ВТОРЖЕНИЕ ШАМИЛЯ В ДЖАРО-БЕЛАКАНСКИЙ ОКРУГ В 1853 ГОДУ 1.

Летом 1853-го года политические отношения наши с Турциею обострились до такой степени, что разрешение возникших между обеими державами разногласий путем вооруженного столкновения казалось неизбежным. Зловещие тучи, сгущаясь все более и более на политическом горизонте Европы, подготовляли неминуемую грозу, но никто еще не мог предвидеть когда именно она разразится. Слухи о предстоящей войне мало-помалу проникли в самые заветные трущобы Кавказа и, разжигая фанатизм местного мусульманского населения, явились прекрасным подспорьем Шамилю в его враждебных относительно нас замыслах. Предполагая, а быть может имея уже положительные известия, что по причине внешних политических усложнений часть наших войск будет направлена к турецкой границе, Шамиль в июле месяце приказал наибам джурмутскому, анцухскому и дидойскому при первом удобном случае вторгнуться в [500] Кахетию, сам же, между тем, начал деятельно готовиться к предприятиям еще более смелым.

24-го июня начальник джаро-белаканского округа и лезгинской кордонной линии генерал-маиор князь Орбелиани 2-й 2 получил первые известия о намерении Шамиля, вскоре после праздника рамазана, спуститься на линию в значительных силах; но так как известия эти не были достаточно точны и, по-видимому, основывались только на слухах, то, к сожалению, на них не обратили должного внимания. В течение следующего затем месяца бродившие смутные слухи начали понемногу принимать более определенную форму, а в первой половине августа уже нельзя было сомневаться в их достоверности.

Пользуясь волнениями непокорных нам племен Кавказа при беспрерывных толках о войне с Турциею, Шамиль действительно задумал вторгнуться на лезгинскую линию, поднять против нас жителей джаро-белаканского округа, а в случае сопротивления с их стороны — разорить их и насильно переселить в горы. Зная, что войска наши были разбросаны мелкими частями по всей линии, он не только не сомневался в успехе своего дела, но был твердо убежден, что, при первом появлении его партий, все прилегающие к линии общества перейдут на его сторону. Не ограничиваясь этим, он простирал свои замыслы еще дальше — надеясь вызвать восстание против нас во всех наших мусульманских провинциях. Хотя силы и значение Шамиля были слишком недостаточны для выполнения столь крупного предприятия, тем не менее, смелыми, решительными действиями и уменьем воспользоваться обстоятельствами, он [501] мог отвлечь наше внимание от пограничных дел и причинить нам множество новых затруднений, для устранения которых потребовалось бы не мало времени и труда, При таких условиях подготовляемый набег на джаро-белаканский округ не мог серьезно не озаботить нас, — и он не замедлил последовать.

Собрав значительные скопища, Шамиль 10-го августа выступил с ними из своей резиденции Ведено к правому флангу лезгинской линии. По пути к нему стекались толпы горцев из разных обществ, так что вскоре вся численность его сил достигла почтенной цифры 15-ти тысяч человек. Почти полное отсутствие лазутчиков на лезгинской линии повело к тому, что о движении Шамиля там ничего не знали. Князь Орбелиани, как видно, не придавал особенного значения доходившим прежде до него слухам, так как только 14-го августа поспешил послать в горы “хороших" — по его выражению — людей, с целью собрать самые достоверные сведения. Прежде, однако, чем эти хорошие люди возвратились из гор, Шамиль с большою партиею, при 4-х орудиях, уже прибыл в Карату, распуская повсюду слухи будто идет против нас по приказанию турецкого султана. Таково было положение дел на лезгинской линии к 15-му августа.

Для отражения неприятеля, готовившегося вторгнуться на правый фланг линии в столь значительных силах, князь Орбелиани имел в своем распоряжении войска лезгинского отряда, в состав которого к этому времени входили следующие части: 1-й и 3-й баталионы гренадерского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка 3, с штуцерною командою, 1-й [502] баталион Эриванского карабинерного Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полка, с штуцерною командою, 1-й, 2-й и 3-й баталионы Тифлисского егерского полка, с ракетною командою, при 8-ми станках, 2-й и 3-й баталионы мингрельского егерского полка, с штуцерною командою, грузинские линейные баталионы 11-го и 12-го, 4 сотни грузинской пешей дружины, команда охотников из разных частей войск, собранная в Белаканах, 325-ть человек охотников из жителей сигнахского уезда — на алазанской линии, 300 охотников кахетинской милиции, взвод кавказского стрелкового баталиона, 100 человек сапер, разбросанных мелкими командами по укреплениям, 2 орудия легкой № 7-го и 2 орудия горной № 3-го батарей 21-й артиллерийской бригады, 4 орудия горной № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, 4 орудия ново-закатальского артиллерийского гарнизона, 4 сотни донского казачьего 12-го полка 4, 2 сборные казачьи сотни из разных полков, сотня джаро-лезгинской постоянной милиции и команды донского казачьего № 27-го полка — на постах алазанской линии и при начальствующих лицах. Итого 10-ть баталионов, 7-мь конных сотен, 12-ть орудий, 4 сотни грузинской пешей дружины, 625-ть человек милиции, взвод стрелкового баталиона, 100 человек сапер и сборная команда охотников.

