-

СМОЛЕНСКИЙ С.

ВОСПОМИНАНИЯ КАВКАЗЦА ¹.

Крейсерство у берегов непокорных горцев.

(Из походного дневника.)

29-го мая 1863 года, в три часа по полудни, корвет «Кречет» и шхуна «Соуксу», находившиеся при сухумской морской станции, снимались с якоря для осмотра берегов непокорных горцев, взяв на буксир шесть азовских баркасов. Часа через полтора пароходы, на одном из которых находился и я, были уже далеко в море, хотя держались в виду берегов. Воздух, редко бывающий здесь без мглы даже при солнце, был в этот день особенно прозрачен, так что очертания берегов, от Сухума до устья реки Кодера, отчетливо рисовались на горизонте. Всё прибрежье Мингрелии окаймлялось темной рамкой дремучих лесов, сзади которых, в далекой синеве, покрытой тонкою дымкой, виднелись вершины гор. Лазурь морской поверхности куталась в чуть белевшую пелену испарений.

Направо, против пицундских высот, открывалась бухта, образуемая мысами: Бомборы и Пицунды. В бухте море чернело и белело от густых стай пеликанов, бакланов и других морских птиц, преследующих рыбу.

Часов около шести по полудни, мы проходили Бомборский мыс, из-за угла которого укрепление Гагры резко выделялось на темном фоне круто поднимавшегося берега. Крепость, сжатая с одной стороны морем, а с другой — обрывистым отрогом Абхазского хребта, обозначалась белою точкою и виднелась издалека с моря.

В Гаграх мы пробыли почти до полуночи, где, взяв три взвода стрелковой роты Кавказского линейного № 33-го батальона, снялись с якоря вместе со шхуной и направились к мысу Адлер. [206]

Небо, покрытое облаками, было пасмурно; изредка, между туч, слабо мерцали звезды.... На кормовой части, близ рулевого, и на площадке вахтенного офицера горели фонари, бросавшие бледный свет на палубу. Такой же фонарь, высоко поднятый на бушприте, освещал небольшое пространство впереди, а вокруг глядела ночь «тюрьмы черней». Хотя мы находились и не в далеком расстоянии от берегов, но их совершенно закрывала темь. Свежий зюйд-вест, сталкивавшийся с береговым, горным норд-остом, производил значительное волнение. Буруны, набегая на судно, разрезавшее их, то опускались, обнаруживая всю носовую его часть, то поднимались, закрывая почти половину корпуса; началась сильная, килевая качка. С боков корвета и кормовой части вода видна была только по фосфористым блесткам, искрившимся на гребнях пробегавших волн, да по ярко светившейся полосе килевой линии; взборожденная винтом парохода вода рассыпалась мириадами искр и, выбегая из-под судна, блестела огненной лентой на расстоянии нескольких сажен.

К утру небо стало очищаться от туч и мглы, звезды ярче заблестели, и очертания берегов начали открываться. На рассвете суда проходили мыс Адлер. Ветер стих; ближайшие снежные вершины стали выплывать из голубоватого, полупрозрачного тумана, подобно гигантским островам. К восходу солнца вершины очистились от тумана и облаков, хотя внизу, надъ береговыми равнинами, все еще носилось синеватое марево, разорявшееся с первыми лучами солнца, заигравшими на блестящих вершинах льдов.

Берега видны были на далекое расстояние, и нам открывался роскошный вид прибрежья, заселенного племенами убыхов и джигетов. Главный Кавказский хребет, приближаясь к морю, разделяется на три ветви, окруженные отрогами. Из них крайняя близко подходить к берегам, упираясь в море крутыми, отвесными скатами, тогда как средняя, вместе с боковыми ветвями, спускается полого, в виде террас, нагроможденных одна на другую, заканчиваясь у берегов небольшими равнинами или волнообразными, но не крутыми спусками.

Это прибрежье в то время имело довольно густое население. Около мыса Адлер видны были деревни, разбросанные по берегу на возвышенностях горных скатов. Также, как и в Абхазии, дворы горцев располагались здесь среди виноградных и фруктовых садов, а вокруг их расстилались золотистые полосы поспевавшей пшеницы и зеленые султаны недозрелой кукурузы. Помещичьи дворы почти всегда расположены на местах видных и состоят из двухэтажных, деревянных домиков турецкой постройки. Всякий свободный от леса и [207] садов уголок земли занят хлебным полем. В этих местах могут быть засеваемы все сорта хлеба, обрабатываемого в южнорусских губерниях, как-то: пшеница, ячмень, овес, просо, кукуруза даже рожь и рис. Сады здесь замечательны по своему плодородию.

Местность, занимаемая убыхами, менее открыта со стороны моря: густые леса покрывают все прибрежье и подъемы гор, горные отроги чаще вступают в долину. Начиная от Сочи, берег значительно возвышается, образуя у Вардане крутой каменистый скат, покрытый густым кустарником и отделяющийся от моря узкою песчаною полосой. Далее, скалистые обрывы врезываются в самое море.

_________________________

Здесь, кстати сказать несколько слов о переселении горцев и о торговле пленными и невольниками.

