Комментарии

1. Кн. Прем. Сол., 7, 13. “Нелестне научихся, без зависти преподаю и богатства её не сокрываю”. А. Б. Д.

2. Следовательно наш автор находился в Крыму с 1624 года, что видно и из дальнейших определенных и точных указаний на стр. 105, 116 и в самом конце.А. Б. Д.

1. Понт — (***) — пучина, море по преимуществу, величайший внутренний океан для далекой древности, сам давал свое имя странам, к нему прилегавшим, а не от них заимствовался. Никакой реки Трабизонды, именовавшейся Понтом, не существовало. Вообще в своих книжных соображениях автор не особенно счастлив. А. Б. Д.

4. Издатель с некоторым сомнением поправляет имя города Persona на Chersona, но сомневаться тут не в чем и написание имени Херсона через Persona не ошибка, а только описка; далее, стр. 122, автор называя город и приводя точно тоже изречение из жития св. Климента и сам дважды пишет — Chersona. А. Б. Д.

5. Здесь тоже скорее пропуск, чем ошибка. Дунай и по-турецки также называется Доно. Но автор пропустил между Дунаем и Днепром упомянуть отдельно Днестр, обозначив его турецкое имя Тура, точнее Турла, — переделка древней Тиры, но приписав это название тому же Дунаю. А. Б. Д.

6. Указывать приурочивание всех этих имен к современным нет надобности, они и так вполне понятны; замечу только, что и здесь и далее у нашего автора звучат южнорусские наименования, очевидно вследствие его близкого знакомства с пленными и с казаками; так он говорит Нипро, Ассов, а у его товарища, да-Лукка, находим Козлу (Козлов — вместо Гезлеве)и даже Malibasi, неузнанную переводчиком Малую-Абазу (Опис. Перекопск. татар; Зап. Од. Общ. Ист. и Др., XI, 470, 475 и голландск. перевод — De landsse der Percop. Tarters, Leyd., 1707, 8 и 3). А. Б. Д.

7. Вероятно, свободная передача пс. 92, 4-5: “Возьмут реки сотрения своя от гласов вод многих. Дивны высоты морские: дивен в высоких Господь”. А. Б. Д.

8. Пс. 103, 9, “Предел положил еси, его же не прейдут, ниже обратятся покрыть землю”. Автор указывает 103 псалом, как и в нашей библии; но в нынешней латинской это Пс. 104. Н. П.

9. Кн. Иова, 38, 11. “До сего дойдеши и не прейдеши, но в тебе сокрушатся волны твоя”. А. Б. Д.

10. Игра слов автора: negromanto — черный плащь, и negromanti — чернокнижники. Н. II.

11. Совершенно правильно рассуждая о течениях в Черном море, как увидим далее (стр. 105, прим. 47), а также о вытекании из него избытка вод, автор не представлял себе этого иначе, как происходящим под влиянием большого превышения Черного моря над соседним Средиземным, и такой высоте приписывал, как бы вершине большой горы, неспокойное состояние атмосферы над нашим морем. Почти также рассуждает Ламберти, миссионер в Колхиде, о высоте, цвете моря и особенно о раковинах церкви в Керчи (см. далее стр. 122, прим. 107); можно думать, что Ламберти, писавший после 1654 г., знал описание д'Асколи и пользовался им (Опис. Колхиды, Зап. Од. Общ. Ист. и Др., X, 217). А. Б. Д.

12. Annegrire — чернеть, помрачатся. Н. П.

13. Здесь пропуск у самого автора, в котором он должен был сказать, что указанный им остров на Днепре был местопребыванием страшных Росси, казаки тож. Где была запорожская сеч в его время, точно неизвестно: на Базавлуке, а может быть и на Хортице или Чертомлыке (Яворницкий, Истор. Запор. Казаков, I, 82 и далее; Скальковский. Ист. Новой Сечи, II, 9; Костомаров, Богд. Хмельницкий, I, 14). А. Б. Д.

14. Это описание морского боя казаков с турками хорошо показывает, как сомнительно понимается старая речь, особенно когда дело идет о вещах мало знакомых. Г. Дашкевич в дословном переводе этого места (ор. с., предисл. VII) так выражается: “если бы посчастливилось казакам, то в день битвы не воротилась бы назад ни одна галера, так как казаки пробрались до Тимона della Reale”. Но, по точному смыслу текста д'Асколи дело разве что косвенно в казачьем счастье, а в прямом смысле: в наступившей буре (и то и другое по-итальянски — fortuna); да и казаки пробрались не до какого-то неведомого и совершенно невероятного, между турок, но важного господина Тимона della Reale, а, переводя буквально, просто на просто до “руля реалы”. Слова Timon и Reala писаны с большой буквы, как и все имена существительные у д'Асколи (значение этих слов см. у Jal, Glaussaire Nautique, 748, 1438, 1453-1454). Такой буквально верный перевод еще не будет, однако, вразумителен, так как д'Асколи здесь выражается фигурально, а потому в тексте и дан, хотя и не буквальный перевод, но несколько ближе выражающий основную мысль автора. Более подробные объяснения следуют ниже, ибо этот беспримерный бой вполне того заслуживает.

На галерах рули делались весьма простого устройства: большого размера, конечно, но по существу такие же точно, как на современных морских шлюпках; таким образом, сам руль, дерево наложенное на его вершину, которым руль вращают (румпель), и рулевые (Боголюбов, Истор. корабля, I, 146; Jal, ор. с. 748; Jal, Archeologie navale; заглавная виньетка прекрасно изображает корму галеры) находились на корме. Частью поэтому, а частью и по многим иным, еще более важным причинам, на корме же, великолепно убранной резьбой, роскошными тентами, коврами и флагами, помещался на трон (буквально) сам капитан, окруженный своими главнейшими подначальными благородными и свободными рыцарями и лучшими воинами, которые составляли главную оборону галеры; тут же на корме был склад провизии, стояли крупнейшие орудия для боя и мелкие для удержания в повиновении прикованных к галерным скамьям невольников или наемников и тут же, наконец, поднимался флаг (знамя) галеры (В музее арсенала в Венеции есть превосходная большая модель галеры XVII века, с картечницами в 20 стволов, обращенными против гребцов; там же хранятся и сами картечницы от XVI века). Таким образом, на корме сосредотачивалось, оттуда исходило все управление и вся защита галеры (Jal, Gl. N. 751; Боголюбов, ор. c. I. 149-151; Елагин, Ист. Русск. Флота, примеч. 17). Из сказанного можно видеть, что корма галеры по своему значению была, отчасти, тем же, что капитанский мостик и рубка на теперешних кораблях, но еще важнее и существеннее для жизни и действия галеры, — это была её голова и сердце, её святое место. Теперь будет понятно фигуральное выражение д'Асколи — овладели рулем, — что значит, в сущности, овладели жизненным узлом галеры, её кормою, без чего нельзя овладеть рулем. Следует прибавит, что турки, особенно под влиянием всяческих ренегатов, служивших им на море, которое они сами не особенно долюбливали, заимствовали все морское устройство и все порядки на флоте, изменив лишь немногое, а это устройство было одинаково у всех народов, особенно вокруг Средиземного моря, и к тому же долгие века оставалось без существенных изменений. У турок старшая галера начальника флота, главного адмирала, называлась капитана (тоже и у венециан), отсюда и титул начальника турецких морских сил — капудан-паша (Jal, Gl. Naut. 406, 409, 410, 1241; Hammer Hist. de l'Emp. Ottom XV, 172; Hammer, Des Osmanisch. Reichs Staatsverfas. und Staats verwalt. II, 285 и далее 295). Великолепное изображение турецкого капитана, с тремя кормовыми роскошными фонарями, на картине боя при Лепанте, во дворце дожей, в Венеции в зале della Serutino. Галера второго адмирала (вице-адмирала) называлась патрона, а её командир патрона-бег (Jal, ор. с. 1345, 1545; Hammer, Des Osm. R. Staats. II, 295). Галера третьего адмирала (контр-адмирала), младшего, звалась риала, а её командир риала-бег (Hammer, Hist. X, 171,172; Jal, ор. с. , 510, 1266). У французов реала (la Reale) — галера самого короля или старшего начальника флота.

Таким образом, наиболее близкий перевод, не по букве, а по смыслу выражения д'Асколи — havendo levati sino al Timone della Reale — применяясь к порядкам современного морского дела был бы: “овладели капитанской рубкой контр-адмиральского корабля”.

Сам морской бой, о котором идет здесь речь, известен историкам весьма мало и плохо. По отчаянному мужеству, безграничной отваге и вероятной гибели большей части участников боя — казаков, он не имеет не только равного, но и сколько-нибудь подобного себе, во всей истории русских морских сражений, с нашими днями включительно. Казаки сделали неслыханное усилие, собрали более 15.000 товарищей на 300-350 челнах, такой посуде, на которой современные герои-моряки пожалуй не решились бы и Днепр переплыть; а казаки вышли на этих челнах в открытое море и там ударили на целую эскадру военных каторг падишаха, бывшую под начальством самого капудана-паши; отчаянно сражались целый день и, почти вырвав победу у турок, погибли от стихийной силы. Подвиги безвестных героев в этом изумительном бою, истинных рыцарей без страха, если и не без упрека, заслуживают не то что возможно подробного описания, но и увековечения. Второе мне недоступно, а первому я желал бы положить начало, так как все писанное доселе об этом бое очень мало точно и неопределенно. Поэтому, да позволено мне будет рассмотреть, хотя здесь это и не очень уместно, известное нам об основательно забытом, но великом бое русских людей на море.

Об этом сражении говорит довольно подробно Гаммер (Hammer, Hist. de l'Emp., IX, 63-65, — у меня нет под руками немецкого, впрочем, менее полного текста), по турецким или идущим через турок источникам. Костомаров повторил Гаммера (Богд. Хмельницкий, изд. 1884 г. I, 72-73), местами произвольно изменив его, просто по соображению, и значительно пополнив цветами красноречия, а всем этим не мало ухудшив, и кроме того соображался с выпискою турецкого источника переведенного Сенковским (Collectanea z Dziejopisow Tureckich, I, 177-181, Wazschawa, 1824). Г. Яворницкий повторил Костомарова (История Запорожск. Коз., II, 206-207). Из этого можно заключить, что о великом бое и гибели казаков в наших источниках

ничего не найдено, так как пришлось довольствоваться только турецкими. Рассказ Гаммера видимо писан со слов людей, имевших слабое представление о морском деле, почему и обстоятельства боя изложены в таком невероятном освещении, что и он сам может казаться недостоверным и даже едва ли статочным. Понятно, что несколько слов об этом бое д'Асколи, умного человека. хорошо знакомого с морем, бывшего в Крыму в те именно времена и, вероятно, слышавшего, как было дело от самих участников, значат очень много, тем более, что сказанное им имеет вид совершенной точности и достоверности, ибо по существу повторяет вполне турецкие рассказы, но только с тем оттенком, который выдумку обращает в достоверность; жаль, что он недостаточно подробен. Таким образом, слова д'Асколи дают возможность удостоверить, что этот славный бой происходил действительно, доставив не мало почестей капудану-паше и оставшись надолго памятным туркам; не даром о нем дважды упоминает, хотя и в общих чертах, Эвлия-ефенди в своем путешествии (Evliya efendi, Narrative of travel, London. 1850, I, 128 и 142).

По Гаммеру, капудан-паша с флотом, усмирив мятеж в Варне своих же янычар и матросов, тронулся на розыски казаков после 13-го сентября 1625 года (10 сильхидже 1034); в Киль-Буруне, против Очакова ему сказали, что видели казаков под берегами в числе 300 челнов, будто бы идущих в Трапезунт; капудан-паша хотел пойти за ними в след, но жители Очакова упросили его не удалятся и стать на якорь в нескольких милях, в открытом море. После шести недель такого бездельного стояния, капудан-паша решился идти к Константинополю, а на пути туда на него бросились казаки, начав описываемый бой.

Надо думать, так все и изложено в турецких источниках, хотя у Сенковского тоже турецкий источник излагает дело иначе и гораздо вероятнее: но не могу не удивиться, как могли наши историки во всем этом не заметить совершенно невероятного сплетения небылиц и молча проглотить все это баснословие.

Если поверить этому рассказу, то окажется, что казаки пробыли в море около двух месяцев, с начала сентября по конец октября; но все, что нам известно о морских казачьих походах, прямо противоречит такому невозможному показанию.

Боплан, имевший возможность хорошо знать казачьи повадки, к тому же писавший о времени весьма близком к нашему, подробно описывавший технику морских походов казаков, говорит прямо и решительно, в особо подчеркнутой и на нарочито приметном месте сделанной выноске: “заметьте, что они (казаки) отправляются (в море) только

после дня св. Иоанна (т.е. 24-го июня), чтобы возвратится самое позднее в начале августа” (Beauplan, Descr. de l'Ukranie, Rouen 1668, 58: Notez qu'ils ne partent qu'apres la S. Jean pour estre de retour an plus tard au commencement de Aoust). — Такое казачье правило неслучайно и даже не казаками выдумано или кем либо единолично, оно является последствием глубокого и исконного знания свойств Черного моря, — знания, наследованного преемственно от времен греков и римлян, дополненного опытом походов варваров и Руси, переданного казакам прибрежным населением я в особенности самими же турецкими капитанами (рейсами), по преимуществу ренегатами или христианами, как на то указывали туркам польские послы в 1602 году (Костомаров, Богд. Хм.., 56), во время споров из за усиления казачьих набегов. Знаменитый флотоводец Андрей д'Ориа говаривал, что наилучшие порты Средиземного моря июнь, июль (и порт Магон); козаки этого изречения не слышали, конечно, но свое море понимали очень хорошо, твердо зная, что и в нем надежны только те же месяцы и что с челнами, сколоченными на живую нитку, пускаться в море в иную пору года, а особенно в осенние равноденственные бури, уже не отвага, а простое безумие. Как же после этого возможно поверить турецкому рассказу, по которому казаки будто бы вышли в море только в начале сентября и пробыли там, вместо обычного одного месяца, почти два самых бурных осенних — Правда, у г. Яворницкого (ор. с, I, 456, II, 203) говорится, будто казаки для морских походов выбирали осеннее время (без источника), чему указаны и примеры: в 1621 году в августе Богдан Хмельницкий ходил под Константинополь и будто бы еще позже, в том же году, делались казачьи походы, во время которых взятые в плен казаки были приведены к падишаху под Исакчу. Но все это простое недоразумение, очевидное из того, что пленные казаки были уже в Исакче около середины июня нашего стиля (Hammer, ор. с. VIII, 275-276), а стало быть и эти походы были, как и следует, еще раньше, а Хмельницкий едва ли мог быть в этом году в походе, находясь в плену после поражения под Цецорой в 1620 г. (Костомаров, ор. с, I, 70). У того же автора о походе 1625 года говорится (ор. с. 205), повторяя Костомарова (ор. с, I, 71), что даже и в октябре казаки появились вторично под Константинополем; но это тоже ошибка, с ссылками на Смирнова, ничего такого не говорящего; здесь спутаны события 1624 года, с неверными описаниями, которые г. Яворницкий повторил, как новые, на стр. 206 под 1625 годом, а поход в октябре указал и вовсе без источников. У Гаммера тоже есть указание на взятие Синопа казаками в конце октября, но великий визирь долго скрывал это от падишаха и, наконец, когда все узналось в удобную минуту, был казнен — 17-го октября; очевидно, что первое показание неверно.

