IV

ГРУЗИНО-АРМЯНСКИЕ БОЕВЫЕ СИЛЫ В ЗАКАВКАЗЬЕ И ЗАНИМАЕМАЯ ИМИ ОБОРОНИТЕЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ В ПЕРИОД ПЕРСИДСКОГО ПОХОДА

Еще до вступления в пределы Персии Петр I установил контакт с руководителями освободительного движения народов Закавказья.

По поручению царя А. П. Волынский в ноябре 1721 г. внушал картлинскому царю Вахтангу надежду «быть избавленным от несправедливого рабства, посредством обещанной и приготовляемой (Россией. — А. И.) заблаговременной помощи» («Переписка на иностр. языках грузинских царей», стр. 221 и след.). Отвечая Волынскому, Вахтанг писал: «Многие причины побуждают меня к отвержению несправедливо положенного на нас персидского ига, под которым предки наши находились и мы до сих тар находимся в самом бедственном состоянии. Хотя же в нынешнее время ослабление персиан и распадение могущества их позволяло бы нам самим предпринять дело, однако мы положили, что при опоре на сильнейшего Государя и непобедимого предводителя, мы можем действовать с большею безопасностью и ручательством за успех» (Там же, стр. 222 и след.).

Занятое лезгинскими феодалами Шемахи и районов Ширвана, их [XXXV] протурецкие настроения и связи и тем более их военно-грабительские набеги вызывали в правящих сферах Персии и среди населения Закавказья необычайную тревогу. Нет сомнения в том, что состоявшиеся еще весною и летом 1722 г. в Гяндже и Тбилиси неоднократные встречи католикоса Есаи с Вахтангом были посвящены обсуждению планов согласованных или совместных выступлений армянских и грузинских войск (См. док. № 167 и Есаи Гасан Джалалян. История агванов, Шуша, 1839» стр. 55 и след, (на арм. яз.)).

Предпринимая со своей стороны меры по оказанию лезгинским феодалам сопротивления, в 1722 году шах передал командование персидскими войсками Азербайджана Вахтангу. Назначение Вахтанга совпало полученными им от Петра извещениями о предстоящем походе в Персию и о начавшихся против лезгинских «бунтовщиков» военных действиях русской армии, кстати сказать, сильно воодушевивших пострадавшее от лезгин население.

Известие о походе Петра в Персию грузины и армяне приветствовали не только лишь в связи с перспективами обороны края от лезгин. Это была весть о наступлении эры освобождения народов Закавказья от чужеземных угнетателей. Вахтанг писал Петру, что он так ждет победы, как Адам ждал часа, когда Христос избавит его от мук. «Поэтому, — заключал он свое обращение к царю от имени всех христиан Закавказья, — мы все христиане, с землями нашими и войском покорились Вашему величеству, и готовы положить головы свои, чтобы отклонить от Вас несчастья» («Переписка на иностран. языках грузинских царей», стр. 139 и след.).

Поставив Петра в известность, что ему (Вахтангу) шах передал командование войсками Азербайджана, он докладывал: «Мы созвали войска с помощью бога, 20-го августа подступили к Гяндже. Всех тамошних армян и татар мы присоединим к войску шаха и отсюда начнем военные действия против лезгин в ожиданий ваших великих приказаний» (Там же, стр. 140).

Еще летом этого же года, в письме к Минасу-вардапету католикос Есаи заверял, «что де они, армяне, по христианству в приход е.и.в. войск б их край, к оным пристанут и всякое вспоможение чинить им будут»; и что «грузины и армяне ныне все в единодушном соединении пребывают и надежды ни на кого, кроме е.и.в. не имеют» и от него «избавления ожидают».

Выступив в поход, Петр отправил в Грузию князя П. А. Туркестанова с поручением убедить Вахтанга продвинуться со своими войсками к берегам Каспийского моря для встречи с русскими, где-то между Дербентом и Баку (См. док. № 165). [XXXVI]

Концентрация боевых сил грузин и армян происходила недалеко от Гянджи, и 22 сентября 1722 г. здесь состоялось торжественное соединение 30-тысячной армии Вахтанга с 8-тысячным войском армян Карабаха во главе с католикосом Гандзасара Есаи Гасан Джалаляном (См. Есаи, стр. 58 и след., Эзов, стр. 342). Вахтанг прибыл в Гянджу лишь к 20-му сентября и, по-видимому, дожидался извещения о следовании русских войск в сторону Ширвана, где он и католикос Есаи в начале октября (Есаи, стр. 55) должны были встретиться с царем. Но неожиданное сообщение о прекращении похода и возвращении Петра в Астрахань заставило грузинские и армянские войска покинуть Гянджу и вернуться восвояси.

Среди участников и руководителей освободительного движения Армении и Грузии прекращение начатой в 1722 г. кампании вызвало замешательство. Однако вскоре были получены грамоты от Петра, внушившие им уверенность в том, что в 1723 году предстоит возобновление похода в Персию.

Решив возобновить поход, Петр рассчитывал занять и использовать город Баку в качестве плацдарма, построить у устья реки Куры крепость и развернуть, согласно упомянутому нами царскому предначертанию, военные действия в Закавказье в направлении Шемахи, Гянджи, Тбилиси и Еревана. Политической целью этих военных действий, как нами подчеркнуто выше, являлось освобождение Закавказья и, в частности, создание в Восточном Закавказье «грузино-армянского царства» под протекторатом России (В. П. Лысцов, стр. 212, 216 и 218).

Известно, однако, что идея «грузино-армянского царства» не била осуществлена и после взятия Баку (август 1723 г.) и что еще до занятия Баку русскими Вахтанг вынужден был сдать ключи Тбилиси туркам и покинуть пределы Грузии.

Впоследствии императрица Екатерина I ставила Вахтангу в упрек, что, вопреки предписанию Петра, он осенью 1722 года воздержался от наступления на лезгин. Неудачи персидской кампании, в части, касавшейся Грузии и Армении, она объясняла этим упущением картлинского царя. «Намерение государя императора состояло в том, — писала Екатерина Вахтангу, — чтобы соединить свою армию с грузинским войском, освободить христиан, находящихся в Персидском государстве, и утвердить вашу светлость на престоле... Государь император и вашей светлости наказывал, и сам остерегался, чтобы из-за этого вмешательства его не произошла преждевременная война с турками, ибо план его заключался в том, чтобы овладеть нужным ему морским берегом и обезопасить путь к владениям вашей светлости. Если бы государь император завел сначала дело с турками, то турки, по близкому соседству своему. [XXXVII] стали бы угнетать всех христиан, живущих в тех местах, а государь император не имел никакой власти и не находясь вблизи их, не был бы в состоянии подать помощь тем христианам» («Переписка на иностр. языках грузинских царей», стр. 186).

В другом месте императрица добавила: «С войском вашим вы стояли долгое время в Гяндже совершенно попусту, Вам было нужно выступить и соединиться с государем императором; согласно вашему же собственному уверению Вам было легко поразить шахских мятежников; тогда войску государя императора пройти было бы не трудно. А не то, Вам было легко пойти на Шемаху, покорить все те места, и укрепиться в них, т. к. в тех местах никого не находилось, кроме мятежных изменников. О ту пору не было и слуха о приходе турков. Сверх того, проведав о действиях вашей светлости, все армяне приняли бы вашу сторону. Без сомнения, с вашим собственным войскам и с помощью находящихся в тех местах армян, вы были бы в состоянии, очистив путь от неприятеля, соединиться с русской армией и не мало не опасаясь турков, расширить ваши владения, и возвеличить ваше имя» (Там же, стр. 184 и след.).

Однако, как у Вахтанга, так и у его армянских союзников были определенные причины, заставившие их воздержаться от активных действий и не брать на себя инициативу наступления на Ширван.

Доказательством того, что Россия, действительно, намерена преградить путь туркам в Закавказье, было бы, по их мнению, взятие Шемахи (См. док. № 169 и 222). Лишь занятие русскими войсками Шемахи, — писали и в дальнейшем католикос Есаи и армянские военачальники, — даст возможность армянам и грузинам очистить двухдневный путь между Курой и Шемахой и с боями продвинуться вперед для встречи с русской армией (См. док. № 316 и 343). Разделяя это мнение, настоятель Мейсарского армянского монастыря Мартирос-вардапет писал, что взятие Шемахи явилось бы актом, равносильным освобождению армянских земель. Как только будет взята Шемаха, возможно будет свободно овладеть тамошними странами. И нам будет возможно добиться протектората государства, исповедующего христианскую веру (См. док. № 333). Только взятие Шемахи русскими, твердо указывалось во всех подобных обращениях, обезопасит армян и грузин от периодических нападений лезгинских феодалов, стремящихся проложить туркам путь к захвату закавказских земель.

Занятие Шемахи, как известно, входило в планы Петра, поскольку этот город превратился в военно-политический центр лезгинских «бунтовщиков», ликвидация которых и являлась первоначальной задачей Персидского похода. Однако от осуществления этого замысла Петр должен был впоследствии отказаться, так как изгнание «единоверных» [XXXVIII] лезгин, еще в 1722 г. признавших протекторат Турции, неизбежно привело бы к военному столкновению с султаном. Вот почему и после занятия Баку и Гиляна, решение каспийской проблемы и присоединение к России всего юго-западного Прикаспия Петр неизменно связывал с заключением соответствующего договора с Турцией. В свете этих фактов выжидательная позиция грузинских и армянских военачальников после соединения их армий представляется нам не только объяснимой, но и вполне оправданной.

И в самом деле, без помощи со стороны российской армии разве могли бы грузины и армяне, не располагавшие необходимыми боевыми средствами, развернуть активные наступательные действия против поддерживаемых Турцией лезгин? Отсутствие политического единства в условиях феодальной раздробленности и обострившихся в результате развала персидского государства внутренних противоречий как в Грузии, так и в Армении, неполноценность вооружения грузинских ч армянских феодалов, наконец, отсутствие путей сообщения, исключавшее возможность двигаться навстречу российским войскам, не рискуя столкнуться с лезгинами, — все это сковывало инициативу Вахтанга и его армянских соратников и обусловило их решение — не продвигаться в сторону Ширвана до тех пор, пока российские войска не прибудут и Шемаху.

Еще в 1721 году Вахтанг считал, что свое наступление в направлении Ширвана он начнет только после «препровождения (российских) войск в нашу иверскую страну», захвата Дербента и Шемахи и постройки крепости на реке Терек для поддержания военной связи с Грузией (См. «Переписка на иностран. языках груз, царей», стр. 222; Лысцов, стр. 206).

