ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

(См. «Русскую Старину», сентябрь 1894 г.)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Князь А. И. Барятинский главнокомандующий и наместник Кавказа.

В октябре 1856 года, по роспуске войск действовавшего в Азиатской Турции корпуса и окончании дел, я возвратился в Тифлис из Александрополя по той самой дороге, по которой я ехал в феврале 1855 года. Но в то время я совершил этот путь по грязной и лишенной растительности дороге. Теперь же я совершил это путешествие по сухой и окруженной еще зеленеющими полями и лесами дороге. Мрачный же и скучный в феврале 1855 года Тифлис я застал веселящимся, радующимся.

В это время года Тифлис всегда бывает особенно хорош. Температура воздуха самая умеренная и приятная. Ясно-голубое небо редко когда заволакивается тучами, а и того реже дует удушливый или резкий, холодный ветер. Только по утрам бывает довольно прохладно.

Зурна, бубен, песни, пляски, хлопанье ладош раздаются, а «алаверды», смешанные с громким «ура», слышатся в разных концах Тифлиса. Огромные турьи рога, азарпеши, кулы, наполняемые искрящимся кахетинским, несмотря на свою величину, быстро осушаются пирующими. По временам являются и бокалы с пенящимся шампанским, [216] и тогда громкое, продолжительное «ура» заглушает отрывистое «алаверды».

Но Тифлис радуется и веселится не только хорошей погоде, изобильному урожаю винограда, прекращению тяжелой войны; он ликует и готовится еще к большему ликованию — по случаю назначения нового главнокомандующего и наместника.

Назначению князя Барятинского все непритворно радовались п не по одной психической причине — желать перемен. Беспечный и веселый грузин радуется, что будет иметь случай поджигитовать, а следовательно, показать себя, оружие и коня. Алчный армянин мечтает о тех огромных барышах, которые перепадут на его долю, потому что знает роскошную жизнь князя Александра Ивановича. Сильно радуются стройные, черноокие красавицы, потому что они знают любезность молодого и красивого главнокомандующего. Более же всех радовались служащие, которые подавлены были холодною надменностью и непомерным упрямством Н.Н. Муравьева. Много было выпито восторженных тостов, много прогремело громких «ура» в честь нового главнокомандующего, и не в одном Тифлисе, а на всем Кавказе. И такие восторженные овации происходили от душевной радости, потому что освобождались от тяжелого кошмара, давившего Кавказ в продолжение почти двух лет.

В октябре оба главнокомандующие ехали по разным направлениям. Старый выехал из Ставрополя тихо, скромно, без малейшего сочувствия со стороны своих подчиненных; сам же он покидал Кавказ с сожалением, как честолюбец, лишающийся такой огромной власти и почестей. Прощальный приказ, с которым он обратился к войскам, отчасти служит тому доказательством.

В то время, когда Н.Н. Муравьев ехал на мирное житие в свое подмосковное поместье, князь Александр Иванович плыл на пароходе по Волге и Каспийскому морю. С теплою душой и благими намерениями стремился он к любимому им Кавказу, где он начал, в 1835 году, свое боевое поприще корнетом; где в Даргинскую экспедицию 1845 года командовал батальоном, а с 1847 по 1850 год был командиром славного Кабардинского полка; где с 1851 по 1853 год был начальником левого фланга Кавказской линии, а потом, до половины 1855 года — начальником главного штаба, и где он так славно окончил генерал-фельдмаршалом. Что он предан был душою Кавказу, — каждый знал это, кто с ним служил. Что он изучил Кавказ и понимал неприятеля, которого он должен покорить своему отечеству, — доказали самые события. Высокая же любовь и преданность к нему его подчиненных и войска — выражены были неподдельным восторгом и рядом празднеств, сопровождавших [217] князя Барятинского от Петровска, где он высадился с парохода, до Тифлиса.

2-го ноября Тифлис, в особенности улицы, ведущие от Эриванской заставы до Сионского собора и от этого собора до дома главнокомандующего, а равно Головинский проспект с утра начали кишеть народом и принимать праздничный вид. Дома украшались разно-цветными флагами и азиатскими коврами, вывешиваемыми на балконах и в растворенных окнах. Амкары (Амкары уподоблялись старшинам цеховых ассоциаций. Под амкарствами же следует разуметь разные цеховые общества промышленной и ремесленной деятельности. Амкары пользовались огромным значением и влиянием в народе. — М. О.) с знаменами и значками, сопровождаемые гудением зурны и бубен, раздававшихся в разных местах Тифлиса, направлялись в одну сторону — к Эриванской заставе. Туда же направлялись толпы уличных гуляк и мальчишек.

К полудню, Лейб-Эриванский и Грузинский гренадерские полки, вызванные из своих штаб-квартир Манглиса и Белого Ключа, с прочими войсками, составлявшими тифлисский гарнизон, начали выстраиваться на Эриванской площади и по Головинскому проспекту до дома главнокомандующего. К тому же времени начали съезжаться в Сионский собор, в парадных мундирах, все служащие военные и гражданские чины, а равно тифлисское дворянство, купечество, почетное гражданство и депутаты, присланные из других мест Кавказа. Не было недостатка и в роскошных туалетах жен и взрослых дочерей, приезжавших одновременно со своими мужьями и отцами, или в отдельных экипажах.

Все это делалось для встречи князя Барятинского, въезжавшего в Тифлис через Эриванскую заставу. По предварительно составленному церемониалу, он около полудня должен был прибыть в Сионский собор, откуда, после молебствия и торжественной присяги, отправиться к себе в дом. И все совершилось с предписанною точностью и приличествующею сану царского наместника торжественностью, при громе салютной пальбы с Метехского замка, тем более, что и погода благоприятствовала этому торжеству.

Две недели, со дня приезда князя, Тифлис веселился и не мог успокоиться от разного рода удовольствий Днем парады, разводы, скачки, обеды; по ночам спектакли-gala, рауты, балы с иллюминациями и фейерверками.

С назначением князя Александра Ивановича главнокомандующим Кавказскою армией и наместником Кавказа, вот на какие главные административные единицы делился этот обширный и разнородный по своему населению край и кто были правители таких главных [218] единиц. Такой обзор облегчит мое изложение и уяснит читателю тогдашнее состояние Кавказа и трудность управления им.

На «Кавказской линии» был командующий войсками генерал-лейтенант Козловский, не замечательный ни своею наружностью, не обращавший на себя внимания ни по воспитанию и образованию, но за то приобретший известность своею мужественною неустрашимостью и опытностью в кавказской войне. Викентий Михайлович, во время своей сорокалетней боевой службы на Кавказе, много пережил опасностей, хотя ни разу не был ранен, и всегда с честью выручал из них как самого себя, так и своих подчиненных.

Князю Барятинскому хорошо были известны не только служебная карьера генерала Козловского, но его оригинальная частная жизнь и рассказываемые про него многие анекдоты. Ведь Александр Иванович в Даргинскую экспедицию 1845 года, командуя батальоном, состоял под прямым его начальством, а спустя два года принимал от него Кабардинский полк. Князю известно было, что Викентий Михайлович никогда не был и не мог быть таким администратором, чтобы мог управлять как следует Кавказскою линией, даже чисто в военном отношении. Его дело было начальствовать отрядом, и то по предварительному указанию; построить укрепление или штаб-квартиру; взять аул или прорубить просеку; в особенности его любимым занятием было прокладывать дороги через лесные трущобы. Таким делом занимался Викентий Михайлович и во время двухлетнего командования Кавказскою линией, когда все его внимание и вся его деятельность сосредоточивались на пространстве между Большою и Малою Лабой, где собираемые им войска прокладывали просеки и дороги, строили Псебайское укрепление и вместе штаб-квартиру для Севастопольского полка и устраивали Мало-Лабинскую линию.

