ВЕНЮКОВ М. И.

К ИСТОРИИ ЗАСЕЛЕНИЯ ЗАПАДНОГО КАВКАЗА

1861 — 1863 гг.

Я приехал на Кавказ в конце 1861 года, т. е. в самый разгар той войны, которая, три года спустя, решила окончательно участь этой страны. Восточный Кавказ в то время был уже покорен, и бывший вождь его, Шамиль, мирно проживал в Калуге. На западном — Магомет-Аминь, поставленный в ложное положение действиями шапсугов и абадзехов, вынужден был, при нашем содействии, переселиться в Стамбул. Война шла с неумолимою, беспощадной суровостью. Мы подвигались вперед шаг за шагом, но бесповоротно и очищая от горцев, до последнего человека, всякую землю, на которую раз становилась нога солдата. Горские аулы были выжигаемы целыми сотнями, едва лишь сходил снег, но прежде, чем деревья одевались зеленью (в феврале и марте); посевы вытравлялись конями или даже вытаптывались. Население аулов, если удавалось захватить его врасплох, немедленно было уводимо под военным конвоем в ближайшие станицы и оттуда отправляемо к берегам Черного моря и далее, в Турцию. Сколько раз приходилось в опустевших при нашем приближении хижинах заставать на столе теплую кашу с воткнутою в нее ложкой, починявшуюся одежду с невыдернутой иголкой, какие-нибудь детские игрушки в том виде, как они были разложены на полу, около ребенка. Иногда — к чести, впрочем. наших солдат, очень редко, — совершались жестокости, доходившие до зверства... Жестокости эти были тем возмутительнее, что были совершенно не в духе доблестных русских солдат — обыкновенно столь добродушных.....Таков был [250] характер войны. Целые племена, как бесленеевцев, были выселены облавой в течение одного — двух дней. Аулы баракаевцев, абадзехов на Фюнфте и Фарсе горели дня три, наполняя воздух гарью верст на тридцать, когда, в феврале 1862 г., начались движения наши для изгнания этих горцев.... Понятно, что война, так веденная, быстро приводила к решительным результатам. Русские жители передовых, едва водворенных станиц успевали уже в самый год поселения заводить огороды, даже обрабатывать небольшие поля, если только позднее время года не препятствовало тому. Жизнь по станицам была шумная, иногда даже искренно веселая. Мирная песня, а то и бурный казачок, наигрываемый на балалайке, нередко слышались там, где еще год тому назад раздавались гром выстрелов и военные клики.

Переселение 1862 года шло чрезвычайно успешно. Но я, как сказано, приехал на Кавказ еще в 1861-м, а в этом году было два эпизода, доказывавшие, что даже доблестные, самоотверженные казаки Кубанского войска шли не совсем охотно на передовые линии, где они становили лицом к лицу с неприятелем не одни свои дружины, испытанные в бою, а жен и детей, старцев и малолетних, то есть все, что дорого мужу, отцу, брату, сыну и проч. Удивляться такой неохоте оставлять родину, конечно, нельзя; но вспомнить события стоит уже потому, что каждая страница истории Кавказа нам дорога, а между тем некоторые из этих страниц неохотно пишутся нашими историографами ex-officio. Я пробовал, в свободное от службы время, на биваках и в лагерях, а частью и в Ставрополе, когда удавалось там быть, записывать кое-что из виденного и слышанного. В 1863 году я даже составил было общую историческую записку о колонизации западного Кавказа; но, дав ее одному, интересовавшемуся делом, значительному лицу в Петербурге, я не получил ее обратно, а требований к нему предъявлять не мог. Остались в моем портфеле кое-какие разрозненные материалы бывшей работы. Из них-то некоторые решаюсь ныне обнародовать, чтобы снасти от весьма возможного и даже вероятного забвения. Пусть читатели не взыщут за сухость и бессвязность предлагаемого: это ведь сырой материал в самом точном смысле слова. Впрочем, связь видна из самых документов; для пояснения же сущности дела, о котором идет речь, достаточно напомнить, что весною 1861 г., при переселении за Кубань казаков хоперских и черноморских, [251] обнаружена была ими некоторая оппозиция, очень легальная по форме, но вооруженная, хотя не поведшая за собой пролития крови. Все участвовавшие в агитации были безусловно помилованы Государем Императором в том же 1861 году, при личном посещении Его Величеством западного Кавказа, и многие из них потом с честью продолжали служить на коне и в советах. По весьма понятной причине я опущу все собственные имена, заменив их одними заглавными буквами.

М. И. Венюков.


I.

Выписка из отзыва главнокомандующего Кавказской армией военному министру, от 2-го апреля 1861 г.

.......“Переселение казаков, особливо Кубанского войска, в больших массах за Лабу и далее, по предгорьям обоих скатов Кавказа, может совершиться в несколько лет. Для полного окончания этого важного предприятия, нужно передвинуть большую массу казачьего населения из нынешних мест жительства, начиная переселение со станиц, более удаленных от театра действий. или пользующихся наименьшими хозяйственными удобствами.

Для удовлетворения этой потребности я признал нужным принять на северном Кавказе различные системы, приспособленные к местным удобствам, именно: 1) в бывшем Черноморском войске назначать переселенцев поочередно из округов, начиная с Ейского. Войсковому начальству предоставлено определять число семейств к переселению из каждой станицы, а станичному обществу — назначать самые семейства по жребию или по общественному приговору. Из числа станиц, от которых требуются семейства на переселение, исключаются лежащие при море и лиманах, где развито рыболовство, и ближайшие к Кубани, чтобы не обессилить пограничного населения. 2) В шести бригадах, поступивших из бывшего кавказского линейного войска, будут переселяться целыми станицами первые полки, как более удаленные от театра действий. Из этого будут исключены отставные казаки с их семействами, в числе коих однако же не войдут совершеннолетние женатые сыновья. 3) В Терском войске переселение будет делаться на прежнем основании. Как в этом войске не предполагается теперь увеличивать размеры этого невеселения, то настоящий отзыв мой касается собственно Кубанского войска. [252]

Переселение целых станиц или наибольшей их части указало необходимость новой меры, которая при прежнем порядке не имела места. Когда из станиц назначалось по несколько семейств переселенцев, эти последние легко могли продавать усадьбы своим бывшим одностаничникам и переходили на новые места, не оставляя ничего на старых. При переселении целых станиц продажа усадьб сделалась невозможною. По существующему положению, их имеет право купить только лицо войскового сословия, а иногородному могут быть проданы строения на-слом. Эти строения — или каменные, или турлучные: в обоих случаях они теряют при сломе всю свою ценность. Поэтому справедливость требует вознаградить переселенцев, без чего даруемое им пособие будет недостаточно для устройства на новых местах. По самой умеренной цене усадьб, в нынешнем же году потребуется значительная сумма, которой нельзя отнести на государственное казначейство. С другой стороны, казаки, готовясь к переселению, прислали мне станичные приговоры, в которых убедительно просят войти в их положение относительно покидаемых усадьб.

