Письмо, посланное с Востока отцом Луи Гранжиэ его преподобию отцу Клод Аквавива, генералу иезуитского ордена 1

Написанное в Мокви (Moqui), в Мингрелии, 2-го марта 1615 года.

Вы, Ваше преподобие, узнали, по всей вероятности, из писем, которые наши отцы константинопольские Вам написали в прошлом году, при каких обстоятельствах его превосходительство господин французский посланник из любви к нам и из желания распространить нашу веру вел частые переговоры с посланцом мингрельского князя, чтобы тот соизволил взять нас с собою на обратном пути домой, на что и было дано ему охотно согласие.

В начале весны нас известили, что посланец собирается выехать в Трапезунт и даже в Мингрелию с Омер-пашою (Oneze), который должен был выяснить некоторые дела по поручению великого султана с князьями Дадиани (Dadran) и Гуриели (Gorel) (так называются князья [32] мингрельцев и грузин, народов страны Колхос – Колхиды). Его превосходительство посланник, не жалея ничего для нашего предприятия, для которого он уже назначил 500 экю, устроил это дело с пашой, которому он поднес по этому поводу великолепный подарок. Но так как судно было перегружено товарами и солдатами, то он послал нас с двумя преданными ему янычарами на другом товарном судне, которое шло в Варну для покупки хлеба, а оттуда в Трапезунт; сверх того, он им приказал заботиться о том, чтобы нам не причинили никакой неприятности на пути. Нас было только три священника в Пере, в числе которых я, хотя и очень недостойный и наименее нужный, был послан с этой миссией с одним из наших братьев коадъюторов, по имени Этиен Bиэ, и с одним армянином, которого мы взяли переводчиком.

Приготовившись к этому путешествию, благодаря щедрости его превосходительства господина посланника, в четверг, 26-го мая, на следующий день после Пресв. Троицы, попрощавшись с нашими, мы сели в лодку, чтобы доехать до нашего судна, которое в числе более ста галер, было в Восфоре Фракийском, или проливе Константинопольском; они ждали благоприятного ветра, чтобы преодолеть силу течения Понта Евксинского, или Черного моря, которое изливается с громадной силой в этот пролив. Мы оставались там восемь дней, в продолжение которых мы имели полную возможность видеть древние и знаменитые замки Леандра и Геро (Leandre et Неrо) и море, которое он переплывал каждую ночь, а также колонну Помпея или скорее Даниила Стилиты – Столпника, который возвел ее около устья этого моря, как говорит нам церковная история. В третий день июня, при южном ветре все галеры двинулись вместе в открытое море, затем разделились, направляясь одне к восточным [33] берегам Черного моря, большая же часть к северным, а другия с нами к западу. Через 3 дня мы приплыли благополучно в Варну, фракийский город, о котором стоит говорить не столько благодаря пшенице и вину, которые находятся здесь в большом изобилии, но также благодаря замечательной красоте его расположения – что и было причиной того, что древние императоры сделали его местом своего пребывания; кроме того, здесь можно удобно построить большое количество галер. Надо заметить, что жители вообще испытывают страх перед казаками, которые летом устраивают несколько набегов на эту страну 2. Вот почему стоял там гарнизоном отряд французских солдат, которые по необходимости принуждены были много лет тому назад оставить войска венгерские, находившияся на службе императора 3, чтобы отдаться туркам. Однако они сохранили неприкосновенно католическую религию; они нас приняли хорошо, благодаря взаимной дружбе и знакомству, и их капитан, который нас очень полюбил, принял нас к себе и доставил нам съестные припасы и затем по его рекомендации и рекомендации митрополита мы нашли место на судне, нагруженном пшеницей, которое возвращалось в Трапезунт; но противоположный ветер вынудил нас вернуться в порт, из которого мы вышли. На следующий день плавание было более благоприятно, и мы продолжали плыть целый день и также ночь, а ветер, сопровождаемый дождем и ужасной тьмой, начал бросать наше судно в [34] разные стороны в продолжение 24-х часов, изорвал наши паруса и, наконец, нас забросил в Константинопольский пролив; мы не знали, где мы находимся. Там мы бросили якорь, чтобы исправить наши паруса и ждать в надежном месте благоприятной погоды, которой мы, более или менее сносной, дождались. 15-го июня мы поплыли к Ираклии 4, гор. Вифинии, где мы рассчитывали остановиться по причине неблагоприятной погоды и противоположного ветра.

Вдруг начал дуть другой ветер, который заставил нас изменить наше намерение. Этот ветер вначале был нам благоприятен, но вскоре он усилился, пошел дождь и наступила густая тьма, мы чуть было не наскочили на подводные камни, находящиеся по соседству. Мы бы не заметили этого, если бы Бог, сжалившись над нами, не предупредил бы этой опасности, грозящей каждому из нас, менее всего думавшему об этом.

