МУРАВЬЕВ Н. Н.

ВОЙНА ЗА КАВКАЗОМ В 1855 ГОДУ

ТОМ I

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

III.

ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ БАЯЗИДСКОГО ОТРЯДА В СТОРОНЕ ЭРЗРУМА.—СОБЫТИЯ ПОД КАРСОМ.— ПЕРВАЯ ВЕСТЬ О ВТОРЖЕНИИ ОМЕР-ПАШИ В МИНГРЕЛИЮ.

Последовательность событий в описании настоящего периода кампании, приводит теперь к обозрению военных действий, происходивших в Баязидском отряде против Эрзрума, после штурма 17-го Сентября 78.

Нападение курдов. В следствие сделанного еще перед штурмом распоряжения, Суслов выдвинул 16-го Сентября на перевал Драм-Даг, правее селений Дачара и Эшек-Элиас, одиннадцать сотен легкой конницы, под начальством полковника Хрещатицкого; сам же расположился при с. Таву. Турки выслали с своей стороны до 1 т. человек конных, к Дели-Баба. 12-го Сентября вечером, шайка курдов, состоявшая из 200 человек, напала в тылу Суслова, между реками Кюрдали и Обезрав, на небольшой транспорт наш, шедший с порционною водкою. Завязалась перестрелка с прикрытием обоза, построившегося вагенбургом, и курды, потеряв трех человек и несколько лошадей убитыми и многих ранеными, были принуждены удалиться в горы. С нашей стороны легко ранено три казака.

Курды разбивают персидский караван. 27-го Сентября шайка курдов, человек в тридцать, напала между Сурб-Оганесом и Караклисом, на небольшой персидский караван, с которым шла тифлисская почта, под прикрытием 15-ти всадников конно-мусульманского № 4-го полка. Из конвойных, четыре было убито и девять ранено; курды отбили почту, ограбили хозяев каравана, двух из них ранили и взяли часть товара. Почта наша не заключала никаких важных бумаг; она была доставлена [152] в Эрзрум, из чего заключать можно, что курды делали нападения свои не по одному духу хищничества, а по направлению даваемому им турецким начальством. Разграбление каравана было поводом переписки с персидским правительством, которое, узнав о неудаче нашей 17-го Сентября под Карсом, требовало, чтобы мы обязались охранять их подданных и караваны во время движения через Баязидский пашалык, потому что на нас, по мнению соседей наших, лежала ответственность за целость их во время движения и езды через турецкую область, занятую нашими войсками. Такие требования не могли быть в тогдашнее время приятны; в ответе, внушали персидскому правительству, что оно может сноситься по таким обстоятельствам с турецким, в зависимости коего состояли курды, разбившие караван. Переписка эта прекратилась, как того можно было ожидать, с покорением Карса.

Поиск в кочевьях курдов. Суслов, получив достоверные сведения, что партия разбившая 27-го Сентября нашу почту и персидский караван, принадлежала к племени Гейдеранлы, предпринял для наказания оного набег в кочевье этого племени, находившееся при урочище Заландаро на южной стороне Ала-Дага, между сим хребтом и с. Патнос. С этой целью были собраны в Сурб-Оганесе две роты пехоты и одна сотня конницы, под начальством маиора Кореницкого. 5 Октября этот небольшой отряд прибыл на урочище Заландаро, где разорил пристанище курдов и до трех сот брошенных ими палаток с находившимся в них имуществом, как равно запасы хлеба и сена, при чем истреблено также значительное количество муки и ячменя, приготовленных уже к отправлению в Эрзрум. Захватив у курдов 1838-м штук рогатого спота и баранов, отряд выступил назад к Сурб-Оганесу. При обратном движении, курды хотели преградить нашим дорогу на урочище Гюллер, где они усилились присоединившимися к ним в большом числе всадниками, но были встречены ружейным огнем и скоро рассеялись, потеряв несколько человек убитыми и ранеными. [153]

В начале октября, конный отряд наш, находившийся на Драм-Даге, по неимению подножного корма и по недостатку фуража, был переведен назад к с. Кюрдалю, откуда для наблюдения за неприятелем высылались только разъезды за хребет, по направлению к Дели-Баба.

Колебания Вели-Паши. Когда в Эрзруме было получено известие об отбитом штурме, Вели-Паша, побуждаемый маиорами Стюарт, Пиль и другими, располагал двинуться к Карсу и заготовил было 4 т. вьюков с провиантом для доставления их к осажденным; но к удивлению англичан, он вдруг переменил свое намерение, ссылаясь на недостаток войск, коих он показывал гораздо менее чем в сущности у него было и говоря, что без позволения высшего начальства, он не решится двигаться вперед. Стюарт поспешил донести о том Виллиамсу, и в ответ получил 4-го октября (с.с.) шифрованную депешу, в коей объяснялось, что при настоящем положении корпуса Вели-Паши, было бы предосудительно для него, двигаться далее с. Кёрпи-Кев. «Эрзрум» — писал Виллиамс — «должно удержать до того времени, как зима прекратит все движения; пока существует Баязидский отряд, опасно было бы для Вели-Паши идти к Карсу. Напротив того, движением к с. Керпи-Кев он будет препятствовать действиям Баязидского отряда, ибо известно, что отряд сей был назначен, для усиления ген. Муравьева, располагавшего второй раз штурмовать Карс. Разумеется вам надо разглашать, что корпус ваш идет к Карсу» 79.