Сознавая справедливость просьбы казаков, основанной на их опасении потерять дома, сады, мельницы, заведенные многолетними трудами, и в то же время, находя необходимым по возможности облегчить положение казачьих семейств, переселяющихся для общественной пользы, я должен был искать в самом крае средств для удовлетворения этой новой потребности. Предлагаемая мною мера потребует изменения некоторых постановлений, общих всем казачьим войскам; но эти изменения согласны с требованиями нашего времени и государственной пользой.

“Две части, из которых составилось нынешнее Кубанское казачье войско, до сих пор весьма различны между собою и имеют только то общее, что благосостояние казаков, при всех богатствах края, не развивается. На это есть очень много причин и между ними главные: замкнутость казачьего сословия и пользование землею всем войском, без права приобретать часть оной в собственность. Они отнимают у казака естественное стремление к улучшению своего быта, к настойчивому труду для своего потомства, мешают гражданскому развитию края, наконец, делают то, что казачье войско имеет вид населения неоседлого и составляет резкую аномалию между другими сословиями. Но замкнутость казачьего сословия имеет другую, более важную сторону: она развивает дух отдельности в государстве. В бывшем Черноморском войске, состоящем из малороссиян и хранящем предания Запорожской Сечи, эта отдельность принимает видь национальности (Как верно оценили черноморцы опасность утратить эту “отдельность, близкую к национальности” при переселении за Кубань по плану кавказских начальств, видно ниже. – прим. М. В.) и [253] выражается нерасположением к иногородцам, которых казаки недружелюбно называют москалями. Слияние бывшего Черноморского войска с Кавказским может действовать против этого, особенно вредного в настоящее время, начала; но необходимо, чтобы слияние это было не только административное, а проникло в самый быт казаков.

Учреждение казачества на границе империи есть, конечно, государственная необходимость; но она должна быть терпима не как нормальное положение, а только в мере потребности и на то время, которое эта исключительная потребность будет существовать.

Кубанское войско имеет свое дворянство, сравненное в правах с дворянством империи. Но главными из этих прав оно не может пользоваться, и потому здесь буква расходится со смыслом закона. Дворянин Кубанского войска обязан служить 25 лет; он не может выбирать места и рода службы по своим наклонностям и способностям, а должен служить в войске; он обязан с потомством оставаться в тесном кругу своего войска; он не имеет права приобретать в собственность землю, на которой трудится с сознанием, что после его смерти эта земля достанется в чужие руки, и что он ничего не может сделать прочного для своего потомства.

От этого дворяне Кубанского войска занимаются в хозяйстве более скотоводством, чем хлебопашеством, и во всем крае нельзя найти ни одного порядочного дома или усадьбы из прочных материалов. Все сделано из турлука или земляного кирпича, все носит на себе печать равнодушия и неуверенности в будущем; одним словом: казачьи войска ближе подходят к эпохе первобытного человечества, чем к условиям нынешнего быта благоустроенных гражданских обществ.

“Пользование землею всем войском и замкнутость казачьего сословия произвели то, что промышленность в этом крае не существует, а торговля, или, лучше сказать, мелочное торгашество, находится в руках нескольких армян без капитала и без кредита (Отсутствие капиталов в Черномории особенно ясно видно из отсутствия в целом крае порядочных дорог и строений, не исключая даже тор. Екатеринодара. Еще в 1863 году последний не имел мощеных улиц, вследствие чего грязь после дождей бывала невылазная. Почтовая станция находилась за городом, и содержатель ее не был обязан ввозить проезжающих в город. Дамы, собиравшиеся куда-нибудь на вечерь, должны бывали в бальных нарядах садиться в кареты часов с 4-х пополудни и ехать по несколько часов сряду на волах, которые погрязали по брюхо; мужчины ездили верхами. Напротив, после пяти — шести дней жары, густая пыль носилась в воздухе, скрывая от обитателей одной стороны улицы дома, стоящие на другой. Экономическая неразвитость Екатеринодара в 1860-х годах видна еще и из того, что на три местные ярмарки, по свидетельству атаманского отчета за 1862 г., привозилось товаров на 3.450,000 руб., а продавалось всего на 760,000 руб. — Не знаю, на сколько эти обстоятельства изменились теперь. – прим. М. В.). В этом богатом и [254] обширном крае, на расстоянии 600 верст, находится один только войсковой город, Екатеринодар, где иногородные торговцы и промышленники имеют право жить временно, не устраивая на войсковой земле никакой недвижимой собственности. К этой печальной картине нельзя не прибавить самую резкую черту неразвитости края во всех отношениях. Черномория вся состоит из богатейшего чернозема; засухи там почти неизвестны, но и при таких неисчерпаемых богатствах почвы Черномория даже в урожайные годы не производит столько хлеба, сколько его нужно для народного продовольствия (По отчету войскового атамана за 1862 г., “Средний урожай хлебов по Кубанской области был по 1 1/3 четверти на душу, чего, за отчислением семян, было достаточно для народного продовольствия только потому, что масса взрослых мужчин, состоявших на службе, получала довольствие от казны”. — Ныне, по умиротворении Кавказа, эти условия изменились, и, по отчету за 1870 год в Кубанском войске собирается на душу по 3 четверти. – прим. М. В.).

В бывшем Черноморском войске, под влиянием особенного положения об отбывании полевой службы, войсковое дворянство умножилось до такой степени, что сделалось тягостью для края. Таким образом достигнулась цель совершенно противоположная той, которой должно было ожидать от сословия, по образованию, богатству и общественному уважению назначенного идти впереди народа к преуспеянию. Замкнутость казачьего сословия и недостаток на месте средств к образованию сделали то, что войсковые дворяне очень мало отличаются от простых казаков. Если некоторые из них имеют более обширное хозяйство, то большею частью оно содержится при стеснении простых казаков в пользовании общей землей (Об этом см. некоторые подробности ниже, в записке полковника З*.– прим. М. В.). От этого в народе всегда поддерживается чувство нерасположения к дворянам.

