ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

ГЕНЕРАЛ-«КАВКАЗЕЦ» М. Я. ОЛЬШЕВСКИЙ И ЕГО «ЗАПИСКИ»

Воспоминания генерала Милентия Яковлевича Ольшевского являются не только важнейшим источником по истории Кавказской войны, но и живым человеческим документом.

Ольшевский родился 11 февраля 1816 года в городе Борго в Финляндии, где стоял полк, в котором служил его отец. Детство его прошло под Гродно, в родовом имении. В 1826 году он поступил в Первый кадетский корпус, по окончании которого в 1833 году был выпущен прапорщиком в батарейную роту 1-й артиллерийской бригады и был назначен на должность бригадного адъютанта.

Способный молодой офицер, прослужив пять лет, получил разрешение пройти курс Императорской Военной Академии, готовившей офицеров Гвардейского Генерального штаба. В Военной Академии основательно преподавали кроме собственно военных наук — стратегии и тактики — геодезию, топографию, военную историю, военную географию. Отдельным предметом были обязанности офицеров Генерального штаба.

Подготовка, полученная Ольшевским в Академии, безусловно отразилась на качестве его «Записок».

В 1841 году, окончив курс Академии, Ольшевский был причислен к Гвардейскому Генеральному штабу.

О том, как обычно складывалась служба выпускников Академии, можно судить по свидетельству Дмитрия Алексеевича Милютина, будущего военного министра и реформатора русской армии, ровесника Ольшевского, но окончившего Академию несколько раньше его. «Из товарищей моих по выпуску оставлены были в Петербурге, при департаменте Генерального штаба: штаб-ротмистр Стародубского кирасирского полка Герсеванов, поручики: артиллерии — Штюрмер, Чугуевского кирасирского полка — Рубец, С.-Петербургского уланского — Марк, лейб-гвардии Преображенского — Батюшков и гренадерского батальона — Шаховской; трое назначены на Кавказ: конной артиллерии штабс-капитан Немирович-Данченко, поручики: лейб-гвардии Московского полка — Глинка и артиллерии — Богаевский; остальные... прикомандированы к штабам разных армейских корпусов». 1

В 1841 году выпускник Военной Академии Ольшевский был командирован на Кавказ, хотя, как мы видим, туда попадала лишь небольшая часть новоиспеченных офицеров Генерального штаба.

Скорее всего, Ольшевский в то время принадлежал к числу романтически настроенных молодых офицеров, в представлении которых Кавказ был [6] поприщем героических подвигов, а служба там — прямым путем к служебной карьере.

Тот же Милютин, с которым судьба вскоре свела Ольшевского на Кавказе, писал:

«В конце каждого года поднимался во всех частях гвардии вопрос, крайне интересовавший молодых офицеров: кто из них будет выбран начальством для командирования на Кавказ? Тогда от каждого полка посылалось по одному офицеру на годичный срок, чтобы участвовать в военных действиях, не прекращавшихся в этом крае круглый год, летом и зимой. Командировался один офицер и от Гвардейского генерального штаба. Уже в прошлом году (1837 год. — А. Л.) мечтал я о такой командировке...» 2

Свидетельство Милютина важно для понимания настроений молодого офицерства 1830-1840-х годов. Выпускник Военной Академии Ольшевский, определенный в Генеральный штаб, наверняка имел возможность остаться служить если не в Петербурге, то в центральной России. Можно с достаточной долей уверенности предположить, что назначение на Кавказ соответствовало его собственному желанию.

Ольшевский не рассказывает о конкретных обстоятельствах командирования на Кавказ, но в начале «Записок» есть несколько фраз, позволяющих сделать соответствующие выводы. «Моя служба на Кавказе как офицера Генерального штаба... началась в штабе... Горько мне было, что мои мечты и фантазии, с которыми я ехал на Кавказ, на первом шагу не осуществились и что вместо боевой жизни пришлось по-прежнему сидеть над бумагами».

Ясно, что «мечты и фантазии» молодого офицера были совершенно иными. Но принципиальная важность «Записок» М. Я. Ольшевского еще и в том, что по ним можно проследить, как, вживаясь в быт Кавказского корпуса — и штабной, и боевой, — романтический офицер приходит к трезвой и объективной оценке реальности.

На Кавказе Ольшевский начал с должности офицера для поручений в штабе войск Кавказской линии в Черномории, находившемся в Ставрополе. В 1844-1853 годах он состоял при войсках Левого фланга Кавказской линии, исполнял должность квартирмейстера 20-й пехотной дивизии. В 1851 году был произведен в подполковники. В начале Восточной (Крымской) войны М. Я. Ольшевский был назначен командиром Белевского пехотного полка. Под его командованием полк принял участие в сражении при Кюрюк-Дара 12 ноября 1854 года, и за отличие в этом сражении Милентий Яковлевич был произведен в чин генерал-майора. В 1855 году назначен командиром Левого фланга Лезгинской линии, в 1856 году начальником штаба корпуса, действующего на турецкой границе. В 1857-1861 годах Ольшевский занимал должность дежурного генерала Кавказской армии. В 1861 году был произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником Кавказской резервной дивизии. В 1864 году командовал войсками в Кубанской области. В 1865 году покинул Кавказ. В России поочередно командовал 9-й и 15-й пехотными дивизиями. За время службы на Кавказе прошел все чины от штабс-капитана до генерал-лейтенанта и был награжден орденами: от ордена Св. Анны 3-й степени до ордена Св. Владимира 2-й степени и золотого оружия. За 25 лет участия в Кавказской войне был ранен всего один раз — в кисть руки. В 1873 году отчислен из строя и назначен состоять по запасным войскам. Во время [7] русско-турецкой войны 1877-1878 годов пытался вернуться на действительную службу, но его просьбы были отклонены. В 1881-м произведен в чин генерала от инфантерии и назначен членом Александровского комитета о раненых. В 1883 году в день юбилея — пятидесятилетней службы в офицерских чинах — награжден орденом Св. Александра Невского. Скончался 1 марта 1895 года.

