1855 г.

1) Рекогносцировка к аулу Шемиль-юрт.

15 апреля. Вечером я получил письмо от барона Врангеля, в котором он извещал, что намеревается предпринять движение из Грозной в Большую Чечню, по тому же направлению, к нижнему течению Джалки, по которому ходил зимою, с целью выгнать оттуда жителей, которые опять начинали там селиться, и вместе с тем облегчить выход многочисленным чеченским семействам, изъявившим желание выселиться к нам, а [4] также, чтобы подобною демонстрациею уничтожить распускаемые Шамилем слухи, будто генерал Бакланов увел большую часть наших сил ¹, и что сии последние до того сделались ничтожны, что мы готовимся покинуть наши крепости. При этом генерал Врангель выразил желание, чтобы я содействовал ему какою-нибудь диверсиею, либо к Мичику, либо к Гудермесу, около Умахан-юрта, и присовокуплял, что он начнет свое движение 16-го, т. е. завтра, чтобы быть на месте на следующий день, и за тем возвратится, буде возможно, через Дахин-ирзав. В виду спешности я должен был остановить выбор свой на Куринском, сколько потому, что не успел бы дойти до Умахан-юрта, столько и потому что на Мичике гораздо удобнее [5] действовать неожиданно для неприятеля. Я тотчас послал подполковнику Краузе приказание прибыть с одною ротою командуемого им баталиона.

16 апреля. Краузе прибыл, и ему поручается пехота, в составе шести рот; он выступает вечером, я, несколько спустя — с кавалериею. Мы идем всю ночь при прекрасном лунном сиянии.

17 апреля. С рассветом мы прибыли в Куринское. После совещания с Бата и с подполковником Поляковым, решено выступить в 9 часов утра и произвести рекогносцировку на левом берегу Мичика, как можно далее вниз по его течению. Здесь я узнал, что накануне была слышна сильная канонада в направлении от Джалки. Из Куринского мы выступили в составе 10 рот, под начальством подполковника Краузе, и 9-ти сотен казаков, под командою Полякова, при шести орудиях и при некотором числе милиции, под начальством Бата. Мы направились по новой [6] просеке. После перехода через гребень горы, мы повернули на право, стараясь, по возможности, скрыться от наблюдения неприятеля. Пройдя прекрасный густой лес, мы вышли, через небольшую долину, почти прямо к переправе у Мазлагаша. Остановившись, чтобы дать колонне стянуться, я послал несколько милиционеров к Мичику, дабы рассмотреть нет ли на противуположном берегу какого-нибудь неприятеля; они донесли, что все спокойно. Был полдень; довольно сильная канонада опять слышалась по направлению от Дахин-ирзава.— Я дал кавалерии приказание тронуться; Бата повел нас к броду пониже Мазлагаша, уверяя, что он удобнее; оказалось, однако, что спуски очень круты. Две роты, которые были снабжены шанцевыми инструментами, тотчас приступили к устройству переправы, дабы артиллерия могла пройти; работа пошла быстро. Пока она производилась, кавалерия развернулась на том берегу, и вслед за нею храбрый поручик Языков перевез [7] свои два конные орудия. В отдалении показалось несколько неприятельских конных, наблюдавших за нами. Когда большая часть отряда перешла на левый берег, я приказал двум ротам, при одном орудии, остаться для охранения переправы, направив их, однако, к Мазлагашскому броду, как положительно лучшему и поручив им улучшить еще, по возможности, спуски до нашего возвращения. Затем я двинулся вперед. Повернув на право, мы шли по равнине, придерживаясь берега Мичика; я шел впереди с кавалериею и двумя конными орудиями; Краузе следовал с пехотою, ведя сам в авангарде три роты (2-ю, 15-ю и 5-ю карабинерную); мы шли по местам нам знакомым с прошлой зимы; неприятельская конница начала собираться влево от нас; она занимала курган (в том месте, где Нейман был ранен), перестреливаясь с нашею цепью и стараясь, по-видимому, опять завести нас в тот невыгодный угол, в который мы [8] зашли 21 декабря. Но это им не удалось, и мы продолжали свой путь, не обращая никакого внимания на неприятеля. Когда мы дошли до оконечности той равнины, на которой мы сожгли столько сена (против аула Ели-юрт), мы застали несколько чеченцев, занятых распашкою земли. При виде нашей милиции, они оставили свои плуги и, перейдя реку, бросились в кустарник, окаймляющий правый ее берег. Оттуда они начали стрелять на самом близком расстоянии и смертельно ранили отличного милиционера, по имени Мунда, который нес значок Бата. Я приказал выдвинуть орудие и обстреливать картечью этот лесок, послав вместе с тем цепь из казаков на самый берег Мичика. Опушка леса на левой нашей стороне до сего времени тянулась параллельно Мичику, то удаляясь, то несколько приближаясь; на этом же месте она перерезывала нам дорогу, присоединяясь к кустарнику, окаймляющему реку. Этот лес казался нешироким [9] и притом в нем виднелись поляны; на вопрос: что находится за ним?, Бата ответил мне, что там опять открытая местность, по течению Гудермеса и до впадения его в Мичик. Желая лично в этом удостовериться, я приказал подполковнику Полякову остановиться с большею частью кавалерии на равнине, на которой мы находились (См. план А.) и, послав приказание, чтобы и пехота по прибытии своем ожидала тут же моего возвращения, я с тремя сотнями полка № 30 быстро проехал этот лес. Он действительно оказался нешироким и перерезанным распаханными полянами. Прекрасная равнина расстилалась передо мною, вытягиваясь вправо и влево. На противуположном от нас конце виден был малый аул и гораздо далее, в правой стороне, другой; первый был аул Шемиль-юрт, расположенный на правом берегу Гудермеса, течение которого было скрыто крутым берегом, второй [10] Бей-булат-юрт, при слиянии Мичика с Гудермесом.