По утверждению католикоса Есаи, наиболее надежными союзниками Вахтанга, являлись подчиненные ему боевые отряды карабахских армян. Однако они были в состоянии обеспечить лишь оборону Карабаха, но вовсе не наступательные действия против лезгин.

Непрекращавшиеся нападения лезгинских феодалов и развал персидской власти поставили армянских меликов и юзбашей Карабаха и Кафана (Под Кафаном в документах XVII — XVIII вв. в основном имелась и виду вся территория современного Зангезура) перед необходимостью усиления или создания местных органов обороны.

Согласно сообщению Минаса Первазяна, Вахтанг явился вдохновителем боевых выступлений армянских отрядов, руководители которых назначались им же (См. док. № 170). Грузинский царь, по-видимому, имел также крепкие связи с армянскими гражданами и военнослужащими Тифлиса. По [XXXIX] словам католикоса Есаи, готовясь к встрече с российской армией, Вахтанг «собрал свои войска и особенно горожан, храбрых военнослужащих армян, добровольно предоставивших в его распоряжение свои сердца, своих сыновей, свои имущества и свою жизнь» (Есаи, стр. 64).

Особенно усилилась военная и политическая мобилизация армян, когда дело обороны страны вылилось в широкое народно-освободительное движение, ставившее себе целью добиться с помощью России политической независимости страны, избавиться от персидского ига и турецких агрессоров.

Происходившие в Персии и Закавказье события убедили руководителей разрозненных военных отрядов Карабаха — юзбашей Авана, Ширвана, Шахни и Сарухана — в необходимости «объединения своих боевых сил в количестве 12 тысяч человек» и создания военной опоры для «восстановления власти армянской» (Там же, стр. 57 и след). Еще в начале 20-х годов армянские военачальники районов Барды и Чараберда превратили свои укрепления в опорные пункты защиты страны от лезгин и от войск персидских ханов. Особенно успешно действовали передовые отряды армянской молодежи этих районов, наносившие лезгинам большой урон и наконец заставившие их отступить из Карабаха на противоположный берег Куры (Там же, стр. 47).

Упоминания об опорных пунктах карабахских армян встречаются весьма часто. В ту пору они назывались «сагнаками». Этот термин берет свое начало от азербайджанского слова «сыгнах», в значении — убежище, приют, и от соответствующего глагола — «сыгынмаг» — искать убежище или защиты. Такими «убежищами» или центрами защиты служили естественные укрепления. По числу пяти-шести крупных армянских магалов или меликств в 20-х годах XVIII в. в Карабахе образовалось соответствующее количество военно-политических центров или объединений армян. Поэтому, вероятно, в русских документах термин «сагнах» нередко употребляется также в значении «армянское избрание». Таким образом, слово «сагнах», видимо, применялось как в смысле «сборища людей», искавших убежища или защиты в укрепленных пунктах, так и для обозначения сосредоточенных в этих пунктах военно-политических объединений.

Следует признать установленным, что в период персидского похода з Карабахской области существовали следующие сыгнахи: 1) Чараберткий, в магалах Чараберт и Гюлистан, с центрами в крепости Гюлистан и в монастыре «Трех младенцев». 2) Варандинский, в части магала Варанды, с центром в Кочиз-Аветараноце. 3) Шошский, в другой части Варанды, с центром в укреплении Караглух. 4) Хаченский, в Хаченском магале, с центром в Гандзасарском монастыре. 5) Дизакский, в Дизаском магале, с центром в селении Дог. [XL]

Существовали или постепенно возникали сыгнахи и в других магалах Карабаха и Зангезура, как, например, в Кафане, Сисиане, Келакуни, Колани, о чем в наших документах имеется прямое свидетельство (*** См. док. № 315).

Известное затруднение вызывает уточнение встречающихся в документах обозначений «Большой сыгнах» и «Малый сыгнах». По мнению историка Лео, «Большой сыгнах» находился в горах Мрав на реке Тертер, а «Малый сыгнах», по всей вероятности, в горах Кирс в Варанде. Военачальниками «Большого сыгнаха» были Есаи из Партава (Барды) и Саркис из Чараберда, а «Малого сыгнаха» — Аван-юзбаши (См. Лео. История армян, Ереван, 1946, стр. 627 (на арм. яз.)).

Интерпретация Лео не выдерживает критики. В дошедшей до нас записи о налете военачальников Чараберда Абраама и Саркиса на укрепление военачальника Дизака, Тархана-юзбаши, ясно говорится, что они «совершили ночное нападение на «Большой сыгнах» (П. Т. Арутюнян. Освободительное движение армянского народа в первой четверти XVIII века. М., 1954, стр. 229). Из этой записи явствует, что «сагнахи» или «сыгнахи» упомянутых в записке военачальников Чараберда и Полистана непосредственно могли входить лишь в пределы Малого сыгнаха, на что было правильно указано последующими исследователями (А. Абрамян. Страница из истории народов Закавказья, Ереван, 1953, стр. 33 (на арм. яз.) и П. Т. Арутюнян, стр. 226 и 228). Нет во всяком случае оснований сомневаться в том, что во главе Большого сыгнаха стоял Аван-юзбаши, военачальник шошского сыгнаха, ставшего впоследствии главным штабом всего движения.

Следует иметь в виду не только территориальное и военно-политическое размежевание сфер влияния Большого и Малого сыгнахов в начале 20-х годов XVIII века, но и имевшую место эволюцию их взаимоотношений. Если до середины 1724 года под Большим и Малым сыгнахами подразумевались отличные друг от друга и зачастую враждовавшие друг с другом объединения карабахских сыгнахов, то впоследствии, а момент максимального напряжения борьбы Карабахских армян против турок, произошло объединение боевых сил всех, или почти всех сыгнахов этой области под общим руководством военачальника Авана-юзбаши. Вот почему в это время в наших документах полностью исчезают упоминания о Большом и Малом сыгнахах, и появляется обобщенное название «Сагнак» или «Сагнаки» (Ср. также у Эзова, док. №№ 237, 280, 290 292, 295, 297, 299, 300, 304). [XLI]

Нуждаются в разъяснении и некоторые другие, встречающиеся в наших документах выражения. Так, в своем донесении от 1 февраля 1724 г. Иван Карапет пишет, что «Вахтангов сын своих людей 30 человек (послал) к Большим Армянам» (Док. № 204 и 205. Ср. также № 277). Поскольку в данном случае речь идет об отправке в Кафан группы армянских военачальников во главе с Давид-беком, нужно полагать, что, говоря о «Больших Армянах», Иван Карапет имел в виду не «Великую Армению», а большое армянское собрание, которое в наших документах называется «Большим сыгнахом». Следовательно, в «Большой сыгнах» включались и сыгнахи Кафана.

В ряде писем под названием «***», в переводе на русский язык означающим «Армянское собрание», подразумевалось не то или иное укрепление или боевое объединение различных групп сыгнахов, а страна сыгнахов, или объединение сыгнахов в целом (См. док. № 301, 324. 353, 373. Ср. соответственно и значение русского выражения «Сагнак» или «Сагнак» V , Эзова, стр. 365, 368, 435-439, 441-446, 452 454 и 459). Характерно, что Аван-юзбаши считался представителем всего «Армянского сагнага, содержителя армянского войска» (Док. № 373).

В одном из наших документов встречаются названия «Верхний сагнах» и «Нижний сагнах». Из сличений материалов нашего сборника не трудно заключить, что в противоположность Верхнему сыгнаху, который был расположен в деревне Туг, центр Нижнего сыгнаха находился неподалеку от селения Шош, где на вершине небольшого плато в сыгнахе или укреплении помещался военный штаб главнокомандующего боевыми силами сыгнахов, — Авана-юзбаши. В издаваемых нами документах эта местность называется «***» («Укрепление Шоша»), или «***» («Кар») в значении «Скала» или «***» в значении - «Наскальная».

«Оная деревня Шоша, — читаем мы в одном из документов, — окружена каменными горами» (Док. № 325). Эти «каменные горы», то есть неприступное в те времена каменистое плато, окруженное с трех сторон отвесными скалами, служили естественным укреплением или крепостью для защиты от врагов. Позднее, в середине XVIII века, Панах-хан Дживаншир возвел здесь с четвертой стороны плато высокую стену, чтобы на вершине плоскогорья поселение городского типа, было бы защищено со всех четырех сторон. Между тем издаваемые нами документы дают полное основание утверждать, что фундамент этой крепостной стены, построенной в местности, ставшей при Панах-хане цитаделью и резиденцией Карабахского ханству, начал закладывать еще в 1724 году, если не раньше, Аван-юзбаши. О том, что Аван был занят здесь возведением [XLII] крепостной стены, сообщал также генерал Матюшкин в письме написанном им 19 декабря 1725 г. (Ср. А. Абрамян, стр. 121. — Захватив эту крепость, Панах-хап, видимо, лишь достроил возведенную Аван-ханом крепостную стену. В «Описании городам и местам, ближним к Грузии (sic) и Кахети», составленном в 1789 году Ираклием II, в главе об армянских «воеводствах» Карабаха, обозначавшихся в совокупности также арабским словом «Хаме» и «Хамсы», встречаем упоминание о том, что среди этих воеводств находилась «старинная крепость», впоследствии захваченная пришедшим во время персидского междуцарствия дживанширским узурпатором — Панах-ханом. См. А. А. Цагарели. Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии, СПб, 1891, 1, стр. 434-435).

В одном из писем Ивана Карапета упоминается «новая крепость, построенная на вершине скалы» («***») (Док. № 278). В другом письме Иван Карапет сообщает, что он «пребывает в сыгнахе, расположенном на вершине скалы («***») , и пользуется гостеприимством юзбашей Тархана и Бали» (Док. № 277. В одном из донесений Ивана Карапета, написанном на русском языке, название «***» до неузнаваемости искажено. Иван Карапет пишет: «а ныне я живу в Каракулах горах в крепком месте»... Док. № 289).