Как мемуарист, военный теоретик, этнограф, Ольшевский оставил богатое наследие, но многое из написанного он долго не публиковал. Он обнародовал несколько статей, фрагменты воспоминаний, брошюру «О продовольствовании армии в военное время» (1879). Его статьи о горцах Кавказа получили признание научной общественности. Еще в 1852 году, служа на Кавказе, Ольшевский был избран членом-сотрудником Русского географического общества.

Свой главный труд под названием «Кавказ с 1841 по 1866 год. Записки» Ольшевский начал публиковать в конце жизни. Закончилась публикация в 1895 году — уже после смерти автора.

Важным моментом является то обстоятельство, что автор принадлежал к наиболее образованному слою офицеров русской армии, ее элите — офицерам Генерального штаба. В то время, когда интересы большинства офицеров, служивших на Кавказе, не выходили за рамки интересов службы и тех минимальных развлечений, которые предоставляла жизнь в условиях непрекращающейся войны, находились офицеры, желавшие занять себя умственным трудом, и в первую очередь это были офицеры Генерального штаба. Среди них следует выделить и Д. А. Милютина, который участвовал в кавказской экспедиции 1839 года в качестве офицера, прикомандированного к Отдельному Кавказскому корпусу, и в 1843-1845 годах занимал пост квартирмейстера войск Кавказской линии и Черномории. В это время М. Я. Ольшевский состоял под командой Д. А. Милютина. Они вместе принимали участие в Чеченской экспедиции 1844 года. 3 В 1856 году Д. А. Милютин был назначен исполняющим должность начальника главного штаба войск на Кавказе, в следующем, 1857-м был утвержден в этой должности, которую занимал до 1861-го. В это время под его командованием снова находился М. Я. Ольшевский. В своих воспоминаниях Д. А. Милютин выразил желание написать историю Кавказской войны. Это желание осталось нереализованным. 4 Опубликованные еще при жизни Д. А. Милютина записки М. Я. Ольшевского могли оказывать существенную помощь при написании истории Кавказской войны, в частности «Записки» были использованы военным историком П. О. Бобровским для написания одной из лучших полковых историй — истории Эриванского карабинерного, позже гренадерского полка.

Фактически труд Ольшевского не является в точном смысле мемуарами. В него включены несколько вполне самостоятельных произведений, напрямую не связанных с жизнью автора, но являющихся скорее результатами его работ как ученого, особенно ученого-этнографа, который сделал бесценные наблюдения о жизни различных народов, населявших Северный Кавказ.

Своеобразный жанр «Записок» — естественное сочетание собственно воспоминаний с крупными вкраплениями этнографических наблюдений, исторических экскурсов, тактико-стратегических соображений (что характерно для многих мемуаров кавказских генералов). Этот жанр был выбран Ольшевским совершенно сознательно. Он декларирует этот выбор в предуведомлении: [8] «...Так как в продолжение моего двадцатипятилетнего служения на Кавказе мне пришлось проехаться по разным направлениям этого края и перебывать на всех театрах военных действий, — и не один раз, — то читатель познакомится с Чечней, Дагестаном, Лезгинской линией, Закубанским пространством и Черноморской береговой линией. Он ознакомится также с Военно-Грузинской дорогой, Тифлисом, грузинами, армянами, мингрельцами и другими обитателями Закавказья. В этих же записках читатель прочтет и о действиях наших войск в Азиатской Турции с 1853 по 1856 годы».

В «Записках» М. Я. Ольшевского мы находим широчайший спектр наблюдений над жизнью Кавказского корпуса — от быта привилегированной гвардейской молодежи до повседневного мирного и боевого существования коренных офицеров-кавказцев, от характеристик высшего генералитета до впечатлений от нижних чинов.

Необходимо отметить, что сегодня особый интерес вызывают наблюдения Ольшевского, касающиеся национальных особенностей горской психологии. Прежде всего это относится к чеченцам, которым посвящена специальная глава. Многие соображения опытного и объективного генерала представляются вполне актуальными.

Из многолетнего и разнообразного по характеру общения с чеченцами Ольшевский делает выводы, которые сегодня стоит внимательно обдумать.

«...Настоящие жители не называют себя чеченцами и как бы стыдятся этого имени. Они называют себя или по имени своего родоначальника Ночхэ, или по имени его сыновей.

