ЖАН ШАРДЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ КАВАЛЕРА ШАРДЕНА ПО ЗАКАВКАЗЬЮ

В 1672-1673 гг.

VOYAGES DE MONSIEUR LE CHEVALIER CHARDIN EN PERSE ET AUTRES LIEUX DE L' ORIENT

Мужчины еще более, чем женщины, отличаются всеми этими дурными свойствами. Их ум склонен ко всякого рода злобе. Все они воспитаны на воровстве. Они изучают приемы его, делают его своим ремеслом, оно заменяет им удовольствия и дает почет. О совершенных ими кражах рассказывают с чрезвычайным самодовольством. За кражи их восхваляют и прославляют. Убийство и ложь считаются подвигами. Наложничество, прелюбодеяние, двоеженство, кровосмешение и подобные пороки — в Мингрелии составляют добродетель. Увозят жен друг у друга. Без зазрения совести женятся на тетках, племянницах и свояченицах. При желании женятся сразу на двух женах, а многие и на трех. Каждый содержит столько любовниц, сколько хочет, и жены, и мужья очень снисходительны на этот счет. Ревность друг к другу питают очень слабо. Когда мужчина застанет жену с любовником, он имеет право требовать с нет о свинью, и обыкновенно ограничивается этого рода местью. Свинью же съедают все трое вместе. Поразительно, что этот негодный народ [30] утверждает, что иметь много жен и наложниц хорошо, так как, говорят они, родится много детей, которых можно продать на наличные деньги или обменять на платье и съестное. Но все-таки это ничто в сравнении с их бесчеловечным мнением, что из любви и милосердия следует убивать новорожденных младенцев, когда не имеешь средств и способов кормить их, а больных, когда их нельзя вылечить. По их рассуждению, этим путем невинные создания избавляются от бед, которые бы их долго томили, а в конце концов — погубили. Вот как рассуждает этот дикий народ, бесстыжий и бесчеловечный. Я боюсь, по правде сказать, что это место моего повествования вызовет недоверие к себе и что мой правдивый рассказ будет сочтен преувеличением. Утверждаю полную достоверность его, а события, о которых я буду говорить, в достаточной степени оправдают мое утверждение.

Дворяне имеют в этой стране право на жизнь и имущество своих подвластных, с которыми могут делать что угодно. Отнимают у них жен и детей. Продают их, или иначе распоряжаются, как им вздумается. Каждый крестьянин поставляет своему господину известное количество зерна, скота, вина и других съестных припасов, смотря по состоянию. Таким образом богатство зависит от числа крестьян, которое и служит мерилом благосостояния. Каждый обязан, кроме того, содержать своего господина день, два или три в году; поэтому дворяне круглый год разъезжают с места на место, объедая своих, а подчас и чужих крестьян, что является источником бесконечных ссор, переходящих по большей части в открытую войну. Князь ведет такую же жизнь, так что почти всегда трудно знать, где он находится. Он возит с собой всю семью, жен, детей, прислугу и гостей, как, например, посланников и других знатных иностранцев, если таковые гостят у него; все это составляют огромную свиту, так как багаж его несут пешие мужчины и женщины, которые бегут за ним полуголыми, с ношею на голове и на плечах. Мингрельцы считают что пешие провожатые почетнее верховых: как я уже говорил, в лошадях недостатка там нет. При своих ежегодных посещениях князь собирает подати, получая, с другой стороны, и подарки с тех, кто вовсе не обязан платить ему подати. По дороге же он разбирает судебные и тяжебные дела. При проезде ему подают прошения и часто он разрешает дела на месте, или же вызывает стороны туда, где предполагает ночевать. [31]

Порядок подачи прошения заключается в том, что проситель становится посреди дороги на пути князя и при его приближении преклоняет колено и подает свою бумагу. Князь принимает ее и передает визирю, который прочитывает прошение в слух. Тогда проситель и сопровождающие его подымают громкий крик. Они стонут, простирают руки к небу, бьют палками по земле, поднимая пыль,— с целью разжалобить князя, которого называют своим Повелителем, Богом, Господом и другими священными именами. Ответчик, явившись со своими сообщниками, тоже подымает крик и обе стороны стараются перекричать одна другую. С той и другой стороны выставляют свидетелей, а затем князь произносит окончательное решение. Все это происходит, как я уже заметил, на пути, так как князь для этого не делает остановки; но переезд совершается медленно, для удобства сопровождающих. Тяжбы между крестьянами, принадлежащими разным владельцам, решаются их господами. Когда же возникают распри между помещиками, спор разрешается силой, причем сильнейший выигрывает дело. Вот как это происходит. С оружием в руках они нападают на стан своего врага, на его подвластных, постройки и поля, все расхищают, сжигают и истребляют; наконец, когда не за что уж больше приняться, вырывают виноградные лозы и плодовые деревья. Если же во время этой вражды стороны случайно встретятся, то вступают в кровавый бой. Оказавшийся более слабым и понесшими большие убытки всегда обращается за помощью к князю, который иначе и не узнал бы о ссоре. Князь вызывает к себе ответчика, через более или менее почетное лицо, смотря по общественному положению тяжущихся, и примиряет его с истцом; но такого рода примирения длятся только до первого представляющегося случая отомстить.

В Мингрелии нет дворянина, у которого не было бы тяжбы, а потому они всегда вооружены и окружены таким числом людей, какое способны прокормить. При поездках верхом на лошади, они, а также и люди их, вооружаются с головы до ног и ложатся спать, имея шашку под боком, а когда засыпают, то ложатся на живот и шашку кладут под себя. Вооружение туземцев состоит из копья, лука и стрел, прямой не изогнутой сабли, булавы и щита; огнестрельное оружие употребляется немногими. Они хорошие воины и наездники и с большим искусством владеют копьем. Стрельбе из лука дети начинают обучаться с четырехлетнего возраста и доходят [32] до такой ловкости, что бьют на лету самых быстрых птиц.

Одежда их отличается многими особенностями; бороду подстригают все, за исключением духовенства. Верхушку головы пробривают кружком, а остающиеся волосы, подстриженные вокруг, спускают до самых глаз. Голову покрывают небольшой скуфьей из очень тонкого войлока, вырезанного по краям фестонами. Зимой носят меховую шапку. Они так скаредны, что для предохранения головного убора во время дождя кладут его в карман, и ходят с обнаженной головой. На теле носят короткие до колеи рубашки и узкие панталоны. Нет на свете более уродливого одеяния. На поясе носят веревку в несколько сажен длины, служащую для привязывания уводимых у соседей или захваченных на войне людей и домашних животных. У богатых — кожаные пояса в четыре пальца ширины, покрытые серебряными пластинками, и у каждого висят на поясе нож, точильный камень, огниво и три кожаных мешочка, из которых один с солью, другой с перцем, а в третьем шило, нитки и иголки. Бедняки ходят почти голыми, нищета их ни с кем несравнима, большинство имеет только кусок скверного войлока, которым и покрываются. Этот войлок, несколько напоминающий хламиду древних, они надевают, просовывая голову в отверстие; он покрывает только одну сторону тела и доходить до колен; поэтому его поворачивают в сторону дождя или ветра. Выделывают иногда легкие н непромокаемые войлоки, но обыкновенно они убийственно тяжелы, особенно когда намокнут. Человек, имеющий рубашку и плохонькие панталоны, считается богачом; почти все босы. Обувь мингрельца заключается в подошвах из сыромятной буйволовой кожи, привязанных к ногам ремнями из той же кожи. Эти сандалии вовсе не предохраняют от сырости.

