ЭРИСТОВ Р. Д.

ЗАМЕТКИ О СВАНЕТИИ

1. Права собственности на недвижимые имения.

Пахотные поля, покосы, лес, пастбища составляет собственность наследника. По этому, собственник в праве свободно продать принадлежащее ему имение, по цене им самим назначенной, а преимущественное право покупки принадлежало члену общины. Если в последней не оказывалось желающих купить имение, тогда таковое предлагалось продавцом ближайшим своим родственникам, а за отказом и последних — посторонним. Дом и усадьба, во всяком случае, обязательно должны были быть проданы одному из членов общины. Если ему не позволяли средства, тогда община собирала недостающее. В случае когда не оказывалось не в общине желающих купить продаваемые дом и усадьбу, тогда это право предоставлялось зятьям продавца, хотя и из другого села, но живущим в том же селении, где и продавец. Купленное имение обращалось в вечную и потомственную собственность покупщика. Для купли-продажи не требовались свидетели, ни, тем более, письменные документы и не бывало случая нарушения сделки. Покупщик обязан зарезать быка и угостить продавца с семейством. Кроне того платить ему по одному “леквиши" (что-либо стоимостью в рубль) каждый год, на 2-й или 3-й день нового года, до третьего поколения, т. е. продавцу, потом сыновьям и внукам. В Сванетии не существовало земской давности. Имение, коим завладел кто-либо каким-нибудь необычным законным путем, возвращалось собственнику, хотя бы после завладения протекло целое столетие. Пахотные поля в Сванетии не состоят во владении селений и обществ. Но существуют, принадлежащие обществу, общине и селению пастбищные горы, покосы в горах и лесные дачи. В них, каждый член названных обществ, может свободно и беспрепятственно пользоваться и извлекать выгоды для своих надобностей.

2. Раздел.

В Сванетии разделы в имуществе совершаются, преимущественно, домашним порядком. При разногласии, во время раздела, в нем принимают участие отделенные родичи и зятья. [38] Братья, когда их двое, поровну делят между собою движимое и недвижимое имущество, кроме однодневной пахоты, которую получает старший, сверх своей доли,— за старшинство. Когда же братьев более, положим их четверо, то из них, настаивающий на раздел, намечает однодневное паханье за старшинство (для старшого брата сверх следуемой ему доли), остальное за тем имение и имущество он делит на четыре части, при чем право выбора доли предоставляется прежде всего младшему брату, выбирающему всегда ту часть, в которой находится дом с усадьбою, потом — второму за ним, делившему имущество. Но как на его долю остается посредственная за выборами часть, то обычное право надбавляло ему, еще полудневное паханье, или, по стоимости оного, лес, или покос и проч. В случае возникновения между братьями несогласия, при дележе, община принимает в этом участие и делит братьям имение и имущество, по равной части, отделив предварительно определенную за старшинство долю в пользу старшого брата. Если между братьями есть холостой, то ему, сверх следуемой при дележе части, выдается из общего имущества “нагданури и “наквлаши" (*** и ***), в размере, какой каждому из женатых братьев выплачено при женитьбе. Дети могут отделиться от отца и он при разделе, получает из всего одну часть которая, после его смерти, делится сыновьями, между собою поровну. Отец не в праве лишить сына следуемой ему доли из имения. Дети не в праве отделиться от матери, но если представится редкий случай раздела между ними, тогда мать получает от них пожизненное содержание, а по смерти ее они должны выполнить все обычные обряды и обязанности по усопшей. При разделе, дочери и сестры не получают никакой доли, но все обязанности, по содержанию, выдаче их замуж и проч. лежат на обязанности всех наследников.

3. Наследство.

В Сванетии прямыми наследниками считались сыновья. Имущество, умершего без детей мужского пола достается брату, племянникам, дяде, двоюродным племянникам, общине родовой и селению, в этом же последовательном порядке. Если после умершего остались одне дочери, тогда помянутые выше наследники, даже община и селение обязаны пещись об них, [39] (как о не замужних, так и о замужних) и нести все обычные обязанности в отношении их. Завещания не практиковались в Сванетии.

1. “Лагван", или “кончхар".

По твердому убеждению сванетов, считается непременною обязанностью выполнить в поминовение усопших обычные обряды “лагван", или “кончхар" и “бацх", или “кунегвеш" (***) — дело души, чтобы покойники удостоились на том свете блаженства. Выполнение обряда “лагван" происходит следующим образом. Нужно заметить, что обряд этот требует огромных, почти непосильных расходов и потому и заблаговременного подготовления к тому. “Лагван" или в переводе — поминки по усопшем, или по усопшей (не менее однако трехлетнего возраста) справляются всегда осенью. Для этого, с ранней весны угоняют на пастбищные горы от двух до двенадцати быков, чтобы они, на свободе, откормились на убой. Состоятельные, кроме того, откармливают, для той же цели, на дому, в течении года, от 2-х до 8 свиней и столько же баранов и козлов. При этом заготовляется, исподволь, муки и арака, такое количество, чтобы хватило на угощение жителей целого селения, к которому принадлежал умерший.

В прежние времена состоятельные здесь люди, всегда и на всякий случай, имели запасы муки, равно для курения арака — ячмень, рожь, а при недостаче помянутых продуктов, вымолачивали, для сказанной цели, весь урожай того года, хотя бы на это потребовалась вся годовая пропорция, предназначенная для семьи. Кроме того шили две пары нового платья, на покойника, к поминкам. Настала осень — время справления “лагвани". Вершины гор уже покрылись снегом; откормленные быки пригнаны с пастбищ; они разжирели, почти одичали, к ним доступу нет. Борова тоже разжирели до того, что задние ноги их уже не действуют от тяжести туловища! Бараны и козы прыгают, точно туры, как говорится, — “с жиру бесятся". За то они и откармливались в дарбази ²⁵. Водка также выкурена. Остается испечь хлебы и к этому приступают, за две [40] недели, до назначенного для справления “лагвани", дня, приглашая в помощь известных в деле печения женщин. Оне выпекают от одного до четырех “себисквери" ²⁶ на каждого члена общества, без различия пола и возраста. В Ушгульском обществе принято печь, для этого случая, по одному “себисквери" на каждого и хлеб бывает такой величины, что троим взрослым довольно на один раз. В Латальском же обществе и в Дадиановской Сванетии пекут по два “себисквери" на каждого, и один из таких хлебов совершенно достаточен взрослому парню.

“Себисквери" пекутся из чистой пшеничной муки, а где преобладает ячмень, то — и с примесью муки из него. Приготовившись таким образом, домохозяин приглашает к себе, за день до “лагвани", поминок, своих ближайших родственников, родичей и зятей на помощь, в виде распорядителей. Из них самого старейшего назначает поваром и поручает ему предназначенный на убой скот; некоторых из них назначает кравчиями, а остальным поручает распоряжаться раздачею в свое время хлеба приглашенным на поминки.

После всего этого, по просьбе домохозяина, приходит “папа" (ныне священник), для освящения соли. Тогда же пригоняют предназначенный на убой скот, кроме боровов. Папе передаются по две малых восковых свечи на каждую скотину и кусок каменной соли. Папа зажигает свечи и приставляет их, по две, к рогам скотины; сам тоже держит одну зажженную свечу, творит молитву и по окончании ее, дает подведенной скотине лизнуть соли. За тем он поджигает свечкой, слегка, у скотины шерсть на лбу, между лопатками и на филейной части. Окончив это, папа уходит. Вслед за этим, распорядители с большими усилиями связывают, по одиночке, скотину и закалывают ее в нижнем, жилом этаже дома, обращенного на этот раз в бойню! Скот весь зарезан, очищен, боровы ошпарены и туши их изрезаны на куски и уложены в медные котлы, огромнейшей величины. Повара, всю ночь на пролет варят мясо и распределяют его на столько порций (“лигаф" “***", “лимаат" — “***"), сколько дворов считается в обществе; внутренности же скота может [41] израсходовать домохозяин, по своему произволу. К утру все закончено, комната подметана и убрана и вечером должна быть совершена панихида. Настал и вечер. Пала совершает панихиду, к каковому времени приходят к домохозяину его родичи, родственники, ближайшие и дальние и приносят “лехде" помощь в 30 маленьких хлебов от каждого двора, что и издерживается за ужином, при угощении помянутых посетителей и “папы".

На другое утро, в день совершения обряда “лагваны" — в день поминок по усопшем, все жители общества, от мала до велика, нарядившись в праздничные платья, спешат в дом усопшего и, придя туда, выжидают во дворе, до окончания обедни прихода “папы" (или священника). Пришел и “папа"; его вводят в дарбаз, где на одной стороне лежат, на досках, груды отваренного мяса, на другой стороне — печеные хлебы, далее водка: в кувшинах, бардаках и проч., посредине комнаты стоит что-то на подобие кресла и на нем разложено новое платье — рубаха, кальсоны, чоха, архалух, шаровары, ноговицы, лапти, шапка и доспехи боевые — кинжал, ружье, пистолет и шашка. А если поминки бывают по усопшей, то принадлежности женского костюма. Все это уложено в таком порядке, что издали кажется, будто лежит, покойник, и сванеты убеждены, что тогда в этом платье завернута душа усопшего! Близ платья стоит круглый стол, наполненный лучшими кушаньями и фруктами, обставленными множеством восковых свечей. Папа служит панихиду и по окончании обряда, забирает себе лежащее тут платье. Тогда народ входит по очереди в дарбази с корзинами и получает на каждого члена своей семьи: по четыре хлеба (а где установлено по одному хлебу,— то один) и определенные порции мяса и водки. Все это берется ими к себе, по уходе домой. Когда окончится эта раздача, народу, кроме того, выдают по одному хлебу на душу и по куску мяса для обеда, тут же на месте, при чем водка подается им в деревянных ковшах и чашках; в конце же обеда, в нескольких местах выставляются корыта, наполненные водкою и желающие пьют ее до безобразия и многие из них возвращаются восвояси, лишь вечером. Выше исчисленные расходы могут нести только люди зажиточные. Бедные ограничиваются двумя быками с соответственным этой [42] живности араком. Хлеба же требуется от них, такое же количество как и от состоятельных.

