ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

I.

Западный Кавказ до 1860 года.

В то время, когда Восточный Кавказ, стеная под ударами наших войск, доживал свои последние годы, — Западный Кавказ был крепок и силен.

В то время, когда Чечня, эта житница Восточного Кавказа, изрезанная в ее лесных трущобах, по разным направлениям, просеками — пала, — абадзехи мужественно сопротивлялись возведению Майкопской крепости 465, подобно тому, как 12 лет назад, сопротивлялись чеченцы построению Воздвиженской крепости.

В то время, как после взятия Веденя, скиталец Шамиль искал убежища в Дагестане и сдался военнопленным на скалистом, неприступном Гунибе, — Магомет-Амин предводительствовал тысячами закубанцев, несмотря на то, что власть Аминева была ничтожна в сравнении с Шамилевой.

Отчего же произошла такая внезапная разительная противоположность в состоянии Восточного Кавказа с Западным, тогда как, не в Чечне ли и Дагестане еще недавно совершались те страшные кровавые катастрофы, о которых я имел случай говорить? На это мне отвечают, что время взяло свое, что чеченцы и дагестанцы, ведя с нами упорную борьбу, не годами, а десятками лет, должны были изнемочь и наконец пасть.

Согласен и не смею возражать на такой основательный аргумент, потому что силы чеченцев и дагестанцев, действительно, с каждым годом уменьшались, тогда как после наших неудач мы всегда получали новые громадные подкрепления. [476]

Но предвидели ли, мечтали ли самые рьяные поклонники Николая Николаевича Муравьева, когда он оставлял Кавказ, что, с небольшим через два года, Чечня и Дагестан падут, а Шамиль будет в плену? На это положительно отвечу, что такого быстрого поворота в горах Кавказа в нашу пользу они не могли предвидеть. Произошло же это от правильного направления и сосредоточения войск, а также от неуклонного стремления, несмотря на громадные препятствия, к осуществлению предположенной цели. От тех же причин произошло и падение Западного Кавказа.

Кто же совершил такой быстрый и громадный переворот с Кавказом? Кто был главным двигателем и руководителем этого переворота? — Никто другой, как главнокомандующий князь Александр Иванович Барятинский.

Изучив Кавказ со всею подробностью, в продолжение долгого своего на нем служения, он, по прибытии в Тифлис, делает распоряжение о сосредоточении главной массы лучших войск в Чечне. Вверив эти войска начальству генерала Евдокимова, как хорошо известного ему по боевым способностям, — князь Барятинский составляет зрело обдуманный и всесторонне разработанный план, по которому должно было совершиться покорение Чечни, взятие Веденя, а с ним и падение Восточного Кавказа. Не ограничиваясь этим, он настойчиво следит за исполнением своего плана, так что когда осенью 1858 года замедлились военные действия, собственно потому только, что Евдокимов дозволил себе некоторое время не присутствовать лично при войсках, то он подвергается резкому, но справедливому замечанию князя.

С падением Восточного Кавказа, князь Барятинский направляет в Кубанскую область все стрелковые батальоны армии; а от сосредоточения такой огромной массы нарезного оружия на Западном Кавказе и совершилось его скорое покорение. Когда же действия генерала Филипсона не соответствовали желаниям и предначертаниям князя Барятинского, то командующим войсками был назначен тот же граф Евдокимов, который был главным деятелем при покорении Восточного Кавказа. Следовательно, кто же, как не князь, подготовил падение и Западного Кавказа? Не по его ли инициативе началось переселение закубанцев в Турцию?

Такая деятельность на Западном Кавказе началась с 1860 [477] года, а, с этим временем как нельзя ближе совпадает мой дальнейший рассказ. Будучи назначен начальником Кавказской резервной дивизии, которая в составе двадцати комплектных батальонов участвовала в окончательном покорении Кавказа, я был или прямым деятелем, или свидетелем тех событий, которые совершились в последние четыре года моего служения на Кавказе.

Но прежде чем приступлю к изложению этих событий, считаю необходимым сделать очерк прошлому состоянию Западного Кавказа, а равно взглянуть на жизнь, нравы, обычаи враждебных нам обитателей Закубанского пространства.

Западный Кавказ, или пространство, заключающееся между Черным морем и впадающими в него Ингуром и Кубанью, был известен в глубокой древности.

Обитатели его у греков и римлян носили различные названия, смотря потому, где находились их колонии. Так за несколько сот лет до настоящего христианского летосчисления, встречают у древних географов названия народов: абзне, зихов и аид-ахой. Не суть ли это настоящие абхазцы, джигеты и адыге? Эти же народы были известны и под общим именем «черкесов».

Не касаясь происхождения черкесов в историческом отношении и не останавливаясь на происхождении этого названия в этимологическом смысле, не могу умолчать здесь о том обстоятельстве, что еще не так давно мы, русские, разумели под черкесами всех немирных обитателей Кавказа. Подобно тому, как у нас, на Руси, не только в былое время, но и теперь в простонародьи называют жителя Запада — будь он англичанин или француз — немцем, а жителя Востока — будь он персиянин или индеец — татарином, так назывались «черкесами» без различия все горцы. Названием «черкеса» окрещивались чеченцы, осетины, кабардинцы и все другие жители Кавказа, занимавшиеся разбоем и хищничеством.

Такое название черкес для всех кавказских горцев существовало еще в первой четверти настоящего столетия не только в разговоре, но и на письме. Часто встречалось читать о черкесах, нападающих на проезжающих по Военно-Грузинской дороге, или на Тереке, тогда как об них там не было и помину. В актах же прошлого и предшествовавших столетий и не упоминалось о существовании чеченцев и лезгин. [478]

Отчего же мы, русские, все население Кавказского хребта принимали за один народ? Оттого, что мы прежде всего познакомились с черкесами и вообще с жителями Западного Кавказа, которые в совокупности с крымскими татарами беспокоили южные пределы нашей империи.

Между тем настоящие жители Западного Кавказа никогда не называли себя «черкесами». Они называли себя или «адыге» или по именам тех обществ, к которым принадлежали; а эти последние преимущественно назывались по именам своих родоначальников.

Чтобы оградить наши южные пределы, а в особенности Новороссию, от хищнических набегов черкес, переводится на Кубань в 1792 году принесшее покорность Запорожское казачье войско 466.

Оно селится на степном пространстве между Доном и Кубанью, сорока отдельными куренями, которое с приселением к ним впоследствии нескольких тысяч малороссийских семейств и составило станицы «Черноморского казачьего войска», носившего это название до 1860 года 467.

Спустя шесть лет селятся, начиная от пределов Черномории вверх по Кубани, три взбунтовавшихся Донских полка. Из них составляются Кавказский и Кубанский казачьи полки 468.

Одновременно с этим переводятся на Кубань, охранявшие между Ставрополем и Екатериноградом почтовую дорогу, Хоперские казаки в станицы Барсуковскую, Невинномысскую, Беломечетскую и Баталпашинскую 469.

С обращением впоследствии селений Ставропольской губернии в казачье сословие и с новым переселением из внутренних губерний государственных крестьян, образуется «Кубанская кордонная линия» 470.

Таким образом, с первыми годами настоящего столетия, хищные обитатели Западного Кавказа были опоясаны рядом станиц, постов и укреплений, расположенных на самой Кубани. Начиная же с тридцатых годов, не только черноморские, но и линейные казаки уже ограждали своими станицами и постами, на несколько десятков верст, сельское население. Сверх того, находилось значительное число укреплений впереди Кубани.

Несмотря на это, хищничества и набеги закубанцев зачастую совершались в пределах вооруженного казачьего [479] населения. Но об этом речь впереди. Теперь же рассмотрим с некоторою подробностью состояние, до 1860 года, Черноморской кордонной линии, правого фланга Кавказской и Черноморской береговой линии, а равно отправление на них службы как казаками, так и регулярными войсками.

«Черноморская кордонная линия» простиралась по Кубани слишком на 260 верст, начиная от устья одного рукава этой реки в Черное море, до впадения в нее, с левой стороны, Большой Лабы. Она, возникнув вместе с переселением с Днепра запорожских казаков, в описываемый период состояла из станиц и постов, расположенных по Кубани, а также укреплений, как на этой реке, так и впереди ее находящихся.

Расположенные по Кубани станицы были следующие: Стеблиевская, Титоревская, Андреевская, Сенная, Ивановская, Новомышастовская, Елизаветинская, Мариинская, Пашковская, Корсунская и Васюринская. Все эти станицы, по преимуществу четырехугольной фигуры, были обнесены значительной профили валом, обложенным колючкою, и окружены рвом, а по углам имелись тур-бастионы, из которых некоторые были вооружены чугунными, на безобразных крепостных лафетах и без платформ, — орудиями.

Для охранения сообщения между станицами, а равно обеспечения самых станиц от нечаянного нападения неприятеля, были расположены по Кубани, или в некотором расстоянии от этой реки, по дорогам разной величины посты.

Число и величина постов между станицами зависели от местности. Чем местность была пересеченнее и закрытее, тем более постов находилось на меньшем расстоянии и тем сильнее был на них караул потому что, на такой местности приходилось выставлять днем более пикетов, а ночью посылать более секретов. А такое отправление кордонной службы считалось самым надежным как против закубанцев, так и против других хищных обитателей Кавказа.

Независимо станиц и постов, на Кубани находились укрепления Варениковское, Ольгинское и Алексеевское, прикрывавшие переправы через эту реку к натухайцам, шапсугам и бжедухам. Из Варениковской пристани можно было проехать на берег Черного моря, в Анапу. Из Ольгинского тет-де-пона вела дорога на Абинское укрепление, отстоявшее от Кубани верстах в тридцати. Посредством Алексеевской переправы [480] производилось сообщение с Афипским укреплением, отстоящим от Кубани верстах в пятнадцати. Но, с уничтожением в 1854 году, вместе с прочими укреплениями, Черноморской береговой линии, Анапы и станиц по берегу моря, а равно с упразднением Абинского и Афипского укреплений, утратилась прямая цель этих переправ до тех пор, пока не возобновились наступательные действия за Кубань 471.

Сверх того, находились старые укрепления: в Екатеринодаре, средоточии войскового управления и местопребывании наказного атамана, и Фанагорийское — на острове Тамани.

Отправление кордонной службы по Кубани и содержание гарнизонов в упомянутых укреплениях лежало на прямой и исключительной обязанности черноморских казаков. Для этого требовалось не менее двух тысяч конных и до двух тысяч пятисот пеших человек. А как черноморское войско, по своему населению, без затруднения, могло выставить тройной комплект, а потому отбывание службы производилось тремя сменами, и только нарушалось это в экстренных случаях, а именно: при движении за Кубань, или во время огромных сборов неприятеля. Усиливать кордон приходилось и в то время, когда Кубань от сильных морозов замерзала и когда переход через нее был везде беспрепятственный.

Таким образом, черноморское войско обязано было содержать и, в крайнем случае, могло выставить до 6 т. конных и 9 т. пеших, считая в том числе прислугу и лошадей для 12-ти-орудийной батареи. Не правда ли, огромная вооруженная масса? Но только большинство этой массы худо ездило, дурно было одело и вооружено. Поэтому закубанцы, в открытом поле, не слишком боялись черноморских наездников и пренебрегали ружейным огнем их пехоты. Только одни пластуны были для них страшны 472.

Начиная от впадения в Кубань Большой Лабы или, правильнее сказать, от поста Изрядного Источника до Карачая тянулась более чем на триста верст «Кубанская кордонная линия», входящая в состав правого фланга Кавказской линии. Она, подобно Черноморской кордонной линии, состояла из укреплений, станиц и постов, с тою только разницею, что посты были расположены не только на самой Кубани, но во множестве находились по дорогам, далеко позади этой реки. По крайней мере так было до войны 1853-1856 годов, в которое время мы [481] и взглянем на эту часть Кавказской линии.

