begenaden. Do sprach ein des koniges wegene, de darbi sat, de konig scolde och also vele hebben. Do sprach ein, de heit Matphe Coseke, wat deme namesnicke lovet were, dat scolde men eme geven, de Nogarder wolden de C stucke behalden, und se wolden sich mit dem konige wol beweten. Wa[n] over de Duschen segeden van der weide, de en geschein was, so stunden up und wolden en wech und ne wolden des io nicht horen, dat de Duschen vro weren, dat se swegen. Wenne de Ruscen spreken aldus, wat den Duschen were geschein, dat scolden se altomale under wegene laten, und so Iden dar up dat cruce kussen, dat se nicht wreken ne wolden. Och sprach de borchgreve, er desse lickinge togenc, siner suster kindere utgeven de LXXX stucke silvers und solden treden in des sakwolden stede, und eschede L hovede ut, dat siner suster kindere eren vader an den Duschen wreken wolden, de to Darbete slagen wart, de dar heitet Jowane Cypowe, des mochten se an den heren van Nogarden nicht hebben. Do quam de borchgreve dama und eschede van Jowanen kindere wegene, sines swagers, L stucke silvers. Do spreken de Duschen, se ne hedden mit Jowanen nicht to donde, se weren geste van over sei. Do legedet de borchgreve van siner suster kinder wegene den Duschen also na, dat se dor noit eme de L stucke boden, und spreken, dat he provede, dat de crucekussinge nicht dar mede broken were. Dama do let de borchgreve de L stucke boden uppe XXX stucke, dama XXX uppe XX stucke, dar heit he sich waste uppe. Do spreken de Duschen, [275] dat se dat gelt wolden utgeven, wolde he en geven einen bref, dat siner suster kindere eren vader nicht mer vorderen scolden uppe de van Darbete, noch uppe dat stichte. Do quemen de heren van Nogarden und vorgeven den Duschen de XX stucke sulvers, ane des borchgreven dank, und spreken, de Duschen hedden mit den landen nicht to donde, se weren geste over sei. Ok spreken de Ruscen, se ne wolden eren bojemen Jowanen noch nicht geven umme dusent stucke silvers. Do dankeden en de Duschen, und spreken, dat se sich nicht beworen darmede. Och spreken de Ruscen, se wolden scriven einen bref, dar scolden de Duschen dat cruce up kussen.	Почтенным и мудрым мужам, бургомистрам и членам Совета города Риги, датировано. Пусть все люди знают, которые увидят и услышат это письмо, что между немцами и русскими уже возникла распря вот таким образом. Немцы, которые находились на Готском дворе, должны были отправить своих слуг на двор святого Петра для варки пива, когда русским было сообщено, что они (немцы. — П. Л.) отправили на двор церковных ночных сторожей, с тем, чтобы порядок у нас был лучше. Когда они шли назад на Готский двор и проходили между деревянной церковью и гридницей, когда русские заметили немцев, которые остановились у гридницы и бежали туда и били немцев; а немцы защищали себя. Тут немцы были побиты, и они (немцы. — П. Л.) кричали: Tyodute [?]. Это заметили немцы, которые стояли на Готском дворе и на других дворах, и побежали туда с дубинами и мечами; там немцы и русские были ранены, и один русский погиб. Тут бросились немцы, которые были из других дворов, все вместе в Готский двор и оставались в нем ночью. Утром каждый пошел обратно на [свой] двор, где все находились внутри. Тут немцы были предупреждены русскими, которые были их друзьями, чтобы они отнесли свое имущество в церковь и пошли все вместе на двор святого Петра, так как могла случиться беда, русские вооружились все вместе. Тогда немцы поступили в соответствии с советом русских, которые их (немцев. — П. Л.) предупреждали. Тогда русские созвали вече и принесли мертвого русского на это вече. Тут пришли все новгородцы все вместе, вооружившись и с развернутыми знаменами, на вече на княжеский двор. Тогда они послали посланцев [270] с веча к немцам, одного звали Филипп а второго звали Сидор, староста, и других русских с ними, которые говорили так: чтобы тотчас же выдали виновных, или вы все вместе тотчас же умрете. Тогда немцы говорили, что не было суда согласно грамотам и крестному целованию, которые они совместно совершили. Тогда русские говорили, что они не обращают внимания ни на грамоты, ни на крестное целование; они (немцы. — П. Л.) тотчас же выдают виновных или ”вы все будете мертвы”. Тогда немцы предложили, чтобы им дали какое-то время, чтобы немцы с Готского двора смогли к ним прийти, так чтобы они могли разыскать виновников, так как они не знали, кто он был [такой]. Тогда русские не захотели давать немцам времени, но говорили так: дайте нам виновных или вы все будете мертвы, и сослались на Иоанна, который был убит в Дерпте. Тогда немцы говорили: вы, можете нас всех вместе убить, [хотя] мы ведь приезжаем под рукой великого князя и всех новгородцев. Тогда говорил один русский по имени Терентий: пришло теперь время, чтобы вы все умерли от нашей руки. С этим они побежали назад на вече. Тогда немцы заперли свой двор. После этого пришли русские с веча с оружием и знаменами, и рубили ограду и ворота. Когда немцы это услышали, тогда они побежали в свою церковь и заперли ее, и поместили [там] свои вещи, так как они хотели защитить в церкви свою жизнь и имущество. Когда часть ограды лежала уже внизу, и ворота двора были рассечены, тогда русские побежали с оружием не к церкви, но к клетям и порубили их и взяли то, что было внутри, снизу и сверху. После этого пришел в то же время судья князя и прогнал русских со [271] двора. После этого русские опять послали с веча других посланников, одного по имени Матфей Козка, одного — Сильвестр и Олферья, старосту, к немцам и говорили, чтобы немцы к ним вышли, они хотят с ними вести переговоры и обеспечивают немцам безопасность. Тогда четыре немца вышли из церкви к ним, тогда говорили русские: Выдайте быстро виновных, или вы тотчас же умрете. Тогда говорили немцы: Судите нас по нашим грамотам. Тут русские не захотели обращать [на это] внимания, но говорили они речи, которые они говорили раньше. Тогда немцы говорили: пусть немцы с Готского двора придут к нам, чтобы мы смогли представить вам виновных по закону. Тогда говорили русские: двух человек мы хотим вам позволить привести с Готского двора и не больше. Тогда два человека были отведены из церкви на Готский двор, для того, чтобы расследовать убийство. Тогда они (немцы на Готском дворе. — П. Л.) сказали так: они не знают об этом (об убийстве. — П. Л.); но послали со своей стороны двух человек к немцам в церкви и дали им всю власть распоряжаться жизнью и имуществом. Тогда два человека пришли в церковь, искали там немцы виновных и нашли одного, у которого острие его меча было окровавлено. Также он говорил вечером, когда произошло убийство: пусть Бог будет истинным Богом, он дал бы ему столько, что он бы больше не смог есть хлеба. Это засвидетельствовали добрые слуги, которые слышали его слова. На основании этого признания он был выдан. Так как нельзя было этого избежать, тогда его выдали русским. Тогда русские говорили, что они этого не хотят, это — hanenbreder (выражение презрения. — П. Л.), но они хотят получить 50 человек, и настоятельно потребовали выдачи невиновных [272] и говорили, что они (немцы. — П. Л.) были толпой перед их гридницей. На том это осталось днем, и русские отправили своих судебных служителей (доел.: палачей. — П. Л.) во двор, и других русских с ними для того, чтобы охранять немцев. Ночью три немца предстали перед тысяцким и заплатили истцу по необходимости 80 гривен серебра, но их предупредили, что, если мертвый русский окажется утром на вече, их дело будет обсуждаться с еще большим гневом. Однако в ту же ночь посаднику был выплачен штраф в 10 гривен серебра, и наместнику — 5 гривен, тысяцкий не захотел никакой выплаты. Все это случилось в первую ночь. В другой день русские опять созвали вече, но мертвый не был принесен на вече. Тогда русские послали тех же самых посланников с веча к немцам, которые потребовали 50 человек, [имена] которых они записали, невиновных людей, или две с половиной тысячи, новгородцам тысячу гривен, князю тысячу гривен, истцу 500 гривен. Тогда говорили немцы: Мы заплатили истцу. Поэтому всем послам было обещано фиолетовое платье, и еще сверх того им, по необходимости, — бочка вина. Тогда пошли посланники обратно на вече и сказали новгородцам, что немцы примирились с истцом. Тогда новгородцы разъярились и сказали: Почему он договорился с немцами без их повеления? Тут снова пришли посланники