Войска эти были разбросаны по всей линии от тушино-пшаво-хевсурского округа до западной границы нухинского уезда, на протяжении около 180-ти верст, а сосредоточение их где бы то ни было влекло за собою весьма существенные неудобства. Стягивая войска к одному пункту, мы неизбежно должны были ослабить остальные [503] части линии, что давало Шамилю полную возможность, сосредоточив против нас главную массу своих сил на недоступных позициях, высылать, по усмотрению, значительные партии в разных направлениях. К тому же, за недостатком кавалерии в лезгинском отряде, мы не могли гоняться всюду за многочисленными конными партиями неприятеля, что еще более облегчало ему возможность прорыва через линию. Поэтому пришлось поневоле ограничиться тем, что можно было собрать под рукою в данную минуту, а главное — опереться на присущее кавказским войскам качество — никогда не считать врагов. Когда окончательно выяснилось направление Шамиля к правому флангу линии, настоятельная необходимость вынудила усилить войска этого фланга по мере возможности. С этою целью, 3-й баталион тифлисского полка, с двумя горными орудиями, был передвинут из укрепления Кварели в Белаканы, а две роты 5-го баталиона того же полка вызваны из своей штаб-квартиры урочища Царских Колодцев в Закаталы. В то же время, в видах усиления кавалерии, сняты были с алазанской линии две сотни донского казачьего № 12-го полка и также притянуты в Закаталы. Так как в отряде совершенно не было конной артиллерии, в которой ощущалась настоятельная надобность, то, по распоряжению начальника отряда, во взводе легкой № 7-го батареи 21-й артиллерийской бригады усилена была запряжка и прислуга при орудиях посажена на подъемных лошадей — чем достигалась возможность употреблять этот взвод вместо конной артиллерии. Затем, для увеличения числа орудий вытребован был из закатальского артиллерийского гарнизона один 3-х-фунтовый горный единорог с положенным числом зарядов; для возки этого орудия назначено было семь подъемных лошадей. Хотя этим и ограничилось [504] усиление войск правого фланга линии, все же оно повело к ослаблению левого фланга и алазанской линии, притом в такое именно время, когда эти пункты следовало также усилить. Отвлекать войска от левого фланга было крайне нежелательно в виду известий о намерении дидойцев прорваться в Кахетию, а на алазанской линии находились переправы через реку Алазань, оставшиеся, после выступления бывших там двух казачьих сотен в Закаталы, под наблюдением лишь слабых казачьих постов.

Нападение Шамиля на джаро-белаканский округ угрожало одновременно трем уездам — телавскому, сигнахскому и нухинскому, а потому, при малочисленности войск, для прочной обороны всей лезгинской линии предстояла крайняя необходимость безотлагательно озаботиться организациею обороны этих уездов местными средствами и призывом милиций в помощь войскам. Вследствие этого, по сношению начальника отряда с гражданским начальством, созваны были в уездах телавском и сигнахском временные милиции для занятия пунктов оставленных войсками. Первый из этих уездов выставил для обороны левого фланга линии 700 милиционеров, с семидневным запасом провианта, прося по истечении этого срока отпускать им провиант и порох от казны 5. В сигнахском же уезде сбор милиции несколько затруднялся по причине бывшего в том году неурожая, побудившего жителей отправиться для заработков в другие уезды. Тем не менее и этот уезд выставил по первому требованию 250 человек, в том числе 50 конных, для занятия переправ через [505] реку Алазань, а вслед за тем выслал на алазанскую линию 425 человек. Независимо этих мер, для усиления средств лезгинской линии, по приказанию главнокомандующего, созваны были конные милиции в елисаветпольском уезде и борчалинском участке. Хотя распоряжение о призыве елисаветпольской конной милиции последовало лишь 29-го августа, но к 1-му сентября она была уже в сборе и часть ее, под начальством своего уездного начальника полковника князя Джамбакуриан-Орбелиани, двинулась к Закаталам. Борчалинской же милиции предписано быть в полной готовности к выступлению, но не трогаться с места без особого приказания.

Почти одновременно с этими распоряжениями были приняты также меры и для охранения нухинского уезда. Перед началом военных действий, князь Орбелиани, серьезно опасаясь за безопасность Нухи, расположил у деревни Шин отряд из двух рот мингрельского егерского полка, роты кавказского саперного баталиона и полусотни донского казачьего № 21-го полка, при 4-х ракетных станках. По первым известиям о вторжении на линию неприятеля, отряд этот был усилен ротою линейного № 8-го баталиона, прибывшею из Нухи, взамен которой вызвана была из Баку рота грузинского линейного № 9-го баталиона. Кроме того, по распоряжению шемахинского военного губернатора генерал-маиора Челяева, направлены были к Нухе из урочища Хан-Кенды 3 роты мингрельского полка и 4 орудия квартирующей там же горной № 3-го батареи 21-й артиллерийской бригады. Не ограничиваясь сбором этих войск, генерал-маиор Челяев приказал собрать и направить к Нухе по тысяче человек конной милиции из уездов тушинского и шемахинского, но так как приказание это было [506] отдано слишком поздно, то милиция эта, подобно борчалинской и отчасти елисаветпольской, по ходу событий, после своего сбора оказалась уже ненужною.