Станицы, расположенные по Кубанской линии, принадлежали к четырем бригадам: Кавказской, Кубанской, Ставропольской и Хоперской кавказского линейного войска. Эти станицы были Усть-Лабинская, Воронежская, Ладовская, Тифлисская, Казанская, Кавказская, Темижбекская, Григориполисская, Прочно-Окопская, Убежинская, Николаевская, Барсуковская, Невинномысская, Белореченская и Баталпашинская 473.

Расположение, оборона и вооружение этих станиц оставались в том самом виде, в котором они находились со времени своего основания: то же стесненное донельзя, в усадебном отношении, четырехугольное расположение; тот же вал с плетневой внутренней крутостью, обложенный колючкою, но только ров зарос травой и изгладился от времени. Не изменилось и вооружение станиц, — где было по два и одному орудию; а где и вовсе не было орудий. Притом орудия были на весьма дурных крепостных лафетах; не было тоже и платформ, отчего колеса лафетов, во время стрельбы, врезывались в землю, и от этого стрельба делалась затруднительною.

Между станицами, расположенными по Кубани, находилось по нескольку постов, число и величина которых зависела от местности. Чем местность была пересеченнее и закрытее, тем более постов находилось на меньшем расстоянии, и тем сильнее были самые посты. А так как, по мере приближения Кубани к главному хребту, берега этой реки становились пересеченнее и лесистее, а потому и число постов увеличивалось.

Таких постов, собственно по Кубани, насчитывалось до семидесяти. Находящиеся же на них казаки обязаны были, кроме конвоирования проезжающих, выставлять днем пикеты на возвышенных местах, а по ночам содержать секреты.

Но этим не ограничивалось охранение как самой Кубанской линии, так и позади ее лежащей территории Кавказского линейного казачьего войска.

На Кубанской линии, независимо станиц и постов, находились еще укрепления: Усть-Лабинское, Прочно-Окопское, Джугутинское и Хумаринское. В первом, находившемся на правом фланге линии, сосредоточивались артиллерийские склады и запасы; в Усть-Лабе было в роде арсенала, потому что там, в случае надобности, производились арсенальные исправления артиллерии. В Прочном-Окопе имел свое пребывание [482] начальник правого фланга Кавказской линии; а потому в этой крепости сосредоточивалось все управление. Что же касается Джугутинского и Хумаринского укреплений, то они охраняли Кубанскую линию с левого фланга.

Территория же Кавказской, Кубанской, Ставропольской и Хоперской бригад, лежащая позади Кубани, охранялась множеством внутренних постов, расположенных по разным дорогам, в особенности большое число постов находилось на почтовой дороге между Ставрополем и Георгиевском, как на главном сообщении с Закавказьем. Таким образом большая часть казаков назначалась для отправления собственно постовой службы. Остальные затем казаки, составляя станичные резервы, обязаны были скакать, по тревоге, на те места, где появлялся неприятель.

Несмотря на это, не только станицы, расположенные по самой Кубани, но и лежащие позади этой реки, не вполне были обеспечены от нечаянного нападения закубанцев. Правда, таких открытых нападений большими партиями, каковые были произведены закубанцами в сороковых годах на станицы: Васюринскую, Татарскую, Темнолесную, Воровсколесную и Бекешевскую, уже не повторялось; но за то хищничество и разбои происходили зачастую как в пределах Черномории, так и в территории Кавказского линейного казачьего войска.

С 1840-го года начала возникать «Лабинская линия» постепенным заселением казачьими станицами Большой Лабы и пространства между этою рекою и Кубанью, а равно возведением укреплений и постов. Перед войной 1853-56 годов, вот какие станицы входили в состав Лабинской казачьей бригады: Темиргаевская, Курганная, Родниковская, Лабинская, Владимирская и Зассовская на Большой Лабе; Петропавловская, Михайловская, Константиновская, Чамлыкская, Вознесенская и Урупская — между Лабой и Кубанью.

Независимо этого, кроме постов, расположенных по дорогам, для обеспечения сообщений, находились укрепления: Надеждинское, в верховьях Большого Зеленчука, Каладжинское, с постами Подольским и Житомирским — в верхних частях Большой Лабы. Сверх того, было выстроено на Белой в 1852 году Белореченское укрепление.

Несмотря на то, что на Лабинской линии, кроме казаков-поселенцев, находилось постоянно не менее 6-8 батальонов и [483] 2-х Донских полков, с пропорциональным числом артиллерии, но она находилась в постоянно тревожном состоянии.

Хотя неприятель не нападал на хорошо укрепленные и вооруженные станицы, но беспрестанно беспокоил жителей, занимавшихся полевыми работами, угонял скот и захватывал в плен. Поэтому хлебопашество, сенокошение, пастьба скота, заготовление строевого леса и дров производились не иначе, как под прикрытием войск. Даже сообщение между станицами и Кубанью совершалось не иначе, как с конвоем.

С наступлением же войны 1853-56 годов, Лабинская линия была в столь печальном положении, что тот же граф Евдокимов 474, который через десять лет покорил Западный Кавказ, предложил ее упразднить.

Но зато, с прекращением Восточной войны, Лабинская линия начинает быстро расширяться и крепнуть. Одновременно с построением Майкопа и Псебая — штаб-квартир Кубанского и Севастопольского полков 475 и с проложением просек через леса, устраиваются на низовьях Большой Лабы станицы: Тенгинская, Нижне-Лабинская и Некрасовская. Вслед же за тем возникают поселения по Урупу и Зеленчукам, так что с 1860 года все залабинское пространство уже является заселенным казачьими станицами, почти в том самом виде, в котором оно находится и в настоящее время.

Обозрев нашу военно-административную деятельность на Западном Кавказе со стороны Кубани, взглянем на наши предприятия со стороны Черного моря.

Цель наших действий со стороны Кубани заключалась сколько в охранении наших пределов от хищнических вторжений закубанцев, столько и в наказании их за такие хищничества. Достижение же нашей цели со стороны моря состояло в прекращении сношений закубанцев с турками.

Хотя по Адрианопольскому миру, заключенному в 1829 году, Турция уступила России весь восточный берег Черного моря, от Кубани до Поти, со всеми находящимися на нем крепостями, но Порта по-прежнему не переставала вредно влиять на обитателей Западного Кавказа 476. Это происходило не только от религиозных и политических, но и коммерческих причин. Турки вели противузаконный торг людьми, и в их гаремах губили свою молодость не одни только магометанки, но и пленницы-христианки. [484]

Чтобы воспрепятствовать этому, было признано необходимым блокировать берега моря крейсерами Черноморского флота и занять укреплениями все значительные пункты Черноморского прибрежья.

С этою целью с 1834 года начинает устраиваться «Черноморская береговая линия». Спустя же шесть лет, на берегу моря занимаются нашими войсками следующие укрепленные пункты: Анапа, Новороссийск, Кабардинское, Геленджик, Новотроицкое — на Пшаде, Михайловское — на Вулане, Тенгинское — на Джубе, Вельяминовское — на Туапсе, Лазаревское — на Псекупсе, Головинское — на Шахе, Навагинское — на Соче, Святого Духа — на Мзымте, Гагры — на Гагробше, Пицунда, Бомборы, Сухум-Кале, Иллори, Редут-Кале и Поти — у впадения Риона в море.

Черноморская береговая линия, имевшая протяжение до 600 верст, делилась на четыре отделения. Первые два находились в земле шапсугов. Укрепления третьего были расположены на земле убыхов и джигетов. Наконец, четвертое отделение составляли укрепленные пункты Абхазии и Мингрелии. Начальники этих отделений имели свое пребывание в Новороссийске, Вельяминовском, Навагинском и Сухум-Кале. Начальник же всей Черноморской береговой линии со штабом жил в Керчи, откуда и управлял всей линией.

В крепостях, укреплениях и фортах этой линии, из коих Анапа, Суджун-Кале (Новороссийск), Сухум-Кале, Редут-Кале и Поти были воздвигнуты еще турками, было расположено 14 Черноморских линейных батальонов. Сверх того, в каждом из этих пунктов находилась команда Азовских казаков, обязанная разъезжать на баркасах по берегу моря и рекам, в него впадающим, и следить за турецкими кочермами, на которых производилась противозаконная торговля невольницами.

Устройство и содержание Черноморской береговой линии стоило много денег и людей.

По несуществованию между многими пунктами вовсе сухопутного сообщения и по опасности от неприятеля, не только продовольственные и военные запасы, но материалы для постройки укреплений и фортов доставлялись на судах Черноморского флота. Так камень и известь, потребные на сооружение стен, доставлялись из Керчи и Севастополя, несмотря на то, что они находились в нескольких десятках или сотнях [485] сажен от сооружаемых укреплений. Не пользовались же на месте этими материалами по неведению о существования их. Неведение, как мне кажется, происходило сколько от преувеличенной опасности, столько от нераспорядительности, а может быть и от более недостойных причин и расчетов.

Так как укрепления и форты Черноморской береговой линии воздвигались в стране, до чрезмерности гористой и лесистой, где не существовало не только колесных, но и вьючных дорог, и притом посреди воинственного населения, а потому занятие таких пунктов и возведение на них построек сопряжено было с огромными издержками и потерями в людях. В особенности памятны нам экспедиции в земле убыхов, при построении укреплений Головинского, Навагинского и Святого Духа 477.

Но и заключенные в укреплениях и фортах слабые гарнизоны должны были постоянно бороться как с неприятелем, так и с болезнями. Шапсуг и убых неустанно следили за нашим солдатом и, за оградою, если не шашка, то пуля угрожала ему; а в некоторых укреплениях и ограда не всегда защищала солдата от вражеских выстрелов. Еще страшнее и гибельнее были лихорадки и цинга. От этих болезней состав гарнизона, в продолжение 3-х-4-х лет, или вымирал, или делался неспособен к дальнейшей службе, по причине разрушения организма от обструкции и худосочия.

Добро бы, еслиб, при таком печальном состоянии Черноморской береговой линии, она достигала бы своей цели. Но на деле и этого не видно было.

Противузаконная торговля людьми хотя не производилась так явно, как она совершалась до Адрианопольского мира, но все-таки она не была искоренена до основания, потому что турецкие кочермы являлись по-прежнему у кавказских берегов и продолжали сноситься с горцами. Правда, в этом нельзя было винить наше правительство; — оно сделало все, что могло. Если же не было доказательств, обвиняющих местную администрацию, то потому только, что не было особенно вопиющих злоупотреблений, клонящихся к противодействию, а все сваливалось на суровость кавказской природы и бурливость Черного моря. При чем нельзя было не удивляться отваге и предприимчивости нашего неприятеля и турецких контрабандистов.

Из этого оказывается, что Черноморская береговая линия [486] была для Кавказа аномалией в военном отношении. И действительно, она была хронической болячкой, потому что губила много людей и требовала от правительства много денежных средств.

И кто же создал эту аномалию или болячку? Тот, кто много сделал полезного в других отношениях; — это был генерал Вельяминов. Он был первый, который по возведении Абинского укрепления проложил сообщение с Кубани на Восточный берег Черного моря, и по его инициативе начали строиться там укрепления.

Такая аномалия существовала в продолжение 20-ти лет, и если бы не война 1853-1856 годов, то она существовала бы до окончательного покорения Западного Кавказа. Но противухристианское вмешательство англичан и французов в дела Турции заставило нас преждевременно уничтожить дорого стоившую, но бесполезную Черноморскую береговую линию.