— Мы Ночхэ, народ Божий, — отвечали мне всегда с некоторым озлоблением старики, когда в разговоре с ними приходилось их называть чеченцами. Да и молодое поколение недолюбливает, когда их называют чеченцами».

Легко обнаружить связь этих настроений с терминологией современных чеченских традиционалистов.

«Нет сомнения, что чеченцы составляют самобытный народ. Лучшим доказательством служит их язык, содержащий много шипящих и гортанных слов, который резко отличается от языков прочих обитателей Кавказа. Все образование чеченца заключается в изустном затвержении текстов Корана, однако и таких людей между чеченцами немного, даже муллы нетвердо знают Коран и толкуют его тексты вкривь и вкось; чаще же по своему усмотрению и в свою пользу. Таких же ученых, которые бы знали письмена татарского, а тем более арабского языка, между чеченцами не было во время моего знакомства с ними.

Да и могли ли быть такие люди в таком народе, который по недавности не мог укрепиться в мусульманстве, начавшем распространяться между чеченцами только в конце прошлого столетия с появлением между ними Шейх-Мансура. До того времени они пребывали в безверии, хотя и считали себя народом Божиим».

Эти наблюдения Ольшевского, даже если они не полностью адекватны действительности, многое объясняют в сложности взаимоотношений между исконно исламским Дагестаном и неофитской в этом отношении Чечней. Равно как последующее свидетельство во многом объясняет своеобразный характер временных союзов между чеченцами и Шамилем: «Чеченцы не любят нововведений, а придерживаются старины. Так, Шамиль, несмотря на свое [9] старание, не смог укрепить в них строгих понятий о шариате, как учении, основанном на Коране, потому что они и до сего времени придерживаются «адата», закона, основанного на нравах и обычаях.

В образе внутреннего управления между чеченцами существует тот же порядок, как они управлялись при своих праотцах.

Как тогда, так и теперь, у них не существовало никаких сословных подразделений. Не было ни князей, ни старшин или почетных людей, пользующихся особыми правами и преимуществами или облеченных властью. Между чеченцами все были равными».

Понятно, почему жесткое стремление Шамиля построить подобие стройного государства и включить в него на общих основаниях Чечню не могло не вызвать внутреннего отторжения у чеченцев, которые признавали власть Шамиля только как противовес еще более чуждой власти России.

Но, обдумывая на склоне жизни принципиальные проблемы отношений России и горцев, Ольшевский неожиданно предлагает читателю далеко не тривиальный взгляд на недавнее прошлое: «Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже их достоинства обращать в недостатки. Мы их считали народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным потому, что они не хотели исполнять наших требований, не сообразных с их понятиями, нравами, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили потому только, что они не хотели плясать по нашей дудке, звуки которой были для них жестки и оглушительны.

Чеченцы обвинялись нами в легковерии и непостоянстве за то, что они отрекались от своих обещаний и даже изменяли нам. Да были ли ясно истолкованы наши требования и были ли поняты ими как следовало? В свою очередь, не имели ли права чеченцы обвинять нас за то, что мы, русские, сами были нарушителями заключаемых с ними условий?

Чеченцы укорялись нами в коварстве и вероломстве, доходившем до измены. Но имели ли мы право укорять целый народ за такие действия, о которых мы трактовали не со всем чеченским населением, а с десятком чеченцев, не бывших ни представителями, ни депутатами?»

При этом Ольшевский отнюдь не идеализирует чеченцев: «По дикости своего характера и из страсти к удальству и наездничеству чеченцы склонны к хищничеству и воровству».

Задача, которую ставил перед собой старый генерал, понятна — он хотел дать читателям максимально объективную картину войны, активным участником которой он был. Систематизирующий ум опытного штабиста, острая наблюдательность, искреннее желание вникнуть в суть драматических проблем дали ему возможность эту задачу выполнить.

Далеко не последнюю роль сыграла и длительность пребывания Ольшевского на Кавказе.

Для того, чтобы представить себе контекст, в котором складывались впечатления Ольшевского о событиях на Кавказе, нашедшие отражение в его «Записках», необходимо хотя бы бегло обрисовать общую картину военных действий.

Вопрос о хронологических рамках Кавказской войны давно вызывает споры у историков. Одни датируют начало Кавказской войны концом XVI — началом XVII столетий, вторые, говоря о дате начала войны, высказывают [10] мнение о том, что отсчет надо вести с Персидского похода Петра Великого, третьи — с 1801 года, когда Грузия вошла в состав Российской империи, четвертые говорят о 1817 годе — начале активных действий Ермолова, пятые датируют начало войны 1829 годом, и все приводят значимые аргументы в пользу своей правоты. С датой окончания войны разброс мнений значительно меньше: называют даты 1859 год, пленение Шамиля и покорение Восточного Кавказа, 1864 год — окончательное покорение Западного Кавказа, но также говорят о подавлении восстания 1877-1878 годов в Чечне во время русско-турецкой войны как об окончательном покорении горцев. Почти все сходятся в том, что даже после официального объявления о покорении Кавказа спокойствие в этом крае не наступало еще долго.

До середины 1820-х годов русские войска не встречали стратегически организованного сопротивления. Горцам не хватало единства.

Однако в 1820-е годы на Восточном Кавказе начался процесс объединения горских племен под знаменем тариката — стройного религиозного учения.