Переселение горцев началось еще с весны 1863 года. Несколько турецких кочерм, перевозивших их, были захвачены нашими крейсерами и доставлены в Сухум; но случалось, что, при попутном ветре, они уходили. Одна из них была поймана шхуной, экипаж которой был малочисленнее горцев, бывших на судне. Случилось так, что один удачный выстрел перебил мачту турецкого судна, и когда черкесы было взялись за весла, то их скоро догнали. По требованию крейсеров, они сбросили все оружие в море и были на буксире доставлены на станцию.

Захваченных черкесов сначала обменивали на наших пленных, бывших в горах: давали по два человека за одного русского. Последние привозились в самом жалком виде, полунагие и изнуренные. Большая часть из них были солдаты и казаки, остальные — крестьяне внутренних губерний, заходившие на Кубань для работ. В числе их находился мальчик, одиннадцати лет, проживший в горах три года, после того, как его взяли в плен, где был убить его отец; маленький пленник говорил на горском наречии не хуже черкеса. Крестьянка Саратовской губернии, лет тридцати пяти, взятая в казачьей станице, пробыла в горах около восьми лет; по выходе из неволи, она заразилась горскими привычками и беспрестанно курила табак из глиняной трубки с коротким чубуком. По рассказам выходцев, большинство черкесских женщин, во время отсутствия мужей, злоупотребляют этим зельем до одурения.

Русские невольники и невольницы выходили и вывозились из гор в Сухум-Кале и Гагры; при начале выселения горцы иногда отпускали их добровольно. Солдаты и казаки снабжали пленных бельем и [208] одеждою, взамен лохмотьев, вынесенных из гор. Поэтому, в городе можно было нередко встретить оборванные личности в самых фантастических костюмах. Припоминаю еще одного старика, бывшего в неволе 28 лет; служа на Кубанской линии в пехотном полку, он был взят в плен почти рекрутом. Прожив в горах столь долгое время, он стал совершенным горцем, с бритой головой, с привычками и взглядами черкеса; не смотря на то, что ему было только 52 года от роду, он казался семидесятилетним стариком; тяжкая неволя, изнурительный работы и побои за попытки к побегам преждевременно состарили его, согнули стань и избороздили лицо морщинами; по-русски он говорил плохо, причем на половину примешивал черкесские слова.

Освобожденных, если то были солдаты или казаки, сейчас же отправляли в полки, а остальных — кто куда пожелает. Самое большое число пленных, обмененных и вышедших из гор, были жители одной казачьей станицы на р. Лабе, которая, года за три до того, была разграблена напавшими на нее горцами, причем уведено значительное число стариков, женщин и детей. Далее, вследствие того, что черкесам трудно было покупать наших пленных в других обществах для обмена, оставшихся необмененными горцев освободили, а к осени 1863 года, было сделано распоряжение, чтобы переселению горцев больше не препятствовать, о чем и объявлено обществам.

Кроме переселенцев, в течение этого же лета было поймано два судна с невольниками: девочки от 9-ти до 16-ти лет и мальчики от пяти до 12-ти. Между ними были и две женщины, также черкешенки. На одной кочерме находилось этого товара 36 голов, а на другой более 20. Девушки почти все были красивы и стройны. Но, по причине обычая, существующего в некоторых племенах, зашивать с семи лет талии в корсеты и не снимать их до выхода замуж или до совершенного возраста, они вырастают безобразно тонкими. Большинство из них имели волосы русые и даже золотистые, с совершенно правильным лицом, как и вообще у всех жителей гор Западного Кавказа, принадлежавших к индоевропейской расе, не смешанной с тюркской породой.

Почти все малолетние невольники и невольницы были проданы родителями. По рассказам, прежде продавались там только пленные иноверцы, а затем ввелся обычай захватывать людей в других селениях и обществах, даже во время мира. Ловкость и проворство горцев в этом ремесле, как впрочем и во всяком другом воровстве, считались почетом и молодечеством. С течением времени, спрос на [209] живой товар усилился и особенно пленницы становились дороже, по большему требованию их для наполнения гаремов соседей — турок. Поэтому горцы, не довольствуясь захватом чужих детей, начали продавать и своих, отчасти из корыстолюбия, отчасти побуждаемые тем, что проданные могут иметь блестящую участь, так как девушки нередко попадали в серали султана или знатных людей, а из мальчиков, поступавших сначала в прислугу к богачам, а затем в отборные войска, при покровительстве вельмож, выходило много лиц, еще и в настоящее время занимающих важные и почетные должности в Порте, Тунисе и Египте.

Распространение этой торговли заставило горцев делать набеги и на землю христиан. Но в течение последнего десятилетия, лиц, захваченных в Мингрелии, Самурзакани и Осетии, нельзя уже было продавать в Турции, так как с учреждением наших консульств в важнейших пунктах турецкого черноморского прибрежья и в ближайших городах, пленники могли являться к консулам и возвращаться в Россию. Так, в 1862 году, одна девушка, принадлежавшая к непокорному племени шапсугов, явившись в требизондское консульство, объявила, что три года тому назад, она была украдена из дому родителей и продана. По сношении с кем следует, она была доставлена в Сухум и отправлена на родину.