Все вышесказанное вполне объясняет тот факт, что Черноморское войско менее развито и беднее Кавказского, имеющего вообще гораздо менее дворян и никогда не отчуждавшегося так от иногородных. Эта неодинаковость может сгладиться при составлении нового положения для Кубанского войска; но улучшение будет незначительно, если не изменятся основные постановления, задерживающие развитие казачьих сословий. В этих видах я полагал бы:

1. Предоставить потомственным дворянам Кубанского войска право оставлять по желанию казачье сословие с своим непосредственным семейством. [255]

2. Предоставить войсковому начальству ходатайствовать о назначении в строевые части войска офицеров регулярных войск, без причисления в казачье сословие, но не иначе, как на вакансии.

3. Предоставить потомственным войсковым дворянам покупать участки войсковой земли в потомственное владение.

4. Деньги, вырученные за продажу земли, обращать в войсковой капитал (Это стремление увеличивать войсковые капиталы заметно с давнего времени у нашей казачьей администрации, не принадлежащей к казачьему сословию, так как этими капиталами она же и распоряжается, но своему усмотрению. У Черноморского войска, в эпоху, о которой идет речь, было уже капитала более 2.000,000 рублей. Из них, мало знакомая с состоянием и нуждами края, администрация дала, чуть ли не в том же 1861 г., полмиллиона рублей одному аферисту на заведение кубанского пароходства, при чем еще обязалась пред этим аферистом расчистить устья Кубани от мелей, а русло от наносного леса, т. е. задалась сизифовой работой. Полмиллиона войсковых сумм, конечно, пропали даром, так как обеспечены они были акциями едва ли не миссисипской компании. – прим. M. В.).

5. Для продажи назначить войсковые земли, прилегающие к гражданскому населению, как, например, северную часть Эйского округа, или находящиеся между гражданскими землями, как районы полков 1-го Хоперского и 1-го Ставропольского.

6. Право покупки земли в этих участках предоставить лицам всех других сословий с тем, чтобы, по мере увеличения в этих районах постороннего населения, передавать их в гражданское ведомство, сохраняя войску право на непроданные земли.

7. Из денег, вырученных от продажи земель, удовлетворять казаков, переселяемых на передовые линии, за усадьбы по справедливой оценке, если они не найдут для себя выгоднейшим сами продать эти усадьбы в течение трехлетнего срока.

Принятие всех этих мер в совокупности будет иметь благодетельные последствия и отстранит все затруднения, неизбежно встречающиеся при исполнении такого важного предприятия, как передвижение огромной массы казачьего сословия и водворение его в крае, обладание которым при всяком другом положении было бы ненадежно.

Районы 1-го Ставропольского полка, в котором находится губернский город Ставрополь, 1-го Хоперского, прилегающего к окрестностям минеральных вод, и северная полоса Эйского округа, смежная с Екатеринославской губернией, составляют пространство превосходной земли, которой продажа не только покроет расходы на удовлетворение за усадьбы переселенцев, но и даст возможность покрыть некоторые расходы по Переселению, падающие ныне на государственное казначейство. [256]

“Сверх этой денежной выгоды не замедлит оказаться и другая: на казачьих землях, сделавшихся частной собственностью, явится трудолюбивое гражданское население и оживить край, в настоящее время мало производительный. Самое же казачье войско займет место, где оно только необходимо — на границе империи и в непосредственном соседстве с горцами.

Имея в виду, что в более или менее отдаленном будущем, при окончательном умиротворении Кавказа, казачье сословие потребуется за нынешними южными пределами империи, — предлагаемая мною в настоящее время продажа остающихся позади земель в гражданское ведомство может быть распространяема по мере надобности и всегда даст средства удовлетворить этой важной государственной потребности без отягощения казны большими расходами. Если числительность казачьего населения на Кавказе окажется наконец слишком великой, то можно будет дозволить казакам, беспорочно выслужившим свой термин, покупать участки войсковой земли и оставлять казачье сословие с непосредственным их семейством. Эта мера будет в высшей степени популярна между казаками и послужит в одно время поощрением их трудной службы и могущественным побуждением к развитию своего хозяйственного благосостояния.

С другой стороны, войсковые офицеры примут с глубочайшей признательностью, как высокую милость, дозволение потомственным дворянам оставлять казачье сословием покупать в войске земли. Поставленные ныне в необходимость искать популярности между казаками выказыванием духа оппозиции под предлогом национальности и исторических воспоминаний, офицеры бывшего Черноморского войска в виду преимуществ, даруемых потомственному дворянству, сделаются, для своих выгод, горячими поборниками всех мер, принимаемых правительством. В настоящее время, можно сказать, нет в казачьих войсках потомственного дворянства; офицеры, какого бы они ни были происхождения, имеют одинаковые права. Потомственное дворянство приобретается службой, и, при обилии здесь случаев к отличиям военным, преимущества, соединяемые с потомственным дворянством, сделаются важным побуждением для служащих искать этих отличий для своих выгод и, особенно, чтобы устроить судьбу своего потомства.

Дарование этого преимущества войсковому дворянству не составит какого-либо нового сословного права, а только осуществить действительное уравнение войскового дворянства с тем же сословием в империи.

Выбытие из войска некоторых потомственных дворян не повлечет за собою недостатка офицеров для службы казачьей, а если бы оказались вакансии, их можно занимать офицерами регулярных войск. При строгом выборе этих офицеров, они будут особенно полезны для [257] уменьшения невыгод замкнутости, в которой казачьи войска всегда останутся до некоторой степени; сверх того, эти офицеры будут содействовать полному слиянию двух разнородных частей, из которых составилось нынешнее Кубанское войско”.

Далее князь Барятинский уведомляет о некоторых принятых им административных мерах по колонизации 1861 г., и просит Высочайшего утверждения его соображений.

II.

Ответ военного министра, отправленный, за отъездом князя Барятинского с Кавказа, к князю Орбелиани, 19-го мая 1861 г.