Очевидно было, что аулы эти населены: в них было заметно движение и можно было различать скот, который, по-видимому, перегонялся в это время на другой берег Гудермеса, окаймленный высокоствольным лесом.— Сам Бата был удивлен присутствием тут населения, которого, по словам его, зимою не было. Между тем подошли два конные орудия, которым я приказал следовать за собою с двумя сотнями. Я весьма сожалел о том, что в это время у меня не было под рукою пехоты, ибо без нее не мог решиться с одною кавалериею атаковать аул, в виду увеличивавшихся неприятельских партий, которые занимали берег Гудермеса и перерезанную около него местность. Другая партия показалась со стороны Бей-булат-юрта и давала мне повод предполагать, что и правый берег Мичика, течение которого здесь сближалось с Гудермесом, также занят [11] неприятелем. Пуститься в атаку в подобный угол, между перекрестным огнем неприятеля, прикрытого двумя реками с крутыми берегами, было бы безумие. Посему я ограничился тем, что из двух орудий обстреливал аул и очищал местность, пуская ракеты. Этим шумом и треском я вместе с тем исполнял возложенную на меня задачу — воспособить барону Врангелю, отвлекая внимание неприятеля. Но я в тоже время послал приказание подполковнику Краузе прибыть ко мне с тремя ротами. В ожидании его прихода прошло три четверти часа; во мне возбуждалось нетерпение; но это бездействие мое имело и свою полезную сторону, ибо, по-видимому, оно успокоило неприятеля, подавая ему мысль, что мы не посмеем атаковать аул; посему он не воспользовался временем, чтобы очистить аул и перейти со всеми пожитками своими на левый берег Гудермеса; большая часть мужского населения оставалась, как будто поддразнивая нас. Наконец, к [12] великому моему удовольствию я увидел выходящее из леса одно орудие, и за ним Краузе с тремя ротами, шедшими в авангарде. Я немедленно выдвинул одно конное орудие с двумя сотнями, (Смот. план а.) дабы оно обстреливало аул с фланга, и удерживало партию, которая стояла перед Бей-булат-юртом, а из всех трех орудий я открыл по аулу огонь картечью и гранатами. Неприятель, по-видимому, сперва не заметил прихода пехоты, которая была закрыта конницею. — Я приказал Краузе штурмовать аул; раздалось ура! и три маленькие колонны смело пошли. Я опасался, что с их приближением, из-за саклей раздастся залп, который мог бы многих положить на месте. Но ничего не бывало. Солдаты подходили шагом, и затем, на небольшом от сакель расстоянии, с новым криком ура!, бросились беглым шагом и в один миг аул был занят. Я приказал подполковнику Краузе и [13] храброму капитану Гейману немедленно занять сакли на берегу Гудермеса и покончить с аулом как можно скорее. Не более получаса солдаты и милиционеры производили поиски в ауле, убили тех немногих жителей, которые защищались и забрали несколько скотины и вещей. Большая часть жителей с семействами и скотом успели перебраться на противоположный берег. — Когда сакли были зажжены, я приказал начать отступление, которое исполнилось в отличном порядке. Кавалерия и артиллерия, расположенные на указанных пунктах, прикрывали отступление. Между тем, подполковник Цитовский, согласно данному ему приказанию, с остальною пехотою, занял лес, который нам приходилось пройти, и когда подполковник Краузе обратно прошел через него, то Цитовский принял начальство над арьергардом. На поляне (Смот. план А.) застал [14] я подполковника Полякова, и мы тотчас двинулись обратно. Мазлагашскую переправу мы нашли отлично отделанною. Неприятель провожал нас только с правой нашей стороны; числительность его, по-видимому, увеличивалась, тем не менее он ограничился дальнею перестрелкою. Благополучно переправившись на правый берег Мичика, мы возвратились в Куринское, имея всего потери — одного убитого и десять раненых. [15]

