-

РОМАНОВСКИЙ Д. И.

КАВКАЗ И КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

ЧТЕНИЕ VII.

Мюридизм.

Начало и распространение мюридизма на Кавказе.— Мулла-Магомет, Кази-Мулла, Гамзат-Бек и Шамиль.— Очерк политической, военной и административной деятельности Шамиля.

Как ни разноплеменно было во все времена народонаселение Кавказских гор, как ни различно было происхождение и степень развития Кавказских горцев, но с той минуты, когда Русское правительство приняло на себя трудную задачу умиротворения Кавказа, одно общее чувство необходимо должно было возникнуть между горскими племенами — это чувство вражды к пришельцам, стремившимся покорить их своей власти.

Но в первое время Кавказской войны, пока мы ограничивались только обороной занимаемых нами [310] частей края, и Русское владычество на Кавказе еще слабо отражалось на дальние горские общества, взаимная вековая вражда между племенами продолжалась, и горцы по-прежнему оставались разъединенными. Когда же, по мере наших успехов, мы стали все теснее и теснее окружать горы, и опасность грозившая независимости для всех обществ сделалась очевидна, племенные раздоры должны были смолкнуть пред новым, общим чувством вражды к тем, кто покушался на вековую свободу Кавказских племен.

Строгие меры и разорение, которыми мы пытались победить первое сопротивление воинственных племен, и самые неудачи неприятеля в войне с нами, не могли не раздражать этой вражды и ненависти еще более, а относительное к нам географическое положение Кавказских горцев, которых в первое же время войны мы окружили со всех сторон, ускоряло распространение между ними убеждения в необходимости соединиться для совокупного отпора.

В таких-то обстоятельствах, в начале двадцатых годов, явился на Кавказе мюридизм — призывавший мусульман на войну против христиан.

Мюридизм в том виде, в каком он развился [311] на Кавказе, составляет секту мусульманского учения Сунни ⁷⁵.

Мусульмане, принимая за основание своей религии Коран, как откровение Бога Пророку, признают возможным исполнение религии в 3 степенях. Первую степень составляет исполнение Шариата, вторую, высшую — следование Тарикату, и наконец третью, самую высшую степень — Хакикят.

Шариат заключает в себе основания мусульманской веры, и правила, которыми каждый мусульманин должен руководствоваться, как в частной, так и в общественной жизни. Тарикат — составляет возможно близкое подражание жизни пророка, и наконец, Хакикят заключается в стремлении к достижению религиозных видений Магомета, составляющих в глазах мусульман высшую степень духовного совершенства ⁷⁶. [312]

Каждый истинный мусульманин обязан исполнять шариат, остальные же две степени заключают в себе слишком трудные правила, а потому признаются доступными только для желающих и избранных. Если правоверный не довольствуется исполнением шариата, а глубоко убедившись в величии Бога и в ничтожестве земной жизни, искренно пожелает духовно усовершенствоваться и приблизиться к жизни пророка, то может приступить к исполнению тариката, и даже достигнуть хакикята. Но для совершения этого великого подвига он отрекается от всего земного, и посвящает себя исключительно служению и созерцанию Бога.

Монашеских орденов нет в исламизме, но если сравнить три названные степени исполнения религии с существующими у нас, то последователи тариката будут соответствовать нашему монашеству, а достигнувшие хакикята нашим схимникам и затворникам. У мусульман впрочем последняя степень признается более труднодоступною, нежели наша схима ⁷⁷. [313]

По прямому смыслу корана, ни одна из названных высших степеней исполнения религии не [314] обязывает мусульман к употреблению оружия, и даже делает употребление оружия неуместным, как [315] занятие, несвойственное людям посвятившим себя Богу. Но так как посвящение себя исключительно Богу естественно устраняет всякую разницу в сословиях и степенях мирских, то последователи тариката всегда признавали над собой на земле власть только тех, кого считали выше в религиозном совершенствовании. Желавший вновь последовать тарикату обязан был обратиться к какому-нибудь праведнику, уже просветившемуся на этом пути, успевшему приобрести общее доверие, и которые на востоке известны были под именами шейхов, сафиев, мюршидов и др. Вновь посвященные обязаны [316] были во всей точности повиноваться избранному учителю, и быть ему безгранично преданными.

Равенство между собой всех вновь обращавшихся к следованию тариката, и общая безграничная власть над ними их учителя не раз давали повод людям честолюбивым обращать религию в орудие своих замыслов. На востоке по временам являлись сектаторы, которые произвольным толкованием корана и священных преданий ислама успевали заставлять своих последователей поднимать оружие не только против христиан, но и против тех мусульман, которых они считали уклонившимися от истинного пути ⁷⁸.

Подобные секты в исламизме существовали с давних пор. Таковы например Сафи в Персии, успевшие в начале XVI столетия овладеть шахским престолом. Эти сектаторы называли себя мюршидами, а последователи их — мюридами ⁷⁹.

Трудно сказать с убеждением: возник ли на Кавказе мюридизм независимо от этих давних, восточных сект, или он был занесен сюда с востока, с которым сообщения Кавказских [317] мусульман никогда не прекращались. Но достоверно то, что дальнейшее развитие мюридизма на Кавказе было вполне самостоятельно, и что мусульманская религия давно уже не имела таких ревностных последователей, каких, благодаря мюридизму, она весьма скоро приобрела на Кавказе. Нельзя не думать даже, что если бы Россия своими настойчивыми усилиями и громадными жертвами не подавила здесь этого учения, то мюридизм разлился бы далеко за Кавказ со всей фанатической энергией нового учения.

Первые признаки мюридизма на Кавказе замечены были в начале двадцатых годов.