В разбираемом походе дело не только в необычайном времени: оказывается, что казаки, будучи в исключительно больших силах, вдвое, второе превышавших обыкновенные (80-100 чаек, см. Beauplan, ор. с. 57), выйдя в море и пробыв там более двух месяцев, за это время нигде и не в чем себя не проявили, так что об этом никто и ничего не говорит, по отношению к 1625 году, хотя всегда где-нибудь да отмечены казацкие набеги, даже и небольшие. Конечно, истребление турок, опустошение их берегов было у казаков не последним делом; но все же нельзя не признать, что главным казачьим двигателем была нажива, добыча. Как же могло случится, что в течение двух месяцев такое огромное воинство ничего не разграбило и даже неизвестно где пребывало? А не должно забывать, что казаки с собою брали всяких припасов весьма мало, по неимению для того места, и если они никуда не показывались, то чем же два месяца кормились 15.000 человек, да и где они могли так бесследно прятаться, чтобы их никто не заметил в течение такого долгого времени? Если только допустить, что у этих храбрецов явилась мысль, неизвестно для чего скрываться. Турецкий рассказчик обо всем этом молчит, хотя знает даже и такое, чего, казалось бы, никак не увидишь из Очакова, а именно, куда пошли чайки — будто бы к Трапезунту.

Вообще все морские казачьи походы были делом высокоотважным; но они не были безумною нелепостью, что доказывается и их частыми, даже чрезвычайными успехами, возможными только при вполне благоприятном состоянии моря и чрезвычайной быстроте и неожиданности походов: в три, четыре дня чайки уже достигали дальнего края Анатолии (Beauplan, ор. с. 58), разносили, что было возможно, и с такою же быстротою спешили назад, чтобы не дать много времени туркам приготовить им встречу на обратном пути. Натиск и быстрота сказаны Суворовым, но не им выдуманы; они-то и лежали в основе всех казачьих морских походов, давая казакам главное орудие победы — неожиданность нападения.

Не менее сомнительно утверждение турецких источников о том, что капудан-паша, по просьбе жителей, ничем не объяснимой, простоял в бездействии шесть недель; и не только необъяснимо, но уже и просто невозможно, чтобы он все это время простоял в открытом море; в осеннее время никто этого не сможет сделать. Капудан-паша остался под Очаковом именно потому, что решил ждать возвращения казаков, так как гоняться за ними было тоже, что искать ветра в поле; так именно и рассказывает источник Сенковского.

Всем этим действиям Гаммер дает время их исполнения не только в годах, но даже и в числах месяца; но насколько можно доверять

такой мелочной точности, можно судить по следующему примеру в нашем же случае. На стр. 63-65 (т. IX) он замечает, что капудан-паша 13-го сентября пошел из Варны к Очакову, заходя по пути во все порты; в Очаков он пробыл шесть недель, потом, идя обратно, вступил в бой с казаками, после которого, значит никак не ранее начала ноября, возвращаясь в Константинополь, был застигнут бурей и потерял четыре судна. На следующей 66 странице он же указывает, что эта самая буря была 2-го сентября (12-го нов, стиля), а следовательно предшествовавший ей бой с казаками был не позже конца августа, В Черном море выработалось искони общее правило, которого держались все и всегда — быть в море только летнюю часть года; турки, заимствовав у греков, это выражали говоря: от Хедерлеза (св. Георгия 23-го апреля) до Хасима (св. Дмитрия 26-го октября). Об этом правиле говорит близкий по времени Шарден (Voyage en Perse, ed. 1811, I, 121). Но и оно касалось только больших судов, а не казачьих челнов. И поныне матросы в Турции нанимаются, на Черном море, от Хедерлеза до Кассима.

Мало того, что время года сомнительно, но и самый год битвы не более точен. Указав, на 63 стр., что он был в 1625 году, Гаммер на стр. 65 и 66 говорит, что на следующий год, значит, в 1626, была жестокая чума, Египет прислал только половину дани, назначались общественные молитвы об избавлении от чумы и об успешности осады Багдада; но все это, по донесениям того же Роэ и венецианским реляциям, произошло не в 1626, а в 1625 году, и следовательно сражение было в 1624 г.

По словам Евлия-ефенди (Travels, 1,142), в 1625 г. (1035) капитан-пашой был уже Гасан-паша, строивший замки на Днепре, а не Реджеб; значит, и по этому показанию сражение было в 1624 году.

Спутанность и малая точность турецких источников мне кажется достаточно установленной; но она видна еще и из других соображений, по которым также числа, месяцы, и сам год битвы оказываются иными; д'Асколи достаточно точный в своих хронологических показаниях, как увидим далее, говорит, что это сражение было “десять лет тому назад”, т.е. в 1624, а не в 1625 году. Конечно, он мог обмолвиться или ошибиться, но видимости все в его пользу и не только вышеуказанные недоразумения турецких источников, но и сами казачьи дела на Украине в особенности.

В Малороссии 1625 год был вовсе не таков, чтобы там в то время нашлось около 15.000 лучших, храбрейших, свободных казаков, готовых и могших идти позднею осенью искать добычи и славы в отважном заморском походе. С июля 1625 года тридцати тысячное польское войско тронулось на Украину для усмирения и наказания казаков. Частью в переговорах, а частью в мелких стычках прошло все лето; сам гетман казачий, Жмайло, был все время в Запорогах, а в октябре стоял перед польскими войсками с самыми видными казачьими полковниками (Дорошенко, Олифер), когда казаки были разбиты у Курюкова озера. Едва ли в такой год впору было думать о морских походах, из за которых по преимуществу шла польская гроза, а казаки признавались своевольными бунтовщиками; эти походы Польша обязалась прекратить еще по Хотинскому миру 1621 года, для чего и принимала всяческие меры, побуждаемая настояниями турок (Яворницкий, ор. с, ІІ, 210 и далее). Вероятность такого соображения подтверждается документально, как мне кажется: посланный киевским митрополитом луцкий епископ говорил в Москве, в начале февраля 1625 года, что весною запорожцы собираются идти морем на турок (Соловьев, Ист. Р. 3-е изд., X, 88), а воевода из Путивля доносил, что на Запорожье собралось было до 30.000 казаков около какого-то темного проходимца, будто бы турецкого царька Александра Ахии (Ягя, будто бы брат падишаха Ахмета, сравн. Hammer VIII, 235), но узнав, что гетман Конецпольский с польским войском идет к Киеву, разошлось, чтобы собираться по городам для сопротивления полякам, а 1-го сентября оттуда уехал и Ахия, объявившийся потом через Киев в том же Путивле (Соловьев, ор. с, X, 94; Яворницкий, ор. с. II, 208-209). Кажется, отсюда ясно, что в 1625 году никакого казачьего похода в море с Днепра не предпринималось, именно вследствие нашествия поляков на Украину. За такое объяснение, а не против него (Яворницкий ор. с. II, 206-207) говорит и рассказ казачьего полковника Алексея Шафрана, который ходил с донскими и запорожскими казаками, будучи их старшиной, к Трапезунту в этом самом 1625 году. Г. Яворницкий видит в его словах как бы указание на тот же поход, который закончился нашим боем; но поход ІІІафрана, без сомнения, был совсем иной, маленький, вышедший вовсе не с Днепра, как наш, а с Дона, где “старшиной” (одно это название говорит за себя) и мог быть неизвестный Шафран; и, конечно, это не была та армада, о которой мы говорим, иначе тот же Шафран не преминул-бы на то указать, на её поражение в особенности, да и никак не мог бы Шафран, если он спасся после боя, успеть до конца того же года проделать все свои похождения от устьев Дуная на Дон, к Киеву и, наконец, взятый за стражу к Москве на допрос, если бы он участвовал в самом конце октября или начале ноября в нашем бое у устьев Дуная. Набег Шафрана был просто обычный донских казаков, проделываемый ими ежегодно на 20-30 стругах, имея около 1.000 человек; именно донцы особенно излюбили места под Трапезунтом и Синопом (Соловьев, ор. с, IX, 249, 252, 255, 257, 258, 261, 268, считая набеги только с 1622 по 1634 год; даже как нечто особенно редкое отмечено, что в 1632 году в море не ходили). В Анатолии донцы бывали так часто, что местное население хорошо умело отличать их от запорожцев”.

Вообще сведенья о происшествиях этих лет в Крыму и на Черном море очень сбивчивы и ошибочны, а известия д'Асколи значительно, как увидим еще и далее, их исправляют и дополняют; полагая, что и в вопросе о битве казаков с турецким флотом его показание верно, мне кажется возможным такое соглашение противоречий, впредь до нахождения каких-либо новых источников. В основу этих соображений можно положить, что сражение было в 1624, а не в 1625 году, как говорит Гаммер, и к тому же происходило в конце лета, а не позднею осенью. Если так, то в 1624 году, как точно известно, казаки сделали успешный и крайне дерзкий набег в самый Босфор, простояв в нем, на виду у Царьграда, целые сутки (Hammer, ор. с, IX, 54: Смирнов, Крымск. ханство, 493; Яворницкий, ор. с, II, 205). Этот отважный набег, однако, удался только потому, что вся турецкая эскадра, вместе с кануданом-пашою, была в Каффе, занимаясь неудачной попыткой смены одного хана другим, о чем без сомнения знали казаки от своих многочисленных языков и всякого рода перебежчиков, а потому и решились предпринять поход именно к Царьграду; в тоже время другой отряд казаков весьма успешно действовал против турок в самом Крыму, призванный туда сменяемым ханом. Точное время назначения нового хана неизвестно (Смирнов, ор. с, 482, говоря именно об этом назначении, называет конец мая 1628 года; но тут очевидная описка, и эти число и год скорее относятся к третьему назначению Джаны-бек-Герая, да и то едва ли, о чем еще будет случай сказать далее); но дела его с самого начала пошли плохо и на помощь ему турки вынуждены были послать капудана-пашу Реджеба (был капуданом-пашою по Гамееру с 1623 по 1627 г. или по 1625 по Евлию — он был женат на сестре Мурада IV, Hammer, ор. с, IX, 41, 81, 83), со всею эскадрой галер, отплывший из Константинополя 6-го мая (Hammer, ор. с., IX, 41). Сколько времени пробыла эскадра в Каффе, точно неизвестно; г. Смирнов считает, что около двух месяцев (ор. с, 485), также и Гаммер (ор. с. 51); но это время, вероятно, относится вообще к войне с татарами, а не к одному пребыванию капудана-паши в Каффе (Hammer, ор. с, IX, 51), потому что уже 10-го июля (20 нов. ст.) венецианское донесение говорит о крымских делах, как о конченных (Hammer, ор. с, IX, 54, прим. I); следовательно можно думать, что уже ранее того на две-три недели флот был свободен и отправился в Константинополь, но не получил разрешения войти в пролив и проплавал еще полтора месяца в Черном море (Смирнов, ор. с, 490). Что именно и где он делал в это время, неизвестно; но всего вероятнее, что флот послали следить за ожидаемым, по времени года, выходом казаков в море, о больших сборах которых не могли не знать турки столь-де хорошо, как о них самих знали казаки (см. Beauplan, ор. с. 58, о сведениях турок). С указанною целью флот пошел к Очакову, где и узнал о проходе казаков, распустивших ложный слух о том, что идут к Трапезунту, а на самом деле, как мы теперь знаем, они пошли в Босфор, где и были 11-го июля (21 нового ст. — Hammer, ор. с. IX, 54), вероятно в то самое время, когда флот подходил к Очакову. В проливе появилось всего 150 чаек в первый раз, но через несколько дней они вновь показались, и в гораздо большем числе (Hammer, ор. с. IX, 56). Насколько спутаны турецкие источники, видно из того, что даже такое резко заметное и едва вероятное событие по переводу Сенковского (Collect. I, 177) произошло 7-го октября 1624 года; будто бы возвращаясь из пролива Царьградского, со славой и большой добычей, казаки, конечно, уже знали, что турецкий флот стережет их у Очакова, а потому и зашли на время скрыться в дунайских плавнях и камышах, — места столь им знакомы и любезны. Отсюда они следили за флотом, здесь же, вероятно, были усилены отдельными партиями, в особенности тех казаков, которые были в Крыму. Выжидая в плавнях, казаки опозднились значительно, быть может до половины августа, но, сберегая добычу и себя самих, сидели смирно, никому не показываясь на глаза, в самых глухих протоках Дуная, пока наконец не приметили эскадру возвращающуюся мимо них в беспорядочном и расстроенном виде, как увидим далее; тогда казаки не стерпели и неожиданно ударили на турок. Вот возможное и логическое объяснение противоречий, но само собою разумеется, что приведенных выше доказательств еще недостаточно.

