-

ТОМАШЕВИЧ Б.

КОТУРСКОЕ УЩЕЛЬЕ

Если развернуть сорокаверстную карту приграничных к нам областей Турции и Персии и, отыскав Ван, провести прямую линию на восток до персидской границы, то почти у самой границы виден будет довольно крупный кружок и надпись — Котур, ничего не говорящую ни уму, ни сердцу. На самом же деле надпись эта имеет большое значение: Котур — стратегический ключ Котурского ущелья — прямой дороги из Ванского вилайета в Хойскую провинцию, входящую в состав северо-западного Азербайджана. До войны 1877–78 гг. весь Котурский округ принадлежал Турции, но по окончании её Россия настояла о присоединении его к Персии, о чем и гласит ст. 61-я Берлинского трактата.

Пользуясь своим пребыванием в г. Хое, мой знакомый, капитан Терлецкий, решил вместе со мною пробраться в Котур. Получив соответствующее разрешение от своего начальства, мы сначала составили маршрут и список вещей, необходимых для [148] предстоящего путешествия. Брали только то, что действительно было необходимо, а именно: бурку, полотенце, мыло, зубной порошок и... больше ничего. 14-го мая в 5 ч. вечера мы оседлали лошадей и выехали из Хоя. В этот день решили сделать только 12 верст (как это принято у персов) до сел. Рехал, находящегося у самого выхода из Котурского ущелья. Через четверть часа проехали сел. Шувана, лежащее к юго-западу от Хоя, соленую гору, в жаркие дни кажущуюся снежной от соляных испарений, и очутились на болотистой равнине. Вначале было ничего, и кони спокойно шли по тропинкам, но затем почва стала делаться постепенно мягче, жиже, и мы с неудовольствием убедились, что заехали в болото. Нечего делать — пришлось возвращаться обратно и повернуть к востоку, чтобы объехать это болото, и таким образом на нас оправдалась пословица, что прямой путь — самый длинный. Через час проехали сел. Хоямады (лежащее в 3-х верстах от сел. Рехал) и расстались с болотами. Но тут неожиданно выросло другое препятствие. Мы очень точно рассчитали свой выезд из Хоя, не предвидя могущих быть препятствий, и думали к сумеркам быть уже в сел. Рехал. Но болото нас задержало, и когда мы выехали из сел. Хоямады, то уже наступили сумерки, и дорога стала еле заметна. Пришлось немного пришпорить лошадей, чтобы до наступления полной темноты добраться до Рехал. Ирригационная система орошения давала себя чувствовать, так как мы почти ежеминутно натыкались на оросительные канавы. Но вот в сумраке выступили стройные абрисы тополей, и мы облегченно вздохнули: это было сел. Рехал. Здесь нас радушно принял капитан 6-го Кавказского стрелкового полка Афанасьев, стоящий со своею ротою.

Когда я первый раз приезжал в Рехал в начале марта (ездил тогда колесной дорогой), то Афанасьев рассказывал мне, что в это селение переселилось несколько курдских семейств, находящихся под покровительством нашего консула. Теперь я вспомнил этот разговор и первым делом спросил его: «ну, а как твои курды?»

— Да сейчас их к сожалению нет, а остались только ихние жены и дети. Они уехали в Турцию...

«Зачем?»

— Зачем? Известной дело зачем: грабить!

«Почему?»

— Да, ведь, надо ж им жить, а на какие же средства? Они [149] переселились сюда из Турции, земли не имеют, скота тоже почти нет, а жить надо; ну и отправляются на грабеж. Что возьмут, тем и сыты. Недавно разграбили турецкий пост, правда, сообща с другими курдами. Часового убили, дежурного убили, выскочил чауш (унтер-офицер), и его ухлопали, 15 человек остальных обезоружили. Ну, значит, и сыты на целый месяц. Тем более, что у курдов с турками здоровенная вражда, которую трудно погасить. А жаль, что их нет, я бы обязательно им приказал конвоировать вас до самого Котура. Котурское ущелье они знают наизусть.

«Ну что ж делать, на нет и суда нет, поедем без них, тем более, что я проехал эту дорогу три года назад один, без всяких проводников», сказал капитан Терлецкий. На том и порешили. В 6 часов утра мы были уже на ногах и подкреплялись чаем и яйцами, имея в виду предстоящую дорогу».