В подтверждение того, что здесь речь идет именно «об укреплении Шоша», на основе которого впоследствии возник город Шуша, можно указать на тот факт, что у подножья этой скалы-крепости расположена армянская деревушка «Карин-так» — «***» по-азербайджански — «Даш-алты» («Подскальная»), сохранившая в своем названии следы старого названия укрепления «Кар» или «Карин-глух» («Наскальная»), В 20-х годах эта крепость являлась главным укрепленным пунктом сыгнахцев. Вот почему, как писал Иван Карапет, основная задача турок в это время заключалась в овладении этим укрепленным пунктом сыгнахцев и уничтожении его «главных» (См. док. № 312).

В числе первых организаторов и руководителей боевых отрядов сыгнахцев. упоминаются также мобилизованные из городов и сел Закавказья. Однако в условиях господствовавшего здесь натурального хозяйства, з самом Карабахе не было городских центров и сколько-нибудь значительного промышленного и торгового населения. Поэтому не может быть сомнения в том, что первоначальное ядро сыгнахского воинства составляли мелкие вооруженные отряды армянских меликов, существовавшие здесь для поддержания порядка в подвластных этим меликам деревнях и несшие у персидских властей военную службу.

В ряде мест Закавказья и особенно в городских центрах (в Тифлисе и Ереване, в Гяндже и Шемахе, а также при обороне Решта в Гиля не) в мобилизации отрядов и руководстве ими участвовали выходцы ил среды армянского купечества. Так, организатором и военачальником армянского эскадрона в Реште и одновременно переводчиком был купец Петрос ди Саркис Гиланенц. Выходцем из купеческой среды был [XLIII] так-же Степанос Шаумян, военачальник одного из отрядов Давид-бека, вождя армянского восстания в Кафане.

Если не из представителей городской купеческой среды, то во всяком случае из числа прочих слоев горожан и, главным образом, из армян, служивших в персидских армиях Закавказья, вышли наиболее выдающиеся руководители народно-освободительного движения армян Закавказья первой трети XVIII в.

В деле организации и руководства боевыми действиями армянских сыгнахов Карабаха крупную роль сыграли армяне-военнослужащие, прибывшие из Ширвана. Сведения об армянах, служивших в ханской армии Ширвана, встречаются еще в первой половине XVII века. Шемахинский хан, писал Адам Олеарий, выставил за городом (Шемахой) более 2000 человек пехоты, большею частью армянских христиан» (А. Олеарий. Описание путешествия, М., 1870, стр. 526). В начале 20-х годов XVIII в., после поражения ханских войск под Шемахой, большая группа армянских бойцов перебралась из Ширвана в Карабах и приняла самое деятельное участие в обороне сыгнахов. Возглавлял этих бойцов упомянутый нами Аван-юзбаши, видимо, прибывший в Карабах еще до разгрома ханских войск в Ширване. В одной из армянских хроник этого времени имеется оправка о том, что «Аван-юзбаши, прибыв и укрепившись в скале Шоша, прославился. Это имело место в 1717 году» (Каталог рукописей Хачик-вардапета Дадян, Эчмиадзин, 1898, вып. 1, стр. 35 (на арм. яз.)).

Аван упоминается как один из главных военачальников сыгнахов самого же начала их выступлений. Впоследствии он стал главнокомандующим объединенных сил сыгнахцев. Правой его рукой, как бы начальником его штаба, был его брат Тархан-юзбаши.

Вслед за появлением первых отрядов в Шоше, в 1719 1721 годах сформировались отряды в долинах реки Тертер а и Куры — в магалах Гюлистана и Чараберта. Этими отрядами руководили юзбаши Есаи и его брат юзбаши Саркис. Вскоре к ним присоединились образовавшиеся и верховьях реки Гянджинки отряды предводителя армян города Гянджи — мелик Иосифа. Когда в 1721 году лезгины, возглавляемые Али Султаном, ворвались в Гянджу, жители города проявили необыкновенную стойкость, — около 1200 лезгин перерезали, остальных вынудили к позорному отступлению (См. Есаи, стр. 30). Весною 1722 г. лезгины снова напали на Гянджу. Чтобы спасти город, представители состоятельных и богатых горожан обратились к Вахтангу, «другу и любимцу шаха», с просьбой о помощи. Однако жители города, еще до прибытия помощи Вахтанга (Там же стр. 48 и след.), оказали лезгинам героическое сопротивление.

Весной 1723 года, описывая начавшиеся в 1712 г. набеги лезгин я [XLIV] усиливавшийся произвол ханских властей, в своем обращении к царю Петру юзбаши Есаи из Барды и его соратники сообщали: «И тако мы видя разорение посоветовав междо собою я Исай Бардагинской, я Ширван и Сергей Чарапертуцкие и Ганжицкой армянской начальник Осип, з двенатцатью тысячами воинскими людми совокупились и начали противится лязгинам и авганским бесурманам и тако щастием з.и.в. и надеясь на ваше милосердие множество неверных нобили и выгнали, и теперь мы стали безглавны... Також и хан тифлинской ( = Вахтанг) пришед к нам учинил неописанное нам вспоможение» (Док. № 177 и 178. Упоминаемых здесь мелик Иосифа и Гянджи и юзбаши Есаи из Чабарета мы склонны отожествить с «сыном мелик Ахиджана мелик Есаи из Чараберта», а гражданина Иосифа из Гянджи считать сыном вардапета Есаи и внуком родовитого хана мелик Иосифа»; эти личности в свое время были связаны с Исраелем Ори. См. док. № 161.).

Ряд армянских военачальников — в том числе и прославленный в истории освободительного движения армянского народа Давид-бек, были направлены царем Вахтангом и его сыном Бакаром в Армению и сыграли выдающуюся роль в деле организации и руководства восстанием армян в Кафане. После смерти Давид-бека во главе восстания кафанцев встал храбрый военачальник Мхитар-бек, прибывший в Кафан из города Гянджи. Повествуя о начальной стадии этого восстания, соратник Давид-бека Степанос Шаумян пишет: «Как только Давид-бек покинул пределы Грузии, вокруг него собралось около 400 бойцов Кафана, люди, носившие тяготы и службы и испытавшие все невзгоды чужеземного ига, и посвятили себя делу освобождения... Каждый из них в отдельности был способен одолеть сотню противников, а объединившись могли противостоять тысячам» (*** Гуламирянц, 1871, Вагаршапат, стр. 6, далее, «История Давид-бека»). Впоследствии под знаменем Давид-бека собралось несколько тысяч крестьянской молодежи, стойких поборников идеи освобождения Кафана.

То обстоятельство, что освободительное движение армянского народа развернулось в нагорных районах Карабаха и Кафана, не являлось случайностью.

Известно, что экономические и политические центры древнеармянских царств находились в равнинной части Армении. Однако известно также, что врывавшиеся в Армению иноземные захватчики и завоеватели растаптывали именно эту равнинную ее часть, разрушая на своем пути города и села, уничтожая или уводя в плен их обитателей. Составлявшие некогда культурную и политическую сердцевину Армении, плодородные долины Арарата и Арагаца вновь были превращены в этнический центр страны, а позднее — в базу ее национальной государственности, лишь после присоединения Армении к России. Именно поэтому, оставляя в стороне ряд других исторически привходящих [XLV] моментов, следует отметить, что в XVIII веке наиболее активную силу освободительного движения армян обставляли крестьянские массы Карабахского и Кафанского (Зангезурского) нагорья.

В 1724 году в одной из своих докладных записок, адресованных российскому правительству, представители сыгнахов писали, что в составе армянского населения Карабаха насчитывается 100 тысяч дворов, а в другой провинции нагорной Армении, в Кафане (Зангезуре), армяк еще больше. Они заявляли, что в Араратской провинции армян «несравненно меньше», чем в Карабахе или Кафане (См. док. № 291, пункт 5).

Годом позже старшины армянских деревень Карабаха докладывали, что население нагорных районов Восточной Армении насчитывает «тысячу тысяч» душ, что означало один миллион (См. док. № 315).

Если даже предположить, что эти показатели были значительно завышены, факт количественного превосходства в XVIII веке армянского населения Карабаха и Кафана над населением равнинной Армении, тем не менее, бесспорен.

Какую же боевую силу объединяли в своих отрядах армянские сыгнахи Карабаха и Кафана в 20-х годах XVIII века?

По данным издаваемых документов, общее количество бойцов, объединенных этими отрядами, достигало нескольких десятков тысяч. В своем донесении от 22 сентября 1722 г. Минас-вардапет сообщал: «Ныне де армян в готовности военных людей с 40 000, а впредь, когда они увидят милость и обнадеживание е.и.в. то и еще может ихсобратца с 40 000» (Док. № 167).

В декабре 1722 г., ссылаясь на сведения, полученные из Тбилиси, Минас-вардапет писал: «Нашего армянскаго войска напред сего было 20 тысящ, а нынече в собрании 30 тысящ есть» (Док. № 168). В это число не включены мобилизованные вне сыгнахов. О них тот же вардапет доносил: «Арарат, Кохтан, Кавар, Капай, и в тех местех стоят оне в готовности» (Там же).

В письме того же Минаса-вардапета от 26 августа 1723 г. со слов прибывших «вестовщиков» сообщается: «Армяне [числом] 50 000 людей [человек] конных опритчь пеших, [которых] боли [больше] того (чем) 50 000» (Эзов. № 231). Наконец, 19 апреля 1723 г. тот же источник дает ряд новых конкретных сведений: «собралось де армян 24 000 и пошли под местечко Нахчиван и осадя взяли, и содержат тем местечком оные армяне. Армянской же патриарх Исай между Генжи и Хапан в 12.000 с [XLVI] войским стоит и ожидает приходу войск в.в.» (Док. № 180). Те же данные о количестве войск встречаем и в послании четырех карабахских меликов Петру (См. док. № 178. Ср. док. № 175).

5 ноября 1724 г. посланные в Россию от армянского воинства поп Антон из Шемахинской области и Кевха Челеби из Карабаха подтверждали данные о том, что боевые силы, мобилизованные под главенством патриарха Есаи, не превышают 12 тысяч человек и что позднее собралось из той же Карабахской провинции войска армянского всего до 40 000 человек, из которых 30 000 конницы и 10 000 пехоты, над которыми всеми главные управители помянутой патриарх Исай и 2 юзбаши Аван и Мирза» (Док. № 291, пункт 1).

Поскольку о количестве войск наши источники склонны давать-завышенные сведения, сообщения попа Антона и Кевха Челеби нам представляются более близкими к действительному положению вещей, чем вышеприведенные цифры Минаса-вардапета. Следует, впрочем, заметить, что расхождение в цифровых данных можно объяснить и текучестью состава мобилизованных: войска собирались на сборные пункты, должно быть, лишь в зависимости от ситуации. Представляется также вероятным, что завышенные сведения относятся к численности не войск, фактически несших военную службу, а контингента лиц, которые могли быть в случае необходимости мобилизованы.

