СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ШАРЛЬ ДЕ ПЕЙССОНЕЛЬ

ЗАПИСКА О МАЛОЙ ТАТАРИИ

MEMOIRE SUR L'ETAT CIVIL, POLITIQUE ET MILITAIRE DE LA PETITE TARTARIE

Записка о состоянии гражданском, политическом и военном Малой Татарии, посланная в 1755 г. министрам короля господином де Пейссонель, бывшим генеральным консулом Франции в Смирне; члена академий Марселя, Лиона и Дижона; почетного члена Академии Древностей в Касселе и корреспондента Королевской Академии Надписей и Литературы в Париже

/2/ Записка о состоянии гражданском, политическом и военном Малой Татарии, посланная в 1755 году министрам Короля - Господином де Пейссонель

Моим намерением является не повторять в этих мемуарах того, что уже известно: находится у историков, путешественников и в словарях много вещей о Татарии, верных и хорошо переданных, повторять которые было бы бесполезно. Я буду говорить только о том, что я считаю неизвестным или неверно освещенным (неясным).

География этой страны приблизительно известна: уже большое число лиц написало о ней достаточно хорошие мемуары и сносные карты, остается добавить только очень немногое к тому, что написал господин Venture de Paradis (Вентюр дэ Паради) ¹ по этому поводу во время своего консулата. Некоторые замечания, недостающие для совершенного знакомства с этой страной могли бы находиться в каких-либо частных мемуарах, способных более заинтересовать академика, чем министра и поэтому кажутся мне здесь неуместными. То, что относиться к нравам и обычаям татар - завело бы меня слишком далеко, по этому поводу можно найти много хороших вещей в мемуарах Миссии ² и в других книгах путешествий. К тому же, этого рода наблюдения, уместные для украшения рассказа (отчета) какого-нибудь путешественника, должны, мне кажется, быть исключенными из мемуаров, целью которых является более - полезное, чем приятное. Я ограничусь поэтому тем (теми предметами), что я счел заслуживающим внимания министерства и я буду говорить только о настоящем состоянии Малой Татарии, его правительства, о состоянии религии в этом государстве и о нынешнем состоянии политики, которое может заинтересовать слуг короля и купечество (коммерцию, торговлю).

Хан татарский

Малой Татарии принадлежит в настоящее время Крымский полуостров, ногайский край, большая часть земли черкесов; это все, что осталось роду Гирея от обширной империи, которая, во время /3/ раздела государств, завоеванных Чингиз-ханом, досталось на долю Зуфи-хана, его старшего сына и обломками (остатками) которой потомки этого принца владеют, находясь в подчинении у турецкого императора ³.

Со времени Белградского мира ⁴, границей государства татарского <страница 2> хана в Европе вместе с государством турецкого султана [10] около Болгарии является - Дунай, около Валажи ⁵ прямая линия, идущая с юга на север, начинающаяся у места слияния Молдавии с Дунаем, продолжающаяся до Прута;. около Молдавии, начиная от Прута до города Зегурлика ⁶ на Днестре; около Польши от города Зегурлика до слияния речки Сенуки ⁷ и большой реки Буга, и с этого слияния до Борисфена (Днепра) насупротив устья речки Зула ⁸ около государства Российского в Европе, от слияния речки Сенуки и Буга вплоть до устья реки Конскавода ⁹, впадающей в Борисфен (Днепр) и отсюда до черты Таганрога около Азова. Эти границы с Россией не таковы, как они должны были бы быть, с тех пор, как русские захватили значительное пространство земли, что будет видно в докладе о Новой Сербии ¹⁰. Границы Малой Татарии ¹¹ в Азии образуют, вместе с Россией, почти прямую линию, от Азова к юго-востоку (исключительно). Кабардинцы были прежде подчиненными хана, но теперь это государство находится под властью русских, или же, по меньшей мере, независимо ¹². Северная часть горы Кавказ отделяет естественным образом Малую Татарию от Грузии.

Татарский хан - государь большого царства, все же гораздо менее обширного, чем оно было прежде. Этот князь зависит от турецкого султана (великого повелителя) ¹³, который его взводит на престол и свергает, по своему желанию, тем не менее, он принимает послов и посылает от своего имени, но он не может ни объявить войны, ни заключить мира, без ведома Порты. Несмотря на это, случалось неоднократно, что ханы затевали (начинали) войну по собственному почину; также Порта принудила их несколько раз к поступкам, которых в дальнейшем она не поддерживала. /4/ Девлет-Гюрай-хан ¹⁴, отец Арслан-Гюрай-хана, царствующего ныне, получил приказ Порты осквернить убежище Карла XII и погнать его на Бендер: между [11] тем Порта отказалась признаться в этом насилии, бросила всю вину на хана и свергла его спустя некоторое время; приказ турецкого султана еще сейчас в руках Нурседин-Керим-Гюрая ¹⁵, младшего сына Девлет-Гюрай-Хана; он показывает его всем, кто захочет его видеть, чтобы оправдать поведение своего отца и выставить перед глазами всего света столь малую верность, которую выказала Порта в этом случае.

<страница 3> Я не вижу, чтобы наши историки исследовали происхождение зависимости татарского хана; между тем это достаточно интересный факт - и я считаю себя обязанным огласить исследования, сделанные мною по этому поводу. В XV веке Малая Татария находилась в ужасающем беспорядке ¹⁶, расстройстве и накануне своего разрушения. Три хана царствовали одновременно: Менгли-Гюрай, который имел наиболее очевидное право на престол, был свергнут и принужден удалиться в город Манкуп, который принадлежал еще тогда генуэзцам. Магомет 2-ой, завоеватель Константинополя, опасаясь, что генуэзцы, хозяева наибольшей части Крыма и московиты, завладевшие уже многочисленными провинциями государства Капсчак, не захватили и остальное, захотел поддержать татарских князей и прекратить их раздоры, которые несомненно повлекли бы за собою окончательное разрушение этой монархии; действительно изгнал крымских генуэзцев; взял город Каффу и Манкуп и увел пленником в Константинополь свергнутого хана Менгли-Гюрая. Пуфдорф и другие историки свидетельствуют, что он не заменил ему государство, но эти авторы совершенно не упоминают об условиях, на которых он возвел его вновь на трон, и которые есть основа подчинения, в котором находятся ныне татарские ханы. Менгли-Гюрай-хан, в надежде получить обратно свободу и поклялся от своего имени и от имени своих преемников в подчинении и в ненарушимой верности Порте; он согласился, чтобы ханы возводились на трон и лишались его по указанию великого повелителя (турецкого султана) и обещал, что он и его наследники будут воевать и заключать мир в интересах /5/ Оттоманского государства, все это на следующих условиях:

1. Что великий повелитель должен будет возводить на престол Татарии только князя из расы Чингиз-хана.

2. Что Порта никогда не лишит жизни, по каким бы то ни было причинам какого-нибудь хана или князя из рода Гюраев.

3. Что государство хана и даже земли, принадлежащие <страница 4> их крови - будут неприкосновенными убежищами для тех, кто захочет в них укрыться.

4. Что будет читаться кутбэ хана, т.е. что будет произносится всенародная молитва за него в мечети, после молитвы за султана.

5. Что какая-либо вещь, испрошенная ханом у Порты в виде просьбы, никогда не будет отказана. [12]

6. Что хан в войсках воздвигнет пять бунчуков; он просил шесть, как у турецкого султана, но ему разрешили только пять; теперь даже и эти разделены, - у хана - два, а остальные три - разделены между калга-султаном, нурадин-султаном и Ширин-беем; все же хан приказывает прикреплять не меньше чем пять к его знамени, когда он идет на войну.

7. Что во время войны Порта должна будет давать, на каждый поход сто двадцать бурс (бурса - сумма в пятьсот экю французских денег), для содержания своей гвардии и восемьдесят бурс для мирз капикули. Турецкий султан поклялся со своей стороны от своего имени и от имени своих преемников: выполнять эти условия до тех пор, пока ханы будут верны своим обязательствам ¹⁷.

Что же касается до обычного и застарелого мнения о будущем наследовании татарских ханов оттоманского престола, в случае отсутствия наследников мужчин царствующего дома ¹⁸, я не знаю, откуда оно проистекает и я могу поручиться, что на это многие смотрят в стране, как народное заблуждение, в основе которого лежат только мечтания некоторых старинных астрологов: осведомлялся об этом у ханских министров, я справлялся у татарских историков и я не нашел ничего подобного. Действительно, если оттоманский род пришел бы к угасанию, турки не могли бы избрать /6/ себе другого императора, как только какого-нибудь князя из царствующего дома в Татарии, но я осмеливаюсь утверждать, что ни ханские министры, ни сами князья, ни лица наиболее осведомленные в истории Татарии, не имеют никакого представления о каком-либо договоре, существующем <страница 5> между турецким императором и татарскими ханами, который давал бы последним права на константинопольский трон. Я не знаю, существует ли в конце концов в архивах Турецкой империи какой-нибудь частный договор, забытый и неизвестный даже самим князьям татарским, который давал бы повод таким притязаниям: но было бы странно, если бы министры этого двора, которые дали мне детальные сведения о всех условиях, на которых ханы подчинились Порте - не имели никакого представления о пункте, достаточно важном.

Одна вещь могла породить это заблуждение, или, по крайней мере, способствовать его продолжительному упрочению в умах тех, которые были уже им наполнены Это то, что случилось с Хаджи-Селим-Гюрей-ханом ¹⁹. Этот принц, царствовавший в конце последнего столетия и в начале нынешнего, равно достойный одобрения, как король, как полководец, как солдат и как человек, победивший в одном и том же походе немцев, поляков и московитов, спасший религиозное знамя, едва не выхваченное и восстановивший дела Оттоманской империи, пришедшей в упадок - янычары хотели вывести его на константинопольский трон: он их поблагодарил, ответил, что не нарушит обязательства, принятые на себя его предками по отношению к Порте - для него невозможно, и что, кроме того, он считает недостойными [13] для себя взойти на турецкий престол, путем предательства. Усмиривши мятеж янычаров в свою пользу, он только попросил, как награду и получил от турецкого султана разрешение совершить паломничество в Мекку. С тех пор как ханы превратились в вассалов Порты, он был первым принцем, которому эта милость была пожалована: великий повелитель (тур[ецкий] султ[тан]) отказывал им в этом, опасаясь, чтобы какой-нибудь из принцев такого высокого происхождения, находясь в Мекке, не поднял народ в свою пользу, чтобы овладеть этим городом /7/ и заставит объявить себя наследником калифов. Селим-Гюрей-хан, вплоть до своей смерти, пользовался таким большим уважением в Турции, <страница 6> что великий повелитель называл его своим отцом; что явствует все приказы его времени. Порта, в благодарность за его заслуги объявила, что только его потомки могут возводиться на татарский трон и что более далекие родственники, по боковой линии, могут быть ханами, только после полного истребления его линии, что с тех пор соблюдалось очень строго: даже знать приняла присягу в том, что они не будут повиноваться никакому князю из татарского рода, до тех пор, пока будут существовать отпрыски ветви Хаджи-Селим-Гюрая ²⁰.

Ханы чувствуют всю тяжесть подчинения, в котором они сейчас находятся, но для них нравственно невозможно освободиться от него. Совсем [14] не ложная надежда восшествия на турецкий престол удерживает их, потому что они признают сами, что не имеют на это никакого установленного права, но они скованы бесконечными трудностями, на которые им пришлось бы натолкнуться, если бы они пожелали сбросить ярмо: Порта приняла слишком хорошие меры предосторожности, чтобы лишить их всех средств и главным образом, чтобы завоевать преданность знати; прежде всего, им нужно было бы преодолеть предрассудки магометанства (в подлиннике - магометизма), очень твердо установившегося сейчас в Татарии, и заставляющего всех мусульман смотреть на турецкого султана как на наследника калифов, хранителя ключей Мекки и главы религии; они встретились бы также с непреодолимыми препятствиями со стороны князей их крови. Все же иногда ханы выходят из состояния подчинения. Девлет-Гюрай ²¹, получив приказ о свержении от Порты, приказал раздеть офицера, привезшего ему этот приказ и надевши на него баранью шкуру, посадил его на осла и приказал выслать его из Крыма, но это непокорство, которому нельзя дать названия восстания, не имело никаких последствий; этот принц остался еще править два или три месяца и после того был свергнут и даже удален в изгнание. Могущество татарского хана /8/ <страница 7> приближается более к монархизму, чем к деспотизму. Он не получает никаких доходов с земель или от своих подданных и не может изменить что-либо в привилегиях знати; он не смог бы даже, следуя первобытным установлениям царства, изгнать какою-нибудь аристократа, без ведома беев. Бенгли-Гюрай-хан, наказавши дворян принимавших участие в восстании Ширин-бея и способствовавших изгнанию Сеадет-Гюрай-хана, захотел укротить знать, для этого он составил проект уничтожения беев или глав высоко-поставленных родов и установить своего визиря, главу всего дворянства ²². Дворяне Крыма и ногайцы, взбунтовались при этом предложении и хан, видя, что он готов зажечь мятеж еще более опасный, чем только что им усмиренный, был принужден оставить эту попытку. В конце концов, каким бы мягким не было татарское правительство, с тех пор как ханы делят авторитет турецкого султана, они допускаю довольно часто вспышки оттоманского деспотизма. Влияние хана у Порты изумительны, в особенности, во время войны, ему не отказывают ни в чем. Девлет-Гюрай-хан, находясь в Адриаполе, где был в то время двор, после того как он взял отпуск и простился с султаном, чтобы вернуться к себе - в ту минуту, как садился на лошадь, остановился на некоторое время с одной ногой в стремени, а другая нога на камне приступка. Турецкий султан спросил его о причине, мешающей ему отправиться в дорогу, и хан ответил, что он не сядет до тех пор на лошадь, пока ему не принесут головы Балтаджи-Мехем-паши, великого визиря, к которому он питал ненависть со времени мира на Пруте ²³. Этот министр был казнен и его голова была послана хану вместе с головой Реиз-эфенди, и янычара [15] ага ²⁴, на которых он изъявил некоторое неудовольствие в беседе с великим повелителем. Этот пример не единственный, я мог бы привести и другие, но и этого достаточно для того, чтобы доказать насколько почитается хан в Порте. Хотя великий повелитель и властен назначать на татарский престол <страница 8> того из принцев, кого ему захочется, между тем, когда хан умирает, он заботится о том, чтобы в последние минуты указать /9/ Порте того из принцев его крови, которого ему желательно было бы увидеть в качестве наследника; Порта обыкновенно относится с уважением к его последней воле и почти всегда назначает того, кого он указывает ²⁵. Селим-Г'юрай-хан при смерти потребовал теперешнего хана, который ему наследовал. Порта утверждает обыкновенно хана; великий повелитель посылает ему тогда офицера, который передает ему его письмо, саблю, два плюмажа, шубу соболью или из черной лисицы и многие тысячи цехинов (золотая монета, равная 3 серебр. рублям). По прибытии офицера собирают главный «диван», на котором присутствуют все султаны, все беи и все главные чиновники двора. Всенародно читается письмо великого повелителя; хан надевает на себя шубу, опоясывается саблей, прикрепляет плюмажи к своей шапке, усаживается на своем троне и все вельможи двора целуют ему [16] одежды - в этом заключается вся церемония. Приказ о низложении хана, равным образом, доставляется ему офицером Порты, который, как можно представить, очень плохо принимается: иногда даже хан не дает ему аудиенции; офицер передает письмо визирю и принц, по истечении трех дней уезжает в свои земли в Румелии ²⁶ или же в место изгнания, и уступает место своему преемнику. Хан татарский призывается иногда в Константинополь для совещания с великим повелителем о важных делах. Он принимается там, как царь: визирь и все придворные вельможи идут навстречу ему за город, в который он совершает торжественный въезд, сопровождаемый всем оттоманским двором. Он садится и пьет кофе с великим повелителем, он носит плюмаж, подобно султану и принимает приношения отряда янычар. Во всех городах, которые он проезжает, паша или какой-либо другой правитель, обязан вместе с ага - (начальником) янычар встречать его за стенами города и идти пешком рядом с его лошадью до тех пор, <страница 9> пока он не предложит им из вежливости, ехать верхом. Военные силы татарского хана очень значительны, он свободно может собрать 150 000 и даже 200 000 человек. Содержание самых больших армий не стоит ему ничего: все дворяне обязаны идти со своими вассалами /10/ и каждый солдат носит в своем мешке достаточно, для того чтобы пропитаться три месяца. Что же касается доходов этого принца, то они очень посредственны и едва доставляют ему необходимое для поддержания звания императора: вот точная выписка (точный счет).

