Глава I

ГРУЗИЯ В 50-х ГОДАХ XVIII ВЕКА

В середине XVIII века Грузия была раздроблена на отдельные царства (Картли, Кахети, Имерети) и княжества (Гурийское, Мегрельское и Абхазское). Вместе с тем, юго-западная часть Грузии, Самцхе-Саатабаго, к этому времени давно уже была оторвана от родины и превращена в турецкий (Ахалцихский) пашалык. К тому же эта небольшая раздробленная страна, меньше чем с полумиллионным населением, была обречена на постоянные опустошительные набеги с трех сторон: с юго-запада — со стороны Турции, с юго-востока — Персии, а с северо-востока — дагестанских владетелей.

Путем насильственного насаждения ислама и отуречивания местного населения Ахалцихский пашалык был превращен в основную базу турецкой экспансии, в плацдарм для захвата остальных районов Грузии. Захватив Аджарию еще в первой половине XVIII века, турки приступили к захвату всей Западной Грузии, а в середине XVIII века турецкие гарнизоны уже стояли в основных крепостях Западной Грузии: Гониэ, Батуми, Поти, Анаклиа, Рухи, Сухуми, Шорапани, Багдади, Цуцхвати, Кутаиси. Западная Грузия, как вассальная страна, вынуждена была платить дань девушками и юношами, холстом, деньгами; кроме того турки требовали, чтобы имеретинские, цари “не возбраняли своим подвластным продавать их холопов, грузинов и грузинок, в турецкую сторону” 1. “Занятые врагом крепости, — писал Н. Бердзенишвили, — стали центрами продажи пленных, а окрестное население постепенно переходило в магометанство. Опираясь на эти крепости, турки вмешивались во взаимоотношения феодалов и постепенно прокладывали, себе путь к полному порабощению страны” 2.

В этой весьма сложной обстановке власть царя Имерети (Зап. Грузии) была крайне слабой. Мтавары (владетельные князья) Гурии (Гуриели) и Мегрелии (Дадиани) были фактически независимыми. Что же касается князя Абхазии (Шервашидзе), то во второй половине XVIII века он уже совершенно не признавал власть царя. За независимость боролись также крупные имеретинские тавады (князья) — Леван Абашидзе и эристав Рачи Ростом. [149]

Западная Грузия находилась на краю гибели. Однако выдающийся государственный деятель и полководец царь Имерети Соломон I (1752-1784) сразу же после прихода к власти объединил вокруг себя мелких феодалов и принял энергичные меры против продажи пленных и распространения ислама.

Турки, разумеется, не могли примириться с политикой царя Соломона I, причем на их стороне оказались и крупные имеретинские феодалы — эристав Рачи Ростом и Леван Абашидзе, напуганные усилением царской власти.

В 1756 году 3 Соломон I на Хресильском поле наголову разбил карательный корпус турок и отряды их приспешников — эристава Ростома и Левана Абашидзе. Но турецкие гарнизоны по-прежнему оставались в крепостях Западной Грузии. В 1758 году Соломон I заключил договор о взаимопомощи с царями Картли (Теймуразом II) и Кахети (Ираклием II).

В 1759 году Соломон I принял ряд энергичных мер для укрепления экономического положения церкви 4. Созванный царем 30 декабря 1759 года Собор церковных и светских феодалов всей Западной Грузии в ответ на требование ахалцихского паши допустить в стране свободную продажу пленных принял решение строжайше, запретить во всей Западной Грузии торговлю пленными, следуя в этом воле царя Соломона 5. С целью упрочения положения страны 15 января 1760 года в Цхинвали состоялась встреча Соломона с царями Картли (Теймуразом II) и Кахети (Ираклием II). В результате переговоров было принято решение отправить в Россию грузинское посольство во главе с царем Картли Теймуразом II и католикосом Имерети Бесарионом (Виссарионом). 6 Однако католикос Бесарион, по неизвестной нам причине, не был отправлен с посольством.

Турецкое правительство, узнав о решении Собора запретить продажу пленных, потребовало от царя Соломона I его аннулирования. Получив отказ, “турецкой солтан, огорчаясь на такое запрещение, в 1769 году послал в Имеретию при серескере-паше, называемом Мола Абдулла, войско” 7. В 60-х годах царю Соломону пришлось отразить семикратное нашествие крупных турецких сил 8.

* * *

С 1723 г. Восточная Грузия оказалась под тяжелым турецким игом (“осмалоба”), в 30-х годах XVIII века на смену туркам пришли иранцы — кизылбаши, однако героическая борьба грузинского народа и умелая политика Теймураза II и Ираклия II заставили правителя Ирана Надир-шаха пойти на некоторые уступки. В 1744 году с согласия Надир-шаха на картлийский [150] престол был возведен кахетинский царь Теймураз II, а его сын Ираклий II стал царем Кахети, правитель Ирана был вынужден отказаться от традиционной политики насильственного насаждения ислама в Картли (в 1745 году он разрешил Теймуразу короноваться по христианскому обряду) и вернул захваченные Шахом-Аббасом Лоре, Борчало и Баидари. Это была, конечно, не милость Надир-шаха, а, как писал Н. А. Бердзенишвили, результат стопятидесятилетней упорной борьбы грузинского народа 9.

В 1747 г. Надир-шах обложил Картли и Кахети непомерной данью (двести тысяч туманов). Грузины восстали и, в ожидании карательного отряда Надир-шаха, готовились к войне, как сообщает историк П. Орбелиани 10. Надир-шах выделил для наказания Картли и Кахети сильный корпус (34.000 человек) 11, но потом отменил свое решение, приказал карательным войскам вернуться назад, облегчил налоги и прислал грузинским царям “ласковое” письмо 12. Одновременно с этим шах вызвал царя Ираклия в Персию; Теймураз II, понимая, что Ираклий может стать жертвой коварного шаха, решил отправиться сам. Теймураз находился еще в пути, когда в мае 1747 года Надир-шаха убили заговорщики, главарь которых Али Кули-хан, племянник Надир-шаха, взошел на престол под именем Адил-шаха (Справедливого) 13. В Иране началась междоусобица.

Отсутствием в Картли царя Теймураза 14 и создавшимся в Иране положением решил воспользоваться племянник Вахтанга VI Абдулла-бек (принявший мусульманство Арчил Иессеевич). С помощью кизылбашского гарнизона г. Тбилиси он намеревался занять картлийский престол, но был разбит Ираклием и бежал в Самшвилде. В июле 1748 года, после упорных боев, Ираклий II очистил Тбилиси от кизылбашского гарнизона 15. Абдулла-бек вскоре лишился и другого союзника, — персидского полководца Амир-Аслан-хана 16, и был вынужден покориться Ираклию.

В 1749 году, когда Теймураз II вернулся из Ирана, Картли и Кахети фактически были освобождены от персидского господства.

В Иране продолжалась борьба за престол (в 1748 году престол занял брат Адил-шаха, Ибреим-хан, а в 1749 году — внук Надир-шаха, Шахрох)17. Правители отдельных провинций и сардары стремились [151] расширить свои владения. Махмад-хан подступил к Еревану, а Пена-хан — к Гандже. Ереван и Ганджа запросили помощь у Грузии. Разбив Махмад-хана и по предварительному соглашению обложив Ереванское ханство за оказанную помощь данью, грузинские войска направились к Гандже. Узнав о приближении грузинского войска, Пена-хан покинул Ганджинское ханство. Вскоре и нахичеванский хан обратился к грузинским царям с просьбой помочь войском, в результате чего влияние Грузии распространилось и на Нахичеванское ханство 18.

В 1750 г. Пена-хан вновь подступил к Гандже, но был разбит грузинскими войсками 19.

Претендент на персидский престол афганец Азат-хан, в 1751 году захватив Тавриз, во главе афганского и узбекского войск двинулся на Закавказье и подступил к Еревану. Ираклий II с малочисленным грузинским войском (около 5 тыс. человек) наголову разбил численно превосходящие силы противника (примерно от 18 до 40 тысяч человек). Азат-хан едва успел спастись бегством.

В 1752 году Ираклий II так же успешно отразил объединенный натиск ханов Восточного Закавказья.

Подводя итоги упорной борьбы Восточной Грузии на грани 40-50-х годов, Н. Бердзенишвили писал: “...в результате пятилетней непрерывной борьбы Теймуразу и Ираклию удалось пресечь домогательства Азат-хана, успешно отразить совместное наступление соседних мусульманских ханов и показать бесспорное политическое превосходство Грузии в Восточном Закавказье” 20.

В 50 — 60 годах XVIII века на юго-западной границе Восточной Грузии было сравнительно спокойно: Турция, опасаясь осложнения с Россией, не вмешивалась открыто в персидские дела (Восточная Грузия считалась владением Персии), но с северо-востока, со стороны Дагестана, не прекращались набеги, поощряемые Турцией.

Дагестанские владетели опустошали страну разбойничьими набегами на мирных жителей (вступать в открытый бой они избегали): похищали людей, угоняли скот, забирали домашнюю утварь. Пленных они сбывали на невольничьих рынках в Турции, с которой связывались двумя путями: с Северного Кавказа через Крым, и с юга через Ахалцихский пашалык. И пока Турция удерживала за собой эти “коммуникации”, прекратить хищение людей было невозможно. Следует отметить, что Дагестан не был потребителем рабов как рабочей силы. Пленные для него в основном являлись предметом обмена; низкий уровень развития земледелия в горных условиях заставлял дагестанских владетелей удовлетворять свои возрастающие потребности в предметах роскоши посредством грабежа соседних [152] земледельческих народов, путем работорговли. Существование по соседству такого крупного потребителя невольников, как военно-феодальная Турция, способствовало расширению этого “промысла”.

Мелкие разбойничьи набеги со стороны Дагестана в 50 — 60-х годах XVIII века, как свидетельствуют грузинские и русские источники, не прекращались 21, а результат был внушительным: “Земля везде (в Грузии — В. М.) хлебородная... пахать далеко от жилищ их или деревень не могут, — писал кап. Языков в 1770 году, — боясь нападения лезгин или дагестанцов, кои разбойническим образом на пашнях и полях берут их в полон и продают туркам, кабардинцам и кубанцам... жители в дровах великую нужду претерпевают, ибо за страхом от лезгин не только боятся в лес ездить, но и отойтить от своей деревни на версту, — в таком великом страхе живут, что ни для пашни, ни для другой какой бы то ни было нужды от землянки своей в 50 сажен без ружья не пойдет, кажется, что они в младенчестве с молоком страху напились” 22.

В 50-х годах XVIII река кроме мелких набегов дагестанские владетели организовали и два крупных похода.

Летом 1754 года хунзахский (аварский) владетель Нурсал-бек с сильным войском напал на Кахети и, опустошив некоторые села, перешел в Арагвское ущелье, сжег г. Душети, а к середине августа осадил крепость Мчадисджвари. 19 августа 1754 года он был наголову разбит Ираклием 23. Потерпев поражение, Нурсал-бек, однако, не успокоился. В 1755 году он вновь двинулся на Кахети с крупными военными силами (на этот раз к нему присоединились также мусульманские ханы Восточного Закавказья и дагестанские владетели) и осадил крепость Кварели 24. Современник и биограф царя Ираклия О. Херхеулидзе сообщает, что войска Нурсал-бека состояли из 20000 человек 25, а по сведениям русского разведчика О. Туманова — из 18000 чел 26. Нурсал-бек поставил перед собой непосильную задачу — захватить Картли и Кахети. На этот раз Ираклий II решил не сразу вступать в открытый бой с численно превосходящими силами противника, а маневренной и затяжной войной истощить силы врага, внести в его ряды дезорганизацию. Поэтому царь сперва направил в Кварельскую крепость небольшой отряд с боеприпасами и продуктами, который прорвал блокаду и вступил в крепость, ободрив тем самым ее защитников 27; затем он послал небольшой отряд смельчаков для нападения на [153] Джарскую область, заставив джарцев покинуть лагерь Нурсал-бека; за джарцами последовал каки-эниселийский султан, затем лагерь Нурсал-бека покинули шекинский хан и Сурхай-хан казыкумухский. Наконец и сам Нурсал-бек снял осаду Кварельской крепости. Лезгины разделились на мелкие отряды и стали по-прежнему совершать набеги на грузинские села.

Хотя “намерение лезгин — одним ударом уничтожить Грузию — не увенчалось успехом”, но их мелкие набеги, продолжавшиеся и после этого, угрожали “стране постепенным опустошением” — писал Н. Бердзенишвили 28.

Борьба с внешними врагами сковывала все силы страны, и поэтому в 50-х годах у грузинского народа не было возможности проводить широкие мероприятия экономического и культурного характера (хотя культурная деятельность в стране все-таки не прекращалась, о чем ярко свидетельствует открытие в 1756 году семинарии в Тбилиси).

Государственные деятели Грузии прекрасно сознавали необходимость объединения страны, усиления центральной власти и проведения ряда экономических мероприятий, но по целому ряду причин это оказывалось невозможным.

Во-первых, для развития мануфактуры и освоения природных богатств страны в 50-х годах не было ни кадров, ни материальных ресурсов, ни подходящих внешнеполитических условий. Разработка природных богатств и месторождений драгоценных металлов могла бы только привлечь в Грузию новых захватчиков и, действительно, это подтвердилось фактически в 70 — 80 гг. (как об этом красноречиво говорят донесения грузинских деятелей российскому императору).

Во-вторых, силы, боровшиеся в Грузии против центральной власти, всегда получали поддержку в соседних странах, и принять против них радикальные меры было чрезвычайно трудно.

В-третьих, объединению Грузии, мешали не только социально-экономические факторы, но и внешняя обстановка: Западная Грузия была вассалом Турции, а Восточная входила в сферу влияния Персии.

Наконец, следует отметить, что даже в случае объединения Грузии ее население поданным 1770 года не превышало бы 1/2 миллиона, тогда как одна Турция могла в то время выставить полумиллионную армию, к тому же и Дагестан для нее являлся значительным резервом 29. Иран также располагал значительными силами, несмотря на ослаблявшую его внутриполитическую борьбу. Поэтому Грузия нуждалась в сильном союзнике и покровителе.

Глава II

ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ И РУССКО-ГРУЗИНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 50 — 60-Х ГОДАХ XVIII ВЕКА

Реформы Петра I и выход к Балтийскому морю послужили сильным толчком к дальнейшему экономическому развитию России. Если в 1725 году в России было всего 146 мануфактур, 30 то в 60-х годах XVIII века число предприятий крупной “указной” промышленности достигло 633 (в том числе: текстильной промышленности — 231, металлургической и металлообрабатывающей — 182, прочих — 250); по данным 1767 года стоимость продукции крупной текстильной промышленности составляла 2.774,3 тыс. руб., металлургической и металлообрабатывающей — 2.875,9 тыс. руб 31. Особого внимания заслуживают успехи России в области металлургии (производство железа и чугуна), от которой зависел военный потенциал страны. По выплавке чугуна феодальная Россия во второй половине XVIII века опередила Англию (так, в 1700 г. в России выплавлялось чугуна 2.459 тонн, в Англии — 12.000 тонн; в 1720 году в России — 10.000 тонн, в Англии — 17.000 тонн; в 1750 году в России — 32.000 тонн, в Англии — 22.000 тон; в 1760 году в России — 60.050 тонн, в Англии — 27.000 тонн) 32 и вышла на первое место в мире.

Рост городов и расширение связи с внешними рынками дали новый толчок развитию сельского хозяйства. Возросло товарное производство.

К этому времени внешнеторговый оборот России был довольно значительным. Так, например, в 1762 году общая стоимость вывозимых Россией товаров составляла 12.762 тыс. рублей, а ввозимых — 8.162 тыс. руб 33. Общий оборот внешней торговли России составлял более 20 млн рублей, причем внешнеторговый баланс был активным (такое соотношение не нарушалось во второй половине XVIII века). Вместе с тем, несмотря на то, что Россия оставалась феодальной страной, промышленная продукция во внешнеторговом обороте составляла около 44,5%. Железа, например, было вывезено: в 1750 году — 1.236 тыс. пудов, в 1760 г. — 1.118 тыс. пудов. Россия была для Англии основным поставщиком железа, полотна и леса. Из России в Англию ежегодно ввозили: железа — около 816 тыс. пудов, пеньки — около 809 тыс. пудов, льна — 84 тыс. пудов 34.

Русская армия была одной из сильнейших в мире.

Со второй половины XVII века, после присоединения Украины, государственная граница России доходила почти до берегов Черного моря, однако страна была все же оторвана от побережья, поскольку [155] непосредственной прибрежной полосой владели Турция и находившееся в ее вассальном подчинении Крымское ханство, которые не допускали выхода России к Черному морю. Кроме того, южная граница России шла по незащищенной степи и подвергалась постоянным набегам со стороны татар. Как писал К. Маркс, “Россия не могла оставлять... устья Дона, Днепра и Буга и Керченский пролив в руках кочевых татарских разбойников” 35.

Проблема эта еще в конце XVII века стояла в порядке дня внешней политики России, однако успехи Петра под Азовом (1696 года) были сведены на нет в 1711 году 36, а успехи русского оружия в 30-х годах не дали желаемого результата ввиду позиции европейских держав: Белградский трактат только частично передвинул границу на юг 37 с таким расчетом, чтобы Россия оставалась оторванной от моря. Итак, правительство Екатерины II унаследовало от своих предшественников черноморскую проблему. Конечно, постановка этой проблемы была продиктована не только интересами укрепления обороноспособности и открытия торговых путей для экономического развития страны, но и стремлением господствующего класса захватить новые земли.

Хотя на северо-западном побережье Каспийского моря Россия утвердилась еще в XVI веке, проложив торговый путь в Персию и Индию, но непрекращающаяся внутриполитическая борьба в Персии не создавала условий для развития этой торговли.

Для утверждения на побережье Каспийского и Черного морей России нужен был плацдарм и верный союзник в Закавказье. Такого союзника она видела в лице православной Грузии. Поэтому не случайно, что с XVI века сама Россия неоднократно выступала инициатором установления связи с Грузией.

С другой стороны, государственные деятели Грузии второй половины XVIII века также ориентировались на Россию. Хотя Ираклию II и Теймуразу II хорошо было известно, что их предшественникам (начиная с XVI века) пришлось пострадать за свою приверженность к России (трагедия Александра, царя Кахети), да и сам Теймураз II оказался на картлийском престоле благодаря неудаче, постигшей Вахтанга, придерживавшегося русской ориентации, однако и интересы страны, окруженной вражескими силами, требовали решительного шага в этом направлении, каким бы рискованным он не был. Поэтому Ираклий II и Теймураз II, изгнав после смерти Надир-шаха персидские войска из Грузии и усмирив соседей, сразу же (в 1752 году) отправили в Россию посольство во главе с Афанасием Тбилели (князем Амилахвари, тбилисским митрополитом) и князем Симоном Макашвили 38. [156]

В письме от 27 мая 1752 года Теймураз II и Ираклий II сообщали астраханскому губернатору об этом посольстве и просили немедленно отправить А. Тбилели и С. Макашвили ко двору 39. 25 декабря 1752 года представители Грузии явились к вице-канцлеру М. Воронцову и передали ему прошение царей к императрице 40, а 17 апреля 1753 года С. Макашвили представил докладную записку канцлеру А. Бестужеву-Рюмину 41.

