ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

(См. «Русскую Старину», 1894 г., июнь)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

III.

Дорога от Тифлиса до Гурии. Проезд с князем Бебутовым по турецкой границе от Кутаиса до Александрополя.

После шестидневного деятельного, приятного, веселого пребывания моего в Тифлисе, я отправился на перекладной с огромным пакетом и с 60 т. в полуимпериалах и серебряных рублях к князю Бебутову в Гурию.

Никогда я не вез и ни разу мне не вручалось такой огромной суммы, тем более, что она заключалась в звонкой монете, для которой был назначен отдельный чемодан. Каждый поймет, как велики были мое беспокойство и забота о сохранении столь огромного для меня казенного сокровища.

Ни нежная мать, ни любящая жена не ухаживали с таким беспокойством и заботой за своим любимым детищем и супругом, как я ухаживал за этим дорогим чемоданом. Он всегда бережно переносился с одной повозки на другую, с осторожностью укладывался впереди моего сиденья, мои глаза неусыпно следили за ним, и я беспрестанно удостоверялся в его целости моими руками. Если же утомленный долгой ездой невольно погружался в минутную дремоту, то и тогда дорогой чемодан не оставлял меня в покое, и не раз случалось, что я, пробужденный толчком повозки, держал его в своих объятиях. Столь страшна и тяжела была для меня ответственность [45] за сохранение чемодана в целости и неприкосновенности к нему, кроме меня, никого другого.

Путь от Тифлиса до Гори пролегал, в 1853 году, до Мцхета по правому, а от этого пункта по левому берегу Куры; тогда как теперь и от Мцхета дорога идет по правому берегу этой реки.

До Гартискарской станции дорога уже описана. От Гартискара же до Гори три перегона и считалось до пятидесяти верст. Местность ровная и населенная исключительно грузинами, входящими в состав Горийского уезда.

Поля, желтеющие зрелой кукурузой и просом, перемешанные в тучными пастбищами и нивами сжатой пшеницы, а также частые виноградники, фруктовые деревья и развесистые грецкие орехи тянулись непрерывною и разнообразною цепью по обеим сторонам дороги.

Ксан и Чала со многими канавами орошают это пространство. Переезжая Ксан, я невольно перенесся к событиям, совершившимся более тридцати веков. Мое воображение рисовало героев Илиады с их бессмертными подвигами, тем более, что и природа уподобляется во многом тем местам, где совершали свои подвиги герои Гомера. Хотя, правда, горийский Ксан не походил на быстротечный и все сокрушающий по велению олимпийских богов Скамандр, но за то уподобляется ему в этом другая река, текущая возле Гори. Это быстрая и разрушающая Лиагва, на которой, несмотря на усилия инженеров, долго не мог осуществиться мост.

Гори, уездный город Тифлисской губернии, не велик и некрасив. В нем нет ничего замечательного. Только развалины крепости и дворца, возвышающегося над Лиагвой, на скале, невольно обращают на себя внимание.

От Сурама, отстоящего от Гори в сорока верстах и где разветвляются дороги на Кутаис и через Боржомское ущелье на Ахалцых, начинается Сурамский перевал. Он образуется из отрогов, отходящих в Рачинском округе от главного хребта.

Сурамский перевал тянется на расстоянии более пятидесяти верст, преимущественно по глинистой и черноземной почве, поросшей почти сплошным лиственным лесом. Это путь, изрезанный горами и оврагами, всегда не легкий для переезда, в особенности труден во время дождливой погоды и осеннего ненастья; к тому же случаются частые земляные обвалы.

Вот эти обстоятельства вместе взятые составляли важные препятствия для проведения надежного сообщения. Впрочем такие же затруднения в проложении дорог существуют и в остальной Имеретии, а также Мингрелии и Гурии.

Сурамский перевал не высок, а потому на нем не прекращается [46] даже растительность винограда. Население на этом хребте довольно редко, но только не по суровости климата, а потому, что очень мало мест открытых и не поросших лесом.

Грузин, имеретин, мингрелец, гуриец по лености редко когда займется очисткой и разработкой леса для своих полей. Каждый из них селится там, где есть открытое место, тем более, что для пропитания его немного нужно. Клочок земли в несколько квадратных сажен, засеваемый кукурузой, просом или гомией, достаточны для прокормления с семейством. Такой же клочок, покрытый травой, а если и этого нет, то стебель от кукурузы, чалы или солома проса и гомия достаточны для прокормления его коз и баранов; лошади же и рогатый скот в той местности редки. Притом подмогой служат и древесные листья, почти вечно зеленеющиеся. По той же лености и беспечности мало заботливости о садах и виноградниках. По преимуществу все произрастает в естественном диком состоянии.

По этим причинам на Сурамском перевале, как и во всей Имеретии, а равно в Мингрелии и Гурии, население не группируется в селения, а разбросано и раскинуто. Селения, состоящие из десятка дворов, уже считаются большими. Да и что такое эти дворы? Это деревянные сараи без окон, потолка и пола, в которых свободный разгул для ветра и нет защиты от ненастья. От стужи нечего укрываться, потому что морозы невелики и непродолжительны.

Несмотря на такую бедность населения, нельзя не восхищаться живописностью тех мест, по которым проезжаешь. Местность в особенности становится живописною от Белогорской станции.

Река Квирилла много красит и оживляет путь своего течения. Однако сколь эта река живительна весною и в начале дета, столь она убийственна в августе и сентябре по своим лихорадкам. Не только человек, но животные и даже птицы сильно страдают и гибнут от этой страшной миазмы, гнездящейся в тех болотах, от гниющих и быстро разлагающихся органических веществ, которые образуются после разлития этой реки. А потому все живущее и двигающееся бежит от этих мест в начале лета в горы и скрывается там до сентября; так что почти половину года берега Квириллы, за исключением почтовой станции, бывают пустынны и необитаемы.

Такой же страшный бич от лихорадок существует и на Рионе, в особенности в нижних его частях, а также на Циве и Хопи. Здесь все живущее не может спасаться от миазмы даже в горах, потому что их нет поблизости. Более прочих страдают от этой миазмы жители Поти, Озургет и Редут-Кале. Страшно смотреть на их желтые, изнуренные лица, раздутые брюшные полости и претерпеваемые страдания от раздражения печени. [47]

Жители Кутаиса, главного места военной и гражданской администрации этого края, уже менее подвергаются лихорадкам, несмотря на то, что и этот город тоже расположен на Рионе, и что эта быстрая и сердитая река протекает по середине во всю его широту. Спасение жителей Кутаиса заключается в том, что Рион, протекая через город, в возвышенных берегах не разливается и не образует болотистых мест, порождающих миазму, от которой происходят лихорадки.

Кутаис хотя красив местностью, на которой от построен, однако нельзя сказать того же про его постройки. За исключением дома губернатора, монастыря, присутственных мест, бульвара и общественного сада, все остальное не обращает на себя ни малейшего внимания. Даже нет ни одной порядочной гостиницы.

Так было по крайней мере в 1853 году. Говорят, в настоящее время, этот город значительно украсился; на Рионе же выстроен каменный красивый мост.

Из Кутаиса я отправился отыскивать князя Бебутова по направлению к Поти. На Цхенис-Цхале (Конские воды), откуда в настоящее время производится по Риону пароходное сообщение, видел поселение маранских скопцов, — эту нравственную заразу и аномалию в военной организации, образовавшуюся в 1825 году.

Генерал Ермолов, желая пресечь вредное учение, появившееся в некоторых частях Кавказского корпуса, приказал собрать всех скопцов из нижних чинов и, образовав из них особую команду, поселил у с. Марани. Команда эта составилась более чем из 300 человек и названа была Каюшною, по той причине, что она обязана была перевозить провиант на каюках из нашей черноморской пристани Редут-Кале вверх по Циве и Риону до Кутаиса. Величайшие труды, всякого рода лишения, скудное содержание, болезни от дурного климата и миазмических болот, хотя повлекли за собою значительную смертность в каюшной команде, но были спасительной мерой для удержания других от пагубных заблуждений. Такую тяжелую службу маранские скопцы отбывали до 1840 года, когда из каюшной команды была образована 96-я инвалидная рота и когда они были избавлены от обязанности транспортировать провиант по Риону.

Во время проезда моего эта инвалидная рота скопцов состояла человек из полутораста и кроме содержания караулов в месте их расположения, Марани, она занималась перевозкой через Цхенис-Цхале на пароме. Находясь несколько лет под управлением своего ротного командира, подполковника Гогидзе, грузина по рождению, доброго и кроткого по характеру, они не только забыли о прежней трудной их жизни, но между ними проявлялось и довольствие. [48]

Если бы не бледные, бескровные, морщинистые и совершенно безбородые лица скопцов, а также отсутствие женщин и детей, то вам и в голову не пришло бы, что вы находитесь не в русском православном селении. Даже храм Божий есть, который в праздничные дни наполняется прихожанами; только это делается не по своей охоте, да и молитвы возносятся к Всевышнему неискренние. Чистосердечное моление их видно в тайных богослужениях, отправляемых по ночам, по правилам своей секты. Пожалуй, если хотите, то и в Марани есть женщины и дети, потому что не только ротный командир имел большое семейство, но из числа одиннадцати унтер-офицеров и двух барабанщиков половина была женатых, у которых, как бы в укор и на смущение скопцов, имелось по нескольку детей.

Таким образом, тихая, невозмутимая и бесстрастная жизнь маранских скопцов, ежегодно умалявшихся в своей числительности, по причине большей смертности, нежели пополнение их новыми жертвами заблуждения и невежества, продолжалась 36 лет. В 1862 году 96-я инвалидная рота была упразднена, и все оставшиеся в живых скопцы были переселены в Туруханский край, а жилища их переданы в гражданское ведомство. Вместе с переселением маранских скопцов в Западную Сибирь, прошу следовать читателя далее за мной.

За Цхенис-Цхале я встретил Виленский и Литовский полки, высадившиеся в Сухуме и направленные первый в Ахалцых, а последний в Озургеты — уездный город и главное место в Гурии. Вел их командир бригады, генерал Ковалевский, мой старый знакомый, тот самый, которого я очертил во время построения в 1844 году крепости Воздвиженской. Здесь же добавлю, что на Кавказе он составил о себе хорошую военную репутацию. Был начальником правого фланга Кавказской линии; участвовал в сражении под Ахалцыхом; с честью совершил кампанию в 1855 году, как начальник 13-й пехотной дивизии, и умер от раны, полученной им при отбитии штурма Карса.

На Тихурской станции я узнал, что князь Бебутов ночует в нескольких верстах в имении одной княгини, фамилии которой не помню, куда я немедленно и отправился.

Князь Василий Осипович, которого я видел до того один только раз, принял меня весьма ласково и приветливо, не потому только, что я ему был рекомендован князем Барятинским и привез 60 т. звонкой монеты, а по врожденной его доброте, приветливости и любезности. Он был высок, худощав и строен, несмотря на то, что переживал седьмой десяток. Седые волосы, по обычаю Востока, красил до 1854-го года, когда после шуточного разговора со мною о напрасном труде перестал это делать. Черты лица его были умные и выразительные; особенного [49] внимания заслуживал его нос, выходящий, по своей величине, из разряда даже грузинских и армянских носов. Не могу не рассказать анекдота о величине носа князя Бебутова. В бытность свою в Петербурге, перед назначением его государем командиром войсками на турецкой границе, он встретился в одном доме в самых дверях с двумя дамами.

— Regardez, ma ch ere, quel grand nez! comment nous passerons? — сказала одна из них, по-видимому тихо; но слова были расслышаны князем.

— Passez, je vous en pris, mesdames, s'il vous plait, — ответил он, вежливо кланяясь и поворачивая пальцем свой нос в противную от них сторону.

Князь Бебутов принадлежал к числу немногих почетнейших фамилий, вышедших из Армении и занявших видное место в ряду княжеских родов Грузии. Предки его занимали знатные должности при дворе царей грузинских и ознаменовали себя военными доблестями. Князь Василий Осипович, младший из четырех братьев, был первый из грузинских князей, получивший воспитание в Петербурге.

Выпущенный из 1-го кадетского корпуса, он, по прибытии в 1809 году в Тифлис, пользовался расположением Тормасова и маркиза Паулуччи и был адъютантом Ермолова. В 1821 году назначен командиром Мингрельского полка. После взятия Ахалцыха был начальником пашалыка, а потом управлял армянскою областью и за разные беспорядки, оказавшиеся в его управление этою областью, был некоторое время в опале. При князе Воронцове был вначале командующим войсками в Дагестане и за разбитие полчищ Шамиля на Кутиминских высотах, в 1846 году, удостоился получит орден св. Георгия 3-й степени, а вслед затем был назначен начальником гражданского управления. Выбор князем Воронцовым Бебутова на этот важный в то время пост, когда предстояли большие перемены на Кавказе, доказывал полное доверие к нему наместника, как умному, способному понять его предначертания и вполне знающему край администратору.

Так как о князе Бебутове будет долгая речь, то здесь ограничиваюсь только описанием его наружности, а также кратким перечнем его службы, до назначения его командующим войсками на турецкой границе и перехожу к лицам, его сопровождавшим.

Из них был мне знаком только Лорис-Меликов, тогда полковник, в 1865-м же году, когда я простился с Кавказом, был уже генерал-адъютантом и начальником Терской области. Армянин по рождению, не знатного рода по происхождению, но умный от [50] природы и получивший хорошее образование, при том весьма ловкий и вкрадчивый, он в продолжение турецкой кампании считался приближенным и доверенным лицом не только князя Бебутова, но и главнокомандующего Муравьева. Зная хорошо грузинский, армянский и турецкий языки, он заведовал лазутчиками и был в качестве капитана над вожатыми, а потому знал все секреты и тайны. По падении Карса, был назначен комендантом этой крепости и начальником Карсского пашалыка или области, которым он оставался до обратной сдачи Карса туркам. Тут же я познакомился с домашним доктором князя — Соколовым, который вместе с тем был и чиновником особых поручений, и с адъютантом его, Александровским, застрелившимся, вскоре после назначения его флигель-адъютантом за известие о Кюрюк-даринской победе.

Мое представление князю Бебутову и знакомство с лицами, его сопровождавшими, а равно с хозяйкой дома и ее родственниками, происходило в огромной зале, хорошо освещенной, и где только кончился обед. Меня стали угощать остатками обеда, и хотя мне хотелось более спать, нежели есть, но из приличия я должен был перепробовать несколько невкусных туземных кушаньев, слушать раздирающую душу зурну и хлопать в ладоши танцующим лезгинку.

Только около полуночи я мертвецки заснул на тахте, имея под головами чемодан с 60 тыс. полуимпериалов и серебряных рублей, о котором я не переставал думать в продолжение обеда и пляски. Что те же самые думы не оставляли преследовать меня и во время крепкого сна доказательством служит то, что когда я проснулся, то уже лежал не на подушке, а приникнув лицом к дорогому, но беспокойному чемодану, обвив его крепко руками. На другой день я поехал в Кутаис уже не на тряской почтовой телеге, а в тарантасе с Александровским и Соколовым. Князь же Бебутов отправился посетить свою родственницу или знакомую и должен был на другой день тоже приехать в Кутаис. Разговор был о предстоящей войне, вторжениях курдов и башибузуков в наши пределы и о новостях тифлисских, которые были для моих спутников интересны, потому что они более недели как находились в разъездах. С Соколовым, как добрым и веселым, я скоро сблизился, в холодном и задумчивом Александровском я видел что-то недоброе и нерасполагающее. И я не ошибся в своем предположении, потоми что он был таковым в действительности.

По приезде в Кутаис, я представился тамошнему губернатору князю Гагарину, тому самому, который под Карсом командовал 18 пехотною дивизией и которой вскоре после назначения кутаисским генералом-губернатором был убит владетелем Сванетии, князем [51] Дедашкалианом. Он был добр, обходителен и вежлив. Не знаю, каким он был администратором и губернатором, но в начальники отряда не годился, как по мягкости характера, так и по слабости здоровья. Будучи мало сведущ в военной администрации, князь Гагарин по необходимости вверялся таким людям, которые не заслуживали его доверия, а по мягкости своего характера не мог останавливать их в злоупотреблениях и направлять на истинный путь их вредные действия.

Из Кутаиса я выехал в одной коляске с князем Бебутовым, и до Сурама путь пролегал по описанной уже мною дороге. От Сурама начинается живописное Боржомское ущелье, обставленное довольно высокими песчано-глинистыми и известковыми горами, поросшими лиственным и хвойным лесом. Шумящая здесь Кура течет быстро и преимущественно узким ложем, не образуя ни островов, ни отмелей. Широкая и хорошо проложенная дорога проходит по левому берегу Куры.

Боржом, славящийся не столько целительностью своих серных и железных минеральных источников, сколько живописным местоположением, приятным и здоровым климатом, был избран князем Воронцовым местом летнего в нем пребывания. Поэтому, кроме заведения там небольшого поселения, были устроены красивый дом со многими службами и садом собственно для жилья князя и хорошие ванны с вокзалом. Сверх того построили там дома некоторые из приближенных князя Воронцова. Хотя по суровости зимы и сырости воздуха осенью, поселение не особенно процветает, но Боржом, отстоящий от Тифлиса в 120 верстах, охотно посещается летом и в настоящее время, тем более, что проведенный туда телеграф облегчает и ускоряет сношения с Тифлисом и для правительственных лиц.

Переночевав в Боржоме в доме князя Воронцова, мы отправились через Ацхур в Ахалцых, по проложенной здесь дороге между глинистыми, песчано-известковыми и каменистыми горами. Население этой части Кутаисской губернии, входящей в состав Ахалцыхского уезда и известной в истории Грузинского царства под именем Са-Абатого или Самхетии, состоит по преимуществу из мусульман суннитского толка; но есть грузины и армяне. Селения здесь большие и хорошо выстроенные; много садов. По суровости зимы дома здесь строятся более прочными и теплыми.

Почти на половине расстояния между Боржомом и Ахалцыхом находится Ацхур, в древности большой населенный город Ацкури, в котором апостол Андрей совершил первое водворение христианства между картвелами. Выстроенная в то время во имя Божией [52] Матери обширная церковь существует до ныне. В настоящее время Ацхур небольшое местечко с полуразрушенной каменной цитаделью, населенное армянами, мусульманами и жидами.

Кура большею частью катит свои шумящие воды в стороне от дороги между крутыми берегами; только возле Ахалцыха она протекает по довольно широкой долине, на которой соединяется с Поцхов-чаем. Эта последняя река, разделяющая город на две части, течет в возвышенных берегах. Скала, на которой находится Ахалцыхская крепость, командует городом. В этой древней крепости сохранилась мечеть, обращенная в православную церковь. Все постройки, помост двора и самая мечеть сложены из тесанных квадратных плит, а колонны из цельного камня с бронзовыми фризами и поясами. Посредине двора бьет фонтан.

