-

СОЛТАН В.

ОЧЕРК ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ДАГЕСТАНЕ В 1854 ГОДУ

I¹.

Намерение Шамиля вторгнуться в Прикаспийский край. Меры генерала Волкова. Назначение генерал-лейтенанта князя Орбелиани командующим войсками. Сбор отряда. Движение к селению Уркрах. Последствия уркрахского похода. Лезгинская кордонная линия и меры принятые князем Меликовым к усилению ее обороны.

После славного и беспримерного движении дагестанского отряда в 1853 году через главный кавказский хребет, которое спасло Кахетию от погрома и заставило удалиться скопище Шамиля ², никогда не ожидавшего, что наши войска в снежное время будут в состоянии перейти заоблачные горы по недоступным тропам — в Дагестане наступило полное затишье, лишь изредка нарушавшееся слухами о войне с Турцией. С наступлением 1854-го года, когда эти слухи стали усиливаться, обещая [526] горцам скорую помощь извне, а грозный противник Шамиля князь Аргутинский, тем временем, окончательно сошел с поприща своей славной деятельности, мюриды очнулись, и Кайтаго-Табасарань снова зашевелилась; даже в мирных акушинских селениях стали являться последователи мюридизма. Такое настроение народа вполне согласовалось с расчетами Шамиля, и о его намерении вторгнуться в Кайтаг в конце февраля начали получаться самые положительные известия. По этому поводу, за отсутствием командующего войсками в Прикаспийском крае, генерал-маиор Волков из Дешлагара выдвинул 1-й и 4-й баталионы самурского пехотного полка, с дивизионом горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады, которые расположил в центральных акушинских селениях Паскенте и Уллу-Айя, а 3-й и 4-й баталионы ширванского пехотного полка, с дивизионом горных орудий, направил из Кусары через Дербент и Дешлагар в казикумухское ханство, куда они должны были прибыть в начале марта. Независимо этого, смотря по сведениям о неприятеле, генерал Волков рассчитывал выступить из Темир-Хан-Шуры с двумя баталионами апшеронского и одним баталионом дагестанского пехотных полков, при дивизионе горных единорогов и нескольких сотнях кавалерии, и расположиться в акушинском селении Леваши и верхних деревнях мехтулинского ханства, чтобы действовать, по обстоятельствам, на те пункты, где Шамиль мог бы появиться.

В конце февраля в Темир-Хан-Шуру прибыл генерал-лейтенант князь Орбелиани, назначенный командующим войсками в Прикаспийском крае. Он застал уже положительные сведения, что Шамиль усиленно готовится к вторжению в наши пределы, намерен взволновать Акушу, Кайтаг, Табасарань и проникнуть в [527] кубинский уезд для содействия турецкому султану. Имам, действительно, разослал в те места своих агентов, которые повсюду встречали сочувствие и готовность вступить под знамя пророка, поднятое султаном. Князь Орбелиани, излагая по этому поводу свои соображения в донесении главнокомандующему, просил возвратить на усиление войск Прикаспийского края два баталиона ширванцев с турецкой границы. Меру эту он мотивировал следующим образом:

«Хотя его светлостью предписано начальнику левого фланга кавказской линии содействовать войскам Прикаспийского края, но помощи оттуда, по отдаленности Дагестана, трудно ожидать вовремя, а между тем потеря одного дня бывает весьма важна, и если вначале не удастся утушить восстание в Кайтаге и Табасарани, в таком случае трудно будет предотвратить все дурные последствия, и это неминуемо отразится на казикумухском ханстве, самурском округе, кубинском уезде и далее — что, с находящимися ныне здесь войсками, при появлении Шамиля со значительным скопищем и общем затем восстании, поставит нас в весьма затруднительное положение и не даст ручательства за счастливый исход дела».

Предусмотрительность в этом случае князя Орбелиани не была бы лишнею при прежнем влиянии Шамиля в Дагестане; но теперь, когда его могущество было подорвано князем Аргутинским, и горцы с меньшим доверием взялись бы за оружие, особенных опасений, ожидаемых князем Орбелиани, представиться не могло. К тому и местность в Дагестане, хотя сама по себе весьма трудная, в отношении обороны не допускала нечаянных вылазок из гор, которым подвергалась вся алазанская долина на протяжении более двухсот верст. Князь Орбелиани все это знал но опыту, но, оставаясь при прежних убеждениях о средствах Шамиля, желал [528] по-видимому, лишь более надежным образом предотвратить все случайности, которые могли родиться под влиянием войны с Турциею, и поэтому снова обратился к временно заступившему место князя Воронцова генералу Реаду с просьбою — сверх возвращения двух баталионов ширванского пехотного полка, направить из Закавказья в Дагестан еще два другие баталиона, а из Баку и Шемахи командировать в г. Кубу две линейные роты для охраны этого города при готовившемся восстании в кубинском уезде. В просьбе этой однако было отказано, и князю Орбелиани пришлось довольствоваться своими средствами.

Соображаясь затем с получаемыми из гор сведениями, которые постоянно подтверждали усиленные приготовления Шамиля к вторжению в Акушу и далее в Кайтаг и Табасарань, и желая предупредить горцев и наказать селение Уркрах, расположенное на границе Кайтага, где возмущение уже проявилось, князь Орбелиани, не смотря на глубокий снег и холодную погоду, собрал в Акуше отряд из первого и четвертого баталионов самурского пехотного полка, одного баталиона ширванцев, первого баталиона апшеронского и третьего дагестанского пехотных полков, взводов легкой № 6 и горной № 2 батарей 20-й артиллерийской бригады, четырех сотен дагестанского конно-иррегулярного полка и двух сотен шамхальской милиции. Отряд был вверен командиру 1-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал-маиору Манюкину, которому было предписано ободрить преданных нам людей в уркрахском магале, обеспечив их верность аманатами, уничтожить имущество и дома бежавших в горы абреков и в крайности, если жители Уркраха окажут сопротивление — взять его приступом и разорить до основания. [529]

Акушинцы неприветливо смотрели на наши приготовления, и некоторые из них выражали свою враждебность, подмешивая в продаваемые солдатам чуреки дурман, от которого последние заболевали, так что пришлось воспретить солдатам всякие частные сношения с жителями. Акушинцы все отличались неблагорасположением к нам и только открытая безлесная местность их страны удерживала население от явной враждебности.

К 20-му марта войска были на своих местах, расположившись по ближайшим селениям к Уллу-Айя, куда прибыл и генерал Манюкин. Вечером того числа отряд выступил но дороге к Уркраху, на сборный пункт в селение Меге. Этот громадный аул был почти весь очищен жителями, дичившимися солдат и собравшимися с имуществом и семействами в особую часть его, чтобы не иметь никакого сообщения с войсками, которые таким образом несколько часов ночи провели в совершенно пустых саклях, без дров и освещения, согреваясь, после снежного и холодного движения, собственною теплотою.

За два часа до рассвета, отряд, в составе пяти баталионов, десяти орудий и шести сотен кавалерии, выступил далее. Не мало было затруднений с полевыми орудиями, которые вязли в глубоком снегу по дороге крайне дурной и гористой; орудийные лошади вскоре выбились из сил и пришлось в более трудных местах вывозить орудия и зарядные ящики на людях. Таким образом отряд подвигался весьма медленно, имея в авангарде два баталиона пехоты, всю кавалерию и дивизион горных орудий, под личным командованием генерала Манюкина. Авангард этот далеко опередил главные силы и к полудню остановился на вершине гребня, отделявшего Акушу от уркрахского магала. [530] Оттуда виден был в отдалении, на значительных возвышенностях, аул Уркрах, а ближе, в долине, куда вел крутой спуск, на снежной покатости выделялись каменные, обнесенные стенами, аулы Киши и Меушуши. Когда главные силы подтянулись к месту привала, и генерал Манюкин спустился с авангардом в долину, то старшины этих двух аулов выехали на встречу, с уверением в совершенной преданности и в том, что селения их никакого не принимали участия в волнениях уркрахцев. Они также передали генералу Манюкину, что уркрахцы решились сопротивляться, получив в ту же ночь значительное подкрепление из Кайтага, и что послали просить помощи у Шамиля.

Генерал Манюкин немедленно двинул авангард к Уркраху, чтобы занять там удобную позицию и на ней выждать прибытия остальных войск. На пути он получил известие, что уркрахский кадий Хаджи-Магомет, с своими приверженцами, бежал, а внезапное появление наших войск и бегство его возбудили между жителями неурядицу и ссоры; тем не менее, все молодые люди, т. е. большая часть жителей, твердо решились защищаться. Генерал Манюкин, желая воспользоваться замешательством в ауле и захватить волнующихся внезапно, приказал управляющему мехтулинским ханством подполковнику Лазареву идти с кавалериею на рысях к аулу, до которого оставалось около семи верст. Вслед за Лазаревым он двинулся и сам с остальными частями авангарда.