В вышеуказанных документах (прошении грузинских царей и докладной записке С, Макашвили) кратко освещалось положение Грузии. Грузинские цари сообщают русскому императору: “В настоящее время ни один из неверных, царей не является господином над нами”, — т. е. Восточная Грузия стала независимой и наступило “время освобождения нашего и день возрождения нашего” 42. Ниже цари напоминали русской императрице, что предки ее издревле были покровителями Грузии. “Возложи же и ты на нас свою могучую и возвышенную десницу”, — писали они 43. В заключение они сообщали, что обо всех подробностях доложат митрополит Афанасий и князь Симон 44.

В докладной записке С, Макашвили просьба грузинских царей сформирована в следующем виде: 1) прислать вспомогательное войско из России, чтобы воспользоваться создавшимся положением и занять города в Персии; 2) оказать денежную помощь для содержания грузинского войска, а также для найма войск в необходимом случае; 3) от имени русского правительства предупредить лезгин, чтобы они прекратили набеги на Грузию 45.

В то время, однако, в центре внимания России и ее канцлера А. П. Бестужева-Рюмина стоял вопрос обуздания прусского короля Фридриха II, преследовавшего далеко идущие захватнические цели. Поэтому в ответ на свое прошение грузинские цари получили только туманные обещания.

Несмотря на это, русское правительство все же решило в 1754 году отправить в Грузию своего разведчика, капитана О. Туманова, которому поручалось узнать, “удовольствуются ль они (грузинские цари — В. М.) здешним ответом и останутся ль к здешней стороне преклонными? или не станут ли себе помощи и протекции искать у турков? Итак, точно о том проведав, при надежном случае, в Коллегию иностранных дел ...доносить” 46 ; кроме того, О. Туманову специально поручали “доставать частые и верные ведомости о персидских происхождениях, и не будет ли иногда какия движения от турков к границам или внутрь Персии в таком намерении, чтоб настоящими тамо замешательствами, когда шахом никто еще совершенно не утвердился, пользоваться и некоторыми землями завладеть” 47. [157]

Вышеприведенная выдержка ярко свидетельствует о том опасении, с которым русское правительство относилось к своему отказу на просьбу грузинских царей: оно несомненно боялось потерять верного союзника в Закавказье, а также беспокоилось по поводу возможного усиления турецкого влияния.

Миссия О. Туманова, благодаря которому русское правительство в течение двух лет (1754-1756 гг.) было постоянно информировано о неизменности русской ориентации грузинских политических деятелей, свидетельствует также о заинтересованности самой России. С другой стороны, миссия Туманова, которая, судя по имеющимся в нашем распоряжении косвенным данным, не должна была составлять особой тайны для грузинских деятелей, обнадеживала их, заставляя полагать, что Россия не оставит Грузию без внимания. Поэтому решение грузинских деятелей в 1760 году отправить новое посольство в Россию не было лишено оснований. 48

Глава III

ОБЪЕДИНЕННОЕ ПОСОЛЬСТВО КАРТЛИ И КАХЕТИ В РОССИЮ В 1760-1762 ГОДАХ ВО ГЛАВЕ С ЦАРЕМ КАРТЛИ ТЕЙМУРАЗОМ II

§ 1. Состав посольства и его отправление из Грузии

Дата отправления грузинского посольства в Россию и его состав по сей день остаются неуточненными. По сведениям царевича Баграта, Теймураз II отправился в Россию 1 апреля 1760 г. 49 Я. Лордкипанидзе пишет, что царя Теймураза сопровождали в Россию 69 человек 50, однако мы позволили себе усомниться в правильности последнего заявления, поскольку Я. Лордкипанидзе опирался на позднейший документ, опубликованный А. Цагарели, где дается состав посольства после его прибытия в Астрахань 51, а не во время отправления из Грузии. Иное мы находим в докладе кизлярского коменданта фон Фрауендорфа от 30 апреля 1760 года: “...едучей сюда означенной грузинский царь Теймураз со свитою, которой числом до ста человек, да при нем для препровождения малой Кабарды князя Батоки Алиева при сыне кабардинцов до ста ж человек” 52.

Приведенные сведения не соответствуют действительности. Относительно даты отправления посольства из Грузии мы не располагаем прямыми данными, однако на основе косвенных данных мы приблизительно можем установить ее. Теймураз II в разговоре с астраханским вице-губернатором 1 ноября 1760 года заявлял: “... из Грузии еще в марте [158] месяце отправиться был намерен, точию по случаю внука своего... преставления оспою ...отправлением остановился, после чего уже в апреле месяце путь восприял” 53. Поскольку Теймураз II привез в Россию письма Ираклия II, датированные 1 апреля 1760 года (к кн. Амилахвари), 9 апреля 1760 года (к царевичу Александру Бакаровичу) и 10 апреля 1760 года (к царевичу Левану Бакаровичу) 54, можно полагать, что посольство отправилось из Грузии не ранее 10 апреля 1760 г. 28 апреля 1760 года посольство уже находилось около Червленского форпоста, 55 а 29 апреля прибыло в Червлень 56.

Учитывая расстояние (от Тбилиси до Червлени около 300 км), состояние дороги, а также многочисленность свиты Теймураза, следует думать, что посольство выехало из Тбилиси не ранее 10 апреля и не позднее 15 апреля 1760 года (покрыть это расстояние менее чем за две недели было невозможно).

Что же касается состава посольства, то мы располагаем несколькими списками, самый ранний из которых составлен в Червлени 29 апреля 1760 года. В нем указываются 73 человека: царь, князей — 13, дворян —  — 10, духовных — 7, тбилисских купцов — 3, слуг — 39 57. Такой состав посольства можно считать первоначальным, поскольку за 2 — 3 недели, после выезда из Тбилиси, в нем вряд ли могли произойти существенные изменения.

Следует отметить, что в русском переводе указанного списка ошибочно пишут: “Итого всех 74 человек” 58. Что касается вышеуказанной неточности в докладе кизлярского коменданта Фрауендорфа, а также в других документах о составе грузинского посольства, она вызвана тем, что 29 апреля 1760 года был составлен и второй список люден, приехавших в то время в Червлень. Этот последний озаглавлен следующим образом: “По второму показано”, а ниже имеется приписка: “Итого по сему 40 человек” 59. Переводчик почему-то не перевел конец списка, где сказано: ***” 60, что в переводе значит: “Эти люди не входят в свиту царя; некоторые из них по своим делам едут в Москву, иные — в Петербург и в Астрахань, царя сопровождают другие люди”.

Итак, в состав посольства входили не 69 и не 100 человек, а 73.

Говоря о составе посольства, следует добавить, что в Восточной Грузии в то время существовали два царства, и это получило свое отражение как во всех списках, где специально выделены представители Картли и Кахети 61, так и в докладах и заявлениях картлийского царя [159] Теймураза: он всегда говорил от своего имени и от имени своего сына, царя Кахети, Ираклия II. Например, в докладе от 28 апреля 1761 года Теймураз II писал императрице: “Милостивая государыня! Я с сыном своим сообщаю...” 62 Кн. Е. Амилахвари 27 февраля 1761 года писал графу Воронцову: “Он, грузинской владетель, и с сыном своим на мысле имеют” 63. При представлении посольства Теймураз специально выделяет двух первейших князей из Картли (Ал. Цицишвили и Ясе Мачабели) и двух — из Кахети (К. Черкезишвили и Д. Джорджадзе) 64.

Эти разграничения не случайны. Здесь мы имеем дело с возглавляемым царем Картли Теймуразом II объединенным посольством двух царств (Картли и Кахети).

§ 2. Задержка посольства в Кизляре и Астрахани. Переговоры с русским правительством

О намерении отправить в Россию грузинское посольство кизлярский комендант, генерал Фрауендорф, был осведомлен заранее и в докладе 21 марта 1760 года сообщал Коллегии иностранных дел, что 12 марта получил извещение от архимандрита осетинской комиссии Пахомия и титулярного советника Беньямина Ахшарумова (они уведомлены через монаха Григория, побывавшего в кистинском селении Тарш для проповеди христианства, а Григорий узнал об этом от приехавшего туда 4 марта в гости дворянина Мартиа Гудушаури) о том, что 15 января 1760 года грузинские цари (Теймураз II, Ираклий II и Соломон I) собрались в Цхинвали, заключили договор о взаимопомощи, а также приняли решение в середине великого поста отправить в Россию царя Картли Теймураза и католикоса Имерети Бесариона. Смерть сына царя Ираклия вынудила их отложить поездку, но после праздника они отправятся в путь; в конце доклада кизлярский комендант писал: “естьли подлино показанной грузинской царь Теймураз и меретинской католикос Бесарион сюда ехать намерены, то по прибытии их каким образом в принятии их поступить и когда желание возымеют ехать в Санктпетербург, то повелено ль будет их отпустить с каким довольствием и в коликой свите, о том меня указом е. и. в. заблаговременно снабдить” 65.

Аналогичные доклады были посланы в Военную коллегию 66 и астраханскому губернатору Жилину 67. Этот последний, получив доклад кизлярского коменданта, донесением от 10 апреля 1753 года просил Коллегию иностранных] дел прислать ему соответствующее наставление 68.

Вышеуказанные доклады в Коллегии иностранных дел получили 18 мая 1760 года 69, но русское правительство не спешило с ответом. [160]

Узнав о приближении посольства, кизлярский комендант 24 апреля 1760 года снова запросил Коллегию иностранных дел 70, а также обратился за советом к астраханскому губернатору 71, но когда Теймураз II вплотную приблизился к границе, комендант принял решение: “...егда показанной грузинской царь Теймураз со свитою к Червленскому форпосту прибудет, — писал ген. Фрауендорф губернатору Жилину 30 апреля 1760 года, — то ему со всяким почтением и учтивостию объявить, что он по обыкновениям к предосторожности опаснаго мороваго поветрия, яко из заграницы едущей в силе е. и. в. указов при том форпосте для выдержания указного карантина остановился” 72, а астраханского губернатора просил: “...требую вашего совета, каким образом в принятии ево поступить и при въезде сюда такую ль селютацию, как по воинскому уставу главы 57 по 3-му пункту при входе в город или крепость какова монарха поведено или с иною какою отменною, так же и по приезде сюда до ожидания об нем от государственной Коллегии иностранных дел резолюции на казенном ли довольстве содержать и по скольку какой провизии производить, как при Астрахане таковые в бытность подобного ж сему покойного грузинскаго царя Вахтанга примеры бывали, о всем том имею от вашего превосходительства ожидать чрез нарочно посланных с сим казаков непродолжительно изъяснения, а до того он (Теймураз — В. М.) может продержен быть в карантине” 73.

Астраханский губернатор, получив доклады Фрауендорфа, советовал последнему (как видно из его доклада от 5 мая 1760 года) “показывать к нему (царю — В. М.) всякую ласковость и учтивость и ко вступлении в крепость удовольствовать его со свитою потребною квартирою”, а также “пристойном образом от него (царя — В. М.) уведать, по какой причине он в Россию выехал...” 74 В Коллегию иностранных дел губернатор отправил доклады (от 2 и 5 мая) с приложением донесения Фрауендорфа (от 23 и 30 апреля), которые были вручены канцлеру 4 июня 1760 года 75, но русское правительство и на сей раз не спешило с ответом.

5 мая 1760 года ген. Фрауендорф докладывал Коллегии иностранных дел, что 29 апреля Теймураз прибыл в Червлень, где под предлогом карантина его задержал капитан Головачев; 1 мая он послал к Теймуразу для поздравления полковника де Боксберга и титулярного советника Ахшарумова, которые должны были пристойным образом объяснить, царю причину задержки; в конце Фрауендорф писал: “...прошу, повелено ль будет показаннаго грузинскаго царя Теймураза в коликой свите отсюда к высочайшему е. и. в. двору отпустить и с каким довольствием и при отъезде отсюда какую селютацию учинить, так же и пока он во ожидании о том указа здесь пробудет, на казенном [161] ли довольствии его со свитою содержать и с какою провизиею, о всем том меня указом е. и. в. снабдить” 76.

12 мая 1760 года Фрауендорф получил ответ от губернатора Жилина, где к общему совету были приложены материалы о приеме в Астрахани грузинского царевича в 1738 году, а основные пункты запроса кизлярского коменданта обходились молчанием. Неудовлетворенный ответом ген. Фрауендорф писал Жилину, что присланный материал едва ли может служить “в пример оного его царя со свитою ныне прибытия” 77 и далее разъяснял губернатору: “Архимандрит Пахомий и письменно засвидетельствовал, что означенной прибывшей сюда и при Червленском форпосте в карантине состоящей грузинской царь по обычаю царскому коронованной и миропомазанной и по нынешнему в Персии состоянию в Грузии и Кахети самовластное правление имеет, почему естьли ему со свитою против онаго регистру кормовые деньги производить и без всякой селютации прибытие ево остановить, то опасно не было бы от него каких жалоб и чрез то здешней стороне предосуждения, а мне напрасного ответа... каким бы образом при въезде ево сюда встречу ему учинить: с такою ли селютациею, как при Астрахане в бытность вышеупомянутаго грузинскаго царя Вахтанга таковыя примеры бывали, и точно ли против приложеннаго от вас регистра кормовыя деньги ему со свитою производить, или еще какую прибавку учинить, — о всем том меня обстоятельно чрез нарочного посланного с сим симбирскаго полку капрала Григорья Михайлова непродолжительно уведомить” 78.

Вышеуказанный доклад кизлярского коменданта был получен в Астрахани 18 мая, а 22 мая губернатор Жилин отправил донесение в Коллегию иностранных дел, сообщая, что он уже трижды доносил в Коллегию о Теймуразе и просил указа, но ответа не получил, а его, Жилина, советы не удовлетворяют кизлярского коменданта. Что же касается материалов о приеме Вахтанга VI, то их в Астрахани не оказалось, и поэтому астраханский губернатор ожидал высочайшего повеления 79.

С другой стороны, кизлярский комендант неоднократно обращался и в Военную коллегию, но последняя не могла самостоятельно решить вопрос и обратилась к Коллегии иностранных дел с просьбой сообщить, целесообразно ли принять Теймураза 80.

16 июня 1760 года канцлер М. Воронцов составил доклад для представления Конференции при Высочайшем дворе, в котором, ссылаясь на издержки, не считает целесообразным принять Теймураза 81 23 июня 1760 года. Конференция, заслушав реляцию М. Воронцова, приняла соответствующее постановление 82, которое рескриптом от 23 июня 1760 года 83 [162] было сообщено Коллегии иностранных дел 24 июня, 84 а 30 июня был составлен указ на имя кизлярского коменданта, где сказано: “Учтивым образом точно выведать, по каким причинам он (Теймураз — В. М.) из своего отечества выехал и в каком намерении сюда в Россию ехать хочет, а притом в разговорах внушить ему, что ежели он похочет с свитою своею в Астрахань или в Москву и сюда в Санктпетербург только на житье, а не для каких дел ехать, и пребывание в сих городах иметь на собственном иждевении, то им ехать позволяется, а буде они своего иждевения на то не имеют, тоб лучше уже ни в Астрахань, ниже далее в Москву и сюда не ездили и возвратились бы в свое отечество. Буде же он Теймураз какие важныя представления имеет, то б прислал оныя сюда чрез Вас (Фрауендорфа — В. М.), а сам бы ожидал резолюции в Кизляре” 85. Кроме того, коменданту сообщали: “Таким же образом имеете вы поступить и в случае прибытия имеретинскаго католикоса Бессариона” 86. Относительно вопроса об иждивении коменданту советовали использовать материалы, присланные астраханским губернатором, но действовать по собственному разумению, при этом “наблюдая однако ж препорцию. чтоб с одной стороны лишняго давано, а с другой к огорчению причины подано не было” 87; и наконец: “в прочем всякую ласковость показать, но никакой для приезда и отъезда его Теймураза пушечной пальбы и других больших церемоний не делать, токмо снабдить его и свиту его по возможности квартирами и в нужных потребностях способствовать” 88.

* * *

Появление грузинского посольства на границе не вызвало, как видно, особой радости у русского правительства. Реляция канцлера М. Воронцова оставляет впечатление, как будто причиной такой холодности были только материальные издержки, но на самом деле это не так.

Грузинское посольство появилось на русской границе в неблагоприятной обстановке. В то время Россия была занята Семилетней войной и была лишена возможности заниматься кавказскими делами. Хотя в 1757 — 59 годах русские войска несколько раз одерживали победу над войсками Фридриха II, но благодаря пассивным действиям союзников России (Австрии, Франции) и пользуясь поддержкой Англии, Фридрих II все же продолжал борьбу. Кроме того, чтобы избавиться от опасного противника (России), он, с одной стороны, предложил России сепаратный мир, а с другой стороны, послал в Турцию своих эмиссаров, стремясь добиться выступления Турции против России.

Правительство Елизаветы Петровны, имея намерение до конца обуздать прусского короля, отклонило предложение о сепаратном мире 89, а для [163] того, чтобы сорвать деятельность прусских эмиссаров, всячески стремилось доказать туркам, что Россия верна своим договорам. Такая политика была тем более необходима, что действия крымского хана (его вмешательство во внутренние дела Северного Кавказа и вражда с казаками) во многом способствовали обострению конфликта между Россией и Турцией.

В реляции от 24 марта 1759 года русский резидент А. Обресков из Константинополя сообщал своему правительству об осложнении русско-турецких взаимоотношений благодаря действиям прусских эмиссаров и стремлению крымского хана вмешиваться в кабардинские дела. Все надежды А. Обресков возлагал на верховного визиря: “пока сей умный министр в настоящем достоинстве пребудет, Порта ни против которой христианской державы войны не предпримет” 90.

Происки прусских эмиссаров пользовались поддержкой со стороны английского посла в Константинополе, как об этом сообщает А. Обресков в реляции от 4 апреля 1759 года 91. Несмотря на требование представителей союзных держав (союзников России в Семилетней войне), Турция, как писал А. Обресков 1 октября 1759 года, не намеревалась изгонять прусских эмиссаров 92. Более того, в конце 1759 года, как писал Обресков в реляции от 4 декабря, Турция, по наущению английского посла, была готова заключить с Пруссией договор, но не было “гаранта”: кроме Англии никто не поддерживал заключения такого договора 93.

Интриги прусских эмиссаров не прекращались, и в июне 1760 года, когда в России рассматривался вопрос о приеме грузинского посольства, дело приняло плохой оборот: “Прусские эмиссары, — писал А. Обресков из Константинополя 7 июня 1760 года, — поныне здесь находятся и сколько примечается, с некоторою пред прежним вольностью жить начинают, из чего здешняя публика думает, что негоциация их совсем окончена, или при самом окончании находится, а по приезде к ним 27 мая и 3 июня курьеров сомнения сии толь наиболее утверждаются”94.

Немало затруднений создавал и крымский хан, который, как явствует из реляции Обрескова от 2 июня 1759 года, просил султана разрешить ему вторгнуться на Кубань 95. Крайне обострены были также отношения крымского хана с запорожскими казаками.

Русское правительство придавало большое значение сохранению мира с Турцией, поэтому оно неоднократно указывало А. Обрескову, что он должен стараться сорвать прусско-турецкое сближение, требовать от турецкого правительства изгнания прусских эмиссаров.