Как бы то не было, а выполнение обряда “лагвани" обязательно для каждого сванета и без этих поминок душа покойного не может блаженствовать и будет в претензии на домашних, а такое неудовольствие души умершего может навлечь на дом большие бедствия. Бездетно умершим сванетам справляют “лагвани" родственники его, а у кого не окажется родственников, тому — селение, которому он принадлежит. Без выполнения обряда “лагвани"', не быть сванету в раю! Нужно заметить при этом, что большая часть зажиточных сванетов справляет, еще при жизни своей, на себя обряд “лагвани", потому что,— по мнению сванета — он этим поступком избавляет своих наследников от хлопот и лишних расходов и наконец он заготовляет, для данного случая, любимые им кушанья, по своему вкусу, и на том свете все это обретет уже в готовности. И в данном случае, обряд «лагвани» выполняется для живого тем же самым порядком, как и во время поминок усопших, с тою лишь разницею, что в кресло, на котором должно лежать вновь сшитое платье для покойника, садится то самое лице, которое справляет на себя “лагвани", облекшись в новое платье и вооруженный. При этом, он сажает около себя жену с детьми (если оне у него есть) и родственников; в одной руке держит зажженную восковую свечку, а другою потчует их кушаньями со стола, стоящего перед ним, при чем молит Спасителя не лишить его на том свете тех же яств.

2. “Липаанал".

(Поминовение душ усопших).

Ежегодно, в сочельник, 5 января, сванеты выполняют "липаанал" — обряд поминовения душ усопших, называемое ими “адгом" — воскресение, вставание. Дело в том, что сванеты убеждены, что в этот день души усопших встают из могил и возвращаются в дома своих родственников. Сванеты в этот день обчищают всю домашнюю утварь, обмывают щелоком и водой всю посуду: чашки, тарелки, котлы, обеденные столы и проч.; вечером обметают и комнату. Целый день постятся, не обедая, а за ужином едят только пшеничную кашу [43] —“тчанти" (***). До ужина, вокруг “кериа" ²⁷ ставят столы, а за ними — скамейки; на столах кладут хлебы и постные кушанья, ставят арак и налепливают несколько штук тонких зажженных восковых свечей, домашнего изделия. Вся семья становится поодаль от столов, а старший в доме — впереди семьи, без шапки, обращенный лицом к освященным столам, и перещитывает, поименно, всех своих усопших, произнося отпущение их грехов. При этом он просит души усопших, принести ему в дом “хорошую ногу" ²⁸, счастье, и до будущего года, такого же дня, не причинять в доме убыли смертью, взамен чего, все домочадцы постараются прибавлять ежегодно, к поминкам, всего.

По окончании этой мольбы, он становится на колени и вся семья за ним, произнося молитву об отпущении всех грехов душам их усопших. На другой день, каждый двор режет какую-нибудь скотину, так как скоромный стол должен быть освящен, ради усопших душ, ежедневно, за обедом и ужином, до первого, следующего, за крещением, понедельника. Если же крещение совпало с понедельником, то все же до следующего за тем понедельника, именуемого “лисгвджинаал" — возвращением душ. Это угощение душ усопших продолжается, во все это время, тем же порядком и с теми же мольбой и молитвами. По прошествии установленного на поминовение душ времени, т. е. в понедельник, вся семья в доме встает до рассвета. Женщины принимаются за печение пшеничных хлебов, разных форм и величин, и имеющих разные назначения. Так, оне пекут хлеб “кичхилд" — малая лестница, который имеет в длину одну пядень и в ширину три вершка; на нем, до печения, надавливают круглою палкою знаки, называя их ступенями лестницы. Хлеб этот предназначен для хромых покойников, которые, по понятию народа, нуждаются в этой лестнице, для прихода на “этот свет" и для обратного их возвращения. Другой, выпекаемый тогда же хлеб называется “мухурчуниил". Он бывает толщиною в три вершка, [44] в окружности имеет четыре вершка, а две противоположные стороны - одинаковой ширины; внутрь хлеба закладывается сыр; верх хлеба открыт. Словом, это, что-то в роде ватрушки и “на том свете" служит усопшим детям пьедесталом, чтоб с возвышения удобнее глядеть на Спасителя. Третий хлеб "тчабиил" (***) — тонкий и круглый, начинен сыром и сверху намазан тоже сыром; вокруг надавлен палкою. Какое было назначение этого хлеба, уже не помнит народ. После окончания этого печения и приготовления обыденных вообще хлебов, и, сварив мясо, ставят все, по обыкновению, на обеденные столы, вместе с водкою и к столам прилепляют восковые свечи. Независимо этого устанавливают особо “пичк" (***) — о трех ножках круглый стол, на котором ставят три восковые свечки и избранные кушанья с араком. Вся семья становится поодаль от столов, а старший в доме перед ними — у столов. В доме строжайшее молчание. Все убеждены, что за столами сидят, в это время, души, умерших их родственников. Тогда, старший в доме обращается к невидимым душам и говорит в полголоса: “не тороплю вас ²⁹ и не удерживаю; будьте предтечей добра, возвращайтесь с добром; оставляя нас, благословите, а вечно поминая вас мы будем молить Христа, дать вам место за своею трапезою"... По окончании этих слов, он приближается к круглому столу, за которым стоит скамейка и становится на колени; его примеру следуют остальные. За тем они все встают и возвращаются на прежние места. Тут старший поминает поименно умерших ближайших родственников, посылая им отпущение грехов и благословение. После этого вторично становятся все на колени, и возвратившись на место, старший поминает уже умерших дальних родственников, в тех же выражениях. После же коленопреклонения в третий раз, старший берет круглый стол с подобострастием, и ставит среди комнаты и просит души усопших “возвратиться на свои места, на тот свет, ходатайствовать у Христа, не наказать смертью членов дома его и что он, проситель, прибавит, в будущем, подлежащее освящению, ради их поминовения". За тем он тихими шагами несет тот стол на двор, при чем один из домашних идет перед ним с зажженною [46] лучиною. Таким образом души возвращаются на свои места. Сванеты убеждены, что души усопших гостят у них до последнего понедельника и во все это время им рассказывают сказки.

3. “Бацх", “бецх кунегвеш."

“Бацх", “бецх кунегвеш" — душеспасительное дело, обряд во многом сходствующий с обрядом “лагвани". Разница между ними та, что справлять “бацх» необязательно для всех, но это есть обычное для зажиточных людей, устраиваемое ими добровольное приглашение соседей, для угощения их, в виде похвального душеспасительного дела. Количество скота, предназначенного при этом на убой, не определено и, во всяком случае оно менее, по числу, чем при обряде “лагвани". Хлебы, испекаемые при этом случае (“кабаб"), менее по величине, чем “себисквери" и выдаются только мужскому полу, возраста от 12 до 15 летнего, по два хлеба на каждого. Приглашенными бывают родственники и соседи по 2 человека от каждого двора. Родственники приглашаются на ужин, а сельчане — к обеду, при чем, последним, кроме вышеупомянутых хлебов, выдают небольшую порцию говядины и потчуют их араком. За обедом веселятся, поют песни, а потом составляют и хороводные пляски, чего во время обряда “лагвани", ни в каком случае не допускается. В день назначенный для “бацхи", домохозяйка (но, ни в каком случае, не домохозяин)приглашала, в прежние времена, “папа" для соборования маслом, при чем приглашала на ужин ближайших родственников. А как происходило освящение елея, мы расскажем далее.

VI. Елеосвящение.

Елеосвящение или соборование маслом происходило в тот же день, когда кончался обряд “бацх». Соборовались маслом преимущественно пожилые женщины. Для этого оне приглашали "пап", которые, прежде всего считали нужным получить за требу скотину, или мясо, стоимости в 6 рублей, без чего они и шагу не делали... Мало того, оценка скота за требу производилась самими папами и по поводу этой платы долго шли переговоры, между ними и посылаемыми к ним посредниками, которые, все же, вырывали у них согласие, на уменьшение [46] первоначальных требований. Наконец являлись и папы; народ усаживался на длинных скамьях; перед ними ставили на столах кушанья. Тогда старший папа (грамотей) призывал к себе младших пан (диджван), облачался в фелонь ³⁰ и брал в руки требник. Один из пап раскалывал камышовый патрон на семь спиц, обмотав концы их ватою, напитывал заранее заготовленным деревянным маслом и втыкал в столы. Тогда домохозяйка ³¹ подходила к старшему папе, становилась на колена, обняв руками правое колено папы. Тот прикрывал ее фелоном и читал молитвы или по книге, или наизусть. Другие папы, сидя тоже произносили молитвы, кто во что был горазд и эта путаница в славословии продолжалась около 12 минут. За тем, брали одну спицу со стола, обмакивали в масло и сжигали. Этим кончался первый акт импровизированного соборования маслом!.. После такого труда, папы прикладывались в араку и закусывали... “устали дескать"!... Следующие шесть актов повторялись, с теми же церемониями и антрактами с закусыванием, а домохозяйка все время стояла на коленах, перечисляя про себя грехи свои и прося Иисуса Христа перенести грехи ее на папу... С сожжением последней спицы, соборование кончалось и папы, вместе с гостями садились ужинать, ели, пили и пьяные возвращались восвояси.

Сванеты уверены, что женщина, соборовавшаяся маслом, если не согрешила вновь, попадет прямо в рай. Таинство это равнялось силе индульгенции римского папы. Верно одно, что женщины, после соборования маслом, удерживались от искушений: есть скоромное, ссориться, злословить других и проч.

Молодые сванетки, как и мужчины, не имеют желания собороваться маслом.

1. Причины кровомщения.

За всякое преступление, проступок и личное оскорбление, в Сванетии отплачивалось тою же монетою. Кровомщение в Сванетии было развито в такой же почти степени, как и у многих других горских народов Кавказа и не смотря на то, последовала ли смерть от неосторожности, случайно, или по другим причинам и какого бы пола или возраста не была [47] жертва. Ближние убитого имели право преследовать и убить виновного члена его семьи, или общины. Мстить они в праве были до скончания века, но мстительность их ограничивалась тем, что не в праве были убивать женщин и малолетних мальчиков враждебной им стороны. При таком положении дела, убийце и членам его семьи, или общины, оставалось только быть осторожными, не сталкиваться с представителями враждебной им стороны, до окончательного их примирения. Убийца мог предложить стороне убитого примириться с ним и принять цену за кровь (***); согласиться же с этим, зависело от воли их. Принимающего вознаграждение за кровь, народ называл (“***") — “съедающим не съедобное", т. е. — кровь ближнего, и это считалось постыдным, ибо обычай требовал мщения, смерти — за смерть! Права сторон уравновешиваются, когда они потерпели в одинаковой степени, так например, были убиты по одному человеку у каждой из них. Тогда общины ограничивались лишь принятием присяги преданности, для упрочения между ними мира. Каждый сторонний, не принадлежащий к враждебным между собою общинам, мог ввести в своей дом и приютить, на время, убийцу или другого виновного, преследуемого врагом — и тот был в безопасности, неприкосновен, лишь бы успел вбежать в тот дом и коснуться очага, или “натча" (***) цепи, для вешанья, котлов. Преследуемый врагом спасался и был также неприкосновен, если он успевал прибежать в церковь или ограду церковную.