с веча и опять потребовали две тысячи гривен серебра за их бесчестье, новгородцам тысячу и князю тысячу гривен. Тогда было им послано 40 гривен, тогда после этого они заявили немцам, что это очень мало, и побежали в гневе оттуда. На этом это осталось до вечера. Тем же вечером тогда пришел некто по имени Борис Сильвестров сын, и говорил, что его послали 300 золотых поясов; что у великого Новгорода есть достаточно [273] имущества, они не хотят имущества, но они хотят получить 50 человек, [имена] которых они записали. Он также говорил, что ему было приказано так: Мы говорим, чтобы вы поручились перед нами за Германа, старосту, который находится у вас, и за Конрада, что вы утром их нам передадите. После этих слов он встал в гневе и хотел уйти, потом он был вновь удержан кроткими речами. Тогда он снова сел и говорил: вы не даете нам имущества и не хотите выдать нам людей: судите сами, правы ли вы или нет. И вот что мне приказано передать: Невиновные выходят со своим добром из церкви и оставляют виновных в церкви; мы хотим с ними по возможности сами иметь дело; не меньше же мы хотим получить. Тогда немцы говорили: виновных по закону мы вам выдали, так вы не хотите, но вы хотите получить 50 человек, которых вы записали. Ведь Бог знает, что вы требуете выдачи невиновных людей. Тогда говорил русский так, как он говорил прежде, очень резкими словами. Тогда было ему предложено по необходимости 100 гривен серебра, так как больше мы не смогли, и предложили, чтобы он это сказал тремстам золотым поясам, которые его послали, и чтобы он представил наше дело наилучшим образом, [за что] мы хотели ему дать фиолетовое платье. С этим он ушел оттуда. В ту же ночь послал тогда посадник к немцам и уведомил о следующем: они хотят положить конец делу, так что немцы дадут им 20 гривен серебра и два багряных платья, однако меньше он не хочет иметь. Также тот самый Олферий, староста, передал, чтобы ему дали 5 гривен и Сильвестру 5 гривен и Матфею Козке — багряное платье. Таким образом, посадник и эти другие не захотели удовольствоваться своими первыми обещаниями. Тогда немцы послали в ту же ночь другого [274] русского к посаднику для того, чтобы услышать правду, так ли обстоит дело. Тогда посадник говорил, что это не может быть по-другому, и говорил также, что, если мы это сделаем, то он все это дело возмет на себя. Таким образом было это по необходимости обещано. Также пришлось одному по имени Захария Феофилактович и другому по имени Яков сын Симона посадника каждому пообещать фиолетовое платье. Утром тогда пришли те же трое с этими другими двумя, которым эти дары были обещаны, и говорили то, что новгородцы хотят получить 100 гривен за их бесчестье и хотят немцев помиловать. Тогда говорил один из приближенных князя, который присутствовал при этом, что князь должен столько же получить. Тогда говорил один по имени Матфей Козка: Что было обещано наместнику, то нужно дать ему, новгородцы хотят сохранить 100 гривен, и они сами договорятся с князем. Когда затем немцы сказали о насилии, которое с ними случилось, тогда они встали и захотели уйти и вообще не захотели этого слушать, так что немцы были довольны, что они молчали. Также русские говорили таким образом о том, что случилось с немцами: что они должны тотчас оставить это и должны тогда на этом поцеловать крест, что они не хотят мстить. Также говорил посадник, раньше, чем вступит в силу это соглашение, дети его сестры должны получить 80 гривен серебра и должны тотчас встать на место истцов, и потребовал выдачи 50 человек, чтобы дети его сестры могли отомстить за своего отца, который был убит в Дерпте, которого звали Иоанн Сып, немцам; на это немцы не шли по отношению к господам Новгорода. Тогда снова пришел посадник и потребовал от имени детей Иоанна, своего зятя, 50 гривен [275] серебра. Тогда говорили немцы, что они ничего не делали с Иоанном, что они — гости из-за моря. Тогда посадник назначил со стороны детей своей сестры немцам таким образом следующее: чтобы они по нужде предоставили ему 50 гривен, и они говорили, чтобы он гарантировал, что этим не нарушается крестное целование. После этого посадник тогда пошел на предложение 30 гривен вместо 50, потом 20 вместо 30, здесь он твердо остановился. Тогда немцы говорили, что они хотят эти деньги отдать, если он даст им грамоту о том, что дети его сестры больше не будут выдвигать требования ни по отношению к тем, кто из Дерпта, ни по отношению к епископии. Тогда пришли господа Новгорода и простили немцам 20 гривен серебра, благодаря помощи посадника, и говорили немцы, что [они] не имеют никакого отношения к этой земле, они — гости из-за моря. Также русские говорили, что они все еще не хотят отдать своего боярина Иоанна за тысячу гривен серебра. Тогда поблагодарили их немцы и говорили, что они к этому не имели отношения. Также русские говорили, что они хотят написать грамоту, на которой немцы должны поцеловать крест.
De bref is aldus: De Duschen gengen vor der solt-mengere grydnissen bi nacht gewapent, und hebben lude tohowen und gewun-det; we dar quam to deme docken slage, do de docke geslagen wart, eder to deme ruchte, deselven wolden se och tohowen, und jageden se mit swerden. Des morgens do ludden de Nogarder ein dinc und sanden to den Duschen: Komet und seit de wunden und och de doden; warumme si gi mit eime here utgelopen in der nacht? Gi sit uns neine herlude, [276] gi sit geste. Do ne wolden de Duschen nicht gan to dinge, und sen, wat dar gesehen were, van doden und van wunden. De Duschen spreken also: Wi sit schuldich; wi weren vordrunken, und ju heren sla wi unse hovet, wi sint schuldich, vorbarmet ju over uns! Wat dorichteges Volkes van Ruscen hevet gelopen sunder der Nogarder wort uppe der Duschen hof, dat scolen de Duschen nicht mer denken. Und de Nogarder hebbet sich over de Duschen vorbarmet, na ere bede und na erme hovetslande vor dat dode hovet, dat hebben se geendeget, de Duschen, sunder der Nogarder witschap. Och scolen de Duschen den Nogarder geven hundert stucke silvers vor ere smaheit. Wat de Duschen gelovet hebben dem namesnicke und dem borchgreven und dem hertogen und dem boden, dat scolen se utgeven. Und de vrede na den alden breven und den alden sede. In der nacht scolen de Duschen nicht gan, noch up der strate scolen se nicht staen. Vor den maenslacht und vor de wunden und och vor slagenen dat en scholen de Nogarder nicht mer vorderen van den sakwolden, und van al den Duschen, dat scal tomale wesen gelegeret. Und wat den Duschen an erme hove gesehen is, und wat de Nogarder den Duschen genomen hebbet in erme hove, dat scolen de Duschen nicht mer vorderen eder denken. Darup und uppe alle dinc hebbet de Nogarder dat cruce den Duschen gekust, und de Duschen weder dat cruce gekust den Nogarder, sunder girleie sake uppe de Ruscen to vorderen”.	Грамота гласит: Немцы проходили мимо гридницы торговцев солью ночью вооруженные и побили и ранили людей; всякого, кто приходил на удар колокола, когда ударили в колокол, или на крик, их самих хотели они тоже побить и гнались за ними с мечами. Утром тогда новгородцы созвали вече и послали к немцам: придите и посмотрите раненых, а также и мертвых, почему вы вооруженной толпой убегали ночью? Вы у нас не воины, вы — гости. Тогда не захотели [276] немцы идти на вече и смотреть, что там произошло, — с мертвыми и ранеными. Немцы тогда говорили так: Мы виноваты, мы были пьяны, и вам, господа, бьем челом, мы виноваты, смилостивитесь над нами! То, что безрассудный русский народ устроил набег без новгородского слова на немецкий двор, о том немцы не должны больше думать. И новгородцы простили немцев, согласно их просьбе и согласно их челобитью за убитого [досл.: за мертвую голову], это они, немцы, докончали без ведома новгородцев. Также немцы должны выплатить новгородцам сто гривен серебра за их бесчестье то, что немцы обещали наместнику, и посаднику, и тысяцкому, и послам, то они должны отдать. И мир по старым грамотам и по старому обычаю [должен быть установлен]. Ночью немцы не должны ходить, и они не должны стоять на улице. За человекоубийство, и за раненых, а также за побитых — это новгородцы не должны больше требовать от ответчиков и от всех немцев, это должно быть выплачено единовременно. И то, что случилось с немцами на их дворе, и то, что новгородцы захватили у немцев на их дворе, этого немцы не должны больше требовать и об этом думать. На этом и на всех [этих] вещах новгородцы целовали крест немцам, и немцы целовали, в свою очередь, крест новгородцам, чтобы ничего такого у русских не требовать.