Имеются у нас ценные сведения и о состоянии вооружения сыгнахцев.

«Ружье (оружие) у того всего войска, — сообщали посланцы армян, — есть фузей и сабли, и сверх того у конницы пистолеты, також пороху и свинцу у них довольно, и оное ружье и порох и свинец делают они, армяне сами, понеже у них таких руд довольно. А пушек при них ничего нет, понеже хотя у них руда медная и железная есть, но мастеров пушечных нет» (Там же). Позднее, юзбаши Тархан писал то же самое: «ружье имеют они при себе, которое делают сами обретающимися при них военными людьми: пищали, сабли, тесаки, кинжалы, пистолеты... у них же имеютца руды железный, медныя, свинцовыя и сребряныя, из которых из железной делают обретающиеся при них люди не токмо железо, но и ружье, також свинец и порох» (Док. № 375, пункт 2-3).

Католикос Есаи жаловался на отсутствие у сыгнахов «наступательного» оружия и на слабую военную подготовку мобилизованных. В одном из своих писем Иван Карапет, посланный Петром в Карабах, сообщил, что на вопрос о количестве бойцов католикос Есаи ответил: «около 40 тысячь человек, частью с оружьем, частью без оружия» (Док. № 210 и 211). [XLVII] вот почему, стало быть, в своем повествовании об истории Агванов этого времени, также как и в своих официальных сообщениях в Россию «об отборных и вооруженных бойцах сыгнахцев», Есаи называл лишь цифру 10-12 тысяч.

Упоминаемые в наших донесениях десятки тысяч армянских воинов крайне нуждались в оружии. Так, например, в одном документе этого же времени, относящемся к борьбе сыгнахцев, приводится цифра двадцать тысяч, однако тут же добавляется «токмо половина без ружья» (Док. № 284). В сыгнахе Шош в войске Авана-юзбаши в 1724 году вооруженных было 500 человек, без оружья 6400 человек (См. док. № 199, 231 и 284), а Иван Карапет писал, что в армянских собраниях, где он был, имеется 20 тысяч бойцов, «токмо де оскудение имеют в провианте» (Док. № 284). И наконец, в письме к русскому двору, написанном руководителями Гюлистанского, Чарабертского и Хаченского сыгнахов в марте 1724 г., сказано, что они располагают 20-тысячным войском, наполовину «наличными (т. е. с оружием), а остальные, в «кредит» (Док. № 220 и 222). Это означало, что добрая половина мобилизованных не была обеспечена оружием.

Хотя в стране имелись богатые запасы ископаемых, однако не было мастеров по изготовлению оружия и литью пушек. В своих письмах и донесениях сыгнахцы жалуются также на нехватку сырья для пороха.

В условиях феодальной раздробленности и обособленности, отсутствия удобных путей передвижения между магалами и постоянной нужды в амуниции и боеприпасах, было трудно создавать регулярные воинские подразделения, вести точный учет боевых сил или организовывать централизованные и активные военные действия. «Сейчас мы не смогли определить общее число наших боевых сил, — читаем мы в одном из документов, — так как они крайне разбросаны здесь и там; мы не в состоянии выяснить их количество» (Док. № 208 и А. Абрамян, док. № 16).

По мере увеличения потребности в мобилизации и организации войск и накопления практического боевого опыта боеспособность сыгнахцев все более повышалась. В августе 1725 года в докладной записке к канцлеру Головкину Иван Карапет писал: «Здешнее войско так изрядно, что я такого во всей Персии не видал, 12 тысячь конных с огненным ружьем, а пехоты с ружьем же огненным множество. И ружья еще здесь в прибавку делается по 10 фузей на день, також есть заводы медныя и свинцовыя, токмо мастеров мало...» (Док. № 319). Выполняя поручение российского правительства, Иван Карапет живо интересовался природными ресурсами армянских земель и состоянием их обработки (Ср. док. № 207, 210, 211, 318). [XLVIII]

По всей вероятности этот интерес посланца Петра Великого был вызнан не только общеполитическими видами царской России, но и практической задачей обеспечения обороны сыгнахов производством боеприпасов из местного сырья.

В упомянутой нами докладной записке Иван Карапет отмечал исключительную воинственность сыгнахцев: «Таких воинственных ребят как здешние, нигде больше не имеется в стране кизилбашцев» (Док. № 318, ср. док. № 319). Высокую их боеспособность он связывал с природными условиями страны. «Османцы встретят в стране большое затруднение, так как каждое селение представляет из себя крепость, дороги трудно проходимые, горы и леса всюду заграждают дороги. Есть места, где пятеро руженосцев смогут устоять против пяти тысяч. Имеется лишь одна аробная дорога, ведущая по равнине из Куры в Гянджу, иных аробных дорог не имеется» (Док. № 277). Позднее, в 1729 г. то же самое констатировал и юзбаши Тархан: «Живут они армяня в крепких местах, в горах, и... надеются, что никто их, по крепости местаположения и по силе их, взять и оными местам овладеть не может» (Док. № 375, пункт 1).

Наряду с этим следует учесть также отдаленность Карабаха от берегов Каспийского моря и отсутствие удобных путей и средств сообщения между ними. Согласно реляции Минаса-вардапета «от пристани Низовой до города Шемахи ходу вьюками на лошадях четыре дни, а на верблюдах осмь дней; от Шемахи до монастыря Канзасара... сухим путем ходу вьюками на лошадях шесть дней, а на верблюдах, добрым ведряным путем, осмь дней» (Док. № 154).

Выясняется, таким образом, что сыгнахцы, способные, благодаря природным условиям, обеспечивать оборону страны, не имели сплоченного войска и воинских подразделений, а также пушек и достаточного количества ружей для наступательных действий против вооруженных до зубов лезгин и, тем более, против регулярных турецких армий.

В значительной мере в таком же положении находилась и грузинская армия того времени. Еще в 1703 году в письме к Петру I, царь Арчил, говоря об организации обороны Грузии от Турции, жаловался на то, что огнестрельного оружия у грузин мало и применяется оно весьма редко. За неимением каменных укреплений (т. е. крепостей. — А. И.), писал он, народ Грузии обороняется лишь в естественных укреплениях, превращая их в своего рода крепости, тем более сейчас, когда он опасается турок (См. ЦГАДА. Дела грузинские по реестру II, лл. 1 и 2). Подобно сыгнахцам, грузинское население также не могло вести в ту пору победоносные бои против регулярных армий, когда оно не рассчитывало на помощь из России. «Служилые люди, [XLIX] торговцы, ремесленники снабжены оружием и, в случае войны, выходят поголовно, тысячь до ста и более; города и крепости, построенные от Кавказских гор по берегам Каспийского моря, пользуются крепким местоположением; каменных стен хотя и нет, однако всякое семейство имеет род крепости, особенно же теперь, из опасения нападения турок» («Переписка на иностр. языках груз. царей, стр. XXV). Поэтому, писал царь Арчил, если бы только он и его соотечественники могли получить из России хоть какую-нибудь помощь, то до последней капли крови сражались бы за веру и отчизну против султана и шаха (Там же).

Положение дел в Грузии не изменилось и при Вахтанге. Как и войско сыгнахцев, грузинская армия не могла выступить против поддерживаемых Турцией лезгин, если она не могла твердо рассчитывать на боевую помощь российской армии. В своих обращениях к Петру Вахтанг неоднократно изъявлял готовность служить ему верой и правдой, покорить лезгин, если только Петр исполнит то, чем он обнадежил грузин и армян — прибудет со своими войсками к ним или «соизволит по крайней мере приказать своему войску итти к Ширвану» (Там же, стр. 143).

V

БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ АРМЯН ПРОТИВ ЛЕЗГИН И ПЕРСИДСКИХ ФЕОДАЛОВ ЗАКАВКАЗЬЯ

К концу второго десятилетия XVIII века лезгинские набеги н» области, населенные армянами и грузинами, приобрели характер грозной войны. «Антиперсидское» направление возглавляемого феодалами лезгинского движения все более и более обнаруживало свою протурецкую ориентацию. Используя горцев в борьбе против персов, феодальные руководители этого движения стремились расширить территориальные границы своего господства и заодно увеличить свои богатства за счет грабежей и превращения военнопленных в рабов (См. док. № 169 и 170). В ряде мест они не останавливались перед тем, чтобы принудить порабощенное христианское население к принятию ислама (См. док. № 291). Если борьбе с персидским господством предводители лезгин придавали характер священной войны суннитского «правоверия» против «ереси» шиитов, то борьбе с армянскими и грузинскими союзниками России они старались придать характер религиозного похода против «изменников» — христиан. [L] Подобная практика лезгинских феодалов по-видимому поощрялась турками, видевшими в христианских «гяурах» Закавказья естественных союзников русских войск, продвигающихся к прикаспийским рубежам Персии (См. док. № 308).

Еще в 1709 году, возвращаясь из Испагана в Шемаху, Исраел Ори стал очевидцем нападений лезгин на Ширван. «Шамахинцы же — писал он — пребывают еще в смятении с персианами и у них многии за несколькое время деревни пожгли и пограбили» (Док. № 123). Нападение лезгин на Шемаху имело место и во время правления Гусейн-хана в 1712 году (Ср. А. К. Бакиханов. Гюлистан — Ирам, Баку, 1926, 1926, стр. 102). Объединенные силы южного Дагестана повторили нападение на Шемаху также и в 1719 году. Ханские войска во главе с Гасал-Али-ханом оказали последним упорное сопротивление, кончившееся, однако, поражением и гибелью хана (См. Есаи, стр. 31, Lockhart, стр. 127).

Летом 1720 года, идя навстречу просьбам представителей гянджинцев, царь Вахтанг мобилизовал и двинул на зарвавшихся лезгин большую армию. Однако дело до сражения не дошло: узнав о приближении грузинских войск, лезгины отступили из-под стен Гянджи (См. Есаи, стр. 48 и след., Lockhart, стр. 125-127).