Все это составляет в общем, 4 000 000 ливров на наши деньги и к тому большую часть своих доходов, он выдает <страница 10> в виде жалования, - калга-султану, нурадин-султану, орбею и многим офицерам двора.

Хан является наследником, кроме этого, всех дворя[н], умирающих без наследников, до седьмой ступени, включительно, т. е. родственники на восьмой ступени не имеют никакого права наследства, но это очень незначительные суммы; он отказывается, к /11/ тому же, от наследств, достигающих 500 крымских пиастров в пользу принцессы олу-хнани, от 500 до 1000 в пользу принцессы анабеи, от 1 000 до 1 500 в пользу своего деффедара ³⁴ и оставляет себе только наследства достигающие 2 000 и выше: ему принадлежит также «десятина» в деревнях челеби, не имеющей также большого значения. Кроме ежегодной дани, которую принцы Молдавии и Валахии платят хану, первый обязан посылать ему при его восшествии на престол карету, запряженную шестью лошадьми и 2 000 цехинов, а второй 1 000 цехинов и коляску, запряженную таким же образом. Несмотря на это, хан в течение года требует беспрерывных даров от этих двух принцев, подчиненных ему, из страха, почти всецело; действительно, хан может их свергнуть, только попросив об этом Порту ³⁵. Можно отнести к числу доходов хана значительные подношения, получаемые им от вельмож, Порты и довольно часто от иностранных держав.

Когда хан пишет иностранным властям, он принимает следующие титулы; Я, Гюрай, милость Божьей, император татар, черкесов, Дагестана, но он титулует себя более скромно и умеренно, когда пишет Порте ³⁶. [18]

О султанах и принцессах

В Татарии дают наименование султана всем принцам царствующего дома; они не находятся в таком заточении, как принцы Оттоманского дома и пользуются полной и неограниченной свободой; их особы священный великий повелитель (турецкий султан) не может лишить их жизни, по каким бы то ни <страница 11> было сообращениям ³⁷. Те, кто находятся на службе, пребывают при дворе или в их ведомствах, другие же находятся в Румелии в владениях, которые Порта им дала, как удельные. Очень много их в земле черкесов - это сюда имеют они обыкновение укрываться, когда им дают какой-либо повод к неудовольствию. Редко они остаются там в покое, и они повергают хана часто в /12/ большие затруднения, делая, по собственному почину, набеги на Россию, или восставая против него и побуждая к восстанию черкесов ³⁸.

Все султаны имеют уделы и пенсии от Порты; но эти средства недостаточны, принимая во внимание положение, поддерживать которое обязывает их происхождение; они имеют каждый многочисленную свиту мирз из главных родов, которые присоединятся к ним и разделят их судьбу; эти мирзы одеваются и питаются за счет султанов, содержащих их настолько хорошо, насколько им позволяют их средства. Эти принцы пользуются иногда помощью в поисках денег. Как только какой-нибудь султан лишается средств и он не находит где занять, он посылает мирзу к какому-нибудь паше с любезным письмом и с подарком, состоящим из татарского ножа, пары пистолетов и тому подобной безделицы, паша понимает, что это означает и посылает ему в ответ хорошую сумму. Он остережется поступить иначе, из опасения, чтобы султан, взошедши на престол, не заставил его раскаяться в этом, что он не отнесся к нему с должным почетом или даже, не ожидая этого времени, он не сыграл бы с ним какой-нибудь плохой шутки, как только он найдет случай для проявления своей мести. Татары и далее турки говорят, в виде пословицы, что надо бояться; султана, прежде всего потому, что он также высоко, как рукоятка кнута (бича).;

Принцы татарские делятся, в настоящее время, на две ветви, одни - потомки Хаджи-Селим-Гюрай-хана, о котором я говорил достаточно подробно в предыдущем главе; другие - более отдаленные родственники, которых называют Чабан-Гюрай или Гюрей-Пастухи. Ханы и все принцы татарского дома имеют почти всегда женами рабынь и всегда черкешенок; они не соединяются между собой и не женятся на девушках первых, высокопоставленных родов, их жены рассматриваются ими не столько как принцессы, сколько как орудия рождения султанов. Отсюда вытекает отсутствие уважения у принцев к их матерям; ихвестно ³⁹, что они доходили по отношению к ним, до крайней жестокости и даже до лишения их жизни: я мог бы привести примеры по этому поводу, но я умолчу об этом. Напротив, уважение матерей к их сыновьям, султанам, /13/ необычайно; после смерти их мужей, они пребывают в гаремах их сыновей, не допускающих их к своему столу; они стоят в то время как они едят и [19] садятся за стол только после того, как их сыновья дадут им на это разрешение. Не пренебрегают ничем, чтобы воспитать в султанах чувства, достойные их происхождения. С того момента как они выходят из-под опеки женщин, им выбирают воспитателей ⁴⁰, способных внушить им нравственные правила; иногда усилия воспитания не в силах удержать их от распущенности, к которой приводит их дурная природа в соединении с уверенностью в безнаказанности. Но, между тем, я должен сказать в похвалу этим принцам, что среда них есть много превосходных и очень мало действительно дурных. В длинном ряду принцев, восседавших на татарском троне, начиная с Чингиз-хана, насчитывают очень немногих, заслуживающих, по справедливости, имени тирана. Эти принцы, прежде чем достигнуть трона, ведут долгое время частную жизнь, они испытывают превратности жизни, и зная права человечества - редко случается, что, поднявшись на высшую ступень, они злоупотребляли бы их могуществом, чтобы угнетать народы. Первое чувство, которое стараются внушить этим принцам, начиная с детства - это великодушие (Два значения слова «Generosite» - великодушие и щедрость. Судя по дальнейшему тексту, здесь оно употребляется в смысле щедрости (прим. В. X. Лотошниковой).) (щедрость), как первый и подлинный признак величия; и действительно, они так щедры, что они считают очень большим позором привязываться к какой-нибудь вещи ⁴¹. <страница 13>

Они отдают все, что имеют, вплоть до их собственной одежды: у султана имеется, по обыкновению, только одно платье, под которое кто-нибудь из окружающих его лиц берет обеспечение в тот день, когда он надевает его на себя: проносивши его некоторое время он отдает его первому, назначившему время (срок). Когда им советуют сохранить что-нибудь, на случай нужды или /14/ бедности, они спрашивают, упоминает ли история о том, что какой-нибудь принц их рода умер от голода. Даже хан любим и уважаем своими подданными (своим народом) только по причине своей щедрости; он отец всего дворянства, все бедные дворяне, приезжающие ко двору, одеваются и содержатся на его счет; что отрывает значительную часть его доходов.

Почти все сыновья ханов и султаны на службе воспитываются в Черкесии у беев, данников хана, чрезвычайно заискивающих в этой милости и почитают бесконечной почестью для себя быть их аталик или их воспитателями и принять на себя заботы об их образовании. Эти принцы пользуются этим, для того, чтобы приучить, таким образом, очень рано их детей к труду и к тяготам войны, заставляя их воспитываться среди народов, постоянно военых, и чтобы, в то же время, привязать к себе черкесов, польщенных этим знаком доверия со стороны их правителей ⁴².

Принцессы из дома Гюреев пребывают, обыкновенно, в гареме наиболее близкого родственника, пока не представится для них какой-нибудь [20] выгодный брак. Они выходят замуж только за мирз из рода Ширин, иногда за дворяд других высокопоставленных родов и очень редко за турок, очень знатных.

Когда хан выдает замуж одну из своих дочерей или свою близкую родственницу, он выбирает всегда очень бедного дворянина, чтобы помочь ему разбогатеть. Приданное принцессы, выдаваемой замуж ханом, весьма значительно: необходимо, кроме того что он дает деньгами и другими предметами, чтобы в приданном имелось еще то, что называется тогус онтоще ⁴³ или девять раз <страница 14> девять, т. е. девять раз девять шуб, девять раз девять тюфяков, покрытых золотыми, серебрянными, и шелковыми тканями, девять раз девять покрывал, чрезвычайно богатых и девять раз девять простынь. Если хан не в состоянии сделать эти затраты, эти принцессы не выйдут никогда замуж. Как только султан восходит на престол, он считает самым важным своим долгом /15/ устроить принцесс, самых близких своих родственниц, и он не пренебрегает ничем, чтобы обеспечить себе то, что необходимо для приданного по обряду. В конце концов, дворяне, которых ханы избирают и принуждают разделить ложе принцесс, платят очень дорого за честь соединения с царским домом и выгоды, которые они могли бы из этого извлечь. Часто они теряют свою свободу и свой покой; они принуждены лишиться своих наложниц, чтобы сохранить мир и превращаются в вечных рабов гордости и ревности их жен. Некоторые из них дошли, по отношению к их мужьям, до крайностей, до убийства их собственноручно или же приказывая их убить. Один Ширин-мирза, по прозванию Хаджи-Тишак, который женился на дочери Давлет-Гюрая-хана, сестре нынешнего хана, был принужден бежать и долгое время странствовать, чтобы укрыться от гнева своей жены. Каждый раз, когда какой-нибудь мирза хочет лечь с принцессой, на которой он женился, он должен выйти со стороны ножек кровати, поцеловать ей ноги и спросить у нее разрешения остаться, она принимает его или, высылает, если она не расположена его принять.

О высших чинах (санах) царства (ханства)

Шесть высших чинов государства - это саны калга, нурадина, Орбея, и трех сераскиров или генералов ногайцев ⁴⁴. Калга и нурадин должны бы непременно султанами, остальные четыре сана жалуются обыкновенно принцам, но случается иногда, что они поручаются и простым мирзам.

Калга-султан - первое лицо после хана, он - собственно начальник (викарий) государства. Когда хан умирает, то бразды правления по праву переходят к нему, до прибытия преемника <страница 15> но это только в случае смерти, в случае - отсутствия, - есть всегда каймакам ⁴⁵. Если хан не хочет или не может принять участия в походе - то калга берет на себя командование войсками и в случае его отсутствия - нурадин. /16/ [21]

Резиденция колга ⁴⁶ -султана - в городе, находящемся в пяти лье от Бахчисарая, называющемся - Акмесчид ⁴⁷; у него есть свой визирь, свой дестердар ⁴⁸, свой диван-эффенди, свой кади, и в общем, его двор составлен из тех же чиновников, что и ханский; у него, как и у хана, есть анабей и олухани, чины, жалуемые им его женам и его наиболее близким родственницам и которым присвоены те же привилегии: о них будет говориться ниже. Колга-султан заседает каждый день в своем «диване», в который можно, как и в большом «диване» аппелировать все приговоры, вынесенные «кади» или судьями, заместителями кази-аскера, в областях, подвластных колге. Этому дивану подведомственны, таким образом, все преступления его округа, даже если идет дело о смертном приговоре; но калга не имеет права дать окончательный приговор, он только разбирает процесс и посылает илам или протокол своего кади в большой диван, где хан произносит смертный приговор, следуя приговору муфтия и кази-аскера. Можно не признать, отвергнуть приговор дивана калги и попросить, чтобы дело было направлено в большой диван. Начальство калги-султана простирается исключительно от Акмесчида до Каффы. Приказания, отдаваемые им для привлечения кого-либо к суду, его военные приказы, его пропуска и все повеления имеют ту же силу, что и ханские ⁴⁹. Его доходы состоят из 10 000 пиастров из таможни Карафу, ему и принадлежащей, 5 000 - солончаков Кера, 3 000 - из таможни Каффы, 2 500 - бал-акспези - медовые деньги от князя Молдавии и 1000 - от князя Валахии, дань, выплачиваемая этими князьями ему отдельно, независимо от того, что они дают султану. Кроме того, он имеет подушную подать от христиан некоторых городов, которую отдает офицерам своего двора. Он наследует, как и хан, от всех мирз, умирающих в его округе без наследника до восьмой ступени родства; но он также уступает наследства ниже 2000 крымских пиастров своей улв-хани, своей анабеи и своему дефтердару. <страница 16>

Когда калга отправляется в поход, он не имеет права требовать от своих кадиликов или уездов своей вотчины тех же податей и оброков, как хан, но только христианские подданные, которые зависят от него обязаны доставить ему известное число лошадей, /17/ повозок и продуктов.

Нурадин-султан - второе лицо; он по отношению к калга, представляет то же, что и калга по отношению к хану. Если бы в промежутке между смертью хана и прибытием его наследника, калга умер, то нурадин был обязан, по закону взять на себя регентство. За отсутствием хана и калги, он берет на себя командование армией: подобного рода произошел в нынешней войне Черкесии: хан счел неуместным участвовать в походе; калга-султан отказался идти, и нурадин стал во главе войск.

Этот принц имеет своего визиря, своего дефтердара, своего диван-эффенди и своего кади; но у него нет ни улу-хани, ни акабеи; он не заседает [22] в диване и его кади не имеет никакой юрисдикции; но только если нурадин командует войсками, его кади делается кази-аскером или военным судьей. У нурадина нет определенного места пребывания, он живет всегда в Бахчисарае и удаляется от двора только в том случае, если ему дано поручение. Он имеет в качестве доходов 4 000 пиастров от таможни Оркапу, 1500 - от солончаков этого же города, 1 000 - из казны хана, 5 000 - «медовых денег», получаемых ханом из Молдавии и 500 - из Валахии; он не имеет отдельного права на дань, как калга. Он получает кроме [того] ⁵⁰ поголовную подать у некоторых христиан, но он уступает ее некоторым офицерам двора.

Орбей - правитель Оркапу, - это третий чин в государстве; между тем, он жаловался иногда некоторым из мирз Ширинского <страница 17> рода, в вознаграждение за выдающиеся услуги, оказанные ими, или же потому что они очень близки (благодаря бракам) к царствующей фамилии. Доходы, связанные с чином Орбея заключаются в 5 000 пиастров из соляных промыслов (солончаков) Оркапи, 300 - «медовых денег» - Молдавии и 150 - Валахии; кроме того он имеет право на три барана из каждого стада, пасущегося на пастбищах Оркапи.

За этими тремя чинами идут сераскиры или генералы, начальники трех племен ногайцев: из Бужака, из Иетсана, из Кубана ⁵¹. Эти сераскиры - вице-короли этих провинций, и в военное /18/ время они командуют войсками их округов, под управлением хана - главнокомандующего войсками.

Сераскиры ⁵² имеют своих визирей, своих дефтердаров, своих диван-эффенди, своих кади и в общем, их двор подобен двору хана, они заседают ежедневно в их «диване» и решают окончательным приговором все дела гражданские и уголовные подданных - не дворя[н], разночинцев их областей. Мирзы обращаются с просестом ⁵³ в гражданских делах, в диван [23] хана, но во всех уголовных делах и в государственных преступлениях, они подчинены, как и простолюдины - юрисдикции сераскиров, которые приговаривают их к смерти без права обжалования.

Ежегодные доходы сераскира Буджака заключаются в одном пиастре с каждого дома его орды и одном барашке с каждой деревни; орда обязана, сверх этого, дать ему пятьсот быков, если он поступает на службу.

Сераскир из Иетсана имеет пиастр с палатки ⁵⁴, одного барашка от каждого мирзы, начальника аула, или же с известного числа шатров, и триста быков в случае своего вступления в должность.

Сераскир[у] из Кубана принадлежит наилучшая доля: он получает десятину со сбора зерна в его орде, ежегодно одного барашка с каждой палатки, и восемьсот быков после приезда, вступления в должность. Деревня Каллу ⁵⁵ на Кубани назначена ему, как резиденция, но он почти никогда там не живет и находится постоянно в шатре. <страница 18> Орда Янбойлук ⁵⁶ не имеет совсем сераскира: хан назначает туда каймакама ⁵⁷. Когда войска этой орды находятся в походе, каймакам ⁵⁸ сопровождает их до того места, где должно произойти объединение армий и возвращается в свой округ; эти войска, не имея отдельного начальника, находятся под начальством сераскира, главнокомандующего войсками.

Шесть должностей, о которых я говорил, замещаются назначением хана, как и все должности в ханстве, но он может назначить калгу только с согласия Порты, посылающей новому калге /19/ 2000 цехинов и шубу самура ⁵⁹. Также хал назначает всех визирей, зависящих от султанов на месте.