Наши матросы, предупрежденные об опасности, опустили паруса, предпочитая вернуться назад, чем двигаться вперед на верную гибель. Таким образом, мы вернулись вновь в Ираклию, от которой мы были уже на расстоянии приблизительно 100 миль. Этот город раньше был известен укрепленным портом (port du chasteau) и стеной, которую генуэзцы построили в то время, когда все Черное море принадлежало им.

В настоящее время там живут только греки и турки, и встречаются только старенькие лачуги и избушки.

Нам было неприятно, когда мы увидели, что на 21-й день нашего путешествия мы сделали только 200 миль. Но я уверен, что этим промедлением Бог хотел нас расположить к добродетели терпения и кротости, так как [35] Он знал, что нам были необходимы эти качества. 22-го июня мы оставили Ираклию с большим успехом, чем раньше, и 26-го того же месяца мы достигли Синабэ (Sinabe), в старину называемой Синопом (Sinope), лучшего города Понта, замечательного как место рождения Мифридата. Через три дня мы прошли такой путь, как во весь предыдущий месяц, а от Синопа до Трапезунта такое же расстояние, как от Константинополя до Cинопа: так как обыкновенно с той и с другой стороны считают 500 миль итальянских. В день св. Петра и Павла мы находились в Кордуле 5, где наши матросы остановились, так как это было их место жительства; затем на следующий день в маленьком галионе мы направились к Трапезунту, где епископ-католикос, очень сочувствующий нашему ордену, нас принял весьма радушно; зовут его Игнатий Шиоти (Scioti); он был воспитан в Риме, в греческой семинарии, нашими отцами 14 лет тому назад.

Этот добрый прелат относился ко мне с большой любовью; он сказал мне, между прочим, что в этом городе находится церковь св. Венедикта, которая свидетельствует о Bеpе и благочестии генуэзской синьории; что служба не велась по римскому уставу, а по греческому и что если мы найдем, что она может послужить нам для миссии в Мингрелии или Грузии, то мы можем воспользоваться ею безпрепятственно.

Там мы оставались целый месяц, проповедуя благочecтиe и добрые нравы всем, которые нас посещали из вежливости, особенно молодежь: так что самые развращенные и враждебно настроенные к римской церкви из жителей [36] всей Греции оказались очень приверженными и радушными к нам и выказали желание присоединиться к католической церкви. Но надо опасаться, что они из числа тех, у которых легко зараждаются добрые намерения, остающияся однако, без исполнения. Хотя, быть может, Господь, сжалившись над ними, поможет им.

Некоторые армянские купцы, которые возвращались из Шера (Cher 6) и проходили через Трапезунт, нас весьма обрадовали, уверив нас, что они франки или французы (francs ou Francois) – так называют вообще латинов на востоке, что их страна на границе с Персией, где их приблизительно 10000 распределено в двенадцати селах, что им наш Святой отец посылает якобы отцов ордена св. Доминика в качестве епископов и священников.

Трудно поверить той настойчивости, с которой они уговаривали нас последовать за ними в их страну, находящуюся совсем недалеко. Они нам обещали предоставить церковь, дом, все для нас необходимое и, самое главное, возможность возделывать большой и прекрасный вертоград, так как находящихся там священников мало и их не хватает. Но так как мы предназначались для других мест, то не в нашей власти было согласиться на их просьбу. Несмотря на это, я написал епископу, что если он нуждается в такой слабой помощи, как наша, то пусть напишет или нам, если захочет, в Мингрелию, что будет для него очень легко, так как это близко, или же нашим отцам константинопольским, и что те или другие постараются удовлетворить его просьбу. [37]

В это время паша вступил в Трапезунт, который находится под его управлением, и мы ему представились, как это он повелел в Константинополе. Он нас принял хорошо и спросил, не испытали ли мы в дороге каких-либо неприятностей. Кроме того, он приказал, чтобы никто не нарушал нашего покоя в Трапезунте, и предупредил нас подумать об оставшемся нам путешествии, чтобы или последовать дальше в Каффу 7, или направиться в Гонию (Gonea) 8.