В апреле 1854 года все болезненно слабые гарнизоны укреплений этой линии были перевезены частью в Мингрелию и Гурию, а частью в Новороссийск, Анапу и Тамань; а вслед за тем после бомбардирования и этих пунктов переведены в Керчь или отправлены в Севастополь.


Комментарии

465. Майкопская крепость — основана 17 мая 1857 г.

466. Автор не совсем прав. Переселение запорожских казаков, оставшихся верными России, после упразднения Запорожской Сечи, на Северный Кавказ началось в 80-х г. XVIII в. В 1792 г. им был пожалован «в вечное владение» остров Фанагория с землями между рекой Кубань и Азовским морем.

467. Черноморское казачье войско было сформировано в 1788 г. из оставшихся в России казаков после уничтожения Запорожской Сечи. В 1860 г. переименовано в Кубанское казачье войско. На момент переименования в войске состояли 9 конных полков, 12 пеших батальонов, 9 артиллерийских дивизионов.

468. Кавказский (№№ 1, 2) и Кубанский (№№ 1, 2) казачьи полки составляли соответственно 1-ю и 2-ю бригады Кавказского линейного казачьего войска, включенного в 1860 г. в состав вновь формируемого Кубанского казачьего войска.

469. Хоперские казаки — чины 1-го и 2-го Хоперских казачьих полков, составлявших бригаду Кавказского линейного казачьего войска, включенного в 1860 г. в состав вновь формируемого Кубанского казачьего войска.

470. Кубанская кордонная линия — была создана в 1792 г., проходила вдоль реки Кубань, первоначально состояла из двенадцати казачьих станиц. На линии были поселены казаки Черноморского и Донского казачьих войск. Входила составной частью в Кавказскую линию.

471. Фактически Черноморская береговая линия была ликвидирована русскими во время Восточной (Крымской) войны. Первые предложения о ее ликвидации высказывал П. С. Нахимов в сентябре 1853 г. Войска из укреплений линии были вывезены морем после появления в Черном море англо-французского флота, весной 1854 г.

472. Пластуны — название личного состава пеших частей Черноморского, впоследствии Кубанского, казачьего войска. Первоначально так называли отряды казаков, специализировавшихся на сторожевой службе в камышах и плавнях реки Кубань. С 1870 г. это название распространено на все пешие батальоны Кубанского казачьего войска.

473. Четыре бригады: Кавказская, Кубанская, Ставропольская, Хоперская, в составе двух номерных (№№ 1, 2) полков того же имени каждая, поступили на формирование 1-й, 4-й, 5-й, 6-й бригад Кубанского казачьего войска.

474. Евдокимов Н. Н., см. прим. 416.

475. Севастопольский полк был сформирован в 1856 г. из Черноморских линейных батальонов. Кубанский полк был сформирован из батальонов полков 5-го пехотного корпуса в 1845 г.

476. Адрианопольский мир, см. прим. 340.

477. Экспедиции в земли убыхов для постройки укрепления Головинского проводилась с 6 мая по 6 июня 1838 г.; укрепления Навагинское и Св. Духа строились с 8 июня по 1 ноября 1837 г.

Текст воспроизведен по изданию: Записки М. Я. Ольшевского. Кавказ с 1841 по 1866 г. // Русская старина, № 4. 1895

© текст - Ольшевский М. Я. 1895
©
комментарии — Лукирский А. Н. 2003
© сетевая версия — Тhietmar. 2008-2010
©
OCR — Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1895

II.

Враждебные нам обитатели Западного Кавказа.

Враждебные России обитатели Западного Кавказа принадлежали к двум племенам: адыге или черкесскому и абзне или абхазскому.

К первому принадлежали: бесленеи, махоши, егерукаи, темиргои, гатукаи, черченейцы, хамышейцы, натухайцы, верхние и нижние абадзехи, ближние и дальние шапсуги и убыхи.

Абазинское племя составляли мелкие общества: башильбаи, тамовцы, казильбеки, шах-гиреи, баракаи, баговцы, псхоу, анчипсхоу и джигеты.

Ближайшими враждебными соседями Лабинской линии, начиная с ее частей, были: башильбаи, тамовцы, казильбеки и шах-гиреи. Эти небольшие абазинские общества, население которых не превышало трех тысяч семей, обитали на треугольном пространстве между Большой и малой Лабой. Крайне лесистая и гористая местность способствовала к [487] укрывательству и безнаказанному производству ими в наших пределах хищничеств. Башильбаи, тамовцы, казильбеки и шах-гиреи управлялись старшинами, от родоначальников которых, если не ошибаюсь, они и получили эти свои названия.

По обеим сторонам Ходза, значительного притока Большой Лабы, жили бесленеи. Это черкесское общество, равнявшееся по своей величине четырем выше поименованным обществам, несравненно превосходило их храбростью и наездничеством. Без бесленеев не совершался на нашу линию ни один набег. В особенности бесленеи страшны были для наших поселений в то время, когда они жили на Тегенях, между Урупом и Большой Лабой и, когда ими управлял и предводительствовал их князь Айтек-Каноков. Это было в тридцатых годах. Тогда зачастую страдали наши поселения на Кубани от его смелых наездов.

Не менее страшны были в тридцатых годах для Кубанской линии, а с сороковых годов для лабинских казаков, соплеменники бесленеев — махоши, темиргои и егерукаи. Их князья не только умели управлять своими подвластными, но и с честью предводительствовали ими. Особенную же известность приобрели Богорсуковы и Болотоковы; первые были князья Махошевские, а последние Темиргоевские.

В последние годы своего существования на Западном Кавказе махоши, темиргои и егерукаи жили в лесных трущобах по Фарсу, а также между этой небольшой рекой и Белой. Леса, окружающие Майкоп, а также станицы Кужорскую и Фарскую, были наполнены их аулами и хуторами, а поляны засеяны просом и кукурузой. Махош, темиргоев и егерукаев считалось до четырех тысяч семей.

Выше бесленеев в верховьях Ходза жили баговцы — а по Гупсу были разбросаны хуторами баракаи, небольшие общества абазинского племени. Выше махош, темиргоев и егерукаев находилось несколько абадзехских аулов. За Каменным мостом, на Белой, в глубокой котловине жили даховцы, а далее, за другим хребтом, хамыши, те самые, которые несколько лет тому назад жили на низовьях Белой под именем хамышейцев.

Перечислив таким образом небольшие общества, населявшие пространство между Лабой и Белой, перейдем на левый берег этой последней реки.

По Куржипсу и Пшехе, притокам Белой, Пшишу и [488] Псекупсу, впадающим в Кубань, находились многочисленные и богатые поселения абадзехов, — народа, с которым мы начали вступать в более частые столкновения только с пятидесятых годов. До того же времени, если и известны были нам, то только окраины абадзехской земли, изредка посещаемые нашими войсками. Сами же абадзехи не боялись нас, потому что, кроме трудно доступной местности, были защищены со стороны Лабинской линии храбрыми бесленеями, махошами, темиргоями и егерукаями, а со стороны Черномории бжедухами и гатюгаями или черченеями. При том же, живя в довольствии, они не имели надобности заниматься хищничеством и добывать себе существование грабежом. Когда же пришлось абадзехам защищать свои собственные пределы, то они, со времени заложения Майкопа и до своего падения, дрались неустрашимо, мужественно и храбро.

Иными являются сопредельные абадзехам шапсуги, жившие между Шебшем и Абином. Они считались злейшими и опасными соседями черноморцев, и только пластунами сдерживались в своих хищничествах и разбоях в наших пределах. Шапсуги умели мужественно и стойко защищаться на своей земле, что доказывалось значительными потерями, во всех случаях, когда нашим войскам приходилось с ними драться. И между ними были лихие наездники-предводители, например, Шеретлуков и Казбич. Несмотря на это, шапсуги не пользовались добрым именем между своими соплеменниками. Абадзехи пренебрегали ими и не вступали с ними в сношения; натухайцы и бжедухи боялись их. Это происходило от их сварливости, кровожадности, непостоянства и страсти к хищничеству.

За Абином вплоть до Новороссийска, Анапы и устьев Кубани в Черное море, жили натухайцы. По причине ли близости моря, или менее суровой местности, но только натухайцы отличались более мирными, нежели воинственными наклонностями. Хищничеством же вовсе не занимались, как их соседи шапсуги, потому что не были способны к приобретениям, соединенным с опасностями, или не находили в том нужды по довольствию в жизни, к чему много способствовала торговля.

Наконец, если упомяну о беглых кабардинцах, то тогда не будет забыто ни одно из самых незначительных неприязненных нам обществ, обитавших по северо-восточному склону главного Кавказского хребта. [489]

Беглые кабардинцы принадлежали к выходцам из Кабарды, после усмирения ее, в 1822 году, генералом Ермоловым 478. Сначала они жили в верховьях Зеленчуков и Урупа. С устройством же Лабинской линии, они расселились по разным местам залабинского пространства. Между беглыми кабардинцами было много храбрецов и наездников, предводительствовавших хищническими партиями, причинявшими много тревог и вреда нашим казачьим поселениям.

Обратимся теперь к перечислению обществ, живших по юго-западному склону Кавказского хребта или обитавших на Западном Кавказе по восточному берегу Черного моря.

Между Новороссийской бухтой и Псесуапе, где находились наши укрепления: Геленджик, Кабардинское, Новотроицкое, Николаевское, Михайловское, Тенгинское, Вельяминовское и Лазаревское, жили опять шапсуги. Несмотря на то, что близость моря давала им возможность заниматься торговлей, но они в нравах и обычаях недалеко опередили своих собратов, живших по северо-восточному склону Кавказского хребта. Да и не могло быть иначе, потому что турки были единственными их потребителями, а предметом торговли были пленные, в особенности женщины, не только христианки, но и магометанки. Не могли быть утрачены хищнические воинственные наклонности и потому, что они вели беспрестанную войну с гарнизонами наших укреплений, расположенных на их земле. А что приморские шапсуги были мужественно храбры и неустрашимы, — доказывает то, что они, не имея главы и единства в управлении, не только решались на штурм наших укреплений, но и достигали своей цели. Лазаревское, Вельяминовское, Михайловское и Николаевское укрепления служат тому доказательством 479 (Эти укрепления были взяты в управление Черноморской береговой линией генерал-лейтенанта Раевского в феврале и марте 1840 года и последовательно в таком порядке: первым взят форт Лазарев, затем укрепление Вельяминовское, потом укрепление Михайловское и, наконец, форт Николаевский. Гарнизоны Лазаревского, Вельяминовского и Николаевского были частью истреблены, а частью уведены в горы пленными. Что же касается Михайловского, то это укрепление, после отчаянно-мужественной защиты, было взорвано вместе с ворвавшимися в него горцами 22 марта рядовым Тенгинского полка Архипом Осиповым, зажегшим пороховой погреб. Во взятии этих укреплений вместе с шапсугами участвовали убыхи и другие приморские горцы). [490]

Начиная от Псесуапе по рекам и речкам Аше, Шахе, Вардане, Дагомысу и Соче жили убыхи, слывшие между всеми приморскими жителями за храбрейших. Такое понятие об убыхах составилось с 1840-го года, когда управлявшие и предводительствовавшие ими Берзеки умели их воодушевить к единодушному и мужественному сопротивлению против наших отрядов, строивших на их земле укрепления Навагинское и Святого Духа.

Между Мзымптой и Бзыбью по берегу моря жили джигеты — страбоновские зиги. Над джигетами по обеим сторонам речки Псхоу, находились аулы, кроме других небольших хищных обществ, — псхоу и анчипсхоу, известных также под именем медовеев.

Наконец, если упомянем о хакучах, живших в верховьях рек Аше и Псесуапе, то этим закончится перечисление враждебного нам населения Западного Кавказа.