2. Цены за кровь в Вольной Сванетии.

Вознаграждение потерпевших за кровь убитого определялось разно. В Ушгульском обществе, например в следующем размере: шесть “налджоми" (***) определенной меры пахотной земли, которая по почве должна была быть самая лучшая, ценная и лежать близ села. Подобные условия достоинства и расположения земли прибавлялись во всех случаях, где в вознаграждение потерпевшему за кровь отводилась пахотная земля. Если же у виновного не было такого же качества родовых земель, то он, взамен, должен был дать дом и усадьбу (идущих в три налджоми) и ток с комнаткою ³² при гумне, [48] называемою “мач" ³³, идущих в две налджоми, а шестой налджоми можно было заменить движимостью, по оценке. Кроме того, виновный должен был выдать свое лучшее ружье, и каждому члену дома убитого, по одной корове в подарок. По совершении же мировой — угостить всю семью потерпевшего и тех морваров и лупхулов, которые принимали участие в решении дела.— В Кальском обществе определялось тоже самое, с тою лишь разницею, что здесь, подлежавшие отдаче потерпевшим “кериа" и "натча" ³⁴ должны были быть обширнее. В Ипарском обществе полагалось: три налджоми пахотной: земли, две налджоми покоса, и на одна налджоми — движимость. Остальное, как в Ушгульском и Кальском обществах. В Мулахском и Местийском обществах полагалось: три налджоми пахотной земли и три налджоми покоса; остальное, как в предыдущих обществах. В Ленджерском и Латальском обществах полагалось: 24 налджоми ³⁵ пахотной земли; остальное,— как в предыдущих обществах. В Княжеской Сванетии. В обществах: Бечовском, Парском и Чубехевском, или Лахамульском, вознаграждение за кровь полагалось — 24 “цхвадиши" ³⁶ пахотной и покосной земли, а в Эцерском — 12 “цхвадиши" ³⁷ пахотной и покосной земли. В этих обществах, кроме того полагалось: подарками и угощением на 200 руб. Хотя пространство земель “налджоми" и “цхвадиши", по размеру, одинаковы между собою и разнятся лишь в цене, но в общем дают почти одинаковый итог. Так стоимость одной Ушгульской “налджоми" равняется четырем “налджоми" ленджер-латальской и четырем “цхвадиши" пари-чубухевской, т. е. шести быкам, а как за право полагалось шесть “налджоми" или 24 “цхвадиши", равняющейся 86 быкам (стоимости в 25 [49] руб. каждый, кроме Эцерского), то и составит 900 руб. Прибавив к этому другие расходы, на сумму 200 руб., получится итог в 1100 р., плата потерпевшему за кровь.

3. Цена крови в Дадиановской Сванетии.

В здешних обществах — Лешхетском, Чолурском и Лентехском определен был размер вознаграждения, следовавшего за кровь, в 400 рублей, что и выплачивалось движимостью: оружием (ружье, шашка и проч.), серебряными вещами (цепочка, чаша, азарпеша) ³⁸, медною посудою ³⁹ и рогатым скотом. При неимении движимости, отдавались в ту же сумму пахотные поля, по оценке. За менее важные преступления, проступки и оскорбления, как, наприм., за увечье руки, ноги, глаза, носа, уха и проч., взыскивалось полкрови: в Ингурском ущельи — три “налджоми", а в Цхенисцкальском — 200 руб. За легкие поранения — от 20-ти до 30-ти “ацсиши". За легкое оскорбление действием, т. е. за пощечину — одно “ацсиши". За оскорбление действием: удар палкою, камнем и т. п. — от 2-х до 3-х “ацсиши" ⁴⁰. За оскорбление на словах — от 4-х до 30-ти “ацсиши". За клевету — от 3-х до 24-х “ацсиши". За кражу — взыскание уворованного , в двойном размере, в пользу потерпевшего и штраф — в пользу общества. Размер этого штрафа определялся обществом по своему усмотрению. За кражу со взломом (вскрытием ли дверей, запертых запором, или задвижкою или окна или, наконец, пробоем стены),— требовалось возвращение уворованного и взыскивалось с виновного 12 “ацсиш". Тоже взыскание определялось, когда вора заставали на месте преступления. Обычай не давал однако потерпевшему права убивать, или ранить ворующего, хотя бы он и застал его на месте преступления; в противном случае, он как убийца, или виновный в поранении, подвергался взысканию платы за кровь в пользу раненого или наследников убитого, за выключением [50] лишь, из платы за кровь, вознаграждения по 12-ти “ацсиши" ⁴¹, следовавшего ему, как пострадавшему от кражи со взломом. Взломать дом сванета, значит унизить его, а обокрасть — лично оскорбить и унизить его и потому он считает своею нравственною потребностью иметь свое жилище неприкосновенным, неопозоренным. В Дадиановской Сванетии, в Цхенисцкальском ущельи, за осечку, как за покушение на убийство, положено взыскивать с виновного цену полукрови, между тем как за сделанный без всяких последствий выстрел и за угрозу, ничего не взыскивается!

Не влекут за собою никакого взыскания те же самые деяния в Сванетии по Ингурскому ущелью. За срывание с головы женщины покрывала (лишгме) и за обрезку у нее кос взыскивается 24 ацсиши. За потраву нив и покосов хозяева в праве убить мелкую скотину, если застигнут ее на месте, на крупную же скотину не имеют этого права. Взыскания за этот ущерб — очень редки, но за порубку леса — ответственны. [51]

VIII. Плен.

В Сванетии существовало обыкновение брать в плен своего оскорбителя, когда оскорбление было тяжкое и виновный не удовлетворял оскорбленного добровольно, или обычным судом. На этом основании брали в плен только виновных членов других обществ, или иноземцев; на членов же своего общества не могли постирать это право. Пленного, проводимого чрез промежуточное (нейтральное) общество, последнее могло освободить и взять к себе, под свое покровительство. Оскорбленный не только не мог противоречить этому, но даже роптать на непрошенную защиту. Но если уже оскорбленный забрал к себе в плен своего оскорбителя, то он не только, не бил и не мучил его, но, напротив, ласкал его, кормил на славу и обращался с ним более, чем человечно, потому в 1-х, чтоб он сам, его дом, семья, община, селение и общество не заслужили всеобщий укор; во 2-х, что обращаться с пленным дурно считалось постыдным для них; в 3-х, что он ожидал от ближних своего оскорбителя выкупа, равного вознаграждению за тяжкое оскорбление, и в 4-х, что опасался впоследствии мести со стороны пленного, или его ближних. По этому и чтобы в груди у пленного не нашел место зарок — отплатить мучителю своему свинцовою монетою,— оскорбленный оказывал ему особенное внимание, давал ему свободу во всех его действиях... И пленный вполне пользовался своими льготами и привилегиями... Он имел право ловить в том селе, где находился, мелкую скотину и птицу (кому бы такая не принадлежала), без протеста с чьей-либо стороны резать ее для себя и потчевать ею окружающих его кого заблагорассудится. Пленный расхаживал свободно под надзором лишь приставленных людей. Проходили дни, недели, пока оскорбленный не убеждался, что ближние пленного не только не озабочены его выкупом, но что все они и в ус себе не дуют!.. Тогда только оскорбленный принимался за принудительные и более или менее строгие меры. Они заключались в следующем: на пленного надевали: а) или ножные железные кандалы, б) или деревянную [52] колоду на одну ногу ⁴² и в) или заключали в “дилеги" — тюрьму, темную подвальную комнату, имеющую единственный вход и выход, по приставной лестнице, чрез отверстие (“лоби") в полу верхнего этажа с створною лядою. Конечно мера эта была крайняя, но и редкая.

В старину, говорят, практиковались и наручники — “марквар", но об употреблении их никто не помнит; как и самая конструкция ее никому неизвестна. Бывали случаи, что отпускали и без выкупа, но это делалось в тех видах, что оскорбленный желал отплатить тою же монетою. Когда дело доходило до переговоров о выкупе, то это происходило таким образом: когда до ближних виновного доходило сведение о плене их родственника, тогда они обращались в своему “махвши". Этот отправлялся в то общество, где находился пленный, считал необходимым повидаться с оскорбленным и с махвши его общества, переговаривал с последним и они, вдвоем, узнавали, сколько требуется для выкупа пленного, и за тем обиженный, в сопровождении нескольких человек, отправлялся к ближним пленного, для окончательного переговора и получения выкупа. Но прежде чем отправиться туда, ближние пленного должны были выслать в общество обиженного столько же заложников “дзавал", сколько лиц шло для переговоров о выкупе. По окончании этого вопроса, обиженный с сопровождавшими его людьми возвращался к себе домой и, по принятии пленным присяги преданности, освобождал его вместе с заложниками. Нахождение в плену считалось позором высшей степени и потому, редко когда, находившийся в плену пропускал это пятно, не смыв его. Одним из главных поводов к убийству было и это обстоятельство. В силу обычая, бывшие в кандалах и колодках, считаются лишенными прав состояния. Они лишены и права быть похороненными на освященной земле. Если бывший в плену поссорится с кем-нибудь, то противник говорит ему с укором: “Пленный! какими же еще устами ты со мною говоришь"?.. Вот причины, почему оскорбленный всегда обращался с пленным деликатно, ласково и с подобострастием, как слуга с господином. [53]

IX. Детские игры в Вольной Сванетии.

1-е. “Нахудш лисквнэ". Из детей собравшихся для игры, двое выходят в сторону, остальные стоят попарно. Один из пары наименовывает себя, положим, солнцем, а другой — луной. Они подходят к двум заранее отделившимся и предлагают им выбор (“лилкhэ") луны или солнца. Те выбирают. Остальные пары до последней повторяют тоже самое, называя себя, положим: ружье и шашка, тур и серна, голубь и сокол и т. д. Таким образом образуются две партии. Но кому из них начинать игру? — Для этого бросают вверх плоский камень, или выструганную палочку (“лицхре") с намеченным на каждой стороне камня или палочки знаком данной партии, и чей знак, при падении, окажется сверху, та партия и начинает с назначенного места (“гард") прыгать (“лисквнэ"). Начинает прыгать один из жеребьевой партии с рубежа “гард" и делает два прыжка, не останавливаясь; за ним делает тоже самое другой из его же партии, но с места, куда допрыгнул первый. За вторым — прыгает третий, в том же порядке и т. д. За первой партией проделывает тоже самое вторая, и которая из них сделала более расстояния прыжками, та и делалась первенствующей. После этого один из выигравшей партии, самый сильный, ложится на землю, лицом вниз, и обхватывает по одной ноге двух мальчиков противной стороны. В это время подходит один из выигравшей партии и бьет по рукам, задержанных за ноги мальчиков, осторожно, чтоб его не схватили — и убегает задом. Задержанные мальчики вырываются, чтобы догнать убегающего, делают для этого всевозможные усилия и, наконец, вырвавшись у утомленного противника,— бегут и кое-как нагоняют убегающего. С того места, где нагнали убегающего, проигравшие игру должны, посадив на себя выигравших, донести до рубежа игры — “гард".