Попытку объединить горцев путем проповеди «чистого ислама» сделал еще шейх Мансур, лидер широкого антироссийского движения в 1780-х годах. Отряды Мансура были разгромлены, и он кончил жизнь в Шлиссельбурге.

В XIX веке все оказалось куда серьезнее.

Один из крупнейших исследователей-кавказоведов Н. И. Покровский в фундаментальной работе «Кавказские войны и имамат Шамиля» писал: «Идеология борцов за «возрождение мусульманства» выразилась в учении тариката, пути к истинному богу, организационно же движение оформилось в мюридизме... Основные правила тариката преследуют задачу целиком подчинить волю ученика-мюрида воле его учителя-мюршида (шейха). Первым из этих правил является тщательное соблюдение всех требований религии: «Мюрид должен быть постоянно и всегда занят молитвами и служением своему господу, творцу: днем ли, ночью ли, втайне и наяву, летом и зимою, в труде и при свободе — ничто на свете не должно отвлекать его от исполнения молитвы, поста, корана и вообще богослужения». Остальные правила требуют отречения от мира и его стремлений: «Он должен отказаться от всего, что соблазняет человека на свете, как-то: богатства, величия и проч., так что целый свет с его украшениями не ровнялся в глазах его даже с крылом комара». И далее Н. И. Покровский совершенно справедливо констатирует: «Такие принципы могли, разумеется, быть использованы для достижения различных политических программ, им давалось лишь различное толкование». 5

Одним из основополагающих правил тариката было беспрекословное подчинение ученика-мюрида своему шейху. Таким образом, проповедь тариката создавала предпосылки для возникновения организации, скованной железной дисциплиной.

Н. И. Покровский констатирует: «Чрезвычайно важным в уставе мюридских организаций было право каждого горца вступить в число последователей тариката и возможность каждого из них добиться высших ступеней тарикатской лестницы... Понятно, что организация, обладающая такой дисциплиной, могла явиться руководительницей массового движения, поднимающегося и в Дагестане, и в Чечне в начале XIX века». 6 [11]

Вожди движения во второй половине 1820-х годов настаивали, что обязанностью каждого правоверного, тем более мюрида, является участие в газавате — священной войне против неверных.

Именно мюридизм позволил в 1830-е годы Шамилю сформировать костяк своей армии и, опираясь на безоговорочную преданность и послушание своих мюридов, вести длительную и часто успешную войну против многократно превосходящих сил Кавказского корпуса.

В январе 1830 года первый имам Газзи-Мухамед, сочетавший функции духовного и военного лидера, в селении Гимры провозгласил начало газавата. Его ближайшим сподвижником был друг его детства Шамиль.

Основной задачей имама и его сподвижников было объединение горцев, подавление несогласных — прежде всего горских феодалов, а затем борьба против экспансии России.

Первой целью имама стал аул Хунзах, столица аварских ханов, но поход закончился неудачей. Отступив и собрав новые отряды, первый имам появился в Приморском Дагестане и занял укрепление Агач-Кала в урочище Чумкескент. Попытки выбить его оттуда были отражены, поражение русских отрядов привело к восстанию в аулах, ближайших к укреплению. В мае 1831 года имам начал осаду крепости Бурная, но, несмотря на то, что штурм крепости был отбит, ему удалось приковать внимание русского командования к этой крепости, заставив сосредоточить под ее стенами значительные силы. Это дало возможность Газзи-Мухамеду перенести боевые действия из Дагестана в Чечню. Произвол русской администрации и желание шамхала тарковского и кумыкского владетеля стать чеченскими князьями подготовили почву для восстания в Чечне. Брожение началось еще в 1830 году, но, чувствуя потребность в военном вожде, чеченцы обратились за помощью к Газзи-Мухамеду. 14 июня 1831 года началась осада крепости Внезапной, что послужило сигналом к восстанию чеченцев. 7 Историю этой осады, написанную по воспоминаниям участников, собранным во время пребывания в этой крепости в 1844-1845 годах, и архивным документам, М. Я. Ольшевский включил в свои записки.

Восстание охватило территорию Дагестана и Чечни, но к концу 1831 года начало выдыхаться. В течение зимы—лета следующего года русские войска провели карательные акции против восставших горцев, в октябре 1832 года — нанесли удар по центру восстания и резиденции имама — аулу Гимры. 18 октября 1832 года русские войска ворвались в аул и окружили башню, в которой укрывались Газзи-Мухамед и Шамиль. При попытке прорыва Газзи-Мухамед был убит, а тяжело раненный Шамиль смог прорваться через окруживших его солдат. Преемником убитого имама становится Гамзат-бек, происходивший из селения Новый Гоцатль. Новый имам хотел привлечь к выступлению аварских ханов, вел переговоры с ханшей Паху-бике, и, убедив ее в необходимости совместных действий, потребовал от нее заложников. Это требование было удовлетворено. Когда в лагерь имама, для обсуждения планов совместных действий, прибыли сыновья Паху-бике Нуцал-хан и Ума-хан, произошла ссора, переросшая в столкновение, и при попытке прорыва из лагеря погибли оба хана и сопровождавшие их лица. 8 Вслед за сыновьями была убита и ханша. Несмотря на то, что имама не было в лагере во время убийства аварских ханов, сторонники последних решили отомстить. 7 сентября 1834 года в мечети Хунзаха второй имам Гамзат-бек был убит. [12]