Хакучи не составляли отдельного общества, принадлежащего к черкесскому или абазинскому племени. Это был сброд разных людей.

Здесь были и горские абреки, и беглые русские казаки и солдаты. Удалившись в котловины, обставленные горами, суровее которых трудно себе представить, они жили совершенно особою жизнью. С соседями вели постоянную вражду, выражавшуюся кровавыми столкновениями. Абадзехи, шапсуги, убыхи не только боялись, но ненавидели хакучей, как страшных и отъявленных разбойников.

Независимо перечисленных враждебных обитателей Западного Кавказа, в пределах его по обеим сторонам главного Кавкавского хребта, находилось и мирное нехристианское население. К этому населению принадлежали: 1) ногайцы, обитавшие до 1860 года по левую сторону Кубани, и 2) бзыбцы, цебельдинцы, абхазцы, дальцы, абживцы и самурзаканцы, составляющие и в настоящее время Абхазию с Самурзаканским приставством.

Ногайцы, жившие по левому берегу Кубани, начиная от Хумаринского укрепления до станицы Тифлисской, были слабые выродки когда-то сильной страшной Кипчакской орды. Они разделялись по родам на ногайцев: тохтамышевских, мансуровских, кипчаковских, карамурзинских и наурузовских, и согласно этого разделения после восстания, обнаруженного [491] ими одновременно с кабардинцами, были поселены в 1823 году пятью отдельными группами. После этого ногайцы, хотя не обнаруживали явного неповиновения, но как разноверцы, не питали к нам искренней преданности и не упускали случая вредить нам тайно. Они часто уличались в передержательстве хищнических партий и в передаче немирным разных сведений о наших распоряжениях и действиях. Когда же, по окончании восточной войны, был разрешен мусульманскому населению переход в Турцию, то прикубанские ногайцы были первые, предпринявшие это переселение.

Абхазия с Самурзаканью, находясь между Бзыбью и Ингуром и состоя под управлением княжеской фамилии Шервашидзе, хотя считалась полухристианской мирной страной, а владетель ее был генералом нашей службы, однако полного спокойствия в ней никогда не было. Не существовало и надежного сообщения между укреплениями, в ней находившимися, и не раз случалось, что наши отряды встречали вооруженное сопротивление со стороны жителей. Несмотря на роскошную и богатую природу, на давние торговые сношения с Турциею, этот народ находится в диком состоянии и, без сомнения, грубее и хищнее многих других обитателей Западного Кавказа. По крайней мере те умели стоять за свою независимость и были свободными жильцами гор. Абхазцы же и этого не достигли, а напротив находились под деспотизмом своих князей — владетелей.

Из сделанного общего очерка Западного Кавказа оказывается, что особенно резкого отличия не замечалось в характере, нравах и обычаях [176] между черкесским и абазинским племенами. Правда, общества черкесского происхождения отличались более воинственным направлением и в массе превосходили мужественной стойкостью и неустрашимой храбростью абазинцев. Между черкесами было более стремлений к сохранению своей независимости и свободы. Это доказывалось тем, что они не подчинялись ни своим князьям, ни Магомету-Аминю, в той степени, в какой зависимости находились абхазцы относительно своих владетельных князей. Черкесы были более тверды в понятиях мусульманской религии, потому что между абазинцами магометанство боролось с христианством и язычеством. Не было различия и по месту жительства черкес и абазинцев; мы видели, что те и другие жили по обеим сторонам [492] Кавказского хребта. Но зато достаточно одного языка, чтобы положительно сказать, что адыге и абзне не суть одного происхождения.

Не только по отзыву ориенталистов-филологов, но и по заявлению самих жителей Кавказа, черкесский язык считается самым трудным по произношению и составлению азбуки. Припомните разговор, происходивший между Шамилем и Магометом-Аминем, во время свидания их в Калуге, и описанный г. Руновским в статье «Шамиль в Калуге» 480. Вспомните, с каким откровенным чистосердечием издевались над этим языком Магомет-Шефи, младший сын Шамиля, и Хаджио, неизменный мюрид имама, несмотря на то, что они были по рождению лезгины, в языке которых тоже много гортанных и шипящих слов. Тот, кто возьмется за составление азбуки для кавказских горцев, если и преодолеет препятствия над языками абхазским, осетинским и чеченским, то едва ли осилит эти препятствия над лезгинским и в особенности черкесским произношением, где в одном слоге сосредоточивается по нескольку наших согласных букв.

Своих письмен обитатели Западного Кавказа не имели; если же что писалось, то для этого употреблялась арабская или татарская грамота. Вся ученость исключительно сосредоточивалась между эфендиями, кадиями и муллами, или вообще в духовном сословии. Но и большинство духовного сословия не знало арабской грамоты до той степени, чтобы могло читать и понимать Коран, надлежащим образом, а если знало, то изустно, толкуя вкривь и вкось его тексты, а чаще в свою пользу. По этой причине шариат — часть корана, заключающая гражданские узаконения, весьма туго прививался и распространялся на Западном Кавказе, несмотря на все старание Магомет-Аминя. Это отчасти происходило и от того, что жители Западного Кавказа не были фанатики и строгие последователи учения Магомета, и веровали более в свой «адат» или закон, основанный на обычаях, и полагались более на мнение и посредническое решение своих стариков, нежели на закон, заключающийся в коране. Может быть, они уклонялись от шариата и потому, что требования его были слишком строги и стесняли их свободу действий.

Несмотря на то, что обитатели Западного Кавказа находились под постоянным влиянием турок, — нельзя сказать, [493] чтобы мусульманство у них прочнее укрепилось, нежели в Дагестане.

Более строгими последователями учения Магомета считались ногайцы, жившие по левую сторону Кубани, и натухайцы, на которых влияли анапские паши. Что же касается большинства населения, то оно утопало скорее в безверии, или язычестве. Понятия же о христианской религии ими вовсе утрачены, несмотря на то, что развалины древних храмов и другие памятники свидетельствовали, что учение апостола Андрея коснулось не только берега моря, но и занесено было в глубь гор. Так еще в недавнее время обретены были христианские храмы в верховьях Зеленчуков, Лабы и Белой.

Одною из причин, почему магометанство слабее утвердилось на Западном, нежели на Восточном Кавказе, было то, что жители первого были менее проникнуты фанатизмом последних. И действительно, адыге, а тем менее абзне, ни разу не проявляли такого воинственного порыва и увлечения, каким проникнуты были жители Дагестана при Кази-Мулле. Как ни старались Хаджи-Магомет, Сулейман-эфенди и в особенности Магомет-Аминь воодушевить закубанских обитателей к единодушному восстанию против нас, однако не только не достигли этого, а даже не могли заставить признать над ними свою власть и следовать учению шариата 481. Здесь кстати проследим этих Шамилевых эмиссаров.

Хаджи-Магомет пробрался из Дагестана за Кубань в 1842 году и деятельно начал проповедовать там шариат и мюридизм. Хотя он не встречал большого и полного сочувствия в массе черкесского населения, но в Шапсугии, где Хаджи-Магомет имел постоянное свое пребывание, образовалась особая партия его приверженцев, известная под именем «хаджиретов». Безотчетною храбростью, смелыми набегами и хищничеством в наших пределах хаджиреты сделались знамениты за Кубанью. Действия Хаджи-Магомета не были продолжительны, потому что смерть прекратила его дни.

Преемником Хаджи-Магомета был Сулейман-эфенди, человек может быть и глубоко изучивший Коран и постановления Магомета, однако не имевший твердости характера и силы воли, чтобы двигать массами столь независимого и свободного народа. Может быть, он и успел возбудить в частности доверие к своему учению, но далеко не довел закубанцев до [494] общего и единодушного восстания. Может быть, он не достиг этого собственно потому, что черкес и абазинец, как я уже сказал, менее увлекателен и фанатичен, чем житель Дагестана. Кончилось тем, что он, не предприняв ничего замечательного, спасаясь от позора, а может быть и смерти, является в 1846 году в наших пределах в качестве перебежчика. Желая проявить свою ученость, Сулейман-эфенди, как духовное лицо, предстает в роли обличителя Шамиля, обвиняя его в неправильных и противных Корану действиях. Составленная им записка и разосланная по желанию тогдашнего главнокомандующего наместника кавказского, князя Воронцова, во множестве экземпляров, не произвела на горцев ни малейшего впечатления и успеха, несмотря на то, что обличения Сулеймана были распространены в самую неблагоприятную для Шамиля пору, а именно — после неудачного его вторжения в Кабарду.

Действия третьего эмиссара Шамиля, Магомета-Аминя были продолжительнее и самостоятельнее его предшественников, хотя и он далеко не достиг той власти, которою пользовался Шамиль на Восточном Кавказе.

Магомет-Аминь, уроженец Койсубу, был мюридом и если явился проповедником шариата на Западном Кавказе, то не столько по желанию своего имама, постоянным расположением которого он пользовался, сколько по собственному своему желанию. Он вызвался сам отправиться за Кубань, в то время, когда Шамиль колебался в выборе лица перед черкесской депутацией, явившейся к нему в Ведень в 1848 году.

Магомет-Аминь был встречен за Кубанью холодно, несмотря на то, что был приглашен, как бы по народному желанию. Действовать в начале с энергией Шамиля он не мог, потому что не имел в руках никакой самостоятельной силы; при том был пришлец, не знавший даже языка той страны, в которую он явился проповедником и в качестве властителя; но, будучи благоразумен, он начал не торопясь входить в роль правителя. Присмотревшись к управлению и действию Шамиля, Магомет-Аминь начал вводить «мехкеме» или судилища, а дабы иметь в своих руках исполнительную власть, учредил своих мюридов и полицию, под именем «муртазеков». Правда, все это совершалось весьма медленно и с полным недоверием народа. Много ухищрений и уловок было употреблено Магометом-Аминем для того, чтобы пересилить предубеждения против него [495] племени адыге. Но самым важным лично для него делом, сбросившим с него тень пришлеца и сделавшим его самостоятельным в глазах черкесского народа, — было вступление в родство, через бракосочетание, с княжеской Темиргоевской фамилией — Болотоковых.

С этого времени Магомет-Аминь, хотя начинает действовать более самостоятельно и решительно, и хотя не раз является предводителем огромных сборищ, однако, по-прежнему, не достигает единства в управлении и часто встречает противодействия своей власти, в особенности же со стороны шапсугов и натухайцев. Первые боялись вторично утратить свою независимость и снова подпасть той власти, которой они неохотно подчинялись во время пребывания у них Хаджи-Магомета. Между же натухайцами Магомет-Аминь встречает Иефер-Бея, известного своим происхождением, богатством и достигшего в турецкой службе звания паши.

Начиная с 1851 года, Магомет-Аминь не раз предводительствовал огромными сборищами, как для противодействия нам, так и для вторжения в наши пределы. Однако, нельзя сказать, чтобы действия его были успешны; в особенности, для него памятны поражения: в 1851 и 1852 годах на Урупе, Богундыре и Андхире; в 1855 году в Карачае — когда он, действуя по наущению турецкого правительства, желал пробраться в Кабарду, на соединение с Шамилем, в 1857 году, при построении Майкопа. Магомет-Аминь закончил свою деятельность на Западном Кавказе в 1860 году, когда, после склонения абадзехов на заключение мира с генералом Филипсоном, побывав в Тифлисе, Петербурге и у своего бывшего имама в Калуге, отправился на жительство в Константинополь.