Теперь можно описать и сам ход морского сражения. Оно произошло против Кара-Ирмана (Кара-Хирман, Hammer, ор. е., IX, 65; Кара-арман в перипле моря у д'Асколи; Senkowsk. Collect., I, 178-181) в 7-8 лье от берега; Гаммер несколькими строками выше ведет счет милями>; вероятно, и тут надо понимать те же турецкие мили, и тогда это будет около 10 верст от берега ; галерам не было никакого повода идти далеко от берега, верстах в 30-40, как выходит, если считать здесь меру в французских лье или морских милях. По источн. Сенковского, турецкий флот шел близ самого берега, не теряя его из вида, что и должно быть верно, так как он занимался поисками казаков. Кара-Ирман находится у самой южной оконечности дунайской дельты и представляет прекраснейшее место для нечаянного нападения челнами, спрятавшимися в камышах дельты; сам по себе это высокий берег, ограничивающий дельту с юга; на нем, вдали от моря, есть довольно большое селение, Подходя к этому месту, флот, вероятно, шел очень медленно, к тому же растянулся и расстроился, по безветрию и усталости гребцов, так что из 43 галер, бывших у Реджеба-паши, только 21 оказались в решительную минуту под руками. Казаки все это видели и, по своему обыкновению, подошли как можно ближе, чтобы не будучи примеченными начать бой неожиданно; но это не совсем удалось и флот встретил их в готовности. Казаки, пользуясь совершенной тишиной моря, бросились на рассыпанные галеры, так что на каждую пришлось по десяти и даже по двадцати и более челнов, из которых казаки лезли на абордаж с отчаянным мужеством. Можно думать, что все три адмиральские галеры: капитана, патрона и риала были в этом деле. Самый ожесточенный бой велся на капитане, которую казаки узнали по трем кормовым фонарям, где они достигли до большой мачты, как говорит Гаммер (ор. с. 64 или его источник); но в военно-морском смысле это ничего не поясняет и добраться до большой мачты не особенно много значит; можно бы думать, что именно здесь произошло сказанное об этом деле у д'Асколи, но им названа реала; всего точнее рассказ источника Сенковского, по которому капитана была вооружена пушками только с кормы, а казаки бросились на нее с носу, завалив своими трупами все пространство до средней мачты. От капитаны казаков удалось отразить с большим трудом, действуя кормовыми орудиями, выстрелы которых топили челны, а в особенности очищая палубу своей же галеры, не различая гребцов-невольников от казаков. Галера арсенального киайи Меми-бега тоже едва не была взята. Киайя — ближайший помощник капудана-паши, нечто в роде генерал-лейтенанта, вице-адмирала, см. Hammer, ор. с. IX, 40; из чего я и заключаю, что его галера была патрона; впрочем, Гаммер в другом своем сочинении, Des Osman. Reichs Staatsverfas., 286, 287 и 295, говорит, что Киайя, следующее лицо за капудан-пашою, ведает арсеналом, а вице-адмирал называется иначе, капудан-бег; но если так, то зачем Киайя был в море, командуя частью флота в нашем сражении и упоминаемый всеми источниками вслед за капуданом-пашою. Наконец, и риала, галера третьего адмирала, Пиале, должна была выдержать жестокий бой, вероятно, именно к ней и относится показание д'Асколи о том, что казаки пробрались до её руля, т.е. захватили корму реалы. Костомаров (ор. с, I, 72) адмиральскую галеру называет баштарда, основываясь на общих указаниях того же Гаммера (Des osm. Reihs 284); но это название едва ли верно для всех времен; этим именем (bastarda, batarde, batardella) называлась всякая галера, но особой конструкции, с широкой впалой посредине кормой; такие галеры лучше держались в море и ходили под парусами, чем узкие (Senziles, Subtiles), а потому и вошли в общее употребление с XVI века (Jal, Gl, Naut., 263, 268, 735, 752, 755). Роэ замечает, что бой был кровавый, и в нем погибло очень много янычар; янычары и джебеджи, неизвестно в каком, но вероятно в большом количестве, были на эскадре, как боевая сила против казаков; их было настолько много, что в Варне они произвели бунт, с трудом подавленный, перед самым отплытием в Очаков. По источнику Сенковского только 9 галер были с янычарами. Обыкновенно на галере бывало около: гребцов-невольников 150-200; свободных матросов 30-40; янычар и пушкарей 40-60. Об этом бое попалась мне еще заметка, очень короткая и неизвестно по каким источникам составленная, но не по одному Гаммеру (Du Sein, Hist. de la marine, II, 35). Сражение будто бы происходило 14 июня, 1626 г., что явно невозможно, и кончилось победой, после ожесточенного шести часового боя; половина флотилии была захвачена турками. Больших подробностей о ходе боя неизвестно; можно лишь заметить для ясности дела, что мужество казаков и нечаянность их нападения имели огромное значение, но не меньше имело также и то обстоятельство, что невольники, большею частью те же казаки, как только начинался абордаж галеры, бросали весла, переставали грести и тем лишали галеры возможности управляться и двигаться; так и было на капитане, да вероятно и на других, по словам источн. Сенковского. Отсюда будет понятно пояснение всех, что, не поднимись свежий ветер, победа досталась бы казакам. На веслах галеры двигаться не могли, а ветер давал им возможность поставить паруса, от чего у них получалась такая скорость хода, при которой они не только могли уходить от казаков, но и топить их челны просто своим ходом. Г. Яворницкий говорит, что победе помешал “противный ветер, подувший казакам в глаза” (ор. с, 206); но дело совсем не в том, откуда подул ветер, да и казачьи глаза отвыкли бояться чего либо, не то что ветра. Костомаров правильно понял источники и рассказал значение этого обстоятельства. По-видимому, этот свежий ветер перешел к вечеру или ночью в настоящую бурю, как говорит д'Асколи и говорит верно, потому что и по турецким источникам в течение целого боя едва удалось истребить 70 челнов, а на другой день насчитывали взятых 172. Когда же и как их взяли? Наиболее вероятно предположить, что флот в следующий день или дни подобрал, как трофеи, брошенные челны: те, на которых было перебито много казаков или поврежденные выстрелами, были покидаемы самими казаками, пересаживавшимися на более целые; выбравшиеся на берег бросали там челны; многие переворачивались в бурю, что не мешало им плавать пустыми и тоже быть выброшенными на берег; все это было подобрано галерами на другой день по берегам. Отсюда же можно заключить, что буря продолжалась недолго и была не особенно сильна, но имела направление в берег, а не в открытое море. Такое объяснение необходимо допустить, судя по числу пленных, которых оказалось всего 786 человек, а это далеко меньше, чем можно было бы ожидать по счету взятых челнов — 172. Всего было в бою 300-350 челнов, по турецким источникам; более 300 — по д'Асколи; а по заметке английского посла в Турции, Роэ (Th. Roe) тоже 350 (Hammer, op. с, IX, 64 и примеч.). Полагают, что на челнах было около 15.000 казаков; но эта цифра определяется только соображением, считая, что на каждой чайке обыкновенно бывало около 50 человек; прямого показания о числа казаков не имеется. Из расчета уничтоженных и взятых челнов, если ему верить, видно, что так или иначе могло уцелеть не более: 300-(70+172)=58. Источник Сенковского (ор. с. I, 181) говорит, что уцелело едва 30 чаек и что они пристали к берегу, а казаки спаслись бегством; но это мало вероятные числа и соображения самого автора. Вообще список казачьих потерь одно из многих сомнительных мест всей этой реляции, написанной турками, у которых обычны самые нелепые преувеличения, как только дело доходит до русских проклятников. Тот же Гаммер об этом деле приводит, как сказано, заметку английского посла, который указывает, что было потоплено только 30 чаек и взято то же самое число пленных, которые и были сняты с потопленных челнов, и этим дает возможность думать, что остальные спаслись; д'Асколи тоже говорит: потопили несколько (ne soffondarno aleune), а едва ли он мог не знать, если бы погибли все или почти все. Сколько бы ни ушло челнов из под выстрелов, но вполне возможно, что и на оставшихся немногие добрались до берега; да и то легко могли погибнуть в дунайских плавнях или, еще более, в степях Буджака и Дикого поля, когда тщились сухим путем пробраться в Сеч. Неневозможно, однако, что спаслось немало, и выждав несколько, на уцелевших челнах пробралось домой. Как бы то ни было, потери были громадны и может именно потому и не находим сведений об этом деле в южнорусских источниках.

Уцелевший клочок казачьей думы:

По синьому морю хвиля грає,

Козацький корабличек разбиває,

Гей, козацький корабличек разбиває,

Сорок тисяч війска витопляє;

Гей, сорок тисяч війска щей чотире.

быть может след этого страшного, беспримерного боя (Антонович и Драгоманов. Историч. песни малорусск. нар., I, 269). А. Б. Д.

15. Юзлеве или Гезлеве, турецкое название теперешней Евпатории;значение этого слова неясно и толкуется многообразно (см. Кондараки, Универс, опис. Кр., XIV, 25). Из турецкого названия города издавна сделана совершенно русская форма Кизлов, и даже Козлов. А. Б. Д.

16. Каразио-Карасу-базар. Четыре года тому назад — значит в 1630 году, но надо думать, что это не столько ошибка, как описка, и кажется дело скорее относится к 1629 году, когда взятие и разграбление Карасу-базара Мангупа,о чем далее) известно из других источников. Впрочем, это был набег донских, а не запорожских казаков (Смирнов, ор. с., 496; Джаны-бек-Гирай жалуется на разорение одного Карасу в Москву в грамоте от августа 1629 года; Соловьев, ор. с., IX, 255-256, но год не ясен). Едва-ли вероятно, чтобы в следующем году набег был повторен, хотя бы и запорожцами, на те же города — добыча слишком мала в разоренном месте; да и д'Асколи не преминул бы указать на двойной набег. А. Б. Д.

17. Эта казачья победа, очень определенно описанная, приходится, по словам д'Асколи, на 1631 год, а в этом году, кажется, нет указаний у наших историков на что-либо подобное, кроме совершенно общего замечания (Соловьев, ор. с, X, 97), может быть даже и не к этому году относящегося. Значит, надо прибавить этот морской поход к списку удачных; невидно только, откуда были казаки, с Дона или Днепра. А. Б. Д.

18. Фрагаты — Fragate — д'Асколи совсем не то значили, что превосходные трехмачтовые большие суда в близких и современных нам военных флотах Тогдашний фрегат (Jal, Archeologie navale, I, 10, 318, особенно 458-460) — маленькое суденко, не палубное (отсюда и его название от aphracta), с одним латинским парусом, 8-10 веслами, быстроходное и поворотливое, несколько большое, но довольно схожее с теперешними турецкими кочермами; во всяком случае, это судно морское и высокой морской техники в очертаниях и способах постройки. Казачьи челны разве только величиной могут сравниваться с фрегатами, да и то были длиннее; это грубо-топорная посуда, речной техники, строенная на авось, еще более технически невежественными, чем мужественными, серыми мужиками-топорниками: прямой скверный парусишко, почти никогда не подымавшийся, 20-30 весел, вместо руля потеси, в основе дуплянка без киля, совершенно неспособная под парусом идти близко к ветру, державшаяся на воде при волнении только с помощью камыша, — вот чем были челны, на которых могли выходить в море отчаянные люди, да и то лишь в тихие летние месяцы. Само название чайки производят от турецкого “каик, чаик”, будто бы круглая лодка (см. напр. Яворницкий, ор. с. I, 454), но это по-видимому недоразумение; к тому же эти два слова определяли два крайне различных судна; скорее название челна заимствовано от чайки-птицы, имя которой не турецкое. Но, если и в самом деле было заимствовано слово, то самая вещ не имела никакого подобия. Турецкое “Саик-Saek” было тяжелое, довольно значительное и во всяком случае морское судно, с палубами и каютами, даже с двумя мачтами (см. Chardin, I, 111-117 и особенно Jal, Archeol. navale, I, 461) и 4-мя парусами, не имевшее весел, главным образом служившее для перевозки купеческих грузов. Его изображение легко видеть на многих картах Черного моря XVII и XVIII веков. Каик совсем иное дело — это маленькая лодка, исключительно весельная, валкая, узкая и быстроходная. Ни то, ни другое никакого, даже и отдаленного подобия не имеют с круглой лодкой. Крюйс уподобляет казачьи челны фелюгам или баркалонгам, и это верно, но понимаемое в самом общем смысле, конечно, и с указанным выше отличием морского от невежественного речного строения (относительно фелюги и баркалонги см. Jal, Arch. nav. I, 460). А. Б Д.

19. Перевод буквально верен, но сам д'Асколи ошибается. От соломы проку было бы немного и казаки подвязывали к бокам челнов, во всю их длину, толстые, с бочонок, пучки камыша. Боплан (ор. с, 55-57) дает большие подробности построения челнов и даже с рисунком.

Приспособление камыша для придания лодке плавучести не казачье изобретение; оно, без сомнения, существовало на заре человеческого плавания и, во всяком случае, искони употреблялось по берегам Черного моря. Эвлия-ефенди плыл из Гонии на грубых лодках с таким приспособлением, имевших большое сходство с казачьими челнами (Travels, III, 52; в примечании к переводу, помещенному в 3. О. Общ., IX, 167, даны Бруном хорошие подробности о давности подобных судов на Черном море). А. Б. Д.

20. Считая от 1634 года, все эти показания д'Асколи совершенно верны. Осман II (1618-1622) в 1621 году лично находился с войсками, осаждавшими польско-казацкие станы под Хотыном. Турки потерпели там неудачу всего похода, главным образом благодаря распоряжениям гетмана Ходкевича и помощи казаков. Владислав тоже там находился, но принимал самое малое участие, будучи молодым, 26 лет, королевичем; все время войны он пролежал больным. А. Б. Д.