По этим причинам генерал Козловский, несмотря на любовь и уважение к нему нового главнокомандующего, не мог остаться на занимаемом им месте в то время, когда должно было совершиться завоевание Кавказа. При том и Кавказская линия, как главная административная единица, утратила свое прежнее значение. Поэтому генерал Козловский получил место, по собственному желанию, в Петербурге, в одном из высших учреждений военного ведомства (Он был назначен членом существовавшего в то время генерал-аудиториата, соответствующего нынешнему главному военному суду. — М. О.), где в чине генерала-от-инфантерии и окончил тихо и мирно свою жизнь в 1871 году. Кавказская же линия, сообразно тогдашнему географическому и этнографическому положению, была разделена на две части. [219]

Пространство, заключающееся между Кубанью, Черным морем и главным Кавказским хребтом, населенное черкесским и абазинским племенами, с казачьими поселениями по Кубани и Лабе, составило «правое крыло Кавказской линии». Оно было вверено начальству генерал-лейтенанта Филипсона. Григорию Ивановичу хорошо была известна эта часть Кавказа, потому что он с 1836 года, по окончании курса в военной академии генерального штаба, провел на ней всю свою служебную карьеру. Сначала он заведовал штабом на Черноморской береговой линии, потом был начальником штаба Кавказской линии и, наконец, наказным атаманом Черноморского казачьего войска.

Пространство, обитаемое кабардинцами, чеченским племенем и кумыками, и огражденное с одной стороны главным Кавказским и Андийским хребтами, Сулаком и Каспийским морем, а с другой — Малкою и Тереком, с казачьими поселениями как на этих реках, так и на Сунже, составило «левое крыло Кавказской линии». Это пространство, превышавшее первое в территориальном и стратегическом отношениях, было вверено генерал-лейтенанту Евдокимову, бывшему до того начальником правого фланга той же линии. Главнокомандующий, зная с давних пор Николая Ивановича за храброго, твердого, непреклонного и исполнительного начальника и вверяя ему такой трудный и важный пост, вполне был уверен, что он исполнит с точностью все то, что на него будет возложено. И, как увидим, князь Александр Иванович не ошибся в Евдокимове и через него достиг желаемого и признательности своего отечества.

Между правым и левым крыльями Кавказской линии находилась Ставропольская губерния, граничащая: на запад с Черноморией, на север — с землею Донского войска и на восток — с Астраханскою губернией. Разнородное население этой губернии, состоящее из государственных и частью помещичьих крестьян и кочующих ногайцев и трухмен, простиралось до 400 душ обоего пола. Ставропольская губерния делилась на уезды: Ставропольский, Пятигорский, Моздокский и Кизлярский. Губернатором был действительный статский советник Брянчанинов, человек очень разумный и хорошо знавший свое дело.

Пространство, заключающееся между Каспийским морем, Сулаком и главным Кавказским хребтом, носило название «Прикаспийского края». В состав этого края входили: владения шамхала Тарковского, Мехтулинское ханство, Самурский и Дербентский округи (В состав Дербентского и Самурского округов входили: а) бывшие ханства Кубинское и Дербентское; b) существующие ханства Казыкумукское и Кюринское, управляемые своими ханами; с) Кайтаг — где правителями были уцмии; d) демократические общества Акушинское, Даргинское, Сургинское и Цудахарское, и е) Табасарань, управляемая кадиями и старшинами. — М. О.) с [220] прилегающими к ним непокорными обществами аварского и лезгинского происхождения. Начальником этого края был до 1858 года генерал-лейтенант князь Орбелиани, а потом генерал-адъютант барон Врангель. Князь Григорий Дмитриевич, первый приветствовавший главнокомандующего на кавказской территории, в Петровске, был вызван, согласно его желания, в Тифлис, где вскоре и получил высшее назначение. Заступивший его место барон Александр Евстафьевич Врангель, бывший до того кутаисским генерал-губернатором, по окончании военных действий со взятием Гуниба и пленением Шамиля, на Восточном Кавказе, окончил свое славное боевое поприще — назначением членом военного совета, каковое место он, в чине генерала-от-инфантерии и в звании генерал-адъютанта занимал до своей смерти.

Обращаясь к последнему военно-административному отделу, известному под именем «Лезгинской кордонной линии», в состав которой входили Тушетия с Пшаво-Хевсурией, за-Алазанская Кахетия и Джаро-Белаканский округ с ингелойцами. Эта линия, имеющая протяжения более трехсот верст, с находящимися на ней войсками, укреплениями и постами, имела единственною целью охранять Кахетию и вообще Тифлисскую губернию от хищничеств дидойцев, анцухцев, капучинцев, джурмутцев, елисуйцев и других мелких обществ лезгинского происхождения, живущих за главным снеговым хребтом. Главнокомандующий, по своем прибытии на Кавказ, вверил Лезгинскую линию генерал-лейтенанту барону Вревскому, тому самому, который был начальником Владикавказского округа, когда князь Барятинский был начальником левого фланга, и которому он так усердно помогал своими войсками, при движении Шамиля в июле 1852 года к Назрану и Владикавказу. Ипполит Александрович, окончивший курс в военной академии генерального штаба, был хладнокровным, неустрашимым и распорядительным начальником. На него, как своего товарища-сослуживца, князь много рассчитывал и надеялся; но, к сожалению, преждевременная смерть, последовавшая от раны, полученной им при взятии капучинского аула Китури, отняла у отечества полезного слугу. После покойного барона Вревского командующим войсками на Лезгинской линии снова был назначен генерал-лейтенант князь Меликов (Князь Леван Иванович Меликов начальствовал Лезгинскою линией до назначения главнокомандующим князя Барятинского, и в его управление этою линией совершился разгром Кахетии в 1854 году. — М. О.). Это тот самый князь Леван [221] Иванович, который, в чине генерала-от-кавалерии и в звании генерал-адъютанта, около двадцати лет начальствовал Дагестанскою областью или бывшим Прикаспийским краем, а в 1880 г. был назначен помощником наместника кавказского.

Затем, все Закавказье делилось: на Тифлисскую, Шемахинскую и Эриванскую губернии, правителями которых были военные губернаторы, и на Кутаисское генерал-губернаторство, впрочем, образованное уже при князе Барятинском, в 1857 году.

Тифлисскою губернией, в состав которой входили Карталиния и Кахетия, делившеюся на уезды: Тифлисский, Горийский, Душетский, Сигнахский и Телавский, управляли генерал-майоры сначала Лукаш, а потом Кангер. С первым, малосведующим в администрации, любимцем Н.Н. Муравьева, не помню, что случилось; последний же окончил свое земное поприще, несколько лет тому назад, сенатором.

Шемахинскую губернию составляли ханства: Ширванское, Шекинское, Ганджинское, Карабагское, Талышинское и Бакинское, образовавшие уезды: Шемахинский, Нухинский, Елисаветпольский, Шушинский, Ленкоранский и Бакинский. Правителями этой, самой обширной и населенной, губернии (В Шемахинской губернии считалось до миллиона душ обоего пола, тогда как население Тифлисской губернии доходило до 600.000, а Эриванской только до 450.000 душ обоего пола. — М. О.) были генерал-майоры: князь Тархан-Мауравов и Колюбакин. Первый был человек умный, любивший в особенности вмешиваться в дела молокан, как сектаторов, которых в Шемахинской губернии было более, сравнительно с другими местами Закавказья. Михаил Петрович Колюбакин, назначенный из тифлисских вице-губернаторов и, в отличие от своего младшего брата, прозывавшийся «мирным», был на самом деле тих и притом честен и вполне сведущ в администрации. Оба эти генерала покоются вечным сном с шестидесятых годов.