— По словам курдов, до Котура 8 часов езды, сообщил нам Ананасьев.

«Да. Приблизительно так» подтвердил Терлецкий; «я ехал эту дорогу целый день и мне кажется, что нам придется ехать гораздо более 8 часов; ведь, наши русские лошади не так привычны к горам. Здесь же особенно им придется поработать так как о дороге нет и понятия, а вьется какая-то тропинка, которая зачастую прерывается и исчезает. Итак, в дорогу!»

Поблагодарив радушного Афанасьева за ночлег, мы выехали в три четверти седьмого via Котур. Вначале версты три дорога шла мимо вспаханных полей, пришлось пересечь четыре больших водоотводных канавы и затем мы распростились с культурою надолго. Еще верста, долина окончилась, и мы втянулись в ущелье. Пришлось ехать по тропе, кое-как выбитой в скале над бушующим Котуром. Шум был до того сильный, что мы не могли разговаривать. Но это недолго. Еще верста, и ущелье снова расширяется, дорога идет вдоль дивной, цветущей долины, река течет плавно, кругом заросли тамариска, лозы и боярышника, по скатам роскошные ирисы, маки, — и мы забыли о том, что находимся в диком Котурском ущелье.

«А вот и наши российские переселенцы», указал Терлецкий на целую стаю щеглов. Кроме щеглов летали еще какие-то птички, похожие на нашего снегиря, но только немного менее его ростом, и у них не только грудь, но и вся голова и шея темно-красные. В воздухе над нами точно в каком то забытье трепетали жаворонки, над рекою летали трясогузки, и если бы [150] не ущелье, то трудно было бы подумать, что мы не в России. Но вот вдали показалась высокая двуглавая гора, обозначенная на пятиверстке под именем Каджирли.

«Как вы думаете, сколько до неё верст?» спросил меня Терлецкий. Новичку этот вопрос трудно было бы разрешить, но я, проживши на Кавказе шесть лет и полтора года в Персии, определил расстояние без труда: «не менее пятнадцати». «Верно». Пока дорога тянулась долиною, мы пользовались этим и шли по большей части на рысях. Но вот дорога, т. е. вернее тропа, раздвоилась: одна пошла по берегу речки и затем в воду, другая же на гору. Поехали на гору. Поднявшись сажень на пятьдесят, увидели, что дорога совсем отходит в сторону, и возвратились обратно. Переехали вброд речку, причем вода доходила нам почти до колен, посмотрели на гору, с которой спустились обратно, и рассмеялись: дорога преблагополучно спускалась на другую сторону и снова шла вдоль берега. Решили ехать пока правым берегом, так как и здесь вилась тропинка, но по-видимому заброшенная, потому что во многих местах прерывалась и позаросла.

Около 9-ти часов утра мы подъехали к старой мельнице: Эстеран-тайрман. Эстеран — горный хребет, тайрман, по-азербайджански, мельница, отсюда эстеран-тайрман — мельница, расположенная у Эстеранских гор. В настоящее время она не работала. Невдалеке паслась лошадь и её хозяин перс, который отыскивал какую-то траву и поглощал ее с неменьшим аппетитом. Кругом всей мельницы растут вербы и перед нею большой луг.

