БУТКОВ П. Г.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ НОВОЙ ИСТОРИИ КАВКАЗА

С 1722 ПО 1803 ГОД

П. Г. БУТКОВА

ЧАСТЬ II.

ГЛАВА 69.

Доселе границы земель российских в стороне Кавказа удерживались в прежних древних пределах; но теперь, 1762 года, при императоре Петре III, вместе с миром заключенным у России с Пруссиею, воспоследовало распространение селений российских у Кавказа, вверх по реке Тереку; помышляемо даже было и возобновление крепости на Сулаке. Оные селения предположено населить из живущих в Кавказских горах Азиятцов: Осетинцов, Кистов, Кабардинцов и других тамошних народов, обращающихся в христианство ¹, также Армян и Грузин. Предусматривали из сего заведения ту пользу, что чем больше кизлярский край будет обитаем и жителями умножен, тем больше все варвары усмирены быть могут; что между тем не подадутся ли способы начать пользоваться неоднократно примеченным в горах тамошних изобилием дорогих металлов, и что сверх того и от тамошнего плодородия также некоторой пользы ожидать можно ². [2]

Кажется, главнейший к сему повод подали некоторые владельцы Малой Кабарды.

Еще до 1750 года некоторые причины возбудили во владельцах Большой Кабарды неудовольствия на сей участок собственного своего отечества. Хотя та и другая Кабарды всегда имели родственную связь, пользовались одинаким правом, учрежденным предками их, и ограждались от взаимных охлаждений постановлением, долго нерушимо соблюдаемым, что если кто, с которой либо из двух сторон, в преступлении уличен будет, взять с того пеню в пользу обиженного девятерицею. Но когда владельцы Большой Кабарды увидели ослабление владельцов Меньшой Кабарды, т. е. когда роды сих последних сделались малолюдны, начали делать разные притязания по праву сильнейших, отнимали у них целые селения подвластных и расстраивая должную подчиненность подвластных к владельцам, готовили им опасность и совершенно лишить их господства, тем паче, что Малая Кабарда, вмещая в себе знатнейшую часть древнейших жителей сей земли, гораздо кротче в своих нравах и меньше мужественна в подвигах воинских.

Сии обстоятельства и междоусобия Большой Кабарды, в которых Малая не желала принимать участия, родили в 1751 году мысль в владельцах ее обоих родов Таусултанова и Килесханова Коргоке Канчокине, Гирее Маметове и Исламе Ханове переселиться с подвластными своими в соседство Брагунов, противоположно гребенской Червленной станице. Они просили о том российское правительство, обещаясь, живучи там, служить подобно охоченским кизлярским Татарам. Позволение дано; однако, они неизвестно почему не переселились.

В 1755 году они паки приносили жалобы российскому правительству на Большую Кабарду, чрез владельца Батока Таусултанова, который на тот конец был в Санктпетербурге; и хотя предпринято учинить разбирательство, однако и оное не обеспечило их спокойствия. [3]

Наконец, сии жалобы повторены чрез вышепомянутого владельца Коргоку Кончокина, когда он находился при высочайшем дворе, для поклонения императору Петру III.

Едва дело о заведении селений по Тереку преднамерено было начать, оный Коргока, в Санктпетербурге, тотчас изъявил желание поселиться в оных с частию своих подвластных (до 40 дворов), и обещал уговаривать к тому же Осетинцов, Кистов и других кавказских народов. В доказательство же искренности намерения своего, принял в Петербурге святое крещение, в коем наречен Андреем Ивановым, чему потом последовали жена его и дети. Он пожалован в подполковники, с немалым жалованьем; позволено ему писаться князем ³ Черкаским-Кончокиным, и дана ему золотая, трем же узденям с ним бывшим, по серебреной медали.

Сему князю Черкаскому-Канчокину предоставлено было сделать начало поселению, где похочет, в урочищах Моздоке, Мекени, или в других местах по реке Тереку, ниже впадения в оную справа реки Курпы, которой устье верстах в 18 выше Моздока. Оставлено на волю Канчокина, чтоб к поселению его выбрано было место удобное для заведения потом тут крепости, которая по размножению селения и построена быть может. Дело же заведения там селения и учреждения на первый случай форпоста возложено на подполковника Гака.

Князь Черкаский-Канчокин избрал на основание селения урочище Моздок, лежащее на левом берегу Терека под 62°42' долготы и 43°43' широты ⁴.

В 1763 году учрежден и устроен здесь форпост (военное укрепление), построены из казны два дома, один для [4] князя Канчокина, другой для подполковника Гака; сооружена деревянная церковь, на которую отпущено было 3 т. рублей, с определением жалованья священнику и дьячку; от двора отпущено на начальную ризницу несколько старого платья из гардероба, а потом пожалованы еще три ризницы, книги, колокола и прочие нужные вещи.

Для пресечения набегов с кубанской стороны учреждены в 1763 г. две воинские заставы: одна по Куме реке, в урочище Ангетеф, противоположно Кизляру, другая при пресной воде, от Колпичьего озера в 150 верстах ⁵.

В 1764 г. учреждена в Моздоке таможня, с правилами, как собирать пошлину; определен лекарь, кондуктор; а в 1765 г. моздокское селение стало быть укрепляемо пространнее обыкновенных форпостов, руками солдат, составлявших охранное войско, с платою по плакату; при чем, для защищения новокрещеных народов, находилась здесь 1766 г. драгунская команда и 1 т. Калмык.

Для склонения Кавказцов к переходу в Моздок, сочинена подполковником Гаком, обще с кизлярским комендантом и с астраханским губернатором Бекетовым инструкция и форма привилегии, какая для тамошних мест потребна: какие дать вольности выходящим на поселение народам. В пользу их учреждено, между прочим, снабжать новопоселившихся семенами разных родов жит, и хлебом на пропитание, заимообразно; для чего все то и доставлено из Астрахани на казенный счет. [5]

На вспоможение выходящим из гор на поселение назначена 9 июля 1765 года сумма в 250 руб., которая всегда потом на сей предмет отпускалась ⁶.

Между тем, с крайнею осторожностию и неприметным образом уговариваемы на переход, к поселению в Моздоке, Осетинцы, сколько чрез грузинского архимандрита Пахомия, начальника осетинской коммиссии, а больше чрез князя Канчокина ⁷. Равномерно призываны владельцы Малой Кабарды и другие народы. Выехавшим давано было денежное награждение; велено принимать в Моздоке желающих из горцов в российскую службу, во вновь учреждаемую из них команду, и таковым давать жалованье. Позволено также переселяться из Кизляра в Моздок Армянам и прочим римско-католического исповедания. Однако в 1768 и 1769 годах повелено: выходящих впредь в Моздок кабардинских и горских холопей, если между тем оные не будут определены в службу, а хозяева их туда же выйдут для житья, оставлять в их ведомстве; не принимать в Моздок природных Черкес, и не крестить оных, выключая однако христиан природных, и тех, кои будучи признаваемы добрыми людьми, похотят бескорыстно креститься. [6]

В 1767 году моздокским поселенцам пашенные, сенокосные и огородные места всем размежеваны по нациям, и, для домовой их потребности, в лесе, во всех сторонах, особливые засеки отведены. Солдатам не воспрещено у них работать по найму, в свободное время, и велено давать поселенцам, для отъезда в разные места, билеты; судиться им между собою по их обыкновению; в пресечение происходящего у них воровства, при наблюдаемой с их стороны, особливо в ночное время, предосторожности, содержать в пристойных местах караул. В лучшее приласкание к выходу других, сверх покупаемых ими в Кизляре на домашние потребности малоценных товаров: холста, пестреди, сит, решет и прочего, положить в отпуск к ним из Кизляра, и от них в вывоз, всяких незапретительных по указам товаров, беспошлинно, и о поступании с ними против данной вольности с ласковостию; в 1772 году повелено пошлин с товаров моздокских поселенцев не брать, и таможни и объездчиков не определять.

В 1770 году переведено в моздокскую крепость из Астрахани один гарнизонный баталион; доставлено из ближайших мест артиллерии 40 орудий с служителями; переселено с Дону в Моздок 100 семей Донских оказочных Казаков, для употребления их к оной артиллерии вместо канониров; дано положение учрежденной в Моздоке, набираемой из горцов, казачьей команде в 214 человек, и Моздок назван городом.

К занятию пространства земли между Моздоком и гребенской Червленной станицы, около 100 верст, переселено сюда из учрежденного 1734 года Волгского казачьего войска 517 семей, которые, составя пятисотный казачий полк, под названием Моздокского, населил ….. станиц ⁸. [7]

Весь сей пост подчинен кизлярскому коменданту.

В то же время, к открытию металлических пород в Кизляре, прислано из казанского горного начальства, при главном заводском служителе, маркшейдере Степане Винявине, 36 человек с инструментом, но что ими учинено, не известно ⁹; в том же 1770 году отправился в Кавказские горы и в другие горские места доктор Антон Гюльденштедт со свитою, по предметам естествоиспытания, и снабжен от кизлярского коменданта рекомендациею к владельцам, и толмачами ¹⁰.

О местах лежащих выше Моздока, при учреждении оного было наблюдаемо, чтоб там не делано было никаких наших укреплений. [8]

ГЛАВА 70.

Строение Моздока происходило не без затруднений. Правительство российское почитало, что оное место есть вне земель кабардинских, находившихся по белградскому договору в бариере; но Кабардинцы присваивали оное себе ¹⁰.

