-

ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1851 ГОДУ

II.

Шамиль упорствует в своем намерении поднять против нас сюргинское общество. Выступление Хаджи-Мурата из Чоха. Тревога по всей линии. Хаджи-Мурат в Каракайтахе. Меры дербентского военного губернатора. Возмущение в Каракайтахе и Табасарани. Новая попытка запереть Хаджи-Мурата. Стан его у с. Хошни. Даниель-бек у с. Ницаукра. Дело на чурталинских высотах. Дело г.-м. Грамотина. Мюриды в с. Чукна. Князь Аргутинский у подошвы Каргул-Кануха. Взятие завала. Атака нашей кавалерии. Нападение на обоз. Ропот возмутившихся провинций против Хаджи-Мурата. Поражение скопищ Хаджи-Мурата 22-го июля. Вступление русских в возмутившиеся провинции. Общая потеря наших войск во время преследования Хаджи-Мурата. Расположение войск прикаспийского края после похода в Табасарань. Обстоятельства, вызвавшие новое распределение войск. Нарекания на образ действий Хаджи-Мурата и смена сто. Депутация к Шамилю. Вторичное появление горцев у с. Ницаукра. Новая дислокация войск. Междоусобие в горах. Бегство Хаджи-Мурата к русским.

Неудача Омара к Кайтахе нисколько не повлияла на первоначальное решение Шамиля. Предприятие было слишком соблазнительно для того, чтобы отказаться от него, не сделав новой попытки. С отторжением Кайтаха отлагалась от нас значительная часть наших владений на юго-востоке прикаспийского края, самых богатых и густо населенных. Шамиль предложил Хаджи-Мурату взяться за дело, которое не сумел выполнить Омар. Хаджи-Мурат на этот раз выказал явное нерасположение содействовать замыслам своего повелителя. Он ссылался на разные [156] затруднения, сопряженные с предприятием, между прочим и на то, что партия его, состоявшая из одних аварцев, много пострадала от постоянных передвижений и набегов, что это новое предприятие будет для нее новым отягощением. Сначала Шамиль колебался, но потом вдруг осыпал наиба упреками и даже прибегнул к угрозе. Тогда Хаджи-Мурат взялся за предприятие и выбрал для этого из аварцев самых надежных людей на самых лучших лошадях. О намерении горцев сообщено было кн. Аргутинскому поздно вечером 30-го июня; в полдень 1-го июля он узнал, что Хаджи-Мурат ночью снялся с позиции из-под Чоха, но неизвестно в какую сторону двинулся со своей партией. Полагая, что он направился в Ули или Кикуны, чтоб оттуда вторгнуться в наши пределы, Аргутинский тотчас же разослал с нарочными известие об этом во все те места, откуда наши войска могли выступить к нему навстречу: на кутишинские высоты, в укреп. Аймяки, в с. Оглы и в мехтулинское ханство. Несмотря на всю бдительность, Хаджи-Мурат, передвинувшись 1-го числа в Араканы и поднявшись оттуда на Харкас, спустился с наступлением ночи в мехтулинское ханство, прошел незаметно в самую темень между М. Дженгутаем и Дуранги в какашуринские и губденские леса и до рассвета приблизился к с. Буйнаки ⁴. Так как партия вступила в деревню в такой час, когда пробуждение едва начинается и притом появление ее было совершенною неожиданностью для жителей, то на тревогу выбежали немногие из них. На выстрелы, которыми они встретили ее, им даже не отвечали. Здесь Хаджи-Мурат разграбил дом, принадлежавший ротмистру Шах-Вали, самого ротмистра тяжело ранил, а жену его (сестру управляющего Кайтахом Джамов-бека) и детей взял в плен и затем удалился, не тронув более никого и оставив 6 тел на месте. От [157] Буйнаки партия повернула на юг и мимо Каякента потянулась к взморью. Помощник управляющего Кайтахом поручик Шевченко вместе с племянником управляющего прапорщиком Ахмет-ханом, получив известие о появлении партии в наших пределах и о постигшем Шах-Вали несчастии, собрали наскоро сотню конных нукеров и бросились в погоню за неприятелем, но нагнать его не могли. Хаджи-Мурат, миновав Каякент, вступил через терекемейский участок в Каракайтах. На рассвете 3-го июля Джамов-бек настиг неприятеля в каракайтахском лесу, называемом Уллу-Меше, и намеревался атаковать его, но у Хаджи-Мурата было в это время уже не 500 человек: предвидение Шамиля оправдалось — жители изменили нам и, примкнув к скопищу Хаджи-Мурата, увеличили численность его более нежели в три раза. Джамов-бек, видя невозможность действовать своими силами, решил собрать всех кто только остался верен русскому правительству, и с ними двинуться против Хаджи-Мурата. Между тем аварский наиб, никем не тревожимый, из Каракайтаха вступил в вольную Табасарань. Быстрота, с которою он совершил свой поход по сильно всхолмленной местности, может показаться невероятной: в течение 30-ти часов он сделал не менее 150-ти верст, простояв около получаса в Буйнаках. О происшествии в этом последнем селении командующий войсками получил первое известие 3-го вечером; вслед затем и от Джамов-бека прибыл нарочный с донесением, что местная милиция готовится выступить против Хаджи-Мурата и что он, Джамов-бек, со своей стороны будет преследовать его до последней возможности, лишь бы выходы из сюргинского общества на нашу большую кумухскую дорогу заняты были войсками. Надеясь на неотступное преследование скопища кайтахцами, кн. Аргутинский предписал стоявшему с отрядом около Кукма-дага г.-м. Суслову заслонить [158] Хаджи-Мурату выходы из сюргинского общества, если он попытается этими путями возвратиться в Андалял и Аварию. 5-го числа дербентский военный губернатор г.-м. Минквиц донес, что Хаджи-Мурат остановился в Каракайтахе и намерен укрепиться в тамошнем лесу Уллу-Меше, и что им, губернатором, сделано распоряжение о сборе милиции в северной Табасарани, отправлены в Кайтах две роты Грузинского линейного № 16 баталиона и вытребованы из Дешлагара две роты Самурского пехотного полка. Того же 5-го числа вечером прислано донесение Джамов-бека, от 3-го июля, в котором подтверждалось известие Минквица о вторжении Хаджи-Мурата в Каракайтах, о наступлении его в вольную Табасарань, равно и о том, что жители как Каракайтаха, так и Табасарани переходят на сторону мюридов. Было очевидно, что войскам нашим предстояло иметь дело не с одною партией Хаджи-Мурата, а с целым народонаселением Кайтаха и вольной Табасарани. Такое положение дел требовало быстрых, безотлагательных мер, так как волнение могло и распространиться на другие покорные нам общества. Хотя Шамиль со своими скопищами передвинулся из Ругджи и Чоха к Согратлю и Бухты и потому находился не в дальнем расстоянии от дагестанского отряда, за главным андаляльским оврагом, тем не менее кн. Аргутинский выступил с отрядом через Чирах в возмутившиеся общества. В виду близкого расположения Шамиля к нашим пределам, всегдашней готовности Даниель-бека вторгнуться со стороны Ириба или Дусрека в казикумухское ханство и несомненного намерения Шамиля, в случае удаления дагестанского отряда с Турчидага, разорить вицхинский магал, а может быть и броситься в даргинский округ, кн. Аргутинский перед уходом сделал следующие распоряжения: около Турчидага, на гамашинских высотах, оставлены для охраны вицхинского [159] магала и цудахарского общества 3-й и 4-й баталионы Апшеронского пехотного полка, взвод 2-й роты Кавказского стрелкового баталиона, две сотни Донского казачьего № 14 полка, два единорога горной № 2 батареи 20-й артиллерийской бригады и половина конно-ракетной команды, под начальством полковника Кишинского; около Кумуха 1-й баталион Самурского и 2-й Дагестанского пехотных полков с 2-мя единорогами горной № 2 батареи и пешею ракетною командою, под начальством полковника Ракусы; полковник Агалар-бек в случае тревоги должен спешить со своей милицией к угрожаемому пункту; для обеспечения даргинского округа остаются на кутишинских высотах, под начальством полковника Кеслера, 3-й и 4-й баталионы Самурского полка, два единорога горной № 2 батареи, 4-я сотня дагестанских всадников и сотня аварской конной милиции; в с. Оглы, для охраны верхних деревень мехтулинского ханства, расположены две роты 4-го баталиона Дагестанского полка (остальные две роты составляли гарнизон аймякинского укрепления) и 3-й дивизион драгунского Принца Виртембергского полка, под начальством подполковника Эттингера. Все вышеозначенные войска от Кумуха до с. Оглы поручены начальству командира 20-й артиллерийской бригады г.-м. Грамотина. Командующий войсками сам признавал подобное расположение слишком растянутым, но при данных обстоятельствах считал его неизбежным. В Кайтах и Табасарань, под личным начальством кн. Аргутинского, выступили первые три баталиона князя Варшавского полка, 1-й и 3-й баталионы Дагестанского, 1-я рота кавказских стрелков, команда Кавказского саперного баталиона, сводный дивизион драгун, первые три сотни дагестанских всадников, четыре сотни кубинских военных нукеров, сотня акушинской конной милиции, 6 единорогов горной № 4 батареи 21-й артиллерийской бригады, 4 мортиры горной № 2 батареи 20-й артиллерийской бригады, [160] половина конной и вся пешая ракетные команды ⁵. За вышеприведенным расходом войск, у него не оставалось ни одного свободного баталиона. Он даже вынужден был несколько ослабить сулакскую линию, вытребовав из Чир-юрта 3-й дивизион драгун и 1-й баталион Дагестанского полка, а из Гельмеца (в южном Дагестане) 3-й баталион кн. Варшавского полка, предложив г.-м. кн. Орбелиани заменить его в Гельмеце частью войск, расположенных на лезгинской кордонной линии. Полковнику Юсуф-беку, находившемуся при войсках около Кукма-дага, приказано возвратиться с его двумя с половиною сотнями милиции в кюринское ханство для наблюдения за спокойствием и безопасностью того края.