Новым имамом был избран Шамиль, который посвятил первые два года правления укреплению своей власти в горах Дагестана и Чечни. Русское командование внимательно следило за успехами нового имама и за распространением нового движения — мюридизма. В 1837 году русские войска под командованием генерала Фези (Фезе) совершили экспедицию в Аварию. Она дала возможность русским войскам укрепиться в Нагорном Дагестане. Зимой 1837— 1838 годов жители Дагестана на народных собраниях приняли решение о вооруженной борьбе, если русские не выведут войска из гор. Ответом на это была новая экспедиция генерала Фези летом 1838 года. Ее итоги были признаны в целом неудачными, и на следующий год была назначена новая экспедиция, которая должна была уничтожить имама, повторив захват аула Гимры.

В августе 1839 года отряд под командованием П. X. Граббе осадил укрепленный аул Ахульго, в котором укрывался имам Чечни и Дагестана Шамиль. После осады, переговоров, серии кровопролитных боев укрепления были взяты, но ни среди пленных, ни среди мертвых имама не обнаружили. С малой группой сторонников Шамиль смог пробраться между русскими отрядами, окружавшими крепость, и уйти в горы. Он укрылся в ауле Беной. Русское командование, назначив награду за голову Шамиля в 100 червонцев, считало имама если не физическим, то политическим трупом. 9

Списав со счетов Шамиля, русское командование приняло решение разоружить Чечню. Слухи об этом, о желании русских закрепостить чеченцев, вызвали резкое недовольство среди горцев. Слух о закрепощении не подтвердился, но русские войска под командой генерала Пулло начали разоружать чеченцев. Обезоруживание, «столь не переносимое для сознания чеченца», а также поборы и злоупотребления, сопровождавшие эту процедуру, привели к восстанию. 10 Чеченцы призвали Шамиля. В течение весны 1840 года под контроль имама перешли Большая и Малая Чечня, Ичкерия. Летом 1840 года в Чечню была направлена экспедиция под командой генерала Галафеева. С 6 по 14 июня 1840 года его войска, сжигая аулы и уничтожая посевы, двигались по территории Малой Чечни, но подавить восстание они не смогли. Летом на сторону восставших перешло население Нагорного Дагестана. Летом—осенью 1840 года противники обменялись серией ударов, но решающего перевеса ни одна из сторон не могла достигнуть. В 1841-1842 годах инициатива перешла к Шамилю: горцы установили контроль над Чечней и Дагестаном, пытались расширить территорию формирующегося государства, прорвавшись на Западный Кавказ. Попытки прорыва в Кабарду были отражены русскими войсками. К 1843 году в Чечне и Дагестане в целом закончилось формирование горского государства, которое имело такие необходимые атрибуты управления: высшего — диван-ханэ (центральный совет при имаме) и местного — система наибов (наместников), а также казну и постоянную армию.

Именно в разгар военных действий на Кавказ и прибыл М. Я. Ольшевский. В первые годы службы, 1841-1843-й, он был знаком с боевыми действиями только по реляциям, донесениям и рассказам непосредственных участников боев. Базируясь на этих источниках, он подробно изложил в «Записках» о событиях в Чечне и Дагестане в 1842 и 1843 годах. К его рассказу следует добавить несколько фактов. В 1844 году на Кавказе состоялась смена русского командования. В Петербурге было принято решение сломить сопротивление горцев, вернуть захваченные территории, для этого на Кавказ был [13] переброшен 5-й пехотный корпус генерала А. Н. Лидерса в составе двух пехотных дивизий (32 батальона) и саперного батальона (более 23 тысяч человек).

В 1844-1845 годах на Кавказе были сосредоточены: 147,5 батальонов, один драгунский и 49 казачьих полков, 224 орудия. В личный состав войск входили 38 генералов, 4496 офицеров, 226396 солдат. 11 Эта огромная по составу армия была распределена по всей территории Кавказа и Закавказья, но в большей своей части не использовалась в войне против горцев. Разбросанные по всей территории Кавказа, небольшие гарнизоны поддерживали спокойствие в завоеванном крае. Значительная же по силе группировка была сосредоточена в Закавказье, в ее задачу входили охрана границы и отражение возможных ударов в случае турецкой угрозы.

