ОСТРЯКОВ П.

НАРОДНАЯ ЛИТЕРАТУРА КАБАРДИНЦЕВ И ЕЕ ОБРАЗЦЫ

Из путешествия по Кавказу.

Случай доставил мне возможность провести около полугода в Кабарде, в самом ее центре. Многие из русских, никогда не посещавших Кавказа, но всей вероятности, едва-ли и по имени знают, что такое Нальчик. Посетители кавказских вод, хотя иногда и заглядывают в него, но до сих пор, кажется, никто еще не посвятил Нальчику и десяти строк. Да и действительно, небольшая крепостца с посадом, в местности далеко уступающей по своим красотам Пятигорску, Кисловодску и пр., не может произвести такого поражающего впечатления, чтобы о ней стоило что-нибудь говорить. Минеральных источников нет; ни один из наших поэтов не воспел ее.

В прежнее время Нальчик имел стратегическое значение и был главным военным и административным пунктом центра Кавказа, а теперь он составляет только центр окружного управления Большой и Малой Кабарды. В нем живет окружный начальник со своим штабом, помещается народный словесный суд, училище для детей горцев, управление местных войск, маленькая церковь, старая крепость, служащая помещением острогу, казармы, несколько лавок — вот и все. [698] Климат летом очень хороший, но в другое время жители по целым месяцам, за постоянными туманами, дождями и снегом не видят и солнца; прибавьте к этому невылазную грязь от распустившегося чернозема и тогда станет совершенно понятно, что приехавшему в такую пору туристу Нальчик не внушит желания пробыть в нем и сутки, разве отчаянная, невообразимо-дурная дорога заставит его дать отдых своим разбитым и усталым костям. А между тем Нальчик — замечательный пункт для тех, кто ищет до удовольствий, а что-нибудь более серьёзное. Как центр, он то же для Кабарды, что Москва для России. Тут только вы можете познакомиться с гордым когда-то, воинственным по-своему образованным племенем, которое служило для других горцев источником своего рода образованности. Кабарда была хранительницей народных законов, обычаев, преданий, законодательница мод и проч. и проч. Быть может, это сознание своего превосходства и погубило Кабарду, затормозив ее развитие нежеланием преклоняться пред чужой цивилизацией, тогда как другие племена, не будучи настолько горды, сразу заметили, что есть цивилизация и выше их прежнего идеала и примкнули к русской. Но за то, если вы хотите искать цельного типа горца, то ищите его в Кабарде.

Теперь не то, теперь ошибка сознана, и, судя по ходу дела, кабардинцы скоро опередят своих бывших учеников, перегнавших-было их при помощи русской науки. Такой неизнеженный, сметливый и энергический народ, лишь только получил толчок сознанием необходимости учиться, пойдет вперед быстрыми шагами.

Природа щедро оделила Кабарду всем, чем могла, но человек не сделал в ней ровно ничего. Бывшие девственные леса истреблены, бесконечные черноземные стени заросли бурьяном, превышающим рост человека, а минеральные богатства, скрывающиеся в земле, вероятно еще и долго не увидят света; а каковы эти богатства, можно судить по тому, что я на поверхности земли находил: каменный уголь, самородную серу, селитру, железные, медные, свинцовые руды с довольно-значительным содержанием серебра, киноварь, алебастр, горный воск и т. д. и т. д. Все земледелие состоит в посеве проса и кукурузы, и даже немецкая колония, лежащая близ самого Нальчика, ничуть не повлияла на развитие земледелия; да и сами немцы еще не пошли далее прибавки к просу плохого табаку и незначительного количества пшеницы, тогда как сама природа [699] напрашивается на развитие садоводства и виноделия. Скотоводство у почтенных колонистов в том же состоянии, как и у туземцев; несмотря на такую колоссальную массу рогатого скота, почтенные немцы даже и сами не умеют или ленятся приготовлять сыр, масло, выделывать кожи и т. п., а не то, чтобы научили этому горцев. Невольно становишься в-тупик: как это так, что за живого громадного барана вы платите 60 коп., а за выделанную его шкуру, привезенную из Ростова, от 4 до 6 р. с.; мыло же и сальные свечи покупаются чуть-ли не за вес серебра. Вообще о какой бы то ни было промышленности нет помину — даже и у колонистов. Впрочем, это повторение общего закона природы: щедрость ее делает человека ленивым и нужно много энергии, силы воли и умственного развития, чтобы не складывать рук даже и тогда, когда человек обеспечен.