Do de Duschen desse bref horden, do spreken sie: It is uns swarlich to donde, dat wi hir dat cruce up kussen scolen, und uns tomale unrecht machen. Darmede blef dit bestanden bit des morgens. Hir en binnen scriven de Duschen einen bref, also de sake gesehen was, und sanden ij Duschen mede to den [277] hertogen, und leten em den bref vorstan, und spreken: aldus sit de sake, hir wille wi dat cruce up kussen.	Когда немцы выслушали эту грамоту, тогда они говорили: Это нам тяжело выполнить, то, на чем мы здесь должны целовать крест, и поступить по отношению к себе совсем несправедливо. На этом осталось это так до утра. Тем временем немцы написали грамоту, так, как обстояло дело, и послали одновременно [277] двух немцев к тысяцкому, и поручили им огласить ее, и говорить: так обстоит дело, на этом мы хотим целовать крест.
De bref was aldus: It schach eines avendes, dat de Duschen uter Goten hove scolden ere кпареп brengen in sunte Peters hof. Do se weder quemen uppe des koniges hof, tuschen de holtenen kerken und de grydnissen, do worden de Ruscen der Duschen ware, de in der grydnissen drunken, und lepen to und slogen de Duschen, und wunden erer iiij. Des werden sich de Duschen und slogen einen Ruscen doit, und wunden iij. Des morgens quemen de Ruscen mit eime here wapent vor den hof, und howen porten und planken, und howen ok up de cleten boven und beniden, und ne-men, wat se darinne vonden. Dat is vorliket also, dat men dat cruce dar up kussen scal vor doden und vor wunden, und breven dar up to besegelende, dat dar nein wrake mer af en schei, noch van Ruscen, noch van Duschen. Do de hertoge dessen bref hort hadde, do spreken de Duschen altohant: Hertoge, lat uns uppe dessen bref dat cruce kussen, wente us de bref aldus recht dunket wesen, wente uppe iuwen bref is us dat cruce swar to kussene, wante he maket uns tomale unrecht. Des wart de hertoge erre uppe de Duschen, de to eme sant weren mit den breve, und sprak, de bref en dochte nicht, se spreken quade wort, dat se vro weren, dat se swegen. Darmede blef it bestanden, bit de hertoge witlich dede den borchgreven und den heren van Nogarden der Duschen bref. Des sanden deselven boden to den Duschen, de se en och er gesant hadden, und spreken, also de hertoge sproken hadde: de bref, de gi vor dem hertoge lesen, de en dochte nicht. Groten Nogarden is up iu erre, wenne uppe den bref, [278] den wi iu gysteren lesen leten, dar scolen alle de Duschen dat cruce up kussen, olt und iunc, dat wille wi also hebben, und des mach och nicht min wesen.	Грамота гласит: Однажды вечером случилось, что немцы должны были с Готского двора своих слуг привести на двор ее. Петра. Когда они пришли обратно на княжеский двор между деревянной церковью и гридницей, тогда русские заметили немцев, которые пили в гриднице, и побежали туда, и побили немцев, и ранили из них четырех человек. Немцы же защищались и убили одного русского насмерть, и ранили трех. Утром русские пришли толпой, вооруженные, ко двору и рубили ограду и ворота, и порубили также клети сверху и снизу, и взяли, что они нашли внутри. Это должно быть урегулировано таким образом, чтобы было совершено крестоцелование за убитого и раненых, и чтобы были скреплены печатью грамоты в том, что с их стороны не будет больше никакого мщения, ни со стороны русских, ни со стороны немцев. Когда тысяцкий выслушал эту грамоту, тогда немцы тотчас сказали: Тысяцкий, давай, мы поцелуем крест на этой грамоте, так как грамота кажется ведь нам справедливой, так как вашу грамоту для нас тяжело целовать, так как она нам делает большую несправедливость. Тогда тысяцкий разгневался на немцев, которые были посланы к нему с грамотой, и говорил, что грамота им не нужна, они говорят недоброе слово, что они были бы довольны, если бы они молчали. На этом все остановилось, пока тысяцкий не изложил грамоту немцев посаднику и господам Новгорода. Тогда они послали тех же посланников к немцам, которых они также посылали ранее, и говорили так, как говорил тысяцкий: грамота, [278] которую вы читали перед тысяцким, им не нужна. Великий Новгород разгневан на вас, так как на грамоте, которую мы вам вчера зачитали, все немцы должны поцеловать крест, стар и млад, мы хотим, чтобы это обстояло так, и не меньше того.
Hir kusten de Duschen dat cruce up, bi dwange. Dama geven de Nogarden ere hundert stucke quid. Mer dat kostede uns XX stucke, de wi vorloveden solken heren van Nogarden, und och den roperen bi der heren rade, den wi lovede lovet hadden. Hima, do desse dinc tomale geendeget weren mit den Ruscen, do gengen de sakwolden, de in vlocke und in verde wesen hadden, tosamende, und vorliketen sik mit minne mit demegegen, de den Ruscen utgegeven wart, na siner egenen bekantnisse und na tuge, und na den wartekene, dat an eme vonden wart, aldusdane wis, wente he bekant hadde in einer meinen stevenen up genade. Und sprak och, he ne vermochte nicht mer wenne XV stucke silvers, de wolde he dar to geven, und bat, dat men ene quid lete. Aldus beden sine vrent och vor ene, de he in sine achte kom hadde. Desse bede nemen degene, de in vlocke und in verde wesen hadden, und leten ene leddich und los, und nemen dat ander gelt up sich to sa-mende. Hima leten de sakwolden uppe VII man, we se it likeden, dat wolden Steden laten, bi L marken silvers. Des gengen de VII man, de se gekoren hadden tosamende, und satten malken na ere samwittegeit, also se eren eit dar to don wolden. To den ersten setten se ij Duschen, de utlepen van den andern Duschen und makeden den kif, an ere kumpenie dank, einen iuwelken uppe XI stucke silvers; den dat beir tohorde, der weren iij, de worden sat to IX stucken; de mitten swerden sat to V stucken, [279] XV soltnicken min; de dar mit cnopelen mede weren, de worden to iij stucke silvers gesat, viij soltnicken min. De summe der slachtinge was C stucke silvers und LXXX. Aldus sit desse sake endeget, also hir vore bescriven steit. Dit hebbe wi dar umme dan und scriven, dat gi proven, wo wi bi rechte sin to Nogarden mit den Ruscen. Dit schach allet na der gehort unses Heren M°CCC°XXXI°, in vigilia beati Martini episcopi.	Тут немцы поцеловали крест, по принуждению. После этого новгородцы отсчитали свои сто гривен. Еще нам это стоило 20 гривен, которые мы обещали тем господам Новгорода, а также служителям [биричам?] при совете господ, которым мы дали обещания. Затем, когда об этом было окончательно договорено с русскими, тогда тяжущиеся, которые были участниками насильственного действия, пошли вместе и примирились с любовью с тем, который был выдан русским, на основании его собственного признания, и свидетельств, и признака, который на нем был обнаружен, таким образом, что он признался на общем собрании ради помилования. И говорил он, что он не может [выплатить] больше 15 гривен серебра, которые он хочет тут заплатить, и попросил, чтобы его отпустили. Таким же образом просили и его друзья за него, которых он избрал в связи с тем, что он был объявлен вне закона. Они просили взять людей, которые были участниками насильственных действий, и освободить их, и чтобы они (русские. — П. Л.) взяли себе эти другие [дополнительные] деньги вместе [с уже выплаченными]. Затем истцы позволили [русским выдать] 7 человек, на кого они в этом отношении согласятся, при [выплате] 50 марок серебром. Тогда пошли 7 человек, которых они совместно избрали, и установили каждый в соответствии со своей совестью, в соответствии с клятвой, которую они дали. Сначала они определили, [279] чтобы 2 немца, которые убежали от остальных немцев и устроили ссору, с согласия их товарищества, заплатили каждый по 11 гривен серебра; тех, кого возбудило пиво, которых было 3, им было определено 9 гривен, тех, кто [был] с мечами, — 5 гривен, на 15 золотников меньше, тем, кто там был с дубинами, было определено 3 гривен серебра, на 8 золотников меньше. Плата за убийство составила 180 гривен серебра. Таким образом было решено это дело так, как здесь выше записано. Это мы сделали и написали для того, чтобы вы судили, как у нас на самом деле обстоит дело с русскими в Новгороде. Это все произошло от Рождества нашего Господа в 1331 г., накануне дня блаженного епископа Мартина.