От речки, на которой расположены аулы Киши и Меушуши, дорога вела к Уркраху по крутому волнистому подъему, затруднявшему движение все более и более до самой его вершины, где стены аула венчали гребень горного кряжа, а сам аул, большею частью из [531] тесаного камня, густо группировался на противоположном склоне горы. Авангардные баталионы (1-й апшеронского и 3-й ширванского полков), с горными единорогами, почти не отставали от всадников, которые быстро взбирались на вершину подъема под сенью своего черного знамени, во главе с своим командиром князем Багратионом, а также и подполковником Лазаревым. Верхняя часть аула, где жителей оказалось немного, без сопротивления была занята нашею кавалериею; нижняя же часть, с ее каменными саклями наподобие отдельных фортов, где находился и дом бежавшего кадия, была вся наполнена защитниками, приготовившимися к отпору. Дальнейшее действие спешенных всадников было приостановлено до прибытия пехоты и горных орудий. Но решение защитников Уркраха, с появлением быстро подоспевших баталионов с орудиями вскоре поколебалось, и почетные старшины вышли к генералу Манюкину с хлебом-солью, изъявляя свою покорность и раскаяние в заблуждении, в которое они-де были вовлечены Хаджи-Магометом. Генерал Манюкин приказал прибывшему в это время с милицией управляющему Кайтагом полковнику Джамов-беку, в залог верности уркрахцев, вытребовать аманатов как из среды их, так и прочих окрестных селений, причем разорить сакли Хаджи-Магомета и его приверженцев, бежавших с ним, и в заключение собрать джамат и учредить новое правление.

Таким образом все клонилось к развязке .миролюбивой, и авангард, расположившись биваком возле аула, спокойно мог отдохнуть после трудного тридцативерстного перехода и усиленного марша последних семи верст. Войска, хотя прибывшие налегке, все же имели возможность набрать себе дров в верхней части аула, и их бивак, не смотря на глубокий снег и холодную ночь, [532] осветился кострами; но главной колонне, которой приказано было, по случаю позднего времени, ночевать на речке, возле аулов Киши и Меушуши, пришлось не мало потерпеть без топлива, которого не найдено нигде в окрестности. Жители полумирных аулов, расположенных невдалеке за речкой, скрылись за свои каменные стены и не хотели ни в чем услужить войскам. На другой день собрался джамат в числе не более пятидесяти человек старшин и некоторых почетных лиц. Когда им было предъявлено о выдаче заложников, они, после совещания, передали, что народ не желает их дать.

Пришлось обратиться к силе оружия и наказать виновников неповиновения. Генерал приказал арестовать старшин, а первому баталиону самурского пехотного полка, уже прибывшему в голове колонны с полевыми орудиями, с этими же орудиями и спешенными всадниками дагестанского конно-иррегулярного полка, а также с охотниками от наличных пехотных частей, взять аул приступом. Войска эти, спустившись в нижнюю часть аула и став на площади, под огнем неприятеля из сакль, дали место двум полевым орудиям, которые с близкой дистанции начали ядрами поражать каменные постройки, делая в них бреши после каждого выстрела. Пробоины открывались громадные, так как стены были сложены не на извести, и камни, с грохотом сыпавшиеся внутрь сакль, увеличивали поражение противника. Такая разрушительная канонада продолжалась не долго; бросившиеся на штурм войска довершили погром растерявшихся защитников аула, большинство которых бежало; только некоторые из них, более отчаянные, забившись в подвалы, продолжали своими выстрелами наносить нам вред. Здесь-то отличились спешенные конно-иррегулярные всадники, которые, смело выслеживая выстрелы, с [533] засученными рукавами и с кинжалами наголо, врывались в подвалы и довершали истребление. Дым поджогов и треск выстрелов продолжались до вечера, когда наконец войска были отозваны; только одна милиция продолжала хозяйничать в ауле. Потеря наша в продолжение этого дня была незначительна: убито нижних чинов 5, ранено 23 и контужено 3, в том числе один офицер; в конно-иррегулярном полку: офицеров ранено и контужено 3, всадников убито 1 и ранено 7.

Теперь уже ночь не была похожа на предыдущую: все солдаты имели шалаши, сделанные из досок и прочей деревянной рухляди, в изобилии набранной в ауле, и огонь повсюду ярко освещал утоптанный глубокий снег и согревал людей, сгруппировавшихся у костров с веселым, по обыкновению, говором и разными яствами, в изобилии подогреваемыми в неизменной солдатской посуде — медных котелках. К утру, милиция окончательно порешила с последними защитниками аула, еще кое-где встречавшимися в подвалах, и, к всеобщему удивлению, нашла среди них пять старых женщин с ружьями в руках, которые доставлены к генералу. Странно было смотреть на этих сгорбленных, морщинистых и грязных старух, похожих на ощипанных хищных птиц, с такой страстью отнесшихся к учению мюридизма. Генерал их отпустил, и они ковыляя поплелись в свои жилища, при общем хохоте солдат.

Для осмотра окрестной местности, куда, по полученным сведениям, большею частью скрылись жители Уркраха и заблаговременно увезли свое имущество и семейства, генерал послал всадников под начальством подполковника Лазарева. В десяти верстах по каракайтагскому ущелью, в глубокой каменистой балке, Лазарев открыл притон беглецов, охраняемый незначительным [534] караулом и атаковал их. После некоторого сопротивления они разбежались, а находившийся там скот, в числе до 1000 штук, а также многие женщины с их пожитками и детьми, доставлены в лагерь. После распределения в войсках баранов и рогатого скота, генерал приказал отбитых лошадей (в числе 30) передать всадникам, а женщин с их пожитками и детьми поручил Джамов-беку, как их законному владетелю.

Таким образом во всех войсках к обеду варилась и жарилась баранина, а между тем наряженные на работу роты, с шанцевым инструментом и под руководством инженер-капитана Фалькенгагена, в несколько часов разрушили весь громадный аул до основания, обратив его в безобразные груды камней. Теперь уркрахцы и другие жители с окрестных гор могли воочию наблюдать, как быстро наказывалась измена, и как помощь Шамиля была ненадежна. Этот погром сильно подействовал на всех жителей Табасарани, Кайтага и Акуши, и их настроение уже не могло служить Шамилю гарантией успеха в его предположенном вторжении, так что этою спешною мерою были отвращены ожидавшиеся события, которых исход причинял нам сомнение.

Покончив с Уркрахом, генерал Манюкин 30-го марта выступил с отрядом в селение Башлы. Дорога проходила по тесному ущелью, постепенно понижаясь к приморской плоскости, так что движение наше, облегченное израсходованными запасами провианта, происходило быстро, безостановочно, и хотя некоторые из уркрахцев, пробираясь по острым лесистым гребням, тянувшимся по обеим сторонам дороги, провожали нас редкими выстрелами, но и это вскоре было устранено высылкою на гребни прикрытия. Спустившись на плоскость, после зимнего холода и глубокого снега в [535] горах, мы встретили теплый воздух и повсюду зеленую траву, которую с жадностью щипали проголодавшиеся за последние дни лошади.

В Башлы отряд только переночевал в обширных и удобных саклях, а на другой день 3-й баталион ширванского пехотного полка, со взводом горной № 4 батареи 21-й артиллерийской бригады, отправлен был в Дербент, для конвоирования арестованных старшин и пленных; прочие затем пехотные части и остальная артиллерия направились в Дешлагар и Темир-Хан-Шуру, а сотни конно-иррегулярного полка и мехтулинская конная милиция, под начальством подполковника Лазарева, выступили в горы, в акушинское селение Меге, до особого приказания. Таким образом, на пути сообщения неприятельских партий с Кайтагом выдвигался сильный конный отряд; в Кумухе же, по дороге в верхнюю Табасарань, управляющий ханством генерал-маиор Агалар-бек, с своей отлично устроенной конной милицией, постоянно удерживал ханство в строгом подчинении и был грозою соседних непокорных горцев. Независимо этого, как в ханстве, так и в Акуше занимали пограничные пункты пехотные части с горными орудиями.

Князь Орбелиани, вполне оценив уркрахский поход, который своей быстротою и решительностью так сильно повлиял на жителей, в донесении к командующему корпусом сочувственно отнесся ко всем начальствовавшим лицам, поименовав их фамилии ³. И действительно, после разрушения Уркраха, спокойствие водворилось [536] повсюду, и Шамиль, собиравшийся в Прикаспийский край, в горах затих, так что, не смотря на войну с Турциею, в Дагестане бродили только одни слухи об этой войне.

Но в то время, когда горцы Прикаспийского края охладели к обещаниям имама, его взоры обратились на другую сторону гор, именно — на лезгинскую линию. Не смотря на всю таинственность этого замысла, начальнику тушино-пшаво-хевсурского округа полковнику князю Челокаеву удалось проведать, что Шамиль приказал готовиться своей коннице для нападения на Карагач и Царские Колодцы, а если удастся, то и на Тифлис, где должен был соединиться с турецкою армиею. Эти фантастические замыслы, внушенные имаму по всей вероятности сообщениями из Турции, хотя не могли считаться сбыточными, но допускали возможность быть уверену, что в разгаре войны Шамиль направит свои действия скорее всего в эту сторону. О полученных сведениях князь Челокаев донес командующему войсками на лезгинской линии генерал-маиору князю Меликову ⁴, который, вследствие этого, объехал все левофланговые пункты и на месте указал начальствовавшим лицам те необходимые меры, которые требовались как для усиления обороны, так и для обеспечения безопасности жителей и их имущества. Кроме того он усилил постоянно находившиеся на левом фланге два баталиона и грузинскую дружину еще одним баталионом пехоты, тремя сотнями казаков, тремя сотнями временной и пятью сотнями резервной пешей милиции, а [537] также двумя горными единорогами. В заключение, князь приказал снабдить все гарнизоны на передовых пунктах тройным комплектом боевых припасов, запасным провиантом и разрешил жителям покупку пороха и свинца из кварельского парка.

Такие меры были как нельзя более сообразны с тогдашним положением лезгинской кордонной линии, растянутой от Нухи до Тушетии на огромном пространстве, по которому немыслимо было с одного конца на другой вовремя подать помощь малочисленными войсками, и охраняемой у предгорья милиционными караулами и частью самими жителями, всегдашняя беспечность которых служила первым благоприятным условием к вторжению неприятельских партий.