Из того; что я сказал, видно, что о здешнем хозяйстве и промышленности говорить почти нечего, его развитие еще впереди и ждет предприимчивых людей, обещая им громадное вознаграждение за потраченные труды и капитал.

От физического, перейду к умственному развитию Кабарды, и потому начну несколькими словами о школе.

Как известно, кабардинский язык не имеет своей письменности, а потому преподавание в школе идет на русском языке, и это вещь не легкая: приходится не менее двух лет посвящать на одно то, чтобы наглядным методом научит мальчика только русскому языку настолько, чтобы с ним можно было начинать элементарное обучение.

Существующая в настоящее время народная школа состоит из трех классов и программа преподаваемых в ней предметов совершенно своеобразна, не имеет ничего общего с программами наших училищ. Реального или профессионального образования она не дает, а благодаря отсутствию классических и новых языков — не дозволяет своим питомцам продолжать дальнейший курс в гимназиях или реальных училищах. Так что, в сущности, кроме изучения русского языка не оказывает никакой существенной пользы народу. Народ сознал это, выразив свое желание не жалеть никаких сумм на устройство училища, а просвещенный начальник округа взялся помогать ему, но чем увенчаются их труды — неизвестно.

В настоящее время школа помещается в доме начальника округа и помещение это более чем роскошное, ему могут позавидовать многие наши прогимназии. В школе было 60 [700] учеников, живущих пансионерами, и все порядки, отношение преподавателей к ученикам, самое преподавание, содержание учеников не оставляют желать ничего лучшего, но беда вся в программе.

Чтобы поправить это дело, как я уже упомянул, кабардинцы составили приговор о том, что они вполне гарантируют все расходы, нужные для преобразования школы в прогимназию и при последней сделать отдельные классы для желающих, или, вернее, недостаточных, где-бы преподавались основания земледелия и скотоводства, а также ремесла: столярное, слесарное и кожевенное, как самые необходимые в крае. Тот, кто имеет средства и желает получить высшее образование — пусть, мол, проходит общий курс прогимназии, а неимущий должен сделать из себя человека все-таки полезного обществу и краю. Мысль хорошая, но уже при своем рождении она, кажется, встречает себе преграду. Несмотря на готовность всего народа, на сочувствие и непосредственное участие начальника округа, запятая уже вышла в там, что когда предложили учебному персоналу школы составить новые программы, то он весь выразился против прогимназии. Дело совершенно понятно: по существующему законоположению, почти никто из нынешних преподавателей не имел бы права занять должность учителя в прогимназии и при осуществлении плана придется всем им оставить насиженные местечки. Не знаю, чем кончится это дело...

Как я уже сказал, кабардинский язык не имеет письменности, хотя и были попытки ввести ее, и попытки очень удачные. Была составлена азбука, переведены многие главы из корана, отрывки из русской истории, басни Крылова и т. п., и даже многие старики так ревностно принялись за грамоту, что в несколько месяцев научились читать и писать и открыли свои маленькие шкоды в аулах, но в силу каких-то политических соображений изучение кабардинской грамоты было запрещено, а азбуки и книги отобраны от их владельцев.