2) Движение на Айдабашские высоты.

12 июля. Генерал-лейтенант барон Вревский ², извещая меня о намерении своем сделать внезапное движение в Большую Чечню, дабы уничтожить хлеба и сено чеченцев, просил, для отвлечения части неприятельских сил, произвести и с моей стороны одновременно какое-нибудь движение, присовокупляя, что намеревается избрать Шалинскую поляну базисом своих действий, и пробыть на ней два или три дня. По тщательном соображении возложенного на меня поручения, я пришел к следующему заключению: принимая во внимание, что очень частые движения и диверсии и Кумыкской плоскости к Мичику так приучили к ним неприятеля, что должны были потерять свое значение и, имея притом в виду, что в настоящее время года, когда неприятель занят покосами, он вдвое [16] бдительнее, а потому застать его врасплох трудно, я нашел, что всякое движение в ту сторону, в особенности, при коротких летних ночах, едва ли может быть сделано скрытно; а следовательно, и не может обойтись без потери людей, чего барон Вревский просил, по возможности, избегать. Давно я имел намерение подняться по отлогости хребта, отделяющего течение Акташа от Ярак-Су и, продолжая начатые мною в прежнее время рекогносцировки в эту сторону, дойти до самой вершины этого хребта, видной из Хасав-юрта, дабы ознакомиться с лежащими за этим хребтом местностями, каковые, по рассказам туземцев, представляют богатые населенные долины, в которые, со времени похода, совершенного в 1841 году генералом Граббе из Салатавии в Кишень-аух и Ярах-су-аул, русская нога не проникала. Место это меня очень занимало и я надеялся, что подобное, смелое и неожиданное движение должно произвести сильное впечатление на [17] неприятеля, который так давно в этих местах считал себя вполне безопасным от наших вторжений. Решаясь в настоящее время исполнить эту заветную мысль свою, я почел прежде всего нужным собрать некоторые точные сведения, и для этого потребовал к себе на совещание Кандаурова и несколько человек из Осман-юрта, которые бывали моими вожаками и случайно находились в это время в Хасав-юрте. Все они одобрили мою мысль, уверяя меня, что вся эта плоская возвышенность, на которую я хотел направиться, есть огромное покосное место, из которого весь Аух снабжается сеном, что оно почти безлесно и что, хотя и существуют на нем некоторые балки и неровности с лесом, но что эти места можно везде без затруднения обходить. Желая, насколько возможно, содействовать движению барона Вревского, я считал полезным посвятить на это движение один или два дня; и в этом отношении Кандауров меня [18] успокоил, уверив, что на самой вершине существует богатый родник воды, достаточный для снабжения целого отряда. Конечно, при условии внезапности движения, я мог собрать только весьма небольшой отряд; но так как на открытом месте числительность неприятеля не опасна, то, по собранным возможно подробным сведениям, я пришел к заключению, что движение не будет слишком рискованно.

Решившись, я немедленно разослал надлежащие приказания: — подполковнику Полякову, который был в Куринском, я поручил собрать пять рот и шесть или семь сотен казаков и на другой день утром двинуться на Хоби-Шавдонские высоты, оттуда спуститься к Мичику, а если найдет возможным и нерискованным, то и перейти на ту сторону реки; во всяком же случае производить как можно более шума и повторить это и на следующий день; — в Герзель-аул и в Внезапную послано приказание, чтобы все свободные [19] там войска к вечеру того же дня прибыли в Хасав-юрт. Все это делалось, конечно, с соблюдением строгой тайны.