II.

Сбивчивые слухи о неприятеле. Распоряжения князя Меликова. Меры к обеспечению Тушетии. Сосредоточение войск у Закатал. Расположение войск левого фланга лезгинской линии. Вторжение горцев. В ожидании помощи. Расстояние правого берега Алазани. Переход неприятельской конницы за Алазань. Безуспешность попытки шильдинского гарнизона отрезать неприятелю отступление. Прибытие войск из Закатал. Отступление неприятеля. Распоряжения князя Меликова.

Дальнейшие сведения о том, куда Шамиль намерен направить свой удар, были крайне сбивчивы и не всегда заслуживали внимания, тем более, что их распускал он сам, имея в виду замаскировать свою настоящую цель. Только в начале июня получено было достоверное сообщение с левого фланга кавказской линии от флигель-адъютанта полковника барона Николаи, что Шамиль по [538] окончании уразы намерен двинуться в джаро-белаканский округ, по приглашению его жителей, и для этого велел собираться конным чеченцам на хороших лошадях, а сам приготовляет в поход четыре орудия на полозьях; что он писал к Даниельбеку, чтобы тот осмотрел дороги, ведущие в Джары, и получил от него ответ о возможности без особенного труда исправить эти дороги, по случаю разрыхления на них льдин, и вследствие этого послал андийцев Гирея и Муртуза распорядиться требуемыми исправлениями. Барон Николаи, не ограничиваясь этими сведениями, упоминал, что чеченские наибы собирали всех всадников, выбирали доброконных и половину из них назначили в дальний поход налегках, с запасом непременно пяти рублей на каждого всадника; что, наконец, хотя Шамиль и распускает слух о походе в Кабарду, на соединение с Магомет-Амином, но надежный агент объявил этот слух совершенно ложным и самым утвердительным образом ручался за истину предыдущего показания. Кроме этих сведений князь Меликов знал о намерениях Шамиля через лазутчиков, а также из сообщения командующего войсками в Прикаспийском крае, подтверждавшего известия, что Шамиль, с огромным сборищем, намерен произвести вторжение в наши пределы, но куда именно — неизвестно.

В виду всех этих сведений князь Меликов признал необходимым иметь наибольшее число войск где-нибудь на одном пункте, так как дело шло по-видимому не об отражении хищнических партий, а о противодействии многочисленному скопищу, которое задалось целью достичь самых решительных результатов. Остановившись на этой мысли, он избрал сборным пунктом крепость Закаталы, и туда же направил [539] следовавший в его распоряжение 5-й баталион кубанского егерского полка, чтобы иметь также и средства, в случае надобности, подкрепить Нуху. Вместе с этим он дал знать начальнику левого фланга лезгинской кордонной линии полковнику фон-Кульману, что Шамиль, по всей вероятности, будет сосредоточенно действовать по одному какому-нибудь направлению, ограничиваясь на других пунктах демонстрациями, и это должно заставить нас, для первоначального ему отпора, быть в готовности на всех пунктах, приберегая главные наши силы для отражения массы; до тех же пор, пока настоящая цель Шамиля не объяснится ходом самого дела, заблаговременные наши действия могут повлечь за собою самые неблагоприятные для нас последствия. Поэтому, командующий войсками приказал фон-Кульману — для подания помощи отдельным передовым постам и местным жителям, уже обеспеченным принятыми мерами к самостоятельной на некоторое время обороне, держать наготове подвижный резерв, составленный из свободных от караула двух баталионов пехоты, трех сотен казаков, пяти сотен резервной милиции и четырех орудий (двух горных и двух полевых), и направлять его туда, куда действительная надобность потребует. При появлении неприятельских скопищ перед селениями, жители, по распоряжению командующего войсками, обязывались немедленно перегнать свой скот на правый берег Алазани, семейства и имущество поместить внутри возобновленных сельских укреплений, а самим участвовать в обороне селений и удержании на первое время неприятеля, в каких бы силах он не наступал. В заключение князь Меликов давал знать Кульману, что если Шамиль с главными силами направится на левый фланг линии, то он с войсками поспешит к нему на помощь из Закатал. [540]

Казалось бы, что более обстоятельных распоряжений нельзя было предпринять, и что, при точном исполнении их, трудно было ожидать, чтобы неприятель, направившись в Кахетию, имел бы какой-либо успех — кроме причинения, на дурной конец, незначительных потерь передовым селениям. Но в то же время, при войне с Турцией, нельзя было приписывать Шамилю таких мелких расчетов, которые заключались бы в одном лишь грабеже, а скорее можно было ожидать от честолюбивого имама более обширных замыслов, как например — вторжения в наши мусульманские провинции, которые могли ему обещать полное содействие и причинить нам, при малочисленности войск лезгинского отряда, немаловажные затруднения, как это уже было в 1853-м году, при менее благоприятных для горцев условиях. Князь Меликов и это не упустил из вида, вследствие чего принял соответственные меры и относительно правого фланга линии; но так как в этом районе находился он сам, то о них не считал нужным рассылать отдельные приказания.

28-го июня получено было известие от полковника фон-Кульмана, что Шамиль с большими партиями дагестанцев и чеченцев уже прибыл в селение Карату, откуда, по присоединении на пути дидойцев, возьмет направление через Тушетию на плоскость в Телав или на военно-грузинскую дорогу, и что другое сборище анцухцев и капучинцев намерено спуститься прямо на плоскость через Сацхениси, а сын Шамиля и Даниельбек, тоже с большим скопищем, двинутся в Казикумух. Это сообщение, несколько расходившееся с предыдущими, доказывало, что Шамиль до последней минуты скрывал задуманное им направление, которое еще более становилось загадочным с получением опять нового известия [541] о том, что в горных обществах, прилегающих к джаро-белаканскому округу, все вооруженные люди из своих селений не удаляются и находятся наготове. Князь Меликов, в донесении командующему корпусом генерал-от-кавалерии Реаду от 29-го июня, изложив вышеозначенные обстоятельства, просил об отправлении возможного подкрепления в Тушетию, где в распоряжении начальника ее полковника князя Челокаева находился в Тионетах только один четвертый баталион навагинского пехотного полка и местная милиция. Исполнив все это и сосредоточив в Закаталах действующий отряд, командующий войсками вызвал туда же с Царских Колодцев два дивизиона нижегородских драгун и дивизион конных орудий, возложив на них назначение летучей колонны на случай необходимости поддержать кордонные караулы у предгорий.

Если бы и в Кахетии, т. е. на левом фланге линии, войска были собраны к одному пункту, то они не были бы застигнуты неприятелем врозь. Предусмотрительные распоряжения князя Меликова, особенно на правом фланге, должно полагать, были причиною, что Шамиль отменил наверно более обширные свои замыслы, так как нельзя же допускать, чтобы его долго подготовляемые сборы делались только для ограбления нескольких деревень, где он не мог даже предполагать достичь тех прискорбных для нас результатов, которые получились совсем случайно. При этом, из сообщений лазутчиков было видно, что все горские общества, прилегающие к окраинам Кахетии и к джаро-белаканскому округу, были поставлены в готовность развлечь нашу оборону и самому Шамилю, с отборной конницей, дать возможность неожиданно появиться из-за этих заслонов в том пункте, где ему предстояло более действительных выгод. Но [542] сосредоточенная готовность в Закаталах дала направление другое, и Шамиль, как оказалось на деле, в то самое время, когда послал приказание анцухцам и дидойцам следовать к нему в Карату, сам, со всем своим скопищем, пошел к ним на встречу в Анкракль, и оттуда, повернув их в обратный путь, через Кидеро направил в Кахетию. Анцухского наиба, подозреваемого в сношениях с нами, он удалил от должности, а двум дидойским старшинам, служившим нам лазутчиками, отрубил головы.

К этому времени войска левого фланга лезгинской кордонной линии занимали следующие позиции: грузинская пешая дружина — все кордонные посты; пять сотен резервной милиции, под командой подполковника князя Чавчавадзе, находились при выходе из шуагорского ущелья на плоскость, у поста Хандо, в трех верстах выше селения Шильды; 3-й баталион тифлисского егерского полка, с двумя горными орудиями, расположен был в 20-ти верстах от Шильды, в натлис-мцемельском ущелье, и на кодорских высотах, где кончались работы кодорской башни, занятой особым гарнизоном из 2-х обер-офицеров, 150-ти нижних чинов и 26-ти дружинников, при 4-х крепостных ружьях и одной мортире; 3-й баталион мингрельского егерского полка находился у подошвы гор в Кварели, в 10-ти верстах от Шильды, где две роты занимали укрепление, а другие две заготовляли в деревне материалы для постройки новой ограды; грузинский линейный № 12-го баталион, с одною сотнею донских казаков, занимал Сацхениси, по нижнему подгорью, в 35-ти верстах от Шильды, и затем две сотни донских казаков и три сотни временной милиции стояли еще в большем расстоянии, к стороне Тушетии, у селения Напареула, против лопотинского [543] ущелья. Таким образом, предполагаемый резерв был раскинут на значительном пространстве, и для неприятеля, прорвавшегося в Кахетию, дальнейшую преграду могли представить только растерявшиеся жители.