В рескрипте резиденту А. Обрескову от 19 февраля 1760 года правительство России выражает надежду, что в случае, если успехи русского оружия вынудят прусского короля “искать мира, то надобно чаять, что [164] она (Турция — В. М.) и вовсе предложения его (Фридриха II — В. М.) отвергнет” 96. В рескрипте высказано сомнение относительно успехов прусских и английских дипломатов в Турции, но А. Обрескову сообщается, что “нужно нам при нынешнем военном времяни знать о прямых намерениях Порты в рассуждении нашей империи — ибо потому должны мы принимать меры и по другим делам” 97, и наконец советуют: “... желая всегда ея (Турцию — В. М.) в добрых к нам намерениях содержать и отвратить все, что хотя б малую могло произвесть между ею и нами холодность” 98.

Интерес представляет также рескрипт Обрескову от 8 июня 1760 года, где говорится о том, что поведение крымского хана вызывает сомнения относительно безопасности русской границы и в целях ее укрепления необходимо послать дополнительные войска, однако Обресков уполномочен заранее сообщить султану, что как только хан вернется в Крым, русские войска будут отозваны обратно. 99

В свете вышеуказанных материалов, освещающих русско-турецкие отношения, становится понятным и отношение России к грузинскому вопросу.

Еще до прибытия к границе царя Теймураза русское правительство было вынуждено дать обещание турецкому двору, что оно не будет вмешиваться в грузинские дела. 19 июня 1759 года к А. Обрескову явился переводчик Порты. Причиной этого, — писал Обресков 1 июля 1759 года, — было “полученное Портою от грузинских границ известие, якобы продолжающимся тамо некоторым непорядкам подвигом есть некоторые особы подданные вашего имп. величества, находящиеся при одном грузинском хане Соломоне Ачик-Баш называемом, живущем в нижней Грузии... верховный визир похотел мнение мое спознать. На что я по требованию переводчика Порты письменно ответствовал” 100. В деле имеется также копия письменного ответа А. Обрескова Порте от 19 июня 1760 года: “Касательно мнимых русских людей при Ачик-Баш хане грузинском, нижеподписавшийся (А. Обресков — В. М.) имеет честь ответствовать, что Грузия будучи от Российской империи Кубанью, черкесами, абазинцами, дагестанцами и неприступными горами отделена, то с оною страною никакого сообщения нет; следовательно, весьма невероятным делом есть, чтоб в той стране могли быть русские люди; однако ж резидент не преминет надлежащее уведомление попросить и во свое время блистательной Порте оное сообщить” 101.

Несмотря на столь убедительный ответ, данный Обресковым турецкому правительству, он все же просил императрицу “повелеть справиться, нет ли по малой мере каких из империи нашей возвратившихся туда [165] грузинцов, которые б под имянем подданых ваших слыли и в тамошние дела мешались, дабы я при нужде должное объяснение подать и тем всякое нарекание истребить мог” 102.

Русское правительство одобрило (“опробовало”) ответ Обрескова и рескриптом от 14 августа 1759 года сообщало резиденту: “Учиненной вами Порте Оттоманской ответ... мы опробуем и повелеваем вам именем нашим Порту вновь уверить, что мы никогда в грузинские дела, как посторонния и по не малому жителей от тамошних областей наших отдалению, отнюдь не вступаем и следовательно тамо и подданных наших никого нет... 103” Чтобы окончательно развеять сомнения Турции, А. Обрескову сообщили также: “Разве такие непорядки там чинятся бывшим на пред сего здесь и бежавшим отсюда по причине великих долгов побочным грузинского царя Вахтанга сыном Паатою, который, как вам из сообщенной пред сим... уже известно, мешается и в Персидские междуусобия и которой может быть по знанию российского языка или по каким нибудь собственным видам своим называется нашим подданным, или же от других подобных ему здесь бывалых грузинцов таковым признан” 104. Вместе с тем Обрескову поручалось: “... Порте дать знать, что мы уповаем, что и она (Порта — В.М.), ведая о сем в рассуждении Грузии намерении (нашем), сама также в их дела вступаться не будет” 105.

Получив этот рескрипт, А. Обресков 17 сентября 1759 года сообщил Порте, что правительство его подтверждает его прежний (от 19 июня) ответ относительно Грузии, и добавил, что может быть русским называет себя пасынок царя Вахтанга, который, не в состоянии расплатиться с долгами, бежал в Германию, а оттуда через Константинополь поехал в Грузию, но с Паатой “...е. и. в. двор никакого дела не имеет и никаким образом ни в грузинские, ни в персидские дела не мешаетца” 106.

Следует указать, что, сообщив Порте почти все содержание рескрипта от 14 августа 1759 года, А. Обресков умалчивает о контртребованиях русского правительства. В своей реляции от 1 октября он объясняет это следующим образом: “Изображенное во оном высочайшем е.и.в. рескрипте, что высочайший вашего императорского величества двор уповает, что и Порта, ведая о сем в разсуждении Грузии намерении вашем, сама також в их дела вступатца не будет, в оную записку не внес, в разсуждении, что Соломон хан, Ачик-Баш называемый (царь Имерети Соломон I — В. М.), при котором непорядки случились и к сим отзывам повод подали, жительство имеет в нижней Грузии, обще Мингрелиею называемой, которая провинция почти вся зависит от Порты, потому оное требование Портою могло бы принято быть с неприятством” 107.

Характерно, что в своем ответе турецкому правительству А. Обресков [166] обходит молчанием также поручение русского правительства относительно Персии, объясняя это тем, что не видит явного вмешательства Турции в персидские дела 108.

Заслуживает внимания и еще одна деталь из истории русско-турецких отношений. 15 января 1760 года в Петербурге была получена реляция А. Обрескова из Константинополя от 4 декабря 1759 года, где сказано, что ему вернули верительные грамоты, “требуя именем Порты, чтоб я находящуюся в оных титулатуру и государыня Иверския земли, карталинских и грузинских царей и Кабардинский земли, черкасских и горских князей вычернил, потому что трактатом договорено Кабардам быть вольными и ни от кого независящими, следственно де и ни которой державе государями и владетелями их именоваться не должно, а коли того зделать немогу, то б представил высочайшему вашего императорскаго величества двору, о присылке других грамот с изъятием вышепредьявленной титулатуры, и возвращая мне притом помянутые вашего императорского величества грамоты...” 109. Встретив решительный протест со стороны Обрескова, турки перестали спорить; обращает на себя внимание и форма ответа Обрескова: “Титулатура существа дела не переменяет... Английской король именуется французским, хотя во оном государстве ни одного вершка земли не имеет, французской — наварским, которая провинция почти вся во владении Гишпанских королей состоит” 110.

Вполне понятно, что в свете вышеуказанных событий донесение из Кизляра о намерении грузинского царя приехать в Петербург не могло обрадовать канцлера М. Воронцова. Поэтому и решение Конференции от 23 июня 1760 года выглядит вполне логичным.

Понимая, что появление Теймураза на границе может вызвать недовольство в Константинополе, русское правительство, чтобы успокоить Порту, 14 июля 1760 года послало А. Обрескову рескрипт, в котором сказало, что на границе в Червленском форпосте появился Теймураз со свитою 113 человек и заявил, что едет на поклонение российской императрице. “Мы по единоверию ему Теймуразу в допуске его сюда ко двору совсем отказать не за благо рассуждаем, дабы не подать ему чрез то случаю к безвремянному огорчению и отнятию вовсе надежды в их по единоверию и усердию к нашей империи прибежище, которое и прежние времена им дозволяемо было” 111; далее в рескрипте говорится, что здесь известно о несогласии Теймураза с сыном, кахетинским владетелем Ираклием, в результате чего он владение “сыну своему уступил, а сам отбыл в грузинской город Гори, следовательно чаять должно, что он Теймураз, конечно, по случаю того несогласия и чинимого иногда ему утеснения в Россию выехал в намерении сыскать здесь прибежище” 112.

Нам неизвестно, откуда идет версия о “несогласии” между грузинскими [167] царями, которая не соответствует действительности, но не исключена возможность, что такие слухи могли пустить сами грузины для сокрытия своих планов. Такая версия устраивала и русскую дипломатию как средство успокоить турок.

Ниже в рескрипте отмечено, что Конференция разрешила Теймуразу приехать, если он едет только для того, чтобы жить в России, причем на собственном иждивении. Наконец, резиденту сообщают, что “для отнятия при Порте всякого сумнительства и нескладных толкований, кому надлежит при удобном случае и сами собою предварительно внушить, что грузинския знатныя персоны обыкновенно издревле выезжают в нашу империю по единоверию и для избежания от чинимых им утеснений, и что мы никогда отнюдь не намерены в их домашния, а толь меньше в Персицкие дела вмешиваться”113.

* * *

В Кизляре еще не был получен Указ Коллегии иностранных дел от 30 июня 1760 года о Теймуразе, но задерживать царя в Червлени под предлогом карантина свыше месяца было невозможно: 2 июня 1760 года грузинское посольство, в сопровождении полковника де Боксберга, советника Ахшарумова и казачьих атаманов, прибыло в Кизляр 114. Не получив ответа из Петербурга и не имея поддержки со стороны астраханского губернатора, кизлярский комендант не осмелился дать салют по воинскому уставу, а приветствовал царя только барабанным боем 115. Ему была выделена квартира, в почетный караул определена рота солдат, ежедневно на иждивение выдавалось 30 рублей (с 11 июня на всю свиту в месяц определено было 420 рублей), а для лучшего обслуживания посольства был выделен полковник армянского эскадрона П. Каспаров 116.

Прибыв в Кизляр, Теймураз убедился, что отправление его задерживается; он подозревал, что в этом замешаны и потомки царя Вахтанга, ибо история посольства Афанасия Тбилели и С. Макашвили давала почву для подобных подозрений 117. Царь решил срочно послать в Петербург [168] своего казначея, князя Шио Тусишвили, чтобы сорвать интриги претендентов на картлийский престол.

Теймураз обратился к кизлярскому коменданту с просьбой пропустить в Петербург Ш. Тусишвили с двумя служителями для свидания с родственниками. Кизлярский комендант, “по некоторому ево (царя — В. М.) прошению в показании со здешней стороны (со стороны России — В. М.) приласкания и удовольствия”, не мог отказать ему в этой просьбе и около 11 июня отпустил кн. Ш. Тусишвили, дав ему пропуск до Астрахани, а дальше предоставил его на усмотрение губернатора 118. 17 июня Ш. Тусишвили прибыл в Астрахань. Астраханский губернатор, как он пишет в докладе от 19 июня 1760 года, получив письма кизлярского коменданта и царя Теймураза, “по оному грузинского царя прошению в показании ему с Российской стороны благоугодности и удовольствия” тоже не стал задерживать кн. Тусишвили, и он был “из Астрахани в Санктпетербург на собственном ево коште пропущен” 119.

В 20-х числах июля 1760 года кн. Ш. Тусишвили уже находился в Петербурге. Он привез с собой письма Ираклия II (к царевичу Левану Бакаровичу, царевичу Александру Бакаровичу и кн. Егору Амилахвари) и Теймураза II (к царевне Анне, царевичам Левану и Александру, кн. Егору Амилахвари и княгине Елене Амилахвари). Характерно, что в письмах Ираклия, которые написаны еще в Тбилиси в начале апреля 1760 года и не предназначались для оглашения до приезда Теймураза в Петербург, есть прямое указание, что царь едет в Россию по государственным делам и высказана надежда, что адресаты не откажут ему в помощи, памятуя свой долг перед отечеством 120; в письмах же царя Теймураза, написанных в Кизляре в начале июня 1760 года, подчеркивается, что царь едет только на поклонение императрице и просит содействовать кн. Ш. Тусишвили в ускорении его (царя) допуска в Петербург 121.

Очевидно, приехав на границу и видя, что русское правительство в данный момент не очень заинтересовано грузинским вопросом, Теймураз, в отличие от Ираклия, обходит молчанием в своих письмах основную цель своего приезда и подчеркивает, что он едет только на поклонение императрице.

Особого внимания заслуживает письмо Папуны Габашвили царевичу Александру, которое привез в Петербург Ш. Тусишвили. П. Габашвили, верный слуга царевича Александра (претендента на картлийский престол), ехавший в Грузию, на границе встретился с царем Теймуразом, который не отпустил его, а взял с собой в Кизляр. 9 июня 1760 года П. Габашвили пишет царевичу Александру, очевидно по поручению царя Теймураза, что Ираклий и Теймураз решили возвести Александра на [169] картлийский престол. Если Александр захочет этого и русская императрица будет согласна, то Теймураз увезет с собой Александра 122.

Несомненно, это письмо П. Габашвили имело своей целью ввести в заблуждение претендентов на картлийский престол, чтобы они не противодействовали миссии Теймураза в Петербурге.

Мы не располагаем материалами о переговорах кн. Ш. Тусишвили с потомками Вахтанга VI и грузинскими князьями, но из других материалов видно, что потомки Вахтанга оставались нейтральными в период пребывания Теймураза в Петербурге; что же касается князей Амилахвари, то хотя не видно, чтобы они активно содействовали Тусишвили, однако косвенные материалы позволяют думать, что Ш. Тусишвили пользовался их поддержкой.

11 августа 1760 г. кн. Тусишвили подал прошение на имя канцлера М. Воронцова о том, чтобы тот помог царю Теймуразу приехать ко двору. 123М. Воронцов в тот же день (11 августа) переслал прошение Ш. Тусишвили в Коллегию иностранных дел без всякой резолюции 124, а 5 октября 1760 года отпустил обнадеженного кн. Тусишвили в Астрахань 125.

С другой стороны, царь Ираклий, узнав о задержке посольства на границе 126, обратился к эчмиадзинскому католикосу Акопу Шамахеци, который 26 июня 1760 г., очевидно, по просьбе царя Ираклия, 127 пишет письмо русской императрице, в котором просит оказать помощь грузинскому царю Теймуразу 128. Хотя письмо, как справедливо замечает В. Мартиросян, не было отправлено, оно свидетельствует о благожелательном отношении католикоса к грузинским царям. Интересно, что указанный документ составлен в то время, когда Теймураз на неопределенное время был задержан в Кизляре. Очевидно, Ираклий не получил этого документа своевременно, а после отбытия Теймураза из Кизляра он уже не имел значения. [170]

* * *

Указ Коллегии иностранных дел о царе Теймуразе от 30 июня 1760 года на имя коменданта Фрауендорфа был получен в Кизляре 30 июля 1760 года 129 и. о. коменданта полковником де Боксбергом 130. Полковник де Боксберг, в соответствии с указом, сократил почетный караул, “яко излишней церемонии”, и, принося свои извинения царю, сослался на то, что солдаты были нужны ему для другой цели.

На содержание посольства он оставил назначенную прежде сумму — 420 рублей. После этого де Боксберг сообщил Теймуразу, что если царь едет “только для житья, а не для каких дел”, и может жить “на собственном иждивении, то им ехать позволяется, а буде они своего иждивения на то не имеют, то б лутче уже... не ездили и возвращались бы в свое отечество”, а в случае, если имеет важное дело, пусть сообщит ему и ответа дожидается здесь 131.

7 августа 1760 Теймураз письменно ответил полковнику де Боксбергу, что он едет в Россию по примеру своих предков только на поклонение императрице и, не имея “намерения жить в России”, взял с собой небольшую свиту, чтобы в пути не было “замедления” 132.

Заявление Теймураза о том, что он не намеревался остаться в России, не подлежит сомнению, но что касается утверждения, будто он кроме поклонения императрице никаких дел не имел, то оно явно не соответствует действительности. Скрывать цели посольства было необходимо по следующим причинам: во-первых, широкие планы Ираклия и Теймураза могли обеспокоить потомков Вахтанга VI и вызвать соответствующую реакцию с их стороны; во-вторых, разглашение этого плана могло повлечь за собой противодействие со стороны Ирана и Турции; в-третьих, встретив далеко не радушный прием на границе, Теймураз, очевидно, убедился в том, что за раскрытием его намерений мог последовать категорический отказ допустить его в Петербург 133.

В письме Теймураз подчеркивает, что если он не будет допущен ко двору и будет вынужден вернуться из Кизляра на родину, это вызовет весьма нежелательную реакцию соседей Грузии 134.

На заявление де Боксберга, что он имеет право ехать в Россию на житье с условием, что сможет жить на собственные средства, царь Теймураз ответил, что он в состоянии поехать и вернуться обратно за свой счет, если это будет дозволено 135.

Обо всем этом де Боксберг доложил Коллегии иностранных дел [171] рапортом от 8 августа 1760 года, который был получен в Петербурге 29 сентября 136. Но 5 сентября 1760 года де Боксберг получил Указ Коллегии иностранных дел от 2 августа (который является дополнением к Указу от 30 июня), где сказано: “что при въезде помянутаго грузинскаго владетеля Теймураза в Кизляр батальон солдат для него собран и с барабанным боем честь отдана, да и на квартиру его рота с знаменем поставлена, сие зделано излишно и казисто, наипаче в пограничном месте, откуда о том без сомнения везде разгласится, а и без того приезд сего грузинскаго владетеля с немалою свитою в Россию, чаятельно, неминуемо подаст некоторое сумнительство и тревогу при оттоманской Порте, к чему оную при нынешних обстоятельствах неволить не надобно, и так гораздо б лутче вы зделали, ежели б ему Теймуразу при случае учиненнаго от него требования излишних почестей (как о том в вашем доношении означено) отдали ему на волю остаться где нибудь во ожидании Указа, не въезжая в Кизляр, а теперь иного уже не остается, кроме того, что ежели он Теймураз поедет в Астрахань на собственном своем иждивении, как выше означенным от 30 минувшаго июня Указом позволено, то при отъезде его отнюдь не делать такого, как при въезде, собрания в строй солдат и барабанного боя; на квартире же его хотя и довольно было б караула умереннаго с одним офицером, но когда уже поставлены рота с знаменем, то для неогорчения его Теймураза не сводить оной до отъезду его из Кизляра; вышеописанное имеете содержать в единственном вашем сведении и чтоб оной Теймураз о здешнем предписании не знал.” 137

В Коллегии иностранных дел понимали, что Теймураз может воспользоваться Указом от 30 июня и тогда в Кизляре задержать его будет трудно. Поэтому специальным Указом от 2 августа 1760 года астраханскому губернатору предписывается в случае прибытия Теймураза в Астрахань под разными предлогами задержать его там и “до получения новаго отсюду указа учтивым образом присоветовать ему удержаться в Астрахани; между тем же содержание его Теймураза в Астрахани под приличным претекстом распорядить весьма умеренно, дабы чинимыми ему при нынешних обстоятельствах излишними почестями, не навлечь на здешню сторону от Порты Оттоманской какого напраснаго подозрения” 138.

Но еще до получения вышеозначенного указа (от 2 августа) в Кизляре царь требовал на основании прежнего указа (от 30 июня) немедленно пропустить его в Астрахань и в Москву и дать ему “подвод татарских шестьдесят, под коляску лошадей шесть, заводских лошадей же по семь”, в чем де Боксберг “обещание ему учинил” и просил астраханского губернатора (рапортом от 20 сентября 1760 года) подготовить в Астрахани квартиры 139.

