№ 129. Рапорт князя Прозоровского — графу Румянцову-Задунайскому.
26-го января 1777 г. № 3. Перекоп.
Г. генерал-маиор Борзов рапортовал мне, что живущий в околичности Ениколя Галим-Гирей-султан приказывал чрез конфидента его г. Борзова словесно просить: на случай имеющего иногда и к нему быть от Девлет-Гирей-хана повеления о всеобщем вооружении татар и дабы чрез то состоящие под его начальством не малое число деревень возмущены не были, то чтобы на защищение его и дому о присылке до трех сот человек пехоты, уверяя, что способом того присланные к нему принуждены будут страха ради, как его, так и подчиненных с покоем оставить. Я на оное писал, ваше сиятельство, к нему генерал-маиору, что по настоящей в том в свое время надобности, отряд сей сделать он может, только с тем, что к лучшему удостоверению, а паче и [281] к оправданию нашему присоветывал бы тому султану, чтобы он прислал к нему прежде письменное о сем требование сказав в оном причину, что хан заставляет их быть вооруженными к драке противу нас, а он напротив того, сохраняя трактатные с Российскою Империею обязательства, а потому стараясь предохранить и подвластные ему татарские селения от такового по ханским повелениям возмущения и будучи в дружественном противу нас расположении, просит его генерал-маиора о снабжении его упомянутою небольшою командою. По получении какового письма, учиненный отряд не может кажется, ваше сиятельство, противным быть в рассуждении, что таковые сохраняющие трактатные с нами обязательства должны от нас и защиту иметь.
Вчера каковые я получил чрез него г. генерал-маиора Борзова присланные к нему письма, оные у сего вашему сиятельству препровождать честь имею, и именно: под № 1 от упомянутого Галим-Гирей-султана оригинальное, а под № 2 перевод оному. А затем под № 3 оригинальное Девлет-Гирей-хана, а под № 4 перевод оному. Под № 5 оригинальное от общества крымского, а под № 6 перевод оному. Под № 7 оригинальное, а под № 8 перевод письма от всего крымского общества к Шагин-Гирей-султану, присланное к нему г. Борзову только для пересылки и наполненное, как ваше сиятельство изволите усмотреть, развращенным выражением, но не инако, как мне мнится, из угождения только хану и по его их наущению. На что все каковым я снабдил генерал-маиора предписанием, с оного здесь под № 9 копию подношу. По которому что принадлежит до упоминания там межь прочим о невозможности в отряде теперь бота к Ачуеву, то сие предписывал я ваше сиятельство ему г. Борзову, по получении последней от 2-го января депеши бригадира Бринка, в рассуждении занятия уже Шагин-Гирей-ханом оной крепости Ачуева, и чтоб как для коммуникации, так особливо дабы появлением в том крае такового от флотилии нашей судна, можно было [282] лучше иногда привесть во внимание жителей тамошних и скорее наклонности в них чрез то к новоизбранному хану произвесть.
Впрочем под № 10 прилагаю у сего вашему сиятельству оригинальное ко мне письмо крымского общества недавно полученное, а под № 11 перевод оному. Под № же 12 мое ответное к ним на апробацию подношу.
Письмо Галим-Гирей-султана — генерал-маиору Борзову.
(Приложение № 2).
Я чрез переводчика дружеское мое письмо к вам послал, по получении которого содержание можете понять, что я здесь с мурзою, вашим приятелем, посоветовав заблагорассудили дабы вы одно судно отправили от себя и велели стать на якоре на переправе против деревни Такыл (Таклы?), с тем чтобы оное судно стоявши там как из Тамани, так и Бахчисарая проезжающим людям пропуску не чинило. Кроме же того надлежит с четыре или пять судов отрядить с тем, чтобы оные пришедши к устью мыса называемой Чошки, против Тамани, объякорившись стояли. Такожь два или три судна определя отправили под крепость Темрюкскую с тем, чтобы и оне тамо явившись на якорях стали, в чем Шагин-Гирей-султану весьма великая помощь моглаб воспоследовать; я вам приятель сие заблагорассудил (а впрочем как вы рассудите). Чтожь касается до отправления судна на переправу Такыл, то как наискорее рачение свое приложа, имейте отправить, ибо хан в Таманскую сторону своими ложньши словами людей посылая, как в Тамане, так и в Таманском острове свои плевелы между народом рассевает и оными тамошний народ уверяет потому-то и надлежит, чтоб как с той стороны, так и с Таманской никому пропуску не было и когда то учините весьма хорошо быть моглоб. Касательно же до того, что я вам, моему приятелю, чрез еникольского жителя армянина Аведина дал знать, что мне е двести или триста военно-служащих [283] человек, когда потребую, тоб присланы были ко мне, однакожь как я ныне в оных нужды не имея, требовать не могу: а ежели жь от хана люди будут присланы и станут требовать (то чтобы), с триста человек военно-служащих при мне находилось, дабы меня ханский человек не мог понудить к высылке вооруженных людей в поход впрочем, пожелав вам всякого благополучия, остаюсь.