Вот как рассказывает о начале мюридизма на Кавказе генерал Неверовский. У кадия дер. Яраглар в Кюринском ханстве, Муллы-Магомета, жил на воспитании Бухарец Хас-Магомет, который, окончив учение, вздумал посетить родину. Возвратившись оттуда в 1823 году, Хас-Магомет передал своему учителю идеи мюридизма в таком же виде, как оне существовали в Персии, и как с незапамятных времен оне были усвоены также и Бухарскими учеными. Мулла-Магомет, истинный мусульманин в душе, усердно предался идее мюридизма, и с той минуты стал обдумывать меры для распространения этого учения на Кавказе.

По прошествии некоторого времени [318] Мулла-Магомет, пригласив Кюринских мулл, вместе с ними и своим учеником отправился в сел. Курдомир, в Ширване, к тогдашнему знаменитому между Закавказскими мусульманами ученому, Хаджи-Измаилу. Здесь-то, и в это именно время было положено основание Кавказскому мюридизму.

Под руководством Хаджи-Измаила усердные поклонники ислама, проведя несколько дней в совещаниях о том, что мусульманство колеблется, что правоверные забыли коран, не наблюдают шариата и предаются порокам, с общего согласия решили приступить к доброму делу — навести мусульман на путь истины, и для того убедить их не ограничиваясь шариатом, следовать тарикату, и очистив свою жизнь, устремиться общими силами на казават. Эфенди Хаджи-Измаил благословил Муллу-Магомета на этот великий подвиг, и провозгласил его мюршидом.

Возвратившись в сел. Яраглар, Мулла-Магомет ревностно принялся за проповедывание мюридизма. Слава о его жизни и о новом учении скоро распространилась по Дагестану. Усердствующие мусульмане со всех сторон толпами собирались слушать нового проповедника.

Слухи о Кюринских происшествиях доходили до Кавказского начальства. Но так как мюридизм [319] при Мулле-Магомете сохранял вид только религиозной секты, и еще не выказывал своего политического характера ⁸⁰, то действиям нового проповедника не придавали особой важности, а начавшиеся около того же времени войны с Персиею и Турциею вскоре и совершенно отвлекли внимание правительства от этой новой секты.

Проповедями и увещаниями последовать новому учению ограничивалась впрочем вся деятельность Кюринского кадия, и даже самое имя его скоро исчезло из памяти народа. Но основные мысли мюридизма, первый раз высказанные на Кавказе Муллою Магометом, не были забыты в вольных горских обществах Дагестана, также ходивших слушать его проповеди. Равенство всех последователей и общая над ними неограниченная власть мюршида, составляющие основание этого учения, дали повод горским муллам-фанатикам убедить горцев соединиться под властью проповедников мюридизма, а произвольное толкование корана относительно казавата помогло им придать вражде к Русским характер священной войны.

Проповедуя новое учение, муллы обещали тем, [320] кто действительно от чистого сердца решится исправить свою жизнь, и последует во всей строгости новому учению, помощь Бога и пророка на земле, а следовательно несомненный успех в борьбе, тем же, кому будет суждено пасть, отпущение грехов, рай и вечное блаженство в будущей жизни.

Мюридизм был искрою, брошенною в порох. Увлекая одних как религиозная секта, других как надежда удовлетворить свою ненависть, и избавиться от чужеземного ига, мюридизм, благодаря энергии и способностям людей стоявших в его главе, и вспомоществуемых благоприятными обстоятельствами, в короткое время успел соединить разнородные Кавказские племена в один народ, подчинил их одной неограниченной власти главы мюридизма — имама, заставил горцев во многом отказаться от прежнего образа жизни, и даже успел обратить некоторые племена, едва знавшие магометанскую веру, в ревностных мусульман.

Знамя священной войны, «Казавата», на Кавказе в первый раз поднято было Гимринским муллою Кази-Магометом, более известным под именем Кази-Муллы, и который первый провозгласил себя имамом.

Значение слова имам весьма обширно ⁸¹. Между [321] прочим под этим словом разумеют первосвященствующего. По смыслу же секты Кавказских мюридов, составляющих одно духовное братство, в руках первосвященствующего должна соединяться власть духовная и светская. Такую власть в последствии, при развитии мюридизма, имамы и приобрели над горцами.

Кази-Мулла родился в 1795 году в Гимрах, где родился и Шамиль, и был старее последнего только 4 годами.

С самого детства Кази-Мулла обращал на себя внимание своим ранним развитием и серьезным характером, и с самых юных лет начал изучение арабского языка и корана. Не довольствуясь теми сведениями, которые можно было приобрести в Гимрах, Кази-Мулла, для усовершенствования себя в коране и арабском языке, еще в молодые годы предпринимал путешествия по Кавказу. Так напр. они вместе с Шамилем для этой цели прожили несколько лет в Кизляре, и вместе учились у тамошних мулл.

Слух о Мулле-Магомете Ярагларском привлек туда и Кази-Муллу. Основные мысли нового учения, призывавшего мусульман, следуя тарикату, исправить образ жизни и воскресить падающий ислам, глубоко запали в душу молодого фанатика. Стремление [322] к подобной религиозной цели как нельзя более согласовалось с природным настроением ума Кази-Муллы, а сан вождя в священной войне вполне соответствовал его воинственному и честолюбивому характеру.

Возвратившись от Муллы-Магомета, Кази-Мулла всей душей предался идее осуществить мысли, возбужденные в нем новым проповедником. С той поры Кази-Мулла еще более отстранился от общества, еще более погрузился в размышления, и обдумав план, начал приводить его в исполнение медленно и постепенно.

В начале, не вполне высказывая главную мысль о священной войне, Кази-Мулла старался приобрести влияние в горах, как проповедник тариката. С распространением же учения о тарикате, Кази-Мулла, как мюршид, по смыслу этого учения, делался повелителем всех своих последователей.

