ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

VI.

Переход через Арпачай. Башкадыкларское сражение.

Бояндурское сражение, стоившее нам, сравнительно с числительностью участвовавших в нем войск, большой потери в людях и расстроившее материальную часть артиллерии, невольно имело влияние на наши будущие соображения и наступательные действия.

Если бы не было Бояндурского сражения, то с прибытием, 30-го октября, Нижегородского драгунского полка с донской № 7 батареей, а 1 ноября двух батальонов Ширванского и одного батальона Белостокского полков, у нас было бы более двумя батальонами против тех сил, с которыми мы предприняли наступательное движение за Арпачай, позже двенадцатью днями, и одержали победу под Башкадыкларом.

Те же доводы, которыми старались оправдать князя Орбелиани, были неуместны. Так, между прочим, говорили, что если бы и не было Бояндурского сражения, то все-таки мы прежде 10 ноября не перешли бы Арпачай, потому что ранее этого времени не был готов мост на этой реке. Такое доказательство совершенно неосновательно, потому что Арпачай не только у Александрополя, но и ниже у Бояндура был проходим в брод, чему служит примером турецкий корпус, действовавший на нашей стороне. Вот если бы обвинили князя Орбелиани в том, почему он держал под убийственным огнем в продолжение двух часов первую линию, а не отвел ее назад при первых выстрелах, против этого я не возражал бы.

Впрочем, по истине нужно сказать, что и сам князь Бебутов долго не решался действовать наступательно, а тем более вступить в решительный бой с неприятелем, силы которого превышали наши слишком в пять раз. Несколько раз я рассуждал об этом с некоторыми из моих товарищей и даже раз высказался самому Василию Осиповичу.

— Разве ты не знаешь, братец (Князь Бебутов в разговорах с большинством из своих близких и штабных подчиненных был «на ты», прибавляя зачастую слова «братец, любезный, дорогой». Меня же, как воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе, называл иной раз и «однокашником». — М. О.), что турки в несколько раз сильнее нас и притом стоят несравненно выше в [341] военном образовании против прошлых войн, — отвечал мне старик с свойственным ему хладнокровием.

— Совершенно согласен с мнением вашего сиятельства, отвечал я почтительно. — Согласитесь, однако, чтобы успокоить наших жителей и прекратить неистовые грабежи курдов и башибузуков не остается другого средства, как перейти Арпачай и, действуя наступательно, искать боя с неприятелем, или оттеснить его до Карса.

— И против этого не буду спорить с тобою, мой друг, — сказал князь Бебутов, ласково обнимая меня. Окончится мост на Арпачае, и я немедленно двинусь в турецкие пределы, — прибавил он.

Из этого разговора видно, что и у князя Бебутова, несмотря на лежащую на нем большую ответственность, в случае неудачи, была общая мысль на уме — искать боя с неприятелем; но только старик колебался перешагнуть Арпачай, который был для него Рубиконом. И, действительно, Василий Осипович в этом случае должен был действовать, как отчаянный понтер, который, одним ударом желая сорвать банк, ставит на карту все свое достояние, или произнести Гамлетовское «быть или не быть», умереть или жить.

Наконец, 8-го ноября, не только мост на козлах, но и тет-де-пон, по правую сторону Арпачая, были совершенно окончены; между тем приказания о выступлении не отдавалось, и только 14 числа мы двинулись через Тахнис на Пирвали. Отряд был невелик. Он состоял из десяти батальонов Нижегородского драгунского полка, 15 сотен казаков и милиции при 32 орудиях; но каждый солдат был воодушевлен и горел нетерпением сразиться с неприятелем.

День был пасмурный и довольно холодный, то пойдет дождь, то перепадет снег; однако дорога была не грязная. К вечеру пришли к Пирвали, отстоящему от Александрополя в шестнадцати верстах, и расположились по Карс-чаю бивуаком, в полном смысле этого слова, потому что выступили без повозок и с самым ограниченным числом вьючного обоза. Палатки ни одной, а все расположилось под открытым небом, и только князь Бебутов со штабом приютился в нескольких саклях небольшого армянского селения Пирвали. Даже костров нельзя было развести, потому что не только окрестности бивуака, но и все пространство между Александрополем и Карсом [342] совершенно безлесно. Как было бы приятно погреться, а в особенности обсушиться возле костров, потому что было не столько холодно, сколько сыро; притом дул пронзительный ветер и крутил хлопья снега.

О неприятеле не было ни слуху, ни духу. Лазутчики говорили, что Абди-паша, отведя войска в Карс, сам поехал в Эрзерум доложить муширу об одержанной им победе под Бояндуром, предоставив в свое отсутствие действовать Рейс-Ахмету-паше, своему начальнику штаба, по его усмотрению.

На другой день сведения эти подтвердились посланными князем Бебутовым надежными лазутчиками. Между тем шедший ночью снег разгрязнил дорогу. А потому, вместо наступательного движения вперед за Карс-чай, было совершено фланговое движение влево на Баш-Шурагель, где отряд, по доставлении из Александрополя обоза, расположился лагерем.

Пятидневная стоянка при этом, оставленном жителями, турецком селении ничем не ознаменовалась, кроме перестрелок и отчаянной джигитовки курдов и башибузуков, в то время, когда наши колонны ходили разорять окрестные селения, чтобы добыть из домов дров для варения пищи и для костров.

Между тем, на третий день нашей стоянки под Баш-Шурагелем, лазутчики дали знать, что Рейс-Ахмет-наша, узнав о нашем переходе через Арпачай, воспылал гневом за такую нашу дерзость и немедленно выступил со всем корпусом из Карса. Однако, по мере сближения с нами, гнев Рейс-паши стихал, потому что он, 17-го ноября, вновь расположившись лагерем между Суботаном и Огузлы, далее не двигался. Может быть, его озадачила победа, одержанная ахалцыхским отрядом под Суплисом, над его собратом Али-пашою. Но если победа под Суплисом действительно смутила Рейс-пашу, то она возбудила энергию и у князя Бебутова, потому что Василий Осипович, после получения известия об этой победе, решился во что бы ни стало сразиться с своим противником.

18-го ноября, в десять часов светлого морозного вечера, отдано было приказание об отправлении со всеми тяжестями колесного обоза в Александрополь и о выступлении отряда с рассветом по дороге на Пирвали.

Лагерь оживился, все заговорило о предстоящем сражении. Начали сниматься палатки и вместе с другими тяжестями укладываться на повозки. Денщики и вообще офицерская прислуга суетились над вьючными чемоданами. Пехотинцы [343] укладывали свои немногие вещи и четырехдневное сухарное довольствие в ранцы, пробовали, остры ли штыки, исправны ли ружья и патроны. Кавалеристы, кроме заботы о своих вещах, приготовляли саквы с овсом, осматривали седла и своего ратного товарища. Артиллеристы, кроме заботы о лошадях, осматривали свои орудия, зарядные ящики и конскую сбрую. Даже беззаботные милиционеры не оставались в бездействии, и вместе с прочими суетились и хлопотали возле своих лошадей и переметных сум. И все это совершалось при свете пылающих костров, которые были разложены чаще и огромнее против других ночей, что очень естественно, потому что истреблялся весь запас дров и разный хлам.

О сне и успокоении, начиная с князя Бебутова и до последнего солдата, никто не думал, хотя, если строго рассуждать, он был очень полезен. Но можно ли думать о сне в такие минуты, когда приготовляешься к бою, и когда одного беспокоят заботы и распоряжения, другого занимают слава и подвиги, третьего тревожат разного рода предчувствия.

За два часа до рассвета отдано было приказание седлать лошадей, запрягать артиллерию и обоз. Спустя же час, отряд начал сниматься с лагерного расположения под Баш-Шурагелем и на рассвете, предвещавшем хороший осенний день, две движущиеся черные полосы обозначали направление наших войск.

10 батальонов, Нижегородский драгунский полк в полном составе, 15 сотен казаков при 32-х орудиях двигались по дороге на Пирвали (Поименуем части с означением числительного состава каждой: a) Пехота. 1-й и 4-й батальоны Грузинского гренадерского великого князя Константина Николаевича полка под начальством генерал-майора князя Орбелиани — 1.320 штыков; 1-й, 2-й 3-й бат. и две роты 4-го батальона Эриванского карабинерного наследника цесаревича полка — полковник Моллер 359 — 2.310 штыков; 1-й и 2-й батальоны Ширванского полка — полковник Алтухов 360 — 1.430 штыков; 1-й батальон Куринского князя Воронцова полка — подполковник Оклобжио — 650 человек; Кавказский стрелковый батальон — полковник Лузанов — 750 штуцеров; две роты Кавказского саперного батальона — полковник Ковалевский 361 — 250 человек. b) Кавалерия. Нижегородский драгунский полк — генерал-майор князь Чавчавадзе — 1.100 сабель; 9 сотен Кавказского линейного казачьего войска — полковник Камков — 1.100 шашек; Донской № 4-й полк — полковник Калинин 362 — 600 шашек. c) Артиллерия. Кавказской гренадерской бригады батарейная № 1-й батарея — Полковник Лагода — и легкая № 1-й — полковник Десаже; 21-й артиллерийской бригады батарейная № 5-й — полковник Москолев 363 ; Донская № 7-й батарея — полковник Долотин. Всего 10 батальонов — до 6.500 штыков; 10 эскадронов и 15 сотен — до 3.000 сабель и шашек и 32 пеших и конных орудий). Весь же обоз этих войск, под прикрытием трех [344] сотен донского № 20-й и батальона Белостокского полка, прибывшего из Александрополя, по переправе через Арпачай у Бояндура, следовал в этот город.

Около десяти часов началась переправа отряда у селения Пирвали через Карс-чай. Не успели еще наши линейные казаки, под начальством полковника Камкова, поддержанные кавказским стрелковым батальоном, подняться по крутому подъему на правый берег этой реки, как огромные массы курдов и башибузуков появились с левой стороны. Но во все время движения нашего отряда, продолжавшегося около часа, они оставались в бездействии. Не могу сказать, были ли они озадачены меткими выстрелами наших стрелков, от которых несколько всадников попадало с лошадей, или это произошло от других неизвестных мне причин.

Не думаю, чтобы наше появление было неожиданно для Рейс-паши, однако в то время, когда наши войска начали выстраиваться против Огузлы, на неприятельской позиции, занятой на возвышениях позади этого селения и речки Мавряк, здесь протекающей, происходили суета и передвижение частей (Верный и подробный план Башкадыкларского сражения читатель найдет в сочинении «Восточная война 1853-1856 годов» генерала М. И. Богдановича).