В этом тексте содержится много разнообразных сведений о новгородских политических институтах и должностных лицах. Меня же будут интересовать два основных (и взаимосвязанных) аспекта: вече (dinc) и загадочные ”300 золотых поясов” (ССС guldene gordele).

Историография вопроса вполне адекватно изложена в относительно недавней статье Е. И. Чебановой, специально посвященной проблеме и имеющей в основном как раз историографический характер (хотя, как будет говориться ниже, в ней высказан ряд ценных замечаний и собственно по проблеме) ⁶. Поэтому здесь Целесообразно ограничиться кратким обзором существующих точек зрения.

Ошибочная интерпретация ”300 золотых поясов” в переводе А. Чумикова была отвергнута очень быстро: еще до его выхода А. И. Никитский понимал их как ”совет бояр” и отождествлял с также встречающимся в этом документе ”советом господ” (der [280] heren rad) ⁷. Позже А. И. Никитский изменил, правда, свое мнение и стал считать ”золотые пояса” ”знатнейшими] купц[ами]”. ⁸М. Бережков называл ССС guldene gordele тремястами золотыми кушаками и думал, что это были бояре ⁹. В. О. Ключевский, напротив, считал ”золотых поясов” не членами совета господ, а руководящим элементом веча, представлявшим собой ”всю совокупность новгородских властей, присутствовавших на вече”. В то же время ”золотые пояса”, по его мнению, не были членами ”совета господ”. Число 300 историк полагал условным, ”приблизительно определявшим количество всех местных и общих городских властей” ¹⁰. Аргументация В. О. Ключевского строилась на анализе требований, которые выдвигали разные органы власти в Новгороде немцам, что стало впоследствии общепринятым при изучении этого документа.