Существует два сана для принцесс: я уже говорил о них по поводу калги: один - анабей, который хан обыкновенно жалует своей матери, какой-нибудь другой жене своего отца, если есть в живых или же одной из своих жен; другой - улу-хани, который он имеет обыкновение давать старшей из своих сестер или своих дочерей. Имеются доходы, связанные с этими отличиями: улу-хани имеет пять деревень, подвластных ей и получает подушную подать с христиан Бахчисарая и евреев дворца ⁶⁰; анабей также имеет известные преимущества. Эти принцессы имеют нечто вроде юридических полномочий над подданными, подчиненными им; они разрешают их распри гражданского характера, заключают их в тюрьму и налагают на них денежные штрафы. Юридическими администраторами с их стороны являются киайи ⁶¹, они заседают у чукуркапи, одной из дверей ханского сераля, ведущего в гарем.

Можно указать еще и на третий сан для женщин - это каснадар-бикеше, или казначея внутренних повоев сераля, но он чрезвычайно ниже первых двух, все же хан жалует его какой-нибудь из своих жен. [24]

О главных чиновниках

Муфтий - глава и хранитель закона; ему принадлежит первое место после султанов и Ширин-бея, он дает свои решения <страница 19> (с точки зрения) относительно закону. С ним советуются относительно всех пунктов, образующих распрю, тяжбу и его фетава или поучения, сентенции служат формулами (образцами) кадаям в их приговорах. В Крыму есть высший интендант над всеми вакуфным имуществом, т. е. - имуществом, посвященным на богоугодные дела, как мечети, госпитали, школы, ханы (?) ⁶² и общественные фонтаны. Он должен заботиться о том, чтобы все шло согласно правилам, приказывает доставлять ему отчеты. /20/

Мутсаэлли или начальниками главными, следит за их отправлением дел и заботится о том, чтобы помешать им совершать злоупотребления, которые они могли бы сделать.

Визирь, собственно говоря, первый чиновник государства, хотя саном муфтий и выше его; он первый министр, высший хранитель ханского имущества; все дела государства находятся в его руках. Он отличается от турецкого визиря в том, что он никогда не командует войсками и что он никогда не произносит приговоров в диване, потому что им всегда управляет принц; но когда хана нет в Крыму и он не увозит его с собой, он делает его каймакамом и передает ему высшую власть.

Установленные доходы, связанные с визириатом Татарии очень скудны; они ограничиваются 5000 пиастров из таможни Гэзлевэ, 1 500 - из казны хана, 50 - из «медовых денег» Молдавии, 1000 - от хатмана из Дубоссара, 2 000 - от воеводы яли и 2 400 - от субаши из Кавшана В Крыму есть шесть деревень, с которых десятина, подушная подать и все доходы принадлежат визирю. Христиане этих деревень обязаны давать ему, когда он идет на войну, 24 бурсы бешеликов ⁶³, составляющие в общем - 1500 пиастр, известное число лошадей и повозок и одну палатку, шествующую во главе его военного обоза. Это все, что имеет визирь определенного дохода, но случайные его доходы очень значительны.

Казир-аскер или высший военный судья передает все приговоры в диван, после решений муфтия; его частный суд ведает <страница 20> всеми тяжбами, возникающими среди дворян, как это увидим ниже, в отделе о правосудии.

Каснадар-баши или великий казначей хана заведует счетом всех доходов хана.

Дестердар приблизительно то же, что главный контролер, он ведет списки и счета всех расходов государства. Когда хан умирает, он накладывает печать на все вещи до того момента, пока тело не будет перенесено в погребальницу. Обычай требует, чтобы печать эта сохранялась в продолжении трех /21/ дней, несмотря на присутствие наследников. [25]

Ахтаджи-бей - главный конюший. В торжественные дни, прежде чем хан направится в мечеть, он садится на лошадь и прогуливается некоторое время; он держит также стремя хана, когда он садится и опускается с лошади.

Килерджи-баши или великий дворецкий ведает всеми мельчайшими обстоятельствами жизни ханского дома.

Кушеджи-баши или великий сокольник имеет своей обязанностью только подавать сокола хану и снимать его с его руки. Это место всегда занимается каким-нибудь знатным ногайцем.

Диван-эффенди - секретарь государства, у него образуются все экспедиции в Порту и по заграничным делам; он также хранитель всех списков и всех писем. Он стоит во время заседания дивана и он читает все письма и все бумаги, которые хан назначает к чтению.

Капиджи-баши - его главный ⁶⁴ обязанностью является вводить послов; он идет им навстречу и провожает их на аудиенцию хана. Он присутствует на собраниях дивана, стоя, и вооруженный большим серебряным жезлом: его обязанность - накладывать ханскую печать на все отправляемые приказы.

Капиджилар-киайаффи - нечто вроде привратника дивана; он находится у двери чтобы получать и подавать <страница 21> прошения. У него такой же большой жезл, как и капиджи-баши, но его посеребрено только в некоторых местах.

Все главные придворные должности должны быть заняты мирзами, исключая должности муфтия, кази-аскера и диван-эффенди, которые, будучи должностями, относящимися к закону, не требуют знатности. Дворяне родовитых семей презирают вообще всякую службу, даже визириат, поэтому все должности замещаются только мирзами капикули. /22/

О ханском доме

Ханский дом или ханская свита состоит из довольно большого числа чиновников или офицеров и слуг: подробности не интересны; все же я сделаю несколько замечаний на этот счет, чтобы доказать, что я старался ничего не выпускать.

Селиксар или оруженосец, который носит ханскую саблю и идет впереди хана каждый раз, когда он отправляется на какое-нибудь торжество, церемониал. Кулар-агасси, которому хан поручает надзор над всеми мирзами, прибывающими по его приказу, ко двору, для наказания; в помещении этого чиновника читают им приговоры; эта должность всегда замещается знатным лицом. Маленький каснадар или частный казначей хана. Башетшиокадар или первый лакей. [26]

Агхир-киайасси - или интендант, начальник конюшен.

Саратче-баши - или интендант, начальник платья.

Касне-киатиби - или казначейский служащий.

Муасебе-киатиби - счетовод.

Киатиби или приказчики (слуги) диван-эффенди.

Шербетши или виночерпий.

Тшегнени ⁶⁵-гиер - подающий блюда на ханский стол и отведывающий их прежде чем принц к ним прикоснется.

Астши-баши или - великий повар; сорок знатных пажей под начальством селиксара, двенадцать пажей, рабов-черкес, под начальством шербетши; восемь поваров; четыре офицера; двадцать четыре лакея; двенадцать конюхов или стременных; двадцать четыре слуги для соколиной охоты; шесть слуг за собаками. Кроме <страница 22> того, есть мехтер-баши или начальник музыки и двенадцати музыкантов; этот мехтер-баши получает подушную подать в ханском государстве со всех цыган, которые ему всецело подчинены.

В гареме есть два кизляр-аги и четыре евнуха.

Сыновья хана имеют, кроме того, еще своих отдельных слуг. /23/

О разделении людей в Крыму и о дворянстве (знати)

Обитатели Крыма делятся на свободных людей, вольноотпущенных, которых называют тарканами и рабов. А свободные люди - на дворян и простолюдинов. Народо ⁶⁶ совсем не в крепостной зависимости: все татары и ногайцы - свободны и только подчинены военной службе. Рабы-иностранцы или их потомки: черкесы, абазы, грузины, калмыки, захваченные в набегах или купленные в торговле или же европейцы, похищенные и увезенные во время войн с христианскими властями.

Татары придают очень большое значение дворянству и впадают в это заблуждение так глубоко, как никакая другая нация. Торговля считается у них унизительной; мирза, который вздумал бы заняться торговлей, будет сочтен лишенным дворянского звания и потеряет уважение равных к себе. Они не совершают неравных браков и берут себе в жены только девушек знатного происхождения, что не мешает им иметь наложниц, дети которых, согласно магометанского закона, такие же законные, как остальные и даже имеют право наследства после их отцов.

Дворяне называются мирзами и различают между ними два класса: одни - потомки древних завоевателей Крыма, другие - капикули, получившие дворянство путем возвышения их предков на высокие должности.

Первый класс образуется из пяти семейств, подразделяющихся на бесконечное количество ветвей, носящих одно и то же семейное прозвище, присоединенное к имени обряда обрезания. <страница 23> Я не считаю [27] (не отмечаю) в этой категории царствующий род, так как, бесспорно, это один из наиболее древних и знаменитых между правителями мира, давший, несомненно, наибольшее число монархов, обладавший самыми обширными государствами и родивший больше всех - завоевателей, между ними Чингиз-хана и Тамерлана, князей, слава которых распространилась по всему свету. Каждый из пяти родов, о которых я буду говорить, /24/ имеет своего отдельного бея ⁶⁷, являющегося его главой и который всегда по возрасту старше всех дворян рода.

Первый и самый знатный из пяти знаменитых родов Крыма - это род Ширина, притязающего иметь большие права на престол, чем царствующий дом, основываясь на старинной традиции, утверждающей, что Ширин, спутник (союзник) Чингиз-хана, вошел первым в Крым и сам завоевал его, но, повидимому, этот Ширин был лишь одним из начальников великого завоевателя. Самый старший в роду - бей, как представитель и глава первого, наиболее многочисленного и наиболее могущественного дома, на него смотрят как на защитника государственных законов и народной свободы и он считает своим долгом охранять их, насколько он в состоянии от посягательств ханов и Порты. Можно сказать, что Ширин-бей после хана, самое значительное лицо во всем Крыму, хотя калга и нурадин и превосходят его по сану. Ему принадлежит первое место в диване, после султанов, у него есть, как у хана, свой калга и свой нурадин, чего не имеют беи других родов; эти калга и нурадин - дворяне семейства, достигающие этих почестей по возрасту, и передающихся всегда по порядку рождения: когда бей умирает, калга делается беем, а нурадин - калгой.

Ширин-бей имел раньше такое могущество и такое влияние в Крыму, что он несколько раз низложил хана. Не надо заходить слишком глубоко вдаль, чтобы найти пример. Так как Сеадет-Гюрай-хан дал повод к неудовольствиям крымскому <страница 24> дворянству и Аджи-Ширин-бей, поддержанный отрядом в двадцать тысяч человек, приказал ему объявить об изгнании из Крыма. Этот принц оказал только лишь очень слабое сопротивление и был принужден уступить силе. Порта закрыла глаза на этот бунт и назначили на его место Мехемет-Герая ⁶⁸, но так как этот приемник так же не пришелся по вкусу Ширин-бею, он принудил его вернуться в Аккирман и потребовал другого. Этот вторичный мятеж принудил Порту принять решение наказать крымскую знать, она предложила с этой целью трон Каплан-Гераю, отказавшемуся, /25/ говоря, что он рожден для того чтобы быть татарским государем, но не для того, чтобы быть их палачом. Бенгли-Гюрай не был настолько деликатен, он отправился в Крым, где бунтовщики его обожают. По своем прибытии он собрал, согласно обычаю, большой диван, на котором Ширин-бей обязан был присутствовать. Он, действительно, явился туда и все было подготовлено, для того, чтоб убить [28] его. Он был предупрежден об этом одним из своих офицеров, сообщившему ему это в той же самой зале дивана; он сейчас же под предлогом кровотечения из носа, вышел и имел время убежать; он удалился в Черкесию и оттуда вернулся в свои поместья, где нашли неудобным на него напасть, где он и умер, очень старым и в совершенной безопасности. Это восстание стоило жизни большому числу мирз, не смогших укрыться от казни.

Род Ширинов заключил больше всего браков с царствующим домом: именно между дворянами этого рода почти всегда ханы выбирают супругов для своих дочерей или для своих самых близких родственниц.

Ширин-бей и его калга носят бороду чем отличаются от ханского дома, где только один хан имеет право ее носить и он отпускает ее со дня своего избрания; также и в остальных четырех родах где это отличие предоставлено только одному бею.

Следующий род - это род Мансур-оглу. Дворяне этого рода также женятся на принцессах Герай. Одна ветвь рода Мансур- <страница 25> оглу есть у ногайцев, известная под именем Каратша, она насчитывает несколько браков с ханским домом.

Третий род Седжевуд, менее знатный, чем два других, но который принцы крови не считают недостойным объединения с ханским домом. /26/

Четвертый и пятый - роды Аргина и Барона ⁶⁹. Дворяне этих родов не женятся, обыкновенно, на принцессах, а берут в жены равных себе. Замечают нечто странное в семье Барона: она никогда не делилась на различные ветви и она всегда продолжается по прямой линии - дело обстоит таким образом, что в семье, от отца к сыну, всегда имеется только один ребенок мужского пола, достигающий зрелого возраста и могущий продолжать линию. Таким образом, с незапамятных времен наблюдались что всегда к этом роду было только два представителя: отец - Барон-бей и сын Барон-мирза. Татары объясняют эту странность проклятием одним святым человеком этого рода, навлекшего на себя его гнев, но несомненно - это только необыкновенная игра случая.

Все дворяне первого класса презирают службу всякого рода даже и визириат и единственным их занятием является военное. Когда они не на войне и не при дворе, они живут, с большой пышностью в своих поместьях, они передают от отца к сыну все высокие чувства, встречаемые в Европе у самой высшей знати, они величественны в своих действиях, щедры и принимают всех чужеземцев, проходящих через их земли, с возможной любезностью.

Дворяне второго класса - капикули ⁷⁰, предки которых получили дворянство путем замещения высоких должностей. Им недостает очень много, чтобы пользоваться таким же почетом, как дворяне первого класса, они не имеют права заключать прямых браков с ханским домом и даже семьи первого класса пренебрегают соединяться с некоторыми го них. <страница 26> [29] Семьи капикули очень многочисленны, они не имеют право каждая на отдельного бея, как другие, некоторые из них, для того чтобы уравняться со знатью, создает себе подобие бея: семьи Авлан, Узне, Кайа, и Собла, дают титул бея самому старшему в семье, но эти беи считаются таковыми только в своих семьях и не имеют никакого голоса на деле. Хан не одевает их в кафтан, как других беев, между ними есть только один бей, /27/ который пользуется известным значением - это бей-Иашелов ⁷¹, самый старший из семьи Кудалак, одной из самых важных и самых древних этого класса. Как только бей получил это отличие, он поселился в деревни Иашелов, поместье семьи Кудалак, откуда и проистекает более общее прозвище - Иашелов-бей. Когда хан выдает замуж одну из своих дочерей или родственниц, бей-Иашелов [30] - маршал бракосочетания, он заботиться о том, чтобы все происходило согласно правилам и на него возложена обязанность сопровождать принцессу к месту ее назначения. Как только он выезжает из Бахчисарая со свадебным поездом, вплоть до того места, куда он сопровождает невесту и оттуда до возвращения его в столицу, он распоряжается деспотически повсюду, где проезжает, он имеет право жизни и смерти на[д] всякого рода лицами и не отдает отчета в чем бы то ни было.

Наиболее значительными фамилиями среди капикули являются - фамилии Кудалак, Олан, Кемаль, Эл, Узик, Кайа, Собла и т.д. Все татарские дворяне вместе со своими вассалами образуют кабилэ или племя.