Порта делала тайные подсылки к осмотру заводимых при Моздоке укреплений. Она, как и крымский хан, старалась делу сему препятствовать, и ведена была о том, чрез министров, переписка, с утверждением с российской стороны неоспоримого на сие место права.

Владельцы Большой Кабарды тотчас встревожены были заведением Моздока, по беспредельной ревности своей к независимости и далеко относимым подозрениям; но больше, по открывшейся легкой удобности освобождаться природным их людям и невольникам от рабства в сие близкое от Кабарды селение, где они, с принятием христианства, приобретали вольность и пользовались многими выгодами, вообще для поселенцов моздокских в начале установленными; ибо, хотя сии люди и прежде приемлемы были в Кизляр, но туда, по отдаленности, не многие из Кабарды убегали, почему и огорчение владельцов за невыдачу не было сильное.

По сему, Кабардинцы еще 1764 года отправили ко двору российскому, в депутации, владельца Жанбулатова рода Кайтука Кайсынова и лучшего из узденей Шабаз-Гирея Куденетова, которые оба находились в Кизляре аманатами 1735 года. Они вошли ко двору с представлением о [9] происшедшем им утеснении от построения Моздока. Они, в просьбе своей присваивали сие место потому, что в окольностях оного пользовались лесом и держали свой скот ¹¹.

На это им ответствовано, что тем одним право их не доказывается, поелику по допущению российскому они занимали паствами не токмо многие места по реке Куме, не в близком от них расстоянии протекающей; но подгоняли нередко скот свой и под самые гребенские казачьи городки, издавна заведенные, с которыми и моздокское селение лежит на одной стороне Терека и гораздо ниже их, но кабардинских жилищ и пашней, имеющих положение на другой стороне оной реки, отнюдь не стесняет; и следовательно, ни земля моздокская им не принадлежит, ни утеснения им нет никакого от оного селения.

Сухость ¹² сего ответа российское правительство желало сколько можно удобрить ¹³. Поелику прежде сего бывало, при особливых случаях, и при обратном отпуске находившихся в Петербурге, в приезде, кабардинских владельцов с делами до всего общества их касавшимися, отправлять в Кабарду и ко всем владельцам в награждение и в знак императорской милости подарки сукнами и деньгами; почему и при отпуске в том же 1764 году владельца Кайтуки Кайсынова послано в Кабарду 3 т. рублей, с тем, чтоб оные в собрании отданы были явно всем кабардинским владельцам, (якобы) в награждение за поиск, учиненный совместно с российскими войсками, некоторыми из них, против Чеченцов, бывших в мятежности 1757 и 1758 года, и в надежде, [10] что владельцы кабардинские, видя продолжение к себе монаршей милости, все сомнения оставят и успокоятся.

Тогда же, 1765 года, сделано постановление, чтоб Кабардинцы и Кумыки, как при продаже собственных произведений и скота, так и при покупке товаров в Кизляре, пошлин совсем не платили, а платеж оных в обоих случаях возложен на жителей кизлярских (т. е. на продавцов и покупщиков).

Излияние толиких милостей малое в Кабардинцах произвело впечатление. Отказ о Моздоке совершенно раздражил их до того, что они и присланных к ним денег не приняли, и побудил их совсем отпасть от российской стороны.

Происки ханов крымских к тому содействовали. Ибо крымские ханы всегда желали привлечь Кабардинцов в свои виды, чтоб иметь на своей стороне такой народ, способом которого могла бы их сила и власть в Кавказских горах распространена быть; а главнейше, усиливающееся магометанство в Кабардинцах учинило их разномысленными и многих из владельцов сим ханам преданными. Притом Кабардинцы узнав, что на всякое в рассуждение их предприятие нужно обоих дворов соглашение, и что безопасность их и целость меньше от их собственной заботы зависеть долженствует, нежели от взаимного примечания держав, договор об них заключивших, в великую пришли высокомерность. Таким образом, коль скоро заведено в Моздоке селение, так скоро почти всеми кабардинскими владельцами без изъятия и овладел разврат ¹⁴.

Сии чувства питали они тем сильнее, что надеялись посредством хана крымского успеть в уничтожении селения моздокского; ибо об оном, как с Портою, так и с крымским ханом, многие были от двора нашего переписки в 1763 [11] и 1764 г., чрез резидента нашего в Константинополе Обрезкова и консула в Крыму Никифорова. Хан крымский действуя в них внушениями своими, старался в сие время наипаче преклонить их к своим видам.

Чтоб сколько ни есть утишить сие воспламенение, с российской стороны наблюдено удерживаться по возможности от частых в Кабарду посылок, и довольствоваться теми о обстоятельствах их сведениями, которые могут подать приезжающие оттуда, и преданный России уздень Шабаз-Гирей Куденетов, который будучи в 1764 году в Петербурге, дал присягу уведомить скромнейшим образом о всех происшествиях в Кабардах. Ему определено тогда было в жалованье 120 рублей. Он во всю жизнь свою наблюдал верную привязанность к России; зная российский язык, много служил для пользы дел ее, и в чине маиора умер 1800 года.

Не взирая на то, в кабардинских владельцах умножались колеблемость и разврат, особливо, как в 1765 году моздокское селение стало быть укрепляемо пространнее обыкновенных форпостов и воздвигнута первая церковь ¹⁵.

Внушениями их (и хана) Кубанцы вознамерились напасть на кизлярскую крепость и забрать кочующих при Кизляре и в калмыцких улусах Нагайцов, которые сами просили о том Закубанцов. В следствие чего кубанские мурзы Сокур (т. е. кривой) Аджи Расламбек Карамурзин, Малого Нагая, и Кашкабаль, в июне 1765 года осадили Кизляр с 4 т. человек, держали его в осаде полтора месяца и наконец приступили было к штурму, однако отражены с великою [12] потерею; а зачинщики, из кизлярских Нагаев, наказаны. Тогда Сокур-Аджи отогнал у астраханских юртовых Татар все то множество лошадей, кое паслось на Куме, и остались только овцы и рогатый скот ¹⁶.

Злодейства сии повторены бы были, тем паче, что в заведении Моздока не только Крымцы, но и Турки брали подозрение, старались оному препятствовать и подсылали к Моздоку тайных соглядатаев; резиденты же российские, в том и другом месте находящиеся, должны были доказывать неоспоримое право России на сие место, однако оные злодейства предварены усилением кизлярского края Калмыками и Казаками Донскими и Волгскими, из коих Калмыки особенно взирали на поведение Кабардинцов, без всякого однако начинания военных действий, прикрывая между тем возводимое укрепление Моздока ¹⁷. [13]

Войско же донское получило тогда особое повеление, иметь наблюдение за движениями и сборищами кабардинскими.

И так, Кабардинцы не успевая в намерении своем к уничтожению Моздока, занимавшем их 1764, 1765, и 1766 года, в 1767 году воспоследовало вообще всего народа их отлучение с древних жилищ в вершины реки Кумы, в близость к кубанским народам, и здесь Кабардинцы вошли уже в явное с Кубанцами сообщение и участвовали в подбегах их к российским селениям.

Да и часть Малой Кабарды принадлежащая владельцам Таусултановым подвигнулась к горам; поелику и Малая Кабарда много терпела от моздокского селения, сколько потерею рабов, не меньше, что древние данники ее осетинские поколения Куртат и Доргобуш ¹⁸ и кистинское Ингуш, видя, что их принимают в Моздоке с распростертыми руками, не токмо отказали им в даче податей, а еще начали производить к ним воровские подбеги.

При таком положении вещей открылась в 1768 году между Россиею и Портою война ¹⁹.

ГЛАВА 71.

Российский двор с сожалением получил донесение кизлярского коменданта от 5 августа 1774 года, о приключившейся смерти задержанному усмием Эмир-Эмзе, [14] каракайтакским владельцом, санктпетербургской Академии Наук профессору и академику Гмелину ²⁰.

Еще 1770 года сей Гмелин в первое путешествие свое в Персию, видев того усмия в Дербенте, у Фетали-Хана, описывал его обманщиком, корыстолюбцем, к России не чистосердечным, грабителем путешествующих ²¹; не смотря на то, возвращаясь из второго путешествия своего из Персии, могши с удобностию возвратиться из Персии морем, со всем предварительным сведением о своевольстве усмия, осмелился однако ехать чрез его владения ²².

И так, когда профессор Гмелин без всякой опасности к усмию прибыл и даже надеялся еще найти у него пособие в изысканиях своих в пользу наук, предмет его путешествий, в собственном жилище усмия задержан и объявлена ему неволя, в нарушение права гощения и странноприимства за свято почитаемого горскими народами, и должного к высочайшему двору уважения; ибо Гмелин под высочайшим покровительством путешествовал.

Усми не имел никакой причины быть в неудовольствии на российскую сторону; но предлог к сему злодейскому поступку усми поставил единственно то, что эндерийские кумыкские владельцы приняли и удержали у себя бежавших из усмиева владения некоторых Жидов и терекеицейских Татар, о чем еще 1752 и 1753 года получено было требование усмия. Но как ему самому было известно, что кумыкские владельцы хотя и почитаются в российском подданстве, однако во внутренних своих распоряжениях всю свободность имеют; и мог он сам непосредственно с ними разобраться судебным по их обыкновению порядком; а он, получа таковый ответ, отозвался на оный кизлярскому коменданту, что если нет [15] намерения принудить Кумыков к удовлетворению требования его, то бы заплачено ему было 30 т. рублей.