В ночь с 6 на 7 октября 1760 года, еще до получения ответа из [172] Астрахани, Теймураз II со свитою, в сопровождении подполковника В. Копытовского, “на собственном иждивении 140 с надлежащим конвоем без всякой воинской церемонии отправился, которому на текущий октябрь месяц на покупку провизии от здешней гражданской канцелярии прежде определенная сумма четыреста двадцать рублев выдана, о чем астраханскому губернатору заблаговременно знать дано” 141, — докладывал де Боксберг Коллегии иностранных дел 7 октября 1760 года. Итак, пробыв в Кизляре более чем 4 месяца (с 1 июня по 6 октября), Теймураз добился, наконец, переезда в Астрахань.

16 октября 1760 года грузинское посольство подъехало к Бангушевекому форпосту около Астрахани, где был получен приказ из Астрахани остановить посольство под предлогом карантина; царь в разговорах с Копытовским не скрывал своего неудовольствия по поводу того, что и в Кизляре его “долго задержали” и здесь неведомо “сколько будут задерживать”, тогда как купцов пропускают совершенно свободно. Подполковник В. Копытовский писал губернатору Жилину: “Перевотчик грузинец Иван Петров мне секретно сказал, что означенной владетель с своими двумя князами, которые по близости его ехали, говорил, ежели б де он владетель приехал в Персию куда-нибудь, то б де нигде его так не задерживали, как здесь, и когда б де такое себе затруднение знал, то б и из Кизляру не ездил и знатно де лутче возвратиться обратно” 142. Но 19 октября был получен приказ о том, что срок карантина определен в восемь дней 143, и 23 октября 1760 года посольство вступило в Астрахань 144.

Хотя при вступлении царя в Астрахань не было дано салюта, в соответствии с воинским уставом, на пристани его встретили астраханский губернатор, вице-губернатор и штаб-офицеры, которые сопровождали его до назначенной ему резиденции. После этого от имени губернатора царю были присланы подарки, губернатор и вице-губернатор приглашали царя на обеды; 24 октября в кафедральном соборе в присутствии царя богослужение вел епископ Мефодий; 30 октября царь был приглашен на артиллерийский полигон, где ему показали мастерство русских артиллеристов. 145

30 октября 1760 г. из Петербурга вернулся кн. Ш. Тусишвили, обнадеженный канцлером, и начались переговоры царя с вице-губернатором Беклемишевым об отправке посольства в Петербург.

* * *

Русское правительство понимало, что Теймураз мог воспользоваться Указом от 30 июня и отправиться в Петербург. Поэтому Указом от 2 августа [173] 1760 года, как уже отмечалось, астраханскому губернатору было поручено под разными предлогами задержать посольство в Астрахани до получения нового указа 146. В конце сентября до Петербурга дошли слухи о том, что Теймураз, “оставя свои тягости в Кизляре, в малой свите оттуда в Астрахань еще в минувшем августе месяце прибыл”. Поэтому 3 октября астраханскому губернатору было приказано задержать царя в Астрахани до тех пор, “пока здесь точная об нем (Теймуразе — В. М.) резолюция принята и об оной астраханской губернской канцелярии знать дано будет” 147. Кроме того, губернатору поручалось уточнить причину приезда Теймураза, а также срочно донести о положении в Персии 148.

5 октября 1760 года члены Коллегии иностранных дел составили докладную записку на имя канцлера, в которой утверждали, что при нынешних обстоятельствах принять Теймураза в Петербург никак нельзя. “Хотя резиденту Обрескову отсюда и предписано, — пишут члены Коллегии, — каким образом надобно ему чинимые иногда при Порте о выезде Теймуразовом из Грузии в Россию противные толкования опровергать, но оная Порта едва ли будет успокоена, потому что Грузия и Кахетия близ турецкой границы, а Имеретия во владении турецком находится и что сии три владения между собою смежны и единаго христианского исповедания суть с Российскою империею, как о том и Порте небезызвестно, которая без сумнения поступки предъявленных трех царей с Россиею, особливо при настоящих в Персии замешательствах, прилежно наблюдает; и тако буде Теймуразу позволение дать сюда в Санктпетербург приехать, то не можно будет обойтись без оказания ему, по примеру прежде бывших здесь таких же грузинских владетелей, знаков высочайшей е. и. в. милости чрез отличныя и публичныя почести, которые от Порты утаиться не могут, и конечно побудят оную выезд ево Теймуразов в Россию признавать своему интересу предосудительным, да и король прусской чрез своих тамо находящихся эмиссаров с подкреплением и помощию союзника своего короля английскаго, без сумнения, не оставит при нынешних обстоятельствах сим случаем воспользоваться и Порту подущениями своими с Россиею до холодности довести, и как из сих подущений легко могут для здешних интересов произойти крайне предосудительные следствии, которые тогда отвратить весьма трудно, или и совсем невозможно было б, а дабы все то достаточно заранее предупреждено быть могло, то по сим обстоятельствам их превосходительства господа члены такого мнения находятся, что по тем резонам Теймуразу на приезд сюда ныне дозволить никак не можно” 149.

Вместе с тем, однако, члены Коллегии иностранных дел опасались полным отказом в приеме огорчить Теймураза и тем самым потерять верного и надежного союзника, опору России на Кавказе — Грузию. [174] Поэтому в докладе они ниже пишут: “а чтоб его (Теймураза — В. М.) не огорчить совершенным отказом в его прошении, то можно ему под приличным претекстом присоветовать, чтоб он на некоторое время остался в Астрахани и под тем видом от времяни до времяни его тамо удерживать до тех пор, пока нынешния обстоятельства и настоящия сомнения минуются” 150.

Словом, по мнению членов Коллегии иностранных дел, посольство нужно было задержать в Астрахани до изменения обстановки — до окончания войны с Пруссией, или, по крайней мере, до срыва прусско-турецких переговоров.

Указанная докладная записка была представлена канцлеру М. Воронцову в тот же день (5 октября), а на второй день (6 октября) ее вернули в Коллегию со следующей резолюцией: “По разным политическим причинам, конечно, желательно было бы, когда грузинской царь Теймураз и совсем сюда не ездил; но как он путь свой восприял единственно для отдания е. и. в. поклона своего, то уже кажется и неприлично ему в приезде сюда отказать. Порте же не может его здесь пребывание никакой причинить тревоги, ибо он обещал ни в какие дела не вступать; притом же его сиятельство канцлер разсуждать изволит, что нет нужды чинить здесь ему Теймуразу какие нибудь излишние почести, которые к примечаниям и толкованиям повод подать могли б” 151.

Итак, вопрос был в основном решен в день подачи докладной записки членами Коллегии, т. е. 5 октября. Именно 5 октября М. Воронцов подписал пропуск князю Ш. Тусишвили для проезда в Астрахань152, обнадежив его при этом, как мы увидим ниже, что при установлении зимней дороги посольство будет из Астрахани отправлено в Петербург.

Такое решение канцлера было обусловлено следующими соображениями: 1) русское правительство обещало Турции, что оно не будет вмешиваться в грузинские и персидские дела, и турки должны были верить этому; 2) внутреннее положение Турции, как явствовало из доклада А. Обрескова от 7 июня 1760 года, не было подходящим для объявления войны; 3) русская армия добилась определенных успехов, а Пруссия и Англия предлагали созвать мирную конференцию.

* * *

28 октября 1760 года кн. Ш. Тусишвили из Петербурга вернулся в Астрахань и сообщил царю Теймуразу, что посольство будет отправлено по зимнему пути: “28 числа после полуден, — сказано в журнале астраханской губернской канцелярии, — приехал в Астрахань возвратившейся из Санктпетербурга посланной от владетеля к свойственникам его казначей князь Шио Тусиев, котораго по приезде через прапорщика Назарова вице губернатору объявлено, что оной казначей владетелю [175] доносил, в бытность де ево в Санктпетербурге объявил ему его сиятельство государственной канцлер... граф Михаила Ларионович Воронцов, яко ему владетелю велено ехать в Санктпетербург первым зимним путем, о чем де и указы с нарочным курьером отправлены и тот де курьер отправился из Царицына прежде ево казначея за два дня” 153.

Получив устный ответ из Петербурга, Теймураз начал переговоры с астраханским вице-губернатором Беклемишевым. Губернской канцелярии не было известно о решении канцлера, ибо Указ от 3 октября (т. е. за два дня до отпуска Ш. Тусишвили) предписывал губернской канцелярии, как уже было отмечено, под разными предлогами задержать Теймураза в Астрахани до получения нового указа, а нового указа еще не было, и поэтому Беклемишев 30 октября 1760 года, чтобы сделать свой ответ более убедительным, использовал сообщение Ш. Тусишвили и объявил царю, что “его отправление не инако быть способно как по установлении зимнего пути” 154.

31 октября царь снова обратился к вице-губернатору: “как ему слышно, что из Санктпетербурга приехал курьер, с которым нет ли о нем владетеле указа” 155, на что Беклемишев ответил: “Указ пусчен в подтверждение прежнего... отъезд его отдан на волю его” 155a.

Действительно, Указ от 3 октября, который к тому времени был привезен Зотом Скобелевым и Михаилом Лебезным, как уже было отмечено, подтверждал прежние указы с той лишь разницей, что Теймураза необходимо было под разными предлогами задержать и Астрахани до получения нового указа 156.

1 ноября 1760 года сам вице-губернатор посетил царя и снова был поставлен вопрос об отправке посольства в Петербург, но ответ был такой же с той только разницей, что Беклемишев более подробно описывает трудности путешествия по осенней дороге 157.

С другой стороны, во время переговоров зстраханский вице-губернатор, по поручению русского правительства, пытался выяснить причину приезда Теймураза, но царь и в этот раз заявил, что: “он из отечества своего, — читаем в записке о переговорах 30 октября 1760 года, внесенной в журнал астраханской губернской канцелярии, — выехать намерение восприял по согласию с сыном своим кахетинским владетелем же Ираклием, только для поклонения е. и. в. всероссийской, потому что и предки их — грузинские владетели для сего в Российскую Империю езживали почасту, и он владетель намерен то исполня возвратиться во отечество свое без продолжения, а других никаких дел не имеет” 158, а 31 октября было снова записано: “Он крепкое положил намерение отдать [176] должное свое поклонение е. и. в. всероссийской, для чего единаго из отечества своего и выехал” 159. С целью сделать свой ответ более убедительным, царь показал Беклемишеву грамоту царя Алексея Михайловича, выданную на имя отца его Николая (Ираклия I) 160.

Во время пребывания в Астрахани Теймураз требовал себе соответствующих почестей:

“В Кизляре даваны из казны деньги, — заявлял царь Беклемишеву, — так же и караул был при трех офицерах с знаменем, а здесь тот караул уменьшен” 161. На что Беклемишев ответил: “караул поставлен умеренной по недостатку за расходами военных людей” 162. Беклемишев обходил молчанием требование о кормовых деньгах, но когда 6 ноября их официально потребовали, был вынужден удовлетворить это требование 163.

6 ноября 1760 года в Астрахань прибыл новый губернатор Василий Неронов, с которым Теймураз встретился 10 ноября и вновь поставил вопрос о своей поездке в Петербург, подчеркивая, что “едет из своего отечества только для поклонения е. и. в..., а других дел никаких не имеет”. Губернатор по-прежнему ссылался на трудности путешествия 164. Теймураз не переставал напоминать губернатору о себе; тогда Неронов нашел новую причину задержки, сославшись на “опасности”, грозившие царю в дороге. Однако Теймураз категорически заявлял, что никакие трудности и опасности не страшны ему и если имеется указ об его отправке — подготовить транспорт. Губернатор был вынужден 19 ноября 1760 года сообщить царю, что отъезд оставлен на его волю, но ожидает указа о назначении сопровождающего конвоя и о подготовке городов для приема, а без этого не осмеливается 165; в ответ царь сказал подполковнику Копытовскому: “ему (губернатору — В. М.) де надлежало точно сказать, что без указу не велено пропускать; я ж де ни конвоя, ни встреч, ни провожатиев не желаю, а поеду на своем коште, и так де я не мало продолжаюсь: с Кизляра уже шесть месяцев” 166. После этого царь больше не беспокоит астраханского губернатора по данному вопросу, как об этом свидетельствуют записки пристава подполковника Копытовского 167.

Поскольку астраханская губернская канцелярия официальным путем не сумела уточнить цель приезда Теймураза, к нему был подослан разведчик Отар Туманов (из числа переселившихся вместе с Вахтангом VI князей), который в это время руководил иностранной разведкой при губернской канцелярии и следил за приезжими из заграницы. Очевидно грузины, зная о деятельности О. Туманова в Грузии в 1754 — 1756 годах 168, [177] запутали его, и доклады разведчика изобилуют неточностями и противоречивыми суждениями.

Доклад О. Туманова к губернатору Неронову от 21 ноября 1760 г. состоит из вступления и 7 пунктов 169. В первом пункте О. Туманов касается причин приезда Теймураза в Россию и пишет, что Ираклий “имеет несогласие” со своей мачехой, женой Теймураза, и поэтому он склонял Теймураза, по своей старости оставя правление ему, принять монашеский чин и поселиться в монастыре или же отказаться от престола и жить где-нибудь в Грузии, но Теймураз этого не захотел. А после выезда Теймураза из Грузии Ираклий управляет страной самостоятельно и возможно, что Теймураз решит остаться в России, если императрица отнесется к нему благосклонно, а потом может и жену свою сюда вызвать 170.

Во втором пункте сказано, что, как говорят, Теймураз выехал в Россию в надежде на то, что после сближения Грузии с Россией персидские ханы примкнут к Ираклию. Пока Теймураз будет находиться в России, турки не станут вмешиваться в грузинские дела, и Ираклий сможет использовать это свободное время для обуздания горских татар, у которых выезд Теймураза в Россию должен вызвать страх 171.

В третьем пункте О. Туманов рассказывает о своей встрече с царем, во время которой умышленно завел разговор про Вахтанга VI. На вопрос Туманова о том, правда ли, что Вахтанг VI выехал в Россию в результате разногласий с сыном своим Бакаром, Теймураз якобы хотел что-то сказать об Ираклие, но в это время в разговор вмешался князь Кайхосро и царь промолчал 172. Здесь фактически недосказано мнение, изложенное в первом пункте.

Итак, в докладе О. Туманова имеются противоречивые суждения относительно причин приезда Теймураза в Россию.

Можно предполагать, что версию о разногласиях между Ираклием и Теймуразом, которая не подтверждается документами и, как увидим ниже, не имела ничего общего с действительной целью приезда Теймураза в Россию, могли распространить сами грузины для сохранения в тайне задач посольства; если Теймураз и хотел сказать что-либо относительно своего несогласия с сыном Ираклием, это, очевидно, было сделано с целью ввести О. Туманова в заблуждение, а вмешательство кн. Кайхосро Черкезишвили можно объяснить не влиянием князей на Теймураза, как это считает О. Туманов 173, а стремлением князя не дать разведчику услышать из уст царя неверные слухи, распространявшиеся самими грузинами, чтобы потом не попасть в неловкое положение перед русским правительством. [178]

* * *

В начале декабря 1760 года, когда окончательно решался вопрос о допуске Теймураза в Петербург, русское правительство располагало следующей информацией: 14 и 28 ноября были получены донесения из Астрахани о прибытии Теймураза, а также о покое и мире, царивших в Грузии, и заявление Теймураза о том, что в Россию он едет на поклонение императрице, а не для каких-либо дел 174; с другой стороны, были получены реляция Фермора о взятии Берлина и реляция А. Обрескова из Константинополя от 4 октября о “превеликих затруднениях” министерства Порты и об ослаблении Турции 175. Хотя из Константинополя сообщали, что прусские эмиссары все еще находились там, 13 октября А. Обрескову специально была послана реляция Фермора от 28 сентября о взятии Берлина, чтобы воздействовать на Турцию. Кроме того, рескриптом от 30 октября Обрескову поручали при поддержке министров союзных держав добиться изгнания из Турции прусского эмиссара Гаудена 176.

2 декабря 1760 года канцлер М. Воронцов доложил Конференции при Высочайшем дворе о воле императрицы допустить Теймураза ко двору, на основании чего были приняты соответствующие решения 177, а 3 декабря в Коллегию иностранных дел был послан указ, в котором сказано: “Всемилостивейше соизволяя, чтоб выехавшей в Астрахань грузинский владетель Теймураз со всею его свитою сюда ко двору нашему приехал” 178.

Указом окончательно был решен вопрос о допуске грузинского посольства в Петербург и целый ряд конкретных вопросов, а именно: на содержание посольства было определено 500 руб. в месяц, приставом был назначен надворный советник кн. Е. Амилахвари, сенату было дано распоряжение тщательно, подготовиться к приему посольства в Москве и Петербурге, нанять соответствующие дома, передав их в распоряжение Коллегии иностранных дел; Коллегия, в свою очередь, должна была выслать надлежащую инструкцию князю Амилахвари и т. д. 179

Хотя при вступлении Теймураза в города не намеревались давать салюта, но во время приема царя в Москве “честь сего столичнаго города” требовала показать царю “некоторые учтивости”; для этого надо было дать необходимое предписание и “внушить магистрату, чтоб он почтил сего владетеля трактованием или посылкою к нему в подарок пристойного числа съестных и питейных вещей, да чтоб равномерно и фабрики некоторые небольшие, но пристойные подарки сделали” 180. Кроме того, сенату предписывалось оказать помощь Коллегии иностранных дел, “дабы сей принц принят был сходно как с его знатностию, так паче с достоинством здешняго двора” 181. Конечно, здесь дело касается не чести империи и [179] столичного города, а уважения к царю, нежелания огорчить его. По известной нам причине правительство воздерживается от принятия широких мер, о чем, однако, не сообщает чиновникам.

5 декабря 1760 года в Астрахань был послан указ императрицы о разрешении Теймуразу ехать в Петербург. Было отдано распоряжение обеспечить царя транспортом, выдать средства для пропитания на 3 месяца в том же размере, в каком выдавались деньги в Кизляре. Приставом разрешалось назначить подп. Копытовского, или, если царь пожелает, другого способного офицера; в качестве переводчика рекомендовалось отправить и разведчика майора О. Туманова. При отправлении царя из Астрахани, а также в других городах, — говорилось в указе, — салюта не давать и об отправлении царя сообщить немедленно 182.

Этот указ был получен в Астрахани 1 января 1761 года и в тот же день о нем было сообщено царю 183. 19 января сопровождающему посольство подп. В. Копытовскому были вручены: инструкция, 1250 р. для транспорта, 50 руб. на чрезвычайные расходы; посольству были выданы кормовые деньги на три месяца — по 420 р. в месяц (всего 1260 р.). Были отправлены курьеры, чтобы на протяжении пути от Астрахани до Москвы заранее подготовить квартиры, и 23 января 1761 года грузинское посольство выехало из Астрахани 184.