Всматриваясь поближе и с некоторою подробностью в образ управления, существовавший на Западном Кавказе, оказывается полное преобладание демократического начала. Даже между бесленеями, махошами, темиргоями, егерукаями и бжедухами, у которых были князья, аристократический элемент не тяготел над массою народа. Неограниченная власть князей, если и распространялась, то только на незначительный крепостной класс или на так называемых «пшитлей», составлявших наследственную их собственность. Все же прочее население Западного Кавказа, а именно: абадзехи, шапсуги, натухайцы, убыхи, джигеты и небольшие общества абазинского [496] происхождения, составляло совершенно независимый и свободный народ. Все они имели право жить, как угодно и где пожелают, а потому селились семействами иди по родам и вели жизнь патриархальную.

Отец семейства, или старший в роде, считался неограниченным владыкой как в той земле, на которой находился его дом и обрабатываемое им поле, так и всего живущего на ней. По крайней мере, вот какие понятия существовали в большинстве. Жена, как приобретаемая покупкою, считалась собственностью мужа, и на ней лежали самые тяжелые работы. Она находила защиту против деспотизма мужа только в богатстве родителей и многочисленности своих родственников. В первом случае она возвращалась в родительский дом, с обратной уплатой калыма своему мужу. Во втором случае, сам муж остерегался жестокого обращения с своей женой, из опасения навлечь на себя мщение родственников последней. Но так как оба случая были исключением из общего, а потому обращение большинства мужей с своими женами было вполне деспотическое и безотчетное. Не менее в безотчетном положении находились и дети не только против жестокости своих отцов, но и против продажи их в неволю. А такие примеры были не редкость, потому что, как нам известно, в турецких гаремах было немало горских невольниц.

Черкес не понимал и не сознавал зла в продаже своих детей в неволю; ведь он же сам платил калым за свою жену. Напротив, он видел в этом скорее хорошую сторону, потому что, с получением нескольких десятков, а может быть, и сотен пиастров 482, мог улучшить свое положение, а дочь, при поступлении в гарем, особенно богатого турка, переставала подвергаться лишениям и нести тяжелый труд. Черкеса не смущало, что его дочь будет наложницей, потому что Коран не воспрещает этого. Он сам охотно завел бы несколько жен и наложниц, если бы средства дозволяли ему это сделать.

Но рабское состояние жен и детей было ничтожно, в сравнении с пленниками, попадавшимися в руки горцев разными случаями. Сколько страданий и мучений, физических и нравственных, претерпевали эти несчастные со времени их пленения. Изнуренные тяжелыми работами, обессиленные голодом. и томимые жаждою, они подвергались поруганиям и побоям; их таскали от одного хозяина к другому, или напоказ [497] толпе, на аркане; не только руки и ноги сковывались, но и на шею надевалась цепь; они ввергались в душные и грязные ямы, наполненные разными гадинами и нечистотами. Спасение пленника заключалось или в скором выкупе, или в промене его на других пленных, или в бегстве. Если же не являлась к нему эта помощь, то он, изнывая от страданий и мучений, преждевременно умирал. Но были и такие пленники, которые, принимая магометанство, вступали в брак с горянками, если таковые находились; а были и такие из них, которые, будучи не в состоянии дать за себя выкуп, оставались в кабале, и не переменяя веры. Такие несчастные, с их потомством, составляли «иессырей» или в полном смысле рабов, лишенных всякой свободы, и которыми помыкали хуже скотов.

И где же существовало такое страшное рабство? В народе, дышавшем полною независимостью и свободою, который не допускал никакой посторонней силы и внешнего вмешательства. В прошлом столетии, едва этот народ заметил усиливающуюся власть князей, как заставил их отказаться от лишних требований если не силой и оружием, то, оставляя их, переселялся в другие места. Мы видели, что, несмотря на все ухищрения и уловки Магомета-Аминя, он далеко не достиг желаемого, хотя и находился между черкесами в то время, когда единство власти, в особенности, было необходимо для противодействия нам. Сами черкесы понимали, что их спасение заключается в единстве власти; однако, не отреклись вполне от своего родового управления. Когда же им пришлось переселяться на указанные места, то они скорее решились покинуть дорогие им горы и леса, нежели находиться под надзором нашей администрации. В этом отношении они превзошли чеченцев, с которыми у них много общего по образу жизни, нравам, обычаям, способу ведения войны с нами и даже по очертанию местности, на которой они жили.

Не вдаваясь в подробности по сличению нравов, обычаев и образа жизни черкесов с чеченцами, обращу внимание только на то обстоятельство, что черкесы были менее корыстолюбивы, подкупны и продажны; а потому между ними труднее было находить лазутчиков и проводников, нежели между чеченцами. Может быть, это происходило от большей любви к горам и преданности к своему делу, потому что черкесы защищали свою родину по собственной своей инициативе и [498] побуждению, тогда как чеченцы тратили свои силы и гибли по воле своего имама не исключительно за себя, но и за Дагестан, а главное — для поддержания власти Шамиля, сильным гнетом тяготевшей над ними в последние годы покорения Восточного Кавказа. В заключение считаю не лишним очертить с некоторою подробностью образ ведения войны черкесов с нами.

Черкесы вместе с прочими враждебными нам обитателями Западного Кавказа вторгались в наши пределы, с единственною целью добычи, или захвата пленных, лошадей и скота, производилось ли это большими массами или незначительными партиями. Предпринимать же такие вторжения, целью которых было восстановление против нас мирных и увод их в горы, подобно тому, как неоднократно действовал Шамиль, — превышало их понятия; да и не было той власти, которая могла осуществлять и приводить в исполнение такие предприятия. Один только раз удалось Магомету-Аминю склонить закубанцев, в 1855 году, на вторжение в Карачай и далее в Кабарду 483. Но такое предприятие, выходящее из ряда хищнических, как мы видели, окончилось в самом начале полной неудачей.

Несмотря на страсть закубанцев к хищничеству, образовать партию для набега было не так легко, и не всякий мог взяться за это дело. Чтобы иметь успех в этом, нужно было быть не столько влиятельным и богатым, сколько известным своими предшествовавшими удачными набегами. Однако и такие предводители не всегда сманивали черкес, потому что предприятия в больших размерах редко удавались, а если и был успех, то большинство не удовлетворялось дележом добычи, по незначительности той доли, которая на каждого из них приходилась. Поэтому черкесы не увлекались большими сборами, а охотнее производили хищничества в наших пределах партиями не свыше 30 человек. Эти партии были конные или пешие, что зависело от отдаленности того места, куда набег предпринимался, и от достаточности лиц, входивших в состав партии.

Каждое хищническое предприятие, совершаемое такими небольшими партиями, и в особенности на дальнем расстоянии, состояло из мер предуготовительных, перехода через кордонную линию, действий в наших пределах и в обратном переходе через кордон.

Предуготовительные меры заключались: в приведении лошадей в состояние производить дальние и быстрые [499] движения, и в заготовлении боевых патронов. Дня на два до совершения набега верховые и заводные лошади кормились просом, и почти не поились, отчего они делались поджарыми и способными к продолжительным и скорым переездам. Имея постоянный недостаток в боевых патронах, горцы, как сами их делающие, собираясь в набег, заготовляли их по возможности в большом числе. Бурдюки, исключительно бараньи и козьи, необходимы были для пеших хищников при переправах через реки, во время полой воды, когда не имелось в них бродов.

Партии, как пешие, так и конные, собравшиеся на хищничество, первоначально избирали «вожаков», которые обязывались не только провести хищников скрытно через нашу кордонную линию, но и быть путеводителями в наших пределах. Такие люди преимущественно были наши беглые казаки и солдаты, или абреки мирных аулов, как знающие местность и язык.

Вожакам назначался из добычи лучший пай при удаче и поругания в случае неуспеха.

Партия, прибыв на Лабу или Кубань, не всегда тотчас приступала к переправе, но, засевши в скрытых местах, осматривала берега реки и наблюдала за действиями кордонной стражи. Наблюдения эти преимущественно заключались в высматривании, где кладутся секреты и когда посылаются разъезды, на что употреблялось иногда по нескольку суток, в особенности в таких местах, где находился лес, в котором хищники могли свободно укрываться.

Переправа через Лабу и Кубань и проход, незамеченным мимо сфкретов, было делом самым трудным и опасным. Здесь-то и выражались замечательные ловкость, смелость и предприимчивость. С какой тишиной и осторожностью должно было все это совершаться. Малейший плеск воды, фырканье лошади, лишний секрет, выставленный на берегу, не только уничтожали замысел хищников, но они возвращались пораженные. Из них одни тонули в реке, другие гибли от пуль казаков. Переправы обыкновенно совершались в темные, бурные и ненастные ночи, когда фырканье лошадей, плеск воды заглушались свистом ветра, ударами грома, падением дождя и шумом волн.

Переправа совершена беспрепятственно. Хищники прошли через кордон незамеченные секретами. Нет никаких следов о их переправе; шедший дождь залил их «сакму» — путь следования. Если бы не дождь, то разъезд с ближайшего поста, без [500] сомнения, открыл бы сакму и, по сделавшейся тревоге, посланные в погоню казаки, вероятно, настигли бы хищников до совершения злодеяния. Но теперь, будучи никем не преследуемы, они рыщут в наших пределах. Встречающихся им людей или убивают, или захватывают в плен, употребляя при этих случаях разные хитрости. Так беглому казаку Прочно-Окопской станицы несколько раз удавалось появляться в наших пределах и производить хищничества, в офицерской форме. То же самое делал беглый моздокский казак Алпатов с чеченцами на Терской линии.

На линии все спокойно, между тем хищники сутки, другие, как находятся в наших пределах. Наконец, после совершенных злодеяний и убийств, они открыты. Сделалась общая тревога. Секреты на линии удвоены; резервы казаков поскакали на место тревоги; уже хищники преследуются. Казаки на усталых лошадях уже перестреливаются с ними. Уже хищники начинают бросать своих усталых лошадей, лишнюю добычу и даже пленных, а некоторые из них падают мертвыми, сраженные пулями казаков, их преследующих. Уже спереди виднеется пыль скачущих им наперерез резервов. Кажется, гибель всей хищнической партии неизбежна. Но вот смеркается, а вот кордонный лес в полуверсте. Хотя бы скачущие резервы успели предупредить перед лесом; но этого не может быть, потому что казаки еще далеко. Стемнело, хищники успели доскакать до леса и скрыться. Несмотря на удвоенное число секретов и всевозможные меры к пресечению хищникам обратного пути, остатки партии пробираются поодиночке по лесу и прокрадываются через кордон.

Случалось и так, что хищнические партии, пробравшиеся в наши пределы, будучи открыты по сакме, после отчаянного сопротивления, совершенно истреблялись, оставляя следы смерти и в наших рядах. Сколько мне помнится, так были истреблены: в 1841 году у Невинномысской станицы сорок хищников, а в 1847 году у Грушевского поста, что между станицами Новомарьевской и Сенгилеевской, перебито двенадцать закубанцев.

Так действовали закубанцы, по преимуществу в наших пределах небольшими партиями. Если ж случалось им изредка пробираться к нам в большом числе, то предметом их действий были находящийся на пастьбе скот и жители, занимающиеся [501] полевыми работами. Иногда они решались нападать на наши станицы, но в этом редко когда имели успех. Сколько мне помнится, только нападения на Темнолесную и Татарскую станицы в 1842 году и на Теменскую в 1862 и были успешны, судя по разорению этих станиц и величине добычи. Еще менее успеха имели они при нападении на наши укрепления.

Сравнивая такие действия черкес и прочих враждебных нам обитателей Западного Кавказа в наших пределах с чеченскими, нужно сказать, что последние были несравненно смелее и предприимчивее. В особенности видно было превосходство чеченцев в хищнических предприятиях небольшими партиями.