Прошло две недели после выступления Шамиля из Ведено. Скопища его уже подходили, а спокойствие на лезгинской линии не нарушалось ничем, кроме двух или трех обычных прорывов мелких шаек для хищничества. Жители, по-видимому, были спокойны. Новых, заслуживающих внимания сведений о неприятеле по-прежнему не получалось. Наконец, 24-го августа в 5-ть часов вечера, весьма сильная конная партия горцев показалась на джарских высотах, над крепостью Закаталами. При ней находились сам Шамиль, сын его Кази-Магома, султан элисуйский Даниель-бек и много других лиц, пользовавшихся в горах почетом и влиянием. Так как неприятель беспрерывно усиливался вновь прибивающими толпами, то начальник лезгинского отряда генерал-маиор князь Орбелиани, не теряя времени, в ту же ночь притянул в Закаталы из Белакан, Меседельгера и мухахского ущелья 3 1/2 баталиона, при 4-х горных и 2-х легких орудиях. Однако, ночью неприятель ничего не предпринимал, вероятно выжидая прибытия остальных своих сил; на следующий же день, 25-го августа, около двух часов пополудни, он начал спускаться с гор в глубокое ущелье и вскоре занял оставленное жителями, вблизи крепости, селение Старые Закаталы.

Не желая допустить Шамиля утвердиться так близко от главного опорного пункта линии и в то же время имея в виду успокоить встревоженных жителей, князь Орбелиани решил немедленно атаковать неприятеля. Для этого, собрав 3 1/2 баталиона, 5 сотен кавалерии, ракетную и партизанскую команды, при 6-ти орудиях, он лично [507] повел эти войска к Старым Закаталам. Селение было уже занято густыми толпами горцев, а вдали, на возвышенностях, виднелись еще более значительные их массы. Владея крепкою позициею на местности крайне пересеченной и мало доступной, неприятель, по-видимому, готовился к отчаянному сопротивлению. Войска наши, не затрудняясь местными преградами и упорством горцев, отстаивавших шаг за шагом свои позиции, ворвались в селение, вытеснили оттуда его защитников и отбросили с огромным уроном обратно к горам. Беспрерывно высылаемые Шамилем свежие подкрепления затянули развязку того горячего дела до позднего вечера. Потеря наша в этом бою была следующая: в регулярных войсках убиты — штаб-офицер 1, обер-офицеров 2, нижних чинов 47, ранены — обер-офицеров 2, нижних чинов 51, контужены — обер-офицер 1, нижних чинов 27. В милиции убиты — штаб-офицер 1, обер-офицер 1, милиционеров 12, ранены — обер-офицер 1, милиционеров 21, контужены — милиционеров 8. Горцы оставили на месте около 90 тел; вся же потеря их неизвестна, но, без сомнения, была очень велика, чему особенно способствовала наша артиллерия, действовавшая преимущественно картечным огнем на близких дистанциях и по густым толпам.

Таким образом первая попытка Шамиля оказалась неудачной, но от этого положение дел на лезгинской линии мало изменилось. Расположившись главною массою своих сил на неприступных горах, неприятель по-прежнему оставался в виду крепости и только часть скопищ, под начальством джурмутского наиба Бакрак-Али, выделил для обложения вновь возведенного нами, но еще недостроенного укрепления на горе Меседельгер. Гак как в течение двух следующих дней Шамиль ничего [508] не предпринимал, то, пользуясь его бездействием, князь Орбелиани успел сосредоточить в Закаталах 6 баталионов 7 и придвинуть шинский отряд из деревни Шин на позицию между укреплением Элису и селением Ках, где уже расположен был баталион гренадерского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка. Имея теперь под рукою большую часть своего отряда, состоявшего из отборных, испытанных войск, князь Орбелиани, без сомнения, мог во всякое время отразить неприятеля в том случае, если бы последний, покинув свои недоступные позиции, вздумал спуститься на плоскость; но этого было еще слишком для нас недостаточно, — отряду предстояла другая, более трудная задача, для выполнения которой, к сожалению, он имел очень мало средств.

Одно из существеннейших для нас неудобств близкого соседства Шамиля состояло в том, что его присутствие уже само собою волновало умы местного мусульманского населения и подвергало сильному искушению сомнительную преданность его нашему правительству. Замечательно, что в то самое время, когда Шамиль, предпринимая вторжение в джаро-белаканский округ, рассчитывал без труда привлечь к себе население этого округа, мы, со своей стороны, также надеялись на содействие этого же самого населения. По крайней мере князь Орбелиани, в своем донесении начальнику главного штаба, перечисляя меры, какие полагал принять для отражения неприятеля, прямо говорил, что если встретится надобность, то для обороны края выступят поголовно все жители округа, способные носить оружие. Нет сомнения, что и Шамиль, [509] и князь Орбелиани одинаково заблуждались. Некоторые селения действительно остались нам верны, но другие, как например Белаканы, впускали к себе неприятеля и решительно отказывались стрелять по нем, даже во время стычек его с нашими войсками.