Нельзя сказать, чтобы при этом и со стороны князя Бебутова не выразилась свойственная ему нерешительность. Вместо того, чтобы без промедления и в том боевом порядке, в котором войска были построены, атаковать неприятеля с одного из флангов и преимущественно с левого, где местность была более доступная, — начались совещания и перестроения. Вместо того, чтобы по малочисленности нашего отряда, состоящего с небольшим из 9.000 штыков и сабель, при 32-х орудиях, держаться в совокупности, мы, во избежание обхода, растянулись версты на две.

Думать о сохранении нашего сообщения на Пирвали было уже поздно, потому что те же огромные массы курдов и башибузуков, которые при движении от Карс-чая находились с левой стороны, теперь очутились у нас в тылу, так что в случае нашего поражения, если бы мы не успели пробиться на Мусса-Мулла, то ни один из нас не избегнул бы смерти или плена. Не даром же Рейс-паша, увидя нашу малочисленность и то, что [345] мы окружены со всех сторон, воскликнул с надменностью окружавшим его:

— Побольше веревок и арканов; сначала перепившихся и сумасшедших гяуров перевяжем, а потом пленными поведем в Карс» (Со слов пленных и лазутчиков.).

Но судьбы Господа неисповедимы. Храбрость и мужество наши восторжествовали. Надменные и превышавшие нас в четыре раза турки были разбиты наголову и бежали без оглядки до самого Карса.

Опишу в общих чертах славное Башкадыкларское сражение. Первая линия боевого порядка, в котором мы следовали от Карс-чая, состоявшая из двух батальонов Ширванского и одного Куринского полков, гренадерского стрелкового батальона и двух рот сапер, была выдвинута под начальством генерал-майора Кишинского против центра неприятельской позиции. Находившиеся при этих войсках батарейные батареи, № 2-я гренадерской и № 5-я — 21-й артиллерийских бригад, руководимые начальником артиллерии, генерал-майором Бримером 364, немедленно открыли пальбу из орудий против неприятельских батарей, уже стрелявших по нашим войскам, и нашими первыми выстрелами были взорваны два турецких зарядных ящика.

Два дивизиона нижегородских драгун и шесть сотен линейных казаков при дивизионе донской № 7-й батареи, под начальством генерала Багговута 365, были двинуты влево на высоты для удержания курдов и башибузуков. Князь Чавчавадзе с остальными тремя дивизионами нижегородских драгун, тремя сотнями линейных казаков и с другим дивизионом донской № 7-й батареи с тою же целью был направлен вправо.

Вторая линия нашего боевого порядка, состоявшая из двух батальонов Эриванского и двух батальонов Грузинского полков, начала сдвигаться к колонне генерала Багговута. Эти четыре батальона гренадер, вверенные начальству их бригадного командира князя Багратиона-Мухранского 366, с помощью кавалерии генерала Багговута, предназначались произвести решительную атаку против правого неприятельского фланга.

Наконец, шесть рот эриванцев, донской № 4-й полк с легкой № 1-й батареей гренадерской бригады, составляя резерв, [346] должны были оберегать наш тыл от огромных масс курдов и башибузуков. И если, в продолжение трехчасового боя, курды и башибузуки не осмелились сделать не только наступления, а держались в отдалении, то именно потому, что орудия, снятые с передков, были направлены против них, а казаки готовы были понестись на них в атаку.

Таково было первоначальное распределение войск, не соответствующее ни нашим силам, ни тому положению, в которое мы были поставлены при самом начале.

Пока располагались наши войска на указанных им местах и сдвигались четыре батальона гренадер для производства атаки на нашем левом фланге, неприятель открыл сильную канонаду из своих тридцати орудий. Его батареи, занимая возвышенный берег речки Мавряк, обстреливали сильным огнем все пространство, на котором действовали наши войска. Его ядра и гранаты долетали до нашего резерва, падали и разрывались между парковыми ящиками и транспортными повозками, взятыми с перевязочными припасами, и другими крайне необходимыми предметами. Даже перевязочный пункт не был укрыт от неприятельских выстрелов, доказательством чему служит то, что были ранены лекарь Борковский 367 и один фельдшер, а подносимый к перевязочному пункту раненый командир 2-го Ширванского батальона, майор Дьяконов 368, был добит осколком гранаты.

Ранее и долее прочих подвергался неприятельским выстрелам наш центр, войска которого, стоя неподвижно, около часа находились под огнем 20 орудий. Между куринцами, пострадавшими от артиллерийского огня под Бояндуром, слышался ропот:

— Зачем нас держат под ядрами, а не ведут в штыки. Ведь нам не впервые бить татарина, — говорили они, не зная того, что генералу Кишинскому ранее гренадер не приказано было наступать.

Впрочем, в таком же затруднительном и опасном положении находился и князь Чавчавадзе. Кроме больших масс башибузуков, угрожавших драгунам и казакам с фланга и тыла, четыре батальона с шестью орудиями сильно напирали и вредили им огнем с фронта. Несмотря на смелое и отличное действие полковника Долотина с дивизионом вверенной ему батареи и на отчаянно храбрые атаки нижегородских драгун, неприятель сильно теснил наш правый фланг. Много храбрых пало смертью или выбыло из фронта, как тяжело раненые. [347]

Наконец, гренадеры пошли в атаку по крутой возвышенности, а генерал Багговут с кавалерией понесся во фланг и тыл неприятеля. Предводительствуемые генералами Бримером и Кишинским, двинулись вперед и войска, составляющие центр. Артиллерийский огонь слился с сильным ружейным.

Трудна была атака эриванцев и грузинцев, построенных в две полковые колонны. Им нужно было подняться в гору и совершить это не только под картечью из восьми орудий, но и сильным штуцерным огнем трех батальонов. У эриванцев уже выбыли из строя оба батальонные командира: майор Турчановский был убит 369, а барон Врангель 370 сильно ранен, не досчитывалось уже нескольких ротных командиров; десятками падали нижние чины; но они, дойдя до гребня высоты, с криком «ура!» бросились на врага и штыками обратили его в бегство, овладев четырьмя орудиями.

С таким же мужеством и храбростью левее их поднимались грузинцы; но расстроенные сильным огнем двух штуцерных батальонов и поколебленные смертельною раною своего полкового командира, князя Орбелиани, в их рядах произошло замешательство, и они начали отступать. Однако, воодушевленные князем Бебутовым и вовремя подкрепленные двумя ротами с двумя орудиями, взятыми из резерва, грузинцы скоро оправились и отмстили за смерть своего полкового командира и других своих начальников. Преследовавшие их два неприятельские батальона, попавшие между двух огней, были [84] уничтожены и трупами своими завалили глубокий овраг, находившийся между высотами, откуда началась атака и где теперь стояли победителями эриванцы.

Одновременно с тем, как гренадеры атаковали с фронта правый фланг неприятеля, генерал Багговут с драгунами, казаками и четырьмя орудиями, пронесшись вихрем между изумленными курдами и башибузуками, бросился в шашки с фланга. Отбросив одним ударом сувари или регулярную турецкую кавалерию, он налетел на пехоту, и тогда как драгуны и казаки крошили ее саблями и шашками, есаул Кульгачов 371, начальник дивизиона донской № 7 батареи, с самого ближайшего расстояния громил ряды низама (Турецкая регулярная пехота. — М. О.) картечью. Много и здесь оказано было храбрости, мужества и самоотвержения. Много и здесь не досчитывалось в рядах павших смертью, или [348] выбывших из строя ранеными. И турецкая пехота, пошатнувшаяся с фронта от дружного удара гренадер в штыки, а также приведенная в ужас молодецкой кавалерийской атакой и поражаемая картечью с фланга и тыла, дрогнула и побежала, оставив в наших руках свои орудия, облитые кровью артиллеристов.

Но в то время, когда полная победа была на нашем левом фланге, в центре у генерала Кишинского и на правом фланге у князя Чавчавадзе шла страшная упорная резня. Ширванцы, куринцы, стрелки и саперы или штурмовали сакли селения Огузлы, или дрались с неприятелем, засевшим за каменьями, расположенными террасами за этим селением.

Истомленные драгуны и линейные казаки князя Чавчавадзе, несмотря на отчаянные атаки, которыми они удерживали наседающего на них в десять раз сильнейшего неприятеля, были оттеснены за Огузлы, так что они с пехотой, действующей в центре, составляли острый внутренний угол. или, чтобы яснее выразиться, наш правый фланг был обращен к нашему центру спиною, находясь один от другого почти на версту.

Однако победные клики и громогласное неумолкаемое «ура!» на Башкадыкларской возвышенности мгновенно изменили ход дела внизу, у Огузлы. Турки, видимо осиливавшие здесь нас, начали быстро отступать по следам разбитых и бегущих своих товарищей правого фланга. В преследование отступающего неприятеля был послан донской № 4 полк, находившийся до того в арьергарде.

Преследование продолжалось только до неприятельского лагеря, находившегося верстах в двух от поля битвы и брошенного турками со всем багажом; далее же не могло продолжаться, потому что войска были сильно истомлены и понесли огромные потери. Притом и солнце было на закате. Да и зачем нам было заботиться о преследовании турок, когда курды помогали нам в этом, если не убивая, то обирая их на славу. В особенности они поживились хорошо в обозе пашей и даже самого Рейс-паши, как бы в отместку за то, что они прежде других, оставив поле битвы, уходили без оглядки в Карс.

Победа была полная, блистательная, 26 пушек, единорогов и гаубиц разных калибров с 68 упряжными лошадьми, десять зарядных ящиков, частью поврежденных нашими выстрелами, одно полковое знамя, десять значков и множество разного оружия, оставленные неприятелем на поле сражения, были [349] трофеями этого славного для нас дня.

Пленных было только: 1 штаб-офицер и 1 обер-офицер, оба раненые и 10 нижних чинов. Да и не могло быть иначе, потому что турки держались на позиции с упорством; когда же после штыкового дела пехоты и сабельных ударов кавалерии дрогнули и побежали, то первоначальное исчезновение их было очень быстрое. Преследовать же на дальнем расстоянии, как я уже сказал, мы не имели средств и возможности.

Сверх того нам достались два лагеря, расположенные не в дальнем расстоянии один от другого и состоящие по меньшей мере из 500 конусообразных новых палаток, зеленых и белых. Но были палатки разноцветные, больших размеров и весьма красивые, по своему устройству, принадлежавшие, без сомнения, пашам и полковым командирам. В палатках были оставлены ранцы, плащи, сухари, котелки и другая посуда. Лагерь со всеми находящимися в нем вещами большею частью достался жителям окрестных деревень и курдам, потому что доходившая до лагеря кавалерия могла взять с собою незначительное число палаток.