Наступательное движение Вели-Паши. 8-го октября Вели-Паша отослал из лагеря при Деве-Боюну один баталион пехоты с батареею артиллерии обратно в Эрзрум, а 9-го утром, согласно обещанию своему, выраженному в донесении Стюарта, действительно предпринял наступательное движение, оставив укрепленный лагерь при Деве-Боюну совершенно без войска. Всего было тогда у Вели-Паши под ружьем регулярных войск: пехоты, по меньшей мере 6 т. человек, кавалерии 1 1/2 т. и 30 орудий исправной [154] артиллерии, сверх того, до 1,200 человек иррегулярной конницы. В первый день он прошел только через Пасинскую равнину, и после двух часового перехода разбил свой лагерь при с. Корозджук (на карте Куруджа). Тут Вели-Паша остановился на несколько дней, и далее к с. Керпи-Кев не двигался, отзываясь, что не смеет более подаваться вперед без приказаний от Селим-Паши, приезда коего ожидали в Эрзруме ежедневно.

Приезд Селим-Паши. Наконец давно ожиданный Селим-Паша прибыл в Эрзрум 10-го октября (с.с), но без войск, коих пришло только 1,200 человек уже в конце месяца. Приезд его торжествовали в Эрзруме пушечною пальбою, которая слышалась в главном лагере нашем под Чифтлигаем. От нас до Эрзрума было более 140 верст в прямой линии, и кроме того, нас разделял Соганлугский хребет. По сим причинам гул орудий нами слышанный, на первых норах объяснялся только предположением, что неприятель на пути своем к Карсу, был настигнут в горах нашим Баязидским отрядом, с коим вступил в дело; но вскоре за тем разъезды удостоверили, что в горах нет неприятеля; а потом и лазутчики донесли, где и по какому случаю производилась слышанная нами пальба. Непонятно, каким образом звук орудий мог донестись до нас при таком значительном расстоянии. По приезде Селим-Паши, Вели-Паша двинулся к Гассан-Кале, где находилась большая часть его кавалерии, что согласно было и с показаниями доставленными лазутчиками под Карс. Здесь Вели-Паша опять остановился, ссылаясь на полученное им приказание от Селим-Паши; между тем войска его занимались учением.

Движение Суслова вперед. За несколько дней до отправления к Суслову вышеупомянутого предписания сделать движение вперед, ему было послано подобное же приказание, основанное еще на предварительных слухах о намерении Вели-Паши идти к Карсу. В следствие сего первого распоряжения, Суслов, оставив тяжести свои в с. Челканы под прикрытием двух рот пехоты и части кавалерии, выслал 14-го октября к подошве горы [155] Драм-Даг передовой отряд, состоявший из одиннадцати сотен конницы и двух баталионов пехоты, а 15-го числа выступил с остальными войсками.

17-го октября, Баязидский отряд, по переходе через Драм-Даг, прибыл в ущелье Кара-Дербент. Около 1 т. человек турецкой конницы, в том числе один эскадрон регулярной кавалерии, занимали возвышенности образующие ущелье; но с приближением наших передовых частей, неприятель, после небольшой перестрелки, отступил к с. Юз-Веран.

18-го числа наш отряд перешел к речке Чичекрак, не доходя пяти верст до с. Юз-Веран. Баши-бозуки, оставив занимаемые ими деревни, сосредоточились массою, в которой было около 1 т. человек, между селениями Юз-Веран и Комацур. В это время Суслов узнал, как о вышеозначенном наступательном движении Вели-Паши так и о том, что с. с. Хорасан и Дели-Баба были еще заняты баши-бозуками.

19-го октября Суслов поручил полковнику Лихутину произвести рекогносцировку по направлению к с. Керпи-Кев с двумя баталионами пехоты, одним взводом артиллерии и пятью сотнями конницы. У с. Юз-Веран встретили собравшихся баши-бозуков, которые завязали было перестрелку, но были принуждены отступить. Кавалерия наша преследовала их за с. Мин-Дава, при чем неприятель лишился нескольких человек убитыми и ранеными и двух взятых в плен. В с. Юз-Веран, Суслов узнал о прибытии в Эрзрум Селим-Паши, но без войск.