Долгое время никаких новаций в исследовании сюжета не было, причиной чего, несомненно, было незнание большинством советских историков (в отличие от их дореволюционных предшественников, учившихся в классических гимназиях) иностранных языков, что делало невозможным самостоятельную интерпретацию ганзейских документов. Однако в начале 70-х годов XX в. совершенно новое истолкование предложил В. Л. Янин. Не анализируя сам источник (оригинальный текст которого он себе представлял, по-видимому, не вполне точно ¹¹), ученый на основании археологических данных пришел к выводу о том, что, во-первых, ”совет господ” никак не мог насчитывать в Новгороде более нескольких десятков человек, во-вторых, количество [281] вечников было очень ограниченным (не более 300-400 человек): именно столько человек могло разместиться сидя на небольшом пространстве к западу от Николо-Дворищенского собора, которое В. Л. Янин по ряду оснований считал новгородской вечевой площадью. ”300 золотых поясо” вроде бы идеально соответствуют 300-400 вечникам, поэтому В. Л. Янин предложил ”золотые пояса” и вече отождествить ¹².

Решительной критике эту гипотезу В. Л. Янина подверг датский ученый К. Расмуссен. Он исходил из показаний самого документа и сделал вывод, что ”300 золотых поясов” нельзя отождествлять ни с ”советом господ”, ни с вечем. Вече в источнике совершенно определенно называется dine и помещается там, куда его обычно помещают русские летописи — на княжеский (Ярославов) двор (uppe des koniges hove): «Нет никаких оснований думать, что они называли вече то dine, то ССС guldene gordele. Поскольку, по мнению К. Расмуссена, требования ”золотых поясов” не совпадают с требованием веча к немцам, то неверным оказывается и предположение В. О. Ключевского о ”поясах” как о части веча. Сам К. Расмуссен предложил новое понимание ССС guldene gordele не как ”300 золотых поясов”, а как ”три сотни с золотыми поясами”, предлагая видеть в них трех старост от житьих людей, ”которые вместе с тысяцким были судьями при Иванском сто”» ¹³.

В 1999 г. появилась статья молодой исследовательницы Е. И. Чебановой, в которой она подметила некоторые слабые места гипотез В. Л. Янина и К. Расмуссена. В частности, она убедительно показала, что чтение, предлагаемое последним, неудачно по чисто грамматическим основаниям. Е. И. Чебанова полагает, что ”300 золотых поясов” «тесно связаны как с вечем, так и с посадником и с ”новгородскими господами”» ¹⁴. Сказать более конкретно, кем были эти ”золотые пояса”, она затрудняется. Наконец, в недавно опубликованной работе, посвященной главным образом лингвистическим аспектам темы, немецкая специалистка по нижненемецкому языку Ирмтрауд Рёслер предполагает [282] (но безо всякого обоснования и подробного обсуждения), что это могли быть новгородские бояре ¹⁵.

Таким образом, вопрос о соотношении веча и ”300 золотых поясов” остается открытым.

Сформулирую теперь в виде тезисов мои собственные наблюдения над текстом этого документа, относящиеся исключительно к этому вопросу.

Есть ли какие-то основания, опираясь на данный текст, отождествлять вече и ”300 золотых поясов”? Полагаю, что здесь был прав К. Расмуссен, и таких оснований нет. И главными аргументами тут служат следующие два обстоятельства.

Во-первых, характер действий вечников — попытка стихийной расправы с тем, кого вече считало преступниками, вряд ли может свидетельствовать в пользу элитарного его состава. Более того, разгром немецкого двора, на что уже обращал внимание А. И. Никитский ¹⁶, был впоследствии охарактеризован самими же новгородскими властями в проекте составленной ими грамоты как ”набег без новгородского слова на немецкий двор” (sunder der Nogarder wort), инициатором которого был ”безрассудный русский народ” (dorichteges volkes van Ruscen). Здесь противопоставляется ”новгородское слово” действиям ”безрассудного русского народа”, в которых отчетливо просматривается хорошо известный в Древней Руси способ вершить правосудие — ”поток и разграбление”. Трудно себе представить, что ”без новгородского слова” громили немецкий двор принадлежавшие к элите (кем бы конкретно они ни были!) ”золотые пояса”.

Ход событий в этом конфликте напоминает хорошо известные по новгородскому летописанию ситуации, в которых действовали разные слои местного общества. И действия ”безрассудного народа” живо напоминают действия черных людей. Так, в 6850 (1343 ¹⁷) г. после того, как в Новгороде стало известно о гибели в Заволочье боярина Луки Варфоломеевича, начались волнения среди черных людей: «Въсташа чорныи люди на Ондр?шка, на Федора на посадника Данилова, а ркуци, яко г? заслаша на Луку [283] убити; и пограбиша ихъ домы и села... И в то время прииха Онцифоръ (Лукинич, сын Луки Варфоломеевича. — П.Л.), би чоломъ Новуграду на Федора и на Ондр?шка, и он? приихаша и ркоша: ”не думал? есме на брата своего на Луку, что его убити, ни засылати на его”. И Онцифоръ с Матф?емъ (Матфей Варфоломеевич Козка. — П.Л.) созвони в?це у свят?й Соф?и, а Федоръ и Ондр?шко другое созвониша на Ярославли двор?. И посла Онцифоръ с Матф?емъ владыку на в?це и, не дождавше владыц? с того в?ца, и удариша на Ярослаль дворъ, и яша ту Матф?я Козку и сына его Игната, и всадиша въ церковь, а Онцифоръ уб?жа съ своими пособникы; то же бысть в утр?, а по об?д? досп?ша всь город, сия страна соб?, а сиа соб?; и владыка Василии с нам?стником Борисом доконцаша миръ межи ими; и възвеличанъ бысть крестъ, а диаволъ посрамленъ бысть» ¹⁸. Любопытно, что здесь фигурирует Матфей Козка, несомненно, тот же самый, что упоминается в немецком документе как посол от веча, а потом — от посадника.

Движение тут начинают ”черные люди”, потом собираются два противостоящих друг другу вечевых собрания, потом (вероятно, также на вече) происходит примирение. Точно так же заметно, как изначально народное движение берут под контроль представители элиты и, с одной стороны, используют его, чтобы расправиться с политическими противниками, с другой, — вводят его в относительно безопасные рамки и постепенно восстанавливают стабильность, используя традиционные способы политической коммуникации.

Черные люди не были при этом просто объектом манипуляции, из другого летописного сообщения мы видим, что они обладали определенным политическим весом и просто так навязать им свою волю новгородская элита не могла. Это хорошо видно из сообщения НПЛ примерно того же времени — под 6848 (1340 ¹⁹) г. — о волнениях в Торжке, начавшихся в связи со сбором Симеоном Гордым ордынской дани. Новоторжцы обратились за помощью к Новгороду, но она не пришла: ”И посылаху в Новъгород ис Торжьку, что быша новгородц? вс?ли на кон? в Торжокъ; и не восхот?ша чернь. Посем же вид?вше новоторжци, даждь не прибудет из Новаграда рати, въсташа чернь на бояръ” ²⁰. Чернь здесь упоминается дважды, в первом случае речь идет о черни [284] новгородской, во втором — новоторжской, нас интересует первое упоминание. Совершенно очевидно, что даже если ссылку на нежелание черни участвовать в походе рассматривать как уловку, то ясно, что такой довод мог оцениваться как весьма серьезный и не вызывать удивления, т.е. чернь действительно имела возможность уклониться от участия в военных действиях, если считала их для себя нежелательными.