Эриванская губерния, примыкавшая с запада к Азиатской Турции, а с юга к Персии, состояла из уездов: Ахалцихского, Александропольского, Эриванского, Баязетского и Нахичеванского. Правителями этой губернии, составленной из ханств и пашалыков, приобретенных после войн с Персиею — с 1826 по 1828, а с Турциею — в 1828-1829 годах, были генерал-майоры Назаров и Колюбакин 2-й, лет пятнадцать тому назад умершие. Последний из них, человек бесспорно умный, но до крайности раздражительный и поэтому прозывавшийся «немирным», был потом кутаисским генерал-губернатором, [222] окончил же спое земное поприще сенатором, в Москве.

Наконец, «Кутаисское генерал-губернаторство», образованное в 1857 году, составили: Кутаисская губерния, Мингрелия, Абхазия с Самурзаканью и Сванетия. Кутаисская губерния (Кутаисская губерния была образована в наместничество князя Воронцова, и последним ее губернатором был генерал-лейтенант князь Гагарин, убитый из мести в своем доме, в Кутаисе, владетелем Сванетии князем Дадешкилианом, судимым и расстрелянным за это преступление. — М. О.), существовавшая и прежде, была образована из Имеретии и Гурии, и делилась на уезды: Кутаисский, Шорапанский, Озургетский п Гурийский. Мингрелия и Абхазия управлялись своими владетелями, первая — Дадианами, а последняя — Шарвашидзе. Самурзакань составляла отдельное приставство. Сванетия делилась на Вольную и Княжескую; первая управлялась старшинами, вторая княжескою фамилией Дадешкилиани. Первым кутаисским генерал-губернатором был генерал-адъютант барон Врангель, менее чем через год назначенный командующим войсками в Прикаспийском крае. Заступивший его место генерал-лейтенант князь Эристов, ныне состоящий при наместнике кавказском, проживает в своем поместье.

Оканчивая этим обзор административных единиц, на которые делился Кавказ в управление им князя Барятинского, обращаюсь к главному штабу и главному гражданскому управлению, откуда исходили все распоряжения главнокомандующего и наместника.

Главным помощником и советником главнокомандующего по управлению Кавказскою армией, числительность которой доходила до 200.000 человек, вооруженных ружьями, саблями и шашками, [223] армией, действовавшею на четырех отдельных театрах и разбросанною на сотни верст на каждом из этих театров, был начальник главного штаба генерал-майор Дмитрий Алексеевич Милютин, одновременно прибывший в Тифлис с князем. Ближайшими помощниками начальника главного штаба Кавказской армии были: генерал-квартирмейстером генерал-майор Карлгоф, дежурным генералом ваш покорный слуга, читатель, и правителем канцелярии полковник Лимановской (Главный штаб, в том составе, в котором я его здесь описываю, а именно на основаниях «о большой действующей армии», был образован спустя год после назначения главнокомандующим на Кавказ князя Барятинского. До того же, вместо генерал-квартирмейстера, дежурного генерала и генерал-интенданта, были обер-квартирмейстер, дежурный штаб-офицер и обер-провиантмейстер. Канцелярии же начальника главного штаба и ее правителя по штату не полагалось. — М. О.). Николай Иванович Карлгоф был впоследствии начальником главного управления иррегулярных войск и окончил свою жизнь, в чине генерала-от-инфантерии, членом военного совета. Владимир Антонович Лимановской, ныне отставной генерал-лейтенант, поступил в 1861 году на мое место дежурным генералом, а потом был начальником штаба Кавказского округа.

(Представлю приблизительно в общих чертах числительность тогдашней Кавказской армии, принимая списочное состояние батальона в 1.000, эскадрона и сотни в 120, а батареи, средним числом — в 100 человек.

Гренадерская, 19, 20 и 21-я пехотные дивизии, каждый полк пятибатальонного состава, считая в том числе стрелковый батальон полка, всего 80 батальонов, или — 80.000 чел.

4 отдельных стрелковых, 2 саперных и 16 Кавказской резервной дивизии — всего же 22 батальона, или — 22.000 чел.

Кавказских, Дагестанских, Закавказских и бывших Черноморских линейных батальонов, не менее 45-ти батальонов, или — 45.000 чел.

Драгунская дивизия — четыре полка или 24 эскадрона.

Приблизительно до 50-ти полков Черноморского, Кавказского линейного и Донского войска, что составит до 300 сотен, всего же кавалерии до — 40.000 чел.

Артиллерия, состоящая из пеших и конно-казачьих батарей, а также подвижной гарнизонной, и простирающаяся числом до 200 орудий, с командами арсенальными и крепостными, не превышала — 7.000 чел.

А всего — 194.000 чел.)

Продовольствие почти двухсоттысячной армии находилось в опытных, надежных и знающих край руках. Генерал-интендантом был генерал-майор Колосовский, хорошо радевший об обеспечении продовольствием армии. Иван Григорьевич, в чине генерал-лейтенанта оставивший службу в 1868 году, до своей смерти, постигшей его в 1879 г., жил в Харьковской губернии.

Артиллерия находилась под начальством доброго и старого слуги, в настоящее время умершего, генерал-лейтенанта Мейера. Строевая и материальная части этого специального рода оружия, по тогдашним требованиям, были в хорошем состоянии. Только доставка пороха, снарядов и даже самых орудий была не всегда удачна и обходилась дорого.

Наконец, инженерное ведомство состояло под начальством генерал-лейтенантов, сначала Ганзена, а потом Кесслера, ныне умерших. Эти генералы были известны как знающие свое дело инженеры, но только круг их деятельности был самый незначительный. На Кавказе крепостей не строилось, а укрепления были незатейливые. Казенные [224] капитальные здания редко когда воздвигались; устройство же штаб-квартир по преимуществу возлагалось на полковых командиров и других ближайших начальников частей. Даже не брались с помощью траншейных работ такие укрепленные дагестанские аулы, как Чох, Салты (Начиная с 1846 года, система военных действий на Восточном Кавказе, в главных чертах, установилась следующая: в Чечне — зимние экспедиции, состоящие в прорубке просек, проложении через леса дорог и в уничтожении в них аулов и хуторов; в Дагестане — летние экспедиции, имевшие целью постепенное углубление в горы, с овладением укрепленными аулами не только открытою силою, но и посредством траншей и подступов. Таким образом, в 1846, 1847 и 1848 годах брались аулы Гергебиль, Чох, Салты. Но сколь полезны были зимние экспедиции в Чечне, столь мало выигрывал Дагестан от летних экспедиций, на которые тратилось без пользы много времени, денег и людей. Поэтому, после 1848 года, наступательные движения в горы Дагестана прекратились, и не производилось более осады укрепленных аулов. — М. О.). Главными деятелями инженерного искусства были саперы. Они руководили работами по проложению дорог, устройству мостов во время самых военных действии и т п.

Прежде, чем коснусь подробного изложения в следующей главе военных событий, упомяну о главных деятелях и помощниках князя Барятинского, как наместника Кавказа, а также опишу в общих чертах, что сделано князем Александром Ивановичем полезного, до края относящегося.