Самый город не замечателен своими постройками. Улицы узкие и кривые, площади небольшие и неправильные, дома большею частью низкие, с плоскими крышами и окнами, обращенными в дворы; только несколько мечетей с минаретами, да если не ошибаюсь две армянские церкви высоко возвышаются над всеми прочими строениями. Ахалцыхская крепость, столь памятная нам по штурму в 1829 году, хотя по обороне своей и слабому вооружению, имея не более 40 орудий, находилась в плохом состоянии и хотя гарнизон ее состоял из одного линейного батальона, числительность которого не превышала 500 штыков, но она все-таки могла считаться надежным оплотом. Нельзя было предполагать, чтобы турки, даже если бы они появились в значительном числе, решились вести правильную атаку, а тем более штурмовать ее. Но форштадты открыты со всех сторон и, ничем но обороненные, могли сильно пострадать. А потому до прибытия Виленского полка необходимо было выдвинуть вперед Ахалцыха по направлению к Суплису те части, которые находились под этою крепостью. Князь Бебутов приказал полковнику Шликевичу с двумя батальонами, тремя сотнями осетинской милиции и шестью орудиями, расположиться впереди Ахалцыха, на Поцхов-чае.

В это время вся пограничная полоса впереди Ахалцыха находилась в тревожном состоянии. Аджарцы, курды, каракалпаки, еще в начале августа начавшие делать нападения на скот пограничных селений, а одиночных жителей уводить в плен, в октябре уже открыто грабили селения, жгли посты и даже нападали на разъезды. Тревоги были частые и не только на пограничной линии, но и в тылу. Сельское население было сильно встревожено и или стекалось под защиту Ахалцыха и собранных под ним войск, или уходило назад в леса. Кордонная наша линия была снята; посты же и карантины сожжены неприятелем. Были также сожжены казенные постройки [53] на Абас-Тумане и Уравеле, где находятся минеральные воды. Положение Ахалцыхского уезда не улучшилось даже и с прибытием генерала Ковалевского с Виленским полком и батареей 13-й артиллерийской бригады, во второй половине октября.

После всех возможных распоряжений, сделанных к обороне Ахалцыха и успокоению жителей не только этого города, но и пограничного края, князь Бебутов отправился далее. Переезд от Ахалцыха до Аспинзы более двадцати верст был совершен верхом прямым путем через горы, тогда как экипажи поехали в объезд по царской дороге, называемой так потому, что она была сделана в 1837 году для проезда покойного государя.

Начиная от Ахалцыха, весь Хертвиский участок, через который мы проезжали, изрезан горами, — в особенности высок Чебурет-чайский хребет. В то время, когда окрестности еще зеленели, на нем лежал толстым слоем снег и было весьма морозно. Несмотря на то, что от Ахалцыха до Чебурет-чая считается около сорока верст, и что мы выехали довольно рано и половину дороги совершили в экипаже, однако прибыли на место ночлега, — штаб-квартиру Донского полка, занимавшего пограничный кордон, около девяти часов вечера. Такая медленность в переезде происходила не столько от дурного состояния дороги, сколько от частых крутых подъемов и спусков.

По причине такой возвышенной и суровой местности доступ неприятельским партиям был затруднителен; а потому, как во время нашего проезда, так и впоследствии, эта часть пограничной линии, а равно пространство между Чебурет-чаем и Ахалкалаками, почти не подвергалось неприятельским вторжениям. Население этих мест состоит преимущественно из армян. Селения хотя редкие, небольшие, но хорошо обстроенные, что иначе и не может быть по причине суровости климата. На этом пространстве, в глубокой котловине над Курою, находится селение Хертвис, известное своими вкусными фруктами.

Следующий ночлег, несмотря на небольшой переезд, был в Ахалкалаках. Здесь кроме осмотра укрепления необходимо было сделать некоторые распоряжения по успокоению впереди находящегося пограничного пространства, тоже тревожимого неприятелем, тем более, что князь Бебутов на другой день уезжал в Тифлис. Небольшое ахалкалакское укрепление, построенное турками и состоящее из хорошо сохранившихся каменных стен, фланкируемых башнями, было вооружено 19-ю разных калибров орудиями. Гарнизон его не превышал двух слабых рот. Форштадт, состоящий из нескольких десятков небольших домов, был без всякой обороны.

Еще в начале августа курды и каракалпаки, живущие в Чалдырском [54] и Ардаганском санджаках, начали тревожить пограничных жителей, в особенности духоборские селения, ближе других отстоящие от границы, отгонять скот и брать в плен одиночных жителей. В первых же числах октября, во время нашего проезда, когда кордон с большей части линии был снят, неприятель начал жечь оставленные посты. Здесь, как и под Ахалцыхом, был составлен особый летучий отряд, преимущественно из казаков и милиции, который и был выдвинут вперед Ахалкалак к Карзаху.

Одновременно с отъездом в Тифлис князя Бебутова, искренно привязавшего меня к нему своей простотой и ласковым обращением, я с Лорис-Меликовым отправился из Ахалкалак в Александрополь. От князя я получил приказание действовать по моему усмотрению по продовольствию и снабжению войск на правах начальника штаба. Лорис-Меликов же должен был собрать сведения о крае и неприятеле.

Переезд до Александрополя был более опасен, нежели путь от Ахалкалак до Ахалцыха, потому что дорога пролегает не в дальнем расстоянии от пограничной черты. Эта опасность тем более увеличивалась собственно для меня в настоящую минуту, что на моей ответственности лежало сбережение 60 тыс. рублей. А курды и башибузуки особенно падки на наши полуимпериалы и серебряные рубли. Они иногда появлялись значительными партиями, тогда как конвой наш не превышал десяти казаков. Одно средство оставалось умереть, защищая столь дорогой чемодан.

В 40 верстах от Ахалкалак и почти в таком же расстоянии от Александрополя находится русское поселение из духоборцев. Оно состояло из деревень: Богдановки, Спасской или Дубовки, Орловки, Гореловой, Ефремовки, Родионовки и Троицкой. Все это поселение доходило до 1.500 дворов или до 5 тыс. душ. Деды и отцы описываемых мною духоборцев появились в конце прошлого столетия первоначально на окраинах нашей империи, а потом зашли во внутрь России и даже заглянули в Сибирь.

Собранные из разных мест, как вредные сектаторы, они, вместе с молоканами, около двадцатых годов настоящего столетия, составили огромное и полезное поселение на Молочных водах, что в Мелитопольском уезде, Таврической губернии. Но и там подозреваемые нашей губернской и духовной администрацией в распространении вредных религиозных идей, несмотря на видимую пользу от заселения ими пустынных степей, в 1841 году с Молочных вод были переведены в Закавказский край. Духоборцы поселились в означенных семи деревнях; молокане же водворились в Эриванской губернии в нескольких отдельных селениях. [55]

Разделение молокан от духоборцев произошло от различия их учений, которых я не берусь разбирать. Скажу только, что различие между ними такое же незначительное, как и между другими раскольничьими сектами, например: прыгунами, хлыстами.

Сколько мне известно, духоборцы отвергают всю обрядную часть, принятую в православии, не имеют священников, храмов и икон; богослужения же отправляют в самых простых формах, состоящих в пении различных песен, ими же самими составленных. У духоборцев не соблюдается строгости семейной жизни и допускается свальный грех. Если не ошибаюсь — мужья называют своих жен — сестрами; причем дозволяется развод. Родительская власть не имеет большой силы, и дети называют своих родителей стариками. Несмотря на это, духоборцы, как и молокане, нравственны в других отношениях. Так например, они уважают права собственности, и между ними нет воровства и мошенничества, чуждаются праздности и уважают труд.

Несмотря на суровость зимы и продолжительность морозов, — к которым русскому человеку не привыкать-стать, — по причине возвышенных мест, на которых духоборцы были поселены, они жили в довольствии, потому что земли было много и хорошего качества. Урожай ржи, озимой пшеницы и ячменя был хорош; в траве и пастбищах недостатка не было, а потому водились и рогатый скот, и лошади. Избы, по преимуществу деревянные, были теплые и просторные, не чета армянским или татарским без печей, в которых не только можно замерзнуть от холода, но и задохнуться от спертого и тяжелого воздуха, наполненного испарениями от скотины, помещаемой в одном месте с человеком. У духоборцев для помещения скотины и лошадей имелись отдельные сараи. После этого неудивительно, что курды и башибузуки прежде всего обратили свое внимание на духоборское поселение и вскоре после моего проезда разграбили и сожгли некоторые из их деревень. Не только хорошая пожива манила их к этому поселению, но и потому еще, что там жили русские. Мусульман они старались не трогать, как своих одноверцев, на армян же не нападали потому, что не, видели большой добычи; или щадили их по заступничеству армян, живущих в Турции.

Нападение неприятеля на духоборские селения могло производиться тем легче и удобнее, что наших войск там не было, а граница от того места, где перерезывает ее Кура (что не много севернее Хозапинского карантина), и до Мадатапинского поста совершенно была открыта и не защищена естественным препятствием. По той же причине и кордонная линия на этом пространстве была снята ранее других мест. [56]

Из этого описания можно убедиться, сколь опасен был для меня с Лорис-Меликовым этот переезд и как мы были рады, когда, благополучно проехав Мадатапинский пост, увидели Арпачай, текущий в крутых скалистых берегах и составляющий границу до впадения его в Аракс, а также наши посты, занимаемые еще казаками. Тут же встретили 2-й баталион Эриванского карабинерного полка, форсированно следующий из Манглиса — штаб-квартиры полка — в Александрополь, ведомый князем Тархан Мауравовым, который не раз показал мужественную храбрость и неустрашимость в описываемую Турецкую кампанию (Князь Тархан-Мауравов умер в 187* году в звании генерал-адъютанта, будучи начальником Кавказской гренадерской дивизии, в которой он командовал Грузинским гренадерским полком).

С сумерками мы прибыли в Александрополь, — базис наших военных действий, в котором мне пришлось провести три суровые зимы. В нем пережито много приятного, опасного и трудного.

Описание турецкой границы в топографическом и стратегическом отношениях.

В этой главе я считаю необходимым описать пограничное пространство с азиатской Турцией, в топографическом отношении, и указать на более правильные оборонительные и наступательные наши действия. Может быть мой взгляд, мысли и рассуждения будут полезны в будущем. При том этот обзор уяснит во многом читателю мой рассказ о предстоявших военных действиях и облегчит меня в их изложении.

Пограничное пространство Кавказа с азиатской Турцией от Черного моря до Арарата, на протяжении более пятисот верст, столь пересечено и изрезано большими хребтами и глубокими пропастями, что движения и продолжительные действия отрядов или корпусов, составленных из трех родов оружия, могут производиться только по известным направлениям и дорогам.

При наступательных действиях с нашей стороны такими путями могут быть: [57]

1) Из Ахалцыха: через Вале, Джагисман, хребет Унгар, селение Пикелев в Ардаган; откуда через Байрам-Оглы и Меликой в Карс или Дадашен, Ольту, Нариман в Эрзерум.

2) Из Ахалкалак: а)через Карзах, Зурзуне и Галюверды в Ардаган и далее через Ольту, Нариман в Эрзерум и б) через Гендеру, Чалдыр-Керни, Кюмбет, Займ в Карс.

3) Из Александрополя в Карс двумя дорогами: а) На Тахнис, Кизил-Чахчах, Джамушли и Мешко и б) на Тахнис, Пирвали, Угузлы, Янлы и Визанкев. Из Карса в Эрзерум двумя же дорогами: а) через Узун-Килису, Катанлы, Кизил-Килису, Загин, Зевин, Хоросан и Гассан-Калу и в) на Узун-Килису, Катанлы, Дели-муса, Мелидюз, Меджингерт, Хоросан и Гассан-Калу.

и 4) Из Сурамалинского участка через Орговский пост, Агридагский хребет, Чингильские высоты в Баязет; откуда: а) на Диадин, Сурб-Оганес, Караклиса, Toпpax-Kaле, Дали-баба в Гассан-Кале и б) на Тапарис, Чубухлы, Бергеры в Ван.

В свою очередь и неприятель, если пожелает действовать наступательно в значительных массах и в составе всех родов оружия, то свои вторжения в наши пределы будет производить только по этим же направлениям.

Правда, у турок есть еще один путь, — это из Батума по берегу Черного моря, по которому они и наступали в 1854 до поражения своего под Чолоком. Но этот путь для наших наступательных действий не удобен и даже невозможен, пока не будет полного содействия надежной эскадрой со стороны моря.

Затем все прочие движения и действия по другим путям и направлениям, как от неприятеля, так и со стороны нашей, не могут быть продолжительны и упорны. Они будут заключаться в кратковременных движениях, на подобие набегов, производившихся против горцев и партизанских действий, или таких хищнических нападений, которыми аджарцы, курды и каракалпаки тревожили нашу пограничную линию в 1853 году.

На этом основании все пограничное пространство должно быть разделено в стратегическом отношении на четыре отдельные части:

На Гурию и Мингрелию, включая прибрежье Черного моря до Ингура с Кобулетским санджаком.

Ахалцыхский уезд, с Аджарским, Ардаганским и Чалдырским санджаками.

Александропольский уезд с Карсским пашалыком.

Эриванскую губернию по правую сторону Аракса с Баязетским и Ванским пашалыками. [58]

В Гурии и Мингрелии мы положительно должны действовать оборонительно и, только при вторжении неприятеля в наши пределы, стараться нанести ему поражение на удобной и крепкой позиции, как это сделано было на Чолоке.

Наступательные действия по Батумской дороге и вообще в Кобулетский санджак по слишком гористой местности и притом укрепленной дороге для нас неудобны, даже в том случае, если мы будем владеть Черным морем и иметь на нем сильный флот.

Примером тому служат действия генерала Гессе в 1829 году. который с отрядом из 2.400 человек пехоты, 7 орудий, сотни казаков и 3 т. милиции, в продолжение трех дней пытался взять укрепление Цихисджири, находящееся на половине расстояния между нашей границей и Батумом и несмотря на блистательную храбрость наших войск, должен был отказаться от предприятия, потеряв в перестрелках и на отбитом штурме более шестисот человек убитыми и ранеными.

Неприятель не может быть для нас опасен, если он, высадившись на пространстве между постом св. Николая и Сухум-Кале, двинется подобно Омеру-паше через Мингрелию или по Риону на Кутаис. Милости просим, на его же погибель.

Если он высадится весною или летом, его корпус расстроится от лихорадок — этого страшного бича, гнездящегося в болотах прибрежья моря. Да и разлившиеся реки будут его беспрестанно останавливать. Если высадится осенью, то, кроме лихорадок, засядет и погубит все свои перевозочные средства в непроходимой грязи.

В таком случае не нужно жалеть оставить прибрежные пункты и бояться отступления за Тихур и даже Цхенис-Цхале. Не нужно только торопиться отступлением, как это было сделано в 1855 году. Напротив, следует отступать медленно и стараться действовать милицией партизански, преимущественно со стороны гор, на его сообщения и при удобном случае нанести поражение главным силам.

При таких оборонительных действиях достаточно иметь в Гурии и Мингрелии то число войск, которое с прибытием туда Литовского полка с легкой батареей находилось там к концу октября 1853 года.

Регулярные войска следует расположить первоначально таким образом: по два батальона с четырьмя орудиями в Озургетах и Зугдидах и один батальон в Наджахеви, пять батальонов при шести орудиях в резерве впереди Цхенис-Цхале, например, у Илори.

С наступлением неприятеля весь резерв или часть двигается в Озургеты, Зугдиды и Наджахеви, или наоборот войска из Озургет, [59] Зугдид и Наджахеви отступают к резерву, что будет зависеть от обстоятельств.

Милиция и казаки занимают передовые посты, охраняют край от хищнических покушений неприятеля и действуют партизански при его наступлении.

Действия отряда в Ахалцыхском уезде, сообразно с обстоятельствами, могут быть оборонительные и наступательные. Базисом должен быть Ахалцых. Предметом действия — Ардаган или Карс.

Наступательные действия могут быть или независимые от Александропольского корпуса, или должны сообразоваться с действиями этого корпуса и быть в связи с ним. Числительность отряда для таких действий будет достаточна, до шести батальонов, двенадцати орудий и десяти сотен милиции и казаков, если принять во внимание, что победа под Суплисом 14-го ноября была одержана с немного большими силами и что занятие Ардагана и движение к Карсу генерала Ковалевского в 1855 году было совершено с таким же числом войск.

Собственно при обороне лежащего перед Ахалцыхом пограничного пространства должно руководствоваться тем, что всю пехоту с артиллерией иметь в совокупности впереди этой крепости, кавалерию же располагать в нескольких пунктах на самой пограничной: черте.

Эта последняя должна производить частые разъезды и передвигаться с одного пункта на другой и по временам поддерживаться пехотой.

Ахалкалакский отряд должен состоять преимущественно из кавалерии. Один или два батальона с несколькими орудиями назначить только в таком случае, если могут быть уделены с других пунктов.

Пехоту можно располагать впереди Ахалкалак, например у Вачиян или Карзаха, или держать ее в центральном месте между Духоборскими деревнями, как более подверженными неприятельскому нападению. Кавалерию, напротив, не следует держать в совокупности, а располагать сотнями в нескольких пунктах, передвигая ее сколь возможно чаще с одного места на другое.

В Сураме можно иметь для Гурийского и Ахалцыхского отрядов Центральный подвижной резерв, состоящий из 2-3 батальонов пехоты с дивизионом артиллерии. Он двигается в Кутаис, отстоящий от этого пункта в пяти переходах, в том только случае, когда неприятель будет сильно теснить войска, действующие в Гурии и Мингрелии. Следуя форсированно в Кутаис, он может прибыть [60] туда на третьи сутки. Для Ахалцыхского же отряда этот резерв во всякое время может быть полезен. Доказательством этому служит Ацхурское дело генерала Бруннера, который вовремя туда прибыл с полутора батальонами командуемого им Брестского полка и одержал победу над неприятелем, появившимся на сообщениях наших позади Ахалцыха в первых числах ноября.

Войска, собранные у Александрополя и имеющие предметом действия сначала Карс, а потом Эрзерум, уже подлежат более сложным соображениям, тем более, что с действиями этого корпуса должны сообразоваться действия Ахалцыхского и Эриванского отрядов.

По этому направлению, как в кампанию 1828 и 29 гг., так в войну с 1853 по 1856 год, совершались главные военные действия. На этом же пути без всякого сомнения будут производиться такие же военные действия и в будущие наши войны с Турцией.