В период Персидского похода Петра господствовавшая в закавказских ханствах феодальная верхушка шиитов занимала проперсидскую позицию. Когда 15 августа 1721 года лезгины под предводительством Сурхай-хана Кази-кумукского вновь осадили Шемаху, суннитская часть населения города открыла перед ними городские ворота. Ворвавшись в город, лезгины вырезали 4-5 тысяч жителей и в их числе правителя города Гусейн-хана и его сына (Ср. Lockhart, стр. 127). Одновременно они разграбили товарные склады русских купцов. Последнее обстоятельство и дослужило поводом к походу Петра в Персию. В районе Шамхора в это время против лезгин выступили Огурлу-хан и текинский владетель Кичи-хан (См. Есаи, стр. 31; А. К. Бакиханов, стр. 102). Для борьбы с лезгинами мобилизовал свое войско и хан ереванский. Однако войска ханов, в которых насчитывалось до 30 тыс. человек, не устояли перед натиском лезгин и в беспорядке отступили в направлении Карабаха (См. Есаи, стр. 30 и след., 43 и след. По данным турецких источников, перейдя реку Куру, лезгины разбили четырехтысячную армию ереванского хана. См. Johann Chr. Fried. Schulz, Geschichte des osmanischen Reiches, Frankfurt und Leipzig, 1770, II, 369 и след.).

Преследуя разбитые ханские войска, осенью 1721 г. и весною 1722 г. лезгины дважды вторглись в азербайджанские и армянские магалы Карабаха и проникли в бассейны рек Куры, Аракса, Тертера, Хачена [LI] и Каркара. Они нещадно грабили жителей, убивали мужчин и угоняли и плен женщин и детей. По данным наших источников, лишь в некоторых местах (на берегах Куры, в магалах Барды и Чараберта, и в метле Дизак) население оказало им сопротивление (См. Есаи, стр. 43 и след. Ср. также док. № 195). Описывая в своем обращении к царю Петру эти зверства лезгинцев, Есаи из Барды и его соратники сообщали, что «оных лезгинцов тысячь по 50 и по 60 в Ганжу и Барду и Дузагу (= Дизак) прихаживало неоднократно и все домы авганских (т. е. карабахских. — А. И.) жителей християн разорили и некоторых побили и побрали мужеской и женской пол, старых и малолетних и отвезли в Дагистан и как те наши неприятели переезжали чрез реку Куру то немогши народу всего за сабою перегнать многих топили, иных рубили так, что оная река яко кипящая в крови стала...» (Док. № 178 и 177).

Вторая осада Гянджи продолжалась 10-12 дней, однако лезгины вынуждены были наконец отойти, наткнувшись на упорное сопротивление азербайджанского и армянского населения города и узнав о приближавшихся к Гяндже войсках Вахтанга (См. Есаи, стр. 48 и след.).

Объективным последствием сокрушительных ударов, нанесенных лезгинами ханской власти Закавказья, явилось крайнее ослабление ее господства в Карабахе и переход фактической власти в руки местных мелких правителей и мулкадаров старшин и меликов, юзбашей и беков.

Перед лицом участившихся массовых походов лезгин и нараставшей опасности турецкого вторжения местное население и представители местной власти целиком посвятили себя организации общей обороны.

В армянских магалах Карабаха и Кафана произошло сплочение боевых сил народно-освободительного воинства, осуществлявшего задачу обороны страны и развернувшего борьбу за восстановление своей независимости.

Организационная и политическая работа руководителей этого движения получила большой размах в связи с вступлением в пределы Персии войск Петра Великого. Если до этого момента выразителями идеи освобождения армян с помощью России являлись лишь передовые Деятели, то теперь эта идея находила живой отклик в сознании широких масс армянского народа. Благодаря военному вмешательству России, приглушенная многовековым господством персов и турок освободительная борьба армянского народа, в условиях начавшегося развала власти Сефевидов и опасности восстановления в Закавказье старого, ненавистного хозяйничания османцев, приобрела характер общенародного движения.

Есть основание утверждать, что уже в 1722-1723 годах в ряде мест и в особенности в Карабахе и Кафане, армянское население [LII] перестало платить налоги и выполнять прочие государственные повинности, что привело к открытым столкновениям с персидскими властями. Объявив себя хозяевами Карабаха, турки в 1726 году потребовали у населения этой области уплаты налогов за пять предыдущих лет (См. указанный А. Г. Абрамяном источник, стр. 131). В дошедшем до нас повествовании о начавшемся в 1722 году восстании армян в Кафане мы встречаем интересное сообщение о том, что в 1726 году повстанцы захватили архив прибывшего в Кафан турецкого сборщика налогов и сожгли обнаруженные в нем 32 тысячи налоговых бумаг (См. «История Давид-бека», стр. 56).

По сведениям некоторых европейских историков XVIII века крайне обременительные налоги, установленные последним Сефевидом — шахом Тахмаспом II, и явились причиной вспыхнувшего здесь восстания армян (La Mamye-Clairac, Histoire de Perse depuis le commencement de ce siecle, Paris, 1750, t. II, 149). Имеются, однако, данные о том, что в ряде мест армянское население Карабаха отказывалось платить налоги еще задолго до воцарения Тахмаспа. В вышеприведенном обращении к царю Петру юзбаши Есаи и его соратники писали: «И уже тому одиннатцать лет как сию нашу провинцию лезгинцы разоряют, а и персицкие бесурманы еще горше нас разоряют и в подданство берут» (В армянском тексте взамен подчеркнутых нами слов читаем ***).

Хотя, в результате восстания афганцев, лезгин и прочих своих подданных, персидские власти потерпели большой урон, все же они были еще достаточно сильны, чтобы выступить против населения, отклоняющего их налоговые претензии.

Неуплата налогов была воспринята ханами как прямой акт неповиновения и послужила основанием для отправки в Карабах и Кафан специальных карательных войск.

Враждебную реакцию у ориентирующейся на Сефевидов части феодалов Закавказья вызвало также поведение Вахтанга, рассчитанное на восстановление независимости Грузии и Армении с помощью России. В 1722-1723 годах эту проперсидскую и по существу враждебную в отношении освободительного движения реакцию возглавлял Кахетинский царь Константин, известный также под своим мусульманским именем — Махмет Кули-хан.

Узнав об «измене» Вахтанга и его сына, Бакара, в 1722 году шах Тахмасп назначил Константина правителем («вали») Картлии и одновременно передал ему командование персидскими войсками, иначе говоря, объявил его бекларбеком Гянджи, Карабаха и Еревана (См. Л. М. Меликсет-бек. Грузинские источники об Армении и армянах. Ереван, 1955, т. III, стр. 172 (на арм. яз.)). Верный велению шаха, Константин взялся покарать Вахтанга, и, добиваясь [LIII] этой цели, одно время не брезговал даже прямым союзом с лезгинскими погромщиками и их турецкими покровителями. Опасность, угрожавшая со стороны Константина и поддерживавшей его части грузинских феодалов, была столь велика, что еще в 1721 году Вахтанг просил Петра ввести в Грузию 5 — 6-тысячное русское войско для охраны страны и для усмирения местных феодалов, не согласных с его, Вахтанга, политикой.

Враждебное отношение к восстановлению независимости «христианских» народов Закавказья проявляли и связанные с единоверной Персией феодалы Азербайджана. Особенно враждебно относились они к армянским сыгнахам в период выступления последних против персидского господства в Карабахе и Кафане. Возникшие на этой почве конфликты в ряде мест привели к кровавым схваткам.

В своем повествовании о политических и военных событиях 1722-1723 годов католикос Есаи, остановившись на враждебных действиях ханом Кахетии, Борчалу, Казаха, Гянджи и Еревана, писал: «Все они будучи враждебными к нему (Вахтангу) и особенно ренегат Махмат-Кули хан Кахетии... и Огурлу-хан Гянджи, кои искони являлись кровными врагами к роду Вахтанга, и ныне объединившись написали на него донос новому шаху — Тахмаспу... сообщив ему, что де помышляя отложиться от тебя, он сплачивает вокруг себя нацию армянскую и грузинскую и направляя своих посланцев к русскому царю, приглашает его прийти и завладеть твоею страною» (Есаи, стр. 62 и след.).

Пять месяцев подряд персидские войска вели бои за Тбилиси, и под конец были отброшены войсками Вахтанга. Тогда в апреле 1723 года Константин обратился за помощью к лезгинам, и в начале мая, при поддержке 7-тысячного лезгинского войска Ал-Султана, все же овладел городом Тбилиси и отдал его своим хищным союзникам на разграбление. Однако спустя месяц, 10 июня, он был вынужден сдать Тбилиси туркам (См. Есаи, стр. 65 и след. «Мелкие хроники» (на арм. яз.), сост. В. А. Акопяном, Ереван, 1956, II, 432; Lockhart, стр. 254 -256). Сделавшись хозяевами, турки изгнали из Тбилиси несколько сот неблагонадежных купцов, должно быть, главным образом, из армян, и передали управление городом принявшему ислам сыну Вахтанга — Бакару (Шахнавазу), при условии уплаты ежегодного взноса в размере 40 тысяч пястров (Hammer, XIV, стр. 398), а обманувшийся в своих надеждах Константин, уйдя в Кахетию и признав главенство Бакара в Картвелий, вступил на путь вооруженной борьбы с турками. Отныне он будет в меру сил своих руководить освободительным движением народов Закавказья в целом. [LIV]

Под давлением нараставшей в Закавказье турецкой агрессии, некогда враждовавший с Вахтангом кахетинский царь в конце концов разделил его политическую линию, т. е. убеждение в том, что спасение Грузии — в ориентации на российскую помощь.

Тяжкие времена наступили для Армении. В Карабахе и Кафане начались вооруженные столкновения между сильно потрепанными войсками ирано-азербайджанских ханов и разрозненными отрядами армянских сыгнахов. Еще в декабре 1722 г. сыгнахцы во главе с Есаи-юзбаши из Барды (Гюлистана), Саркиса и Ширвана из Чараберта и Иосифа из Гянджи успешно обороняли подступы Карабаха и ведущие в Гянджу и Тбилиси пути, сдерживая натиск «тюркских последышей местных насильников» («***»), требовавших выплаты налогов», «тля и грабя» все уцелевшее после нашествия лезгин (См. док. № 177). Подобные столкновения с местными проперсидски настроенными тюркскими» феодалами происходили в это время и в других магалах Карабаха и Кафана. «В Карабахе и Капане, — писал в декабре 1722 г. Минас-вардапет Первазян, — армяне объединившись нападая на местных «тюрков» нещадно их истребляют» (См. док. № 169. В старом русском переводе соответствующее место гласит: «ныне армянские народы (sic) в Карабахе и в Капане присоветовали, что [б], гжели магометанов сколько где не найдут, рубить, и они (т. е. армяне — А. И.) себя охраняют и сильны, только не имеют никакого главного командира». Док. № 170). Как видно, здесь речь идет о вступлениях сыгнахцев против персидских властей, представителями которых, зачастую являлись феодалы «тюркского» (т. е. азербайджанского) происхождения.