Особенно сильно была развита торговля пленными у горцев, живших близ берегов, где для них было более удобств вести это дело, чем для жителей горных обществ, которые должны были вести торговлю через посредников. Не в далеком расстоянии от Гагр, в 1861 году, пойман горец, шедший ночью берегом моря, с двумя грудными детьми. По-видимому, он пробирался из Джигетии в Абхазию; ребятишек он нес, посадивши на переметные сумы и перевалив их через плечо. Солдаты, схвативши вора, отобрали у него детей, за которыми через несколько дней явились родители, по сделанному заявлению в их общества. Невольников и невольниц, захваченных крейсерами, также обменивали на наших пленников, хотя то было и против желания их. Ни одна из девочек не была рада возвратиться в горы, так как их снова ожидала участь быть проданными.

С того времени, как черкесы начали с семействами эмигрировать в Турцию, прекратился и вывоз из гор девочек, а затем уничтожилась и пленнопромышленность, существовавшая у восточных берегов Черного моря несколько столетий. [210]

Шхуна следовала хотя и не вместе с корветом, но на таком расстоянии, что оба судна не теряли одно другого из виду, причем корвет держался ближе к берегам.

Целью плавания этих военных паровых судов было наблюдение за берегами от Гагр до Новороссийска. Несколько дней ранее этого, было получено известие, что в Требизонде, ожидается английский пароход с порохом, боевыми снарядами, оружием и проч., который там должен сгрузить их на турецкие кочермы для доставки в землю непокорных горцев.

Когда подтвердилось это известие, с присовокуплением к нему, что пароход перекладывает свой груз на две кочермы, которые в скором времени должны пуститься в путь, то наличные суда, находившиеся при сухумской морской станции, были тотчас же назначены для крейсерства. Военная контрабанда, как известно, с давних пор доставлялась сюда чрез Турцию; но в 1861—1863 годах, когда все горные общества вели энергическую войну против наших отрядов, двигавшихся хотя и медленно, но непрерывно в глубину гор, ввоз её значительно усилился. Кроме пороха и свинца, сюда доставлялось значительное число повторительного оружия, с патронами к нему, и привозились даже орудия. В последнее время войны, очень многие из горцев обзавелись револьверами, вместо пистолетов, в дорогой оправе, с золотой и серебряной насечкой и обделанных в слоновую кость.

Ожидаемые кочермы с военными снарядами, по предположению, скорее всего, могли пристать к убыхским береговым селениям, жители которых находились в постоянных сношениях с турками; почему тут и следовало сосредоточить наблюдение, давши знать об этом новороссийской морской станции.

Мы подходили к Сочи.

_________________________

Начиная с 1830 года, наше правительство старалось упрочить свою власть на берегах непокорных горцев и не допускать сношений с ними турок. Со времени вступления в Гагры по 1840 год, занята была целая линия укреплений до Новороссийска. Не смотря на то, что черкесы отчаянно защищали свои берега, делали частые нападения, и даже штурмовали и уничтожали наши форты, линия эта удержалась до марта 1854 года. Все занятые нами пункты сообщались между собой морем, на судах, и большею частью на азовских баркасах.

Желая завести меновую торговлю с жителями гор, которую последние до тех пор вели с турками, во многих укреплениях были [211] учреждены меновые дворы, куда доставлялись все необходимые для горцев предметы. Кроме того, отпускалось от казны ежегодно большое количество соли — продукта, получавшегося горцами также от турок. Во многих местах горцы охотно вступали в торговые сношения; на товары, требовавшиеся для них, они меняли свои произведения, приезжая не только из окрестных селений, но даже из далеких обществ, близ которых не существовало подобных рынков.

Но такая мера мало способствовала, так сказать, приручению черкесов; они были мирными или считали себя такими до тех пор, пока были на меновых дворах; удовлетворив свои надобности, забрав товар и выйдя из укрепления, горец становился снова хищником и врагом русских. Некоторые селения иногда изъявляли покорность и считались мирными, но, конечно, до первого волнения, возбужденного между ними каким-нибудь агитатором или вмешательством соседей. Мирные отношения черкесов ограничивались только тем, что они, в течении некоторого времени, не нападали открыто на наши укрепления, не считая, впрочем, за преступление убивать часовых, хищнически подползая к фортам. Одиночные люди вне форта были также не в безопасности; их убивали или забирали в плен и продавали в дальние горные общества.

Вследствие этого, наши укрепления по берегу моря оставались всегда в изолированном положении; вне стен укреплений невозможно было устроить не только какой-нибудь слободки, но даже нельзя было завести никакой хозяйственной постройки; это сильно стесняло наши гарнизоны. Замкнутые среди стен укрепления, они были отчуждены от остального мира. Да и в самом укреплении никто не был гарантирован, ни днем ни ночью, от шальной пули какого-нибудь абрека, засевшего на возвышенности и совершавшего канлы за убитого, где-нибудь в стычке с русскими войсками, родственника.

При некоторых фортах, во избежание подобных случаев, были построены из кирпича и камня отдельные башни. Для этого избирались открытые возвышенные места, откуда видны были пути и подступы к фортам. Но сообщение с такими пунктами возможно было не иначе, как только по рву, проведенному от башни к укреплению. Иначе, горцы подстерегали смены караулов и нападали на них.