С этих пор мы мало-по-малу пришли к убеждению, чего мы не подозревали даже в Константинополе, а именно – что много труда будет стоить заключить мир с князьями Дадиани и Гуриели и что этого нельзя сделать в один день. С тех пор турки стали, как военнопленных, держать их посланников. Так что мы нашли более подходящим жить и путешествовать отдельно, чем впасть в подозрение, имея с ними общение. 21-го июля мы последовали в лодке за пашой, который уехал из Трапезунта, но так как он рассчитывал остановиться на несколько дней в Сюрменэ (Sarmena) 9 и в Caliparauoli 10, мы отправились до местечка Ризы (Erisse) 11, при ветре гораздо более сильном, чем это требовал наш галион, хотя довольно благоприятном; ветер был сильный настолько, что мы боялись погибнуть от волн и головной боли; надо сказать, что это продолжалось один день. Местечко Риза [38] есть место рождения паши, где у него дом и семья, и находится в стране Лазии, которая простирается от Трапезунта до Грузии. Но в части, которая ближе к Трапезунту, говорят по-гречески; в той же, которая находится ближе к Грузии, говорят вообще на языке Мингрелии, бывшей колонией лазов или аланов (Lazons ou Alains), народов Мингрелии. Они переходят мало-помалу в магометанство; обыкновенно те, которые уже в летах, перенося почти что невыносимый гнет из-за того, что исповедуют христианскую религию, желая избавиться от налогов, которыми их отягощают, переходят на сторону турок; что касается детей, то родители подвергают их обрезанию, чтобы они были освобождены от всех податей и налогов; они стараются, чтобы христианские девушки выходили замуж за янычар для сохранения жизни отцов и матерей. Те немногие, которые остались от прежних жителей, сохранили только христианские имя и совершенный над ними обряд крещения. Это в самом деле несчастье, тем более достойное сожаления, что от него нет избавления; все же мы очень помогли некоторым из жителей местечка Ризы, насколько можно было помочь при слабом знании их языка. Мы учили там детей катехизису и внушали нескольким женщинам-христианкам, вышедшим замуж за турок, в чем состоит их христианский долг. К тому же мы позаботились о том, чтобы одна рабыня 18-ти лет приняла св. крещение, которое над ней не было совершено, так как родители воспротивились: и если бы у нас было время, мы бы крестили одного маленького турченка, который имел мать и очень просил об этом, точно так же, как один турецкий раб, который жаждал той же благодати. В то время как мы творили эти добрые дела и другия подобные им, паша прибыл в Ризу, и через несколько дней другое товарное судно, которое присоединили к его судну, чтобы [39] отплыть в Мингрелию, где должен быть заключен мир. Мы предпочли это второе судно, а не первое, настолько же вследствие соизволения паши, насколько потому, что у нас было там несколько знакомых латинов, из которых один происходит из острова Тенос (Tenos) или Тины (Tina) и теперь был гражданином Перы, а другой из Каффы, который нас очень любит и состоит в близком родстве с о. Антонием из Спинолы (Antoine de Spinola), выкупившим два года тому назад у татар в Восфоре Киммерийском, называемом теперь Каффским проливом 12, поляка, о. Франца Экводу (Aequoda).

В конце августа паша и два судна направились в Гонию, в крайнем углу Черного моря. Но так как этот порт неудобен для стоянки, то мы остановились с галерами в месте более надежном, называемом Макриал (Macroyalo) 13, в 9-ти милях от Гонии; нo было это на наше и наших матросов несчастье. Это, ваше преподобие, можно узнать из того, что последовало. Проходят без всякого дела два месяца, пока послы для переговоров о мире приходят и уходят с одной и другой сторон, а наши суда стоят на якоре, избиваемые бурями, которые господствуют обыкновенно в Черном море, начиная с сентября месяца. Паша не позволял никому высадиться, пока мир не будет заключен, и не хотел также допустить, чтобы мы вернулись обратно, из опасения, что князья Дадиани и Гуриели, лишенные надежды иметь соль и другие товары, откажутся от предложенных им условий. А в это время нам пришлось бороться с ветром и с непогодой, и мы рисковали в конце длинного и трудного путешествия погибнуть от ужасной бури, в виду Мингрелии. [40] Приблизительно в середине сентября, почти в полночь, порывистый мистраль выбросил наши два судна на риф и подводные камни, которые находились недалеко от нас. Наши матросы сопротивляются буре с мужеством, на которое только они способны, в продолжение 24-х часов, но не с одинаковым успехом.

Наша галера, благодаря Бога, избегла на этот раз гибели, чего не удалось другой, которая была менее прочна, так как служила дольше; она наполнилась настолько водой, что не было возможности ни вычерпать ее ни заделать щели: товар плавал, а судно шло ко дну со всеми, кто находился на нем.

Тогда каждый хватает то, что было для него самого драгоценного и то, что у него было под рукой; бросается в спасательную лодку нашего судна, как к месту убежища; все же несколько матросов осталось на судне, чтобы спасти что можно, и затем, бросившись вплавь, достичь берега; но они были застигнуты таким сильным порывом ветра, что представили нам собою жалкое зрелище: ударившись носовою частью два или три раза о берег, галера разбилась и перевернулась вверх дном. Тогда они бросаются на нее с быстротой, на которое только они способны, и разбирают все по частям, чтобы достать съестные припасы. Они достигли этого только отчасти, остальное же было брошено на произвол морских волн.

Мы восхваляем Бога, во-первых, за то, что никто не утонул и, во-вторых, за то, что мы не сели на это несчастное судно ни в Константинополе, ни в Трапезунте, ни в Ризе: тогда с нами или с нашим багажом случилось бы то же самое, и наше судно неминуемо попало бы в еще худшее положение. По мере того как бури усиливались с наступлением зимы, судно качало во все стороны: оно наполнялось настолько водой, что ее нельзя [41] было вычерпать; волны, подымаясь в высоту гор, наполняли его сразу; мы в отчаянии думали, что смерть неизбежна; наши канаты рвались, и у нас был только один якорь, так что нам не оставалось ничего другого, как прибегать к обетам и молитвам.