Почти у всех мингрельцев и мужчины, и женщины, даже самых высокопоставленных и богатых, имеется зараз только одна рубашка и одна пара панталон, которые служат им целый год. В течение этого времени они их и трех раз не выстирают, но раз или два в неделю вытряхивают над огнем, чтобы истребить насекомых, которыми оне кишат. Я не видал ничего более неряшливого и отвратительного. Поэтому-то мингрельские дамы не благоухают. Сколько раз я приближался к ним, плененный их красотою; но через несколько мгновений, проведенных около них, исходивший от них дурной запах убивал внушенную ими любовь... [33]

 

 

Знатные люди едят, сидя на коврах, по восточному обычаю. Скатерть из разноцветного полотна или кожи, а часто едят на голых досках. Простой народ сидит на скамьях, а перед ним ставятся такой же высоты скамейки, заменяющие стол. Посуда и стаканы — деревянные. У людей высшего класса бывает немного серебра. По обычаю этой дикой страны, все, без различия пола и состояния, обедают вместе, — царь, его свита, не исключая конюхов, царица, женщины, девушки, прислуга, до последнего лакея. Когда нет дождя, едят на дворе. Рассаживаются в круг или рядами и занимают места выше или ниже, смотря по положению в обществе. Когда холодно, на дворе раскладывают костры около обедающих. Отопление там ничего не стоит, потому что вся страна — сплошной лес, как я уже говорил. В богатых домах, когда сядут обедать, четыре человека приносят на плечах огромный котел с гоми — вареными зернами, о которых я упоминал. Обыкновенно, полуголый оборванец раздает деревянной лопаточкой всем по куску, весящему фунта три. Двое слуг, одетых почище, приносят другой котел с гоми, более белым, чем первое. Это подают почетным лицам. В будни домашняя челядь ничего не получает, хозяевам же подают немного овощей, жареной, сушеной рыбы или мяса. По праздникам или когда угощают кого-нибудь, режут свинью, быка или корову, если нет дичи. Только что убитое животное потрошат и без соли и приправ кладут в тот же котел, в котором варится тесто. Когда мясо несколько сварится, его снимают с огня, сливают бульон и подают к столу без приправы. Перед хозяином дома всегда ставится большая порция мяса. Ему же подают большую часть овощей, весь хлеб и всю дичь, а он раздает гостям и тем, кому хочет оказать внимание. Едят пальцами и так нечистоплотно, что только сильный голод мог бы заставить сесть за стол с этими дикарями даже наименее порядочных людей нашей Европы. Когда примутся за еду, два человека разливают всем по очереди напитки. У простых людей это делают женщины или девушки. Считается одинаково невежливым спросить себе вина и отказаться от него; следует ждать, когда вам поднесут, а поднесенное принять. Зараз подают не менее четверти штофа, и чаша обходит вокруг стола, за обыкновенным обедом, три раза. В праздники и на пиршествах званые гости, и почетные лица напиваются до пьяна.

Мингрельцы и соседи их большие пьяницы. В этом [34] отношении они превосходят немцев и всех северян. Вина они никогда не разбавляют водой. Разгорячившись, находят, что кубки в полштофа малы и начинают пить из кувшинов. Я жил близ Котатиса, у дворянина, одного из первых пьяниц во всей стране. Пока я гостил у него, он устроил пир для трех своих друзей. Они вчетвером так увлеклись, что с десяти часов утра до пяти часов вечера выпили полтора вьюка вина: вьюк весит 300 фунтов. По общепринятому обычаю этого народа, всякий выходит за нуждою из-за стола во время пира столько раз, сколько ему потребуется и возвращается с неумытыми руками. Приглашенных и друзей заставляют пить, как только они могут; за столом особенно строго соблюдаются обычаи вежливости и обмениваются приветствиями. Между мужчинами идут разговоры о кражах, войнах, битвах, убийствах и продаже невольников. С женщинами ведут довольно неприличные беседы, так как они всему остальному предпочитают любовные речи, какими бы бесстыдствами последние не были пересыпаны, и нисколько не стыдятся самых грязных выражений. Дети их научаются этим словам и разговорам, как только начинают говорить. Не достигнув еще десятилетнего возраста, они в разговорах с женщинами становятся до такой степени непристойными, что и сказать нельзя. Без преувеличения можно сказать, что детей в Мингрелии воспитывают хуже, чем где бы то ни было. Отец воспитывает их на воровстве, а мать научает бесстыдству.

Я заметил выше, что женщины в этой стране вежливы и чинны. Таковы же мужчины. Людям, более высокопоставленным, и мужчины, и женщины кланяются, преклоняя колено. Когда с вестью приходить человек уважаемый, или же если он послан почетным лицом, для него постилают на землю ковер, у ног того, к кому послание направлено. Он преклоняет колено и остается в таком положении во все время своего посещения, о чем я уже рассказывал. То же самое делается, когда приносят какую-либо добрую весть.

В этой северной части описываемых мною стран очень распространен обычай не передавать лицу, выше стоящему, ничего, — ни подарка, ни прошения, ни известия, — иначе, как стоя на коленях. С ним иначе, как в этом положении, и не говорят. При дворе греческих императоров это называлось обожанием; отсюда, к концу империи, такой вид выражения почтения перешел к христианским владетельным [35] князьям берегов Черного моря. Императоров это оскорбляло, так как они считали, что хотя те князья и являются властителями в своих небольших государствах, но тем не менее остаются вассалами империи, и в качестве таковых должны не только воздерживаться от ношения облачений, присвоенных исключительно императорам, на что они иногда осмеливались, но также не требовать коленопреклонения перед собой и оказания других высших почестей.

Язык колхов происходит от иверийского или грузинского, который считают происходящим от греческого. Простонародная речь отличается от письменной. Памятников письменной речи не сохранилось, кроме текста Библии, из которой найдены, впрочем, только Новый завет, а также литургия; оба памятника написаны заглавными буквами. Так что язык древних колхов, собственно, есть язык мертвый, который только наука может восстановить. Духовенство не понимает даже богослужения, хотя служит или должно служить ежедневно.

Мингрелия в настоящее время мало населена, насчитывая не более двадцати тысяч жителей. Еще тридцать лет тому назад население ее доходило до восьмидесяти тысяч. Такое уменьшение произошло от войн с соседями и оттого, что дворяне продали в последние годы множество людей обоего пола. С давних времен из Мингрелии ежегодно вывозилось, путем продажи и мены, по двенадцати тысяч человек. Все это поступает в руки магометан, персов и турок, так как от них идет спрос. Три тысячи человек вывозится ежегодно прямо в Константинополь; их обменивают на ткани, оружие и другие предметы, привозимые в Мингрелию, о которых я упоминал. Ежегодно туда приходит несколько десятков кораблей из Константинополя и Каффы и более шестидесяти фелюг из Гониэ, Ириссы и Трапезунда. В Мингрелии они грузятся, кроме рабов, шелком, льняными тканями, пряжею и семенем, воловьими кожами, куньим и бобровым мехом, самшитом, медом и воском. Мингрельский мед превосходен. Есть два сорта — желтый и белый, последний встречается реже, но гораздо лучше и слаще, не уступая рафинадному сахару; это очень тонкое лакомство. Он тверд на зубах. Кроме домашнего меда, имеется и дикий, который находят в изобилии в отверстиях и трещинах древесных стволов. Его вывозят на каффских судах в Татарию, где из него приготовляют, с примесью зернового хлеба, очень крепкий напиток. Турки получают [36] большие барыши с вывозимых из Мингрелии предметов, продавая за четыре экю то, за что платили одно. Особенно много наживают на невольниках.

Невероятна бесчеловечность и жестокосердие, проявляемые мингрельцами в отношении к своим землякам, а некоторыми и к родственникам. Они вечно ищут случая обрушиться на своих подвластных, чтобы иметь предлог продать их с женами и детьми; отнимают детей у соседей с той же целью; продают даже собственных детей, жен и матерей, и делается это не из мести или злобы, а исключительно под влиянием природной жестокости. Мне указывали на нескольких дворян, дошедших вот до какой степени жестокосердия. Один из них продал однажды двенадцать священников. История этого злодеяния полна удивительных подробностей и ее стоит рассказать, как случай, которому не найдется ничего подобного. Дворянин этот влюбился в благородную девушку и решил жениться на ней, хотя уже был женат. Сделал предложение и получил согласие. В Мингрелии существует обычай покупать себе жену. Цена зависит от общественного положения, возраста, красоты. Дворянин мог добыть средства, необходимые для уплаты по уговору за свою возлюбленную и на расходы по свадьбе, исключительно продажей своих рабов. Последние, узнав об его намерениях, разбежались с женами и детьми. В отчаянии он придумал следующий, переходящий все возможные пределы, вероломный план. Он пригласил к себе двенадцать священников отслужить торжественную обедню и совершить жертвоприношение. Священники, ничего не подозревая, согласились. Им в голову не могло придти, что их собираются продать туркам, так как ничего подобного в Мингрелии не было видано. Дворянин принял их любезно, заставил отслужить обедню и зарезал в жертву быка, которым их, затем, и угостил. Напоив их хорошенько, он приказал своим людям схватить их, заковать, обрить усы и бороду, а в следующую ночь свез их на турецкое судно и променял на разную домашнюю утварь; но так как вырученных денег не хватило на выкуп возлюбленной и свадебные расходы, то этот лютый зверь взял свою жену и продал ее на то же судно.