Причины, побуждающие противников действовать по этому направлению столь настойчиво, очень ясны. Мы избираем базисом Александрополь для главных действий, как сильную крепость, операционный же путь направляем через Карс к Эрзеруму, как удобный и ближайший в сердце Анатолии. Турки же для наступательных и оборонительных действий сосредоточивают главные свои силы под Карсом, потому что эта крепость служит для них в свою очередь хорошим базисом, надежным опорным пунктом и защитой в случае поражения.

Последняя кампания служит тому самым убедительным примером. Анатолийская армия, дважды претерпевавшая сильное поражение, за укреплениями Карса не только находила надежное убежище, но и дала хороший урок в нашей самонадеянности, отбивши штурм наших войск с большим уроном от стен Карса в 1855 году.

Числительность Александропольского корпуса будет зависеть от того, какими мы соображениями будем руководствоваться при наступательных действиях, потому что в оборонительном положении, как бы мы слабы ни были, не должны оставаться.

Если бы князь Бебутов перешел Арпачай с теми силами, которые под его начальством были собраны под Александрополем к первому ноября и, расположась под Тахнисом или Баш-Шурагелем, где он простоял с отрядом более недели после Бояндурского сражения, то мы не только не имели бы потерь, понесенных в этом сражении, но избавили бы пограничные селения от грабежей и разорений, нанесенных им курдами. Победа же под Баш-Кадыкларом была бы еще более несомненна, потому что мы вступили бы [61] в бой с турками, с войсками, не понесшими столь больших потерь под Бояндуром.

Известно из опыта прошлых войн, что побеждать турок в открытом поле легче, нежели за укреплениями и искусственными преградами. Там они стойко и мужественно держатся и отчаянно защищаются. А потому, во всяком случае, а тем более, если наши силы будут так незначительны, как например это было в 1853 и 1854 годах, нам следует вызвать турок в открытое поле, где и сразиться с ними. Можно быть уверенным, что, несмотря на то, что турки и будут в несколько раз нас сильнее, а все-таки победа останется на нашей стороне. Баш-Кадыклар, Кюрюк-Дара, Чингиль, Суплис, Чолок служат тому явными доказательствами.

Если же мы намерены взять Карс, или оставивши у этой крепости блокадные или осадные войска, двинуться к Эрзеруму, то такое предприятие не иначе может быть совершено, как с теми силами, которые были собраны под Карсом в 1855 году. При том нужно побить неприятеля хорошенько, хотя один раз в полевом сражении. В противном же случае мы можем потерять наши сообщения или подвергнуться опасности быть разбитыми по частям. Опасаясь же и того и другого, будем действовать нерешительно.

Есть другой путь достигнуть Эрзерума, ас ним и самых решительных результатов в азиатской Турции. Этот путь пролегает через Баязет, Диадин, Топрах-Кале, Дали-бабу и Гассан-Калу.

В таком случае Эриванский отряд должен быть если не более, то вдвое сильнее против того, в каком составе он действовал в прошлую кампанию. Он должен состоять по меньшей мере из восьми батальонов пехоты, шестнадцати орудий и кроме милиции (которая вообще мало полезна), полка драгун и десяти или двенадцати сотен казаков.

В продовольствии этих войск, судя по прекрасным запискам генерала Лихутина, не может встретиться затруднения, потому что этот путь богат пшеницей, ячменем и травою. Однако для лучшего обеспечения отряда продовольствием необходимо иметь при нем подвижной транспорт, состоящий из такого числа арб и черводарских лошадей, чтобы на нем могли перевозиться месячное продовольствие для отряда и подвижной лазарет.

Войска для Эриванского отряда уделять из главного Александропольского, что легче будет сделать, если действия этого последнего ограничить блокадным наблюдением за Карсом и не пропускать турецких войск, в нем засевших, через Саганлугский хребет на помощь к Эрзеруму.

Такое изменение плана военных действий против прошлых [62] двух кампаний озадачит и совершенно собьет с толку турок; а это-то и поведет к самым решительным— результатам.

Притом же при таких действиях Эриванского отряда не будет надобности назначать особую сумку на подкуп и склонение на нашу сторону курдов, в действительности не столь страшных, как нам казалось, а может быть будет казаться. Если баязетские и ванские курды держались в страхе и повиновении Эриванским отрядом при том составе, в котором он находился в 1854 и 1855 годах, то тем скорее этого можно будет ожидать, если числительность его удвоится.

Но если на Эриванский отряд и не будет возложено столь решительных действий, а именно наступательное движение к Эрзеруму, то все-таки полезно будет его иметь сильнее против прошлой войны. Он может действовать не только с большою самостоятельностью в долине Евфрата, но и перенести свои действия за Алладаг в Ванский пашалык. А это заставит курдов с большею точностью повиноваться нам и исполнять все наши приказания.

Если Эриванский отряд нанесет Баязетскому корпусу такое же поражение, какое нанесено ему было на Чингильских высотах в 1854 году, то по занятии Баязета он должен действовать по двум направлениям: четыре батальона, восемь орудий и полк казаков двигаются на Диадин и действуют в долине Евфрата, не далее впрочем Караклисса или Хамура, Остальные затем войска двигаются через Тапарис, Бергеры к Вану.

Действуя таким образом по разным направлениям и по-видимому разобщенно, Эриванский отряд не может опасаться за свои сообщения, пока он владеет Баязетом, где в крайнем случае обе части отряда могут всегда соединиться для совокупных действий. Да и не может представиться такой крайний случай. Если этого случая не было в прошлую кампанию, то тем более нельзя предполагать в то время, когда Эриванский отряд будет вдвое сильнее.

Неприятеля нельзя ожидать через Кагызман, потому что этот путь весьма труден для прохода войск. Притом и Александропольский корпус не дозволит совершить неприятелю это трудное движение.

Если же турки двинутся от Гассан-Кале на Дали-бабу и спустятся с Драм-дага в долину Шариара (приток Евфрата), то после поражения им угрожает совершенное истребление. А потому положительно можно сказать, что они на такое опасное предприятие не решатся. Можно ручаться, что крайним пунктом их наступления от Гассан-Кале будет Дали-баба.

Из всего этого оказывается, как полезно и необходимо иметь [63] Эриванский отряд сильнее против прошлых кампаний, тем более, что и операционный путь действий лучше других путей. На нем менее естественных препятствий; только перевал через Агридаг между Орговом и озером Чингиль, да переход через Драм-даг у Дали-баба требуют предварительной разработки для прохода орудий и колесного обоза, тогда как перевал через Саганлугский хребет между Карсом и Гассан-Кале на расстоянии пятидесяти верст представляет много трудностей.

О дороге же от Ахалцыха или Ахалкалак через Ардаган в Карс, а тем более через Ольту и Нариман нечего и говорить.

На Баязетской дороге имеются хорошая вода и в изобилии пастбища, в чем не встречается впрочем недостатка и на двух упоминаемых мною путях. За то тут нет недостатка в топливе, в котором большой недостаток между Александрополем и Карсом по неимению вовсе леса и где дрова для варения пищи добываются из разрушаемых строений неприятельских деревень.

Несмотря на положительное мое убеждение в пользе усиления Эриванского отряда, если и в будущую войну он останется в том же составе, в котором действовал в прошлую кампанию, и будет ограничиваться одними вспомогательными второстепенными действиями главному Александропольскому корпусу, то вот мой взгляд на действия этого последнего.

Если турецкий корпус будет разбит под Карсом или на пути к нему, то в таком случае, оставив блокадный или наблюдательный отряд под этою крепостью, с главными силами следует двинуться без промедления через Катанлы к Меджингерту или Зевину и, таким образом овладев Саганлугским хребтом, как важным стратегическим пунктом, расположиться там на выгодной позиции.

Вместе с этим Ахалцыхский отряд, если овладеет Ардаганом, оставив в нем необходимый гарнизон, двигается к Дадашену, где и располагается.

Цель такого расположения троякая: а) содействовать главному отряду, расположенному на Саганлугском хребте, быстрым движением на Бардус, Загин и Меджингерт; б) вспомоществовать наблюдательному или блокадному отряду, оставленному под Карсом, таким же быстрым движением на Бердых и Чамерлы и в) наблюдать за лазами и аджарцами, а вместе с тем за Ардаганом и окрестным населением.

В то время Эриванскому отряду, в том случае, когда он овладеет Баязетом, двинуться если не к Топрах-Кале, то к Диадину, где расположившись производить движения вперед, также к Хашуру и Мелизгерду верст на 30 или 40. Если же Баязет не будет [64] взят, то, оставаясь у этого города, стараться беспокоить подобными же его движениями окрестное население.

По утверждении главного отряда на Саганлугском хребте, Ахалцыхский отряд двигается к Карсу на соединение с блокадным отрядом, с которым и приступает к самой деятельной осаде.

Между тем главный отряд высылает к Катанлы колонну для принятия там от эшелона, высланного из Карса, транспорта с продовольствием, с которым и следует на Саганлугскую позицию. Войска же, прибывшие из Карса, расположившись у Катанлы, кавалерией производят разъезды по Меджингертской и Зевинской дорогам, соединяясь с разъездами, посылаемыми с главной позиции.

Дальнейшее движение с Саганлуга к Арзеруму будет уже зависеть от падения Карса.

Для совершения всего этого нужно следующее число действующих войск:

В главном Александропольском корпусе, выступающем из Александрополя: — двадцать батальонов пехоты, два полка драгун, три полка казаков и сорок орудий, не включая осадного парка.

В Ахалцыхском отряде, двигающемся на Ардаган из Ахалцыха:— шесть батальонов, два полка кавалерии и двенадцать орудий преимущественно легких.

В Эриванском отряде, выступающем из Сурмалинского участка: — шесть батальонов, два полка кавалерии и десять орудий.

Во время движения на Саганлугский хребет остается в блокадном отряде под Карсом: в первое время до присоединения Ахалцыхского отряда: восемь батальонов, полк драгун и два полка казаков, шестнадцать орудий полевых, весь осадный парк и вагенбург. С присоединением же Ахалцыхского отряда: двенадцать батальонов, полк драгун, три полка казаков и восемнадцать полевых орудий, не считая осадных. Два батальона пехоты, полк казаков и четыре орудия выступают с вагенбургом и располагаются у Катанлы для связи Саганлугского с Карсским отрядом.

Если же Эриванский отряд усилится до такой степени, что будет действовать самостоятельно на Эрзерум, то Карсский отряд может быть уменьшен до четырнадцати батальонов. Когда же, по соединения с Ахалцыхским отрядом, силы его возвысятся до той степени, что будет с успехом действовать против Карса, — он обязан содействовать Эриванскому отряду наступательными движениями на Саганлугский хребет до того времени, нока не развяжет себе руки, взятием Карса штурмом или правильной осадой. [65]

С того времени он переходит к положительным наступательным действиям в полном своем составе.

Пребывание в Александрополе с начала октября до перехода через Арпачай. — Бояндурское сражение. — Наши милиционеры. — Турецкие башибузуки и курды.

По прибытии в Александрополь, я остановился вместе с Лорис-Меликовым в заблаговременно приготовленной квартире у Векилова, первостатейного и богатого горожанина, дом которого находился на лучшей улице и почти в центре города.

Александрополь, уездный город Эриванской губернии, хотя большею частью имеет улицы прямые и площади правильные, но, будучи построен на местности песчано-каменистой, изрезанной частыми оврагами, кажется неправильным и разбросанным. Сообщение по его улицам по причине такой неровной местности не всегда безопасно и в сухое время. Весною же и летом, когда журчащие на дне глубоких оврагов ничтожные ручейки от таяния снега и сильных дождей обращаются в стремительные потоки, то сообщение делается весьма затруднительным. Не менее затруднительным бывает сообщение и осенью, по причине сильно разгрязненных дорог, пролегающих по такой пересеченной и неровной местности.

Население Александрополя состоит преимущественно из армян, грегорианцев и мусульман, суннитского толка. Был также целый квартал, заселенный греками; но когда и откуда они сюда переселились — не знаю. Русских обывателей было весьма не много, даже чиновники, служащие в уездных присутственных местах, и офицеры местного линейного батальона были большею частью туземцы. Поэтому наружный вид Александрополя вполне азиатский. Все дома исключительно каменные, одноэтажные, с плоскими земляными крышами, с окнами, обращенными по преимуществу на дворы и притом закрытыми толстыми железными решетками. Садов не много, да и те по суровости климата и бесплодности почвы бедны фруктовыми деревьями.

Гостиный двор и караван-сарай хотя довольно большие, но торговцы в нем исключительно армяне, а товары, продаваемые ими, большею частью азиатские. В Александрополе три армянских церкви, из коих одна довольно большая, и одна греческая.

Таков был город, в котором имел свое зимнее пребывание [66] штаб главного действующего корпуса в продолжение всей войны с Турцией, и который был базисом и складочным пунктом для наших военных действий.

Крепость Александропольская, заложенная вскоре по заключении Адрианопольского мира, но не оконченная и не вполне вооруженная при начале войны в 1853 году, возвышается над самым Арпачаем. Она отделялась от города, более чем на версту, глубоким оврагом, на дне которого струилась небольшая речка. Несколько небольших прудов, образовавшихся посредством плотин, составляли главный резервуар воды. Поэтому, несмотря на крутые каменистые берега, тут находились прачешная госпиталя, огороды и мастерские гарнизона. Тут же были устроены пекарни для печения хлеба и сушения сухарей, потребных в огромном количестве для действующих войск, а потому деятельность в этом овраге не прекращалась даже в ночное время.

Александропольская крепость с двумя фортами, возвышающимися на отдельных высотах, и красной башней, обстреливающей дно оврага, построена из крепкого тесаного камня и принадлежит к весьма красивым и прочным сооружениям. Жаль только, что огромные казармы и госпиталь мрачны и сыры. Внутри крепости, кроме очень красивой церкви, дома коменданта и других помещений, выстроенных из того же камня, имеются большие магазины, в которых удобно могут храниться продовольственные и военные запасы.

Несмотря на то, что на вооружении крепости находилось до 120 орудий, однако этого было недостаточно, потому что до полного вооружения недоставало еще до 180 орудий. Гарнизон состоял из линейного батальона; комендантом был генерал-майор Шульц, весьма эксцентричный, но увлекающийся и храбрый человек, тот самый, который, служа в генеральном штабе, был сильно ранен под Ахульго, потом сражался при обороне Севастополя и комендантствовал в Динаминде, а потом отставным генералом от кавалерии живший в Лифляндии.

Александрополь с крепостью возвышается над поверхностью моря более, чем на 5 т. футов, а потому климат там весьма суров. Зима начинается с ноября и продолжается до конца марта. Холода бывают большие, и морозы в декабре и январе доходят до 20 градусов по Реомюру, а иногда и более. Снег выпадает большой, а вьюги и метели бывают столь сильны, что по нескольку дней город не сообщается с крепостью. Иногда бывают и сильные туманы, тоже препятствующие свободному сообщению.

Несмотря на такое возвышенное место Александрополя, куда ни обратите ваш взор, везде горы. Поверните на запад к Карсу, — перед [67] вами возвышенный правый берег Арпачая, из-за которого вы увидите горы между Суботаном и Огузлы, если взойдете на крепостную стену или на одну из башен. Обернетесь на север и к дороге, ведущей в Тифлис, — перед вами отроги того хребта, за которым находится Лорийская степь. Только на юго-восток виднеется волнистое пространство на несколько десятков верст, с находящимися на нем некоторыми армянскими селениями.

С этой стороны ваш взор поражается величественным Аллагезом, который отдельной горой возвышается более, чем на 13 т. фут над поверхностью моря. Он в особенности поразителен, когда его остроконечной серебристой шапкой играют солнечные лучи. Сколь вершины Аллагеза безжизненны, скалисты и недоступны, столь отлогие подножия богаты пастбищами и полями. На покатостях Аллагеза не только находится много армянских деревень, но на них имеют свои кочевья эриванские курды. Как бы ни было жарко лето, но трава на них всегда зеленеет; а потому курды, в наших пределах живущие, с особенною любовью говорят об этой горе.

Если смотреть с Александропольской крепости, или с холмов, находящихся между карантином и городом вниз по Арпачаю, то левый его берег тоже виден на несколько десятков верст, а именно до Кизил-Калису, где отроги от Аллагеза закрывают дальнейшее его течение.

Находящиеся здесь по Арпачаю селения, преимущественно населенные армянами, прежде всего подверглись нападению неприятеля, и курды начали тревожить их в начале августа. Поэтому удаленные от крепости селения совершенно были брошены. Большая часть жителей переселилась в более отдаленные от границы деревни, а некоторые из мусульман перешли в Турцию. Остались только жители Бояндура и Дагарлы, как ближайших к Александрополю собственно потому, что в первом из них, отстоящем от этого города на двенадцатой версте, был расположен наш отряд под начальством командира Грузинского гренадерского полка, князя Орбелиани, состоящий из трех с половиною батальонов, нескольких орудий и небольшого числа казаков, снятых с кордонной линии.

На другой день по моем прибытии в Александрополь, я с Лорис-Меликовым отправился в Бояндур, чтобы там явиться князю Орбелиани. К этому селению ведут две дороги: одна по верхнему уступу, другая нижняя почти по самому Арпачаю. Верхняя хотя дальняя, но весьма хорошая для колесного сообщения; по ней можно проехать в Хорум и далее в Сардар-Абад и Эривань. На нижней же дороге кроме канав, проведенных для орошения огородов и действия мельниц, имеются и топкие места. На седьмой версте от Александрополя [68] находится небольшое селение Дагарлы. Чтобы проехать с верхней дороги в Бояндур, нужно у Караклиса переехать топкий ручей и подняться на возвышенность.

Князь Орбелиани принадлежал хотя не к богатой, но знатной грузинской фамилии. Он был высок ростом, плечист, силен, красив лицом и, подобно другим грузинам, был безотчетно храбр. Получа воспитание, как и большинство грузин, самое простое, начал службу в милиции и до полкового командира не занимал ни строевой, ни административной должности. Возвышение князя Орбелиани было очень быстрое, по причине неограниченного доверия и беспредельной, можно сказать отеческой, любви к нему князя Воронцова, после происшествия, случившегося в 1845 году у Шуани, во время беспорядочного отступления от Дарго, когда он с обнаженною шашкою первый бросился вперед на толпу чеченцев, неожиданно появившуюся на том месте, где находился главнокомандующий. Князь Илья Дмитриевич был добр и приветлив, но быстрое его возвышение сделало его самонадеянным и приобрело ему врагов.

Деятельность моя в Александрополе, в первые дни после прибытия моего туда, была огромная. Я в своем лице сосредоточивал начальника штаба, обер-квартирмейстера, дежурного штаб-офицера, казначея и старшего адъютанта. Канцелярия моя, состоящая всего из двух писарей, помещалась там же, где я жил. Между тем прибывающие части нужно было разместить и снабдить всем необходимым. Нужно было осмотреть пекарни, и как успешно производится в них приготовление сухарей; достаточно ли заготовлено дров и распорядиться в заготовлении материалов для устройства переправы через Арпачай.