В 1840 году, черкесы с особенным ожесточением нападали на наши укрепления, собираясь огромными скопищами, причем взяты были: Вельяминовское, при устье р. Туапсе, Лазаревское, при р. Псезуапе, а затем Михайловское, на устье р. Вулани, и Николаевское. Эти укрепления [212] пали вследствие малочисленности гарнизонов, в которых третья часть была больных, а также вследствие ветхости валов укреплений.

Приведу, кстати, один из примеров отчаянной обороны наших войск. Форт Навагинский (у Сочи), одно из самых малых полевых укреплений, бывших на Черноморской береговой линии, в продолжение весны 1840 года, подвергался неоднократным нападениям; но, всякий раз, покушения горцев были отбиваемы успешно. Однажды, пользуясь темнотою ночи и шумом бури, черкесы, незамеченные часовыми, подползли к укреплению и, окружив его со всех сторон, внезапно бросились к нему с лестницами и крючьями. Неожиданность нападения помогла им овладеть частью вала и ворваться в некоторых местах в самое укрепление. Воинский начальник капитан Подгурский и поручик Яковлев, с частью гарнизона, первые встретили нападение. Но горсть храбрецов была подавлена многочисленностью нападавших и изрублена. Тем не менее, собравшийся гарнизон дружно ударил в штыки на горцев и опрокинул их за вал. На других фасах, также атакованных неприятелем, нападение отражали состоявшие при форте нестроевые и даже больные, оставившие лазарет без всяких приказаний, по собственному побуждению. Бой длился около трех часов, т. е. до самого рассвета; черкесы пытались не раз снова взобраться на вал, но каждый раз были отбрасываемы назад. Видя неудачу, они удалились, оставив в самом укреплении значительное число убитых и раненых.

_________________________

Подходя к бывшему укреплению Навагинскому, корвет шел весьма близко от берегов, на ружейный выстрел. Из-за полуразрушенных каменных стен форта сделано было по нас несколько винтовочных выстрелов, не ранивших, впрочем, никого. Брошенное туда ядро и несколько штуцерных пуль заставили горцев скрыться в лесу.

От Сочи местность становится лесистее и потому угрюмее равнин Джигетии. Небольшие хижины или клочки зеленеющего поля показываются здесь лишь изредка. Только на границе земель убыхов и шапсугов, на самом берегу моря, в незначительной бухте, расположилось торговое местечко, где приставали контрабандные суда и проживали турки и горцы, служившие агентами для сношений с внутренними аулами черкесских обществ. Местечко совсем не походило на деревню, обыкновенно разбросанную между садами; напротив, домики в нем тесно сплачивались между собой, разделяемые только тесными улицами. Тут были ряды лавочек, а также здания, каменные и турлучные, с плоскими или односкатными глиняными крышами. В местечке [213] продавался мануфактурный и вообще мелочной товар, приспособленный к немногосложным потребностям сурового быта горцев. Сюда, большею частью, привозилась соль, доставлявшаяся в горные общества уже сухим путем.

Подходя к бухте, корвет стал держаться подальше от берегов, так что местечко трудно было рассмотреть; мы видели его вблизи, уже на обратном пути. Сзади местечка располагались сады, которые почти скрывали прилегающее к нему селение местных жителей, тянувшееся по ложбине и закрытое высотами. Несколько далее чернело устье глубокого и крутого ущелья, уходящего в горы, по которому р. Туапсе вливалась в море. При устье этой речки, до 1854 года, находилось укрепление Вельяминовское.

Туапсе, идущая из глубины хребта, одна из значительнейших рек в земле непокорных горцев. При устье она образует значительный и довольно глубокий залив, с берегами, закрытыми с моря лесом. Фарватер реки настолько глубок, что туда могли проходить турецкие кочермы, нагруженные товаром; эти кочермы возвращались обратно с грузом кукурузы и невольников. В последние годы, местечко служило чем-то вроде депо для пленнопромышленников.

В залив Туапсе скрывалась также целая флотилия небольших гребных судов, на которых горцы выезжали на грабеж в море. Приметив не в далеком расстоянии от берегов русское судно, они часто подстерегали его. Наши торговые шхуны и клиперы, употребляемые для каботажного плавания в Черном море, почти всегда можно отличить, как только они покажутся на горизонте, от турецких кочерм и фелук. Последние продолговаты и узки, как и кочермы, и с одною мачтою, тогда как русские суда строятся с двумя и тремя мачтами. Особенно опасно было последним показываться в зимнее время, когда горный норд-ост становится недействительным против течения сильных ветров с моря, а летом — при штилях.

Приметив такое судно, горцы дожидались ночи, садились на свои легкие галеры и, пользуясь темнотою, окружали его. Из всех купеческих судов, подвергавшихся такому нападению, только одному удалось уйти от пиратов, пользуясь подувшим в это время попутным ветром. Горцами даже было сделано нападение на казенный парусный транспорт, везший камень из Севастополя на постройку адмиралтейских зданий при сухумской морской станции. Завязав ружейную перестрелку, матросы едва успели отбиться от значительного числа черкесов, помещавшихся на стругах, вытащив из трюма одно из бывших там орудий, назначенных к вооружению судна, но за негодностью [214] составлявших балласт судна. Несколько холостых выстрелов (сделанных за неимением боевых) заставили рассеяться горцев и удалиться к берегу.