Письмо Девлет-Гирей-хана — генерал-маиору Борзову.
(Приложение № 4).
Ныне дружеское наше ханское письмо в том состоит, что между обеими Империями заключенная союзная дружба по прежнему крепка и ненарушима пребывает, потому с обеих сторон положенные договорные пункты должны наблюдаемы и сохраняемы быть, что в договорных пунктах ясно объявлено есть. Следственно, потому от Порты Оттоманской ко мне, вашему приятелю, от верховного визиря и шейх-ислама и рейс-эфендия прислан ко мне с письмами один татарин, называемый Асефи, такожь и при помянутом татарине от находящего при Порте Оттоманской российского резидента курьер будучи с письмом прислан, к великолепному князю Прозоровскому и еникольским генералам, искренним нашим приятелям, для объяснения о наблюдении договорных пунктов между обеими Империями с подтверждением, чтобы как нашего приятеля помянутого резидента человека, так и татарина вместе в целости обратно в сию сторону-де отправили. А как оные люди с согласия двух Империй, то вы их имеете прислать к нам, другу вашему, в силу почтения заключенных и соблюдения между обеими Империями пунктов. Чтожь касается до того, чтоб присланный от резидента человек курьером с татарином вместе к Порте Оттоманской отправлен и доставлен благополучно был, то вы в том будьте благонадежны, что я оных доставить старания своего не оставлю. Для уведомления чего сие дружеское мое письмо написав к вам послано, по [284] получении которого выразумевши вышеписанное все обстоятельство, уповаю, что вы по своему дружеству меня к забвению не предадите, в чем и благонадежен остаюсь.
Письмо крымского общества — генерал-маиору Борзову.
(Приложение № 6).
По отдании нашего почтения, дружеское наше письмо в том состоит, что мы ныне сии ваши приятели к Шагин-Гирей-султану одно письмо при своих печатях к нему послали, в том и требование наше, чтоб вы оное ему от своей стороны, в силу верной и соседственной дружбы, доставили; а оное письмо состоит от всех крымских наших приятелей старшин, дабы вы старание свое приложа ему переслали, в чем нам соседственной дружбы без сомнения одолжение сделаете, причем и благонадежны остаемся.
Письмо крымского общества — Шагин-Гирей-султану.
(Приложение № 8).