Это вроде бы не имеет прямого отношения к вечу: в летописи прямо не говорится об участии черных людей в вече, а ”безрассудный народ” немецкого документа, о котором ясно сказано, что он пришел громить немцев ”с веча” (ut deme dinge), четко в социальном отношении не определен. Более того, нет оснований считать, что вечники были исключительно представителями низших слоев новгородского общества: в другом месте они названы ”всеми новгородцами” (de meinen Naugarder).

Однако несомненный факт участия черных людей в вечевых собрания подтверждается еще одним документальным свидетельством, правда, существенно более поздним и относящимся не к Новгороду, а к Пскову. Речь идет об обнаруженном М. М. Кромом в петербургской части бывшего Радзивилловского архива списке расспросных ”речей” беглецов из Пскова в Великое княжество Литовское, датирующемся сентябрем 1534 г. Беглые псковичи, некие дьяк Родивон, Гриша и Тонкий, показали, что к моменту их бегства детей боярских во Пскове ”зостало толко сорок голов, а болши тых нияких людей во Пскове нет, кроме купцов, который з Москвы приведены, а чорных людей-пскович. Ино деи тыи люди чорныи часто ся сходят у вечо, чого ж им намесники и дьяки боронят и на торгу кликати кажуть, жебы ся у вечо не сходили, бо не ведают, што думают” ²¹.

Из этого краткого сообщения следует, прежде всего, что вече в Пскове было настолько обыденным явлением, что и после утраты независимости псковичи продолжали собираться на вечевые собрания. И самое главное: этот документ убедительно и безусловно доказывает, что даже в XVI в. в вече участвовали и притом весьма активно, не только представители элиты, ”феодалы”, знать и т.д., но и рядовые горожане. Более того, в условиях, когда собственного элитного слоя в Пскове после присоединения к Москве не осталось, черные люди-псковичи стали практически [285] единственными участниками вечевых собраний, которые, с их точки зрения (но, конечно, вразрез с позицией московских властей), видимо, сохраняли легитимность. Принимая во внимание многочисленные летописные данные о политической активности черных людей в Новгороде, их упоминания в качестве участников ”веча на Ярославле дворе” в грамотах, наконец, сведения о ”безрассудном народе” — участнике веча и вечевой расправы — немецкого документа 1331 г., надо полагать, что и в новгородском вече черные люди были представлены. Важно и следующее обстоятельство: несмотря на то, что в проекте крестоцеловальной грамоты, предложенном новгородскими послами, действия вечников, разграбивших немецкий двор, формально осуждаются, фактически они легитимизируются: имущество немцам не возвращается, более того, последним запрещается не только этого требовать, но даже и думать об этом. Тут, как кажется, нельзя видеть ничего другого, кроме стремления новгородской элиты сохранить популярность среди основной массы свободных новгородцев.

Все это решительным образом подрывает гипотезы, отождествляющие вечников и ”300 золотых поясов”.

Во-вторых, обращает на себя внимание то обстоятельство, что посол от ”золотых поясов” Борис, сын Сильвестра, не упоминается не только как посол от ”господ” (это уже отмечал В. О. Ключевский ²²), но и как посол от веча. В роли последних выступают:

а) Сначала Филипп и староста Сидор, а также ”другие русские с ними”, среди которых называется некто Терентий. В 1338 г. в переговорах с немецкими купцами участвовали два Филиппа, один представлял великого князя, другой — новгородцев. В 1342 г. договорную грамоту с немцами о торговле воском ”докончал” наряду с другими с новгородской стороны купеческий староста Сидор, и представлял он ”всех новгородских купцов” (Aldus hevet geendighet... de olderman Cider der koplude unde de meynen coplude to Nougarden) ²³. Под 6841 (1333) и 6848 (1340 ²⁴) гг. в НПЛ упоминается Терентий Данилович именно как новгородский посол ²⁵, причем в одном случае он действует вместе с Матфеем Варфоломеевичем Козкой. Полной уверенности, что это одни и те же лица, однако, нет. В Новгороде в то время могли одновременно [286] действовать разные Филиппы, Сидоры и Терентии. Если же это отождествление верно, то у нас в распоряжении прямое свидетельство об активном участии в вече купеческого старосты — еще один аргумент против гипотезы о его чисто боярском составе.

б) Затем: Матфей ”Козекен”, Сильвестр, староста Олферий. Кто такие двое последних, неизвестно. Под 6847 (1339) ²⁶ г. в НПЛ мл. упоминается как посол Новгорода к Ивану Калите Селивестр Волошевич ²⁷, но относительно его возможной идентификации с Сильвестром нашего документа нужно сказать то же самое, что выше было сказано о Филиппах, Сидорах и Терентиях. Матфей ”Козекен” — это Матфей Варфоломеевич Козка, скорее всего, сын посадника Варфоломея, сам занявший пост посадника в 1332/3 г. ²⁸Впоследствии эти трое представляют уже посадника, вече при этом не упоминается. Таким образом, вечевые послы (по крайней мере, второго веча) и послы посадника оказываются теми же самыми людьми. Все это может свидетельствовать только о том, что посадник заменяет собой вече, иными словами, вече, которое не может функционировать постоянно, а собирается время от времени для обсуждения и решения какого-то конкретного вопроса, делегирует именно посаднику свои полномочия. С ”золотыми поясами” ситуация другая. Их представляет совсем другой человек, не упоминающийся более нигде. Характер его требований, как уже отмечал К. Расмуссен, все-таки несколько иной, чем у представителей веча; действует он фактически одновременно с послами посадника.

Кто же такие ”золотые пояса”? Остроумный выход из положения, предложенный датским ученым (представители сотен), к сожалению, не находит подтверждений, так как, по справедливому замечанию Е. И. Чебановой, выражение den dren hundert guldenen gordelen означает именно ”тремстам золотым поясам”, а не ”трем сотням с золотыми поясами”. Предложение видеть в них то же, что и ”совет господ”, также сталкивается с серьезными проблемами. Помимо того, о чем писал В. Л. Янин, не очень понятно, что такое вообще этот ”совет господ”. Как таковой (der heren rad) он, как и ”золотые пояса”, упоминается только в этом документе, хотя сам термин ”совет” (rad) применительно к новгородским властным структурам в ганзейских документах встречается. Например, в [287] документе 1337 г. решение новгородского веча характеризуется так: Grote Nogarden is des to rade worden (”Великий Новгород решил”) ²⁹. Русские источники такого органа власти не знают. Е. И. Чебановой и — в более радикальной форме — шведским историком Ю. Гранбергом были высказаны скептические суждения относительно реальности существования такого органа власти, как ”совет господ”, в Новгороде вообще ³⁰. С одной стороны, наличие у этого ”совета господ” ”служителей”/”глашатаев” (горегеп, биричей?) заставляет думать о том, что это не могла быть просто фикция, с другой, — обращает на себя внимание тот факт, что ”совет господ”, как и ”300 золотых поясов”, фигурирует только в изложении событий, в проекте русской грамоты — официальном документе, который должен был быть скреплен крестоцелованием, они не упоминаются, что было бы крайне странным, если бы это были настоящие, постоянно функционирующие органы власти. В грамоте последовательно упоминаются вече, новгородцы как политическая общность, наместник, посадник, тысяцкий, послы.