Башкадыкларское сражение хотя стоило нам больших потерь, но, судя по упорности боя, продолжавшегося более трех часов, и силе неприятельского огня, эти потери не были столь огромны, как можно было предполагать. Убиты майоры Турчановский и Дьяконов, 9 офицеров и 308 нижних чинов. Ранены, большею частью тяжело (из которых некоторые померли), 8 штаб-офицеров (Грузинского гренадерского: майоры князь Шаликов, князь Орбелиани и Чупятов; Эриванского карабинерного: майоры — барон Врангель и князь Шаликов; командир стрелкового батальона, подполковник Лузанов; командир саперного батальона, полковник Ковалевский; командир 21-й артиллерийской бригады, полковник Журавский 372 . — М. О.), 24 обер-офицера и 762 нижних чина. Сверх того оказалось контуженных, преимущественно артиллерийскими снарядами, 180 человек.

Собрать с поля сражения убитых для предания их с подобающею почестью земле, приютить и успокоить раненых, хотя было первой заботой каждого, но это не так легко было сделать. Убитые свезены и снесены к Огузлинскому храму Божию, жители которого были, как и других окрестных селений, армяне-григорианцы, и уложены в десятки рядов, с тем, чтобы на другой день, после общей панихиды, предать их погребению. [350] Что же касается раненых, то успокоение их было не так легко. Хотя для размещения их были избраны лучшие дома жителей, но удобного помещения оказалось не достаточно.

Из тяжело раненых более, чем 40 человекам, нужно было сделать немедленные ампутации, а это, при всем искусстве и усердии медиков, не могло быть исполнено надлежащим образом, по неимению даже самых необходимых для этого средств. А потому решено было тяжело раненых отправить в Александрополь с двумя батальонами завтра утром, неся их преимущественно на носилках. Для перевозки же всех прочих раненых, а равно отбитых орудий, зарядных ящиков, оружия и других трофеев, немедленно потребованы из Александрополя перевозочные средства.

По расположении победителей частью под открытым морозным небом, а частью в палатках, взятых из неприятельского лагеря, начались ликования и рассказы о совершенных подвигах вокруг слабо горящих костров, которые действительно были редки и малы по недостатку дров.

Несмотря на то, что прошлая ночь была проведена без сна, что весь день прошел в сильном напряжении физических и нравственных сил, громкие крики и возгласы пирующих не унимались далеко за полночь. За то мертвая тишина царила в отряде на рассвете; только часовые, медики и ухаживающие за ранеными бодрствовали, да раздавались стоны раненых.

Участники славного Башкадыкларского сражения были щедро награждены своим великим императором. Князь Бебутов получил орден св. Георгия 2-й степени. Произведенный в генерал-лейтенанты, Багговут, а также генерал-майоры князья Багратион-Мухранский и Чавчавадзе были награждены тем же орденом 3-й степени. Св. Георгия 4-й степени удостоились: полковники Москолев и Камков, подполковники Нижегородского драгунского полка Петров 373 (Ныне генерал-лейтенант и командир армейского корпуса. — М. О.) и Борковский 374, майоры: князь Орбелиани, барон Врангель и князь Шаликов, с производством потом в следующие чины, и капитан князь Чавчавадзе 375. Нижним чинам пожаловано по десяти знаков военного ордена на роту и батарею и по пяти знаков на эскадрон и сотню. Независимо этого, кроме других наград, офицерам назначено не в зачет полугодовое жалованье, а каждый нижний чин получил по два рубля серебром. [351]

VII.

Возвращение в Александрополь и зимнее пребывание в этом городе.

Простояв еще одни сутки бивуаком под Огузлы, совершив кавалерийское движение по направлению к Карсу и покончив погребение, при помощи жителей, убитых турок, отряд двинулся в Александрополь.

Был мрачный осенний день, но город казался праздничным. Все население, от старца до ребенка, могущего передвигать ноги, вышло приветствовать победителей с хоругвями и образами, и расположилось по возвышенностям и холмам перед Арпачаем. Пушечная пальба с крепости, а вслед затем колокольный звон, возвестили приближение отряда, и толпы с образами и хоругвями двинулись вперед и встретили князя Бебутова по переходе через мост. Одни, падая на колени, воссылали теплые молитвы к Творцу Небесному, другие, припадая к стремени и коню, на котором ехал князь, лобызали его руки и ноги.

Из этого оказывается, каким высоким, беспредельным чувством благодарности проникнуты были жители Александрополя и окрестных деревень к победителю Башкадыклара и как высоко они ставили и ценили эту победу. И действительно, она была в особенности велика и важна для поселян, потому что одним этим ударом успокаивался пограничный край. После Башкадыкларского сражения, уже ни один курд, а тем более башибузук, не являлся в наших пределах для грабежа, в продолжение всей зимы.

Войска, расположенные по армянским селениям, хотя ни разу не были тревожимы, но нельзя сказать, чтобы они довольствовались удобствами зимнего квартирования. Чтобы выразилось это удобопонятнее и рельефнее, нужно обратить внимание на образ жизни и постройку жилищ как жителями Кавказа, так и живущими в азиатской Турции. Обитатель Кавказа, кто бы он ни был — грузин, армянин, мусульманин суннитского или шиитского толка, мало заботится об удобном и теплом для себя помещении. Приписать это нужно их беззаботности, а отчасти привычке жить на открытом воздухе.

До появления русских, на Кавказе не имелось понятия о печах. Камины же их, как устраиваемые без заслонок и вьюшек, [352] согревают жилища, только тогда, когда в них есть огонь. Такой способ устройства жилищ еще пригоден в тех местах, где зима непродолжительна и не бывает больших морозов. Но жить в такого рода постройках на возвышенных местах, как например Ахалцыхский и Александропольский уезды или Карсский пашалык, где зима продолжается 4-5 месяцев и морозы достигают до 20 градусов, вовсе неудобно. Это тем более не по нраву русскому человеку, привыкшему погреться на печи и расправить на ней свои кости и члены.

По такой важной причине земнее расположение в армянских селениях больно не нравилось нашему солдату, — и он сильно грустил о своей родной избе и вспоминал о Духоборье и молоканских селениях, если привелось ему стоять в них зимою.

Наш солдат о жилье армянина отзовется с презрением и назовет его не иначе, как «буйволятней». И он прав, давши такое название, потому что под одной крышей с жильем человека помещаются буйволы, лошади и разные другие животные, и это делается не только в армянских, но и в мусульманских селениях. как наших, так и турецких.

В Карсе очень много таких домов, где внизу помещаются лошади, буйволы и другие животные, а над ними живет со своим гаремом зажиточный турок, а пожалуй и паша. Испарения, исходящие из навоза и кала животных, а равно их дыхание, согревая жилье, заражают его неприятным вонючим запахом. Но пограничные наши армяне и мусульмане, а равно турки, по неимению дров, и вообще по недостатку топлива, согреваясь теплотою животных, ни мало не гнушаются таким спертым воздухом, а напротив находят его весьма здоровым.

Но если войска наши, квартировавшие по армянским селениям, подвергались неудобствам, то нельзя было этого сказать о батальонах, расположенных в Александрополе. Несмотря на огромность караулов и большие работы по заготовлению сухарей для будущего довольствия, болезненность между людьми была умеренная, потому что обращалось полное внимание на лучшее их размещение и содержание.

Жилось удобно, хорошо и притом весело и штабу Александропольского корпуса. Даже и на мою долю, несмотря на огромность занятий, перепадали удовольствия и развлечения. Правда, что после Башкадыкларского сражения моя [353] деятельность приняла более правильное направление, потому что были уже и начальник штаба и обер-квартирмейстер, и старшие адъютанты и казначей.

Коснусь некоторых подробностей нашей зимней александропольской жизни.

Кому не известно, что в военное время карты и вино составляют главное удовольствие и развлечение. В период же бездействия, располагаются ли войска лагерем или на тесных квартирах, становятся преобладающим удовольствием, и азартная игра достигает огромных размеров, часто весьма пагубных, если являются страстные личности.

В Александрополе к таким личностям кроме некоторых других принадлежали Лагода и Шостак 376. Они были по истине страстные игроки, но разных характеров, а потому управляли игрою различно, несмотря на то, что были более или менее денежные люди. Полковник Лагода мой однокашник, вышедший из 1 корпуса в артиллерию, годом раньше меня, в то время, когда прибыл на турецкую границу, был командиром батареи. Он был одинаково спокоен и невозмутим как в обыкновенной вседневной своей жизни, так и в критические боевые минуты. Он был одинаково хладнокровен, стреляют ли его орудия на самом дальнем расстоянии или действуют на самый ближайший пушечный выстрел, как это было под Кюрюкдара, или подвезены, так сказать, под нос неприятелю, как это было в 1844 году в Дагестане под Какашурой, где начальствовал известный Пассек. Даже к тяжелым ранам своим, полученным под Какашурой и Хунзахом, он был равнодушен.

Полковник Шостак, как алчный и жадный к деньгам, далеко был не спокойным игроком. Нельзя сказать, чтобы он был спокойнее Лагоды и в других случаях вседневной жизни. Сравнивать же их в мужестве и неустрашимости во время боя нельзя, потому что Шостак, не командуя до того частью, не мог показать свою хладнокровную распорядительность.

Судя более или менее по таким различным темпераментам, можно было предположить, что перевес в игре будет на стороне Лагоды; между тем на деле выходило противное. Лагода был постоянным данником Шостака, несмотря на то, что и на его долю перепадали счастливые вечера, или, правильнее сказать, ночи. Случалось, что Лагода и другие понтеры срывали у Шостака по нескольку банков. Но как он никогда не [354] понтировал, то игра кончалась хотя с большими для него внутренними волнениями и с пролитием не одной капли холодного пота, однако в его пользу, и он вставал из-за зеленого стола всегда победителем. Не помогали ни спокойствие, ни равнодушие Лагоды в этом случае. Да может быть излишнее равнодушие и было причиной постоянного проигрыша.

Все душевно сожалели Лагоду, как человека доброго и радушного и все искренно желали проиграться Шостаку, как негостеприимному и скупому. Я же был в числе самых рьяных партизанов Лагоды, и моя искренняя привязанность к нему обходилась мне же во вред, потому что я частенько не только просиживал ночи напролет, но и проигрывался. Хотя мой проигрыш сравнительно с суммой, оборачивающейся во время игры, бывал весьма незначителен, но в общей сложности был для меня чувствителен, в особенности после потери денег в Башкадыкларском сражении.