По ныне находящемуся тебе Шагин-Гирей-султану искренное наше известие в том состоит, что ты в бытность свою еще здесь нас разорил и к такой нужде привел, что мы и малые дети наши все светское бедствие и безпокойство претерпеваем, единственно чрез утверждение тобою нашей вольности, которая как солнце собою явствует, а чтобы оную утвердить, то одно только тебе мечтание является и мы совсем оной не желаем. Почему мы все признаем тебя за зложелателя себе, что само собою без сомнения явствует одним словом сказать, что ты нам не надобен, куда ты желаешь, туда и иди. Мы все обще не желаем тебя иметь и будь ты известен, что ежели ты при своем состоянии не останешься и от времени до времени будешь письма писать и людей посылать в нашу область и разными ложными своими словами превращения и возмущения делать не перестанешь, которые ты непрестанно продолжаешь; [285] ибо мы по прежнему одной вере и империи покоряемся и оной хотим в послушание и верными рабами твердо, непоколебимо В единодушно быть, а не так как ты по своей ветренности, изобретая себе место, худой конец получишь, ибо мы обще все вольности иметь ни под каким образом не желаем и ниже думаем об ней, но хотим навсегда держаться полы Порты Оттоманской, а на твою сторону никогда склониться не желаем и в силу заключенного вечного мирного трактата между двумя Империями никакого противного поступка никогда не окажем и что мы Порты Оттоманской ниже в помышлении имеем какого либо противного поступка оказать, что само собою явствует. Потому ты будь известен, что ежели об одной строчке письмо будет от тебя прислано, то хану крымскому, нашему государю, для рассмотрения будет представлено; или будет от тебя посланный человек и пойман будет нами отдан вышепомянутому хану и в пример прочим публично и всенародно без всякого сомнения повешен и казнен будет с общего нашего согласия. Итак, чтоб ты отныне впредь перестал чрез своих людей ради возмущения сюда письма присылать, чего для сии верные знаки наши написаны и к тебе посланы, по получении коих должен ты ведать, что вольность, которую ты желаешь чтоб Крым имел, то оная противна есть земному государю, которого Бог избранным и высшим над всем духовенством утвердил. Сверх же того и закону нашему оная вольность противна есть, и потому мы на твое желание никоим образом склониться не можем, ибо закону и вере нашей противно. И потому лучше за веру, закон и блаженство все жертвовать до последнего готовы, нежели нам принять вольность согласиться, того для вовсе перестань нас к сему искушать и требовать, чтоб мы на то склонились, ибо мы все не желаем быть вольными. Подлинное подписали 67 человек. [286]
Ордер князя Прозоровского — генерал маиору Борзову.
(Приложение № 9).
26-го января 1777 г.
Вашему превосходительству на рапорт от 19-го января с разными там приложениями, нахожу сказать:
Когда за покрытием льдом Еникольского пролива, так как вы означать изволите, нельзя вам повеленного мною бота к Ачуеву отправить, то следовательно тажь самая надобность повстретится и в отряжении надобных по письму Галим-Гирей-султана судов к пресечению перевозов на Таманскую сторону из Таклы; ибо оное и без того общенародному праву было б противно, в рассуждении что мы войны здесь не имеем. Но между тем мыслю я, что не худо б было, еслиб на брантвахте поставить судно противу мыса Таклы, дабы оное обозревать могло всех проезжающих, а тем самым не будут-ли иногда крымцы иметь воздержания от пересылки в ту сторону и мнить могут, что оно для перехвачивания их нарочных поставлено. А вы при спросе их можете всегда ответствовать, что оно стоит на брантвахте, как обыкновенно то бывает и что по наступлении теперь теплого времени, вы оное поставили. А притом чтоб офицер на нем был весьма исправный и разумный, который в ночное время может иногда и схватить какую лодку, о которой ведать будет не можно, только умел бы он секретно к вам переслать их так, чтоб видеть их никак было невозможно; а притом как брантвахтное судно имеет право осмотреть проходящие суда, то сие кажется по их закону морскому не будет вредно, что я на ваше известное мне проницание и отношу, и если вы найдете, что сие принести может полезность, то несомненно я надеюсь, что ваше превосходительство с лучшим расположением все оное исполните. Чтожь принадлежит до постановления судов на якоре против Тамана, то сие отменить в рассуждении, что там есть турецкие войска, с которыми, как вы сами знаете, должно нежнее [287] обходиться, а притом ожидать, чтоб они были начинщиками в каком-либо подвиге противу трактата. Относительно до Ачуева и Темрюка, то я и сам не худым почитаю, чтобы туда послать несколько судов на якорь, под претекстом будто из них одни из Ениколя, а другия из Таганрога посланы с письмами, но не зная где подлинно войска наши пристали в том месте и видя что их и там нет, то послали они одно судно в Азов разведать о том, а в ожидании оного и остаются там. На которые суда вы можете по несколько солдат посадить, будто они мало морских имеют. Если теперь оное ваше превосходительство исполнить не можете, то оставить, пока пролив распустится. И хотя сие положение не будет, впрочем, иногда полезности приносить, но несомненно уже больше принесет доверенности нашей партии, а и трактату не предвижу я, чтобы то было противно, ибо пролив наш только командир оных должен быть с достоинствами, дабы не завел там драки по пустому, а разве бы он сам был атакован, то в таком случае, конечно, должен обороняться, с которым и в самом деле можете ваше превосходительство известить бригадира Бринка. Чтожь по сему моему мнению за блого признаете исполнить, уведомите меня с нарочным.