Отступление Вели-Паши. В тот же день 19-го октября Вели-Паша, в следствие полученного им от Селим-Паши приказания, отступил со своим корпусом к с. Алвари, лежащему на один час расстояния от Гассан-Кале, а 20-го числа по дошедшему к нему известию, будто из под Карса следует наш отряд к Эрзруму, Вели-Паша, опасаясь за свой тыл, отошел еще далее и расположился вблизи Эрзрума за рекою Наби-чай при с. Тагер, оставив только человек тысячу баши-бозуков у с. с. Ягани и Кордобаз, что на Араксе. [156]

Поиск 20 охотников. Отряд, о котором дошли слухи до Вели-Паши и который ускорил его отступление к Эрзруму, состоял из 20-ти человек команды охотников Лориса-Меликова, посланных в разъезд к Зивину и далее. Вызвавшиеся в сей дальний поиск охотники, принадлежали к числу лучших наездников и самых отчаянных головорезов, татар Борчалинского и Казахского участков. Дабы обеспечить возвращение свое через турецкие селения лежавшие на их пути, они распускали слух, что за ними следует из-под Карса войско с целью отрезать отступление Вели-Паше к Эрзруму. Охотники сии, проехав Зивин, прибыли в Ардост, где узнав об отступлении неприятеля, возвратились к с. Энги-Кёв, а оттуда по данному им приказанию выехали на нориманскую дорогу, ведущую из Ольты в Эрзрум. Перейдя через перевал Их-Сал, отделяющий Бардус от Нориманского санджака, они встретили вооруженную партию угольщиков, состоявшую из трапезунтских н гюмишханских лазов, рассеяли ее, убили у них двух человек и взяли трех в плен, в том числе начальника команды. Сверх того, они приобрели 176-ть вьюков уголья с подъемным скотом и шесть лошадей. Быстрый налет сих отважных людей в стране, куда накануне приходили еще турецкие разъезды, разбои произведенные ими за Ольтою и распущенные ими слухи о приближении нашем, распространили страх в самом Эрзруме, где, в ожидании нашего прибытия, было приказано жителям готовиться к обороне. Татары сии пригнали в лагерь кроме того, обывательские арбы на которых везли, по наряду местного начальства, строевой лес в Эрзрум, где строились для войск бараки.

Поиск 65 охотников. Удачный поиск сей указал возможность посылать за Соганлуг партии и на дальнейшие расстояния. По этому из той же команды охотников Лориса-Меликова, было избрано 65 человек отважнейших всадников, которые отправились из Чифтлигая 27-го Октября с приказанием, миновав Зивин, пройти как можно далее к стороне с. Кёрпи-Кёв, чтобы добыть языка прямо из неприятельского войска. В ночь с 29-го [157] на 30-е Октября, охотники были уже в с. Комацур, что за Араксом. Известясь, что в с. Амиракум, близь с. Кёрпи-Кёв, находилось 350 баши-бозуков, они, не смотря на малочисленность свою, решились напасть на них. Сбив неприятельский пикет, охотники вскакали в деревню, захватили баши-бозуков врасплох, нескольких из них убили и шестерых взяли в плен, в том числе одного сотника иррегулярных войск; при чем отбито у турок также несколько оседланных лошадей и разное оружие; с нашей стороны был легко ранен только один человек. Бежавшие баши-бозуки, достигнув главного сборища своего, произвели тревогу, на которую выехало до 1,000 человек турок. Тогда охотники, увидя многочисленность неприятеля, прекратили преследование и отступили к стоявшему на р. Чичекрак Баязидскому отряду, без всякой потери и не бросив пленных, которых привезли к действующему корпусу под Чифтлигая.

Прекращение военных действий перед Эрзрумом. 31-го Октября, Суслов посылал Лихутина с частью войск на рекогносцировку к стороне с. Амиракум; но баши-бозуки при наступлении наших, поспешно удалялись, держась от них в значительном расстоянии. Сим прекратились военные действия Баязидского отряда перед Эрзрумом. 2-го Ноября отряд сей, стоявший на речке Чичекрак, перешел на урочище Дели-Баба, где легче было добывать фуражное довольствие; для наблюдения же за пространством по левую сторону Аракса, были высланы к с. Ардосту четыре сотни конно-мусульманского № 4-го полка. 6-го Ноября полковник Хрещатицкий ходил с несколькими сотнями конницы за с. Юз-Веран и к стороне Комацура, но неприятеля нигде не было видно.

Неприятельский корпус оставался в бездействии до окончания кампании. 2-го Ноября часть регулярных войск оного, расположилась на квартирах в Эрзруме, оставя другую в лагере на р. Наби-Чай при Деве-Боюну. Баши-бозуки заняли с. Керпи-Кёв, Яганы и Кордобаз, имея передовых своих в Амиракуме. Слышно было, что турецкое правительство [158] занималось сбором в Эрзрум с окрестных пашалыков значительного количества провианта, который отправляли в Трапезунт, а оттуда морем в Европу для продовольствия союзных войск.