20. В этом году, т.е. в 1634, действительно при Мурате IV (1634-1640) заключен мир с Польшей в октябре; по этому миру Польша вновь обязывалась прекратить казачьи набеги (Hammer, ор. с, IX, 355-356); но неисполнимость этого обязательства прекрасно понималась тогда же, чему даже д'Асколи указывает и причины, как нельзя более основательные, обнаруживая большое понимание взаимных отношений заинтересованных сторон. А. Б. Д.

22. В общем, все то немногое, что сказано д'Асколи о походах казаков и будет им приведено еще далее, есть блестящий панегирик мужественному проявлению казацкой силы в те тяжелые времена рабства. Панегирик тем более ценный, что он идет от образованного и умного человека, по своему положению вовсе несклонного поблажать варварам-схизматикам. А. Б. Д.

23. Ложные выходы из Черного моря и в наших лоциях известны под именем “фальшивых”; один из них на анатолийском берегу, у мыса и местечка Шили или Кили, другой на румелийской стороне у озера Деркос и мыса Кара-бурну (Лоц. Черн. моря, изд. 1892 г., 36). Эти места таковы, что действительно дают представление с моря очень похожее на настоящий пролив. Теперь это все хорошо обставлено огнями и знаками, но во дни д'Асколи грозило морякам очень большими опасностями. А. Б. Д.

24. Киели-Килия в северном устье Дуная, видимо бывшая тогда большим отпускным портом для Буджака. А. Б. Д.

25. Греческое название белуги (а не осетра)(***) до сих пор употребительно и известно по всем берегам Черного моря. Да-Лукка пользуется тем же названием (Опис. Пер. татар, 3. 0. Общ., XI, 477, а гол. пер. стр. 3). Ламберти то же название, очевидно по ошибке, прилагает к кускам вяленой рыбы — балыку. Лов белуги, часто очень обильный, производится теперь не только в Воспро (Керчи) и Каффе (Феодосии), но и гораздо западнее, по всем берегам Крыма. Замечательно, что по южному берегу Крыма эту рыбу стали ловить только после Крымской войны, а ранее совсем не знали, вероятно потому что не умели взяться за её лов. А. Б. Д.

26. В тексте — nel Danubio in Asach o Tana, но нет сомнения, что это описка или опечатка, а потому прочтено и переведено — nel Tanai, т.е. на Дону. Н. П.

27. Очевидно, что у д'Асколи дело идет о приготовлении балыка, который он и называет мидиэ — Midie; но подобное название теперь неизвестно ни в итальянском, ни в местных языках, греческом и татарском. Pastaria (***), греческое наименование всего солимого и заготовляемого в прок. Medola — сердцевина; автор, конечно, имеет в виду нашу вязигу. Tarantello — брюшная часть всякой рыбы, — то что мы теперь зовем тёшкой я что приготовлялось также и тогда. А. Б. Д.

28. Здесь под именем скифской Татарии д'4сколи понимает, надо думать, все пространство, прилегающее к восточному берегу Азовского моря, между Кубанью и Доном. А. Б. Д.

29. Тумнех — Tumnech есть, конечно, наш Темрюк, что хорошо определяется изобилием приготовляемой там икры, особенно в соседнем с ним Ачуеве. На стр. 24 автор говорит, по-видимому, о том же городе и называет его ближе к теперешнему имени Кумрук — Cumruch, а на стр. 25 еще ближе — Тумрук — Tumruch. Я думаю, о нем же говорят Интериано (Della vita di Zychi, в Del. Nav. et Viag., 1608, II, 196), называя Cromuc, и Барбаро (Viaggi, 1543, 16-17), называя Chremuch. Брун однако, сомневался и не знал, куда отнести это место (Черноморье, Восточн. бер. II, 234). Возможно, что здесь смешаны два названия — Темрюк и Кумыки, жившие тогда по Тереку. А. Б. Д.

30. Трудно поддающийся приурочению город, о котором будет сказано подробнее в объяснении к его названию в 35 примечании к периплу д'Асколи вообще. А. Б. Д.

31. Carraggio — харач, дань, подушный оклад христиан в мусульманских странах. А. Б. Д.

32. AssauvАссаув, просто русская форма — Азов турецкого Азак. А.Б. Д.

33. Стоимость разных предметов, которую часто находим в показаниях старых авторов, имеет очень большое значение, служа для определения, хотя и довольно поверхностного, но часто достаточного, экономического положения страны в данное время. В подобных случаях немалую трудность составляет определение значения денежной единицы; а в особенности мудрено сколько-нибудь близко указать истинную стоимость таких денежных единиц по сравнению с привычным нам современным денежным счетом. У д'Асколи, не только здесь, но и далее (стр. 115), есть указания стоимости разных предметов; его товарищ да-Лука тоже дал кое что. Поэтому мне кажется небесполезным выяснить отношение этих стоимостей к нашим.

Если взяться за определение бесчисленного разнообразия тогдашних денег с безусловною точностью, принимая в соображения вес, пробу металлов, законные и незаконные подделки, бесчисленные и разнообразные чеканы, курсы, торговые и народные привычки, то придется забраться в такие нумизматические и исторические дебри, из которых не удастся выбраться даже с помощью нескольких томов, столь же неудобоваримых, как и мало доказательных. Решение того же вопроса с приближением, но достаточным для практических соображений, сделать не трудно, и пределы возможных ошибок будут очень незначительны, по сравнению с условностью и гадательностью главной части подобных вопросов — покупной силой монеты сравнительно с настоящим временем; эта важнейшая сторона дела, при навыке к событиям рассматриваемого времени, тоже познается с достаточным приближением, но едва ли чем может доказываться.

В Крыму, около времени нашего автора, была в обращении всяческая монета, впрочем, в весьма ограниченном количестве, что, вместе с бедностью страны и скверностью своей монеты, давая ход всякой иностранной, ценившейся чрезвычайно высоко, делало необычайную дороговизну денег. Золотая монета попадалась преимущественно венецианская, ее и до сих пор сравнительно часто находят в кладах и раскопках; частью встречалась голландская и венгерская; серебряная крупная, всех стран и названий; мелкая разменная, преимущественно русская и своя, серебро медная. Главною единицей была крупная серебряная, по которой и велись все крупные счеты; практически всех её представителей можно считать равноценными, так как жизнь не делала и не могла делать тонкой разницы, доступной пониманию лиц, очень искусившихся в монетном деле. Пиастры, реалы, талеры (ефимки — по-русски), экю, гроссы — все это имело одно значение и цену, которую тогда у нас в Москве определяли около 50 тогдашних копеек или 2 ефимки на рубль (Соловьев, ор. с, IX, 170, 223; около 1618-35 годов в Москве ефимок покупали по 16, а золотой по 30 алтын). Позже, к 1654 году, ефимок уже стоил 64 копейки (Савваитов, Русск. денежн. счет XVI-XVII век., 3. Арх. Общ. XI, 613; Schubert, Mon. Russes, 17, 29; Chodoir, Apercu sur les mon. R. I, 77, 78, 83; Заблоцкий, О ценност. в древн. Руси, 63, 67).

Золотые дукат, цехин или червонец можно также практически считать близко одинаковыми и равными полутора — двум ефимкам, реалам (Hammer, ор. с, IX, 83 примеч.).

Как видно будет далее, крымских аспров (хороших) или турецких (ахчэ — тоже), д'Асколи считает по 80 на реал (ср. Hammer, IX, 83, 28, VIII, 48); наших копеек (новгородок) на тот же реал по 60; надо думать, столько же польских грошей, копа которых будет тот же ефимок.

Из всего этого с достаточной приблизительностью можно сказать, что:

1 золотой (цехин, дукат, червонец) ценился в 1,33-2,5 реала, в 120-160 аспров, в 75-120 копеек.

1 серебряный (реал, пиастр, ефимок, гросс) — в 80 аспров, в 50-64 копейки.

1 аспр — в 0,75 копейки, в 0,5 стивера голландского, в 0,5 су французского.

Аспр, как и турецкое ахчэ, употреблялись также в значении денег вообще, как слова производные от белого; в этом смысле аспр употреблялся еще и во время завоевания Крыма русскими и известен у приазовских греков. Хартахай, Ист. судьбы кр. татар. Вестн. Евр. 1866, июнь, 223).

Из этих соображений и показаний миссионеров получаем, что около половины XVII века в Крыму были такие цены:

1 ф. баранины стоил

4 денье (0,33 су)

0,5 коп.

1 ф. икры

2 стивира или

3 коп.

1 ф. белуги

1,5 аспра

1 коп.

Курица

2 стивера

3 коп.

Десяток яиц

0,66 аспра

0,5 коп.

Пуд пшеницы (воз пароволовый, примерно 30 пуд. 2 ефим.)

5,25 аспров

3,5 коп.

Попытки сколько-нибудь строго установить тогдашнюю покупную силу денежных единиц, по сравнению с настоящим временем, едва ли могут привести к решительным и окончательным выводам, тем более, что это значение денег даже на наших глазах изменяется чрезвычайно (Ключевский, Русский рубль, Чт. Общ. Ист. и Др. 1884 г., февр. — март). Но, имея много примеров в роде указанных выше, мне кажется возможным на глаз определить это отношение ближе, чем-то позволяют данные научного метода, в основе которого, однако, лежат неведомые силы и предположения. По таким приблизительным соображениям мне кажется, что тогда деньги в Крыму были раз в 30 дороже, чем теперь. А. Б. Д.

34. Без сомнения, наш автор слышал о попытке Селима II (1566-1574) прорыть канал между Волгой и Доном в 1569 году. Потери в людях и деньгах от этой нелепой затеи были громадны и особенно памятны в Каффе, беглер-бей которой, Касим-паша, начинатель и глава всего предприятия, во время его был и сераскиром (Подробности: 3. Общ. Ист. и Др., VIII, 479; Смирнов, ор. с. I, 432 и далее; Hammer, ор. с. VI, 337; Charmoy, Sur l'unite des langues or. 40-42). А. Б. Д.

35. На страницах 9 — 14, д'Асколи дает очень подробный перипл Черного моря, но все его данные требуют некоторого общего пояснения. Кроме того заметки, касающиеся особых мест и обстоятельств этого перипла, будут сделаны далее.

Все круговое плавание д'Асколи по Черному морю, со всеми расстояниями, для наглядности, мне кажется, всего лучше изобразить в виде таблицы, в которой первый столбец дает названия местностей по д'Асколи, второй те, под которыми эти местности известны теперь, третий расстояния между местами даваемые д'Асколи, четвертый те же расстояния, но приведенные к нашей мере — морским милям, пятый расстояние наших карт, тоже в морских милях.

Здесь необходимо остановится несколько на самом существенном, а именно на определении единицы меры, употребленной д'Асколи, иначе сравнения не будут возможны. Наш автор везде говорит — мили, и, судя по национальности автора, можно предположит, что это мили морские, итальянские, и до сих пор употребляемые на наших морских картах, те самые, в которых даны все современные расстояния пятого столбца. Однако, уже и поверхностное сравнение покажет, что это не так — говоря вообще; все расстояния д'Асколи гораздо больше настоящих, а так как односторонние ошибки в счислениях невероятны, то необходимо должно допустить, что им принята какая-то другая единица меры, значительно меньшая итальянской мили, но также называемая — миля. Все свои расстояния д'Асколи дает, конечно, не по лично своим измерениям, а со слов моряков Черного моря; но какую милю употребляли эти последние, не так легко определить. Не буду подробно описывать все свои розыски в этом направлении; главным образом они состояли в подробном обследовании карты XVII — XVIII веков, из которых можно было добиться, что существовали особые мили, называемые греческими или турецкими, гораздо меньшие итальянских. Точная мера этих миль показывается не всеми одинаково; на некоторых картах их дано 87,5 или 90 в градусе, тогда как итальянских 60; иные карты Черного моря, напр. Беллена 1772 года, или армяно-турецкая 1820 года, показывают в градусе только 75 греческих; этой разнице я не нашел объяснения, но принимаю первое показание, как дающее расстояния, более близкие к действительным. Нельзя не заметить, что на некоторых картах XVIII века показаны версты Петровские, также по 90 на градус, а это может указывать, что картографы времен Петра I узнали такую меру во время южных походов, и вместе с тем подтверждает, что и в нашем случае следует принять именно эту меру. Не указываю подлинных карт, их весьма много и нахождение их так трудно, что указание ни к чему не послужит; желающим могу их предъявить.

Из всего сказанного следует, что если д'Асколи давал свои измерения в этих милях, как то выходит со всяческой вероятностью, то все его цифры надо убавить в отношении 90 к 60, т.е. на 33%; тогда только его меры будут выражены также в современных морских милях и следовательно их можно будет сравнивать с данными наших карт. После такого приведения к одной единице оказывается, что меры д'Асколи в среднем, близки к нашим, хотя все же превосходят их, вообще говоря; но это уже должно отнести частью к неумению рейсов (капитанов), а частью к тому, что они плавали больше придерживаясь изгибов берегов, хотя вовсе не держались непременно берега (см. Chardin, ор. с. I, 119), тогда как я прокладывал возможно прямые и кратчайшие курсы, прорезывая выступающие мысы в одной миле расстояния. В некоторых случаях слишком большой разницы возможна опечатка или описка; наконец, не надо забывать, что рейсы судили о расстояниях только самым грубым образом, по времени хода. В среднем, Румелийский перипл ближе к истине, чем Анатолийский, что объясняется скорее всего случайностью.

Названия местностей:

Расстояния:

по д'Асколи

современные

по д'Асколи

современные

греч. мили

морск. мили

карт. морск. м. [a]

От Каффы до Синопа

тоже

200

134

184 [b]

От Ромелии до Анатолии

неопределенно

300

200

"

Длина Черного моря

неопределенно

1500

1000

" [с]

Окружность Черного моря

неопределенно

3000

2000

"

Константинопольский пролив от Мрам. м. до Черн. м.