На ханское письмо к вам, писать к нему не извольте потому, что на отзыв его пред сим ко мне в письме, что он в достоинство сие произведен единственно только Портою Оттоманскою и следовательно в противность трактату, а потому не можем мы и признавать его ханом и я велел ему тогдажь о сем словесно только сказать, что мне писать к нему не о чем, а потому хотя он и ко мне не пишет, а правительство, то это для меня все равно. А после того еще ко мне он писал, но я также на оное ему не отвечал а ныне по случаю происшедшего от стороны татар убивства из разъездных одного казака и что другой ранен, отправя в Бахчисарай с письмом к обществу капитана князя Багратиона принужден был в запас послать с ним и к хану письмо, но не инако как [288] на такой случай, когда уже правительство решительно ему скажет, что оно без хана полного мне по письму к ним удовольстия сделать не могут, а тогда и объявил бы, что я принужден был уже и к хану письмо заготовить, которое бы и подал ему. Почему и ваше превосходительство ответствуйте вперед только обществу. Однакожь ныне удержитесь к ним писать о присланном к вам для пересылки письме к Шагин-Гирей-хану, потому что надлежит дождаться курьера от бригадира Бринка и сведать решительное с Темрюком, который пункт весьма кажется мне важен для него, Шагин-Гирей-хана, но из под руки постарайтесь разгласить, что вы будто оное послали; когдажь время придет к ответу им, я вам дам знать, а равно и копию с депеши его бригадира Бринка, пришлю. А потому и можете тогда ответствовать им в сих именно словах, что вы за льдом оного письма не препроводили и ожидали верной оказии переслать, но между продолжения сего времени, письмо оное было у переводчика вашего, который нечаянно его распечатал и увидел оное написанным в непристойных и вредных словах для персоны его светлости Шагин-Гирей-хана, а затем и все противное трактату, не токмо что между Российской Империи с вольною татарскою областью, но в противность и вечного между великих Империй трактату и ратификации его султанского величества верховного калифа магометанского закона, то вы оное и рассудили отправить куда следует для представления высочайшему двору, яко в нем все противное трактату написано. А как вы удостоверены сколь они сию древнюю и знатную фамилию почитают и почитать должны, а равно и что они почтенное собрание будучи все из первых здешней области и людей уже пожилых и разумных, то какое только предвидят они благоденствие, когда трактаты нарушают противу такой великой Империи, а потому и судить вы должны, что конечно все общество к тому согласно не было, а разве какие злодеи своему отечеству писали, а прочие принуждены может быть кем нибудь были печати свои [289] приложить. Впрочем, ваше превосходительство сделайте тому письму сами окончание, или что еще прибавить к тому можете. Но как переводчик у вас не так силен в переводах, как Якуб-Ага, то я и прилагаю здесь в вышесказанных словах письмо, переведенное им Якуб-Агою по турецки.
Впрочем же вашему превосходительству даю приметить, что хан на письме своем к вам приложил большую по ханскому месту печать, которая ни на что более не служит, как только употребляется на указах к подданным его, ибо когда в другом виде, то прилагается собственной его персоны печать небольшая, внизу на другой стороне.
Письмо крымского общества — генерал-поручику князю Прозоровскому.
(Приложение № 11).