А жаль, что кабардинский язык не имеет письмен, для передачи своей речи. Что за богатая поэзия появилась-бы на свет! Какая колоссальная фантазия, какие описания природы, какие величественные типы!.. Из легенд их, кроме поэтической стороны, можно было бы узнать все их религиозные и нравственные идеалы, обыденную жизнь, историю, с мифических времен до наших дней, потому что нет того выдающегося в их жизни события, нет того мало-мальски замечательного [701] лица, которое не было бы воспето своим Гомером и песня последнего не переходила из рода в род. Нынешняя обстановка края скоро истребит эти песни, памятники народного творчества и, если не найдется своего Рыбникова или Гильфердинга для Кабарды, то литература и поэзия навсегда потеряют истинные перлы. Уже и теперь здешние певцы так же редки, как у нас певцы былин, тогда как старожилы. помнят то время, когда никакой общественный и даже семейный праздник не обходился без певца. Под звуки дудки, зурны, а то и просто под мерные удары палочек, такой певец услаждал все общество любимыми былинами, а иногда и прямо импровизировал новые песни в честь торжества или события, послужившего поводом к празднику. Ни один набег не производился без того, чтобы в нем не участвовал такой певец. Ему отводилось удобное и безопасное место для наблюдений и он был, вместо всяких реляций, историком, критиком события, раздатчиком наград храбрым и всегда карателем трусов. С званием певца соединялась идея справедливости и певцом мог быть только безукооризненно-честный человек. Я имел возможность встретить такого певца. Старик с смуглым открытым лицом, одет весьма бедно; но нужно видеть, с каким почтением относится к нему окружающие, чуть не боготворят его. Князья У-Б-вы доставили мне этот случай. Нужно было видеть и их, образованных, объехавших чуть не всю Европу, с каким уважением и почтением относились они к старцу. Им дороги памятники родной поэзии, и они с прискорбием боятся, что не найдется человека, который бы, хотя в русском переводе, сохранил заветные песни. Желание их и любовь доходят до того, что оба брата наперерыв предлагали мне быть переводчиками и комментаторами, но работа чрезвычайно трудная, требующая не простого стенографа, а поэта и знатока народной жизни.

Цикл песен начинается поэмою «Нарды» — богатыри; это — своя кабардинская Илиада и Одиссея, по которым вы знакомитесь со всем бытовым строем общества, его нравственными мировоззрениями, как с греческой древностью в Илиаде Гомера. Есть сходство даже в общем плане поэм. Место ближайших морей заменяют местные реки, дальнейших — Волга и Каспийское море. Место кораблей — лошади, а разные эротические сцены далеко циничнее греческих, хотя певцы и не относятся к ним с сочувствием, а скорее клеймят позором.

Поэма также разделена на песни и для полного [702] восстановления ее нужен не один певец, а несколько, так как слово в слово каждой знает только несколько песен, хотя в простом рассказе сущность ее известна даже каждому пастуху. Замечу, между прочим, что каждая песнь исполняется на совершенно особой мотив.

Упомянув слово «мотив», н могу удержаться, чтобы не передать маленький анекдот, который предал мне мой многоуважаемый путеводитель кн. У.-Б. Когда сюда приезжал наш многоуважаемый М. А. Балакирев с целию собрать и аранжировать местные мотивы, то князь У.-Б., как лучший знаток, приехал со своими национальными инструментами в Пятигорск и доставил М. А. полный материал для репертуара кабардинских мелодий: М. А. тотчас же переложил их на фортепиано и, что главное, там характерно и удачно, что когда он вред сборищем кабардинцев стал исполнять танцы «Сандарак» и лезгинку, то восьмидесяти-летний старик, почтенный уздень, не вытерпел и пустился в пляс.

Не случалось мне в Питере слышать переложений Балакирева, но здесь они кой у кого есть и, увы! никто не может их исполнить и даже распространено мнение, будто бы Балакирев написал их только для себя, и для Рубинштейна. Воображаю, как узнает об этом М. А.!..