Среди таковых сношений, Гмелин томясь в неволе, преждевременно в том же году, в плене, скончался и погребен в усмиевых владениях, в гамринском магале, при деревне Киаге (?). Усми отпустил всех бывших при Гмелине людей, но отобрал у них вещи их, и удержал все без изъятия вещи принадлежавшие Гмелину ²³.

Генерал-порутчику Медему дан высочайший указ 5 сентября 1774 года, чтоб он ко всем соседним усмию [16] сильнейшим дагестанским и ширванским владельцам отписал, с жалобою о поступке усмия с Гмелиным и с пристойностию склонил их, чтоб они употребили добрые средства к вразумлению сего упрямца и грубияна, привели бы его к раскаянию в его непристойном и дерзком поступке и к исторжению из рук его всех без изъятия вещей Гмелина и его свиты.

Но притом повелено Медему, что поелику усми по справедливости заслуживает наказания за свою продерзость, то если он, Медем, имеет досуг от Кабардинцов и Кубанцов, и найдет себя в состоянии сделать на усмия воинский поиск, который бы восстановил во всех горских жителях почтительное к нашей стороне мнение, сие ему предоставляется; но ежели бы настояли в том непреодолимые препятствия, то скрывая оные в тайне, сделать покуда одни оказательства и наружные приготовления, не устрашат ли оные усмия, и не приведут ли его к прошению у Медема прощения, с обещанием впредь воздержаться от всяких противных покушений, чем на первый раз и можно будет удовольствоваться. Между тем, пока не будет известно, в каком расположении мыслей останется усми, дотоле надобно от всяких мимо его жилища посылок по делам нарочных удержаться; а ежели, по заведенному издавна обыкновению, посылать в Персию нарочных для разведывания, то в сие употреблять предпочтительно служилых кизлярских Татар, которые, как магометане, с меньшею опасностию в тамошнем краю странствовать могут. Да и купечество до того времени сухопутно из Кизляра в Персию не отпускать, кроме тех из магометан, которые на свой страх такую поездку предпримут; а кумыкских владельцов подвигнуть разделаться с усмием в его претензиях судебным, по их обыкновению, порядком, дабы изъят был от усмия всякий повод к будущим злодействам, особливо ежели вышеозначенные меры останутся недействительны к его усмирению. [17]

ГЛАВА 72.

В то время состояние дел в Дагестане и Ширване было следующее:

Мерсел-Хан аварский, непримиримый враг Фетали-Хану кубинскому и дербентскому за казнь дербентского Ильяс-Бека, хотел нанести мщение свое не только Фетали-Хану, но и верному союзнику его шамхалу Муртазалию, и на сей конец, соединенно с джангутейским (Джангу-Тавлу) Али-Салтаном, угрожал в 1774 году шамхалу, а шамхал искал тогда чтоб ему воспособили против угрожающих ему неприятелей кумыцкие владельцы с их людьми, не смотря, что они в 1773 году имели некоторое несогласие с шамхалом за земли, присваиваемые ими по левой стороне Сулака ²⁴.

Но от российского правительства как теперь, так и всегда прежде, запрещено было Кумыкам присоединяться к шамхалу, аварскому хану, равно как к Фетали-Хану и прочим; а предприятие Мерсел-Хана против шамхала осталось без действия.

Но Мерсел-Хан вслед за тем обратился к Ширвану, чтоб там нанести Фетали-Хану досады. Он внял бежавшему от Фетали-Хана брату бывшего шамахийского хана, ослепленному Агасу, державшемуся в местечке Еловле; соединился с шекийским Гуссеин-Ханом, и отправились к старой Шамахе, где тогда Фетали-Хан находился. Они победили его и прогнали. Но скоро потом шекийский хан поссорился с Агасом и с войсками своими отступил; а Фетали-Хан, набрав поспешно до 20 т. войск, явился паки под Шамахою, разбил Мерсела и самого его в сражении лишил жизни. Агас бежал опять в местечко свое Еловле; а Фетали-Хан остался владетелем Шамахи. [18]

Мерсел-Хану наследовал сын его Омар-Хан, коего просто называли Ума-Ханом.

В то же время усми Эмир-Эмзе паки покусился отторгнуть Дербент из рук Фетали-Хана. Он, наруша мир и согласясь с табассаранскими владельцами, родственником своим Рюстем-Беком (кади), Мурза-Беком, Магомет-Беком и Магмут-Беком, пришел скрытно их владениями, и впал в ханство кубинское, тогда как Фетали-Хан, ничего не ведая, находился в Дербенте, т. е. в тылу усмия. Когда же намерение усмиево обнаружилось и Фетали-Хан, выступя из Дербента с войсками и переправясь чрез Самур, находился уже вблизи деревни Худат, где тогда усми был расположен, то получил от него письмо, изъясняющее вину его, усмия, против Фетали-Хана, и просьбу забыть ее и позволить ему свободное возвращение в свои владения. Фетали-Хан во всем удовлетворил усмия и допустил войска усмия возвращаться свободно, мимо своего лагеря, в свою землю, как чиновники Феталихановы присоветовали ему, сколь нужно не упускать тогдашнего удобного случая наказать вероломство усмия, взяли 1 т. человек и преследовали усмия. Сей, отражая их, разбил и гнал до Феталиханова лагеря, с таким стремлением, что все Феталихановы войски в оном оставшиеся, испугавшись разбежались, и сам Фетали-Хан, с малым только числом, ушел в Сальяны.

Усми, пользуясь сим временем, вступил в Кубу и, соединясь с Магомет (или Бамат) Ханом казыкумыкским, сурхаевым сыном, поручил ему Кубу, как соседнюю провинции казыкумыкской Кюре; тогда же присовокупились к союзу усмия аварский Омар-Хан ²⁵, кровный враг Феталиханов, родственник омаров джангутейский Али-Салтан, и некто Магомет-Тышсыз. Они, согласясь, разделили [19] Феталиханово достояние, и оставались в его владении только Дербент, Сальян и Муган; а Кубы, Кулагана, Ширвана и всех принадлежащих к ним уездов, по самую Куру, лишили, и некоторые из оных мест сами владели, а прочее досталось во владение другим.

По сем усми пошел с войсками к овладению Дербентом, что было в июне или июле 1774 года; но войска дербентские предводимые Аджи-Беком, отцем Хидир-Бека, который учрежден был наибом Дербента 1796 года, выступя на встречу усмию, удачно его прогнали и принудили возвратиться в кубинское ханство, куда он прибыв, расположился в мускюрском магале.

Между тем, Фетали-Хан скрытно прошел из Сальян, чрез Баку, по берегу моря, с малою свитою, в Дербент.

Усми приступил к Дербенту, осадил его, и продолжал осаду 9 месяцев, с южной стороны, утомляя его великим голодом, и тогда же опустошил не только дербентские окольности, но и собственные его земледельцы разорены были. Дербент близок уже был, чтоб покориться. Фетали-Хан отправил в Кизляр, для донесения российскому двору, нарочного, с подробным о приключившемся с ним изъяснением, и просил защищения и помощи.

В сих то обстоятельствах, генерал-порутчик де Медем нанес усмию то наказание, которого он за Гмелина был достоин. Вероятно прочие способы к усмирению усмия были недействительны, и некоторая тишина в Кабарде и на Кубани позволила ему предпринять сей поиск.

ГЛАВА 73.

Генерал-порутчик де Медем в поиск на усмия взял с собою легкую полевую команду ²⁶, присланную из [20] Астрахани: 1 т. Калмык, Моздокский казачий полк и еще 200 Казаков, присланных из Астрахани. Весь сей деташамент, по некоторым известиям, состоял не более как из 2800 человек, чаятельно одних регулярных.

Для охранения кизлярской линии поставлено близ Шадринской и Червленной станиц 2500 Калмык, 100 Трухменцов из кизлярских кочевых Татар, и драгунская астраханская калмыцкая рота.

За деташаментом де Медема тягости везли аульные кизлярские Татары, за установленную заплату.

Де Медем предпринял поход в начале марта 1775 года. Следуя чрез жилища Кумыков, деташамент располагался по квартирам в кумыцких жилищах. Когда он приблизился к владениям шамхала, сей владелец и бойнакский со всеми людьми своими к нему присоединились, яко усерднейшие Фетали-Хану, и он, вступая во владения усмия, расположился лагерем при надыршаховом окопе, называемом Иран-Хараб, или гибель Персии.

Усми оставя осаду Дербента, уже готового ему покориться, вышел на сопротивление Медему; но имея войск не более 4 т., поелику не мог согласить союзников действовать против Русских, был наичувствительнейше поражен; все силы его разбиты и разогнаны, чем сугубо и исполнено уже намерение двора.

В сие время бедствующий Фетали-Хан вошел в пересылку и сообщение с Медемом, и предложил ему занять Дербент, приняв его в покровительство России.

Медем долженствовал окончить свою экспедицию единственно поражением усмия; но по усердию к службе убедился не пропустить никаких авантажей, на пути его представших, ко мнимой им пользе России, и таким образом, превзойдя меру данного ему поручения, принял предложение Фетали-Хана, с тем, чтоб и по отбытии его оставить в Дербенте некоторый воинский отряд, для стражи сего места. [21]

Тогда же, в рассуждении сих обстоятельств, возжелали российского покровительства шамхал тарковский и брат его Бамат, начальник бойнакский, и от последнего, в мае, взят в аманаты и отправлен в Кизляр сын его Шабаз-Гирей с двумя узденями.