Уклончивость Селим-Паши. Селим-Паша показал не более готовности к наступлению, чем и предместник его Вели-Паша. Англичане обвиняют его в медленности и уклончивости. Не прежде как 24-го Октября с. с. прибыл он в лагерь на Наби-Чай и осмотрел находившиеся там войска, коих в строю было близь 9,000 т. На другой день он получил письмо от Виллиамса, который убеждал его ни на минуту не отсрочивать движения своего к Карсу. Виллиамс основывал свое требование на отзыве самого Селим-Паши, который еще с пути своего из Байбурта письмом к Васиф-Паше от 11/23 октября, обнадеживал сего последнего скорою помощью и уведомлял об имевшихся у него для этого средствах 80. Виллиамс, полагаясь на сии обещания и на средства изложенные в письме Селим-Паши, впоследствии оказавшиеся преувеличенными, снабжал ожидавшегося пашу разными наставлениями, касательно осторожностей потребных во время следования и против многочисленной нашей кавалерии, если б он нас встретил на равнинах, и тому подобное. Следуя предписаниям такого же содержания от Виллиамса, англичане находившиеся в Эрзруме, имели личное объяснение с Селим-Пашею, настаивая на исполнении положительного приказания своего начальника. Но в ответ на сии требования получили лишь двусмысленные и уклончивые отзывы. Селим-Паша ссылался на затруднения представлявшиеся к наступлению от пребывания в Дели-Бабе Баязидского отряда. Его уговаривали занять по крайней мере укрепленный лагерь при с. Кёрпи-Кев, дабы обнаружились намерения командовавшего сим отрядом; но Селим-Паша, как бы насмехаясь над подобными требованиями, обещался атаковать Баязидский отряд в Дели-Бабе не прежде того, [159] как станут в тылу оного, те 2,000 т. баши-бозуков, которые собирались с целью отрезать Суслову отступление.

События по Карсом. Происходившие под угрозами Баязидского отряда колебания эрзрумского начальства, давали способ деятельно продолжать блокаду Карса, ежедневно истощавшую силы и средства гарнизона. Ряд стычек происходивших впереди укреплений с 12-го по 22-е октября, показан в приложениях к сей книге 81.

Размен пленных. Пленных наших оставалось в Карсе, два офицера и около 70-ти человек нижних чинов. К размену их, главнокомандующий не принимал никаких мер, дабы не дать неприятелю повода предполагать, что мы заискиваем сближения, как преддверия к предложениям о сдаче крепости, коей скорое падение было неминуемо; ибо в деле такого рода ущерб всегда на стороне сделавшей первый шаг к переговорам. Тем более позволительно было не обращать особенного внимания на предмет сей, что мы знали заботливость англичан о наших пленных. И так, в ожидании близкого будущего, не принималось в сем отношении ничего, когда 20-го октября явился к ген. Муравьеву адъютант Керим-Паши, поручик Ахмед-Ага, с предложением сдать из числа наших раненых находившихся в плену, одного офицера и 14 нижних чинов. Адъютанта и приехавших с ним двух ординарцев угостили, и условившись на счет способа передачи пленных, показали ему лагерь, дабы он мог беспрепятственно все видеть и потом проводили его за цепь.

21-го были посланы фуры к условленному месту для приема раненых, которых турки вывезли в назначенный час, тоже в фурах, на равнину впереди своих укреплений. Пленных привезли в лагерь когда уже совсем стемнело; все они были увечные или тяжело раненые. Велика была радость их вернуться к своим; повозки их обступили товарищи, и они были предметом самого теплого участия. Тем более можно было верить рассказу их о бедствиях терпимых в [160] Карсе, что они отдавали справедливость уходу и содержанию, коими пользовались в неприятельском госпитале, тогда как, по словам их, на улицах и мостах валялись неубранные тела турок.

Явно было, что пленных сих возвратили потому, что ими тяготились при том большом числе больных, которое ежедневно возрастало в крепости. Но какие бы скрытные причины ни служили к тому поводом, угодливый вид сего поступка со стороны карского начальства, был благоприятным для нас предвестником в будущем. Надобно было расплатиться равною услугою, а так как у нас в лагере содержались только перебегающие нижние чины, взятые же в плен с оружием в руках отправлялись в Россию, то оставалось возвратить столько же пленных, из числа лечившихся от ран в Александропольском госпитале.

К тому времени как наших привезли в лагерь, приехал в другой раз из Карса тот же Ахмед-Ага, с предложением сдать еще одиннадцать человек наших раненых. Это было 31-го октября и через день после того, люди наши были приняты; вместе с тем возвращены в Карс один раненый турецкий офицер и с ним десять раненых солдат, при чем передано карскому начальству, что по неимению тогда в наличности пленных, написано в Тифлис, чтобы оттуда было выслано нужное количество их для пополнения оставшегося за нами долга, и что на случай, если бы их и в Тифлисе не оказалось, то приказано вытребовать сколько понадобится пленных из России, куда они отправлялись. Из этого, начальство в Карсе могло убедиться, что крайне неонределенно было время, которое главнокомандующий располагал остаться под крепостию.