Вся мингрельская торговля — меновая и производится на ярмарках, открываемых последовательно в различных местах, где запасаются всем необходимым, как на рынках. Товар отдают за товар же. Деньги не имеют в народе [37] установленной цены. В обращении находятся пиастры, голландские экю и абазы — монеты, которые чеканятся в Грузии, находящейся у границ Персии, и стоят восемнадцать соль. Князь мингрельский, скончавшийся двадцать лет тому назад, начал чеканить монету, но это продолжалось недолго, потому что ввоз серебра в страну ограниченный, а в самой стране его не добывают. Не добывают также ни золота, ни других металлов. Я не знаю, что сталось с золотоносным гравием и песком, который, по словам древних, собирали при помощи овечьих шкур, и который послужил для составления басни о золотом руне. В Колхиде его нигде нет, ни в горах, ни в реках, и куда бы ни обратиться, нигде не найдешь возможности согласовать древние времена с настоящим в этом отношении.

Во всей Мингрелии имеется только четыре тысячи вооруженных людей, но при этом почти все они конные. Пехотинцев не более трехсот человек. Солдаты эти не распределены по полкам или ротам. Каждый владелец и дворянин ведет своих людей в бой без строя и порядка, без офицеров и водит их повсюду за собой как при отступлении, так и при нападении на врага.

Войны мингрельцев с соседями состоят, в сущности, из набегов и грабежей; нападения их на неприятеля чрезвычайно стремительны, так как у них нет недостатка в мужестве и решительности. Если неприятель обращается в бегство, они преследуют его вглубь страны, повсюду жгут и грабят, уводя людей всякого возраста и пола, а затем удаляются с той же стремительностью. Пленных набирают как можно больше; как только выбьют кого-нибудь из седла, тотчас же соскакивают с лошади, связывают побежденного веревкой, которую, как я говорил, они носят на поясе, и оставляют его под охраной своих слуг. Захвативший пленника имеет над ним право жизни и смерти и может распорядиться им по своему желанию. Обыкновенно его обращают в рабство и продают туркам. При нападениях мингрельцы стараются занять брод на какой-нибудь реке и, стреляя из засады, препятствуют неприятелю переправиться на другой берег. При неудаче обращаются в бегство и укрываются в лесах, оставляя страну на произвол судьбы. Таким образом, войны между этими народами непродолжительны; менее чем в две недели все приходит к концу и неприятель удаляется, разграбив весь край. [38]

Доходы князя мингрельского простираются не свыше двадцати тысяч экю в год; они получаются от таможенных пошлин со всех ввозимых и вывозимых товаров, от продажи людей и от произвольно взимаемых налогов. Все поступления складываются в сундуки, так как не расходуется ни одного денье. Подвластные служат ему без жалованья, а имения приносят столько припасов для прокормления всего дома, что еще остается. Царю персидскому он часто посылает ястребов и других хищных птиц, получая за то от царя золотую парчу и шелковые ткани, ковры, оружие, посуду и много других вещей, в которых случается недостаток у такого убогого князя, как мингрельский. Подобные же отношения он поддерживает и с ханом грузинским. При торжественных празднествах его двор состоит из двухсот дворян, а в обыкновенное время при дворе находится около ста двадцати. Свита князя, кроме дворян, состоит из трехсот человек, а княгини — из ста, того и другого пола. В большие праздники она окружена 60-ю красивыми и нарядными придворными дамами.

В прежнее время колхи исповедовали, как я думаю, одну веру с греками. Церковные историки повествуют, что некая рабыня обратила к вере в Иисуса Христа царя, царицу и знать Колхиды, во времена Константина Великого, который отправил к новообращенным священников и ученых богословов, чтобы крестить их и научить таинствам христианским. Армянское предание называет эту рабыню Ниной. По другим источникам, они обязаны знакомством с христианским учением Кириллу, которого славяне на своем языке называют Chiusil, жившему около 860 года. Мингрельцы показывают на берегу моря, в местности, именуемой Пигилитас, близ реки Коракса, обширный храм о трех кораблях. Они утверждают, что на том месте, где построена церковь, проповедовал св. Андрей. Я видел ее издали; она древней постройки, насколько можно судить на расстоянии в одну милю. Католикос бывает там раз в год для изготовления священного масла, называемого греками миром; это слово происходит от слова мирры, белой аравийской камеди. О религии я не разговаривал ни с одним мингрельцем, не найдя никого, кто бы знал, что такое верование, закон, грех, таинство и богослужение. В этом отношении я заметил только, что женщины зажигают иногда небольшие свечи и прикрепляют их у двери своего жилища или церкви, сжигая в то же время [39] крупинку ладана, и вместе с тем преклоняются, делая крестное знамение.

Так как, по незнакомству с мингрельским и грузинским языками, я был лишен возможности узнать из бесед с туземцами об их верованиях, то думаю, что лучше всего могу сообщить сведения об их религии, изложив переданный мне отцом доном Иосифом-Марием Цампи, итальянцем из Мантуи, настоятелем театинцев, миссионером в Колхиде, отчет, написанный им собственноручно, нигде не напечатанный. Этот монах, подаривший мне труд во время моего пребывания у него, приступил к составлению его, прожив в этих местах двадцать три года. Таким образом, ему должны быть отлично известны местные обряды и верования и я имею основание думать, что он выполнил свою работу добросовестно. Вот ее дословный перевод.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Я боюсь, как бы читатель этого небольшого труда не счел себя обманутым наподобие посланцев царя Саула, которые, отправившись по его приказанию схватить Давида, нашли на его месте в постели только призрак его. Будут отыскивать среди этих народов истинное христианство, а найдут лишь тень и очертания его, затемненные множеством суеверий.

При создании церкви, мингрельцы, как и другие соседние народы, приняли веру христианскую, по обряду греков, от святых просветителей и сохраняли ее в чистоте в течение длинного ряда годов, до тех пор, пока не стало тех, которые достойно насаждали ее среди них; смешали ее с обрядами еврейскими и другими, и как истые греки удалились от святой римско-католической церкви.

С той поры, эти несчастные, шедшие в начале по пути к небу, пали по недостатку искусных пастырей в столь глубокую бездну невежества, что ныне постигла их ужасная слепота. Среди них неизвестно, что есть вера, что религия, и большинство видит в будущей жизни лишь басню и изобретение человеческое. Но хуже всего несчастие, которое нам надлежит оплакивать, как некогда печальный Иеремия оплакивал бедствия Иерусалима, а именно, что их священники, епископы и католикос, или же патриарх, не знают, каковы обязанности, налагаемые на них их саном, не умеют даже ни читать, ни писать, — так далеки они от знания божественного служения. [40]

Их священники или папы (ибо они так именуют их) стараются единственно о том, чтобы обманывать их, избрав своим исключительным занятием предсказывание будущего и притворяясь, будто находят это знание в своих книгах; жалкие слепцы верят им, как бы ангелам, потому что принуждены принимать все, что не пожелали бы их священники.

Отсюда происходит, что опасно больные с врачами не советуются, а призывают священника не для того, чтобы он причастил их и помолился Богу о спасении души, о чем они вовсе не заботятся, но чтобы узнать от него, написано ли в книге, что больной умрет или не умрет от той болезни, а также о том, от какой причины болезнь приключилась. Папа со строгим видом начинает перелистывать свою книгу и затем говорит больному, что такая-то икона сердита на него и желает причинить ему смерть; что для умилостивления ее необходимо принести ей овцу, или корову, или быка или иную жертву, или же дать денег, чтобы она не убила его! Несчастные больные, из страха смерти, обещают священнику и дают ему, что тот требует. Но он берет жертву себе, а дающий остается в дураках. Такова-то наука этих пап, сосущих кровь бедных мингрельцев и злоупотребляющих их суевериями.

С целью облегчить их бедственное положение, наш святой отец папа Урбан VIII, из чувства истинно-отеческого сострадания и горя ревностью, как достойный пастырь, вернуть в овчарню этих заблудших овец, назначил к ним в 1632 году нескольких отцов-театинцев, весьма ревностных ко спасению душ; они, испытав тысячи и тысячи опасностей на море, были захвачены турками и привезены в Константинополь, не раз опасаясь за жизнь свою; наконец, заступничество христианнейшего короля спасло их.