2-е. “Кили качхуш лисквнэ". Играющий держит заостренную в 4-5 вершков палочку и, разбежавшись, делает с назначенной межи скачек, на одной ноге, подняв другую, и, нагнувшись вперед, втыкает палочку в землю, или снег. [54] Другие делают тоже самое и кто из них дальше воткнул палочку, тот и выиграл партию.

3-е. “Либударал". Дети делятся на две партии и схвативши друг друга за пояса, каждая партия тянет противную в свою сторону. Которая из них одолеет, та и выигрывает.

4-е. “Кичирхал". Катанье с горки на салазках (чархи).

5-е. "Лимхуванал". Игра в снежки. Дети разделившись на две партии и вооруженные маленькими деревянными лопатками, закидывают друг друга снегом. Кто одолеет тот и молодец.

6-е. “Лимуркгвамал". Мальчики воздвигают снежную башню (муркгвам) такой высоты, что они едва достают ее вершину; причем двое, при возведении башни, постоянно утаптывают сверху снег, а остальные округляют и выравнивают форму здания. Порою, в этой башне, выковыривают комнатку.

7-е. “Лидшнал". Все дети до 12-ти летнего возраста имеют деревянные палаши и сохраняют их из года в год. В первый понедельник после крещения, вечером, все дети из селения, не выше 12-ти летнего возраста, навесив свои палаши, собираются в один из необитаемых домов и утром, встав пораньше, идут по селению, заходят в дома, бьют палашами по навешенной утвари и прочее, штурмуют дом, пока, порою, их не выпроваживают силою, хотя народ и чтит этот обычай.

8-е. “Липшвданал" (***) Дети ставят палочку, или камень и в эту цель бросают “муджуро" ⁴³ по одному разу каждый. Кто больше сделает промахов тот ставит уже для цели свою вещь: ножик, шапку, патрон и т. п. Промахнувшиеся, подвергаются той же участи и т. д. Конечно все вещи, служившие мишенью, подвергаются значительной порче. Между тем, детям эта игра служит хорошим упражнением для будущей военной деятельности и основанием для перехода к огнестрельному оружию, так как привыкают к меткости в цели.

9-е. “Мурамулди кела" (*** ***). Несколько мальчиков, взявши друг друга за плечи, образуют круг. На плечах их становятся другие, тоже образовав круг и начинают [55] петь и ходить в круговую. Нижние, распевая, грозят верхним, что их спустят на землю; верхние отвечают песнями, что не боятся их хитростей, каверз и падения. Тогда хоровод учащает песни и движения и, под конец,— бух! одне падают, другие половчее — становятся на ноги.

10-е. “Лпхунбуцал". Эта игра имеет своим назначением скакать через товарищей. Дети становятся на расстоянии одного аршина друг от друга, нагнувшись и упершись руками об колена. Один из них начинает скакать через всех своих товарищей и становится последним. Тоже самое проделывает второй, за ним третий и т. д., пока детям не наскучит игра.

11-е. “Лилчэ". Один из играющих детей садится на землю, поджавши под себя ноги, а другой, положа правую руку на голову ему, охраняет его от ударов товарищей, вращаясь вокруг сидящего. При чем охраняющий должен задеть ногою, ниже пояса подкрадывающегося к сидящему, чтоб ударить его. В случае успеха, подкрадывавшегося сажают вместо сидевшего, а этот последний становится в роли охранителя сидящего, и т. д.— до утомления. Игра весьма распространенная.

12-е. “Лакгансгунал" (***). Игра в чижи. Эта игра известна везде; и приемы те же. Короткая палочка называется “кгансгв" (***), а подлиннее палка — “кгар" (***). Отсюда и название игры. Счет для выполнения игры — до ста. Проигравшие должны везти на себе выигравших до назначенного места.

13-е. “Литчлоки" (***). Берут две палки; одну (чурочку) бросают поперек, а другую палку, взяв в левую руку и верхний конец ее придавив указательным пальцем правой руки, крутятся раз или несколько раз и затем стараются зацепить первую палочку, чтобы оттолкнуть ее вперед; при успехе, играющий бросает вперед палку, которую держал в руке и где остановится она, туда относят и чурочку. Игру продолжает тот же играющий с того места, пока не сделает промаха. За ним продолжает играть второй из его партии, за тем — третий и т. д., с места, куда добросили палку. После первой партии играет вторая и которая из них дальше добросила палку, та и считается победительницею и она ездит верхом на проигравших партию.

14-е. “Лиджарбзунал". Ставят два плоских камня, один [56] против другого, на таком между ними расстоянии, чтоб каждый играющий мог добросить довольно объемистый камень до этой цели (до плоского камня). Игравшие делятся на две равные партии и бросают камни в противоположную цель. Партия, сделавшая более ударов в цель, считается победительницею и ее должна возить на себе противная партия.

15-е. “Либуротал" — игра в мяч. Она одинакова с подобными же играми в других местах.

16-е. “Личирджикам" — игра в волчки, от слова “чирджик" — волчок. Игра весьма распространенная в Сванетии и осенние морозы способствует здесь детям проводить время на берегах реки.

17-е. “Пакгва ликеди" (*** ***). Это не игра, а скорее ловкость, при силе мускулов. Дело в том, что нужно руки заложить за спину, одну ногу поднять, затем нагнуться и с земли схватить зубами шапку.

18-е. Такое же почти гимнастическое упражнение представляет нам следующее препровождение времени. Садится кто-нибудь на корточки, сдвинув ноги плотно коленами и обхватив их обеими руками. Тогда, между сгибами колен и руками проводят палку, связывают ее с коленами веревкою, или ремнем и связанное лицо должно скакнуть, или суметь пройти в этом положении. При успехе — за ним похвала. [57]

X. Легенды.

1. Сотворение мира. Мир ранее всего был прикрыт водою. Бог — создатель мира (“мупдгели" — *** — изобразитель, начертатель) находился в то время в скалах (“твердыни", “самкарай кодж" — *** ***). Раз он вышел оттуда прямо в воду; тут он озяб, испугался и две слезы скатились у него из глаз. Слезы эти превратились в архангелов Михаила и Гавриила; из них первый всегда стоит на правой стороне у бога, а второй — на левой. Бог, попав в воду, все опускался глубже и глубже: он тонул... Тогда архангелы Михаил и Гавриил стали ему под мышки и вытянули его вверх. Они, втроем, хотели как-нибудь уничтожить воды и обнаружить сушу. Тогда они прибегли к хитрости: стали втроем на воды и кое-как добрались до бездны, ступив на песок. Тут они увидели следы кого-то. Тогда бог повелел: “пойдем по следам,— увидим, куда они нас приведут и узнаем — чьи эти следы". Архангелы согласились с богом и пошли по следам, которые и привели их под “синий камень" (“иржи бач"). Подняли его, а оттуда выскочил “Самаал" ⁴⁴, схватил бога за горло с целью задушить его. Богу стало тяжело и начал он просить архангелов помочь ему, но и они не могли вырвать его из рук Самаала. Не было другого исхода, и бог стал просить Самаала отпустить его, обещая исполнить все, о чем бы тот не попросил. Самаал ответил, что ему не нужно ничего, но просил побрататься с ним. Бог согласился и Самаал, отпустив его, отправился своею дорогою, а бог и архангелы остались тут. Они начали было отделять воды от суши, но ничего не могли поделать. Стали строить стену, чтоб отделить воды от тверди, но каждый раз воды набегали, сносили выстроенное и покрывали собою сушу.

Утомились и опечалились они: видели, что труды их напрасны, но не знали что делать. Тогда Михаил архангел сказал [58] богу: — “Пойду к твоему брату Самаалу, авось он научит, присоветует какое-нибудь средство". Бог согласился и архангел отправился к Самаалу объяснить ему причину своего посещения. Самаал действительно научил Михаила, как поступить им в данном случае.- “Пойди, передай моему брату, сказал Самаал — чтоб вы, втроем, начали тесать, сколько сможете, камни, стройте из них стены и снова разоряйте их. Повторяйте тоже самое, пока не надоест вам. За тем, выкуйте две трубы, приставьте их одну к другой и вы, архангелы, вдвоем дуйте в них, что есть мочи. Когда вы устанете, тогда пусть сам бог вскрикнет громко, что есть мочи — и суша освободится от воды: твердь отделится, а воды займут свое место"... Михаил архангел, поблагодарив Самаала, возвратился к богу и передал ему обо всем, сказанном Самаалом. Тогда они выполнили наставление Самаала и, с последним криком бога, земля отделилась от воды. После этого, бог, в семь дней, сотворил всех тварей, в том числе и человека.

Первые люди были — Ева и Адам. Бог взял землю, дунул и сотворил Еву и Адама, но они оба были слепы. Михаил архангел назначил им место, где жить и, предупредив их не слушаться ни кого до его прихода, отправился в путь. Ева и Адам остались одни. В это время пришел к ним Самаал в образе козла и сказал им: “чего вы тут стоите?... не далеко от вас растет яблоня, полезайте на нее, покушайте ее плоды и будете зрячи". Ева послушалась, влезла на дерево, сорвала яблоко, откусила и передала Адаму. Оба стали зрячими, но, увидев свою наготу, устыдились. Чрез несколько времени пришел Михаил архангел, окликнул Еву и Адама, но они не могли показаться ему, чувствуя себя нагими. Архангел понял в чем было дело и, уходя, заметил им: “для вас же было бы лучше пообождать".— После этого умножились потомки Евы и Адама в том виде, в каком мы их видим теперь. Если б Адам и Ева не послушались Самаала, не поели бы яблока, то их потомки были бы счастливы: “пищу, питье, одежду, обувь — имели бы без труда; женщине не было бы в тягость рожать". После этого Самаал отправился к богу и, как у брата, просил выделить ему его долю. Бог отказал Самаалу на отрез. Тогда Самаал спросил его: “так зачем же принял меня в свои братья?... Дай же мне хоть “сапицари" (*** ***) — предмет [59] клятвы. ⁴⁵ А “сапицари" был такой предмет, которым кто обладал, к тому и поступало все приносимое в жертву Богу и все освящаемое во время поминок по усопшим. Бог отдал “сапицари" Самаалу, тот проглотил его (сапицари) и отправился в ад...