Татарские дворяне возносят войну на такую ступень почета, какую только можно представить, но они не воюют между собой. В собраниях и во время обедов вежливость соблюдается чрезвычайно строго, они следуют один за другим, следуя установленному порядку, никогда не оспаривая его между собою: иногда вельможа первого рода уступает место дворянину следующего рода, если он значительно старше его по возрасту. На их свадьбах напитки разрешены в течение трех дней: султаны сами пьют <страница 27> всенародно вино и ликеры (напитки). Если султан приглашен на свадьбу, он пьет отдельно и если несколько султанов находятся на одном пиру, они едят отдельно каждый; хозяин дома прислуживает им с шапкой в руке. На этих празднествах гости пьют за здоровье друг друга, приподнимая (снимая) шапки на европейский лад. Никогда не возникало ссор между дворянами, даже под влиянием вина, и если поднимается какой-нибудь спор, /28/ он сейчас улаживается общими друзьями; у них никогда не бывает того, что мы называем «долгом чести» ⁷², считающееся у них самой позорной вещью; их система заключается в том, что истинная храбрость дворянина должна выражаться во время войны и вместо того чтобы стараться пролить свою кровь в единственном и странном сражении, они должны сохранять ее, чтобы мочь пролить ее, при удобном случае, во славу своей родины, в защиту своей страны и за честь своего имени. В Крыму есть также четыре старинных рода «людей закона» или влема ⁷³, которых можно причислить к знати, дворянам; они обладают землями, на которых находятся монастыри дервишей - тэккэ и могилы некоторых лиц, считающихся святыми и которых татары посещают из набожности. Среди этих четырех родов самый старший делается шейхом или архимандритом монастыря, принадлежащего его роду и пользуется доходами с него завещанного богоугодным делам, со всех складов и со всех земель, образующих имущество монастыря. Эти четыре великих шейха - шейх Катши, шейх Гёлеш, шейх Тшовунтшэ, шейх Такелу. Остальные тэккэ Крыма им подчинены, их земли - неприкосновенные убежища для всякого рода лиц и они пользуются [с] незапамятных времен очень большими привилегиями. [31]

О разделении земель в Крыму и о феодальных (поместных) законах

Разделение земель и поместные законы в Крыму почти теже самые, что и во Франции в начале монархии. Все земли в Крыму разделены на поместья, принадлежащие дворянам; или прикрепленные <страница 28> к должностям, или в виде достояния простолюдинов, разночинцев. Известное число поместий и деревень образует кадилик или уезд. Насчитывают на полуострове сорок восемь кадиликов, между которыми кадилики - Еникале, Каффы, Судага, и Манкупа находятся в зависимости у великого повелителя (тур. султана). /29/

Дворянские поместья - все передаются по наследству и независимы ни от какого другого поместья, ни даже от государства; хан не получает никаких податей, ни ежегодной пошлины Крыма, даже подушной подати с евреев и христиан - только каждый раз, что он идет на войну, каждый кадилик обязан доставить ему тысячу пиастров бешелика, повозку, запряженную двумя лошадьми и нагруженную сухарями и зерном (просом) по его выбору. Ханы требовали ранее одного барашка с каждого дома. Это право (подать) называлось токай и было очень значительным. Бенгли-Герай-хан ⁷⁴, ненавидимый в Крыму за его скупость и за жестокость, которую он употребил против участников восстания, поднятого Хаджи-Ширин-беем, захотел вернуть обратно любовь народа и решил освободить их от этой обязанности. Каплан-Герай-хан частично восстановил ее, но он удовлетворился одним барашком с мечети, его преемники, включая и царствующего хана, совершенно отказались от этой подати. [32]

Арслан-Герай-хан, находящийся в настоящее время на троне, взимал ее в течении двух лет сряду таким же образом, как и Каплан-Герай, но потом он окончательно отказался от нее и теперь можно считать ее уничтоженной.

Дворянин, владетель поместий, заставляет обрабатывать свои земли рабов; он продает их или отдает их своим слугам (вассалам) или вольноотпущенным: вассал обязан платить ему десятину с зерна и меда и подать в пять юлов со ста голов стада; животные свободны от всяких податей. Господин получает, кроме того, ежегодную подушную подать со всех вассалов - евреев и христиан, в случае если эта подать не прикреплена к какому-нибудь сану или какой-нибудь должности. Этот налог очень умеренный, он равен только двадцати пяти <страница 29> бешеликам с души, равняющихся приблизительно десяти су наших денег. Все владетели имеют право барщины над своими вассалами; эта барщина получается или в виде рабочей силы, или оружием или лошадьми или повозками, перевозом. Размер барщины, /30/ взимаемой с свободного человека определяется по мере земельной повинности; барщина вольноотпущенных - произвольна и зависит от воли владетеля; если вольноотпущенный или его родители были отпущены на свободу владетелем или кем-нибудь из его предков и если он того же рода тогда размер барщины вольноотпущенного устанавливается на том же основании, что и для свободных людей. Владетель получает в наследство все имущество своих вассалов, умирающих без наследников, на седьмой ступени родства, также, как и хан наследует мирзам.

Все дворяне пяти великих родов имеют праве назначения кади, или судьей во всех кадиликах, им подвластных, посредством жалованных грамот кази-аскера.

В Крыму есть много поместий, прикрепленных к должностям или к чинам, все доходы которых принадлежат тому, кто их занимает; он получает с них десятину и подушную подать и пользуется все время, пока остается на службе, такими же правами и такими же привилегиями, как если бы поместье принадлежало ему, на самом деле.

Есть третий род земель, который можно рассматривать, как владения простого народа, разночинцев. - Это земли тчелеби ⁷⁵. Тшелеби - это разбогатевшие (выслужившиеся) простолюдины, которым хан дарит какую-нибудь невозделанную землю, с условием обработать ее и основать там деревни. Этот вид владений находится в прямой зависимости от хана: он получает с них десятину и другие подати. Эти земли не обладают никакими прерогативами дворянских поместий; тшелеби не имеют никаких прав над своими вассалами, зависящими всецело от Хана; они не <страница 30> наследуют, как Мирзы, после своих вассалов, умирающих без наследников на их землях. /31/ [33]

О военной службе в Крыму

Единственные войска в Малой Татарии, получающие жалованье - это сейманы или телохранители хана, которые получают свое жалованье из Порты. Они делятся на байраки или отряды в тридцать человек. Стража хана состоит из двадцати байраков в мирное время и из сорока в военное время. Эти отряды управляются булук-баши или капитанами, под начальством полковника стражи, которого называют баше-булукбаши.

Когда хан хочет набрать армию, он собирает частное совещание, на котором обязаны присутствовать лично или же, если они не могут придти, послать одного депутата, - пять беев главных родов; кроме того, каждая ветвь знатных родов выбирает посла, отправляющегося на совещание, как для того, чтобы получить повеления хана, так и для того, чтобы сделать соответствующие показания. В этом совещании устанавливают общим согласием число людей, которое должно доставить каждое поместье, сообразно переписи, данной кадиями каждого кадилика (уезда).

Все вассалы, свободные или вольноотпущенные, обязаны идти на войну с господином, который берет по желанию одного человека с двух, трех, четырех или пяти домов, сообразно требованиям случая и постановления[м] частного совещания хана. Остающиеся вассалы обязаны одевать, снаряжать, вооружать и давать лошадь на их счет обязанным идти на войну. Все эти солдаты располагаются под знаменем кабилэ или рода их владетеля. Каждый род организует отряд или байрак, различающийся по цвету знамени, являющегося признаком дома. Самый старший дворянин в семействе командует байраком и остальные мирзы того же рода идут под его начальством. В очень обширных родах и обладающих многочисленными землями, каждая <страница 31> ветвь рода иногда образует байрак. В этих отрядах бывает только два офицера; дворянин, или управляющий и байракадар ⁷⁶ или прапорщик, на место которого назначают, обыкновенно, самого /32/ сильного и крепкого из солдат.

Васалы поместья, прикрепленного к какому-нибудь сану не образуют вовсе самостоятельного отряда; они собираются под знаменем рода того человека, которому они подчинены.

Все воины, взятые из деревень тшелеби, составляют один отряд и имеют только одно знамя; или ими управляет, обыкновенно, селиктар хана или за его отсутствием какой-нибудь другой офицер его рода.

Набор войск у ногайцев происходит почти таким же образом, об этом будет сказано в следующей главе.

Армия, составленная из всех этих байраков различных кабилэ, движется под начальством хана, калги, нурадина или какого-нибудь другого главнокомандующего, имеющего под своим начальством отдельных сераскиров племен ногайцев, Буджака, Иетсана или Кубана, и иногда также других [34] су[л]танов в качестве наместников начальников (генерал-лейтенанты).

Все походы и действия армии согласуются и решаются в военном совете, состоящего из хана или главнокомандующего, сераскиров, других султанов, визиря, кази-аскера, всех дворян, управляющих байраками различных кабилэ; булакбаши сейманов в нем не участвуют совсем. Кроме офицеров, имеющих по закону, право присутствия в венном совете; хан или главнокомандующий заставляют иногда участвовать в нем лиц, опытность которых заслуживает того, чтобы их пригласили.

Манера вести войну - татар, их воздержание и их образ жизни, который они ведут в походе известны всему свету. Все писатели говорят об этом и мой предшественник ⁷⁷ сказал на эту тему в своих мемуарах все то, что только можно было пожелать, я не буду вдаваться в бесполезные повторения.

Если хан набирает войска для своих частных интересов, как например <страница 32> в нынешней черкесской войне - тогда он доставляет им необходимое для пропитания, что стоит ему очень немного. А когда война затрагивает интересы Порты, тогда она снабжает её. /33/ Великий повелитель (согласно договору с ханом) ⁷⁸, посылает ему известную сумму для содержания стражи и для мирз капикули: кроме того, начальники продовольствия Порты обязаны доставлять все необходимое для содержания армии и выдавать каждому мирзе ТЭН ⁷⁹ или продовольственную пенсию, какую великий повелитель сочтет уместным ему назначить.

Грабеж татарам запрещен в дружественных странах: под страхом жестокого телесного наказания (палочных ударов), угроза которого не сдерживает их ⁸⁰. В отношении же воровства, добычи и рабов, каждый солдат кабилэ берет все, что попадает ему в руки, и затем совершают раздел, вычтя предварительно дань десяти с сотни сераскира, почти всегда вознаграждающего того, кто ему приносит его долю.

О правосудии и других судах

Правосудие отправляется с большей справедливостью, чем у турок, пристрастие там не так распространено. Царствующий хан удивительно суров в этом отношении, и если бы какой-нибудь судья был уличен в подкупе, ничто не могло бы его спасти.

Каждый кадилик или уезд имеет своего судью; кади назначается или жалованными грамотами хана или по повелению кази-аскера или же присылаются из Порты в кадилики, подвластные великому повелителю. Кади, назначенные ханом, - такие: кади Бахчисарая[,] Акмесшида, Гэзлеве и Оркапи; и вне Крыма - все кади сераскиров, ногайцев, назначающих заместителей во всех гулах их области, как кази-аскер делает это в своем округе. Все кади, назначенные жалованными ханскими грамотами, имеют право [35] окончательного приговора во всех гражданских делах и уголовных, в которых не идет вопрос о жизни. Можно не признать их приговор и просить, чтобы дело было перенесено в <страница 33> диван, прежде чем они осведомятся об этом, но как только они разобрали дело, больше нельзя аппелировать и не остается /33/ никакого другого исхода, как только позвать их к суду в диван, если уверены, что их приговор не согласуется с законом, и если диван подтвердит это, то обиженная сторона легко может получить кассацию приговора и попросить пересмотра дела. Судьи - наместники кази-аскера не имеют права окончательного приговора и можно обжаловать их решения в диван или самому кази-аскеру.

Суд кази-аскера ведает всеми гражданскими делами дворянства, все мирзы находятся в его ведении и никогда не направляют своих дел к судьям кадиликов.

Все эти ведомства имеют право сажать в тюрьму, давать палочные удары, накладывать денежные штрафы, но ни в коем случае не имеют права приговаривать к смерти.

Высший суд - это диван или великий ханский совет. Принц всегда управляет им и султаны на службе и другие всегда присутствуют в нем, если находятся в Багтчесерае.

Члены дивана - это калга-султан, нурадин-султан, орбей, сераскиры Буджака, Иетсана и Кубана, Ширин-бей, когда он находится около хана, муфтий, визирь, кази-аскер, каснадар-баши, дестердар, аштаджи-баши, килерджи ⁸¹-баши, диван-эффенди, наиб или наместник кази-аскера, шейх-кадисси ⁸² или судья города, кулар-агасси, капиджи-баши, каниджи-лар, киайасеи, башебулукбаши или полковник стражи, присутствуют обыкновенно в диване, но он не имеет решающего голоса; он присутствует, стоя, вооруженный большим жезлом. Всегда у дверей дивана находятся несколько булукбаши или начальников сейманов. [36]

В диван направляют все гражданские и уголовные дела известного значения и важности; по осуждении дела, рассмотрении доказательств и опроса свидетелей; кази-аскер произносит <страница 34> приговор, по решению муфтия, и хан, в заключении, издает приказ.

Хан каз[н]ит преступников только за государственные преступления, как, например: за воровство и убийство на большой /35/ дороге, за делание фальшивой монеты, за проступки против народа и во всех случаях, когда преследуется по его требованию; но если есть какой-нибудь проситель, как например, если сын приходит просить правосудия против убийцы своего отца, брат - брата, родственник - родственника, после того, как диван присудил преступника к смерти, принц приказывает его отдать в руки просителя, который перерезает ему горло сам и ⁸³ нанимает кого-нибудь это сделать, если у него не хватает храбрости. Это обыкновенная казнь и она приводится в исполнение на мосту, находящемся перед маленькой дверью сераля. Если проситель озлоблен не настолько, чтобы желать смерти преступника, он властен простить ему и уговориться с ним о денежном вознаграждении. В 1753 году одна молодая девушка, имея в своих руках убийцу своего брата, отказалась от значительной суммы, предложенной ей родными убийцы и не находя кого, хотевшего убить преступника, она приказала дать себе кинжал и отрезала ему голову, которую она унесла к себе, чтобы смотреть на нее, в свое удовольствие и наслаждаться своей местью.

Кроме разбора гражданских и уголовных дел в диване, там принимают также все государственные решения, касающиеся внутреннего управления государством. Но все что касается войны в интересах Порты или хана, в отдельности, количество войск, которое надо набрать, походы, которые они должны предпринять, все это, говорю я, решается в государственном совете хана, состоящего обыкновенно из калги, нурадина, орбея, сераскиров, визиря, кази-аскера, пяти беев и представителей различных ветвей пяти родов, образующих высшую знать. Когда хан в походе, все <страница 35> дела решаются военным советом.

Независимо от великого дивана, есть диваны калги и сераскиров ногайцев, я уже говорил о них достаточно на протяжении предыдущих глав.

Хан ставит в начале своих приказов вензель своего имени /36/ подобно великому повелителю ⁸⁴. У него есть свои большая и малая печати. Большая печать, это печать, налагаемая на все приказы, посылаемые по текущим делам; малая печать - это кольцо, которое он носит на своем пальце и являющееся признаком его безусловной воли; когда он просит о какой-нибудь услуге великого повелителя или его визиря письмом, запечатанным малой печатью - это знак того, что он желает получить ее во что бы то ни стало и очень редко случается, что ему в ней отказывают. [37]

О ханской казне

Татарский хан не чеканит ни золотой ни серебряной монеты, но только мелкую монету из чрезвычайно плохого металла, составленного из меди и смешанного с очень незначительным количеством серебра. Эта монета называется бешелик, т. е. монета пяти, потому что она равняется пяти крымским асперам (аспер - турецкая монета) ⁸⁵, для того, чтобы получить крымский пиастр надо двадцать бешеликов, называющийся обычно пиастр бешеликов. Крымский пиастр это несуществующая монета, а монета для счета, как наш турский ливр. В Крыму настоящие пиастры только турецкие, равняющиеся в Турции сорока пара (пара - две коп. серебром), каждый пара - трем турецким асперам. Ценность этой монеты, этого пиастра бесконечно изменяется в ханском государстве; из-за немногочисленности бешеликов или из-за обилия пиастров; он равняется то 7 1/2, то 7, то 6 и даже 5 «пиастрам-бешеликам». Константинопольские пиастры наводняют Крым, когда жалованье сеймакам ⁸⁶, пенсии султанам и мирзам получаются в этих подлинных пиастрах. Бешелики редки, когда казна хана перестает работать или когда спекулянты находят способы вывезти <страница 36> их из ханства, контрабандно. Я объясню сейчас что дает основание этой спекуляции.

Казна хана представляет собой усадьбу, отдаваемую на /37/ откуп вместе с связанными с ней солончаковыми копями Оркапи; обыкновенно армяне или евреи берут ее в аренду. Эти распорядители пользуются известным уважением; хан, отдавая им усадьбу, награждает их кафтанами, как офицеров двора. Нынешние владельцы казны взяли ее за четыреста четыре бурсы бешеликов в год, что равняется девяностам тысячам (90 000) ливров наших денег: они зарабатывают только на солончаках, так как казна находится в совершенном бездействии, вот уже больше года, как откупщики не выбили ни одного бешелика, потому что константинопольский пиастр не поднялся ни разу выше «пиастров бешеликов», стоимость, по которой они разорились бы, несомненно, если бы вздумали выпускать деньги и вот в чем причина.