§ 3. Прибытие грузинского посольства в Москву и предварительные переговоры

В декабре 1760 года Коллегия иностранных дел разослала указы и распоряжения разным учреждениям для подготовки приема грузинского посольства. 13 декабря было послано отношение в Синод с просьбой пропустить грузинских духовных лиц185 из свиты царя Теймураза внутрь России 186. 16 декабря начальнику Московской конторы Коллегии иностранных дел М. Собакину отправлен указ подготовиться к приему в Москве царя Теймураза, а также при отправке царя в Петербург обеспечить его транспортом и конвоем. В указе подчеркивается, что “высочайшее е. и. в. соизволение есть, чтоб он (Теймураз — В. М.) принят был сходно как с его знатностью, так паче с достоинством здешня го императорского двора” 187. 17 декабря надворному советнику кн. Евгению Амилахвари выслан указ о назначении его приставом для сопровождения посольства из Москвы до Петербурга 188. К указу была приложена инструкция 189, в которой сказано: “Е. и. в. соизволение есть, чтоб сей грузинской владелец, поелику нынешния обстоятельства дозволяют, принят был сходственно как [180] с знатностию его персоны, так паче с достоинством здешняго императорскаго двора”; несмотря на это, приставу разъясняют: “но притом однакож в проезд из Астрахани до Москвы по городам и при приезде в Москву пушечной пальбы и других больших церемоний делано не будет, дабы таковыми излишними почестьми соседственным здешней империи народам не подать случай к примечаниям и вредительным толкованиям о приезде его в Россию”; при необходимости все это должно быть вежливо разъяснено царю 190. Остальные пункты инструкции касались практических вопросов (встречи и сопровождения царя). В инструкции специально подчеркивается, чтобы пристав обращался к царю вежливо и никому не разрешал огорчать его 191.

Кроме того, в Московский архив было послано распоряжение подобрать материалы о пребывании в России грузинских царей 192, чтобы можно было использовать примеры прошлого.

Во избежание международных осложнений 22 декабря 1760 года находившемуся в Константинополе резиденту А. Обрескову был послан рескрипт с предложением при необходимости объявить турецкому правительству, что Теймураз приехал в Россию по примеру своих предков на поклонение императрице. Кроме того, А. Обрескову сообщали, что во время прибытия Теймураза не будут даны салюты, “дабы излишними почестьми не причинить при Порте Оттоманской сумнительства и тревоги” и, наконец, выражали надежду, что резидент будет в состоянии “чинимыя иногда при Порте, или между народом противныя о выезде Теймуразовом разсуждении и нескладныя толковании... самою истинною опровергать” 193.

9 декабря 1760 года в Петербурге была получена реляция Обрескова от 3 ноября 1760 года, к которой приложено сообщение о военной подготовке Турции на границе Грузии и о распоряжении Порты оказать помощь грузинам в борьбе против лезгин 194 (хотя потом сам А. Обресков отрицал возможность этого 195). А в сведении, полученном из Астрахани, говорится об оказании помощи турками царю Ираклию196. Царь Теймураз в разговоре с вице-губернатором Беклемишевым категорически возражал против возможности пребывания в Восточной Грузии вспомогательных турецких войск для борьбы с лезгинами 197. Нам неизвестно, откуда идет такая версия. Не исключено, что ее распространил сам Ираклий, чтобы воздействовать таким образом на русское правительство. Впрочем, определенно ничего нельзя сказать. Вместе с тем, эти ложные слухи о помощи турок Ираклию беспокоили русское правительство (тем более, что Порта давала военные распоряжения пашам на восточных границах). Поэтому в рескрите от 9 февраля 1761 года А. Обрескову сказано: “Такое Портою принятое о грузинском благосостоянии [181] излишнее попечение не можно оставить без особливого примечания” 198. Резиденту поручалось уточнить, исходит ли Турция только из интересов своей обороны (из Грузии лезгины нападали также на пограничные районы Турции), когда “толь сильно за грузинцов вступается и им вспомогает”, или же “имеет она под тем, тако ж и под защитою упомянутаго Азад хана, потаенныя виды”, а если “сие последнее намерение подлинно окажется, в таком случае не надобно вам (Обрескову — В. М.) оставаться в молчании, но по крайней мере осторожно по лутчему искусству и усмотрению вашему дать ей (Порте — В. М.) уразумевать, что естьли она в персидских замешательствах без нашего сведения примет участие, мы на сие по натуральным интересам своим спокойно взирать и допустить не можем, чтоб какая-нибудь посторонняя держава нынешнее того государства междоусобие вознамерилась употребить себе на пользу и на приобретения” 199 (не лишне отметить, что позиция России сыграла немалую роль в успехе Ираклия II в 50 — 60-х годах, а на это в историографии еще никто не обращал внимания).

20 декабря 1760 года, когда в Москве был получен Указ от 17 декабря о назначении приставом при грузинском посольстве Е. Амилахвари, а также инструкция 200, здесь стали готовиться к принятию посольства. С этой целью был нанят каменный дом царя Бакара Вахтанговича, расположенный недалеко от Охотного ряда 201.

Выехав из Астрахани 23 января 1761 года, посольство 1 февраля прибыло в Царицын, 4 февраля — в станицу Калачинск, 5 февраля — в станицу Новогригорьево, 10 февраля — в Новохоперскую крепость, 14 февраля — в г. Тамбов, 16 февраля — в г. Козлов, 21 февраля — в г. Переяслав-Рязанский, 22 февраля — в г. Коломну, 24 февраля — в с. Карачарово (в 5-ти верстах), куда 25 февраля из Москвы приехал кн. Е. Амилахвари 202.

Как свидетельствуют записки пристава, подполковника В. Копытовского, царь, несмотря на свой возраст, игнорировал погоду и трудности в пути, он не требовал и комфорта (посольство иногда ночевало в землянках и гнилых избах), лишь бы скорее прибыть в Москву 203. Русское правительство, ознакомившись с записками подполковника Копытовского, решило на почтовых станциях от Астрахани до Москвы построить ночлег, а переяславским чиновникам (воеводе подполковнику Ивану Ларионову и полицмейстеру Федору Изволову) “за оказанныя от них в проезде означеннаго грузинскаго владетеля чрез тот город неучтивости, а паче за недачу в городе квартир, учинить выговор” 204.

Из с. Карачарово после угощения царя за сладким столом в доме купца Земскова, царь сел в дворцовую карету вместе с кн. Е. Амилахвари [182] и отправился в Москву. За каретой царя следовали 16 грузинских дворян верхом, за ними в четырех санях сидели первейшие грузинские князья, а затем вся свита. В городе и у дома Бакара, где должно было остановиться грузинское посольство, был выставлен почетный караул, который приветствовал царя 205.

С 25 февраля по 8 марта 1761 года грузинское посольство находилось в Москве. Царя посетили: вице-губернатор Жеребцов (в сопровождении полковника Киселева и видных, чиновников — Тутолмина, Похвинеба и Огарева), представители московских мануфактур, купцы из московского магистрата, грузинские царевичи, генерал-лейтенант Георгий Вахтангович Багратиони, комендант Москвы генерал-майор Афанасий Багратиони, грузинские князья, статский советник М. Собакин и другие; царь был приглашен в дома вице-губернатора и грузинских царевичей 206.

Следует отметить, что в Москве грузинскому царю была оказана теплая встреча, высшие сановники города проявляли к нему максимальное внимание; хорошие отношения установились у него также с грузинскими царевичами (прямого претендента на картлийский престол Александра Бакаровича не.было в Москве) и князьями.

В Москве Теймураз II имел и деловые переговоры с надворным советником кн. Б. Амилахвари. Поскольку царю было известно, что к отъезду его в Петербург теперь не было препятствий и князя Е. Амилахвари царь считал надежным человеком, он уже не скрывал цель своего приезда. В докладе канцлеру М. Воронцову от 27 февраля 1761 года Е. Амилахвари сперва следующим образом характеризует царя: “он кротостию одарен, нрава тихаго, простосердечен, благоразсудителен, в православном христианстве непоколебим и весьма набожен”, 207 а затем, переходя к причинам приезда Теймураза, пишет: “он мне на сих днях за откровенностью объявил, что при преусердном ево желании отдать всеподданейшее е. и. в. поклонение, причиняемые от лезгинцев Грузии и Кахетии тяжкие раззорения пон[удили] ево в Россию отправиться, для испрошения у великия и всемилостивейш[ия] государыни, непобедимейшия православнаго христианства покровительницы] вспоможения войсками или, ежели не дозволяют обстоятельства... против соседних Грузии лезгинцев отправить, знатною бы денежною суммою чрез некоторые годы снабдевать ево соизволено было, даб[ы] оными деньгами потребное число военных людей грузинцов содержа[ть] и к тому прибавок и с кабардинцев нанимать; и от неприятеля обор[онять] и безопасность Грузии доставить мог” 208.

Грузинские цари прекрасно понимали, что никто не станет бескорыстно помогать Грузии. Поэтому русскому правительству обещали: “по усмирении же окрестных супостатов он грузинской владетель и с сыном [183] своим Ираклием на мысле имеют, — писал Е. Амилахвари, — с высочайшей е. и. в. апробации вооруженною рукою в Персию пойти и приведя знатные пер[сидские] партии в свое согласие, стараться будут о постановлении такого Ш[аха], который бы российским интересам поспешествовал” 209.

Здесь не только раскрыты далеко идущие планы грузинской дипломатии, но и предусмотрены интересы России в Иране. Как видим, грузинские государственные деятели не просят о помощи из милости. С другой стороны, им заранее ясно, что Россия сама находится в тяжелом положении и вряд ли сумеет послать войска на помощь грузинам, и поэтому они рассчитывают получить денежную помощь.

Кроме того, грузинские цари намереваются вступить с войском в Иран и возвести там на престол своего ставленника. Для этого они нуждаются в е. и. в. “апробации” (т. е. одобрении); без предварительного соглашения с Россией они не могут решиться на это.

Таковы основные задачи посольства.

В докладе Е. Амилахвари привлекает внимание еще одно место. Пристав просит разрешения оставить в Москве сопровождавшего царя из Астрахани майора О. Туманова, который “за старостью и дряхлостью ни к какому д[елу] не способен, а пожелал сею оказиею воспользоваться единственно ради свидания со своей роднею” 210. У Амилахвари не было оснований с таким пренебрежением отзываться о О. Туманове; несомненно, эти слова написаны по требованию царя Теймураза: “упоминаемой владетель (Теймураз — В. М.) чрез ближ[них] своих мне внушал, чтоб ево Туманова за такою слабостию и что он несостоятельством своим только на огорчение приводит, здесь в Москве оставить или бы от оного владетеля отлучить, чего я собою учинить и[...] но паче всенижайше прежде в соизволение вашего высокографского [сиятель]cтва буду о том повеления ожидать” 211, — писал Е. Амилахвари.

Понятно, что О. Туманов не заслуживал особого уважения со стороны грузин, но то отвращение, с каким Теймураз относился к разведчику, заставляет предположить, что грузины хорошо знали, чем занимался Тумаков; ничем иным нельзя объяснить и оправдать требование гостя удалить Туманова.

Заключение Е. Амилахвари о том, что О. Туманов “ни к какому делу не способен”, совершенно справедливо. Действительно, материалы разведки Туманова оставляют желать много лучшего, но это еще раз доказывает, что он был искусно введен в заблуждение грузинской дипломатией. Наконец, история другого разведчика, Мангова, о котором мы будем говорить ниже, также свидетельствует о четкости работы грузинской дипломатии.

Во время переговоров с Амилахвари царь поднял также вопрос о своей титулатуре: “Третьяго дня грузинской владетель, — писал Е. [184] Амилахвари канцлеру М. Воронцову 1 марта 1761 года, — между протчими посторонними разговорами изъяснялся мне наедине, коим образом он в бытность свою в Кизляре и Астрахане уведомился, что во всех письменных делах, касающихся до ево персоны, именуют ево владетелем, а не царем, а прежде выезжавшим в Россию подобным ему некоторым соуменьшенным пред ним грузинским державцам и от своего владения отрешенным титулование царя придавали” 212.

Теймураз заявил, что титул царя “Вахтанг не токмо сам во всю жизнь свою в России навсегда неотменно имел, но... того именования на детях его осталось”213. Вместе с тем, “Теймураз пред помянутым Вахтангом, — писал кн. Амилахвари, — сие преимущество предъявляет, что по утверждению державы своей над Грузиею по древнему благочестивому христианскому узаконению елеем святым помазан и коронован и как из Персии, так от турков ни в чем не зависит и грузинским престолом доныне владеет” 214. Объяснение такой неправильной титулатуре царь усматривал в том, что вероятно “о форме правления ево над Грузиею высокому российскому министерству неизвестно”, и выражал надежду, что когда это будет донесено канцлеру, “не сумнительно уповает, что оное в разсуждение принято быть имеет” 215.

Кн. Е. Амилахвари на заявление царя “молчание употребил и токмо что оныя на доношение принял” 216.

Как видим, переговорами в Москве Теймураз подготовлял почву для своего достойного приема в Петербурге.

Царь был доволен приемом, оказанным ему в Москве, но выражал настоятельное желание скорее отправиться в Петербург. Это соответствовало и предписаниям М. Воронцова, который опасался того, что с наступлением весны дороги испортятся 217.

8 марта 1761 года грузинское посольство покинуло Москву и отправилось в Петербург. Помимо официально сопровождающих лиц (русских чиновников и конвоя), до сел. Всесвятское посольство сопровождали: генерал-поручик Георгий Вахтангович Багратиони и грузинские князья, жившие в Москве.

§ 4. Прибытие грузинского посольства в Петербург и переговоры с русским правительством

В Петербурге своевременно были приняты надлежащие меры: для приема грузинского посольства из Московского архива были специально затребованы соответствующие дела с тем, чтобы можно было учесть прежние аналогичные примеры; был нанят дом князя Кантемира 218, в котором [185] проживал французский посол капитан Бертен. Последнему предложили к 14 марта освободить дом, чтобы привести его в порядок; после этого была куплена необходимая обстановка 219. 14 марта 1761 года императрица утвердила правила приема грузинского царя — “Церемониал” 220, трижды переработанный в соответствии с указаниями и замечаниями канцлера 221. По “Церемониалу” было определено, что царь, не имея публичного въезда в столицу, должен: прямо направиться в отведенный ему дом, где его встретит советник статс-конторы князь Амилахвари; прибыв в Петербург, царь должен сообщить о своем прибытии канцлеру и просить аудиенции. Канцлер в день приема пошлет за ним “свои экипажи и примет его у себя в доме равно, как послов европейских держав”. В день аудиенции у императрицы царю пошлют дворцовую карету и он прибудет во дворец в сопровождении князя Амилахвари; во время аудиенции “изволит ея величество присутствовать стоя”, “в разговорах давать ему титул светлости, в разсуждении того, что он владеющий князь”; “караул гвардии имеет отдавать владетелю те же воинские части, как и послам коронованных глав, при здешнем дворе пребывающем, также будет он пользоваться преимуществом в приезды ко двору из кареты выходить и в карету садиться по въездом большого крыльца”. “Как на куртагах, банкетах, театральных представлениях и гульбищах послы без сомнения не уступят владетелю правой руки, то должно наперед ему об оном знать дать222.

Итак, “Церемониал” приема приравнивал грузинского царя к послам европейских держав. Это, конечно, было обусловлено политической обстановкой того времени 223.

Был рассмотрен также вопрос о содержании грузинского посольства в Петербурге. Решением Конференции при Высочайшем дворе от 19 марта 1761 года была определена сумма 1000 рублей в месяц 224.

В период подготовки к приему грузинского посольства русское правительство стремилось получить возможно более точные сведения о целях посольства, его составе и др. Письмо Амилахвари от 27 февраля 1761 года в этом отношении содержало ценные сведения, значительно отличавшиеся от материалов О. Туманова, но М. Воронцов хотел знать еще [186] больше, и поэтому в письме от 5 марта 1761 года писал Амилахвари: “еще прошу усугубить, буде можно, старание ваше к точнейшему распознаванию его (царя — В. М.) склонностей и намерений, также и знатнейших свиты его людей, изображая имянно какое кто в отечестве своем достоинство имеет” 225, а также уточнить, “в чем бы состоят взятые для двора подарки” 226. Указанное письмо Амилахвари получил в дороге и 10 марта из Гродно писал: “о точнейшем распознании грузинского владетеля склонностей, намерении и прочаго, сколько сил было старался и вашему сиятельству пред сим доносил”. Что же касается состава посольства, писал Амилахвари, то, “как слышу, своему властелину в должном послушании состоят”. Ниже, переходя к характеристике посольства, Е. Амилахвари специально выделяет двух первейших князей Картли (сардара кн. Александра Цицишвили и Иессе Мачабели) и Кахети (моурава кн. Давида Джандиери и моурава Кайхосро Черкезишвили) и т. д. и сравнивает их с соответствующими по положению русскими чиновниками; затем пишет: “подарки ко двору от владетеля состоят: 1-ое, большой красный яхонт, только не граненой, по их объявлению дорогой цены; 2-ое, жемчуг 12 ниток, а притом разных всяких азиацких галантерей, богатых золотых немалое число” 227.

Итак, русское правительство было довольно подробно информировано обо всем необходимом еще задолго до прибытия посольства.

Как уже было сказано, грузинское посольство выехало из Москвы 8 марта 1761 г. 9 марта оно прибыло в Клин, 10 марта — в Тверь, 11 марта — в Торжок, 12 марта — в Вышний Волочек, 13 марта — в Зимнегорск, 14 марта — в Бронницкое, 15 марта — в Новгород, 18 марта — в Ижору, а 19 марта в полдень прибыло в Петербург, где в доме “волошского” князя Кантемира царя встретил советник статс-конторы кн. Амилахвари 228. В “городах владетель от воевод был поздравляем с прибытием, коих он принимал приятно и благодарил” 229, а в Новгороде губернатор не только посетил, но и угостил царя 230.

Прибыв в Петербург, царь послал князя к канцлеру, сообщив о своем прибытии, и просил аудиенции. Со своей стороны, канцлер послал к царю секретаря Коллегии иностранных дел Бакунина и поздравил его с благополучным прибытием 231.

21 марта 1761 года царь имел первую официальную встречу с канцлером, а 25 марта канцлер пригласил царя на обед. Вслед за этим начались переговоры. Разумеется, в ходе переговоров важную роль играла [187] международная обстановка. Однако сведения, поступавшие из Грузии и Турции, противоречили друг другу.

25 марта 1761 года из Грузии, было получено письмо Ираклия от 25 декабря 1760 года, в котором сообщалось, что усилившийся сардар Пена-хан овладел Ганджой, изгнал оттуда Шаверди-хана, которому покровительствовал Ираклий. В начале декабря войска Ираклия штурмом овладели Ганджой и восстановили там Шаверди-хана; одновременно с этим Ираклию покорился и Азат-хан, которого грузинский царь отослал в Тбилиси и “приказал под крепким присмотром тамо содержать”. Кроме того, к царю Ираклию приехали также послы из Еревана с подарками и просьбой о покровительстве, в чем Ираклий дал им торжественное обещание 232. (Вышеприведенные сведения подтверждаются и вторым письмом Ираклия от 23 января 1761 года, которое было получено 21 апреля) 233.

В то же время, 20 марта 1761 года, в Петербурге получили реляцию А. Обрескова из Константинополя от 15 февраля 1761 года 234, к которой была приложена копия султанского фирмана от 20 января 1761 года чилдырскому и трапезундскому пашам 235. Чилдырскому паше Ибрагиму писали, что в связи с беспорядками на границе Персии его переводят в Карс, а новому чилдырскому паше, племяннику Ибрагима, пишут: “как по сие время персианин Азад хан с нашего императорскаго позволения в Цилдире находится, то имеете с ним поступать таким образом, как предместник ваш Ибрагим паша вас наставит, делая ему всегда те чести и учтивости, как и трехбунчужному паше, також на предложении

его не снисходить, но поступать в том по силе наших императорских повеленей” 236.