В таком состоянии находилась охрана этой прекрасной страны, беспечно предавшейся полевым занятиям, в надежде, по всей вероятности, на защиту войск. Войска же, вместо того, чтобы стоять в сборе и наготове и зорко следить за всем, что происходило на подъемах гор, где сторожили мелкие караулы на вышках и башнях, частью беспечно были раскинуты по всем ущельям, не имея между собой никакой связи, даже опорного пункта в тылу, а большею частью были развлечены работами. Быть может, неприятель хотя и был в сборе, но не появился бы на плоскости; оповещенный же лазутчиками насчет нашего положения, он 2-го июля, в 8 часов вечера, в огромных массах показался на спуске Главного хребта. Начальник пахалис-тавской башни хорунжий князь Чавчавадзе, в виду которого неприятель подвигался, тотчас же послал дать знать в Кварели командиру дружины подполковнику князю Кобулову и по шуагорскому ущелью в Шильды подполковнику князю Чавчавадзе. Это сообщение, доставленное в обоих пунктах ночью, разумеется, произвело переполох. В кварельском укреплении сделано три орудийных выстрела, для предупреждения жителей об опасности, но те не хотели верить предостережению, и, не смотря на понуждение властей, не входили в оборонительные ограды, а оставались в своих домах с имуществом и семействами. Особые известия о появлении неприятеля разосланы были во все пункты, где находились войска, а также сообщено начальнику левого фланга лезгинской кордонной линии полковнику фон-Кульману (который в это время [544] находился в сацхенисском укреплении) и телавскому уездному начальнику. В кварельском укреплении закипела работа и ночью же приступлено было к исправлению развалившейся деревянной крепостной ограды. Наступившее утро ничем тревожным не ознаменовалось, и даже ночное известие приписано было недоразумению, так как обход, возвратившийся из ущелья, и казак, приехавший из Шильды, откуда он выехал в седьмом часу утра, сообщили, что как в Шильды, так и в ущельи все обстоит благополучно. Однако, Шамиль, со своим скопищем, продолжал спускаться по шуагорскому ущелью и в семь часов утра нахлынул на Шильды, как снег на голову.

Князь Чавчавадзе, отступивший с резервной милицией с поста Хандо в Шильды, поспешил встретить натиск многочисленной неприятельской пехоты, которая со всех сторон врывалась в селение. Скоро в улицах его завязался рукопашный бой, сопровождавшийся то отражением, то усиленным напором противника, воодушевляемого наибами. Наши милиционеры, воинственные по природе, не смотря на свою малочисленность, на каждом шагу задерживали горцев, поражая их ружейным огнем из-за стен построек, а где неприятель приходил в замешательство, неся потери под меткими почти в упор выстрелами — защитники, во главе с своими сотенными командирами ⁵, врезывались в его толпы и заставляли отступать до натиска свежих масс, [545] подсылаемых с Хандо, где Шамиль стоял с конницею. Такая кровавая резня продолжалась до полудня, и уже многие дома в селении пылали широким пламенем, при треске обрушившихся построек, прерываемом неумолкаемыми перекатами пальбы. Многие семейства, не успевшие запереться в старое сельское укрепление, были захвачены в плен; часть конных горцев понеслась в ближайшие селения Греми и Енисели, где вскоре пламя с черным дымом указало их присутствие. Шильды, однако, удержались, и к полудню горцы отступили к Хандо. Потери их были весьма значительны, потому что одних тел, оставленных в селении и садах, насчитывалось до 480-ти; с нашей же стороны потеря заключалась в 19 убитых, 38 раненых и 46 контуженых милиционерах и жителях.

В Кварели, между тем, как выше сказано, ничего не знали о нападении на Шильды, и только через жителей появился неопределенный слух, что Шамиль завладел этим селением и сжег его. Тогда кварельцы без понуждения спешили поместить свои семейства в сельское укрепление, а подполковник князь Кобулов, взяв одну роту мингрельцев, отправился в Шильды; но увидя на пути неприятельскую партию в 2000 человек, не решился пробиться через такую массу и возвратился обратно в Кварели.

При таких обстоятельствах, ставивших в неизвестность судьбу селения Шильды, князь Кобулов в два часа пополудни получил записку от полковника фон-Кульмана, в которой он уведомлял о своем выступлении из Сацхениси и предлагал с двумя ротами мингрельцев и одним легким орудием, расположенными в Кварели, идти на помощь шильдинцам. Приказание это князь Кобулов немедленно исполнил, и хотя на [546] пути получил из Кварели уведомление, что там по близости усмотрена партия горцев, но слыша выстрелы в Шильды, счел долгом спешить по назначению. К вечеру прибыл в Кварели, с двумя ротами кавказского линейного № 12 баталиона и сотней донских казаков, полковник фон-Кульман. Партия, встревожившая кварельцев, тотчас же скрылась. На отдаленной вершине горы Пахалис-тави неприятель начал разбивать огромный лагерь, где видны были массы народа и разноцветные значки.

Из Шильды, между тем, не было никакого известия, и только в 11 часов ночи нарочные привезли письмо от подполковника князя Чавчавадзе, адресованное на имя князя Кобулова, которое не сразу было доставлено по назначению, по случаю прерванного днем сообщения. При этом нарочные словесно передали обо всем, происшедшем в Шильды, и о том, что неприятелем подожжены окрестные селения Сабуи, Греми, Енисели и Турис-цихе. Князь Чавчавадзе, в письме своем, вкратце излагал утренние события, упоминая, что до сих пор помощи ему никакой не дано, и что неприятель отступил и расположился у поста Хандо; в заключение он просил доставить ему в Шильды в тот же день два пуда пороху и четыре пуда свинца. Письмо это было писано в 12 1/2 часов пополудни, следовательно тотчас по окончании дела, а к вечеру с князем Кобуловым туда прибыли две роты мингрельцев и одно орудие, а также присоединился с горы Кодоры 3-й баталион тифлисцев, с двумя горными единорогами. Порох и свинец тотчас были отправлены в Шильды, и в то же время, ночью 4-го июля, полковник фон-Кульман обо всем случившемся донес князю Меликову. Вместе с этим он обратился с просьбою к начальнику [547] тушинского округа полковнику князю Челокаеву о высылке к нему форсированным маршем из Тионет 4-го баталиона навагинского пехотного полка. Таким образом все меры были приняты для противодействия вторгнувшемуся противнику, но это не давало повода ожидать скорой помощи, а обстоятельства, между тем, требовали действий безотлагательных.

При таком положении дел на левом берегу Алазани, у подошвы гор, правая сторона этой реки, более населенная и более украшенная помещичьими дачами, в центре с уездным городом Телавом, 3-го числа еще не была затронута разъездами неприятельской конницы. Телавский уездный начальник князь Андроников, который уже был извещен о появлении неприятельских скопищ и сделал все распоряжения о помещении присутственных мест и жительских семейств в крепости, в 9 часов утра, по случаю показавшегося пожара в Шильды, поспешил с десятью конными жителями и казаками к Алазани, чтобы пробраться в Шильды; но, переехав через реку, наткнулся на неприятельский разъезд и должен был возвратиться опять на правый берег, куда уже начали стекаться вооруженные жители и конные князья и дворяне. Таким образом собралось до 40 всадников. Они снова переехали реку, но партия чеченцев, усилившая разъезд, атаковала их и подавляющим большинством опрокинула в реку, причинив им потерю в числе нескольких человек утонувших и раненых.

После этого неудачного опыта, жители окончательно впали в нерешительность, и вместо того, чтобы собраться на переправе и общими силами защищать правый берег полноводной в то время реки, они поспешили в ограды своих селений, а некоторые, по малодушию, нашли [548] лучшим спасаться бегством вглубь страны. К тому еще, жители, выбежавшие из кварельского участка, усиливали общий страх рассказами о неприятеле, наводившем на них ужас своим быстрым появлением и конным строем, которого они никогда не видели при обыкновенных нападениях. При таком неутешительном состоянии жителей, неприятелю предстояла полная свобода действий, но и он почему-то в этот день медлил — вероятно, собирая сведения о местах нахождения остальных наших войск, и таким образом дарил нам дорогое время, которым, к сожалению, только немногие могли воспользоваться.

Семейство князя Чавчавадзе (начальствовавшего в Шильды) в это время находилось в своем имении возле Телава, в селении Цинондалах. Не смотря на советы жителей уехать, по примеру других княжеских семейств, в Телав или в леса, оно продолжало спокойно оставаться в своей прекрасной даче и по-видимому также не обратило внимания даже на предостережение уездного начальника, который, возвращаясь к вечеру 3-го числа из-за Алазани и встретив на телавской дороге княжеского человека из Цинондал, приказал ему передать княгине, что опасность большая, и что он ей советует тотчас же переехать в телавскую крепость. Человек сказал, что велено не докладывать княгине ни о чем неприятном. Но на требование уездного начальника непременно доложить, так как опасность грозит ежеминутно, тот обещал исполнить, а князь Андроников поспешил в Телав, чтобы приготовить город к обороне, где, кроме инвалидной команды и 65 человек милиции из телавского участка, никаких других сил не было.

Между тем, с наступлением утра 4-го июля, полковник фон-Кульман послал из Кварели еще две [549] бумаги: к сигнахскому уездному начальнику о присылке резервной милиции и к командующему двумя дивизионами нижегородских драгун, в Царские Колодцы, о направлении драгун к Телаву. Отправив эти бумаги, фон-Кульман, утром же, получил другое письмо из Шильды, в котором князь Чавчавадзе, уведомляя о прибытии к нему вечером 3-го числа двух рот мингрельцев и баталиона тифлисцев, вместе с тем доносил, что горцы в больших силах продолжают оставаться в Хандо, и что он ждет наставления, какого рода должны быть дальнейшие его действия. При этом он присовокуплял, что ежели не будет усилен вверенный ему отряд, то неприятель может нанести значительный вред целой Кахетии. На это письмо последовало предписание полковника фон-Кульмана, в котором он предлагал князю Чавчавадзе — оставив в Шильды, вместе с вооруженными жителями, 100 человек резервной милиции, самому, с имеющимися у него силами, с наступлением ночи двинуться форсированным маршем к Куицкальскому посту (между Шильды и Кварели), куда и фон-Кульман должен был прибыть с сотней казаков и одним орудием, и там, по указанию обстоятельств, действовать решительно и окончательно.