Покончив к вечеру 6-го июля со всеми распоряжениями и инструкциями, посланными начальникам второстепенных отрядов, кн. Аргутинский 7-го спустился с Турчидага и, следуя через сс. Кумух, Хозрек и гору Кукма-даг, 11-го прибыл в окрестности с. Буршага, у подошвы хребта, отделяющего казикумухское и кюринское ханства от вольной Табасарани. Необходимость дать войскам отдых после 5-ти дневного утомительного похода по гористым местностям и под знойными лучами июльского солнца заставили его 12-го числа сделать дневку. Здесь, у с. Буршага, подтвердились все доставлявшиеся прежде известия. Хаджи-Мурат действительно остановился вблизи с. вольной Табасарани Гужника, в густом лесу, покрывающем ущелье р. Рубас, устроил в этом лесу крепкие завалы из деревьев, и посылал отсюда мелкие партии в северную и южную Табасарань для совращения жителей в мюридизм и для наказания тех из них, которые не пожелают принять этого учения. На рассвете 13-го командующему войсками дано знать, что Хаджи-Мурат, узнав о прибытии дагестанского отряда к границе вольной Табасарани, оставил 12-го вечером [161] позицию в ущелье Рубаса и стал поспешно отступать на юг, к с. Хиве, откуда думал горными тропинками повернуть на ричинскую возвышенность и этим путем пробраться в Аварию. На случай, если бы сведения эти оказались справедливыми, Аргутинский приказал начальнику кавалерии дагестанского отряда г.-м. Джафар-Кули Бакиханову выступить с большею частью кавалерии к Алахон-дагу, занять там дороги, ведущие к этим высотам со стороны Чираха и Ричи, и воспрепятствовать обратному следованию скопища. 14-го в полдень доставлено известие, что, снявшись с позиции в окрестностях Гужника, Хаджи-Мурат распустил слух о намерении своем вернуться в Аварию через Хиве и Ричу, а сам, не доходя Хиве, бросился влево, в южную Табасарань, оттуда проник в северную, к с. Хошни. Приказав г.-м. Бакиханову прибыть обратно с кавалерией к отряду, Аргутинский поднялся 15-го числа на хребет, отделяющий вольную Табасарань от казикумухского и кюринского ханств, направил отряд по открытому гребню через Кошан-даг до горы Фушти-даг и оттуда, также по обнаженным отрогам хребта, спустил войска к высотам Каргул-Канух.

Со своей стороны и Шамиль не долго оставался в бездействии. Еще до выступления Аргутинского, 4-го и 5-го числа, он передвинулся с позиций около Чоха и Ругджи к Согратлю и Бухты. До 11-го он ничего не предпринимал, но в этот день значительные скопища его несколько раз показывались на уроч. Цуар, отделенном от Турчидага глубоким с отвесными спусками оврагом. Получив об этом сведение, г.-м. Грамотин поднял на Турчидаг 4-й баталион Апшеронского полка, и так как горцы во весь день только маневрировали в окрестностях Цуара, то он и ограничился наблюдением за неприятелем. С наступлением ночи 4-й баталион вернулся на свою позицию на гамашинских высотах, а неприятель скрылся за Цуаром. 12-го [162] числа, в полдень, стоявшие на пикетах казикумухцы дали знать Агалар-беку, что большие толпы горцев потянулись со стороны неприятельской позиции к казикумухскому с. Ницаукра. Агалар-бек выслал часть своей милиции к Ницаукра, но в это время горцы в числе 2-х тысяч человек кавалерии с 4-мя значками, под начальством Даниель-бека, направились на селение, в приличном расстоянии остановились и начали уговаривать жителей не открывать против них неприязненных действий, так как они идут с добрым намерением избавить их от гяуров. Жители ничего не отвечали. Ободренные их молчанием, горцы продолжали наступление, но на расстоянии полуружейного выстрела от селения жители дали по ним залп и не прекращали огня до тех пор, пока неприятель не скрылся у них из виду. Даниель-бек разделил скопище на две части; одну направил на Курхилю, а другою занял дорогу между этим селением и Кумухом, намереваясь атаковать самый Кумух, этот важный стратегический пункт, служивший нашим войскам операционным базисом в среднем Дагестане. Тогда Агалар-бек, оставив в Кумухе две роты с одним горным орудием, двинулся с 6-ю ротами, горным орудием и пешею ракетною командой против скопища. Впереди шли пешая и конная милиции. Последняя, едва завидев скопище, бросилась на него, смяла, опрокинула и преследовала до с. Чуртахлю. На высоты около этого селения прибыла между тем и та партия, которая выслана была против с. Курхилю. Здесь горцы приготовились встретить казикумухскую милицию, но следовавшая за милицией регулярная пехота с орудием и 8-ю ракетными станками тотчас же поднялась на высоты и в ротных колоннах атаковала неприятеля с фронта, а казикумухская конница, разделившись надвое, ударила ему в оба фланга. Горцы начали отступать по дороге к Дусреку, но, снова атакованные казикумухцами, обратились в бегство. [163] Их преследовали до наступления ночи. В деле 12-го июля около сс. Ницаукра и Чуртахлю мы потеряли убитыми 5 милиционеров, ранеными 2-х нижних чинов и 28 милиционеров, контужеными 4-х нижних чинов и 2-х милиционеров. Успех этого дела Аргутинский приписал Агалар-беку, всегда хорошо осведомленному о замыслах неприятеля против нашей передовой линии и имевшему наготове три или четыре сотни милиции, которую он держал в строгом и безусловном повиновении. С не меньшей похвалой отзывался он о действиях полковника Ракусы, который, не теряя времени на перестрелку, атаковал неприятеля в штыки.