Таким образом, к 20 января 1761 года в Константинополе еще не знали (а русский резидент не знал и 15 февраля), что Азат-хан с середины декабря 1760 года находился в Тбилиси под караулом. Паше приказывают оказывать ему почести, но “на предложения его не снисходить”, т. е. не вмешиваться в персидские дела 237.

Сообщение о прибытии Теймураза в Петербург, о его встрече с канцлером и о сведениях, полученных от царя Ираклия, было послано в типографию Академии наук для напечатания в приложении к “Санкт-Петербургским ведомостям”, но члены Коллегии иностранных дел 28 марта представили Бакунину доклад о том, что сообщение Ираклия о пленении Азат-хана не соответствует действительности, как это видно из последнего сообщения Обрескова. 29 марта канцлер возвратил указанный доклад в Коллегию с резолюцией: “хотя бы обстоятельство об Азат-хане и справедливо [188] не было”, но “вся реляция основывается на полученных из Грузии ведомостях, о достоверности которых каждой разсуждать может как ему угодно” 238.

Таким образом, хотя русское правительство и ставило под сомнение сообщение Ираклия, оно все же послало в канцелярию Академии предписание напечатать сведения из Грузии (25 экз. на русском и 10 экз. на немецком языке). 30 марта оно было напечатано 239.

Нужно отметить, что сообщение Ираклия полностью соответствовало действительности, но очевидно турецкое правительство умышленно скрывало истинное положение дел, и даже спустя два месяца после пленения Азат-хана Обресков ничего об этом не знал.

В ходе переговоров это, конечно, имело значение: Теймураз с гордостью сообщал об успехах Ираклия, а русское правительство ему не верило.

После прибытия Теймураза в Петербург началась подготовка к его аудиенции у императрицы. Были составлены согласованные с царем проекты его речей во время аудиенции 240 и окончательно был уточнен церемониал приема 241. 8 апреля 1761 года грузинский царь имел аудиенцию у императрицы и членов императорской семьи; после окончания аудиенции царь послал императрице свои подарки 242.

Вскоре была опубликована официальная справка об аудиенции царя у императрицы и членов императорской семьи. 12 апреля 1761 года А. Обрескову послали рескрипт, которым сообщали, что Теймураз приехал в Петербург 19 марта со свитой из 76 человек 243, чтобы по примеру своих предков поклониться императрице. В том случае, если Порта выразит свое недовольство в связи с приездом Теймураза, резиденту дано указание возразить, что Порта ведь дает убежище по единоверию Азат-хану, но Россия против этого ничего не имеет, поскольку знает, что Порта не вмешивается в персидские дела; точно так же Турция не должна иметь никаких подозрений в связи с приездом Теймураза, поскольку Россия тоже не вмешивается в персидские дела 244.

С другой стороны, перед самым началом деловых переговоров Теймураз получил письмо Ираклия от 23 января 1761 года, которое 21 апреля было передано канцлеру.

В письме более подробно описывается история пленения Азат-хана, борьба с Пена-ханом за восстановление Шаверди-хана в Гандже, рассказывается о том, как грузинское войско и войска ганджинского хана осадили Бардави и Шушу, о заключении договора с чарцами и вступлении Ереванского ханства в покровительство Грузии (за что платят 10.000 руб.), о междоусобице в Иране — борьбе между Фатали-ханом и Керим-ханом 245. [189]

Успехи Ираклия позволяли Теймуразу поставить на обсуждение ряд важных вопросов.

28 апреля 1761 года начались деловые переговоры между канцлером Российской империи М. Воронцовым и царем Картли Теймуразом II: “В 5-м часу по полудни, будучи у канцлера, по взаимных учтивостях просил его сиятельство наедине разговор возиметь, и тако вошед в кабинет владетель подал канцлеру письменное прошение на грузинском языке, писанное на высочайшее е. и. в, имя, испрашивал, дабы его сиятельство при удобном случае е. и. в. об оном доложил” 246.

В прошении царя сперва описывается положение грузин, а потом изложены основные пункты предложения: 1) Грузию опустошают лезгины и она остро нуждается во вспомогательных войсках. С другой стороны, истощившаяся казна не позволяет нанять войска (главным образом — армян и кабардинцев) и поэтому грузинские цари просят оказать им помощь войском или же деньгами, которые будут возвращены казне, как только положение улучшится; 2) после укрепления обороны страны цари обязались с отборным грузинским войском вступить в Персию, навести там порядок И возвести на престол своего ставленника, который был бы доброжелательно настроен по отношению к России 247.

Таким образом, грузины с помощью России намеревались решить лезгинский вопрос, а также окончательно избавиться от угрозы со стороны Персии. Обстановку для решения этих задач они считали подходящей, поскольку Персия была ослаблена междоусобицей, а Турция не вмешивалась в персидские дела. По мнению государственных деятелей Грузии, такого подходящего момента для избавления страны “от давних уже лет не бывало”, ибо она была независима от двух сильных мусульманских стран. Однако решить эти задачи собственными силами они все же не могли 248.

В качестве кандидата на персидский престол русскому правительству предлагали Шахроха, который происходил “по отце от шаха Надира, а по матери от прежних шахов Сефевийской фамилии”; он хотя по “несчастливым случаем ослеплен, но от супружества молодых принцов имеет, а любовь и горячность персидскаго народа к нему и ево дому по вышедонесенным природным достоинствам, наипаче по Сефевийской фамилии вовсе не умалилось и не простыло” 249.

Ознакомившись с прошением грузинского царя, канцлер сказал: “Россия находится в тяжкой войне с прусским королем и едва ли может участие принимать в персидских замещаниях, не подвергая себя другой войне с Портою Оттоманскою, потому что подаваемая помощь (подразумевается помощь деньгами — В. М.) Грузии в тайне содержаться не может [190] и турки, сведав, получат повод вмешаться в персидские дела, отчего война между двумя империями неминуемо последует” 250. После этого канцлер спросил царя: “Можно ли надежно положиться, что персияне хотят иметь шахом своим Шах-Руха и имеет ли он сильную партию и не похотят ли они прислать к е. и. в. депутатов с прошением как о возстановлении тишины в Персии, так и об утверждении шахом онаго Шах-Руха, и сколько бы военных людей для обороны Грузии и Кахетии потребно было?” 251

В самой последовательности ответа Теймураза ясно видно стремление дать понять Воронцову, что грузины просят только оказать им материальную помощь, а в остальном Россия смело может на них положиться, как на самую влиятельную политическую силу в том краю, не нуждающуюся в чужом вмешательстве: “Ежели по высочайшей е. и. в. милости. — заявлял грузинский царь, — войско от двух до трех тысяч человек на российском иждивении, ко охранению его отечества и к обороне пограничных мест от лезгинцов, он содержать в состоянии будет, тогда свободно ему с отборным корпусом в Персию вступить для возведения на иранской престол Шах-Руха, по сему наипаче преимуществу, что он владетель (Теймураз — В. М.) в нынешнее время первенствующей персидскаго государства член обретается, владея по наследственному праву Грузией и Кахетиею, а прочие персидские ханы по продолжающимся мятежным обстоятельствам и между собою, по большей части из подлости и одним словом хищники суть” 252.

Ко всему вышесказанному царь добавил: “Народ же персидской чрез толь долгое время в пагубном житье погружаясь и от непрестанных волнений будучи утомлен, со всегдашним нетерпением желает и жаждет видеть законнаго государя” 253. Царь не сомневался в своем успехе, поскольку не преследовал корыстных целей: “Когда он владетель вошед с войском в Персию, публикациями знать даст, что вступление его не для чего инаго, но единственно ради прекращения мятежей и чтоб единодушно наследнаго преемника Шах-Руха на иранской престол возвести, то надеется, что многие партии к сему согласию, яко общей пользе присовокуплятся, буде же бы некоторые неспокойные духи возмутились, тех стараться станет силою и наказанием успокоить” 254.

Теймураз не забывал интересы России и добавлял, что если в Персии усилится другой хан и царь убедится, что “он к Российским интересам доброхотным себя оказывать станет и в том письменным образом обяжется, то донеся на перед высочайшему императорскому двору и получа дозволение, о возведении его шахом стараться будет” 255.

На вопрос М. Воронцова — сильны ли сторонники Шахроха и не пожелают ли они прислать к императрице своих представителей, [191] Теймураз ответил: “ежели угодно будет, он их прислать в состоянии находится” 256. Словом, грузинский царь дал понять, что он — первейший в том краю, и если Россия хочет, он может прислать от них депутатов.

Смелые предложения грузинского царя заставили канцлера задуматься, и он сказал: “Буде с Российской стороны к сему делу приступлено будет, то для подкрепления онаго предприятия надобно немалое число здешних во многом числе войск на границах Персии содержать и денежною казною его владетеля снабдевать” 257. Чтобы положить конец колебаниям Воронцова, царь немедленно сказал: “Он никакой публичной помощи не просит, кроме денежной казны, и тою бы всемилостивейше соизволение было чрез некоторые годы снабдевать, о чем никто сведать не может, дабы оною суммою потребное число военных людей нанимать в состоянии был”v258.

М. Воронцов спросил: “Из каких бы наций войско набрано было?” На это царь ответил: “Из грузинцев, милитинцов (имеретинцев, т. е. тех же грузин — В. М.), армян и кабардинцев” 259.

На вопрос царя как поступить с Азат-ханом, находящимся в плену в Тбилиси, канцлер ответил: “Когда он, Азад-хан добровольно в защищение владетеля отдался и буде от турков и от персиян за него вступаться не будут, то и могут его в Грузии содержать” 260. Конечно, царь этим хотел уяснить, будет ли Россия поддерживать Грузию в случае необходимости, но ответ был ясен: Россия воздерживается.

В конце переговоров царь спросил канцлера: “Коим образом выехавшие из Грузии в Россию владетели, будучи в магометанском законе и от владения над Грузиею изгнаны, здесь в России титулованием царя почтены (подразумевается Вахтанг VI 261В. М.), а си Теймураз христианския веры и будучи помазан, того титула не удостоен?” 262В данном случае дело касалось, конечно, не только самолюбия царя и пустой формальности: претенденты на картлийский престол, внуки царя Вахтанга VI, жившие в России, официально именовались царевичами, а царя Картли Теймураза II именовали “владетелем”. В глазах грузинских князей это означало, что русское правительство не признает Теймураза царем Картли, и давало повод для всевозможных кривотолков.

Канцлер ответил, что “в прежнее время ошибкою переводчиков, выехавшие из Грузии владетели царями имяновались, а его светлость себе за унижение принять не может, потому что прежние ошибки ныне примером служить не могут... К тому ж здесь не без известно, что персияне грузинских владетелей вали, то есть владетель называют” 263. [192] Несмотря на такой ответ, настойчивые требования царя заставили канцлера обещать, что он доложит обо всем императрице 264.

30 апреля 1760 года канцлер доложил императрице о переговорах с царем Теймуразом, представил ей перевод письма Теймураза от 28 апреля и запись переговоров канцлера с царем, как об этом свидетельствуют приписки на этих документах 265. Однако документы возвращены в Коллегию в тот же день без какой бы то ни было резолюции.

Русское правительство не спешило с ответом Теймуразу и только 27 декабря 1761 года был представлен доклад новому императору Петру III, где говорится “об отпуске грузинскаго владетеля в отечество его, о чем он неоднократно уже просил266.

Как видим, с 28 апреля 1761 года по 27 декабря Теймураз II неоднократно просил русское правительство отпустить его на родину, но в течение 8 месяцев его просьбы оставались без ответа, поскольку не было принято никакого решения. Очевидно, русское правительство не хотело отпустить царя ни с чем и ожидало улучшения обстановки.

Характерно, однако, что и Теймураз не беспокоит русское правительство по-прежнему (как это имело место во время задержки царя в Кизляре и Астрахани), а ограничивается тем, что передает русскому правительству новые сведения, полученные из Грузии (во всяком случае, среди архивных материалов нет докладов царя). Так, например, 20 июня 1761 года Теймураз передал правительству письмо царя Ираклия от 26 апреля 1761 года и сардара Реваза Орбелиани. Эти документы свидетельствуют о том, что положение Ираклия по-прежнему прочно: грузинские войска взяли г. Бардави и передали его дружественному Шаверди-хану, а Шушинскую крепость держали под осадой совместно с войсками Фатали-хана. Хотя Фатали-хан требовал выдать ему Азат-хана, но вопрос был урегулирован мирным путем и Азат-хана по-прежнему держали в Тбилиси. С другой стороны, Фатали-хан и Керим-хан враждовали друг с другом 267.

Таковы по существу сведения, сообщенные Теймуразом русскому правительству за 8 месяцев. Вряд ли он ограничился бы этим, не имея устного обещания со стороны канцлера.

Итак, русское правительство и Теймураз ждали изменения обстановки. Однако обстановка, сложившаяся летом 1761 года, не давала возможности принять какое-либо решение. 27 апреля 1761 года была получена реляция Обрескова от 17 марта, в которой сказано, что 20 февраля к прусскому эмиссару приехал курьер, сообщивший ему, что правительство разрешает заключить договор с Турцией о дружбе и торговле на любых условиях, угодных для турок 268. В реляции же от 7 апреля, [193] которая была получена 5 мая, А. Обресков сообщил, что 22 марта верховный визирь официально принял прусского эмиссара и они заключили договор о дружбе и коммерции, срок ратификации которого — 4 месяца. Министры союзных держав решили ответить молчанием, поскольку протест остался бы без успеха. Чтобы сорвать, ратификацию, нужны, во-первых, активные действия союзных войск против Пруссии, а во-вторых, взятка, с каковой целью Обресков просит прислать ему 10.000 червонцев 269.

Здесь не место подробно останавливаться на всех докладах А. Обрескова за апрель-июнь 1761 года; отметим только, что А. Обресков отвергал возможность оказания со стороны турок помощи Грузии против лезгин, о чем русское правительство было уведомлено из Астрахани, а об отношении турецкого правительства к Азат-хану и вмешательства в персидские дела Обресков писал, что нет оснований “Порту подозревать, чтоб она помышляла в персидские дела вмешиваться и нынешним их несогласием возпользоваться к приобретению какой провинции и города” 270.

Что же касается полученного из Грузии сообщения об Азат-хане, то А. Обресков писал, что, очевидно, его судьба здесь неизвестна, “а коли ведома, то уважения ея малодостойным быть почитает” 271. Конечно, турки об этом знали, но умышленно скрывали от общественности.

4 августа 1761 г. русское правительство получило реляцию Обрескова от 2 июля 1761 года, в которой сказано, что 15 июня прусским эмиссаром Рексеном получена ратификация, договор же оказался более значительным, чем это до сих пор предполагалось: 1 — 8 пункты вообще не связаны с торговлей, а имеют военный характер 272. В реляции от 1 августа 1761 года, которая была получена в Петербурге 29 августа, Обресков писал, что бывший прусский эмиссар сейчас находится в ранге полномочного посла, и 16 июля верховный визирь устроил ему аудиенцию. В деньгах, о которых просил резидент, надобность уже отпала 273. Надо сказать, что А. Обресков не преувеличивал значения договора, потому что, хотя Турция имела затруднения в Египте и Сирии 274, приложение указанной реляции свидетельствовало о военных мероприятиях в Трапезунде и Арзруме 275; о военной подготовке Турции на восточной границе свидетельствовала также реляция Обрескова от 2 сентября 1761 г., полученная в Петербурге 4 октября 276.

В условиях войны с прусским королем в интересах России было не допустить заключения прусско-турецкого военного союза и вмешательства Турции в персидские дела. Русская дипломатия своей осторожной политикой обеспечила выполнение обеих задач, но именно эта осторожность мешала дать какой-либо ответ грузинскому царю. [194]

Единственной надеждой для Теймураза оставалось окончание войны с Пруссией. С падением Берлина (сентябрь 1760 г.) появилась уверенность в скором окончании войны; русское командование планировало на 1761 год большие операции. Однако планы России противоречили интересам Австрии, ввиду чего в 1761 году была осуществлена лишь Кольбергская операция, успех которой 5 декабря 1761 г. все-таки открыл бы России путь для решительных операций по направлению Штеттин — Берлин 277. Положение Пруссии осложнилось и тем, что Англия, добившись успеха в борьбе с Францией, прекратила субсидии прусскому королю: “Пруссия, — по признанию Фридриха II, — лежала в агонии, ожидая последнего обряда” 278. Можно было надеяться, что с 1762 года у России появится возможность для действий на Востоке, но после неожиданной смерти Елизаветы Петровны, последовавшей 25 декабря 1761 года, и восшествия на престол Петра III, поклонника Фридриха II, эти надежды рухнули.

27 декабря 1761 года, спустя два дня после смерти Елизаветы, новому императору представили доклад, в котором говорится “об отпуске грузинскаго владетеля в отечество его, о чем он неоднократно уже просил”. Авторы доклада, зная о планах Петра III по отношению к Пруссии, считают достаточным “учинение ему (грузинскому царю — В. М.) обнадеживания о высочайшей е. и. в. протекции, как к нему самому, так сыну и народу его” 279.

Хотя новый император не затянул рассмотрение этого вопроса, Теймураз все же не дождался решения дела.

§ 5. Смерть Теймураза II и возвращение посольства на родину

8 января 1762 года в 6 часов пополудни скончался Теймураз II 280, царь Картли, выдающийся государственный деятель и поэт 281.

В тот же день к императору явился секретарь Коллегии иностранных дел П. Бакунин и сообщил ему о смерти грузинского царя. Император приказал “свиту владетелеву отпустить, как можно скорее в Грузию, с пристойными всем чиновным и прочим людям награждениями и подарками к сыну его, принцу Ираклию” 282. Государственному советнику Волкову [195] было поручено подготовить проект доклада для представления Конференции по грузинскому вопросу 283.

12 января 1762 года Конференция при Высочайшем дворе приняла решение, в котором сказано:

“1. Оставшуюся после умершаго здесь грузинскаго владетеля Теймураза свиту отправить в их отечество, а при сем отпуске зделать обнадеживание сыну сего владетеля принцу Ираклию о высочайшей е. и. в. протекции к нему и к народу его и в знак того послать к нему соболей, парчей, бархатов, галунов золотых, серебренных и разных шелковых матерей на 5.000 р.; да деньгами 5.000 р.; приняв соболи и протчее из кабинета, а деньги от Сената, и отправить все то с помянутою свитою.

2. Что принадлежит до удовольствия помянутой свиты всем потребным при ея отправлении, чтоб поступлено было в том по примеру прежних сему подобных грузинских приездов, а по разсмотрению Коллегии, так чтоб при том крайняя экономия и бережливость наблюдаема, и ни одного рубля напрасно потеряно не было, да и сверх того понеже самаго владетеля теперь нет, то и протчие издержки как в кормовых, так и проезжих деньгах и одним словом во всем где можно крайне умерить, что все на попечение Коллегии поручено с присовокуплением, что Сенату повелено по требованию Коллегии всякое в сем случае вспоможение зделать” 284.

19 января в Коллегии иностранных дел был получен Указ императора от 12 января 1762 года, который дословно повторил 1 и 2 пункты вышеприведенного решения Конференции 285.