Прошло много времени, родился Христос. Все живущее от человека до пресмыкающегося окружило Христа и последовало за ним в ад. Там встретил его Самаал. Христос, увидя Самаала, схватил его за горло, сдавил и заставил, выбросить из себя “сапицари". Самаалу было это очень неприятно и обидно и чтоб отомстить Христу, он до того затмил ад, что Христос, с своими приверженцами, в течении двух месяцев не могли отыскать дороги, для выхода. Опечалился Христос и, обратившись к своим, стал упрашивать: “не найдет ли кто выходные двери". Нашелся один, который при входе в ад привязал у дверей его своего осла. А осел всегда узнавал своего господина по голосу и отзывался на его зов. Этот-то человек и сказал Христу, что он выведет его из ада, если получит от него хороший подарок. Христос обещал дать ему столько золота, сколько весит сам проситель. Тогда владелец осла окликнул свое животное и оно ответило хозяину и последний на этот рев направился к дверям, а за ним последовали Христос и все бывшие с ним и, таким образом, выбрались из ада. Тогда Христос обратился к владельцу осла и предложил ему получить подарок. Последний, вынув из-за пазухи сердце человеческое, бросил на землю и сказал: “мне не нужно обещанного золота, с меня довольно этого метала лишь такое количество, которое прикрыло бы это сердце".

Христос стал сыпать золотом в бесчисленном множестве, но все же не мог прикрыть им брошенное на землю сердце: сколько не надбавлял Христос золота, все же сердце выскакивало по верх металла. Окружавшие Христа тоже присыпали туда же, по горсти золота, но ничего не помогало. Тогда один из присутствовавших поднял горсть земли, присыпал им сердце — и оно остановилось, замерло... По этому-то и говорит пословица: “человеческого сердца ни чем не насытить, кроме как “черной землей!" ⁴⁶ Когда Христос выходил из ада со [60] всеми тварями, между прочим мышь выносила один пшеничный колос; ее настигла кошка и вырвала четверть колоса; настигла другая кошка — вырвала другую четверть; третья — третью и когда хотели схватить у мышки остальную, тогда собака бросилась на кошку и придушила ее... Если б кошка вынесла весь колос, человек имел бы в обилии чистый хлеб. За эту вину кошке не нужно давать есть чистого хлеба, а собаке — следует. Завет этот и по ныне исполняется в Сванетии.

Вариант легенды “Сотворение мира".

Бог создал небо. Шел дождь в течении шести дней и сколько капель дождя выпало е неба, столько ангелов было создано и взято богом на небо. После неба и ангелов, бог творил мир и под конец — Еву и Адама. Их засадил бог в один сундук, приказал им ни кого и ни в чем не слушаться до его возвращения, приставил к ним волка караулить их, а сам поднялся на небо, но к нему не подошли созданные им ангелы. Неприятно было Богу подобное неповиновение ангелов и, сбросив их на землю, обратил всех в чертей. Один из этих дьяволов залез в чрево змии и соблазнил Еву и Адама. Если б они не соблазнились, бог хотел благословить их таким образом, что пищу и питье, всех возможных вкусов, люди получали бы с неба; женщины рожали бы детей из-под мышц и так легко, что мать могла узнать о рождении дитяти только, когда новорожденный начал бы сосать груди. Можно была бы помочь еще горю Адама, Евы и потомков их, если б они вторично не разгневали Бога. Дело в том, что Ева сильно страдала и плакала во время родов. Такое положение ее сильно беспокоило Адама и он говорил: "кто освободит Еву от этих страданий, я выполню все, о чем бы меня не попросит". Тут появился Самаал и сказал Адаму: “дай мне условие", пока “не родившийся" не родится и “бессмертный" не умрет, чтобы до того твои потомки были в моих руках". Адам дал слово. Таким образом, поколение Евы и Адама подпало под власть Самаала. Узнав об этом бог огорчился. Созвав своих ангелов, держал с ними совет и решили вместе: родиться Христу, как "не родившемуся" и “бессмертному". Родился Христос — и рушилось царство тьмы. Христос жил на земле двенадцать лет. [61]

II. Самаал (легенда).

Бог и архангелы Михаил и Гавриил ходили вместе по миру. Тогда земная кора была так мягка и жидка, что они вязли по колено, хотя и были на лыжах. Во время этой ходьбы, перед ними все катился круглый камень. Тогда бог сказал: “затрудняет он нас, расколю я его"... Архангелы отсоветовали, говоря —“как бы потом не раскаяться", но бог не послушал их, толкнул ногою камень и расколол его. Из камня выскочил Самаал, схватил бога за горло и стал душить его. Тяжело стало богу и заговорил: “проси о чем хочешь, лишь только отпусти". Тогда Самаал ответил: “дай мне или временный мир, или вечное селение". Бог уступил ему вечное селение. Тогда Самаал отстал — и ушел. По уходе его, архангелы сказали богу: “мы плохо распорядились: отныне, души людские будут в руках у него; все освященное на поминках усопших, достанется Самаалу, а как это будет известно людям, кто же после этого будет величать нас и за чем?.. Давайте догоним его и скажем ему: когда у бога родится чадо, тогда уступи ему вечное селение". Богу понравился этот совет. Архангелы погнались за Самаалом и, догнав его, сказали: “Самаал! когда у бога родится чадо, возврати ему вечное селение". Самаал призадумался и ответил:— “Если бог позволит себе, то он согласен". Архангелы возвратились к богу и пошли своим путем. На дороге увидели Мариам у родника; там она стирала что-то. Тогда архангел сказал богу: “дунь свою душу в пригоршню мою, а я ее вдохну Мариаме в рот. Бог послушался и архангел донес в пригоршне душу его к Мариаме и вдохнул в нее душу чрез рот. Мариам тот час почувствовала, что зачала. Возвратясь домой, сказала об этом матери. Мать расспросила ее и, узнав в чем дело, предупредила быть осторожной. Мариам родила Христа. Когда он подрос и стал ходить в народе, то хотели убить его, так как иначе всех людей ожидала гибель, ад!... Народ желал смерти Христа, но не мог исполнить этого, так как Христос постоянно одевался в разные платья, а в лицо его не знали.

Вызвался некто, рожденный от связи брата с сестрою и объявил, что он узнает Христа следующим способом: во время общественной трапезы будет обносить вино и подаст [62] Христу; тот не возьмет от него чашу, как от “чада греха" и этим он обнаружит искомого. Так и случилось. Тогда схватили Христа и распяли его. Гвозди для распятия были заказаны кузнецу и тот к заказу добавил два гвоздя и потому души всех кузнецов погибшие. После смерти Христос пришел в Самаалу в ад и вывел оттуда души всех, кроме души Мака (***). Самаал основал Сванетию. Христос направлялся туда же, чтоб развести виноградник, но Самаал опередил его и на возвратном пути повстречался с ним в местности Ашара — в 10 верстах от сел. Цагери, на берегу р. Цхенис-цкали, где и по ныне лежит плоский камень, со следами ног человека и ватера. Следы эти как будто нарочно вырезаны и, по убеждению сванет, они принадлежат Христу и его катеру в память бытности их здесь, и потому сванеты, проходя мимо этого камня, всегда осеняют себя знамением креста. Самаал тут уверил Христа, что он уже развел в Сванетии виноградник и в доказательство показал ему барбарис. Такого красного винограда и мне не случалось разводить, произнес Христос, и возвратился назад. Но все же не вытерпел он, обратился лицом в Сванетии, дунул в ту сторону и дуновение это достигло лишь до сел. Лентехи, по этому и родится здесь виноград. Таким образом, по милости Самаала, Сванетия лишилась виноградников. Когда люди посылают проклятие Самаалу, тогда он блаженствует, когда же желают ему блаженства, тогда он попадает в ад — гибнет. Местопребывание Самаала освящено более, чем престол Христа; по этому, большая часть душ людских спешит, стремится в Самаалу: им там лучше.

III. Обряд бывший у сванетов в праздник пасхи.

До последнего времени, когда “папы" потеряли уже свое влияние и значение в народе, так как правительство воспретило им отправление богослужения,— народ выбирал из среди себя, в день Пасхи, утром, двух лиц. Один из них должен был возвестить о воскресении Христа, а другой, пройдоха, в роли дьявола,— представлять Самаала и, войдя в церковь, притворял двери и придерживал их изо всей силы. “Папы" и прихожане делали натиск и входили в церковь... Представляющий Самаала, видя это, спешил проникнуть в алтарь и [63] тогда, кто только настигал его, давал ему подзатыльника кулаком,—таково было требование обычая!...По окончании же обедни, первый из избранных, взойдя на крышу церкви, протяжно, но громогласно произносил несколько раз: Слова Творцу, слава!... Христос воскресе из мертвых!... Внемлите, услыште все: люди Адамовы, все четыре страны света, птицы небесныя, звери, скалы, рыбы морей, леса и долы, нивы и пахари-земледельцы, бессловесные и словесные!...

IV. Солнце и луна (легенда).

До появления солнца, землю освещало что-то другое, которое было на земле же, но бог потребовал это светило на небо. Тогда земля осталась во тьме: свет и теплота земли (искусственные?) не были достаточны и потому тяжело стало всем живущим здесь. Спустя некоторое время на небе показалось светило, которое называется "миж" — солнце. И вот как это случилось. Солнце и луна — единокровные братья, т. е. от одного отца и от разных материй. Луна — моложе солнца. Раз бог объявил их матерям, что тот из названных братьев, который встанет пораньше, будет светилом дня. При этом было наказано матерям, не будить детей; словом, не принимать в этом никакого участия. Каждый из братьев домогался сделаться дневным светилом. Поэтому младший брат, чтоб не проспать, подостлал под себя шиповник и крапиву, долго бодрствовал, но к утру сон одолел его, и он заснул как убитый... Между тем, старший брат лег с вечера же, встал утром ранехонько и отправился освещать мир... Мать его очень обрадовалась этому. Младший же брат спал так долго, что мать его уже стала месить тесто, чтоб испечь к обеду хлеб. Наконец и соня проснулся. Мать, увидя его, рассердилась и шлепнула сына по лицу рукою, намазанною тестом!... От этого на луне и пятна. Солнце ночью заходит в море, при чем сыплет золотом и направляется к востоку, а утром восходит на небо ⁴⁷. При заходе [64] солнца только куница может три раза выдержать отблеск лучей его. Если в это время достать куний мех и опустить в море, то весь он покроется золотом. Луна имеет одну сторону черную, а другую — светлую, блестящую. Первую сторону она показывает нам днем, а вторую — ночью. Когда рождается луна — неведомо никому. Новолуние замечает, в первый день, форель, во второй — лягушка, а в третий — человек. Солнце и луна одарены благодатью.