В то время как наши войска наступали на чуртахлинские высоты, Шамиль направил главные силы против отряда, расположенного на гамашинских высотах. В 5 часов вечера на западной оконечности Турчидага и на южных вершинах той части гамашинских высот, которая образует как бы продолжение Турчидага, стали появляться мелкие разведочные неприятельские партии. Немного спустя туда же прибыли огромные толпы горцев с двумя орудиями. Одна часть этого скопища расположилась на западной оконечности Турчидага, другая, с одним орудием, спустилась на нижние террасы гамашинских высот. Г.-м. Грамотин, которому поручено было начальство над всеми войсками между Кумухом и с. Оглы и у которого под рукой был отряд полковника Кишинского, при первом появлении горцев на окрестных высотах, оставив для охраны лагеря три роты пехоты и две сотни казаков, с остальными 5-ю ротами, взводом стрелков и 2-мя горными орудиями выдвинулся вперед и расположил этот маленький отряд по террасам, мелким возвышенностям и курганам. Едва войска успели занять позиции, как неприятель открыл по ним ружейный и артиллерийский огонь, впрочем, совершенно безвредный. Горцы продолжали стрелять до 11-ти часов ночи, сопровождая [164] иногда свои выстрелы гиканьем, но им никто не отвечал, а наши единороги били только на верный выстрел. В этот день мы потеряли одного убитым и двух ранеными. Как ни испытаны были в боях апшеронцы, но их было пять неполных рот против нескольких тысяч хорошо вооруженных горцев, а потому Грамотин ночью отправил нарочного в Кумух к полковнику Ракусе с предписанием выступить на гамашинские высоты с вверенным ему баталионом, одним горным орудием и пешею ракетною командою, оставив в Кумухе 2-й баталион Дагестанского полка при одном орудии. Полковник Ракуса получил предписание в 11 часов ночи, тотчас по возвращении с чуртахлинских высот в Кумух; дав людям вздохнуть и походным ужином подкрепить свои силы, он в полночь выступил и к 3-м часам утра, незамеченный горцами, поднялся на гамашинские высоты. На рассвете генерал Грамотин к немалому удивлению своему увидел, что скопище, которое накануне занимало нижние террасы южного отрога гамашинских высот, не только поднялось на самые вершины его, но даже значительно подалось назад; другое скопище, стоявшее на нижнем уступе западной оконечности Турчидага, частью сохранило свою прежнюю позицию, частью же спустилось в овраг, отделяющий Турчидаг от гамашинских высот. Понимая выгоды, соединенные со своевременным занятием той части гребня южного отрога, которую неприятель покинул ночью, Грамотин направил туда, под начальством командира 4-го баталиона Апшеронского полка подполковника Кендзержинского, стоявшие ночью на позиции против правого фланга неприятеля три роты вверенного ему баталиона, взвод кавказских стрелков и вытребованные к утру из лагеря две сотни Донского № 14 полка с 4-мя станками конно-ракетной команды. Войска эти двигались в тишине, прикрываясь лощинами, незамеченными поднялись [165] на гребень и без выстрела подались вперед по самому гребню. Полковнику Ракусе с 2-мя ротами 1-го баталиона Самурского полка, 3-мя горными единорогами и пешей ракетной командой приказано двинуться правее колонны подполковника Кендзержинского, при которой находился и сам генерал Грамотин. Две роты 3-го баталиона Апшеронского полка, под командой маиора Васильева, также подались вперед против левого фланга неприятеля; эти две роты и остальные 5 рот, оставленные в резерве, Грамотин вверил полковнику Кишинскому. Таким образом за ночь отряд Грамотина не только был усилен, но и собран в одну общую колонну. Когда Кендзержинский приблизился сажень на сто к неприятелю, засевшему за камнями и наскоро устроенными завалами, командующий дивизионом ракет 20-й артиллерийской бригады поручик Барсов сделал два очень удачных залпа. В это время на тот же гребень, но правее, поднялся полковник Ракуса и открыл по неприятелю огонь из трех единорогов, а г.-м. Грамотин повел три апшеронские роты в штыки. Горцы, подпустив их на полуружейный выстрел, дали залп; но так как артиллерия держала их в страхе, не позволяя высовываться из-за завалов, то пули их, пущенные под большим углом возвышения, безвредно пронеслись над головами атакующих. Роты, нисколько не расстроенные и не дав горцам опомниться и перезарядить ружья, в одно мгновение овладели завалами. Почти одновременно с этим пошли в штыки и две самурские роты, но, наткнувшись на массы неприятеля, притаившегося за камнями и завалами, остановились в ожидании подкрепления, которое и не замедлило явиться: полковник Кишинский выслал из лагеря к ним на помощь одну роту того же Самурского полка. Дружным натиском трех рот неприятель был выбит и самурцы преследовали его по пятам. Настигаемые тремя ротами Апшеронского полка и двумя [166] сотнями казаков, а правее тремя ротами Самурского полка, горцы искали спасения в поспешном бегстве частью на верхние террасы Турчидага, но преимущественно в глубоком и крутом овраге, отделявшем Турчидаг и южную оконечность гамашинских высот от уроч. Цуара. Здесь многие нашли смерть, разбившись о каменистое дно оврага. Горцы еще держались на левом фланге; когда же правый фланг и центр их были сбиты и обращены в бегство, они не устояли против атаки 2-х рот апшеронцев, поддержанных еще одною ротою, прибежавшею к ним на помощь, бросили завалы, почти не защищаясь, и потянулись вверх по крутому подъему Турчидага, где многие из них были заколоты штыками. Одно из неприятельских орудий, стоявшее на южной оконечности гамашинских высот, ночью было снято, а другое продолжало действовать и 13-го числа, пока по всей линии горцы не были обращены в бегство. По сведениям, на Турчидаге и гамашинских высотах 12-го июля было в сборе от 7-ми до 8-ми тысяч человек при 19-ти наибах, под личным начальством Шамиля. Потеря наша в этом важном по своим результатам деле, состояла из 5-ти нижних чинов убитыми, 2-х обер-офицеров ранеными — прапорщиков Апшеронского пехотного полка Коротина и прикомандированного к этому полку Грузинского линейного № 15 баталиона Свирщевского — 32-х нижних чинов ранеными и 15-ти контужеными. Урон неприятеля должен быть весьма значителен: кроме тех, которые погибли в завалах и на подъеме к Турчидагу, много тел было подобрано в овраге между Турчидагом и Цуаром.

Одновременно с появлением Даниель-бека около Ницаукра и Шамиля на Турчидаге отдельная партия горцев, под предводительством двух наибов, показалась под вечер 12-го числа на ближайших к небольшому казикумухскому [167] с. Чукна высотах. Как только раздались первые выстрелы из орудий, сделанные Шамилем по гамашинскому лагерю, мюриды бросились на селение, захватили пастуха, отбили от стада несколько лошадей, коров и 50 штук овец и коз. Жители завязали с ними перестрелку, не прекращавшуюся до самой ночи, но мюридам удалось в этот день занять два крайних нежилых дома. С рассветом 13-го они возобновили нападение и завладели еще 4-мя домами, которые они предали пламени. Не надеясь отстоять селение, жители просили у Грамотина помощи. Войска гамашинского отряда были в это время свободны, и потому генерал тотчас же направил к Чукна 3-й баталион Апшеронского полка. Мюриды между тем, узнав о поражении Шамиля на гамашинских высотах, сами поспешили отступить; преследуемые жителями, они потеряли до 40 человек.