Итак, посольство возвращалось в Грузию с одними только обещаниями, а предложения грузинских царей остались без ответа.

Интересно, что в материалах фонда сношений России с Грузией, рядом с докладом от 27 декабря 1761 года (об отправлении грузинского посольства на родину), лежит приказ Петра III от 12 января, которым генералу Чернышеву, командующему русскими войсками, действующими против Фридриха II, повелевается отделиться от австрийцев и со своим корпусом вернуться в Польшу к г. Познань 286. Как известно, это было началом нового курса Петра III — “резкого поворота” во внешней политике России 287.

Нельзя считать случайным, что этот указ Чернышеву оказался в грузинском деле, как и то, что 12 января 1762 года от имени императора Петра III были даны два указа (об отправлении грузинского посольства на родину и об отделении корпуса Чернышева от союзников). Ответ грузинскому посольству находился в прямой зависимости от войны с Пруссией: старое правительство (Елизаветы Петровны) задерживало [196] грузинское посольство в Петербурге до 25 декабря 1761 г. в надежде, что прусская война скоро окончится победой России и грузинским царям дадут окончательный ответ; новое же правительство (Петра III) решило взять курс на затягивание войны в Европе, и поэтому уже спустя два дня после смерти Елизаветы (27 декабря) императору был представлен доклад об отпуске грузинского посольства на родину, который почти без изменения был утвержден Конференцией 12 января 1762 г.

Решение Конференции от 12 января 1762 года, кроме вышеотмеченных двух пунктов, содержало еще 6 конкретных вопросов, связанных с возвращением посольства, которые требовали конкретного ответа. Наибольшего интереса заслуживает первый вопрос: “Каким образом препроводить вышеозначенныя Ираклию пожалованныя подарки, также и обнадеживание ему о высочайшей е. и. в. протекции подано быть имеет, то есть чрез грамату ли от е. и. в. или же письмо от его сиятельства канцлера, ибо при приезде сюда покойнаго грузинского владетеля от Ираклия к е. и. в. блаженныя памяти государыне Елизавет Петровне письма в присылке не было” 288.

13 января 1762 года Коллегия иностранных дел получила решение Конференции и сразу же приступила к практическому разрешению вопроса. 14 января от пристава князя Амилахвари был затребован список членов посольства с указанием их чинов, а также сведения о нужном транспорте 289. По получении ответа 290, 21 января канцлер утвердил список подарков (например, руставскому епископу дали 300 р., четырем первейшим князьям — по 200 рублей каждому и т. д. 291).

21 января 1762 года Е. Амилахвари передал правительству прошение грузинских князей от 17 января, в котором выражалась надежда, что русское правительство уплатит долги Теймураза, без чего ни их самих, ни тело покойного за границу не пропустят. Кроме того, они требовали 400 туманов для проезда через Осетию 292.

23 января был представлен список кредиторов царя с указанием суммы (Давиду Назарову — 3.940 р., Сергею Иванову — 2.000 р., княгине Бараташвили — 580 р. и т. д.; всего 12.447 р. 35 коп.) 293. 24 января Е. Амилахвари получил отказ русского правительства уплатить долги Теймураза. При отказе правительство исходило из заявления самого Теймураза о том, что он может ехать в Россию на собственном иждивении. Несмотря на это, правительство не отказывалось от расходов по содержанию посольства, но требование уплатить долги царя считало безосновательным. Что касается 400 туманов для проезда посольства через Осетию, то и это требование правительство сочло излишним, [197] порекомендовав грузинам сообщить из Кизляра Ираклию, чтобы он прислал отряд для сопровождения 294.

Указом от 25 января 1762 года посольству было определено дорожных и “кормовых” денег 400 рублей в месяц, которые выдали за 3 месяца вперед 295. 28 января из кабинета императора было сообщено в Коллегию иностранных дел о подарках, выделенных для царя Ираклия (с указанием общей стоимости — 5.026 р. 63 3/4 коп) со списком 296. Следует отметить, что 31 января 1762 года был составлен новый реестр подарков, предназначенный для самого Ираклия; в нем в отличие от прежних списков не указана стоимость вещей, а в заглавии Ираклий назван царем.

Как было отмечено выше, в решении Конференции от 12 января 1761 года не было определено в какой форме послать ответ Ираклию, но в конце января и этот вопрос был решен: 31 января канцлер сам написал Ираклию письмо, в котором выражал свое соболезнование по случаю смерти отца. Император Петр III, — писал канцлер, — “повелел мне обнадежить вас высочайшего его величества к вам и к народу вашему протекциею и особливою императорскою милостью, во знак которой по высочайшему е. и. в. соизволению, посылается при сем к вашей светлости жалованья его величества денег пять тысяч рублев, да соболей, парчей, бархатов, галунов золотых, серебренных и разных шелковых материй, а по скольку чего мерою и весом, тому прилагается при сем же роспись. И тако поздравляя вашу светлость с сею высочайшею е. и. в. к вам милостию и монаршеским благоволением, уверяю о всегдашнем моем к вашей особе почтении” 297. В конце письма канцлер писал, что ожидает ответа через прапорщика Мангова, а в приписке указал, что одновременно с этим письмом высылает царю золотые часы, украшенные бриллиантами, которые были заказаны канцлером для Теймураза и на которых грузинскими буквами выведено его имя 298.

Интересно, что в отпуске письма (подлинник был послан Ираклию) в тексте Везде перечеркнуто слово “принц” и сверху приписано “царь”, а в конце приписано: “Светлейшему царю грузинскому и кахетинскому Ираклию” 299.

Как видим, если ранее М. Воронцов отказывался титуловать главу грузинского государства царем, то теперь он пошел в этом отношении на известную уступку, которую, вместе с подарками и обещаниями, можно считать своеобразной компенсацией за отказ от основных предложений грузинских царей. Небезынтересно и то, что вышеуказанные документы (вопреки желаниям потомков Вахтанга VI) явились первым официальным признанием Ираклия царем объединенных Картли и Кахети.

2 февраля 1762 года для сопровождения грузинского посольства из [198] Петербурга до Астрахани был назначен прапорщик Чуфаров 300. В полученной им инструкции, помимо общих наставлений, был указан маршрут: из Петербурга через Москву и Казань — сухим путем, а из Казани до Астрахани по вскрытии льда — речным 301.

Были направлены также указы в Москву, Казань и Астрахань с требованием подготовиться для принятия и сопровождения посольства. Из этих документов особого внимания заслуживает посланный в Астрахань Указ от 5 февраля 1762 года, в котором, помимо указаний по разным техническим вопросам, губернатору сообщают, что грузинское посольство из Астрахани будет сопровождать прапорщик Мангов и “сим случаем пользуясь, имеет астраханская губернская канцелярия тому прапорщику Мангову секретно препоручить, чтоб он в проезд свой в Грузию и обратно оттуду, а паче в бытность свою тамо употребил всевозможное старание о тамошних, тако ж в Персии на границе турецкой произхождениях обстоятельно разведать...” 302 Мангов должен также уточнить “каким образом Ираклием принято будет отправляемое к нему е. и. в. жалованье” 303.

Накануне отъезда посольства, 18 февраля 1762 года, грузинские князья через Чуфарова просили правительство разрешить им для езды за границу (из Кизляра до Грузии) на собственные деньги купить лошадей, для самозащиты от лезгин и турок — ружья, сабли и ножи, а также сукно и холст для подарков при проезде от Кизляра до Грузии, и разрешить вывезти эти товары из России 304. Эта просьба была удовлетворена, и 7 марта 1762 года был послан соответствующий указ кизлярскому коменданту Ступишину 305.

18 (или 20) февраля 1762 года грузинское посольство выехало из Петербурга 306 и 26 февраля прибыло в Москву 307. Посольство выехало из Петербурга не в полном составе. По собственному желанию (мотивируя свое решение сложным положением Грузии) в России остался жить архиепископ Руставский и Марткобский Иоанн 308. Князь Г. Цицишвили был оставлен в Петербурге для уплаты долгов царя и присоединился к своим соотечественникам в Казани 309.

В Москве посольство находилось с 26 февраля по 4 марта; оно остановилось в доме каптенармуса Михаила Дударова (за Москвой-рекой). 19 марта посольство прибыло в Казань, где в ожидании вскрытия льда оставалось до 26 апреля 310. [199]

Узнав еще в Москве, что им предстоит ехать через Казань и задержаться там до вскрытия льда, грузины 3 марта 1762 года обратились с просьбой в Московскую контору Коллегии иностранных дел: “Здесь уже уведомлены, что тракт нам предписан до Казани, оттуда ж велено следовать до Астрахани водою, куды не прежде самого летняго жаркаго времени доехать можно, которое время уже для переходу степей, до Кизляра лежащих, и гор Кавказских, совсем неудобное, как в разсуждении мертваго тела, так и протчих препятствующих обстоятельствах; того ради государственной Коллегии иностранных дел конторы просим указом е. и. в. дать нам..., если требовать будем, дозволения о погребении тела его светлости покойного владетеля (?) нашего в Астрахани, где погребен и покойной грузинской царь Вахтанг Леонович” 311.

Прощение грузинских князей из Московской конторы было переслано в Коллегию иностранных дел, откуда 11 марта 1762 года были посланы соответствующие предписания в Москву, Казань и Астрахань. Вопрос был решен положительно с одной лишь оговоркой: грузины обязаны были послать курьера на родину и согласовать этот вопрос с царем Ираклием. Однако грузинские князья 31 марта в Казани заявили Чуфарову, что берут на себя всю ответственность и категорически отказались посылать в Грузию курьера 312.

В свете вышеизложенного становится понятным, как далеко от истины то, что пишут в справочной литературе по Астрахани: “Теймураз II умер в 1760 г. в Петербурге во время переговоров с правительством России. Тело покойного везли в Грузию, но ее территорию захватили турки, и Теймураза похоронили в Астрахани” 313.

К началу 1762 года картина политической жизни Восточной Грузии была такова: в декабре 1760 года Ираклий II, как было отмечено выше, разбив Пена-хана, вновь возвел на престол Шах-Верди-хана и Тем самым восстановил свои права сюзерена на Ганджинское ханство; кроме того, оказав помощь Еревану, он восстановил свои права и на Ереванское ханство. Вместе с тем претендент на персидский престол — известный полководец Азат-хан был покорен Ираклием и находился в Тбилиси (под арестом); в Персии продолжалась междоусобица, а Турция, опасаясь осложнения отношений с Россией, не вмешивалась открыто в персидские дела (подразумевается: и в дела Восточной Грузии и Восточного Закавказья). Создавшаяся обстановка давала возможность Ираклию II смело претендовать на первенство в Закавказье, о чем хорошо были осведомлены в России еще в 1761 г. В начале 1762 г. астраханскому губернатору, а через губернатора — русскому правительству были сообщены новые сведения о Грузии, а именно, в декабре 1761 года Ираклий II послал в Россию с письмами Абрамова, который 22 января 1762 года в канцелярии кизлярского коменданта показывал: “В бытность мою в Грузии слышно было, что в Персии два хана имеют междоусобие, яко то Фет-Али-хан, [200] жительствующий в городе Урюме, вознамеряется, собрав войско, итти к городу Карабагу для раззорения начальствующего во оном Пена хана с подвластными ево людми, а за что у них ссора, того я не знаю... о собрании войск и о персидских (кроме вышеписаннаго Фет-Али ханского намерения) и других обращениях я ни от кого слышеть не мог и сам не видал, но едино в Грузии более опасность от лезгинцов, которые по часту собранными партиями воровски подбегая деревни разоряют и людей пленят, от которых неприятелей в Грузии предосторожность приемлется. Владелец Ираклий ныне находиться в городе Тефлизе и при нем собранного войска по благополучности время нет, а которой в прошлом 1760-м году грузинским владетелем Ираклием призванной в Грузию, и явившейся в подозрении в призыве к нападению на оную лезгинцов, авганской Азад хан с войском ево и до ныне сам он хан в Тефлизе под караулом, а военные люди ево содержутся ж по разным в Грузии местам и о выручке его хана никто не старается” 314.

Эти последние сведения, полученные из Грузии, послал в Коллегию иностранных дел астраханский губернатор В. Неронов 28 февраля 1762 года 315.

14 мая 1762 года В. Неронов послал в Коллегию доклад 316, к которому были приложены рапорт кизлярского коменданта Ступишина от 30 апреля 1762 года 317 и письмо ахалцихского паши к Шамхалу от февраля месяца 1762 года 318. Ахалцихский паша писал Шамхалу, что он желает возобновить старую дружбу, существовавшую еще между их предшественниками “и дружескими усердными писаниями к вам свою усердность оказывать”, для чего “прошу вас и со своей стороны приятно возобновить же как на предь сего с покойными братьями дружбу имели и ко мне прислать от себя посланца”. В письме сказано: “Ныне мы подлинно известились, что тефлиской Теймураз хан поехал в город Москву к Российскому государю с принесением жалобы о причиняемых его подвластным от дагестанского народа обидах и испрошения войска, для освобождения подвластного своего тефлискаго народа от рук дагестанского народа, и я в размышлении состою, как сие дело произойдет и о сем ваши протчие люди известны ль или нет, ибо они состоят магометанскому закону и народу неприятельми о котором деле вы известны ль от московской стороны, как Теймураз тамо обращается и какие у них разсуждения имеют и не имеют ли намерение, чтоб к вашей стороне приступить или нет, и если то будет и когда оне вашим протчим людям нечаянно не причинят ли какую обиду или нет, и тако прошу о сем известии меня уведомить” 319. [201]

В том же письме указано, что доставивший его посланец Абдул Джелиль сообщит устно о некоторых подробностях 320.

Приведенные материалы свидетельствуют о давних связях ахалцихского паши с лезгинскими предводителями и о намерении нового паши восстановить эти связи для совместной борьбы против Грузии. Однако из этих же материалов видно, что в 50 — 60-х годах Турция, опасаясь вызвать недовольство России, официально не вмешивается в дела Восточной Грузии и Персии, но ставленник султана, ахалцихский паша, поддерживает связь с лезгинскими предводителями. Можно предполагать также, что стремление ахалцихского паши, спустя почти два года после отправления грузинского посольства из Тбилиси, уточнить итоги русско-грузинских переговоров вызвано прямым приказанием султана, но этот вопрос еще требует специального изучения.

* * *

26 апреля 1762 года грузинское посольство выехало из Казани 321 и 26 мая прибыло в Астрахань в составе 55 человек (часть людей осталась в Петербурге, в Москве и других городах), а 27 мая тело покойного царя перевезли в Кафедральный собор 322, где 4 июня царь Теймураз “по отправлении литургии с отпевом по обыкновению с подобающею по церковному чиноположению честию, при нем губернаторе и протчих штап и обер офицерах и при множестве народа погребен с звоном” 323.

Надгробные памятники грузинских царей не сохранились, а справочная литература, как видим, не лишена недостатков. Несмотря на то, что многие материалы Астраханского собора не сохранились, в областном архиве нами было обнаружено его описание от 1763 года, в котором сказано: “У передних столбов пред образами три лампады медные, в том числе одна побольше; в переди ономже столпов к средине паникадило медное небольшое; Над гробом царя грузинского Вахтанга образ богоматери Иверския с превечным младенцем, четырехлистовой венец и вокруг оклад уской прорезной сканком сребро золоченной с финифтью, в деревянном футляре за стеклом. На гробе оногож царя грузинскаго покров бархатной красной, на нем крест почти чрез всю оной осьмиконечной с подножием и вокруг всего в два ряда обложено позументом золотым травнетимя(?) гладким подпушен кустиею полосатою подложен китайскою лазоревою. Над гробом грузинского царя Теймураза Николаевича образ знамения пресвятыя борогодицы, венец и поля гладкия сребренныя. На гробе онаго царя покров бархатной лазоревой, [202] крест таков же как и выше описан осмиконечной с подножием и кругом всего в два ряда обложен часом сребренным подпущен кустиею полосатою подложен китайскою зеленою. Кругом зеленаго сукна по краям в два ряда оправлен бляхами сребренными подложен кожею на которой поставляется шандал большой сребреной. Купель медная луженая гладкая с двери кольцами большая приложена в церковь бывшим губернатором Татищевым” 324.

В описании Астраханского кафедрального собора, составленном в 1880 году, указано, что в нижнем храме покоятся астраханские епископы и “два державные, царя Иверии (Грузии): Вахтанг и Теймураз” 325, а ниже говорится следующее: “Прежде над гробом святителей были надгробные памятники, но в 1801 году, для распространения нижняго собора, по изволению архиепископа Платона, бывшия надгробия сломаны, а вместо их над могилою каждого святителя вырезаны на стенах имена и время кончины их. Здесь же покоится прах: митрополитов — Пахомия, Никифора; архиепископов — Антония, Тихона, Гая 326, Павла, Виталия, Стефана, Афанасия и епископа Иллариона... Кроме помянутых святителей, в северозападному углу нижняго собора погребены грузинские архипастыри: Иосиф, архиепископ Самобельский(?) и Роман, Митрополит Сампаврийский(?) и Горский. Над ним нет никакой надписи...

Над телами грузинских царей Вахтанга Леоновича и Теймураза Николаевича также были памятники, покрытые один красным бархатом, а другой лазоревым бархатом. И эти памятники в вышеозначенном году были разобраны, а из покровов: первый в 1792 году похищен, а второй употреблен на различные вещи. Царь Вахтанг погребен от южной стороны около правого передняго столпа; на памятнике была на медной доске (неизвестно когда утраченной) надпись русскими буквами: “От колена Иессеева и ветви Давидова, колена Соломонова, родился в мире 1675 г. сентябре 15 дня, грузинского государства 6-ой царь Вахтанг. Вселился в сей гроб 1737 года, марта 26 дня, за престол и за венец. Ныне се зримя, благословения прошу”. Надпись сия сохранилась в книге между списков соборных актов. Царь Теймураз погребен от северной стороны у левого передняго столпа. Из дел соборного архива видно, что царь Теймураз преставился 28 декабря 1761 года, привезен в Астрахань в 1762 году и погребен в мае, месяце того же года. Надгробная надпись на грузинском языке: “Теймураз Николаевич, наследный царь грузинский, кахетинской и карталинской, прибывший в С-Петербург в 1761 году, на поклонение Ея Императорскаго Величеству монархине Всероссийской”. Но сей надписи в делах Консистории собора не видно” 327. [203]

Несмотря на ряд неточностей (как уже было отмечено, Теймураз скончался не в декабре 1761 года, а 8 января 1762 года, был погребен не в мае, а 4 июня), вышеприведенное описание содержит ценные сведения об известных деятелях Грузии XVIII века Пахомии, Гае, Вахтанге VI и Теймуразе II 328.

5 июня 1762 года губернская канцелярия приказала прапорщику Мангову подготовить отъезд грузинского посольства. Вскоре были наняты 50 подвод, и 20 июня посольство выехало из Астрахани 329. Сопровождающему посольство прапорщику Д. Мангову было вручено письмо губернатора В. Неронова к царю Ираклию от 13 июня 1761 года. В письме высказано соболезнование по поводу смерти отца; после этого губернатор рассказывает о внимании, оказанном посольству, о том, как император обнадеживал Грузию, о пожалованных деньгах и подарках 330, хотя губернатору, конечно, было известно, что деньги и большая часть подарков ушли на покрытие долгов царя Теймураза в Москве и Петербурге 331.