5. Град. Град живое существо, но слепое и обитает на небе. Он охотник до прогулок и для этого любимыми местами его считаются высокие горы и трущобы. Предводителем к нему приставлен дьявол. Когда град объявляет дьяволу о дне своей прогулки, к тому времени сатана забирает с ледников и скал на небо огромные круглые и плоские куски льдин. Перед своею прогулкою, град просит дьявола, не водить его по селам и, в особенности, по нивам, потому что не желает причинить народу ущерб, но дьявол, поводив его по горам и ущельям, направляет потом на села и нивы, уверив своего патрона, что они идут мимо.

6. Снег. Были три “шдавали" (городские ласточки?): одна совсем белая, другая — белобрюшка, а третья — совсем черная. В те страны, куда полетела белая “шдавали" — снег лежит круглый год, или, по крайней мере, большую часть года; куда полетела белобрюшка, там снег лежит только зимою, а куда залетела черная, там совсем не бывает снега. Снег постоянно лежит на небесах и сколько бы не падало его, никогда он не истощится.

7. Оспа и корь. Оспа и корь — родные братья. Мать их живет на высокой, неприступной скале, над берегом моря. Жилище их кто-то видел в старину. Мать по временам рассылает своих сыновей по миру. В древности некто путешествовал с семьей на корабле. Море взволновалось, корабль разбило, все погибли, кроме сказанного путешественника, которого выбросило волной у подошвы скалы. Он с большими усилиями поднялся по скале и очутился на вершине ее, где нашел поляну и довольно большой чистый, как хрусталь, родник. У родника стояла белая как снег женщина в костюме Евы; груди у нее были закинуты за плечи; она стирала белье. Путешественник подкрался к ней сзади и схватил слегка [65] зубами за соски... ⁴⁸; женщина вздрогнула, удивилась и спросила пришельца: “Каким образом ты попал сюда — ведь я к тебе послала моих сыновей,— они не были у тебя?!!" Путник рассказал о случившемся с ним и просил показать ему свое жилище. Женщина повела его к себе домой. Тут путник увидел, среди дома, столб, на котором, кругом, были прибиты человеческие глаза. Это его поразило и на вопрос — хозяйка объяснила, что сын его — оспа; выкалывая у больных (оспой) глава, приносит домой и прибивает их к тому столбу. И сын мой тогда портит больному оспою глаза, когда во время болезни стоит в доме пыль, или обливают огонь водою ⁴⁹. В это время возвратились и сыновья рассказчицы. Тогда мать попросила “оспу" пощадить гостя-путника и проводить его до дому. Сын ответил матери, что он только что от бога, что бог на завтра посылает к соседу этого путника чуму и с последнею отправит и гостя восвояси.— На этой же горе, кроме оспы и кори, имели приют и другие болезни. В нескольких местах из земли выходили дым и пламя. Хозяйка подробно указала путнику жилища болезней, в том числе и чумы, откуда вырывался черный дым. Только насморк не имел там пристанища ⁵⁰. — На другой день чума доставила путешественника домой благополучно.

8. Тушины. В Вольной Сванетии, в Ушгульском обществе, есть близ села место, носящее два названия:. “Тушре намзиге" (*** ***) — бывшие усадьбы тушин и “Тушре зугвар" (*** ***) — Тушинские горы. Говорят будто, в старину, здесь жили тушины и все они составляли одну родовую общину. Они были недобрые, назойливые, упрямые, надоедливые, словом в тягость соседним селениям. Ушгульцы замыслили изменить им и уничтожить их. Узнав об этом от одной родственницы, тушины испугались и ночью, со своими семьями снялись и отправились к грузинскому кесарю ⁵¹, прося у [66] него земель под поселение. Кесарь Грузии, видя статных тушин, их геройский вид, с удовольствием принял их просьбу и поселил в тех местах, откуда грозил ему неприятель, где и ныне расположены тушины. На новой родине тушины размножились и сделались непобедимыми воинами, любимцами кесаря.

9. Царица Тамарь. У отца Тамары было двое детей: Тамарь и брать ее. Но сын был больной и умер. Отец приказал вскрыть труп, чтоб узнать причину болезни. Оказалось, что больной сделался жертвою “гваск" (глиста). Глист был живой, старались убить его, но не сумели. Тогда нашелся один человек, который влил глисту в рот воду, настоянную на чесноке — и глист околел. Разгневался отец Тамары на пришельца — импровизированного лекаря, за то, что тот, зная о таком лечебном свойстве настоя, не дал его царевичу и за это приказал замуровывать лекаря, вверх ногами, в стене. Скончался отец Тамары, которая и осталась единственною представительницею рода Баграта. Тамарь имела божескую благодать и считала неприличным выходить замуж. Тогда собрались все из ее кесарства, стали на колени и просили ее выйти замуж, чтоб не вымер род Баграта. В собрании этом случился один татарин. Тамаре понравился он и она выбрала его в мужья. Тамара четыре раза посылала мужа своего воевать, три раза он возвратился с победою, а в четвертый раз утонул в море. Огорчилась этим Тамара до того, что в продолжении четырех месяцев она не показывалась солнцу. У Тамары осталась дочь Русудань. Она тоже не хотела выходить замуж, но ангел отсоветовал ей это, говоря, что иначе она осрамится. Русудана все же не послушалась, но не имея мужа,— зачала. Она встревожилась, хотела вытравить плод, но ангел удержал ее от этого, из опасения, что род Баграта прекратится. Тогда Русудань отправилась в лес и, там родив ребенка, возвратилась домой. Ангел приставил к ребенку в кормилицы — лань. Лань вскормила дитя и завела его в Сванетию. Что сталось за тем с ребенком — легенда об этом умалчивает.

10. Живжива и Вежана (легенда). Когда-то, в старину, в одно из сел Сванетии повадился волк и стал таскать и пожирать детей. Тогда именно жил в том селе некто [67] Живжива, имевший единственного сына Вежана. Чтобы оградить от нападения волка, Живжива посадил своего сына Вежану в плетеную, на подобие винного кувшина, корзину ⁵², а сам спрятался поодаль от корзины, выжидая хищного зверя. Волк не заставил себя ждать: появился и прыгнул в корзину за добычею. Живжива бросился туда же с кинжалом в руке за хищником, и убил на повал волка, но второпях, разгоряченный, задел и сына за живот. Ребенок скончался. Сельчане Живживы, сильно опечаленные этим несчастным событием, предложили ему: “Просить у них, чего бы он ни пожелал". Желание Живживы было скромное: он просил односельцев справлять ежегодно, среди великого поста, поминки по сыне его, причем печь по одному хлебу “паир" в память его. Народ исполняет это завещание и по ныне.

11. К востоку от с. Ушгули, на возвышенной местности, построена церковь во имя Богородицы, называемая жителями сел. Геби церковью “Ушгульской Божьей матери". Близ церкви есть небольшая горка, именуемая народом “савиарэ лаштхвал" —“кладбище осетин". По преданию, сюда пришли осетины для разграбления церкви, но Богородица лишила их зрения, а народ узнав о намерении осетин, убили их и тут же предали земле. Несколько лет назад в церкви висело шесть фесок, принадлежавших тем осетинам, но куда оне делись — неизвестно.

12. Здесь же народ выпотрошил, вынесенными из церкви пиками, двух братьев Ратин, за святотатство образа, из этой же церкви.

13. В 2-3 верстах от с. Ушгули, при дороге, возвышается гора. Она, по преданию, возникла из кучи, разоренного народом, в старину, жилища одного дерзкого честолюбца, желавшего обложить их данью — сеном и дровами.

14. В Ценском ущельи, на так называемом папском покосе, растет чинаровое дерево, в которое врос образ во имя Архангелов. Вот как это случилось. Тут жил в XIV столетии народ. Раз жители этого ущелья ссорились с соседями — с зесхвамцами; ссора перешла в настоящий бой и противники истребили друг друга. После этого папы взяли образ во имя [68] Архангелов и прислонили его к молодому еще тогда чинару и образ зарос корой того чинара.

15. В Ценском ущельи, в 2-х верстах от “папского покоса", лежит поляна, под названием “нашалварэ ларэ" — “побоищный покос". Здесь в старину произошел рукопашный бой между ушгульцами и лашхетским “махвши" (старейшина выборный) — Бежаном (по некоторым — Кгансавом) Кипиани. Тогда были стрелы в ходу. Ушгульский “махвши" Багаш Ратиани убил Бежана Кипиани и истребил его сподвижников, отпустив лишь одного, чтобы доставить своим весть о поражении.

16. Как-то весною дети жителей Ценайского и Засхвасского ущелий устраивали на поляне “лацлав баб" — приспособления для ловли серых дроздов. Дети подрались и двое из них пали мертвыми. Вступились за них товарищи и они перебили друг друга. Тогда родные и родственники обеих сторон стали мстить, враждовать и схватки их тянулись несколько лет сряду. Наконец враждующие обратились за содействием к соседям: Засхвийцы пригласили осетин из Балкгарии, а ценайцы — сванетов. Когда же сванеты и осетины пришли и построились, чтобы сразится, тогда они сказали друг другу: “мы-то из-за чего будем тут бить друг друга? Не лучше ли побить пригласивших нас и все их достояние забрать себе"? Сказано — сделано. Вспомогательные войска истребили ценайцев и засхвийцев; сваны забрали себе все ценное — образа и церковную утварь, принадлежавшие местным жителям, а скот их угнали осетины, собрав и остальной скарб. Немногие из пострадавших спаслись бегством и пришли под защиту лашхетского “махвши" — к Кгансову Кипиани, имевшему тогда 300 дворов подвластных, человеку влиятельному и богатому. Он был настолько состоятелен, что на свой счет провел из горы Дадиаш канавы, для провода воды на постройку своего дома.

17. Амиран (легенда). В дремучем лесу, вершины которого касаются неба, возвышалась остроконечная скала. Около того леса жил охотник Дарджелани и по временам охотился там. Раз, Дарджелани подошел к подошве пикообразной скалы и оттуда послышались ему голоса похожие на женские. Охотник обратил на эти крики особое внимание. Взглянул вверх, но зрение его не достигало вершины скалы; хотел забраться туда, но это оказалось невозможным. Охотник возвратился [69] домой. Жена его была очень сердитая и капризная женщина, при том хромая. Муж заказал ей приготовить ему на завтра провизию на дорогу, а сам отправился к кузнецу заказать целую суму долот и железный молот. На другой день, когда все было готово, охотник снова отправился к скале и, прибыв к подошве ее, стал забивать долота, образуя таким образом для себя ступени и подымаясь постепенно вверх; когда же все долота были употреблены в дело и высоте скалы настал конец, тогда Дарджелан взошел на вершину и там нашел подобие дверей - отверстие. Вошел чрез нее в пещеру и видит, что там лежит Даль, богиня охоты, неимоверной красоты, с золотыми косами... Даль и охотник, взглянув друг на друга, влюбились, обнялись и некоторое время были в забытьи!.. Охотник остался ночевать и Даль, при всем желании, не могла побороть влечения любви!.. На другой день Даль советовала охотнику вернутся домой, но тот не согласился и снова остался ночевать. Утром Даль, уж серьезно и строго заметила охотнику, чтобы он шел домой, так как жена, по обыкновению, будет ждать его и если он теперь не возвратится, то она как кудесница, узнает обо всем, пойдет по следам и наделает обоим бед... “Нет клянусь тобою! — ответил охотник — жена моя хромая, и дома едва ползает, куды ей притащится сюда". И на эту ночь остался охотник у Дали...