“Главнокомандующий Кавказской армией, в видах окончательного занятия западного Кавказа и упрочения нашего в том крае, признал необходимым заселить казаками Кубанского войска оба ската Кавказского хребта, передвинув туда казачье население из нынешних мест жительства, начиная со станиц, удаленных от театра военных действий и пользующихся наименьшими хозяйственными удобствами; и, вследствие того, сделав начальное распоряжение, дабы переселить в настоящем году за Кубань 770 казачьих семейств из Ейского округа, Хоперский полк, за исключением только одной станицы, Калиновской, и одну станицу 1-го Ставропольского полка, Спицевскую, — от 2-го апреля сего года представил как об этом, так и о других предположениях своих, относящихся к этому предмету, на Высочайшее утверждение.

По всеподданнейшем о сем докладе Государю Императору, Его Величество изволил найти, что предположенное генерал-фельдмаршалом заселение казаками западного Кавказа для упрочения том нашего владычества обещает в общих государственных видах несомненно-успешные результаты. Но вместе с тем исполнение этой важной меры переводом за Кубань целых станиц представляет также и важные неудобства, потому что переселение целыми станицами для казаков может быть крайне затруднительно, лишая их возможности продать с выгодою оставляемые постройки и хозяйственные заведения, чего, конечно, не могло бы случиться при переселении станиц частями, когда на приобретение оставленных обзаведений находились бы на месте покупщики. При этом неудобстве, требование от казаков оставить родину и переселиться на места малоизвестные, невозделанные, лицом к лицу с хищным и ожесточенным неприятелем, не могло не произвести на них того неприятного впечатления и сетования на принятую главнокомандующим меру, которые обозначились в [258] представленных ему общественных приговорах двух станиц (Судя по этому месту отзыва военного министра, должно думать, что в то время, т. е. 19-го мая 1861 г., еще ничего не было известно в Петербурге о беспорядках между казаками, бывших 5-го мая. Должно заметить, что в то время уже существовали телеграфные линии не только в России, но и на Кавказе, но по какой-то, трудно-понятной причине, до отъезда князя Барятинского из Тифлиса не успели соединить этот город со столицей. – прим. М. В.), из коих предназначено выселить в настоящем году большую половину жителей.

Имея это в виду и признавая совершенно необходимым действовать в подобных обстоятельствах со всей осмотрительностью, так как в настоящее время всякое неосторожное действие может вызвать целый ряд волнений и беспорядков — чему был уже пример по переселении в 1792 — 1794 годах трех т. семейств из войска Донского на Кавказскую линию, — Его Величество находит более уместным произвести переселение казаков за Кубань на следующих главных началах:

а) Объявить Кубанскому войску особым Высочайшим рескриптом, что, в награду за постоянно доблестное служение оного престолу и отечеству и за охранение им в течение 70-ти лет дарованных ему земель, предоставляются в пользование войска освобождаемые от горских племен, в предгорьях западного Кавказа, новые, богатые дарами природы, земли, которые и имеют быть постепенно заселены казаками Кубанского войска.

б) Заселение это производить, в ежегодно потребном числе семейств, преимущественно из охотников; недостающее же затем число семейств распределить, по ближайшему усмотрению главнокомандующего Кавказской армией, на все (удаленные, впрочем, от Кубанской линии) станицы войска.

(Эту, существующую уже в войске Донском меру желают сами кубанские казаки, как видно из общественных приговоров двух станиц).

в) Предоставить станичным обществам назначить подлежащие переселению семейства по жребию или по общественным приговорам, не подвергая впрочем переселению отставных казаков без их собственного на то согласия.

г) Переселяющимся за Кубань семействам, кроме тех пособий от казны и тех льгот, которые доселе были определены для переселенцев кавказского линейного казачьего войска, впредь назначать еще из войсковых сумм: 1) вознаграждение за усадьбы по оценке; 2) дополнительное пособие 75 — 85 руб. с. из войсковых или станичных сумм, к 3) кормовые деньги во время пути.

Обращаясь затем к прочим предположениям генерал-фельдмаршала, кои вызваны последствиями нынешнего замкнутого положения Кубанского войска и существующего во всех казачьих войсках общинного способа владения землями, Его Величество и со своей стороны разделяет [259] убеждение, что неблагоприятное влияние этого положения на благосостояние казачьего быта в бывшем Черноморском войске, по исключительному характеру народонаселения оного, заметнее, чем в других казачьих войсках и что постепенное допущение в это войско сторонних элементов, сближая казаков с новыми людьми и свежими взглядами, действительно может оживить нравственные и материальные силы Черноморского края, а вместе с тем, дав средства к возвышению народного образования, водворить в нем торговлю и промышленность. Разрешение же казакам приобретать в вечную собственность войсковую землю может породить в них естественное стремление к настойчивому труду, сколько для личных выгод, столько и для благосостояния своего потомства. Но, с другой стороны, Его Величеству представляются и опасения, что дозволение потомственным дворянам Кубанского войска исключаться из казачьего сословия может послужить поводом и для дворян других казачьих войск домогаться тех же прав, чего никак нельзя допустить, ибо тогда легко дойдем мы или до крайнего недостатка в казачьих войсках собственных офицеров (стоящих для казны весьма дешево сравнительно с регулярными), или в казачьих войсках будут оставаться только бедные офицеры, а все богатые уйдут из оных. Но собственно из уважения к предстоящим для Кубанского войска, по видам государственным (отнюдь не могущим идти в пример для прочих казаков), особенным обстоятельствам, Его Величество изволит предполагать:

а) Предоставить потомственным дворянам, а также отставным казакам Кубанского войска, право покупать в полную частную собственность свободные участки земли войсковой, в назначенных для сего районах и по установляемой ежегодно оценке, с дозволением при том исключаться из войскового сословия и селиться на купленных землях.

б) Право на приобретение участков войсковой земли в частную собственность предоставить также людям сторонних для войска званий.

в) Разрешить лицам невойскового сословия селиться и приобретать в собственность дома, сады, заводы и пр. в Екатеринодаре и других местах, по усмотрению войскового начальства, но без права пользования поземельными наделами, кроме выгонов для скота, и с платою за усадебную землю в войско.

г) Разрешить, за недостатком своих, принимать на вакансии офицеров регулярных.

д) В предупреждение же недостатка войсковых офицеров, дозволять выписываться из войска только тем, кто, прослужив 22 года, купит не менее 200 десятин войсковой земли.