тоже

18

12

16

От Конст. прол. до Юзлеве

тоже

550

386

293

От Конст. прол. до Каффы

тоже

700

467

354 [d]

От Воспро до Херсона

тоже более

250

167

175

Между следующ. местностями : Константин. прол.

Киерп

Керпе

100

67

49 [е]

Регли

Пендерекли

100

67

57

Мастра

Амастра

100

67

56

Кедрос

Китрос

50

33

24

Инаполи

Ниополи

50

33

42

Синопи

Синоп

200

133

72

Бавра

Бафра (устье Киз Ирмака)

50

33

40

Самсон

Самсун

50

33

33

Уния

Уние

80

54

48

Вуона

Вона (мыс)

70

46

23

Керессонда

Керасунд

70

46

28

Триполи

Триполи

35

24

20

Карола

Киорели

20

14

16

Диополь

Фол

10

7

5

Ферос

Иерос

10

7

7

Трабизонда

Требизонд

45

30

16

Сурма

Сурмене

20

14

18

Ризе

Ризо

40

27

21

Гониа

Гуние (уст Чороха)

100

67

54

Фашиа

Поти (уст. Риона)

80

54

32

Скаври

Скурджа

80

54

43[f]

Скуртиа

Искурия (мыс)

10

7

3

Эски согун

Сухум-старый

20

14

14 [g]

Дервен

Гагры

40

27

44 [h]

Аббаза

"

50

33

“ [i]

Маматала

Мамай-кале

50

33

31 [j]

"

Вардоне

"

"

6

Келенчик

Геленджик

150

100

87

Буюк лиман

Новороссийск.

6

4

16 [k]

Варда

Анапа

30

20

38 [l]

Тамань (Мадрика)

Тамань

100

67

82

Итого от Конст. пролива до Тамани по Анатолии

1816

1215

1025

Между следующ. местностями : Константин. прол.

Омидиа

Мидия

50

33

53

Гнада

Инада

50

33

14

Афаната

Афанатос (мыс)

45

30

30

Христос

Христос (побереже)

15

10

11 [m]

Сизополи

Сизополь

10

7

8

Порос

Бургас

10

7

11

Миссейвриа

Месембрия

18

12

19

Эмона

Эмине (мыс)

18

12

8

Варна

Варна

60

40

31

Балчик

Балчик

50

33

18

Каурна

Каварна

10

7

8

Келевриа

Калиакра

10

7

7

Банкалиа

Мангалия

50

33

29

Киосте

Кюстенджи

36

24

22

Кара арман

Кара-Ирман

36

24

14

Бортициа

Портицкое гирло

18

12

22

Кетестес

Георгиевск. гирло

18

12

29 [n]

Селина

Сулинск. гирло

40

27

18

[Килийск. гирло

"

"

13]

Киели

Килия

50

33

33

[Царегр. устье

"

"

54]

Акриман

Аккерман

50

33

67

Юзлеве

Евпатория

250

166

138

Балук лава

Балаклава

100

67

50

Узруф

Гурзуф

100

67

40

Каффа

Феодосия

100

67

60

Воспро

Керч

100

67

66

Тамань

Тамань

18

12

13

Итого от Конст. пролива до Тамани по Румелии

1312

875

819

А всего

3128

2090

1844

a). Расстояния исчислены по русской карте Черного моря, описи Манганари предполагая ход по кратчайшему пути, но идя не ближе мили к берегу, и от якорной до якорной стоянки каждого места у самого берега.

b). Кратчайшее расстояние от Анатолии до Крыма находится почти между мысами Керемпе и Сарыч, всего 142 мили; оно весьма близко к показанному д'Асколи, только не между Каффой и Синопом.

c). Трудно понять, что подразумевает д'Асколи под длиною моря; как будто наибольшее расстояние вкось, примерно от Одессы до Поти; но это расстояние, если его проложить по кратчайшему пути, будет только 550 миль морск. или 850 миль д'Асколи. Допуская, что он считал по своим данным, от Анкермана прямо на Евпаторию и затем по всему побережью Крыма и Кавказа, из порта в порт, то и тогда сумма его показаний составит только 1204 мили (805 морских), а в действительности тут оказывается 731 морск. миль. Видимо, и сам д'Асколи чувствовал здесь какую-то неверность и старался объяснить ее, как умел.

d). Шардену (Voyage en Perse, I, 124) это же расстояние определили рейсы (турецкие шкипера-капитаны) в 750 миль и он тогда же заметил его преувеличенность, думая, что тут не более 200 льё, потому что турецкие саики проходят его не редко в двое суток. Предполагая, что Шарден, как не моряк, считает льё сухопутное (а с морскою лигой будет еще хуже для него), по 25 на градус, его мера будет 720 турецких миль, т.е. почти точно тоже, что ему говорили и рейсы. Мне кажется, его просто испугала большая цифра, и он не вспомнил, что мили могут быт и малые. Однако, и по нашему счету, как видно из таблицы, показания турок значительно превосходят действительные и это, мне кажется, объясняется обычаем рейсов идти из Константинополя в Каффу не кратчайшим путем, вдали от берегов, а держась анатолийского берега и, только придя на вид Синопа, они ложились на Каффу (примеров этому можно указать очень много); тогда расстояние будет, без захода в анатолийские порты, около 460 морских миль или 690 турецких, т.е. почти точно то самое, которое показывает д'Асколи.

Также объясняется и преувеличенность расстояния от Констант. пролива до Евпатории — придерживались берегов Румелии.

e). Современные названия местностей несколько отличаются от показанных у д'Асколи, но все же они так близко похожи, что в большинстве не требуют никаких объяснений; я остановлюсь только на некоторых, где приурочение представляется сомнительным или не очевидным. Несходство расстояний, местами даже значительное, надо объяснять грубостью и ненадежностью приемов для его определения, применявшихся рейсами, а в особенности их невежеством в понимании морского дела, изумительные рассказы о котором можно видеть у всех авторов, напр. у того же Шардена (ор. с., 1, 119-121).

f). Скавры и Скуртиа — современные Скурджа и Искурия, воспоминания и переделки названия все той же древней Диоскурии, точное местоположение которой и до сих пор неопределенно; всего естественнее, по местным условиям, было бы полагать ее в теперешнем Сухуми, но упорное сохранение имени города значительно южнее не может не иметь большого значения. Сводка разных мнений об этом вопросе у Бруна (Черном., Восточн. берег, II, 246-247).

g). Эски согун — Старый Сухум, находится в устье Гумусты, верст шесть севернее нового; но расстояния даны у последнего, так как мало вероятия, чтобы суда останавливались на совершенно открытом берегу, имея превосходный залив нового Сухума.

h). Дервен списка д'Асколи — современные ГагрыCacary средневековых компасных карт, с разными вариантами этого слова. Название Дервен, т.е. Дервент стали прилагать к этому месту поздно, — едва ли д'Асколи не первый тому литературный источник, за подобие условий местности с теми каспийского побережья, где находится, на востоке Кавказа, г. Дербент — преграда, ущелье по персидски. Вероятно, заграждение полосы берега в обоих Дербентах дало повод, уже в I в. нашей эры — народному вымыслу утверждать, что стена идет непрерывно через весь кавказский перешеек, от моря до моря, а что такую чрезвычайную работу мог исполнить только могущественнейший человек — т.е. Александр Великий (или Нуширван) — то это, так сказать, само собою разумеется (d'Ohsson, Des peuples du Caucase, 277). На картах название Дербент (с вариантами Derbent, Dervent, Darouna, Jerben), вместо Гагр — Cacary, появляется поздно, сколько знаю, не ранее картографа Делиля, начала XVIII века; но оно удерживается еще и на армяно-турецкой карте 1820 года, которую приложил к своему описанию Черного моря ученый мехитарист Минас Медичи (Бжешкианц), лично посещавший эти места; у него-же повторено предание о баснословной стене, которое рассказывал еще Абул-Кассим в X веке (D'Ohsson, Voyage d'Abouel-Cassim, 8-10, прим. VII).

Выборки из этого любопытнейшего описания, кажется, возможно будет представить в переводе на русский язык. А. Б. Д.

i). и j). Аббаза и Маматала, два места, о которых приходится говорить нераздельно. Приурочение Маматала не затруднительно; это несомненно легкий вариант произношения Мамай-кале, остатки укреплений которого еще недавно были видны и показываются до сих пор на картах и в лоциях в устье речки Псахе, несколько севернее Сочи. Карты XVIII века, но не ранее, показывают это название в виде особо приметного укрепления с вариантами в имени Mamai, Mamas, Mamak, Mamascar.

Иное дело Аббаза (Abbasa); приурочить эту стоянку не так просто. Прежде всего, можно бы думать, что это название дано случайно, по ошибке, какому-либо порту и должно обозначать всю страну вообще. Тоже название, Авогасиа ( Avogassia — с вариантами) компасных карт, справедливо относится именно ко всей стране, а не к отдельному какому-либо месту (Desimoni et Belgrano, Atlante idrogr. d. Tamar. Luxor., 130; Desimoni, Nuovi studi, 261; Thomas, Der Peripl. d. Pont. Euxin., 26, 46); но у д'Асколи дело несомненно идет о каком то городе, который он уже выше (стр. 100, прим. 30) определял большим и стоящим на самой границе Мингрелии. Значительно позже, но и Витсен называет и указывает на своей карте 1607 г. Аббазу большим городом (Witzen, Noord en Oost Tart. 551). Граница Мингрелии во время д'Асколи определялась рекой Кодором (Ламберти, Опис. Колх., 3. 0. Общ. IX, 150 и карта; Chardin, ор. с., I, 150), а следовательно большим портом, стоящим на самой границе Абхазии и Мингрелии, можно счесть Сухуми, но этот порт уже показан у д'Асколи, как и следует, южнее Гагр, а свой порт Аббаза он поставил в 60 морск. милях к северу. Современники д'Асколи и близкие к нему, писавшие об Абхазии (да-Лукка, Ламберти, Шарден), ни слова не говорят о таком порте или городе и первый из них называет портом Абхазии Сухум (ор. с. XI, 492; 20 гол. пер.). Ко всему этому недоумению надо прибавить, что стоянка Аббаза показана между точно находимыми Гаграми и Мамай-кале, действительное расстояние между которыми всего 31 миля, тогда как д'Асколи показывает здесь дважды по 33, т.е. более чем вдвое больше. Обращаясь к старым картам, мы увидим, что весь восточный берег Черного моря изображается до крайности неверно, названия на нем весьма трудно узнаются, а очертания берега не имеют почти никакого подобия с действительностью; однако, с конца XVII века на картах появляется, вместе с Мамай-кале, но несколько севернее, большой город с крепостью. Этот город и порт, под разными вариантами, носит имя, подходящее к искомому: Abassike, Batan-Abasse, Wetan-Abasa, просто Batan; наконец позже на том же месте, Vardan, Vardon, Wardam, а на карте Шардена. наносившего только то, что сам видел, все это приводится к одному и несомненно тому-же знаменателю; на ней значится: Forum Turcis Abcassa Bender i. e. portus Abcassorum (ор. с., I, pl. I, 146-148). Знакомые с изумительными превращениями картографической номенклатуры не удивятся, если я скажу, что все эти названия обозначают одно и тоже. Не может быть сомнения, что именно об этом городе говорит и д'Асколи, а c другой стороны не менее очевидно, что он совершенно отвечает теперешнему урочищу Вардане, где еще находятся развалины; тут же и мыс Учь-дере, прежде называвшийся Жообже, который нельзя не узнать и на тех же старых картах рядом с Вардане стоящим названием Zupu. Вардане, однако, лежит выше, а не ниже Мамай-кале, от последнего в расстоянии всего 8 миль, а не 33, как говорит д'Асколи. Это последнее недоразумение можно объяснить таким образом: в действительности стоянки Мамай-кале и Аббаза (Вардане) так близки, что составляют почти одно и тоже; возможно, что д'Асколи дали расстояние от Гагр до них обоих вместе 50 миль он же записал, по стольку до каждой из них, упомянув Аббазу раньше Мамай-кале. Прибавлю, что далее расстояние от Мамай-кале до Геленджика показано весьма близко к действительному. Отсутствие особо удобной стоянки в Вардане не имеет никакого значения. Дело в том, что весь этот берег, от Сухуми до Геленджика, на большом протяжении, почти 170 миль, не имеет никакого подобия порта, место которого здесь всегда исполняли и исполняют совершенно удовлетворительно для бывающих там судов устья рек и пологие пляжи берегов, на которые вытаскиваются суда. На таком береговом протяжении, где нет в некоторых точках определенных особых удобств, данных природой, всем и во все времена видимых и понятных, все места одинаково негодны; точнее сказать, стоянки, порты образовываются под влиянием неприродных удобств, а совсем особых причин. Какое-нибудь горское племя или князек-владелец приобрели почему либо особое засилье; к его именно берегу, к его речке направится наиболее и торговля, потому что там всего больше явится главного товара — рабов; ослабевали значения чисто личные — исчезал или изменялся и порт, также просто и быстро, как и образовывался, оставляя после себя лишь пустой звук в имени, не всегда приурочиваемом. В начале XIX века Вардане было еще очень заселено и считалось одним из главных мест у Шапеугов (Dubois, op. e., I, 196-199). А. Б. Д.

k). Буюк-лиман — Большая бухта по-русски, есть не только по смыслу теперешний Новороссийск; но и на картах всего XVIII и начала XIX века она называется этим именем. А. Б. Д.

l). Анапа никогда не называлась Варада; этим именем зовется хребет гор к востоку от Новороссийской бухты, он же Мархотк; но на картах XVIII века у самой Анапы показана гора, называемая Варада; вероятно, этим именем тогда называли всю крайнюю западную часть гор Кавказа, последний отрог которых обрывается на мысе Анапы; так называет эти горы и да-Лукка (ор. с. XI, 489). Невероятно, чтобы д'Асколи пропустил столь значительное место, как Анапа; но непонятно, почему он ему не дал настоящего названия, которое и тогда было в общем употреблении; напр. его современник Эвлия-ефенди, много говоря о значении Анапы, иначе её не называет (ор. с, II, 59), Значительно меньше действительного расстояние, показанное у д'Асколи, от Новороссийска до Анапы, не имеет особого значения, тем более, что и разница не будет столь велика, если считать только от входа в Буюк-лиман, как мог сделать д'Асколи, а не от самой глубины бухты, как я считал. А. Б. Д.

m). Называется также Караки; это просто несколько укрытое от севера место, совершенно пустынное, но с хорошим пляжем, на который и выскакивали мелкие суда, почему его и назвал д'Асколи. А. Б. Д.

n). Кетестес, есть просто описка; следовало написать Кедврлез — Хедрлез, турецкое имя дня св. Георгия, по Тетбу; значащее — зеленеющий Илия (Taitbou de M., hydr. de la M. Noire, 46); но кажется это не так; крымские татары говорят Катирлес. А. Б. Д.