В это время наш хозяин умоляет смиренно пашу сжалиться над нашим судном и над теми, кто в нем, и позволить нам или вернуться обратно или пройти дальше, чтобы быть в безопасности.

Но он не был тронут ни случаем с потонувшим судном ни угрожавшей нам опасностью, как вдруг 7-го ноября западный необыкновенно сильный ветер с дождем и градом, поднявшийся в полночь, сломал на наших глазах якорь галеры, которая стояла близко около нашей и которая пришла из Каффы только восемь дней тому назад, и затем разбил ее о берег. То же самое случилось с девятью другими товарными судами. Наше судно могло еще противостоять, так как было очень хорошо снабжено как матросами, так и якорями и канатами.

Но изумительны морские ветры, и чуден Господь – кто может противостоять Ему. Ураган увеличивается к полудню, и один из наших канатов рвется, затем два-три один за другим; многие из наших матросов и путешественников бросаются с товарами кто в море, кто в челнок, ища спасения и порта: кто бросается вплавь, кто на досках.

К тому же, хотя судно имело еще два якоря, оно было унесено силой и стремительностью моря и ветра к очень опасным подводным скалам; там волна, нахлынувшая на него, выбросила двоих там находившихся путников и тотчас же проглотила их: один из них был христианин, другой – турок. Было еще двое других: араб и добрый старик мингрелец, которые пытались [42] спастись вплавь, но араб утонул, а мингрелец после нескольких тяжелых ударов волн и обломков судна, разбитого в этом месте, достиг выступа скалы, окруженной морем, где его почти все бросили на произвол судьбы, не позаботившись о нем; но мы его снабжали пищей и милостыней до тех пор, пока он не перешел в лучшую жизнь, в более спокойную пристань, исповедовавшись у меня. Сверх того, наша галера, наткнувшись 3 или 4 раза о подводные камни, разбилась в конце концов, а сломившаяся мачта упала по правую сторону на риф, но так удачно, что те, которые остались на судне, воспользовались ею, как мостом, и спаслись легко, исключая одного молодого человека, который, не раздевшись по примеру других, был подхвачен с такой силой водой, что так и не достал дна ногами. Что касается товара, то он с нашей одеждой и частями разбитого судна сделался игрушкой волн. Да будет благословен Господь, который не предал нас их ярости! Видя, что буря, не оставляя нас в покое, безпрестанно с нами боролась и что князья Дадиани и Гуриели тянули переговоры, мы, по совету многих, вышли на берег раньше этого несчастья и сняли маленький домик в соседней деревне. Мы взяли из судна только самое необходимое. В этом жилище мы старались набраться сил после столь больших мучений, хотя бедность этого места не легко позволяла это. Кроме того, мы обучали детей катехизису и наставляли духовных лиц (Papas) – так называются местные священники – в их обязанностях, с которыми они были весьма плохо знакомы. Так, они никогда не исповедывались и никогда не исповедывали других, хотя считали возможным причащать Св. Таинам; неведение и глупость их были так велики и так сериозны, что они совершали обедню без теплоты и обращались непочтительно со священными сосудами. Кроме того, некоторые христиане, которые [43] готовы были сделаться турками, чтобы не испытывать тягости налогов, получили помощь от нас: мы давали им советы и милостыню то из принадлежащего нам, то из собранного для них.

Трудно поверить тому, что мы в этих местах находили турок, которые не советовали христианам отказываться от своей религии, ставя им на вид или их юный возраст или старость; они помогали им из своего имущества, по мере средств. Я видел иногда некоторых из них, которые присутствовали на богослужении с таким же благоговением, как если бы они были христианами. Воспользовавшись этим благоприятным случаем, я не мог удержаться от того, чтоб не сказать публично нескольких слов, с целью укрепить этот народ в вере. И несомненно, если б у них было хоть несколько греческих священников, которые имели бы небольшия знания, чтобы потрудиться для славы Божией, знали бы турецкий язык или язык лазов и, что главное, которые решились бы пожертвовать своей жизнью для прославления Иисуса Христа, то те обратили бы их всех в христианскую веру, и было бы чудом, если б остался хоть один неверующий.