Между тем жена Даржелана удивлялась, что муж ее не возвращается. Прождала его две ночи, а на третий день, забрав на дорогу провизию, пошла по следам мужа. Следы довели ее до подошвы известной скалы. Тут она взобралась на вершину ее, взошла в пещеру и там застала спящих вместе мужа и Даль... Она разыскала золотые ножницы Дали, обрезала у ней косы и возвратилась домой, взяв с собою и ножницы, и косу. На утро, когда проснулись Дарджелан и Даль, последняя почувствовала легкость головы, повела по ней руками и... ужас! — нет уже кос!.. Спохватилась посмотреть ножницы — и их нет!.. Опечалилась Даль и, обратившись к охотнику, говорит: "Да падут мои грехи на тебя!.. Ведь я говорила тебе, что жена твоя поступит скверно... Теперь не стоит мне жить! Возьми мой ножик, взрежь мне живот, так как я зачала от тебя,— и если младенец окажется мальчиком, назови его Амираном, а если девочкой,— как хочешь назови... Ребенок мой будет герой... [70] Если б он мог оставаться во чреве до поры, то вышел бы — хоть ратоборствовать с самым богом, а теперь, конечно, будет слабее... Но ты все же исполни мою последнюю волю. Когда добудешь из моего чрева младенца, сохрани его в течении трех месяцев в требухе нетельной коровы, а три месяца держи в требухе бычка, чтобы восполнить то, что не достало дитяте в утробе матери. За тем уложи его в люльку, отнеси и поставь у родника Иамана. Там пройдет его крестный и после того, как он выкрестит ребенка, выскажет крестнику все, что ему нужно"...

Охотник, опечаленный таким предложением, отказался было исполнить его, но настояния Дали вынудили Дарджелана подчиниться воле ее... Тут он, дрожащими руками совершил кесарево сечение и из утробы Дали добыл похожего на солнце мальчика. Дарджалан, выполнив буквально волю богини, уложил мальчика в люльку и, поставив ее у родника Иамана, возвратился домой. Прохожие завидя люльку и в ней мальчика, спрашивали его: — кто его родные и крестный? — на эти вопросы мальчик отвечал, что родных не знает, а крестный его — господин ангел... Проходит ангел и на подобный же троекратный вопрос получает от мальчика тот же ответ. Тогда ангел объявил мальчику о себе, выкрестил ребенка, назвав его Амираном и дал ему острый нож — “хангари", заказав спрятать его в ноговицах, пока не представится особенной в нем надобности. За тем ангел благословил Амирана, сказав ему, что на земле никто его не одолеет — и ушел, оставив крестника. К роднику подошли водовозы Иамана и стали осмеивать лежащего в люльке Амирана. Последний оскорбился насмешками водовозов, слез с люльки, схватил обидчиков, стукнул головы их одну о другую и поломал у них посуду. Водовозы вернувшись домой, рассказали Иаману о приключившимся с ними у родника. Иаман поспешил к роднику и, увидя там в люльке мальчика, обрадовался ему, говоря что он будет братом сыновьям его: Усибу и Бадри. Иаман возвратился с люлькою домой. Увидя это, жена тоже обрадовалась, говоря, что мальчик пригодится качать люльки Усиба и Бадри.

На другой день жена Иамана отправилась доить коров, уложив в люльки Усиба и Бадри и усадив между ними Амирана качать их, наставив его при этом быть усердным, чтоб [71] не досталось ему за плохое выполнение поручения. Когда ушла жена Иамана, оскорбленный Амиран нашел в люльке Усиба шило и кольнул им сперва Усиба, потом Бадри; дети расплакались... Мать, услыхав плачь детей, разгневалась и крикнула Амирану: “да лишусь я всего, если я не нагоню на тебя мрачный день, если будешь плохо качать люльки!.. С моими детьми так поступить не посмеет и сын Дали — Амиран"!.. На эту угрозу Амиран проговорил про себя: “Эх! Теперь-то я не тот, хотя и сын Дали — Амиран"!.. Жена Иамана, подслушав эти слова, бросила доить коров и, прибежав к Амирану обрадованная, стала целовать его, выкупала в молоке и завернула в тонкую материю “кhантха". С этого дня, жена Иамана также ухаживала за Амираном, как за своими родными детьми. Иаман и жена его не знали конца своим радостям, что Бог послал их детям такого брата, как Амиран. Дети подросли. Вот они уже юноши-герои; встретят ли кого идущего на восток, или запад, борятся с ним, ратоборствуют и всех одолевают, а побежденные говорят им: “нечего над нами показывать свою силу и ловкость, а если вы и впрямь герои, так узнайте, что сталось с глазом Иамана". А нужно сказать, что Иаман был лишен одного глаза. Молодые люди обратились с вопросом к матери. Та все отнекивалась и после двукратных вопросов ответила, что ничего особенного не случилось с глазом Иамана, а что он лишился его от оспы. Тогда Амиран, Усиб и Бадри, не довольствуясь этим ответом и не будучи убеждены им, вздумали пуститься на хитрость и потому упросили мать испечь им ватрушки и когда та вставила хлебцы в жар, Амиран и Усиб вынули два хлеба и приставили к грудям матери, требуя, чтоб она правдиво рассказала о случае с глазом Иамана, иначе припекут ей груди!.. Тогда жена Иамана, вынужденная такою настойчивостью детей, рассказала им следующее: “С Иаманом враждовал див и даже наложил на него дань. Когда родились у нас Усиб и Бадри, явился тот див и потребовал себе одного из детей, или, в противном случае,— отдачи правого глаза Иамана. Иаман решился выколоть и отдать диву свой правый глаз! Дети и Амиран, узнав об этом, стали приготовляться идти воевать с дивом и потому упросили Иамана достать им всем железные луки и стрелы. Иаман исполнил желание детей. Стали пробовать луки, [72] но у Амирана, как сильного, не выдержал натянутый лук — переломился. Тогда Амиран достал 9 ок (27 ф.) железа, отнес к кузнецу и заказал ему лук. На другой динь молодые люди отправились сражаться с дивом. Шли, шли и где-то вдали, на поляне, подошли к одному диву, у которого был прекрасный яблочный сад, а под яблоками — стадо овец. Див, завидя молодых людей, закричал им: “если вы и впрямь герои, то собьете с моих деревьев, хоть одно яблоко, а другое — забросите за дерево". Усиб и Бадри очень старались, но не могли сбить ни одного яблока. Амиран же, натянув лук, сбил стрелой все яблоки одной стороны и забросил их, чрез деревья — с другой стороны. Див вторично обратился к ним: “если вы и впрямь герои, то заставьте встать хоть одну овцу из моего стада, а другую уложите". Усиб и Бадри не могли выполнить это предложение, а Амиран сперва приднял все стадо, а потом так сильно треснул им об землю, что чуть не уничтожил всех овец. Тогда див загреб одною рукою все стадо и вместе с Амираном загнал домой, затворив им двери, а Усиба и Бадри оставил на дворе. К ужину див сварил себе четырех овец, мясо поедал, а кости забрасывал за спину, в угол, где была привязана им сестра его железными цепями. Покончив с ужином, див сказал: “на сегодня довольно этого, а завтра закушу Амираном" — и лег спать.

Когда заснул див, Амиран подошел к привязанной сестре и стал просить научить, каким образом убить бы дива. На это та ответила: “брата моего ни что не убьет, кроме его же сабли, а она лежит у него и мокнет в деревянном масле. Оттуда вытянуть саблю ты один не сможешь и потому советую притащить находящийся в доме плетеный из ремней канат, один конец его привязать к сабле, а другой подать мне и тогда вдвоем сможем вытянуть саблю. Когда же сабля будет у тебя в руках, ты не замахивайся, а приложи только к шее дива и сама сабля сделает свое дело. При этом требую и прошу тебя дать мне поручителем Христа ⁵³, что когда убьешь брата, освободишь и меня, не причинив мне ни какого вреда"... Амиран дал сестре дива клятву в поручительстве Христа. [73] Потом притащил канат и когда стали вытягивать саблю она издала такой звук, что див проснулся было, но снова заснул. Тогда Амиран положил саблю на шею дива лезвием вниз и сабля стала резать его шею и когда перерезала ее до половины, див стал барахтаться, но уже бесполезно. Покончил с ним, Амиран убил и сестру дива и тем нарушил данную им святую клятву. После этого все достояние дива досталось молодым людям и они забрав, сколько в состоянии были нести, ушли. По дороге они вошли в пихтовый лес; здесь увидели скалу, а на скале дива, который прял руно; веретеном служил ему пихтовый брус, а лубком — мельничный жернов. У этого-то дива и находился глаз Иамана. Див, увидев Амирана и его товарищей, крикнул: “откуда взялись эти три мухи? Убирайтесь назад, иначе я вас съем с костями"!.. На эту угрозу ответил Амиран. “Ах ты дрянь! Сперва попробуй скушать нас, а потом и хвастай"!.. Див разгневался, перестал прясть и сошел вниз сразиться с пришельцами. Долго они ратоборствовали, пуская стрелы в ход. Амиран пускает в дива стрелы одну за себя и по одной — за Усиба и Бадри... Наконец обе стороны поутомились. Тогда див ⁵⁴ приблизился к Амирану, разинул рот, проглотил его, оставив на месте Усиба и Бадри, а сам вошел к себе домой, при чем Бадри, нагнав дива, срезал у него хвост. Див войдя к себе, стал корчиться от боли в животе, взывая жалобно к матери: “о, мать моя!.. Болит живот"!.. и подскочив к столу, терся об него животом, но лишенный хвоста, не может удержатся и падает. Мать, видя мучения сына, спрашивает его: не повстречал ли он кого в тот день. Сын отвечает, что видел трех мух и что одну из них уже проглотил. Тогда мать дива завопила: “горе твоей матери, если ты как-нибудь проглотил сына Дали — Амирана"!.. В это время Бадри и Усиб стояли у окна и, услыхав слова матери дива, крикнули Амирану: “Амиран! У колена твоего острый нож “хангари" и знай, что ты заснул в плохом месте,— в большой утробе крокодила; достань нож и коли дива в бока"!