На заштилевшие коммерческие суда горцы нападали даже днем, так как на таких судах обыкновенно находилось не более 4—8 человек матросов, быть может и имевших в запасе оружие и боевые снаряды, но не всегда умевших обращаться с ними. Окружив шхуну, пираты хватались за борты крючьями и всходили на нее, а забрав людей и какой можно груз, зажигали судно. В последние три года, предшествовавшие выселению, случаи ограбления повторялись не раз.

Последним из захваченных горцами в этом месте судов была шхуна «Св. Николай», на которой находилось только четыре матроса. Один из них был убит при абордаже, остальные забраны вместе с грузом, но хищники не успели зажечь судно, вероятно, в виду показавшегося в море парохода, или же, зажигая второпях, не дождались, пока оно загорится. Его выбросило на берег близ Батума, недалеко от нашей границы, а пленных матросов «Св. Николая» обменяли впоследствии в Сухуме.

Осенью 1863 года, один из корветов сухумской станции, крейсируя возле этих берегов, подошел к устью Туапсе и сделал несколько выстрелов из орудий по кочермам, стоявшим на открытом месте залива и по берегам его, скрывавшим гребную флотилию черкесов. К удивлению, с берега начали отвечать тоже пушечными выстрелами и притом так удачно, что пароход должен был отойти от берега.

_________________________

«Кречет» шел медленно и, при попутном ветре, поднимал паруса, уменьшая пары на столько, на сколько это было возможно, что делалось не из экономии, а для занятий экипажа ученьями ², да ему и поспешать не предстояло надобности.

За мысом Туапсе начинало темнеть; корвет отошел от берегов и, пройдя несколько миль, лег в дрейф, оставаясь до рассвета на месте. С наступлением утра мы продолжали плавание, приблизясь снова к материку на близкий пушечный выстрел.

Эти места заселены шапсугами, принадлежащими к одному из храбрейших кавказских племен, не уступающему убыхам, славившимся своею удалью между обществами западных гор. Аулов почти не было видно близ морских берегов; они лепились по ближайшим [215] ущельям и долинам рек. Лесов было мало; голые скаты, состоящие большею частью из серого и желтого суглинка, всюду подходят к морю крутыми спусками или отвесными обрывами, придавая местности суровый и печальный вид. Против Новороссийска, на взморье, были заметны большие движения; на горизонте показывались суда, следовавшие от Анапы и фанагорийских берегов в Одессу, Севастополь и проч.

К Цемесской бухте, называвшейся по-турецки Суджак-Кале, мы подошли часов около 11 утра. Бухта эта, сначала тупым углом входящая в материк, впоследствии загибается к северо-западу и потому недоступна морским волнениям. Но зато из близлежащего ущелья, периодически, с страшной силой вырываются ураганы, известные под названием «борры», и хотя они бывают редко, но весьма опасны для судов. При первых признаках, предшествующих урагану, все суда спешат оставить поскорее гавань и выйти в открытое море.

На месте лежащего при бухте, нынешнего Новороссийска существовала прежде турецкая крепость Суджук-Кале ³. Во время войны, начатой с турками в 1807 году и оконченной в 1812 году, русский отряд, под начальством генерал-майора Рудзевича, 20-го декабря 1810 года, занял эту крепость, но, по обстоятельствам, вскоре должен был ее оставить. По заключении мира, Суджук-Кале была снова занята турками, а после адрианопольского трактата 1830 года, оставлена ими и возобновлена русскими в 1837 году, при открытии линии черноморских береговых укреплений. Так как при крепости существовало и торговое поселение, то Новороссийск был сделан заштатным городом. В марте 1854 года, после трехдневного бомбардирования эскадрой англо-французского флота (с 28-го февраля по 3-е марта), город и крепость были оставлены, а по окончании Восточной войны, укрепление снова занято русскими войсками и названо Константиновским; впоследствии местечку было присвоено прежнее название г. Новороссийска.

Во время нашего посещения, укрепление Константиновское считалось чем-то вроде порто-франко; в видах привлечения сюда торговцев и промышленников, а также с целью заселения этой лучшей гавани на всем берегу, здесь был дозволен беспошлинный ввоз сахару, табаку, вин и разных бакалейных товаров.

После остановки корвета на якоре против ворот крепости, я съехал на барказе на берег. Побродив около часу по базару и местечку [216] и встретив знакомых азовских казаков, служивших при станции, я возвратился на пароход.

Здесь на баке шла оживленная беседа; в тесной группе стрелков ораторствовал бывалый матрос.