Но это была не первая миссия театинцев в Мингрелию. Ибо еще шестью годами ранее тот же святой отец, о котором мы только что говорили, отправил, туда иных театинцев, положивших первое основание этой миссии, а именно отцов Д. Петра Авитабиль, человека святой жизни, и Иакова Стефани, тоже святой жизни человека, с некоторыми другими, которых его святейшество снабдил письмами к Дадиану, владетельному князю Одише, или же Мингрелии, к Меппе, царю Имеретии, и к князьям Гурии и Кахетии, составляющих части Грузии, расположенные между Мингрелией и Персией. Все эти князья приняли наших отцов благосклонно, особенно Теймураз-хан, князь Горийской области, в Грузии, где они и [41] основали первоначально свое обиталище; а с течением времени, заместители их, отличавшиеся чрезвычайной добродетелью и редким благоразумием, распространились по Гурии и Мингрелии, хотя и с невероятными трудами и страданиями.

Глава I.

О том, в какое время колхи уверовали в Иисуса Христа и кто впервые насадил Его учение в их стране.

Так как общим названием колхов обозначается несколько племен, почти не имеющих отличия одно от другого в отношении священных обрядов, а именно: абхазы, черкесы, аланы, сваны и другие, то я счел необходимым, раньше чем говорить собственно о колхах, сообщить читателю о каждом из этих племен, которые, в сущности, составляют одну народность. По преданию, славный святой апостол Андрей проповедовал веру абхазам; он был в Скифии, перешел оттуда в Грецию и Эпир, а затем к Sodianes и Suictines; и признается достоверным, что он дошел, в конце концов, до абхазов, населяющих часть Колхиды. Достоверность этого предания подтверждается существованием старинной церкви о трех кораблях, построенной в селении Пиччиота (Picciota) в честь названного святого апостола и служащей метрополией всей Колхиды; каждый католикос или патриарх отправляется туда один раз в течение своей жизни, в сопровождении всех епископов, для приготовления священного масла, называемого ими миром. Туда же отправляется князь и весь двор. Первоначально церковь эта носила имя Пиччиольской Пресвятой Девы Марии, но преданность этого народа святому апостолу Андрею, по мнению их, строителю ее, превозмогла и они дали ей имя его.

Рассказывают, что перед этой церковью есть мраморный столб, из которого, по произволению Божьему, изошел кипящий поток воды, когда святой апостол был умерщвлен; течение этого потока остановили некоторые лица, призывая имя святого апостола; поэтому, после такого чуда, народ проникся великим почитанием его и, проходя мимо столба, прикладывается к нему и преклоняет колени. Я рассказываю это со слов одного из наших отцов, отца Христофора Кастелли, который был в Пиччиоте с католикосом и видел почитание [42] (положим, варварское), оказываемое народом столбу, святому апостолу и кресту на груди его.

Относительно обращения иверийцев и грузин читаем у Барония, что в 100 году их обратила в христианскую веру проповедь святого папы Климента, сосланного императором Траяном на остров Херсонес. Я нахожу мнение отца Фомы (Thomas de Jesus) кармелита, лучше обоснованным. В книге 4-й, об обращении всех народов, в главе 9-й, на листе 190, он говорить, что обращение иверийцев было делом некоей рабыни, поминаемой в святцах 15-го декабря, под именем христианки, с достославным прозванием апостола иверийцев или грузин, которые зовут ее святой Ниной. Никифор говорит об этой святой в книге 8-й, гл. 34-й. Выше упомянутый Фома рассказывает, что она, будучи в рабском состоянии, вела святую жизнь, постоянно пребывая в посте, молитве и благочестивых упражнениях, чем и привлекла к себе уважение этих варваров, коим на вопрос о том, для чего она столь усердно умерщвляет плоть свою, отвечала, что ей по нраву такой образ жизни и что она обожает своего Господа Иисуса Христа Распятого.

Не веданное дотоле Имя это поразило их удивлением, и они прониклись почтением к этой женщине, которой ранее вовсе не придавали значения. Случилось однажды, что когда, по обычаю страны, заключающемуся в том, что если заболеет ребенок, мать несет его к соседям, надеясь найти у них лекарство, случилось, говорю я, что одна мать, понапрасну носившая дитя свое по многим домам, пошла к той рабыне, мало надеясь, впрочем, на исцеление, потому что ей особого уважения не было оказываемо. Рабыня ответила ей, что лекарства не знает, но что Бог, которому она поклоняется, в достаточной мере могуществен, чтобы вернуть здоровье болящему; взяв, затем, дитя на руки, она накрыла его своей власяницей, сотворила молитву и возвратила матери совершенно здоровым. Некоторое время спустя, царица, издавна страдавшая жестокими болями, услышав о том чудесном исцелении и исполнившись веры, послала за рабыней и через ее посредство восстановила свое здоровье. Подвигнутая чудесным исцелением к принятию христианства, она убедила своего мужа последовать ее примеру. Тот обещал; но пока он еще не приступал к исполнению этого обещания, случилось, что однажды на охоте застала его ужасная буря и распространилась такая сильная темнота, что он не мог видеть даже бывших с ним. [43] Пораженный этим и вспомнив данное им жене, но неисполненное обещание принять христианство, он дал в ту минуту обет Богу, что сделает это без промедления, если будет избавлен от опасности, в которой находился. Тотчас же тьма рассеялась, и небо прояснилось. Вернувшись к жене своей, он рассказал ей о случившемся и приказал привести рабыню, которая, выслушав о всем происшедшем и узнав о желании царя, убедила его возненавидеть идолов, креститься, поклониться истинному Богу Иисусу Христу Распятому и воздвигнуть Ему храм. Царь в точности все исполнил. Он отрекся от своих идолов, убедил всех своих подданных поступить также и принялся за построение величайшего храма со многими столбами. Но когда два столба были уже поставлены и приступили к постановке третьего, то никак не могли воздвигнуть его, и все работавшие и присутствовавшие удалились в удивлении и смущении. Тогда рабыня осталась в храме одна и вымолила у Бога, что столб сам собою возведется и поставится на предназначенном для него месте. Вернувшись по утру, рабочие были чрезвычайно поражены, увидев, что столб стоит на своем месте. От этого народ еще более утвердился в вере христианской. Царь, по имени Бакурия, отправил к императору Константину послов, чтобы известить его о своем обращении. Император обрадовался и отправил к нему священников и церковнослужителей для наставления народа в таинствах веры; а когда, по истечении некоторого времени, царь сам отправился в Константинополь, император принял его с большим почетом, возвел в графское достоинство первой степени, назначил князем палестинским и генералом двух армейских корпусов, называвшихся арцирским и скутарским. Но происки двух имперских князей Рустика и Иоанна, завидовавших славе Бакурия, погубили его. Бог не оставил этого преступления безнаказанным, допустив, чтобы императорская армия в пятьдесят тысяч человек была разбита тридцатью тысячами персов, а Рустик и Иоанн обезглавлены.

Кардинал Бароний утверждает, что колхи приняли христианство в 523 году, при патриархе Ормизде и императоре Иустине, который оказал много внимания царю Бакурию, о котором мы говорили, во время его поездки в Константинополь с целью креститься, назвал его своим сыном и дал титул императора Азии, вместе с императорской короной и белой мантией. [44]

Невероятно мнение Таргальота, высказанное в пятой книге его истории, будто колхи крестились одновременно с армянами при папе Иулии и императоре Константине, потому что армяне приняли христианство в достославное время архиепископа Григория, этого блестящего светоча Армении, в царствование Тиридата, при императоре Константине.

Бароний пишет, что колхи всегда блюли чистоту своей веры; но наученные греческим обрядам через святого Кирилла и брата его Мефодия, отправленных к ним императором Михаилом, и подчинившись греческому патриарху, все они впали в заблуждение. Но тем не менее, они столь же тверды в вере христианской, как и вначале, хотя и окружены турками, персами, татарами и евреями. Царь персидский Кобад вознамерился с помощью сильного войска принудить их изменить вере, но они мужественно сражались под предводительством царя своего Гургена, столь же великого полководца, как и доброго христианина, и при содействии императора Иустина одержали победу.

Армянин Гетум, живший в 1282 году, говорит, что народы эти решились скорее умереть с оружием в руках, нежели принять магометанство. Об этом передает Рамуцио в своем сочинении (часть I, глава 21).

Кетевана, царица кахетинская, мать Теймураз-хана, который дал впервые приют нашим монахам в своей стране, прославилась в наши дни твердостью, с какою перенесла мучения за веру. Отправленная сыном своим в Персию для заключения мира с шахом Абасом, она скончалась там от тяжких мук, которым долгое время подвергал ее этот варвар в темнице. Славное мученичество ее описано пребывающими в Испагани отцами августинцами.