Однако, для первого раза, я уже слишком разболтался; если не наскучил читателям, то готов поговорить о Кавказе и вперед, а покуда представляю им несколько отрывков из поэмы «Нарды» (Нарды — по-русски скорее всего можно перевести словом богатыри, но оно означает не одну физическую силу, а и ум, хитрость, вежливость. Словом Нард — рыцарь, удалец, франт, джентльмен. Слово Нард-зан, название известного источника, означает «напиток нардов»).

 

Песнь I.

Как только Творец создал Кавказ и лучший его перл, величественный Эльборус, то и дозволил у подножия этой горы селиться людям; первыми поселенцами были Ной со своим семейством, ковчег которого, после всемирного потопа, остановился на Эльборусе (Горцы положительно убеждены, что Ноев ковчег остановился на Эльборусе. Одни указывают на впадину между двумя вершинами горы как на место, чрез которое прошел ковчег, а другие, более основательно, ссылаются на то, что одному из горцев, выходившему за вершину, удалось найти обрубок как-бы обделанного дерева и обрубок этот до сих пор хранится у них как святыня). Мало-по-малу селения разрослись, но у [703] подножия Эльборуса поселилось самое честное и воинственное племя, представителем которого был маститый старец Девет, обучивший своих соплеменников ковать железо. За трудолюбивую жизнь, честность и веру в Бога Девет был награжден девятнадцатью сыновьями-героями. По сложившемуся у этих поселенцев обычаю, каждому сыну, по достижении им совершеннолетия, следует брить голову и давать оружие, но жениться сыновья должны были в обратном порядке, т.-е. сперва младший, потом предпоследний и т. д., так что старший Алауган должен был жениться последним. Действительно, обычай был исполнен свято, но вследствие этого, когда младшие братья уже имели свои семьи и были отцами, старший состарился и все еще не был женат. Таким образом он сделался посмешищем всего народа, и очень часто даже мальчишки в его присутствии дразнили других холостяков, желая им такого же счастья, как Алаугану, т.-е. просидеть на печи весь век неженатым.

Глубоко оскорбленный, герой наш решил отправиться на далекий Север и выбрать там такую невесту, которая бы вовсе не походила на соплеменных женщин и была для них страшна. Алауган оседлал своего коня Гемуду и поехал за ним в страну великанов. Долго ли, коротко ли ехал он, только наконец Гемуда остановился, велел Алаугану идти пешком и дал все наставления, как обращаться с великанами, чтобы не быт съеденным. Старик пошел. Но на пути он вдруг встречает в земле такую трещину, что ее не в состоянии бы был перескочить и сам Гемуда, а невдалеке он увидал женщину таких исполинских размеров, что даже и воображение его было бы бессильно представить что-нибудь подобное. Женщина сидела и зашивала эту трещину, в руках ее была иголка более всякого самого высокого чинара, а вместо нитки служил канат, сплетенный из медных прутьев. Громадные груди великанши были перекинуты ею за скину. Наученный Гемудою, Алауган тихонько подобрался к великанше и стал сосать у ней груди, затем, всосав молока, он без страха предстал пред женщиной и сказал: «с этого момента я твой сын, отдаю себя под твое покровительство и прошу выбрать мне невесту». Как ни рассердилась великанша, но по закону страны должна была признать его за сына и сказала: «Будь же ты мне сыном вдвойне, женись на моей дочери и веди ее в свои горы».

Повенчавшись, Алауган с молодою женой тотчас отправился в путь и скоро достиг родного аула, но чтобы сделать [704] сюрприз своим родным и односельцам, он оставил жену в ближайшем лесу, а домой пришел один, но тотчас же заявил о своей женитьбе и просил всех с почетом встретить его молодую жену. Весь аул вышел на встречу, девушки шли впереди, пели песни и несли букеты цветов. Но какой же ужас объял всех, когда молодая, вместо всякого приветствия, стала хватать детей и тут же, на глазах родителей, пожирать их, угрожая тем же и отцам. Насилу Алауган мог укротить свою жену и ввести в приготовленные для нее покои, где и начался такой пир, какого еще не бывало с основания самого аула. Вскоре великанша сжилась с новой обстановкой, а наконец почувствовала, что приходит время сделаться ей матерью. Действительно она родила богатыря сына, но тотчас же его съела. Отец и родные пришли в отчаяние, но делу уже нельзя было помочь, и Алауган стал только молиться, чтобы ему ниспослан был другой сын. Прошло время, сын родился, но мать опять его съела. В отчаянии Алауган обратился в волшебнице, и та, обещав, что будет у него сын, велела позвать ее в себе пред самыми родами жены-людоедки.

