СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

КАКХУН

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ДОСТОЙНЫХ МОНАХОВ

СТРАНЫ, ЧТО К ВОСТОКУ ОТ МОРЯ

БИОГРАФИЯ НАСТАВНИКА ВОНГВАНА В "ЖИЗНЕОПИСАНИЯХ ДОСТОЙНЫХ МОНАХОВ СТРАНЫ, ЧТО К ВОСТОКУ ОТ МОРЯ"

Проникновение буддизма в Корею началось в первые века новой эры, когда на территории Корейского полуострова сосуществовали три государства – Когурё (37 г. до н.э – 668 г. н.э.), Пэкче (18 г. до н.э – 660 г. н.э.) и Силла (57 г. до н.э. – 935 г. н.э.). Когурё, имевшее сухопутную границу с Китаем, и Пэкче, отделенное от материка лишь узким пространством Желтого моря, с древних времен поддерживали широкие контакты со Срединным государством, в то время как Силла, из-за географической изолированности, было гораздо более замкнутым в культурном отношении. Неудивительно поэтому, что официальное признание буддизма произошло в Силла только в 528 г. – почти на полтора века позже, чем в двух других корейских государствах.

Основным направлением буддизма, получившим распространение в Корее, была дальневосточная Махаяна. К моменту ее проникновения на Корейский полуостров она уже была в значительной мере адаптирована к нормам традиционной китайской культуры. Не останавливаясь на философско-мировоззренческих изменениях, которые претерпело учение Будды на китайской почве ¹, отмечу только, что процесс китаизации буддизма сопровождался принципиальным изменением социальной роли этого учения: если в Индии буддийская община была независима от государства, то в Китае она не имела сакрального иммунитета и практически была инкорпорирована в состав государственного аппарата. На идеологическом уровне это было оформлено присвоением буддизму статуса "учения" (цзяо) – вспомогательного идеологического орудия императорской власти, направленного на преображение нравов народа методами обучения ².

Именно в качестве органического элемента китайской государственной структуры буддизм и был воспринят средневековыми корейцами. Не случайно период активного распространения этого учения в Силла хронологически совпадает с оформлением системы управления, ориентированной на континентальную модель государственности.

Эпоха рецепции буддизма в Силла, к сожалению, сравнительно скупо освещена в источниках, доступных современным исследователям. Официальная история Когурё, Пэкче и Силла – "Исторические записи трех государств" ³ (1145) – написана с подчеркнуто конфуцианских позиций и поэтому дает нам мало сведений о буддизме. Гораздо более информативен в этом отношении древнейший сохранившийся до наших дней памятник корейской буддийской историографии – "Жизнеописания достойных монахов Страны, что к востоку от моря", который был составлен в начале XIII в. монахом Какхуном [Чан Хвиок, 1991]. Это сочинение содержит биографии выдающихся буддистов IV-VII вв. – монахов, проповедовавших учение Будды на земле Кореи, покровительствовавших новой религии правителей, а также студентов и паломников, совершавших долгие и многотрудные путешествия в Китай и Индию в поисках буддийского Закона. Одним из деятелей раннего корейского буддизма, прошедших обучение в Китае и использовавших полученные знания на благо соотечественников, был наставник Вонгван. [99]

Вонгван родился около 553 г. и в 13 лет стал монахом. В 589 г. он отправился на обучение в Китай, откуда вернулся в 600 г. Остаток жизни Вонгван провел в различных монастырях в окрестностях силлаской столицы Кёнчжу ⁴. Скончался он в 630 г.

Излагая факты, относящиеся к личности Вонгвана, Какхун подчеркивает те из них, которые обеспечили его герою высокое место в корейской сангхе того времени: литературный талант, глубокое знакомство с буддийской и даосской философией, строгость в соблюдении норм монашеского устава. Но на что были направлены знания и способности Вонгвана, обретенные им в результате практики учения Будды? Какхун недвусмысленно дает понять читателю, что конечной целью деятельности этого буддийского подвижника было принесение пользы государству. Так, прекрасное знание литературного китайского языка, полученное Вонгваном во время пребывания на материке, нашло применение в делах силлаской государственной канцелярии.

Именно Вонгван отредактировал и записал послание силлаского государя китайскому императору, содержавшее просьбу об оказании военной помощи в войне против Когурё. Обосновывая нравственную допустимость своего поступка, наставник произнес знаменитую фразу, как нельзя лучше выражающую сущность отношений между буддийской общиной и правителем, сложившихся в странах Дальнего Востока: "Спасая свою жизнь, губить других – не составляет [подобающего для] монаха-шрамана поведения. Но [я], "недостойный [искатель] Пути", живу [на] земле великого государя, пользуюсь одеждой [и] пищей великого государя – [так разве я] посмею не согласиться [с] повелением [и не] последовать ему?".