Дрова и лесные материалы для переправы в особенности беспокоили князя Бебутова, и весьма естественно, потому что доставка их должна была производиться за несколько десятков верст от Александрополя и обходилась слишком дорого. Сажень дров с доставкой стоила не дешевле 20 рублей; но дров на первое время оказалось достаточно; а потому нужно было сделать распоряжение о заготовлении их на будущее. Что же касается лесных материалов для моста, то нужно было сначала доставить лес к переправе, назначить рабочих для устройства козел и приготовить доски для настилки.

Так как князь Бебутов, по приезде в Тифлис, заболел, то до выздоровления его управление корпусом было возложено на князя Барятинского, который и прибыл в Александрополь около 20-го октября, а вслед за ним было получено уведомление о вероломном взятии турками на берегу Черного моря поста св. Николая. [69]

Мир был окончательно нарушен, но мы не могли не только действовать наступательно ни на одном пункте, но и защитить пограничный край, потому что везде были слабы. Большая часть войск, назначенных для действий, еще находилась в движении и не могла ранее ноября окончательно сосредоточиться.

Между тем неприятельская иррегулярная кавалерия открыла наступательные действия по всей пограничной линии, а из Ардагана, Карса и Баязета двигалась к Ахалцыху, Александрополю и Оргову (Селение и пограничный пост Сурмалинского уезда, Эриванской губернии) регулярная пехота с артиллерией. Но, к счастью нашему, неприятель действовал медленно и нерешительно.

Али-паша с 10 т. пехоты и 13 орудиями провел весь октябрь и начало ноября в движении от Ардагана к Ахалцыху и в укреплении занятой им под Суплисом позиции, ограничиваясь нерешительными действиями против Ахалцыхской крепости и кавалерийскими набегами на наши пограничные селения. Только 6-го ноября Али-паша послал значительный отряд для нападения на наши четыре роты, занимавшие Ацхур, как важный пункт, находящийся на сообщении через Боржомское ущелье с Гори. Но подоспевший вовремя на другой день из Боржома генерал Бруннер с тремя ротами вверенного ему Брестского полка разбил наголову неприятеля, овладев одним орудием. Спустя же семь дней, а именно 14-го числа тифлисский военный губернатор князь Андроников с 7 1/2 батальонами, 17 орудиями и 14 сотнями казаков и милиции совершенно разбил под Суплисом самого Али-пашу, где кроме других трофеев отбито было 11 орудий.

Таким образом турецкий корпус, собранный у Баязета в числе 4 т. пехоты и кавалерии при 6 орудиях, только в начале ноября перешел Агридагский хребет и вторгнулся в Сурмалинский участок; но после нерешительного дела 13-го ноября под Игдыром, несмотря на значительный перевес в силах, поспешил отступить к Баязету.

Действия Карсского корпуса, под начальством Абди-паши и состоящего кроме курдов и башибузуков из 20 т. регулярной пехоты и кавалерии при 40 орудиях, начались ранее и были сравнительно решительнее отрядов Ардаганского и Баязетского. Одновременно с взятием турками на берегу Черного моря укрепления св. Николая, на высотах между Суботаном и Огузлы забелелись палатки неприятельского лагеря, который, увеличиваясь или уменьшаясь числом палаток, оставался в этом положении до конца октября. 28-го числа неприятельского [70] лагеря уже не было видно, а 29-го числа было получено сведение через лазутчиков, что Абди-паша расположился на Арпачае между Ани и Бояндуром.

За несколько дней до этого наш отряд, занимавший позицию у Бояндура, был расположен лагерем под выстрелами Александропольской крепости. Это хотя было противно видам князя Орбелиани, желавшего действовать отдельно и самостоятельно, но не противоречило благоразумию. Имея на лицо под Александрополем всего шесть батальонов, двадцать орудий и восемьсот казаков и милиции, ни под каким видом не следовало держать войска раздельно, и притом нужно было оберегать тот путь, по которому следовали к нам подкрепления; а этот путь находился в стороне от Бояндурской позиции. Следовательно, распоряжения князя Барятинского были вполне правильны и благоразумны.

Около полудня 30-го октября разъезды наши, посланные к Бояндуру, встретились с большими толпами курдов и башибузуков и, несмотря на своевременное подкрепление их двумя сотнями казаков, под начальством полковника Камкова, принуждены были с потерею отступить к Александрополю, где на избранной позиции наши войска готовы были принять бой с регулярными турецкими войсками. Однако до этого не дошло, потому что Абди-паша не решался переправить через Арпачай все свои войска, а тем более двигаться вперед от места переправы. Курды же и башибузуки жаждали не боя, а грабежа, и этому подвергнулись не только Бояндур и Дегарлы, но Хорум, Баш-Абарань и другие селения, находящиеся у подножия Аллагеза.

Первая встреча с неприятелем стоила нам довольно дорого: было убито и ранено 77 казаков. Этого не случилось бы, если бы генерального штаба подполковник Свечин, вскоре умерший от сильного ушиба при падении с лошади, не увлекся человеколюбием спасать бояндурских жителей от напавших на них курдов и, тем замедлив отступление казаков, дозволил их окружить в десять раз превосходному неприятелю.

На другой день приехал в Александрополь князь Бебутов, а князь Барятинский отправился в Тифлис.

Василий Осипович, скорбя о разорениях, претерпеваемых его соотчичами армянами и желая унять какими бы то ни было мерами грабежи и пожары, производимые курдами, поддался неблагоразумным советам князя Орбелиани занять снова Бояндур. Хотя призванные князем Бебутовым на совещание некоторые из частных начальников не все соглашались с этим предложением, но Василий Осипович, не желая вооружить против себя Орбелиани, дабы тем [71] не навлечь неудовольствие главнокомандующего, согласился на вторичное занятие Бояндура.

Такое решение последовало утром 2-го ноября, а в полдень князь Орбелиани с 7-ю батальонами, 2-мя дивизионами нижегородских драгун, 9-ю сотнями казаков и милиции при 28 орудиях, выступил из Александрополя (Поименуем части: a) пехота: 2-й и 3-й бат. и три роты 4-го батальона Эриванского Карабинерного наследника цесаревича полка, под начальством старшего из батальонных командиров подполковника князя Тархан-Мауравова; 1-й бат. и 3 роты 4-го батальона Гренадерского великого князя Константина Николаевича полка. Старший подполковник Ниродов; 1-й баталион Куринского егерского князя Воронцова полка — подполковник Оклобжио; Кавказский стрелковый баталион — подполковник Лузанов; две роты сапер — старший капитан Лутонин. b) Кавалерия: два дивизиона Нижегородского драгунского полка — полковник Тихоцкий, сотня донского № 2-й полка и две дружины Елисаветпольской милиции. c) Артиллерия: Кавказской гренадерской бригады № 1-й батарея — полковник Лагода; № 2-й — полковник Брискорн и легкой № 1-й батареи — полковник Десаже; дивизион донской № 1-й батареи подполковник Долотин). Самонадеянность, беспечность и презрение к неприятелю были столь велики в князе Орбелиани, что он, несмотря на грабежи курдов и башибузуков в наших пределах и нахождение самого Абди-паши с главными силами по близости от нашей границы, выступил в Бояндур без надлежащих мер предосторожности. Отряд следовал не только без передовых и боковых разъездов, но огромный обоз (которого не следовало брать с собою в таком большом числе), принадлежащий частям, не был надлежащим образом прикрыт, потому что в арьергарде оставалась только Елисаветпольская милиция. Притом во время поворота с Хорумской дороги к Бояндуру и переправы у селения Караклисы через топкий ручей не было обращено внимание на растянутость отряда (Кто из читателей пожелает проследить движения и действия отряда по карте, то пусть развернет план Бояндурского сражения, находящийся в сочинении М. И. Богдановича «Восточная война 1853-1856 гг.».).

В третьем часу, когда пехота с артиллерией в походных колоннах начала выходить на высоты перед Бояндуром, а растянутый обоз совершал переправу через упомянутый топкий ручей, турецкая артиллерия открыла сильный огонь из своих орудий с фронта, а скрывшиеся в овраге курды и башибузуки сделали неожиданное нападение с фланга и тыла.

От нападения курдов и башибузуков, кроме страха денщиков, фурлейтов и милиции, из которых несколько было раненых, других последствий не было. Полковник Тихоцкий с нижегородцами и казаками хотя защитил обоз от разграбления, отбросил неприятеля [72] с потерею, но не мог остановить обратившихся в бегство объятых ужасом милиционеров. Елитсаветпольцы опомнились от панического страха и увидели, что за ними не гонятся курды только тогда, когда были в Александрополе. И здесь-то перешли они от одной позорной крайности к другой.

Милиционеры предались грабежу. Однако жители не дозволили себя безнаказанно грабить и отмстили смертью тем из них, которые осмелились ругаться над их женами и дочерьми. Более десятка елисаветпольцев, убоявшихся курдов, было убито и изранено мирными гражданами армянами, а может быть и одноверцами мусульманами.

Совсем другое происходило с нашей пехотой и артиллерией. Эриванцы, грузинцы, куринцы, стрелки и гренадеры-артиллеристы безропотно и с мужественною стойкостью более двух часов бесцельно подвергались убийственному неприятельскому огню. Много пало смертью; еще более было тяжело раненых от турецких ядер и гранат; большие повреждения и порчи потерпела и наша артиллерия.

Виною всему этому опять был князь Орбелиани. Ему следовало если не отвести немедленно пехоту с артиллерией назад, то атаковать Бояндур, а не держать бесцельно ее под убийственным неприятельским огнем. Произошло же это от неуместного упрямства и излишней гордости начальника отряда. Каким образом отступить перед пренебрегаемым неприятелем, хотя временно, только для того, чтобы устроиться и устранить беспорядки, происшедшие от несоблюдения тактических правил во время движения вблизи от неприятеля?

Между тем князь Бебутов, следивший с высоты, сделавшейся впоследствии общей могилой для убитых и названной «холмом чести», за действиями под Бояндуром по первым выстрелам, сам двинулся с остальными войсками из Александрополя на выручку самонадеянного и оплошного князя Орбелиани. Войска эти состояли: из двух батальонов Ширванского и одного батальона Белостокского полков, только накануне прибывших из дальнего и трудного похода, остальных трех дивизионов нижегородских драгун и 12 орудий.

Следование пехоты, вверенной начальству генерал-майора Кишинского, было столь быстрое, что она не отставала от князя Бебутова и его свиты, ехавших рысью с драгунами. И только такая быстрота спасла эриванцев, грузинцев и куринцев от дальнейшего погрома и напрасных потерь.

Абди-паша, увидя спешившую из Александрополя помощь и опасаясь за свои сообщения, еще до солнечного заката, приказал начать переправу за Арпачай, так что, когда князь Бебутов прибыл к Бояндуру, то в этом разрушенном селении уже не было неприятеля. Таким [73] образом хотя обагренное нашею кровью поле битвы осталось за нами, но оно стоило нам непомерно дорого. Оказалось 125 человек павших смертью и более 300 раненых, преимущественно с разбитыми костями и размозженными членами.

Независимо потери людьми, которая не могла считаться огромною сравнительно с числом сражавшихся войск, мы были и материально расстроены. Батарейные № 1 и 2 батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригады, которыми командовали полковники Лагода и Брискорн, бывшие более двух часов под сильным неприятельским огнем, почти на половину лишились упряжных лошадей, сбруя была перепорчена и даже оказалось несколько поврежденных лафетов. А при таком большом числе раненых и материальном расстройстве, нельзя было оставаться долее под Бояндуром, а тем более думать о преследовании быстро уходящего неприятеля.

Около полуночи отряд возвратился в Александрополь, где убитые были преданы земле, а для успокоения раненых были приняты всевозможные меры. Однако из них мало кто остался способен к продолжению службы.

Описывая Бояндурское сражение, воспетое турками за совершенную победу и полное наше поражение, я коснулся постыдного бегства с поля битвы никем не преследуемых милиционеров и, вместо защиты, — грабежа беззащитных александропольских жителей. Повторяю, этого не случилось бы, если бы отряд двигался с некоторого рода предосторожностью. Имей отряд разъезды хотя из тех же милиционеров, в особенности по Арпачаю, курды, устроивши засаду, были бы заблаговременно открыты. Не последовало бы такого скандала и тогда, если бы в арьергарде находилась одна-другая рота пехоты.

Всякая милиция вообще, а в особенности мусульманская для боя негодна, если она не видит за собою регулярных войск, которые мог ли бы ее не столько поддержать, сколько укрыть. Ее дело поджигитовать, пострелять, покричать и наругаться на аванпостах, или до начала сражения с башибузуками, то есть с турецкими милиционерами; Курдов же наши милиционеры побаиваются. У курдов быстрее лошади, они лучше вооружены и стреляют, а главное они пугают своими длинными тростниковыми дротиками, которыми с искусством владеют.

Милиционеров можно употреблять для разведывания о неприятеле и для разъездов, но и тут следует остерегаться посылать их одних. По нерадению, лености и пожалуй трусости они доставят сведения преувеличенные и неверные. Они мало способны для содержания аванпостов. Отряд не может доверяться им и спать спокойно. Если их поставить одних, то можно быть уверену, что они оставят пост и скроются в безопасное место, в особенности во время ненастья. [74]

Вот для преследования разбитого неприятеля милиционеры большие мастера. Ради добычи они не щадят ни одноверцев, ни соплеменников. Они с быстротой раздевают мертвых и обирают пленных, Так действуют не только наши милиционеры, но и турецкие башибузуки, и в особенности курды.

По этим причинам нет пользы в милиционерах, а для нас, русских, нет в них и надобности, потому что для аванпостной службы и разъездов мы имеем казаков, весьма способных вообще для малой войны.

Между тем у нас милиционеры в большом ходу. Милиция как постоянная, так и временная, существовала не только во время войны с кавказскими горцами, но ими были переполнены все отряды, действующие в Восточную войну в азиатской Турции. В то время формировались пешие дружины и конные сотни не только из грузин, имеретин, мингрельцев, гурийцев, армян и мусульман провинций, входящих в состав Кавказского наместничества, но составлялись полки из турецких курдов.

Содержание милиции для правительства обходится дороже казаков. Им кроме жалованья, разделенного на несколько категорий, несравненно высшего против нашей кавалерии, отпускались деньги по справочным ценам на говядину, муку и фураж.

Партизаны милиции, к которым принадлежат все начальствующие лица из туземцев, то есть грузин, армян и мусульман, желая доказать необходимость милиции, говорят, что временная польза заключается в том, что в нее отвлекаются из народонасения беспокойные люди, приучают жителей к службе и делают их воинственнее. Но едва ли такие доказательства справедливы, и я не берусь опровергать верность взгляда партизанов милиции.

Принимая во внимание, что нам не раз придется встречаться и иметь дело с башибузуками и в особенности с курдами, а потому здесь кстати коснусь некоторых о них подробностей.

Турецкие башибузуки не что иное, как наши милиционеры, но только не получающие, как они, определенного от казны жалованья и другого содержания. Пожалуй, башибузуки соответствуют нашему народному ополчению, но только без всякой организации и подразделения на сотни, или дружины, по санджакам, пашалыкам или народностям. Между башибузуками, находившимися в составе Карсского корпуса, были и каракалпаки, и курды, и жители Эрзерума, Карса, Ардагана, Кагызмана и других городов и местечек; были жители и селений исключительно турецких.

Башибузуки, как и наши милиционеры, в таких делах, в которых им не может угрожать явная опасность, большие мастера [75] поскакать, пострелять и поругаться. Смотря на них, подумаешь, что это неустрашимо-храбрые наездники. Судя по таким их действиям, предположишь, что это отчаянные и беспардонные головы, вполне соответствующие своему названию.

То же самое можно сказать и о курдах, которых, увидя в первый раз и не зная о их способе сражаться, подумаешь, что это отчаянные храбрецы и головорезы.

Да и как не подумать этого, когда они, вооруженные двумя, тремя пистолетами, потрясая своими тростниковыми дротиками, оканчивающимися железными остриями, украшенными шарами из конской шерсти, с неистовым криком мчатся стрелой на вас на небольших быстрых лошадках, тем более, что по высокому своему головному убору кажутся великанами.

Впрочем, такими храбрецами представляются курды и башибузуки издали, вне явной опасности и по преимуществу джигитуя против наших милиционеров. Действуя же против казаков, они становятся осторожнее, с появлением драгун совершенно стихают, а от ядер и гранат совсем исчезают.

Однако если курды и башибузуки так животолюбивы во время серьезного боя, то они являются страшными грабителями и головорезами во время преследования, когда они не дают пощады ни чужим, ни своим.

Разительным примером служит Башкадыкларское сражение, в котором курды и башибузуки, несмотря на то, что их было свыше 15 т. и что мы были окружены ими с флангов и тыла, не принимали в бою никакого участия, из опасения иметь дело с казаками и подвергнуться огню из орудий легкой № 1 батареи, против них направленных. Когда же турки побежали, тогда курды и башибузуки прежде нас начали их преследовать, и более всего досталось от них пашам и муралаям, то есть полковым командирам. Говорят, что самому Рейс-паше сильно досталось от них.

Обращаюсь собственно к курдам или древним курдукам.

Курды говорят особым языком, не похожим на языки османов, татар, аравитян, персиян и других соседних народов. Они живут в гористом пространстве, лежащем в России, Персии и Турции; а потому есть турецкие, персидские и русские курды. Самые многочисленные — первые, самые малочисленные — последние. Турецкие курды занимают по преимуществу Баязетский и Ванский пашалыки, но есть также в Карсском и Эрзерумском пашалыках.

Русские курды живут в Эриванской губернии — преимущественно же на покатостях Аллагеза.

Курды подразделяются на многие отдельные общества или роды, говорящие [76] одним языком и управляющиеся, независимо друг от друга, старшими в роде или родоначальниками. У них нет централизации и единства собственной власти. Все родоначальники независимы друг от друга, а это дает турецкому правительству возможность сеять между ними раздоры и легче справляться с ними.

Все курды, за исключением небольшого общества изедов, магометанского исповедания, секты Омаровой, и хотя одной религии с турками, но разделенные от них языком, происхождением и интересами, враждебны турецкому правительству. Изеды не имеют никакой религии и говорят, что они покланяются черту.

Курды занимаются преимущественно скотоводством и очень мало хлебопашеством. Они ведут полукочевой образ жизни и с ранней весны до поздней осени, а если обстоятельства заставят, то и всю зиму, живут в таких же войлочных кибитках, в которых помещаются ногайцы и киргизы. Поэтому переселение с одного места на другое для них не сложно. Несколько вьючных лошадей или арба достаточны для перевозки их жилья и имущества.