Таким образом, де Медем с корпусом своим отправился в Дербент и занял его. Фетали-Хан встретил его за 12 верст и поднес ему ключи Дербента, яко избавителю его от бедствий.

Сии ключи Фетали-Хан отправил к российскому двору с дербентским наибом Мурза-Беком, при листе на высочайшее имя. Содержание этой бумаги состояло в том, что он, Фетали-Хан, издревле будучи предан России, по подзывам Порты отказался в минувшую войну действовать против России; а теперь, будучи восстановлен силою ее войск, отдает в дар императрице город Дербент, и все владения свои, только, чтоб он, по примеру как крымский хан и царь грузинский, оставлен был, в делах касающихся до управления владений, свободным, спокойным и в владении полномочным; а генералу Медему повелеть, чтоб он находящихся еще в здешнем краю неприятелей его наказал; также Ширван со всеми принадлежащими к нему уездами, по самую Куру, от них отобрав, по прежнему возвратить ему, Фетали-Хану.

Между тем, де Медем склонясь к видам Фетали-Хана, обратил еще оружие российское, кроме усмия, и на прочих неприятелей Фетали-Хана, владельцов табассаранских, хотя они противниками России не являлись, и о том кади давал знать Медему, но под предлогом производства поисков над усмием и его сообщниками. Фетали-Хан был проводником маиора Криднера, посланного с легким войском. Криднер вступил со стороны южного Дагистана, по дороге идущей чрез кадыеву деревню Зыл к деревне [22] Ерси ²⁷. Табассаранцы уклонились в крепкие места гор, не хотя драться. Российские войска следовали за ними и принудили обороняться. Россияне зашли далеко, в неприступные места; увидя урон в войске, потеряв штандарт, знамя и барабан, хотя желали возвратиться, но Табассаранцы идя по расселинам гор, были уже весьма опасны. Кади однако запретил своим действовать, и Русские возвратились. Медем оные трофеи неприятельские выкупил за 170 рублей.

При всем том усми старанием и настоянием Медема приведен в раскаяние и взята с него и с союзника его Рюстем-Кади табассаранского в верности к России присяга и аманаты ²⁸.

Фетали-Хан, между тем, возымел способ возвратить из рук его неприятелей Кубу, Кулган Шабран и все принадлежащие до них волости, с пособием войск российских; а оставались только в руках усмия и прочих шамахийские области.

После сего де Медем в мае или начале июня 1775 года на кизлярскую линию возвратился; его призывали тревоги, которые в отсутствие его произвели Чеченцы на российских границах. Медем возвратясь сам из Дербента, в июле 1775 г. преследуя воровскую партию Чеченцов, угрожавших линии в отсутствие его, из Старогладкова городка, разбил за Тереком Горячевцов, и сжег три деревни и хлеб ²⁹. В следствие сего, в августе, владелец чеченский Арсланбек Айдемиров по прежнему в подданство принят, с тем, [23] чтобы переселись с подвластными на другое место, и велено производить ему жалованье прежнее и определить к нему прежнее число Казаков и плотников 4 человек, с переменою. Ибо ему, Арсланбеку Айдемирову, в 1747 г. в даче жалованья производимого отцу его, Айдемиру Бардыханову, с 1735 года, пристойно было отказано.

В Дербенте Медем оставил под командою командира 5-ой легкой полевой команды секунд-маиора Федора Криднера 3 роты мушкатер, 3 эскадрона, 500 Донских и 100 Терских Казаков, 75 канонир и погонщиков и 30 Калмык.

По истреблению хлебов, во время осады Дербента усмием, российские войски имели затруднение в продовольствии, так что должно было доставать провиант и фураж покупкою чрез Армян у Табассаранцов и у Лезгин.

Когда Медем занял Дербент, наказав усмия, и когда шамхал и брат его возжелали российского покровительства, то грузинский царь Ираклий, нарочно присланным к Медему письмом, просил и приглашал его со стороны Дербента приблизиться в соседство к нему, для покорения смежных к Грузии и ни от кого не зависимых народов. Медем довольствовался однако, представя сие на разрешение двора.

К Медему последовали высочайшие рескрипты от 28 июля, 3 и 5 октября 1775 г.

Наказание сделанное усмию исполня уже предопределенное намерение, делает теперь ненужным всякое дальнейшее в тамошнем краю войск наших явление и действие, тем меньше продолжение поисков против усмия, чтоб чрез то не проникла далеко и не распространилась подозрительная огласка; ибо сие имело бы послужить к напрасному развращению и внушению как горским народам, так Персии и Порте, соседственным нам державам. Также тщетны бы были все усилия обращаемые на сих горских и диких народов, к приобретению их покорности, от чего пользы ни малой не последует. [24]

Тем еще менее можем мы в нашем покровительстве иметь и удержать город Дербент, действительно и без всякого прекословия принадлежащий Персии, и напрасно Медем оставил там войски, превзойдя меру данного ему поручения.

Поручено Медему советовать Фетали-Хану, чтоб он старался как наискорее с усмием помириться, пользуясь настоящею наших войск в его месте бытностию, (что и действительно между Фетали-Ханом, усмием и кадием исполнено и сделано постановление, но Фетали-Хан сам оное не удерживает), которое до зимы при нем в его подкрепление содержать дозволяется, а тогда, сей оставленный в Дербенте гарнизон безопасными средствами возвратить, что бы уже ни произошло между Фетали-Ханом и усмием, людьми совсем для нас посторонними. Однако же, если бы усми нашелся иногда в способах выгнать Фетали-Хана из Дербента, и сим пограничным к нам городом овладеть, что было бы и для нашей пользы не сходственно, то когда усмотрено будет его к тому намерение, дать знать тогда усмию, чтоб оставил дербентского хана в спокойном владении, а иначе мы примем меры к удержанию распространения его в нашем соседстве.

При таком образе наших мыслей, поставляем препятствием снизойти и на желание шамхала и бойнакского владельца, в дозволении им российского покровительства, как за нашими границами живущих и землями своими всегда к Персии принадлежащих, особливо же, что они, при всей их непрочности, возмнили бы иметь право требовать жалованья и других награждений ³⁰; а держать их пристойными способами в [25] благонамеренности к нашей стороне; не требовать от них, разумея также усмия и кадия, исполнения по присяге, и возвратить их аманатов.

Ибо правила нашей политики относительно к персидской стороне суть таковы, и для интересов нашей империи всегда прочнее и выгоднее быть может, когда сия держава останется и впредь в нынешнем своем состоянии, без прямой верховной власти законной и в независимости частных начальников одного от другого, по большей части между собою несогласных. Но весьма напротив того сомнительно, что сие неустройство не может ли в своем дальнейшем течении остановлено быть и частные начальники подвигнуться к совокуплению и к составлению общего, единогласного дела, в случае непресекаемых с нашей стороны касательств до принадлежностей персидских и утверждения в оных нашей власти и нашего владения. Сверх того, еслиб мы восхотели наши границы распространить от Кизляра в Персию по самой отдаленнейшей мере возможности одержания и защищения тамошних мест, никогда однакоже такого приобретения получить не можем, какое Порта с своей стороны, по непосредственному с Персиею соседству, тотчас найдет, вступя взаимным образом в завладение ближних к себе мест персидских; ибо статься не может, чтоб она, видя нас в таком упражнении, похотела быть бескорыстною и недействующею.

Что касается до требования царя Ираклия, чтоб Медем, с корпусом своим, приблизился к нему, императрица [26] ответствовала Медему в рескрипте 28 июля 1775 г., требование сие такое, которое во всей ясности представляет, что Ираклий и поныне продолжает искать способов здешним пособием собственному своему властолюбию услужить, как то отчасти открывалось в бытность наших войск в Грузии, и не заслуживает уже никакого внимания; для чего Медему и остаться в молчании до другого его отзыва, а в случае оного уведомить Ираклия, что сие дело совсем невозможное, а буде он хочет, пускай собственными силами новые производит завоевания и приобретения.

При таком образе мыслей и политики российского двора, хотя дербентского хана посланец и был допущен ко двору, но единственно в том намерении, чтоб сего хана удостоверить, для содержания впредь к нашей стороне только в доброжелательстве, почему и ключи дербентские с его же посланцом отправлены к нему обратно. На прошение же Фетали-Хана первенствующий министр ответствовал письмом 7 октября 1775 г., что ее императорскоё величество удостаивает его своего благоволения за усердие к империи российской, без предосуждения однако настоящему положению дел России с Персиею; но в том, чтоб здешним содействием доставить ему все бывшие во владении его места, и чтоб сам он приведен в независимое ни от какой посторонней власти состояние, в каком ныне крымский хан находится; сие его, хана, желание есть такое, которое российский двор, как в постороннем для себя деле, ни участвовать, ни помогать средства не находит, по тому правилу, что все учиненные с соседственными державами постановления, пока от них самих повода не подастся к отмене, свято и ненарушимо сохраняемы были; и потому, что принадлежность к Персии города Дербента и других ведомства Феталиханова мест, по самому оных положению, не подвержена ни малейшему прекословию, да и со стороны российского двора формальным образом признана; а Персия, его, Фетали-Хана, отечество, соединена издревле [27] еще дружбою с российскою империею и сохранила поныне, не смотря на разные случившиеся во внутренности своей перемены, законы доброго соседства, и потому, ежели бы его, Фетали-Хана, тотчас отделять от персидской зависимости, сие потребовало бы может быть не только великих подвигов для сохранения себя в том против воли сей державы, но и кроме того многих забот для внутреннего благоустройства его, Фетали-Хана, владения на таком новом основании.