Пока Шамиль оставался вблизи Закатал, нам предстояло не только считаться со всеми его силами, отражать всякие покушения его партий к прорыву за Алазань, зорко следить за брожением умов потрясенного края, но и принять всевозможные меры к поддержанию нашей власти среди населения, несомненно сочувствовавшего своим единоверцам. Для восстановления прочного спокойствия на лезгинской линии и ограждения прилегающих к ней местностей от грозившей им опасности, необходимо было немедленно и решительно прогнать неприятеля обратно в горы, но для этого лезгинский отряд был слишком слаб. Оборона Закатальской крепости, с ее огромным, дурно расположенным и не имевшим даже простого забора форштадтом, требовала по меньшей мере от 3-х до 4-х баталионов. Кроме того, необходимо было выделить один или два баталиона для прикрытия тех селений, жители которых выразили готовность вооружиться против Шамиля — если будут поддержаны нашими войсками. Затем, собственно для действий в поле, оставались два или три баталиона и кавалерия. С такими незначительными силами нечего было и думать выбить громадные скопища неприятеля из неприступных гор, ущелий и завалов; а малейшая наша неудача легко могла повести к общему возмущению жителей всего округа, преданность которых всегда была прямо пропорциональна числу имевшихся у нас в наличности штыков.

При таких условиях, князь Орбелиани тотчас после дела 25-го августа уведомил командующего войсками [510] в прикаспийском крае генерал-адъютанта князя Аргутинского-Долгорукого обо всем случившемся на линии и настоятельно просил его поспешить к нему на помощь с дагестанским отрядом, так как только действиями в тыл Шамилю можно было принудить его к отступлению. Но знаменитый легендарный герой Кавказа, не ожидая приглашения, давно уже сам следил за всеми действиями Шамиля. Он неоднократно доносил главнокомандующему князю Воронцову о намерении его вторгнуться в наши пределы, хотя и не знал достоверно куда именно он направит свои скопища. Во второй половине августа начало выясняться, что на этот раз Шамиль избрал целью своих действий джаро-белаканский округ; но так как передаваемые об этом известия были сбивчивы, не редко противоречивы, то князь Аргутинский, не желая преждевременным движением своего отряда вдаться в обман, оставался на Турчи-даге в выжидательном положении. Наконец, утром 27-го августа, все его сомнения разрешились: в то время, когда горцы 24-го августа начали спускаться с Гудур-дага в джаро-белаканский округ, хидатлинский житель — некто Гаджиев-Ункулау-оглы — пятисотенный начальник горцев, обиженный чем-то Шамилем, бежал от него с двумя своими товарищами и, явившись 27-го числа князю Аргутинскому, сообщил, что Шамиль со всеми своими скопищами, превышающими 10 тысяч человек, двинулся к джарским хуторам, где остановится и будет высылать партии для переселения жителей в горы или для ограбления их. Так как сведения эти были уже положительно точны, то князь Аргутинский снялся с позиции и 28-го числа, с частью своего отряда, двинулся через Хозрек и Носдаг в ихрекское ущелье, а оттуда прямо через горы на Гудур-даг и далее — к месту расположения Шамиля. Отряд, с [511] которым он выступил с Турчи-дага, состоял из 5 баталионов, дивизиона драгун, 2 сотен казаков, 4 сотен дагестанского конно-иррегулярного полка, 4 сотен милиции, 8 горных орудий (в том числе 4 мортиры), роты стрелков, саперной команды, сборной штуцерной команды от 17-го и 18-го линейных баталионов и двух ракетных команд — конной и пешей, о 8-ми станках каждая. В ихрекском ущелье к нему должны были присоединиться еще 2 баталиона, 4 горных орудия, 4 сотни конной и 5 сотен пешей милиции.

Движение этого отряда уже радикально изменяло положение дел на лезгинской линии и угрожало Шамилю полным истреблением его скопищ, но почтенный имам пока еще ничего об этом не знал. Оставаясь по-прежнему на джарских высотах, он не замедлил устроить в самой глубине неприступных закатальского и каписдарского ущелий сильные завалы и, укрепив таким образом еще более свою недоступную позицию, начал высылать на плоскость многочисленные партии для возмущения жителей. В ночь с 28-го на 29-е августа одна из таких партий, направляясь мимо селения Джары, вблизи Закатал, с намерением прорваться вглубь равнины, неожиданно наткнулась на расположенные у этого селения шесть рот с двумя орудиями. Встреченная ружейным и картечным огнем, она поспешила скрыться, оставив на месте неподобранные тела убитых и много оружия. У нас в этой стычке ранены были два низших чина. В тот же день еще более значительные партии, спустившись с гор, заняли лежащие в нескольких верстах к западу от Закатал селения Катехи и Мацехи, а 30-го августа огромная конная партия Даниель-бека выступила из Катех и, заняв Белаканы, осадила тамошний форт. Наконец, 31-го августа партия ирибского наиба Кази-Магомы [512] вторгнулась в мухахское ущелье. Кроме этих крупных партий, неприятель наводнил окрестности Закатал мелкими шайками и, таким образом, окружив нас со всех сторон, начал бесцеремонно хозяйничать у нас перед глазами. Надо было положить этому конец.