Шорахская канонада. 21-го октября по утру, две колонны турецкой пехоты, спустившись с высот к с. Шорах, заняли стрелками хребет Обсервационной горы, откуда открыли огонь по нашему пикету; прочие же войска начали разбирать строения на дрова. Прибытие нашего резерва, заставило неприятеля возвратиться в свои укрепления. Такая отвага со стороны турок была неожиданна, [161] ибо тут мог завязаться совершенно невыгодный для них бой. Это селение сберегалось нами на позднейшее время, как одно из ближайших мест для добывания дров, хотя б то было по ночам во избежание огня неприятельских орудий с шорахских укреплений. По этому, вследствие попытки сделанной турками и чтобы не дать им возможности воспользоваться сим запасом топлива, главнокомандующий признал за лучшее безотлагательно разобрать шорахские строения и материал перевезти в лагерь, или же на месте сжечь селение.

С этою целью, 22-го Октября, была отправлена к с. Шорах, под начальством ген. маиора Бакланова колонна, состоявшая из 8-ми баталионов пехоты и 8-ми эскадронов кавалерии при 16-ти орудиях. Селение было занято командами, которые приступили к разборке строений; но когда колонна наша стала приближаться к с. Шорах, турки открыли по ней артиллерийский огонь, и как ядра их, перелетая через Шорах, ложились далее 2 1/2 верст от укреплений, то Бакланов зажег селение и вызвав оттуда команды, отвел войска несколько назад со сделанным уже небольшим запасом дров. Турки стреляли с высот навесно и вероятно слишком сильными зарядами, потому что по показанию бежавших, у них разорвало при этом одну пушку большого калибра. По взятии Карса, ее тут и нашли с оторванною дульною частью. Всего сделали они более 75-ти выстрелов, но не причинили нам почти никакого вреда; оказалось только легко контуженных камнями разлетевшимися от ударов ядер об стенки строений, один обер-офицер и один рядовой.

24-го Октября турки, в числе трех баталионов снова вышли по направлению к с. Шорах; но заметив движение на наших передовых постах, они отступили в свои укрепления. Нельзя себе объяснить с какою целью было сделано неприятелем сие нерешительное движение, ибо он не мог более надеяться, чтобы мы позволили ему в глазах наших увезти лес дымившегося Шораха. Селение сие, тлевшее несколько дней, было наконец все разобрано нами на дрова, безвозбранно. [162]

Доктор Сандвит, описывая в дневнике своем шорахскую канонаду 22-го Октября, говорит, что по открытии огня из укрепления Тахмас, мы поспешно отступили от селения, оставив около 20-ти убитых и раненых; но не видно на чем основано его показание, потому что турки после нас не были ни одного раза в с. Шорах.

Попытки осажденных к приобретению скота. К вечеру первого дня как турки ходили к с. Шорах, главнокомандующий ездил в Бозгалу к отряду кн. Дондукова, где нашел войско в полной готовности отразить всякое предприятие осажденных в эту сторону, и так как имелись известия о намерении неприятеля вогнать ночью в Карс со стороны Карадага большое число рогатого скота и овец, то в ту же ночь послан адъютант Ермолов с сотнею казаков в Заришатский санджак, где по показанию лазутчиков были собраны стада через подрядчика, высланного на сей предмет из крепости. Казалось, в самом деле, что движения неприятеля около с. Шорах, могли иметь целью отвлечь внимание наше от предприятия его вогнать стада в крепость, с совершенно противуположной Шораха стороны. Хотя закупки действительно производились, но рогатого скота в сборе нигде не оказалось и закупщики не были открыты. Не менее того, розыски сии в санджаке нам уже подведомственном, распространили страх между жителями и прекратили между ними всякое посягательство на вспомоществование осажденных.
Обозрение и съемка края. За тем, к постоянному наблюдению за происходившим между жителями санджаков Карского пашалыка, служило присутствие среди их, посланных в разные стороны офицеров генерального штаба, с поручением обозреть местность и составить статистические описания всего края, находившегося в обладании нашем; между тем партии топографов довершали предпринятую съемку в тех местностях, которые не были доступны при начале кампании.
Ночная стычка 27-го Октября. В ночь с 27-го на 28-е Октября, партия из 14-ти солдат анатолийского корпуса, при одном унтер-офицере, спустившись с Чакмахских высот, хотела прорваться через нашу цепь; но была открыта разъездом сборного линейного [163] казачьего № 1-го полка, под командою поручика Данаумова. Турки защищались упорно и тогда лишь положили оружие, когда лишились четырех человек убитыми и трех ранеными. С нашей стороны легко ранен штыком один урядник.

Назначение пехоты в отряд Тихоцкого. Так как подобные попытки турок стали повторяться и не прекращались слухи о намерении гарнизона неожиданно хлынуть из крепости, дабы спастись от предстоявшей ему гибели, то главнокомандующий нашел нужным присоединить несколько пехоты в отряду расположенному при с. Мелик-Кёв, и для того усилил оный двумя ротами 6-го резервного баталиона Тифлисского егерского полка, которые и прибыли из Ахалкалака к месту своего нового назначения 30-го Октября.