е) Во внимание к поголовности выселения 1-го Хоперского и 1-го Ставропольского полков, коих районы явят печальную картину запустения, [260] предоставить министерству государственным имуществ воспользоваться сими землями для водворения гражданских переселенцев.

“Кроме того, для вящшего развития среди казаков собственной охоты их к предположенному переселению и во внимание к государственной важности достижения полного и скорого успеха в этом деле, Его Императорское Величество изволит предполагать объявить казакам Кубанского войска, что каждое переселившееся добровольно за Кубань офицерское и казачье семейство, как составившееся из себя первых основателей русских поселений на предгорьях западного Кавказа, получит от монарших щедрот в вечную и потомственную собственность, смежно с предназначенными для станичных юртовых наделов землями, определенный участок, в размере, смотря по удобствам местности, до 20 десятин на семейство”.

В заключение предлагается главному начальству Кавказской армии составить общий план переселения на основании указанных начал.

III.

Выписки из объяснительной записки по вопросу о переселении на передовые линии.

“В исходе XVIII столетия, когда правительство обратило серьезное внимание на постепенное покорение Кавказа, в числе важных мер, к тому способствовавших, было предпринято значительное переселение на кавказскую линию “казачьих войск и полков”. Так, в 1777 году переселен Хоперский казачий полк с р. Хопра к Ставрополю и его окрестностям; вслед затем с Волги перешли волгские казаки к Александрову, кр. Павловской, Екатеринограду и Моздоку. Другое казачье войско с Волги было одновременно переселено на Аграхань и получило название Аграханского. Это войско в последствии целиком было передвинуто на реку Терек и названо Моздокским полком. В 1792 году точно также поселено в Черномории тамошнее казачье войско. В 1797 году с Дона был переселен на Кубань нынешний 2-й Кубанский казачий полк; в начале нынешнего века образовался 2-й Кавказский казачий полк из Слободно-украинских казаков. Наконец, в 1826 и 1827 годах, Хоперский и Волгский полки были переселены — первый па верховья рек Кубани и Кумы, а второй на верховья Подкумка и Малки, в окрестности Кавказских минеральных вод. Этим кончился долгий ряд переселений казаков целыми казачьими обществами, в полковом своем составе.

С 1840 года, когда решено было занять Лабинскую линию, возникла новая система переселения казаков по жребию из всех ближайших к [261] этой линии казачьих полков, как наиболее многолюдных народонаселением, которым они еще были усилены в значительной степени чрез обращение в казачье сословие 36-ти селений гражданского ведомства нынешней Ставропольской губернии. Эта жеребьевая система была применена потом при всех постепенных заселениях передовых наших линий до 1860 года включительно, без всякой перемены. Казаки назначаемы были на переселение по жребию и к ним добавлялись: часть переселенцев с Дона, из внутренних губерний, преимущественно из Малороссии, и женатые нижние чины из кавказских регулярных войск”...

Сравнивая жеребьевую систему с порядком выселения целыми станицами, автор находит:

1) С возведением новых станиц на передовых линиях (при жеребьевой системе) пределы Кубанского войска расширяются и могут дойти до таких размеров, которые не соответствуют видам правительства и потребностям войны на Кавказе. Казачье население по своему устройству чуждо тому развитию, которым так легко может воспользоваться гражданское население.

2) Жеребьевая система держит все казачье население в страхе ежегодного переселения и не позволяет никому из казаков заняться прочным устройством своего хозяйства, из боязни не сегодня — завтра переселиться на передовую линию.

3) Ежегодно внутренние полки Кубанского войска отбывают службу все далее и далее от своих станиц и вводят казну и войско в излишние издержки на выдачу им усиленного содержания по нахождению на внешней службе, так как им уже не предстоит службы на кордоне вблизи своих станиц, при чем они получают обыкновенное содержание, несравненно менее усиленного.

4) С каждым годом от жеребьевой системы уменьшается население бригад линейного войска, между темь как эти бригады обязаны были до сих пор выставлять по прежнему одинаковое число строевых частей на службу; следовательно, нет возможности предоставлять казакам льготного времени, определенного положением, для поддержания их быта.

5) Самое важное, что жеребьевая система, заключая в себе условия медленности заселения неприятельского края, откладывает окончание войны на Кавказе на неопределенное время, и заставляет правительство нести значительные расходы на содержание регулярных войск в крае на многие годы.

Напротив, выселение целыми станицами:

1) Дает возможность окончить войну в весьма короткий срок.

2) Ограничивает размеры казачьего населения, которое остается в том же числе, как теперь: ибо, с занятием неприятельских земель, [262] земли, принадлежавшие переселенным полкам, могут поступить в гражданское ведомство.

3) Падает на известную часть казаков, давая возможность остальным свободно заниматься развитием хозяйства, без боязни в будущем бросить свою оседлость.

Но все эти преимущества переселения целыми станицами падают перед двумя важными неудобствами:

1) Назначаемые к нему казаки внутренних станиц, вдали от военных тревог, значительно развили свое хозяйство и до того сроднились с местом жительства, что выселение оттуда естественно должно представляться им в виде наказания, ничем не заслуженного. Они и предки их, в трудное время, жили надеждами хотя некогда достигнуть покоя; и вдруг, когда этот покой, как награда за долгие лишения, труды и потери, начал достигаться, — их выселяют, оставляя в то же время прочих казаков на месте.

2) Переселенцы не имеют возможности нажитых ими угодьев продать за сколько-нибудь сносную цену, а иногда должны просто бросать их даром, чрез что несут еще разорительную потерю”.

IV.

Из записки о волнениях хоперских казаков в 1861 году.

Волнения хоперцов выразились сначала сильным неудовольствием на командира полка, подполковника А-на, который не желал поддержать их, а, напротив, заявил перед начальством, что “они будут очень рады выселиться из мест безводных и пр. за Кубань всем полком”. Он это сделал столько же из желания подслужиться к начальству, сколько и в надежде, что с выселением на передовую линию он станет командиром отдельного полка, получающего высокое фуражное (про?)довольствие (Не без сожаления я должен сказать, что последний расчет был нечужд и некоторым другим лицам, начальствовавшим на передовых, вновь заселяемых линиях. На моих глазах, казакам на этих линиях выдавали овес, считая в четверти не 8 четвериков, а только 6, и т. п. – прим. М. В.)