Тот же Теймураз-хан, после нескольких войн с враждебной к нему Персией, погубил свое царство из-за религиозных ссор. Он очень любил наших монахов, которые для вящего привлечения его на свою сторону и в знак своей благодарности, принесли ему в дар несколько церковных облачений, вышитых золотом по шелку.

Однажды, беседуя о вере с одним из наших отцов, доном Иаковом Стефани, который говорил с истинно-апостольской свободой речи, он так раздражился, что, положив руку на меч свой, сказал ему: ”вы, франки, слишком настойчивы, упрямы; с этим мечем в руках я буду защищать свою веру против всех, кто скажет мне, [45] что она не истинная вера”. Бедный отец принужден был умолкнуть.

Глава II.

О католикосе, главе духовенства.

После того, как грузины и имеретины примкнули к греческому исповеданию, о чем мы выше заметили, выбор католикоса зависел от греческих патриархов, ближайших к парю Имеретии и Грузии, а именно, от константинопольского или же александрийского. Но в настоящее время этим избранием распоряжается исключительно царь имеретинский; в наше время он назначил католикосом всей Имеретии и всего Одише бера, или монаха, по имени Гинакела. Народ признает этого католикоса верховным патриархом, не сохранив ни в чем подчиненности греческим патриархам. Мы видели тому пример, когда князь мингрельский Леван Дадиан отдал нашим монахам церковь, посвященную святому Георгию. Несколько греческих монахов, бывших тогда в той стране, крайне вознегодовали на это и написали патриарху константинопольскому, который в письмах на имя князя и католикоса сетовал на передачу церкви франкам, что равносильно молчаливому согласию стать одного с ними исповедания, и приказывал отобрать ее от них, предупреждая, что в случае неисполнения этого требования он будет принужден прибегнуть к отлучению их от церкви. Но ни тот, ни другой на это внимания не обратили, вследствие чего только увеличилось пренебрежение с их стороны к такого рода посланиям.

Католикос управляет Мингрелией, Гурией, Абхазией и Сванетией. Его метрополия находится в Пиччиоте, близ границы Абхазии, и называется храмом святого Андрея или Пресвятой Девы Марии, о чем мы говорили выше.

Доходы его заключаются в хлебе, вине и разного рода припасах, которые каждая семья его многочисленных подвластных обязана давать ему. Разъезды по епархии составляют его постоянное занятие, но не для наставления и исцеления порученных его попечению душ, не для посещения храмов или же надзора за управлением епископов и не с целью наблюдения за тем, как совершается служба Божья. Заботы эти мало его [46] занимают; разъезды же предпринимаются им, в сопровождении более двухсот человек, алчных, как и он, чтобы высасывать кровь этих несчастных, поедая их скот и, вырывая из рук их все, что имеют, до последнего соля. Надо заметить, что эта страна до крайней степени бедна и столь же по природе великолепна.

Святость католикоса, столь высоко чтимого народом, состоит в постоянной молитве, не только днем, но еще гораздо более ночью, ибо он обязан почти беспрерывно находиться в храме и бодрствовать на молитве большую часть ночи. Уважают его также за воздержание от пищи и питья; так, он во время поста совсем не пьет вина. Поэтому, когда священник становится католикосом, то начинает новую жизнь, проводя дни и ночи в церкви, воздерживаясь от вина и от большей части обычных блюд в постные дни, особенно же на святой неделе.

Они так невежественны, что едва читают служебник и требник, отчего и происходит их упорство в отношении обрядности.

Я никогда не кончил бы, если бы вздумал здесь распространяться о симонии католикоса. Не получив пятисот экю, он не посвящает епископа; не исповедует иначе, как за крупную денежную сумму; так что однажды визирь князя, давший ему за исповедь только пятьдесят экю и пожелавший во время болезни вторично исповедаться, получил отказ от католикоса, который сказал ему, что сперва следовало бы подумать о вознаграждении за предыдущую исповедь. Он служит обедню не иначе, как уверенный заранее в получении ста экю, а заупокойную — и того больше.

Глава III.

О мингрельских епископах.

В одной только Мингрелии шесть епископов, а именно: дандрелийский — у границы абхазов; мокуарийский, бедиелийский — на побережье Черного моря; сайзелийский, скалинджикельский и скоинделийский — близ царства Имеретинского и Кавказских гор. Епископы эти совершенно пренебрегают заботою о своих духовных чадах. Церквей своей епархии они не [47] посещают и оставляют священников пребывать в таком невежестве, что те впадают все в новые заблуждения. Они не заботятся, крещены ли младенцы, вступает ли кто в двоеженство, какая участь постигает родившихся. От этого происходит, что жестокосердые матери, едва разрешившись от бремени, заживо хоронят своих детей, или иным способом лишают их жизни, не боясь ни наказания со стороны князя, не обращающего на это никакого внимания, ни увещаний монахов, которых наши отцы неоднократно, но без особого успеха, предупреждали о подобных случаях. Единственное занятие этих епископов заключается в ежедневных пирах и опьянении себя в большей или меньшей степени, смотря по количеству имеющегося у них в изобилии прекрасного вина и съестных припасов. Они одеваются великолепно и для достижения этой роскоши выжимают все соки из своих подвластных, а затем продают несчастных туркам, отдавая их, таким образом, в науку к дьяволу. Таков обычай страны. Как и греки, они в точности соблюдают воздержание от мясной пищи, а в остальном свободны от голоса совести, воображая, что исполнением этой обязанности они избавились от всех других и что тем самым исполняют все заповеди; такое же значение они придают и хождению на молитву в кафедральный храм ночью или утром. Прелаты эти очень заботятся о своих епископальных соборах, содержат их в чистоте, украшают иконами, греческого письма, в золотых ризах, украшенных жемчугом и другими драгоценностями, и этим способом надеются смягчить Божий гнев. Согрешив, они не исповедуются, но полагают, что заглаживают грехи свои, украшая иконы золотом или драгоценными камнями. Они думают также, что такие поступки делают их святыми в глазах мирян, так же как и строгое соблюдение поста, состоящего у них в воздержании от рыбы и вина; так большинство и поступает, причем едят раз в день, поздно вечером. Миряне делают то же самое.

Так как многие из епископов не умеют читать, то обедню они выучивают наизусть и служат преимущественно на похоронах, но не иначе, как получив хорошую плату вперед; вообще, ни одной из своих епископских обязанностей они не выполняют иначе, как за деньги, по примеру своего главы католикоса.

Они носят великолепные одежды, что я уже заметил, короткие, почти как у мирян, из бархата ярко-красного [48] цвета, с золотыми цепями на шее и на руках. Их можно отличить по длинной бороде и камилавке, закрывающей уши. Они ездят верхом на красивых боевых конях, выезжая на войну по требованию князя, так как они считаются начальниками и главными вождями своих подвластных, которые обязаны быть вооруженными. На врага нападают и сражаются с ним без всякой дисциплины и порядка. Они охотятся на оленей и кабанов, а с соколом — на фазанов и других птиц. Многие монахи получают от князя сан и доходы епископа, не будучи посвященными. Но и посвященные и не посвященные, безразлично, рукополагают за денежную плату священников.

Глава IV.

О монахах и монахинях.

Кроме епископов, у них есть еще род прелатов, которых они называют цинасгвари, подобных нашим аббатам. У них имеются свои церкви, они богаты и живут как епископы.

Из монахов есть только принадлежащие к ордену святого Василия, которые в прежние времена, по словам св. Иеремии (посл. к Евст.), были трех разрядов. Одни назывались ценобитами, потому что они жили общинами, как наши нынешние иноки. Другие - анахоретами, обитавшими в пустынях и предававшимися молитве. Последние — ремоботы, жившие по два или по три вместе и приобретавшие средства к жизни общей работой; это были люди, преданные земным благами мало стремившиеся к небесным. Монахи эти старались один перед другим отличиться показным постничеством и добрыми делами. Кассьян говорит в 7 главе X книги своего труда о четвертом разряде таких монахов, о сарабиатах, мало отличающихся от третьего разряда.