Обстоятельства как нельзя более благоприятствовали Кази-Мулле в исполнении задуманного плана. Кроме того, что новое учение давало возможность горцам тверже противустать распространению на Кавказе русской власти, Кази-Мулле весьма много способствовал недостаток между ними сведений в коране и в преданиях ислама. Горцы, не исключая и тех, которые с давних пор считаются [323] мусульманами, весьма мало знают религиозные догматы, а потому убедить их в истине задуманного Кази-Муллой учения было не трудно. Легковерие же составляющее одну из резких особенностей горцев, давало Кази-Мулле возможность увлекать их к новому учению и разными чудесами, о которых до настоящего времени еще рассказывают в горах.

Гимры, родина Кази-Муллы, первые последовали новому учению, а за тем в продолжении нескольких лет учение это распространилось и по всем вольным обществом Чечни и Дагестана.

Весьма замечательно искусство, с которым Кази-Мулла в случае надобности умел скрывать не только свою главную мысль о священной войне, но и первое необходимое последствие учения о тарикате, равенство сословий.— Владетели Дагестана в начале не только не препятствовали распространению мюридизма, но сами ему покровительствовали, а некоторые, признавая Кази-Муллу за святого человека, сами приглашали его придти и поучить их и подвластный им народ истинной вере.

Вот как писал к Кази-Мулле Шамхал Тарковский в 1829 году. «Я слышал, что ты пророчествуешь.— Если так, то приезжай научить меня и народ мой святому тарикату, в случае же твоего отказа, бойся гнева Божьего: я укажу на том свете [324] на тебя, как на виновника моего неведения, не хотевшего наставить меня на путь истины».

Пользуясь этим приглашением, Кази-Мулла отправился в Шамхальство и успел большую часть его привлечь на свою сторону. К концу 1829 года, кроме вольных обществ, часть Шамхальства и почти вся Авария, кроме Хунзаха, уже приняли новое учение. Хотя и в это время священная война еще не была объявлена, но последователи нового учения были к ней готовы, и в случае надобности Кази-Мулла легко мог собрать до 15 т. человек, одушевленных фанатизмом, и готовых на все по его приказанию.

Успев таким образом подчинить своему влиянию большинство горцев, Кази-Мулла, фанатик в душе, весь преданный исламу и его преданиям, с детскими идеями в самых начальных знаниях, начинает помышлять не только о соединении всех Кавказских племен под свою власть, но о таких подвигах, которые давно считались преданиями,— об образовании нового калифата. Не ограничиваясь в своих стремлениях изгнанием Русских с Кавказа, он начинает мечтать о движении к Москве: «Когда возьмем ее» говорил он, «я пойду к Стамбулу, и если султан свято соблюдает шариат, мы его не тронем, в противном случае горе ему. Он [325] будет в цепях и царство его сделается достоянием истинных мусульман».

Чувствуя себя достаточно сильным, Кази-Мулла в конце 1829 года торжественно провозглашает священную войну.

«Я послан от Бога, чтобы спасти вас, говорит он, и так во имя Его и пророка призываю вас на брань с неверными.— Казават Русским! Казават всем, кто забывает веру и шариат!»

Собрав огромное скопище, Кази-Мулла свой первый удар направил на Хунзах. Аварские ханы парализировали влияние Кази-Муллы, и только по уничтожении их и после утверждения в Аварии, Кази-Мулла мог сделаться обладателем внутреннего Дагестана.

В Феврале 1830 года мюриды осадили Хунзах Но первое дело нового имама не было удачно. Жители, воодушевленные мужественною ханшею Паху-Бике, бабкою тогдашнего хана Абу-Нуцала, отразили мюридов, и прогнали их с большим уроном. Эту первую неудачу Кази-Мулла объяснил горцам как наказание, посланное богом за то, что они недостаточно привязались сердцем к новому учению.

Между тем, для усмирения Кази-Муллы была снаряжена экспедиция. Отряд наш явился на Каранайском спуске, и заставил Койсубулинцев принести [326] покорность и выдать аманатов. Но и после этой новой неудачи Кази-Мулла, значительно обессиленный, не упал духом, и сумел представить удаление Русского отряда, как успех ниспосланный свыше, в доказательство помощи Пророка новому учению.

В 1831 году, Кази-Мулла, пользуясь ничтожным числом наших войск в Дагестане, решается перенести свои действия из внутреннего в прибрежный Дагестан. В марте месяце он занял и укрепил урочище Чумкескент ⁸², огражденное неприступной местностью. С утверждением мюридов в Чумкескенте, волнение как поток распространилось по всему Шамхальству, и селения одно за другим стали переходить на сторону мюридов.

В то время в Северном Дагестане находился у нас только 1 батал., а потому туда были направлены 3 бат. с Кавказской Линии. С прибытием этих подкреплений наши войска атаковали мюридов, но не имели успеха. Эта первая, сама по себе ничтожная неудача с нашей стороны, была великим торжеством для Кази-Муллы, уничтожив в мюридах убеждение в непобедимости наших войск. [327]

Пользуясь успехом, Кази-Мулла разграбил Параул, тогдашнее местопребывание Шамхала, и решился осадить кр. Бурную. Но прибытие к Бурной нашего отряда заставило Кази-Муллу бежать от этой крепости с огромной потерей.

Потерпев поражение в Северном Дагестане, Кази-Мулла бросился в Кумыкское владение, и собрав новый сбор, осадил Внезапную. 15 дней горцы продолжали настойчивую осаду, пока прибытие с Линии генерала Еммануеля с отрядом не заставило их отступить. Генерал Еммануель, преследуя горцев, неосторожно вдался в Ауховские леса, и потерпел поражение, потеряв при этом и орудие.— Тогда Кази-Мулла с торжеством вернулся в Северный Дагестан, и предпринял нападение на Дербент, который блокировал 8 дней.