1). Недовольные им казаки припомнили при этом и другие многочисленные его злоупотребления. Они при том надеялись, что ходатайство целого их мира об отмене переселения станицами будет уважено; но А-н не только отказался передать их просьбу, а еще обругал их и сказал, что “небольшая беда, если они и сожгут оставленные ими усадьбы, что для усмирения их приведут батальоны с пушками и пр.”.

Когда нежелание хоперцев идти на переселение стало известным, к ним приехал начальник штаба Кубанского войска, генерал-майор [263] Кусаков и сменил А — на, разрешив в то же время казакам отправить депутацию в Ставрополь. Эта депутация хлопотала о безобидном вознаграждении за усадьбы от казны и о дозволении просить князя Барятинского в Тифлисе отменить поголовное выселение.

Отправившиеся в Тифлис депутаты получили отказ. Тогда казаки сговорились вовсе не идти на переселение, а некоторые даже присягнули на том (Приводившие к присяге два священника были потом единственными лицами, пострадавшими от волнения. – прим. M В.). Руководителями движения были подполковник Е-в, есаулы Ж-в и Д-в. По мысли первого, казаки написали просьбу на Высочайшее имя и послали ее секретно с тремя казаками в Петербург. Просьба принята не была, а писавший ее хорунжий Ч-в потом, из опасения уголовной ответственности, зарезался.

5-го мая 1861 года, должен был выступить на переселение передовой эшелон — казаки станицы Сергиевской. При них, под прикрытием сводной сотни, назначено было следовать полковому знамени. Узнав об этом, весь полк собрался в станицу Александровскую и знамени не дал. Казаки говорили при том, что если уж им нужно переселяться всем, то пусть покажут царский указ. Находившиеся на месте полковник Ал-н и подполковник H-н не умели утишить волнение, прятались за войска (резервный батальон Крымского полка), а начальник этих войск, подполковник Р-в, имел неосторожность отдать солдатам приказание заряжать ружья на улице.

По получении об этих событиях известия в Ставрополе, где в то время не было графа Евдокимова, начальник штаба его, генерал-майор З-в, немедленно направил в Александровку 6-й линейный батальон, Кавказский гренадерский стрелковый батальон и два дивизиона Нижегородского драгунского полка. Таким образом, против людей, готовившихся безропотно бросить родные пепелища “лишь бы им был показан царский указ”, направлена была целая экспедиция.

Однако, до употребления оружия не дошло. Нынешний помощник Главнокомандующего Кавказскою армией, князь Д. И. Святополк-Мирский, бывший тогда помощником графа Евдокимова и находившийся пред тем в отпуску, едва прибыл из последнего, немедленно поехал из Ставрополя и, не дожидаясь графа Евдокимова, распустил войска, а казакам объявил, что в этом году переселения не будет, до особого Высочайшего повеления.

Тогда все успокоилось.

Но тифлисские начальства все еще не хотели уступить, тем более, что не имели необходимого авторитета, так как наместник, князь Барятинский, [264] в это время, по болезни, уехал с Кавказа в отпуск. Заступивший временно его место князь Г. Д. Орбелиани еще 12-го мая просил графа Евдокимова “употребить всю законом предоставленную ему власть, чтобы воля генерал-фельдмаршала была беспрекословно и немедленно исполнена”.

По счастию, 24-го мая последовало обнародование Высочайшей воли, которое в самом зародыше уничтожило волнение, так что в следующем, 1862 году, множество хоперцев, добровольно и по жребию, переселились за Кубань. Любопытно, что, готовясь отражать силу силою и устроив около Александровской станицы правильную аванпостную цепь против окружавших регулярных войск, казаки нисколько не задерживали проезжающих офицеров, которые, по подорожным, спокойно получали лошадей до следующих станций. Также и парламентеры из противного лагеря принимались ими с почетом, следовавшим по чину каждого, хотя и с принятием некоторых военных предосторожностей!

V.

Из дела о волнениях 1861 года в Черномории.

Черноморцы до 1861 года не знали иных переселений, как по охоте или по приговору обществ. Внезапное усиленное переселение и известие, что часть их земель будет продаваться лицам невойскового сословия, вызвали их волнения.

Для убеждения их покориться воле начальства, уполномочен был их же войска генерал-майор К-ко (Он потом был захвачен горцами вместе с зятем своим, гвардии поручиком Йогансоном, во время переезда по линии, и умер в плену прежде получения затребованного горцами выкупа. – прим М. В.). Он успел убедить депутатов Ейского округа, что переселение за Кубань для них же выгодно, потому что, вместо 16-ти десятин земли, которые имели казаки в этом округе, на каждого из них будет приходиться за Кубанью по 30-ти десятин; да и почва там превосходная, не степная, хорошо орошенная и с лесами.

Но перед депутатами Таманского и Екатеринодарского округов он не имел успеха. Один из них, войсковой старшина К-ский, обращаясь к собранию прочих, сказал такую речь: “Посмотрите, вон у меня нет на голове волос; я их потерял на службе, а потому выслушайте меня, и я вам вот что скажу. Когда в пруде прибудет много воды и она надавит на плотину, то явится дырочка и вода станет сочиться. Сначала она сочится, а потом и забурлит и, наконец, прорвав плотину, вся вытечет. Так будет и с вами. Теперь берут из вас на [265] переселение немного (770 семей), на будущий год возьмут больше, а там и усих вас поженуть к бисову батькови за Кубань”. — Черноморцы прямо говорили на этой сходке, что К-ко “продал их в Ставрополь”; К-ский же, на третий день после этого, при совещании с графом Евдокимовым (тогдашним атаманом Кубанского войска), прямо спросил его: “хиба вы, ваше сиятельство, хотите завоевать Закубанье нашими жинками та детьми?”

Граф Евдокимов прибыл в Екатеринодар на другой день после сходки, на которой говорилось о бисове батьке. Он принял сначала всех выборных от станиц; но потом предложил им назначить от себя лишь небольшое число депутатов для совещаний. Совещания эти последовали на другое утро, при чем черноморцы, опираясь на принесенную ими из церкви, на особой подушке, грамоту Екатерины II о неизменяемости пределов войсковой территории, развили подробно свои претензии. Оратор их, полковник Р-ль, напомнил о трудной службе и подвигах Черноморского войска и перечислил несправедливости, оказанные казакам. “У нас, — говорил он, — отнято дорогое нам имя Черноморцев, мы не имеем права сами выбирать атамана, нас гонять с земли, которая утверждена за нами грамотами”, и проч. При этом он плакал.