В административном и военном отношении русское правительство разделяло территорию Кавказа на несколько частей. Отдельно выделялась Грузия и грузинские провинции, в Тифлисе находился штаб командующего отдельным Кавказским корпусом, он же управлял и гражданскими делами на Кавказе, в 1844 году эти должности были заменены должностью наместника. Командующий Кавказским корпусом, а позднее наместник, осуществлял общее руководство войсками на Кавказе, однако формально подчиненный командиру корпуса командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории был во многих решениях независим от Тифлиса. В подчинении командующего войсками на линии был фактически весь Северный Кавказ, который был разделен на несколько частей. Осью этого деления была территория Осетии и Военно-Грузинская дорога, которые контролировались русскими войсками, а местное население занимало лояльную позицию. Соответственно Северный Кавказ был разделен на Восточный (Чечня и Дагестан) и Западный (Кабарда и Черноморское побережье). В военно-административном плане Кавказская линия делилась на фланг правый (Кабарда) и левый (Чечня), к ним примыкали, на правах самостоятельных военно-административных единиц, Дагестан к левому флангу и Черномория (побережье Черного моря) к правому. Соответственно противниками Российской империи на Восточном Кавказе в 1830-х — 1850-х годах было теократическое государство, создаваемое имамами на территории Дагестана и Чечни, а на Западном — вольные горские сообщества. Театров боевых действий на Кавказе было два — левый и правый фланги Кавказской линии и прилегающие к ним Дагестан и Черномория. Для горцев это были фактически изолированные друг от друга оплоты сопротивления, для русских же эти театры боевых действий соприкасались и в случае необходимости осуществлялась переброска войск из Чечни в Черноморию и наоборот.

Но вернемся к событиям 1844 года. Сосредоточение огромных сил продолжалось в течение 1844 года. Командование, имея целью приучить вновь прибывшие войска к горной войне, совершало летнюю экспедицию в Чечню. Ход событий и свое участие в них подробно описал М. Я. Ольшевский; описание этой экспедиции можно найти и в воспоминаниях Д. А. Милютина. 12

В 1845 году под командованием наместника Кавказского М. С. Воронцова была спланирована и осуществлена экспедиция, имевшая целью переломить ход войны в пользу русских войск. Эта экспедиция стала известна как Даргинская, а так же как экспедиция, в которой русские войска потерпели одно из самых серьезных поражений в ходе Кавказской войны. 13 В этой [14] экспедиции М. Я. Ольшевский не участвовал, находясь в это время в составе гарнизона крепости Внезапная. Поражение, нанесенное русским войскам во время Даргинской экспедиции, заставило командование Отдельного Кавказского корпуса пересмотреть систему ведения боевых действий против горцев.

В 1845 году М. Я. Ольшевский покинул крепость Внезапную и отправился к новому месту службы в Ставрополь. Он был назначен состоять при командующем войсками Кавказской линии в должности офицера для разных поручений. Из значительных поручений, им выполненных, Милентий Яковлевич выделил следующие: в 1846 году сбор данных о вторжении Шамиля в Кабарду в апреле того же года, в 1848 году — поездка по правому флангу и центру Кавказской линии с целью осмотра всех постов и укреплений этих линий, определение важности каждого из них и ликвидации тех, которые по результатам осмотра окажутся ненужными. В начале 1849 года М. Я. Ольшевский был назначен дивизионным квартирмейстером 20-й пехотной дивизии и начал службу при генерале П. П. Нестерове. Он подробно описывает зимние экспедиции 1850, 1851,1852, 1853 годов, приезд на Кавказ великого князя Александра Николаевича, отдельная часть «Записок» посвящена князю А. И. Барятинскому во время командования им левым флангом Кавказской линии. Именно зимние экспедиции 1850-1853 годов, подробно описанные автором, наметили окончательный перелом в пользу русских войск в Кавказской войне, но начавшаяся Восточная война заставила свернуть операции по активному покорению Чечни и сосредоточить внимание на новом, внешнем противнике — Турции. М. Я. Ольшевский посвящает событиям Восточной войны отдельную часть своих «Записок».

Боевые действия, как и в предыдущих войнах России и Турции в XIX веке, начались на двух театрах — Дунайском и Кавказском, и если кампания на Дунайском театре шла сравнительно вяло, то на Кавказе начались активные боевые действия. 2 ноября 1853 года произошел встречный бой при Бояндуре, сражение закончилось вничью, турки не смогли разбить русский отряд, при подходе к нему резервов не решились дать сражение. 12 ноября отряд князя Андронникова нанес поражение туркам в сражении при Ахалцыхе. 19 ноября отряд князя В. О. Бебутова атаковал сильную позицию турок у Башкадыклара и нанес им поражение. 18 ноября 1853 года в сражении при Синопе русский флот уничтожил турецкий. Обломки взрывавшихся турецких кораблей и русские ядра попадали на город, вызывая в нем значительные пожары. Разрушение города дало формальный повод вмешаться в войну Великобритании и Франции.

М. Я. Ольшевский с начала войны оказался в центре событий на Кавказе. Он был прикомандирован к князю В. О. Бебутову и вместе с ним принимал участие в сражениях при Бояндуре и Башкадыкларе, но анализирует эти сражения не как участник и очевидец, а скорее как военный историк. В том же ключе он описывает и кампанию 1854 года и сражение при Кюрюк-Дара. Далее в тексте мемуаров наступает перерыв, автор выпускает из описания войны весь 1855 год, в течение которого он отсутствовал, выполняя поручение на Лезгинской линии, и только в 1856 году он возвращается в действующую армию во взятый уже Карc.

В 1854 году Шамиль решил нанести удар в слабо защищенное место — Лезгинскую линию. Часть войск с нее была снята и отправлена в состав [15] действующей против турок армии. Шамиль воспользовался этим, нанеся сильный удар в тыл русским войскам. Это был один из наиболее удачных набегов, предпринятых горцами за все время Кавказской войны. Нападавшим досталась огромная добыча и пленники.