Действия Кази-Муллы вынудили Кавказское начальство принять решительные меры, В Дагестан были направлены отряды из Закавказья и с Кавказской Линии. Эти отряды успели нанести мюридам несколько сильных поражений, но в тоже время Кази-Мулла, собрав сильную конную партию в Чечне, бросился с ней к Кизляру, сжег и разграбил этот город.

Самая раздельность Кавказских племен, в то время еще мало ослабленная мюридизмом, [328] облегчала Кази-Муллу. Пользуясь этой раздельностью, Кази-Мулла, после неудачи в одном племени всегда находил подпору в другом, и легко мог истолковывать свои действия, как находил для себя выгоднее. 1831 год был впрочем единственным счастливым годом для Кази-Муллы, как предводителя мюридов и вождя священной войны.— Усиление наших войск в Дагестане и на Кавказской Линии изменило положение дел.

Еще в декабре 1831 года Русские войска успели занять Чумкескент, и заставили мюридов очистить Шамхальство. В следующем году, Кази-Мулла, снова пытавшийся утвердиться в Шамхальстве, был разбит полковником Клюки-фон-Клюгенау. Тогда Кази-Мулла отправился в Чечню, имел в начале некоторый успех, но и здесь усиление наших войск переменило положение дел, Кази-Мулла должен был бежать снова в Дагестан, и укрыться в Гимрах.

В октябре отряд наш, под личным предводительством корпусного командира, барона Розена, подступил к Гимрам.

17 октября 1832 года, после упорного штурма, войска ворвались в селение.— Кази-Мулла, решившийся не сдаваться ни в каком случае, заперся в башне с 15 избранными мюридами, в числе [329] которых был и Шамиль, здесь окруженный нашими войсками, устремившимися к башне со всех сторон, потеряв еще несколько человек из остававшихся при нем мюридов, и видя неизбежную гибель, Кази-Мулла предпринял отчаянную вылазку, в надежде пробиться сквозь толпы окружавших башню солдат, но в происшедшей при этом схватке был убит ⁸³.

Смерть Кази-Муллы остановила успехи мюридизма. Но идея священной войны, запечатленная смертью ее проповедника, осталась, а некоторые испытанные нами неудачи возбудили в горцах надежды на успех борьбы. Нужен был только человек, который бы сумел воспользоваться семенами, искусно [330] брошенными Кази-Муллой. Между тем, внимание правительства после 1832 года было обращено преимущественно на Черкесские племена.

Преемником Кази Муллы является Гамзат-Бек.

Новый имам не имел ни фанатизма, ни энергии, ни наконец способностей Кази-Муллы, но отличался решительным характером, и был в высшей степени честолюбив. Отец его происходил из рода Аварских беков Джанков, и пользовался большим влияниям.— Своим положением при Кази-Мулле, который не раз поручал Гамзату самостоятельные начальствования, он преимущественно был обязан своему происхождению, и большим связям, которые имел в Аварии. В молодости Гамзат-Бек вовсе не обещал сделаться мюридом, и даже в более зрелых годах вел жизнь, не совсем воздержную. Но в 1829 году, увлеченный славой и проповедями Кази-Муллы, Гамзат-Бек совершенно переменил образ жизни, и явившись к первому имаму, сделался одним из наиболее ревностных его последователей. Гамзат-Бек был принят Кази-Муллой весьма радушно, потому что для первого имама было весьма важно иметь людей с связями.

Кази-Мулла, как я сказал, не раз давал [331] отдельные и самостоятельные поручения Гамзату. Но большая часть этих поручений была исполнена Гамзатом весьма неудачно. Успехом же в достижении звания имама, Гамзат-Бек всего более обязан был отсутствию соперников, и значительным денежным суммам, которые Кази-Мулла собрал от усердия своих последователей, и которые после смерти первого имама были переданы Гамзату его матерью.

Главный претендент на имамство, Шамиль, едва спасшийся при последней вылазке Кази-Муллы, в это время лежал изнеможенный от ран и не принимал участия в делах. Но по выздоровлении, Шамиль успел сделаться одним из наиболее приближенных к Гамзат-Беку людей, и Гамзат большею частию руководствовался его советами. Между тем Шамиль, по всем правам наиболее достойный преемник Кази-Муллы, конечно не мог не быть опасным соперником для Гамзата.

Имамство Гамзата не отличалось какими-нибудь особенно важными военными успехами. Но в это преимущественно время были вырезаны в горах люди влиятельные, не разделявшие убеждений мюридов, и препятствовавшие распространению нового учения.— При Гамзате же истреблен и древний владетельный дом ханов Аварских. [332]

Пользуясь тем, что в продолжении 1833 года большая часть обществ внутреннего Дагестана опять обратилась к мюридизму, Гамзат в 1834 году решился повторить попытку на овладение Аварией, которая не удалась Кази-Мулле. В августе 1834 года мюриды снова подступили к Хунзаху.

В это время вся Авария, не исключая Хунзаха, признавала уже святость нового учения. Напрасно ханша Паху-Бике старалась одушевить жителей, она не встретила прежнего энтузиазма. Не видя возможности сопротивляться, Паху-Бике и Абу-Нуцал Хан были вынуждены вступить в переговоры.— Гамзат-Бек требовал, чтобы хан последовал новому учению, и вступил в войну против Русских. Отказавшись от последнего, хан согласился последовать мюридизму. Гамзат-Бек сперва взял в аманаты восьмилетнего брата Абу-Нуцала, Булачь-Хана, отправил его в Хоцатль, а за тем и сам Абу-Нуцал с своим вторым братом были вынуждены Гамзатом явиться лично к нему в лагерь, для уверения в готовности принять новое учение и для принесения присяги на коране.