До 1858 года главным советником и руководителем князя по гражданскому управлению Кавказом был генерал-от-инфантерии князь Василий Осипович Бебутов, победитель турок под Башкадыкларом и Кюрюк-дара (В 1854 году начальник главного штаба Кавказской армии князь Барятинский, по желанию главнокомандующего, был назначен помощником командующего действующим корпусом в Азиатской Турции, князя Бебутова, и участвовал во всех военных действиях, предпринятых в том году против турок. В кюрюк-дарском сражении, предводительствуя семью батальонами эриванцев и грузинцев при трех батареях, занимавших центр нашей позиции, князь Александр Иванович с геройским мужеством и неустрашимостью атаковал с этими войсками в три раза превосходящего неприятеля и, нанеся ему совершенное поражение, способствовал к одержанию 24-го июля полной и славной победы. Орден св. Георгия 3-й степени был вполне заслуженною наградой главному герою этого дня. — М. О.). Со смертью князя Бебутова, последовавшею в марте 1858 года, власть по гражданскому управлению, сосредоточенная в одном его лице, разделилась: председателем совета наместника был назначен генерал-адъютант князь Орбелиани, а тайный советник Крузенштерн (Князь Григорий Дмитриевич Орбелиани в 1861 году управлял Кавказскою армией и наместничеством, а в следующем году был произведен в генералы-от-инфантерии. В настоящее время он член Государственного Совета и живет в Тифлисе. Алексей Федорович в 1863 году оставил Кавказ в звания статс-секретаря и в настоящее время живет в Ревеле. — М. О.) был сделан начальником гражданского [225] управления. Канцелярия же наместника, которой Алексей Федорович Крузенштерн был до того директором и в которой сосредоточивалась вся переписка, относящаяся до края, разделилась на пять департаментов. Эти дорогостоящие департаменты, а некоторые из них оказавшиеся бесполезными, по ничтожеству производившихся в них дел, можно считать одним из неудавшихся нововведений и учреждений князя Барятинского, во время его пятилетнего управления Кавказом (Сколько мне помнится, назначение князя Орбелиани председателем совета последовало годом ранее учреждения департаментов. Эти последние открыли свое действие 1-го января 1859 года. — М. О.).

Князь Александр Иванович, стремясь всею душою к насаждению и развитью всего хорошего в дорогом и любимом им Кавказе, не упускал из виду малейшего обстоятельства, могущего служить к усовершенствованию этого края, и в его наместничество были затронуты самые насущные вопросы.

Так, приняты самые энергические меры к восстановлению порядка и прекращению почти повсеместных разбоев за Кавказом. Обращено внимание на лучшее устройство и содержание городов, в особенности Тифлиса, где, кроме других улучшений, разведен прекрасный Александровский сад на обширном пустыре в центре города, на который до того выбрасывались всевозможные нечистоты. Дана полная свобода в религиозном отношении «молоканами» и «духоборцами», — не как вредным сектаторам, а как полезным сельским хозяевам, сильно стесненным в этом отношении его предместником, породившим немалые злоупотребления со стороны администрации. Оказано покровительство ингелойцам, соседям Джаро-Белаканского округа, когда-то бывшим христианам, как грузинам, при обращении их снова в христианство с разными притеснениями и обманами. Приняты разные меры и употреблены значительные денежные средства на лучшее устройство кавказских минеральных вод и на заведение пароходства по Кубани; если же первые мало улучшились, а последнее предприятие не увенчалось успехом, то винить следует исполнителей. Возбужден сложный и дорого-стоящий вопрос о владельцах Мингрелии, Абхазии и Сванетии, оконченный, по своей запутанности, только в 1866 году.

Независимо этого, постоянною и главною заботой князя-наместника было приведение по всему краю в лучшее состояние сообщений и дорог, [226] в особенности построение прекрасного шоссе на Квинамском перевале через главный Кавказский хребет. Устройство этого шоссе, с почтовыми станциями п роскошными в них помещениями для проезжающих было большим благодеянием для них, как испытавших до того множество затруднений и опасностей. Об этом, мне знакомом предмете, я желаю поговорить несколько подробнее, чем и закончу мой настоящий рассказ.

Проезжая по так называемой Военно-Грузинской дороге семидесятипятиверстное расстояние между Владикавказом и Квишетом, в особенности по грандиозному Дарьяльскому ущелью, ваше сердце и теперь не раз ёкнет, когда колесо вашего экипажа будет касаться обрывистого берега бешеного, все разрушающего Терека, в то время, когда вы столкнетесь с едущим вам на встречу путником. Вас, как тогда, так и теперь, будут пугать огромные снежные завалы, обрушивающиеся ежегодно на дорогу в Байдарском ущелье (Байдарское ущелье — единственное место, где бывают частые, большие, ежегодные, снежные завалы, падающие на самую дорогу. В особенности огромны бывают завалы с утесом Кулагина и Майоршина, называемых так потому, что под одним из них погиб, если не ошибаюсь, купец Кулагин, а под другим погребена жена неизвестного майора. Эти завалы бывают иногда столь огромны, что заваливают не только дорогу и р. Байдару, но и перебрасываются на другой берег. Они падают с такою неожиданностью и стремительностью, что если проезжают под ними в момент падения, то погибель неизбежна. Редкий год проходил без нескольких смертных случаев. — М. О.) и на Гуд-горе. Но только теперь вы не будете встречать тех остановок и опасностей, которым подвергались проезжающие до устройства шоссе — на Бешеной балке (До 1857 года де раз случалось с проезжающими, что они, доехав до Бешеной балки, должны были или возвращаться назад в Ларс и там дожидаться, пока она успокоится, или с большою опасностью переправляться через нее. Бешенство этой балки происходило в то время, когда на песчаных и каменистых утесах, с которых она берет свое начало, выпадал не столько продолжительный, сколько проливной дождь; тогда с невероятною быстротой несшиеся камни все разрушали. Теперь через эту балку перекинут красивый, американской системы, мост. — М. О.), что в двух верстах от станции Казбек и на двадцативерстном расстоянии между Коби и Квишетом.

Случалось целые сутки употреблять на переезд этого расстояния и платить десятки рублей за наем быков и осетин для перевоза вашего багажа, а перевозка экипажа доходила и до сотни рублей. Целые недели проходили, что не было проезда через перевал по причине метелей, завалов и расчистки их. Десятки проезжающих собирались в Коби и Кайшауре, претерпевая лишения от холодного и тесного [227] помещения и недостатка в продовольствии. Дороговизна на самые необходимые и обыкновенные предметы была страшная. Смотритель или сторож станции, а также жалкий духанщик брал с вас не втридорога, а — сколько хотел.

Так было до 1857 года. Но с устройством частых, хороших казарм и с помещением в них постоянных частей войск, обязанных наблюдать за исправным состоянием дороги и скорою расчисткой завалов, встречаемые проезжающими затруднения и опасности начали устраняться. С открытием же в 1860 году шоссе, с точностью исследованного и с искусством устроенного инженер-подполковником Статковским, миновала и медленность в проезде.

Теперь вы совершаете переезд от Коби до Земомлет, почти равняющийся от Коби до Кайшаура, в самое дурное время года, когда и огромный снег, и частые завалы, — самое большое в пять часов, а при хорошем состоянии дороги вас везет тройка лошадей с такою же скоростью, как и по всякому другому шоссе. Теперь если и случится сильная метель, или упадет большой завал, то сообщение, самое: большое, прекращается на сутки-другие, потому что имеется достаточное число постоянных рабочих рук.

В настоящее время, проезжающие на станциях Кобийской, Гудаурской и Земомлетской имеют теплое, просторное и даже с некоторою роскошью помещение. Не будете голодать, потому что всегда найдется, что съесть и выпить. Нет произвола на необходимые потребности, потому что на них существует такса. Можете посылать депеши в Тифлис, Ставрополь и другие места России, потому что существует телеграфное сообщение (В том прекрасном состоянии, как описывается мною это шоссе, я нашел его в 1865 году, когда, оставляя Кавказ, проезжал по нем в последний раз, из Ставрополя в Тифлис и обратно. Надеюсь, что оно находится в таком же состоянии и в настоящее время, как главное и кратчайшее сухопутное сообщение с Закавказьем. — М. О.).