«Вот дивное место для пикника!» воскликнул Терлецкий. Отдохнув минут десять и дав напиться лошадям из мельничной канавы, мы поехали дальше. Надо было опять переправляться через речку, что я и сделал довольно благополучно. Выехав на левый берег, я соскочил и стал ожидать Терлецкого. Но что же с ним такое? Конь его удаляется вправо от брода, и вода хватает Терлецкому уже до пояса. Наконец он выбрался. Я подбежал к нему и узнал в чем дело. Он видел, что вода заливала мне сапоги при переправе, и подумал, что ниже будет мельче, а вышло наоборот. Да, кроме того, и конь подвел. Он немного слабоват на передние ноги и ему очень трудно было справляться с бешеным Котуром. Пришлось бедному Терлецкому разуваться и выливать воду из сапог. Вскоре после этого приключения мы встретили двух курдов-нищих. Один был [151] старик, а другой, так, лет тридцати — видимо, его поводырь. Терлецкий спросил его — далеко ли до Котура? Тот сказал, что часов пять, не более. Старик спокойно смотрел на нас, но милостыни не просил. Так уж созданы эти гордые сыны гор: просить не умеют. Мы дали ему несколько шай (мелкая персидская монета, соответствующая нашей копейке). Он протянул обе руки, чтобы взять их, и мы содрогнулись взглянув на них: пальцев не было и вместо ладоней были какие-то жалкие обрубки. Двигался он на коленях, так как голени тоже наполовину отсутствовали. Видимо, традиционный восток крепко держится библейских обычаев, и как при Иисусе Христе перебивали голени разбойникам, так это делают и теперь. За полтора года пребывания в Азербайджане мне пришлось видеть несколько случаев, когда по приговору Фемиды, отрубали руки, отрезали уши и т. п. Помню, в апреле 1912 года в Тавризе был пойман один преступник. По приказанию Тавризского губернатора Самед-хана, официально именуемого Шуджа-уд-доулэ, тоже бывшего Карадагского разбойника, его живого рассекли вдоль туловища пополам и одну половину повесили в одном конце города, другую в другом, что делалось, конечно, в назидание потомству, не принимая в расчет огрубения нравов. Над нашим курдом, очевидно, эта операция была произведена очень давно, так как и следов от ран не было заметно. Расставшись с ним, мы поскакали далее. На северном склоне Каджирли заметили брошенное селение, так как в нем не было видно никакой жизни. Это были следы 1909–1910 годов, времен персидской анархии. На протяжение версты шли заброшенные поля, а затем — опять ущелье. Мы ехали по восточным склонам Каджирли. Вот, уж, правда, «что ни час, то новая картина». На правом берегу реки, высоко на противоположных склонах гор расположилось маленькое селение, обсаженное кругом тополями и вербами. «Вот вам и хуторок», сказал Терлецкий. Вскоре хуторок скрылся а впереди нас ожидал новый вид. Ущелье расширялось, и дорога шла поразительно ровной долиною шириной сажень сто, а длиною триста. Как раз посреди долины вправо от дороги стоит сооружение из дикого камня с одними входными воротами и несколькими бойницами. Мы въехали внутрь этого блокгауза и увидели над собою темные, закопченные своды, а на земле остатки от костров и следы пребывания скота. Для борьбы с индейцами американцы строили деревянные блокгаузы, ну, а здесь, у мусульман, войны шли, видимо, более серьезно, примером [152] чего может служить этот блокгауз. Постройка его настолько массивна, что наша горная артиллерия едва ли будет в состоянии причинить ему вред. Более всего этот блокгауз подходит к старому типу наших крепостных казематов. В случае непогоды в нем может разместиться не менее трех рот. На карте блокгауз помечен караван-сараем Шир-бек. За ним дорога опять суживается и так на протяжение 3-х верст, где Котур с правой стороны принимает в себя большой приток, а сам делает крутой поворот к северо-западу почти под прямым углом. Не доезжая немного до поворота, по правую сторону дороги мы обратили внимание на редкую картину: со скал, высотою, так, сажень сто пятьдесят сливается тонкой струей водопад; он делится на несколько колен и хорошо было заметно, как, вследствие такого высокого падения, струи его делятся на несколько других, те еще на более мелкие, волнистые, похожие на локоны времен короля солнца, отделяющие от себя во все стороны брызги, и те уже рассыпаются в мелкую водяную пыль. Терлецкий сказал, что таких водопадов мы увидим несколько. За поворотом реки дорога вначале была ничего, но затем характер местности стал резко изменяться. Дорога сильно пошла в гору, ущелье сузилось, русло реки во многих местах прерывалось огромными каменьями, шум и грохот отчаянные, и мы казались сами себе какими-то песчинками. В одном месте река так сжата с обеих сторон утесами, что дорога идет по голой скале. Кони наши ступали осторожно, скользя копытами в некоторых, наиболее опасных местах, и я здорово побаивался, как бы не изобразить из себя муху, падающую в кипящий котел. Вот поистине чертова пасть. Через несколько минут она окончилась и Терлецкий рассмеялся:

«Что, небось, язык-то прилип к гортани?»

— Да, да, дороженька ничего себе, только и мог я сказать.

Б. Томашевич.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Котурское ущелье // Военный сборник, № 11. 1914