Это свидание дало возможность мюридам исполнить давно задуманный замысел, истребить Аварских ханов. Владетели Аварии были слишком древни и влиятельны для того, чтобы серьезно [333] отказаться от своих прав для идеи нового учения.— Мюридизм же по своим основным догматам не мог ужиться в горах вместе с ханами. Но чтобы дать преступлению вид несчастной случайности, и тем менее раздражить против себя приверженцев владетельного дома, которые были еще довольно многочисленны, Гамзат-Бек, по приезде ханов в лагерь, встретил их со всем восточным раболепством. Когда же ханы вступили в его палатку, то по условному знаку мюриды бросились на свиту ханов, и при этом в рукопашной схватке оба хана были умерщвлены.

В тот же день Гамзат-Бек вступил в Хунзах, и приказал умертвить старую ханшу. Из всех членов дома некогда могучих ханов Аварских, в живых остались только 8-летний Булачь-Хан аманатом в Хоцатле и вдова Нуцал-Хана, которую мюриды должны были пощадить, потому что она была беременна, а по обычаям горцев убить беременную женщину считается величайшим преступлением.

Истреблением Аварских ханов и ограничились впрочем услуги Гамзата новому учению. Совершенные им убийства возбудили против него Аварцев. В Хунзахе против Гамзата составился [334] заговор, и чрез несколько недель он был убит в мечети.

Товарищ и сверстник Кази-Муллы, ревностный его мюрид и сподвижник, не сделавшийся преемником первого имама только по причинам случайным, Шамиль, без сомнения, давно уже мечтал стать на место Гамзата.

Во время происшествия в мечети Шамиля не было в Хунзахе, но когда убийство совершилось, он с 200 преданных мюридов бросился в Новый Хоцатль, захватил бывшую там казну убитого имама, и объявил себя его преемником. В тоже время Шамиль велел, в отмщенье будто бы за смерть Гамзата, сбросить в пропасть находившегося аманатом в Хоцатле восьмилетнего Булачь-Хана.

Мюридизм, не угасший и при Гамзате, как мы уже сказали, ожидал только главы, чтобы воскреснуть с новой силой. Этой главой явился Шамиль, соединявший в себе редкие дарования воина и администратора.

Шамиль, двадцать пять лет обращавший на себя внимание не только России, но и всей Европы, нет сомнения, долго еще будет служить предметом описаний, и рассказов. Но сколько бы ни явилось еще описаний и рассказов о Шамиле, можно думать, что главным в нем предметом удивления всегда [335] будет составлять его уменье подчинить вольные в продолжении веков общества горцев своей неограниченной власти.

Необузданные, своевольные племена, не знавшие до Шамиля никаких побуждений, кроме собственного влечения, покорявшиеся двум первым имамам или по фанатизму, или в надеждах достигнуть вернее успеха в войне с нами, Шамилем, как правителем, в каких-нибудь двадцать лет были доведены до самой крайней степени послушания и подчиненности.

Первые шаги нового имама на военном поприще были неудачны.

Вместе с смертью Гамзат-Бека Хунзах был потерян для мюридов, и в том же 1834 году селение Новый Хоцатль, резиденция Шамиля, было взято и разрушено нашим отрядом. Но откладывая до времени военные предприятия, Шамиль прежде всего обратил свое главное внимание на восстановление и утверждение в горах нового учения, и на упрочение своей власти. Охлаждение фанатизма, многие неудачи испытанные мюридами, сильно колебали их доверие и к истине нового учения и к успеху предпринятого дела. Не смотря однако на все эти неблагоприятные обстоятельства, несмотря на еще многие последующие неудачи, Шамиль, вполне изучивший [336] горцев, успел блистательно достигнуть предположенных целей.

После потери Хунзаха и разорения Хоцатля, новый чувствительный удар мюридам нанесен был занятием нами Аварии в 1837 году. С постоянным расположением наших войск в этом владении, столь необходимом для мюридов, Шамиль вынужден был удалиться в Койсубу. Здесь, рассчитывая на недоступную местность Ахульго, расположенного на отвесных скалах, при слиянии Андийского и Аварского Койсу, Шамиль основал в нем свою резиденцию, укрепил это селение, и надеясь, что войска наши будут не в состоянии проникнуть в новое его убежище, начал ревностнее проповедывать мюридизм. Но в 1839 году Ахульго был разорен, сам Шамиль едва спасся от плена, с падением же Ахульго от него отложился и весь Дагестан.

Такой ряд постоянных неудач не охладил однако ревности Шамиля в предпринятом деле. Руководствуясь теми же соображениями, какие заставляли Кази-Муллу при неудаче у одних племен переходить к другим, Шамиль перенес свои действия в Чечню. Здесь ловко воспользовавшись неудовольствиями на нас Чеченцев, он весьма скоро успел совершенно восстановить против нас не только всю [337] Большую и Малую Чечню, но и значительнейшую часть мирных Чеченцев, издавна поселившихся на левом берегу р. Сунжи. Вслед за тем пристали к нему Ичкеринцы, Ауховцы и Карабулаки. Таким образом, в 1840 году, менее чем через год после падения Ахульго, Шамиль является в главе народа многочисленного, воинственного, имевшего все средства к упорному сопротивлению. Вообще с 1840 года судьба Шамиля совершенно изменилась, и постоянные удачи начинают сопутствовать всем его военным действиям.

Поселившись с 1840 года в Дарго, среди дремучих лесов Ичкерии, Шамиль стал беспрестанными набегами тревожить Линию и Дагестан. Предпринятая в 1842 году экспедиция к Дарго, окончившаяся для нас так неудачно, еще более усилила влияние Шамиля, и поселила в горцах беспредельную доверенность к его уму и счастью. В прошедшем чтении мы видели, с каким искусством он умел воспользоваться этим доверием, и как в 1843 году, менее нежели в 4 месяца, не только утвердился в Аварии, а распространил свою власть и над большей частью прибрежного Дагестана.

Беглец, отвергнутый жителями Дагестана в 1839 г., Шамиль в конце 1843 года является властителем всей наиболее недоступной части [338] восточного Кавказа, и неограниченным повелителем сильного воинственного народонаселения, которое по первому приказанию Шамиля могло выставить 30-тысячное войско.