Согласно приказа хана, которого они не могут ослушаться, сто драхм материала, должны дать четыреста восемьдесят пять бешеликов и в этих ста драхмах должно находится пятнадцать драхм серебра, высшего качества, и восемьдесят пять драхм меди. Пятнадцать драхм серебра по цене девяти турецких пара - равны трем пиастрам и пятнадцати турецким пара, и четыреста восемьдесят пять (485) бешеликов получающихся из ста драхм материала, - равняются двадцати одному «пиастру бешеликов» и пяти бешеликам; так как константинопольский пиастр стоит семь «пиастров бешеликов» то в результате четыреста восемьдесят пять бешеликов равняются только трем константинопольским пиастрам и пяти бешеликам; следовательно, [38] несомненно, откупщики потеряли бы тринадцать с половиною турецких пара на сто драхм материала, кроме того, они потеряли бы всю медь, все расходы и убыль материала при плавлении. Они изобрели, не та давно, способ чеканки бешеликов, <страннца 37> при существующей цене, с выгодой, но это подкрепление могло быть только очень преходящим и в действительности, было очень непродолжительным. Бешелики, чеканившиеся, /38/ начиная от Аджи-Селим-Гюрай-хана и до Селим-Герай-хана, предшественник нынешнего хана, - были из очень чистого металла, они состояли, почти на половину из серебра; хан издал приказ, повелевавший всем, имевшим бешелики в сумме одной бурсы или пятьсот «пиастров бешеликов» - сдать их в казну и разрешил откупщикам брать обратно все старые бешелики его предшественников, в размере двух процентов за обмен. Откупщики прибавили к этим старым бешеликам необходимое количество меди, чтобы привести их к нынешней пробе и извлекли из этого значительные выгоды; но старые бешелики скоро истощились, монетный двор с тех пор не работал больше и никогда больше и не будет работать, если хан не решиться согласовать пробу этих монет с расцепкой константинопольского пиастра, или если недостаток бешеликов не принудит, в конце концов, константинопольский пиастр спуститься до цены, пропорциональной действительной стоимости бешелика; что должно непременно произойти, так как барышники, заметившие что настоящая стоимость бешелика превосходит ходячую стоимость, ежедневно перевозят их в Константинополь, где они продают их с значительной прибылью. Несмотря на у грозу повешения, которой они подвергаются. Эта контрабанда приведет к такому недостатку бешеликов, что турецкий пиастр принужден будет опуститься до умеренной оценки и тогда монетный двор сможет работать без убытков.

Откупщики неоднократно подавали хану настоятельные прошения о том, чтобы он разрешил им уменьшить пробу бешеликов, или же установить цену, пропорциональную турецкому пиастру. Этот принц ни за что не согласился на это и предпочел оставить в бедствии свой монетный двор <страница 38> по совершенно непонятным причинам.

О почтовых станциях

Почтовые станции Татарии - свободны (вольный проезд); все расходы по их содержанию оплачивает хан и жертвует на это доход с десятины, получаемой им от ногайцев Янбулука. /39/ Ехать почтой можно по приказу хана, по которому не платят абсолютно ничего и единственными издержками может быть только то, что пожелают дать, из одной щедрости, почтальону (ямщику) или начальнику почтовой станции, не имеющих никакого права что-нибудь потребовать. Почтовые станции Татарского ханства [39] заканчиваются в Окзакове ⁸⁷, исключительно; они помещаются в различных местах: - в Улуклукараме ⁸⁸, Оркапи, Каджанбак, Гюзлеве, Бактчесерай, Акмесчиде, Карасу, Каффе, - где великий повелитель половину расходов принимает на себя; в Кершени-Кале[,] Таман и Каллу. На каждой станции имеется около шестидесяти лошадей и вобщем они гораздо лучше снаряжены, чем в Турции.

О государстве ногайцев

Ногайцы занимают всю часть Малой Татарии, простирающуюся от Дуная до Кубана; они делятся на четыре больших орды. Орда Буджака, занимающая пространство от Дуная до Ниестра ⁸⁹; Орда Иедсана, от Ниестра до Борисфена (Днепра); орда Янбойлука, от Борисфена до Азофа и орда Кубана, занимающая все земли, находящиеся между Азовским морем и рекой Кубан. Каждая орда делится на многочисленные племена, а племена на аулы, представляющие собой соединение известного числа шатров в виде деревень. [40]

Орда Иедсана состоит из 5 племен, - Сарису, Делигеуир ⁹⁰[,] Бересен, Хаджидере и Сарилар ⁹¹.

Орда Янбейлука делится на 4 племени: - Диерд, Ялиныз, Агалдже, Косткаркумлар и Канилишак.

Орда Кубана содержит 4 племени: Бшетерек ⁹², Каплу, Лабата и Джилан.

Буджакская орда - была также разделена на 4 племени, <страница 39> но это деление не существует более, со времени Бенгли-Герай-хана, как увидят ниже.

Орды Буджака, Иедсана и Кубана управляются каждая сераскиром, а Янбойлукская - каймакамом. Мне нечего прибавить к /40/ этому, кроме того что я говорил по этому поводу в отделе о высших чинах государства.

Земли каждой орды разделены между различными племенами и отделены друг от друга границами, но отдельные племена не имеют совсем определенной территории; каждое племя блуждает в своем округе и имеет постоянное жилище только зимой. Оно выбирает наиболее защищенный от жестокости времени уезд своих владений. Когда наступает время посева и насаждений, то аулы располагаются лагерем к том месте, которое они предполагают засеять; они почти никогда не возделывают два года сряду одни и те же земли. После того как аул расположится, мирза, начальник аула, раздает каждому из своих, вассалов известное количество земли, размежевание которой происходит с помощью веревки и каждый ограждает это место забором или отмечает свои границы каким-нибудь знаком.

Ногайцы каждой орды платят, как уже известно, подати своим сераскирам; они обязаны, кроме того, вносить десятину со сбора зерна.

Иед[и]санская орда совсем не платит десятины натурой. Эта подать оценена в 12 000 пиастров, взимание которой производилось раньше в пользу хана, но теперь великий повелитель получает этот доход: эта уступка, сделанная Селим-Гераем Порте, по его личному побуждению и эта сумма употребляется на жалование сейманам.

Хан получает натурой десятину с зерна от Янбойлукской орды и этот доход употребляется на содержание почтовых станций; десятина Кубанской орды идет в пользу сераскиров <страница 40> ногайцы, также как и обитатели Крыма, делятся на свободных, вольноотпущенных и рабов.

Хота все благородные семейства ногайцев притязают на равную древность и все происходят от завоевателей этой страны, все же в каждой орде есть одна, наиболее знатная семья, пользующаяся большим почетом и бесконечным числом привилегий. /41/

В каждой орде есть баше мирза или глава дворянства, всегда старший из всех дворян первой семьи; остальные дворяне относятся к нему с необычайным благоговением и повиновением. Сераскир проживает всегда в его ауле, в своей орде он то же, что и бей для пяти великих крымских родов. [41] Сераскир обязан приглашать его в свой диван, где ему принадлежит первое место: он не имеет права наказать какого-нибудь мирзу, без его ведома и он ничего не может делать, не посоветовавшись с ним, как и в том, что касается набора войск, так и во всем, что относится к внутреннему управлению ордой. Ему также принадлежит право взимание всех податей сераскира, уславливающегося с ним об этом; каждый аул тоже имеет своего беше-мирза, являющегося его главой - это опять самый старший в ауле: он подчинен беше-мирзе орды.

Ногайские дворяне не имеют земель: для них считается позором возделывать их, для их выгоды; их имущество состоит в стадах, животных, лошадях и рабах. Они не получают совсем десятину с их вассалов, как крымские владетели; она идет хану или сераскиру; также они не имеют права барщины. Мирза, глава аула, требует только от своего аула ежегодную дань, состоящую из двух быков, десяти баранов - затем десять ока сёк или жареного проса, десять ока талкан или того же проса но превращенного в муку; десять курд или десять связок кислого молока, высушенного на солнце и имеющих форму шариков, которые ногайцы распускают в воде и получают питательный напиток; <страница 41> сверх того мирза имеет право требовать око сыра с каждого шатра. Другие мирзы, не имеющие аулов, живут за [42] счет главы их семейства, который выдает им из своих доходов необходимое для их существования.

Все ногайцы обязаны идти на военную службу и следовать во время войны, за главой их аула. Набор войск производится у них почти таким же образом, как и в Крыму. Хан, в извещение того, что было поставлено в его частном совете, посылает повеления сераскирам; эти собирают их частные советы, /42/ на которые они призывают баше мирза их орд, и других главных дворян, совместно с которыми они принимают необходимые меры, для исполнения приказов хана.

Ногайцы всегда доставляют войск больше, чем с них требуют. Особенно, если дело идет о войне с христианами, все мужчины, кто в состоянии владеть оружием, идут на войну. Все же обитатели каждого аула уславливаются между собой об известном числе мужчин, оставляемых в ауле, и которым поручается забота об охране их имущества и их семей; эти соглашаются остаться только с условием, что им будет принадлежать такая же часть добычи, как и сражающихся; и по возвращении армии им дают их долю, соблюдая очень большую точность.

Каждое знатное ногайское семейство не образует отряда, как в крымских войсках, но вся масса войск каждой орды делился на известное число байраков или отрядов, большей или меньшей величины, в зависимости от общего количества людей. Все знамена орды - одинаковы и носят одежду, принадлежащую первой фамилии орды, с той разницей, что байрак, управляемый баше-мирзой, имеет большее <страница 42> знамя а остальные отряды только маленькие флаги. Ногайцы Буджакской орды были разделены раньше на многочисленные странствующие племена, как и остальные три орды: Бенгли-Герай-хан их прикрепил: он принудил их покинуть свои шатры и выстроить дома; он отдал во владение земли их. мирзам и почти сравнял Буджак с Крымом. Дворяне этой орды получают теперь десятину со сбора зерна, имеют право барщины над их вассалами и пользуются почти теми же привелегиями, что и дворяне полуострова.

О государстве черкесов

Черкесы должны считаться скорее данниками хана, чем его подданными. Многие ханы делали немыслимые усилия, для того чтобы подчинить окончательно этот народ, заставить их /43/ покоряться тем же законам, что и татары, и главным образом, обязать их к военной службе; оказалось невозможным достигнуть этого.

Хан не получает никаких доходов ни от своих земель, ни от своих подданных в Черкесии; они только платят ему в день восшествия на престол, дань состоявшую первоначально из трехсот рабов. Селим-Герай довел это [43] число до семисот, благодаря одной довольно странной хитрости. Как только он пришел в Крым, он приказал позвать беев главных племен, осыпал их любезностями и отослал их, обремененных подарками. Некоторое время спустя, он снова позвал их: образец пришедших в первый раз, привлек на этот раз значительно большее число их; но хан приказал их всех заковать в цепи и возвратил им свободу только тогда, когда они приказали доставить ему то число рабов, которое он требовал. Различные претеснения, гонимые ханами, побудили кабартинов ⁹³ сделаться сначала независимыми, а затем - покориться русским. Это происшествие будет объяснено подробно в следующей главе. Хан не имеет права набирать войска <страница 43> среди черкесов, но только когда ему предстоит вести какую-нибудь войну, он просит у беев известное число людей, в виде субсидии; они соглашаются или отказывают, в зависимости от того, настроены они хорошо или плохо по отношению к нему.

Татарская Черкесия простирается, в настоящее время, от Босфора Кимерийского или пролива Еникале ⁹⁴ до Кабарды; она ограничена на севере ногайцами Кубана, на юге - абазами ⁹⁵ и Кавказской горой, на востоке [44] - Кабардой и на западе - Черным морем. Черкесы, зависящие от хана, делятся на четырнадцать кабилэ или племен, и каждое племя на тшагары. Тшагар - это соединение десяти семейств. Разделение людей в Черкессии сводится к четырем классам: беи, сипаи, узданы и кул ⁹⁶.

В каждом кабилэ есть знатная семья владеющая неограниченно всеми землями кабилэ и самовластно в них управляющая. Каждая из этих семей имеет первого бея, являющегося их главой /44/ и назначающегося по возрасту и много других беев, глав различных ветвей семейства; все они подчинены первому. Этим беи делят между собой землю и подданых кабилэ. Первому бею уделяется всегда самое большое число тшигаров; остальное делится между другими беями.

Все черкесы, естественным образом, крепостные и рабы дворян, их знати, имеющих право отбирать их имущество, лишать их жизни, продать их или отдать их, кому им захочется. Все же среди них имеются два класса свободных людей: сипахи и узданы.

Сипахи - это кули, взятые на войну или проданные их беям и затем получившие свободу и вернувшиеся на родину. Там они считаются свободными, они и их потомки, и когда они имеют достаточно имущества для приобретения, они покупают тшагары и часто становятся <страница 44> наравне с Беями.

Узданы - это вольноотпущенные, получившие от своих беев свободу в награду за какую-нибудь услугу. Они пользуются, как и их потомки, теми же преимуществами, что и Сипахи.

Кули - это крепостные, не получившие свободы и являющиеся рабами согласно первобытному устройству страны.

Черкесские беи совершают бесконечные набеги, одни на других, кабилэ на кабилэ, чтобы похищать рабов. Все что нападающий может унести с собою, считается его неоспоримой добычей и никогда не требуется обратно; но если он имеет несчастье быть захваченный сам, то все находящиеся с ним люди остаются рабами: только один бей не задерживается, пострадавший довольствуется тем, что отпускает его, отрезав уши и хвост его лошади; это единственное мщение, которое они получают в подобных случаях, друг от друга. Сыновья беев не избавляются от рабства: как только они взяты в плен или проданы, они лишаются своего звания и больше не могут быть беями; если, вновь получивши свободу, они возвращаются к себе, то они могут быть только сипахами и больше не имеют права /45/ быть дворянами. Беи продают своих дочерей, если они уличены в каком-нибудь проступке против целомудрия; они продают даже своих детей мужского пола, если они совершили какую-нибудь важную провинность и если она считается заслуживающей подобного наказания. [45]

Беи, дворяне и сипахи одни имеют право носить оружие, или иметь его у себя; оно запрещено всем крепостным.

Как только какой-нибудь дворянин делается беем, его единственной заботой делается обеспечить себя достаточным количеством оружия, чтобы вооружить всех подчиненных своего владения, когда он идет на войну, все кули, которые должны пойти с ним, берут у него луки, стрелы, сабли, пистолеты и ружья; и после <страница 45> их возвращения они отдают все что взяли в склад оружия. Черкесы живут почти также, как и ногайцы; они не имеют постоянных ни городов, ни жилищ; они кочуют, не выходя все же из пределов их кабилэ. Они проводят лето в степи и возвращаются зимой в горы; они не имеют определенных земель и обрабатывают то один участок, то другой. Их дома представляют собой ямы, вырытые в земле и покрытые листьями и жнивом. Племена ада, адеми, бестени, бузадиг и кемиркёй ⁹⁷ - единственные, среди которых установлено отчасти магометанство.

Трудно дать верное представление о религии других племен: у одних находят остатки христианства, у других - следы идолопоклонничества. По этому поводу можно найти довольно интересные подробности в мемуарах Миссий. В центре Черкесии есть знаменитое дерево, к которому черкесы питают благоговение, доходящее до идолопоклонства. Это дерево называется панагасиан ⁹⁸, Это слово искажение имени Панагиа, которое греки дают святой Деве и в распространенном значении некоторым часовням и другим благочестивым местам, посвященным Матери Господа Нашего, подобно таким, какие имеются во всех местах государства турецкого императора. Без сомнения, во [46] время греческих императоров, около этого /46/ знаменитого дерева был какой-нибудь отшельнический скит, и черкесы не настолько исковеркали имя, чтобы можно было узнать его со всей очевидностью: заблуждения, в которые всегда впадает чернь, от набожности превратили культ Божией Матери в полнейшее идолопоклонство, которое эти народы связывают теперь с магометанством.

Я присоединяю к этому заметку, которую я считаю точной о черкеских племенах, находящихся в зависимости от хана; я получил ее от одного бея, с которым я <страница 46> имел случай познакомиться в Бахчисарае.

Список Черкесских племен, в географическом порядке, с востока на запад

1. Мушости.
2. Толани.
3. Джегуритз.
4. Егхеркуай.
5. Битшун-Ауг.
6. Илоу-Куадже.
7. Бибер-Акуадже.
8. Дударук.
9. Балши.
10. Бесельбай.
11. Сеиди.
12. Шегхерай.
13. Теракай.
14. Баг.
15. Онбеш.
16. Шаша.
17. Кемир-Кей.
18. Абезаше.
19. Шапсик.
20. Нелукхатше.
21. Шаххакей.
22. Бузадиг.
23. Хаджукай.
24. Бертебай.
25. Бестеней.
26. Кишекене-Егхеркуай.
27. Януа.
28. Алтикесек-Абаза. [47]
29. Ада.
30. Шесть племен Абазов, утвердившихся очень давно в Черкесии.