Но чтобы вернуться к нашей одежде, которую я оставил в море, поглотившем наше судно и весь находившийся на нем товар, а с ними и четырех человек, я должен сказать, что матросы и купцы, наполовину голые, вошли в воду, чтоб выловить посредством веревок и железных крючьев все оставшееся от кораблекрушения, приносимое волнами к берегу. А мы, которые подобно им, тоже пострадали, смотрели на них с берега, принося на алтарь Даятеля всех благ то, что мы потеряли, и отрешаясь, насколько это было в нашей власти, от всякой привязанности к этим предметам, чтобы всецело следовать Божественной воле, вознося благодарение за то, что нас не было на [44] судне, когда оно утонуло. Если море поглотило четырех хороших пловцов, то что сделали бы мы, не умеющие плавать? Итак, мы начали вылавливать вместе с другими одежду, которую море возвращало нам, и будь благословен Господь, который послал нам то, что Он нашел нужным для защиты от холода. Но наша одежда была так попорчена и истрепана, что трудно будет ее починить. Мы потеряли все наши книги, все образа из бумаги, воска и бронзы, посредством которых мы могли приобрести расположение многих. Но потеря, которая нас больше всего огорчает, – это часовня и принадлежности алтаря; поэтому в продолжение нескольких дней я не буду иметь утешения совершать богослужение, и хотя мне нельзя будет приносить Господу Богу безкровную жертву, то у нас все же будет возможность единения с ним в любви и, что всецело от нас зависит при стольких случаях к самопожертвованию, доставляемых церковью и общением между членами ордена, отдавать себя служению Всемогущему Богу с сокрушенным сердцем и смиренною душою.

Мы были доведены до этой крайности волею Божиею после такого тяжелого плавания, длинного и трудного, а так как и по нашему мнению и суждению многих не было надежды на заключение мира, то мы отправились к паше по совету наших друзей, умоляя его, в виду замедления, доведшего нас до этой крайности, сжалиться над нами и, согласно обещанию, данному посланнику христоборнейшего короля (trеs chrеtien), позволить нам отправиться в Мингрелию; если же нет, то пусть он соизволит выдать нам паспорта для возвращения в Константинополь вместе с другими. Как только он выслушал нашу просьбу, то, сжалившись над нами, сказал нам, что так как султан запретил ему не пропускать ни одной живой души в [45] Мингрелию до заключения мира, то даст нам охотно паспорта для возвращения назад. Но воля Божия судила иначе: так, в то время как мы садились в маленькую барку, чтобы отправиться назад, явился гонец от князя Гуриели с известием о мире и привез дань, которую султан (Soudan) от него требовал, что и случилось в день св. Луки. Паша и князь Гуриели съехались в Батуме (Patone), порте Грузии, и переговорили о делах. Это заставило отменить наше намерение вернуться обратно, и мы обратились снова к паше, с большим успехом на этот раз. Он позволил нам поехать, куда нам угодно, и был с нами любезен. Таким образом, в день св. Фомы, apxиепископа кантабрийского (de Cantorbie) 14, через 7 месяцев после нашего отъезда, мы оставили наконец этот уголок Гонию (Gonea), которую мы видали так часто с той же самой галионы, нанятой нами, чтоб вернуться в Константинополь.

Через 20 дней мы прибыли в Satrapella 15, местность в Грузии, без всякого затруднения. Во время прогулки нашей на берегу пришло несколько грузин и, между прочим, визирь князя Гуриели, который состоит его главнокомандующим, и управляет всей страной.

Как только он нас увидел, то сошел с лошади и, преклонив колено по обычаю страны, приветствовал нас весьма почтительно; мы тоже отдали ему поклон со смирением; затем он, усадив нас на землю около себя, спросил нас, кто мы, откуда пришли и куда направляемся. Узнав, что мы французы и что мы направляемся к князю Дадиани, он нас пригласил посетить сперва князя Гуриели и предложил нам лошадей для этой цели. Мы [46] поблагодарили его за любезность, уверив его, что мы сделали бы с удовольствием то, что он нам сказал при условии, если князю это будет приятно; что мы с нетерпением хотим видеть архиепископа лазского, который жил в Satrapella 16.

Одобрив это, он удалился, и мы провели эту ночь на берегу моря. На следующий день мы пошли к митрополиту, который нас принял и поместил очень любезно в своем домике; и в то время как мы были с ним, князь Гуриели послал за ним, чтобы провести с ним Рождественские праздники. Он отправился туда и обещал поговорить с ним о нашем прибытии: если он пожелает нас видеть, то он даст нам знать через гонца. Он сделал, как обещал, и нас позвали к князю; мы поехали к нему на лошадях, которых для этой цели дал нам один из визирей по особому распоряжению свыше. Двор и семья князя находились в Байлети (Barlet) 17, где имел он намерение провести праздники Рождества Христова; но мы встретили его по дороге в одном доме, куда он приехал, чтобы предаться охоте. И тут он, лишь только узнал о нашем прибытии, позвал нас в зал, где чинил суд над своими вассалами; мы поклонились ему почтительно, и он, встав со своего сидения, пошел нам навстречу с непокрытой головой и приветствовал нас, преклонив колено. И после того как он и весь его двор поцеловали нам обоим руку, он пригласил нас сесть около него, и после некоторых предложенных нам вопросов, мы отправились вместе с ним в Байлети, благословив дом по его приказанию. Он задержал нас в Байлети 15 дней, проявляя к нам большую дружбу. В самом деле, этот князь очень любезен, ценит очень французов, [47] чрезвычайно уважает римскую церковь и нашего святого отца папу, заявляя открыто, что разрушение империи и взятие Константинополя было последствием того, что отказались повиноваться верховенству первосвященника (Pontife); что Господь дал св. Петру ключи Царства Небесного; что папа – отец всех христиан; что он полагает, что все настоящиe верующие христиане должны подчиниться ему. Когда мы его убедили на этот счет нашими беседами и речами, я спросил его, захочет ли он, чтобы наш святой отец знал, какую он веру исповедует; ответом было, что он этого желает и даже просил меня написать от его имени, что он был бы рад получить от него отпущение грехов, в силу той власти, которую Господь даровал ему, и что он письменно пошлет его святости свою исповедь и вложит в мое письмо.