Всем этим обязаны не только проезжающие, но и самый край— князю Барятинскому, с настойчивостью следившему за скорейшим устройством удобного и беспрепятственного сообщения через Кавказский хребет и не жалевшего для этого ни средств, ни денег. Это одно сооружение может служить для него неувядаемым памятником на Кавказе. [228]

Покорение Восточного Кавказа и пленение Шамиля.

Князь Александр Иванович Барятинский, по назначении главнокомандующим на Кавказ, обратил особенное внимание на Чечню и Дагестан, исключительно в военном отношении. Он вполне сознавал, что с падением Шамиля должна окончиться вековая борьба с горцами.

Сознание это основано было на самых положительных фактах, очень хорошо ему известных. Он, как бывший начальник левого фланга Кавказской линии, изучивший в подробности Чечню и чеченцев, не раз сходившийся с Шамилем и разивший его, знал, что если Чечня и сопротивляется нам, то отрицательно. Он знал, что чеченцы питают больше ненависти к Шамилю, нежели к нам, что они доведены до крайнего изнеможения в нравственном и физическом отношениях. Если же сами чеченцы не решались сбросить с себя иго Шамиля, то потому только, что находились под обаянием страха деспотической власти. Он вполне сознавал и то, что с падением Чечни должен пасть и Дагестан.

Для осуществления идеи князя Барятинского в покорении Восточного Кавказа и приведения в исполнение его плана, нужен был точный, энергический и с твердою, непреклонною волею исполнитель. И такой выбор его пал на генерал-лейтенанта Евдокимова, бывшего в то время начальником правого фланга Кавказской линии.

Николай Иванович Евдокимов, как говорится, был темного происхождения и воспитывался, как он и сам выражался, на медный грош. Сколько известно, его родитель дослужился до штаб-офицерского чина из простого звания; домашнее же его воспитание и школьное кавказское образование ограничилось знанием русской грамоты. Но, будучи от природы одарен положительным, здравым умом, он успел усовершенствовать себя основательно в этой грамоте и приобрести достаточные сведения, касающиеся военного дела, потому что с первых же дней своей службы умел рельефно выставить себя перед своими товарищами. Подпоручик Апшеронского полка, Евдокимов был взят в 183* году генералом Клюки-фон-Клугенау, командовавшим в то время войсками в Северном и Нагорном Дагестане, в штаб, где, состоя до майорского чина, был назначен койсубулинским приставом (См. обширную и интересную биографию Клугенау, составленную И. Гржигоржевским и напечатанную в «Русской Старине», т. XI, стр. 131-152, 497-515; т. ХII, стр. 545-554; т. XV, стр. 144-162, 377 -387, 645-658; т. XVI, стр. 351-382. — М. О.). [229]

На этом месте Николай Иванович, как гласит стоустая молва, хотя не явился бескорыстным деятелем, но умел приобрести расположение и уважение дагестанцев за знание туземного языка и свою храбрость. Последняя свидетельствовалась двумя тяжелыми ранами: одна в живот кинжалом, полученная им в Унцукуле в 1842 г., во время управления им Koйcyбy, а другая пулей в лицо. По этой последней ране он известен быль в горах под именем уч-геза, то-есть трехглазого, потому что эта рана составляла как бы третий глаз.

Проследим дальнейшее повышение Николая Ивановича до назначения его начальником левого крыла Кавказской линии. В 1844 году, в чине подполковника, он назначается командиром Волжской бригады, а вместе с тем и ближайшим охранителем кавказских минеральных вод. Через два года получает в командование Дагестанский пехотный полк, шефом которого он был при конце своей жизни. В 1854 году, в чине генерал-майора, назначается начальником правого фланга Кавказской линии, где и остается до конца 1856 года.

Главнокомандующему хорошо был известен генерал Евдокимов, потому что он не раз встречался с ним в Дагестане на ратном поле. Князь Барятинский хорошо знал не только о боевых способностях Николая Ивановича, но и ведал его недостатки.

Избрав его главным своим сподвижником и деятелем при покорении Восточного Кавказа, князь Александр Иванович если сквозь пальцы смотрел на его страсть к приобретению, зато зорко следил за ходом действий в Чечне. Не раз указывалось ему бумажно — как действовать; а в ноябре 1858 года князь Александр Иванович, вызвав генерала Евдокимова в Тифлис, высказал ему в резких выражениях свое неудовольствие за медленность в действиях и за частое его отсутствие из отряда. Евдокимов после этого был особенно строгим и точным исполнителем указаний главнокомандующего, проявивши энергию, силу воли и твердость характера в преодолении препятствий, как природных, так и противопоставленных неприятелем.

Очертим заслуги и деятельность во время трехлетнего пребывания его на левом крыле Кавказской линии.

Генерал Евдокимов, по прибытии своем в Грозную в конце 1856 года, обращает главные силы, под его начальством состоящие, на знакомую уже нам Большую Чечню. Устроив с двух противоположных сторон укрепления Хаби-Шевдонское на Мичике и Шалинское на Бассе и прорубив просеки через леса у аулов Маюр-Тупа, Гельдигена и Автура, он довершил начатое еще в 1850 году. Это [230] было важно в том отношении, что мы, владея прямым сообщением через всю Большую Чечню, не только заставляла ее обитателей — или принести покорность, или спасаться в горы, но приобретали возможность действовать по Аргунскому ущелью и к Ведено.

Для достижения этого более положительным образом, нужно было разгромить враждебное нам население Малой Чечни, гнездившееся в лесных трущобах Черных гор, что и было исполнено самым блестящим образом. Все мало-чеченские аулы, а в том числе и наиба Дубы, истреблены, жители же переселены на плоскость.

Конец 1857 года был употреблен на экспедицию в Аух, где истреблением аулов, проложением необходимых просек и построением укрепления Кишень (Такое название это укрепление получило от разоренного аула Кишень-Ауха, на месте которого оно было построено. — М. О.) — генерал Евдокимов обеспечил Кумыкскую плоскость от беспокойных соседей и открыл кратчайший путь на Бортунан в Дагестан.

1858-й год начался экспедицией в Аргунское ущелье, замечательное по своей длине и громадности гор, которыми оно обставлено, а также по своей производительности и большому населению.

На четвертой версте от Воздвиженского начиналось это ущелье, закрытое высокими, поросшими вековым лесом, горами. Крутой и узкий спуск, защищенный завалами, вел с высоты 30-40 сажен к Дачу-Борзою — аулу, расположенному на возвышенном мысе, образованном Шато или Чанти и Шаро-Аргунами, которые, слившись, составляют знакомый уже нам Аргун, протекающий собственно по Большой Чечне.

Для отвлечения внимания Шамиля в чеченцами от такой едва доступной природной преграды, были распущены преждевременные слухи о движении генерала Евдокимова на Автур, а оттуда по Хулхулаускому ущелью к Ведено. Для убеждения же неприятеля в этих слухах собирается особый отряд у Бердыкеля, на правом берегу Аргуна, который накануне занятия Аргунского ущелья, а именно 15-го января, и двигается по направлению на Автур. Такая демонстрация вполне удалась, и Дачу-Борзой был занят с самою незначительною перестрелкой и потерей для наших войск, направленных из Воздвиженского по обоим берегам Аргуна.

Заняв позицию в Дачу-Борзое, генерал Евдокимов остается на ней до тех пор, пока не обеспечивает самым надежным образом сообщение с Воздвиженским, не прорубает просеки, не пролагает дороги вперед по ущелью на расстояние по возможности дальнее и не уничтожает окрестные аулы. [231]

Исполнение этого было соединено с многими трудностями и препятствиями. Для восстановления сообщения с Воздвиженским нелегко было устроить мост через пенящийся Шаро-Аргун, сделать широкий и удобный спуск почти по отвесной высоте в 40 сажен и вырубить вековой лес. Нелегко было проложить сообщение вперед, между отвесными горами и вековым лесом. Нелегко было добраться до аулов Измаил-Юрта, Дуютин и Улус-Керта, расположенных па высоких горах, перерезанных глубокими ущельями с дремучим лесом и притом упорно защищаемых жителями и тавлинцами, бывшими под начальством сына Шамиля, Кази-Магомы. После всего этого не будем удивляться тому, что наш отряд находился на дачу-борзойской позиции более месяца.