Далеко менее искусны были закубанцы в борьбе с нами в своих пределах в особенности при защите своих заветных лесов. Немало таких мест на Западном Кавказе было занято нами без боя, или с незначительной перестрелкой, за овладение которыми было бы пролито много нашей крови, если бы они находились в руках у чеченцев. Между тем нельзя отнести это к недостатку храбрости, неустрашимости и стойкости. В этом закубанцы ни мало не уступали чеченцам. Сколько произведено было смелых и решительных кавалерийских атак закубанцами в 1857 году при построении Майкопа? С каким неустрашимым мужеством бросались они в шашки на наши войска, будучи осыпаемы картечью в 1862 году на Пшехе? Да и сколько было других примеров их отчаянной храбрости, дорого им стоившей, но мало вредной для нас.


Комментарии

478. В мае — июле 1822 г. русские войска под командованием А. П. Ермолова совершили экспедицию в долину реки Баксан. С конца лета русские строили Кабардинскую линию, которая отделила равнинную часть Кабарды от горной, пять крепостей перекрыли вход в горные ущелья. Сооружение линии лишило кабардинцев возможности в случае необходимости укрываться в горах, поставив их тем самым в полную зависимость от России.

479. Форт Лазаревский был взят горцами 9 февраля 1840 г., укрепление Вельяминовское пало 29 февраля того же года, укрепление Михайловское было захвачено 22 марта, Николаевское — 2 апреля 1840 г.

480. Руновский Аполлон Иванович (1823-1874) — полковник, пристав при Шамиле в Калуге. Автор воспоминаний «Записки о Шамиле пристава при военнопленном», СПб., 1860. «Шамиль в Калуге» — так назывались записки П. Г. Пржецлавского, опубликованные в журнале «Русская старина» в 1877-1878 гг.

Магомет-Шефи (1839-1906), третий сын Шамиля, в 1857 г. наиб селения Андаль, в 1859 г. оборонял Гуниб и Ведено. После пленения жил в Темир-Хан-Шуре и Казани. В 1861 г. вступил на русскую службу. В 1869 г. после отъезда Шамиля в Мекку с позволения отца остался в России.

Хаджио — возможно, Хаджияв Оротинский, мюрид, наиб Анди с 1852 г., затем казначей при имаме. В этой должности оставался до пленения имама.

481. Хаджи-Магомет находился на Западном Кавказе с 1842 по 1844 г., был полномочным представителем имама, умер в 1844 г. Сулеман-эфенди, кабардинец, наиб Шамиля у адыгов, послан на Западный Кавказ в 1845 г., перешел на сторону русских в 1846 г. В 1847 г., в русской газете, выступил против нарушений Шамилем норм шариата. Магомет-Амин (Муххамед Эмин, Муххамед-Амин) появился в Черкесии в конце 1848 г., во время Восточной войны получил от турок звание паши. В 1859 г. после сдачи Шамиля признал себя побежденным и принял присягу на верность России.

482. Пиастр — турецкая серебряная монета.

483. В августе 1855 г. отряд горцев под командой Муххамед Эмина вторгся в Карачай, захватил русский обоз, но был остановлен отрядом генерала Козловского.

Текст воспроизведен по изданию: Записки М. Я. Ольшевского. Кавказ с 1841 по 1866 г. // Русская старина, № 6. 1895

© текст - Ольшевский М. Я. 1895
©
комментарии — Лукирский А. Н. 2003
© сетевая версия — Тhietmar. 2008-2010
©
OCR — Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1895

ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

III.

Западный Кавказ в 1860 году.

Летом 1860 года на меня было возложено главнокомандующим осмотреть штаб-квартиры разных частей войск и стрелковые батальоны армии, только что сосредоточенные в Кубанской области. Это дало мне возможность побывать на самых передовых пунктах Западного Кавказа, занятых нашими войсками; а потому я имел случай еще ближе ознакомиться с этим краем, на который в то время было обращено все наше внимание.

Но прежде чем коснусь подробностей моей поездки, [502] сделаю общий очерк положения обитателей Западного Кавказа и отношений их к нам.

С наступлением 1860 года, отчасти изменился Западный Кавказ, как по составу населения, описанного в предыдущей главе, так и по отношениям этого враждебного населения к нам.

С окончанием Восточной войны был разрешен беспрепятственный выход закубанцев в Турцию, сначала под предлогом путешествия в Мекку для поклонения гробу Магомета, а потом, и открытое переселение их в страну своих одноверцев.

Первые поспешившие воспользоваться этим разрешением были ногайцы, жившие по левую сторону Кубани. Им не нравилось, что, будучи окружены со всех сторон нашими казачьими поселениями, они были лишены прежней свободы сноситься с немирными, заниматься передержательством их в своих аулах и получать некоторые выгоды от хищничеств немирных в наших пределах.

Одновременно с ногайцами началось первое переселение в Турцию и натухайцев, возбужденное отчасти неудовольствиями от построения на их земле наших укреплений и станиц, а отчасти происками Сефер-бея, враждовавшего как с нами, так и с Магомет-Аминем, о первенстве которого он не мог равнодушно слышать.

Тогда как одна часть мирного магометанского населения, обитавшего на пространстве между Кубанью и Лабою, уходила от христианства в Турцию, другая, враждебная нам, искала спасения в скалистых ущельях и лесных трущобах. Таким образом с заведением наших казачьих поселений в верховьях Зеленчуков, Урупа и на Тегенях бежали за Лабу остатки башильбаев, бесленеев и беглых кабардинцев.

Можно положительно сказать, что с наступлением 1860 года, по правую сторону Большой Лабы, не было ни души магометанской. Но зато треугольное пространство между Большой и Малой Лабой было переполнено башильбаями, казильбеками, тамовцами, шах-гиреями и беглыми кабардинцами. В пространстве же между Малой Лабой и Губсом гнездились, небольшими родовыми аулами, бесленеи, баракаи и баговцы.

Хотя все это население, как равно махоши, темиргои и егерукаи, скрывавшиеся в лесных трущобах, растущих по Псефири и Фарсу, притихли и перестали буйствовать и заниматься по-прежнему хищничеством, но пока эти враждебные нам [503] мелкие абазинские и черкесские общества оставались на этих местах, не могло быть тишины и спокойствия; а потому нужно было или заставить их отправиться в Турцию, или принудить поселиться на местах, им указанных.

С абадзехами мы считались в мире, заключенном в ноябре 1859 года на урочище Хамкеты 484. Но этот мир нельзя было считать прочным и выгодным для нас. Прочным он не мог назваться, потому что не был заключен с общего согласия абадзехского народа, а был махинацией нескольких десятков влиятельных лиц, в особенности же живших по обеим сторонам Белой, для отклонения этим готовящихся им ударов нашего оружия.

Самым главным деятелем в заключении этого мира был Магомет-Аминь, первый присягнувший и более всех выигравший, как осыпанный от нашего правительства почестями и наградами, хотя не заслуженными. но входящими в его расчет. К тому же этот мир был не только стеснителен для нас, как не дозволявший действовать самостоятельно и сообразно с обстоятельствами, но был унизителен по некоторым условиям, вошедшим в письменный договор. Через несколько месяцев, когда абадзехи уличались в хищничествах в наших пределах и в участии вместе с шапсугами против наших войск, обнаружилась полная непрочность и неосновательность такого мира.

Однако в то время, когда на пространстве между Фарсом и Субсом, где жили абадзехи, царил мир, — впрочем более воображаемый, нежели действительный, — когда бжедухи и натухайцы более положительно признали нашу власть, шапсуги продолжали буйствовать и непокорствовать. Против них-то, как считавшихся открытыми нашими врагами на Западном Кавказе, и были направлены главные силы и открыты решительные наступательные действия, по плану, составленному командующим войсками в Кубанской области, генерал-лейтенантом Филипсоном, назначенным в конце 1857 года из наказного атамана черноморского казачьего войска, на место генерала Козловского, начальником правого крыла Кавказской линии.

Григорий Иванович Филипсон был тот самый, который был начальником штаба в Ставрополе и с которым я отчасти уже познакомил читателя. Но здесь я остановлюсь на нем несколько продолжительнее. Обладая обширными научными сведениями, легко приобретаемыми чрез посредство [504] громадной памяти, быстро обнимая самые сложные и запутанные дела, легко и свободно излагая свои мысли на бумаге, Григорий Иванович был вполне хорошим администратором и кабинетным деятелем.

В военной администрации и иерархии Григорий Иванович мог быть достойным начальником штаба армии, генерал-губернатором и даже министром, но не его дело было управлять самими войсками в военное время. У него не было умения, манеры и смелости обращаться с солдатами; он избегал случаев встречаться и здороваться с ними. У него было более нерасположение, нежели стремление к лагерной боевой жизни, он даже не любил верховой езды, а потому не удивительно, что сам не начальствовал отрядами, а поручал другим. Сколько мне кажется, у Григория Ивановича не хватало настолько твердости характера и силы воли, чтобы, управляя самому войсками, вести их неуклонно к определенной цели и не сворачивать в стороны перед препятствиями, столь большими и столь часто встречавшимися в кавказской войне.

При таком характере и отрицательных качествах и достоинствах главного начальника, нельзя было ожидать успеха в военных действиях, несмотря на громадность сил и средств.

К маю месяцу 1860 года, когда предполагалось приступить к решительным военным действиям, вот какое число войск состояло под начальством генерала Филипсона:

19 пехотная дивизия, а именно:

Крымский, Ставропольский, Кубанский и Севастопольский полки каждый 5-ти батальонного состава. 20 бат.

Кавказской резервной дивизии. 9 бат.

Стрелковые батальоны полков: гренадерской, 20-й и 21-й дивизий. 3 бат.

Гренадерский, 19-й, 20-й и 21-й стрелковые батальоны. 4 бат.

Сводно-линейных стрелковых батальонов. 3 1/2 бат.

Кавказских линейных батальонов. 6 бат.

Пеших батальонов Кубанского казачьего войска. 11 бат.

2 роты сапер. 1/2 бат.

______________________________________

57 бат.

Сводно-драгунская дивизия, состоящая из полков [505] Нижегородского, Тверского, Северского и Переяславского по 6 эскадронов в каждом. 24 эск.

12 полков бывшего Черноморского войска. 72 сот.

6 бригад Кавказского линейного войска, каждая бригада из 2-х полков 6 сотенного состава. 72 сот.

5 Донских казачьих полков. 30 сот.

_________

24 эск. и 174 сот.

5 батарей 19 артиллерийской бригады. 40 ор.

4 конно-артиллерийских казач. батареи. 32 ор.

Подвижной гарнизонной артиллерии. 18 ор.

_____

90 ор.

Такое огромное число войск, достигавшее до 80 т. человек, согласно предварительно составленному плану, было распределено (Здесь кстати замечу, что распределение войск было не везде правильное и соответствующее их специальности. Например, некоторые из стрелковых батальонов находились в составе гарнизонов или строили станицы, а драгуны отправляли кордонную службу):

1) 37 1/2 бат. 6 эск. драгун, 20 сот. казаков и 48 ор. входили в состав 3-х отрядов: главного Шапсугского, Адагумского и Хамкетинского 485.

2) 10 бат. с 4-мя сот. и 10 орудиями, расположенные в разных пунктах по Зеленчуку, Урупу и на Тегенях строили станицы: Бесскорбную, Отрадную, Попутную, Передовую, Преградную, Сторожевую и Надежную.

и 3) все же прочие затем войска составляли гарнизоны по разным укрепленным пунктам и содержали кордоны по Урупу, Лабе, Кубани и Адагумской линии.

Обозрев как состояние обитателей Западного Кавказа, расположение и занятия находившихся на нем войск, я попрошу читателя последовать за мною во все те места, в которых мне необходимо должно было быть для выполнения возложенного на меня поручения.