/47/ Все эти объединения племен легко могут составить армию в 100 000 человек и гораздо больше, в случае необходимости: поэтому легко можно судить о заинтересованности хана в том, чтобы подчинить эти народы всецело своей власти и чтобы извлекать из них подкрепления, в том случае, если ему удается их покорить.

О состоянии религии у татар

Крымские татары и ногайцы - магометане секты Абукханидзе ⁹⁹ как и турки Константинополя, Румели и Малой Азии: их ритуал и их обряды одни и <страница 47> те же; магометане Крыма образованы, во всех городах есть школы, в которых обучают религии и наукам, как в турецких городах. Ногайцы почти все невежды (необразованны) в своей религии, как и во всем остальном, у них только магометанская вера. Я приведу по этому случаю довольно забавный ответ одного кучера, армянина, Саламет-Герай-хана, бывшего в то же время и его шутом.

Однажды этот принц чрезвычайно настаивал на том, чтобы он принял магометанство «Я вовсе не хочу принимать магометанство», - ответил кучер, - «но если вы хотите, чтобы не огорчать вас совсем, я сделаюсь ногайцем».

В Крыму есть довольно значительное число евреев и христиан, греков, армян, схизматиков (раскольников) ¹⁰⁰ и католиков.

Крымские евреи почти все караиты, они не признают Талмуда, они только признают некоторые книги Библии и презирают совершенно все мечтания раввинов ¹⁰¹. Большее число этих евреев живет в маленькой крепости, расположенной на западной оконечности бахчисарайской долины: они пользуются некоторыми привилегиями и освобождены от некоторых податей; они совершенно не обязаны, как греки и армяне, доставлять известное число людей для общественных работ над укреплениями, в /48/ мечетях, на фонтанах и т.д. Они притязают на то, что эти прерогативы были им разрешены за услуги, оказанные татарским ханам. Они называют себя происходящими из Бохары в Великой Татарии, как татары Малой Татарии, и согласно преданию, выдуманному ими довольно правдоподобно, они были союзниками завоевателей Крыма и утвердились тут вместе с ними. Так как эта история не подтверждается никаким достоверным признаком, очень можно не придавать ей веры. Я исследовал даже происхождение их привилегий <страница 48> и вот откуда она проистекают. [48]

Одна улу-хани, сестра Хаджи-Селим-Герай-хана, имела доктора еврея, спасшего ее от болезни, угрожавшей ей несомненной смертью: эта принцесса разрешила попросить ему в вознаграждение все, что он захочет; доктор ограничился мольбой о том, чтобы она выпросила у хана приказ об освобождении евреев крепости, его соотечественников, от некоторых обязанностей, от которых ныне они свободны. Принцесса получила это. С тех пор подушная подать с евреев прикреплена к сану улу-хани и евреи, в благодарность за это благодеяние, доставляют принцессе, которой пожалован этот сан, все необходимое для ее дома, как дрова, уголь, кофе и многие другие припасы этого рода.

Греки довольно многочисленны в Крыму: насчитывают семьсот семейств в Каффе, триста в Бактчесерае, двести в Гюзлевэ, и приблизительно столько же в Карасу. Они имеют в Каффе восемь церквей, одну в Карасу, одну в Гюзлевэ, и одну в Бактчесерае, которая испытала такие же злоключения, как и армянская церковь в деле иезуитов, о чем будет говорится ниже.

Армяне-схизматики ¹⁰² - самые многочисленные из всех христиан Крыма, имеется тысяча двести семейств в Каффе, приблизительно триста в Бактчесерае, четыреста - в Гюзлевэ, почти столько же в Карасу и еще несколько, распространившихся в /49/ остальных местах полуострова. У них два епископа: один в Каффе, резиденция которого в монастыре Сурп-Авацацин или Святой Девы и епархия которого простирается до Кемир-Кей в Черкесии; другой пребывает в монастыре Суры-Хатче или Святого Креста: его епархия заключает <страница 49> в себе Бактшесерай, Гюзлевэ, всю западную часть Крыма и простирается до Кавшана. Эти два епископства, как и другие, назначаются константинопольским патриархом, испрашивающего барат у великого повелителя для епископа, которого он хочет назначить, и которого он смещает, когда он ему не нравится.

Армяне схизматики имеют в Каффе двадцать четыре народных церкви, они имели одну в Гюзлевэ, которая была сожжена, и которую они не осмелились вновь отстроить, после той бури, которую навлекли на них изуиты в Бактшесарае, у них была одна церковь в этой столице, которую Селим-Герай-хан велел разрушить. Им дали тогда разрешение выстроить стены, но им не было разрешено покрыть их и они совершают литургию в ограде, похожей больше на манеж, чем на Божий Храм.

Иезуиты в начале века, получили разрешение построить церковь для их поселения и чтобы читать там Евангелие. Так как они не придали этому дому вида нормальной церкви, они пользовались там известной свободой. Они украсили одну комнату, в которой они совершали мессу и исполняли все отправления литургии. Все католики Бактшесерая и даже рабы, собирались там, чтобы присутствовать во время священного служения. Отцы им оказывали всякую духовную помощь, они даже ходили без шума по домам [49] исповедовать и носили предсмертное причастие больным и эта маленькая миссия делала чудеса. Но религиозное рвение вскоре увлекло этих миссионеров и помешало им задуматься над злоупотреблением ханской веротерпимостью; они начали увеличивать свою церковь, и звонить в ней в колокол. Они совершили большую ошибку, возвысив сразу /50/ <страница 50> их дом на один этаж и выкрасив окна в зеленый цвет. Селим-Герай-хан, принц - враг христиан, уже делал большие усилия над собою, терпя христианские церкви в своих владениях и, главным образом, в столице. Этот принц, проходя однажды армянским кварталом, чтобы идти на охоту, спросил что это за дом, превосходящий всех других; некоторые злонамеренные лица ответили ему, что это церковь франков и распалили дело таким образом, что хан пришел в ужаснейшую ярость; он возмущался особенно зеленым цветом окон; он сейчас же отдал приказание снести эту церковь и одновременно и греческую, и армянскую; он даже приказал арестовать по этому случаю, наиболее уважаемых лиц этих двух наций, долгое время продержал их в цепях и в конце концов принудил их заплатить непомерный налог. Иезуиты, быть может, могли бы успокоить принца дарами и повиновением, но маленький раздор, царивший между этими монахами помешал им сделать необходимые попытки избежать (предупредить) это несчастье или чтобы его поправить: они уступили и решили покинуть Крым. Эти отцы имели также дом в Каффе, который они купили с целью основать там миссию; они не сохранили его и моему предшественнику было поручено продать его.

Это происшествие необыкновенно увеличило ненависть армян к католикам, которым они были обязаны разрушением церкви в Бактшесерае и притеснениями, навлеченными на них чрезмерным рвением наших миссионеров. [50]

Некоторое время спустя, один польский иезуит получил от благочестивых лиц поручение приехать в Крым, <страница 51> чтобы работать над восстановлением одной старинной церкви, основание которой и даже стены существуют в довольно хорошем состоянии в окружности крепости Каффы. Ему дали довольно значительную сумму, и польский король, чтобы благоприятствовать этому начинанию, дал ему письмо к великому /51/ повелителю, в силу чего миссионер отправился в Константинополь, одетый по польски и с министерской свитой. Он получил приказ его величества восстановить церковь и приехал в Бактшесерай вооруженный этим документом, вследствие чего хан дал ему чрезвычайно благоприятный приказ; но меня уверяют, что этот принц, задетый тем, что монах обратился к Порте, даже не предупредивши его, послал тайный приказ в Каффу, чтобы расстроить его предприятие. К тому же большая часть денег, отданых этому миссионеру, была употреблена на поддержание положения, принятого им и ему не осталось достаточно для того, чтобы закончить доброе дело. Он был принужден в конце концов, прогнать свою свиту и уехать из Бактшесарая с деньгами, которые господин Шокэ, французский консул, одолжил ему, чтобы хватило на путевые издержки до Польши.

Мне остается сказать о состоянии, в котором находится сейчас католическая религия и указать способы, которые можно употребить для ее распространения или, по крайней мере, для ее поддержания.

В Крыму католиков очень немного: самое большее их - сто пятдесят в Каффе, пятдесят в Кюзлевэ, от тридцати до сорока в Карасу и приблизительно двадцать в Бактшесерае, больше нет ни одного на всем остальном полуострове; они очень бедны, за исключением некоторых торговцев, которые кажутся богатыми только сравнительно с нуждой других. Они получили много лет назад, приказ от Селим-Г'ерай-хана, чрезвычайно неопределенный, <страница 52> который запрещает их тревожить до тех пор, пока они будут оставаться в пределах их долга, не упоминая ничем об их ритуале ни об отправлении их религии, таким образом что можно придавать очень мало значения этой бумаге. У них только один священник - армянин, уроженец Каффы, который разъезжает постоянно в Каффу, Карасу, Гюзлевэ, и Бактшесерай, чтобы оказать им духовную помощь, но это /52/ ничтожная помощь, так как он один не может быть в одно время везде, то они подвергаются опасности умереть, не получив святых даров, или попросить их у схизматиков. Миссионер, равным образом снабжен приказом нынешнего хана, таким же бесполезным, как и другой. Этот род странствующего священника перебивается (бедно живет) скудными подаяниями его паствы, которая доставляет ему с трудом самое необходимое. В Каффе, Гюзлевэ, в Карасу, он читает мессу, то в одном доме, то в другом. Когда он приезжает, в Бактшесерай, королевский консул дает ему пристанище у себя; месса [51] совершается в его доме; католики приходят, не скрываясь, его слушать, исповедуются ему и получают причастие. Консул принимает необходимые меры предосторожности, чтобы это произвело как можно меньше шума, вследствие чего принц и министры, догадывающиеся об этом, закрывают глаза и не перечат. Католики не могут даже осмелиться допустить внешность католичества: они идут в схизматические церкви, как другие, платят их долю в расходах армянской общины и соблюдают даже посты, согласно схизматическому ритуалу, чтобы ни в чем не отличаться. Вот истинное состояние, в котором находится сейчас католическая религия в Крыму: быть может возможно употребить какие-нибудь средства, но меры, которые можно было бы предпринять в этом отношении, требуют много благоразумия и осторожности. <страница 53>

Царствующий хан и вообще все татарские принцы, очень сильно привязаны к магометанству и мало расположены благоприятствовать христианской религии, ничто они не ненавидят в такой мере, как если христиане докучают им своими прошениями в этом отношении. Главной целью королевского консула при хане является служение политическим намерениям (взглядам) его величества; если бы он захотел одновременно быть полезным и религии, он стал бы ненавистным и принцу и министрам и потеряв их доверие, оказался бы не в /53/ состоянии выполнять главное назначение его миссии.

Кроме того, было бы величайшим неблагоразумием подвергнуть неприятности защиту (протекцию) короля, не имея точных приказов от двора с известными требованиями.

Барат, который великий повелитель дает армянским епископам присваивает им доход со всех таинств и со всех обрядов их религии, не различая ритуала. Таким образом, католики не в состоянии вырваться из этой зависимости, не уполномоченные никакой грамотой на образование отдельного общества. Всякий раз, когда бы они захотели ограничить епископов в их правах, эти не замедлили бы обвинить их в неповиновении приказам великого повелителя и они ничего не могли бы привести в свое оправдание. Поэтому католики не осмелились никогда притязать на это и только на этом условии армяне разрешили им тайное совершение римской религии, по поводу которой они могли бы их потревожить, если бы захотели. Но, может быть, вот что могло бы удаться. Каффа, самый значительный город Крыма, где больше всего католиков и еще, поэтому, было бы необходимо улучшить положение вещей; из двадцати четырех церквей, принадлежащих армянам схизматикам - шесть совсем не посещаются; община сдает <страница 54> их иногда священникам, незанятым в других церквах, снимающих их наудачу на один год, в надежде извлечь какую-нибудь пользу из приношений правоверующих, которых может привлечь набожность в день открытия церкви или же в другие торжественные праздники. Быть может, не было бы [52] невозможным, коротким и мирным путем, убедить армян уступить одну из этих церквей католикам. Успехи миссии в Крыму возбудили зависть, беспокойство схизматиков и увеличили их ненависть, не много ослабевшую с тех пор, как их противники заслуживают только жалость. Католики решились, недавно, подать прошение в ханский диван, чтобы получить силою одну из этих церквей; я сделал все, что мог чтобы отсоветовать этот проект, который, несомненно, должен был провалиться: они /54/ основывались на слишком слабых доводах: «Церкви, о которых идет речь, - говорили они, - всегда принадлежали армянам; мы армяне, мы платим все расходы общины, мы платим мири нашу часть мукатеа этих же самых церквей; вследствие этого мы имеем основание просить одну из них». Хан очень легко может распутать этот софизм и схизматики незамедлят ответить: «Если вы армяне, также как и мы, почему вы просите отдельную церковь? Вы имеете право на все двадцать четыре церкви в целом и никто вам не запрещает вход туда: если же вы придерживаетесь другого ритуала, то вы не имеете права требовать ни одной: представьте грамоты уполномочивающие вас создать отдельную общину». Приняв все это внимание, это дело может увенчаться успехом только мирным путем, и хотя бы он и был очень трудным, я не отчаиваюсь достигнуть этого. По моем прибытии, я не принебрег ничем, чтобы быть в хороших отношениях с армянами; я написал главным схизматикам <страница 55> Каффы; я привел все доводы, которые вера и рассудок могли продиктовать (внушить) мне, чтобы заставить их жить в добром согласии с католиками и чтобы у смирить раздоры, возникшие между епископом Каффы и нашим миссионером, в промежутке между отъездом моею предшественника и моим прибытием. Эти раздоры окончились со смертью армянского священника, который был убит наконец. Быть может, я отважусь сделать какое-нибудь предложение, мне не будет отказано, но я не мог сказать ничего определенного в этом отношении и я только отваживаюсь делать догадки (предположения).

Как только армяне согласились бы на эту уступку и католики вступили бы во владение церковью, с их полного согласия и без всяких споров, было бы не трудно получить от хана приказ, разрешавший это обоюдное соглашение, под предлогом возобновления приказа Селим-Герай.

Можно было бы прибавить пункт, ставящий церковь под защиту всякого нападения и препятствующий армянам /55/ отказаться от своего даяния. Народ мало по малу, привык бы слышать о католической церкви и впоследствии можно было бы послать в Каффу одного или несколько миссионеров, людей умных, умеренных и, главным образом, добрых нравов, которые, найдя уже основанную церковь, могли бы основать плодотворную миссию с известной безопасностью: Само собой понятно, что армянскому епископу и армянским церквям будут предоставлены всегда таинства и все обряды, [53] приносящие доход церкви, как крещение, брак, погребение и т. д., это условие, без которого не надо обольщать себя надеждой на достижение хотя бы чего-нибудь.

Нет ничего невозможного для покровительства короля, если он захочет непременно его проявить; между тем, в настоящем положении вещей я считаю невозможным основание в Бактшесерае миссии по форме, если бы один хан имел любезность ее терпеть, она была бы беззащитна против плохого расположения духа его наследника; и как только захотел придать внешний вид церкви или народного служения религии, какому-нибудь учреждению в этой столице - то миссия подвергнется тому же несчастью, какое она испытала при правлении Селим-Герай-хана. Только одно является возможным: купить дом за счет короля или миссии и дать этому дому название консульства (консульского дома) и при помощи этого звания, к которому правительство будет относится с уважением, миссионер-доктор мог бы поселиться там с консулом. Эта профессия даст ему возможность быть ценимым двором, заслужить, быть может, благорасположение принца, которое он мог бы использовать для блага религии. Под защитой консульского дома этот монах мог бы совершать весь год маленькую тайную проповедь, как это происходит иногда у меня, когда нынешний миссионер приезжает в Бактшесерай. Независимо от блага религии из этого распорядка может последовать второе преимущество, выгода: консул короля, прибывающий в Крым, иногда не находит никакого жилища; он принужден много дней находиться в стране, довольно загадочной, не зная, где преклонить голову. Тогда армянская община обязана его устроить; и если не имеется /56/ свободного дома, правительство принуждает одного из них покинуть свой дом и уступить его консулу. Указанный план мною предохранит от неприятности видеть офицера короля, пользующегося здесь большим уважением, остающегося много дней на улице и избавит консула от необходимости привлечь на себя ненависть, изгоняя семью из ее гнезда, по приказанию хана, средство к которому многие из моих предшественников принуждены были прибегнуть. <страница 57>

Миссионер-доктор мог бы, равным образом, основаться в Гезлевэ и там служить с пользой религии. Мысль о соединении звания доктора с званием миссионера - не нова; она осуществляется всегда с большим успехом и именно, благодаря только медицине наши монахи проникли в Армению, Грузию и Персию.