Но и дальнейшее движение по ущелью Шаро-Аргуна не могло быть быстро, потому что нужно было прокладывать дорогу через высокие горы, глубокие пропасти и густые леса. Несколько раз приходилось. останавливаться в раздумье перед отвесными скалами, куда направить путь -вправо или влево. Хорошо, если не поражали пули неприятеля и не катились камни, пускаемые им с высот.

С такими затруднениями было совершено занятие хребта Дарган-Дука, с которого виднелись окрестности Ведено, оставленные слева назади. Встревоженный Шамиль, оставив наш отряд в покое на Дарган-Дуке, сосредоточивает свои силы у Ведено. Но генерал Евдокимов, зная дальнейшие трудности пути к Ведено с этой стороны и считая занятие в то время резиденции Шамиля преждевременным, ограничивается разработкой дороги по этому направлению и в конце марта отступает к Дачу-Борзою. Найдя здесь заложенное Аргунское укрепление оконченным и оставя часть войск для охранения ущелья, он прекращает на время военные действия. Это было необходимо и в тех видах, чтобы дать отдых утомленным и обносившимся войскам.

Однако, войска левого крыла не остаются в покое и во время этого отдыха. Шамиль, желая показать свое значение и после претерпенных им поражений и отомстить мало-чеченцам за отложение их, возмущает против нас назрановцев и, пользуясь беспорядками в окрестностях Владикавказа, вторгается в начале июня с огромным ополчением тавлинцев в Малую Чечню. Но потерпев сначала поражение на Натхое и окончательно разбитый на Фартанге, отказывается от дальнейших своих намерений. Назрановцы же за свое восстание и намерение овладеть Назрановским укреплением — строго наказываются.

С 1-го июля снова начинаются наступательные действия вверх по Аргунскому ущелью. Обойдя Дарган-Дук и завалы, на нем [232] устроенные Шамилем, справа по Чанти-Аргуну, генерал Евдокимов с быстротою переваливается через новый хребет Мискин-Дук и овладевает аулами Каранда и Зонах, где, чтобы иметь опорный пункт для дальнейших действий, закладывает укрепление.

Но и Шамиль не остается в бездействии. Перейдя со всем своим ополчением, простиравшимся до 10.000 конных и пеших, с Дарган-Дука на перевал, находящийся между нашим отрядом и Большими Варандами, он укрепляется на нем. Однако, несмотря на все усилия Шамиля преградить нам дальнейший путь по Аргунскому ущелью, он не успевает в этом.

30-го июня, после упорного боя, генерал Евдокимов занимает не только Большие Варанды, но и лежащие за этим аулом Шатоевские равнины.

Не удалась Шамилю и новая его демонстрация к назрановцам и галашевцам. Вместо достижения желанной цели, он претерпел новое поражение под Назраном, одновременно с тем, как сын его Кази-Магома и шатоевский наиб Батока были разбиты в глубине Аргунского ущелья, где закладывается Шатоевское укрепление — штаб-квартира Навагинского полка.

Не ограничиваясь этим, генерал Евдокимов продолжает настойчиво и энергически действовать вверх по Аргунскому ущелью, где и остается до тех пор, пока Шамиль, смущенный рядом неудач и поражений, не удалился в Ведено, пока находившиеся с ним толпы не разошлись по домам и пока шатоевцы с своим наибом, заклятым до того нашим врагом, и другие общества не принесли полной и искренней покорности.

Оставив необходимые войска для охранения и довершения Шатоевского и Евдокимовского укреплений, из коих последнее было заложено в восьми верстах от первого, у бывшего аула Итум-Кале, Николай Иванович в половине августа возвратился во Владикавказ. Долгое же пребывание в нем генерала Евдокимова, а через то медленность в действиях и болезненность в войсках и были причиной вытребования его главнокомандующим в Тифлис в ноябре, дабы, выразив ему свое удовольствие, побудить его к новой деятельности.

И, действительно, начавшиеся генералом Евдокимовым в конце декабря, с новою энергией, военные действия были направлены исключительно против Ведено.

С плоскости Большой Чечни можно было с успехом действовать наступательно на Ведено двумя путями: по Хулхулаускому ущелью и по Бассу. Несмотря на то, что последний путь был кружнее и, подобно Хулхулаускому ущелью, был горист и лесист, но он был предпочтен по той главной причине, что, двигаясь на Басын-Берды, [233] Таузен и Алистанджи, мы обходили Ведено не только с фланга, но и с тыла, тогда как, следуя по Хулхулау, должны были штурмовать крутую гору и вести против Ведено фронтальную атаку.

Более месяца употреблено было на прорубку леса, устройство колесного сообщения и построение укреплений в Басын-Берды, Таузене и Алистанджи. Войска наши должны были бороться не только с сильным неприятелем, собранным Шамилем, но и с природой. Нужно было истребить огромное количество вековых деревьев, устроить мосты через стремительные потоки и глубокие пропасти. И все это совершалось в страшную грязь и распутицу, стоившие войскам неописанных трудов, лишений и болезней.

Преодолев со стойкостью и мужеством все препятствия, противопоставленные природой и неприятелем, генерал Евдокимов выступает 7-го февраля из Алистанджи и, миновав глубокий, крутой и лесистый овраг Арджин-Ахк, является перед Ведено. Одна часть отряда располагается на Харачайских высотах, командующих Ведено и находящихся на сообщении с Андией, а другая занимает аул Джантемир-Юрт, отстоящих от него верстах в двух.

Однако и после прибытия к Ведено не тотчас приступается к осаде и штурму его. Нужно было предварительно озаботиться обеспечением сообщения и подвозом продовольствия. Исполнение этого встречало большие затруднения не столько от неприятеля, сколько от страшной распутицы, по причине постоянно дурной погоды, продолжавшейся в конце февраля и начала марта, что сильно влияло и на здоровье солдат. Только к половине марта восстановилось беспрепятственное сообщение с плоскостью, и только к этому времени отряд был обеспечен продовольствием и всем нужным для открытия осады.

Ведено, бывшее 14 лет резиденцией Шамиля, приобрело большое значение в глазах горцев. Они смотрели на него, как на место-пребывание своего повелителя и имама, как на административное средоточие, из которого исходили все главнейшие распоряжения, как на сборный пункт и гнездо мюридизма и как на хранилище общего народного достояния — казны. Занятие этого аула, нанося сильный нравственный удар могуществу имама в Чечне, открывало прямой путь в Андию и во внутрь Дагестана (В 1861 году я был в Ведено, — временной штаб-квартире Куринского полка, и осмотрел в подробности не только место, где жил Шамиль, но и окрестности резиденции владыки гор. В том же году я проехал по Аргунскому ущелью до Евдокимовского укрепления. Обе эти поездки я совершил по обязанностям службы, как начальник кавказской резервной дивизии, для осмотра расположенных в этих местах батальонов вверенной мне дивизии. — М. О.). [234]

Ведено находилось на равнине, перерезанной двумя глубокими оврагами, по которым в отвесных берегах струились притоки Хулхулау, и обставленной со всех сторон крутыми и высокими хребтами. Оно состояло из трех частей: Шамиль-Ведено, расположенного на правом берегу западного притока Хулхулау, Заумахан или Старого Ведено, находящегося на противоположном левом берегу, и Дыхны, лежащего на другом восточном притоке.