Полковник фон-Кульман надеялся, что к ночи прибудут драгуны и сигнахская резервная милиция, и поэтому, вероятно, обещал решительные действия; но почему он хотел, при этих действиях, пожертвовать селением Шильды, где укрывались и некоторые княжеские семейства, и где преграждался свободный путь горцам из шуагорского ущелья на плоскость — которую следовало ограждать и подвижным резервом — достаточных причин со стороны фон-Кульмана не видно. Между тем неприятель, накануне обозревший переправы на [550] труднодоступной тогда реке, и, не встречая там ни войск, ни даже малейшего сбора жителей, действовал совершенно свободно и беспрепятственно, так что с утра 4-го числа, когда полковник фон-Кульман делал только предположения к ночи, шамильская конница уже разъезжала по той стороне Алазани, и вскоре повсеместно запылали пожары в заречных селениях.

Ужасающая картина эта была видна из Кварели, а также отовсюду в беспечной долине, где никто не принимал никаких мер к обороне, кроме выбивавшегося из сил подполковника князя Чавчавадзе, который, будучи нездоров и крайне расстроен своим бессилием, все же двинулся с тремя ротами тифлисцев, при двух орудиях, двумя сотнями резервной милиции и командою грузинской дружины, преследовать неприятеля к Алазани; но он не мог настигнуть его конницы, уже переправившейся через реку, глубокую и недоступную в то время для перехода пеших солдат и артиллерии.

В тот же день с утра из Телава потребованы были почтовые лошади для выезда семейства князя Чавчавадзе из Цинондал. С этими лошадьми уездный начальник послал конвойных; сам же отправился к Алазани, чтобы разведать о неприятеле, но на дороге, получив известие, что горцы уже на этой стороне реки, возвратился обратно в Телав, откуда все с ужасом увидели огни горевших селений ниже Цинондал. Там-то, в комфортабельном доме князей Чавчавадзе, в это время прислуга суетилась с укладкой вещей на повозки, и княгини Анна Ильинична Чавчавадзе и Варвара Ильинична Орбелиани (вдова генерал-маиора князя Ильи Орбелиани), с детьми и членами семейства, встревоженные близким присутствием свирепствовавших в окрестности горцев, с нетерпением ждали отъезда, [551] задерживаемого копотливостью женской прислуги. Вдруг, раздался крик: ,,лезгины"! Ужас овладел всеми, и доктор Горелейченко, прибывший с лошадьми и вооруженный ружьем, стал у дверей дома, который был оставлен большинством мужской прислуги, разбежавшейся в лес. Дальнейшие подробности этого прискорбного события, которые не входят в настоящее описание, выразились тем, что неприятельская конница, в числе до трех тысяч всадников, ограбив весь дом и забрав имущество и княгинь с их детьми, сожгла Цинондалы и к четырем часам пополудни отправилась за Алазань по разным направлениям.

Неприятель по-видимому отлично знал дороги, потому что большая часть конницы с главною добычею не наткнулась на отряд князя Чавчавадзе, который ожидал возвращения хищников на левом берегу реки, и пробралась беспрепятственно в горы, на высоту Пахалистави, к лагерю Шамиля. Туда, в числе прочих, были доставлены и все прочие цинондальские пленные, за исключением двух женщин и младшей дочери княгини Чавчавадзе, маленькой Лидии, погибших во время усиленной скачки конницы, уходившей, после переправы, от какой- то незначительной партии грузин, затеявшей перестрелку. Впрочем, в этом поспешном отступлении много погибло и других пленных, уведенных пешком, которые своею усталостью задерживали движение отступавших. На отряд князя Чавчавадзе наткнулась только часть хищников, из которых многие перебиты картечью и ружейным огнем на самой переправе. К вечеру, князь Чавчавадзе со своими войсками должен был спешить в Шильды, где неприятель с Хандо произвел нападение, с целью, разумеется, отвлечь наши войска от переправы, а затем, выбитый из селения, отступил в Хандо, [552] к своему операционному пункту и месту нахождения сына Шамиля и Даниельбека.

Обо всем этом, т. е. о действии отряда князя Чавчавадзе, полковник фон-Кульман ночью 4-го числа получил письмо от князя Кобулова, находившегося в Шильды, который вместе с тем просил выслать для милиции патроны. Полковник фон-Кульман, ожидавший скорой помощи, медлил ответом, но на рассвете 5-го числа, получив предписание от князя Меликова, из которого было видно, что донесение о вторжении Шамиля не дошло до него, фон-Кульман поспешил донести вновь обо всем случившемся и написал князю Кобулову (почему не князю Чавчавадзе — неизвестно) следующее:

«Предлагаю вашему сиятельству с наступлением ночи сего числа (5-го), со всеми войсками, под командою вашею состоящими, не смотря ни на какие обстоятельства, прорваться через неприятеля и следовать к Куицкальскому посту; по прибытии туда меня о том уведомить, стараясь взять с собою какие возможно будет семейства и доставить в Кварели».

Таким образом полковник фон-Кульман уже вторично требовал (первое требование было к князю Чавчавадзе, к счастью шильдинцев, неисполненное), чтобы войска оставили Шильды на глазах значительных сил неприятеля и отступили назад к Кварели. Этим распоряжением фон-Кульман хотел, вероятно, еще более обеспечить Кварели, которые и так оберегались укреплением, занятым двумя ротами мингрельцев, и сверх этого там находились, без всякого назначения, две линейные роты, одно полевое орудие и сотня казаков, не считая вооруженных жителей. Видно было, что всем этим руководило какое-то бездействие, которое, к сожалению, и прежде, при неисполнении первоначальных распоряжений князя Меликова, дало возможность неприятелю застигнуть наши войска [553] среди их бессвязности и неведения об опасности. Так например, две сотни казаков, которые в данном случае, с поддержкой хотя бы небольшой части пехоты, были бы весьма полезны, отсутствовали по неизвестной причине, а может быть, и вследствие земских нужд. Легко может быть, что неподготовленность наша к отражению неприятеля повлияла и на жителей, которые, не смотря на свою храбрость, на этот раз оплошали и допустили себя разорить. Лишь немногие из них, которые в этом случае стойко держались даже в простых домашних оградах, доказали, что неприятель, ворвавшийся на плоскость, был более осторожен, чем смел.

Не смотря, однако, на неисполнение приказания относительно готовности к обороне, Шильды причинили немалую услугу, задержав напор горцев на целые сутки. В это время еще можно было поправить дело, приняв меры к обороне жителями правого берега Алазани и выступив из Кварели на первый раз хотя бы с двумя ротами, одним орудием и одной сотней казаков, стать на перепутье к реке и этим содействовать жителям, охранявшим переправу, и передовым пунктам. Но мы ничего этого не сделали и оставались в кварельском укреплении праздными зрителями шамильского лагеря, где 30 храбрых дружинников, со своим отважным начальником хорунжим князем Чавчавадзе, защищали пахальскую башню почти двое суток, пока наконец Шамиль не разбил ее орудийными снарядами.

Князь Меликов получил донесение фон-Кульмана о вторжении неприятеля только 4-го числа пополудни. Тотчас же он послал из Закатал форсированным маршем прибывшие туда с Царских Колодцев два дивизиона драгун, с дивизионом конных орудий и четырьмя сотнями донских казаков; вместе с тем он [554] приказал 2-му баталиону тифлисского егерского полка, находившемуся в Лагодехах, выступить вслед за драгунами. Драгуны, казаки и конная артиллерия, не смотря на июльский зной и дурную каменистую дорогу, в продолжение 17-ти часов прошли сто верст и явились в Кварели 5-го числа; но они прибыли бы даже скорее, если бы только полковник фон-Кульман удерживал переправу. Хотя колонна эта была крайне утомлена, но Кульман в тот же день пополудни двинул ее в Шильды, присоединив к ней бывшую при нем сотню казаков, сотню грузинской дружины с вооруженными жителями и роту мингрельцев. В семь часов вечера войска достигли Шильды, после небольшой попутной перестрелки с горцами, занимавшими лесистую возвышенность возле этого селения. С Хандо было видно движение нашего отряда, и хотя там местность не представляла удобств для действия кавалерии, но горцы засуетились, и заметно было, что не желали иметь серьезного дела. Следовало тотчас же их атаковать, что и предлагали частные начальники; но сильное утомление кавалерии, которая, впрочем, не особенно там была нужна, заставило отложить это намерение до утра. С рассветом же следующего дня, после незначительных ночных тревог, причиненных подходившими к нашей цепи горцами, на Хандо уже никого не было, и только видны были вереницы скопища, взбиравшиеся на гору Пахалис-тави, где стояли главные силы Шамиля. Неприятель ушел безнаказанно.

К этому времени прибыл в Телав и тушино-пшаво-хевсурский окружной начальник полковник князь Челокаев с четвертым баталионом навагинского пехотного полка, а к вечеру 6-го июля стал лагерем возле Кварели и командующий войсками лезгинской кордонной линии князь Меликов, прибывший из Закатал в [555] два перехода, по 50-ти верст каждый. В этом молодецком движении участвовали: 1-й и 4-й баталионы тифлисского егерского, 3-й баталион навагинского пехотного и две роты 5-го баталиона кубанского егерского полков, с 8-ю орудиями горной № 2 батареи 21-й артиллерийской бригады; вместе с тем прибыл из Лагодех и 2-й баталион тифлисского егерского полка ⁶.