Постоянные неудачи, преследовавшие Шамиля в Казикумухе, до того озлобили его, что он дал клятву еще раз, уже последний, попытаться разгромить ненавистное ему ханство. После дела 13-го июля он возвратился в Чох, где намерен был выжидать результатов вторжения Хаджи-Мурата в Табасарань и Кайтах.

Когда главный отряд кн. Аргутинского следовал от горы Фушти-дага к хребту Каргул-Канух, Хаджи-Мурат, по словам лазутчиков, стоял в с. Хошни, откуда посылал для грабежей в окрестностях отдельные шайки качагов (разбойников). Шайками этими предводительствовал некто Абакар-хаджи, сын бывшего акушинского кадия, приговоренного за измену к ссылке в одну из крепостей внутри России и умершего на пути. Шайки, состоявшие из передавшихся Хаджи-Мурату мирных жителей и нескольких мюридов, жгли и грабили оставшиеся нам верными некоторые нижние деревни северной Табасарани и дербентского уезда. Так как между жителями Табасарани [168] и Кайтаха нашлось не мало людей, которые не решались противиться с оружием в руках Хаджи-Мурату и его партии, то чтобы положить конец колебаниям и показать кто настоящий хозяин края, явилась необходимость разбить Хаджи-Мурата. 17-го июля дагестанский отряд подошел к хребту Каргул-Канух и расположился лагерем на южной его покатости в окрестностях с. Куярых. По гребню хребта расставлены были неприятельские пикеты. Только что из лагеря выступила колонна забирать заготовленное жителями на той же покатости сено, как около пикетов начали показываться значительные неприятельские партии. Скопище Хаджи-Мурата разбилось на две части. Одна из них, пешая, состоявшая преимущественно из отложившихся от нас жителей Табасарани, занимала покрытую лесом часть гребня, построив завалы над крутым обрывом, также поросшим густым лесом; другая, вся кавалерия, под начальством самого Хаджи-Мурата, расположилась на оголенной возвышенной части гребня. Джигитуя с вынутыми из чехлов винтовками, некоторые мюриды этой партии бранью и насмешками вызывали наших милиционеров на бой. Кн. Аргутинский, чтобы предоставить фуражирам возможность беспрепятственно набирать сено и косить траву, приказал 2-му баталиону кн. Варшавского полка с 2-мя горными орудиями выбить неприятельскую пехоту из завалов, что и было исполнено, несмотря на упорное сопротивление горцев. В то же время сводный дивизион драгун, три сотни дагестанских всадников, две сотни кубинских военных нукеров и дивизион конно-ракетной команды направлены были против кавалерии Хаджи-Мурата. Здесь войска наши не встретили такого сопротивления: мюриды вскоре были опрокинуты и в лесу на противоположном склоне хребта искали спасения. В этом деле мы потеряли убитыми 3-х нижних чинов, ранеными 2-х обер-офицеров кн. Варшавского полка — [169] капитана Синенко и прапорщика Самойловича — 18 человек нижних чинов, 6 милиционеров, контужеными 6 человек нижних чинов и 2-х милиционеров.

О намерениях Хаджи-Мурата получались между тем разноречивые сведения. По некоторым из них он думал оставить с. Хошни и броситься в нижние деревни северной и южной Табасарани, по другим — намеревался удалиться в Кайтах и Терекеме с тем, чтобы пробраться в свою Аварию через даргинский округ или мехтулинское ханство; говорили также, что, соединившись с жителями, он собирается вступить в открытую борьбу с войсками дагестанского отряда и не допустить его в вольную Табасарань. Подтвердив вновь всем начальникам отрядов на передовой линии, чтобы они как можно бдительнее охраняли вверенные им пункты, чтобы ни в каком случае мюриды Хаджи- Мурата не могли безнаказанно уйти из наших пределов, командующий войсками предписал 1-му баталиону Дагестанского пехотного полка, следовавшему из Чир-юрта к отряду, но не успевшему присоединиться к нему, не спускаться в Табасарань, а расположиться на хребте, отделяющем вольную Табасарань от казикумухского и кюринского ханств, и там загородить дорогу Хаджи-Мурату, если бы он кинулся в ту сторону при отступлении в Аварию. Разногласие доставляемых сведений заставило кн. Аргутинского приостановить военные действия впредь до получения положительных известий о неприятеле. Необходимо было также собрать возможно верные сведения о дорогах, ведущих от хребта Каргул-Кануха в вольную Табасарань, так как эта часть приморского края была мало известна нам и к тому же покрыта лесами. 20-го июля вечером подтвердился слух о намерении Хаджи-Мурата усилить свое скопище отложившимися от нас жителями и держаться против отряда до последней возможности, заняв леса, через которые [170] пролегают дороги в вольную Табасарань. Имея в виду крайнее неудобство следовать с большим обозом по закрытым местностям, где нет возможности прикрывать как должно обыкновенно растянутую вереницу вьюков, командующий отрядом приказал войскам отделить палатки и все вообще тяжести, без которых можно обходиться в продолжении 15-ти или 20-ти дней, и взять с собой только боевые и жизненные припасы. Это распоряжение уменьшило обоз более чем на половину. 21-го числа утром отправлено было через селение Архет в Курах около 400 вьюков, под прикрытием сводного дивизиона драгун, присутствие которых не принесло бы отряду никакой пользы, а скорее могло быть в тягость на пересеченной и лесистой местности между Каргул-Канухом и с. Хошни. Вместе с драгунами в прикрытие вьюков назначены были акушинская конная и кюринская пешая милиции. Дав этому обозу удалиться верст на восемь от бивака, Аргутинский снялся с позиции и через хребет Каргул-Канух направился к окрестностям деревень Вечерик и Куркак. На гребне горы, где четыре дня тому назад была опрокинута неприятельская кавалерия, опять собралась конная партия, но приближение отряда заставило ее скрыться в лес. По ту сторону хребта, в лесу, нашу колонну ожидала неприятельская пехота. Пропустив милю себя почти без выстрела авангард, в котором шел 3-й баталион кн. Варшавского полка, она открыла огонь против левой цени, которую занимал 3-й баталион Дагестанского полка, и сильно наседала на арьергард, который составляли 1-й баталион кн. Варшавского полка, две сотни кубинских военных нукеров и сотня дагестанских всадников. Здесь мы потеряли: убитыми 4-х нижних чинов и 2-х милиционеров, ранеными одного обер-офицера — Дагестанского пехотного полка прапорщика Аглинцова — 22 нижних чина и 12 милиционеров, контужеными одного [171] обер-офицера — драгунского Наследного Принца Виртембергского полка поручика Ушакова — 9 человек нижних чинов и 2-х милиционеров. После 4-х-часового следования частью по густому лесу, отчасти по весьма узкой, едва проложенной дороге, колонна вышла на открытую поляну, среди которой расположены сс. Вечерик и Куркак. Хотя было еще не поздно, но так как отряду предстояло проходить по гораздо труднейшей местности, почти непрерывным лесом вплоть до с. Хошни, к тому же необходимо было позаботиться о раненых, для которых продолжительный поход был слишком тягостен, командующий войсками остановился для ночлега около названных выше деревень.