Так как у курдов большие стада скота в особенности баранов, то они преимущественно заботятся о приискании хороших и обширных пастбищ. По этой причине избирают для своего кочевья возвышенные места, как богатые травой, и только в холодные и продолжительные зимы спускаются на низменности.

Курды по преимуществу всадники; их редко увидишь пешком и никогда без оружия. Они вооружены длинною пикою, парою или более пистолетов, заткнутых за широкий пояс из ярких цветных шалей, кривою саблею и небольшим круглым щитом, сделанным из толстой кожи, натянутой на металлическом круге. Ружей не употребляют. Одеты в куртку из красного или других ярких цветов сукна, с разрезными рукавами, расшитую золотыми или шелковыми шнурками, и такие же вышитые шаровары, высокую чалму, обернутую разноцветными шалями и платками, и в сафьянные красного или желтого цвета сапоги.

В заключение добавлю, что курды, как издревле известные за страшных разбойников, кажется, и название свое получили от своих соседей за склонность к хищничеству п грабежу, потому что курд по-турецки значит «волк» и по-картвельски или на настоящем грузинском языке «вор, разбойник». [77]

VI.

Переход через Арпачай. Башкадыкларское сражение.

Бояндурское сражение, стоившее нам, сравнительно с числительностью участвовавших в нем войск, большой потери в людях и расстроившее материальную часть артиллерии, невольно имело влияние на наши будущие соображения и наступательные действия.

Если бы не было Бояндурского сражения, то с прибытием, 30-го октября, Нижегородского драгунского полка с донской № 7 батареей, а 1 ноября двух батальонов Ширванского и одного батальона Белостокского полков, у нас было бы более двумя батальонами против тех сил, с которыми мы предприняли наступательное движение за Арпачай, позже двенадцатью днями, и одержали победу под Башкадыкларом.

Те же доводы, которыми старались оправдать князя Орбелиани, были неуместны. Так, между прочим, говорили, что если бы и не было Бояндурского сражения, то все-таки мы прежде 10 ноября не перешли бы Арпачай, потому что ранее этого времени не был готов мост на этой реке. Такое доказательство совершенно неосновательно, потому что Арпачай не только у Александрополя, но и ниже у Бояндура был проходим в брод, чему служит примером турецкий корпус, действовавший на нашей стороне. Вот если бы обвинили князя Орбелиани в том, почему он держал под убийственным огнем в продолжение двух часов первую линию, а не отвел ее назад при первых выстрелах, против этого я не возражал бы.

Впрочем, по истине нужно сказать, что и сам князь Бебутов долго не решался действовать наступательно, а тем более вступить в решительный бой с неприятелем, силы которого превышали наши слишком в пять раз. Несколько раз я рассуждал об этом с некоторыми из моих товарищей и даже раз высказался самому Василию Осиповичу.

— Разве ты не знаешь, братец (Князь Бебутов в разговорах с большинством из своих близких и штабных подчиненных был «на ты», прибавляя зачастую слова «братец, любезный, дорогой». Меня же, как воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе, называл иной раз и «однокашником». М. О.), что турки в несколько раз сильнее нас и притом стоят несравненно выше в военном образовании против прошлых войн, — отвечал мне старик с свойственным ему хладнокровием.

— Совершенно согласен с мнением вашего сиятельства, отвечал [78] я почтительно. — Согласитесь, однако, чтобы успокоить наших жителей и прекратить неистовые грабежи курдов и башибузуков не остается другого средства, как перейти Арпачай и, действуя наступательно, искать боя с неприятелем, или оттеснить его до Карса.

— И против этого не буду спорить с тобою, мой друг, — сказал князь Бебутов, ласково обнимая меня. Окончится мост на Арпачае, и я немедленно двинусь в турецкие пределы, — прибавил он.

Из этого разговора видно, что и у князя Бебутова, несмотря на лежащую на нем большую ответственность, в случае неудачи, была общая мысль на уме — искать боя с неприятелем; но только старик колебался перешагнуть Арпачай, который был для него Рубиконом. И, действительно, Василий Осипович в этом случае должен был действовать, как отчаянный понтер, который, одним ударом желая сорвать банк, ставит на карту все свое достояние, или произнести Гамлетовское «быть или не быть», умереть или жить.

Наконец, 8-го ноября, не только мост на козлах, но и тет-де-пон, по правую сторону Арпачая, были совершенно окончены; между тем приказания о выступлении не отдавалось, и только 14 числа мы двинулись через Тахнис на Пирвали. Отряд был невелик. Он состоял из десяти батальонов Нижегородского драгунского полка, 15 сотен казаков и милиции при 32 орудиях; но каждый солдат был воодушевлен и горел нетерпением сразиться с неприятелем.

День был пасмурный и довольно холодный, то пойдет дождь, то перепадет снег; однако дорога была не грязная. К вечеру пришли к Пирвали, отстоящему от Александрополя в шестнадцати верстах, и расположились по Карс-чаю бивуаком, в полном смысле этого слова, потому что выступили без повозок и с самым ограниченным числом вьючного обоза. Палатки ни одной, а все расположилось под открытым небом, и только князь Бебутов со штабом приютился в нескольких саклях небольшого армянского селения Пирвали. Даже костров нельзя было развести, потому что не только окрестности бивуака, но и все пространство между Александрополем и Карсом совершенно безлесно. Как было бы приятно погреться, а в особенности обсушиться возле костров, потому что было не столько холодно, сколько сыро; притом дул пронзительный ветер и крутил хлопья снега.

О неприятеле не было ни слуху, ни духу. Лазутчики говорили, что Абди-паша, отведя войска в Карс, сам поехал в Эрзерум доложить муширу об одержанной им победе под Бояндуром, предоставив в свое отсутствие действовать Рейс-Ахмету-паше, своему начальнику штаба, по его усмотрению. [79]

На другой день сведения эти подтвердились посланными князем Бебутовым надежными лазутчиками. Между тем шедший ночью снег разгрязнил дорогу. А потому, вместо наступательного движения вперед за Карс-чай, было совершено фланговое движение влево на Баш-Шурагель, где отряд, по доставлении из Александрополя обоза, расположился лагерем.

Пятидневная стоянка при этом, оставленном жителями, турецком селении ничем не ознаменовалась, кроме перестрелок и отчаянной джигитовки курдов и башибузуков, в то время, когда наши колонны ходили разорять окрестные селения, чтобы добыть из домов дров для варения пищи и для костров.

Между тем, на третий день нашей стоянки под Баш-Шурагелем, лазутчики дали знать, что Рейс-Ахмет-наша, узнав о нашем переходе через Арпачай, воспылал гневом за такую нашу дерзость и немедленно выступил со всем корпусом из Карса. Однако, по мере сближения с нами, гнев Рейс-паши стихал, потому что он, 17-го ноября, вновь расположившись лагерем между Суботаном и Огузлы, далее не двигался. Может быть, его озадачила победа, одержанная ахалцыхским отрядом под Суплисом, над его собратом Али-пашою. Но если победа под Суплисом действительно смутила Рейс-пашу, то она возбудила энергию и у князя Бебутова, потому что Василий Осипович, после получения известия об этой победе, решился во что бы ни стало сразиться с своим противником.

18-го ноября, в десять часов светлого морозного вечера, отдано было приказание об отправлении со всеми тяжестями колесного обоза в Александрополь и о выступлении отряда с рассветом по дороге на Пирвали.

Лагерь оживился, все заговорило о предстоящем сражении. Начали сниматься палатки и вместе с другими тяжестями укладываться на повозки. Денщики и вообще офицерская прислуга суетились над вьючными чемоданами. Пехотинцы укладывали свои немногие вещи и четырехдневное сухарное довольствие в ранцы, пробовали, остры ли штыки, исправны ли ружья и патроны. Кавалеристы, кроме заботы о своих вещах, приготовляли саквы с овсом, осматривали седла и своего ратного товарища. Артиллеристы, кроме заботы о лошадях, осматривали свои орудия, зарядные ящики и конскую сбрую. Даже беззаботные милиционеры не оставались в бездействии, и вместе с прочими суетились и хлопотали возле своих лошадей и переметных сум. И все это совершалось при свете пылающих костров, которые были разложены чаще и огромнее против других ночей, что очень естественно, потому что истреблялся весь запас дров и разный хлам. [80]

О сне и успокоении, начиная с князя Бебутова и до последнего солдата, никто не думал, хотя, если строго рассуждать, он был очень полезен. Но можно ли думать о сне в такие минуты, когда приготовляешься к бою, и когда одного беспокоят заботы и распоряжения, другого занимают слава и подвиги, третьего тревожат разного рода предчувствия.

За два часа до рассвета отдано было приказание седлать лошадей, запрягать артиллерию и обоз. Спустя же час, отряд начал сниматься с лагерного расположения под Баш-Шурагелем и на рассвете, предвещавшем хороший осенний день, две движущиеся черные полосы обозначали направление наших войск.

10 батальонов, Нижегородский драгунский полк в полном составе, 15 сотен казаков при 32-х орудиях двигались по дороге на Пирвали (Поименуем части с означением числительного состава каждой: a) Пехота. 1-й и 4-й батальоны Грузинского гренадерского великого князя Константина Николаевича полка под начальством генерал-майора князя Орбелиани — 1.320 штыков; 1-й, 2-й 3-й бат. и две роты 4-го батальона Эриванского карабинерного наследника цесаревича полка — полковник Моллер — 2.310 штыков; 1-й и 2-й батальоны Ширванского полка — полковник Алтухов — 1.430 штыков; 1-й батальон Куринского князя Воронцова полка — подполковник Оклобжио — 650 человек; Кавказский стрелковый батальон — полковник Лузанов — 750 штуцеров; две роты Кавказского саперного батальона — полковник Ковалевский — 250 человек. b) Кавалерия. Нижегородский драгунский полк — генерал-майор князь Чавчавадзе — 1.100 сабель; 9 сотен Кавказского линейного казачьего войска — полковник Камков — 1.100 шашек; Донской № 4-й полк — полковник Калинин — 600 шашек. c) Артиллерия. Кавказской гренадерской бригады батарейная № 1-й батарея — Полковник Лагода — и легкая № 1-й — полковник Десаже; 21-й артиллерийской бригады батарейная № 5-й — полковник Москолев; Донская № 7-й батарея — полковник Долотин. Всего 10 батальонов — до 6.500 штыков; 10 эскадронов и 15 сотен — до 3.000 сабель и шашек и 32 пеших и конных орудий). Весь же обоз этих войск, под прикрытием трех сотен донского № 20-й и батальона Белостокского полка, прибывшего из Александрополя, по переправе через Арпачай у Бояндура, следовал в этот город.

Около десяти часов началась переправа отряда у селения Пирвали через Карс-чай. Не успели еще наши линейные казаки, под начальством полковника Камкова, поддержанные кавказским стрелковым батальоном, подняться по крутому подъему на правый берег этой реки, как огромные массы курдов и башибузуков появились с левой стороны. Но во все время движения нашего отряда, продолжавшегося около часа, они оставались в бездействии. Не могу сказать, были ли они озадачены меткими выстрелами наших стрелков, от [81] которых несколько всадников попадало с лошадей, или это произошло от других неизвестных мне причин.

Не думаю, чтобы наше появление было неожиданно для Рейс-паши, однако в то время, когда наши войска начали выстраиваться против Огузлы, на неприятельской позиции, занятой на возвышениях позади этого селения и речки Мавряк, здесь протекающей, происходили суета и передвижение частей (Верный и подробный план Башкадыкларского сражения читатель найдет в сочинении «Восточная война 1853-1856 годов» генерала М. И. Богдановича).

Нельзя сказать, чтобы при этом и со стороны князя Бебутова не выразилась свойственная ему нерешительность. Вместо того, чтобы без промедления и в том боевом порядке, в котором войска были построены, атаковать неприятеля с одного из флангов и преимущественно с левого, где местность была более доступная, — начались совещания и перестроения. Вместо того, чтобы по малочисленности нашего отряда, состоящего с небольшим из 9.000 штыков и сабель, при 32-х орудиях, держаться в совокупности, мы, во избежание обхода, растянулись версты на две.

Думать о сохранении нашего сообщения на Пирвали было уже поздно, потому что те же огромные массы курдов и башибузуков, которые при движении от Карс-чая находились с левой стороны, теперь очутились у нас в тылу, так что в случае нашего поражения, если бы мы не успели пробиться на Мусса-Мулла, то ни один из нас не избегнул бы смерти или плена. Не даром же Рейс-паша, увидя нашу малочисленность и то, что мы окружены со всех сторон, воскликнул с надменностью окружавшим его:

— Побольше веревок и арканов; сначала перепившихся и сумасшедших гяуров перевяжем, а потом пленными поведем в Карс» (Со слов пленных и лазутчиков. — М. О.).

Но судьбы Господа неисповедимы. Храбрость и мужество наши восторжествовали. Надменные и превышавшие нас в четыре раза турки были разбиты наголову и бежали без оглядки до самого Карса.

Опишу в общих чертах славное Башкадыкларское сражение. Первая линия боевого порядка, в котором мы следовали от Карс-чая, состоявшая из двух батальонов Ширванского и одного Куринского полков, гренадерского стрелкового батальона и двух рот сапер, была выдвинута под начальством генерал-майора Кишинского против центра неприятельской позиции. Находившиеся при этих войсках батарейные батареи, № 2-я гренадерской и № 5-я — 21-й [82] артиллерийских бригад, руководимые начальником артиллерии, генерал-майором Бримером, немедленно открыли пальбу из орудий против неприятельских батарей, уже стрелявших по нашим войскам, и нашими первыми выстрелами были взорваны два турецких зарядных ящика.

Два дивизиона нижегородских драгун и шесть сотен линейных казаков при дивизионе донской № 7-й батареи, под начальством генерала Багговута, были двинуты влево на высоты для удержания курдов и башибузуков. Князь Чавчавадзе с остальными тремя дивизионами нижегородских драгун, тремя сотнями линейных казаков и с другим дивизионом донской № 7-й батареи с тою же целью был направлен вправо.

Вторая линия нашего боевого порядка, состоявшая из двух батальонов Эриванского и двух батальонов Грузинского полков, начала сдвигаться к колонне генерала Багговута. Эти четыре батальона гренадер, вверенные начальству их бригадного командира князя Багратиона-Мухранского, с помощью кавалерии генерала Багговута, предназначались произвести решительную атаку против правого неприятельского фланга.

Наконец, шесть рот эриванцев, донской № 4-й полк с легкой № 1-й батареей гренадерской бригады, составляя резерв, должны были оберегать наш тыл от огромных масс курдов и башибузуков. И если, в продолжение трехчасового боя, курды и башибузуки не осмелились сделать не только наступления, а держались в отдалении, то именно потому, что орудия, снятые с передков, были направлены против них, а казаки готовы были понестись на них в атаку.

Таково было первоначальное распределение войск, не соответствующее ни нашим силам, ни тому положению, в которое мы были поставлены при самом начале.

Пока располагались наши войска на указанных им местах и сдвигались четыре батальона гренадер для производства атаки на нашем левом фланге, неприятель открыл сильную канонаду из своих тридцати орудий. Его батареи, занимая возвышенный берег речки Мавряк, обстреливали сильным огнем все пространство, на котором действовали наши войска. Его ядра и гранаты долетали до нашего резерва, падали и разрывались между парковыми ящиками и транспортными повозками, взятыми с перевязочными припасами, и другими крайне необходимыми предметами. Даже перевязочный пункт не был укрыт от неприятельских выстрелов, доказательством чему служит то, что были ранены лекарь Борковский и один фельдшер, а подносимый к перевязочному пункту раненый командир 2-го [83] Ширванского батальона, майор Дьяконов, был добит осколком гранаты.

Ранее и долее прочих подвергался неприятельским выстрелам наш центр, войска которого, стоя неподвижно, около часа находились под огнем 20 орудий. Между куринцами, пострадавшими от артиллерийского огня под Бояндуром, слышался ропот:

— Зачем нас держат под ядрами, а не ведут в штыки. Ведь нам не впервые бить татарина, — говорили они, не зная того, что генералу Кишинскому ранее гренадер не приказано было наступать.

Впрочем, в таком же затруднительном и опасном положении находился и князь Чавчавадзе. Кроме больших масс башибузуков, угрожавших драгунам и казакам с фланга и тыла, четыре батальона с шестью орудиями сильно напирали и вредили им огнем с фронта. Несмотря на смелое и отличное действие полковника Долотина с дивизионом вверенной ему батареи и на отчаянно храбрые атаки нижегородских драгун, неприятель сильно теснил наш правый фланг. Много храбрых пало смертью пли выбыло из фронта, как тяжело раненые.

Наконец, гренадеры пошли в атаку по крутой возвышенности, а генерал Багговут с кавалерией понесся во фланг и тыл неприятеля. Предводительствуемые генералами Бримером и Кишинским, двинулись вперед и войска, составляющие центр. Артиллерийский огонь слился с сильным ружейным.

Трудна была атака эриванцев и грузинцев, построенных в две полковые колонны. Им нужно было подняться в гору и совершить это не только под картечью из восьми орудий, но и сильным штуцерным огнем трех батальонов. У эриванцев уже выбыли из строя оба батальонные командира: майор Турчановский был убит, а барон Врангель сильно ранен, не досчитывалось уже нескольких ротных командиров; десятками падали нижние чины; но они, дойдя до гребня высоты, с криком «ура!» бросились на врага и штыками обратили его в бегство, овладев четырьмя орудиями.

С таким же мужеством и храбростью левее их поднимались грузинцы; но расстроенные сильным огнем двух штуцерных батальонов и поколебленные смертельною раною своего полкового командира, князя Орбелиани, в их рядах произошло замешательство, и они начали отступать. Однако, воодушевленные князем Бебутовым и вовремя подкрепленные двумя ротами с двумя орудиями, взятыми из резерва, грузинцы скоро оправились и отмстили за смерть своего полкового командира и других своих начальников. Преследовавшие их два неприятельские батальона, попавшие между двух огней, были [84] уничтожены и трупами своими завалили глубокий овраг, находившийся между высотами, откуда началась атака и где теперь стояли победителями эриванцы.

Одновременно с тем, как гренадеры атаковали с фронта правый фланг неприятеля, генерал Багговут с драгунами, казаками и четырьмя орудиями, пронесшись вихрем между изумленными курдами и башибузуками, бросился в шашки с фланга. Отбросив одним ударом сувари или регулярную турецкую кавалерию, он налетел на пехоту, и тогда как драгуны и казаки крошили ее саблями и шашками, есаул Кульгачов, начальник дивизиона донской № 7 батареи, с самого ближайшего расстояния громил ряды низама (Турецкая регулярная пехота. — М. О.) картечью. Много и здесь оказано было храбрости, мужества и самоотвержения. Много и здесь не досчитывалось в рядах павших смертью, или выбывших из строя ранеными. И турецкая пехота, пошатнувшаяся с фронта от дружного удара гренадер в штыки, а также приведенная в ужас молодецкой кавалерийской атакой и поражаемая картечью с фланга и тыла, дрогнула и побежала, оставив в наших руках свои орудия, облитые кровью артиллеристов.