После 1845 года военное счастие Шамилю опять начинает изменять. С этого времени войска наши, не отвлекаемые рискованными предприятиями, прочно утвердились вокруг владений имама, и зорко стерегли каждый его шаг.

Все попытки Шамиля прорваться за новые наши передовые линии, и возмутить племена находившиеся в тылу наших укреплений, окончились для него неудачами. Несмотря на то, Шамиль не только умел удержать свою власть еще 15 лет, но успел и в это время распространить свое влияние на воинственные племена западного Кавказа. Посылавшиеся Шамилем в последнее время его имамства эмиссары к Черкесским племенам успели и здесь в такой уже мере возбудить к нему доверие, что после его плена, значительная часть Черкесских племен, как показали последующие за тем события на Правом Крыле, нашли дальнейшее сопротивление невозможным.

Но как ни замечательна военно-политическая деятельность Шамиля, его административные способности заслуживают еще более удивления. [339]

Сделавшись главою нового учения в то время, когда Кавказские мюриды составляли только монашеское братство, а средства Имама ограничивались частию добычи, и добровольными пожертвованиями последователей мюридизма, Шамиль, не более как в 5 или 6 лет, успел поставить себя в положение совершенно самостоятельного владетеля, соединявшего в своих руках духовную и светскую власть, и имевшего право казнить и миловать по произволу.

Верно оценив главные свойства горцев, их врожденную страсть к войне и высоко развитое в них чувство справедливости, Шамиль на этих главных свойствах основал и всю систему своего управления.

Удовлетворяя наклонности горцев к войне проповедыванием казавата, наблюдая строгую справедливость в управлении, жестоко преследуя малейшее злоупотребление, и не позволяя себе ни одного распоряжения, не объяснив его необходимость или в видах религиозных или для нужд народа, Шамиль в первые же годы своего имамства успел заслужить общее доверие. Затем, когда распространилось его влияние и власть, Шамиль, не уклоняясь от главных начал своей системы, начал вводить одну за другой те меры, которые находил необходимыми.

Воинственные племена Кавказа, при всем [340] богатстве своей натуры, отличались и самыми грубыми пороками, страстью к пьянству, грабежу, убийству и разврату. Чтобы удержать их от подобных стремлений, которые неизбежно привели бы к изнеженности, упадку воинственного духа, и тем облегчили бы скорейшее покорение страны, Шамиль обратил правила, определенные учением мюридизма для одних избранных, мюридов, в непременную обязанность каждого. Строгие наказания были определены за все самые мельчайшие проступки, которые до того времени считались или принадлежностью вседневного быта или подлежали самому ничтожному взысканию.

Таким образом, в разряд преступлений, наравне с убийством и грабежом, были поставлены курение и нюхание табаку, танцы и самое ничтожное употребление хмельных напитков.

Во всяком случае однако, наказания назначались не иначе, как по суду, а суд производился публично, и постановления суда исполнялись безотлагательно.

Для наблюдения за строгим исполнением вводимых постановлений, и для управления всеми подвластными племенами, они были разделены Шамилем на округа, приблизительно по 1000 дворов, и управлялись его наместниками, наибами.

Сверх того несколько наибств составляли [341] области, и подчинялись одному наиболее доверенному человеку.

Так, в 1844 году вся восточная часть Кавказа, подчиненная Шамилю, была разделена на следующие округи:

1) Западная часть горной Чечни, Шубут, Чарбили и пр. были отданы под начальство Ахверды-Магомы.

2) Мичик, Аух, Салатавия, Гумбет, Андия — Шуаиб-Мулле.

3) Авария, Карата, Технуцал, Боголял и Калаляль — Хаджи-Мурату, и

4) Тилитль, Андалял, Карах, Тлесерух — Кибит-Магоме.

Наибы действовали на народ посредством кадиев и старшин, которые избирались народом, но утверждались Шамилем по представлению наибов.

В первое время своего имамства Шамиль строго следил за наибами, и как ни было жестоко его управление, но горцы подчинялись имаму безропотно. В последствии Шамиль ослабил наблюдение за наибами, и этим много повредил себе в общей к нему привязанности ⁸⁴.

Все подвластное Шамилю население составляло [342] одно военное сословие, обязанное непременною службою от 16 до 60 лет. Каждый житель должен был иметь винтовку, пистолет и шашку, а более богатые и лошадь. На сформирование большого числа конницы Шамиль обращал особое внимание. Для сборов число вооруженных с каждого наибства назначалось самим Шамилем. В случаях особой важности назначались поголовные сборы.

Сверх временных ополчений, Шамиль имел при себе постоянную конную стражу муртазигетов, составлявшуюся из людей, известных ему своею преданностью, и преимущественно холостых. Число муртазигетов простиралось до 600 человек. Эти же муртазигеты рассылались Шамилем по селениям и обществам, в верности которых он сомневался.

Порох во всех почти обществах Дагестана жители выделывали сами. Чеченцы, за весьма редкими исключениями, не умевшие выделывать пороха, доставали его у Дагестанцев. В больших размерах выделка пороха производилась в Ведене, Унцукуле и Гунибе, где были устроены пороховые заводы. Как заводский порох, так и порох приготовляемый жителями, большею частию был весьма дурных качеств. Нужные для выделки пороха селитра и сера добывались в избытке в обществах ближних к заводам. Селитра доставлялась на [343] заводы жителями деревень Тлох и Муно, Койсубулинского общества, и жителями Гуниба, Отачь и Хиндак, общества Андалял. Окрестности названных деревень всегда славились богатством селитры, которую жители добывали в ближайших пещерах. Зная малую способность горцев этих аулов к военному делу, Шамиль обязал их выделывать и доставлять на пороховые заводы селитру и за то не только освободил их от всяких повинностей, но еще назначил им в год по 1 1/2 р. сер. на каждое семейство.