Амиран услыхав это, подумал: “такой крайности мне наверное более не представится",— достал из ноговиц нож [74] и давай колоть им в бока диву! Див заревел благим матом и взмолился, говоря: “не убивай лишь, я тебя выкину, хочешь чрез горло, хочешь — с противуположной стороны"!.. Амиран ответил ему в сердцах: “дрянь ты! На что мне и жизнь, после предлагаемых тобою услуг"!.. Тогда див сказал Амирану: “в таком случае, вырежь у меня два ребра и выходи оттуда на волю". Амиран вырезал у дива весь бок и вышел оттуда, но оказалось, что у него не хватает одного глаза. Тогда он снова пригрозил диву и тот предложил ему средство исцеления: вырезать у него кусок печени и кусочек из легких, макнуть ими глазную ямочку — и появится глаз, получше прежнего!.. Амиран послушался дива, вырезал у него большие куски печени и легких — и исцелился. После этого див попросил Амирана заделать ему бок, вставив опять ребра, но Амиран вместо того заделал ему бок плетенкой. Если б Амиран не поступил таким образом, то мир погиб бы, так как затмение солнца происходит от того, что солнце бывает поглощаемо дивом (драконом, чудовищем), но солнце, прожигая плетенку, снова появляется на небе и светит. После всего этого, Амиран потребовал от дива глаз Иамана. Дива покоробило эта требование, но не посмел отказать Амирану и указал ему на столб, в доме, в котором хранилась шкатулка, в ней — другая, а в последней — глаз Иамана. Амиран добыл его, и оставив дива, возвратился с товарищами домой. Иаману вставили глаз и молодые люди предались отдыху и спокойствию до поры, до времени. Проходили дни. Амирану захотелось снова показать свою удаль. Он просил Иамана удержать своих сыновей, Усиба и Бадри, дома, так как они, вместо помощи, мешают ему в критические моменты. Узнав об этом молодые люди опечалились и упросили Амирана взять и их с собою. Амиран уступил. Тогда они втроем отправились в путь и после продолжительной ходьбы встретили на одной поляне трех див, которые сказали путникам: “молодцы вы будете, если кто из вас добудет дочь Кеклуца (красавца) кесаря, Кету Натбиани... На ней хотели жениться многие герои, но никто не успел в этом". Амиран, заинтересованный этим, спросил див: “а где живет тот кесарь и где он содержит свою дочь". Дивы указали ему страну кесаря Кеклуца (красавца), добавив, что он дочь свою Кету содержит в башне, которая висит на небе на [75] железной цепи. Молодежь оставила див и направилась к царству красавца кесаря. Подошли к морю; оно было слишком большое и нельзя было перейти чрез него. К счастью, тут же нашли диву-женщину и Амиран спросил ее — не знает ли она другой дороги к царству Кеклуца кесаря. Дива отвечала, что другого пути нет к кесарю, но что, если они примут ее в товарки, она проведет их чрез море. Амиран согласился и дал в том клятву за порукою Христа. Тогда дива срезала одну из своих кос и уложила через море, как шест. По этому импровизированному мосту прошли сперва Усиб и Бадри, за ними Амиран, а напоследок стала переходить дива, но когда она достигла середины моря, Амиран взмахнул ножом “хангари", перерезал косу, служившую им мостом, и утопил диву, чем вторично нарушил клятву, злоупотребив поручительством Христа. Пошли далее. На одной поляне настигли арбу, запряженную девятью парами буйволов; везли хоронить лежащего в арбе гиганта покойника Андрероба. Множество народу помогало запряженной скотине, так как гигант был так велик, что едва умещался на арбе и одна нога его, свалившаяся на землю, не могла быть поднята сопровождавшими Андрероба и проводила глубокую борозду как плугом! Амиран приподнял свалившуюся ногу Андрероба концом лука и уложил на арбу. Андрероба удивил подвиг Амирана и он спросил: “кто из смертных оказался таким силачом, что смог уложить мою ногу обратно на арбу"?

Народ указал на Амирана. Тогда Андрероб протянул ему руку, но Амиран, испугавшись пожатия руки таким силачом, подал ему, вместо руки, плиту. Андрероб пожал плиту и выжал из нее сок! Андрероб вторично протянул Амирану руку и ваял с него клятву за поручительством Христа, побрататься с сыном его и не вредить ни чем последнему. Амиран поклялся. Андрероба повезли, а сын его отправился с Амираном. Шли долго, утомленный Амиран заснул. За это время сын Андрероба поймал двух оленей ⁵⁵ и тут повесил их на ветвь дерева. Амиран проснулся и узнав о поимке оленей и о молодечестве сына Андрероба, подумал: “коли он в эти лета так ловок и отважен, то, когда возмужает,— [76] одолеет и меня"... и, не долго думая, тут же убил бедного юношу, и тем в третий раз нарушил клятву! Убитого оставили на месте, а Амиран с товарищами отправились к кесарю Кевлуце. После продолжительного странствования, путники подошли к висячей башне, в которой жила дочь кесаря — Кету. Тут Амиран сказал Усибу: “Прыгни! Авось достанешь цепь и перережь ее саблею". Усиб попробовал исполнить предложение, но не имел успеха. Бадри постигла та же участь. Тогда Амиран прыгнул высоко, до цепи, перерезал ее с размаху ножом “хангари" — и башня упала на землю. Молодые люди вошли в башню. Амиран и Кету с первого же взгляда влюбились друг в друга до безумия; узнав об этом, Кеклуца созвал своих подданных и тремя рядами войск обложил башню, как цепью. Увидя это Амиран, встревожился и предложил Усибу выйти и сразиться с войском кесаря. Усиб послушался, вырезал первый ряд войска и подошел к Кеклуцу, но тот дунул и Усиб задохся. Бадри сделал тоже самое, со вторым рядом войск, и его постигла участь брата.

Опечалился Амиран и уже готовился выйти сражаться, но Кету сказала ему: “отец мой прикрыт тяжелым шлемом, придерживаемым сзади золотою жилкою. Когда подойдешь к отцу, постарайся перерезать золотую жилку. Тогда шишак, вследствие тяжести, оснуется вперед и обнаружится шея, беззащитная для твоего удара!... Иначе,— не иметь тебе успеха"... Чудовищный совет дочери против отца был выполнен Амираном буквально, хотя и он, по истреблении им третьего ряда войск, не выдержал дуновенья Кеклуца и на секунду пал было на колени.

По окончании сражения, Амиран вошел в башню к Кету и печально стал высказывать досаду о том, что он потерял товарищей Усиба и Бадри и не придумает, как показаться старикам — родителям павших юношей. Прежде чем дать какой-либо совет, Кету спросила Амирана: может ли он опознать товарищей среди множества убитых воинов? — Амиран ответил утвердительно, пояснив, что у Усиба посреди лопаток знак солнца, а у Бадри — знак луны. Тогда Амиран и Кету стали искать Усиба и Бадри между трупами павших воинов и кое-как отыскали их. Тут Кету взяла свое полотенце, мазнула им Усиба, потом Бадри и они, оба ожили. [77] Обрадовался Амиран, что ему досталась в жены Кету и что он благополучно возвращается с товарищами домой. Молодые люди забрали все добро Кеклуца с собою и вернулись к обрадованному Иаману, которому Амиран искренно и серьезно высказал, что он более не будет брать с собою Усиба и Бадри, так как они слабо ему содействуют. В последующих своих похождениях Амиран всегда бывал без товарищей и довел свои опустошительные победы до того, что на суше остались только три дива, три кабана и три дуба!.. Но как Амиран совершил многое, неугодное богу и три раза нарушил данные им клятвы, то за эти грехи и бог наказал его, привязав в железному колу, железною цепью! С ним вместе привязал и собаку, по кличке — Курша за то, что последняя изловила и истребила множество любимых богом туров. В продолжении целого года, Амиран и Курша до того вытягивают цепью кол, что вот, вот, наступит конец их мученью, но в это именно время прилетает, по воле божьей, птичка и садится на кол. Разгневанный Амиран замахивается на нее железным прутом, птичка успевает слететь а прут, попадая в кол, всаживает его опять до надлежащей глубины! И эта история повторяется ежегодно! Курша — щенок орла ягнятника. По поверью сванетов, у орлов-ягнятников в числе птенцов вылупляются, каждый раз, по одному щенку. Но орлы, подымая их высоко, сбрасывают на землю, чтоб щенки не достались живыми людям, и не вскормили бы их. Курша — из числа таких щенков и притом с крыльями орла на плечах. Он найден был охотником, вскормлен и оказался таким быстрым, что в два прыжка настигал тура, а третий прыжок считал лишним и даже оскорбительным для себя. А как собака эта истребила множество туров, то, в наказанье, бог и привязал ее около Амирана. В Сванетии существует песня, сложенная о Курше. В ней выражена скорбь того охотника, который вскормил ее и, по потере любимицы, стал оплакивать ее. Вот и самая песня:

Курша мая, Курша!
Курша моя погасла, погасла,
Ночью, в полночь...
Ох, мне! Коли осмелились унизить тебя, унизить!
И купец забрал тебя и ведет.
Коли осмелились унизить тебя, унизить! [78]
И леший украл тебя, украл!
Курши мордочка, уши, мордочка, уши,
Растут золотые, растут;
Курши глаза, глаза!
Похожа ты была на луну, на луну!
Лай Курши, лай,
Уподоблялся ведь грохоту неба!
Курши лапы, лапы,
Были величины, величины гумна;
Прыжок Курши, прыжок,—
Обширное поле, поле.
Пища Курши, пища,—
Кебаб из хлеба, кебаб! ⁵⁶
Ох, мне! Коли осмелились унизить тебя, унизить,—
Преподнести тебе ячменное мелево, мелево!
Напиток Курши, напиток,—
Вино нектор, нектор.
Ох, мне! Коли осмелились, осмелились,—
Дать тебе воду мутную, мутную!
Постель Курши, постель,—
Одеяло — перина, перина.
Ох, мне! Коли осмелились, осмелились,—
Дать тебе труху от соломы, соломы!
Курша мая, Курша!
Вверх ты — лев, лев!
Вниз ты — курочка, куропатка!
На суше — боец, боец!
На море — корабль, корабль!
Курша моя Курша!
Куршу оплакивал я, оплакивал!
По Курше я был в трауре, в трауре,
Целый год, целый год.

Комментарии

Текст воспроизведен по изданию: Заметки о Сванетии // Записки Кавказского отдела Императорского русского исторического общества, Кн. XIX. 1897

© текст - Эристов Р. Д. 1897
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Чернозуб О. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ИРГО. 1897