— А вот, еще до войны, был тут случай, говорил моряк. — Начал дуть втер с гор. А в бухте, в те поры, стояло много купецких судов и турецких кочерм, да два наших военных судна: шхуна, да тендер парусные. Видно было, что начинается «бора»;здешние моряки, как только почуяли приближение её, сейчас же давай уходить от Новороссийска, а кочермы вытаскивать на берег; остались в бухте лишь наши суда на мертвых якорях; якоря эти никогда не вытаскиваются; когда уходят суда, они от них только отвязываются, а по приходе на место опять закрепляются. Поубрав паруса и закрепив снасти, командиры понадеялись на якоря и остались в бухте. Вот, братцы, поднялся и самый ураган, волны бросало выше бортов и выкатывало их на берег со страшным шумом; а дело-то было зимой. И хош тут зимы бывают самые легкие, почти без снегу и без морозу, но когда только поднимается «бора», делается лютый мороз, от холодного ветра из гор; так было и на этот раз. Шхуну и тендер начало подбрасывать на все стороны. Волны стали хлестать через палубу; командир шхуны видит — беда: отрубил канаты и пустил судно на берег. Когда несло шхуну, капитан её закричал в рупор на тендер: «рубите канаты у якорей и спасайтесь». Но командир тендера ответил, что у него канаты надежные, выдержат и не такой шторм. Шхуну выбросило на берег против укрепления, и хотя сильно ее повредило, но людей всех успели спасти. На тендере же позакрыли люки, потому на палубе уже не было моготы ⁴ держаться, валы целыми горами переваливались через неё, чуть не до половины закрывали мачту; люди же были в середине. Под конец, командир видит, что нельзя держаться дальше, приказал было рубить якорные канаты, да уж поздно было: на всех канатах, реях, на всякой веревке понамерзло столько льду, что они стали толстыми бревнами; на палубе льду были целые горы. Стали было лед этот срубать, но он сейчас же намерзал опять; топоры покрывались льдом, люди также леденели и не могли действовать; рабочих смывало в море. Около мачты, вверху, на канатах и парусах, от доходивших туда валов и брызгов, также понамерзло много льду, который стал топить тендер... [217]

Беднякам-матросам больше ничего не оставалось делать, как плотнее закупорить люки и ждать, что будет; так они и сделали; но вода все-таки набралась в середину, и тендер пошел ко дну. На другой день буря стихла, волнение улеглось, от затопшего судна виднелась лишь вершина мачты. Когда через несколько дней подняли тендер из воды, то нашли почти всю команду в общей каюте, одетую в чистых рубашках и сидевшую, прислонясь спинами к бортовым стенам; видно было, что сердешные заранее догадались о своей участи и приготовились к смерти...

Из Цемесской бухты мы вышли обратно к Сухуму, часа в четыре или пять по полудни.

Во время пути, морякам всегда производились ученья и тревоги. Матросы были заняты своим делом, а стрелки, дивясь быстроте, с какой они поднимались на вершины грот и бизань-мачт, болтали между собою.

— Тебя, Иванов, наш ротный считает лучшим гимнастером, ну-ка, попробуй побегать по канатной лестнице, как вот матросы, говорил пехотный унтер-офицер одному из солдат, смотревших на ученье.

— По лестнице-то пробежать ништо, небольшая важность, ответил Иванов, — а вот по поперешным брускам на мачтах бегают они ловко. Смотри-ка, точно кошка цепок; на самый верх лезет; там уж чай и лестницы нет.

В это время на судне поднялась суета; убирали паруса, спускали шлюпки, качали воду. Заинтересованный стрелок подошел к кочегару, вышедшему подышать свежим воздухом.

— А что эвто, землячок, у вас теперь делается?

— Этто тревога на пожар, объясняет матрос.

— А пожару-то еще нетути? спрашивает с некоторым испугом стрелок.

— Нет, это только ученье, успокаивает моряк.

— Посмотрите, братцы, все бегают, а бедный-то юнкерок сидит на самой верхушке мачты, слышится голос из другой группы. — Зачем это его, беднягу, так высоко посадили?

— Должно за наказание, ответил горнист.

— Сказано за провинку, за что же больше туда посадят?

— Вишь он как ловко оседлал верхнюю-то перекладину; и не страшно небось ему смотреть с такой высоты вниз...

Ученье кончилось. Начали спускаться сумерки, сначала на море, а [218] затем на горы Кавказа. На корвет пробили зорю и скоро все смолкло. Судно пошло тихим ходом по сонному морю.

_________________________

С рассветом корвет и шхуна медленно двигались, сближаясь с берегами. Подойдя к местечку, при устье Туапсе, на ближайший штуцерный выстрел, мы заметили между постройками берегового селения оживленное движение и суету, которые, однако, прекратились при нашем приближении, и городок, казалось, погрузился в непробудный сон. На щебне, против базара, однако, стояли две кочермы, другие две мерно покачивались на воде.

Тогда суда, выстроившись в линю, открыли бомбардирование, продолжавшееся минут 20. Стреляли ядрами, гранатами и даже пущено было несколько брандскугелей. Снаряды эти, попадая в дома, поднимали целые столбы пыли от глины и земли; камни сыпались в разные стороны, стены валились, но в местечке не было ничего видно и слышно, кроме взрывов лопавшихся гранат, разбитых и падавших стен, да срываемых ядрами земляных крыш. Артиллеристам, как видно, хотелось зажечь местечко, но земля, камни и глина не поддавались огню.