И так, Фетали-Хану оставалось искать со всеми опаснейшими неприятелями своими примириться. Он, примирясь уже с усмием и кадием, успокоил и казыкумыкского владельца так, что сей во всю жизнь Феталиханову никогда его не беспокоил (ибо Фетали-Хан женился на его сестре), получив от Фетали-Хана деревни дербентского ханства, лежащие по левому берегу Самура, в его вершинах, гунейского округа: Филе, Кличе, Уган, Могариген, Джебел, Койсун и Гильяр; истолчилекский округ, где четыре деревни, и куряйский округ, где деревень до 40; короче сказать, всю область Кюре ³¹.

Господство свое над Шамахою восстановил тем, что возвратил местное в оной владение содержавшемуся в Дербенте Мемет-Сеит-Хану, выдав за его сына Мегмет-Ризу, коего просто звали Мемерзою, сестру свою Фатиму. Но слепой Агас узнав, что брату его возвращена Шамаха, прибыл из Еловле в Шамаху, и требуя от большего брата участия в правлении, вошел с ним чрез то в несогласие. Видя сие зять Феталиханов Мемерза удалился к шурину; однако оба братья совместно управляли, посылали Фетали-Хану подарки и ему служили. [28]

ГЛАВА 74.

Когда российские войска оставленные генерал-маиором де Медемом находились в Дербенте, отправления, какие туда из Кизляра были чинимы подвергались опасности, потому, что Черкеевцы, подвластные эндерийским владельцам, и другие, приезжающих грабили и убивали; владельцы же их ни мало того не воспрещали, но еще и сами их на то возбуждали. Среди таковых происшествий некоторые люди эндерийских и костековских владельцов, чаятельно при обороне Русских, были побиты.

Медем предполагал нужным сделать кумыкским владельцам наказание и доносил о том двору; но ему 3 октября 1775 г. предписано, что конечно по-видимому сии владельцы кажутся виноватыми; но ежели их наказывать, сие бы значило больше с них взыскивать, нежели сколько они в порядке своей жизни и власти исправлять обыкли. Они не могут ответствовать за пакости своих подчиненных, чинимые в пустыне, и надобны прежде не одни слухи, а прямые доказательства, что они подчиненных своих на то побуждают.

Совсем бы другое дело было, ежелиб посылаемые от него, Медема, в Дербент, как напредь сего всегда наблюдалось, имели проводников чрез пустые места от наших подданных горских владельцов; тогда бы уже за безопасность их, по собственному в сих народах обыкновению, они, владельцы, некоторым образом как бы ручались.

При чем, в рескрипте от 28 июля 1775 г. дано знать еще Медему, что Кумыки хотя издавна подданными российскому скипетру называются, но нередко оказываются в непослушаниях и злодействах; а тогда присваиваются к нам и прибегают, когда ищут какой либо для себя выгоды, или же приметят преемлемые против себя строгие меры. [29]

ГЛАВА 75.

К утверждению сих Феталихановых союзов де Медем принимал участие, и конечно много содействовало к тому продолжение пребывания в Дербенте войск российских, которые там до весны 1776 года находились.

Но между тем Фетали-Хан доказал опытом, сколь мало сердце его чувствовало благодарности за оказанное ему с российской стороны благодеяние.

Осенью 1775 г. купеческое судно астраханского купца Скворцова отправясь из Энзели в Астрахань, крушением нанесло на мель и разбило при берегах владения дербентского и кубинского Фетали-Хана. На судне было товаров принадлежащих разным астраханским купцам и подданным грузинского царя Ираклия на знатную сумму, и именно на 700 т. рублей. Причиною сего несчастия было отчасти необузданное самовольство и корыстолюбивая жадность находившегося на том судне прикащика, ибо оно обременено было беспредельным грузом набранным от разных и многих хозяев ³². Фетали-Хан расхитил оные товары и даже приказал убить спасшихся от крушения людей, для предупреждения явной улики.

Коль скоро генерал-порутчик Медем о сем происшествии уведомился, посланы были к Фетали-Хану маиоры Мирза-Бек Ваганов и Фромгольд, для истребования похищенных товаров. Хан подавал надежду все возвратить, и некоторую часть действительно возвратил; но о прочих, составляющих по цене сумму весьма великую (около полу [30] миллиона), сказал, что более в руках его и подчиненных его ничего не осталось, поелику прочие вещи могли разнесены и прибиты быть к другим не принадлежащим ему берегам, хотя с достоверностию было известно, что вещи по большей части достались Фетали-Хану. Далее, Фетали-Хан употребил приказную ухватку, предъявляя иметь привилегию данную предкам его от Петра Великого, чтоб с разбиваемых при персидских берегах судов все вещи, какие могут быть спасены, оставались в пользу дербентских владетелей; наконец утверждался еще и на праве, будто в целом свете обыкновенном, чтоб береговые жители пользовались и наживались от кораблекрушений в их близости случающихся ³³.

Медем и сам в существовании таковой привилегии Петра Великого письменно и скоро с ханом согласился, и в том был от двора обвиняем, хотя подобной привилегии не могло быть дано никогда; но более всего утвердил его в праве сего захвата бывший тогда с войсками в Дербенте маиор Криднер, Офицер впрочем храбрый, к коему де Медем имел полную доверенность. Сей не обинуяся сказал ему, будто и в целом свете такое есть обыкновение, и после 1777 г., по следствию и суду, изобличен в получении от хана подарков из разбитого судна.

То правда, что оное право было прежде повсюду в великом употреблении, писала Императрица Екатерина к Медему, но потом, у всех просвещенных народов, или оставлено, или умягчено.

Таким образом, Фетали-Хан остался при своем упорстве, надеясь похищенным богатством или нанимать войска, или покупать безопасность от своих неприятелей. [31] Цена товаров им захваченных составляла 396,375 руб. 9 копеек, да еще не мало таких, коих хозяева не явились до 1782 г.

Среди сих происшествий возвращался из Петербурга с дербентскими ключами Феталиханов посланец Мирза-Бек; а другой, Аджи-Бек, прислан от Фетали-Хана по делам к генерал-порутчику Медему. Медем задержал было обоих на кизлярской линии, полагая, не убедит ли сие хана к возвращению вещей; но тщетно.

К сей досаде Фетали-Хан огорчен еще был жестокими, уничижительными и запальчивыми отзывами Медема, по делу о разбитом судне. Хотя, судя по справедливости, сей хан того заслуживал, но Медему сие дано от двора на примечание и повелено в переписке его с заграничными начальниками держаться впредь пристойной умеренности, и хотя не скрывать от них правды, но персональной укоризны и презрения не оказывать, ибо они привычны к вежливым угрожениям по употреблению персидскому.

При таком положении, Фетали-Хан стал уже видеть с негодованием и с трудностию сносить бытность в Дербенте российского войска, стараясь выжить оное оттуда, хотя и со вредом, разными тайными ухищрениями, и исканием пособия от других персидских ханов и горских владельцов. Гарнизон сей не служил к удержанию хана от противной поползновенности, по небольшому своему числу, хотя с тем намерением там от Медема и удерживался. Даже оный приводил в заботу, чтоб хан в течение зимы не успел сделать ему вреда, или бы невольно не выгнал его из Дербента прежде, пока его возвращение в границы по времени и обстоятельствам воспоследовать может ³⁴.

Медем не находил иных средств к возвращению [32] пограбленного, как силою оружия принудить к тому Фетали-Хана. Но императрица повелела от того удержаться, чтоб не действовать в местах к Персии принадлежащих, зависимых от другой державы и на собственную управу несовместных, в такое ныне время, когда только что с Портою мир восстановлен и многие с нею дела еще неоконченными остаются; да притом нет у Медема для сей экспедиции достаточно войск, и оная потребует немалых расходов. Потому, оставить до времени учинить возмездие хану, при могущих впредь открыться лучших удобностях; задержанных Медемом двух беков ханских отпустить; команду из Дербента поспешно возвратить; хану дать знать от имени императрицы, что за оную бесчестную его корысть, лишает монархиня его своей милости и защищения, которой он предпочел жадность свою к обогащению; и в самом деле не принимать впредь участия, какое доселе Медем оказывал, в примирении Фетали-Хана с усмием и кадием.

И так, гарнизон весною 1776 года выведен и на линию возвратился.

Рескриптом от 21 мая 1777 г. повелено ему, генерал-порутчику де Медему, сдать команду генерал-маиору Якобию, а самому явиться в Военную коллегию.

ГЛАВА 76.