36. Gravida — беременная. Такому удивительному происхождению названия Анатолия, неизвестному в турецком языке, дала повод нашему автору, вероятно, первая часть этого слова — ана, значащая по-турецки — мать. Анатолия идет без сомнения от (***) — восходить (солнцу). С тем же значением все франкские языки заменяли Анатолию словом — Левант. А. Б. Д.

37. У генуэзцев — Samastro; этот город им принадлежал с 1398 года по 1459, когда сдался туркам без боя; подчиненный то Каффе, то Пере, большого значения он никогда не имел (Heyd. Hist. du Com. du Levant, II, 358, 368, 391). А. Б. Д.

38. Перевод совершенно точен, но трудно понять, что такое меч о двух концах. Можно бы подумать, что это обоюдоострый меч (значит, прямой), но такие не были в ходу на Востоке, да и это понятие не отвечает выражению подлинника. Всего вероятнее, что это было оружие в роде тех, что называли косарем (tauchart), или совкою (vonge), или гвизармой (guisarme) — на недлинной ручке род кривого клинка, у которого с конца вперед выступало одно острие, а с тылья было еще и другое, поперечное; таким родом оружия рубили, кололи и стаскивали всадников; из него развилось, но на длинных древках, то оружие, которое итальянцы называют falcione и corsesca (много в музее-арсенале Венеции) и общеизвестные алебарды (Meindron, Les armes, 121-192, ф. Винклер, Оружие, 131, 133; Demmain, Encycl. des beaux arts, plast. II 1664, fig. 4, 5, 6). А. Б. Д.

39. Переведено точно, но автор, вероятно, хотел сказать: с мускатным запахом, так как о существовании вин с мускусным запахом не слыхивал. А. Б. Д.

40. Игра слов, Aso — название страны и asini — ослы. Н. П Автор говорит о народе и стране Лазов, которую вероятно счел как бы написанной в виде l'Aso, а потому и приложил свое не хитрое остроумие.А. Б. Д.

41. Владетели Мингрелии носили титул дадиана с XIV века, от звания первого из них. Само слово происходит от дад — глава суда, по персидски (Chardin, op. c I, 352), или с грузинского; значащего виночерпий, как полагает Дюбуа (ор. е., III, 6). Подробно об этом титуле у Броссе (Hist. de la Georgie, I, 386), который считает самым вероятным объяснение Шардена но сам предлагает и еще догадку: от имени маленькой речонки и забытой крепости в Мингрелии; что едва ли вероятно. Города с таким именем не существовало в Мингрелии; столицей в ней, если можно искать в такой стране столицу, были Зугдиди (Dubois ор. с., III, 36). А. Б. Д.

42. Описка или опечатка; должно быть не 54, а 45 фунтов. Н. П.

43. Рум-эли, по-турецки страна ромеев или римлян, каковыми называли себя официально византийцы. А. Б. Д.

44. Счет ведется не от Константинополя, а от входа в Босфор. А. Б. Д.

45. Кара-Ирман не представляет никакого укрытия судам и автор, надо полагать, имел в виду возможность для мелких судов войти близ Кара-Ирмана в оз. Разино, куда, вероятно, тогда шел проток, теперь уже не существующий; такое соображение объясняет, где прятались и откуда нападали казаки в выше рассказанном сражении у Кара-Ирмана, да и после, в 1640 г., в бое под Монастырем. А. Б. Д.

46. Впечатление узости входа в Балаклаву так велико, что многие сводят этот вход на совершенное ничтожество; в действительности он нигде не уже 60 сажень, а галера с выброшенными веслами имела не более 15 сажень и, следовательно, могла входить совершенно свободно, разумеется, не в бурную погоду. А. Б. Д.

47. Замечательно точное изображение течений Черного моря; почти дословно тоже можно прочесть и в наших лоциях. А. Б. Д.

48. Однако, автор, назвав восемь языков, перечисляет только сем; можно, я думаю, безошибочно сказать, что он, так многоговорящий о казаках, имел в виду назвать восьмым русский и забыл его случайно. А. Б. Д.

49. Агдерз-хан — вероятно, Акбар, Великий Монгол устроитель империи в Индии; он хотя и умер в 1605 г., но слава о нем гремела так далеко и долго, что, надо думать, именно его вспоминает д'Асколи. Не знаю, почему его имя напомнило д'Асколи дракона; теперь татары дракон называют — ждрага. А. Б. Д.

50. Надпись, конечно, арабская и, вероятно, та самая, что и поныне сохранилась над входом в мечеть Узбека, 1314 года (3. Од. Общ. Ист. и Др., II, 529 ; Смирнов, Арх. экск. в Крым, 3. Вост. Отд. Р. Арх. Общ., I, 280-282); сзади этой мечети развалины большого медресе (училища). Излишне прибавлять, что персияне никогда не владели Крымом и бывали в нем только единичными купцами и весь этот рассказ о прошлых временах совершенно перепутан и ни к чему не относится. А. Б. Д.

51. Бомбареки — татарское “мубарек”, значащее — благословенный, благодатный; говорят так и о баранах, приносимых в жертву. А. Б. Д.

52. Целебные ванны из душистых цветов и до сих пор привлекают больных в Старый Крым весною. А. Б. Д.

53. Сурп-Хач — по-армянски св. Крест. Храм монастыря построен в 1338 году. Две надгробные, без надписи, плиты в храме и поныне считаются могилами двух братьев, его основавших — Иоаннеса и Георгия (Мин. Бжешкианц, Путеш. по Крыму, § 489, рукопис. перев.; также кратко, З. О. Общ. X, 447-448). А. Б. Д.

54. Ор — по ногайски ров, почти то же, что и наше Перекоп (Смирнов, ор. с., 334). Укрепление на перешейке называлось также и Ферхкерман. А. Б. Д.

55. Полагая, что и тут счет ведется теми же турецкими милями, все таки 15 миль, равные почти 20 верстам, слишком большое протяжение перешейка в Перекопе; его ширина не превосходит 7 верст. Надо прибавить, что при сильных ветрах воду сгоняет совсем, на большое протяжение, в особенности в Сиваше, и тогда этот перешеек, конечно, гораздо шире, а искусственно вырытый ров легко обходится, как и делали наши войска при проходе в Крым, во время войн XVIII века. Возможно также, что здесь у автора описка или опечатка: пятнадцать вместо пяти; его товарищ да-Лука дает ширину перешейка всего только пол мили, хотя окружность Крыма дается около 700 миль обоими авторами и эта цифра почти совершенно точна: около 470 морск. миль, разумеется, измеряя по главным линиям. А. Б. Д.

56. Меотийские болота автора — наш Сиваш. Тропа, которою можно пользоваться знающим, надо думать, Чонгарская переправа через Сиваш. А. Б. Д.

57. Из этих слов автора можно думать, что им была написана историческая записка, гораздо более подробная; нахождение её было бы крупным вкладом в историю Крыма. А. Б. Д.

58. Все эти собственные имена легко читаются по-современному: Махмет-гирай — Мухаммед-Герай; Замбекгирай — Джаны-бек-Герай; Шяин-гирай — Шагин-Герай; Кандемир — Кан-Темир; Салмаша — Салман-Шах-мурза. Последний, по Гаммеру, не родной брат Кан-Темира, а двоюродный (Hammer, ор. с, IX, 109, 161). А. Б. Д.

50. Разорил именье, предал смерти прислугу и детей, а беременную жену Кан-Темира насадил на вертел и поджаривал ее, пока не лопнуло чрево и не выпал плод его, тут же погибший (Hammer, IX, 54; Hammer, Gesch. d. Ch. d. Krim, III; Смирнов, ор. с. 491). Помимо старинного соперничества и вражды даже между татарами и ногайцами, особенно с Мансурским племенем их, к которому принадлежали и были его начальниками Кан-Темир и Селман-Шах-мурза, ближайший повод к событиям нескольких лет, залившим кровью чуть не все пространство от Дуная до Каффы выясняется в достаточной степени нашим автором и к тому же вполне правдоподобно. Турецкие историки эту вражду объясняли завистью за отличия, полученные Кан-Темиром в походе под Хотин (Hammer, ор. с. IX, 47); а г. Смирнов полагает, что Кан-Темир просто не принадлежал к сторонникам Мухаммед-Герая, что в сущности ничего не объясняет (Смирнов, ор. с, 491 примеч.). А. Б. Д.

60. Автор совершенно верно рассказывает весь ход событий неудавшейся туркам первой смены Мухаммед-Герая и замены его Джаны-бек-Гераем в 1624 году; только, по турецким источникам, козаков приходило на помощь всего около 800-1000 человек, а не 4000, как говорит д'Асколи, который заслуживает большего доверия. Он сам все это видел, а не писал вдали и с чужих слов (Смирнов, ор, с, 483-485). А. Б. Д.

61. Этот другой замок есть, без сомнения, нынешний Чуфут-кале, соседний с Бахчисараем, о чем сказано обстоятельнее далее, на стр. 119, при описании Бахчисарая. А. Б. Д.

62. Взяв Каффу в 1624 году, Мухаммед-Герай приказал всем городским жителям выбраться из города на суда, где они претерпели всяческие бедствия, едва не погибнув от жажды; а город был разграблен. А. Б. Д.

63. Поликарпо — описка или опечатка; должно быть Поликастро — Policastro, маленький городок в Калабрии, верст 30 к северу от Катанцаро, в древности назывался Петилия. На какой именно султанше был женат этот ренегат, не знаю, вероятно, на дочери какого-нибудь падишаха турецкого, что было делом обыкновенным. А. Б. Д.

64. Nell Hora di compieta — Compieta называется последний из канонических часов в католическом богослужении. Н. П.

65. 22-ой час, т.е. 10 часов вечера, начиная счет суточных часов с полуночи. что сохранилось в значительной мер и до сих пор в Италии и все более и более вновь входит в употребление, напр. на железных дорогах. А. Б. Д.

66. Автор безразлично употребляет слово табор и в смысле войсковой единицы — полка и в значении стана, лагеря . А. Б. Д.

67. Triencerati — собственно окопы, траншеи; однако, очевидно, что невозможно идти под прикрытием окопов или траншей и д'Асколи, без сомнения, имел в виду казацкий способ передвижения во вражьей стране — табором, т.е. защищаясь на ходу особым расположением и движением обоза вокруг отряда; об этом понятно и подробно рассказано у Боплана (ор. с., 47), который прибавляет, что таборы “у нас” назывались караваном (См. также Chevalier, Hist de la guerre des cosaques, 1663, р. 25 и Яворницкий, ор. с. I, 443). А. Б Д.

68. Возвращение Шагин-Герая наш автор показывает в 1632 году, а по турецким источникам это было в 1633 (Смирнов, ор. с, 506) или даже в 1634 г. (Hammer, ор. с, IX, 236). Г. Смирнов тут же говорят неопределенно, что Шагин-Герай скитался пять лет между черкесами, казаками и проч., не упоминая о Персии, но д'Асколи совершенно точно указывает, что он бежал вторично в Персию и что именно там делал, и это показание носит характер совершенной достоверности, как и все рассказанное нашим автором вокруг событий этих лет. Шагин-Герай, в конце всего, был удавлен на о. Родосе в 1641 году (Смирнов ор. с, 525; Hammer, ор. с, X. 20). А. Б. Д.

69. События, рассказанные так живо и подробно д'Асколи бывшим их самовидцем и даже, отчасти, участником, обращали на себя не малое внимание, потому что, как справедливо замечает г. Смирнов, в них отразились “весь склад и дух внутренней и внешней жизни ханства”. Ногайцы и татары, казаки и турки, мусульмане и христиане — все приведено в движение нашим автором и обо всем рассказано так живо и правдиво, что почти не требуется никаких пояснений и даже все сведения, даваемые д'Асколи в значительной мере исправляют и дополняют рассказы восточных писателей и по сравнению с уже известным нам представляются безукоризненно точными; не напрасно наш автор указывает не только года событий, но даже дни и часы. Значительная разница между его сведениями и тем, что мы встречаем у Гаммера, Костомарова, г. Яворницкого и даже наиболее подробного г. Смирнова, всяким внимательным читателям будет замечена; но все же я полагаю не лишним указать главные несходства, при чем выяснятся и некоторые сомнения. Выше, в примеч. 59, я уже приводил указания нашего автора на истинные причины вражды и кровомщения между буйными братьями Гераями и Мансурскими ногаями. Само смещение хана Мухаммед-Герая и вторичная замена его Джаны-бек-Гераем относятся к 1627 году (напр. Смирнов, ор. с, 494), а причиной выставляется столкновение с Кан-Темиром но оказывается, что все это неверно и смена произошла в 1628 году, да и то собственно потому, что пришлось туркам вторично выручать Каффу, осажденную Мухаммед-Гераем с казаками, разбившими Кан-Темира и ногайцев под Бахчисараем. Иного спасения туркам, как смена хана, и не было; оставалось только надеяться, что эта мера не окончится такой неудачей, как в 1624 году. Новый хан прибыл в Каффу 29 июня 1628 года. Что в этом случае совершенно прав наш автор, говорит не только весь, по дням и часам точный его рассказ, но и сторонние указания. Козаки, освободив Мухаммед-Герая и вернувшись из-под Каффы домой, с некоторыми прикрасами и умолчаниями в виде извинения сообщили о том региментарю Стефану Хмелецкому, 14-го июля 1628 года; все их донесения и дальнейшая переписка по этому делу, можно сказать, дословно повторяют сказанное нашим автором, подтверждая его наблюдательность и большую осведомленность (Мельник, Свед. о пох. Мих. Дорошенка в Крым, в Мем. отн. к ист. Южн. Руси, вып. II, 160-167). Но и у самого г. Смирнова нетрудно найти указание на то, что все это приходило именно в 1628 году. Известительную грамоту Михаилу Федоровичу, о своем вступлении на ханство, Джаны-бек-Герай посылает в конце июля 1628 года, и нельзя думать, чтобы он отложил столь важное дело на целый год, ибо русские поминки, которых он тут же требовал с угрозой, были для хана не только делом весьма важным, но и просто необходимым, после погрома претерпленного Крымом (Смирнов, ор. с. 496). Кантемир, осаждавший братьев в Бахчисарае, по восточным источникам снял осаду будто бы по недостатку провианта; но теперь мы видим, что это приличная, но явно нелепая выдумка крымских историков, желавших прикрыть неудачу и поражение, нанесенное Кан-Темиру казаками; да оно и так видно, что за провиантом ногаям нечего было ходить к Каффе и садится там в осаду.