Желая прежде всего избавить многолюдное и притом влиятельное селение Белаканы от происков неприятеля, князь Орбелиани, 31-го августа, с 4 баталионами, 6 орудиями и всею кавалериею, выступил к нему из Закатал. Даниель-бек, имя которого, благодаря его громкому титулу элисуйского султана и коварству, было хорошо известно на Кавказе, никогда не отличался военными дарованиями и, ставя личный интерес выше всего, оказался и на этот раз на уровне своих доблестей. С приближением наших войск, скопища его бежали в леса, оставив на месте 12-ть тел и 8-мь лошадей. У нас потери не было. Очистив Белаканы от неприятеля и опасаясь за крепость Закаталы, против которой находился Шамиль со всеми своими скопищами, начальник отряда поспешил в тот же день возвратиться к крепости, пройдя с отрядом по кружной дороге в 18-ть часов около 70-ти верст.

1-го сентября получено было известие, что партия ирибского наиба Кази-Магомы, вошедшая в мухахское ущелье, заняла селение Чардахлы и что с нею соединился разбитый при Белаканах Даниель-бек. Вследствие этого, князь Орбелиани на следующий день выступил с отрядом в мухахское ущелье и, выгнав из Чардахлы Кази-Магому, отбросил его на гору Али-бек. К сожалению, прежде прибытия нашего отряда, Даниель-бек ушел из Мухаха и, уничтожив переправы через Алазань у Муганло и Алмало, сжег строения бывших там почтовых станций. После этих дешевых [513] подвигов он направился в элисуйское приставство. В то же время толпы горцев, по всей вероятности из его же партий, начали появляться вдоль западной границы нухинского уезда, но близь Ахкобургского поста были задержаны нухинскою милициею, которая, под начальством своего уездного начальника полковника князя Тарханова, зорко следила за всеми движениями неприятеля и успевала на всех пунктах предупреждать его покушения ворваться в пределы уезда.

Таким образом неприятель нигде не имел успеха, но жители всюду принимали его и только три селения — Талы, Джары и Гогами — вооружившись поголовно, не впустили его к себе; остальные относились к делу пассивно, очевидно выжидая положительного результата.

Хотя до сих пор неприятель не причинил нам существенного вреда, но, с другой стороны, и мы, несмотря на поражения ему наносимые, не достигли решительных результатов. Разбитые партии с невероятною быстротою собирались вновь в других местах, а мы, при малочисленности войск, не могли раздробляться на части для преследования их и прекращения происков к возмущению жителей. Единственным средством к скорейшему изгнанию Шамиля из округа представлялось появление дагестанского отряда в тылу у него, но, после полученного князем Орбелиани 30-го августа первого уведомления о выступлении князя Аргутинского с Турчи-дага, о нем не было в течение недели никаких известий.

Узнав о движении дагестанского отряда, Шамиль оставил свою позицию на Гонзогоре и 3-го сентября со всеми скопищами спустился в каписдарское ущелье. Чтобы лишить его возможности выйти на плоскость и, в особенности, чтобы оградить возмущаемое муллами селение Белаканы от новых покушений, князь Орбелиани [514] в тот же день, с 5-ю баталионами, при 9-ти орудиях, занял выход из ущелья, расположив войска на позиции между селениями Катехи и Мацехи. Но Шамиль и это время уже не думал о вторжении на плоскость. Зная о приближении князя Аргутинского с частью дагестанского отряда и опасаясь за свой тыл, он с рассветом 1-го сентября поднялся к Меседельгеру и, преградив сильными завалами дорогу, окружил густыми толпами наше укрепление. В тоже время частью своих сил он занял вблизи укрепления высокую гору Доорджабал. Заметив отступление Шамиля, князь Орбелиани двинулся вслед за ним и вскоре догнал хвост неприятельской партии, но был задержан разливом реки Катех-чай, выступившей из берегов вследствие выпавших перед тем дождей. Так как неприятель был очень близко, то выдвинутая вперед артиллерия открыла по нем огонь и, под ее прикрытием, отряд приступил к постройке моста. Перед вечером войска переправились через реку и остановились на половине меседельгерского подъема, в виду неприятеля, расположившегося на крепкой позиции, усиленной сверх того завалами. Атаковать его с надеждой на успех не было никакой возможности, а потому князь Орбелиани решил дождаться здесь присоединения дагестанского отряда, передовые войска которого уже спускались с Гудур-дага.