Наступило время родов, волшебница пришла в Алаугану, велела ему разобрать крышу сакли, а в потолке вделать отверстие, на которое могла бы сесть родильница так, чтобы новорожденный упал прямо в саклю, не будучи замечен матерью. Все сделано по указанию волшебницы и во время родов ребенок тотчас же был заменен щенком, которого великанша со страшною злобою отбросила от себя и принялась разыскивать младенца. Но, по совету волшебницы, дитя Шевай тотчас же был отвезен на вершину Эльборуса и положен там на душистый снег в расселине вечных льдов. Укрытый таким образом Шевай вначале сосал ледяные сосульки, вместо груди матери, но так как воды вершины Эльборуса владеют особой магической силой (Горцы и теперь убеждены, что на вершине Эльборуса есть озерко с водою бессмертия, так что, кто постоянно будет пить только эту воду, тот не умрет никогда, в подтверждение чего они приводят долголетнюю жизнь орлов и воронов, будто-бы постоянно пьющих воду из озерка, а смерть их объясняют случайностью, заставляющею птиц напиться другой воды), то герой наш все-таки вырос на них и, устроив себе лук и стрелы, стал уже питаться охотою. Со временем из него вышел тот славный нард Шевай, о котором будет говориться в следующих песнях. [705]

Песнь II.

(Отрывок).

Когда наш герой, Шевай, с вершины Эльборуса был приведен в аул и ему было уже около двенадцати лет, то отец подарил ему своего коня Гемуду. В это время у соседних народов их нарды объявили, что устраивают скачку на призы, и что тот, кто возьмет первый приз, может жениться на дочери первого нарда — Сосрука. Задумал ехать и Шевай; пошел к своему коню, — вымыл, вычистил его, хорошо накормил и напоил, и спрашивает: может ли он с ним участвовать в бегах? «Можно, — говорит Гемуда, — но, смотри, там кони будут хорошие, и мне придется скакать так, как я тебя не возил еще ни разу, и потому — усидишь ли ты?» — «Не бойся, — отвечал Шевай, — усижу, лишь бы только нам не посрамить свою честь». — «Ну, так закажи всю новую сбрую из буйволовой кожи, чтобы была как можно прочнее, подпруги сделай стальные и — чтобы это не было заметно — прикрой их лыком, все равно как и всю сбрую обмотай мочалой». Шевай сделал все так, как сказал ему Гемуда, и отправился на скачки. Накануне назначенного дня он въехал в аул; Гемуда притворился хромой, разбитой клячей, а Шевай оделся как самый последний бедняк. Все встретили их со смехом и больше всех оскорбления пали на бедного Гемуду. Мальчишки забросали его грязью, подстегивали хворостинами и кололи под хвост кольями; путешественники все-таки достигли до Сосрука — и, по обычаю страны, были приняты, как почетные гости. Настало время начинать скачки. Задача состояла в том, что получает приз тот, кто первый, по какой хочет дороге, доедет в течении двух недель до известного места, сделает там дневку и затем через две же недели вернется первым к первоначальному пункту. Народа собралось множество. Сосрук выставил лучших своих коней, да и каждый из нардов имел знаменитого бегуна. Общий хохот раздался, когда к ряду наездников подъехал Шевай на своей кляче. Но отказать ему не могли. По данному знаку нарды отправились в путь; поковылял за ними и Гемуда, но как только наездники скрылись из виду — «держись», сказал Гемуда Шеваю и взвился под облака. Конечно, в означенному пункту первым приковылял на своей кляче Шевай, и хотя удивил всех нардов, но все-таки те подумали, что, может быть, он знал какую-нибудь ближайшую дорогу. [706]

Дневку провели не без пира, а на другой день уговорились ехать всем по одной дороге.