Вопрос о ”совете господ” заслуживает отдельного рассмотрения ³¹, но о том, что ”300 золотых поясов” органом власти не были, можно сказать вполне определенно. Таким образом, приходится искать другое объяснение. Конечно, это в известной степени область гаданий. ССС guldene gordele — это гапакс данного источника. Мы знаем, во-первых, что это были представители элиты (у кого еще могли быть золотые пояса? ³²), во-вторых, что [288] каким-то определенным политическим институтом они не являлись, в-третьих, что их представлял посол, который более ни в каком контексте не упоминается, и удовлетворения интересов которого другие контрагенты немцев не требуют, в-четвертых, это были люди влиятельные, от них, как мы узнаем из того же документа, зависела судьба двух немцев: Конрада и Германа.

Все это вместе приводит к заключению о том, что 300 золотых поясов — это какая-то группа элиты, а, может быть, как уже предполагал А. И. Никитский, и боярская элита в целом. Подтверждение такой гипотезе находим у шведского историографа XVII в. Юхана Видекинда, автора известного сочинения о ”шведско-московитской” войне. В историческом экскурсе о Новгороде он рассказывает о его присоединении к Москве: ”Взяв город, государь (Иван III. — П. Л.) предал казни 300 знатнейших горожан, конфисковал их имущество, а с остальных взыскал четверть имущества” ³³. Информация, несомненно, ложная (о массовых казнях новгородцев при Иване III ничего не известно, возможно, здесь произошла контаминация с походом его внука на Новгород). Но почему 300? Вероятно, потому что в Новгороде сохранялась устойчивая память о 300 наиболее могущественных и выдающихся представителях элиты. В. О. Ключевский при разборе нашего источника обращал внимание ³⁴ на известие псковского летописания о том, что после присоединения Пскова к Москве москвичи ”взяша псковичь 300 семей”. Это была псковская элита, противопоставленная ”молодшим людям”, в ее состав входили псковские посадники, бояре и купцы ³⁵. В принципе, такая цифра не должна удивлять: как бы ни оценивать ее реальность, мы знаем, что в другой древнерусской земле насчитывали и больше бояр. В 1211 г. ³⁶, согласно сообщению Галицко-Волынской летописи, по наущению князей Игоревичей ”избьени быша” галицкие бояре, всего ”числомъ 500, а инии разб?гошася” ³⁷.

Именно на представительство этой неформальной могущественной группировки и претендовал, очевидно, Борис Сильвестров [289] сын. Кого он представлял на самом деле, сказать сложно. В пользу его связи с правящим в то время новгородским кланом может свидетельствовать его вероятная — хотя и не обязательная — родственная связь с послом от веча Сильвестром, а также то, что он апеллирует к тому же списку 50 немцев, требовать выдачи которых было решено на вече, и на который ссылалась представлявшая вече вторая группа послов (в нее входил и его возможный отец). Не исключено, что он мог представлять одну из групп новгородской знати, не принадлежавшую к господствовавшему тогда клану, представленному посадником Варфоломеем, Матфеем Козкой, возможно, Терентием и др. и связанному с Неревским концом ³⁸. Представителем одного из таких кланов был, вероятно, сын посадника Семёна Яков, которого немцы вынуждены были одарить фиолетовым платьем. Это мог быть только сын посадника Семёна Климовича, связанного с Прусской улицей ³⁹. Вместе с ним такой же подарок получил Захария Phyfilate (Феофилактович?), а в Лавочной книге 1583 г., Фефилатьевы названы былыми жителями Людина и Загородского концов, что позволило В. Л. Янину отнести действовавшего во второй половине XV в. посадника Захарию Фефилатовича (полного тезку нашего героя!) к ”прусско-плотницкому боярству” ⁴⁰. Эти двое также ведут переговоры с немцами, но не выступают как послы от веча, представители Славенского конца вообще не упомянуты (Борис Сильвестров сын вполне мог быть и им).

Об остроте внутриполитической борьбы в Новгороде в это время свидетельствует летописная статья за следующий 6840 (1332/1333) г. ⁴¹, из которой ясно следует, что за это время на посту посадника сменились четыре человека, а в уже упоминавшейся статье за 1343 г. ясно говорится о том, как это борьба вылилась в прямое противостояние. В такой нестабильной ситуации представители не распоряжавшихся в то время посадничеством кланов (той же Прусской улицы или Славенского конца), могущественные, но в то же время не имевшие четких полномочий от определенного органа власти, могли стремиться также воспользоваться [290] ситуацией и получить свою долю. На вопрос немцев, кого он представляет, их посол мог, в принципе, ответить, что он делегирован ”всеми новгородцами” (но это было невозможно, так как немцы уже имели дела с послами от веча, и в их роли выступили другие люди), либо апеллировать к могущественным силам, которые за ними стоят вообще, — в этой роли и выступили вызвавшие столько историографической полемики ”300 золотых поясов”.

В любом случае, ”300 золотых поясов” принадлежат, судя по всему, в большей степени к сфере политической риторики, чем к сфере реальной политической практики. Это предположение подкрепляется данными близкого по хронологии источника — датирующегося предположительно 1337 г. дефектного фрагмента сообщения немецких купцов о притеснениях, чинимых им русскими в Новгороде. Текст по содержанию очень похож на рассмотренный выше: там также идет речь о столкновениях немцев с новгородцами, также фигурируют разные органы власти и должностные лица Великого Новгорода (в том числе неоднократно упоминается вече — ”dine”), также повествование вращается вокруг тяжбы о том, кто, сколько, кому должен заплатить за нанесенный ущерб. ”Золотых поясов” там, как и во всех прочих источниках, нет; зато там к новгородской элите применяется другой термин — ”de wisesten” (”мудрейшие”). Новгородские ”мудрейшие” упоминаются в документе 1337 г. в следующем контексте. После того, как представители новгородской ганзейской конторы вернулись из Ревеля, Дерпта и других городов, куда они ездили для того, чтобы донести до сведения партнеров требования новгородцев, они ”были приглашены [предстать] перед мудрейшими на вече и объявили о своем посольстве...” (worden geladen vor de wisesten in dat dine und openbareden ere bodeschop) ⁴². Из этого упоминания становится ясно, что ”мудрейшие” — это элита новгородского общества, распоряжавшаяся на вече. Очень вероятно, что этот эпитет соответствует древнерусскому ”вячшие”/”стар ^,?ишие” — понятиям, широко применявшимся к новгородской верхушке в XIII-XIV вв. В то же время, как и применительно к документу 1331 г., нет оснований считать, что в 1337 г. wisesten — это все вечники. Так, послы, пришедшие к немцам с веча (ut deme dinge), заявляют, что новые, более мягкие, условия примирения выдвигает Великий Новгород (Grote Novgorod hevet sich enbarmet [291] over iu...) ⁴³, т.е. ”Великий Новгород” в данном случае выступает как синоним веча.