Шамиль жил в первой части, и жилище его составляло большой четырехугольник, окруженный высоким частоколом и рвом, который заключал в себе два двора. Внутренний двор и сераль Шамиля был застроен зданиями, в которых помещались он сам, его жены дети, прислуга. В том отделении, где жил сам Шамиль, находилось мехкемэ, казначейство и кунацкая для приема наибов и других лиц, приезжавших к нему по служебным делам. На внешнем дворе помещались мюриды, составляющие его охранную стражу. Тут же находились 8 заржавленных орудий с лошадьми и прислугой. На этом же дворе собирался, в случае надобности и во время празднеств, народ.

Ведено было защищено с западной и восточной сторон отвесными обрывами оврагов, над которыми оно было расположено; северная его сторона, обращенная к Большой Чечне и Сунже, как открытая, была укреплена двумя толстыми параллельными глиняными стенами, удаленными одна от другой шагов на пять, между которыми устроен был блиндированный ход. По флангам этих стен возвышались тур-бастионы, обстреливающие два рва, впереди находящиеся и пролегающие по сторонам обрывистого оврага. Независимо этого, впереди западного оврага, по высотам Леня-Корта, было устроено шесть отдельных редутов сильных профилей. По умеренным сведениям, защитников Ведено считалось до 7.000 человек с 8-ю орудиями.

Так как ключом укрепленной позиции неприятеля считался редут, находившийся на северо-западном углу и называвшийся Андийским, потому что защищался андийцами, то против него и были открыты осадные действия. Устроенная против него батарея открыла свои действия 17-го марта, а вслед затем постоянно устраивались батареи и на других пунктах. 1-го апреля решилась участь Ведено. Бомбардируемое с трех сторон на близком расстоянии, оно было оставлено своими защитниками, беспрепятственно из него вышедшими. Ведено пало, а с ним окончательно пало властвование Шамиля не только над плоским, но и над горным пространством, обитаемым чеченским племенем. Даже ичкеринцы, в лесах которых совершались, не далее 15-ти лет, столь кровавые побоища, беспрекословно покорились. [235]

После взятия Ведено, Шамиль избрал своим местопребыванием аул Килатль, на левом берегу Андийского Койсу, в Гумбетовском обществе, где находилось тринадцать орудий, все имущество и семейство имама. Как самый Килатль, так п правый берег Андийского Койсу, были сильно укреплены. Кази-Магома наблюдал с партиею дорогу из Технуцала, по которой мог наступать генерал Евдокимов. Но решительные и продолжительные действия в Дагестане ранее июня невозможны, как по трудности перехода по горам, покрытым снегом, так и по неимению подножного корма.

По предварительному плану, составленному самим главнокомандующим, с наступлением июля открылись военные действия в Дагестане с трех сторон. [236]

(Радуюсь, что следующий рассказ может подтвердить мои слова и убедить неверующих, что покорение Кавказа совершилось по плану князя Барятинского, заблаговременно им составленному и зрело обдуманному. Этот рассказ я передаю со слов бывшего в 1859 году старшим чиновником особых поручений при наместнике, впоследствии же ставропольским губернатором, Георгия Константиновича Властова. Время, к которому относится этот рассказ-8-е августа 1859 года. Место действия аул Конхидатль на Андийском Койсу (где находилось наше укрепление Преображенское), куда прибыл чеченский отряд во главе с князем Барятинским, с которым совершил этот поход и сам рассказчик, едва не утонувший в Койсу во время переправы через эту быструю реку.

«Вечером 8-го августа, по возвращении из Караты, князь Александр Иванович, узнав о приключении со мною, — начал Георгий Константинович Властов, — послал за мною. Высказав мне свою радость по случаю моего спасения и, по обыкновению, пошутив над моим уменьем плавать, он перешел к совершающимся событиям и, вспоминая то время, когда я служил под его начальством в Кабардинском полку, сказал:

— Мог ли тогда кто-нибудь из нас думать, что мы достигнем таких результатов: и мы теперь стоим на Койсу. Шамиль спасается бегством, и мы идем по пятам его. Но я знаю, что есть люди, которые все, что совершается, приписывают счастью, случаю; я хочу вам показать, что это не случай, а план, обдуманный во всех деталях. Передайте мне ту из книг, где на обертке 1858 год, — прибавил он, указывая в угол палатки, в котором лежало пять-шесть книг в лист, переплетенных в желтую кожу.

Я был один у князя, и, когда исполнил его желание, то он сказал:

— Отыщите мое письмо к государю императору от 26-го апреля этого года и прочтите его! Это знак моего особого к вам доверия.

И когда я прочел это замечательное письмо, которое есть важный исторический документ для оценки князя Барятинского, тогда я убедился вполне, что кампания против горцев была сознаваема князем в мельчайших деталях, прежде чем началось исполнение последнего решительного движения трех отрядов в сердце гор.

— Я свидетель, — присовокупил рассказчик, — и надеюсь, что важные документы, заключающиеся в рукописных книгах, всегда сопровождавших князя Барятинского, не будут потеряны для истории».

Чувствительно благодарю Георгия Константиновича Властова за сообщение и разрешение мне сделать известным этот его рассказ. — М. О.)

Чеченский отряд, под начальством графа Евдокимова (За взятие Ведено и вообще покорение Чечни Николай Иванович Евдокимов был сделан генерал-адъютантом и возведен в графское достоинство с потомством, которого у него, впрочем, не было. — М. О.), состоящий из 12-ти батальонов, 6-ти эскадронов, 10-ти сотен казаков и милиции и 14-ти орудий, двинулся из Ведено через Технуцал на Андийское Койсу. При этом отряде находился князь Барятинский, прибывший туда с начальником главного штаба из Тифлиса, в половине июля.

Дагестанский отряд, под начальством генерал-адъютанта барона Врангеля, состоящий из 10-ти баталионов, 2-х эскадронов, 3-х сотен казаков и милиции, при 12-ти орудиях, наступал от Бортуная через Мичикал в Гумбет.

Лезгинский отряд, под начальством князя Меликова, состоящий из 9-ти батальонов, 6-ти орудий и милиции, действовал из Тушетии, через Дидо и Богос, в долину Андийского Койсу.

К концу июля эти три отряда, начавшие свои действия с разных сторон, вошли в связь между собою на Андийском Койсу, в недрах неприступных Кавказских гор. Барон Врангель прибыл к главнокомандующему в чеченский отряд, расположенный у Конхидатля, где строилось Преображенское укрепление, после упорного боя с мюридами у Сагритлогского моста и принесения покорности Гумбетом, Койсубу и Аварией. Князь Меликов прибыл туда же через Богосский хребет, по изъявлении покорности Дидо, Анцухом, Капучей и другими обществами, живущими над Лезгинской линией.

Между тем Шамиль, видя себя обойденным с флангов и получая сведения о принесении нам покорности самыми преданными ему обществами и наибами, бросил укрепленный Килатль со всеми орудиями и скрылся. Вслед за ним бежал и Кази-Магома, оставив без боя устроенные им завалы и Карату, свое местопребывание.

На пути своего бегства Шамиль видел ясно, что время его могущественного влияния на умы дагестанцев прошло. Его не только не слушали, но жители Куяды даже не пропустили своего бывшего грозного владыку и имама через свои земли и отняли у него, во время перестрелки, тридцать две вьючных лошади, с разным имуществом и деньгами.

Наконец, после нескольких дней тайного скитальчества, Шамиль [237] с четырьмя стами мюридами укрылся на горе Гуниб, где заблаговременно было заготовлено продовольствие, а равно порох и снаряды для четырех орудий, там находившихся.

