ВОЛКОНСКИЙ Н. А.

ОТСТУПЛЕНИЕ ИЗ ДИДО

КОЛОННЫ, ПРИКРЫВАВШЕЙ ОТРЯДНЫЙ ОБОЗ

28-е августа 1857 г.

(См. № 59 газеты "Кавказ").

26-го авуста генерал-лейтенант барон Вревский, раззорив Дидойское общество, в котором уцелела только незначительная часть аулов, начал отступать. 27-го весь отряд перешел границу общества и остановился на ур. Бариб-Майдане. Отсюда вправо идет тропа в Капучу. — Капучинцы воображая, что и их не минует участь Дидойцев, собрали на высоком хребте, в виду нашего лагеря, значительные партии. Барон Вревский и не думал их разочаровывать в неприятных ожиданиях. Воспользовавшись их страхом, он 28-го августа, после утренней зари, приказал обозным вьюкам всего отряда отступать с возможной поспешностию на ур. Пахалисъ-Тави, а сам с небольшой колонной, для отвлечения неприятеля от отступавшаго обоза, предпринял легкую рекогносцировку в пределы Капучи.

В прикрытие отрядного обоза были назначены три роты Грузинского Гренадерского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка и взвод орудий горной № 1 батареи Кавказской Гренадерской (ныне Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича) артиллерийской бригады.

Утро было гнилое, пасмурное; густой туман в виде мелкого дождя сразу охватывал с головы до ног и без того продрогших солдат.

Колонна, назначенная в прикрытие вьюков, отойдя от лагеря около двух верст, заняла конусообразную вершину горы Шемгечи, вдоль которой в, 1854 году Шамиль разработал тропу для спуска в Кахетию.

Два орудия (без ящиков н лошадей) были поставлены на вершине горы в незначительном каменном редутике, построенном горцами, а пехота вытянулась направо и налево по скату гребня. По тропе, пролегавшей по косогору, стали проходить вьюки всего отряда. В 10 часов, когда едва только половина обоза успела миновать вершину Шемгечи, присланы были из лагеря две роты Мингрельского гренадерского полка, под командою маиора Г. Эти роты должны были сменить Грузинцев, пропустить весь обоз и сделаться его арриергардом. Но маиор Ш., командовавший ротами Грузинского гренадерского полка, объяснил маиору Г., что тот должен пропустить мимо себя все отрядные вьюки, потом весь отряд и ужь стать в арриергарде отряда. Как видите, приказание командующего войсками было перервано. [360]

Маиор Ш., пожелав Мингрельцам и взводу 1-й горной батареи всякого благополучия, отправился вперед вместе с выоками.

В исходе 11-го часа пошел снег или, лучше сказать, мелкий град, который в самое непродолжительное время покрыл собой все окрестные горы, и два ущелья, в которые Шемгеча упирается справа и слева. Подул ветер. Кругом не было не только ни одного кустика, даже так называемого самодера (дикого рододендра), который Лезгинский отряд привык употреблять вместо дров. Правда, на дне левого ущелья было несколько деревьев, но едва-ли кто нибудь и решился бы туда спуститься, еслибы даже ему и позволили, — вопервых потому, что каменистый перпендикулярный обрыв Шемгечи был надежным ручательством в том, что самый отчаянный охотник останется без головы (Доказательством невозможности спуска в ущелье может служить моей любимой собаки. Когда я сошел немного пониже тропы, по которой проходили вьюки, и попросил у одного из солдат сухаря, чтобы поделиться с моим Лиском, последний, вертясь около меня, как-то оступился и несмотря на то, что скатываясь по горе, силился подняться на ноги, задержаться не мог. Докатившись до обрыва он рухнул в кручь; - только я его и видел), а вовторых нельзя было рассчитывать на то, что на дне ущелья не шныряют Лезгины, в ожидании каких нибудь скудных крох от нашего обоза.