Сношения с Шамилем. В связи с покорением Карса находились обстоятельства и в прочих частях Кавказского края, где сохранение спокойствия составляло одно из условий к успешному результату на главном театре военных действий. Поэтому, внимание ген. Муравьева постоянно обращалось к торговым сношениям с горцами нашего левого фланга Кавказской линии. Дело сие, к коему приступлено с разрешения Государя, было особенной важности, как способ к удержанию, хотя на некоторое время, Шамиля от вторжения в наши границы, и если переговоры о том, веденные ген. маиором бароном Николаи через сына Шамиля, молодого Джемал-Эддина, не были довершены и не достигли окончательного решения, то не менее того они, при бдительности войск на линии, принесли свою пользу уже тем, что время было выиграно 82.

Сношения с Патриархом несториан. Поддерживались также сношения с патриархом несториан Аврамием, о коем было говорено в начале книги. Нам нужно было пребывать с ним в добром согласии для предстоявшей в 1856-м году кампании, по влиянию, которое он имел в Ване и во всей стране за этим городом. Аврамий прислал к главнокомандующему нарочного с письмом и просьбою занять Ван, уверяя, что он на все время продолжения войны выставит 5,000 человек хорошо вооруженных [164] ратников, и обещаясь покорить для нас, как он выражался, все земли заключающиеся между городами Моссул и Ван, на расстоянии четырнадцати дней езды. Тогда еще несвоевременно было бы принять предложения и обещания такого рода, почему, при сохранении дружественных сношений с патриархом, отзыв ему дан неопределительный, и всякое распоряжение по предложениям его, было отложено до покорения Карса и до предстоявшей в следующем году кампании.

Приготовления к зиме, сани и лопаты. К концу Октября месяца, все войска, кроме конно-мусульманских полков, были уже обеспечены от стужи и помещались в землянках. 23-го Октября и ген. Муравьев, оставив свою холодную палатку, поместился в новом небольшом домике, сложенном, как и другие, из камня без известки, но в коем теплота сохранялась посредством неугасаемого камина.

По неопределительности, как долго могла продлиться блокада Карса, предвиделось, что нам может быть доведется бороться зимою со снегами, глубоко покрывающими возвышенную страну Карского пашалыка, и с неразлучными при том метелями. По сей причине, было приказано приступить во всех полках к заготовлению на зиму саней для перевозки тяжестей, и деревянных лопат для расчистки снега около казарм. К исполнению сего, посылались команды рабочих при достаточном прикрытии, в Соганлугские леса, откуда привозились в лагерь материалы, и в скором времени явились во всех полках требовавшиеся сани и лопаты.

Почтовая гоньба. Для удобнейшего сообщения с Александрополем, была учреждена туда почтовая гоньба. Станции устроены, в Хаджи-Вали и при Армянском селении Пирвали; по этому же пути был еще этап для проходящих команд, верстах в 20-ти от лагеря, при разоренном с. Визин-Кёв. Для гоньбы было выставлено на каждой станции, в том числе и в лагере, по три тройки лошадей нанятых в малаканских деревнях поселенных в Дилижанском ущельи. Плата им была вольная и порядочная; в условиях контракта было выговорено, что хозяева должны продовольствовать своих лошадей [165] собственными средствами, без всякого пособия из казенных запасов фуража. Устройство это вполне удалось. Лошадей на первых порах давали только курьерам, впоследствии же, пользовались ими и проезжие по выдаваемым из походного штаба билетам, которые записывались на станциях, приставленными к ним смотрителями. Завелись и колокольчики, так что новый тракт этот напоминал нам отечественные обычаи. Опасности в то время по дороге почти никакой не было, потому что у неприятеля уже вовсе не оставалось кавалерии; однако же станции сии и этапы, на всякий случай оберегались, как выше сказано, женатыми ротами гренадерской бригады и кроме того, на них стояло по несколько донских казаков, две сотни карабагцев и две сотни армянской шурагельской милиции. Путь сей был оживлен деятельным движением военных, торговых и промышленных людей; на нем постоянно встречались команды, обозы, купцы, маркитанты и жители по одиночке; на станциях же завелись духаны 83, в коих продавалось вино и кое-какие съестные припасы.