Но я ему дал понять, что присутствие кающегося не необходимо для получения отпущения и что, поэтому, папа дал нам власть отпускать всякого рода грехи; как это он дал и другим, которые посланы к чужеземным народам.

Когда он выслушал мой ответ, то сказал мне почти то же, что сказал св. Филиппу добродетельный евнух царицы кандасской (Candace) 18: «вот вода; отчего же меня не окрестили?» Он мне ответил, что если это так, то он хочет исповедаться у меня в том, что вообще делал почти во всю свою жизнь, пользуясь посредничеством нашего переводчика. Если кто меня спросит, откуда явилась такая добрая воля у князя, столь отдаленного от государств и стран христианских, я отвечу как св. Павел, что то, что один монах [48] грузин 19, который жил в Риме 12 лет, посеял раньше, мы полили здесь соответственно нашим слабым силам словами и делами. Но Господь, который внедряет корни, дал и возможность вырасти им. После праздника трех царей он нас отпустил, хотя и очень неохотно; но он не хотел оказать по отношении к нам насилие, тем более что мы обещали ему видеться с ним в продолжение нескольких дней; притом, если он пожелает, некоторые из нас могли бы в его стране при первой возможности предаться служению Богу. Он мне ответил, что он будет очень рад и даст нам дом и церковь и все, что будет нам необходимо; но, видя, что мы отказываемся от денег, которые он предложил нам к нашему отъезду, он всенародно отзывался о нашем уставе и поведении до того хорошо, что слух об этом достиг до турок, которые восхваляли нас громко в этой стране Гурии (здесь сказано Мингрелии). Таким образом, мы расстались с князем Гуриели 20, который нас отпустил с честью и дружелюбно в Satrapella, поручив одному из своих людей провести нас во фрегате до Мингрелии, к Кортуге (Cortuga), своему тестю, первому визирю князя Дадиани; но так как тот все откладывал свой отъезд изо дня в день, а время было подходящее для плавания, то мы выехали из Сатрапеллы третьяго февраля с турками, которые приехали вести переговоры о мире, и которые нас очень полюбили. В тот же день мы достигли берега Fassi 21, называемого раньше Фасисом (Phaset), самой красивой реки страны колхов, в настоящее время называемой Мингрелией, и на следующий день прибыли в Анаклию (Herailcano) [49] иначе Ираклию (Heraclee), куда дали знать кн. Дадиани и католикосу или митрополиту, что мы прибыли с турками, которые приехали вести переговоры о мире; получив от них ответ, мы были посланы из Ираклии в Маргулы 22, где кн. Дадиани пошел на соглашение.

Так закончилось наше приблизительно девятимесячное плавание, полное крушений и тысячи неприятностей и трудностей. Вместе с этим, мы нашли Дадиани 23 очень занятым по причине многочисленных отвлекавших его дел; кроме того, он каждый день отправлялся на охоту по случаю того, что Threbis Cham 24 (это царь Грузии, которого Сефи (Sophi) лишил в прошлом году престола) как раз в это время приехал к нему погостить; к тому же еще он собирался отправить в Константинополь обещанную дань. Однако, хуже всего было то, что мы не нашли переводчика, так что много дней прошло раньше того, чем мы были в состоянии поговорить с ним. Во все это время турки нам уделяли от той порции, которая давалась им каждый день, и без их помощи мы не имели бы возможности просуществовать. Но так как мы надеялись видеть впоследствии князя Дадиани свободным от занятий, то мы сочли за благо поговорить с Кортугой, тестем князя Гуриели, который в письмах рекомендовал нас ему. Он дал нам полную надежду и сказал, что он непременно поговорит о нас с князем Дадиани (в нашу пользу), вполне достаточно зная об услугах, которые его посланник оказал посланнику христианнейшего короля. Мы повидали также епископа мухурского (Mocauri 25), [50] племянника католикоса, или митрополита, и его племянника. Это человек очень осторожный, который вместе с Кортугой управляет светскими и духовными делами государства.