В час пополудни весь обоз спустился наконец под гору, а колонна маиора Г. все таки стояла на том-же месте, в ожидании отряда.

Два часа, — отряда нет; три часа — нет как нет. А туман между тем сменился дождем, который с минуты на минугу по немногу усиливался.

Маиор Г. догадался, что тут что-нибудь да не так. Не переврано-ли приказание ?... Тогда он обратился к поручику П-ову, командовавшему взводом артиллерии, и просил его назначить одного из своих солдат, который бы сходил в лагерь к дежурному штаб-офицеру и спросил его, что делать. Выбор пал на меня. Мне дали пять человек прикрытия и я не пошел, а побежал, потому-что нужно было согреться.

Ответ дежурного штаб-офицера был короток и весьма поучителен. Я его передал маиору Г.

Тогда (в половине четвертого) колонна поднялась — и давай догонять отрадные вьюки. Но куда-же! ...

Спустившись с Шемгечи, арриергард обоза вступил в узкое ущелье (около 20 сажень ширины), вдоль которого бежал ручей. В расстоянии 100-150 саженей от подножия Шемгечи это ущелье круто поворачивает влево к горе Ниникос-Цихе. На протяжении своем оно имеет еще два или три загиба. В углу одного из этих загибов находится ледник. Ущелье в этом месте до шести сажень ширины. По прилежащим утесам вьется вправо и влево несколько тропинок. Мне кажется, что все эти тропинки проложены пе пешеходами, а водой, которая во время дождей и таяния снега на Ниникос-Цихе стекает по ним к ручью, протекающему на дне ущелья.

Когда колонна маиора Г. повернула налево в ущелье, дождь усилился и стало смеркать. При всей энергии, когорую уже насильно вызвали в себе солдаты, колонна поднималась по ущелыо на гору со скоростью полуверсты в час, т. е. двенадцать с половиною шагов в минуту. Грязь на тропе, которую размесили несколько сот лошадей, во многих местах была выше колен.

Не вдали от ледника нас застигла темная ночь. Мрак ее еще более увеличивался от набегавших густыми массами туч, от громадных утесов, напиравших с боков и от сильного дождя, который мало-по-малу обратился в ливень. Крупные капли его, как град, барабанили по скалам, стучали по зарядным ящикам, немилосердо хлестали по лицу. Лишь только он унимался хоть на одну минуту, начинались раскаты грома, — один за другим все чаще, чаще, — сильнее, сильнее, будто невидимая сила на куски разрывала все окрестные хребты; молния то прорезывала по всем направлениям черные тучи, то вдруг охватывала разом несколько десятков отдельных гор с их ущельями, гротами и самыми заветными трещинами, — и все это продолжалось до тех пор, пока ливень не возобновлялся с удвоеннюю силой.

В эти минуты ни люди. ни лошади не знали куда они идут. Все они были предоставлены воле судеб, потому-что тропы не было видно; по всем направлениям ближних утесов низвергались широкие ручьи; окрестность. если только не была освещаема молниею, представляла одну сплошную черную массу. Держа друг друга за шинель или за плечо, солдаты на каждом шагу спрашивали тех, кто был впереди: куда они идут, куда сворачивают; в расстоянии четверти аршина невозможно было отличать предметов.

И в эту поистине ужасную минуту сзади кто-то крикнул: не туда идут! — Не туда! не туда! пронеслось с быстротой электрической искры из арриергарда в авангард. Вся колонна мгновенно остановилась, как пораженная одним общим ударом грома. Последняя слабая надежда на благополучный исход несчастного движения рушилась. Мы сбились с дороги!

Чрез несколько секунд в колонне прокричали: направо! Нет дороги! раздалось впереди. Кручь! — Прямо! повторились десятки голосов. — Скала! был лаконический ответ передних.

И все затихло...

Артиллерийские вожатые, бывшие в голове колонны, простояв на месте минуты две, в ожидании еще каких нибудь приказаний, свернули наконец влево.