Затем, с правой стороны селения, в кустарниках, послышались слабые чики и открылась ружейная пальба; но пули до судов не долетали или ложились на палубу обессиленные. Дальше начал показываться дымок из ближайших к берегу домиков; некоторые смельчаки выбегали под крайние развалины стен и залегали в неровностях берега. Но и оттуда винтовки горцев не могли нам наносить вреда.

Заметно было, что черкесы прибрежных селений, заслышав выстрелы, сбегались к местечку со всех сторон; но они мало показывались и, во все время его погрома, с их стороны слышалась слабая пальба. Вероятно, они ожидали, не вздумаем ли мы высадиться на берег, и потому, с намерением, выказывали свою мнимую малочисленность, чтобы, дождавшись удобного случая, броситься на нас в шашки. Пароходы продолжали стрелять по местечку и его окрестностям, где только показывались горцы.

Во все время орудийной пальбы, продолжавшейся более часу, в местечке не загорелось ни одного здания; где-то далее, в прилегавшем ауле, местах в двух показался дым и огонь. Роскошным садам, видневшимся сзади базара, вероятно, досталось больше всего. Кочермы, стоявшие на берегу и в воде, были разбиты или получили важные повреждения. Окончательно побить их в щепы помешала [219] качка, поднявшаяся от свежевшего ветра. Затем, суда отошли от берега, прекратив пальбу. Чем дальше мы удалялись от местечка, тем больше появлялось народу на берегу, и пока мы отошли версты на полторы, весь берег был усеян конными и пешими черкесами, с гиками выбегавшими из-за кустов.

Оба судна продолжали идти вперед, то медленно удаляясь от берегов, то снова подходя к ним. Прибрежье Джигетии расстилалось перед нами роскошным ковром. Плодородие почвы этой местности замечательно и климат, способствующий произрастанию нежных плодов жаркого пояса, в то же время благоприятен и для урожая хлебных растений. Сильных жаров, каковы в Мингрелии или Имеретии, здесь не бывает, так как воздух охлаждается течениями ветров, днем — морского, а ночью — с гор.

Леса этого прибрежья, застилающие скаты, ущелья и нижние отроги, могут быть вывозимы в безлесный Крым и Новороссийский край. Не говоря уже о возможности скорого и успешного разведения фруктовых садов, здесь, в значительном количестве, встречаются негной (по местному красное дерево), кавказская пальма (самшит) и орех. Отпуск самшита и ореха, из Абхазии в Турцию, составлял одну из значительнейших торговых операций края. Красное дерево, обильно растущее на берегу моря и на возвышенностях гор, в особенности выгодно для края; оно вывозилось и в Россию. Дубовые вековые леса настолько годны для кораблестроения, что во многих местах абхазских береговых пунктов турки занимались постройками своих кочерм и фелук. С проведением дорог в горы и заселением края, раскроются его минеральная богатства, которые находятся в недрах земли и не могут быть эксплуатируемы по случаю дикости и ненаселенности края.

В гагринский рейд мы вошли ночью, а с рассветом сгрузили на берег стрелков.

По выходе оттуда, суда держались далеко от берегов. Часов в 11 дня, на высоте Бомборского мыса показалась небольшая турецкая кочерма, державшая направление к абхазским берегам. Пароход, прибавив ходу, пошел наперерез её пути, но последняя, неизвестно почему, поворотила в море. «Кречет» также переменил направление и, подойдя к кочерме версты на две, дал сигнальный выстрел из переднего орудия, после, чего на судне, с мачты судна, слетел вниз парус, и оно остановилось, выслав к пароходу гичку со шкипером, предъявившим свои документы от требизондского консула в том, что он с товарами следует к Новороссийску. Посланные на кочерму [220] матросы ничего не наши на ней подозрительного, почему она двинулась своей дорогой, а мы в Сухум-Кале.

Тут корвет пошел уже быстрее, делая от 12 до 14 узлов в час. Берега Абхазии пестрели зеленым ландшафтом, опоясывая придвинутые к морю отроги тор. Показалось и устье Псырты, с высокой конусообразной горой, в виде гигантской пирамиды, с развалинами каменных построек на остроконечной вершине. Завиднелся и Сухум с своей набережной, усеянной мачтами турецких судов, стоявших длинной шеренгой у берега.

Сухум со взморья очень красив; каменные, высокие стены старой турецкой крепости вдвинулись почти в самое море; за ними, по набережной, виднеется ряд лавок, обращенных лицевой стороной к рейду, а затем рисуются казармы линейного батальона. Вправо, карантинная слободка с казармами № 35 и 36 батальонов, а против пристани, на полугоре, разбросанные постройки № 34 батальона; отсюда зигзагами вьется дорога, ведущая на крутой отрог, увенчанный небольшим редутом и земляным валом.

Наконец, загремела тяжелая цель якоря, засвистали пары, и «Кречет», медленно поворачиваясь, остановился на своем месте, занимаемом им в продолжение четырехмесячной кампании ⁵ и обозначенном плавающим сверх воды гуськом мертвого якоря.