Казак Емельян Пугачов родился на Дону, в Зимовейской станице, в 1726 году. Дед и отец его Иван были той же станицы Казаки; жена его Софья, дочь Казака Дмитрия Никофорова, с которою и прижил он одного сына и двух дочерей. Он служил простым Казаком в прусскую войну, в Польше, и в начале турецкой, во второй армии предводимой графом Паниным, находился при взятии Бендер, и оттуда отлучась на Дон, просил об отставке, которая ему не дана. [33]

В то время зять его послан был на поселение в Таганрог; но, не желая там жить, подговаривал Емельку и других к побегу, а как сие в Черкаске открылось, Емелька, чтоб не обличить зятя своего, оставя на Дону жену, детей, братьев и племянников, бежал в Польшу, в раскольнические скиты и, укрываясь в Добрянке, познакомился с беглым гренадером Алексеем Семеновым, перешел в малороссийские селения; но опасаясь быть пойман, удалился на Яик, с тем, чтоб тамошних Казаков подговаривать к побегу на Кубань (где Некрасовцы).

В то время между Яицкими Казаками происходило несогласие и междоусобная по домашним их делам вражда.

Пугачов, явясь в Яицком городе 1772 года и пользуясь смущением Казаков, начал уговаривать к побегу на Кубань тех из них, которые из Яицкого города по тем волнениям укрылись, обещая им большие деньги. Цель его состояла, чтоб они избрали его своим атаманом; а тогда, не о побеге на Кубань мыслил, а о произведении разбоев ³⁵.

Пугачов имел пристанище недалеко от Яицкого города, на постоялом дворе пахотного солдата Обаляева.

И так, когда шайка его совокупилась и он усмотрел в одних склонность ко всякому злодейству, в других простоту, тогда отважился он объявить себя шайке своей под высоким названием покойного императора Петра III, дабы умножить свою сволочь и удобнее производить разбои.

Первое покушение его адского предприятия рушено было: пойман Пугачов в дворцовой волости, в селе Малыковке, не под именем самозванца, а единственно в возмутительных словах, по доносу крестьянина Семена Филипова. Он привезен был скованный в Симбирск, потом в Казань. Но, подговоря караульного солдата, с помощию его бежал из тюрьмы и явился паки на Яике в половине августа 1773 г., [34] в хуторах сказанных Яицких Казаков, кроющихся в оных от наказания, и паки с большею уже смелостию дерзнул объявить себя государем.

Таким образом, успев собрать некоторое число сообщников, дерзнул поднять оружие против отечества. Первое стремление его было схватить и разорить Яицкий город, чего сообщники его наипаче желали, дабы отмстить свою вражду. Он подступил к Яицкому городу под именем Петра III и послал свой манифест к коменданту; но видя неудачу, миновал сей город, пошел по линии к Оренбургу, а яицкий комендант выслал к поимке сих разбойников команду, которая предательством некоторых из нее бунтовщиками захвачена и Пугачов явил тогда первый опыт своей лютости, предав мучительной казни вдруг 12 старшин Яицкого войска, непоколебимо пребывших в верности государыне и отечеству.

Следуя далее, Пугачову не трудно было брать по оренбургской линий крепостцы, частию по оплошности командиров в них находившихся, а частию от слабости бывших там престарелых гарнизонных солдат, ибо, по случаю войны турецкой, мало в сей стороне войск оставалось. Пугачов умерщвлял бесчеловечно Офицеров попадавшихся в руки его.

Скопище его беспрерывно умножалось; жители разными ухищрениями его к нему привлекались; но главнейшие в оном были Яицкие Казаки, от двух до трех сот человек, кои до конца почти безотлучно при нем находились.

Таким образом, простирая с неимоверною лютостию злодейства и истребляя по пути селения, разоряя храмы божии и жертвенники, обращая их в конюшни, расхищая утвари церковные и поругаясь святым иконам, убивая служителей церкви, церковные сосуды употребляя в пьянство, иконы раскалывая на дрова, а противников тирански умерщвляя, даже младенцов, нанося всюду страх и ужас, услав путь кровью несчастных людей ³⁶, приступил к Оренбургу, прежде нежели мог дойти сюда слух о его предприятиях.

[35] Генералы Мансуров (который был в Яицком городе), и Карпов посланы на сих бунтовщиков; но они уничтожили их предприятия. Бунтовщики осадили Оренбург и разоряли другие места.

Между тем, Пугачов занимаясь осадою Оренбурга, проезжал он иногда и к Яицкому городу, окруженному злодейским его скопищем, в каковую отлучку поручал команду над своею толпою Яицкому Казаку Максиму Шигаеву, и женился вторично (от живой жены оставшейся на Дону) на дочери Яицкого Казака Петра Кузнецова Устинье, и сей наложнице давал имя императрицы.

В писании и подписывании развратительных в народ писем, называемых манифестами, Пугачов употреблял оренбургского казачьего сотника Подурова, Яицкого Казака Ивана Почиталина и илецкого Максима Горшкова, ибо Пугачов безграмотен, ни читать, ни писать не умел.

Оренбургский не служащий Казак Василий Торнов, предводя отдельною толпою, разорил Нагайбатскую крепость.

Когда о всем дошли сведения к императрице, то в декабре 1773 г. послан был от Екатерины в Казань генерал-аншеф Александр Александрович Бибиков ³⁷, с корпусом войск, полною властию и наставлением для пресечения сих от часу умножающихся беспорядков и своевольств ³⁸. По прибытии Бибикова в Казань, дворянство тамошнее присоединилось к его войску. Настоящая жена Пугачова с прижитыми с ним детьми, равно как и вся семья его, явились в Казань к Бибикову. Успехи соответствовали благоразумным сего генерала распоряжениям. Отряженный от него генерал-маиор князь Петр Алексеевич Голицин разбил под Татищевою крепостию злодейское скопище, в великом числе состоящее, при помянутых Яицких Казаках, из Башкирцов, которых Пугачов преклонил к своим [36] видам, и которые рады были случаю грабить, и из других беглых русских людей и заводских крестьян.

Князь Голицин паки разбил Пугачова под Сакмарою; а Пугачов, воспользовавшись кончиною генерала Бибикова в Бугульме, кинулся потом на рудокопные заводы оренбургской губернии, где, умножив вновь толпу и вылив пушки, наивящшие начал делать истребления людям, селениям и заводам ³⁹.

Полковник Михельсон Санктпетербургского карабинерного полка, посланный с деташаментом от генерала Бибикова, неединожды достигал Пугачова и разбивал его ⁴⁰; но Пугачов всякий раз находил способы уйти, и вновь собирать толпы. Наконец, взяв пригородок Осу, перешел Каму и пришел к Казани.

Здесь нашел он отпор от генерал-маиора Павла Сергеевича Потемкина, за два дня до того сюда приехавшего; ибо Потемкин собрав сколько там случилось войска, пошел злодею на встречу; но Пугачов, видя свою в поле неудачу противу верных войск, нашел способ сквозь линии суконщиков, изменою их, прорваться в предместие с Арского поля, и жительства зажечь. Потемкину не оставалось иного предпринять, как спасать от злодейских рук казанский кремль: он оборонялся в оном пока приспел на помощь к городу полковник Михельсон с деташаментом. Злодеи узнав о приходе войск, побежали в поле, где, в троекратных сражениях, в три разные дни происшедших, разбойники на голову разбиты были. Часть их, с Пугачовым, переправясь чрез Волгу, устремилась к разорению всего, и сжегши селения и города Цывильск и Курмыш, побежала стремглав к Алатырю.

В таких обстоятельствах, находящийся в отставке генерал-аншеф граф Петр (Иванович) Панин просил императрицу Екатерину вверить ему начальство для истребления [37] государственного врага и самозванца. Императрица охотно на то соизволила, и уполномочив его, отправила 1774 года в ту сторону новые войска в прибавок, тем удобнее, что заключенный с Турками мир подал к тому всю возможность. Екатерина целые 6 недель беспрерывно с великим вниманием занималась хлопотами Пугачова ⁴¹.

Между тем, изменники умножив свою сволочь, побежали к Саранску и Пензе, быв преследуемы по пятам полковником Михельсоном. Прошед те города, бунтовщики стремились далее чрез Петровск к Саратову, и овладели оным, не смотря на храбрую оборону коменданта полковника Бошняка, который с 50 чел. офицеров и солдат пробился чрез толпу и приплыл в Царицын.

Злодеи ограбя Саратов и убивая всех, кто ко взгляду их не показался, прошли к Царицыну. Сия крепость учинила им сопротивление сильнее многих городов, принудила их отступить и бежать вниз по Волге; но проходя к Черноярску, в 40 верстах за Царицыным, по астраханской дороге, достигнуты были злодеи паки деташаментом Михельсона. К Михельсону подоспели тогда Донские Казаки, которые не допустили себя обольстить Пугачевым. С помощию их Емелька в последний раз бесповоротно разбит был. Но Пугачов с малым числом Яицких Казаков ушедши, переправился на луговую сторону Волги и пробирался по пути к Яику, к речкам Узеням, ибо во всех действиях с верными войсками Пугачов отдавал на поражение ослепленную им чернь, сам тотчас убегал искать спасения с ближними единомышленниками ⁴².

В сем степном пути сообщники и любимцы Пугачова, Казаки илецкий Творогов и Яицкие Чумаков и Федулов, [38] узнав о обещанном манифестами императрицы Екатерины прощении тем, кои явятся с чистым покаянием ⁴³, будучи томимы голодом и лишены будучи способов к доставлению себе припасов, ибо отвсюду преследовали их войска, и согласясь с 25 прочими Казаками, связали Пугачова и привели его в Яицкий город в сентябре 1774 г.