Вот как случилось со мною это неприятное происшествие. По неприбытью чиновника, назначенного походным казначеем, продолжая ведать и расходовать привезенные мною из Тифлиса 60.000 рублей, перед выступлением из Александрополя было взято по приказанию князя Бебутова сто полуимпериалов на непредвиденные расходы. В день Башкадыкларского сражения оставалось неизрасходованных восемьдесят полуимпериалов, которые находились в кожаной сумке вместе с моими собственными деньгами. На переправе через Карс-чай, когда я выдал Лорис-Меликову 20 полуимпериалов, то кошель, носимый мною по обыкновению в боковом кармане походного сюртука, положен был второпях в карман пальто. В то время, когда турки дрогнув побежали, я подъехал к отбитым орудиям, чтобы сделать распоряжение об отвозе их к легкой № 1 батарее, бывшей в резерве, и как было жарко, то, сбросив с себя пальто, кинул его на один из лафетов. Вероятно звон брякнувшего золота искусил кого-либо из присутствующих, тем более, что толпа была смешанная; она состояла из эриванцев, драгун и казаков. Одни берегли взятые ими с боя трофеи, другие толпились из любопытства. Хотя я, через несколько минут вспомнив о деньгах, приказал подать пальто, но кошеля в нем уже не оказалось. Несмотря на все мои старания, воровство не было раскрыто.

По поводу пропажи у меня денег, — о чем между прочим [355] скажу, что я не заявлял моему начальству, обращаюсь к другому препровождению времени, хотя нелепому, но бывшему во всеобщем употреблении, — это к вертящимся и пишущим столам. Кто не поддавался в свое время разным нелепостям и суеверным предрассудкам; так было и со мною.

Захожу к Ф. хорошему моему знакомому, и вижу, что он держа руки над небольшим столиком, карандашом, вставленным в одну из его трех ножек, царапает на листе бумаги, под ним положенном, разные слова.

— Что вы делаете, мой дорогой философ?

— А разве не видите, что, поверяя прошедшее, желаю знать будущее, — отвечал мне пресерьезно мой знакомый.

— От этого куска дерева?

— Да, которое я оживляю концами моих пальцев. Посмотрите. И столик начал двигаться, а карандаш писать, сначала каракули, а потом буквы, и я прочел: «Завтра будет дождь».

— Ну, вот и наврал. Александрополь не Петербург, чтобы в одни сутки совершился переход от восьми градусов мороза к оттепели, — отвечал я.

— А вот посмотрим. Где мы были 19-го ноября?

— Под Башкадыкларом — написал стол.

— Что делали?

— Били турок, — повторил он.

— Садитесь и стол вам будет отвечать на ваши вопросы, — проговорил Ф. с полною уверенностью.

Я сел и положил руки на столик, но он не двигался.

— Да вы слишком нажимаете, едва касайтесь. Да больше веры в то, что делаете.

И столик действительно начал двигаться и чертить разные каракули. Это меня заняло, и я попросил столик взять с собою.

Но Ф. мне не дал его, говоря, что он придет сам ко мне завтра и принесет столик, если будет дождь.

На другой день Ф. вошел торжествующим, потому что предсказание столика исполнилось. Была оттепель, и моросил мелкий дождь.

Чтобы угодить Ф. и удовлетворить моему любопытству, я начал спрашивать столик: кто украл у меня деньги и что со мною будет?

На первый вопрос столик написал фамилию казака и полк, в котором служил, но по справке оказалось, что такого казака вовсе не было.

На второй же вопрос ответил: что я буду убит ядром в голову под Джамушли 22-го мая. [356] Но, как видите, я живу по сие время и пишу эти записки. При том же под селением Джамушли, через которое мы действительно проходили, только не 22 мая, а 20 июня, хотя и летали ядра, но только не неприятельские, а наши.

Может быть, предсказание столика на мой счет исполнится в будущую войну с Турцией, потому что о годе не было спрошено.

Коснусь некоторых подробностей зимней александропольской жизни.

По воскресеньям и праздничным дням были в крепости собрания в комендантском доме, который был свободен, по случаю отъезда генерала Шульца в отпуск.

Помещение было большое и удобное, два хора музыки, кавалеров бездна, а в дамах не было недостатка, притом между ними были и хорошенькие, например П. и Ш. Первая была жена инженерного подполковника, до крайности ревнивого, что было поводом к разным смешным, но не скандальным сценам. Ш. был полициймейстером Александрополя, георгиевский кавалер, добрый и простой армянин 377.

Если не было метели и вьюги, что, как я уже упоминал, случалось в Александрополе довольно часто, собрания были полны и шумны. Князь Бебутов тоже не упускал случая бывать в собрании, и тем в общем мнении придавалось ему еще более значения. Говоря вообще о Василии Осиповиче, нужно сказать, что он любил общественную жизнь и не отказывался от таких удовольствий и приглашений, на которых в кругу своих подчиненных мог провести и сыграть несколько роберов в винт или ералаш. Он также любил полюбезничать с дамами.

У князя Бебутова ежедневно к двум часам собирался к обеду весь штаб и приглашенные им лица, так что за стол менее 20-ти человек не садилось. Обед был вкусный, и менее четырех блюд не подавалось; вино было исключительно кахетинское и всегда хорошее. Разговор был самый оживленный, потому что не только сам князь любил порассказать, но и слушать веселые и смешные анекдоты и происшествия. Часто раздавался самый задушевный и громкий хохот всех обедающих. Никто не стеснялся присутствием доброго, приветливого начальника и гостеприимного хозяина, но никто не дозволял себе сказать что-нибудь лишнее или неуместное.

Так жилось в Александрополе в продолжение всей зимы, и [357] мир и спокойствие царили в нем и его окрестностях. К чести войск нужно сказать, что ни одно скандальное обстоятельство не помрачило их и не встревожило начальства.

Таким же мирным путем шли дела и за Арпачаем. Неприятеля как будто не существовало. Только через лазутчиков получались сведения, что в Карсе сосредоточиваются войска, делаются огромные заготовления продовольственных и военных запасов, а самая крепость приводится в сильное оборонительное состояние.

И, судя по рассказам лазутчиков, в Карсе находилось до 30 тыс. с 60-ю орудиями, сдвинутых после сражения под Башкадыкларом из-за Саганлуга и с других мест. Известно также было, что в эту крепость с венгерским ренегатом Хуршид-пашею прибыло много иностранных офицеров и разных других авантюристов и искателей приключений 378.

В Ахалцыхском уезде тоже было совершенно покойно: только на оконечностях нашей границы, а именно в Сурамалинском участке, курды, а в Гурии — аджарцы и кабулетцы производили по временам тревоги. В особенности же частые тревоги с упорными перестрелками совершались в Гурии у Чахатского моста.

Между тем приближалась весна. Толстым слоем лежавший снег начал быстро таять. Ничтожные ручейки, текущие в частых и глубоких оврагах, вздулись и затрудняли сообщения. Вода в Арпачае тоже поднялась, и мост несколько раз портило и угрожало совершенным снесением.

По причине дурной стоянки, по армянским селениям усилилась болезненность в войсках, так что госпиталь в крепости переполнился и нужно было больных располагать в городе. Однако все это было предусмотрено и своим чередом миновалось без всяких последствий.

Наконец начали подходить полки 18-й пехотной дивизии 379, начальником которой был генерал-лейтенант Белявский 380, и сводно-драгунская бригада 381 под начальством красивого, рыцарски храброго и высокой честности генерал-майора графа Нирода 382. Начались торжественные встречи желанных гостей. Князь Бебутов встречал все эти части за несколько верст до Александрополя с лаской и приветом, на что он был такой мастер. Нас радовал стройный молодецкий их вид и малое число больных, несмотря на огромный и трудный поход, [358] совершенный ими в продолжение зимы. Тверской и Новороссийский драгунские полки удивляли нас притом сохранением своих лошадей в отличном теле. Каски же придавали красу и воинственность.

В начале мая, по обе стороны Александропольской крепости раскинули два огромные лагеря. Я с целью подчеркнул слово огромный, потому что до сих пор не сосредоточивалось на Арпачае такого большого числа войск. По северную ее сторону, по направлению к Ахалкалакам расположились: драгунские полки: Тверской — полковник Куколевский 383, Новороссийский — генерал-майор Тануторов 384, Нижегородский — генерал-майор князь Чавчавадзе, девять сотен Кавказского линейного казачьего — полковники Камков и Скобелев 385; три батареи: Донская № 6 — полковник Двухженов 386, Донская № 7 — полковник Долотин и Кавказская линейная № 15 — полковник Веревкин 387.

По другую сторону крепости по направлению к Аллагезу были расположены: полки 18-й дивизии Ряжский — полковник Гангут 388, Белевский — полковник Неелов 389 и Тульский — генерал-майор Фетисов 390 с тремя батареями 18-й артиллерийской бригады (Командиры батарей: полковник Воронков 392 , подполковник Рудаков 393 и капитан Григорьев 394 . В «Русской Старине» были помещены записки П. Д. Рудакова, в которых описываются, поверхностно и не вполне верно, действия Александропольского отряда в азиатской Турции, в 1853-54 гг.); три с половиной батальона эриванцев — полковник Моллер, три батальона грузинцев — полковник князь Тархан-Мауравов, Гренадерский стрелковый — полковник Лузанов и Саперный баталион — полковник фон-Кауфман 391 с батарейными № 1 и 2 и легкою № 1 батареями гренадерской артиллерийской бригады (Командиры батарей, прежние полковники: Лагода, Брискорн и Десаже).

Такое огромное сосредоточие войск под Александрополем хотя значительно усложнило мои занятия, но не лишило меня удовольствия проводить вечера в кругу моих товарищей, где карты по-прежнему преобладали. Был также участником пиров и обедов, которые давались кавказцами прибывшим к ним гостям и наоборот.

На Кавказе с давних пор укоренился обычай гостеприимства. Не только офицеры, но и солдаты следовали ему. Прибывала ли в штаб-квартиру другая посторонняя часть, как [359] офицеры, так и нижние чины старались приютить и угостить прибывших своих товарищей, зная, что в свою очередь и им будет отплачено тем же. Это врожденное качество русского человека еще более окрепло на Кавказе от примера горцев, отличавшихся гостеприимством, и невозможности всегда и везде достать за деньги самых первых предметов потребности, для утоления голода и жажды.

Поэтому неудивительно, что по прибытии 18-й пехотной дивизии и сводной драгунской бригады, первые приветствия были заявлены со стороны кавказских войск, которые впрочем выразились только наружными знаками гостеприимства; полного же сближения и сочувствия не было. Да иначе и не могло быть. Не только кавказские офицеры, но и солдаты всегда смотрели на «российские войска» с высокомерием. Первые считали себя во всех отношениях выше последних.