После вечерней зари все распоряжения были сделаны. Краузе прибыл из Внезапной с одною ротою 1-го батальона и двумя сотнями казаков, а из Герзель-аула пришла линейная рота. Таким образом я мог собрать семь рот пехоты, стрелковую команду, семь сотен казаков, одно конное и четыре пеших орудия.— В 11 часов вечера мы выступали; ночь была прекрасная.

13 июля. Мы поднимались по склону хребта, отделяющего Ярах-Су от Сухой балки. Начинало светать, когда мы подошли к тому пункту, на котором я устраивал засаду 8 декабря 1853 года; местность открытая, кое-где встречались малые островки леса; на лево от нас Сухая балка тянется параллельно нашему движению; на дне ее лес, который, подымаясь по скатам, окаймляет поляну, по которой мы шли, и [20] местами вдается в нее мысками; — на право небольшие балки дают местности характер волнистый, оканчиваясь в более значительных балках, опускающихся к Ярах-Су, которая течет в глубокой долине и потому нам не видна. Впрочем, мы постепенно удалялись от этой реки, перерезывая диагонально хребет и приближаясь к Акташу. Местность, по которой шел наш путь, слегка волниста; трава тут необыкновенно пышна, и кое-где разбросанные группы дерев придавали ей характер английского парка, полный прелести. Наконец мы достигли вершины Сухой балки; было 6 часов утра, погода была великолепная. В это время несколько жителей, вышедших, по-видимому, рано из своих жилищ, чтобы косить траву,— вероятно из Акташ-аула,— заметили нас, подняли крик и стали стрелять, бегая параллельно нашему движению по той стороне Сухой балки, по направлению к вершине хребта, который представляет собой вид холма, [21] покрытого лесом. Эта возвышенность называется Айдабаш; к ней мы направлялись, обходя влево начало Сухой балки. Я поехал вперед с кавалериею, нетерпеливо желая достигнуть этой цели нашего движения, дабы скорее насладиться великолепным зрелищем, которое должно было нам представиться. И действительно, мы были поражены дивными видами, когда выехали на вершину хребта. Взоры наши обнимали обширное пространство; у ног наших расстилались земли, пересеченные долинами и самыми разнообразными неровностями; разбросанные там и сям аулы прилегали к речкам, которые имели свое течение в глубоких оврагах. При освещении утренним солнцем картина эта была действительно очаровательна! Мы находились на оконечности плоской возвышенности над долиною Акташа; непосредственно под нами был аул Беглер-Кюрган (населенный жителями бывшего аула Акташ-аул) в очень крепкой местности, между двумя [22] речками, которые текут в глубоких ложах и, соединяясь, составляют реку Акташ; более влево видны были горы Салатавские, по направлению к Буртунаю; перед нами, позади этого волнистого моря долин и балок, возвышалась громадная стена — это был Андийский хребет; вправо лесистые возвышенности Ичкерии. Нам показывали место, где был аул Алмак; далее виднелась верхняя часть аула Зандак, остальная же была скрыта. Еще правее, в глубокой долине Ярах-Су показывался большой и прекрасный аул Хасум-кент; заметно было, что этот старый аул доселе избегнул разорения; его большие белые сакли исчезали среди старых и роскошных фруктовых дерев. На левом берегу Ярах-Су был меньший аул; повсюду скаты гор, по большей части, обращены в пашни, и только лесные полосы оставлены возле балок, очевидно, как средство к обороне.—Видно также место, где был большой аул Кишень-аух. Следя по [23] течению Ярах-Су, взор достигал Гойтемирских ворот, позади которых другая лесная завеса, от Ярах-су до Яман-Су, служит как бы второю оборонительною линиею. Наконец, за долиной Яман-Су видны были обработанные поля, и только по направлению Кумыкской плоскости сохранены были леса, как защита против наших нападений.— Панорама эта столько же величественна, сколько и интересна!