Генерал-порутчик Суворов приехав из армии, по воле императрицы, к генералу графу Панину, поспешал к передовым корпусам на поражение злодеев; и хотя разрушение оных последовало уже до него, но он не оставил с некоторым числом войск подоспеть на Яик, для обеспечения стражи над государственным врагом, и приняв Пугачова в Яицком городе, привез его в Симбирск, откуда генерал граф Панин злодея, с главными его сообщниками, прислал под крепкою стражею в Москву.

Следствие над ним производили генерал-аншеф и сенатор Михаил Никитич Волконский и генерал маиор Павел Сергеевич Потемкин, по высочайшему повелению, в Москве.

Манифестом императрицы Екатерины 19 декабря 1774 года повелено по оному следствию учинить в силу государственных законов определение и решительную сентенцию над бунтовщиком, самозванцом и государственным злодеем Пугачовым и его сообщниками, судить их в Москве, в полном собрании правительствующего Сената, обще с членами святейшего Синода, первых трех классов персонами, и президентами коллегий.

Сие уполномоченное собрание состояло из четырех духовных и 26 светских особ. Светские подписали сентенцию 9 генваря 1775 г., по коей определено:

Емельке Пугачову смертная казнь, а именно, четвертовать: голову взоткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города (Москвы) и положить на колеса; а после, на тех же местах сжечь.

Яицкому Казаку Афанасью Перфильеву, который был [39] главнейший любимец и содейственник Пугачова, и который быв в Петербурге в то время, как Пугачов обнаружился под Оренбургом, сам вызвался начальству уговорить главнейших сообщников Пугачова, Яицких Казаков, к покорению законной власти, и в той надежде будучи отправлен к Оренбургу, присоединился к Пугачову в Берде тогда бывшему, смертная казнь: четвертовать в Москве.

Яицкому Казаку Ивану Чике (он же и Зарубной, сам назвавшийся графом Чернышевым) отсечь голову и взоткнуть ее на кол, а труп его сжечь и сию казнь совершить в Уфе.

Из прочих, трое повешены в Москве: Яицкий Казак Максим Шигаев, оренбургский казачий сотник Подуров и оренбургский неслужащий Казак Василий Торнов; пятеро Яицких Казаков, один илецкий, один мещерякский сотник и ржевский купец высечены кнутом, и сосланы на каторгу; десять человек высечены кнутом и посланы на поселение; трое высечены кнутом, один плетьми, и прочие легчайшие сего казни исполнены.

Предавшие Пугачова Казаки, 9 человек, в силу милостивого манифеста, от всякого наказания освобождены.

Казни, коих совершение назначено в Москве, исполнены 10 генваря 1775 г., на Болоте.

Пугачов жил злодеем и умер подлым трусом; он в заключении своем оказался столько робким и малодушным, что при объявлении ему приговора должно было взять некоторую предосторожность, из опасения, чтоб он в ту же минуту от страху не умер.

Станица родина его переименована в Потемкинскую, так как и Яицкое войско в Уральское.

Екатерина писала к Волтеру 22 октября 1774 г., что после Тамерлана не было никого, ктоб более Пугачова истребил человеческого рода. Никто у него не был исключен от грабительства, насилия, убийства. Он вешал без всякой отсрочки и без всякого разбирательства всех вообще дворян, мущин, женщин и младенцов, всех офицеров и всех солдат, коих только мог захватить. Ни одно место, [40] где он проходил, не было пощажено; он разорял и грабил даже и тех, кои, избегая его свирепства, старались добрым приемом снискать себе его милость.

Комментарии

1. У Броневского. Докладом правительствующего Сената 9 октября 1762 года высочайше конфирмованным, для поощрения желающих принять христианский закон и поселиться по сю сторону Терека, положено выдавать единовременно, из кизлярских доходов, узденям по десяти рублей, простым по пяти рублей, а холостым — в половину против того. Чрез таковое поощрение выбегающие из гор для крещения стали умножаться, и в 1764 году считалось в Моздоке более двухсот душ мужеского и женского пода новокрещеных поселенцов.

2. Указ Сената 20 генваря 1762 года.

3. Надобно знать, что в новые времена кабардинских, кумыкских и черкеских владетелей не стали называть князьями, а владельцами.

4. У Броневского. Из Архива Коллегии Иностранных Дел. В 1769 году Малой Кабарды владелец Коргока Канчокин, приняв христианский закон, поселился на Тереке, при урочище Моздоке.

5. У Броневского. В 1763 г. разбит купеческий караван между Кизляром и Астраханью. О сем писано к кубанскому сераскиру и к крымскому консулу премиер-маиору Никифорову; но удовлетворения не получено. По рапорту кизлярского коменданта генерал-маиора Потапова, подозрение в сих шалостях падало на Кубанцов, в сообществе с Кабардинцами.

В 1766 году Кабардинцов велено наказать задержанием нескольких их владельцов в Кизляре. Порта 1766 г. приказывала удовольствовать ограбленных купцов, по настоянию Обрезкова; но никакой пользы не получено.

6. С поселившимися же в астраханской губернии Армянами, Татарами и Индейцами, рескриптом данным астраханскому губернатору 18 генваря 1765 г. повелено поступать по силе манифеста о выезжих чужестранцах, и учредить между ими такую расправу, приближаясь к их обычаям, чтоб со временем постановить правление их на основаниях достаточных к содержанию их в надлежащем порядке. В следствие чего и учрежден в Астрахани суд, под названием Азиятского Суда.

7. Он умер 1766 года. Жене его, двум дочерям, малолетному сыну и родной сестре его (Канчокина), вдове, назначены пенсии. Оный сын его, князь Николай Черкаский-Канчокин, христианин, женат на дочери Малой Кабарды владельца Килесханова, принявшей христианскую веру. Князь Николай имеет чин подполковника, знает российский язык как природный, и пишет; и хотя живет во владении своем, в Малой Кабарде, но часто приезжает в Моздок, особливо в посты, для говенья, где у него есть дом, и живут до 30 дворов его холопов.

8. Все сие учинено по высочайше конфирмованному 22 генваря 1770 года докладу Коллегий Иностранных Дел и Военной.

У Броневского. 1765 г. именным указом графу Никите Ивановичу Панину, от 2 июля, из Волгских Казаков, живущих около Дубовки, велено 500 чел. поселить между Кизляром и Моздоком.

8. В указе Петра Великого Сенату 13 мая 1716 г.: «Капитан от гвардии князь Александр Черкаский пишет о рудном мастере Блеере, который послан от него был в черкескую землю, для прииска руд, что он, не сделав ничего, поворотился к Москве, и для того, пошлите его, Блеера, паки туда и приставьте к нему такого человека, который бы всегда с ним был, и над ним смотрел.»

9. У Броневского. В 1769 году отправлены были от Берг-Коллегии горные служители для разведывания руд в горах, около Кизляра лежащих; но по оказанным от горцов препятствиям, в дело вступить не могли. Кистинцы, бывшие тогда к России доброжелательными, предлагали свои услуги в сем предприятии. Они весьма наклонны были к принятию христианского закона. У них находился священник из осетинской коммиссии и команда из 10 человек, при одном кизлярском дворянине. Первое удостоверение, что в недре Кавказа находятся разные металлы, приобретено чрез присланные в Берг-Коллегию 1767 года, от кизлярского коменданта генерал-маиора Потапова пробы, найденные в Осетии, в ингушевских, хуртацких и валагирских жилищах, кои по исследованию Берг-Коллегиею оказались не уступающими нерчинским рудам, как в серебре, так и свинце; а нарочно посыланный 1768 г. гиттен-фервалтер Вонявин, видел в некоторых местах и признаки золота. По причине войны, исследование отложено. В 1774 году валагирский старшина Чаликов, привез к астраханскому губернатору генерал-маиору Кречетникову несколько штуф содержащих серебряную руду, и свинцовую, предлагая доставлять таковые в Россию. По нем и прочие осетинские, куртатские и валагирские старшины явились в Моздок, к нему, губернатору, представляя готовность к услугам России, и просили о возобновлении осетинского подворья, и чтоб для защиты их от Кабардинцов, определена была приличная русская команда. В том же году получена из Осетии серная зола. Предприятие не имело успеха, по затруднительному управлению горскими народами.

10. Как уже Кабардинцы, по трактате 1739 года, совсем уже недоброжелательными и неверными оказываться стали, то настала нужда делать возможные приманчивости к выходу из них в здешние границы, чтоб такие переселенцы к уничтожению их же противных кабардинских замыслов, разведыванием своим, да и к самой защите пограничных мест умноженным своим числом служить могли.

11. У Броневского. Тогда в Кабардах были две партии: одна была нам противна, другая доброжелательна. Кайсынов просил, чтоб уничтожили крепость и селение в Моздоке; чтоб платили им за выбегающих от них пленников христианских; чтоб выходящие от них владельцы и уздени для крещения или переселения на нашу сторону, отказались вовсе от имения их в Кабарде оставленного; чтоб уменьшили пошлины в Кизляре.

12. Приписано: Жесткость.

13. Приписано: смягчить.

14. По Броневскому. Кабардинцы (1764 г.) соединясь с Закубанцами, стали производить по границе нашей набеги.

15. У Броневского. Рескриптом астраханскому губернатору Бекетову от 7 июля 1766 г., по представлению его и генерал-маиора Потапова, в рассуждение сомнительных обстоятельств по кабардинским делам открывшихся, кроме наряженных туда 500 Казаков дубовских и 500 Донских, писано было к калмыцкому наместнику об отправлении в поход одного сильного улуса. Того же года, 23 июля, еще наряжено 2 т. Донских Казаков в команду кизлярского коменданта Потапова.