Как сказано, так и сделано. Шевай поковылял за наездниками, но отстал от них на целых два дня. Струсил бедняга; спрашивает Гемуду: «Что-ж, ведь мы этак проиграем приз?» — «Не бойся! но только теперь будь молодцом, усиди на мне, и тогда я буду всю жизнь служить верой и правдой; а если свалишься, на меня не пеняй!» Действительно, конь взвился опять за облака и седок едва-едва удержался на нем.

В назначенный день еще больше народу собралось ожидать приезда конкуррентов. Вот уже видят вдали первого коня Сосрука, другой — его же — показывается на дороге, один за другим выезжают все нарды, а никто не замечает, как по сторонке дороги ковыляет на своем Гемуде Шевай и становится на назначенное место.

Вообразите себе удивление всех, когда первый подъехавший нард застал на призовом месте оборванного Шевая на его убогой кляче. Но делать нечего: приз выигран — и Шевай сделался мужем дочери Сосрука.

 

(Отрывок).

Очень уж рассердились соседи на нарда Тейюра и жену его Сатанай, которая приходилась ему сестрою и была первая волшебница в крае. И решили они, так как силою справиться не могут, то хотя отравить его. Для этого устроили громадный пир. Котел повесили такой, что он едва-едва держался на сорока ушках, а в него положили вариться сорок быков. Бузы было приготовлено несколько сороков бочек. На пир пригласили и сына Пука (Черное божество. Черномор в «Руслане»), но вопрос в том: кто пойдет звать Тейюра? Никто не решается. Долго судили, спорили, но охотника не нашли. Вдруг является мальчик, лет десяти, на тоненьких, как спички, ножках, с большой головой, на затылке которой косичка торчит словно спичка, и говорит, что он согласен пойти и позвать Тейюра. Все удивились, но предложение приняли. Мальчик пошел и, увидав, что Тейюр сидит на крыльце своей сакли, пустил стрелу так, что та вонзилась в дерево как-раз у самых ног Тейюра. Это рассердило последнего: он стал вынимать стрелу, но та не подается; он стал выколачивать ее железной палкой с огромным набалдашником, которая была у него в руках, [707] но и та не помогает; в это время подбегает мальчик, свободно вынимает стрелу и тут же передает приглашение на пир. Все это произошло так быстро, что Тейюр едва успел бросить в догонку мальчика свою булаву, но та, ударившись о тонкие ноги беглеца, переломилась пополам.

Тогда взбешенный Тейюр пошел в своей жене Сатанай за советом. Сатанай посоветовала ему идти на пир, но так как его хотят отравить там бузой, то вставить в горло медную трубочку, через которую бы питья проливались наружу. Она сама сделала это, и Тейюр отправился на пир.

Пир был громадный, Тейюра чествовали больше всех, но он во рту вливал бузу, вместо горла, в медную трубку и остался совершенно трезвым и неотравленным, так как буза была подносима ему с отравой. Последний тост был предложен сыном Пука и он обратился в Тейюру с следующею речью: «Желаю, чтобы собаки были злы и кабаны обращались в бегство».

На что ему Тейюр отвечал:

«А я пожелаю, чтобы собаки бежали, а кабаны их преследовали».

Все были очень пьяны — и, думая, что Тейюр охмелел тоже, решились приступить к делу. Сын Пука подошел в нему и, под видом приглашения лечь отдохнуть, стал просить, чтобы Тейюр отдал ему на сохранение свой меч. Тейюр долго не соглашался, но наконец вынул меч и все заметили, что на лезвие его есть зазубрина. Обратились к нему с вопросом: что это значит?