Пока мы ею любовались, вся колонна подошла; но в тоже время, мало по малу, неприятельские партии с разных сторон подходили по опушке леса и по окружавшим нас покатостям и начинали беспокоить нас своим огнем. Айдабашская возвышенность, в особенности, представляла выгодный для неприятеля пункт. Сперва я не считал нужным ее занимать; но теперь направил туда капитана Геймана с 5-ю карабинерною ротою. Возвышенность эта составляла ключ позиции и была вместе с тем пунктом довольно [24] опасным; но я мог вполне надеяться на Геймана, и действительно, как только он занял это место, перестрелка с той стороны прекратилась.

Имея в виду, что для того, чтобы пробыть на этом месте с отрядом хотя до следующего дня и тем точнее исполнить преподанную мне бароном Вревским программу,— первым условием было присутствие воды и, основываясь на данном мне удостоверении, что она имеется тут в изобилии, я, тотчас по приходе отряда, послал разыскивать источник, который предполагался у начала Сухой балки, и удостовериться будет ли в нем достаточно воды, как для людей, так и для лошадей.

Между тем мы расположились для отдыха и для завтрака под тенью огромного, одиночно стоявшего дерева, которое даже видно из Хасав-юрта (См. план b.); вдруг мне послышался крик, что капитан Гейман ранен, и вслед затем два солдата [25] привели его под руки; он прибыл от позиции своей для получения некоторых приказаний и затем имел неосторожность возвращаться к своему месту верхом: выстрел с левой стороны, на самом близком расстоянии, ранил его. Первое впечатление при виде его возбуждало опасение, что рана должна быть опасна: пуля попала в два места, в руку возле локтя, по-видимому, с переломом кости, и в бок. Гейман был очень бледен и выражение лица было страдальческое; к счастию, при первой перевязке оказалось, что рана в боку была скорее простая контузия,— пуля проскользнула, но рана в руку казалась серьезнее; вслед затем принесли еще нескольких раненых из 5-й карабинерной роты. Очевидно было, что неприятель, пользуясь местностью, подкрадывался по кустарнику и лесу, которым одет склон горы и стрелял, преимущественно, с деревьев. Я несколько был озабочен за эту роту, лишившуюся дельного и отважного [26] командира, так как из остальных трех офицеров, Маевский и Сандулов были мало опытны, а Плещеев молод и первый раз в деле. Я выдвинул стрелковую команду до кургана, у подошвы Айдабаша (См. план а.); оттуда она завязала оживленную перестрелку с неприятелем, подходившим по противоположному скату. Несколько раз обе стороны были на самом близком друг от друга расстоянии, но когда туда же был направлен Соковнин 2-й с своею ротою, то он заставил неприятеля отступить до опушки леса. С другой высоты, на право от нас (См. план А.), неприятель также вел сильную перестрелку, так что пришлось несколько подвинуть назад кавалерию, а два орудия, под прикрытием 13-й роты, поддерживали картечный огонь против этой высоты. В тоже время довольно сильная перестрелка слышалась с позиции, которую занимал подполковник [27] Цитовский (См. план С.), ибо неприятель засел в соседнем овраге (См. план F.); вообще же его массы заметно увеличивались и на высоте, пониже нашего расположения (См. план Е.), показалась довольно значительная партия конных, которая была под предводительством брата наиба Хазу — Хату.