Но в то время, когда полная победа была на нашем левом фланге, в центре у генерала Кишинского и на правом фланге у князя Чавчавадзе шла страшная упорная резня. Ширванцы, куринцы, стрелки и саперы или штурмовали сакли селения Огузлы, или дрались с неприятелем, засевшим за каменьями, расположенными террасами за этим селением.

Истомленные драгуны и линейные казаки князя Чавчавадзе, несмотря на отчаянные атаки, которыми они удерживали наседающего на них в десять раз сильнейшего неприятеля, были оттеснены за Огузлы, так что они с пехотой, действующей в центре, составляли острый внутренний угол. или, чтобы яснее выразиться, наш правый фланг был обращен к нашему центру спиною, находясь один от другого почти на версту.

Однако победные клики и громогласное неумолкаемое «ура!» на Башкадыкларской возвышенности мгновенно изменили ход дела внизу, у Огузлы. Турки, видимо осиливавшие здесь нас, начали быстро отступать по следам разбитых и бегущих своих товарищей правого фланга. В преследование отступающего неприятеля был послан донской № 4 полк, находившийся до того в арьергарде.

Преследование продолжалось только до неприятельского лагеря, находившегося верстах в двух от поля битвы и брошенного турками со всем багажом; далее же не могло продолжаться, потому [85] что войска были сильно истомлены и понесли огромные потери. Притом и солнце было на закате. Да и зачем нам было заботиться о преследовании турок, когда курды помогали нам в этом, если не убивая, то обирая их на славу. В особенности они поживились хорошо в обозе пашей и даже самого Рейс-паши, как бы в отместку за то, что они прежде других, оставив поле битвы, уходили без оглядки в Карс.

Победа была полная, блистательная, 26 пушек, единорогов и гаубиц разных калибров с 68 упряжными лошадьми, десять зарядных ящиков, частью поврежденных нашими выстрелами, одно полковое знамя, десять значков и множество разного оружия, оставленные неприятелем на поле сражения, были трофеями этого славного для нас дня.

Пленных было только: 1 штаб-офицер и 1 обер-офицер, оба раненые и 10 нижних чинов. Да и не могло быть иначе, потому что турки держались на позиции с упорством; когда же после штыкового дела пехоты и сабельных ударов кавалерии дрогнули и побежали, то первоначальное исчезновение их было очень быстрое. Преследовать же на дальнем расстоянии, как я уже сказал, мы не имели средств и возможности.

Сверх того нам достались два лагеря, расположенные не в дальнем расстоянии один от другого и состоящие по меньшей мере из 500 конусообразных новых палаток, зеленых и белых. Но были палатки разноцветные, больших размеров и весьма красивые, по своему устройству, принадлежавшие, без сомнения, пашам и полковым командирам. В палатках были оставлены ранцы, плащи, сухари, котелки и другая посуда. Лагерь со всеми находящимися в нем вещами большею частью достался жителям окрестных деревень и курдам, потому что доходившая до лагеря кавалерия могла взять с собою незначительное число палаток.

Башкадыкларское сражение хотя стоило нам больших потерь, но, судя по упорности боя, продолжавшегося более трех часов, и силе неприятельского огня, эти потери не были столь огромны, как можно было предполагать. Убиты майоры Турчановский и Дьяконов, 9 офицеров и 308 нижних чинов. Ранены, большею частью тяжело (из которых некоторые померли), 8 штаб-офицеров (Грузинского гренадерского: майоры князь Шаликов, князь Орбелиани и Чупятов; Эриванского карабинерного: майоры — барон Врангель и князь Шаликов; командир стрелкового батальона, подполковник Лузанов; командир саперного батальона, полковник Ковалевский; командир 21-й артиллерийской бригады, полковник Журавский. — М. О.), 24 обер-офицера [86] и 762 нижних чина. Сверх того оказалось контуженных, преимущественно артиллерийскими снарядами, 180 человек.

Собрать с поля сражения убитых для предания их с подобающею почестью земле, приютить и успокоить раненых, хотя было первой заботой каждого, но это не так легко было сделать. Убитые свезены и снесены к Огузлинскому храму Божию, жители которого были, как и других окрестных селений, армяне-григорианцы, и уложены в десятки рядов, с тем, чтобы на другой день, после общей панихиды, предать их погребению. Что же касается раненых, то успокоение их было не так легко. Хотя для размещения их были избраны лучшие дома жителей, но удобного помещения оказалось не достаточно.

Из тяжело раненых более, чем 40 человекам, нужно было сделать немедленные ампутации, а это, при всем искусстве и усердии медиков, не могло быть исполнено надлежащим образом, по неимению даже самых необходимых для этого средств. А потому решено было тяжело раненых отправить в Александрополь с двумя батальонами завтра утром, неся их преимущественно на носилках. Для перевозки же всех прочих раненых, а равно отбитых орудий, зарядных ящиков, оружия и других трофеев, немедленно потребованы из Александрополя перевозочные средства.

По расположении победителей частью под открытым морозным небом, а частью в палатках, взятых из неприятельского лагеря, начались ликования и рассказы о совершенных подвигах вокруг слабо горящих костров, которые действительно были редки и малы по недостатку дров.

Несмотря на то, что прошлая ночь была проведена без сна, что весь день прошел в сильном напряжении физических и нравственных сил, громкие крики и возгласы пирующих не унимались далеко за полночь. За то мертвая тишина царила в отряде на рассвете; только часовые, медики и ухаживающие за ранеными бодрствовали, да раздавались стоны раненых.

Участники славного Башкадыкларского сражения были щедро награждены своим великим императором. Князь Бебутов получил орден св. Георгия 2-й степени. Произведенный в генерал-лейтенанты, Багговут, а также генерал-майоры князья Багратион-Мухранский и Чавчавадзе были награждены тем же орденом 3-й степени. Св. Георгия 4-й степени удостоились: полковники Москолев и Камков, подполковники Нижегородского драгунского полка Петров (Ныне генерал-лейтенант и командир армейского корпуса. — М. О.) и Борковский, майоры: князь Орбелиани, барон Врангель и князь Шаликов, [87] с производством потом в следующие чины, и капитан князь Чавчавадзе. Нижним чинам пожаловано по десяти знаков военного ордена на роту и батарею и по пяти знаков на эскадрон и сотню. Независимо этого, кроме других наград, офицерам назначено не в зачет полугодовое жалованье, а каждый нижний чин получил по два рубля серебром.

Возвращение в Александрополь и зимнее пребывание в этом городе.

Простояв еще одни сутки бивуаком под Огузлы, совершив кавалерийское движение по направлению к Карсу и покончив погребение, при помощи жителей, убитых турок, отряд двинулся в Александрополь.

Был мрачный осенний день, но город казался праздничным. Все население, от старца до ребенка, могущего передвигать ноги, вышло приветствовать победителей с хоругвями и образами, и расположилось по возвышенностям и холмам перед Арпачаем. Пушечная пальба с крепости, а вслед затем колокольный звон, возвестили приближение отряда, и толпы с образами и хоругвями двинулись вперед и встретили князя Бебутова по переходе через мост. Одни, падая на колени, воссылали теплые молитвы к Творцу Небесному, другие, припадая к стремени и коню, на котором ехал князь, лобызали его руки и ноги.

Из этого оказывается, каким высоким, беспредельным чувством благодарности проникнуты были жители Александрополя и окрестных деревень к победителю Башкадыклара и как высоко они ставили и ценили эту победу. И действительно, она была в особенности велика и важна для поселян, потому что одним этим ударом успокаивался пограничный край. После Башкадыкларского сражения, уже ни один курд, а тем более башибузук, не являлся в наших пределах для грабежа, в продолжение всей зимы.

Войска, расположенные по армянским селениям, хотя ни разу не были тревожимы, но нельзя сказать, чтобы они довольствовались удобствами зимнего квартирования. Чтобы выразилось это удобопонятнее и рельефнее, нужно обратить внимание на образ жизни и постройку жилищ как жителями Кавказа, так и живущими в азиатской Турции. Обитатель Кавказа, кто бы он ни был — грузин, армянин, мусульманин [88] суннитского или шиитского толка, мало заботится об удобном и теплом для себя помещении. Приписать это нужно их беззаботности, а отчасти привычке жить на открытом воздухе.

До появления русских, на Кавказе не имелось понятия о печах. Камины же их, как устраиваемые без заслонок и вьюшек, согревают жилища, только тогда, когда в них есть огонь. Такой способ устройства жилищ еще пригоден в тех местах, где зима непродолжительна и не бывает больших морозов. Но жить в такого рода постройках на возвышенных местах, как например Ахалцыхский и Александропольский уезды или Карсский пашалык, где зима продолжается 4-5 месяцев и морозы достигают до 20 градусов, вовсе неудобно. Это тем более не по нраву русскому человеку, привыкшему погреться на печи и расправить на ней свои кости и члены.

По такой важной причине земнее расположение в армянских селениях больно не нравилось нашему солдату, — и он сильно грустил о своей родной избе и вспоминал о Духоборье и молоканских селениях, если привелось ему стоять в них зимою.

Наш солдат о жилье армянина отзовется с презрением и назовет его не иначе, как «буйволятней». И он прав, давши такое название, потому что под одной крышей с жильем человека помещаются буйволы, лошади и разные другие животные, и это делается не только в армянских, но и в мусульманских селениях. как наших, так и турецких.

В Карсе очень много таких домов, где внизу помещаются лошади, буйволы и другие животные, а над ними живет со своим гаремом зажиточный турок, а пожалуй и паша. Испарения, исходящие из навоза и кала животных, а равно их дыхание, согревая жилье, заражают его неприятным вонючим запахом. Но пограничные наши армяне и мусульмане, а равно турки, по неимению дров, и вообще по недостатку топлива, согреваясь теплотою животных, ни мало не гнушаются таким спертым воздухом, а напротив находят его весьма здоровым.

Но если войска наши, квартировавшие по армянским селениям, подвергались неудобствам, то нельзя было этого сказать о батальонах, расположенных в Александрополе. Несмотря на огромность караулов и большие работы по заготовлению сухарей для будущего довольствия, болезненность между людьми была умеренная, потому что обращалось полное внимание на лучшее их размещение и содержание.

Жилось удобно, хорошо и притом весело и штабу Александропольского корпуса. Даже и на мою долю, несмотря на огромность занятий, перепадали удовольствия и развлечения. Правда, что после Башкадыкларского сражения моя деятельность приняла более правильное направление, [89] потому что были уже и начальник штаба и обер-квартирмейстер, и старшие адъютанты и казначей.

Коснусь некоторых подробностей нашей зимней александропольской жизни.

Кому не известно, что в военное время карты и вино составляют главное удовольствие и развлечение. В период же бездействия, располагаются ли войска лагерем или на тесных квартирах, становятся преобладающим удовольствием, и азартная игра достигает огромных размеров, часто весьма пагубных, если являются страстные личности.

В Александрополе к таким личностям кроме некоторых других принадлежали Лагода и Шостак. Они были по истине страстные игроки, но разных характеров, а потому управляли игрою различно, несмотря на то, что были более или менее денежные люди. Полковник Лагода мой однокашник, вышедший из 1 корпуса в артиллерию, годом раньше меня, в то время, когда прибыл на турецкую границу, был командиром батареи. Он был одинаково спокоен и невозмутим как в обыкновенной вседневной своей жизни, так и в критические боевые минуты. Он был одинаково хладнокровен, стреляют ли его орудия на самом дальнем расстоянии или действуют на самый ближайший пушечный выстрел, как это было под Кюрюкдара, или подвезены, так сказать, под нос неприятелю, как это было в 1844 году в Дагестане под Какашурой, где начальствовал известный Пассек. Даже к тяжелым ранам своим, полученным под Какашурой и Хунзахом, он был равнодушен.

Полковник Шостак, как алчный и жадный к деньгам, далеко был не спокойным игроком. Нельзя сказать, чтобы он был спокойнее Лагоды и в других случаях вседневной жизни. Сравнивать же их в мужестве и неустрашимости во время боя нельзя, потому что Шостак, не командуя до того частью, не мог показать свою хладнокровную распорядительность.

Судя более или менее по таким различным темпераментам, можно было предположить, что перевес в игре будет на стороне Лагоды; между тем на деле выходило противное. Лагода был постоянным данником Шостака, несмотря на то, что и на его долю перепадали счастливые вечера, или, правильнее сказать, ночи. Случалось, что Лагода и другие понтеры срывали у Шостака по нескольку банков. Но как он никогда не понтировал, то игра кончалась хотя с большими для него внутренними волнениями и с пролитием не одной капли холодного пота, однако в его пользу, и он вставал из-за зеленого стола всегда победителем. Не помогали ни спокойствие, ни [90] равнодушие Лагоды в этом случае. Да может быть излишнее равнодушие и было причиной постоянного проигрыша.

Все душевно сожалели Лагоду, как человека доброго и радушного и все искренно желали проиграться Шостаку, как негостеприимному и скупому. Я же был в числе самых рьяных партизанов Лагоды, и моя искренняя привязанность к нему обходилась мне же во вред, потому что я частенько не только просиживал ночи напролет, но и проигрывался. Хотя мой проигрыш сравнительно с суммой, оборачивающейся во время игры, бывал весьма незначителен, но в общей сложности был для меня чувствителен, в особенности после потери денег в Башкадыкларском сражении.

Вот как случилось со мною это неприятное происшествие. По неприбытью чиновника, назначенного походным казначеем, продолжая ведать и расходовать привезенные мною из Тифлиса 60.000 рублей, перед выступлением из Александрополя было взято по приказанию князя Бебутова сто полуимпериалов на непредвиденные расходы. В день Башкадыкларского сражения оставалось неизрасходованных восемьдесят полуимпериалов, которые находились в кожаной сумке вместе с моими собственными деньгами. На переправе через Карс-чай, когда я выдал Лорис-Меликову 20 полуимпериалов, то кошель, носимый мною по обыкновению в боковом кармане походного сюртука, положен был второпях в карман пальто. В то время, когда турки дрогнув побежали, я подъехал к отбитым орудиям, чтобы сделать распоряжение об отвозе их к легкой № 1 батарее, бывшей в резерве, и как было жарко, то, сбросив с себя пальто, кинул его на один из лафетов. Вероятно звон брякнувшего золота искусил кого-либо из присутствующих, тем более, что толпа была смешанная; она состояла из эриванцев, драгун и казаков. Одни берегли взятые ими с боя трофеи, другие толпились из любопытства. Хотя я, через несколько минут вспомнив о деньгах, приказал подать пальто, но кошеля в нем уже не оказалось. Несмотря на все мои старания, воровство не было раскрыто.

По поводу пропажи у меня денег, — о чем между прочим скажу, что я не заявлял моему начальству, обращаюсь к другому препровождению времени, хотя нелепому, но бывшему во всеобщем употреблении, — это к вертящимся и пишущим столам. Кто не поддавался в свое время разным нелепостям и суеверным предрассудкам; так было и со мною.

Захожу к Ф. хорошему моему знакомому, и вижу, что он держа руки над небольшим столиком, карандашом, вставленным в одну из его трех ножек, царапает на листе бумаги, под ним положенном, разные слова. [91]

— Что вы делаете, мой дорогой философ?

— А разве не видите, что, поверяя прошедшее, желаю знать будущее, — отвечал мне пресерьезно мой знакомый.

— От этого куска дерева?

— Да, которое я оживляю концами моих пальцев. Посмотрите. И столик начал двигаться, а карандаш писать, сначала каракули, а потом буквы, и я прочел: «Завтра будет дождь».

— Ну, вот и наврал. Александрополь не Петербург, чтобы в одни сутки совершился переход от восьми градусов мороза к оттепели, — отвечал я.

— А вот посмотрим. Где мы были 19-го ноября?

— Под Башкадыкларом — написал стол.

— Что делали?

— Били турок, — повторил он.

— Садитесь и стол вам будет отвечать на ваши вопросы, — проговорил Ф. с полною уверенностью.

Я сел и положил руки на столик, но он не двигался.

— Да вы слишком нажимаете, едва касайтесь. Да больше веры в то, что делаете.

И столик действительно начал двигаться и чертить разные каракули. Это меня заняло, и я попросил столик взять с собою.

Но Ф. мне не дал его, говоря, что он придет сам ко мне завтра и принесет столик, если будет дождь.

На другой день Ф. вошел торжествующим, потому что предсказание столика исполнилось. Была оттепель, и моросил мелкий дождь.

Чтобы угодить Ф. и удовлетворить моему любопытству, я начал спрашивать столик: кто украл у меня деньги и что со мною будет?

На первый вопрос столик написал фамилию казака и полк, в котором служил, но по справке оказалось, что такого казака вовсе не было.

На второй же вопрос ответил: что я буду убит ядром в голову под Джамушли 22-го мая. Но, как видите, я живу по сие время и пишу эти записки. При том же под селением Джамушли, через которое мы действительно проходили, только не 22 мая, а 20 июня, хотя и летали ядра, но только не неприятельские, а наши.

Может быть, предсказание столика на мой счет исполнится в будущую войну с Турцией, потому что о годе не было спрошено.

Коснусь некоторых подробностей зимней александропольской жизни.

По воскресеньям и праздничным дням были в крепости собрания в комендантском доме, который был свободен, по случаю отъезда генерала Шульца в отпуск.

Помещение было большое и удобное, два хора музыки, кавалеров [92] бездна, а в дамах не было недостатка, притом между ними были и хорошенькие, например П. и Ш. Первая была жена инженерного подполковника, до крайности ревнивого, что было поводом к разным смешным, но не скандальным сценам. Ш. был полициймейстером Александрополя, георгиевский кавалер, добрый и простой армянин.

Если не было метели и вьюги, что, как я уже упоминал, случалось в Александрополе довольно часто, собрания были полны и шумны. Князь Бебутов тоже не упускал случая бывать в собрании, и тем в общем мнении придавалось ему еще более значения. Говоря вообще о Василии Осиповиче, нужно сказать, что он любил общественную жизнь и не отказывался от таких удовольствий и приглашений, на которых в кругу своих подчиненных мог провести и сыграть несколько роберов в винт или ералаш. Он также любил полюбезничать с дамами.

У князя Бебутова ежедневно к двум часам собирался к обеду весь штаб и приглашенные им лица, так что за стол менее 20-ти человек не садилось. Обед был вкусный, и менее четырех блюд не подавалось; вино было исключительно кахетинское и всегда хорошее. Разговор был самый оживленный, потому что не только сам князь любил порассказать, но и слушать веселые и смешные анекдоты и происшествия. Часто раздавался самый задушевный и громкий хохот всех обедающих. Никто не стеснялся присутствием доброго, приветливого начальника и гостеприимного хозяина, но никто не дозволял себе сказать что-нибудь лишнее или неуместное.