Для предотвращения повторных нападений Лезгинская линия была разделена на два участка — левый и правый фланги. Командующим левым флангом был назначен М. Я. Ольшевский. Он командовал в течение года, а в декабре 1855 года был отозван в Тифлис и вновь направлен в действующий против турок корпус. Однако активные боевые действия закончились, и Ольшевский, помимо выполнения обязанностей начальника штаба, действующего на турецкой границе корпуса, должен был наблюдать за уничтожением укреплений крепости Карс.

После окончания Крымской войны начался решающий период овладения Восточным Кавказом.

Многие русские генералы, воевавшие с горцами, сравнивали Кавказ с крепостью, охраняемой многочисленным гарнизоном. Известно, что крепость можно покорить двумя способами: штурмом или осадой. Штурм, как способ взятия крепости, предполагает большие потери среди штурмующих, но сравнительно быстрый результат. Осада — минимальные людские потери, но огромные по сравнению со штурмом материальные затраты и самое главное — требует очень много времени.

Первой формой боевых действий против горцев, которая сопоставима со штурмом, можно назвать экспедицию или набег. Как правило, экспедиция заключалась в следующем: русский отряд с наступлением лета вторгался в горы, стараясь привести к покорности горские аулы, уничтожая не желающих подчиниться, после чего возвращался на Кавказскую линию, считая свою задачу выполненной. Иногда отряды строили укрепления, которые становились опорными пунктами для борьбы с горскими набегами и прикрывали территории, контролируемые русскими.

Практика экспедиций, которые можно назвать штурмами, была начата еще при А. П. Ермолове. Однако, в отличие от своих последователей, Ермолов умел сочетать штурм и осаду. При преемниках Ермолова И. Ф. Паскевиче, г. В. Розене, Е. А. Головине, П. А. Нейтгарде русское командование пыталось взять Кавказ чередой кровопролитных штурмов, но даже значительное, почти в два раза, увеличение в 1844-1845 годах числа штурмующих привело лишь к огромным потерям, и самое главное, штурмы были отбиты.

Видя бесперспективность продолжения атак на горы, русское правительство и командование Кавказского корпуса перешло к планомерной осаде «крепости Кавказ», идя на огромные финансовые затраты: на содержание русских войск на Кавказе только в 1845 году было выделено 7 миллионов серебряных рублей. Эти действия по постоянному давлению на горцев принесли успех даже раньше, чем рассчитывали. Осада длилась меньше, чем штурм. Восточный Кавказ штурмовали с 1817 по 1845 год — 28 лет, а осаждали с 1846 по 1859 год — 13 лет.

Новая тактика, которую можно назвать осадой, избранная для покорения Восточного Кавказа, в первую очередь Чечни, заключалась в следующем: строились новые укрепления, расчищались дороги, вырубался лес, который горцы использовали как прикрытие, попутно уничтожались горские аулы, [16] посевы, уводился скот. Действуя сильными колоннами, русские войска не опасались нападений небольших отрядов горцев. Построив одну линию укреплений и опорных пунктов, их использовали для организации следующих экспедиций, вынуждая чеченцев или уходить дальше в горы, или переселяться на завоеванные русскими территории. Кроме этого, важным фактором становится проведение зимних экспедиций против горцев. В Дагестане же русские войска старались строить новые укрепления и уничтожать аулы, которые служили опорными пунктами для сторонников Шамиля. Кольцо укреплений вокруг Чечни и Дагестана постепенно сжималось. В начале 1850-х годов стало ясно, что перевес в силах склоняется на сторону русских, но начавшаяся Восточная (Крымская) война 1853-1856 годов замедлила осуществление планов русского командования по покорению Кавказа. За время Восточной войны сменилось несколько наместников, ушел в отставку М. С. Воронцов, который по старости не мог активно участвовать в управлении Кавказом и ведением войны против Турции. На его место был назначен Н. Н. Муравьев, но, несмотря на успехи (войска под его командованием взяли крепость Карс, снизив тем самым недовольство общественного мнения падением Севастополя), он был отправлен в отставку, а на посту наместника Кавказского его заменил князь А. И. Барятинский. Он продолжил политику завоевания Кавказа, начатую М. С. Воронцовым, и в 1859 году войска под его командованием осадили аул Гуниб, в котором укрывался Шамиль. 25 августа 1859 года Шамиль сдался. Покорение Восточного Кавказа завершилось.

Поместив описание своего пребывания в Тифлисе и на Лезгинской линии в 1855 году в начале четвертой части своих воспоминаний, М. Я. Ольшевский последние главы третьей части посвящает обзору административного и военного устройства Кавказа в 1856 году, на момент назначения князя А. И. Барятинского наместником на Кавказ, и окончательному покорению Восточного Кавказа и пленению Шамиля.

После пленения Шамиля на Кавказе остался последний оплот сопротивления — Западный Кавказ. В отличие от Чечни и Дагестана, где русским войскам противостояло государство Шамиля, на Западном Кавказе русским противостояли свободные племена, не имеющие единого руководства. Эти территории, фактически независимые от Османской империи, перешли под контроль России после русско-турецкой войны 1828-1829 годов.