Нет сомнения, что кавказцы были сметливее, расторопнее, ловчее, находчивее в войне с горцами. Нельзя отвергать и того, что они были привычнее к совершению больших походов, в особенности по горам, и перенесению трудов и лишений. Но нельзя согласиться с тем, чтобы кавказский солдат был мужественнее, неустрашимее, храбрее. Если же случалось, например, попадать впросак люблинцу или белевцу чаще куринца или ширванца, то это приписать нужно неопытности, нерасторопности и нераспорядительности офицеров первых.

Следует отчасти винить в этом и кавказское начальство, которое не всегда умело направлять, надлежащим образом, войска, прибывающие из внутри империи, а иногда не поощряло их наградами по заслугам. А это возбуждало ропот и неудовольствия, доводившие иной раз до вредных последствий в общем деле. Часто вредили общему делу зависть и интриги.

Однако к чести Александропольского отряда должен сказать, что в нем от такого антагонизма не случилось ничего вредного вообще и скандального в частности. Все жило дружно, весело и спокойно по крайней мере по наружности. [360]

VIII.

Снаряжение Александропольского отряда и выступление за границу. — Наши действия со времени перехода через Арпачай до 24-го июня. — Кюрюкдаринское сражение и последствия этого сражения.

Известно более или менее каждому, что успех не только армии, но отдельно действующего корпуса или отряда, зависит сколько от своего состава и надлежащего направления действий, клонящихся к нанесению возможно большего вреда неприятелю, столько и от своевременного снабжения и обеспечения солдата всем необходимым. Пусть будут и самые блестящие стратегические соображения главного начальника и его штаба, но если упущены из виду надлежащие распоряжения, положим, по продовольственной части, и солдат остается несколько дней без пищи, то такие блестящие предположения поневоле остаются недостигнутыми. Таким же образом могут быть не достигнуты и превосходные тактические распоряжения собственно потому, что оказался недостаток в зарядах и патронах во время самого боя по той причине, что запасный парк не успел поспеть вовремя на место сражения.

В европейской войне недостаток в продовольствии, систематически заготовленном, но несвоевременно доставленном, может быть устранен реквизициями. В азиятской же войне наступающий лишен и этого тяжелого, разорительного для жителей, способа продовольствия солдат. Там не только не встречается городов и богатых селений, в которых войска могли бы с удобством расположиться и удовлетворить себя всем необходимым, если не по доброй воле жителей, то хотя силой, но вы проходите по местам или пустынным, или малонаселенным. Там даже в топливе, потребном на варение пищи и обогревание, встречается недостаток.

К таким малонаселенным местностям принадлежит пограничное пространство Азиатской Турции, двигаются ли наши войска на Карс, Ардаган или Баязет. Поэтому начальник должен озаботиться обеспечить отряд всем необходимым и, по возможности, на большее время, потому что излишние транспортировки в тамошней войне бывают трудны по дурным дорогам и опасны по образу ведения партизанской войны.

Руководствуясь кампанией 1828-1829 годов и [361] соображаясь с предполагаемыми военными действиями, определено было: взять с собою сухарей, круп, спирту и соли по числу людей, состоявших на продовольствии, на двадцать дней, так что с тем довольствием, которое войска должны были иметь при себе, составляло месячную пропорцию. Зернового фуража, по числу кавалерийских и артиллерийских лошадей, бралось на десять дней, и то только на непредвидимый случай, потому что это довольствие лежало на попечении и заботливости начальников частей. Для приюта, продовольствия и содержания больных и раненых назначалось госпитальных палаток, белья, посуды, кроватей, столов, продуктов и медикаментов по числу 200 человек.

Все это должно было быть поднято на 400 двух-парных грузинских арбах, 200 молоканских троечных повозках и 500 черводарских лошадях. Для перевозки второго комплекта боевых зарядов и патронов, по числу орудий и людей, имелся запасный парк.

Снаряженный таким образом отряд, в составе 17-ти батальонов пехоты, считая в том числе стрелков и сапер, 26 эскадронов драгун, 14 сотен линейных и донских казаков и 14 сотен милиции, при 72 орудиях, переправился 15-го июня через Арпачай и двинулся через Мулла-Мусса, Кизиль-Чахчах и Джамушлю к Кюрюкдара.

Князь Бебутов, вместо прямого направления на Пирвали и Суботан избрал этот кружный путь для наступательных действий, по врожденной своей осторожности. Ему известно было, что неприятель в значительных силах, занимает крепкую позицию у Хадживали, из которой он может угрожать нашему левому флангу в то время, когда мы, подойдя к Суботану, можем быть атакованы с фронта войсками, наступающими из Карса. Будучи же отброшены к Карс-чаю, очутимся в безвыходном положении; тогда как, двигаясь на Кизиль-Чахчах, этого случиться не могло.

Сообразуясь с намерениями и действиями неприятеля, от нас будет зависеть перейти Карс-чай у Джамушлю, действовать фронтальио против Хадживали и Карса, или, не переходя Карс-чай, наступать по левому берегу этой реки. Притом, действуя этим путем, легче было заставить принять бой в поле неприятеля, находившегося как в Хадживали, так и в Карсе. А так как единственно от разбития турок в поле зависел [362] дальнейший наш успех, то, после трехдневной стоянки на Карахан-чае, у Кизиль-Чахчаха, князь Бебутов решился перейти Карс-чай и занять позицию впереди этой реки.

После осмотра Карс-чая, текущего здесь в крутых, возвышенных берегах, и исправления дороги на пятиверстном расстоянии, 22-го июня мы выступили из лагеря на Карахан. Пока совершалась переправа главной колонны с обозом, хотя по удобному броду, но медленно, по причине крутых спуска и подъема, князь Бебутов с Нижегородским драгунским полком, пятью сотнями казаков и тремя батальонами при шести орудиях,. составлявшими авангард, предпринял рекогносцировку.

Пройдя селение Джамушлю, нам представилось довольно обширное поле, окаймленное спереди и с правой стороны горами. Впереди были Огуздинские и Башкадыкларские высоты, те самые, на которых 19-го ноября прошлого года происходил славный кровавый бой эриванцев, грузинцев, ширванцев, куринцев, нижегородских драгун и линейских казаков, и на которых раздались победные наши крики вдогонку дрогнувших и побежавших турок. С правой стороны возвышался Караял, у северо-восточной стороны которого происходило в тот же славный день, 19-го ноября, упорное сопротивление князя Чавчавадзе с половиною храброго, командуемого им, Нижегородского полка от нападавших на них четырех турецких батальонов и где полковник Долотин на славу озадачивал неприятеля картечью из своих четырех орудий (За Башкадыклар Долотин тоже получил св. Георгия 4-ой степени — М. О.).

Да, это было то славное поле, на котором валялись куски заржавленного чугуна, разорванных гранат и конические свинцовые пули, сразившие сотни людей. На этом же поле виднелись те насыпи с крестами, под которыми покоится прах павших смертью храбрых. Может быть, это поле породило бы много других воспоминаний, если бы наше внимание не было развлечено внезапно показавшейся из-за Караяла кавалерией, которая, постояв несколько минут на месте, быстро понеслась назад, по направлению на Суботан.

Это был кавалерийский отряд под начальством Гассан-Язычи, высланный из Хадживали для наблюдения за нами. Он занимал армянские деревни Пальдерван и Кюрюкдара, с [363] которыми я сейчас познакомлю читателя. Пущенные вдогонку за улепетывающим, в полном смысле этого слова, неприятелем с десяток ядер и гранат, от которых попадало несколько всадников, были первые в этом году наши выстрелы.

После острастки, заданной Гассан-Язычи с братией, мы повернули от Джамушлю направо, по торной дороге. Обогнув песчаную гору Карагузи, составляющую продолжение Караяла, мы очутились над глубокой, каменистой котловиной. Тут были в беспорядке разбросанные разной величины черно-серые камни и уложенные в порядке, одна над другою, того же цвета плиты. Эти последние и составляли стены и крыши сакель двух армянских селений Кюрюкдара и Пальдервана, где имела свое пребывание неприятельская кавалерия, так поспешно скрывшаяся с наших глаз.

Большие поля, засеянные пшеницей и просом, необозримое пространство зеленой, душистой травы, местами скошенной, холодная родниковая вода — заявляли о благосостоянии жителей. На самом же деле, они оказались испитыми, запуганными, нищими. Не столько болезни, сколько непрошенные гости, турки довели их до такого печального состояния. Много труда стоило успокоить и уверить их, что они не потерпят от нас никакого зла, тем более, что сама природа хотела вооружить их против нас и поразить суеверных ужасом от небывалого явления.

Не успел князь Бебутов осмотреть занимаемой позиции, а начальник штаба, полковник Неверовский 395, сделать окончательного распоряжения по расположению войск, как начал падать из черных туч, потемнивших небо и разверзавшихся только молнией, такой огромный град и неправильные куски льда, что все было поражено невольным страхом. Этот страх выразился не столько на человеке, сколько на животных. Драгунские и артиллерийские лошади, поражаемые огромными градинами и кусками льда, падающими с беспредельного пространства, начали биться и становиться на дыбы, но потом, вдруг, опустивши головы, сделались неподвижны, как истуканы. А такое, по общему отзыву, физическое явление продолжалось если не четверть часа, то минут десять. Многим это явление осталось памятным не только сильными ушибами, но и кровавыми ударами, если градины задевали лицо или руки. Памятна была и буря с частым мелким градом, во время [364] трехдневной стоянки под Кизиль-Чахчахом, когда все палатки штаба, расположенного на возвышенности, были сорваны и со всем находившимся в них снесены вниз под гору.

Расположение Александропольского отряда на позиции у Кюрюкдара, на которой мы простояли более месяца, было следующее. Передние две линии занимала пехота с своей артиллерией. На правом фланге, примыкающем к оврагу, находились эриванцы, грузинцы, кавказские саперы и стрелки. На левом фланге, примыкающем к Караялу, были расположены Белевский, поступивший по болезни полковника Неверовского в мое командование (Место дежурного штаб-офицера занял Новороссийского драгунского полка полковник Ковалевский. — М. О. 397), и Тульский полки. В некотором расстоянии от пехоты были расположены с конной артиллерией: Тверской, Новороссийский и Нижегородский драгунские полки. Затем следовал вагенбург, состоявший из запасного парка, молоканских повозок, грузинских арб и черводаров. Наконец, в арьергарде и по флангам пехоты, собственно для производства разъездов и содержания пикетов, были расположены линейные казаки и конно-мусульманская бригада.