Присланное ныне чрез возвратившихся наших посланников почтенное и дружеское вашего сиятельства письмо мы получили и содержание его узнали, которым изволите ваше сиятельство изъяснять нам, что всепресветлейшей Порты Оттоманской государь, есть мусульманский калиф, то и целому свету известно, а как де и татары той же магометанской веры и закона, то дела принадлежащие законному обряду и вере, повиновать оному государю и быть с ним согласным, в чем никакого препятствия и от двора Российского не будет, да и в трактате изъяснено тоже, так говорить изволите прочие с нами договоры делать вам не о чем и что в противность трактату обида не сделается ни одному человеку. Мы все это, приятели ваши, узнали и сего от вашего сиятельства надеялись; нам же и от Порты Оттоманской чрез прибывшего татарина с письмами объявлено, чтоб наблюдать вечный и ясный трактат между двумя дворами, не делая ни на волос ему противного, и чтобы всегда его почитать старание ими употреблено будет, но о делах нас, приятелей ваших, касающихся при Порте делаться будут договоры поверенными и полномочными от обоих дворов. А пока они их не установят на каком [290] хорошем основании, о котором, конечно, и нам дадут знать и покуда самым действием не совершится, то и от стороны двора Российского, вашему сиятельству и другим здесь находящимся у вас старшинам, велено наблюдать дружбу и соседственное приятельство. А о договорах тех находящийся при Порте Оттоманской российский министр, как вашему сиятельству, так и в крепость Еникольскую послал чрез нарочного курьера уведомление и нам, приятелям вашим, почитать дружески ясной и вечной обоих доворов трактат приказано. Почему мы кроме наблюдений оного никаких иных мыслей и не имеем, напротив чего и ваше сиятельство не дозволите впредь делать со стороны своей ни одному человеку в противность оному, в чем мы и не сомневаемся. Касательно жь, что около Перекопской крепости заняли войсками своими столько деревень и строение в них разорили, особливо что в такое зимнее время народ лишен жилищ своих и только при одних возах живут с женами и детьми, почему некоторые из них совсем замерзли, а другие лишились от великой стужи ног и рук, будучи во всех нуждах, то сие и ныне с трактатом и дружбою не сходно, что вашему сиятельству известно и без нашего распространения. И как утеснение такое непристойно, то, по должному почтению вечного трактата, надеемся мы о выводе находящегося войска из вышеписанных деревень и о возвращении домов их хозяевам и что ужь вперед никто и в малейшую противность дружбе ничего не сделает, для чего сие усердное письмо и посылаем чрез Абдулаг-мурзу не сомневаясь, что когда ваше сиятельство о сем известитесь, то свои войска вывесть, а хозяев впустить постараться изволите.
Письмо князя Порзоровского — Крымскому правительству.
(Приложение № 12).
Письмо ваше приятельское я получил, на которое мне ответствовать уже не остается, как вы по поводу о деревнях достаточно ответом моим снабжены, следовательно теперь только [291] повторю речь мою тем, что поступок сей отнюдь трактату непротивен и о чем вы уже в последнем моем письме довольно объяснены. А прибавить нахожу только то, что от дружественной областп мог-ли я ожидать таковое требование ваше, чтобы в теперешнее время солдат из квартир выводить, ибо сие ни с чем сходно быть не может, а больше походит на ухищрение склоняющееся к злу, нежели к добродетели. А потому и прошу вас, приятели мои, чтоб вы до теплого времени терпение взяли, а тогда они конечно выйдут в лагерь. А чтожь вы не присылаете людей получить плату, то сему не я виноват, а вы. Впрочем же уведомился я, что в деревнях Болаткожи и Коксаках, где хозяев и постою нет, приезжающие татары ломают избы и сараи, так я и приказал с присыланным ко мне от вас Абдулаг-мурзою послать ныне туда офицера и показать им те разломанные места, который, исследовав кем оное учинено, вам обо всем донесет. Чтожь вы поняв содержание моего письма, пишите о его султанском величестве, то он, яко главный калиф магометанского закона, может по единоверию входить только в духовные обряды законом тем предписанные. А что принадлежит до политической и гражданской вольности вашей, то в оное входить его величество не должен по силе вечного трактата З-го артикула и о котором вы писали ко мне, что вы его знаете; впрочем же коммисары от обеих великих Империй хотя и учредятся, но не для какой либо перемены трактатных положений, а единственно к приведению их в точное исполнение. Чтожь принадлежит до меня, то я конечно по трактату, заключенному собственно у Империи Российской с татарскою вольною областью, все исполняю и исполню без малейшего нарекания. А что вы упоминаете о почтении трактата двух великих Империй, а особливо касательно до З-го артикула, то весьма сие должно. Но я советую вам, мои приятели, не забывать и о своем трактате, который для вас очень нужен и о коем вы во всех ваших письмах не упоминаете, чему я не мало удивляюсь, и хотя я [292] разумею в том интригу вашу, но оная для вас не полезна, а в том совершенно вас уверяю, что моя всеавгустейшая государыня никогда и ни для чего от своего положения не отступит. Теперь я ожидаю от вас удовольствия по отправленным от меня письмам с капитаном князем Багратионом, а затем пребуду с усердием.