Заводский порох выдавался мюридам и муртазигетам, окружавшим Шамиля, а также жителям аула Ведень.— Кроме того Шамиль рассылал порох наибам, для раздачи жителям, в случае усиленных военных действий.

Холодное оружие у горцев изготовлялось частными людьми. Особых, сколько-нибудь замечательных заведений этого рода и при Шамиле не было, а лучшее оружие переходило из рода в род. Ручное огнестрельное оружие также выделывалось частными людьми, по большей части весьма дурно. Горцы же преимущественно пользовались винтовками Турецкой или Крымской работы.

Артиллерия Шамиля состояла по большей части из Русских орудий, взятых в 1843 году. Кроме [344] того горцы сами отливали орудия, которые были однако дурно сделаны и часто разрывались.

Шамиль, вынужденный для удовлетворения введенной им администрации на новые расходы, и побуждаемый к тому же беспрерывно происходившими военными действиями, должен был значительно расширить и источник своих доходов.

Доходы Шамиля составляли:

1) Хамус, т. е. 1/5 часть добычи.

2) Штрафы, налагавшиеся на виновных за разные проступки.

3) Доходы с земель, составлявших собственность мечетей и Аварского хана.

4) Десятая доля с хлебных произведений (зякет), и

5) Имения выморочные.

Все денежные взносы доставлялись прямо казначею Шамиля, а хлебный сбор оставался в ведении наибов, и расходовался по распоряжению имама.

Как награды, так и наказания приведены были Шамилем в правильную систему. В начале своего имамства он выдавал подарки разными вещами, как-то: оружием, платьем, лошадьми, баранами и пр. С образованием же в 1841 году охранной стражи муртазигетов, появились чины и знаки отличия. Последние состояли из серебряных круглых или вырезанных на подобие луны, медалей. В [345] конце 1842 года Шамиль учредил знак отличия, похожий на нашу орденскую звезду, и роздал их Шуаиб-Мулле, Ахверды-Магоме и Уллу-Бею.

При занятии Шамилем Кази-Кумуха в 1842 году достались в его руки Высочайше пожалованные Казикумухскому и Кюринскому ханствам знамена,— одно из этих знамен он тогда же отдал Шуаибу а другое Уллу-Бею, в награду за их отличные распоряжения в Ичкеринском лесу.

Сколько разнородны были у Шамиля награды, столько же различны были и наказания. За малую вину налагался штраф денежный или натурою, который и поступал в общественную казну, за вторичную вину того же рода штраф увеличивался. Оказавшим в деле трусость обшивали правую руку войлоком и виновный носил его до тех пор, пока не исправлял свою репутацию.— За большие вины сажали в яму на несколько дней, недель и даже месяцев. За преступления большей важности, как-то за измену, дезертирство, лазутничество назначалась смертная казнь. Для приведения же в исполнение смертных приговоров, при Шамиле состоял палач с секирой, которая вместе с тем служила символом власти имама, и потому постоянно с ним возилась.

Шамиль никогда не был корыстолюбив, а напротив всегда отличался щедростью, и нет [346] сомнения конечно, что своей щедростью он успел привязать к себе многих горцев. Доказательством отсутствия корыстолюбия в Шамиле может служить то обстоятельство, что когда он был взят в плен, то не смотря на 25-летнее имамство, все его богатство оказалось состоявшим из самой ничтожной суммы.

Шамиль не упускал также случаев действовать и на легковерие своих подвластных. Кроме доверенности, приобретенной им как счастливым вождем и искусным администратором, Шамиль в продолжении своего имамства успел убедить горцев в своей святости и в особом к нему благоволении пророка.

Направляя все свои высокие дарования к одной цели, к утверждению своего владычества в горах, Шамиль, в конце своей карьеры, был действительно полным и самостоятельным властителем восточного Кавказа.

Таким-то образом воинственные племена восточной части Кавказских гор, различные и по происхождению и по языку, разделенные между собою вековой враждой, при помощи мюридизма и благодаря высоким дарованиям Шамиля, соединились в один народ, подчиненный его власти. В последнее время восточные горцы, можно сказать, [347] представляли уже один военный стан, готовый по первому мановению своего повелителя устремиться туда, куда он укажет. Влияние Шамиля начинало распространяться и на воинственные племена западного Кавказа. Можно ли после этого не согласиться, что если бы настойчивые усилия России не подавили мюридизма, то эта секта легко могла бы разлиться далеко за Кавказ, и произвести перевороты, которые конечно не послужили бы на благо человечеству.

Комментарии

75. Мюридизм не составляет секты, в строгом смысле этого слова, потому что не заключает в себе никаких особых догматов, но проповедники этого учения, произвольными требованиями от своих последователей различных обязанностей, поставили мюридов в положение совершенно исключительное относительно прочих мусульман. Такие произвольные требования в особенности были возможны там, где между народом теологические знания развиты слабо, как напр. между Кавказскими горцами. Кавказские мюриды, по своим религиозным убеждениям, разнились от прочих мусульман гораздо более, нежели многие наши сектаторы от истинной церкви.

76. Приведенные здесь объяснения слов шариат, тарикат и хакикят основаны на тех понятиях, которые о них имеют Кавказские мюриды.

77. Чтобы судить, до какой степени трудно было включить себя в число последователей тариката, не говоря про хакикят, приведем некоторые места из статьи г. Ханыкова о мюридизме.

По мнению мусульманских богословов, пророки суть ничто иное, как представители различных степеней духовного развития человечества. Но не все из них в равной степени сему содействовали, и только пятеро — Адам, Авраам, Моисей, Иисус и Магомет, могут считаться за настоящих его представителей.