Я объявил ему наш устав через нашего переводчика и, вместе с тем, и Теймураз-хану, которого мы встретили однажды в церкви. То же самое объявил я и митрополиту этой местности, который призвал нас к себе. Все удивлялись тому обстоятельству, которое заставило нас проехать из Европы, столь культурной страны, в эти дикие пустыни, не надеясь на выгоду, как это они узнали от турок. И это позволило им составить себе дурное мнение о нас. Но с тех пор, как я познакомил их с нашим намерением, они решили между собой раньше, чем мы поговорим с князем Дадиани, принять нас без промедления, заключить договор с посланником Франции и послать ему подарки в Константинополь. Мухурский епископ пригласил нас к себе в епископский дом, носящий наименование св. Марии, куда мы отправились, отдав привет кн. Дадиани и Липартиану (Lipartia), его дяде, который как регент, управлял страной во все время несовершеннолетия племянника 26. Он сказал нам, что много слышал о нас; что мы желанные гости; что он знает, чего мы хотим; что в другой раз он поговорит с нами подробнее о делах на Западе, о короле французском и его посланнике, который находится в Константинополе, и что потом он согласится на все то, чего мы хотим; но чтоб все же мы пошли к епископу мухурскому, что мы и сделали, простившись с ним и Кортугой, который в то время был с ним. В доме епископа мы очутились на обеде, [51] который он устраивал Теймуразу, своему митрополиту и всему двору. Сейчас я не скажу ничего о том, как они пируют и об обычаях и костюмах, так как я надеюсь написать об этом со временем более подробно; только скажу, что Теймураз, митрополит и епископ мухурский разделяли с нами блюда, которые были приготовлены для них, что считается здесь признаком большого благоволения; что Теймураз заставил встать нас с места, чтоб иметь нас около себя, и долго расспрашивал нас о многих вещах. И так как на этих пирах есть обычай петь, то он нам приказал тоже спеть что-либо. Мы извинились и отказывались, но этого не принял ни он ни кн. Дадиани (здесь сказано Гуриели), который к нам тоже приставал, так что мы пропели гимн св. четверга, «Pange lingua». А так как пение им понравилось, то он позволил нам удалиться.

Что касается их, у них в обычае проводить за столом большую часть ночи.

Итак, мы в настоящее время находимся у епископа мухурского, который обещал дать нам дом и церковь, дал нам необходимую пищу и в будущем будет давать. Мы решили выучить язык мингрельский и грузинский. Итак, наши труды не пропадут даром, так как мы, с Божиею помощью, будем трудиться сознательно. Пока же мы посылаем от епископа и от нас нашего переводчика в Константинополь к г-ну посланнику с его и нашими письмами и также к нашим отцам, чтобы они знали, в какой мы стране; чтобы помогали нам, посылая некоторые вести, которые могут быть полезны нам, вместо золотых и серебряных монет, которые здесь не в ходу, и, если возможно, труженников на нашей ниве, так как урожай будет со временем хорош. Вот поэтому я прошу ваше преподобие соблаговолить поминать нас в своих молитвах, [52] а также молиться весь Орден о винограднике и виноградарях, которые работают на нем, как бы они ни были недостойны этого.

Вашего Преподобия

смиреннейший сын и слуга во Христе,

Lovys Grangier.

Из Мокви, в Мингрелии.

2 марта 1615 г.


Заметка относительно Satrapella.

Выше (стр. 45, прим. 15) мы отметили, что Satrapella или Шекветили (бывший порт св. Николая при устье Натанеби или Григолети в устье р. Супсы. Но, кто знаком с географией Грузии царевича Вахушта, может спросить, почему мы не отождествляем Satrapella Луи Гранжиэ с Саткепелой царевича Вахушта. Действительно, название Саткепелла легко могло превратиться в Satrapella у Луи Гранжиэ, который вообще коверкает все туземные названия, но мы можем утвердительно сказать, что если даже эти названия идентичны, то местоположение пунктов, ими означаемых, различное. Саткепела, упоминаемая у царевича Вахушта, лежала в Лазистане, к западу от Ризы, около Ркинис-пало, границы между Грузией и Грецией 27. Satrapella же Луи Гранжиэ лежала несомненно в Грузии, в пределах Гурийского княжества, ибо здесь встретил его визирь князя Гуриели и пригласил его к своему князю. Да и сам Гранжиэ говорит, что, оставив Гонию, через 20 дней прибыл в Satrapella, местность Грузии (см. выше, стр. 45), Резиденция Гуриели находилась в Байлетах, куда Гранжиэ поехал из Сатрапеллы на лошадях и пробыл там 15 дней. Расставшись с Гуриели, он снова вернулся в Satrapella и, выехав оттуда на фрегате (фелюге) третьяго февраля, в тот же день достиг устья Фасиса, т.е. Pиoнa, a на следующий день прибыл в Анаклию (стр. 46, 48). Граница Гурии тогда простиралась от Батума до устья Риона, или Поти. Что Батум в это время принадлежал еще Гурии и вообще был в руках грузин, это видно и из [52б] слов Гранжиэ, который пишет: «Паша и князь Гуриели съехались в Батуме, порте Грузии, и переговорили о делах» (стр. 45).