Так жилось в Александрополе в продолжение всей зимы, и мир и спокойствие царили в нем и его окрестностях. К чести войск нужно сказать, что ни одно скандальное обстоятельство не помрачило их и не встревожило начальства.

Таким же мирным путем шли дела и за Арпачаем. Неприятеля как будто не существовало. Только через лазутчиков получались сведения, что в Карсе сосредоточиваются войска, делаются огромные заготовления продовольственных и военных запасов, а самая крепость приводится в сильное оборонительное состояние.

И, судя по рассказам лазутчиков, в Карсе находилось до 30 тыс. с 60-ю орудиями, сдвинутых после сражения под Башкадыкларом из-за Саганлуга и с других мест. Известно также было, что в эту крепость с венгерским ренегатом Хуршид-пашею прибыло много иностранных офицеров и разных других авантюристов и искателей приключений.

В Ахалцыхском уезде тоже было совершенно покойно: только на оконечностях нашей границы, а именно в Сурамалинском участке, курды, а в Гурии — аджарцы и кабулетцы производили по временам [93] тревоги. В особенности же частые тревоги с упорными перестрелками совершались в Гурии у Чахатского моста.

Между тем приближалась весна. Толстым слоем лежавший снег начал быстро таять. Ничтожные ручейки, текущие в частых и глубоких оврагах, вздулись и затрудняли сообщения. Вода в Арпачае тоже поднялась, и мост несколько раз портило и угрожало совершенным снесением.

По причине дурной стоянки, по армянским селениям усилилась болезненность в войсках, так что госпиталь в крепости переполнился и нужно было больных располагать в городе. Однако все это было предусмотрено и своим чередом миновалось без всяких последствий.

Наконец начали подходить полки 18-й пехотной дивизии, начальником которой был генерал-лейтенант Белявский, и сводно-драгунская бригада под начальством красивого, рыцарски храброго и высокой честности генерал-майора графа Нирода. Начались торжественные встречи желанных гостей. Князь Бебутов встречал все эти части за несколько верст до Александрополя с лаской и приветом, на что он был такой мастер. Нас радовал стройный молодецкий их вид и малое число больных, несмотря на огромный и трудный поход, совершенный ими в продолжение зимы. Тверской и Новороссийский драгунские полки удивляли нас притом сохранением своих лошадей в отличном теле. Каски же придавали красу и воинственность.

В начале мая, по обе стороны Александропольской крепости раскинули два огромные лагеря. Я с целью подчеркнул слово огромный, потому что до сих пор не сосредоточивалось на Арпачае такого большого числа войск. По северную ее сторону, по направлению к Ахалкалакам расположились: драгунские полки: Тверской — полковник Куколевский, Новороссийский — генерал-майор Тануторов, Нижегородский — генерал-майор князь Чавчавадзе, девять сотен Кавказского линейного казачьего — полковники Камков и Скобелев; три батареи: Донская № 6 — полковник Двухженов, Донская № 7 — полковник Долотин и Кавказская линейная № 15 — полковник Веревкин.

По другую сторону крепости по направлению к Аллагезу были расположены: полки 18-й дивизии Ряжский — полковник Гангут, Белевский — полковник Неелов и Тульский — генерал-майор Фетисов с тремя батареями 18-й артиллерийской бригады (Командиры батарей: полковник Воронков, подполковник Рудаков и капитан Григорьев . В «Русской Старине» были помещены записки П. Д. Рудакова, в которых описываются, поверхностно и не вполне верно, действия Александропольского отряда в азиатской Турции, в 1853-54 гг.); три с половиной батальона [94] эриванцев — полковник Моллер, три батальона грузинцев — полковник князь Тархан-Мауравов, Гренадерский стрелковый — полковник Лузанов и Саперный баталион — полковник фон-Кауфман с батарейными № 1 и 2 и легкою № 1 батареями гренадерской артиллерийской бригады (Командиры батарей, прежние полковники: Лагода, Брискорн и Десаже).

Такое огромное сосредоточие войск под Александрополем хотя значительно усложнило мои занятия, но не лишило меня удовольствия проводить вечера в кругу моих товарищей, где карты по-прежнему преобладали. Был также участником пиров и обедов, которые давались кавказцами прибывшим к ним гостям и наоборот.

На Кавказе с давних пор укоренился обычай гостеприимства. Не только офицеры, но и солдаты следовали ему. Прибывала ли в штаб-квартиру другая посторонняя часть, как офицеры, так и нижние чины старались приютить и угостить прибывших своих товарищей, зная, что в свою очередь и им будет отплачено тем же. Это врожденное качество русского человека еще более окрепло на Кавказе от примера горцев, отличавшихся гостеприимством, и невозможности всегда и везде достать за деньги самых первых предметов потребности, для утоления голода и жажды.

Поэтому неудивительно, что по прибытии 18-й пехотной дивизии и сводной драгунской бригады, первые приветствия были заявлены со стороны кавказских войск, которые впрочем выразились только наружными знаками гостеприимства; полного же сближения и сочувствия не было. Да иначе и не могло быть. Не только кавказские офицеры, но и солдаты всегда смотрели на «российские войска» с высокомерием. Первые считали себя во всех отношениях выше последних.

Нет сомнения, что кавказцы были сметливее, расторопнее, ловчее, находчивее в войне с горцами. Нельзя отвергать и того, что они были привычнее к совершению больших походов, в особенности по горам, и перенесению трудов и лишений. Но нельзя согласиться с тем, чтобы кавказский солдат был мужественнее, неустрашимее, храбрее. Если же случалось, например, попадать впросак люблинцу или белевцу чаще куринца или ширванца, то это приписать нужно неопытности, нерасторопности и нераспорядительности офицеров первых.

Следует отчасти винить в этом и кавказское начальство, которое не всегда умело направлять, надлежащим образом, войска, прибывающие из внутри империи, а иногда не поощряло их наградами по заслугам. А это возбуждало ропот и неудовольствия, доводившие [95] иной раз до вредных последствий в общем деле. Часто вредили общему делу зависть и интриги.

Однако к чести Александропольского отряда должен сказать, что в нем от такого антагонизма не случилось ничего вредного вообще и скандального в частности. Все жило дружно, весело и спокойно по крайней мере по наружности.

Снаряжение Александропольского отряда и выступление за границу. — Наши действия со времени перехода через Арпачай до 24-го июня. — Кюрюкдаринское сражение и последствия этого сражения.

Известно более или менее каждому, что успех не только армии, но отдельно действующего корпуса или отряда, зависит сколько от своего состава и надлежащего направления действий, клонящихся к нанесению возможно большего вреда неприятелю, столько и от своевременного снабжения и обеспечения солдата всем необходимым. Пусть будут и самые блестящие стратегические соображения главного начальника и его штаба, но если упущены из виду надлежащие распоряжения, положим, по продовольственной части, и солдат остается несколько дней без пищи, то такие блестящие предположения поневоле остаются недостигнутыми. Таким же образом могут быть не достигнуты и превосходные тактические распоряжения собственно потому, что оказался недостаток в зарядах и патронах во время самого боя по той причине, что запасный парк не успел поспеть вовремя на место сражения.

В европейской войне недостаток в продовольствии, систематически заготовленном, но несвоевременно доставленном, может быть устранен реквизициями. В азиятской же войне наступающий лишен и этого тяжелого, разорительного для жителей, способа продовольствия солдат. Там не только не встречается городов и богатых селений, в которых войска могли бы с удобством расположиться и удовлетворить себя всем необходимым, если не по доброй воле жителей, то хотя силой, но вы проходите по местам или пустынным, или малонаселенным. Там даже в топливе, потребном на варение пищи и обогревание, встречается недостаток. [96]

К таким малонаселенным местностям принадлежит пограничное пространство Азиатской Турции, двигаются ли наши войска на Карс, Ардаган или Баязет. Поэтому начальник должен озаботиться обеспечить отряд всем необходимым и, по возможности, на большее время, потому что излишние транспортировки в тамошней войне бывают трудны по дурным дорогам и опасны по образу ведения партизанской войны.

Руководствуясь кампанией 1828—1829 годов и соображаясь с предполагаемыми военными действиями, определено было: взять с собою сухарей, круп, спирту и соли по числу людей, состоявших на продовольствии, на двадцать дней, так что с тем довольствием, которое войска должны были иметь при себе, составляло месячную пропорцию. Зернового фуража, по числу кавалерийских и артиллерийских лошадей, бралось на десять дней, и то только на непредвидимый случай, потому что это довольствие лежало на попечении и заботливости начальников частей. Для приюта, продовольствия и содержания больных и раненых назначалось госпитальных палаток, белья, посуды, кроватей, столов, продуктов и медикаментов по числу 200 человек.

Все это должно было быть поднято на 400 двух-парных грузинских арбах, 200 молоканских троечных повозках и 500 черводарских лошадях. Для перевозки второго комплекта боевых зарядов и патронов, по числу орудий и людей, имелся запасный парк.

Снаряженный таким образом отряд, в составе 17-ти батальонов пехоты, считая в том числе стрелков и сапер, 26 эскадронов драгун, 14 сотен линейных и донских казаков и 14 сотен милиции, при 72 орудиях, переправился 15-го июня через Арпачай и двинулся через Мулла-Мусса, Кизиль-Чахчах и Джамушлю к Кюрюкдара.

Князь Бебутов, вместо прямого направления на Пирвали и Суботан избрал этот кружный путь для наступательных действий, по врожденной своей осторожности. Ему известно было, что неприятель в значительных силах, занимает крепкую позицию у Хадживали, из которой он может угрожать нашему левому флангу в то время, когда мы, подойдя к Суботану, можем быть атакованы с фронта войсками, наступающими из Карса. Будучи же отброшены к Карс-чаю, очутимся в безвыходном положении; тогда как, двигаясь на Кизиль-Чахчах, этого случиться не могло.

Сообразуясь с намерениями и действиями неприятеля, от нас будет зависеть перейти Карс-чай у Джамушлю, действовать фронтальио против Хадживали и Карса, или, не переходя Карс-чай, наступать по левому берегу этой реки. Притом, действуя этим путем, [97] легче было заставить принять бой в поле неприятеля, находившегося как в Хадживали, так и в Карсе. А так как единственно от разбития турок в поле зависел дальнейший наш успех, то, после трехдневной стоянки на Карахан-чае, у Кизиль-Чахчаха, князь Бебутов решился перейти Карс-чай и занять позицию впереди этой реки.

После осмотра Карс-чая, текущего здесь в крутых, возвышенных берегах, и исправления дороги на пятиверстном расстоянии, 22-го июня мы выступили из лагеря на Карахан. Пока совершалась переправа главной колонны с обозом, хотя по удобному броду, но медленно, по причине крутых спуска и подъема, князь Бебутов с Нижегородским драгунским полком, пятью сотнями казаков и тремя батальонами при шести орудиях,. составлявшими авангард, предпринял рекогносцировку.

Пройдя селение Джамушлю, нам представилось довольно обширное поле, окаймленное спереди и с правой стороны горами. Впереди были Огуздинские и Башкадыкларские высоты, те самые, на которых 19-го ноября прошлого года происходил славный кровавый бой эриванцев, грузинцев, ширванцев, куринцев, нижегородских драгун и линейских казаков, и на которых раздались победные наши крики вдогонку дрогнувших и побежавших турок. С правой стороны возвышался Караял, у северо-восточной стороны которого происходило в тот же славный день, 19-го ноября, упорное сопротивление князя Чавчавадзе с половиною храброго, командуемого им, Нижегородского полка от нападавших на них четырех турецких батальонов и где полковник Долотин на славу озадачивал неприятеля картечью из своих четырех орудий (За Башкадыклар Долотин тоже получил св. Георгия 4-ой степени — М.О.).

Да, это было то славное поле, на котором валялись куски заржавленного чугуна, разорванных гранат и конические свинцовые пули, сразившие сотни людей. На этом же поле виднелись те насыпи с крестами, под которыми покоится прах павших смертью храбрых. Может быть, это поле породило бы много других воспоминаний, если бы наше внимание не было развлечено внезапно показавшейся из-за Караяла кавалерией, которая, постояв несколько минут на месте, быстро понеслась назад, по направлению на Суботан.

Это был кавалерийский отряд под начальством Гассан-Язычи, высланный из Хадживали для наблюдения за нами. Он занимал армянские деревни Пальдерван и Кюрюкдара, с которыми я сейчас познакомлю читателя. Пущенные вдогонку за улепетывающим, в [98] полном смысле этого слова, неприятелем с десяток ядер и гранат, от которых попадало несколько всадников, были первые в этом году наши выстрелы.

После острастки, заданной Гассан-Язычи с братией, мы повернули от Джамушлю направо, по торной дороге. Обогнув песчаную гору Карагузи, составляющую продолжение Караяла, мы очутились над глубокой, каменистой котловиной. Тут были в беспорядке разбросанные разной величины черно-серые камни и уложенные в порядке, одна над другою, того же цвета плиты. Эти последние и составляли стены и крыши сакель двух армянских селений Кюрюкдара и Пальдервана, где имела свое пребывание неприятельская кавалерия, так поспешно скрывшаяся с наших глаз.

Большие поля, засеянные пшеницей и просом, необозримое пространство зеленой, душистой травы, местами скошенной, холодная родниковая вода — заявляли о благосостоянии жителей. На самом же деле, они оказались испитыми, запуганными, нищими. Не столько болезни, сколько непрошенные гости, турки довели их до такого печального состояния. Много труда стоило успокоить и уверить их, что они не потерпят от нас никакого зла, тем более, что сама природа хотела вооружить их против нас и поразить суеверных ужасом от небывалого явления.

Не успел князь Бебутов осмотреть занимаемой позиции, а начальник штаба, полковник Неверовский, сделать окончательного распоряжения по расположению войск, как начал падать из черных туч, потемнивших небо и разверзавшихся только молнией, такой огромный град и неправильные куски льда, что все было поражено невольным страхом. Этот страх выразился не столько на человеке, сколько на животных. Драгунские и артиллерийские лошади, поражаемые огромными градинами и кусками льда, падающими с беспредельного пространства, начали биться и становиться на дыбы, но потом, вдруг, опустивши головы, сделались неподвижны, как истуканы. А такое, по общему отзыву, физическое явление продолжалось если не четверть часа, то минут десять. Многим это явление осталось памятным не только сильными ушибами, но и кровавыми ударами, если градины задевали лицо или руки. Памятна была и буря с частым мелким градом, во время трехдневной стоянки под Кизиль-Чахчахом, когда все палатки штаба, расположенного на возвышенности, были сорваны и со всем находившимся в них снесены вниз под гору.

Расположение Александропольского отряда на позиции у Кюрюкдара, на которой мы простояли более месяца, было следующее. Передние две линии занимала пехота с своей артиллерией. На правом фланге, [99] примыкающем к оврагу, находились эриванцы, грузинцы, кавказские саперы и стрелки. На левом фланге, примыкающем к Караялу, были расположены Белевский, поступивший по болезни полковника Неверовского в мое командование (Место дежурного штаб-офицера занял Новороссийского драгунского полка полковник Ковалевский. — М. О.), и Тульский полки. В некотором расстоянии от пехоты были расположены с конной артиллерией: Тверской, Новороссийский и Нижегородский драгунские полки. Затем следовал вагенбург, состоявший из запасного парка, молоканских повозок, грузинских арб и черводаров. Наконец, в арьергарде и по флангам пехоты, собственно для производства разъездов и содержания пикетов, были расположены линейные казаки и конно-мусульманская бригада.

Александропольский отряд, в первые дни своего расположения под Кюрюкдара, оказывается в совершенной безопасности, потому что мушир Зариф-Мустафа-паша, опасаясь ли быть разбитым по частям, или желая заманить нас к Карсу, стягивает все свои войска к этой крепости, оставив в Хадживали и Халив-оглу самые небольшие наблюдательные части.

Но с 29-го июня карсский корпус изменяет систему своих действий и переходит в наступление, хотя, правда, нерешительное и неопределенное. Не могу сказать, произошло ли это от обнаружения неприязненных против нас замыслов Австрии, следствием чего было отступление нашей дунайской армии за Серет, или руководили этим другие причины. Может быть, наше бездействие побудило турок перейти в наступление?

Сначала Зариф-Мустафа-паша двигается к Займу, как бы с намерением угрожать нашим сообщениям с большею половиною корпуса, а потом быстро переходит к Хадживали, где расположившись начинает и без того крепкую позицию приводить в лучшее оборонительное состояние. Князь Бебутов не препятствует этому, но, желая выманить из Карса остальные войска, продолжает бездействовать и, в свою очередь, в виде предохранительной меры, приказывает устроить за правым флангом укрепленный вагенбург.

Выбор места и устройство укрепленного вагенбурга возложено было на командира Кавказского саперного батальона, полковника фон-Кауфмана, того самого, который был директором канцелярии военного министерства, генерал-адъютантом, генерал-губернатором и командующим войсками Виленского и Туркестанского округов. Цель этого вагенбурга состояла не в том только, чтобы в нем помещались походный госпиталь, провиантские и военные запасы, но чтобы в [100] случае движения отряда против неприятеля, он мог бы принять все лишние перевозочные средства и тяжести войск. Нельзя было сомневаться в пользе устройства такого вагенбурга, а избранное для того место, окруженное скалистыми оврагами, как крепкое по природе, было укреплено притом и искусством.

По лагерному расположению отряда Белевский полк, находясь на левом фланге, примыкал к Караялу. С этой продолговатой горы, с довольно отлогими в нескольких местах покатостями, были видны не только Огузлы и Башкадыкларское поле сражения, но и все пространство между Хадживали и Карсом, а потому эта гора днем занималась кавалерийскими наблюдательными постами, на ночь же располагалось на ней, в двух укреплениях, по нескольку рот пехоты. Это делалось на тот случай, если неприятель обойдет нашу позицию через Огузлы, то чтобы он не мог занять Караял неожиданно и с этой горы действовать по лагерю.

Мне эта гора с окрестностями была очень хорошо известна, потому что большую часть свободного времени я проводил на ней, изучая не только ближайшие окрестности, но любуясь Аллагезом и даже отдаленным Араратом, серебристая шапка которого проглядывала между горами, обращенными к Кагызману.

Между тем, неприятельский лагерь мало-помалу усиливался войсками, передвигаемыми из Карса, и Зариф-Мустафа-паша, ободряемый нашим бездействием и подстрекаемый начальником штаба Хуршид-пашею (Гюйон), Измаил-пашею (Кмети) и другими авантюристами, бывшими у него в лагере, делался смелее и предприимчивее, но только до тех пор, пока был вдали от наших войск.