Вскоре стянулась вся колонна. Насилу мы разобрали, что спускались в какую-то котловину (так по крайней мере казалось нам в ту пору). Места было очень немного: при сборе всей пехоты едва было можно повернуть артиллерийскую лошадь.

Одну роту послали на скалы отыскивать дорогу.

Через четверть часа прокричали, что дороги нет. Тогда приказано было разовьючить артиллерию, потому что лошади не могли более держать на себе не только лафета или тела орудия, но даже зарядных ящиков с неполным числом зарядов. Так как воды в котловине было на четверть, то ящики ставили перпендикулярно, придерживая их руками; в противном случае всем ящикам пришлось бы лежать и быть залитыми водою.

Положено было, если гроза не пройдет, ждать рассвета в котловине. А между тем, всего-то было не более девяти часов. Приходилось около восьми часов простоять в воде и под сильным дождем.

Из колонны вызвались охотники для отыскания дороги.

Долго ощупывали некоторые из них каждый камень, на который бы можно было поставить ногу или опереться рукою. Холодная и грязная вода, низвергаясь с вершины горы множеством каскадов, обдавала их грудь, живот и струями вливалась в сапоги. Наконец одному из охотников удалось вскарабкаться.на какое-то возвышение, футов в десять от земли. Освидетельствовав его и без того окоченелыми руками, он догадался, что это должен быть огромный камень, по которому, конечно, дорога не могла проходить, потому-что со всех сторон были крутые обрывы. Нет, ужь лучше не трудиться, подумал он, и стал кричать, что было силы, чтобы ему дали знать, в какой стороне колонна: бедняк заблудился на одной квадратной сажени. Не смотря на стук дождевых капель, товарищи кое-как догадались чего он хотел и начали вырубать огонь.

Это был спасительный маяк для закавказского Робинзона. Узнав место расположения колонны, он ощупал те камни, по которым взбирался, и возвратился в котловину.

Участь и успехи всех остальных охотников были те-же что и описанного мной.

И так, приходилось обречь себя на восьмичасовое стояние в воде и под водой. Лучшего ничего нельзя было придумать.

В котловине сесть было негде и не на чем. Все солдаты, прижавшись друг к другу, топали в воде ногами, потому что с минуты на минуту пальцы все более и более коченели. Тела не спасала никакая бурка: все было мокро, в буквальном смысле слова, до нитки.

И в таком безотрадном положении колонна простояла на одном месте около трех с половиной часов.

В первом часу пополуночи громовые тучи пронеслись, ливень унялся; молния стала реже и хотя еще шел маленький дождик, но вдоль утесов начали обозначаться ручьи.

Общее мнение было таково, что тропа должна быть там, где вода погрязнее и ручей занимает более места.

Послали пехоту.

Мнение оказалось справедливым; дорога найдена.

Артиллерия живо обовьючила лошадей — и колонна двинулась.

С неподражаемой легкостью взбирались солдаты на крутнзны Ниникос-Цихе. В полчаса мы миновали все опасности подъема, прошли Волчьи-ворота и в начале третьего были на ур. Пахалис-Тави.

_______________________

Разсказы многих моих сослуживцев о кавказских походах и моя маленькая опытность в них приводят меня к одному заключению: если бы люди могли гнить и уничтожаться от дождей и непогод точно так, как их их платье, то Кавказская Армия никогда не существовала-бы.

Каждый Кавказец с гордостью должен сознаться, что это не софизм, а глубокая истина.

Н. Волконский.

Текст воспроизведен по изданию: Отступление из Дидо колонны, прикрывавшей отрядный обоз // Газета "Кавказ", № 60 (от 4 августа). 1860

© текст - Волконский Н. А. 1860
© сетевая версия - Тhietmar. 2020

© дизайн - Войтехович А. 2001
© Газета "Кавказ". 1860