Стало быть, Satrapella Гранжиэ мы должны искать по берегу моря от Батума до Поти. Удобных пунктов на этом протяжении, к которым могли подступать суда, и где было население, три: Коблети, или Чуруксу около устья Кинтриши, Шекветили (бывший порт св. Николая) при устье Натанеби и Григолети при устье Супсы. Есть еще четвертый пункт, близко от Григолети и восточнее от него Сефа, в имении кн. Накашидзе. В виду того что Гранжиэ в один день приехал из Сатрапеллы к устью Pиона, нужно полагать, что Satrapella была ближе к Поти, а таким пунктом мог быть скорее всего Григолети или Сефа. Из Григолети идет прямая дорога по берегу Супсы в Байлети.

Итак, Satrapella Гранжиэ находилась несомненно на берегу моря в пределах Гурии.

В Сатрапелле тогда имел местопребывание лазский архиепископ (стр. 46). Из письма Гранжиэ видно, в каком печальном положении находились в то время христиане в Лазистане. Магометанство постепенно вытеснило христианство; христиане принуждены были переходить в ислам, чтобы избавиться от невыносимого гнета и обременительных налогов (стр. 38). При таком положении лазский архиепископ не мог, конечно, оставаться в своей пастве и, как видно, выехал в Typцию со своим двором и людьми. Возможно, что новое свое местопребывание он назвал Саткепелой, названием местечка, откуда выселился.

Е. Такайшвили.


Комментарии

1. От Редакции. Письмо г. Луи Гранжиэ, напечатанное в 1616 г., передано редакции тай. сов. Е.Г. Вейденбаумом, которому и принадлежит часть ценных примечаний; остальные принадлежат Е.С. Такайшвили и мне. Письмо это доложено в заседании Кавк. отд. Моск. Арх. общ. как раз в 300-летие совершения путешествия, оно переведено с древняго французского языка В.Л. Бабэ. Л.Л.

2. Запорожские казаки в первый раз напали на Варну в 1606 г., причем уничтожили турецкий флот из 10 кораблей; в 1613 г. они опять уничтожили турецкий флот из 33 судов, а затем сожгли Трапезунт и Синоп, угрожая даже самому Стамбулу. Здесь автор упоминает о менее значительных набегах на Варну, повторявшихся чуть ли не каждым летом, но не занесенных в историю.

3. Император священной римской империи Матвей, царствовавший от 1612-1619 года.

4. Ныне Эрегли.

5. По-гречески Kordulh, у Плиния Chordule; портовый город в древней Каппадокии; английский путешественник Гамильтон полагает, что К. находилась на месте теперешней крепостцы Ахча-кала между Платаной и мысом Иорос, недалеко от Трапезунта. Е.В.

6. Судя по сведениям, сообщенным Пейсонелем, автором книги Essai sur les troubles actuels de Perse et de Georgie, Paris 1754 г., это город в Нахичеванском ханстве Chiaouk, по-армянски Джиагук. Наименование Шер взято из персидского mеhр = город. Е.В.

7. Теперь Феодосия, в Крыму.

8. Гония в 15-ти верстах к югу-западу от Батума. Развалины крепости Гонии в 5 верстах от р. Чороха.

9. Сюрменэ (Чарты) недалеко (верстах в 40) от Трапезунта, к востоку.

10. Caliparauoli, по-видимому, около городка Офа, где, поблизости впадает р. Калипотамос. Название реки напоминает название города. Е.В.

11. Риза в турецком Лазистане.

12. Керченский пролив.

13. Макриал к юго-западу от Гонии.

14. Кантабрия – провинция в северной Испании.

15. Это Шекветели в устье р. Нотанеби (порт св. Николая) или Григолети в устье р. Супсы. Е.Т.

16. Пребывание лазского архиепископа в пределах Гурии в начале XVII века – это новость, неизвестная в грузинской истории. Е.Т.

17. Байлети, на берегу р. Супса, в 10 верстах от Озургет.

18. Находится в Астурии, в Испании.

19. Кто этот грузин, неизвестно.

20. В Гурии, по нашим сведениям, тогда был владетелем Мамия II, вступивший во владение в 1618 г. и изменически убитый в 1627. Е.Т.

21. Р. Рион.

22. Теперь Меркулы, вблизи Илорского монастыря.

23. Князь Мингрелии, Манучар Дадиани.

24. Царь Грузии Теймураз I. Е.Т.

25. Мухури Сухумского округа, Самурзаканского участка, в 20 в. к востоку от Очемчир; но здесь автор письма смешивает с Мокви, в 20 вер. к северу от Мухури.

26. Речь идет о Дадиани Леване II, сыне Манучара I-го († 1611), и его дяде Георгии I-м Липиртиане, управлявшем Мингрелиею в малолетство Левана II-го. Е.Т.

27. География Гpyзии царевича Вахушта, издание Броссе, стр. 129, Джанашвили, стр. 190.

(пер. Е. Такайшвили)
Текст воспроизведен по изданию: Письмо, посланное с Востока отцом Луи Гранжиэ его преподобию отцу Клод Аквавива, генералу иезуитского ордена // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 17. Тифлис. 1893

© текст - Такайшвили Е. 1893
© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Мурдасов А. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001
© СМОМПК. 1893