Нынешние мингрельские монахи принадлежат к третьему разряду. Они приходят с горы Афона, под предлогом сбора в пользу Иерусалима и остаются в стране, благодаря покровительству князя, который отдает им какую-либо церковь. Некоторые из них находят приют в доме одного грузинского монаха, по имени Никифора Ирбаки, но которого обыкновенно зовут иноком Николаем, принадлежащего к одному из первых родов Грузии; это человек лет шестидесяти, носящий [49] сан архимандрита или аббата, именуемого также джварисмама, т. е. отец креста. Народ весьма уважает его, а мингрельские князья назначают его своим визирем и посланником, так как он отлично понимает политику и неоднократно бывал в Иерусалиме, Он объездил всю Европу, видел Испанию, Францию, Англию, Польшу и Италию и везде останавливался у наших отцов. Он знает много языков, помимо грузинского и мингрельского, а именно: греческий, турецкий, арабский, российский, французский, испанский и итальянский. Он исповедал католическую веру перед лицом папы Урбана VIII. Наших отцов он весьма уважает.

Монахи эти никогда не едят мяса. Одежды их сделаны из черноватой шерстяной материи. Бороду и волосы на голове носят длинные. Постятся и молятся, строго соблюдая устав; но затем вовсе не пекутся о благе своего несчастного народа, обедню служат редко, имея притязание на крупное вознаграждение за церковную службу.

Мингрельцы делают своих родственников берами или монахами следующим образом. Еще в детском возрасте им надевают на голову черную скуфью, закрывающую часть ушей. Им внушается воздержание от мяса, потому что и они бере; этого, они неукоснительно придерживаются, вовсе не зная, что такое значит быть бере. Затем, отдают их на воспитание другим берам. Те, которые отдают их на воспитание греческим монахам, наилучше достигают цели.

Есть несколько разрядов монахинь; одни из них девицы, которые, по достижении возраста вступления в брак не заботятся о замужестве; другие служанки, поступающие в монахини вместе со своими госпожами, после смерти господина. Иные — вдовы, не желающие вторично выйти замуж, иные — женщины, пресытившиеся светскою жизнью и покидающие ее, придя в известный возраст. Другие — женщины отверженные, как, например, Тамара, принцесса редкой красоты, с которой развелся имеретинский царь, чтобы жениться на дочери. Теймураз-хана. Другие, наконец, становятся монахинями из-за бедности; такие просят по церквам милостыню, которую подают им щедрее обыкновенного, из уважения к их одежде. Они одеты в черное, на голове носят покрывало, того же цвета, мяса никогда не едят. Они не пребывают безвыходно в монастыре; но живут повсюду, где им угодно. Обета монашеской жизни навсегда они не дают, а могут оставить ее, когда им вздумается. [50]

Глава V.

О папах или мингрельских священниках.

Только один Бог знает, в каком плачевном состоянии должны чувствовать себя эти несчастные папы, вследствие сомнительности своего священства. Ибо они посвящены через беров или епископов, которые, быть может, не крещены; или же, если и крещены, то не рукоположены, а иногда и сами эти священники бывают некрещеные. Все это делает действительность их священства весьма сомнительною. Общее название их — папа. Священник, не имеющий церкви, называется кошеси; домовый священник — охдели, приходский — кандалаки, общее же их название — папа.

Число этих священников очень велико и все это люди бедные, которым их священство служит единственным средством пропитания. От посвящаемого не требуется большой учености; достаточно уметь читать или выучить наизусть обедню, которую он затем и служит на память до конца своей жизни. Епископы не подвергают испытанно лиц, желающих быть священниками, ибо сами часто бывают невежественнее последних; а так как каждое посвящение приносит им доход, равный, по крайней мере, цене хорошей лошади, то как бы ни был человек невежествен, он без затруднений возводится, в священнический сан.

Священники не обязаны пребывать в безбрачии; напротив, по обычаю греков, они перед посвящением в сан берут в жены девственницу. Но, в отличие от греков, после смерти первой жены они могут жениться вторично, а затем и в третий, и в четвертый раз. Необходимо, однако, так как это противоречит церковным постановлениями и правилам св. Василия, иметь разрешение епископа, который всегда дает его за плату в двойном размере по сравнению с взимаемой им за иного рода разрешения.

Эти жалкие священники пользуются весьма малым уважением со стороны прихожан, ибо они принуждены возделывать не только свои собственные земли, наравне с крестьянами, но и земли своих владельцев и господ, а во время их путешествий носить за ними на своих плечах их багаж, подвергаясь сверх того, по всякому, поводу, дурному обращению с их стороны, как презренные рабы. Причиной неуважения к [51] ним является их невежество, алчность и пристрастие к пьянству, которому они предаются у мирян за столом, у коих получают пропитание. Они так бедны, что обыкновенно бывают прикрыты одной лишь рубашкой из грубого полотна, да короткой, из жесткой шерсти, одеждой, через которую видно их тело. Обуты они столь же худо; от мирян отличаются только тем, что стригут в кружок волосы на голове и бороду. В Мингрелии к священнику относятся с уважением тогда лишь, когда он служит обедню, после которой присутствующие просит у него сандоба, т. е. благословения. За столом священнику подносят напитки ранее, чем остальным, и никто не начинает пить, не сказав: ”сандоба, патори”, т. е. благослови, господин. Он отвечает: ”гинда Гомерт”, т. е. благослови вас Бог. Во время болезни мингрельцы еще придают значение священникам, ибо верят всему, что те им говорят. Их приглашают и просят посмотреть в книге, умрет ли больной или нет от болезни, приковавшей его к постели, и в чем причина болезни. Папа долго перелистывает свою книгу и наконец объявляет первую попавшуюся выдумку, какая ему придет на ум: что болезнь приключилась оттого, что такая то икона разгневалась на больного и что для искупления грехов и снискания благосклонности иконы следует заколоть теленка или быка, или же пожертвовать иконе кусок шелковой материи, без соблюдения чего больной умрет. Больной клятвенно обещает исполнить все.

Глава VI.

Несколько замечаний.

Священники и беры или монахи носят, как я уже сказал, одинаковые с мирянами одежды и вовсе не заботятся о том, чтобы иметь платье, предписанное в древнее время для духовных лиц. Это было длинное одеяние, доходившее до пят и называвшееся каракалла, потому что император Антонин, прозванный Каракалла, ввел этот покрой в римском народе. Наше духовенство и ныне носит его в отличие от других сословий: Bede, в 7 книге ”De rebus Auglor.”, гл. 7, и Бароний, при описании событий 213 года, говорят, что платье это первоначально было не черного цвета, а красного, как и теперь носят при папском дворе, и что духовенство начало носить его, [52] по утверждению Барония, в 393 году. Право же ношения его было дано духовенству как украшение за добрую жизнь. Мингрельские священники, не ищущие стольких отличий, довольствуются одеждой мирского покроя, подражая в этом еврейским церковно-служителям, о которых Бекан говорит в гл. 5 анналов нового завета: ”левиты не имеют священных облачений, только священно-служители употребляют таковые, но исключительно во время служения в скинии или храме”. Также поступают и мингрельские священники, которые вне времени исполнения своих обязанностей всюду появляются в разодранных лохмотьях. Они носят длинные волосы. и очень длинные бороды, как это делали церковнослужители ветхого завета, следуя заповеди Божьей (кн. Левит., 19,27): ”не стригите головы вашей кругом и не порти края бороды твоей”. Но зачем Бог запретил это делать, вопреки издавна установившемуся в церкви обычаю бриться? Св. Исидор, в книге о богослужении, говорит, что покинувший свет, чтобы посвятить себя Богу, должен пробривать себе кружок на голове и чем выше он поднимается в иерархии, тем более должен расширять этот кружок, как мы то видим у епископов и, главным образом, у папы, ибо это признак священства и царствия Божья. В книге пророка Иезекииля, гл. 5, также читаем, что пристойно брить бороду, ибо было предписано назареям бриться после посвящения. В древности бритая борода была признаком благородства, все римские императоры брились и Дион упрекает Адриана за то, что он первый среди римских императоров стал носить бороду. Писание требует даже, чтобы во время скорби брили голову и бороду (кн. прор. Исайи, гл. 7 и 15, кн. Иезек., гл. 5). Иов, оплакивая свои утраты, обрился и, распростертый на земле, молился Богу. Подобным образом и мингрельцы бреют все волосы на лице, даже брови, когда оплакивают покойников.

По нашему мнению, Бог запрещал своим служителями евреям бриться не потому, чтобы в этом было нечто дурное, но для того, чтобы они не были похожи на египтян и других соседей-язычников, которые, считая, что боги их любят круглую форму, как самую совершенную, делают себе кружок на голове и даже строят круглые храмы. Бороду они также стригли кружком, особенно жрецы Изиды и Сераписа, которые придавали такой вид не только бороде, но и другим волосам на теле.