В отличие от Чечни и Дагестана, горцы Западного Кавказа имели развитые контакты с турецкими эмиссарами и контрабандистами. Впоследствии к ним примкнули и агенты британского правительства. Среди прочих товаров, вывозимых с Черноморского побережья, были рабы, особенно ценились молодые женщины, они поступали в гаремы богатых турок. В обмен на горские товары и рабов в горы поступали оружие, порох, соль.

Для предотвращения контактов горцев с турками и англичанами, а также для прекращения проникновения контрабанды, было принято решение о постройке цепи укреплений вдоль Черноморского побережья. Планомерное строительство началось с 1830 года, и к 1839 году Черноморская береговая линия была построена, ее составили 17 укреплений на протяжении 500 километров. В 1840 году горцы разрушили 4 укрепления, фактически уничтожив линию, и только огромными, совместными усилиями армии и флота удалось восстановить положение. Линия просуществовала до 1854 года, когда угроза [17] со стороны англо-французской эскадры заставила эвакуировать весь личный состав береговых укреплений.

Кроме борьбы с контрабандой и иностранным влиянием, войска, находившиеся на левом фланге Кавказской линии, должны были вести борьбу с набегами закубанских горцев. Эта борьба сводилась в основном к отражению горских набегов и ответным экспедициям. Основное внимание русского командования было сосредоточено на борьбе с Шамилем, поэтому к покорению Западного Кавказа приступили только после 1859 года. На Западном Кавказе были сосредоточены основные ударные силы Кавказской армии, закаленные в боях, в том числе стрелковые батальоны. Эти батальоны были вооружены нарезным оружием, и впервые за всю историю Кавказской войны солдаты получили оружие, которое по своим боевым качествам превосходило оружие горцев. Кроме стрелковых батальонов, в Черноморию была переброшена Кавказская резервная дивизия, которой с 1861 года командовал М. Я. Ольшевский.

Описание покорения Западного Кавказа М. Я. Ольшевский начинает с рассказа о заселении предгорий Кавказа казаками бывшего Запорожского войска с 1792 года. Анализируя устройство края, М. Я. Ольшевский дает резко отрицательную оценку Черноморской береговой линии, дальнейшее его повествование посвящено горским народам. Рассказ о своем пребывании на Западном Кавказе автор начинает с подробного описания поездки в 1860 году, с инспекцией штаб-квартир частей, там расположенных, оно составлено со всей тщательностью, которая должна соответствовать высокому уровню образования офицера Генерального штаба. В текст пятой части включен фрагмент воспоминаний, посвященный приезду на Кавказ императора Александра II, ранее опубликованный в журнале «Русская старина». После описания приема императора, организатором которого был Милентий Яковлевич, он сам практически исчезает со страниц «Записок» как действующее лицо и ведет повествование об окончательном покорении Западного Кавказа в 1861-1864 годах как военный историк, только иногда позволяя себе появляться на страницах рассказа в качестве очевидца, комментирующего отдельные события.

Участник Кавказской войны на ее последнем этапе, Михаил Иванович Венюков, сам незаурядный исследователь — этнограф и географ, зная о работе Ольшевского, писал в «Кавказских воспоминаниях»: «...Вероятно, его «Записки» содержат много любопытных данных о бытовой стороне кавказских войск и их деятельности... » 14

С одной стороны, высказывание Венюкова свидетельствует об уважении кавказских офицеров к опыту и знаниям Ольшевского, но с другой — очевидна явная недооценка возможностей Милентия Яковлевича.

Ольшевский оставил потомкам не только свод важнейших данных «о бытовой стороне» Кавказской войны, но и серьезную попытку проникнуть в ее смысл, понять причины ее неимоверной длительности и жестокости.

Исследователи-историки и этнографы, читатели, неравнодушные к важнейшим событиям русской истории, желающие осознать истоки современных событий, должны быть благодарны генералу Ольшевскому за его честный и фундаментальный труд.


Комментарии

1. Милютин Д. А. Воспоминания. 1816-1843. М., 1997. С. 161.

2. Там же. С. 191.

3. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича Милютина. 1843-1856. М., 2000. С. 57—70.

4. Милютин Д. А. Воспоминания. С. 86.

5. Бобровский П. О.: 1) История 13-го Лейб-гренадерского Эриванского полка за 250 лет, 1642-1898. СПб., 1895. Т. 4; 2) Приложения к части 4-й. СПб., 1895.

6. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000. С. 194-195.

7. Покровский Н. И. Кавказские войны... С. 159.

8. Там же. С. 242.

9. Там же. С. 272.

10. Там же. С. 280.

11. Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 19. Оп. 4. Д. 380. Л. 32.

12. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича Милютина. 1843-1856. С. 57—70.

13. О Даргинской экспедиции — см: Даргинская трагедия. 1845 год. СПб., 2001.

14. Венюков М. И. Кавказские воспоминания. 1862-1863 // Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. СПб., 2000. С. 622.

Текст воспроизведен по изданию: М. Ольшевский. Кавказ с 1841 по 1866 г. СПб. Звезда. 2003

© текст - Лукирский А. Н. 2003
© сетевая версия - Тhietmar. 2008-2010
©
OCR - Бабичев М. 2008; A-U-L. www.a-u-l.narod.ru. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Звезда. 2003