Отряд князя Аргутинского, выступив 28-го августа с Турчи-дага, перевалил 30-го числа через Носдаг, где был застигнут вьюгою. Так как дорога через эту гору была разработана летом, то войска, несмотря на непогоду, спустились без особенных затруднений в ихрекское ущелье и остановились на ночлег в трех верстах от подошвы Носдага. Здесь к отряду присоединились 2 баталиона, 1 горных орудия, 2 конных и 5 [515] пеших сотен самурской милиции. Далее дорога от ихрекского ущелья, неизвестная до того времени нашим войскам, пролегала в направлении к западу и, пересекаясь двумя хребтами значительной высоты, поднималась на Дюльты-даг — весьма высокую отрасль главного хребта, а затем круто спускалась к развалинам селения Кусур. Хотя расстояние от места ночлега до Кусура не превышало 32-х верст, но войска встречали на каждом шагу столько затруднений в борьбе с неприветливой природой, что для совершения этого пути потребовалось трое суток. Отряд ежедневно выступал с рассветом, имея впереди кавалерию, чтобы не утомлять ее без надобности беспрестанными задержками артиллерии и вьюков. За кавалериею следовали саперы и рабочие команды от всех баталионов с шанцевым инструментом и, наконец, пехота с артиллериею и вьючным обозом. В таком порядке отряд двигался тонкою нитью по крутым косогорам и утесам, пользуясь встречающимися изредка полянами, где представлялась возможность стягиваться для отдыха. На перевале через Дюльты-даг вторая половина отряда вновь была застигнута вьюгою и войска до того утомились, что по прибытии в Кусур начальник отряда вынужден был сделать дневку. В развалинах этого селения войска нашли лес, разобрали его на дрова, обсушились, укрепились мясною пищею и приготовились к дальнейшему, еще более трудному движению через Гудур-даг. Не решаясь поднять на главный перевал одновременно весь отряд, князь Аргутинский разделил его на две колонны. В состав первой — под личным его начальством — вошли 4 баталиона, дивизион драгун, саперная команда, рота стрелков, 4 сотни дагестанского конно-иррегулярного полка, две сотни казаков, две сотни конной милиции, 6 горных орудий, [516] пешая и конная ракетные команды. Вторая колонна, под начальством командира самурского полка полковника Ракуссы, состояла из 3-х баталионов, 11-ти сотен конной и пешей милиции и 6-ти горных орудий. Колонне этой приказано было расположиться на реке Самуре и не подниматься на Гудур-даг без особого на то приказания.

Взяв с собою продовольствие на четыре дня и оставив все излишние тяжести при второй колонне, князь Аргутинский выступил 4-го сентября в 4 1/2 часа утра из окрестностей Кусура при самой благоприятной погоде. Около двух часов пополудни войска благополучно достигли перевала, покрытого глубоким снегом, но, затем, им предстоял спуск с Гудур-дага, сопряженный с величайшими затруднениями. Узкая, скалистая тропинка, пролегающая по гребню крутой возвышенности, то поднималась на остроконечные утесы, то спускалась в обрывистые овраги. Отряд следовал по одному, но нередко встречались такие места, где для навьюченных лошадей не было никакого прохода. Кавалерия поминутно спешивалась, а пехота, поддерживая вьючных лошадей артиллерии и обоза, неоднократно развьючивала их и на руках переносила тяжести. Наконец, преодолев все затруднения, кавалерия с одним баталионом пехоты прибыла в 9-ть часов вечера к урочищу Динди. Остальные войска стягивались к этому пункту в течение ночи и всего следующего дня. Утром 6-го сентября князь Аргутинский, получив от начальника лезгинского отряда весьма тревожное сообщение о серьезной опасности, угрожающей Меседельгерскому укреплению, поспешил выступить тотчас же с Динди к Закаталам и далее к Меседельгеру, имея в виду атаковать неприятели соединенными силами обоих отрядов. К сожалению, Шамиль [517] не выждал этой атаки и таким образом избавился от несомненного погрома. Подходя 7-го числа к месту расположения лезгинского отряда на меседельгерском подъеме, князь Аргутинский получил новое известие от князя Орбелиани, что накануне вечером горцы попытались штурмом овладеть укреплением, но были блистательно отбиты гарнизоном, после чего Шамиль, опасаясь скорого соединения обоих отрядов, не решился оставаться более в джаро-белаканском округе и в 9-ть часов вечера ушел обратно в горы. По получении этого известия князь Аргутинский выслал к Меседельгеру два баталиона пехоты и всю свою иррегулярную кавалерию для преследования неприятеля, но войска эти прибыли в то время, когда хвост неприятельского скопища уже перевалил через главный хребет и стало быть преследование было невозможно.

Ровно две недели оставался Шамиль на горах джаро-белаканского округа, обнимая жадным взором виднеющиеся вдали роскошные долины сигнахского уезда, который он обещал отдать джарцам в награду за их преданность, в случае общего возмущения против нас всего округа. Увы! джарцы не удовольствовались голословными обещаниями поделить шкуру не убитого еще медведя, зная что путь к Сигнаху пролегал по трупам солдат, которых, как говорят, мало убить — надо еще и повалить. Вообще, плохо задумал Шамиль свое предприятие, плохо начал его, а хуже всего был плачевный финал драмы, разыгравшийся под стенами Меседельгерского укрепления.