Таким образом, в течение двух с небольшим суток собрался значительный отряд, но неприятель, не задержанный на левом берегу Алазани хотя бы еще на одни сутки, был вне всякой опасности, так как 15-ти-тысячное скопище Шамиля, расположенное на пахальских высотах, командующих крайне трудным и тесным четырнадцативерстным подъемом, никоим образом не могло быть нами атаковано.

Шамиль по всей вероятности обдумывал новый план для содействия поднятому знамени пророка и стоял на горе Пахалис-тави в нерешимости, имея перед собой не то население, которое ожидало бы его в Джарах, и будучи под наблюдением наших войск. Эту нерешимость или, лучше сказать, выжидание благоприятных обстоятельств подтверждали и слухи из гор, что Шамиль получил орден и письмо из Константинополя (через какого-то нухинского хаджи), приглашавшее завоевать элисуйское владение, а также письмо от Омер-паши, чтобы действовать всеми массами горцев на военно-грузинской дороге, прекратить там сообщение Грузии с Россией и ожидать присоединения паши. Шамиль, по-видимому, предпочел на этот раз последнее предложение, и чтобы отвлечь наши силы, послал к восточной стороне лезгинской кордонной линии две партии: одну пешую, под начальством [556] джурмутского наиба, по направлению к Джарам, а другую, конную, под начальством анцухского наиба — к Бежаньянам.

Князь Меликов, получив эти сведения 7-го числа ночью, отправил полковника фон-Кульмана с первым баталионом тифлисского егерского полка, взводом горных орудий и тремя сотнями казаков для наблюдения за окрестностями Бежаньян, дал знать в Сигнах, чтобы жители приготовились к встрече неприятеля, а также сообщил в Закаталы полковнику князю Шаликову, командовавшему оставшимися там войсками ⁷, о следовании к Джарам джурмутского наиба и о пребывании, кроме того, в Ирибе особого сборища при двух наибах. Чтобы пресечь Шамилю путь к военно-грузинской дороге, который ему предстоял через Тушетию, князь Меликов направил туда обратно 4-й баталион навагинского пехотного полка, придав ему еще два горных орудия, а также выдвинул к стороне Тушетии, в Лялис-хури, два дивизиона драгун, с дивизионом конных орудий и двумя сотнями казаков.

Шамиль, извещенный обо всем этом своими лазутчиками, уже не мог надеяться на дальнейший успех своих предприятий, тем более, что военно-грузинская дорога была достаточно обеспечена тремя баталионами, четырьмя орудиями и конною грузинскою дружиною; а главное, что при таком направлении горцев, князь Меликов отрезал бы им отступление, поставив Шамиля окончательно к безвыходное положение. Поэтому имам, как передавали лазутчики, огорченный неудачно сложившимися для него обстоятельствами, и даже не смотря на то, что [557] восемь тушин, недовольные начальством, прибыли к нему с предложением явиться в Тушетию и готовы были служить ему проводниками — нашел лучшим дождаться более удобного случая для довершения своих предприятий и 10-го июля, со всем своим скопищем, отступил в дидойское общество, к селению Кидеро.

III.

Состояние наших сил в Дагестане. Демонстрация к Буртунаю. Направление войск в самурский округ. Несвоевременность содействия лезгинскому отряду. Подход войск на Турчидаг. Дело у кутешинских высот. Новые замыслы Шамиля на лезгинскую линию. Шамиль в Чечне. Содействие князя Орбелиани. Удаление Шамиля в торы. Нападения на наши пограничные места. Взгляд на результат действий Шамиля в 1854 году.

Пока Шамиль колебался в своих замыслах, угрожая всем пунктам лезгинской кордонной линии, Дагестан в это время был окаймлен войсками вдоль всего горного пространства, смежного с землями непокорных горцев, так что на главных пунктах передовой линии расположены были девять баталионов, при 14-ти горных единорогах и 10-ти сотнях кавалерии, кроме остальных девяти баталионов, находившихся в укреплениях и штаб-квартирах для работ и караулов. Из числа передовых войск, в казикумухском ханстве расположились четыре баталиона, шесть единорогов и десять конных сотен казаков и милиции, которые назначались для прикрытия ханства и для перехода, в случае надобности, [558] в даргинский или самурский округи, а также для содействия войскам лезгинского отряда. На Харкасе стояло четыре баталиона, восемь единорогов, четыре сотни казаков и четыре сотни дагестанских всадников — для прикрытия шамхальства и мехтулинских владений, а также для движения в Акушу или на кумыкскую плоскость, смотря по обстоятельствам. В селении Кутеши, между Кумухом и Харкасом, расположен был промежуточный отряд (один баталион, со взводом горных орудий, акушинской конной милицией и сотней дагестанских всадников), который, прикрывая Акушу, мог быть направлен на усиление правого или левого флангов передовой линии.

С этими силами князь Орбелиани рассчитывал содействовать и войскам лезгинской кордонной линии, и кумыкской плоскости, как это требовалось командующим корпусом в предписании от 14-го июня. Такое содействие, выполненное в свое время энергической демонстрацией, действительно могло отвлечь Шамиля от лезгинской линии, где силы наши были несравненно слабее, и где приманки для него было более, чем в Прикаспийском крае. Но выжидание направления неприятельского удара заставляло нас на позициях стоять спокойно, ничем не отвлекая горцев, поэтому Шамиль вообще действовал смело, не заботясь, что оставлял у себя в тылу войска дагестанского отряда, занимавшие выдающиеся доступы в его пределы. Действительно, в то время, когда он уже покончил с Кахетией, и князь Меликов, подоспевший из Закатал, заставил его скопище подняться на трудно доступный хребет Пахалис-тави, запоздалые лазутчики только тогда сообщили князю Орбелиани, что имам с большими силами направился к границам Тушетии и Кахетии. По получении этих [559] сведений, командующий войсками Прикаспийского края вознамерился, как доносил командующему корпусом, "вторгнуться в Салатавию и, заняв позицию около старого Буртуная, разорять по возможности страну, угрожать Гумбету и соседним обществам и этим связывать руки Шамилю, который должен бы был подумать о защите собственной земли и оставить или, по крайней мере, изменить свои предприятия".

6-го июля войска, находившиеся на Харкасе: 1-й и 2-й баталионы апшеронского, 1-й и 2-й баталионы самурского пехотных полков, дивизион горной № 2 батареи 20-й и дивизион горной № 4 бат. 21-й артиллерийских бригад, 4 сотый донского казачьего 7-го полка, с конно-ракетной командой, и 4 сотни дагестанского конно-иррегулярного полка — были спущены в Темир-Хан-Шуру. Присоединив здесь к себе 3-й баталион апшеронцев и 6-ть сотен шамхальской и мехтулинской конной милиции, они 7-го числа, с рассветом, выступили к Енгениевскому укреплению.

Тридцативерстное безводное расстояние войска прошли с таким расчетом, чтобы, сделав продолжительный привал, придти в Евгениевское укрепление только в сумерки. Там присоединилась к отряду рота грузинского линейного № 13 баталиона, с штуцерной командой, и затем, после небольшого отдыха, когда уже окрестности покрылись мраком, отряд прошел на Сулаке крытый каменный мост с тет-де-поном и, имея в авангарде всю кавалерию и два баталиона апшеронцев, быстро, в глубокой тишине, начал взбираться на гору. Девятиверстный подъем был крайне утомителен как по своей крутизне, так и по спешному движению, которое требовалось, чтобы не отстать среди темной ночи от авангарда, направляемого конницей, и поэтому войска вскоре начали растягиваться; постепенно разрежая таким образом свои [560] ряды, они наконец обратили их к одиночных людей, большею частью отсталых.

К рассвету отряд взошел на вершину подъема и стал смыкаться к головным своим частям; но это не могло быть так скоро, а между тем потребовались баталионы в поддержку кавалерии, поскакавшей по волнистой горе к знаменитому лесистому теренгульскому оврагу, где выходы оберегали на противоположной стороне караульные башни. Однако пехота не понадобилась, потому что неприятель не ожидал появления наших войск, следовавших к Теренгулу обходным путем через Дюз-тау, и кавалерия, пользуясь оплошностью горцев, прошла овраг без выстрела, не застав караульных даже в башнях.

Миновав овраг, который вскоре был занят подоспевшими авангардными баталионами, кавалерия поскакала дальше к новому Буртунаю — резиденции салатавского наиба Каир-бека, куда оставалось около пяти верст. Дорога вела по открытому волнистому месту, мимо старого, Буртуная, где на пути, в караулке, захвачены были несколько человек горцев. Они не успели спросонья даже взяться за оружие и сигнальными выстрелами встревожить окрестные высоты, усеянные стадами баранов и рогатого скота, а также поднять на ноги жителей аула, видневшегося за лощиной в окраине леса. Но вслед за этим, поднявшаяся тревога на высотах, куда за добычей бросилась конная милиция, подхвачена была и в ауле, и несшиеся впереди казаков дагестанские всадники были встречены пальбой. Это, впрочем, не остановило их, и они ворвались в аул. Жители разбежались в окружающий лес, где были недостижимы. Дагестанские всадники по опыту знали, что неприятель отовсюду сбежится на тревогу, и поэтому, захватив кое-что из сакль, и поджигая по пути все, что было под рукою, сами не мешкали отступить, увлекая за [561] собой и казаков. Здесь-то, внизу аула, при переходе через небольшую болотистую речку, поросшую редким лесом, горцы спешили отрезать дорогу отступавшим, набегая отовсюду по речке и поражая конных почти в упор. Минута была критическая, в особенности для казаков, на переправе скучившихся позади, где молодые, большею частью только что выпущенные из учебных заведений офицеры, не зная сноровки горцев, не обеспечили пути отступления. Этот случай был больше всего причиною понесенной нами довольно значительной потери. В общей сложности в этом набеге она была следующая: в кавалерии офицеров ранено 5, нижних чинов убито 21 и ранено 26; в пехоте офицер ранен 1, из нижних чинов убит 1 и ранено 7. Добыча, захваченная у неприятеля, состояла из 6000 баранов, 800 штук рогатого скота, 200 лошадей и 9 пленных. После этого князь Орбелиани дал отдых войскам, частью находившимся вблизи старого Буртуная, а частью у Теренгула, где тоже завязалась незначительная перестрелка с горцами, подползавшими по оврагу из чащи леса.