Шамиль не ограничился природною крепостью Гуниба, а употребил все средства сделать эту гору совершенно неприступною. Он подорвал порохом те скалы, где представлялась малейшая возможность пробраться; заградил все тропинки толстыми стенами и башнями. Везде были заготовлены кучи камня для скатывания на атакующих.

8-го августа прибыл под Гуниб дагестанский отряд и обложил своими войсками эту гору, а через 10 дней, после торжественного проезда через Карату, Гумбет, Койсубу, Аварию, Тилитль и Чох, прибыл туда же и сам главнокомандующий (Этот проезд по Дагестану замедлился по случаю болезни князя. Он сильно страдал подагрою, так что два раза в значительных дозах должен был принимать «кольчикум». Такие приемы сильно подорвали его здоровье. — М. О.).

Первоначально предположено было овладеть Гунибом посредством правильной осады, к чему уже и было приступлено с восточной стороны, к ведению подступов. Но на третий день после открытия инженерных работ, а именно 25-го августа, Гуниб был взят штурмом, и Шамиль сдался военнопленным.

Первыми вскарабкались, по одиночке, ночью апшеронцы, а крики «ура» и выстрелы их, с явившимися здесь мюридами, были сигналом к штурму Гуниба и прочими войсками. Перестрелка и борьба завязалась и на других пунктах; в особенности она была кровава, хотя непродолжительна, с поднимавшимися в гору ширванцами, где погибло много мюридов, павших под ударами штыков.

Между тем, в то время, когда наши войска, окружив сакли, в которых находился Шамиль с оставшимися в живых мюридами, с ними перестреливались, прибыл князь Барятинский. После переговоров, длившихся около двух часов, Шамиль, видя сакли окруженными со всех сторон нашими солдатами, только ожидавшими приказания в них ворваться, решился безусловно сдаться (До сдачи Шамиля военнопленным, было объявлено князем, что тот, кто убьет его, будет предан смертной казни. По этому случаю тот же Г. К. Властов передал мне слышанные им слова от князя: «Что, отдавая это приказание, — говорил он с обычным юмором, — я боялся, что у мусульман откроются, пожалуй, мощи Шамиля, или будут ходить на поклонение его крови». — М. О.). Он был отвезен в аул Кегер, где находилась ставка главнокомандующего, а 27-го августа отправлен с старшим сыном своим Кази-Магомой в Петербург. [238]

И сколько страшных беспокойств и тяжких мучений пережил властитель Чечни и Дагестана, пока не убедился, что жизнь его вне опасности. Думал ли в то время этот деспот имам о милостях, пролитых на него государем, что будет доживать свой век в таком довольствии, которого он не испытывал, живя на свободе и будучи властителем? (См. подробности о жизни Шамиля и его семейства в Калуге в записках пристава при нем, полковника Пржецлавского «Русская Старина» изд. 1877 г., т. XX, стр. 253 276, 471-506; т. XXI, стр. 41-64, 265-280. — М. О.).

Позволяю себе думать, что чеченцы и дагестанцы благословляли, а, пожалуй, и теперь не перестают благословлять то время, когда кончилась кровавая и тяжелая для них война с нами.

Честь и слава князю Александру Ивановичу Барятинскому, который, соображаясь с полным знанием края и неприятеля, умел сосредоточить на важном театре военных действий главные силы и вверить их лицу, с точностью п беспрекословно исполнившему его предначертания. Приняв же сам главное начальство, с искусством направил войска вглубь Дагестана, с замечательною быстротою преследовал по стопам Шамиля и, не дав ему опомниться, захватил Гуниб и завершил падение Восточного Кавказа. Честь и слава частным исполнителям, в особенности же твердому, энергическому и неутомимому графу Евдокимову, на плечах которого лежала вся тяжесть покорения Восточного Кавказа. Слава и кавказским войскам. всегда с мужеством, неустрашимостью и самоотвержением подвизавшимся на поле брани, а в последние три года совершившим неимоверные труды и перенесшим невыразимые лишения.

Но заслуга отечеству князя Барятинского не ограничивается покорением Восточного Кавказа и пленением Шамиля. По его энергическому почину и благоразумным распоряжениям, как главнокомандующего, приступлено было к завоеванию и Западного Кавказа.

Не по распоряжению ли князя Барятинского направлены, в 1860 году, в Кубанскую область все свободные войска, а в особенности стрелковые батальоны всей армии? А от сосредоточения такой массы нарезного оружия и хороших стрелков на главном театре военных действий и совершилось скорое покорение Западного Кавказа.

Не по желанию ли и даже настоятельному его требованию, вступил в командование войсками, на Западном Кавказе находящимися, генерал-адъютант граф Евдокимов, и не по предначертаниям ли князя Александра Ивановича начал он там свои энергические действия в то время, когда генерал Филипсон назначен был, в конце [239] 1860 года, после Дмитрия Алексеевича Милютина, начальником главного штаба армии?

Не по почину ли князя Барятинского приведена в исполнение строгая, но, увы, необходимая мера, породившая много толков и порицаний, — это насильственное переселение горцев в Турцию и водворение на Западном Кавказе христианского населения?

Недоброжелатели кн. А.И. Барятинского выставляли эту меру не только жестокою, бесчеловечною, а даже вредною, в том собственно отношении, что этим переселением мы дали туркам большой и воинственный контингент. Хотя в таких толках и осуждениях и была доля правды, но нельзя было равнодушно слушать таких антагонистов, которые силились доказать, что не следовало вовсе допускать переселение закубанцев в Турцию, а достаточно было их выселить из гор и лесов на открытые места под надзором нашей администрации, подобно тому, как это было сделано на Восточном Кавказе с чеченцами и лезгинами.

С покорением Восточного Кавказа не было надобности выселять чеченцев и лезгин за пределы той земли, на которой они до того жили. Достаточно было выселить из лесных трущоб и глубоких ущелий более непокорные аулы на открытое и плоское пространство, и, окружив их нашими укреплениями, подчинить строгому надзору нашей военной администрации. Что этого было достаточно, доказало на опыте самое время. Двадцать лет прошло со времени покорении Восточного Кавказа, а кроме восстания нескольких чеченских аулов, возбужденных Алибеком и его приверженцами, и в самом начале усмиренного, да волнений, возникших в последнюю войну, в Чечне и Дагестане царили тишина и спокойствие.

Не то было бы с Западным Кавказом, если бы его прежние обитатели были, подобно чеченцам и дагестанцам, выселены из гор и лесов на открытое и плоское пространство той же территории, на которой они и до того жили. На Западном Кавказе спокойствие могло существовать при одном только условии: если абадзехи, шапсуги, убыхи и другие общества будут удалены за пределы той земли, на которой они до того жили — будет ли это степное по эту сторону Кубани пространство (Закубанцам, до выселения их в Турцию, предлагались для их поселения: пространство между. Лабою и Кубанью и пустопорожние степные места, находящиеся по правую сторону этой последней реки. Но они отвергли это предложение, как по климатическим причинам, так, главное, из нежелания находиться под постоянным и строгим надзором административной власти. — М. О.), или Турция. В противном же случае, такое спокойствие [240] беспрестанно нарушалось бы происками и подстрекательствами турецкого правительства; в последнюю же войну, с появлением судов и высадкою турецких войск на восточном берегу Черного моря, неминуемо восстало бы все магометанское население. Но этого не случилось, потому что в настоящее время Западный Кавказ перестал быть «магометанскими», а вместе с тем прекратились и происки турецкого правительства. И единственно от такой только перемены состава населения Западного Кавказа и могло быть достигнуто прочное его покорение.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки М. Я. Ольшевского. Кавказ с 1841 по 1866 г. // Русская старина, № 11. 1894

© текст - Ольшевский М. Я. 1894
© сетевая версия - Тhietmar. 2008-2010
© OCR - Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1894