Вечером того же 21-го июля получено известие, что Хаджи-Мурат, проведав о выступлении нашего обоза в Курах, двинулся с частью кавалерии из мюридов и табасаранцев окольными дорогами к пути следования обоза, спустился с горы и понесся к нашим вьюкам, но после жаркого боя был опрокинут сводным дивизионом драгун и, потерпев полную неудачу в своем намерении захватить добычу, потянулся назад к горам. Дальнейшее следование обоза совершилось бы по всей вероятности беспрепятственно, если бы не одно обстоятельство, которого не предвидел даже опытный, давно знакомый с краем командующий войсками. Хаджи-Мурат, возвращаясь с неудачного наезда своего на обоз, объявил жителям попутных деревень, что русский отряд истреблен, что драгуны и милиция препровождают остатки его в Курах и что он, Хаджи-Мурат, дарит им эти остатки, если они пожелают воспользоваться ими. Табасаранцы, прославившиеся своими хищническими наклонностями и грабежами, а также жители ахмарлинского магала кюринского ханства заняли лес, находящийся на границе южной Табасарани и сказанного магала. Как только обоз вступил в лес, жители, все [172] хорошо вооруженные, бросились на него и принялись грабить. Хотя драгуны употребляли все меры к охране вверенного им имущества, но совершенно уберечь его, по условиям местности, не могли: от 35-ти до 40 вьюков были очень быстро и совершенно разграблены. Во время нападения горцев у драгун выбило из строя нижних чинов 1 убитым, 20 ранеными и 1 контуженым. Князь Аргутинский был возмущен коварным поведением жителей, считавшихся мирными и находившихся под нашим покровительством. Он предписал управляющим южною Табасаранью и кюринским ханством обыскать ближайшие к пути следования нашего обоза селения и отобрать награбленные вещи для возвращения их по принадлежности, а за не достающие взыскать деньги.

Хаджи-Мурат выступил из Чоха в Табасарань с одними мюридами, которых у него было не более 700—800 человек. Составляя ему единственную надежную опору, они рассылались им в возмутившиеся аулы для предводительствования жительскими отрядами и придания им большой устойчивости в делах с нашими войсками. Очевидно, он ими дорожил. 17-го июля лесистая часть гребня на хребте Каргул-Канухе была занята жителями под начальством только нескольких мюридов, на обязанности которых лежало следить за тем, чтобы жители действительно дрались против русских. Сам Хаджи-Мурат стоял с кавалерией на открытой части гребня, и когда наша конница понеслась против него в атаку, он не выказал той стойкости, которой следовало ожидать от него, и почти уклонился от боя, спустившись с своей партией в лес. 21-го числа, когда войска наши проходили лесом, против них действовали табасаранцы и кайтахцы, а мюридов с ними было не более ста человек: Хаджи-Мурат со своей партией стоял далеко в стороне и участия в деле не принимал. Изверившись [173] в его обещания и заметив, что он бережет своих мюридов, потери которых были совершенно ничтожны в двух последних делах, жители начали упрекать Хаджи-Мурата в своекорыстных видах. Опасаясь, чтобы ропот не распространился в народе и не помешал ему упрочить влияние Шамиля в крае, для чего собственно он был послан, Хаджи-Мурат стал уверять, что жители его не поняли, что он берег своих мюридов для нанесения русским решительного удара, в чем они убедятся очень скоро. Случай к исполнению этого самонадеянного обещания не замедлил представиться. 22-го июля дагестанскому отряду предстояло совершить переход чрезвычайно утомительный к с. Хошни через едва проходимый лес, по узкой, мало доступной для движения регулярных войск дороге. С рассветом кн. Аргутинский снялся с позиций у сс. Вечерика и Куркака. Мюриды, табасаранцы и кайтахцы заняли высоты, мимо которых пролегал путь отряда, оглашая, как всегда перед решительным боем, воздух своим заунывным пением. По мере того как войска подавались вперед, горцы удалялись в том же направлении, затем спустились с высот и исчезли в обширном лесу, куда почти вслед за ним вступил и отряд. Не успел наш авангард отойти от опушки леса и 25-ти сажень, как по обе стороны дороги загремела горячая перестрелка. На первых же порах неприятель все свои усилия обратил против наших боковых цепей, особенно левой, которую занимал 1-й баталион ширванского полка. Когда весь отряд углубился в лесистую чащу, а авангард стал выравниваться на небольшой поляне, примыкавшей левым краем к глубокому и обрывистому, поросшему густым лесом оврагу, неприятель из-за завалов, устроенных над оврагом, усилил огонь и несколько раз бросался на ширванцев в шашки. Его не могли сдерживать даже резервы, встречавшие его штыками в [174] самой цепи. Ширванцы в свою очередь несколько раз пытались выбить горцев из завалов, но безуспешно. Стойкость, с какою они отстаивали свои завалы, пылкость, с какою кидались в рукопашный бой, доказывали, что мы имели дело не с одними местными жителями, но что тут были и мюриды, которыми Хаджи-Мурат решил наконец усилить скопище не слишком воинственных табасаранцев и кайтахцев. Как только местность позволила нам выдвинуть в левую цепь артиллерию, над обрывом поставлена была из четырех 10-ти фунтовых мортир батарея; сорока брошенных в овраг гранат достаточно было, чтобы горцы смешались и показали тыл. Командующий войсками предвидел эту развязку, и незадолго перед тем отправил нижнею обходною дорогой всю оставшуюся при отряде кавалерию — 9 сотен милиции — для преследования бегущих по направлению к Хошни. Чтобы затруднить преследование, горцы рассеялись, во все стороны и только уже на противоположном берегу реки, одного из притоков Рубаса, вновь стали собираться. Хаджи-Мурат прежде всех удалился с поля битвы, как только увидел, что она проиграна. Собрав своих мюридов, он отступил в ту же сторону, куда двигались наши войска, но только поспешно и на очень почтительном от них расстоянии, и остановился в 8-ми верстах за с. Хошни, на одной высокой горе. Отряд без выстрела прошел до самого с. Хошни. В упорном деле 22-го июля при следовании отряда от Вечерика и Куркака к Хошни мы потеряли убитыми одного обер-офицера — пехотного кн. Варшавского полка штабс-капитана Желтухина — и 28 нижних чинов, из них 27 ширванцев и 1 стрелок; ранеными 50 и контужеными 3-х нижних чинов, все кн. Варшавского полка. Урон неприятеля должен быть очень велик, иначе он не отстал бы от отряда, которому пришлось еще 3 версты двигаться густым лесом. [175]

Поражение, понесенное неприятельским скопищем в деле 22-го июля, несмотря на то, что в нем участвовали мюриды, безостановочное движение наше по местностям, считавшимся непроходимыми для русских колонн, наконец отступление Хаджи-Мурата от с. Хошни, которое он так хорошо укрепил, все это заставило поднявших против нас оружие жителей сильно призадуматься. На постоянное содействие мюридов они не могли рассчитывать: рано иди поздно мюриды покинут их, и тогда они останутся одни, не имея даже предводителей, с которыми бы могли продолжать неприязненные действия против русских. К тому же, под владычеством русских им жилось хорошо, деревни их процветали; теперь за измену деревням этим и всему их имуществу угрожало разорение. В тот же день, 22-го, созвано было народное собрание, на котором решено немедленно отправить к командующему войсками депутацию. И действительно, все старшины и влиятельные люди ближайших селений явились в ставку кн. Аргутинского с повинной и с мольбой о пощаде, заявляя при этом, что не все общество поголовно принимало участие в восстании, что в него вовлечены были люди легкомысленные, праздные, верившие обещаниям Хаджи-Мурата, придававшие значение его толкованиям мюридизма. Теперь и они убедились в несостоятельности этого нового учения, которое принесло им одни несчастия. С этого дня они точным исполнением всех требований своего законного правительства будут стараться загладить свое преступное поведение и вновь заслужить доверие начальства. Князь Аргутинский не считал себя в праве решать вопрос об амнистии в таком важном деле, как поголовное восстание нескольких провинций; он должен был ожидать решения его свыше и только представить на благоусмотрение наместника свое личное мнение. Вот что писал он в донесении своем от 30-го июля № 180: [176]

“Объяснения и заверения подобного рода в подобных же случаях нередки; им вполне верить нельзя и не должно; но тем не менее я полагал бы возможным даровать прощение обществам кайтахцев и табасаранцев вообще с тем, чтобы подвергнуть наказанию главнейших соучастников в этом тяжком заблуждении".