Александропольский отряд, в первые дни своего расположения под Кюрюкдара, оказывается в совершенной безопасности, потому что мушир Зариф-Мустафа-паша, опасаясь ли быть разбитым по частям, или желая заманить нас к Карсу, стягивает все свои войска к этой крепости, оставив в Хадживали и Халив-оглу самые небольшие наблюдательные части.

Но с 29-го июня карсский корпус изменяет систему своих действий и переходит в наступление, хотя, правда, нерешительное и неопределенное. Не могу сказать, произошло ли это от обнаружения неприязненных против нас замыслов Австрии, следствием чего было отступление нашей дунайской армии за Серет, или руководили этим другие причины 396. Может быть, наше бездействие побудило турок перейти в наступление?

Сначала Зариф-Мустафа-паша двигается к Займу, как бы с намерением угрожать нашим сообщениям с большею половиною корпуса, а потом быстро переходит к Хадживали, где расположившись начинает и без того крепкую позицию приводить в лучшее оборонительное состояние. Князь Бебутов не препятствует этому, но, желая выманить из Карса остальные [365] войска, продолжает бездействовать и, в свою очередь, в виде предохранительной меры, приказывает устроить за правым флангом укрепленный вагенбург.

Выбор места и устройство укрепленного вагенбурга возложено было на командира Кавказского саперного батальона, полковника фон-Кауфмана, того самого, который был директором канцелярии военного министерства, генерал-адъютантом, генерал-губернатором и командующим войсками Виленского и Туркестанского округов. Цель этого вагенбурга состояла не в том только, чтобы в нем помещались походный госпиталь, провиантские и военные запасы, но чтобы в случае движения отряда против неприятеля, он мог бы принять все лишние перевозочные средства и тяжести войск. Нельзя было сомневаться в пользе устройства такого вагенбурга, а избранное для того место, окруженное скалистыми оврагами, как крепкое по природе, было укреплено притом и искусством.

По лагерному расположению отряда Белевский полк, находясь на левом фланге, примыкал к Караялу. С этой продолговатой горы, с довольно отлогими в нескольких местах покатостями, были видны не только Огузлы и Башкадыкларское поле сражения, но и все пространство между Хадживали и Карсом, а потому эта гора днем занималась кавалерийскими наблюдательными постами, на ночь же располагалось на ней, в двух укреплениях, по нескольку рот пехоты. Это делалось на тот случай, если неприятель обойдет нашу позицию через Огузлы, то чтобы он не мог занять Караял неожиданно и с этой горы действовать по лагерю.

Мне эта гора с окрестностями была очень хорошо известна, потому что большую часть свободного времени я проводил на ней, изучая не только ближайшие окрестности, но любуясь Аллагезом и даже отдаленным Араратом, серебристая шапка которого проглядывала между горами, обращенными к Кагызману.

Между тем, неприятельский лагерь мало-помалу усиливался войсками, передвигаемыми из Карса, и Зариф-Мустафа-паша, ободряемый нашим бездействием и подстрекаемый начальником штаба Хуршид-пашею (Гюйон), Измаил-пашею (Кмети) и другими авантюристами, бывшими у него в лагере, делался смелее и предприимчивее, но только до тех пор, пока был вдали от наших войск. [366]

С другой стороны, князь Бебутов, по мере того, чем более прибывало войск из Карса в Хадживалинский лагерь и чем сильнее последний укреплялся, становился нерешительнее в том смысле, чтобы атаковать в нем турок. На этот укрепленный лагерь князь Бебутов смотрел как на другой Карс, а потому снова поджидал того времени, когда мушир с своим корпусом выйдет из своего укрепленного лагеря. Поэтому, до сражения под Кюрюкдара, происходили вот какого рода действия. 30-го июня, в день полкового праздника Новороссийского драгунского полка, когда мы пировали у генерал-майора Тануторова, было дано знать с аванпостов о движении неприятеля из Хадживали. Мгновенно весь отряд построился в боевой порядок впереди лагеря. Эта ли причина или разразившаяся гроза с проливным дождем умерила на этот раз порыв турок. Повторенное ими через двое суток наступательное движение ограничилось отдаленной канонадой и преследованием неприятеля, поспешно отступившего в свой лагерь. Наконец, на рассвете 19-го июля Кмети с кавалерией, сделав обходное движение через Огузлы, появился на Караяле, вероятно с тою целью, чтобы обозреть наш лагерь, но, встреченный залпами пехоты, находившейся в укреплениях, поспешил с потерею оставить эту гору и, под прикрытием своей пехоты, отступил через Огузлы.

Такого рода прелюдии были перед той кровавой драмой, которая разыгралась столь печально для турок 24-го июля. Но прежде чем приступлю к описанию этого славного для нас дня, коснусь состава карсского корпуса и состояния турецких войск, в него входивших.

Этот корпус, начавший пополняться и усиливаться разными частями, двинутыми из Эрзерума и других мест, немедленно после сражения под Башкадыкларом, во время открытия с нашей стороны наступательных действий. состоял из 44 батальонов низама или регулярной пехоты, 6 полков сувари или регулярной кавалерии и 78 разных калибров и конструкций пушек, единорогов и гаубиц. По штату полагалось: в батальонах по 1.000, а в кавалерийских полках по 1.600 человек.

Несмотря на частые пополнения рекрутами, по причине огромной болезненности и смертности, наличная численность не превышала в батальонах 700 штыков, а в кавалерийском [367] полку 1.000 сабель. 8 арабистанских батальонов, недавно прибывших под начальством Аслана-паши (графа Быстрановского) и потому менее изнуренных болезнями, и притом лучше обученных, вооруженных и одетых, считались лучшими. Сверх того, в карсском корпусе находилось около 14.000 башибузуков и курдов, преимущественно прибывших из Муша и Диарбекира, а также до 8.000 редифа или пешей милиции, на которых исключительно лежала обязанность охранения Карса, во время отбытия из этой крепости низама.

Таким образом, под начальством мушира Зарифа-Мустафы-паши считалось регулярных и иррегулярных действующих войск около 60.000 при 70 орудиях; в таком составе и содержался этот корпус в Хадживали, если не с первых чисел, то, наверное, с половины июля.

Хадживалинская позиция, окруженная с трех сторон горами, а с четвертой, обращенной к Кюрюкдара, прикрытая полевыми укреплениями, была слишком тесна для такого большого числа войск, собственно в гигиеническом отношении, а потому болезненность и смертность были велики здесь, как и в Карсе. Для кавалерии же вскоре оказался недостаток в подножном корме, так что добывать траву нужно было в виду нашего лагеря, а это требовало назначения больших колонн, иногда тревоживших и наши войска. Притом не только башибузуки и курды, но низам и сувари не получали своевременно определенного содержания, сколько от недобросовестности пашей и миралаев (полковых командиров), столько от неисправности администрации и дурного состояния финансов.

Между тем, служба для солдат была тяжела, как в прямом военном смысле, так и по причине частых учений, чего, в особенности, требовали Гюйон, Кмети, Быстрановский и другие эмигранты, желавшие обучить эволюциям и дисциплине не столько солдат, столько офицеров, что было необходимо, но не своевременно. Офицеры были, действительно, дурны и в строевом, и в нравственном отношении.

Под Башкадыкларом и в других одержанных нами победах кто, как не они, оставляли первые поле сражения? Были также, сравнительно с пехотой и артиллерией, весьма дурны сувари, заменившие собою превосходных делибашей. Эта регулярная кавалерия, уподоблявшаяся нашим уланам, не умея ни сидеть на английском седле, ни владеть данным им [368] оружием, была дурно одета. Из числа убитых под Башкадыкларом кавалеристов много было таких, у которых шаровары и рукава на кафтанах были на четверть короче против того, как бы следовало по росту. Хотя нельзя сделать такого же не-выгодного отзыва о турецкой пехоте и артиллерии, умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя, — но все-таки и в этих родах оружия офицеры не отличались стойкостью и мужеством.

Из этого оказывается, что состояние карсского корпуса было весьма незавидное. Относительно же своего расположения под Хадживали, он далеко не пользовался теми удобствами, которыми пользовался наш отряд. Офицеры получали своевременно следуемое им содержание, а солдаты, будучи хорошо одеты и довольствуясь исправно, находились в самом хорошем состоянии, что выражалось весьма умеренным числом больных.

По сведениям, получаемым из Хадживалинского лагеря с 22-го июля, нужно было предполагать, что неприятель замышляет что-нибудь особенное: или он оставляет Хадживали, чтобы переселиться в Карс, или со всеми силами нападет на нас. Предположения эти, основанные на том, что турки начали свозить в Карс все свои тяжести, в полдень 23 числа подтвердились еще тем, что они отправили туда же все свои палатки.

Основываясь на этих сведениях, в тот же день к вечеру весь наш лагерь был на ногах. Отдано было приказание с наступлением темноты снимать палатки и свозить, вместе с другими тяжестями, в вагенбург, где и складывать на местах, заблаговременно указанных для каждой части. А вслед за тем отдана была такого рода диспозиция.

Отряд выстраивается, по особому приказанию, для движения вперед, по направлению на гору Ягны. Авангард составляют: 2 сотни охотников милиционеров полковника Лорис-Меликова, 3 сотни линейных казаков полковника Скобелева, Кавказский стрелковый батальон и две дворянские грузинские дружины (Эти конные дружины, бывшие под начальством предводителя дворянства князя Орбелиани, составляли конвой князя Бебутова, и были расположены лагерем позади штаба. Сражались с турками на правом нашем крыле). [369]

За авангардом последовательно выстраиваются: в правой колонне, под начальством генерал-майора Кишинского: Белевский егерский полк (под моим начальством), 3 1/2 батальона эриванцев (полковник Моллер), батарейная № 4 (полковник Воронков) и легкая № 7 батареи (капитан Григорьев) 18-й артиллерийской бригады и батарейная № 2 батарея Кавказской гренадерской бригады (полковник Брискорн), запасный парк и фербант, два батальона Ряжского пехотного полка (полковник Ганецкий), со сводным дивизионом 18-й артиллерийской бригады (С движением Александропольского отряда за Арпачай Ряжский пехотный полк с батареей подполковника Рудакова был оставлен, как для охранения пограничного пространства, так и для конвоирования в отряд транспортов с боевыми и продовольственными припасами. Два батальона Ряжского полка, с дивизионом артиллерии, стойко сражавшиеся с турками на правом нашем фланге, прибыли из Александрополя 22 июля с большим транспортом). В левой колонне, под начальством командира Тульского полка генерал-майора Фетисова: 3 1/2 батальона Грузинского гренадерского полка (полковник князь Тархан-Мауравов), Тульский егерский полк, батарейная № 1 (полковник Лагода) и легкая № 1 (полковник Десаже) батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригады. По обе стороны пехоты располагаются: сводно-линейный казачий полк полковника Камкова по правую, а конно-мусульманская бригада полковника князя Андроникова — по левую сторону, имея впереди себя разъезды. Драгунские полки: Тверской (полковник Куколевский), Новороссийский (генерал-майор Тануторов), Нижегородский (генерал-майор князь Чавчавадзе) с донскими № 6 и 7 батареями (полковники Двухжонов и Долотин) и дивизионом № 15 Кавказской линейной батареи, а равно 5 сотен донских № 4 и 20 с ракетными командами полков, под начальством начальника кавалерии генерал-лейтенанта Багговута, находятся позади пехоты в арьергарде (Хороший план этого сражения находится при втором томе «Восточная война 1853-1856 годов», сочинение М. И. Богдановича. — М. О.).