Было бы ошибочно полагать, что эта борьба разразилась на почве национальной вражды между армянами и местными «тюрками» или что не имела характер погромов. Не следует забывать, что в ряде мест повстанцы направляли оружие и против придерживавшихся персидской ориентации феодалов из армян. Была учинена кровавая расправа даже над ханскими пастухами Чавндура, в расчете нанести этим удар их персидскому хозяину (См. «История Давид-бека», стр. 17). Известны, как увидим, случаи, когда феодалы и армян совершали набеги на владения своих армянских противников в союзе с феодалами из лезгин или азербайджанцев.

Движению сыгнахцев угрожали прежде всего отогнанные лезгинами в пределы Карабаха и Кафана персидские войска. В октябре 1723 г. и Дизаке, близ деревни Хадруд, произошло столкновение сыгнахцев с шахскими войсками; последние при этом потеряли 200 человек. «И сказывают, — пишет посланец сыгнахцев поп Антон, — что шахова войска было при деревне Хадруд с 40000 или больше, а при оном войске был [LV] главным командиром Залханов сын, а другой Муганской хан» (Док. № 194 и 195). Из дальнейшего изложения папа Антона видно, что в данном случае речь 4дет о персидских войсках, собиравшихся после понесенного ими в Ширване поражения отступить через Худаферинский мост на Араксе в Персию.

Особую активность в борьбе против армян проявляла шахская кон- ища, имевшая задание «усмирить изменников» (По другим сведениям военачальники из Грузил прибыли по назначению не Вахтанга, а его сына — Бакара (Шахнаваз-хана). См. док. № 205, 206 и 277). Согласно донесению Минаса-вардапета от 19 апреля 1723 г., шах двинул на армян войска четырех ханов; сражение произошло недалеко от местечка Акулис и кончилось поражением ханских войск и бегством двух ханов. «При той баталии, — писал автор донесения, — были грузинцы. присланы от Вахтанга для вспоможения» (Док. № 180).

Речь идет об уже упомянутых нами 30 или 40 воинах-армянах, прибывших во главе с Давид-беком в конце 1722 или в начале 1723 года из Грузии в Кафан для развертывания дальнейших военных действий и набравших на месте около 400 бойцов. Впоследствии это военное ядро расширилось, временами доходя до 7 — 8 тысяч добровольцев, в течение ряда лет ведших в Кафане героическую борьбу с персидскими и турецкими захватчиками.

В отличие от сыгнахов Карабаха, практиковавших тактику позиционной обороны, Давид-бек проводил молниеносные партизанские налеты. В наших источниках мы почти не встречаем упоминаний о «сыгнахах» в Кафане. Это объясняется именно тем, что к тактике позиционной обороны повстанцы Кафана прибегали лишь в исключительных лучаях. Под жестким водительством Давид-бека и его боевых соратников выступления кафанских отрядов порой получали характер строго организованных и политически целеустремленных действий. Кара сильные экспедиции предводителя кафанских воинов нещадно наказывали провинившихся в нарушении приказов военачальников; мерой наказания могла быть даже смертная казнь. В условиях распада власти Сефевидов, здесь, как и в Карабахе, борьба направлялась против феодалов, ориентировавшихся на сохранение в Закавказье персидского господства. К числу последних, наряду с тюркскими (т. е. азербайджанскими), относились также и армянские сторонники Сефевидов. Преданные шаху мелик Давид из Татева и мелик Франгюл из Ерицваника приняли мусульманство и, присоединившись к местным ханам, во главе двоих отрядов оказывали повстанцам Кафана упорное сопротивление (См. «История Давид-бека», стр. 8 и след., стр. 22-24). [LVI]

Сообщая в своих, написанных на армянском языке, донесениях о боевых столкновениях повстанцев с местными мусульманами, Иван Карапет называл последних «курдами» (См. док. № 239).

В письме к графу Толстому от 9 апреля 1724 года Иван Карапет сообщал о том, что сыгнахские армяне направились в Кафан для оказания армянам помощи против напавших на них курдов, добавив при том, что и он сам намерен направиться в Кафан (См. А. Абрамян, там же. стр. 82). Несколько позднее он сообщал, что вслед за войсками Авана-юзбаши он направился в Кафан, когда армяне уже потерпели поражение и «войска курдов вернулись во-свояси (Док. № 277)». Очевидно, что поездка Авана-юзбаши и Ивана Карапета в Кафан состоялась в ответ на просьбу кафанцев об оказании им помощи. О просьбе кафанцев мы узнаем уже из донесения попа Антоня от 26 ноября 1723 г.; последний писал о намерении сыгнахцев «иттить в Копанской (Кафанский. — А. И.) уезд для того, что ис Копа некого уезду приходили от армян же к юзбаше Авану, чтоб он с своим войском шел и соединился с ними...» (Док. № 194).

Следует отметить, что, говоря о столкновениях армян с «курдами», Иван Карапет под последними имел в виду оставшиеся верными шаху ханские войска (См. А. Абрамян, стр. 83 и 84. — В подтверждение того, что Иван Карапет, говоря о «курдах», имел в виду не курдов в собственном смысле слова (не имевших своих «войск»), а мусульман вообще, или же «персов» или «кизилбашцев», можно привести его строки о том, что русский царь очень любит нацию шаха и что, князь Дербент и Гилян, он не поранил ни одного курда («***»). Или же его сообщение о том, что османцы заняли ереванскую крепость и побили всех курдов и армян, бывших в крепости (А. Абрамян, стр. 111). В одном из своих донесений Иван Карапет сообщает о том, что ереванский хан воздерживается «написать письмо по-курдски, боясь как бы оно не попало в чужие руки» (см. док. № 239). Поскольку курдской письменности не существовало, ясно, то выражение «по-курдски» здесь могло иметь лишь значение «по-персидски», или же «по-тюркски». Кстати, в таком же смысле употреблял термин «курд» хронист пека Закария Акулеци.). Это еще раз подтверждается его дополнительным сообщением о том, что 15 апреля (1724 г.) он с армянскими войсками, направился в Кафан, так как было получено письмо, в котором говорилось, что хан Нахичеванский и султан Баргушатский пришли в Кафан, погубили много армян, а женщин и детей угнали в полон.

Враждебные действия ханских войск против кафанцев Иван Карапет ставил в связь с прибытием в Кафан Давид-бека и организацией им в Кафане боевых сил армян численностью в 4-5 тысяч человек. Встревоженные решительными антифеодальными действиями Давид-бека, хан Нахичевана и султан Баргушата во главе своей конницы [LVII] вступили с ним в жестокий бой и побили его войска (См. док. № 277. Ср. также ссылку А. Абрамяна на свидетельство купца Абеля и указанный им источник ГАФКЕ (т. е. ЦГАДА), фонд сношения России с Арменией, 1721, № 6, л. 12). Это была наиболее кровавая из битв, имевших место в эти годы в Кафане и Карабахе.

Дополнительные сведения о борьбе армян с ханской реакцией в Кафане мы находим в послании соратника Давид-бека — Мхитар-бека, видимо, сменившего руководителя боевых сил армян в Кафане в 1726 году. В своем послании к русскому двору от 24 марта 1726 года, сообщая о нападении персидской конницы на кафанцев, он пишет: «И мы спаслись бегством от кизилбашцев в разные места и отовсюду собрав (вновь) силы пришлы и укрепились в каменистых местах, надеясь на освобождение христиан с божей помощью. И крепясь помощью Христа мы начали воевать с кизилбашцами, одержав победу над ними, хотя и наших были побиты многие». Побежденные в открытом бою кизилбашцы в дальнейшем предпринимали лишь внезапные налеты, во время которых грабили армянское население, разрушали монастыри и пустыни, убивали или уводили армян в плен. Некоторым удавалось вырваться из плена и вернуться на свои позиции (См. док. № 335. Ср. № 336). В апреле 1724 года Ивану Карапету, посланцу России, прибывшему в Кафан вместе с Аваном-юзбаши и 2000 сыгнахских воинов (См. док. № 277. Здесь в тексте стоит цифра 200. Мы сочли возможным переправить эту цифру, так как накануне отъезда в. Кафан Иван Карапет писал, что юзбаши Тархан «хотел меня з двумя тысячами человеки проводить в Большую Армению» (док. № 227); в другом письме встречается его же намек о том, что Тарпан взял с собою 2000 рублей (имеется в виду 2000 воинов) (док. № 252). Заметим, что в составленной в середине XVIII века «Истории Давид-бека» численность воинов, сопровождавших Ивана Карапета и Авана-юзбаши в Кафан, достигла фантастической цифры-56000 человек. (См. «История Давид-бека», стр. 10-11)) для объявления армянскому населению царской грамоты, едва удалось спастись от враждебных действий местных ханов. Осведомившись об энтузиазме, вызванном царской грамотой, сообщал русскому двору Иван-Карапет, — местные кизилбашцы во главе с Баргушетским ханом учинили передвижениям царского посланца (т. е. самого Ивана Карапета. — А. И.) всяческие препятствия, и тем осудили его на вынужденное бездействие. Иван Карапет и прибывшие из Карабаха отряды сыгнахцев вырвались из Кафана лишь после того, как у селения Хндзореск удалось разбить главарей кизилбашцев (См. док. № 277). [LVIII]