Путевые знаки. Для обеспечения езды в зимнее время от метелей, на всем пространстве между лагерем и Александрополем, от 70-ти до 80-ти верст, были поставлены по дороге знаки. До половины почти всего расстояния, начиная от лагеря, знаки сии, пирамидального вида, были сложены из камня и имели около одной сажени вышины; из них первый, служивший образцом, стоял при домике главнокомандующего. Расстояние от одного знака до другого было сперва на сто сажен; но как скоро кончилась их постройка, приказано поставить еще промежуточные каменные же пирамиды в два аршина вышиною, так что знак отстоял один от другого на пятьдесят сажен, чем путь уже достаточно обеспечивался для проезжих в зимнее время при метелях. Во второй половине пути, на пространстве коего не имелось в поле камня, такие же пирамиды были сложены из дерна; но эти столбы, не имея прочности первых, при начале зимы начали осыпаться. [166]

Теслим. Утомительная продолжительность блокады начинала тяготить наше войско, которое хотя и пользовалось возможными удобствами жизни, но отправляло службу при утренниках доходивших до 10° мороза, что было в особенности чувствительно для кавалерии. О времени когда можно было ожидать сдачи Карса, судили по всем признакам, которые только представлялись, в особенности же по увеличению числа перебежчиков, по показаниям их и разговорам. Дезертиры в объяснениях своих, часто употребляли выражение теслим, что по-турецки значит сдача. Когда же старались дознать какого рода сдачу они подразумевали под сим словом, и не полагают ли они что весь гарнизон сдастся военнопленным. то они с удивлением отзывались, что такому делу случиться невозможно, разумея под словом теслим лишь свою личную сдачу. Однакоже они прибавляли, что если бы не так крепко держали их в блокаде, то войска стали бы уходить толпами. Речи эти подали главнокомандующему мысль открыть им удобнейший путь для ухода. С этой целью, было приказано снять посты по дороге через Самоват, поставив партии в скрытных местах, дабы ловить уходящих в некотором расстоянии от крепости; но осажденные вероятно не заметили этого отдушника и потому не воспользовались им. Просторожив их таким образом без пользы в течении четырех дней, приказано было снова занять прежние блокадные посты.

О перебежчиках. В числе перебежчиков было много унтер-офицеров и ефрейторов. Люди уходили большею частью из караулов при заставах. По расспросам казалось, что товарищи из сострадания не препятствовали их уклонению, если же случались при том начальники, то по уходящим стреляли и они отстреливались по своим. По сему случаю доводилось нам иногда слышать под самыми укреплениями ружейные выстрелы, коих причину не могли себе объяснить. Те, которые решались уходить из палаток через вал, употребляли хитрость, повторявшуюся многими. Они перелезали через вал днем, перед глазами своих начальников, для набирания кизяков на топливо и подбирая их, понемногу [167] удалялись; коль же скоро они находились в таком расстоянии, что не опасались меткого ружейного выстрела с вала, то пускались бежать в нашу сторону во всю прыть; «Все равно» говорили они нам, «умирать от голода или от своей пули». Надобно полагать, что всех бежавших, считая в том числе и ушедших не замеченных нами, было более 1 т. человек, а пленных взято, после 17-го Сентября до 350-ти человек. При всем этом офицеры не бегали; во все время перешло их не более трех или четырех. Когда же спрашивали перебежчиков, скоро ли с ними будут показываться офицеры: «как можно» отвечали они с удивлением «этого не будет, офицерам не идет бежать»,— что показывает развивавшееся чувство достоинства офицерского звания в сих молодых войсках. Не взирая на всеобщее бедствие, в Карсе турецкие офицеры строго обращались с нижними чинами. Были дезертиры, которые говорили, что оставили полки свои от побоев наносимых им офицерами. В последнее время, англичане по ночам отводили сторожевую цепь на некоторое расстояние от вала, внутри укреплений; а по валу становили обывателей Карса и посылали офицеров, которые обходили известные дистанции и сменялись другими.

Состояние гарнизона. В начале Октября, дача хлеба была несколько усилена, так что вместо 1/3 положенного пайка, выдавалось 2/3, к чему присоединялся приварок, на который отпускали в сутки на человека от 5—8 золотников муки, но без масла или каких-либо овощей. От подобных мер, при страхе возбужденном расстреливанием, уменьшались на короткое время побеги; но с половины Октября, они стали опять увеличиваться и в значительной степени, так что бывали дни, в которые число дезертиров к нам попадавших, возрастало до 30-ти человек и более. Холера в это время в гарнизоне уменьшилась, но ее заменила цинга и всеобщее расслабление, от которого смертность доходила до 128-ми человек в сутки, так что люди падали и умирали по дорогам и на улицах, где трупы их оставались не похороненными. Главные начальники в Карсе, хотя и нуждались в продовольствии, [168] но еще не терпели крайности в съестных припасах. У предводителя баши-бозуков, известного вельможи Гаджи-Темур-Паши, на последних днях перед сдачею Карса, оставалось еще в запасе шить баранов, коими он угощал приходивших к нему пашей. С конца Октября, в госпитали стали выдавать для навара конину. Виллиамс, как и прочие иностранцы и все начальники имевшие лошадей, не будучи более в состоянии содержать их, продали излишних за бесценок.