Составленная таким образом диспозиция и указанная для направления войск гора Ягны, находящаяся между Хадживали и Карсом, вполне соответствовали тем сведениям, которые были получены о намерениях неприятеля. Если он двинется на Кюрюкдара, то, поворотом налево, у нас готов боевой порядок. Если он отступает в Карс, то, оставив пехоту без [370] перестроения, или развернув ее по головным батальонам вправо и влево, двинуть кавалерию с конной артиллерией вперед для преследования по направлению к Карсу.

На самом же деле оказалось, что мы были не тверды в своем предположении и что так хорошо составленная диспозиция подверглась в самом начале изменениям. Для нас как будто бы было неожиданною новостью, сильно нас озадачившею, когда на рассвете обнаружилось, что турки двигаются на наш лагерь, от которого мы отошли версты на три, и что Караял уже занят ими. Явилось желание сбить турок с Караяла, и Белевский полк с Кавказским стрелковым батальоном и легкой № 7 батареей 18-й артиллерийской бригады, под моим начальством, были назначены первоначально для этой цели.

Но не было пройдено этими войсками и половины расстояния, как получено приказание — Караяла не штурмовать, а удерживать неприятеля до тех пор, пока устраиваемые в центре семь батальонов эриванцев и грузинцев, с тремя батарейными батареями, не перейдут в наступление. А для того, чтобы наше левое крыло могло держаться против турок, занимавших крепкую позицию и несравненно превосходивших численностью, назначено было в подкрепление два тульских батальона, Тверской п Нижегородский полки с донской № 7 батареей.

Одновременно с устройством для боя центра и левого фланга, отчасти под артиллерийским неприятельским огнем, были двинуты вправо против турецких войск, обходивших правый фланг нашей боевой позиции и вагенбург, Новороссийский драгунский полк с донской № 6 батареей, линейные казаки с своими орудиями и конно-мусульманская бригада, под начальством одного из героев Башкадыкларского сражения — генерал-лейтенанта Багговута (Бывшего по-прежнему начальником кавалерии Александропольского отряда. — М. О.). Но так как этих войск оказалось недостаточно, а главное там не было опоры — пехоты, то и были двинуты из резерва два ряжских батальона с дивизионом орудий, под начальством полковника Ганецкого. В резерве остались два тульских батальона с сводным дивизионом орудий и донские казаки. Но и этим войскам не долго оставалось быть без дела. [371]

Таким образом, наша боевая линия оказалась слишком растянутою и тонкою; она занимала более четырех верст, и были места, вовсе не занятые войсками.

Перестраивая же наши войска, мы дали возможность устроиться и неприятелю. Вот как были расположены турецкие войска перед началом боя. Зариф-Мустафа-паша с тремя стрелковыми батальонами и 4 орудиями занимал Караял, у подошвы которого стояло два полка, сувари. Около 12 батальонов с 18 орудиями были расположены полукругом влево от Караяла. В центре, против гренадер, считая и резервы, находилось до 24 батальонов, 2 полка кавалерии с 30 или 40 орудиями. Остальные, затем, войска, а именно: до 10 батальонов, два полка сувари, с 12 орудиями, и большая часть башибузуков и курдов были посланы в обход нашего правого фланга.

Местность, на которой бой должен был решить, кто будет владеть ею, за исключением Караяла и широкой ложбины, от этой горы отходящей дугообразно вправо, — была совершенно открытая и ровная: ни деревца — даже куста на ней не было. Ни для нас, ни для неприятеля не существовало опорных пунктов, кроме горы Караяла, на которой, по крутизне ее склонов, можно было стоять, но не маневрировать. Мы занимали северную, турки южную окраину ложбины. На ней-то и происходил тот упорный кровавый бой, длившийся четыре часа и который, наконец, решил быть нам победителями.

Не буду излагать хода боя во всех подробностях и описывать подвиги отдельных частей, а тем более личностей, которых было так много, что потребовались бы для описания десятки страниц, но изложу его в справедливых общих чертах.

Бой начался около 6 часов утра на нашем левом фланге, и движение наших войск вперед совершалось под сильным огнем неприятеля. Турецкие ядра и гранаты поражали нас не только с фронта и флангов, но четыре орудия, находившиеся на Караяле, стреляли нам в тыл.

Нужно было действовать в самом начале решительно, и Тверской драгунский полк открыл эти действия блистательной атакой. Драгуны, предводительствуемые своим бригадным командиром, графом Ниродом, и вовремя поддержанные [372] белевцами, орлами налетели на главную батарею, сильно вредившую нам, смяли прикрытие и изрубили прислугу и постромки.

От такого неожиданного и молодецкого натиска хотя произошло замешательство в рядах неприятеля, но этого было недостаточно для полного расстройства турок. Нужно было повторение такой же смелой и решительной атаки, — и нижегородцы, одновременно с пехотой, произведя дружное наступление, порешили дело с неприятелем, действовавшим в превосходных силах против нашего левого фланга.

Турки дрогнули и начали отступать от Караяла в то время, как гренадеры, после огромных потерь и неимоверных усилий, осилили неприятельский центр. Эриванцы и грузинцы, с тремя батарейными батареями, двинулись, вперед, почти одновременно с блестящей атакой тверцов. Имея перед собой в четыре раза, если не более, сильнейшего неприятеля, они прокладывали себе путь не только под градом ядер, гранат, картечи и штуцерных пуль, а на каждом шагу должны были отбиваться штыками от нападающего на них низама и кавалерийских атак сувари. Но испытанная храбрость и стойкость взяли верх над многочисленностью турок. Они не устояли и побежали.

Оставался еще несмятым левый неприятельский фланг. На нем тоже шел неравный бой, потому что и там турки были значительно сильнее нас, а между тем дралась преимущественно кавалерия, и притом, за исключением Новороссийского драгунского полка, все иррегулярная. Пехоты же, как опоры в бою, было сначала только два ряжских батальона и только по крайней необходимости были призваны туда два тульских батальона с батареей полковника Десаже. Это был последний наш пехотный резерв, но, к счастью нашему, он был призван на бой в то время, когда наш центр и левый фланг осиливали неприятеля. [373]

Около полудня обратился в бегство и левый неприятельский фланг, и тут-то показала свое удальство конно-мусульманская бригада, хватая пленных во время преследования. В центре и на левом фланге их не могло быть, потому что там бой шел на смерть и что неприятель, уступая нам поле битвы, не бежал, а отступал в порядке.

Из этого описания в общих чертах Кюрюкдаринского сражения оказывается, что на нашем центре лежала вся тяжесть боя и надежда на победу. Сломи его турки, и славная победа обратилась бы для нас в полное поражение, потому что в тылу нашем был Карс-чай, через который не было отступления. Однако штыки эриванцев и грузинцев, а также картечь гренадер-артиллеристов, предводимых князем Барятинским и Бриммером, сломили неприятеля. И действительно, эти генералы, по своей непоколебимой стойкости и мужественной распорядительности, были главными героями этого славного для нас дня. Я называю их главными, потому что с ними в ряд следовало бы поставить еще многих других.

Из этого же описания видно, что бой под Кюрюкдара имеет некоторое сходство с сражением Башкадыкларским. В обоих этих сражениях бой начался на левом фланге и в центре, а окончился на правом фланге, и участь боя решена поражением правого фланга и центра неприятельского. Турки, будучи сильнее нас втрое, вознамерились обойти нас с флангов и с тыла, а потому растянули свою боевую линию более, чем на 8 верст; для противодействия же им, заставили и нас действовать разобщенно. При том, мы без надобности перестраивались в виду неприятеля и даже под огнем его батарей. Те же разобщения и те же перестроения были и под Башкадыкларом. Турецкая регулярная кавалерия, сувари, действовала одинаково плохо, не поддерживая своевременно своими атаками прочие войска. Неприятельская пехота под Кюрюкдара дралась с большою неустрашимостью; особенную же стойкость показали арабистанские батальоны. Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их.

Кюрюкдарское сражение и по результатам, и по потерям своим соответственно числу сражавшихся, имело сходство с Башкадыкларским. В наших руках осталось 15 орудий с 16 зарядными ящиками, 2 знамя, 4 штандарта, 20 значков, множество оружия, барабанов, музыкальных инструментов и 2.018 пленных, в числе которых 2 штаб-офицера и 84 обер-офицера. На поле сражения осталось до 3.000 турок; общая же потеря их простиралась до 10.000 человек; кроме того более 12.000 башибузуков и курдов разбежались. [374]

Наша потеря состояла из 4 штаб-офицеров, 18 обер-офицеров и 578 нижних чинов убитых; генерал-майора Кишинского, 9 штаб-офицеров, 70 обер-офицеров и 1.879 нижних чинов раненых; сверх того более 500 контуженных. Потеря огромная, принимая во внимание, что с нашей стороны дралось не более 18.000 человек, что, по числу сражавшихся, как и под Башкадыкларом, составляет четвертую часть 398.

Несмотря на столь славную победу, она все-таки осталась без последствий, потому что, по слабости наших сил, нельзя было двинуться к Карсу.

Неприятельский корпус, хотя потерпел поражение, однако не был до того расстроен, чтоб не мог оказать нам сопротивление, укрывшись под стенами этой крепости и высотами, сильно укрепленными отдельными фортами и вооруженными орудиями больших калибров, как Карадах, Шорах и Чакмах. Если турки, изнуренные продолжительной блокадой и голодом, оказали мужественное сопротивление год спустя, когда мы были вдвое сильнее, то тем более они могли дать нам отпор после Кюрюкдаринского сражения, когда были все-таки сильнее нас. А потому нельзя порицать князя Бебутова в том что он не воспользовался победой под Кюрюкдара и не двинулся по следам неприятеля к Карсу. Напротив, его нужно благодарить за то, что он был настолько благоразумно осторожен и не увлекся победой.