28 июня грузинское посольство прибыло в Кизляр, где грузины купили на дорогу 70 лошадей, 50 ружей, 76 сабель. Кизлярский комендант до Осетии дал 30 татарских подвод, для сопровождения выделил 20 человек казаков и 22 июля посольство (65 человек) выехало из Кизляра 332. В Осетии был нанят отряд осетин (100 человек) для сопровождения, к этому времени к посольству присоединился и кабардинский владетель Батока с отрядом из 400 человек, ехавший к Ираклию, чтобы лично выразить соболезнование по поводу смерти отца. 20 августа 1762 года посольство вернулось в Тбилиси 333.

§ 6. Ираклий II и итоги посольства

Д. Мангову, как видели выше, было поручено не столько сопровождать посольство, сколько собрать разные сведения и уточнить, как расценит Ираклий II результаты посольства. 21 августа Ираклию были переданы письма канцлера М. Воронцова, астраханского губернатора В. Неронова и кизлярского коменданта Ступишина. Царь в беседе с Манговым отметил, что он от своих слышал, “яко он (император — В. М.) от владения Российской империи да и государственной канцлер отменены” 334. Потом царю передали “посланные в презент при письме государственнаго канцлера золотые карманные часы, на кои он долго весьма с отменным видом и с великою неприязнию смотрел и ничего не говоря и нимало их в руки свои не приемля, сказал бывшему в свите грузинскому князю Шио [204] Тушиеву, повелевая взять и отнесть в казеной покой, а ему Мангову приказал итти во отведенную ему в городе в армянском селении квартиру” 335.

Ознакомившись с письмами, Ираклий вызвал Д. Мангова и спросил о присланных императором подарках. Мангов ответил: “с ним никаких подарков и денег послано не было, а требовали б они у бывшаго при грузинском владетеле сардара князя Александр Цицианова, однако ими ни денег, ни посланных в презент вещей ничего не привезено, а объявлено царевичю якобы ис того часть заплачена за владетеля долгов, а протчие употреблены на его погребение. В таком случае вся оная свите принята им царевичем (Ираклием — В. М.) весьма не ласково и имеет на нее ненависть, кроме одного сердара Цицианова, котораго по свойству приемлет от других со отменностию” 336.

Далее Мангов сообщает, что “как сам царевич (Ираклий — В. М.), так и бывшие в свите князья и тамошные придворные, все явно говорили о пребывании в России покойнаго владетеля Теймураза великое неудовольствие” 337. Придворный слуга Ираклия армянин Мелик-ага сказал Мангову, что “он (Мангов — В. М.) приехал к ним только с одною бумашкою, негодуя, что царь умер у вас и казна де наша пропала, а мы от вас ничего не получили” 338.

Мангов заметил, что распространяли слухи в народе “якобы с ним владетелем Теймуразом отпущено было казны сто тысяч рублев и что им было надобно пользы, от России никакой получить не могли и для чего де со стороны Российской горским татарам воспрещение не учинят”339.

У Ираклия были и другие причины для неудовольствия: во-первых, присланный (из Астрахани) курьер “Пата Хатов разгласил при дворе, что когда он Теймураз заболел, тогда из свиты его князь Егор Цицианов, Шио Тушиев, Заал Авалиев, Султан Бектабегов еще с князем Амилахоровым имея согласие учиня неведомо какой медикамент представили ему Теймуразу принять, и хотя де он принимать не желал, чувствуя в нем горесть, однако по совету их уверен от того пользою, выпил и ослабев от сего живот свой скончал, за что грузинской царевич и все придворные пребывают в великой злобе...” 340, во-вторых, по его же Пааты уведомлению, “будто по смерти владетеля тело его и вся свита высланы из Санктпетербурга в ночное время поневоле бесчестно и отправлены были на промедлительных подводах...” 341; в-третьих, русское правительство подослало к посольству разведчика О. Туманова, а в Грузию с целью разведки отправило Д. Мангова. “В одно время, — писал Д. Мангов, — оной Мелик пришед к нему прапорщику (Мангову — В. М.) в квартиру говорил, что он об нем слушал от грузинцов, яко он прислан из России шпионом” 342. [205]

Д. Мангов чувствовал, что в Грузии ему оставаться дольше нельзя и просил царя отпустить его, но царь под разными предлогами медлил, а тем временем Д. Мангову “никакой ласковости против прежнего оказываемо ... не было и поступано во всем огорчительно и на пропитание производим был один сухой хлеб с крайним недостатком” 343. Кроме того, грузины, узнав о деятельности Мангова, “приходя многократно в квартиру, чинили ему прапорщику немалое ругательство и задоры, покушаясь драться, что он принужден сносить с немалой досадностью... и другие делали всякие озлобления и поношения Российской стороне” 344.

Наконец Д. Мангов выпросил у царя ответные письма. В разных пакетах ему были вручены письма на имя канцлера М. Воронцова, астраханского губернатора, кизлярского коменданта, гребенского войскового атамана И. Иванова и др., а также “дано было на дорожной росход пять рублев, но после на другой день чрез присланного своего придворнаго человека же письма и деньги от него отобрал и отдал для отвозу вышеписанному бывшему курьеру Паате Хатову, которой отправлен в Россию к называющемуся армянским принцом Осипу Эмину” 345. Но чтобы Мангову не возвращаться в Россию с пустыми руками, Ираклий 3 декабря 1762 года дал расписку в получение из России четырех писем, “на которые письма впредь от нас (Ираклия — В. М.) ответы писаны будут, а ему прапорщику при нынешних числах позволение от нас дано, чтоб ехать обратно, а по сие время по приказу нашему находился здесь” 346.

Возможно, этот шаг со стороны Ираклия и был не в меру резким, но царь, несомненно, хотел дать знать русскому правительству, что ему все известно, и требовал к себе уважения. С другой стороны, пребывание грузинского посольства в России вызвало подозрение у соседей Грузии, и поскольку посольство не привело к желаемым результатам и нельзя было надеяться на помощь со стороны России в ближайшее время, для успокоения соседей царю следовало принять “вид недовольного”. Видимо, этим и объясняется такое отношение Ираклия к Мангову и русскому правительству.

5 декабря 1762 года Мангову было разрешено выехать из Тбилиси. В пути он догнал Паату Хатова и вместе с ним 6 января 1763 года прибыл в Кизляр, а 23 января — в Астрахань. Что же касается писем Ираклия, то грузинский курьер передал их кизлярскому коменданту ген. Ступишину, но местонахождение писем неизвестно.

Обеспокоенный докладом Д. Мангова астраханский губернатор 18 февраля 1763 года докладывал русскому правительству: “Грузинской царевич Ираклий о пребывании в России покойнаго отца его Теймураза показывает великое неудовольствие и неблагодарность, произнося на российскую сторону в некотором нарекание” 347. [206]

Несмотря на то, что за Манговым следили, он все-таки собрал ценные материалы о внутреннем и внешнеполитическом положении Грузии. Эти материалы свидетельствуют о том, что Ираклий II и в 1762 году сохранял свое первенство в Восточном Закавказье, и о том, что Ираклий, учитывая итоги посольства, перестроил свою внешнюю политику в соответствии с обстановкой. Не случайно, что царь сразу же принял “вид недовольного” Россией и начал преследовать Мангова. Это нужно было для нормализации отношений с персидскими ханами и с Турцией. Однако это не означало, что Ираклий вообще отвернулся от России. Царь понимал, что пока Россия поддерживает нормальные отношения с Турцией, она не станет вмешиваться в кавказские дела, но в 1769 году, узнав о начале русско-турецкой войны, Ираклий сразу предложил России свой союз. Таким образом, он оставался непоколебимым сторонником русской ориентации на всем протяжении своего многолетнего царствования.

Глава IV

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИЗ ИСТОРИИ ГРУЗИНСКИХ КОЛОНИЙ В РОССИИ (КОНЦА 50-х — НАЧАЛА 60-х ГГ. XVIII ВЕКА)

История грузинских колоний в России пока еще изучена недостаточно. Работа В. Татишвили “Грузины в Москве” является скорее популярным очерком, составленным на основании известных материалов, чем историческим исследованием. К тому же указанная работа посвящена одной только московской колонии, и то до начала XVIII века. Таким образом, самый интересный период, наиболее богатый фактами и событиями, а именно — XVIII столетие — в книге не рассматривается 348. Как известно, в XVIII веке грузинские колонии возникли в Кизляре, Астрахани, Петербурге, а также в ряде городов и сел Украины. Все они, несмотря на работу, проделанную литературоведами, требуют специального изучения. В частности, пока еще не изучены такие вопросы, как, например, масштабы и характер колонизации грузин, отношения грузинских колоний к родине и к политике Ираклия и Теймураза, отношения русского правительства к той части грузинской колонии, которая боролась за картлийский престол и т. д.

Здесь будут затронуты лишь некоторые вопросы, причем только в рамках исследуемого периода.

Наблюдения над материалами русских архивов дают основание полагать, что колонизация грузин в России, которая после эмиграции Вахтанга VI (с 1724 года) приняла широкие масштабы, с конца 40-х годов сокращается, а в 50-х — 60-х годах, когда положение в Картли и Кахети улучшилось, наблюдается обратный процесс: часть колонистов даже вернулась, а в Россию переселились лишь некоторые князья, недовольные [206] политикой Ираклия и Теймураза; так, в 1759 — 63 годах в Россию переселились царевич Александр Иессеевич Багратиони, князь Андроникашвили и др., тогда как назад вернулось большое число грузин, представителей разных социальных слоев.

Александр Иессеевич Багратиони (брат католикоса Антония I, дед полководца Петра (Багратиона), как он сам пишет, родился в Иране. Там его омусульманили, а христианство он принял уже взрослым, после возвращения на родину. После изгнания Антония I из Грузии он подвергался притеснениям. Поэтому Александр со старшим сыном оставил родину и в мае 1759 года просил русское правительство принять его на службу 349.

Русское правительство, по аналогии с прежними подобными примерами 350, 14 декабря 1760 года приняло решение определить Александра Иессеевича в Астраханский или Кизлярский гарнизон, а его сына — в кадетский корпус 351; 20 января 1761 года вопрос этот был пересмотрен, поскольку Александр просил, по незнанию русского языка, перевести его из гарнизонного штата в грузинский или армянский эскадрон, что и было удовлетворено 352.

Как известно, причиной изгнания Антония I из Грузии является принятие им католичества, но Александр Иессеевич пишет: “...Брат ево Александров нынешней Володимерской архиепископ (Антоний I — В. М.) в бытность еще его в Грузии стал тех владетелей от чинимаго ими разорения по должности своей увещевать и воздерживать, то они ево отлуча от пастырского престола изгнали, а по отлучении онаго и его Александра стали утеснять и делать всякие обиды, стараясь как бы нибудь из Грузии выжить на прежнее жилище в Персию, что он Александр видя, у них владетелей и выпросился и оставя в Грузии жену, двух сыновей и трех дочерей, принял смелость выехать с одним шестнадцатилетним сыном Фомою в Россию, под покровительство е. и. в. для благочестия и спасения себя от погибели душевной и телесной” 353.

Пребывание в Грузии сына картлийского царя Иессея Александра, конечно, не могло быть желательным для кахетинских Багратионов (Теймураза и Ираклия). Как известно, впоследствии картлийские князья сплотились против Ираклия вокруг пасынка Вахтанга VI Пааты. Конечно, Александр скорее мог стать центром притяжения и желательным кандидатом на престол для противников Ираклия. Не удивительно, что Ираклий и Теймураз могли относиться с подозрением к родному брату Александра Антонию I. Характерно, что вскоре после эмиграции Александра с семьей в Россию, Ираклий в 1763 году вернул Антония I. Таким образом, не только смерть Теймураза II, но и эмиграция Александра должны [208] были сыграть определенную роль в деле возвращения Антония I в Грузию, однако этот вопрос требует специального изучения.

Следует отметить, что в 60-х годах в Россию уехал также князь Андроникашвили, наказанный за свой поступок 354.

В этот период в Россию уехали и другие князья (Давид Павлович Бараташвили, Димитрий Орбелиани), но они скоро вернулись на родину 355.

Материалы Астраханского архива свидетельствуют о том, что в конце 50-х и начале 60-х годов XVIII века из России на родину вернулось больше грузин, чем уезжало из Грузии в Россию.

Как известно, русское правительство в XVIII веке было заинтересовано в пополнении грузинских колоний, поставлявших контингент для гусарских эскадронов, поэтому оно могло бы создавать препятствия для возвращения на родину грузинских пленных, бежавших из Крыма в Россию. Документы, однако, рисуют иную картину: русское правительство не только не препятствовало, а наоборот, способствовало возвращению грузин на родину, обеспечивая их транспортом и пропитанием. Как явствует из документов, часть которых печатается в приложении к данной книге, грузины, уведенные из Картли и Кахети в плен лезгинами и проданные в Крым, обычно бежали в Киев, в Полтаву и другие пограничные города, где им выдавали паспорта и через Москву и Астрахань отправляли в Грузию. Так, в 1760 г. в Киев прибыли бежавшие из Крыма грузины: Петр Иванов (Иванишвили? Иванидзе?), Сергей Иванов(?), Давид Сеназов (Санадзе?) и Петр Николаев (?), которые с выданным в Киеве паспортом отправились в Москву, а оттуда в 1762 г. возвратились на родину 356.

29 апреля 1762 г. в Астрахани был получен приказ из Московской конторы Коллегии иностранных дел, который гласил: “Сего 1762-го года марта 11-го и 18-го чисел Коллегии иностранных дел в канторе явились грузинцы с данными пашпортом ис полтавской гарнизонной канцелярии Томас Мурьянов, родом из грузинского города Тифлиса и тифлисскаго уезда вотчины бывшаго при покойном грузинском царевиче Бакаре Вахтанговиче секретарем, грузинского князя Мелхиседека Авелича деревни Арадеи, и из оной деревни взят в полон лезгинцами и оными продан в Крым крымским татарам и был в полону два года и оттуда бежал и пришед в Полтаву и взяв из тамошней канцлярии пашпорт, с которым пришел сюда в Москву и в прошлом 1761-м году июля 10-го дня с тем пашпортом Коллегии иностранных дел в канторе явился, только и до ныне по оному за болезнию ево о даче ему для проходу до Астрахани пашпорта хождения не имел; да из Киевской губернской канцелярии пашпортом явилися грузинцы: Христофор Сулхаков, Иван Сергеев, Зураб, Лугарсаф, а допросом показали родом грузинска го города Тифлиса Сулханов — грузинскаго дворянина сердаря крестьянин и взят в полон лезгинцами и ими продан нагайским татарам, [209] оттуда бежал; Сергеев — грузинского дворянина Шимшери крестьянин взят в полон лезгинцами и ими продан Черкасским татарам...” 357

В 60-х годах XVIII века интересы грузинских пленных, по возможности, защищают русская дипломатия и правительство России. Так, в начале 1762 года пленные грузины бежали из Крыма в Кизляр. Хозяин Мустафа Лимон Су Оглу лично поехал в Кизляр, но не получил от начальства удовлетворения и поэтому через крымского хана обратился с просьбой к турецкому правительству. Последнее, 23 июля 1762 года, потребовало от А. Обрескова соответствующего распоряжения русского правительства. В августе 1762 года по совету А. Обрескова Коллегия иностранных дел послала указ кизлярскому коменданту ген. Ступишину: “... можете и вы помянутому кефинскому жителю, буде бы он сам в Кизляр приехал, или присланному от него поверенному якобы от себя 358 притом дать знать, что когда по трактату между обеими высокими империями настоящему, положено, и беглецов одной стороны не выдавать и з другой ежели они тамошней закон примут, вы тем меньше можете выдать убежавших от него грузинцев, яко природных християн, которыя в ваше место прибежище возимели” 359.

Подобных примеров можно было привести немало, и все они явствуют, что Россия была страной, где пленные грузины находили убежище и получали помощь для возвращения на родину; 360 это составляет одну из самых ярких страниц истории русско-грузинских отношений второй половины XVIII века.

Грузинские колонии в России поддерживали постоянную связь с родиной: родственники переписывались и ездили навещать друг друга из России на родину и из Грузии в Россию. Следует отметить, однако, что иногда под предлогом “свидания с родственниками” засылали разведчиков. Так, например, приехавший в Грузию для свидания с родственниками кн. О. Туманов в течение двух лет (1754 — 1756 гг.) собирал разведывательные сведения для России 361, а Теймураз II в сентябре 1760 года “по собственной просьбе”, для “свидания с родственниками”, послал в Полтаву из Кизляра Т. Туркестанишвили 362, который был потом вынужден заявить, что из Кизляра “послал меня означенный царь в город Полтаву к князю Туркестанишвили и в другие города с нужнейшими письмами” 363. Связи с колонистами имели немалое значение для Ираклия и Теймураза.

Грузинских колонистов, по их отношению к родине, условно можно разделить на три группы: первая группа, которой руководил царевич [210] Александр Бакарович Багратиони, боролась за картлийский престол и враждебно относилась к Ираклию и Теймуразу. Эта группа была сравнительно малочисленной, ибо она не пользовалась поддержкой со стороны русского двора. Вторая группа, составлявшая большинство грузинских колонистов, получив земли и крепостных в России, окончательно связала свою судьбу с Россией, не думала о возвращении на родину и поэтому не вмешивалась в борьбу за картлийский престол (вероятно, немалую роль сыграла в этом позиция России) и была лояльна по отношению к Теймуразу и Ираклию. Некоторые из этой группы даже стали агентами России и вели разведывательную работу (О. Туманов). Третья группа, патриотически настроенная, мечтала о возвращении на родину, поддерживала близкие отношения с Ираклием и Теймуразом (из их числа Ираклий и Теймураз приобретали своих агентов — разведчиков; мы не знаем их имен, но читатель, ознакомившийся с материалами разведки Теймураза и Ираклия, может судить об их деятельности) 364.

Такая дифференциация грузинских колонистов была обусловлена тем, что в 50 — 60-х годах XVIII века Россия, занятая событиями в Западной Европе, не вмешивалась в кавказские дела, чтобы не дать Турции повода для вмешательства и сохранить спокойствие в этом краю. Поэтому Россия не только не поддерживала претендентов на картлийский престол, но и не разрешала им возвратиться на родину, фактически помогая тем самым Ираклию и Теймуразу.

Что же касается Ираклия и Теймураза, то они поддерживали тесные связи с патриотической частью грузинских колонистов, через них собирали необходимую информацию, с их помощью ослабляли позиции претендентов на престол. Кроме того, Теймураз и Ираклий с большой осторожностью относились к семье Вахтанга, ссылаясь на свое родство с ней. Часть потомков Вахтанга VI понимала, что Теймураз и Ираклий крепко держали Картли в своих руках, а русское правительство не намеревалось вмешиваться в дела Картли. Они понимали, что им нечего и мечтать о возвращении на родину, примирились со своей судьбой и встретили Теймураза в Москве как родственника.

Только Александр Бакарович и некоторые сочувствовавшие ему князья не сумели трезво оценить реальную обстановку и продолжали враждовать с Ираклием.

Наконец, Ираклий и Теймураз прекрасно разбирались в русской политике и поэтому не случайно, что Александру Иессеевичу разрешили ехать в Россию.