Тогда Тейюр, обращаясь прямо к сыну Пука, сказал:

— Я о стальной зуб твоего отца попортил этот меч и он помнит это; а ты, презренный, еще смеешь со своими соумышленниками посягать на него, — так узнайте-ж его силу!!..

И он одним ударом перерубил котел с варившимися в нем тушами быков.

— Я знаю, что вы хотели со мною сделать, но я — муж Сатанай, которая больше вас знает. Вот вам отплата за ваш пир! Мой меч не обнажается без того, чтобы он не уничтожил врагов.

И он всех присутствующих перерубил на куски; успел спастись только один тонконогий мальчик, который по цени котла успел вскарабкаться на балку сакли, а по ней — на чердак и там успел скрыться.

Тейюр пришел домой рассерженный, что ему не удалось [708] убить последнего мальчугана. Рассказал все, как было, Сатнай и та, успокоив его, сказала:

— Ты счастлив, что не убил этого мальчика, — он будет тебе полезен. Что бы ты хотел: чтобы он был тебе брат или сын?

— Нет, я брата не хочу! кровный враг всегда злее, чем посторонний, а пусть будет он моим сыном.

— Так узнай-же, что он и есть твой сын, но я укрыла его от тебя и отдала на воспитание подземным духам.

 

(Отрывок).

Буйная кровь девятнадцати братьев-богатырей не позволяла им долго засиживаться дома. И вот собрались они в наезд. Поехали, ездили долго и наконец забрались в такой дремучий лес, что из него нет никакой возможности выбраться. Долго бедствовали нарды; наконец, однажды, один из них, вскарабкавшись на вершину самого высокого чинара, заметил не вдалеке дымок, явный признав человеческого жилья. Братья отправились по этому направлению и действительно скоро достигли великолепного, но по своим громадным размерам, чудовищного замка. Они взошли в него, в комнатах так было все исполински велико, что поразило их; на очаге на вертеле остался целый олень; ковши, наполненные вином, вмещали в себе более ведра каждый; но хозяев нарды не нашли, хотя и обыскали весь замок. Как истые богатыри, они, долго не задумываясь, тотчас же вступили в права хозяев и с голоду отдали честь всем напиткам и яствам, которые только нашлись в замке. Отдохнули, опять подкрепились, но вечером, когда уже собирались лечь спать, они услыхали страшный шум, как будто бы целое стадо буйволов бежало прямо к их замку. Действительно, в комнаты к ним вошли владельцы замка — великаны. Каждый из них нес за спиною по оленю или буйволу и на плечах по целому чинару, вырванному с корнем (для топлива).

— А! здравствуйте, гости дорогие! очень рады вашему приезду и благодарим, что вы, следуя нашему закону, сами распорядились устроиться в нашем замке; теперь мы вас считаем за своих гостей, и все, что есть у нас, должно быть к вашим услугам.

Сначала струсили-было нарды, но затем, видя гостеприимство хозяев, они ободрились и зажили на славу. Каждый день с вечера, когда придут великаны и принесут свою добычу с [709] охоты, у них идет пир горой, а на день великаны, отправляясь на охоту, их запирают. Так прошло девятнадцать дней, на двадцатый великаны приходят с охоты с пустыми руками. «Нечего есть, охота не удалась», говорят они. — «Ну, гости дорогие, мы вас угощали, а теперь отплатите же и вы за наше гостеприимство».

Котел уже повешен, вода кипит в нем... Братья переглянулись, поняли в чем дело.

— Как вы хотите? мы ли выберем, или вы сами бросайте жребий! — спрашивают великаны.

Посоветовались братья и решили, что надо начинать с самого младшего.

Младший разделся, лег около очага и уже один из великанов занес нож, чтобы зарезать его, как вдруг предпоследний брат (самый хитрый из всех), обратился к великанам с такою речью.