VI

МИССИЯ ПОСЛАНЦА ПЕТРА ВЕЛИКОГО, ИВАНА КАРАПЕТА, И ЕГО РОЛЬ В СПЛОЧЕНИИ И РУКОВОДСТВЕ БОЕВЫМИ СИЛАМИ СЫГНАХЦЕВ

В освободительном движении народов Закавказья середины 20-х годов XVIII века посланец («элчи») Петра Великого, Иван Карапет, сыграл выдающуюся роль. Прибыв в 1724 году в Карабах для объявления «высочайшей грамоты армянскому народу» от 3 июня 1723 года, Иван Карапет взял в свои руки дело политического сплочения и руководства освободительным движением в Карабахе. Вместе со своим братом Лукой Ширвановым, являвшимся не только переводчиком, но также и своего рода интерпретатором обращений армян к российскому двору и. наоборот, российского двора к армянам, он в бытность свою в России занимался торговыми делами (См. его письмо Толстому от 5 февраля 1724 г., док. № 207). Не случайно, что именно через него была направлена армянским купцам царская грамота, обещавшая ряд привилегий и приглашавшая их «возобновить и восстановить» свои торговые дела как внутри Российского государства, так и в городах Прикаспия, находящихся под протекцией России (См. док. № 183 и 184). Вместе с этой грамотой Ивану Карапету была вручена особая «Мемория» или Инструкция — обнадежить «знатнейших армянских военачальников» царскою милостью, изустно сообщив об этом всему народу. Согласно этой Мемории», Ивану Карапету поручалось объявить армянскому народу или вернее, армянским католикосам и военачальникам Карабаха о том, что русский царь «по их прошению, оных в протекцию свою принять и из под ига тех неверных высвободитъ весьма склонны и готовы». При этом следовало разъяснить, что освобождение армянского народа связано с делом укрепления позиций России на берегах Каспийского моря (имелись в виду Гилян и Баку, уже занятые русскими войсками), и выразить пожелание, чтобы «армяне в показанной до сего времени ревности и добром своем намерении не ослабели и токмо б искали на малое время через всякие возможные способы себе содержать», и в случае, если «знатнейшим и главнейшим армянам» будет невозможна оставатца и содержатца» в своей стране, чтобы они переселились в города Прикаспия, занятые царскими войсками, повелев народу «себя содержать до времяни в тишине, пока все потребныя предуготовления чинятца» и возможно будет с помощью России «избавление их с надлежащею силою предвосприять» (Док. № 185).

В начале января 1724 года прибыв инкогнито в Карабах и встретившись с представителями как Малого, так и Большого сыгнахов, [LIX] Иван Карапет отправил в Россию ряд донесений, написанных им лично на простом джульфинском наречии. Автор донесений рисует неприглядное положение Карабаха, терпящего невзгоды не только от грабительских набегов лезгин и феодалов прочих мусульманских народностей, но и от собственных, т. е. армянских же феодалов. В этом раздробленном на мелкие владения феодальном мире, повествует Иван Карапет, исповедующие христианство армянские мелики и старшины обращаются с крестьянством почти так же, как угнетатели и грабители «неверных». Он характеризует сыгнахских феодалов как людей с сильно развитым чувством местного патриотизма и, одновременно, неспособных объединить свои усилия в интересах народа или хотя бы его господствующего класса. Каждый из «их, — пишет он, — захватил по одной или две деревни п. окружив себя 10, 20 подручными, объедает деревню. Ни одни из них не подчиняется другому, так как нет среди них главенствующего (См. док. №№ 204, 205, 206, 207, 208, 210 и другие). Совершая набеги на владения соседних феодалов, мелкие армянские правители притесняли и грабили, главным образом, крестьянское население, не взирая на его национальную или религиозную принадлежность. В письмах Ивана Карапета имеется не поддающееся уточнению ведение о том, что, до его прибытия в Карабах, сыгнахцы убили своего правителя (точнее «своего главного»), производившего «раздел страны», и что лица, убившие правителя в знак протеста против произведенного им «раздела», не захотят признавать над собой чьего-либо главенства (См. док. № 219 и 278. О каком «разделе страны» шел спор? О размежевании земельных участков сельских общин, о разногласиях ли между частными землевладельцами или же о пограничных спорах меликств, — трудно выяснить). Между тем, — пишет Иван Карапет, — простой народ вместе со всеми старшинами денно и нощно молит бога о том, чтобы царь русский оказал им милость — послал к ним начальствующего с воинами, вторые водворили бы в стране порядок и учинили бы суд над нарушителями справедливости. И еще молят они о том, чтобы государь послал и Шемаху свои войска для усмирения неверных, окружающих их со всех сторон. «Это, — говорили они, — внесет у нас успокоение, мы соберем свои войска и по велению царя придем к нему на службу» (Док, № 219).

Армяне Карабаха не дождались ни царских войск, ни начальствующего лица, который учинил бы у них суд над «нарушителями порядка». Однако посланцу царя, элчи Ивану Карапету, пришлось выступить в воли своего рода посредника между раздираемыми разногласиями военачальниками и меликами карабахских армян. Пустив в ход не только обещания и угрозы, но и реальные возможности части сыгнахцев, ориентировавшихся на помощь России, Иван Карапет пытался сплотить карабахских меликов и юзбашей вокруг российского знамени. Задача эта [LX] была весьма сложной, ибо отсутствие материальной опоры, обещанной царем военной помощи, лишало его переговоры и распоряжения должного веса.

Описанный в донесениях посланца Петра феодальный партикуляризм полностью соответствовал общественному и экономическому укладу страны. В условиях преобладающего на Карабахском нагорье натурального хозяйства мобилизованные в отряды местных меликов не получали нормированного жалования. Имеются сведения о том, что единственным средством содержания воинов являлась военная добыча, которая, за вычетом доли мелика и старшины, распределялась между членами отрядов (См. Е. Лалаянц. Гянджинский уезд, стр. 252-253 (на арм. яз.)). В своих письмах Иван Карапет описывает Карабахское нагорье как страну с крайне низким жизненным уровнем. «В этой стране большой недостаток в хлебе и пище, так как их посевы небольшие. С четырех сторон окружены врагами, кизилбашцами и суннитами, и потому армяне не имеют возможности заниматься земледелием» (Док. № 207, ср. док. № 210).

Неуемная алчность феодальных предводителей и нищенское существование их воинов были причиной постоянных столкновений и острых междоусобиц между отдельными магалами и правителями страны. Такие взаимоотношения существовали, по-видимому, не только в Карабахе, но и во всем Закавказье. Впрочем, грабеж населения являлся одним из средств содержания войск и в условиях персидской оккупации; особенно в период разложения государства Сефевидов. То было время, когда сам Вахтанг получал «десятину» от добычи своих войск (См. Есаи, стр. 52).

Необходимо, однако, оговорить, что одолевавшие мелких армянских феодалов Карабаха разногласия не были лишь результатом общественно-экономического состояния страны. Развал персидского государства, систематические набеги лезгин, вступление в пределы Грузии турецкой армии и непосредственная угроза турецкой агрессии создавали в Закавказье крайне неустойчивое политическое положение. Народные массы армян и грузин, а также большая или, во всяком случае, значительная часть господствующей верхушки искала выхода из создавшегося положения в военном вмешательстве России и установлении в стране ее протектората. Однако так как российское правительство не спешило с присылкой войск, иные, лишенные собственных средств защиты юзбаши или мелики из армян, особенно те, владениям которых угрожала непосредственная опасность захвата, порою, приспосабливая свое повеление к реальному соотношению сил, искали пути капитуляции перед турецкой армией.

По словам Ивана Карапета, по его прибытии в Карабах, из пяти военачальников армянских сыгнахов трое заняли в отношении России [LXI] дружественную позицию, двое — враждебную, причем один из последних ориентировался на Турцию, другой на Персию. За капитуляцию перед турками, писал Иван Карапет, были также католикос Нерсес, избравший для своего местопребывания Чарабертский монастырь Трех Младенцев, брат католикоса Саркис-юзбаши и двое лиц по имени Есаи, оба военачальника — один в Партаве (Барде), другой — в Чараберте; Чарабертский военачальник даже грозился, что убьет Ивана Карапета, если тот не удалится из Карабаха. Свое несогласие с военачальниками русской ориентации — Аваном и Тарханом — вышеупомянутые лица, между прочим, выражали и тем, что при каждом удобном случае совершали набеги на их деревни (См. док. № 205 и 206). Набеги на деревни сторонников «ширванцев» совершал также сторонник шаха мелик Багир из деревни Аветараноц. По словам Ивана Карапета, под благовидным предлогом пригласив к себе в гости несколько десятков человек из своих противников, он вероломно изрубил их и головы их послал шаху (См. док. № 205). Эта версия другими свидетельствами не подтверждается. Из публикуемых документов видно, что вскоре мелик Багир включился в общий фронт антитурецкого движения и стал стойким участником освободительной борьбы сыгнахцев (См. док. № 207, 239).

Только с известными оговорками следует принимать также сообщение Ивана Карапета о протурецкой ориентации католикоса Нерсеса и чарабертских юзбашей. Вплоть до возникновения угрозы захвата их владений османскими оккупантами никто из них добровольно не ратовал за признание турок.

Вообще среди армянских феодалов Карабаха в это время не было сколько-нибудь значительной или прочной ориентации на Персию или Турцию. Характерно, что в феврале 1724 года, когда в Кахетии хозяйничали лезгины, а в Картли турки, лишенный трона царь Константин, не порывая своих связей с Персией, примирился с Вахтангом, который связывал свои надежды на восстановление утерянной власти лишь с Россией. В письме к Петру Константин просил обнадежить сыгнахских армян своей поддержкой, «чтобы их (т. е. сыгнахские) войска пришли бы к нам, чтобы до вашего прибытия мы могли бы противустать врагам и охранять то, что еще осталось от Грузии. Гянджа и Карабах, которые в моих руках, — писал Константин, — кроме них и другие персидские провинции, желают вашего прибытия и хотят служить Вам» («Переписка на иностр. языках грузинских царей», стр. 168 и Док. № 244).

Еще до прибытия Ивана Карапета в Карабах католикос Нерсес, его брат юзбаши Саркис из Чараберта и Есаи из Партава совместно с прочими военачальниками Карабаха неоднократно обращались к царю [LXII] Петру с просьбой о помощи (См. док. № 176). Упомянутая нами мемория, переданная Ивану Карапету перед отъездом его в Карабах, была ответом на просьбу патриарха Нерсеса и юзбашей Есаи и Саркиса из провинций Партав (Барда) и Чараберта о принятии их в «протекцию свою» в целях их освобождения из-под ига «неверных соседних народов». Выше мы видели, что армянские военачальники этих районов явились инициаторами укрепления своих сыгнахов и превращения их в опорные пункты защиты от лезгинских и персидских феодалов. Лишь задержка помощи из России и усиление нажима со стороны турок заставили военачальников Чараберта Саркиса и Абраама в 1723 году, во время осады Гянджи, вступить в переговоры с командующим турецкой армией Ибрагим-пашой, сулившим им всякие вольности. Армянские военачальник надеялись, что это поможет отвести угрозу турок — в случае продолжения сопротивления разорить их земли и заполонить их семьи (См. док. № 219).