В конце концов, благоразумие, умеренность и кротость - единственное оружие, которое может употреблять в защиту религии офицер (слуга) короля в Крыму. Времена могут измениться и будут благоприятные обстоятельства, при которых, быть может, то что пытаются тщетно достигнуть теперь, будет получено очень легко. [54]

Последняя часть этих записок содержит предметы политики, которые могли бы вызвать интерес у слуг короля в этих странах; но автор не хотел не мог выпустить ее в свет. /57/ <страница 58>

Отчет о восстании ногайцев Иедсана послужившего причиной свержения Алим-Герай-хана и восшествия на престол Крим-Герай-хана, в 1758 г., посланный в 1759 - министрам короля господином де Пейссонель

В настоящее время, татарские ханы так подчинены турецким императорам, они выносят с такой терпеливостью, возложенное на них их предками иго, что очень редко они всходят на престол путем переворотов, они довольствуются тем, что идут в кабалу к порте, чтобы достигнуть его; они занимают его мирно и сходят также без шума; между тем, Крым-Герай-хан ныне царствующий, занял его открытой силой. Восстание ногайцев Еидсана ¹⁰³, которым воспользовался этот принц, чтобы достигнуть своей цели - событие достаточно замечательное и заслуживающее внимания Порты, если она подумает о том, что может сделать предприимчивый и смелый хан, когда он соберет воедино все силы (войска), судя по тому что сделал простой султан, поддержанный только одной ордой ногайцев.

Ногайцы Иедсана составляют одну из четырех больших ногайских орд, подчиненных крымскому татарскому хану; они чрезвычайно богаты, кочевники, и странствуют по равнинам к северу от реки Ниестера ¹⁰⁴, между Окзаковым ¹⁰⁵ и Бендером. Сейчас они чрезвычайно богаты; они засевают очень значительное пространство земли и ведут несметную торговлю зерном, стадами, животными, лошадьми, кожей, шерстью, сыром и молочными продуктами с поляками, казаками и турками Окзакова, Бендер и других пограничных местностей; они без конца копят и ничего не тратят; /58/ <страница 59> они питаются просом и продают зерновые хлеба (пшеницу, рожь и гречиху) и ячмень, они одеваются в бараньи шкуры и получают со своих собственных конских заводов лошадей, необходимых им для верховой езды. Эта одна орда может доставить, в общем, восемьдесят тысяч человек кавалерии, хорошо снаряженных и вооруженных всеми видами оружия ¹⁰⁵; она всегда управляется сераскиром, которым всегда бывает принц из дома (рода) Гераев, назначенный и подчиненный хану.

Алим-Герай-хан, поставленный на престол в конце 1755 г. значительно [55] увеличил подати и дань, которые платили ногайцы их властителю, и этим лишился любви этих народов ¹⁰⁶, быть может скорее проявивших бы свои чувства, если бы султаны Хаджи-Герай и Саад-Герай, братья хана и сераскиры орд Иедсана и Буджака, не удерживали их в пределах их долга благоразумием и умеренностью. Но Хаджи-Герай, сераскир Буджака, умер в 1757 г., весьма оплакиваемый, - и хан, вследствие чрезвычайной слабости к своим детям, назначил своего собственного сына Сеадет-Герая, заступившего место Хаджи-Герая, в ущерб своим другим братьям, которые были все старше его сына, не считаясь с установленным у султанов обычаем, сменять друг друга, по порядку рождения. В то время, как сераскират Буджака оставался незанятым, несколько мирз из орды Иедсана, взбунтовавшихся против их сераскира, сделали маленький набег на русские земли, ограбили деревню, осквернили церковь, убили много казаков и увели с собою большое количество животных и лошадей. Так как русский двор обратился с жалобой по этому поводу к оттаманскому министру, хан получил приказ дать удовлетворение казакам и Сеадет-Герай, отправляясь в свое правительство Буджака, получил поручение от своего отца, поехать в Иедсанскую орду; собрать точные сведения об этом событии, наказать виновников этого нарушения законов и возвратить казакам все <страница 60> что у них было похищено. Это поручение было очень неучтивым /59/ по отношению к Саад-Герай, сераскиру Иедсана - обида была для него тем более чувствительна, что он, своим разумным поведением до самого последнего времени, заслуживал больше доверия. Он дал полную власть ногайцам своей орды и не сделал больше ни одного движения, чтобы обуздать их.

Сеадет-Герай-султан отправился в Буджак во время рамазана в 1757 г. Уместно дать некоторое представление о его характере, для того чтобы его странное поведение было не так удивительно, которое повлекло за собою гибель его отца и его собственную. Этому принцу двадцать восемь лет; он не обладает ни проницательностью, ни образованием, ни рассудком: у него столько же справедливости в сердце, сколько точности в уме; он горд без достоинства, упрям без твердости, молчалив от глупости, так как он думает еще меньше, чем говорит, честолюбив без планов (замыслов), мстителен без системы, покровительствуя одним и притесняя других, с равной неразборчивостью, слишком спесивый, чтобы попросить советов у тех, кто может дать ему хорошие, и слишком недалекий, чтобы распознать плохие, даваемые ему без его просьбы. Этот принц, в соответствии с приказами его отца, прибыл в Иедсан, приказал арестовать многих мирз, не отличая невинных от виновных и привел их, в цепях, в Буджак, где некоторые были убиты, другие погибли в темницах; он предал их жен и детей во власть распущенности и похоти его слуг; наконец, под предлогом удовлетворения казаков он потребовал от орды Иедсана суммы, значительно превосходящей [56] похищенное. Возмещение было сделано от имени государства, и прикрасило тиранию; хан удовлетворил русский двор, восхвалявший справедливость и ум этого принца и засвидетельствовавши Порте самые милостивые знаки расположения к этому принцу. <страница 61>

Кроме того, сераскир присвоил себе остаток взысканного. Говорят, что он поделился с великим визирем - Рагхиб-пашей - которому он, несомненно, дал достаточно, чтобы сделать его /60/ глухим к жалобам ногайцев, все же не отдавая ему лучшей доли. Брожение, которое вызвали и эти несправедливости в орде Иедсана, было увеличено новыми притеснениями, совершенными сераскиром некоторое время спустя и обрушившимися также и на ногайцев Буджака. Константинополю недоставало пшеницы и великий визирь обратился к хану за обеспечением помощи столице. Это дело коснулось опять Сеадет-Герай, на которого ханом было возложено поручение извлечь зерно из Буджака и Иедзана ¹⁰⁷, где царило тогда изобилие; но поручение было исполнено с такой чрезмерностью и с такой тиранией, что обе орды взбунтовались: ногайцы Буджака объединились с ногайцами Иедзана и положение вещей дошло бы до последней крайности, если бы наиболее рассудительные мирзы не посоветовали сераскиру покинуть страну, чтобы [57] избегнуть взрыва. Принц сопротивлялся некоторое время, но отчаявшись в возможности усмирить эту грозу, он отступил и уехал в Бактшесерай. Между тем, пшеница была послана в Константинополь, великий визирь превозносил усердие и бдительность хана; сераскир имел случай похвастать и важность услуги помешала Порте обратить внимание на совершенные им прижимки и прислушаться к жалобам, обращенным против него.

Между тем, Крым-Герай-султан, старший сын хана и брат Сеадет-Герая, управлял Кубаном и Черкесией, почти так же, как младший брат управлял Буджаком. Этот принц, более умный, не обладал большим образованием, ни меньшим числом недостатков: их характеры не схожи, но можно утверждать, что один не лучше другого. <страница 62>

Крым-Герай обладает большей живостью, но в то же время и большей вспыльчивостью и дерзостью: он более откровенен и более приветлив, но и более подвержен к унижению своего достоинства и к погрешениям против своих обязанностей, своего долга, он способен к размышлению, по легкомыслию, как его брат по глупости; он лишен тщеславия, но всецело предан удовольствиям: он посвящает день пьянству, а ночь разгулу /61/ с евнухами и женщинами, которых он похищает без всяких угрызений совести, как только ему представится случай; распущенность его нравов всегда вызывала проклятия у черкесов и ногайцев Кубана. В 1756 г. его насилия принудили абазов взяться за оружие и дать ему сражение, в котором он был разбит - на голову и где погиб старший сын калги-султана. Хан, чтоб отомстить за оскорбление, нанесенное его сыну, приказал захватить одно судно, шедшее из Абазии и нагруженное рабами для Константинополя; он приказал заковать в цепи, в крепости евреев, начальника корабля, всех абазских торговцев и вместе с ними многих турецких торговцев, не принимавших никакого участия в этой распре, и даже жен этих последних, сопровождавших их мужей в этом путешествии, имевшем целью перевоз (торговлю) рабами, были арестованы и оставлены в залог во многих домах Бактшесерая. Многие из этих торговцев умерли в их цепях; остальных хан отпустил только, долгое время спустя, и завладел всеми рабами.

Это насилие усилило ненависть черкесов: султаны Сеадет-Герай и Бахади-Герай, племянники Арслан-Герай-хана, всемогущественные в Черкесии, отплатили тем же и грабили все караваны, шедшие и возвращавшиеся <страница 63> из Крыма к калмыкам. Наконец, к началу нынешнего 1758 года, беспорядки дошли до того, что восставшие султаны потребовали непременного свержения их сераскира, Крым-Герая, угрожая хану, в случае отказа, не останавливаться ни перед чем. Один мирза, по имени Ормамбет, поднял восстание среди ногайцев Кубана и обязался переселить их на русскую территорию. В марте месяце хан послал в Черкесию, калгу-султан-Девлет-Герая, с некоторыми войсками Крыма, пытаясь усмирить [58] волнения, возникшие в этой области. Этот принц, не надеясь достигнуть этого насилием, применил покорность и кротость; он обязался в силу своих полномочий, выпросить у хана смещение Крым-Герая и назначение на его место Сеадет-Герая черкесского; одним /62/ этим, он привел все к разумному соглашению, и даже достиг того, что принудил дать заложников, когда непредвиденное событие разрушило все плоды его переговоров.

Отсутствие сераскира Буджака и благоразумие его каймакана успокоили немного умы в Буджаке и в Иедзане: этот принц провел зиму около своего отца и весной, чувствуя себя вполне оправившимся от дизентерии, которой он заболел со времени своего возвращения, он принял решение вернуться в свою губернию. Хану было трудно решиться его отослать туда, он даже посоветовал ему отечески не вести себя предосудительно, вторично: но упорство сына обезоружило благоразумие отца и Сеадет-Герай пустился в дорогу на Буджак, в начале мая месяца. Ногайцы Иедзана, которые обольщали себя надеждою больше не видеть его, взялись за оружие при слухах о его прибытии; как только он переправился через Борисфен, они ему доказали, что ему угрожает <страница 64> опасность и что ему остается только отступить. Этот принц не мог больше, с честью, вернуться обратно; он даже не осмелился остановиться в Кишела, его резиденции, он решил продвигаться вперед в почтовой карете до Кавшана, где, вместо того, чтобы попытаться пойти мирным путем, он поспешно собрал армию в двадцать тысяч человек, составленную из ногайцев Буджака, турок Ромелии, молдаван, нескольких ямаков ¹⁰⁸ Аккирмана, Кили[и], и других соседних местностей.

Офицеры янычаров и улемы Бендер, взволнованные этими подготовлениями, прибыли к Сеадет-Гераю, чтобы посоветовать ему не нападать и ограничиться оборонительным положением: они указали ему на гибельные последствия такого поспешного шага, они даже предложили ему быть посредниками и выхлопотать выгодный и достойный его мир, но все же их увещания были бесполезны, они не смогли даже получить отсрочки на несколько дней. Этот принц, не справляясь больше ни с чем, кроме своего мщения, пошел сейчас же против мятежников, ожидавших его в нескольких лье от Бендер, но как только он оказался перед врагом, ногайцы /63/ Буджака, условившись с ногайцами Иедсана, повернули вспять; остаток его войск был разбит наголову и он сам принужден был бежать с незначительным числом своих слуг и вернуться в Кавшан; но его лошади, его шатры, и его повозки попали в руки ногайцев, разделивших добычу; он послал с поспешностью одного мирзу к хану, чтобы осведомить его о неуспехе первой экспедиции, одновременно он послал одного доверенного человека в Константинополь, чтобы сообщить великому визирю, обо всем происшедшем и решил ожидать в Кавшане <страница 65> военное подкрепление, которое он просил у отца. Ногайцы Иедзана послали в Порту одного [59] арцмахара, чтобы пожаловаться на насилия Сеадет-Герая, и просить правосудия; ожидая, они изгнали Саад-Герая, их сераскира, игравшего уже давно очень нелепую роль. Этот принц, умеренного и спокойного характера, писатель, любитель искусств, творец сборника стихотворений, очень ценимого, обладая всей кротостью и приятностью нравов, порождаемых неизбежно любовью к литературе; этот принц, говорю я, должен был быть очень отягощен видеть себя во главе племени варваров; дурные поступки хана, его брата, давно уже были неприятны ему, он не оказал никакого сопротивления и спокойно возвратился писать стихи в Румелию. Новость о поражении Сеадет-Герая не замедлила распространиться в Кубане, черкесы решили, что это восстание привлечет все внимание на сторону Буджака и займет его настолько, чтобы мешать ему предпринять что-либо против них. Они разорвали соглашение, заключенное ими, принудили калга-султана вернуться в Крым, захватили обратно вооруженной силой, заложников, которых они дали и изгнали их сераскира Крым-Герая почти в Кабарту. С этого момента Черкесия и Кубан впади в полнейшую анархию: султаны Сеадет-Герай и Бахади-Герай закрыли все пути, запретили торговлю, грабили караваны и похищали лошадей скот и рабов почти под пушечными выстрелами крепостей великого повелителя.

Легко можно судить об ужасе, в который погрузили столь /64/ ужасающие новости хана и весь двор. <страница 66>

Быть может, было еще у хана время остановить несчастье в самом зародыше, свергнув своих сыновей, уже изгнанных с их должностей и за которыми осталось только звание сераскиров, он мог бы заместить их султанами более умными и более осторожными, которые ведя себя более умеренно, достигли бы того, что потушили огонь восстания, вспыхнувшего со всех сторон; быть может принц решился бы принести эту жертву, если бы он смог руководствоваться своими собственными познаниями или послушался бы советов лиц, действительно ему преданных; но анабей была того мнения, что необходимо поддержать Сеадет-Герая и это мнение победило. Эта женщина по происхождению - русская рабыня, последняя жена Сеадет-Герай-Хана, отца Алим-Герая, в возрасте пятидесяти лет, никогда не была, даже в своей юности, особенно красива, но она соединяет с живым умом и душой сильной и тщеславной; сердце высокомерное и повелительное, характер твердый, исключительный, независимый, безрассудный; не зная пределов, когда она в состоянии, ни в своем благодеянии, ни в своей ненависти и мщению, она правила под именем Алим-Герай-хана, который жил и царствовал только для нее и был только исполнителем ее высших желаний. Скандальная хроника приписывает ей власть над этим принцем силе страсти, которой человек в его возрасте едва ли мог быть подвержен и которую, что еще более невероятно, могли бы внушить чары женщины в таком [60] возрасте; люди рассудительные считали причиной сему - силу привычки, сменяющей всегда ослабевшую страсть, и народ, не знающий и никогда не узнающий о власти, которую имеет сильная душа над слабой, не замедлил утверждать, что принц был заколдован <страница 67> магическими действиями и опоен любовными напитками. Анабей была в интимной связи с Сеадет-Герай, Вениамином ¹⁰⁹ хана; их интересы были общими, они поддерживали друг друга; она /65/ пользовалась иногда слабостью хана к его сыну; а султан, с своей стороны, извлекал выгоды из ослепления его отца ею. Мольбы и настояния анабей склонили хана к решению поддержать своих двух сыновей, какой бы то ни было ценой: таким образом, что этот принц избрал путь жестокости и насилия, часто опасный для наиболее сильного и всегда гибельный для более слабого. Он начал с того, что отступил от слова, данного им калга-султану - назначить сераскиром Кубана Сеадет-Герая черкесского, он предпочел оставить Кубан и Черкесию в совершенном беспорядке, чем отнять у своего сына бесполезное звание сераскира, авторитет которого он уже давно потерял и он приступил в то же время к сбору войск, которые он предполагал послать на помощь сераскиру Буджака.