В то самое время, когда старшины и почетные люди являлись к командующему войсками с просьбою о помиловании, отправлена была депутация и к Хаджи-Мурату, которому поручено было объявить, что ни одного из данных им жителям обещаний он не исполнил, что дальнейшее пребывание его в их земле только разорит их, что до прибытия его табасаранцы и кайтахцы жили в мире и в довольстве и что сопротивление их русским, если они будут продолжать его, ни к чему не поведет, кроме гибели всего их имущества и истребления деревень, а потому чем скорее он оставит их владения, тем более они будут ему благодарны. Хаджи-Мурат выслушал депутатов и посоветовал им переговорить обо всем этом между собою, и на чем решат они, дать ему знать на другой день. Видя, какой оборот принимают дела и опасаясь, чтобы жители, очевидно раскаявшиеся в своем увлечении, не обратились против него, Хаджи-Мурат в ту же ночь, с 22-го на 23-е, бежал вверх по вольной Табасарани и перевалил ночью на 24-е через гору Джуфу-даг. Утром 24-го жители казикумухского и кюринского ханств увидели партию мюридов со значком Хаджи-Мурата у самой подошвы горы и тотчас же дали о том знать 1-му баталиону Дагестанского полка, прибывшему к Чираху накануне вечером. Командир баталиона подполковник Козлянинов, оставив в лагере для охраны его одну роту, с остальными тремя выступил против Хаджи-Мурата и встретил его в таком месте, где кавалерии действовать было неудобно; горцы бросились в шашки, но были отбиты; это не мешало им два [177] раза возобновлять свои атаки, совершенно безвредные для рот, мужественно встречавших их штыками. Горцы кинулись опрометью влево, в ближайший овраг, причем упустили до 120-ти лошадей, бросили часть оружия, множество бурок и папах. Роты преследовали их, как могли, и отбили взятую в плен Хаджи-Муратом в с. Буйнаки жену брата шамхала ротмистра Шах-Вали и служанку ее с ребенком: дети же Шах-Вали — семилетняя девочка и сыновья 5-ти и 3-х лет — остались в руках у мюридов. При отправлении обоза из Каргул-Кануха в Чирах, под прикрытием дивизиона драгун, этим последним приказано было, по прибытии в Чирах, присоединиться к 1-му баталиону Дагестанского полка. К сожалению, драгуны не могли поспеть в Чирах 23-го числа, а прибыли туда только 24-го вечером, когда Хаджи-Мурат успел уже проскакать между Чирахом и с. Рича к Алахон-дагу и тем спастись от преследования регулярной кавалерии; в противном случае потеря его, вероятно, не ограничилась бы несколькими убитыми и ранеными, 8-ю пленными и 120-ю разбежавшимися лошадьми. В этот же день, т. е. 24-го вечером, спускаясь с Алахон-дага по направлению к ихрякскому ущелью, Хаджи-Мурат был встречен на Кобристане, между Алахон-дагом и с. Катрухом, рутульскою милициею, под начальством рутульского наиба подпоручика Абу-Мусселим-бека. Горцы атаковали ее и опрокинули, причем Абу-Мусселим был ранен, и продолжали свое поспешное отступление по ихрякскому ущелью, из которого повернули в ущелье Акюладара. Там настиг их 25-го утром помощник начальника самурского округа ротмистр Македонский с отрядом в 160 человек конных и 300 человек самурской пешей милиции. Собрав у подошвы Хурта-дага остаток своей партии, не более трехсот человек, Хаджи-Мурат встретил самурскую милицию сначала сильным ружейным огнем, [178] затем атаковал ее в шашки, опрокинул и тотчас бросился назад, на Арчи, Дусрек и Ириб в Аварию, оставив на месте 11 тел, 2-х раненых пленных и 20 лошадей. Сам Хаджи-Мурат был ранен пулею в грудь, но легко. Самурская милиция потеряла 5 человек убитыми, одного обер-офицера и 37 нижних чинов ранеными и несколько человек без вести пропавшими.

По мере движения дагестанского отряда вперед, селения вольной Табасарани и Кайтаха высылали к командующему войсками своих депутатов с заявлениями покорности. Кн. Аргутинский выслушивал их, но, не давая никакого положительного ответа, говорил, что будущее покажет в какой мере они будут заслуживать снисхождения. Войскам он отдал приказание не жечь и не грабить селений и не истреблять посевов. Жители особенно страшились за целость своих жилищ, а потому великодушное поведение русских рассеяло их страх и обезоружило даже фанатических сторонников мюридизма. Имея в виду сделать более доступными лесистые местности большей части северной и вольной Табасарани, кн. Аргутинский приказал жителям прорубать по указанным направлениям широкие просеки и расчищенные места обращать в луга и пашни. Первая просека должна быть проложена от с. Хошни через всю вольную Табасарань до горы Джуфу-дага, другая по всему течению Рубаса и третья от хребта Каргул-Кануха до с. Хошни.

Июльские дела 1851 года обошлись нам сравнительно не дорого, если принять во внимание, что все лучшие позиции были всегда на стороне неприятеля, что численностью войск он превосходил нас по меньшей мере вчетверо. У нас выбыло из строя обер-офицеров 10, из них убит 1, нижних чинов 235, из них убито 43, милиционеров 110, из них убито 15. Этим мы обязаны исполнительности и распорядительности начальников отдельных частей и отрядов, [179] прекрасному поведению наших войск, которые беззаветною отвагою своей всегда сокращали часы, проводимые под огнем и тем способствовали незначительности нашего урона. Кн. Аргутинский свидетельствует в своем донесении, что, несмотря на трудные, иногда очень большие переходы и на удручающий летний зной, войска всегда были бодры и веселы. Он отзывается также в лестных выражениях о полезной и доблестной службе управляющих ханствами местных беков, которые, не только не отставали со своими милициями от регулярных войск, но иногда, где местность и обстоятельства позволяли, предупреждали их.