Боясь решительным сопротивлением накликать беду на себя, пи руководители сыгнахов равнинного Карабаха временно отошли от освободительного движения.

По всей вероятности, к этому именно периоду относится недатированное письмо к мелик-Тамразу от обоих Есаи, ради предотвращения разгрома своих владений, зондировавших почву для мира с лезгинами и турками ( См. док. № 189 и А. Абрамян, стр. 218. Проф. А. Абрамян датирует это письмо 1724 годом. Мы считаем, что этот документ следует отнести к лету 1723 года. Судя по его содержанию, письмо мелик-Тамразу написано после вторжения турок в Тбилиси (июнь 1723 г.) и до поражения Ибрагима-паши под Гянджой).

Заслуживает особого внимания фигура вышеупомянутого юзбаши Есаи из Партава (Есаи называет себя *** («Я Есаи из провинции Барды, села Гюлистана обширной страны Агванк»), док, № 177), политического балансера, внимательно следившего за изменениями в соотношении сил и соответственно менявшего свою позицию. Есаи был одним из первых организаторов обороны армян прикуринского магала от набегов лезгин и действовавших вместе с ними некоторых азербайджанских феодалов, но позднее, когда угроза вторжения турок в Закавказье заметно усилилась, он круто изменил свое поведение. В новой обстановке он пытается обезопасить свои владения, связавшись с агентом турок Хаджи Даудом; опираясь на воинствующее азербайджанское племя караборков, совершает разбойничьи набеги на нагорные сыгнахи Карабаха, видимо, с целью склонить их на сторону турок (Ср. «Письмо двух Есаев лета 1723 г.» (док. № 189) и Док № 278).

В нашем сборнике публикуется письмо Есаи от 1 марта 1724 года, адресованное его единомышленникам. Автор письма прибыл в Тбилиси [LXIII] для сбора сведений о положении дел в Закавказье. Здесь до него доходили слухи о предполагаемом разделе персидского наследия между Россией и Турцией. Этого было достаточно, чтобы он сделал для себя и для своих единомышленников ряд практических выводов. Есаи считал, что не следует поддаваться уговорам Кахетинского царя, в эту пору связывавшего свою судьбу с Россией. Есаи советовал своим друзьям проявлять сугубую «осмотрительность», дабы не поставить народ армянский под удар (См. док. № 217).

Однако все это не помешало Есаи, как одному из видных «тавадов» Константина (См. А. Абрамян, стр. 64), в числе прочих грузинских «тавадов» принять участие в акте примирения царевича Бакара (Шахнаваза) с Константином и вместе с ними повести борьбу против турецкого плана захвата закавказских земель (Там же, стр. 66 и след.). Более того, по возвращении из Тифлиса, он вместе со своими единомышленниками установил связь с Иваном Карапетом и предложил ему свои услуги для участия в общей борьбе сыгнахцев против турецкого нашествия (См. док. № 219). Принимая одно время активное участие в налаживании общего фронта борьбы с турками, юзбаши Есаи, в условиях усиливавшейся турецкой агрессии в равнинном Карабахе во второй половине 1724 года, т. е. после заключения Константинопольского трактата, вновь отошел от сыгнахцев (См. док. № 278). С конца этого года в наших документах мы не встречаем больше характерной фигуры вояки и дипломата Есаи из Барды. Надо полагать, что, капитулировав перед турками, он в дальнейшем в обороне сыгнахцев не участвовал.

Группировка сыгнахцев во главе с католикосом Нерсесом и Чарабертскими и Гюлистанском военачальниками выражала по преимуществу интересы наиболее уязвимых в военном отношении магалов равнинного Карабаха. Группировка же военачальников-ширванцев юзбаши Авана, Тархана и Мирзы во главе с католикосом Есаи, в основ ном, представляла интересы нагорной части Карабаха, сравнительно лучше защищенной от внешних врагов и потому более устойчивой в борьбе за освобождение страны. Это главное противоречие усложнялось столкновениями между интересами «пришлых и местных» руководителей освободительной борьбы и трениями между духовными владыками борющихся сторон — католикосатами Гандзасара и Трех Младенцев. Характерно, например, что католикос Нерсес называл себя «духовным владыкой Карабаха и Ширвана», как бы претендуя на власть, по традиции принадлежавшую гандзасарскому католикосу.

Вследствие всех этих обстоятельств в Карабахе временами действовали два враждебных в отношении друг друга военно-политических центра освободительной борьбы. Не было единомыслия не только [LXIV] между этими центрами, но порою и внутри каждого из них. Например, не случайно, в ожидании царского указа о военной помощи армянам, четверо юзбашей Малого сыгнаха в своем письме к Петру просили царя «прислать к нам четверым указы порознь, с печатми, чтоб лутчее нам верили здешние народы» (Док. № 178). В одном из своих писем католикос Есаи прямо заявляет, что не в состоянии примирить враждующие стороны, так как они не считаются с его указаниями (См. док. № 221). Порою дело доходило до того, что даже вмешательство российского посланца — Ивана Карапета — оказывалось не столь внушительным, чтобы уладить разногласия руководящих группировок сыгнахцев, в связи с чем в одном из своих обращений в Петербург Иван Карапет настаивал на своем отозвании (См. док. № 278).

И тем не менее следует отметить, что Ивану Карапету в основном удалось сплотить разрозненные боевые силы армянских старшин, военачальников и меликов Карабаха, политически ориентировать их на Россию и направить против угрожавшей им опасности турецкой оккупации. Прибыв в начале 1724 года в Карабах, он развернул огромную работу но приему от различных групп сыгнахцев письменных обращений в Россию с просьбой оказать им покровительство и военную помощь. В ряде обращений представители армянского духовенства, мелики, военачальники и старшины признавали себя «подданными царя» и просили, чтобы российские войска оккупировали их земли. Имеющиеся в наших материалах такого рода обращения свидетельствуют о больших успехах Ивана Карапета. Политическое сплочение светских руководителей сыгнахцев способствовало, в свою очередь, ослаблению трений между духовными руководителями армян Карабаха; видимо, угрожавшие Карабаху набеги лезгин и усиление опасности турецкой оккупации также, значительно смягчили существовавшие между монастырями Гандзасара и Трех Младенцев враждебные отношения.

Не ограничивая свою деятельность рамками Карабаха, Иван Карапет взялся за установление связи с кафанцами, но, наткнувшись на противодействие Баргушатского хана, вероятно, не успел получить письменные заявления о признании кафанскими повстанцами российского протектората. В наш сборник включен лишь один документ подобного содержания, составленный несколько позднее без прямой связи с деятельностью Ивана Карапета. Мы имеем в виду послание Мхитар- бека от 24 марта 1726 года.

Ивану Карапету не пришлось побывать в других районах страны, частности, в центре современной Армении — в Ереване, куда было послано обращение к армянам, авторы которого обнадеживали их на счет прихода русских и предлагали, по примеру гянджинцев, просить [LXV] царя о покровительстве и помощи (См. док. № 239 и 241). Признавая себя «подданными» царя и обращаясь в Россию с просьбой оккупировать их земли, армянские феодалы Карабаха добивались замены своей подневольной зависимости от Персии или зарившейся на их владения Турции добровольно признаваемой вассальной зависимостью от России.

Переплетение борьбы сыгнахцев против турецких захватчиков с движением за признание протектората Россия явилось одним из ярких проявлений многовековой борьбы армян за свое политическое освобождение. Заслуживает внимания сообщение Ивана Карапета о том, что армянские военачальники со всеми своими людьми желают быть вечно преданными царю «и дабы он имел над ними главную команду» (Док. № 242).

Вассальная клятва армянских феодалов в верности новому сюзерену напоминает аналогичное заявление Исраела Ори, представителя армянских медиков Кафана, добившегося в начале XVIII века от Петра Великого заверения в том, «что он, великий государь, по их (меликов) челобитью принять их под державу свою изволяет и всякими вольностями их обнадеживает, а паче не в применении веры их» (Док. № 91, пункт 4).

Обращаясь за помощью к царю, мелкие армянские феодалы преследовали не только свои узкоклассовые интересы, но и общие интересы своей страны и, в частности, своих подданных, видевших в покровительстве России единственное спасение от опасности быть уничтоженными или порабощенными османской Турцией. Вот почему мелики зачастую выступали не только от своего имени, но и от имени всех подчиненных им лиц («табун талег») или подданных крестьян («рахат») (См. док. № 198 и 341). Их обращения в Россию преследовали одну общую цель: с помощью России оградить себя и своих подданных от опасности турецкой оккупации, освободить народы Закавказья от турецкого порабощения.

С другой стороны, заявление карабахских меликов о признании ими или их подчиненными российского подданства, видимо, было связано с поставленной царизмом перед русской дипломатией задачей — добиться заключения мира с Турцией на основе «нейтрализации населенных армянами и грузинами территорий» Центрального Закавказья. Известно, что сама Турция, ссылаясь на адресованные к ней аналогичные обращения лезгинских руководителей, еще в 1722 году распространила свой протекторат на горцев Кавказа и при заключении Константинопольского трактата добилась признания нейтрализации значительной части опекаемой ею территории Ширвана и Дагестана.

При всех обстоятельствах следует иметь в виду, что перспектива безоговорочного присоединения владений армянских меликов к [LXVI] России не входила в план восточной политики России XVIII века. При слабом развитии своих производительных сил и путей сообщения с Закавказьем, Россия еще не располагала средствами не только экономического, но и военно-политического освоения Закавказского края. В то время она еще не была готова присоединить к своей территории этот край и взять на себя ответственность за его устойчивую оборону от Персии и Турции, за спиной которых стояли враждебно настроенные к России европейские державы. Вот почему на протяжении всего этого века царское правительство, не делая практических шагов к присоединению Закавказья, так или иначе учитывало и в значительной мере поддерживало политические стремления местных феодалов, добивавшихся с помощью России обеспечения своей независимости от Персии к Турции.

Общность интересов российского правительства и народностей Закавказья и ориентация последних на Россию были обусловлены не стремлением России аннексировать закавказские земли, а ее ближневосточной политикой и той помощью, политической и военной, которой она в этой связи обнадеживала народности Закавказья в их освободительном движении.