Познания Вонгвана в области буддийской и конфуцианской этики позволили ему сформулировать пять "мирских заповедей", составивших основу морального кодекса хваранов – членов молодежной организации, задачей которой была подготовка кадров высшего чиновничества. Эти заповеди ("служи государю с преданностью", "служи родителям с сыновней почтительностью", "относись [к] друзьям с доверием", "выйдя [на] битву, не отступай", "убивая живое, соблюдай разборчивость") не совпадают с классическими буддийскими ("не убивай"; "не кради"; "не развратничай"; "не лги"; "не опьяняйся") и представляют собой интересный пример адаптации этических принципов буддизма к социально-политическим традициям Силла.

Способности, приобретенные Вонгваном в результате религиозного подвижничества, также были поставлены на службу интересам государства. Например, в 613 г. он провел церемонию пэккочва, являвшуюся, по представлениям той эпохи, важным средством поддержания мира и благополучия в стране.

Спустя несколько лет этот монах еще раз оказал важную услугу государству, исцелив заболевшего правителя с помощью специально проведенного во дворце буддийского ритуала. Кроме того, во время поразившей страну тяжелой засухи Вонгван сумел заставить дракона Западного моря ⁵ ниспослать на землю дождь.

Упоминание в тексте произведения Какхуна такого персонажа, как дракон (наряду с которым там фигурируют также кот-оборотень с горы Самгисан, посланец Небесного правителя и тому подобные "исторические лица"), может заставить современного читателя усомниться в аутентичности "Жизнеописаний достойных монахов Страны, что к востоку от моря" как исторического источника. Не настаивая на достоверности фактов, приводимых в соответствующих эпизодах биографии Вонгвана, отмечу, что они скорее всего не являются плодом творчества самого Какхуна. Сопоставление "Жизнеописаний достойных монахов Страны, что к востоку от моря" с теми их письменными источниками, которые сохранились до нашего времени, показывает, что Какхун, верный принципу дальневосточной историографии "передавать, а не создавать самому" ⁶, весьма точно воспроизводил исходный текст и не допускал никаких произвольных переделок или немаркированных дополнений ⁷. Иными словами, за этими легендарными эпизодами явно стоят какие-то не дошедшие до нас древнекорейские предания. Заметим также, что вычленение подобных фольклорных по происхождению вставок в тексте [100] биографии Вонгвана является технически сравнительно несложной задачей, поскольку это жизнеописание, подобно другим произведениям данного жанра, структурно представляет собой не цельное сюжетное повествование, а простую последовательность "мотивов, нанизанных на тему личности подвижника" ⁸. Что же касается содержания этих эпизодов, то, хотя на фактологическом уровне они явно фантастичны, само направление фантазии их авторов свидетельствует о многом. Вводя в легенды о деятельности Вонгвана различные сверхъестественные мотивы, древние корейцы делали это с конкретной и определенной целью – подчеркнуть историческую значимость фигуры своего героя и ценность его деятельности на благо государства.

Перевод выполнен по рукописи "Жизнеописания достойных монахов Страны, что к востоку от моря", происходящей из собрания японского коллекционера Асами Ринтаро и ныне находящейся в калифорнийском университете Беркли ⁹. Из числа правок, внесенных в рукопись ее первоначальным владельцем, мы принимаем (и никак не оговариваем в примечаниях) все случаи перестановки иероглифов, отмеченные соответствующим корректорским знаком. Что касается замен иероглифов (обязательно указываемых нами в примечаниях), то в перевод включаются те из них, которые позволяют построить грамматически связную и внутренне непротиворечивую версию текста.

Комментарии

1. Подробнее о процессе китаизации буддийской философии см.: [Торчинов, 2000, с. 168-207].

2. О взаимоотношениях буддийской общины и государства на Дальнем Востоке см.: [Мартынов, 1982; Мартынов, 1987].

3. Полное издание текста, исследование и рус. пер. этого памятника см.: [Ким Бусик, 1995-2002].

4. Строго говоря, употребление современного топонима "Кёнчжу" применительно к столице государства Силла является ретроспективным. В эпоху трех государств этот город именовался Сораболь. Об изменениях названия этого города см.: [Квон Санно, 1994, с. 62а-64а].

5. На Дальнем Востоке дракон считается повелителем водной стихии.

6. Лунь юй, VII, 1. Цит. по: [Мартынов, 2001, т. 2, с. 248].

7. О манере работы Какхуна с источниками см.: [Болтач, 2006].

8. См.: [Никитина, Троцевич, 1969, с. 26].

9. Публикацию этого текста см.: [Чан Хвиок, 1991].