В то время когда партия джурмутского наиба Бакрак-Али, с двумя орудиями, направилась к Меседельгеру, укрепление, неоконченное еще постройкою, не было занято войсками, но вблизи расположена была колонна из 6-ти рот [518] мингрельского егерского полка с двумя легкими орудиями закатальского артиллерийского гарнизона, под начальством доблестного и впоследствии прославившегося защитою укрепления, того же полка подполковника Критского. 25-го августа, когда скопища Шамиля расположились вблизи Закатал, начальник лезгинского отряда князь Орбелиани притянул к себе из меседельгерской колонны 4 роты, а оставшиеся у подполковника Критского две роты 7 и команда сапер, с двумя орудиями, вступили в новорожденное укрепление. Весь гарнизон состоял из 1 штаб-офицера, 10-ти обер-офицеров, 42-х унтер-офицеров, 14-ти музыкантов, 432-х рядовых и 5-ти нестроевых нижних чинов. Заняв укрепление, подполковник Критский немедленно приступил к приведению его в оборонительное положение. С этою целью он приказал подсыпать к стенам банкеты, возвысить крепостные батареи, применив их для установки полевых орудий, а неоконченные сводом ворота заложить досками и завалить камнями. В недостроенной, отдельно расположенной башне — за неимением потолка — наложены были доски, и в ней поместилась для самостоятельной обороны команда из 1 унтер-офицера и 23-х рядовых. Независимо этого, гарнизон деятельно занялся устройством навесов и траверзов у трех фасов, чтобы защитить их от неприятельского ружейного огня с высоты, командующей укреплением. В то же время, для обстреливания вторым огнем переднего фаса и прикрытия резервов, устроен был на площадке внутри укрепления бруствер из свернутых палаток, мешков с провиантом и солдатских вещей.

Все эти работы было окончены без всякой помехи со стороны неприятеля, пока еще не приступавшего к [519] действиям. 27-го августа, горцы, пользуясь густым туманом, скрытно подошли к укреплению и, заняв лежащую впереди его возвышенность, открыли сильный ружейный огонь, стараясь вместе с тем устроить завалы на занятой ими позиции. С этого дня начались беспрерывные, упорные и продолжительные перестрелки, причем горцы, как видно хорошо снабженные порохом, не жалели его. Ежедневно, с самого утра, они подходили к укреплению и, осыпая его градом свинца, настойчиво возводили завали; но каждый раз меткий ружейный огонь, или несколько удачно брошенных гранат заставляли их отходить на свою первую позицию. С самого начала осады, гарнизон укрепления обыкновенно встречал неприятеля беглым огнем, часто даже залпами, но потом, убедившись, что огонь горцев не причиняет нам существенного вреда, отвечал им редкими выстрелами, сберегая патроны и артиллерийские заряды для более важных случаев. Так прошло более недели. 2-го и 3-го сентября неприятель ничего не предпринимал, а потому, пользуясь этим временем, гарнизон добавил траверзы к двум фасам укрепления и возвел новую батарею против завалов, устроенных на меседельгерском подъеме, чтобы, действуя по ним, очистить путь нашему отряду в случае его наступления.

4-го числа, в 7-мь часов утра, горцы опять подошли к укреплению и, заняв ту же высоту, на которой действовали в предшествовавшие дни, завязали обычную перестрелку. Почти в то же время огромные скопища Шамиля, преследуемые нашими войсками с плоскости, начали подниматься по дороге ведущей к укреплению, но, подойдя на ружейный выстрел, были встречены сильным огнем и, потерпев чувствительный урон, бросились в сторону, стараясь пробраться позади ближайших высот. [520]

Пока неприятель стягивался к укреплению, возведенная накануне новая батарея открыла огонь по дальним завалам, заграждавшим путь нашим войскам. Гранаты, разрываясь в самых завалах, вскоре заставили горцев побежать в другие завалы, расположенные хотя ближе к укреплению, но замаскированные местностью.

Около 12-ти часов, неприятель всеми массами обложил укрепление и, под покровительством своего оживленного ружейного огня, начал возводить новые завалы на ближайшей высоте; а в 4 часа, выдвинув на позицию два орудия и один фальконет, еще более усилил огонь. В сумерки горцы, прекратив пальбу, приступили к окончательному довершению завалов, построенных вблизи укрепления. С рассветом следующего дня трескотня ружейного огня раздалась одновременно по всей линии завалов, эффектно украшенных 65-ю развевающимися значками. До двух часов неприятель неистово палил, а затем, набрасывая фашинник, начал прикрываясь им подступать к восточному бастиону укрепления. Воспрепятствовать этому возможно было исключительно лишь ружейным огнем, так как поставленное на бастионе орудие не имело достаточного уклона для действия в эту сторону. Ночью неприятель, продолжая энергически обстреливать орудийным огнем укрепление, повел траншею к отдельной башне, в которой размещена была небольшая наша команда. Необходимо заметить, что из 20-х человек, назначенных при начале осады для обороны башни, осталось к этому времени только 9-ть; остальные, выйдя из башни с намерением запастись водою, были отрезаны горцами и принуждены отступить в укрепление. Но эти 9-ть человек, под командою лихого юнкера Усикова, неустрашимо отражали все покушения многочисленного неприятеля и своим [521] геройским самоотвержением в значительной мере способствовали успешной обороне укрепления.