С другой стороны, князь Бебутов, по мере того, чем более прибывало войск из Карса в Хадживалинский лагерь и чем сильнее последний укреплялся, становился нерешительнее в том смысле, чтобы атаковать в нем турок. На этот укрепленный лагерь князь Бебутов смотрел как на другой Карс, а потому снова поджидал того времени, когда мушир с своим корпусом выйдет из своего укрепленного лагеря. Поэтому, до сражения под Кюрюкдара, происходили вот какого рода действия. 30-го июня, в день полкового праздника Новороссийского драгунского полка, когда мы пировали у генерал-майора Тануторова, было дано знать с аванпостов о движении неприятеля из Хадживали. Мгновенно весь отряд построился в боевой порядок впереди лагеря. Эта ли причина или разразившаяся гроза с проливным дождем умерила на этот раз порыв турок. Повторенное ими через двое суток наступательное движение ограничилось отдаленной канонадой и преследованием неприятеля, поспешно отступившего в свой лагерь. Наконец, на рассвете 19-го [101] июля Кмети с кавалерией, сделав обходное движение через Огузлы, появился на Караяле, вероятно с тою целью, чтобы обозреть наш лагерь, но, встреченный залпами пехоты, находившейся в укреплениях, поспешил с потерею оставить эту гору и, под прикрытием своей пехоты, отступил через Огузлы.

Такого рода прелюдии были перед той кровавой драмой, которая разыгралась столь печально для турок 24-го июля. Но прежде чем приступлю к описанию этого славного для нас дня, коснусь состава карсского корпуса и состояния турецких войск, в него входивших.

Этот корпус, начавший пополняться и усиливаться разными частями, двинутыми из Эрзерума и других мест, немедленно после сражения под Башкадыкларом, во время открытия с нашей стороны наступательных действий. состоял из 44 батальонов низама или регулярной пехоты, 6 полков сувари или регулярной кавалерии и 78 разных калибров и конструкций пушек, единорогов и гаубиц. По штату полагалось: в батальонах по 1.000, а в кавалерийских полках по 1.600 человек.

Несмотря на частые пополнения рекрутами, по причине огромной болезненности и смертности, наличная численность не превышала в батальонах 700 штыков, а в кавалерийском полку 1.000 сабель. 8 арабистанских батальонов, недавно прибывших под начальством Аслана-паши (графа Быстрановского) и потому менее изнуренных болезнями, и притом лучше обученных, вооруженных и одетых, считались лучшими. Сверх того, в карсском корпусе находилось около 14.000 башибузуков и курдов, преимущественно прибывших из Муша и Диарбекира, а также до 8.000 редифа или пешей милиции, на которых исключительно лежала обязанность охранения Карса, во время отбытия из этой крепости низама.

Таким образом, под начальством мушира Зарифа-Мустафы-паши считалось регулярных и иррегулярных действующих войск около 60.000 при 70 орудиях; в таком составе и содержался этот корпус в Хадживали, если не с первых чисел, то, наверное, с половины июля.

Хадживалинская позиция, окруженная с трех сторон горами, а с четвертой, обращенной к Кюрюкдара, прикрытая полевыми укреплениями, была слишком тесна для такого большого числа войск, собственно в гигиеническом отношении, а потому болезненность и смертность были велики здесь, как и в Карсе. Для кавалерии же вскоре оказался недостаток в подножном корме, так что добывать траву нужно было в виду нашего лагеря, а это требовало назначения больших колонн, иногда тревоживших и наши войска. Притом не только башибузуки и курды, но низам и сувари не получали своевременно [102] определенного содержания, сколько от недобросовестности пашей и миралаев (полковых командиров), столько от неисправности администрации и дурного состояния финансов.

Между тем, служба для солдат была тяжела, как в прямом военном смысле, так и по причине частых учений, чего, в особенности, требовали Гюйон, Кмети, Быстрановский и другие эмигранты, желавшие обучить эволюциям и дисциплине не столько солдат, столько офицеров, что было необходимо, но не своевременно. Офицеры были, действительно, дурны и в строевом, и в нравственном отношении. Под Башкадыкларом и в других одержанных нами победах кто, как не они, оставляли первые поле сражения? Были также, сравнительно с пехотой и артиллерией, весьма дурны сувари, заменившие собою превосходных делибашей. Эта регулярная кавалерия, уподоблявшаяся нашим уланам, не умея ни сидеть на английском седле, ни владеть данным им оружием, была дурно одета. Из числа убитых под Башкадыкларом кавалеристов много было таких, у которых шаровары и рукава на кафтанах были на четверть короче против того, как бы следовало по росту. Хотя нельзя сделать такого же не-выгодного отзыва о турецкой пехоте и артиллерии, умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя, — но все-таки и в этих родах оружия офицеры не отличались стойкостью и мужеством.

Из этого оказывается, что состояние карсского корпуса было весьма незавидное. Относительно же своего расположения под Хадживали, он далеко не пользовался теми удобствами, которыми пользовался наш отряд. Офицеры получали своевременно следуемое им содержание, а солдаты, будучи хорошо одеты и довольствуясь исправно, находились в самом хорошем состоянии, что выражалось весьма умеренным числом больных.

По сведениям, получаемым из Хадживалинского лагеря с 22-го июля, нужно было предполагать, что неприятель замышляет что-нибудь особенное: или он оставляет Хадживали, чтобы переселиться в Карс, или со всеми силами нападет на нас. Предположения эти, основанные на том, что турки начали свозить в Карс все свои тяжести, в полдень 23 числа подтвердились еще тем, что они отправили туда же все свои палатки.

Основываясь на этих сведениях, в тот же день к вечеру весь наш лагерь был на ногах. Отдано было приказание с наступлением темноты снимать палатки и свозить, вместе с другими тяжестями, в вагенбург, где и складывать на местах, заблаговременно указанных [103] для каждой части. А вслед за тем отдана была такого рода диспозиция.

Отряд выстраивается, по особому приказанию, для движения вперед, по направлению на гору Ягны. Авангард составляют: 2 сотни охотников милиционеров полковника Лорис-Меликова, 3 сотни линейных казаков полковника Скобелева, Кавказский стрелковый батальон и две дворянские грузинские дружины (Эти конные дружины, бывшие под начальством предводителя дворянства князя Орбелиани, составляли конвой князя Бебутова, и были расположены лагерем позади штаба. Сражались с турками на правом нашем крыле). За авангардом последовательно выстраиваются: в правой колонне, под начальством генерал-майора Кишинского: Белевский егерский полк (под моим начальством), 3 1/2 батальона эриванцев (полковник Моллер), батарейная № 4 (полковник Воронков) и легкая № 7 батареи (капитан Григорьев) 18-й артиллерийской бригады и батарейная № 2 батарея Кавказской гренадерской бригады (полковник Брискорн), запасный парк и фербант, два батальона Ряжского пехотного полка (полковник Ганецкий), со сводным дивизионом 18-й артиллерийской бригады (С движением Александропольского отряда за Арпачай Ряжский пехотный полк с батареей подполковника Рудакова был оставлен, как для охранения пограничного пространства, так и для конвоирования в отряд транспортов с боевыми и продовольственными припасами. Два батальона Ряжского полка, с дивизионом артиллерии, стойко сражавшиеся с турками на правом нашем фланге, прибыли из Александрополя 22 июля с большим транспортом). В левой колонне, под начальством командира Тульского полка генерал-майора Фетисова: 3 1/2 батальона Грузинского гренадерского полка (полковник князь Тархан-Мауравов), Тульский егерский полк, батарейная № 1 (полковник Лагода) и легкая № 1 (полковник Десаже) батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригады. По обе стороны пехоты располагаются: сводно-линейный казачий полк полковника Камкова по правую, а конно-мусульманская бригада полковника князя Андроникова — по левую сторону, имея впереди себя разъезды. Драгунские полки: Тверской (полковник Куколевский), Новороссийский (генерал-майор Тануторов), Нижегородский (генерал-майор князь Чавчавадзе) с донскими № 6 и 7 батареями (полковники Двухжонов и Долотин) и дивизионом № 15 Кавказской линейной батареи, а равно 5 сотен донских № 4 и 20 с ракетными командами полков, под начальством начальника кавалерии генерал-лейтенанта Багговута, находятся позади пехоты в арьергарде (Хороший план этого сражения находится при втором томе «Восточная война 1853-1856 годов», сочинение М. И. Богдановича. — М. О.). [104]

Составленная таким образом диспозиция и указанная для направления войск гора Ягны, находящаяся между Хадживали и Карсом, вполне соответствовали тем сведениям, которые были получены о намерениях неприятеля. Если он двинется на Кюрюкдара, то, поворотом налево, у нас готов боевой порядок. Если он отступает в Карс, то, оставив пехоту без перестроения, или развернув ее по головным батальонам вправо и влево, двинуть кавалерию с конной артиллерией вперед для преследования по направлению к Карсу.

На самом же деле оказалось, что мы были не тверды в своем предположении и что так хорошо составленная диспозиция подверглась в самом начале изменениям. Для нас как будто бы было неожиданною новостью, сильно нас озадачившею, когда на рассвете обнаружилось, что турки двигаются на наш лагерь, от которого мы отошли версты на три, и что Караял уже занят ими. Явилось желание сбить турок с Караяла, и Белевский полк с Кавказским стрелковым батальоном и легкой № 7 батареей 18-й артиллерийской бригады, под моим начальством, были назначены первоначально для этой цели.

Но не было пройдено этими войсками и половины расстояния, как получено приказание — Караяла не штурмовать, а удерживать неприятеля до тех пор, пока устраиваемые в центре семь батальонов эриванцев и грузинцев, с тремя батарейными батареями, не перейдут в наступление. А для того, чтобы наше левое крыло могло держаться против турок, занимавших крепкую позицию и несравненно превосходивших численностью, назначено было в подкрепление два тульских батальона, Тверской п Нижегородский полки с донской № 7 батареей.

Одновременно с устройством для боя центра и левого фланга, отчасти под артиллерийским неприятельским огнем, были двинуты вправо против турецких войск, обходивших правый фланг нашей боевой позиции и вагенбург, Новороссийский драгунский полк с донской № 6 батареей, линейные казаки с своими орудиями и конно-мусульманская бригада, под начальством одного из героев Башкадыкларского сражения — генерал-лейтенанта Багговута (Бывшего по-прежнему начальником кавалерии Александропольского отряда. — М. О.). Но так как этих войск оказалось недостаточно, а главное там не было опоры — пехоты, то и были двинуты из резерва два ряжских батальона с дивизионом орудий, под начальством полковника Ганецкого. В резерве остались два тульских батальона с сводным дивизионом орудий [105] и донские казаки. Но и этим войскам не долго оставалось быть без дела.

Таким образом, наша боевая линия оказалась слишком растянутою и тонкою; она занимала более четырех верст, и были места, вовсе не занятые войсками.

Перестраивая же наши войска, мы дали возможность устроиться и неприятелю. Вот как были расположены турецкие войска перед началом боя. Зариф-Мустафа-паша с тремя стрелковыми батальонами и 4 орудиями занимал Караял, у подошвы которого стояло два полка, сувари. Около 12 батальонов с 18 орудиями были расположены полукругом влево от Караяла. В центре, против гренадер, считая и резервы, находилось до 24 батальонов, 2 полка кавалерии с 30 или 40 орудиями. Остальные, затем, войска, а именно: до 10 батальонов, два полка сувари, с 12 орудиями, и большая часть башибузуков и курдов были посланы в обход нашего правого фланга.

Местность, на которой бой должен был решить, кто будет владеть ею, за исключением Караяла и широкой ложбины, от этой горы отходящей дугообразно вправо, — была совершенно открытая и ровная: ни деревца — даже куста на ней не было. Ни для нас, ни для неприятеля не существовало опорных пунктов, кроме горы Караяла, на которой, по крутизне ее склонов, можно было стоять, но не маневрировать. Мы занимали северную, турки южную окраину ложбины. На ней-то и происходил тот упорный кровавый бой, длившийся четыре часа и который, наконец, решил быть нам победителями.

Не буду излагать хода боя во всех подробностях и описывать подвиги отдельных частей, а тем более личностей, которых было так много, что потребовались бы для описания десятки страниц, но изложу его в справедливых общих чертах.

Бой начался около 6 часов утра на нашем левом фланге, и движение наших войск вперед совершалось под сильным огнем неприятеля. Турецкие ядра и гранаты поражали нас не только с фронта и флангов, но четыре орудия, находившиеся на Караяле, стреляли нам в тыл.

Нужно было действовать в самом начале решительно, и Тверской драгунский полк открыл эти действия блистательной атакой. Драгуны, предводительствуемые своим бригадным командиром, графом Ниродом, и вовремя поддержанные белевцами, орлами налетели на главную батарею, сильно вредившую нам, смяли прикрытие и изрубили прислугу и постромки.

От такого неожиданного и молодецкого натиска хотя произошло замешательство в рядах неприятеля, но этого было недостаточно для полного расстройства турок. Нужно было повторение такой же смелой [106] и решительной атаки, — и нижегородцы, одновременно с пехотой, произведя дружное наступление, порешили дело с неприятелем, действовавшим в превосходных силах против нашего левого фланга.

Турки дрогнули и начали отступать от Караяла в то время, как гренадеры, после огромных потерь и неимоверных усилий, осилили неприятельский центр. Эриванцы и грузинцы, с тремя батарейными батареями, двинулись, вперед, почти одновременно с блестящей атакой тверцов. Имея перед собой в четыре раза, если не более, сильнейшего неприятеля, они прокладывали себе путь не только под градом ядер, гранат, картечи и штуцерных пуль, а на каждом шагу должны были отбиваться штыками от нападающего на них низама и кавалерийских атак сувари. Но испытанная храбрость и стойкость взяли верх над многочисленностью турок. Они не устояли и побежали.

Оставался еще несмятым левый неприятельский фланг. На нем тоже шел неравный бой, потому что и там турки были значительно сильнее нас, а между тем дралась преимущественно кавалерия, и притом, за исключением Новороссийского драгунского полка, все иррегулярная. Пехоты же, как опоры в бою, было сначала только два ряжских батальона и только по крайней необходимости были призваны туда два тульских батальона с батареей полковника Десаже. Это был последний наш пехотный резерв, но, к счастью нашему, он был призван на бой в то время, когда наш центр и левый фланг осиливали неприятеля.

Около полудня обратился в бегство и левый неприятельский фланг, и тут-то показала свое удальство конно-мусульманская бригада, хватая пленных во время преследования. В центре и на левом фланге их не могло быть, потому что там бой шел на смерть и что неприятель, уступая нам поле битвы, не бежал, а отступал в порядке.

Из этого описания в общих чертах Кюрюкдаринского сражения оказывается, что на нашем центре лежала вся тяжесть боя и надежда на победу. Сломи его турки, и славная победа обратилась бы для нас в полное поражение, потому что в тылу нашем был Карс-чай, через который не было отступления. Однако штыки эриванцев и грузинцев, а также картечь гренадер-артиллеристов, предводимых князем Барятинским и Бриммером, сломили неприятеля. И действительно, эти генералы, по своей непоколебимой стойкости и мужественной распорядительности, были главными героями этого славного для нас дня. Я называю их главными, потому что с ними в ряд следовало бы поставить еще многих других.

Из этого же описания видно, что бой под Кюрюкдара имеет некоторое [107] сходство с сражением Башкадыкларским. В обоих этих сражениях бой начался на левом фланге и в центре, а окончился на правом фланге, и участь боя решена поражением правого фланга и центра неприятельского. Турки, будучи сильнее нас втрое, вознамерились обойти нас с флангов и с тыла, а потому растянули свою боевую линию более, чем на 8 верст; для противодействия же им, заставили и нас действовать разобщенно. При том, мы без надобности перестраивались в виду неприятеля и даже под огнем его батарей. Те же разобщения и те же перестроения были и под Башкадыкларом. Турецкая регулярная кавалерия, сувари, действовала одинаково плохо, не поддерживая своевременно своими атаками прочие войска. Неприятельская пехота под Кюрюкдара дралась с большою неустрашимостью; особенную же стойкость показали арабистанские батальоны. Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их.

Кюрюкдарское сражение и по результатам, и по потерям своим соответственно числу сражавшихся, имело сходство с Башкадыкларским. В наших руках осталось 15 орудий с 16 зарядными ящиками, 2 знамя, 4 штандарта, 20 значков, множество оружия, барабанов, музыкальных инструментов и 2.018 пленных, в числе которых 2 штаб-офицера и 84 обер-офицера. На поле сражения осталось до 3.000 турок; общая же потеря их простиралась до 10.000 человек; кроме того более 12.000 башибузуков и курдов разбежались.

Наша потеря состояла из 4 штаб-офицеров, 18 обер-офицеров и 578 нижних чинов убитых; генерал-майора Кишинского, 9 штаб-офицеров, 70 обер-офицеров и 1.879 нижних чинов раненых; сверх того более 500 контуженных. Потеря огромная, принимая во внимание, что с нашей стороны дралось не более 18.000 человек, что, по числу сражавшихся, как и под Башкадыкларом, составляет четвертую часть.

Несмотря на столь славную победу, она все-таки осталась без последствий, потому что, по слабости наших сил, нельзя было двинуться к Карсу.

Неприятельский корпус, хотя потерпел поражение, однако не был до того расстроен, чтоб не мог оказать нам сопротивление, укрывшись под стенами этой крепости и высотами, сильно укрепленными отдельными фортами и вооруженными орудиями больших калибров, как Карадах, Шорах и Чакмах. Если турки, изнуренные продолжительной блокадой и голодом, оказали мужественное сопротивление год спустя, когда мы были вдвое сильнее, то тем более они могли дать нам отпор после Кюрюкдаринского сражения, когда были все-таки [108] сильнее нас. А потому нельзя порицать князя Бебутова в том что он не воспользовался победой под Кюрюкдара и не двинулся по следам неприятеля к Карсу. Напротив, его нужно благодарить за то, что он был настолько благоразумно осторожен и не увлекся победой.

Между тем, нельзя было долее оставаться и на кюрюкдарской позиции. От множества разлагавшихся трупов, не столько человеческих, преданных надлежащему погребению, сколько лошадиных, павших тоже на поле брани, воздух был сильно заражен и тяжел. В окрестностях же не было ни травы для фуражировок, ни дров для варения пищи, потому что первая была выкошена, а из ближайших селений все дерево было вывезено и употреблено нами же для варения пищи.

Текст воспроизведен по изданию: Записки М. Я. Ольшевского. Кавказ с 1841 по 1866 г. // Русская старина, № 7. 1894

© текст - Ольшевский М. Я. 1894
© сетевая версия - Тhietmar. 2008-2010
© OCR - Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1894