_________________________

Через год после описанных событий, именно в конце апреля 1864 года, на мысе Адлер высадился Сухумский отряд. Зимою 1863-1864 годов, войска правого фланга (от реки Кубани) находились в землях непокорных обществ Западного Кавказа. Горцы напрягали последние усилия для сопротивления; всякий, способный носить оружие, шел в скопища, собранные для отражения наших отрядов. Хотя горцы и видели невозможность сопротивления, но решились держаться, как говорится, до последней крайности, терпеливо перенося все тяжести неравной для них борьбы, в которой погибали их жилища, запасы хлеба и скота. Но, с началом весны, воинственный жар их начал остывать; жители разоренных аулов, сознавая невозможность сопротивления, начали один за другим изъявлять готовность к примирению.

С правой стороны гор, т. е. со стороны Сухума, нашими войсками ничего не предпринималось в течение этой зимы, но делались деятельные приготовления к предстоявшей весне. В конце марта, войска [221] начали собираться в Сухум, куда прибыли, кроме уже там находившихся частей, стрелковые роты всех линейных батальонов, расположенных в Грузии и Дагестане, из которых сформированы сводные стрелковые батальоны. В состав отряда, кроме трех сухум-ских линейных батальонов и пяти сводно-стрелковых, поступили еще: Грузинский, Мингрельский и лейб-Эриванский гренадерские полки, горный взвод Сухумской крепостной артиллерии и одна батарейная батарея; всего, около 18.000 человек, с десятью орудиями.

Для перевозки этих войск собрался почти весь транспортный и крейсерный флот Черного моря, состоявший из 23-х судов: винтовых корветов, шхун, паровых и парусных транспортов. Последние, в числе шести, по нагрузке, были буксированы корветами. Эскадра, выйдя одновременно из сухумского рейда, остановилась против бывшего укрепления Св. Духа, заняв линию вдоль берега.

Горцы, заметив приближение флота, собрались к берегу громадною толпой; они выкочевали сюда из ближайших ущелий и горных поселений, в ожидании переселения в Турцию, по сделанному еще раньше предложенью. В то время наши отряды левой стороны гор прошли землю абадзехов, просивших уже мира и дозволения переселиться в Турцию, и почти беспрепятственно вступили в территорию, заселенную убыхами. Последние мало сопротивлялись и приняли перемирие на тех же условиях.

Собравшиеся у мыса Адлер черкесы были с женами и детьми; тут же, в ближайших аулах, сложено было их имущество, а стада скота, овец и лошадей, которых никто не покупал, находились на пастбищах.

После нескольких выстрелов, сделанных с кораблей, горцы, бывшие на берегу, пали на колени, поднимая руки к верху, в знак того, что они просят пощады, Тогда кутаисский генерал-губернатор первый сошел на берег, а за ним и войска отряда. Часть судов была оставлена для перевозки горцев; впоследствии сюда же прибыло несколько турецких коммерческих кочерм и военных судов, в числе которых были два фрегата. Часть черкесов переселилась в Анатолию, но большинство, отправилось в Азиатскую Турцию. Скот и лошади продавались за бесценок; конь, стоивший прежде 50 руб., отдавался за 8 руб.; корова — за 3 руб.; овца — за 30 и 50 коп.

Пока перевозили джигетов, сухумский отряд двинулся в общества Ахчипсхоу и Аибга, которые, находясь в самых отдаленных и мало доступных местах, куда еще не проникал ни один русский, кроме пленников, не соглашались мириться на таких условиях. Но [222] серьезных военных действий здесь не предстояло, так как между жителями оказалось разъединение: одни желали мира, другие хотели отстаивать свою независимость до последней крайности. Дело окончилось несколькими незначительными перестрелками, после чего общества эти смирились и стали приготовляться к выселению.

Эти события были последнею агониею заканчивавшейся войны. С окончательным примирением горцев, началась перевозка и остальных племен: убыхов, натухайцев, шапсугов, абадзехов и медовеевских обществ: псховцев, ахчипсховцев и аибга. Надо заметить, что в это время поспевавшие фрукты и созревшие хлеба требовали жатвы; больно было переселенцам расставаться с своими горами; переезжая на суда, они горько плакали и целовали родную землю.

Дальнейшая судьба кавказских переселенцев известна. Берега, оставленные ими, понемногу заселяются мирными земледельцами из русских внутренних губерний и частью эмигрантами из Турции: греками и славянами. После перевозки черкесских племен, еще оставалась в горах часть абреков, живших там и прежде разбоями, и людей, не хотевших расстаться с родиной, почему, по всему черноморскому прибрежью и в ущельях прилегающих к нему гор, по долинам рек, размещены части закавказских линейных батальонов.

С. Смоленский.

Комментарии

1. См. «Военный Сборник». 1875 г. № 12.

2. Черноморские винтовые корветы имели такой же такелаж, как у парусных судов, почему, при ветре, они могли идти без паров.

3. В буквальном переводе: «колбасная крепость».

4. Мочи или возможности.

5. Командировки судна из Николаева на 4 месяца, на кавказские станции для крейсерства, назывались у них кампаниями.

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания кавказца. Крейсерство у берегов непокорных горцев. (Из походного дневника) // Военный сборник, № 7. 1876