Bede, в книге 5 своей истории, гл. 22, доказывает, что [53] хорошо иметь пробритый круг на голове, как у наших духовных лиц, и говорит, что это знаменует терновый венец, возложенный на главу Спасителя во время страстей, и что он отличает христианина так же, как и крестное знамение. Никен, епископ тревский, родился с таким кружком. Бог, в 19 гл., кн. Левит., предписывает священникам не портить края бород своих. Точно также и мингрельские священники отпускают бороду, не отрезая никогда ни одного волоска. Диоген говорил, что носит бороду, чтобы не забыть, что он мужчина. Артемидор говорит, что сыновья столь же украшают отцов своих, как борода лицо. Диоген, увидев человека без бороды, сказал ему: ”не хочешь ли ты упрекнуть природу за то, что она тебя сделала мужчиной, а не женщиной?” Бог, в кн. Левит., запрещает стричь волосы. Мингрельцы, во всем подобные священникам ветхого завета, исполняют это в точности.

Глава VII

О мингрельских церквах.

Рассказав о духовных храмах, кои суть лица духовные, так как сказано: ”вы — храмы Божьи”, мы обращаемся к описанию вещественных храмов, которые бывают четырех родов. К первому роду относятся небольшие церкви или часовни, имеющиеся у всех почти мингрельцев, куда они заходят помолиться; они называют их саджовари или Голгофа. Ко второму роду принадлежат церкви в княжеских дворцах, называемые также саджовари. Третьего рода — приходские церкви, а к четвертому относятся кафедральные соборы. Самая красивая церковь — Мокуарийская. Все церкви обращены к востоку, как храм Соломона. В каждой имеется круглый алтарь с престолом, где служится обедня. Украшены они большими иконами, из позолоченной или посеребренной меди, и отделаны жемчугом и драгоценными камнями, большею частью поддельными. Из икон чаще встречаются образа Божьей Матери, греческого письма, Предвечного Отца, такого же письма, Распятие, образа многих греческих святых и другие; все они покрыты шелковыми завесами. Из всех образов, икона св. Георгия составляет предмет их наибольшего почитания. Перед нею всегда стоит множество зажженных свечей. Можно бы к перечисленным родам храмов прибавить и пятый, а именно: [54] их марани, или погреба, куда папы отправляются иногда служить, дабы сильнее возгореться любовью к Богу.

Церкви второго рода строятся большей частью из камня, иногда из дерева, с резьбой на внутренней стороне и с куполами, покрытыми медными пластинками или раскрашенными тонкими дубовыми дощечками. В часовнях есть алтари и престолы, где служится обедня по греческому обряду, с занавесками из шелковой материи, иногда шитыми золотом. Там помещаются портреты князя и княгини, и образа святых, как и в других церквах, и в каждой есть священник на жалованье, папа или бер, который смотрит за ней. Князь часто посещает часовню, и при его посещениях служат обедню; служба совершается также во время великого поста.

Церкви третьего рода строятся частью из камня, частью из дерева. Их преимущественно строят на возвышенностях, чтобы предохранить живопись от сырости. Они обсажены несколькими толстыми и высокими деревьями и окружены каменными оградами или заборами из кольев. Корни этих деревьев посвящаются иконам, вследствие чего их не рубят, так как никто не осмеливается к ним прикоснуться из опасения навлечь на себя гнев иконы. Умерших хоронят в ограде, в церкви же никогда. Перед дверью есть небольшая паперть, где стоят женщины, когда они приходят в церковь, что бывает только на Пасху. Войти в церковь имеет право только княгиня, что соответствует греческому обычаю. Помянутая паперть служит местом погребения некоторых знатных лиц, для того, чтобы, как говорит св. Августин в речи 22-й к братьям-пустынникам, входящие и выходящее вспоминали о смерти и тем самым обращались к Богу. Церковные двери всегда заперты на ключ и священник, живущий по близости, отворяет их только во время обедни или похорон. Наверху устроена небольшая комната, где помещается колокол, если он имеется; но в большинстве церквей колоколов нет и чтобы созвать народ в церковь, бьют в очень тонкую деревянную дощечку, величиною в квадратный фут. Иконам, висящим в церквах, делаются приношения, которые состоят из оленьих рогов, кабаньих клыков, фазаньих перьев, луков и колчанов, чтобы снискать их покровительство на охоте. Посреди церкви есть две гирлянды из шелкового шнурка, красного или белого, с висящими кистями, которые употребляются во время бракосочетания, как мы увидим ниже. У стены висит ящик с миром или священным [55] елеем. Там же стоит разорванная, жалкая хоругвь, служащая при крестных ходах, и очень длинная медная труба, длиннее употребляемых у нас, которою перед крестным ходом созывают народ в церковь. Звук ее довольно высокий, похожий на звук еврейской трубы, но вовсе не приятный. Кн. Чисел, гл. 10, ст. 3: ”когда затрубят ими, соберется к тебе все общество ко входу скинии собрания”. Кроме того, в церквах имеются большие книги, изъеденные пылью и мышами. Это псалтири. Мне стыдно рассказывать о том, как мало заботятся священники о святых иконах. Сырость, черви, крысы все сговорилось привести их в жалкий вид. О некоторых они все же заботятся, украшая, их, как мы уже говорили, прекрасными шелковыми тканями и жемчугом. Пол в церквах бывает иногда не чище конюшни. Покровы престола изорваны и запятнаны вином, так как их употребляют порой вместо плата для отирания потира. Напрестольная пелена, из грубой и плохо сработанной ткани, повешена в углу на веревке; на другой веревке висит кувшин для вина. Престол стоит посредине алтаря, имеет круглую форму и поддерживается каменным подножием; на нем лежит грязный и зловонный плат, деревянная чаша, от которой тошнит, служащая потиром, небольшая доска, служащая дискосом, и несколько старых тряпок вместо покровцев. На передней стене алтаря есть небольшая икона, перед которой совершается служба. При этом всегда держат в руках железное кадило. Остальное обхожу молчанием, чтобы не надоесть читателю, который, если ему угодно, может верить, что в действительности найдется еще многое, чего я не описал. Следует заметить, что все это относится к приходским церквам, находящимся в ведении пап.

Епископские церкви построены из мягкого камня, белого как мрамор, с разнообразной резьбой. Впереди устроены паперти, из того же материала, украшенные живописью и различными грузинскими надписями. Внутри они очень чисты и опрятны. Иконы изображают жизнь Иисуса Христа, Спасителя нашего, и греческих святых. Псалтири хорошо написаны и переплетены, для предохранения от пыли, с оправами, застежками и разными серебряными фигурами. Образа оправлены в рамы почти в рост человека. Одни серебряные, другие медные. Некоторые иконы, изображающие Пресвятую Деву и св. Георгия, которые у них в большом почитании, вделаны в простые небольшие рамки. Среди церкви висит медная люстра, в которую вставлено много свечей. Имеется также несколько [56] больших свечей. Алтарь содержится очень чисто, закрывается широкой завесой; чаша серебряная. Дай Бог, чтобы епископы так же заботились о пасомых, как о церквах своих! Несчастные мингрельцы шествовали бы по стезе истины и спасения. Но все совершенство и вся святость этих епископов заключается, в воздержании от мясной пиши, в точном соблюдении поста, в постоянной молитве днем и ночью и в содержании храмов прекрасном порядке; в прочем же они ничего не стыдятся. Беры благоговейно блюдут тоже самое. У церквей их есть колокольни с хорошими колоколами. Некоторые из этих церквей очень древни, что заметно по толщине стен и кладке камней. Теперь уже не строят так хорошо из камня. Церкви строятся простые деревянные.

Глава VIII.

О колоколах, именуемых цанцалуки. О священной доске, которую называют ора и употребляют вместо колокола, и о трубе под названием оа.

В Мингрелии колокола редки и невелики, вследствие дороговизны металла. По два колокола имеется в церквах у беров, а у пап и князя по одному. На востоке не ограничиваются одними только, колоколами. Иоанн Корона говорит в 24 главе своей истории, что народ сзывают в церковь при помощи инструмента, называемого дерево или дощечка, название, которое за ним осталось. Рассказывая о чудесах св. Анастасия, замученного в 627 году, он говорит, что, когда останки его были привезены в Кесарию, жители вышли навстречу, ударяя в священные доски.