Всеми нашими историками повторяется, по-видимому с легкой руки Гаммера и татарских писателей, как в этом походе погиб гетман Михайло Дорошенко и как его голову воткнули на стены Каффы (Костомаров, Богдан Хмельницкий I, 84; Яворницкий, ор. с, II, 214). Что Дорошенко был убит во время прорыва казаков сквозь весь Крым, в том нет сомнения; это подтверждается и казачьим донесением; но совершенно невероятно, чтобы его голова могла достаться татарам из казачьего табора; а если бы это случилось, о чем умалчивают казаки, то д'Асколи наверно не преминул бы сказать о том. Гаммер, вероятный родоначальник всего этого рассказа (ор. с., IX, 109-110), не только голову Дорошенко воткнул в Каффе, но уверяет, что вместе с ним в том же бою погиб и хан Мухаммед-Герай, чего явно быть не могло, так как тогда и Каффу некому было бы осаждать. Надо, впрочем, заметить, что месяц и год назначения Джаны-бек-Герая у Гаммера показаны совершенно верно — 3-го июня 1628 года. (Также и в Gesch. d. Chan.. d. Krim, 114). Участь и хана и его брата рассказана очень подробно г. Смирновым, по восточным источникам (ор. с , 497, 506), и несомненно неверно. Наш автор прямо говорит, что Мухаммед-Герай подошел с новым войском к Перекопу и был там убит казаками, что можно читать между строк и в казачьем донесении (ор. с, І64). Неясно только одно, когда именно это случилось, в том же 1628 году или в следующем, 1629; по-видимому, можно допустить второе, по большему согласию с прочими источниками. Судьба Шагин-Герая рассказана выше обстоятельно и нашим автором сделано это с видимым знанием подробностей. А. Б. Д.

70. Все это сказание о вероотступниках греках несколько запутано, но общий смысл таков, как сохранен переводом; тем и объясняется, как сильно и долго было омусульманено христианское население Крыма. Через полтора века после д'Асколи из Крыма выходило, так называемых греков-христиан всего 18.792 души обоего пола. А. Б. Д.

71. Все это автором совершенно перепутано и даже трудно понять, о каких именно беях он хочет сказать. По-видимому, о четырех карачах; но давать здесь подробные разъяснения, к тому же очень известного дела, нет надобности. А. Б. Д.

72. Перевод верен, но в Крыму известна только одна порода серых куропаток — Perdrix cinerea (Браунер, Зам. о птицах Крыма; Никольский, Позвоночн. животн. Крыма, 314-316), Фазанов также нет вовсе. Возможно, что автор имеет в виду и не один Крым, а также и Чиркасию, где фазаны в изобилии. А. Б Д.

73.Собственно не туманы, а тумы. Этим именем звали детей татар и христианских невольниц; положение их ничем не отличалось от невольничьего вообще и отцы их продавали, как рабов (Да-Лукка, ор. с, 3. 0. 0., 479). Отношение к ним русских видно из известного поступка кошевого Сирка. Выводя из похода на Крым в 1675 году огромный полон, он предложил желающим христианам вернутся в Крым; таковых нашлось около 3.000, а когда они действительно пошли обратно, то Сирко приказал их догнать и изрубить всех беспощадно. А. Б. Д.

74. Происхождение и значение этих титулов — калги и нур-ед-дина — подробно у г. Смирнова (ор. с., 350-362, 439). В общем, указания нашего автора довольно близки. Нур-ед-дин буквально значит — свет веры. А. Б. Д.

75. Corchis — по описке, а Conchis, как вернее сказано на 134 стр., значит, конечно, — Чингиз. Тут же приводится известное сказание о происхождении рода Чингиза от Алан-куа-Хатун, зачавшей от человека, нисшедшего в солнечном луче (Aboul-Ghazi Beh Hist. des Mag., trad. р. Desmaison, II, 65). А. Б. Д.

76. На существование веры в такое условие, которая, как видим по нашему автору, известна очень давно, указывает и Пейссонель в конце XVIII столетия, доказывающий его невероятность (Peyssonel, Traite S. le com. dela M. Noire, II, 230-233. Сам хан отрицал это в разговоре с де-Тоттом (Mem. sur les Tures, I, 60, ed. 1785). Против возможности такого условия говорит подробно г. Смирнов (ор. с, 295-297). А. Б. Д.

77. Ханский доход с невольников, по-видимому, бывал и больше арифметической десятины; он назывался “сауга”, что, по словам Гезар-Фена, значило пятая часть (писал в половину ХVІІ в.; см. Смирнов, ор. с, 322 и 536). В последнем татарском набеге, 1769 года, хану давали десятую (de Tott, Mem. 1785, I, 446, 458). А. Б Д.

78. Порча денег самим правительством составляла в то время общераспространенный способ увеличивать доходы казны, считавшийся почти легальным; у татар он, быть может, проделывался несколько чаще, откровеннее и грубее. А. Б. Д.

79. Это недоразумение, в которое автор был введен названием подати; но сама подать вовсе не ограничивалась несколькими бочками меду, а составляла в половине XVIII века крупную сумму в 12.000 пиастров, с Молдавии 8.000 и с Валахии 4.000; эта дань взималась под названием “бал ахчеси”, т.е. медовых денег (Peyssonel, ор. с, II, 241). А. Б. Д.

80. Нократ, и по ценности и по созвучию, есть, без сомнения, наша “новгородка”, по сто штук на рубль. А. Б. Д.

81. Самур, по-татарски соболий мех; очень любимый и ценимый на Востоке; большая часть выхода из России, поминок татарам, шла этими мехами. Ценность всех поминок д'Асколи определяет в 330.000 реалов или около 17.000 рублей, что по-теперешнему составит весьма большую сумму, около полумиллиона рублей. А. Б. Д.

82. Буквально — король чистый огонь. А. Б. Д.

83. Вероятно — Нарушевич. А. Б. Д.

84. Это рассказано, хотя и не особенно подробно, у г. Смирнова (ор. с, 5251 Указание года и событий войны с турками, закончившейся миром в 1634 году, а также все взаимные натравливания Россией и Польшей татар и турок рассказаны совершенно верно, и русский посол был именно в указанное время в Константинополе. Только, по турецким источникам, поляки по миру все таки обязывались платить дань татарам (Hammer, ор. с, XI, 228, 232, 233, 236). А. Б. Д.

85. Весь этот рассказ превосходно рисует взаимные отношения соседей и показывает, почему так долго могло держаться в Крыму это нищее, гнусное разбойничье гнездо, существовавшее только нещадным грабежом России и Польши, взаимно их ссорившее, и с той и другой стороны вымогавшее, за мнимый мир, поминки, очень большие, если перевести на современную ценность, — по полумиллиону и более рублей на год. Автору совестно прямо признаться и он замысловато объясняет, за что именно в 1633 г. платили татарам поляки, но все таки, не может скрыть сущности, что было дарено за разорение России. Но он вероятно и не знал, что тот же хан, разоряя Россию и клянясь во всяческой приязни полякам, посылал и Польшу разорять в том же году (Hammer, ор. с, IX, 229). Это тот самый набег на Россию, вполне точно по времени показанный автором, имевший такое влияние на осаду Смоленска, о котором лит. канцл. Радзивил говорит, “что не спорит, как это по-богословски, напускать поганцев на христиан, но по земной политике вышло очень хорошо” (Соловьев, ор. с. 202). А. Б. Д.

86. Совершенно точно; послом татарским в Вене в 1633 г. был Карагез, (Hammer, ор. с , IX, 303). А. Б. Д.

87. Эти пищальники назывались — сеймены и были учреждены, кажется, Сахыб-Гераем еще в половине XVI века, но тогда им жалованье шло из турецкой казны (Смирнов ор. с, 414). В половине XVIII века было тоже самое (Peyssonel, ор. е., II, 283). Из этого можно думать, что наш автор ошибается. А. Б. Д.

88. Чауши — гонцы Порты; с какою бы вестью они не приходили, злою или доброй, должны были быть осыпаемы щедрыми дарами, как носители воли падишаха. А. Б. Д.

89. В печатном тексте (стр. 27), сокращенное начертание “pro” принимается за “prode”.Мне кажется, что слово “pro” проставлено правильно и означает выгоду, наживу; оно происходит от лат. prodesse, prodest;. Н. П.

90. Топра-кала — земляная крепость; этим именем называлось предместье Каффы, потому что, как и весь город, оно состояло из земляных мазанок, а может быть и потому, что подле него было земляное укрепление турок, о котором сказано далее. А. Б. Д.

91. Это место очень запутано автором, но переведено верно. Смысл его состоит в том, что стены Каффы окружены господствующими над ними высотами, что, разумеется, крайне вредно в смысле обороны, и наш автор поясняет, что это было терпимо только с таким неприятелем, как татары. А. Б. Д.

92. Замок, стоящий на левой оконечности (автор говорит, глядя на город с моря), есть собственно цитадель. Порт Каффы действительно обладает теми качествами, которые в нем подмечены автором; в нем и в наши времена никогда не бывало крушений, не смотря на его значительную открытость ветрам, и это не только потому, что якоря хорошо держат, но также и потому, что по его особым условиям он защищен от южных и юго-западных ветров; а именно эти ветры и несут крымским берегам самые страшные бури. А. Б. Д.

93. Греческим митрополитом был в то время, когда д'Асколи писал свое описание, Парфений, с 1631 по 1642 ((***) I, 568, 576). А. Б. Д.

94. Автор, очевидно, разумеет под двумя нациями евреев и караимов. А. Б. Д.

95. Такая церковь ни по описанию, ни по имени теперь неизвестна. Сумма, заплаченная туркам за нее, весьма велика. Боплан, дававший почти одновременно сведения, также упоминает в Каффе одну католич. церковь св. Петра. В конце XVII века (но по Боплану) католическая церковь упоминается без имени (Descr. novis. imp. Turc., Turkisch. Reichs, 1687, III, 3). В половине ХVIII в. Пейссонель предполагал пустить в ход целую серию уловок, чтобы добыть в Каффе какую-нибудь, хотя бы разваленную церковь для католиков, но без успеха; значит, о нашей уже не стало памяти (Peys., ор с, 331 и дал.). Тунман упоминает об этой церкви, но просто повторяя Боплана (Busching's. Erdbeschr., IV., 348). А. Б. Д.

96. Юзлеве — нынешняя Евпатория сохранила небольшие остатки старых стен, но от большого караван-сарая не видно и следов. А. Б. Д.

97. Автор, без сомнения, говорит о Чуфут-кале, Жидовской крепости; но совершенно непонятно, почему он к ней применяет название Топра-кала, — земляная крепость. В Чуфут-кале имеются только каменные стены; одна в середине города, очень старая, прочной и красивой греческой техники, времени не позже ХІV и даже XIII века; затем, когда город разросся и впереди этой стены заселился караимами, то для их защиты в конце XV века, насколько можно судить по стилю укреплений и в особенности по орудийным амбразурам, была построена другая стена уже татарами, та самая, что теперь видна на входе. А. Б. Д.

98. Непереводимая игра слов — “partori un negro fete”, т.е. буквально, — родила черного зародыша. Н. П.

99. Автор повторяет, с маленьким вариантом, сказанное им на 98-ой странице о взятии Карасу-Базара казаками (примеч. 16), но в годе остается тверд, так что пожалуй ему и следует более доверять, чем нашим источникам. А. Б. Д.

100. Карадж значит подать, но что такое Viva, не могу отгадать; на татарском языке такого выражения не существует. А. Б. Д.

101. Галионы — большие, иногда даже очень большие суда, круглые (т.е. относительно очень широкие), с двумя или тремя мачтами и обширной парусностью, ходившие только под парусами, имевшие две-три палубы (Jal, Archeol. navall, II, 207). А. Б. Д.

102. Кил, род особой глины, заменяющей отчасти мыло, находился еще при занятии Крыма, неподалеку от Балаклавы, в местности, называемой Бей-керман, верстах в шести от Инкермана; тогда это ценилось и. потому описывалось всеми старыми писателями, напр. Габлицем (Физич. опис. Таврич. Области, 19-20). А. Б. Д.

103.Такое утверждение справедливо, если не принимать в соображение южный берег Крыма которого наш автор, видимо, совсем не знал. А. Б. Д,

104. В общем, описание Мангуп-кале верно; но надо заметить, что дорога для въезда телегами в него всегда была (ездил еще недавно) и только в самые последние годы ее местами размыло дождями; она начинается с юга, со стороны деревни Адым-чокрак; пешеходные тропы с северной стороны. На верху уединенной скалистой вершины, занятой Мангупом, действительно имеются два довольно обильные родника, существование которых у многих, не привыкших наблюдать местность, возбуждало не малое удивление; в действительности дело гораздо проще, чем-то кажется по первому взгляду: плоская вершина горы, значительного размера, имеет две маленькие и, по сравнению с общим видом скалы, едва приметные лощины, но именно в них-то внизу и находятся родники, бассейн которых, т.е. питающая их местность, над ними лежащая вполне достаточен. А. Б. Д.