В то время как в Крыму происходили подобные вещи, посланцы ногайцев Иедзана явились в Константинополь к их арз-мазар; но великий визирь, Рагхиб паша, которого хан и сераскир смогли настроить в свою пользу, отвергнул их просьбу, помешал тому, чтобы она дошла до престола и отослал обратно посланцев, оказав им плохой прием и не дав им никакого ответа. Ногайцы Иедзана, полагавшие на справедливость Порты, поняли тогда, что им нечего ожидать помощи и что только одна их непоколебимость может избавить их от наказания, угрожающего им; они решили довести все до крайности. Чтобы придать больше веса их действиям и сделать их восстание более значительным, они сочли необходимым <страница 68> поставить во главе их одного из султанов ветви Девлет-Герай-хана, являющей партией противоположной детям Сеадет-Герай-хана, и они сейчас же начали работать над тем, чтобы привлечь к ним тех, кого они считали наиболее способными для управления ими. Хаджи-Герай-султан, сын Махмуд-Герая и племянник Арслан-Герми-хана, ¹¹⁰ был первым, принявшим их предложение; он выехал из Румелии, сопровождаемый его двумя братьями и явился в Иедзак, условившись с Крым-Гераем, теперь уже ханом, /66/ возбудившего восстание, но которому еще некоторая осторожность мешала показаться на сцене с открытым лицом. Хаджи-Герей - принц в возрасте тридцати пяти лет, смелый, предприимчивый, неутомимый, бесстрашный, любитель новизны, согласующий свои замыслы с мудростью и выполняющий их с твердостью. Он был назначен сераскиром Буджака, когда ему было 18 лет и тогда он дал доказательства решительного мужества и доблести и благоразумия не по летам. Когда знаменитый калга-Шаан-Герай восстал [61] против Селим-Герай-хана, это он, в возрасте двадцати лет, разбил войска этого принца, осмелился ему представить только единственное сражение и принудил его обратиться в бегство и скрыться в Польше.

При известии о прибытии Хаджи-Герая в Иедзан, сераскир Буджака, ожидавший в Кавшане подкрепления войсками от хана, не счел себя более в безопасности в этом городе, он приблизился к Бендерам и попросил приюта у паши в цитадели; этот правитель согласился бы это сделать, если бы это зависело от него; но он нашел сопротивление со стороны янычар Бендер, имеющих всегда обширные торговые <страница 69> связи с ногайцами Иедзака и которые получили уже, в этом году, от них крупные задатки для закупки их товаров; это войско не захотело вести себя предосудительно; они отказали сераскиру в въезде, и Хаджи-Герай, которому сейчас же было сообщено о происходившем, приказал ему удалиться с угрозой схватить его, после истечения двадцати четырех часов. Сераскир, видя полнейшую неудачу, убежал сначала в Исактша ¹¹¹, и затем прибыл в Кили, где он и остался до момента свержения хана.

Как только ногайцам Иедзана удалось достигнуть изгнания Сеадет-Герая, они начали говорить более сильно; они послали Порте второй арз-мазар, в котором, приведя причины, принудившие их позаботиться об их безопасности, они просили, чтобы их дело было рассмотрено, согласно закону, предлагая опустить оружие и подчиниться наказанию, которое они будут заслуживать, /67/ если их найдут виновными и требуя, в виде удовлетворения, свержения хана, если право окажется на их стороне; но эта вторичная просьба была также бесплодна, как и первая; великий визирь открыто объявил себя на стороне хана и принял твердое решение употребить все доверие, которым он пользовался и весь свой авторитет, чтобы восстановить дела этого принца, находившегося в ужасающем расстройстве, хан, видя, что распря начинает непосредственно его задевать и что дело идет уже не только об его сыне, задержал отправку войск, назначенных его поддержать; он послал в Иедсан четырех послов, чтобы потребовать от ногайцев подчинения их долгу и пригрозить им самой строгой карой, если они будут поставлены в необходимость <страница 70> употребить насильственные меры для их подавления, но эти угрозы вместо того, чтобы усмирить их, только еще больше раздражили их; они отослали послов с решительным ответом, не оставлявшим больше никакой надежды не примирение. Хан решил тогда пойти лично против бунтовщиков. Это решение - быть может - было наилучшим, если бы оно могло быть исполнено с быстротой, но этот принц не осмелился совершить это, не получив формального разрешения великого повелителя, так как он видел, что крымское дворянство было неособенно расположено поддерживать его интересы. Он созвал общее собрание и приказал составить арз, в котором он изъяснил положение [62] вещей аттоманскому министерству со стороны наиболее для него выгодной, и очень настаивал на неизбежной необходимости отправиться лично на место с достаточными силами, чтобы устрашить мятежников и принудить их подчиниться их власти. Этот арз был подписан многими лицами, голоса которых он выпросил, или, быть может, даже купил, и назначили четырех послов, чтобы доставить его в Константинополь. Просьба, поддержанная всем влиянием великого визиря, не замедлила произвести свое действие: послали галеру, чтобы перевезти на Родос Арслан-Герай-хана, находившегося в изгнании в Галлиополи и которого хан считал /68/ истинным поджигателем всего этого пожара. Великий повелитель велел послать хану его утверждение, облеченное всеми обычными формальностями и в письме, написанном им ему, по этому случаю, он разрешил ему собрать столько войск, сколько он считает необходимым и обещал ему послать на помощь двух пашей с многочисленной армией; он присоединил <страница 71> даже ко всем этим знакам благоволения значительный подарок в виде оружия и припасов и большого числа палаток, оставшихся от добычи знаменитого Весад-паши, офицер Порты, снабженный этим письмом, прибыл в Бактшесерай 21-го сентября, чтение было совершено согласно обычаю, на собрании дивана; дворянство было смущено и не осмелилось возражать, хан торжествовал и поспешно собрал армию в пятьдесят тысяч человек.

Три месяца протекло со времени прибытия Хаджи-Герая в Иедзан и за получением утверждения хана, пробывшего очень долго в пути. Хан, заручившийся уже словом великого визиря, в ожидании сделал самые прекрасные распоряжения, какие только могут быть; он послал нурадин-султана в Аккирман, чтобы сдерживать Буджак; орбей-султана в равнину Окзакова, чтобы охранять берег Борисфена (Днепра) и трех остальных своих братьев на границу, чтобы перехватить проход Казикирмен ¹¹², он предупредил русский двор и добился усиления границ для того, чтобы ногайцы не смогли скрыться на территории императрицы и убежать в Черкесию, пройдя Дон около Азова. Ногайцы Иедзана, с их стороны, заключили более тесный союз с ногайцами Буджака, еще открыто не объявлявших себя, они поддерживали тайную переписку с черкесами и с ногайцами Кубани, обещавшими им, в случае если они одержат верх, сделать переворот в Крыму. Турки делали значительные приготовления. Янычары Бендер, Шотзима, Аккирмана, Кили и Исактша, санджаки и Силистрии, Виддина и др. получили приказ выступить, но великий визирь, хитрейший политик, <страница 72> /69/ предвидя, без сомнения, последствия этого дела, пожелал сохранить себе возможность выпутаться из этого затруднения, пожертвовав ханом. Этот министр, действительно, действовал с такой медлительностью, что эта армия никогда не приняла участия в походе.

Во время этого, Крым-Герей, который должен был взойти на трон, [63] истиный виновник всех этих смут и якорь надежды ногайцев, оставался в Румелии, спокойно наблюдая все эти раздоры и довольствовался тем, что возбуждал мятеж, при посредстве Хаджи-Герая, посланного им, как его заместитель и уполномоченный. Но когда этот принц увидел, что Порта упорствовала в покровительстве хану, что он только что был утвержден и даже предполагал пойти против восставших, он нашел, что наступило время поднять забрало. Он, не медля больше, отправился в Иедзан, чтобы закончить его дело, начатое Хаджи-Гераем, и увел с собою трех сыновей Арслан-Герай-хана. Прежде всего, он заставил поклястся себе в верности всех мирз этой Орды, и оттуда пошел в Буджак, где он, равным образом, обязал самой торжественной клятвой все дворянство. Он принудил нурадин-султана бежать из Аккирмана, и укрыться в Бендерах, с несколькими мирзами, еще стоявшими на стороне хана; он послал старшею сына Арслан-Герай-хана к Березен, с большим отрядом войск, чтобы ожидать крымскую армию и чтобы защитить переправу через Днепр; он совершенно отменил вывоз зерна и отнял у Константинополя вспоможение пшеницей, без которою столица не смогла бы существовать; он предоставил затем всю Молдавию грабежу исключая города Ясси, заставил продвинуться войска почти до Ибраила, и начал угрожать всей Оттоманской империи. <страница 73>

Великий визирь был сейчас же оповещен о всех этих опустошениях воеводами Молдавии и Валахии и пашами пограничных местностей, вопли которых навели ужас на Порту. В Иефане было семь восставших султанов: Крым-Герай имел под своим начальством более ста пятидесяти тысяч отборных войск; турки Румелии приходили тысячами стать под его знамена; Рагхиб паша /70/ начал опасаться за государство великого повелителя; он понял, что дело хана было проиграно и не сомневался в том, что гибель принца повлечет неминуемо за собой и его гибель. Он решился изъяснить великому повелителю настоящее положение вещей, утаить которое дальше было невозможно. Оттоманское министерство решило наконец что самым удобным, быстрым и верным средством исцеления будет поручить восстановить порядок и спокойствие тем, кто их нарушил. Крым-Герай был объявлен ханом, а Хаджи-Герай - его калга; но великий визирь еще в течение нескольких дней держал это в тайне, чтобы не упускать выгодной находки в лице большого числа рабов, которых хан должен был послать и которые были уже в дороге. Как только эти рабы прибыли, этот министр послал приказ о свержении.

Известие о прибытии Крым-Герая в Иедзан ускорил отъезд хана; этот принц выехал из Бактшесерая 30-го сентября со своим домом и двадцатью отрядами сейманов его стражи, и назначил встречу с армией Оркапи. Он прибыл 5-го октября в Гюзлевэ где лица, прибывшие из Константинополя, дня за четыре до этого, распространили уже некоторые неясные слухи о его [64] низвержении, взволновавшие его немного, но которым он все же не придавал <страница 74> значения, потому что не были известны еще подробности. Он последовал по дороге Оркапи, куда и прибыл 13-го. На другой день новость (известие) о его немилости было известно всей армии, и распространила радость среди татар, шедших поневоле против своих братьев и, главное, против принца, кумира всей нации. Хан, тем не менее, прошел ворота Оркапи и расположился лагерем в Ялиньизагадже, ожидая, чтоб все войска собрались, между тем, ропот, возбужденный повсюду уверенностью в его свержении все увеличивался: принц заметил все это и попытался, в виде последней надежды, связать дворянство ненарушимой клятвой. Он собрал 19-го военный совет, на котором все мирзы целовали Алькоран и дали клятву верности, которую, как они хорошо знали, они не должны будут сдержать. Действительно, в /71/ ночь на 21-е, хан получил приказ о его свержении и на другой день он пустился в дорогу на Румелию; Крым-Герай был провозглашен ханом во всей армии; войска отделились друг от друга и каждый вернулся к себе. Таков был конец царствования, короткого и несчастного, Алим-Герай-хана Этот непостижимый принц наиболее рассудительный, наиболее просвещенный, образованый и красноречивый, наиболее справедливый, наиболее свободомыслящий и щедрый и наиболее любезный из всех, может быть, правивших татарами: тот, кто вел себя хуже всех, который сделал больше всех ошибок, кто совершил больше всего несправедливостей, который сумел меньше всего добра и который ушел, наиболее ненавидимый. Этот принц - веселый, забавный, ласковый, любящий говорить и слушать, живущий в заперти в гареме и не показываясь почти никогда; всегда твердый <страница 75> в своих речах и всегда слабый в своих действиях, находчивый и приходящий в замешательство от пустяков, быстро принимающий решения и очень медленно выполняющий их, преисполненный добродетелями и любящий до идолопоклонства только своих двух детей, у которых одни пороки, ревниво охраняющий свой престол (власть) и предоставляющий его женщине, не заслуживающей даже разделить с ним ложе. Никогда действия этого принца не походили на его мысли и на его чувства, потому что думал и чувствовал он сам - действовать его заставляли другие; он сделал мало добра, потому что он редко правил сам; он сделал много зла потому что он был всегда управляемый, он был жертвой своего ослепления по отношению к анабеи и своей слабости к детям, сделавших все его достоинства бесполезными; и можно сказать, что пороки других заставили его потерять славу и уважение (доброе имя), которые стяжали ему его добродетели.

Крым-Герай-хан, сменивший его, был нурадином и сераскиром Буджака, во время царствования его брата, Арслан-Герай-хана. Этому принцу еще нет сорока лет: с тех пор, как ханы находятся в зависимости у турецких [65] императоров, очень немногие из них всходили на престол в этом возрасте, потому что очень /72/ немногие достигали его таким путем. Никогда султан не был более любим татарами и, быть может, никогда не был он более достойным этого. Он выгодного роста, с приятным лицом, и крепким телосложением, он непроницаем ни для чего, он обладает живым умом, основательными суждениями, тонким вкусом, и достаточно обширными познаниями; он жаждет славы, всецело поглощен заботами о своем честном имени, любитель искусств, стремящийся <страница 76> научиться, образовать себя, знающий и покровительствующий достоинству: он любит чрезмерно роскошь и простер бы пышность до излишества (если бы средства хана ему позволили это): его щедрость не знает границ; таким образом, с достаточно обильными для султана доходами, он всегда был в долгу, он очень склонен к удовольствиям (развлечениям), но никогда не позволяет себе никакою напитка и неумолим к тем, кто посягнул на этот пункт закона, больше из любви к порядку, чем из усердия по отношению религии; он непоколебим в своих решениях, тверд в неудачах, бесстрашен в опасности, но абсолютно уверен в своих желаниях, несчитаясь совершенно с опасностью и подвергая себя каким бы то ни было опасностям, для достижения своей цели. Его любовь к справедливости и его строгость были бы добродетелями, если бы не были доведены до крайности; но он всегда склонен к тому, чтобы читать большие проповеди за маленькие ошибки.

Он приветлив до вольности с низшими и надменен и величественен до гордости с высшими; он непреклонен и неумолим к тем, кто осмеливается противоречить ему в чем-нибудь и кого он считает способным противодействовать его целям и всегда великодушен к ним, после того, как одержит над ними верх. Он не дал ни одного примера мщения, но его упрекают в злобных побуждениях и вспыльчивости, которая была бы большим пороком, если бы сопровождалась злопамятностью и если бы не сменялась милостью (милосердием).

Таким был Крым-Герай до настоящего времени. Можно /73/ сказать, что его достоинства значительно превосходят его недостатки. Все поступки этого принца кажутся оправдывающими этот его портрет, то, каким образом, он провел свой замысел, указывает на ширину его гения, величие его храбрости и на богатство (обилие) находчивости; он только что проявил все свое правосудие <страница 77> работая над восстановлением всех убытков, причиненных им в Молдавии и на границах, приказав возвратить все завоеванное с самой тщательной точностью и отослав к ним около двадцати тысяч рабов, уведенных им; наконец, его действия по отношению Алим-Герай-хана и всех смещенных султанов, отмечены редким великодушием.

Воспользоваться случаем, извлечь выгоду из момента, и расположение варварского народа, не дав ему времени охладеть и разбиться, но не поколебаться при перспективе мрачных последствий неуспеха, не устрашиться [66] значительными приготовлениями противной стороны, наносить вовремя свои удары, взойти на престол путем переворота, без особенного кровопролития, восстановить все опустошения и простить всем тем, кто наиболее препятствовал его возвышению - все это не мог бы сделать ничтожный, посредственный человек.

Крым-Герай назначил своим визирем Хаджи-Мехмет-ага, человека достойного быть министром такого принца.

Он послал калгу - Хаджи-Герая в Крым, назначил Кабан-Тшала Мехемет-Пашу своим каймаканом в Бактшесерае, и сделал на некоторое время своей резиденцией Кишела, где он останется, по-видимому, до тех пор, пока не восстановить окончательно порядок и пока все не пойдет обычным ходом.

Конец второго и последнего тома.