Те же пять степеней, говорит г. Ханыков, предстоит пройти и мюриду при его нравственном воспитании.— Приготовившись молитвою и изучением шариата приступить к исполнению великой решимости своей — отречься от мира и посвятить себя созерцанию Бога, он приходит к мюршиду или старцу, и смиренно излагает желание свое поступить к нему в ученики. В особенной комнате, молельне, на ковре, не запятнанном прикосновением к чему-нибудь нечистому, преклоняют они колена и мюршид, прочитывая два раккията (раккият — земной поклон, исполненный по правилам) особенной молитвы, намаз истихаря (намаз — молитва, истихаря — покаяние), испрашивает покровительства Бога новопришедшему мюриду, потом, обратив испытующий взор на лицо его, он должен положиться на влечение собственного сердца: если оно не отвергнет пришедшего, то он сажает его перед собою и взяв его руки в свои, приглашает отречься от прежних грехов, с твердою решимостию сколько можно более воздерживаться от них в будущем, потом он научает мюрида именам угодников (Солиман, Тейфур, Ала-Эддин, Абдул-Кадыр Халид), которые постоянно после пророка изустно передавали друг другу тайны откровения и приемы созерцания, и этим духовно связывает ученика своего с источником всякого благочестия — меддинским пророком. После того, старец приглашает ученика углубиться в самого себя, так, чтобы в помыслах его не оставалось ничего более, кроме мысли о Боге, а в памяти слова Алла, за тем мюриду предстоит еще одно усилие воображения, достаточно приготовленного уже предварительными приемами, а именно: он должен представить себе, что сердце его произносит слова Алла,— тогда мюршид притягивает к себе сердце мюрида и убедившись, что новый ученик подчинился этому тайному сочувствию, он должен просидеть с ним в описанном положении известное время. Если таким образом сердце мюрида подчинится духовному влиянию наставника, то его немедленно за тем начинают руководствовать на пути нравственного совершенствования, но ни в каком случае закон не позволяет мюршиду приходящих к нему отвергать, единственно потому только, что сердце их с трудом подчиняется его влиянию, потому что мусульмане не допускают совершенной невозможности этого подчинения при сильной воле учителя и при чистоте намерений ученика. Таким образом, очищенный от грехов покаянием и нашедший опору в духовном отце своем, мюрид вступает в первый отдел своего нравственного воспитания и называется довольно странным именем: Адамиюль машряб, т. е. нравом походящий на Адама. Для полного усвоения всех совершенств этой первой степени, полагают достаточным трех чилей, то есть 120 дней, в течение коих ученик, кроме строгого исполнения пятикратных молитв, предписанных законом, обязан являться к учителю и в беседе с ним укрепляться, как в подчинении себя его духовному влиянию, так равно укреплять в себе преподаваемые ему правила, с тем, чтобы она сделались до такой степени принадлежностию его духа, как пять чувств, коими одарен человек, суть принадлежности его тела.

Таким образом мюрид проходит и остальные четыре степени воспитания, с тою разницею, что полагается достаточным находиться под влиянием каждого из четырех следующих пророков по одной чили, то есть по 40 дней.

За тем следуют обряды, доводящие человека до высшей степени самосозерцания, из них замечателен по своей странности следующий:

Чтобы привести ученика в полное самозабвение, мюршид приказывает ему повторить «Ла иллахи иль Алла» (нет Бога кроме Бога) таким образом:

«Затаить дыхание в нижней части желудка, и произнеся там мысленно слова Ла, возводить постепенно дыхание с удержанием окончательного звука а произнесенного слова до вершины головы, откуда, направив дыхание в правое плечо, произнести там слово иллахи и оттуда, сосредоточив его в сердце, произнести этим органом окончательные два слова символа иль Алла, тоже самое должен он повторить на первый случай три раза не переводя духа, потом пять, семь, и так далее до 21. Последнее количество произношений священного символа по мнению ученых достаточно.

Исполнив успешно эту трудную операцию, мюрид может считать себя достигшим многих качеств, которыми не должны обладать обыкновенные смертные и тогда, для окончательного усовершенствования, ему остается одна только степень, называемая исчезновением тела. Странный не менее предшествовавшего, обряд этот состоит в беспрерывном, учащенном произношении молитв и повторении до 5,000 раз в сутки символа «Ла иллахи иль Алла».

78. Такая война, для утверждения и распространения ислама, у Кавказских мюридов носила название Казават.

79. Мюршид значит руководитель, наставник, мюрид — последователь.

80. Некоторые утверждают, что Мулла-Магомет ограничивался только увещаниями следовать тарикату, и не касался толкований о казавате.

81. См. статью профессора Казим-Бека, О значении имама. Русское слово за 1860 год Т. III.

82. Оно находится в 10 верстах к Ю. З. от Темир-Хан-Шуры, и ныне известно под названием поляны Миклашевского.

83. Заимствовано из Калужских Губ. Вед., где в октябре 1859 г. помещено было следующее описание этого происшествия, основанное на рассказе самого Шамиля: В Гимрах у Гази-Мухамеда (Кази-Муллы) было войска до 600 чел. Дрались отчаянно с обеих сторон от восхода до заката солнца. Было холодно и дул ужасный ветер. Наконец Дагестанцы не выдержали и разбежались. Гази-Мухамед, Шамиль и преданные мюриды, числом 16, вошли в башню, и стали отстреливаться из бойниц. Наконец, когда из 15 человек некоторые были убиты, Гази-Мухамед сказал: «здесь нас живых перебьют и мы погибнем, не сделав вреда неверным, лучше выйдем и умрем, пробиваясь.» С этими словами он надвинул на глаза шапку и бросился из дверей. Только что он выбежал из башни, как солдат ударил его в затылок камнем, он упал и тут же был заколот штыками.

84. По словам самого Шамиля.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказ и Кавказская война. Публичные лекции, читанные в зале Пассаж в 1860 году. СПб. 1860