Было предположено идти после отдыха на другие селения Салатавии, но получилось известие от князя Меликова, что 2-го июля Шамиль появился в окрестностях Кварели и Шильды, и что, по случаю выступления из Закатал большей части войск к месту происшествия, необходимо джаро-белаканскую область, во избежание могущего произойти там волнения, усилить войсками из Прикаспийского края. Вследствие этого князь Орбелиани изменил свои намерения и, оставив салатавцев в покое, предпринял обратное следование — с тем, чтобы удовлетворить требованию князя Меликова.

Собравшись у Теренгула, отряд со всей добычей [562] поднялся на безлесные высоты и там расположился на ночлег. Горцы преследовали нас весьма слабо, большею частью в незначительных группах только провожали отряд, наблюдая за его направлением и торопливо разбегаясь при каждой пущенной в них гранате или ракете. Видно было, что между ними не было шамильских мюридов, заставлявших, по обыкновению, назойливо преследовать отступавших. Это было и кстати, потому что войска крайне утомились, в особенности ночным форсированным маршем, и, нуждаясь в отдыхе, с наступлением ночи погрузились в самый крепкий сон; даже часовые в охранительной цепи едва передвигали ноги.

Набег этот, как оказалось, был запоздалым, потому что Шамиль, отступивший с Пахалис-тави 10-го числа, не мог к тому времени получить известия о нашем движении на Буртунай, произведенном 8-го числа, и, стало быть, предприятие со стороны Прикаспийского края не имело никакого влияния на действия Шамиля. Но тогда, разумеется, князь Орбелиани не знал о последующих событиях на лезгинской линии и продолжал выполнять требуемое от него содействие. Для этого он отправил из Кумуха в самурский округ три баталиона пехоты, шесть сотен конницы и дивизион горных орудий, а сам, с 3-мя баталионами, дивизионом горных орудий, 4-мя сотнями казаков и 3-мя сотнями дагестанских всадников, через Темир-Хан-Шуру проследовал в Кумух. Обеспечив здесь пограничную охрану одним баталионом со взводом горных орудий и конной милицией, а на кутешинских высотах имея для прикрытия даргинского округа оставленные там два баталиона с дивизионом горных орудий и несколькими сотнями конницы, князь Орбелиани намеревался, вслед за первым эшелоном, тоже следовать в [563] самурский округ. Однако и на этот раз подоспевшее известие от князя Меликова изменило обстоятельства, потому что оно сообщало об отступлении Шамиля в Кидеро. И так, дагестанскому отряду не удалось оказать содействие войскам лезгинской линии.

Теперь уже князь Орбелиани приостановил выступление войск из Кумуха и предписал генералу Манюкину, начальствовавшему эшелоном, следовавшим в самурский округ, возвратиться обратно в казикумухское ханство. Затем, получены были известия из гор и уведомление от князя Меликова, что Шамиль, простояв около трех недель в окрестностях Кидеро, в конце июля распустил свои скопища и уехал в Дарго. Не видя уже опасности для лезгинской линии, князь Орбелиани передвинул колонну генерала Манюкина, стоявшую у Хозрека, в Кумух, с тем, чтобы дальнейшую стоянку отряда продолжать, по обыкновению, на Турчидаге. Желая же при этом осмотреть дорогу, ведущую из Кумуха на Турчидаг через цуарские высоты и уничтожить по пути хлеба и покосы окрестных неприятельских аулов, кн. Орбелиани, оставив в Кумухе 4-й баталион дагестанского пехотного полка со взводом горных орудий и казикумухской конной милицией, с остальными войсками, в числе 7-ми баталионов, 8-ми горных орудий и 13-ти сотен конницы, при двух ракетных командах ⁸, 4-го августа выступил по цуарскому пути.

Пересеченная волнистая местность, по которой извивалась тропа, составляла плоскогорье в виде впадины, [564] примыкающей вправо, на северо-востоке, к отвесным краям Турчидага, и влево, на юго-западе — к предгорьям снежного хребта. Высшую полосу или перевал этой местности составляют цуарские высоты; на их скатах, между балками и курганами, раскинуты небольшие аульчики мукаркского магала, служившие как бы аванпостами по пути из Кумуха к дальнейшему населению, сгруппированному вдоль подошвы Турчидага, около аулов Согратля, Чоха и далее, за Кара-Койсу — Ругджи; среди группы аулов возносилась зубчатая вершина Гуниба. Вся эта местность во время лета покрывалась роскошными травами и хлебными растениями, так что ни одна фуражировка, направленная из Кумуха в эту неприятельскую сторону, не обходилась без жаркой перестрелки с выбегавшими из аулов жителями, которые упорно защищали свои самые отдаленные земли.

Так было и теперь. Едва наша кавалерия, вытянувшись по дороге змейкой, подошла к цуарским высотам, как отовсюду из-за курганов и обрывов посыпались выстрелы. Кумухская конная милиция, бывшая во главе и навыкшая действовать в этой пересеченной местности, быстро понеслась в разные стороны цуарского перевала, преследуя одиночных горцев, которые все же продолжали перестрелку из-за других закрытий. Между тем, неприятель в довольно значительных силах начал группироваться со стороны аула Меге. Генерал Суслов, начальствовавший кавалериею, пустил туда две сотни дагестанских всадников, и сам двинулся вслед за ними с казачьими сотнями; в то же время, по приказанию князя Орбелиани, были рассыпаны стрелки штуцерной команды, которые заняли гребень возвышенности над лощиной, ведущей к аулу. Горцы готовились к отпору, засев за камни и открыв ружейный огонь по быстро [565] сближавшейся кавалерии; но меткие выстрелы штуцерных и стремительная атака всадников опрокинули их, и они бежали по каменистым окраинам лощины к аулу. Пока происходила схватка по правую сторону передовой колонны, жители аула Мукарк, совместно с другими, собравшимися на тревогу, открыли огонь по левому нашему флангу. Они неотвязчиво приближались к нам слева, перебегая из-за закрытия к закрытию, и только пущенные в них ракеты, а затем и меткие гранаты, выбили смельчаков из оврагов и балок и заставили их удалиться.

Расположившись лагерем на Цуаре, отряд простоял здесь и следующий день, уничтожая неприятельские покосы, а затем 6-го августа двинулся на Турчидаг. Расстояние предстояло в несколько верст, как и предыдущее, и такая же безрезультатная перестрелка. Горцы заняли подъем на Турчидаг, куда взбиралась тропа, но тотчас же были сбиты следовавшей впереди конницей. Очищенная таким образом дорога, после некоторого исправления, дала возможность войскам без задержки взойти на крутые, большею частью каменистые скаты Турчидага. Горцы, однако, собрались внизу в значительном числе, и как только ариергард удалился от лагерного места, заняли эту позицию, открыв по нем ружейный огонь. Князь Орбелиани приказал выдвинуться нескольким горным орудиям, которых гранаты, пущенные удачно с горы, произвели у горцев страшное замешательство, довершенное атакою кубинских и дагестанских всадников, бывших в ариергарде. Потери наши в этом движении состояли из одного убитого и нескольких раненых нижних чинов.

Обширный Турчидаг, ближайший свидетель кровавых дел 1847—1849 годов, был хорошо знаком [566] войскам, служа им каждое лето главным наблюдательным пунктом. Войска здесь имели более отдыха, не подвергаясь пустячным тревогам, так как окраины Турчидага, с трех сторон почти отвесные, только с северо-запада соединяются отлогой лощиной с салтынскими и кегерскими высотами, которые впрочем тоже обрываются у берегов Кара-Койсу. Но главное удобство этой позиции состояло в том, что Турчидаг, имея в поперечнике всего 2—3 версты, простирается на северо-запад, вдоль левого берега казикумухского Койсу, более чем на 10 верст и изобилует роскошными травами и отличной родниковой водой. К северу от Турчидага по соседству находился другой не менее важный наблюдательный пункт. С Турчидага, через салтынский и куппинский спуски, до подошвы этих высот, где над казикумухским Койсу расположен аул Ходжал-Махи, с укреплением — не более одного перехода. Далее сообщение с Кутешами было удобно только по ходжал-махинскому ущелью, а прямая тропа, ведущая на высоты, настолько крута и опасна, что служила войскам лишь в крайности и более была пригодна для небольших шаек, пробиравшихся по гергебильскому ущелью на хищничество в Акушу. Здесь по преимуществу, благодаря небольшому расстоянию до Гергебиля, происходили незначительные тревоги и стычки. Отсюда до Гергебиля тянется вдоль казикумухского Койсу громада почти отвесных кутешинских высот, дававшая возможность хищникам скрываться в ее скалистых обломках.