Восстановив порядок и спокойствие в возмутившихся провинциях, отряд 26-го июля предпринял обратное следование на передовую линию и 30-го прибыл на гамашинские высоты. После отступления Хаджи-Мурата из Табасарани Шамиль также распустил скопища, собранные в Андаляле, и отправился к сыну своему Кази-Магомету в каратайское наибство, с тем чтобы оттуда возвратиться в Ведень. На случай, если бы неприятель вознамерился вновь предпринять вторжение в наши пределы, командующий войсками оставил в Кумухе 1-й и 2-й баталионы кн. Варшавского полка при 2-х единорогах горной № 4 батареи 21-й артиллерийской бригады и пешей ракетной команде; бывшие в Кумухе 1-й баталион Самурского и 2-й Дагестанского полков передвинул на гамашинские высоты, присоединив к ним взвод Кавказского стрелкового баталиона, саперную команду, два единорога горной № 4 батареи, пешую ракетную команду, две сотни Донского казачьего № 14 полка и сборную сотню конной милиции из кюринцев и кубинцев. Эти войска он поручил начальству командира 1-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал-маиора Суслова. Сверх исчисленных войск, для охраны казикумухского ханства находились в постоянной готовности четыре сотня постоянной [180] милиции и жители пограничных деревень. Остальные затем войска, бывшие в Табасарани и казикумухском ханстве: 3-й и 4-й баталионы Апшеронского пехотного полка, 1-я рота Кавказского стрелкового баталиона, сводный дивизион драгун, 4 единорога горной № 2 батареи 20-й артиллерийской бригады и конно-ракетная команда, выступили 5-го августа с гамашинских высот на соединение с расположенными на кутишинских высотах 3-м и 4-м баталионами Самурского пехотного полка, 2-мя единорогами горной № 2 батареи, сотнею дагестанских всадников и сотнею аварской конной милиции. 3-й баталион Ширванского полка выступил из Чираха в с. Гельмец, а 1-й баталион Дагестанского полка возвратился в Чир-юрт. 3-й баталион этого полка, находившийся в отсутствии из штаб-квартиры в продолжении 14-ти месяцев, возвращен был в нее для необходимого ему отдыха. Возвращены были также в Темир-Хан-Шуру четыре мортиры горной № 2 батареи. В с. Оглы оставлены две роты 4-го баталиона Дагестанского полка и 3-й дивизион драгун. При войсках на кутишинских высотах, как центральном пункте нашей передовой линии, кн. Аргутинский полагал находиться лично, но расстроенное здоровье заставило его вернуться в Темир-Хан-Шуру, поручив общее начальство над всеми войсками командиру 20-й артиллерийской бригады г.-м. Грамотину.

Вследствие необыкновенной засухи, продолжавшейся большую часть лета, урожай трав почти во всем прикаспийском крае вышел чрезвычайно скудный, так что уже в августе месяце, даже при дальних фуражировках, нельзя было найти травы для продовольствия одних строевых лошадей, не говоря уже о подъемных. Это обстоятельство указывало на необходимость спустить войска с кутишинских высот, которые в этом отношении представляли еще менее ресурсов, нежели другие районы Дагестана. Было и другое [181] обстоятельство, вызвавшее эту меру: подданные шамхала Тарковского, жители огромного с. Большие Казанищи в последнее время несколько раз оказывали своему владетелю открытое неповиновение по делам, относящимся до отбывания разных повинностей. Хотя к возвращению кн. Аргутинского из Табасарани порядок в этом селении был восстановлен, но зная, что брожение в народе не совсем еще улеглось, командующий войсками признал за лучшее из предосторожности занять это селение частью войск, стоявших на кутишинских высотах. На этом основании в дислокации войск произошли следующие изменения: 3-й баталион Самурского пехотного полка с двумя единорогами горной № 2 батареи 20-й артиллерийской бригады направлен был в с. Кутиши на всю зиму для охраны прилегающей части даргинского округа; 4-й баталион того же полка в укреп. Ходжал-Махи и форт цудахарский на смену 2-му баталиону того же полка, содержавшему в течение года гарнизоны в этих двух пунктах; 3-й и 4-й баталионы Апшеронского пехотного полка, сводный драгунский дивизион, четыре единорога горной 2 батареи, конно-ракетную команду и 1-ю и 3-ю сотню дагестанских всадников разместили по квартирам в с. Большие Казанищи; 2-й сотне дагестанских всадников и аварской конной милиции отведены были на зиму с. Малые Казанищи; 1-я рота Кавказского стрелкового баталиона и команда сапер возвращены были в Темир-Хан-Шуру. Оказывавшие неповиновение шамхалу жители, встревоженные присутствием в их селении такого большого числа войск, принесли своему повелителю раскаяние в своем поведении, оправдываясь тем, что отбывание некоторых повинностей сопряжено было для них с немалыми затруднениями. Числа войск, назначенных к ним на постой, кн. Аргутинский однако не уменьшил, объявив, что пока все, что от них требовалось шамхалом от имени русского [182] правительства не будет в точности исполнено, они не должны надеяться на снисхождение.

Неудачи горцев в Табасарани и на гамашинских высотах возбудили в народе ропот. Во всех народных собраниях громко говорили, что эти вторжения ни к чему не ведут, кроме разорения, что вследствие постоянных походов и отсутствия рабочих рук хозяйства приходят в упадок, что нескончаемые потери при встречах с русскими ложатся тяжелым бременем на экономический быт, так как шариат налагает на них обязанность поддерживать осиротевшие семейства. Шамилю было известно все, что говорилось в народе, но народ не один человек, его нельзя заставить молчать секирой; а между тем на ком-нибудь нужно было сорвать сердце. Козлом отпущения явился на этот раз Хаджи-Мурат, главный и самый верный сподвижник его в течение многих лет. Случай излить негодование против него представился очень скоро и с такой стороны, откуда он менее всего мог ожидать. Из Табасарани прибыла к нему депутация с нареканиями на образ действий Хаджи-Мурата, который после первых понесенных им потерь вместо того, чтобы продолжать начатое им дело распространения мюридизма, бежал за Кара-Койсу, предоставив Кайтах и Табасарань их собственной судьбе. Зная характер покорных нам обществ, которые всегда переходили на сторону сильного, Шамиль хорошо понимал, что если бы Хаджи-Мурат после дела у с. Хошни промедлил день или два отступлением, то вся Табасарань, а за нею и Кайтах как один человек поднялись бы против него и присоединились бы к русскому отряду; но он сделал вид, что находит жалобу депутации основательной. Хаджи-Мурат бежал, спасая свою отборную конницу от поголовного истребления, и с этой точки зрения он не мог поступить благоразумнее, а потому не бегство его было причиной [183] неудовольствия имама; была другая причина. Проповедуя в Табасарани новое учение, Хаджи-Мурат до того увлекся оказываемыми ему вниманием и почестями, что начал выставлять себя настоящим покровителем отторгнутых им от нас провинций, упоминая о своем законном повелителе мимоходом. Этого Шамиль не мог простить ему. Он лишил его звания аварского наиба и поставил на его место аварца Фет-Али, сына Сурхая, бывшего полковника русской службы, из дома аварских ханов, убитых Гамзат-беком в 1834 году. Заявление табасаранской депутации о желании распространить у них мюридизм навело Шамиля на мысль о возобновлении покушения на этот край, но он предварительно хотел узнать мнение своих приближенных и в половине августа собрал на совещание всех наибов, но ни один из них не одобрил его намерения — все были против. Они указывали ему на факты, которых он не мог опровергать: в 1842 году его приглашали в казикумухское ханство, в 1844 в даргинский округ, в 1848 в самурский округ, и чем кончались все его вторжения? Везде мюриды его были разбиты, везде они отступали с большим уроном, теряя при этом лучших людей и не получая взамен ничего, кроме ничтожной добычи, и то не всегда. Если покорные русским общества — говорили наибы — желают отложиться от них, то пусть восстают сами, и когда они уже поднимут оружие, тогда для их поддержания можно послать мюридов. В то время как Шамиль колебался, к нему явились новые депутации из северной и вольной Табасарани, на этот раз из самых влиятельных и почетных лиц. Посланные объявили Шамилю, что они будут встречать мюридов с оружием в руках и тогда только изъявят согласие на их прибытие, когда те предварительно овладеют всеми русскими укреплениями; к тому же они теперь рубят и расчищают просеки, по указаниям русского [184] начальства, и если прежде, когда не было дорог, русские одерживали верх над мюридами, то теперь, когда войска их будут свободно двигаться по всем направлениям, о нанесении им поражения нечего и думать.