В это время посланный для отыскания воды, поручик Кехли, возвратился с весьма неблагоприятною вестью, что в ручейке так мало воды, что едва можно напоить в нем несколько лошадей. Надеясь, что с расчисткою источника можно будет несколько увеличить количество воды, я отправил назад того же Кехли, придав ему несколько солдат из 1-й и из линейной рот, приказав им взять лопаты. Но вскоре он опять возвратился и объявил мне, что нет решительно никакой возможности добыть [28] больше воды. Это обстоятельство должно было очевидно совершенно изменить мои намерения: оставаться на этой позиции было невозможно; да притом она оказывалась менее выгодною, чем представлялось на первый взгляд. Подполковник Цитовский, у которого все продолжалась очень оживленная перестрелка, прислал мне в это время сказать, что у него потеря людей весьма значительна, и что он с трудом удерживает неприятеля, числительность которого все увеличивается. С того места, на котором я находился, можно было даже видеть неприятельских конных, показывавшихся на высоте, позади позиции Цитовского (См. план D.), откуда они обстреливали сию последнюю. Пришлось вывести линейную роту из балки, в тылу нашем (См. план D.), и поставить ее резервом для прикрытия раненых и обоза, и за тем направить еще три роты, чтобы согнать неприятеля с [29] возвышенности, откуда он беспокоил Цитовского. Подполковник Краузе предложил мне принять на себя лично начальство на горе Айдабаш для охранения этого важного пункта; я дал надлежащие наставления как ему действовать при отступлении, которое я признал нужным, по возможности, ускорить. Мы находились уже около 2 часов на этом месте, и от подполковника Цитовского мне все присылались вести неблагоприятные: что 11-я рота уже почти совсем обессилена, что 4-я карабинерная очень пострадала; меня это несколько раздражало, ибо я не мог понять, отчего эти роты должны иметь такую большую потерю, когда их положение казалось совершенно одинаковым с положением 13-й роты, а в ней не было никакой потери. Дабы приготовиться к отступлению я притянул к себе 1-ю роту, которая, вместе с 13-ю и с двумя орудиями, должны были служить точкою опоры для отступления; оне должны были ожидать 5-ую [30] карабинерную, которая имела дать сигнал отступления, быстро очистив гору Айдабаш; стрелковая же команда должна была за тем присоединиться к 5-й карабинерной и эти две части имели поспешно дойти до места, где бы оне были вне ружейных выстрелов с Айдабаша. (Смот. план В.) Подполковнику Краузе поручено исполнить это и принять за тем начальство над арьергардом; ему назначаются в подкрепление две сотни казаков, дабы на открытых местах удерживать натиск неприятеля.— Как только 1-я рота присоединилась к 13-й, я дал сигнал к отступлению. Краузе так внезапно и удачно очистил гору Айдабаш, что 5-я карабинерная вышла из этой позиции без всякой потери. Когда я убедился, что в этой части отряда все будет поведено в должном порядке, я отправился на позицию подполковника Цитовского, чтобы удостовериться, в какой степени доходившие оттуда тревожные сведения были [31] основательны.— К великому моему сожалению оказалось, что в 11-й и в 4-й карабинерной, а также в 10-й роте, потеря действительно была значительна. Причина такой потери на первый взгляд казалась загадочною, ибо, хотя ссылались на трудность местности, но местность здесь ни в чем не различалась от местности на позиции, которую занимала 13-я рота. Сообразив все данные мне словесно объяснения, я должен был придти к заключению, что тут допущены ошибки в распоряжениях, которые и были главною причиною этой потери; так, 11-я рота была расположена точно также как и 13-я, а 10-я прикрывала орудие, поставленное на краю возвышенности, господствовавшей над оврагом. (Смот. план F.) Когда неприятельские партии начали наполнять лес, покрывающий дно этого оврага, то пули естественно стали долетать до того места, где стояло орудие. Вместо того, чтобы немного отодвинуть цепь и приказать [32] людям лечь на землю, оставив при орудии только небольшое число людей,— что могло быть вполне допущено, так как орудие стояло на совершенно безопасном месте, ротный командир, увлекаясь, быть может, излишнею в таком случае отвагою, возымел неудачную мысль спустить часть цепи по скату к опушке леса; естественно, что тотчас на нее посыпались пули из самого леса и с окружающих высот и положили большое число людей; пришлось подкрепить цепь в, таким образом, вся рота прошла через это испытание. 4-я карабинерная должна была ее прикрывать, а так как 11-я слишком пострадала, то пришлось и 4-ю карабинерную спустить вправо от нее, а за тем 10-ую влево и, таким образом, все три роты потерпели. В это-то время мне присылали сказать, что положение весьма критическое, и действительно, если бы неприятель был несколько смелее, то он мог бы сильно воспользоваться [33] такою грубою ошибкою. К счастию, роты успели выйти из этого критического положения; но как подъем был труден, то одна 11-я рота потеряла до 30 человек лучших своих людей. Это меня крайне огорчило! Я должен был теперь сознаться перед собою, что предпринять такое дальнее движение с столь малым отрядом было с моей стороны более рискованно, нежели я сперва предполагал. У нас цепь была в сущности только в арьергарде и с левой стороны, к этому злосчастному оврагу. К счастию, неприятель с начала нас не беспокоил со стороны Сухой балки, что меня несколько даже удивляло; с этой стороны мы были почти открыты, ибо одна только линейная рота служила тут обороною. Я вытребовал из арьергарда 5-ую карабинерную роту, которая израсходовала почти все свои патроны и поручил ей прикрывать орудие, а поручику Плещееву, который в этот день оказал очень много усердия и хладнокровия, я поручил [34] вести это орудие, избирая выгодные места для его действия, дабы защищать наш левый фланг, в особенности, около головы колонны. Но пока я успел сделать эти распоряжения, к крайнему своему изумлению, заметил, что сотня казаков, которая была послана мною для прикрытия обоза и раненых (См. план С.), преспокойно слезла с лошадей, и другие три сотни, занимавшие соседнюю высоту (См. план D.), увидев это, последовали тому же примеру. Я немедленно послал самые строгие приказания, чтобы исправить такую непонятную неосторожность. Между тем Краузе успешно отступал из трудной позиции (См. план B.); неприятель окружал его густою цепью и числительность его все увеличивалась. Наконец подполковник Цитовский успел благополучно вывести свои роты из оврага, в который они так неосторожно зашли; артиллерия [35] наша, а в особенности орудие, посланное вперед с Плещеевым, весьма содействовала этому отступлению, обстреливая овраг. Неприятель наседал очень упорно; один только Хату с своею партиею стоял неподвижно на том же месте (См. план Е.). Когда движение вполне уже выразилось, то Краузе имел в арьергарде 1-ю и 13-ю роты, с стрелковою командою и двумя сотнями казаков; Цитовский составлял цепь с левой стороны, примыкая плотно к арьергарду; линейная рота прикрывала обоз и раненых, составляя вместе с тем нечто в роде цепи с правой стороны; 5-я карабинерная продолжала составлять передний эшелон с орудием, выбирая выгодные позиции для всей артиллерии, которая, отступая эшелонами, непрерывно стреляла картечью.