Священная доска — тонкая дощечка, шириною в ладонь, а длиною около пяти ладоней, которую, употребляют для того, чтобы созвать верующих в церковь, если в ней нет колоколов; но в тех церквах, где имеются колокола, сначала бьют в священную доску, а потом звонят в колокола. Однажды я спросил у одного бера, отчего они сперва не звонят в колокола? Он отвечал мне, что таков обычай первых христиан и что звук, издаваемый этой дощечкой, напоминает о животворящем древе. Когда слышат его, каждый совершает крестное знамение и хвалит Бога. А так как звук его слаб, то звонят в колокол, чтобы оповестить всех о предшедшем ударе в [57] священную доску. Другой говорил мне, что это древо знаменует собою грехопадение наших прародителей Адама и Евы и что верующие, слыша звук его, каются и просят у Бога прощения за тот грех; точно также и звон колокол он напоминает о милости Божьей к человеку, выразившейся в воплощении, и о вести, принесенной ангелом Девы Марии.

Трубою, называемой оа, сзывают к крестным ходам и собраниям по делам прохода, в подражание евреям: кн. Чисел, гл. 10, ст. 7, 8: ”когда надобно собрать собрание, трубите, но не тревогу. Сыны Аароновы, священники, должны трубить трубами”. Иногда трубят очень громко, если из церкви похищена вещь большой ценности, дабы звуком напутать вора, якобы гласом Божьим, как они говорят, и чтобы он усовестился, думая, что икона покарает его: Иезек., гл. 33, ст. 5: ”голос трубы он слышал, он не остерег его, кровь его на нем будет; а кто остерегся, тот спас жизнь свою”.

Глава IX.

Об иконах.

Народ этот очень почитает иконы, которые у них называются хати; и тот, кто не вращался среди них, сначала думал бы, видя как пылко они оказывают им почитание, что нигде на свете нет столь пламенной христианской набожности. Но благочестие их, несомненно, ближе к иудейству и язычеству, чем к христианству. Ибо они почитают иконы не как изображения Иисуса Христа, Пресвятой Девы и святых, сущих на небесах как тому учит нас святая, церковь Христова, источник истины, но воздают почет вещественным чертам иконы, потому ли что она сама красива, или покрыта украшениями, или сделана из дорогого металла, или же известна своею жестокостью, убивая много людей; такие иконы почитают страха ради. Поэтому-то большая часть образов сделана из серебра, а некоторые позолочены и усыпаны драгоценными камнями, среди которых все же много поддельных, что встречается в самых известных церквах, напр., в церкви св. Георгия. Почитание, оказываемое образам в главнейших храмах, как-то, епископских и княжеских, доходит до невероятного. Проходя по улице, ведущей к месту нахождения иконы, они издалека начинают преклоняться, повергаясь [58] на землю и творя крестные знамения, а затем три раза обходят вокруг церкви.

Некоторые, подойдя к церковным дверям, целуют землю, становясь на колени три или четыре раза, и многократно крестятся; затем снова падают ниц и бьют себя в грудь, после чего обращаются к иконе с просьбами. Первая и главная просьба состоит в том, чтобы образ убил их врагов и обокравших их; доказательством высокой степени почитания икон является то, что клятва на образе имеет решающее значение на суде. Апелляция не допускается вовсе, и страх пред иконами так силен, что есть много людей, которые не соглашаются присягать пред ними, даже показывая истину. Такие люди встречаются, по правде сказать, редко, ибо, вообще говоря, они довольно часто дают ложные клятвы, но при этом клянутся исключительно только теми образами, которые имеют самый кроткий вид, известны как не жестокие и, по мнению их, настроены по отношению к ним благоприятно. Все это уважение происходит не от любви к Богу или к иконам в ожидании благ для души в будущей жизни, ибо в иную жизнь, кроме здешней, они не верят; проистекает же это из боязни быть убитым, заболеть, быть обокраденным, разоренным владельцами или проданным туркам. Поэтому, если их обворуют, они отправляются к наиболее чтимой иконе, с приношением, состоящим из двух небольших хлебцев и маленькой бутылки вина; папа, стоя перед образом, двигает жертву вокруг головы приносящего. Потом, обращаясь к образу, как к своему товарищу или ровному с ним по положению, ибо у них так принято молиться, говорит ему: ”ты знаешь, что меня обокрали и что я не могу поймать вора. Итак, прошу тебя этим даром, который я принес тебе, убить его и уничтожить (с этими словами он берет палку, втыкает ее в землю перед иконой и ударяет по ней молотком, или чем-нибудь подобным, пока она вся не войдет в землю) и поступить с ним, как я поступил с этой палкой”. Окончив эту чудную молитву, он уходит с папой из церкви и они вместе съедают и выпивают принесенное иконе. Они постоянно молятся о смерти врагов и о гибели всего, принадлежащего им — домов, земель, скота. Заболев, прежде всего, приглашают священника, которому верят как ангелу, чтобы узнать причину болезни. Как мы уже заметили, папа сначала перелистывает свою книгу, а затем выдумывает какую-нибудь ложь, вроде того, например, что [59] такая-то икона гневается; тотчас вслед за этим его посылают совершать ей моления, несут приношение и дают обещание принести еще много, если больной выздоровеет; но, выздоровев, обета не исполняют, говоря, что обещались только для того, чтобы икона не убила больного. Образа, пред которыми воры преимущественно боятся клясться, из страха смерти, суть св. Георгия, принадлежащий семье Моцимоли, в селении Кетас, именуемый Туара-Ангелос, и св. Иова, в селении Пудац. Говорят, что эта икона находилась сперва в церкви, построенной около болота, где было много лягушек, оглушавших ее; утомленная этим, она ушла на вершину горы. Она считается такой жестокой, что всякий, приближающийся к ней, тотчас поражается смертью. Поэтому мингрельцы, приходящие к ней молиться, останавливаются в значительном отдалении, бросая ей оттуда свои приношения, и сейчас же убегают. Один из священников служит обедню два или три раза в год, делая это с большим опасением; а когда он собирает пожертвования для этой иконы, то настоятельно советует не клясться ею, ложно ли или правдиво, чтобы не возбудить ее гнева.

Из образов св. Георгия, внушающих страх, известны Скелисский, у подошвы горы Кавказ, и знаменитая икона Иссорийская, весьма чтимая мингрельцами, грузинами, абхазами, и во всех окрестных странах. Есть еще несколько других, но те, о которых мы говорили, наиболее пользуются доверием. Все наперерыв хвалят и превозносят иконы своих приходов. Говорят, например, что такой-то образ отличается храбростью и военной доблестью. Мингрельцы совершают со своими иконами крестные ходы, собирая пожертвования; и если где-нибудь сборы бывают значительны, каждый папа несет туда свою икону, чтобы ей принесли пожертвования.

Некий дворянин, по имени Рамаца, однажды заболел в такое время, когда было запрещено есть мясо; убедившись после долгих увещаний со стороны врача в необходимости мясной пищи и поняв причину, почему следует это делать, он, наконец, решился. Раз во время обеда пришел папа, который принес ему от католикоса икону, чтобы исцелить его. Он тотчас же приказал прикрыть блюдо, в котором была говядина, боясь, как бы икона не заметила ее, позвал священника, перекрестился, высказал иконе несколько приветствий, а затем отослал ее, прося благодарить, католикоса, и снова [60] принялся за мясо. Почитание икон идет от греков так же, как строгое запрещение мяса в известное время. В подтверждение этого запрета, они изображают на образах Тайную Вечерю, совершаемую с рыбой, а не с пасхальным агнцем, потому, что многие из них уверяют, что Иисус Христос никогда не ел мяса. Один мингрельский священник рассказывал в беседе со мной, что, как каждый знает, во время хареба, т. е. Благовещения, едят только рыбу. Случилось так, что в год последний Пасхи Иисуса Христа Благовещение пришлось как раз в великую субботу. И пока Спаситель наш, сидя за столом с апостолами, поучал их, прошло много времени, наступила полночь раньше, чем они приступили к еде; тогда, посоветовавшись о том, нельзя ли им теперь есть мясо вместо холодной рыбы, лежавшей на столе перед ними, и решив, что это возможно, они увидели, как внезапно большая рыба обратилась в ягненка, которого они и сели. Этот священник, вопреки остальным, утверждал, что Иисус Христос ел мясо. Наших икон мингрельцы вовсе не почитают и не оказывают им никаких знаков уважения. Один мингрелец сказал нам однажды: ”отчего ваши образа не сильнее наших? Так как ваши мечи сильнее и ткани крепче, чем у других народов, то и образа ваши, должны бы быть также могущественнее”. Милая шутка!

(пер. Бахутовой Е. В. и Д. П. Носовича)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг. Тифлис. 1902

© текст - Бахутова Е. В, Носович Д. П. 1902
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Karaiskender. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001