С утра 6-го сентября неприятель, по обыкновению, открыл огонь; в полдень, по работам, производившимся в лесу, явно обнаружились приготовления его к штурму. Сплошной бруствер из фашинника был уже сооружен на протяжении ста саженей по направлению к укреплению и оканчивался в шести саженях от стен бастиона. Установив на нем 48-мь значков, неприятель как будто хотел обозначить путь своего торжественного шествия к укреплению. Перед наступлением сумерек муллы три раза призывали правоверных к молитве, и каждый призыв сопровождался оглушительным религиозным пением, причем выстрелы временно прекращались. По окончании молитвы огонь возобновился и в укрепление вновь посыпались пули, ядра и гранаты. Гарнизон, не отвечая на выстрелы, все время стоял под ружьем, готовый встретить дорогих гостей по всем правилам военного гостеприимства. Неумолкаемая трескотня неприятеля и мертвая тишина, царившая в укреплении, как-то странно дисгармонируя между собою, охватывали душу каждого теми святыми, ни с чем несравнимыми чувствами, которые порождаются только любовью к родине, Престолу и сознанием великого, возвышающего достоинство человека, долга воина.

Между тем решительная минута приближалась. В 8-мь часов неприятель внезапно, с гиком, бросился на башню и к воротам укрепления. В то же время массы горцев со всех сторон устремились к стенам, но, встреченные хорошо выдержанным огнем, остановились и начали бросать в укрепление камни. Некоторые смельчаки успели вскочить на стены, но тут же были заколоты штыками. Солдаты, в свою очередь, вскочили на стены [522] и вскоре на всех пунктах отразили неприятеля, обратив его в бегство. После получасовой рукопашной схватки и наступившего вслед за нею непродолжительного затишья, неприятель снова открыл огонь, но уже не столь ожесточенный. Вскоре выстрелы начали еще более ослабевать и к полуночи совсем прекратились. Оставаясь под ружьем, гарнизон ожидал нового приступа, но ожидания эти не сбылись. Неприятель начал постепенно снимать значки, а удалявшиеся все более и более крики изменнически обнаруживали его полное отступление. На рассвете видно было как горцы по трем дорогам поднимались на гору Моуров-даг, оставляя за собою свои разбитые надежды. Немедленно выслана была из укрепления 3-я карабинерная рота для рекогносцировки неприятеля и прилегающей местности. Следуя по направлению к Доорджабалу, рота настигла толпу чеченцев, погребавших своих павших товарищей. По первым выстрелам чеченцы бросились бежать, оставив на месте тела убитых. Множество могил, неподобранные трупы и лужи крови на земле, завалах и фашиннике наглядно свидетельствовали какою дорогою ценою заплатили горцы за безрассудные затеи своего предводителя.

Благодаря дельным распоряжениям подполковника Критского по приведению укрепления в оборонительное положение и мерам принятым им для укрытия гарнизона от неприятельского огня, наша потеря за все время осады сводится лишь к 6-ти убитым, 16-ти раненым и 3-м контуженным нижним чинам. Кроме того были ранены два офицера — поручик мингрельского полка Барабашев и инженер-подпоручик Черевин.

Так закончились предприятия неприятеля в пределах джаро-белаканского округа. Испытав целый ряд неудач там, где успех казался ему несомненным, [523] Шамиль принужден был бежать обратно в горы и, по прибытии в Джурмут, распустил свои скопища, имея впрочем в виду испытать еще счастья в другом месте.

Не осуществились его широкие замыслы; не только более отдаленные мусульманские провинции, куда не проникло его влияние, остались спокойными, но даже в джаро-белаканском округе, который он почтил своим посещением, авторитет его был подорван и русское знамя развевалось еще выше, еще краше. В продолжение двух недель, злополучная судьба ни разу не порадовала его ни одними, даже ничтожным частным успехом. Груды мертвых тел, брошенных вопреки обычаям горцев на поле брани, поредевшие ряды своих сподвижников, безвозвратная потеря влияния и проклятия местного населения — вот плоды задорного вторжения, какие пожал Шамиль на лезгинской линии.

Обращаясь затем к нашим войскам, нельзя не остановиться в изумлении перед их выходящими из ряда подвигами. Действия лезгинского отряда, удерживавшего в течение двух недель многочисленного неприятели, переход дагестанского отряда через снеговой хребет, так живо напоминающий переходы через Альпы Аннибала, Наполеона, Суворова; наконец, оборона двумя ротами Меседельгерского укрепления против неприятеля в 25-ть раз превышавшего гарнизон своею численностью — это такие факты, которые история кавказской войны внесет золотыми буквами на свои страницы, хотя она и без того переполнена описанием выдающихся деяний отдельных лиц и целых частей.

С. Порембский.


Комментарии

1. Извлечено из официальных документов архива штаба кавказского военного округа.

2. Григорий Дмитриевич,

3. Ныне 14-й гренадерский грузинский.

4. Из них одна полусотня при участковых заседателях белаканском, енисельском и элисуйском, а две сотни на алазанской линии.

5. Всем милициям разрешено было отпускать от казны ежедневно по 3 фунта муки на человека и порох по мере надобности.

6. В том числе грузинский линейный № 11-го баталион, составлявший гарнизон крепости.

7. 3-я карабинерная и 7-я егерская.

Текст воспроизведен по изданию: Вторжение Шамиля в Джаро-Белаканский округ в 1853 году // Кавказский сборник, Том 4. 1879

© текст - Порембский С. 1879
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Валерий. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1879