Пробыв в Ставрополе трое суток и не найдя в нем особенных перемен, кроме разве нескольких десятков новых каменных домов, воздвигнутых на огромной Воробьевской площади, да улучшения шоссе и тротуаров на главных улицах, я отправился в Екатеринодар. [506]

До Кубани, на расстоянии почти ста верст, путь пролегал по внутренним станицам и хуторам Ставропольской и Кубанской бригад, разбросанных, подобно русским селам, вдоль небольших речек. Здесь жили без военных предосторожностей. По дорогам не было постов, станицы не были огорожены, не было даже вышек с часовыми при въезде в станицы. Но с выездом на Кубань у станицы Темижбекской снова явились посты, пикеты, четырехугольные станицы с оградами и с вышками на воротах, а если имелся открытый лист, то являлись и конвойные казаки.

Широко, медленно, извилисто и преимущественно по ложу, поросшему редким лесом и частым кустарником, протекает Кубань, до впадения в нее Большой Лабы. На этом 150 верстном расстоянии вы проезжаете через станицы Кавказскую, Казанскую, Тифлисскую, Ладожскую и Усть-Лабинскую, расположенные на возвышенном правом берегу, с которого виднеется все Закубанское пространство до Лабы. Оно безлесно и за исключением Топкого Зеленчука или Терса безводно, но по богатству почвы одинаково способно как для земледелия, так и скотоводства. Еще на большее расстояние виднеется вправо такая же безводная, безлесная, но хлебородная степь, кажущаяся равниной, несмотря на то, что зачастую перерезывается балками. По мере же приближения к бывшей Черномории горизонт все расширяется и, наконец, в пределах ее обращается в бесконечную степь, во время бездождия желтеющую и безжизненную. Только взор ваш останавливается на курганах, служащих единственными предметами для ориентирования.

Совсем иным является Закубанское пространство. Кроме леса, растущего по Лабе, Гиаге и самой Кубани, чернеется густая его масса вдали. Это леса Махошевские, или находящиеся между станицей Лабинской и укреплением Майкопским, а также растущие по Белой до впадения в Кубань, напротив станицы Старо-Корсунской.

Екатеринодар, получивший свое начало одновременно с поселением Запорожского войска в Черномории, мало с того времени украсился, сравнительно с другими станицами. Правда, в Екатеринодаре есть каменные и даже красивой архитектуры дома, что очень естественно, потому что, кроме войсковой центральной администрации, в нем каждый черноморский пан старался выстроить себе дом; но в этом и заключается вся [507] его привилегия и совершенство. Широкие и прямые улицы, огромные четырехугольные площади Екатеринодара также непроходимы от грязи и топи, как и в других станицах. Это происходит от частых дождей, быстро разлагающейся черноземной почвы и неимения в окрестностях на несколько десятков верст камня, из которого можно было бы сделать мостовую. Да и трудно обывателям устроить мостовую, или шоссе на весьма широких улицах и при таком раскинутом усадебном расположении, а еще труднее забутить огромные трясины и топи.

И действительно расположение Екатеринодара слишком разбросано. Десятки сажен проходишь и видишь только деревянный забор или плетень, из-за которых возвышаются громадные дубы, ясени, акации, изредка перемешанные с яблонями, грушами, сливами и вишнями; или видишь огромные пространства, засаженные кукурузою, подсолнечниками, арбузами, дынями, капустою, картофелем, бураками, огурцами и другими огородными овощами.

Но такому неблагоустройству Екатеринодара много мешает свойственная черноморцам, как потомкам запорожцев, — лень, беспечность, равнодушие и привязанность к старине. Не раз приходилось слышать из уст черноморца: «а хиба мы не можем жити, як жили наши диды и батьки». Правда, к этому нужно присоединить неимение рабочих рук и страшную болезненность. Первое происходило оттого, что до покорения Западного Кавказа все совершеннолетнее мужское население должно было или охранять себя, или действовать против соседа врага. Болезни, в особенности лихорадки, происходящие от миазмов, скрывающихся в топях и трясинах, находящихся в самом городе и его окрестных плавнях и камышах, прибавляли к природной лени черноморца изнурение и упадок сил.

Как по этим естественным, климатическим и местным причинам, так равно по характеру самих обитателей, вы мало заметите в Екатеринодаре общественной деятельности и движения. Широкие и прямые улицы, а также огромные площади летом пусты, по причине жары и удушливого воздуха, от зловредных испарений, поднимающихся из топей и болот; во все же прочее время года они не только непроходимы, но и трудно проезжи от грязи и трясин. Да и общественных удовольствий, за исключением войскового, довольно большого и красивого [508] сада, нет никаких. Там в праздничные дни играла музыка, и затевались на открытом воздухе танцы, разумеется, если не было дождя.

В Екатеринодаре нет и торговой деятельности, да и не может быть ее, как по вышеизложенным причинам, так и по малости потребителей. Черноморец не любит роскоши и привык жить в простоте и довольствоваться тем, что родится у него на его огороде и дает ему хозяйство. Да и лишние деньги не у многих панов имеются. Поэтому в небольшом и грязном гостином дворе вы не найдете ни богатых лавок с панскими товарами, ни хороших бакалейных лавок и винных погребов. Но зато много питейных домов, потому что и черноморец большой охотник до горелки, в которой, подобно благородному россу, и он ищет запить свое горе.

В Екатеринодаре нет ни модисток, ни гостиниц, ни кондитерских, потому что живущие в нем о модах вовсе не заботятся; конфет не знают, а услаждают себя пряниками, коврижками, орешками, семечками и рожками, в гостиницах не нуждаются, потому что имеют свои дома, а питаются салом, борщом да галушками. Даже в постоялых дворах нельзя обчесться — так их немного. А потому если у вас не было знакомых, то в этом городе можно было многого натерпеться.

По крайней мере так было неприветливо и негостеприимно в Екатеринодаре, при первом моем посещении его в 1860 году. Говорят, что с 1865 года, по причине пребывания в нем тогдашнего начальника области, графа Сумарокова-Эльстона 486, и управления командующего войсками, он значительно украсился и оживился. Может быть и так, — блажен, кто верует. Но исчезли ли его топи и болота, а с ними лихорадки? Сделался ли черноморец подвижнее, общительнее и отрекся ли от прежних своих привычек?

Из Екатеринодара я отправился за Кубань, к действующим там войскам, с генералом Филипсоном, прибывшим в этот город за несколько дней до моего приезда.

Главный отряд, предназначенный для действий в земле шапсугов, состоял: из двадцати батальонов на половину стрелковых, шести эскадронов драгун, восьми сотен казаков и тридцати орудий 487. Сосредоточенный у Великолагерного поста, что в 5 верстах ниже Екатеринодара, и по совершении здесь переправы через Кубань, этот отряд должен был [509] действовать наступательно по плоской Шапсугии на расстоянии 30-40 верст от переправы. На его обязанности лежало: разгромить живущее на этом пространстве население, проложить через лес просеки и дороги к верховьям Иля и с этой речки на Шепс, где и приступить к устройству укреплений, как основания для будущих действий в горы.

Но, к сожалению, в действиях этого отряда не было благоразумной последовательности. То он или без надобности оставался на одном месте, или с быстротою переходил на другое, не обеспечив и не устроив надлежащим образом сообщения. А от этого происходило то, что нужно было назначать большое число войск для подвоза продовольствия, а с увеличением числа войск для транспортировок уменьшалось число рабочих, отчего работы по возведению укреплений шли медленно и были крайне утомительны.

Такие распоряжения совершенно соответствовали характеру и свойствам начальника отряда, генерал-майора Рудановского 488. Не отнимая у него природных способностей, ума и сведений, приобретенных им чтением и в военной академии, нужно по справедливости сказать, что он был непомерно честолюбив, до смешного самолюбив и до крайности раздражителен. Но так как к раздражительности примешивалась нерешительность с подозрительностью, то и происходило на самом деле, что Леонид Платонович, мой хороший знакомый и соакадемик, или делался неуместно решительным и предприимчивым, или крайне осторожным и предусмотрительным.

В то время когда предпринята была поездка в Шапсугский отряд, войска, его составлявшие, были разделены на две части. Шесть батальонов под начальством полковника Левашова 489 (Левашов был командиром Ставропольского пехотного полка. В 60-х годах командовал дивизией; в настоящее же время числится по запасным войскам) строили укрепление на Иле. Шестнадцать батальонов с пропорциональным числом артиллерии и кавалерии, под личным предводительством генерала Рудановского, пройдя с боем с Иля на Шепш, готовились на последней речке к построению Григорьевского укрепления.

Хотя эти части Шапсугского отряда находились между собою в таком же расстоянии, как и от Кубани, но сообщение с [510] линией производилось небольшими колоннами, тогда как между Илем и Шепшем сообщение было прервано.

Это произошло от неровности характера генерала Рудановского и в этом случае от неуместного увлечения и заносчивости. Если бы Леонид Платонович не увлекся победами над шапсугами, а в особенности взятием многонаселенного аула Кабаниц, то может быть он и не перешагнул бы столь быстро тридцативерстное пространство между Илем и Шепшем. Напротив, он двигался бы постепенно, вырубая лесистые пространства и устраивая переправы через глубокие овраги и быстрые потоки. Но, считая себя покорителем шапсугов, он, не укрепившись надлежащим образом на Иле, с быстротою победителя переходит на Шепш. А от этого произошло то, что главная часть Шапсугского отряда, утратив сообщения с Илем, не обеспечила сообщений и с линией.

Переправившись на пароме через Кубань у Великолагерного поста, я с Григорием Ивановичем направился первоначально в Ильский отряд. Переезд двадцатипятиверстного расстояния пролегал исключительно по местности открытой и ровной. Только за пять верст до расположения отряда, а именно от разоренного аула Кабаниц начинался густой лес, через который и была прорублена просека.

То место, на котором строилось Ильское укрепление, тоже было окружено лесом, и хотя топор произвел в нем большие опустошения, но еще много нужно было употребить труда, чтобы очистить окрестности воздвигаемого укрепления от пней и срубленных деревьев. Не знаю, какие причины заставили избрать это место, стоившее столь огромного труда для очистки его от векового леса и весьма нездоровое, но что это укрепление не составляло никакой важности в стратегическом отношении, — оправдывается тем, что оно с небольшим через год было упразднено.

После двухсуточного пребывания в Ильском отряде, возвратившись в Екатеринодар и снова совершив переправу через Кубань у Хомутовского поста по плавучему понтонному мосту, я отправился с Филипсоном же в отряд на Шепше. Дорога, по которой нам пришлось ехать, пролегала по лесистой и болотистой местности. В особенности были большие леса и болота у бывшего Ивано-Шепского укрепления, отстоящего от Кубани в шестнадцати верстах и устроенного в 1830 году [511] генерал-фельдмаршалом, графом Паскевичем-Эриванским 490.

Такая пересеченная и закрытая местность весьма способствовала сопротивлению неприятеля. Между тем его нигде не было видно, и не было произведено ни одного выстрела. Если бы не шапсуги, а чеченцы обитали на такой местности, без сомнения, они не позволили бы так беспрепятственно двигаться между перелесками нашей кавалерии. Впрочем, начальник колонны, полковник Крыжановский 491, черноморец по рождению, в защиту, а может быть, чтобы возвысить в глазах наших и своего неприятеля, оправдывал шапсугов тем, что они находятся в сборе против отряда.

И действительно впереди слышалась не только канонада, но и ружейная перестрелка. Когда же мы выехали на возвышенность, занятую отрядом, то войска, рубившие лес вправо от лагеря, имели дело с сильным неприятелем, по окончании которого оказалось с нашей стороны десятка два убитых и раненых.