16. Гюльденштедт (Reisen, herausg. v. Pallas. S.PB. 1787) ч. I, стр. 500. По Кубани, около и между устьями рек Инджика и Арзы, кочуют Нагаи, называемые Касай Аул, коих считается около 8 т. семей. Прежний их старшина был мурза Арслан-Бег, известный под именем Сокур-Аджи, умерший 1772 г. После его был старшиною Ислам.

Гюльденштедт id., ч. I, стр. 165. Генерал Потапов, для окружения Кизляра водою, и для защищения оного от нападений Кубанцов, ему угрожавших, в 1768 году приказал срыть плотину на Борозде. Борозда есть самый северный рукав Терека, исходящий выше Кизляра. Он служил прежде для напоения полей; но когда приметили, что Терек взял туда стремление, то его плотиною запрудили. По разорении Потаповым оной плотины, Терек взял в Борозду свое течение, так, что никак нельзя было того переменить, а настоящий Терек, обмывавший Кизляр, остался при стоячей почти воде.

17. У Броневского. Рескриптом от 21 сентября 1765 г. повелено резиденту Обрезкову. По случаю заведения нового селения на Тереке, при урочище Моздоке, которое, для осторожности от набегов неприятельских, было окопано валом, Порта встревоженная ложным слухом, что в Моздоке заложена новая крепость, послала нарочных доверенных людей осмотреть на месте, какого рода укрепление. Обрезкову, и поверенному в делах Левашеву поручено употребить все способы для успокоения Порты. Потапову, 29 сентября, секретно повелено укрепление Моздока производить с большею осторожностию, откладывать ненужные работы до удобнейшего времени, о чем немедленно сообщено подполковнику Гаку, находящемуся командиром в Моздоке.

18. Приписано: Не Тагауры ли? Дугор?

19. У Броневского. По рапорту киевского генерал-губернатора Глебова, от 28 декабря 1765 г., владелец кабардинский Дударук Баматов захвачен крымскими Татарами и отвезен в Бахчисарай, где уговаривали его, чтоб предался на крымскую сторону; но он на то не согласился. 1767 г. Кубанцы подговорили Нагай, кочующих около Кизляра, за Кубань, но намерение их открыто и приличившиеся в единомыслии Нагаи сосланы в Оренбург. 1768 г. Кабардинцы соединясь с Закубанцами намеревались напасть на Моздок. Получено известие о объявлении Туркам войны, почему и взяты нужные предосторожности.

20. Приписано: Самуил Готлиб Гмелин, академик ботаники и доктор медицины 1774 г.

21. Путешест. Гмелина по России. Часть III, отд. 1, стр. 26.

22. Сие замечание в высочайшем рескрипте де Медему.

23. Гмелин, осенью 1773 года, оставив зимовать в энзелинском порте Габлица, сам не имея возможности, по позднему осеннему времени, возвратиться в Астрахань морем, отправился туда сухим путем, и захвачен Лезгинами в плен, в котором чрез несколько месяцев и скончался от изнурения и болезней. При Габлице же оставалось 4 Гребенских Казака, которые стреляли ему зверей и птиц для составления собрания. Краткое опис. жизни и службы Т. С. Карла Ив. Габлица (Habliz) в № 43 Сына Отеч. 1821 г., стр. 104.

У Броневского, в марте или апреле 1774 года. От кизлярского коменданта полковника Штендера получено известие, что ехавший из Персии профессор Гмелин, с двумя студентами, пятью Казаками и шестью Армянами, захвачен в плен по приказанию каракайтакского владельца усмия Омир-Амзы, в собственном его владении, в отмщение за иск и древния обиды, имевшиеся у него на жителях Андреевской деревни, наших подданных; а главное притязание его состояло, что во время нашествия шаха Надыра и завоевания каракайтакских владений многие из подданных усмия скрылись в землях кумыкских и не возвращены. Предписано было Медему наклонить Андреевцов, чтоб разведались полюбовно и по справедливости с усмием.

Предписано Медему о выручке оставшихся по смерти Гмелина вещей и бумаг стараться чрез соседственных доброжелательных к нам горских владельцов, а наипаче чрез шамхала тарковского и чрез дербентского Фетали-Хана. Почему и отправлены к шамхалу Муртазалию маиоры Фромгольт и Черкаский с тем, чтоб наклонить его не только выручить захваченных людей и оставшиеся вещи, но и наказать усмия за таковую дерзость, совокупно с Фетали-Ханом, который отозвался, яко усердствующий и готовый к услугам России, тем паче, что оба они находились в вражде с усмием.

Гюльденштедт (Reisen, herausg. v. Pallas, S.P.B. 1787), ч. I, стр. 484 пишет, что посыланный нм студент Крашенинников из Кизляра в Тарку, для собрания там известий о Лезгинах, возвратился почти ни с чем, потому, что шамхал дал строгое повеление, ни под каким видом не иметь дела с Россиянами.

24. Сие несогласие прекращено повелением российского правительства, чтоб кумыкские владельцы довольствовались землею по сю сторону Сулака; ибо левая почитается в персидской стороне.

25. Гюльденштедт, ч. I, стр. 485: Дочь уцмейхана Султан-Бега жена аварского хана.

26. Приписано: (верно московского легиона).

27. На карте Главн. Штаба 1847 г.: Зил и Ярси к В. от Дербента, близь Дарбаха. (Изд.)

28. В то время случилось, что сами Табассаранцы убили одного из владельцов своих Маасума. Медем назначал в преемники ему одного из благонамеренных к нашей стороне, однако усми и кади на то не согласились.

29. Гюльденштедт, ч. I, стр. 479. Кисты или Чеченцы в 1774 (1773?) г. напали на станицу Наур, ограбили ее и отбили у одного казачьего полка более тысячи лошадей.

30. И подлинно, в 1776 году шамхал просил позволения искупить в России, для его надобностей, некоторое количество железа, которого выпуск на сию границу, без особого позволения, был запрещен, как равно стали, свинца, пороха и прочего к вооружению, и оружия; и дано позволение купить в Астрахани или Кизляре 200 пуд и пропустить за границу с взятием указных пошлин. Тогда в Кизляре содержался казенный запас железа для снабдения единственно обывателей Кизляра, Моздока и линейных, на истинные их нужды, по той самой цене, по которой железо в Кизляре с поставкою обошлось, (а оное 1770 г. стоило 2 рубля пуд); а партикулярным людям торговать железом в Кизляре запрещено 1768 г. На покупку железа, требующим того, в Кизляре давались билеты или знаки от моздокского коменданта и других начальств. Особливо в замешательства Кабардинцов.

31. На картах Главного Штаба 1834 и 1847 гг. находим в кюринском владении, следующие названия, вниз по течению Самура: Гапца, Филя, Куган, Магяргон или Магаргем, Джибель, Гилляр или Гельяр и Койсун; к северу от Самура: Чилек и Кюр-Кент или Кур-Кент. (Изд.)

32. По поводу сего Адмиралтейская коллегия, по высочайшему указу, сделала постановление 13 июля 1776 г., для наблюдения в Астрахани морскому начальству, а в Энзели консулу, чтоб судна отнюдь не нагружались далее глубины водяной линии, обыкновенно назначаемой на суднах; а кто сие правило преступит, брать в пеню со всех погруженных товаров двойную пошлину. Сверх того, постановлено, чтоб купеческим суднам с нагруженным товаром не позволять выходить из Энзели после 5 октября, а из Астрахани, позже 15 сентября.

33. Древнее право, введенное в Европе варварами по падении римской империи, захватывать имение по смерти чужестранца и после кораблекрушения; люди думали, что как иностранцы не соединены были с ними никаким правом гражданским, то они и не обязаны им были, с одной стороны, никаким правосудием, а с другой, никаким состраданием. Монтескье, О существе законов. Кн. XXI, гл. XVII.

34. При сем случае шамхал Муртазалий многими пособиями, доставленными нашему войску, доказал искренную преданность свою к России.

35. Приписано: Пугачов чрезвычайно смелый и решительный человек, отнюдь никем не правимый.

36. Приписано: волнуя крестьян против помещиков, коим не давал пощады; поругал жен, девиц; домы разорял, поля опустошал, имения расхищал; вообще производил лютейшие варварства.

37. Не Александр ли Ильич Бибиков, генерал-аншеф в 1774 г.?

38. Пугачов и его сообщники преданы церковному проклятию.

39. Уфа верностию граждан защищалась от отдельной толпы Пугачова, предводимой Яицким Казаком Чикою; он же и Самодуров, который принял на себя имя графа Чернышова.

40. Михельсон разбил Пугачова толпу под Уфою.

41. Граф Панин, вступив в сие дело, издал объявление во всенародное известие, коим описав злодейства лютые Пугачова и его сообщников, обещал 10 т. рублей тому, кто поймает и приведет живого Пугачова, и другие многие милости в потомство; а кто доставит хотя мертвое его тело, тому 5 т. рублей. Прощение обещал тем, кто от Пугачова отстанет и явится к ближней команде.

42. Попадавшиеся верным Россиянам лютейшие преступные злодеи получали казнь.

43. Приписано: (Не Панина ли объявление?)

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год П. Г. Буткова, Часть II. СПб. 1869