— Собраты! мы вот все время, пользуясь вашим гостеприимством, только пировали с вами, а о деле, по которому мы приехали к вам, еще не сказали вам ни слова. Мы — послы от нашего народа, который, будучи наслышан о вашей мудрости, прислал нас за тем, чтобы вы разрешили наш спор.

Бее великаны тотчас же обратили внимание на речь нарда, и тот, который уже занес нож на свою жертву, тоже оставил ее и присоединился в прочим, чтобы выслушать речь нарда.

— Дело вот в чем: далеко от нас, на Волге, пасся огромный бык, такой большой, что он с одного берега реки мог щипать траву на другом; но однажды прилетел орел, схватил и унес этого быка в горы с тем, чтобы позавтракать им; долетел он и сел, думая, что на скалу, а вместо того — на рог козла и стал есть свою добычу. Козел даже и не почувствовал, что на его роге обедает орел. Погода в это время была дождливая и пастух, пасший коз, скрывался под бородой козла, но как-то нечаянно, желая взглянуть, не разъяснивает ли, он раздвинул бороду козла и взглянул на небо. В это время ему попала какая-то соринка в глаз. Как ни бился пастух, ничего не может поделать; должен был пойти домой и просить свою мать, чтобы та вылизала ему языком соринку из глаза. Мать сделала это и, конечно, соринку бросила. Впоследствии оказалось, что соринка эта была лопатка нашего быка, которую уронил орел во время своего завтрака. Прошло много лет, кость покрылась землею, люди обработали эту землю и поселились на ней целым аулом. [710]

Долго-ли, коротко-ли жили они, но вдруг стали замечать, что у них делается по ночам нечто в роде землетрясений, и кроме того, аул их каждую ночь поворачивается, так-что если вчера где был восток, то сегодня уж на этом месте юг, дальше запад и т. д. Возмутился народ, собрали сходку, судили, рядили и, в конце-концов, постановили, чтобы на ночь ставить караул. Как сказано, так и сделано, и в первую же ночь караульные заметили, что к ним подходит громадная лисица и что-то роется и теребит под землею. Оказалось, что она нашла лопатку быка, которую мать пастуха выбросила, вместо соринки. Что делать? Порешили всем миром подстеречь лисицу и убить ее.

Вооружился стар и млад, охотники на ночь засели и действительно убили лисицу. На утро стали сдирать с нее шкуру. Один бок содрали, порезали, и оказалось, что на все село хватит каждому на хорошую шапку. Поделили. Другой бок остается в чистых барышах и продать можно. Но чтобы снять шкуру, лисицу нужно перевернуть. Весь аул маялся, маялся целый день и не мог даже с места тронуть эту тушу, но вдруг приходит какая-то старуха, посмотрела, посмотрела и веретеном совершенно легко перевернула лисицу. «А, говорит, да из этой шкуры на полшапки хватит моему сыну». Содрала шкуру и ушла.

Вот теперь, мудрые великаны, наши одноземцы, не умея сами решить дела, а наслышавшись о вашей мудрости и послали нас к вам, просить вас, чтобы вы разрешили вопрос: кто был больше и сильнее? бык ли, орел ли, козел ли, пастух, мать пастуха, лисица, старуха или ее сын? Мы ждем ответа от вашей мудрости.

Великаны призадумались. Каждый из них был особого мнения и между ними завязался спор: один отстаивал свое, другой — свое, образовались партии, а как всегда в такого рода спорах бывает — страсти разгорелись и дело дошло до драки. Помещение не дозволяло развернуться исполинским силам и они выбежали в поле. А нарды, между тем, воспользовавшись этим, выбежали из замка, вскочили на своих летучих коней и все благополучно прибыли домой.

П. Остряков.

Кисловодск, 1879 г., февраль.

Текст воспроизведен по изданию: Народная литература кабардинцев и ее образцы. Из путешествия по Кавказу // Вестник Европы, № 8. 1879

© текст - Остряков П. 1879
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1879