105. Пс., 103, 6. “Бездна яко риза одеяние её, на горах станут воды”. А. Б. Д.

106. Т.е. Керч. А. Б. Д.

107. Автор ошибается; вблизи Керчи был монастырь св. Георгия (Кетерлес); но д'Асколи говорит о церкви во имя св. Иоанна Предтечи, а не св. Георгия; она существует и до сих пор и пользуется издавна большой известностью, так что даже сам Керченский пролив или Еникольский. мыс по ней называли, на средневековых картах, проливом или мысом св. Иоанна. Надгробная надпись на одной из колонн (подробности см. Латышев, Сборн. греч. надписей христ. вр., 93-94) 757 года; но нет никакого основания относить и церковь к тому же времени, по архитектурным особенностям она едва ли ранее ХІІ века. Разумеется, только полное отсутствие геологических представлений в то время могло сделать возможным по раковинам купола предполагать о подводном пребывании церкви; она просто построена из раковистого известняка, в котором мелкие и мягкие части скорее выветриваются, а крупные раковины торчат на виду, давая повод к наивным предположениям. От крепости, в которой находилась эта церковь, никаких следов не осталось; но её планы были сняты при занятии Крыма и находятся в архиве Главного штаба; крепость существовала до двадцатых годов XIX века. А. Б. Д.

108. Судя по перечисляемым городам и тому, что автор говорит на 132-133 страницах об уменьшении населения, видно, что под именем Татарии он понимает только один Крым; но в таком случае 60.000 поселений совершенно невероятное дело. Как бы ни была мала деревня, а мы знаем, что были и очень большие, по несколько тысяч душ, но все же душ сто на каждую в среднем надо считать, не менее, а тогда население Крыма выйдет более шести миллионов. На стр. 133 автор указывает огромное уменьшение населения до одной трети, 20.000 деревень; но даже и такое количество невозможно, не говоря уже о едва ли мыслимой гибели в это время нескольких миллионов населения, Надо думать, что под общим именем поселения (Ville), д'Асколи считает не только оседлое население, настоящие деревни, но и отдельные кибитки в деревнях кочевников, почти исключительно населявших весь север Крыма кроме горной части его. Что это всего скорее, видно из того, что его товарищ да-Лукка показывает даже 80.000 поселений, но называет их татарским именем “кой”, которое, по его разъяснению, можно понимать и как деревню и как колодезь, потому что каждая деревня имела свой (ор. с., 2 гол. перев.; 3. О. Общ., XI, 475); число это еще более невероятно и так разнится от показываемого д'Асколи, что никакою приблизительностью не может быть объясняемо. Только кочевое население, со счетом кибиток, может меняться десятками тысяч и в столь короткое время (См. далее у самого д'Асколи стр. 130). Боплан, почти одновременно писавший, называет все это “передвижными деревнями, на двухколесных повозках” и говорит, что их много (ор. с., 33). Несколько позже, лет на 30-40, — но едва ли к тому времени произошли большие изменения, турецкий, весьма осведомленный историк, Гезар-Фен показывает в Крыму всего “1300 деревень, больших и малых” (Смирнов, ор. с., 334), и это показание можно считать за достоверное. Можно бы представить гораздо более соображений о населении Крыма в те времена, но этому здесь не место. А. Б. Д.

109. Теперь произносится “югурт” и столь же любимо татарским населением. А. Б. Д.

110. Образчик остроумия автора; он имеет в виду греческое (***) волновать, тревожить, устрашать. А. Б. Д.

111. Повторяется уже сказанное ранее, на стр. 116, примеч. 82. А. Б. Д.

112. Color berrettino, от латинскаго birrum, pyrros — красная материя. Н П.

113. Плащ — это бурка, а головной убор горская папаха. Наззарени автора — библейские назореи, или назиреи, о которых он вспомнил потому, что одною из их обрядностей было не брить и не стричь волос, а носить их длинно (Кн. Числ, 6, 5; Судей, 13, 5; Царств, 1, II). А. Б. Д.

114. Мольцо (molzo) вероятно нечто в роде нашего меда; буза — напиток, приготовляемый из бродившего проса, и до сих пор в большом ходу в Крыму. А. Б. Д.

115. Pasta — по итальянски тесто; но здесь автор дает то название, под которым описываемая еда была известна в Чиркасии; то же название для неё у турок приводит Шарден (ор с , 161 — 162), а у чиркасов — да-Лукка (ор. с. гол. пер, 19, 3. О. О, 491). Это тесто тоже самое, что итальянская полента или молдаванская мамалыга, но только приготовляется не из кукурузы, а из особого рода проса (Panicum italicum); в Мингрелии и Абхазии оно известно под именем гоми. А. Б. Д.

116. В 1475 году, а следовательно 159 лет перед тем, как пишет автор, а не 180. Обычай молодой женщине не сметь говорить первые годы с свекром до сих пор сохраняется у христиан, вышедших из Крыма (Серафимов, Крымские христиане, изд. 2-е, 40). А. Б. Д.

117. Кеффе-Магалази — кафинская часть, квартал. А. Б. Д.

118. Сиври-таш или Сююр-таш, теперь довольно большая деревня в 8-10 верстах к югу от Бахчисарая; исключительно татарская; название её переведено верно д'Асколи. Лет шестьдесят до нашего автора польский посол Броневский указывал уже, что в этой деревне, которую он называл Сортассус, жили потомки благородных генуэзцев (Tartariae descriptio, ed. 1595, р. 9), была и католическая церковь. Тунман к этому сведению прибавил даже самые громкие фамилии будто бы живущих там потомков Дориа, Спинола, Гримальди и проч. (Busching's Erdbesehreib., ІV, 347); наш автор, конечно, не пропустил бы заметить, если бы хотя что-либо подобное выдумке Тунмана было в действительности. В этой деревне, по словам Броневского, часто останавливались послы литовские и русские; это, вероятно, еще более побуждало жителей выбраться из такого беспокойного места, чем наезды родственных черкесов, как говорит далее д'Асколи. А. Б. Д.

119. Fecciala, Foczola по Боплану, Eoczola старых карт, очевидно по опечатке Витсена (Noord en Oost Tart. 573), вcе это одна и таже деревня, называющаяся Фоц-сала, Фот-сала, Фоти-сала в наши времена. Это поселение лежит, как верно указывает д'Асколи, в 8-10 верстах прямо к югу от Сююрташа в истинно прекрасной и богатой местности. Боплан (ор. с. 31) говорит: Алма или Фочола, но это очевидная ошибка и река Алма совсем иное дело; её имени не могла носить наша деревня, лежащая на течении среднего Бельбека (Кабарты — тоже), выше дер. Албата; эта явная ошибка побудила переводчиков Боплана искать нашу деревню в Алма-кермен, что ни с какой точки зрения не подходит (Мельник, Мемуары отн. к ист. Южн. Руси, 326; Ляскоронский, Г. Лев. де-Боплан, 18). Тот же Боплан насчитывает в этой деревне около 50 домов; тогда как наш автор, не могший не знать своих пасомых до точности, называет только 12 семей; это разногласие может объясниться тем, что христиане не одни занимали деревню, в которую перебрались, застав уже там коренное население, бывшее, судя потому, что католики венчались у греческих священников, вероятно, греческое, хотя бы только по вероисповеданию; последние потомки генуэзцев теперь, может быть, в степях вокруг Мариуполя, если только там есть какая либо о том память. Однако уже во время вывода христиан, в 1778 г., наша деревня не показана ни в списках, ни на картах в числе даже частью христианских, и теперь там не знают никаких его следов. Боплан все же имел довольно точные сведения и об этой деревне, потому что дает даже название католической церкви, св. Иоанна, что забыл сказать наш автор.

Осмыслить название этой деревни мне до сих пор не удалось.

120. Сала — приставка, имеющаяся у очень многих деревень, разбросанных по всему горному Крыму; по-татарски или по-гречески это слово не имеет значения. Преосв. Гермоген полагает, что это слово армянское и значит “дубняк” (Таврич. епархия, 396); но армяно-католический декан в Феодосии о. Сапаров с этим не согласен и думает, что оно может значить плитняк, плиточный пол. И то и другое объяснение приложимо к горным деревням Крыма, да и армян не мало было в восточном Крыму; но мы их не знаем в западном, где всего больше “сал”, именно в местности вокруг Мангуп-кале. Возможно, что это слово из какого-нибудь теперь, совершенно затерянного языка. А. Б. Д. [120] Киэт абзис — без букв и без письма, безграмотный. А. Б. Д.

121. Название — патрак, применяемое к крымским татарам, впервые слышу; но автор повторяет его весьма настойчиво, три раза. К сожалению, разъяснить это название мне не удалось. Д'Асколи говорит, что оно дано народу по имени реки, протекающей в Татарии, берега которой заняты многочисленными селениями; но во всем Крыму нет реки, сколько-нибудь отвечающей именем и свойством такому положению дела. Есть маленькая речонка — Бодрак, впадающая в Алму севернее Бахчисарая; но в ней только и есть, что некоторое сходство названия; это ничтожный ручей, почти всегда пересохший, на коротком протяжении которого лежат одна татарская деревушка и маленький русский выселок, всего около 90 дворов; конечно, не этот ручей мог быть рекою описания д'Асколи. Нет ли похожего названия в “Скифии” автора? Но по смыслу его слов эту большую и многоводную речку надо искать в самом Крыму.

Теперь между татарами название “патрак”, в смысле нарицательном для народа, совершенно неизвестно; но что оно не выдумано автором, видно из употребления этого слова татарами; оно значит негодность, малоспособность, ненужность человека или вещи; некоторые татары имеют его в придачу к своей фамилии. Крымские армяне тоже, по словам г.Сапарова, употребляют это выражение, и также в том же самом презрительном и несколько бранном смысле — негодности человека. Наше слово — “батрак” происхождение которого указывается (словарь Брокгауза) от татарского холостой, которое в горном Крыму звучит совсем иначе (ёрген), и только несколько подобно у ногайцев (бойдах), вероятно, ведет свое начало отсюда же. Не могу не вспомнить, что и у французов есть точно такое же слово — patraque, и к тому же значащее также негодность, испорченность; происхождение этого слова французам неизвестно; неужели и оно идет отсюда же? Разъяснения по настоящему вопросу наших ориенталистов были бы весьма желательны. А. Б. Д.

122. Три властителя Татарии — хан, калга и нуред-дин, конечно, во время составления автором своего описания находились под влиянием и в руках ногайских мурз, после всех вышеуказанных событий, где ногайцы оказались победителями; но род Ширин, первый в Крыму, не только не ногайский, но и находился во вражде с ними (см. напр. Смирнов, ор. с., 510, 522, 715 и далее). А. Б. Д.

123. Tartar chioppech — татарин собака, буквально. Тоже самое почти говорит о татарах вообще (но описание дает чистых ногайцев) и Боплан (ор. с, 34), даже уверяющий, что они родятся слепыми, как собаки. Да-Лукка тоже уверяет, что ногайские дети слеп долго после рождения (ор. с. 14, 3. О. О. XI, 487). По нашему автору, тоже говорили и турки, и видеть в этом насмешку или выдумку нет основания; само замечание, вероятно, произошло из действительного наблюдения, по которому новорожденные дети очень узкоглазых ногайцев (глаза, как щелки) казались как бы слепы. А. Б. Д.

124. Allogiare all'hosteria della serena hosteria — постоялый двор, а serena чистое небо; буквально непереводимая игра слов — остановиться в гостинице чистого неба. Dal Piovano — под дождем и вместе с тем у благочинного. Piovano — благочинный; acqua piovano — дождевая вода. Игра слов на созвучии piovano (от латинского plebs) и piovano (от латинского pluvia). Итальянцы и поныне в шутку называют дождь — il signor Piovano. Н. П.

125. Фальча — колдун или ворожея; бахча значит сад, но здесь это слово употреблено тоже в значении гадальщика; назырлик — амулет, ладанка с молитвой или особый род камешков, носимый от сглаза. А. Б. Д.

126. Точнее саранча по-татарски будет — чекиркэ. А. Б. Д.

127. Астрономические сведения нашего автора были весьма невелики, если он нашел возможным увидеть затмение луны в её первой четверти. По мнению известного астронома, описываемые д'Асколи не были настоящие затмения, и за таковые автор счел явления, находящиеся в зависимости от состояния нашей атмосферы. По справке у Опольцера (Canon der Finsternisse, Wien.. 1887) в 1633 г. лунных затмений вовсе не было, а солнечные были в апреле и в октябре, но не в августе; в 1632 и 1634 тоже не было в августе ни тех, ни других. А. Б. Д.

128. Отсюда видно, что сын хана скончался в январе 1634 года; о нем говорит и да-Лука, называя его Девлет-Гераем, но говорит, как о живом; он же о наводнении, бывшем в Карасубазаре в 1631 г., говорит, как о прошлом, случившемся несколько лет назад (ор. с, гол. пер. 2, З. О. О. XI, 475, 477); отсюда можно определить, в чем сомневался его переводчик, что да-Лукка писал ранее 1634 года и позже 1631; таким образом, выставленный на его голландском переводе 1633 год должен быть верен. Выше д'Асколи говорит, что да-Лукка ездил в Чиркасию несколько лет тому назад, а писал о ней, конечно, возвратившись. Чтобы придать большее значение солнечному затмению, автор говорит, будто род Конкиз не испустит лучей с этой стороны; это касалось только самого хана Джаны-бек-Герая, а других ханычей-чингизидов, султанов-Гераев, было в Турции сколько угодно. А. Б. Д.