Такие упорные перестрелки происходили в продолжение двух недель по занятии позиции на Шепше, пока не был вырублен окрестный лес на пушечный выстрел и пока не начал возвышаться земляной вал укрепления Григорьевского. При этом происходили и рукопашные схватки с неприятелем, оканчивавшиеся всегда его поражением. Здесь кстати замечу, что с нами дрались не одни шапсуги, но и находившиеся с нами в мире абадзехи, в оправдание которых я должен сказать, что с нами дрались абадзехи, жившие по Псекупсу и Пшишу, может быть и не присягавшие на мир.

Пребывание мое в отряде продолжалось трое суток, которые прошли для меня незаметно, потому что, кроме осмотра стрелков, я участвовал в рекогносцировках с командующим войсками Филипсоном, всегда производившихся с боем.

Здесь я убедился не по рассказам, а на самом деле, в неспособности Григория Ивановича обращаться с солдатами и в бестолковой суетливости, гневной раздражительности и непомерной скупости моего товарища по мундиру, Леонида Платоновича. Он беспрестанно то шипел, как змея, то кипел, как самовар, отчего кто-то его назвал «самовар-пашою», то его взрывало, как порох или газ. Скаредную же его скупость я испытал на самом себе во время пребывания моего в отряде; и тогда, когда от постоянной деятельности у меня был волчий [512] аппетит, я должен был голодать и питаться чаем и сухоядением. То же, что подавалось за его обедом, было так грязно и безвкусно приготовлено, что без отвращения нельзя было ни к чему прикоснуться.

По возвращении моем в Екатеринодар, расставшись с Филипсоном, отправившимся в Ставрополь, я поехал вниз по Кубани на Адагумскую линию.

По мере удаления от Екатеринодара природа все становилась бесплоднее и желтее. Миновав же Елизаветинскую станицу, пошли болота, да песчаные занесенные илом поля. Только проехав Копыльскую почтовую станцию — царство комаров, да «ссыльный Копыльский пост (На Копыльский пост назначались казаки за наказание, — так велики были мучения от мириад больших и с длинными жалами комаров. От их укушения не избавляло и постоянно горевшее на постовом дворе курево, дым от которого разъедал глаза. Поэтому не удивительно, что у черноморцев были одутловатые лица и красные больные глаза. Правда, к опухлости физиономии способствовали не одни комары, но и любимая черноморцами горелка), началась древесная растительность, состоящая из лиственных пород, которая и тянулась на десятиверстном расстоянии до Псебедахской переправы. Переправившись здесь на пароме через Кубань, я очутился на Адагумской кордонной линии.

Эта линия, проведенная генералом Филипсоном по небольшой речке Адагуму, от которой она и получила свое название, состояла, кроме нескольких постов, из Нижне — и Верхне-Адагумского и строившегося Неберджайского укрепления. У этого последнего и был сосредоточен Адагумский отряд, состоявший из десяти батальонов, шести сотен и двенадцати орудий. Кроме постройки Неберджайского укрепления и наблюдения за натухайцами, хотя считавшимися мирными, но глядевшими более врагами, нежели друзьями, часть Адагумского отряда в случае надобности в всякое время могла двинуться на Абин и даже за эту речку и такой диверсией оказать помощь главным силам, действовавшим в Шапсугии.

Начальником этого отряда был генерал-майор Бабич 492, черноморец по рождению и вполне обладавший качествами, свойственными этим казакам. Он был всегда тих, спокоен и показывал вид непонимающего, в тех случаях, когда не хотел сделать того, что не согласовалось с его видами или пользой. Недолюбливал регулярных войск и горой стоял за своих [513] черноморцев, с которыми и обделывал разные делишки. Перед старшими или влиятельными лицами был низкопоклонен и вкрадчив, но нельзя сказать, чтобы возносился или был горд и надменен с младшими. Если во время командования отрядом, а также начальствования Натухайским округом, Бабич не сделал ничего особенного, то и не попался ни разу впросак.

После трехдневного пребывания моего в Адагумском отряде, употребленного на осмотр войск и на движение, с незначительной перестрелкой к верховьям Абина, я оставил Неберджай. Поднявшись по живописной местности, поросшей строевым лесом и изрезанной глубокими оврагами, на перевал, образуемый оканчивающимся между Анапой и Кубанью Кавказским хребтом, и вдоволь налюбовавшись на море и его далекое прибрежье, я прибыл в укрепление Константиновское.

Это укрепление возникло вскоре после Парижского мира на развалинах бывшего здесь города Новороссийска, разрушенного сначала бомбардированием в 1855 году англо-французов, а потом господствовавшими здесь горцами. Раскинутые на далекое расстояние от укрепления по северную сторону длинной бухты, разрушенные разной величины строения, порубленные и испорченные сады, аллеи и бульвары указывали если не на красоту, то на значительную величину Новороссийска.

Небольшое укрепление Константиновское, сравнительно с развалинами Новороссийска, вмещало в себе, — кроме барачных казарм для одного батальона, двух орудий и сотни казаков, составлявших его гарнизон, — госпиталь и разные постройки для складов и мастерских моряков. В этих последних ощущалась надобность по той причине, что Константиновское было станцией для военных паровых судов 493. Новороссийская же бухта, как одна из лучших на Черном море, служила стоянкой и для коммерческих судов. Поэтому на пристани, довольно хорошо устроенной, кипела постоянная деятельность, и она была полна народу.

Проведя сутки у гостеприимного и радушного коменданта Константиновского, полковника Лыкова 494, я отправился на шхуне «Туапсе», командиром которой был капитан 2-го ранга Шмидт 495 (Ныне свиты Его Величества контр-адмирал) сначала в Анапу, а потом в Керчь. В Анапу, но [514] только не крепость, взятую в 1828 году, а жалкое укрепление, тут же устроенное, мне нужно было заехать, чтобы осмотреть стрелковый батальон Лейб-Эриванского полка, оставленный здесь со времени своего прибытия морем из Закавказья, но по моему настоянию вскоре оттуда взятый.

Заезжать в Керчь не было надобности. Если же я предпринял эту поездку, то сделал это потому, что мне удобнее было проехать в Темрюк, — до Керчи Черным, а от этого города Азовским морем, — нежели сухим путем обратно по Адагумской линии, или из Анапы через Тамань. Побывать же в Темрюке — этом вновь созданном по желанию генерала Филипсона городе — мне необходимо было по приказанию главнокомандующего, для собрания некоторых сведений о пристани и для решения поземельного спора темрюкцев с черкесами Гривинского аула (Этот аул, существовавший до моего прибытия в Темрюк десятки лет, составился из разных горских выходцев).

Для окончания возложенного на меня поручения по осмотру войск, мне необходимо было с западной стороны правого крыла перебраться на восточную. Поэтому из Темрюка, которому приличествовало по-прежнему скорей оставаться станицей, нежели быть возведенным в город, — я отправился на почтовых в обратный путь по Кубани. Доехав до Усть-Лабы и осмотрев здесь штаб-квартиру Ставропольского полка, после переправы в этой станице через Кубань, я направился в верх по Лабе.

Целью моего путешествия по этому направлению был Хамкетинский отряд, строивший укрепление на урочище Хамкеты. Чтобы доехать до этого места, мне нужно было сначала проехать по Лабе через станицы Некрасовскую, Тенгинскую, Темиргоевскую, Михайловскую и Лабинскую. Переправившись в станице Лабинской по мосту через Лабу, хотя мне пришлось проезжать по земле абадзехов, с которыми мы находились в мире, но по причине лесистой и пересеченной местности не безопасной от хищничеств, поэтому 35 верстное расстояние между Лабой и Хамкетами я совершил под прикрытием сотни казаков.

Хамкетинский отряд, мирно строивший укрепление и вырубавший окрестный лес, состоял из 7 батальонов, 4-х сотен и [515] 8 орудий. Начальником этого отряда был генерал-майор Преображенский 496, человек ограниченных способностей и почти без всяких теоретических познаний, но во время своего восемнадцатилетнего служения на Кавказе приобретший опытность в горской войне. Будучи же заботлив и попечителен о войсках и не лишен необходимой предприимчивости и смелости, он честно исполнял возложенное на него поручение.

Возвратившись на четвертые сутки в Лабинскую станицу, я закончил мой осмотр войск Севастопольским пехотным полком, расположенным в Псебае, что на Малой Лабе у входа в Шах-Гиреевское ущелье, названное так по обитавшим в нем шах-гирейцам. Командиром Севастопольского полка, а вместе с тем начальником Мало-Лабинской линии, состоявшей из десятка постов, был полковник Лихутин 497, служивший до того в генеральном штабе. Он как в своей штаб-квартире, так и в отряде, вел жизнь спартанца. Многие приписывали это скупости, но я, зная хорошо Лихутина, отношу такую его жизнь не столько к скряжничеству, сколько неумению жить иначе. При этом положительно могу сказать, что он был настолько попечителен и заботлив о вверяемых ему войсках, что не дозволял себе никогда жить на их счет.

Мое продолжительное путешествие я закончил тем, что через Прочный Окоп, Ставрополь, Пятигорск в конце августа возвратился в Тифлис.


Комментарии

484. В ноябре 1859 г. вместе с Муххамед Эмином покорность России выразили 2000 абадзехов, представителей всех сословий.

485. В состав Шапсугского отряда входили 12 батальонов пехоты, 6 эскадронов драгун, 8 сотен казаков, 30 орудий; в Адагумском отряде было 10 батальонов пехоты, 6 сотен казаков, 12 орудий, в Хамкетинском — 7 батальонов, 4 сотни, 8 орудий.

486. Сумароков-Эльстон Феликс Николаевич (1820-1877), граф, генерал-адъютант, генерал-лейтенант. На Кавказе с 1858 г., с 1863 по 1865 г. наказной атаман Кубанского казачьего войска. С 1865 г. начальник Кубанской области.

487. Главным отрядом, по планам русского командования, являлся Шапсугский отряд.

488. Рудановский Леонид Платонович (1814-1877), генерал-лейтенант. В 1841-1860 гг. служил на Кавказе, генерал-майор.

489. Левашов Федор Степанович, полковник, командир Ставропольского полка.

490. Паскевич Иван Федорович (1782-1856), граф Эриванский (1828), князь Варшавский (1831), генерал-фельдмаршал (1829). В 1827-1831 гг. командир Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющий Грузии.

491. Крыжановский Федор Григорьевич, полковник Кубанского казачьего войска, помощник начальника Натухайского округа.

492. Бабич Павел Денисьевич(1806-1883), генерал-лейтенант. С 1859 г. — генерал-майор. Воинский начальник Натухайского округа. Командир Адагумского отряда.

493. По условиям Парижского мирного договора от 18 марта 1856 года Россия могла иметь на Черном море 6 винтовых корветов, 9 винтовых транспортов, 4 колесных парохода. Для обеспечения их углем во время действий флота у Черноморского побережья Кавказа и была создана Константиновская станция.

494. Лыков Аполлон Федотович, командир Крымского пехотного полка, комендант Константиновского укрепления.

495. Шмидт Петр Петрович (1828-1889), вице-адмирал (1886). В 1852 г. — лейтенант, служил на Черноморском флоте, участник обороны Севастополя. В 1857-1874 гг. плавал на коммерческих судах. В чин капитана 2-го ранга произведен в 1866 г.

496. Преображенский Василий Агафонович (1809-1874), генерал-лейтенант, служил на Кавказе с 1892 по 1862 г. В описываемое время генерал-майор, инспектор линейных батальонов, командир Хамкетинского отряда.

497. Лихутин Михаил Дормидонтович, командир Севастопольского полка.

Текст воспроизведен по изданию: М. Ольшевский. Кавказ с 1841 по 1866 г. СПб. Звезда. 2003

© текст - Лукирский А. Н. 2003
© сетевая версия — Тhietmar. 2008-2010
©
OCR — Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Звезда. 2003