Между тем, нельзя было долее оставаться и на кюрюкдарской позиции. От множества разлагавшихся трупов, не столько человеческих, преданных надлежащему погребению, сколько лошадиных, павших тоже на поле брани, воздух был сильно заражен и тяжел. В окрестностях же не было ни травы для фуражировок, ни дров для варения пищи, потому что первая была выкошена, а из ближайших селений все дерево было вывезено и употреблено нами же для варения пищи.


Комментарии

359. Моллер Эдуард Антонович (?-1879), генерал-лейтенант (1864). В 1852 г. переведен в Эриванский карабинерный полк из гвардии. В 1858 г. в чине полковника назначен состоять по армии.

360. Алтухов Захар Никифорович, полковник Ширванского полка.

361. Ковалевский Платон Николаевич, полковник Кавказского саперного батальона.

362. Калинин Иван Степанович, полковник с 1849 г., командир Донского казачьего № 4 полка.

363. Москалев Алексей Тихонович, полковник с 1849 г. В 1855 г. командир Кавказской гренадерской артиллерийской бригады.

364. Бриммер Эдуард Владимирович (1797-1874), генерал от артиллерии (1866). Переведен на Кавказе 1822 г. В 1831 г. произведен в подполковники за отличие. В 1835 г. назначен командиром 20-й артиллерийской бригады. В 1836 г. произведен в полковники за отличие. В 1837 г. назначен командиром 1-й бригады 21-й пехотной дивизии, в 1849 г. принял командование над артиллерией Отдельного Кавказского корпуса. В 1853 г. — генерал-лейтенант.

365. Багговут 1-й Александр Федорович (?-1883), генерал от кавалерии (1871). Принимал участие в русско-персидской войне 1826-1828 гг. в составе Сводно-гвардейского полка. В 1852 г. командир 20-й пехотной дивизии и начальник левого фланга Кавказской линии, в том же году назначен состоять по кавалерии при Отдельном Кавказском корпусе. В 1853 г. произведен в генерал-лейтенанты.

366. Багратион-Мухранский Иван Константинович, князь. В 1845 г. в чине подполковника прикомандирован к Эриванскому карабинерному полку. В 1849 г. назначен командиром полка, в 1850 г. произведен в генерал-майоры, в 1853 г. командир Кавказской резервной гренадерской бригады. Во время Восточной (Крымской) войны командовал Гурийским отрядом, в 1856 г. состоял в распоряжении главнокомандующего Южной армией, командир 18-й пехотной дивизии. В 1857 г. произведен в генерал-лейтенанты.

367. Борковский (Барковский) Франц Казимирович, в 1853 г. майор.

368. Дьяконов Иван Андреевич, в 1851 г. — майор, командир 2-го батальона Ширванского полка.

369. Турчановский Иван Иванович (?-1853), в 1844 г. переведен из гвардии в Эриванский карабинерный полк. В чине майора убит в сражении под Башкадыкларом.

370. Врангель 6-й Годарт Германович, барон. В 1843 г. в чине поручика переведен в Эриванский карабинерный полк. В 1859 г. произведен в полковники и назначен командиром 15-го гренадерского Мингрельского полка.

371. Кульчагов Алексей Петрович, есаул донской артиллерийской № 7 батареи.

372. Шаликов Иван Осипович, князь, майор Грузинского гренадерского полка; кн. Орбелиани Иосиф Константинович, майор Грузинского гренадерского полка; Чупятов Василий Потапович, майор Грузинского гренадерского полка; Шаликов Николай Осипович, князь, майор Эриванского карабинерного полка; Журавский 1-й Яков Иванович, полковник, командир 21-й артиллерийской бригады.

373. Петров Виктор Александрович (1820-1885), генерал-лейтенант (1873). В 1843 г. командирован на Кавказ. В 1846 г. переводится в Нижегородский драгунский полк, в котором служил до 1853 г. Во время Восточной войны командир дивизиона, за отличие в сражении при Кюрюк-Дара произведен в подполковники. В 1857-1864 гг. командир Гребенского казачьего полка и 17-го драгунского Северского полка. В 1863 г. произведен в генерал-майоры.

374. Борковский Франц Казимирович, в 1851 г. майор Нижегородского драгунского полка.

375. Чавчавадзе Давид Александрович (1817 или 1818 — 1884), князь, капитан лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, адъютант М. С. Воронцова.

376. Шостак Андрей Андреевич (1816-1876), генерал-майор (1854). В 1846 г. произведен в подполковники и назначен Тифлисским полицмейстером. В 1849 г. — полковник, в 1853 г. назначен командиром Дагестанского пехотного полка. Покинул Кавказ в 1861 г.

377. Возможно, имеются в виду жены Пашкана Юлиуса Романовича, командира инженерной команды Александрополя, и Шамшеева Захария Самойловича, Александропольского городничего, отставного капитана.

378. В турецкой армии во время Восточной войны состояли в качестве советников офицеры английской армии, служили польские и венгерские эмигранты, которые покинули Родину из-за участия в польском восстании 1830-1831 гг. или венгерском 1848-1849 гг.

379. С началом Восточной войны, для усиления Кавказского корпуса, на Кавказ была направлена 18-я пехотная дивизия в составе Рязанского и Ряжского пехотных и Белевского и Тульского егерских полков и 18-я артиллерийская бригада. Всего 16 батальонов и 32 орудия.

380. Белявский Константин Яковлевич (1802-1857), генерал-лейтенант (1849). В чине генерал-майора (с 1840) командовал 2-й бригадой 15-й пехотной дивизии. Участник экспедиций 1844-1846 гг., в 1846-1847 гг. временно командовал 19-й пехотной дивизией. В 1847-1850 гг. кутаисский военный губернатор. В 1850 г. назначен командиром 2-й пехотной дивизии и оставил Кавказ. В 1853 г. назначен командиром 18-й пехотной дивизии, которая переводилась на Кавказ. Командовал полками дивизии в сражении при Кюрюк-Дара. В 1854 г. в связи с болезнью покидает службу.

381. В 1854 г. на Кавказ на усиление Кавказского корпуса была отправлена Сводно-драгунская бригада в составе двух драгунских полков: генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского (Новороссийский) и Его императорского высочества великого князя Николая Николаевича (Тверского).

382. Нирод Александр Евстафьевич (?-1881), граф, генерал от кавалерии (1872). В 1852 г. произведен в генерал-майоры. В 1853 г. назначен командиром Сводно-драгунской бригады, назначенной на усиление Кавказской армии. С августа 1854 г. — начальник кавалерии Действующего корпуса на кавказско-турецкой границе.

383. Куколевский Иосиф Михаилович (?-1855). В службе с 1820 г. В 1846 г. произведен в полковники. С 1852 г. командир Тверского драгунского полка. В 1852 г. произведен в генерал-майоры. Умер от ран, полученных под Карсом.

384. Тануторов Захар Егорович командовал Новороссийским драгунским полком с 1852 по 1856 г.

385. Скобелев Дмитрий Иванович (1821-1879), генерал-лейтенант (1869). В 1853 г. с 13-й пехотной дивизией командирован на Кавказ. В 1854-1855 гг. командовал кубанскими казаками. Отец М. Д. Скобелева, героя русско-турецкой войны 1877-1878 гг.

386. Двухженов (Двухжженный) Алексей Иванович, полковник, командир Донской конной артиллерийской батареи № 6.

387. Веревкин Федор Николаевич, полковник, командир артиллерийской батареи № 15 Кавказского линейного казачьего войска.

388. По другим данным в это время командиром Ряжского полка был полковник Николай Степанович Ганецкий.

389. Неелов Павел Евгеньевич (1815-1876), генерал-лейтенант (1864). В 1848 г. произведен в полковники. С 1851 г. командир Белевского пехотного полка. В 1854-1858 гг. принимает участие в боевых действиях на Кавказе — в Восточной войне и экспедициях против горцев. В 1856 г. — генерал-майор, назначен командиром 2-й бригады 18-й пехотной дивизии.

390. Фетисов Иван Петрович, в 1850-1855 гг. командовал Тульским егерским полком, в 1852 г. произведен в генерал-майоры. В 1855 г. назначен командиром 2-й бригады 18-й пехотной дивизии.

391. Кауфман, фон, Константин Петрович (1818-1882), инженер-генерал (1874), генерал-адъютант (1864). С 1843 г. на Кавказе. Воевал в Чечне и Дагестане, в 1851 г. произведен в полковники и назначен командиром 3-го батальона Дагестанского пехотного полка. Во время Восточной войны командовал Кавказским саперным батальоном. В 1855 г. назначен командиром лейб-гвардии Саперного батальона.

392. Воронков Алексей Васильевич, произведен в чин полковника в 1851 г., служил в 16-й артиллерийской бригаде.

393. Рудаков Павел Дмитриевич, командир легкой № 6 батареи 18-й артиллерийской бригады.

394. Григорьев Дмитрий Петрович (1827-1896), генерал-лейтенант (1886). В 1853 г. переведен в 18-ю артиллерийскую бригаду и в ее составе направлен на Кавказ. Участвовал в Восточной войне на Кавказе, в сражении при Кюрюк-Дара (награжден орденом св. Георгия 4-й степени), в осаде Карса. Участвовал в покорении Малой Чечни в 1857-1858 гг.

395. Неверовский Александр Андреевич (1818-1864), генерал-лейтенант. В 1840-1845 гг. служил на Кавказе. В 1853 г. вновь назначен на Кавказ начальником штаба войск Прикаспийского края.

396. В 1854 г. во время боевых действий на Дунае Австрия под угрозой войны заставила Россию вывести войска из Дунайских княжеств (Молдавии и Валахии). После чего княжества были оккупированы австрийскими войсками.

397. Коваленский Григорий Григорьевич, полковник Новороссийского драгунского полка.

398. В сражении при Башкадыкларе потери турок составили до 6 тысяч убитых и раненых, русские захватили 24 орудия. Потери русских: убито — 9 офицеров, 308 нижних чинов; ранено — 24 офицера и 962 нижних чина. В сражении при Кюрюк-Дара русские войска потеряли: убитыми — 21 офицера, 578 нижних чинов; ранеными — 49 офицеров, 2336 нижних чинов. Турки потеряли убитыми до 3 тысяч человек; пленными до 2 тысяч нижних чинов и 86 офицеров, 15 орудий.

Текст воспроизведен по изданию: М. Ольшевский. Кавказ с 1841 по 1866 г. СПб. Звезда. 2003

© текст - Лукирский А. Н. 2003
© сетевая версия — Тhietmar. 2008-2010
©
OCR — Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Звезда. 2003