Сущность депутатских заявлений состояла в следующем: “Права наши — по грамотам, ко всем казачьим войскам неприменимым” (т. е. основаны на грамотах, которых другие казаки не имеют, причем особенно разумелись войска линейное и Донское, дававшие и в прежнее время переселенцев).

“Права наших дворян равны во всем с прочими империи” (следовательно, мы имеем право о наших нуждах прямо писать Государю).

“Недвижимая собственность наша признана законом и передача ее между нами совершается крепостным порядком, а не насилием”.

“Оседлое процветание нашего края такое, какого в других казачьих войсках нет” (Это уже самовосхваление, не совсем правильное).

“Прибавки земли выше положения — мы не просим”.

“К улучшению нашего быта — сами достигаем”.

“Казаки и дворяне наши довольны и счастливы на своей земле”.

“Мы все, способные, пойдем служить на все отдаленные границы, на защиту отечества; готовы охранять всякое повое заселение на всякой новой земле; но просим сохранить наши права неприкосновенными — всецело”.

“В случае какого-либо по всем этим предметам, со стороны ближайшего начальства, затруднения, просим, во имя закона, дозволить нам самим просить о себе Государя Императора”.

“Пока решится вопрос — просим приостановить переселение”. Охотникам же просил переселение допустить”. [266]

Вслед за этим была подана графу Евдокимову черноморскими дворянами следующая записка:

“Вследствие личного совещания вашего сиятельства с доверенными от сословия Черноморская — что ныне Кубанское — казачьего войска, дворяне и казаки этого войска, сочувствуя правительственным видам заселения Закубанского края, изъявляют свою готовность на присоединение к войсковой земле Закубанских земель на нижеследующем” (основании).

1. Обозначить границы Закубанской земли, предполагаемой к заселению Черноморцами, собственно против границ бывшего Черноморского войска, и утвердить оную за войском Черноморским Высочайшею грамотою, на таких началах, как ныне владеет это войско пожалованною ему землею с 1792 года.

2. Очистить предварительно эту землю военной силой от неприятеля и занять пограничною кордонной линией, а затем уже заселение ее предоставить сословию войска Черноморского, по желанию, охотниками, исподволь, без всяких принуждений, каковы суть назначение и жребий, которые во всяком случае разорительны и вместе с тем возбуждают ропот в народе.

3. Поселение начать с Анапы тогда, когда земля эта будет предоставлена во владение Черноморскому войску, на условиях вышеизложенных.

4. Владеемую Черноморским — что ныне Кубанское — казачьим войском землю изъять от предполагаемого водворения на ней собственников-землевладельцев из людей, войсковому сословию не принадлежащих, и от продажи оной в собственность иногородным лицам, как неотемлемую собственность общества Черноморских казаков, пожалованную им Высочайшей грамотой в Бозе почившей Государыни Императрицы Екатерины II, подтвержденной блаженной памяти Императорами Павлом I и Александром I в особых грамотах, а Николаем I в положении, дарованном войску Черноморскому 1-го июля 1842 года, и ныне царствующим Императором Александром II — введением того права войскового общества в свод законов гражданских, последнего издания 1857 года.

5. Предположенную, в числе распоряжений о переселении казаков в Закубанские земли, оценку и продажу казачьих усадьб, состоящих на войсковой земле, а также разведенных виноградных и фруктовых садов и всех угодий — отменить, вследствие вышеизложенных прав и так как оные указом правительствующая сената, данным войсковому правлению Черноморского казачьего войска от 11-го сентября 1860 года, признаны недвижимою собственностью владельцев, и акты на переход этих заведений, от одного владельца к другому, должны быть совершаемы крепостным порядком, на общем законном основании.

6. Отделить шесть бригад бывшего Кавказского линейного казачьего [267] войска от войска Черноморского и возвратить черноморцам заслуженное предками, дорогое нам наименование Черноморского войска, как потому, что на имя оного существуют все грамоты и регалии, так и потому, что на водах Черного моря войско стяжало свою первоначальную славу и имя и к берегу этого моря приселено. (А преимущественно по той важнейшей причине, что в присоединенных к нам шести бригадах господствуют разные секты веры, а мы все православного исповедания).

7. Не выселять принужденно казаков Черноморского войска на иные земли, так как ни в грамотах, ни в последующих Высочайших повелениях, это не установлено для Черноморского казачьего войска; а на владеемую ныне этим войском землю переселение, в дозволенных случаях, иногородным допускать не иначе, как с согласия станичных обществ, к коим желающие будут проситься для присоединения к прежде зашедшим сюда по распоряжению правительства и причисленным здесь их семействам и родственникам.

8. На сих уважениях и выраженных прежде просьбах и отзывах станичных обществ Старо-Щербиновской, Копеловской и Шкуринской станиц и дворян Ейского округа, представленных бывшему начальнику штаба, генерал-майору Кусакову, и в милостивом внимании к прежним заслугам Черноморских казаков, а также к настоящим его службам и тягостным повинностям, отбываемым не по сметным исчислениям, а по обстоятельствам военная и тревожная положения края, предположение о выселении из этого войска в текущем 1861 году 770-ти семейств на Закубанскую передовую линию отложить до Высочайшая утверждения за войском Черноморским смежных с оным Закубанских земель, объясненных выше в первых трех пунктах, и до совершенной очистки оных земель от неприятеля. — Екатеринодар, 2-го мая 1861”.

(Подписали К-ский, К-ко, З-ко, Д-ко, Р-ль, Ш-ко и проч., всего 93 лица, из которых, кажется, восемь были за это арестованы и отправлены из Екатеринодара в ставропольский острог, где и просидели до объявления Всемилостивейшего прощения всем участникам волнения, которое, впрочем, нигде не перешло в беспорядок или неповиновение, тем больше, что и переселение 770-ти семейств было отложено). [268]

VI.

О внутреннем состоянии Черноморья в 1861 г.