Выпавший в первой половине октября в казикумухском ханстве снег, служивший лучшей гарантией спокойствия и безопасности края, дал князю Аргутинскому возможность распустить стоявшие на гамашинских высотах войска. 1-му баталиону Самурского пехотного полка с двумя единорогами горной № 4 батареи 21-й артиллерийской бригады он приказал расположиться по квартирам в передовом казикумухском с. Курклю, где он должен оставаться до наступления сильных морозов, отнимавших у неприятеля всякую возможность врываться в наши пределы. 2-й баталион Дагестанского полка и пешая ракетная команда направлены на зимние квартиры в Мусселим-аул. Взвод 2-й роты Кавказского стрелкового баталиона и две сотни Донского казачьего № 14 полка возвращены в свои штаб-квартиры. 3-й баталион Самурского полка с двумя единорогами горной № 2 батареи 20-й артиллерийской бригады, расположившиеся 1-го сентября по квартирам в с. Кутиши, должны там зимовать для охраны даргинского округа, а оставленные в августе месяце в лагере около Кумуха два баталиона пехотного кн. Варшавского полка размещены по квартирам: 1-й баталион в с. Шаралю, откуда он вернется в свою штаб-квартиру, уроч. Кусары, с наступлением морозов; 2-й баталион с двумя единорогами горной № 4 батареи — в Кумухе, где ему назначено зимовать; 3-й баталион того же полка и два единорога спущены с Гельмеца в долину реки Ихряк-чая с приказанием возвратиться в штаб-квартиру, когда окрестные горы Лучека покроются снегом.

К началу осени несогласия, возникшие между Шамилем и Хаджи-Муратом приняли острый характер, угрожавший [185] окончательным разрывом. Впрочем, сведения по этому предмету отличались крайнею неопределенностью; по всему заметно было, что они основаны были скорее на слухах, нежели на достоверных источниках, так как к концу 1851 года горцы стали необыкновенно бдительными и осторожными, и следить за тем, что происходило в горах, в особенности в Аварии, сосредоточившей на себе внимание жителей всего Дагестана, было чрезвычайно затруднительно. Только во второй половине октября известному нам лазутчику, Сеиду-хаджи, удалось проникнуть в Аварию и видеться с самим Хаджи-Муратом, который вышел к нему ночью на условленное место недалеко от с. Батлагич. Вот что услышал Сеид-хаджи от Хаджи-Мурата. Лишив его звания наиба, Шамиль отправил к нему доверенных людей с требованием выдать все его имущество. Хаджи-Мурат отдал посланным награбленные им 2-го июля в с. Буйнаки драгоценные вещи, всего на сумму более 4-х тысяч рублей, и тысячу рублей наличными деньгами, но в выдаче всего принадлежавшего ему движимого и недвижимого имущества, в том числе дома в Хунзахе, он наотрез отказал, объявив посланным, что все это составляет его неотъемлемую собственность, которую он намерен охранять с помощью трехсот человек преданных ему аварцев. Шамиль находился в это время в с. Гимрах, где желал провести праздник курбан-байрама. Получив смелый ответ Хаджи-Мурата, разгневанный открытым его неповиновением, он тотчас же переехал в Унцукуль, откуда послал в Ведень приказание двинуть против Хаджи-Мурата скопище при 8-ми орудиях, сыну своему Кази-Магомету и султану Даниель-беку велел расположиться в Танусе, а ближайшим к Аварии наибам занять Хунзах. Узнав об этом, Хаджи-Мурат со всем своим семейством и преданными ему аварцами, число которых возросло до 600, удалился на [186] неприступную позицию, в с. Батлагич. Как только ближайшие наибы, согласно полученному ими от имама приказанию, начали стягиваться к Хунзаху, Хаджи-Мурат напал на них ночью врасплох, потрепал и отбил до 60-ти лошадей. После этого дела некоторые из наибов, кадиев и почетных лиц начали уговаривать Шамиля примириться с Хаджи-Муратом, и примирение состоялось, но в прочность его ни та, ни другая сторона не верила. Шамиль приказал освободить взятые в плен семейства приверженцев Хаджи-Мурата и распустить по домам собранные против него скопища. После отрешения Хаджи-Мурата от должности наиба Шамиль разделил Аварию на два наибства: хунзахское (восточная Авария), куда наибом поставил племянника Хаджи-Мурата Альбури, и токитинское (западная Авария), вверенное преемнику Хаджи-Мурата по управлению всей Аварией Фету-Али. Хаджи-Мурат вернулся в Батлагич, где не думал долго оставаться, намереваясь совсем покинуть не только Аварию, но и самый Дагестан. Он обратился к Шамилю с просьбою позволить ему переселиться в подгорную часть малой Чечни, откуда родом была одна из его жен. Шамиль не разрешил ему, вероятно потому, что доверие его к чеченцам значительно поубавилось в последнее время; он предлагал Хаджи-Мурату избрать для своего жительства другую какую-нибудь аварскую деревню или переселиться в Тилитль. Хаджи-Мурат не пожелал жить в подчинении у лиц, которые еще так недавно во всем подчинялись ему, и потому отклонил предложение и остался пока в Батлагиче. В разговоре с Сеидом он горько жаловался на неблагодарность Шамиля и желал оказывать услуги русским, лишь бы только Шамиль дозволил ему переселиться в Чечню; если же этого позволения не будет дано — он наделает много хлопот своему бывшему повелителю. Надо полагать, что Хаджи-Мурат имел неосторожность [187] высказывать ту же мысль и перед другими, потому что совершенно неожиданно для всех в центральный аул большой Чечни Автур созвано было верховное судилище, на котором бывший аварский наиб приговорен к смертной казни за измену. Хаджи-Мурат не стал дожидаться исполнения над ним приговора; 13-го ноября он бежал с четырьмя из своих приверженцев за Аргун, предварив командующего войсками в креп. Воздвиженской о своем выселении к нам. Его приняла высланная навстречу колонна, и войска наши увидели, наконец, славного партизана, имя которого было известно не только России, но даже не раз появлялось на столбцах иностранных газет; они увидели маленького роста человека, с некрасивым лицом и притом хромого: это и был Хаджи-Мурат. Но гордая осанка его, суровый и повелительный взгляд выкупали невзрачность его фигуры; по всему видно было, что этот человек не принадлежал к числу обыкновенных смертных. На донесении о выходе к нам Хаджи-Мурата Император Николай написал: “Слава Богу! хорошее начало!" ⁶.

Бегство к русским самого популярного из всех сподвижников имама произвело в горах удручающее впечатление; все обвиняли Шамиля в неблагодарности и несправедливости. И сам он сознавал, как говорили, опрометчивость своего поведения относительно бывшего аварского наиба, но было уже поздно. Грозный еще так недавно противник русских теперь стал в их ряды, чтобы действовать против своего бывшего повелителя. Из большой Чечни, куда начинали стягиваться скопища для действий против русских в предстоявшую зимнюю экспедицию, Шамиль прибыл в Аварию, где объявил жителям, принимавшим сторону Хаджи-Мурата, что им нет причины опасаться возмездия, что они поступить иначе не могли, будучи [188] увлечены человеком, которому привыкли повиноваться, который в продолжение многих лет был их начальником и предводителем, и что если они хотят, чтоб он забыл об их кратковременном заблуждении, то должны служить новым наибам, как служили старому. По словам кн. Аргутинского, он поступил в этом случае предусмотрительно и благоразумно.

Комментарии

4. Огромная деревня на военно-дербентской дороге, с почтовой станцией.

5. Донесение 6-го июля 1851 г. № 115.

6. Отзыв военного министра главнокомандующему, 15-го декабря 1851 года № 12849.

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий на Кавказе в 1851 году // Кавказский сборник, Том 18. 1897