В документе 1331 г. не упоминаются wisesten, в документе 1337 г. — ССС guldene gordele. Ничто, думается, не мешает отождествить оба понятия и прийти к выводу о том, что так мог обозначаться высший социальный слой Великого Новгорода, прежде всего, боярство — слой, который управлял Новгородом, выделял из себя главных должностных лиц, главенствовал на вече. Тем не менее, нет оснований отождествлять его ни с вечем как таковым, состав которого был более широким, ни с каким либо конкретным органом власти или какой-либо конкретной социально-политической структурой Великого Новгорода.

Комментарии

1. Napiersky К. Е. Russisch-livlandische Urkunden (= Русско-ливонские акты, собранные К. Е. Напьерским). СПб., 1868. С. 55-61.

2. Liv-, Est- und Curlandisches Urkundenbuch nebst Regesten / Hrsg. von F.G. von Bunge. Riga, 1873. Bd. VI, N 3077. Sp. 491-499.

3. Hansisches Urkundenbuch / Bearb. von K. Hohlbaum. Halle, 1879. Bd. II. S. 222-227.

4. Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1893 г. М., 1893. Кн. I (164). Смесь. С. 1-8.

5. В переводе новгородские денежные единицы передаются как ”гривны”, хотя тогда новгородский рубль уже существовал. (См.: Кучкин В. А. Рубль и его фракции по документальным данным XIV — 1-й трети XVI вв. // Поволжье в Средние века: Тез. докл. Всероссийской научной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения Г. А. Федорова-Давыдова. М., 2001. С. 141-147.)

6. Чебанова Е. И. ”300 золотых поясов”: проблемы интерпретации термина // Проблемы социального и гуманитарного знания: Сб. научных работ. СПб., 1999. Вып. I. С. 169-179.

7. Никитский А. И. Правительственный совет в Новгороде // Журнал Министерства народного просвещения. 1869. Окт. С. 300-301.

8. Он же. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 95.

9. Бережков М. О торговле с Ганзой до конца XV века. СПб., 1879. (Записки Историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. Ч. 3). С. 250.

10. Ключевский В. О. Боярская Дума древней Руси. М., 1909. С. 545-547.

11. В. Л. Янин, например, считает, что в документе 1331 г. говорится о посадничестве Варфоломея Юрьевича, названного в нем Олферием (см.: Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 253), тогда как в действительности посадник там по имени не назван, а Олферий упоминается как староста (olderman) и выступает он в качестве посла, что было бы немыслимо для посадника. Имя Олферий происходит от греческого ’?????????? и не имеет ничего общего с именем Варфоломей (см.: Унбегаун Б. О. Русские фамилии. М., 1989. С. 46). 8 декабря 1331 г. Варфоломей действительно упоминается как посадник (ПСРЛ. Т. III. С. 344) и он, вероятнее всего, занимал этот пост и 10 ноября того же года, но к старосте Олферию он никакого отношения не имеет.

12. Янин В. Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики // История СССР. 1970. № 1. С. 50; Янин В. Л., Алешковский М. Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 58.

13. Расмуссен К. ”300 золотых поясов” древнего Новгорода // Scandoslavica. Copenhagen, 1979. Т. 25. С. 95-100.

14. Чебанова Е. И. Указ. соч. С. 177-178, 181.

15. Rosier I. De schelinghe tuschen den duschen vnde den Ruscen to Naugarden. Ein Bericht aus dem Jahre 1331: Textgestalt und Sprache // Deutsche Sprache in Europa. Geschichte und Gegenwart. Festschrift fur Ilpo Tapani Piirainen zum 60. Geburtstag / Hrsg. von J. Meier und A. Ziegler. Wien, 2001. S. 57, 60.

16. Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 43.

17. О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 297.

18. ПСРЛ. Т. III. С. 356.

19. О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология... С. 296.

20. Там же. С. 352-353.

21. Памятники истории Восточной Европы: Источники XV-XVII вв. М.; Варшава, 2002. Т. VI: Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки: Первая половина XVI в. С. 115.

22. Ключевский В. О. Указ. соч. С. 546.

23. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С. Н. Валка. М.; Л., 1949. С. 71,73.

24. О датах см.: Бережков Н. Г. Хронология... С. 292-293.

25. ПСРЛ. Т. III. С. 345, 352.

26. См.: Бережков Н, Г. Хронология... С. 293.

27. Там же. С. 350.

28. Там же. С. 345.

29. LECUB. Bd. VI, N 2807. Sp. 113.

30. Чебанова Е. И. Указ. соч. С. 181-182 (предполагает, что ганзейские купцы могли перенести обозначение своих городских учреждений — ”советов” — на новгородские); Гранберг Ю. Совет господ Новгорода в немецких источниках // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М., 2000 (исходя из синтаксиса фразы bi der heren rade, он, опираясь на консультацию Е. Р. Сквайре, приходит к выводу, что это был не постоянно действующий, а однократный, срочно собранный совет).

31. Возможно, вернее говорить не о ”совете господ”, а о ”господах Новгорода”, которые упоминаются в ряде ганзейских документов XV в. и под которыми понимались архиепископ, посадник, тысяцкий и старосты пяти концов (см.: Клейненберг И. Э. Известия о новгородском вече первой четверти XV века в ганзейских источниках // История СССР. 1978. № 6. С. 172-173). ”Совет господ” (der heren rad), как и предполагал Ю. Гранберг, скорее всего, был не названием органа власти, а наименованием совещаний этих ”новгородских господ”.

32. В XIV-XV вв. золотые пояса завещают московские князья в духовных грамотах; широко известна роль, которую сыграл спор о золотом поясе во время междоусобной войны в Московском княжестве в XV в. (см.: Мурашёва В. В. Древнерусские ременные наборные украшения (Х-ХШ вв.). М., 2000. С. 79-80).

33. Видекинд Ю. История шведско-московитской войны XVII века. М., 2000. С. 500.

34. Ключевский В. О. Указ. соч. С. 546-547.

35. ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. С. 95.

36. О дате см.: Грушевський М. С. Хронольоiя подiй Галицько-Волиньскоi лiтописи // Записки наукового товариства iмени Шевченка. Львiв, 1901. Т. XLI, Кн. 3. С. 11-12.

37. ПСРЛ. Т. И. Стб. 723-724.

38. См. об этом: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина (историко-генеалогическое исследование). М., 1981. С. 44-46; Он же. Новгородские посадники. С. 253-262.

39. См. об этом: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 242, 278.

40. Там же. С. 401-402.

41. ПСРЛ. Т. III. С. 344-345. О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология... С. 294.

42. LECUB. Bd. VI, N 2807. Sp. 113.

43. Ibid. Sp. 112.

(пер. П. В. Лукина)
Текст воспроизведен по изданию: "300 золотых поясов" и вече. Немецкий документ 1331 года о политическом строе Великого Новгорода // Средние века, Вып. 71 (3-4). 2010