Приведенная сейчас записка упрямых и несколько отсталых потомков запорожцев вызвала критическую записку же одного из членов военной бюрократии в Ставрополе, полковника З — го, который, впрочем, представил ее от имени “одного штаб-офицера бывшего Черноморского войска”. В этой последней записке мы находим следующее:

“Надобно сказать, что подписавшиеся 93 горячие партизана прав казачества (как они воображают) суть исключительно владельцы хуторов, стад и водяных мельниц. Они по большей части имеют по два, по три хутора, перешедших к ним по наследству и благоприобретенных, число которых готовы умножать на счет низшего класса народа (Факт совершенно верный и ярко обнаружившийся в 1873 году, когда, при отводе хуторянам-офицерам их земель в собственность, оказалось, что затем казакам-станичникам остается очень немного земли для общего пользования. Это обстоятельство, как известно, и повело за собою волнения казаков в станице Полтавской. – прим. М. В.). На хуторах своих они имеют от 1,000 до 2,000 голов рогатого скота, не менее лошадей, и тысяч по десяти овец. Почти все участвовавшие в депутации чиновники имеют водяные мельницы, а иные и по две. Предки их, а некоторые из них и сами, заняли под хутора и мельницы лучшие местности в крае, с баснословными пространствами земли и воды и, не останавливаясь на этом, готовы умножать свои хутора и поземельные владения, по мере умножения скотоводства, в ущерб казакам.

Что терпят от этого права сильного вообще казаки и даже бедные дворяне, не имеющие хуторов, — считаю излишним объяснять. Достаточно сказать, что казак, возвратившийся из службы, не находит места, где бы мог вспахать свою бедную ниву и затрудняется прокормить служивого своего коня. Только из милости, снисходя на слезную просьбу казака, пан позволит вспахать ниву на своей земле или накосить несколько копен сена, и то не всякий. Чаще же казак-общник зарабатывает себе у пана, как наемщик, кусок земли на один раз, хотя на владение им имеет равное право. Сколько жалоб, споров, ссор и драк происходит из года в год на одних и тех же местах, и все они оканчиваются тем, что бедняк, как не имел ничего, так и остается ни с чем........ Обыкновенно хуторский пан с открытием весны уже на коне и с оружием в руках: налетает, гонит и бьет все, что только приблизится к владениям его. Подстрелить, изувечить или загнать в болото [269] несколько голов скота, лошадей или баранов — дело самое обыкновенное. Самые снисходительные паны, понявшие, конечно, по своему букву закона о потравах, загоняют в базы (загороди) захваченный чужой скот и держат его взаперти, пока он не околеет от голода и жажды. А пани-хуторянки, не владеющие оружием и слабые по природе, поступают иначе: они приказывают совершать, а иногда и собственноручно совершают операции в роде отрезывания сосков у коров или распарывания брюха, в пример и страх другим скотам и их хозяевам”.

Изобразив таким образом слабые стороны черноморского дворянства, которому приписывает и непокорность, обнаруженную войском в деле переселения, автор предлагает многие меры к восстановлению прав, нарушенных дворянским произволом, а главное — к успешному достижению колонизации Закубанья. Вот некоторые из них:

“1. Предписать межевой комиссии, впредь до окончательного размежевания земли, ныне же отвести пожизненные участки генералам, штаб и обер-офицерам, — собственно имеющим хутора, — в размере, определенном положением 1-го июля 1842 года (Таким образом автор, как новый Лициний или Гракх, решает одним предписанием вопрос, у всех народов представлявшийся самым трудным к решению. Конечно, на деле он не решен и поныне (1875). – прим. М. В.).

2. Участки эти отвести при одном из хуторов, по выбору самих владельцев, но с непременным условием, чтобы избранный хутор находился не ближе 4-х верст от ближайшей станицы (чтобы, как говорит в другом месте автор, освободить последние от блокадного положения, в котором держат их хутора). Затем поставить правилом, чтобы никто не имел более одного хутора.....

6. Можно бы пожелать, чтобы станичное право на землю было вполне ограждено; но тогда казакам будет слишком хорошо, чтобы они могли пожелать переселения за Кубань; а потому станицы следует оставит при той пропорции земли, какою они ныне пользуются, а освобожденные от хуторов земли предоставить нанимать желающим, в том числе и иногородным... Нанимать свою землю (как думают черноморцы) и платить хотя бы самую ничтожную сумму — покажется очень тяжким для черноморских панов, особенно на первое время, с непривычки. Казакам тоже будет очень просторно... и потому не надобно быть слишком дальновидным, чтобы предсказать, что к следующей весне явится много охотников селиться за Кубанью.

7. Так как черноморцы боятся за спокойствие семейств своих за Кубанью и находят, что надобно очистить землю от горцев силой, то [270] ничто не мешает начальству, ради общей цели скорейшего прекращения войны на Кавказе и собственно в интересах казаков, увеличивающих территорию новыми приобретениями за Кубанью, — призвать к оружию все Черноморское войско... И это очень возможно исполнить без расстройства (?) домашнего быта казаков, следующим образом: все полки, батальоны и батареи призывать на службу в действующее отряды во второй половине октября и распускать в марте. Казаку дорого время с начала весны и до осени, а прочее неважно, и отсутствие казаков из станиц зимою не может разорить их”.... (А между тем будет чувствительным наказанием).

VII.

По представлении этой записки в Тифлис, последовал, на имя графа Евдокимова, следующий ответ генерала Карцова, начальника главного штаба Кавказской армии:

“Милостивый государь, граф Николай Иванович. Князь Григорий Дмитриевич (Орбельяни, временно командовавший на Кавказе после отъезда оттуда, весною 1861 года, князя Барятинского, до весны 1863 года. – прим. М. В.), прочитав препровожденную вашим сиятельством записку, составленную в ответ на протест дворян Черноморского войска, поручил мне покорнейше просить вашего уведомления: не признаете ли вы полезным ныне же обратить труды межевой комиссии Кубанского войска на отмежевание дворянам бывшего Черноморского войска, согласно основаниям, изложенным в записке, поземельных участков, в количестве, определенном войсковым положением, с тем, чтобы отнятием у дворян незаконно захваченных ими пространств оградить права станичных обществ на войсковую землю”.

Какой ответ последовал на это письмо — я не знаю, но думаю, что со стороны такого умного и практическая человека, как граф Евдокимов, занятого в то время тяжелой борьбою с внешним врагом, но могло быть иного ответа, как отрицательный.

Спб. 1875 год.

М. И. Венюков.

Текст воспроизведен по изданию: К истории заселения Западного Кавказа // Русская старина, № 6. 1878

© текст - Венюков М. И. 1878
© сетевая версия - Трофимов С. 2008
© OCR - Трофимов С. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1878