На рассвете 22-го августа, из ходжал-махинского укрепления замечено было несколько десятков неприятельских всадников, поспешно спускавшихся по кутешинской тропе. Они наткнулись на охотничью команду 2-го баталиона апшеронского пехотного полка, караулившую [567] горный проход в Акушу, и встречены были ружейным залпом. На поднятую по этому случаю тревогу в укреплении, где занимали гарнизон две роты 4-го баталиона самурского пехотного полка, полторы роты под командой поручика Радецкого бросились преследовать горцев, а за ними поспешили конные и пешие ходжал-махинские жители. В то же время начали спускаться с горы две сотни дагестанских всадников и акушинской милиции и одна рота пехоты, высланные на тревогу из кутешинского лагеря. Не доходя Гергебиля, хищники были настигнуты нашей конницей, которая ударила на них в шашки, но тут была подготовлена засада, откуда неожиданно выехала конная партия, в числе около 800 человек, при нескольких значках, и, в свою очередь, всею массою понеслась в атаку на нашу малочисленную конницу, угрожаемую вместе с тем и пешими горцами, показавшимися в немалом числе справа из балки.

Минута была критическая, но самурцы, бегом поспешавшие за нашей конницей, успели занять левую возвышенность и, открыв ружейный огонь во фланг неприятелю, заставили его приостановиться. Между тем подоспела 2-я гренадерская рота апшеронского пехотного полка, и все части общими силами стали теснить неприятеля к Гергебилю. В это время на кутешинских высотах, у спуска к Гергебилю, показался 2-й баталион апшеронцев, со взводом горных орудий и остальной конницей, и горцы, заметившие это движение, угрожавшее их отступлению, врассыпную бросились в реку. Переправившись через нее в брод, они побежали левым берегом Койсу к укрепленному аулу Уллу-Кала. В этой схватке у нас убито 2 и ранено 13 человек.

Пока наши войска с избранных пунктов наблюдали за охраной Прикаспийского края, местами [568] перестреливаясь с более или менее значительными неприятельскими партиями, Шамиль по-видимому не переставал рассчитывать на какой-нибудь крупный успех в своих действиях, который бы дал ему право на роль более видную в это удобное по случаю войны с Турцией время. Не смотря на то, что опыт нашествия на Кахетию, по сведениям полученным из гор, стоил ему более 1000 человек убитыми и умершими от ран, не считая множества заболевших, он снова готовился к походу, скрывая по-прежнему цель своих замыслов. Князь Меликов по этому поводу с разных сторон получал сведения, что во всех горных обществах жители находятся в полной готовности к выступлению по первому требованию; что по горам везде выставлены сильные наблюдательные караулы, и что наибам приказано предавать смерти всех уличенных в передаче нам известий. В частностях намерения Шамиля были опять непроницаемы, и ожидание его появления требовало готовности к отпору на всех пунктах.

30-го сентября князь Меликов получил наконец определенное известие от начальника тушино-пшаво-хевсурского округа, что Шамиль собирается снова вторгнуться в Кахетию. Тоже же самое сообщали и лазутчики, которые указывали даже и сборный пункт скопищ имама. В виду этого, князь Меликов, не взирая на то, что перед правым флангом находились в готовности сборища джурмутцев и анцухцев, 1-го октября выступил из Закатал на левый фланг с двумя баталионами пехоты, дивизионом драгун и двумя сотнями казаков, при двух конных и четырех горных орудиях. Впрочем, на этот раз средства левого фланга, с присоединением к ним жителей, тяжким опытом наученных взяться за оружие, и так были не малы. Они состояли из 4 1/2 [569] баталионов пехоты, дивизиона драгун, 4 сотен казаков, 4-х пеших и двух конных орудий и 17-ти сотен милиции. Прибыв 2-го числа в Лагодехи, князь Меликов остановился в ожидании новых сведений о Шамиле, который мог и ложно распустить слух о своем направлении в Кахетию, с тем, чтобы отвлечь большинство наших войск от джаро-белаканского округа, готового к его услугам при малейшей нашей оплошности. Но, получая в Лагодехах ежедневные подтверждения о том, что Шамиль со всем своим скопищем выдвинулся в Богоз и определительно намерен обрушиться на левый фланг лезгинской линии, князь Меликов, уже не сомневаясь в пребывании неприятеля против оконечности нашего левого фланга, 5-го октября передвинулся к Кварели. После нескольких дней напрасного и тревожного ожидания, разъяснилось наконец, что Шамиль по обыкновению маскировал свои намерения и на этот раз пошел в Чечню.

В это время в Дагестане, по случаю наступления сильных холодов, и благодаря повсеместному спокойствию, часть отряда была передвинута в Темир-Хан-Шуру, а из числа остальных войск 4-й баталион ширванского пехотного полка, со взводом горной № 4 батареи 21-й артиллерийской бригады, отправлен был для прикрытия самурского округа; 1-й и 3-й баталионы самурского и 3-й баталион ширванского пехотных полков, с 6-ю орудиями той же 4-й горной батареи, расположились в Кумухе, а 2-е баталионы апшеронского и самурского пехотных полков, со взводом горной № 2-го батареи 20-й артиллерийской бригады и сотнею дагестанского конно-иррегулярного полка, остались в селении Кутеши для прикрытия даргинского округа. Таким образом войска в Прикаспийском крае уже были распределены по пунктам зимнего расположения, не имея надобности, по местным [570] обстоятельствам, держаться в общем сборе. О приготовлениях Шамиля к новому походу хотя получались из гор кое-какие неточные известия, но, при мероприятиях имама к удержанию своих целей в глубокой тайне, лазутчики сами не знали правды и только затемняли и запутывали главные доставляемые ими сведения пустыми деталями.

О появления неприятельских скопищ в б. Чечне, на реке Бассе, начальник левого фланга кавказской линии тотчас сообщил князю Орбелиани, предупредив его также и о выступлении командующего войсками на кумыкской плоскости из Хасав-Юрта в Куринское укрепление. По получении этих сведений, князь Орбелиани отправил из Темир-Хан-Шуры в Хасав-Юрт, для охраны кумыкской плоскости, 3-й и 4-й баталионы дагестанского пехотного полка и донской казачий № 49 полк, под командой генерал-маиора Волкова. Узнав же 12-го октября, что Шамиль с Мичика направился к Герзель-аулу или к крепости Внезапной, князь Орбелиани, чтобы оказать содействие левому флангу кавказской линии, 13-го числа выступил из Темир-Хан-Шуры с тремя баталионами пехоты, при шести горных орудиях и пяти сотнях кавалерии, и в тот же день прибыл в Чир-Юрт. Но здесь стало известно, что Шамиль, потерпев полную неудачу в своем предприятии, удалился в горы. Выждав в Чир-Юрте подтверждения этого последнего сведения, кн. Орбелиани 16-го октября возвратился с войсками в Темир-Хан-Шуру.

Шамиль, неудовлетворенный в своих похождениях, направил теперь свои действия к тому, чтобы не давать нам нигде покоя и для этого приказал производить в землях, прилегавших к нашим пределам, частные сборы, а вместе с тем и делать нападения на наши [571] пограничные владения. Приказание это было принято к точному исполнению, и горцы, не смотря на холодное время года, до глубокой зимы не переставали делать набеги и везде разумеется получали отпор, причинявший им более или менее значительные потери.

Так кончился 1854-й год. Шамиль, рассчитывавший на последовательные успехи в нескольких своих предприятиях, достиг в конце концов лишь одной хищнической наживы в Кахетии — что меньше всего входило в его планы и соображения. А что касается его политических замыслов, в роде восстания мусульманских провинций, наступления к Тифлису в компании с Омер-пашею, отложения Чечни и т. п., то все они разлетелись как пыль по ветру, и в исходной точке этих широких преднамерений получилась абсолютная пустота, а также бесплодное, бестолковое истощение его боевых сил и средств, значительно подорвавшее его обаяние среди горцев.

В. Солтан.

Комментарии

1. Вторая глава этой статьи служит необходимым дополнением статьи князя Баратова, напечатанной в 1 т. «Кавказского Сборника», под заглавием «Нашествие скопищ Шамиля на Кахетию в 1854 году».

2. См. «Кавказский Сборник», т. IX, статья В. Солтана «Очерк военных действий в Дагестане в 1852 и 1853 годах».

3. Полковники: Кесслер и князь Васильчиков; подполковники: Домантович, Лазарев, Добржанский и Красович; майоры: князь Багратион, Охоцинский, Башкатов, Борсуков и Кащеев; капитаны: Радецкий, Лагорио, Фалькенгаген, Комисаров и Пинкорнели.

4. Бывший начальник левого фланга линии.

5. В донесении князя Меликова об этом деле упомянуты наиболее отличившиеся, служившие примером изумительной смелости: штабс-капитан князь Чавчавадзе и сотник князь Ратиев, а также штабс-капитаны — Бидзина Челокаев и князь Коралов; поручики князья Михаил Джорджадзе и Давид Челокаев.

6. 6-го же числа прибыл в Телав с урочища Гомборы батальон тенгинского полка.

7. Три с половиной батальона пехоты, две сотни казаков, два горных и два легких орудия.

8. 3-й и 4-й батальоны ширванского, 1-й, 2-й и 3-й батальоны самурского пехотных полков, 8-мь орудий горной № 4-го батареи 21-й артиллерийской бригады, 2 ракетных команды, 6-ть сотен донских казаков, 3 сотни дагестанских всадников и 4 сотни конной милиции.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк военных действий в Дагестане в 1854 году // Кавказский сборник, Том 11. 1887