Часть кавалерии составляла летучий авангард; другая — под начальством Малюгина — служила авангардом левой цепи; [36] наконец, одна сотня исполняла ту же обязанность с правой стороны. Малюгин действовал очень хорошо.

Колонна отступала медленно и с трудом; нужно было постоянно останавливаться, нередко даже давать вид, что намереваемся идти в штыки, дабы удерживать напор неприятеля. Он пользовался всякими неровностями места, даже стогами сена, чтобы нас беспокоить; а боковые балки с лесочками в них отлично служили ему, давая возможность тревожить нас с левого нашего фланга. Одним словом, дело было очень жаркое и ожесточенное. Между тем мне со всех сторон давали знать, что недостает уже патронов; в особенности же артиллерия истощила почти все свои заряды; положение было весьма трудное, а путь, по такой же местности, был еще длинный. К нашему счастию, неприятель, который, вероятно, также понес потери и израсходовал свои патроны, начал ослабевать в своем преследовании. Огонь постепенно [37] уменьшался, и прежде, чем мы дошли до высоты, равняющейся уровню Гойтемирских ворот, он совершенно прекратился. Все чувствовали большую усталость, а меня, кроме того, тревожила мысль, что понесенная потеря не соответствовала достигнутому результату. Дошедши до местности вполне уже безопасной, я остановил колонну, чтобы дать людям необходимый отдых, и приказал сделать счет убитым и раненым; оказалось 9 убитых и 45 раненых, из числа которых некоторые настолько тяжело, что их нужно было считать безнадежными. Впрочем, веселость не замедлила возвратиться; все сознавали, что исполнили свой долг честно и что движение наше, хотя лишенное ощутительных результатов, было достославно по своей смелости, ибо с таким малым отрядом мы проникли в самое сердце неприятельской земли. Подходя к Хасав-юрту нам пришлось проходить через целую тучу саранчи, каковой не случалось мне никогда видеть в таких [38] размерах. Прибыв на место к 3 часам пополудни, моя первая забота была о раненых; из офицеров, кроме капитана Геймана, были легко ранены: подпоручик Тромбецкий и поручик Маевский и один казачий офицер, а некоторые были контужены.

Перепечатано из №№ 107 и 109 газ. «Кавказ».

Комментарии

1. В это время генерал Бакланов, с частью донских казаков был вытребован Главнокомандующим генералом Муравьевым, для участия в военных действиях против турок в Малой Азии.

2. Генерал-лейтенант барон Ипполит Александрович Вревский был преемником барона Врангеля, в должности начальника левого фланга.