Меры для ободрения гарнизона. При таком положении дел, лишь одна деятельность Виллиамса и твердые меры им предпринимаемые, поддерживали еще в гарнизоне остатки сил в борьбе против неизбежной участи. Начальники ездили по укреплениям и распускали слухи о прибывших будто курьерах с радостными вестями о покорении Омер-Пашею Ахалцыха и Кутаиса, и ложные вести сии торжествовались по ночам с музыкою и ликованиями, которые были слышны на наших аванпостах. В городе были прибиты к публичным зданиям объявления, с убеждением дожидаться избавления от идущих на помощь с двух сторон войск и с проклятиями на тех, которые бы не стали тому верить. Рассеивали слухи, что видели уже огни корпуса Селим-Паши, сверкавшие ночью на вершинах Соганлуга, назначали три дня срока, потом восемь, обещали избавление то с нарождением новой луны, то с полнолунием, то с наступившею первою пятницею соответствующею у мусульман нашему воскресному дню, потом еще до следующей пятницы. Но сроки проходили, и ни откуда не было видно помощи, так что перестали верить сим слухам и дезертиры отзывались, что новолуний, полнолуний и пятниц, еще много впереди. Турки однакоже так легковерны, что приезжавший к нам во второй раз адъютант Керим-Паши для сдачи наших раненых пленных в самых последних числах Октября, верил еще, что Селим-Паша придет из Эрзрума на освобождение Карса. Он объяснил ожидания свои в разговоре с полковником Лорис-Меликовым выразившись: что должны же быть у них надежды, [169] если решились прибавить дачу хлеба; но такими отзывами он только более обнаружил, что люди действительно терпели голод в Карсе и нуждались в подкреплении сил. Не упускали средств и к задабриванию войск: однажды раздали по небольшой пригоршне сарачинского пшена из остававшегося еще небольшого запаса сего зерна, лакомили их также выдачею по несколько золотников сахару и кофе 84; но все эти меры были мало действительны там, где уже смерть преобладала — и побеги не прекращались.

Сдача беглыми оружия. Так как многие из перебежчиков приходили без ружей, оставляя их у себя в лагере, дабы не возродить подозрения, или бросая их дорогою, чтобы не возбудить против себя людей наших на передовых постах, то в Карсе была пущена через возвращаемых жителей весть, что каждому беглому будет выдаваться за ружье по одному червонцу. Узнав о том, турецкие нижние чины пробирались к нам с оружием, и после явки, некоторые из них просили, чтобы исправность ружья была осмотрена как и вся амуниция, патроны, отвертка и проч., требуя за тем, чтобы им выдан был обещанный червонец. «Видишь» — говорили они — «я во всем исправен; как мне султан выдал оружие и амуницию, в таком виде и я их сдаю».— Однако при таких действиях и речах этих простодушных людей, не было у них злоумышленной измены; ибо, изнемогая от голода, они убеждались, что обязанности их к султану прекращались с прекращением от него довольствия; роптали же иногда лишь на англичан, говоря, что эти пришельцы могут располагать своими крепостями и войсками, но не вправе распоряжаться ими в султанских владениях.

Состояние перебежчиков. Более других бегали нижние чины из анатолийских полков, но долго не показывались беглые из арабистанских и из гвардейского баталиона. Наконец и те стали появляться, и это был один из вернейших признаков разрушения [170] зародившегося в гарнизоне. Люди эти, в особенности гвардейцы, приходили еще в порядочном виде, потому что о них имелось более попечения, и самый народ был лучше чем в других частях гарнизона; но остальные беглые находились в жалком положении. На полуистлевшем и местами прогорелом рубище их покрывавшем, во множестве кишели насекомые. Иные приносили в своих сумках смрадный кусок конины, которую они вырезали себе в пищу из падали; овощи заменялись пырейным корнем, который выкапывали в небольшом болотце предместья Байрам-Паши, и при всем этом не имели они на ночь другого убежища, как прожженную и рваную палатку, под коей не возможно было согреться, особенно на Шорахской горе, где часто дул пронзительный холодный ветер. Там нуждались они и в дровах, потому что люди не в силах были выносить их на гору. Ночуя таким образом на стуже, они не имели покоя и от ракет, пускаемых к ним по ночам. На первых порах весь гарнизон становился в ружье, но хотя напоследок стали к ним привыкать, не менее того, при каждой ракете подымалась по лагерю тревога, постоянно сопровождавшаяся воем множества собак, привлеченных в город валяющеюся падалью. Однажды только сделана была турками за валом засада, за которую пропустили изощренного ракетника нашего, милиции юнкера Даниила и проводили его ружейными выстрелами — но без вреда.

По словам перебежчиков, телесное расслабление было причиною, что многие из них, собственно по слабости сил, не в состоянии были следовать их примеру. Приходившие просили хлеба, целовали его, но плаксивых жалоб ни от кого из них не было слышно. Не менее хлеба ценили они курительный табак, которого всячески домогались. Встречались и такие, которые в бесчувственном онемении своем, не прикасались даже к предлагаемой им пище. Тощий вид их, впалые глаза, распухшие у многих десны, лица, ноги в язвах и зловоние их окружавшее, свидетельствовали о бедствиях ими переносимых и напоминали французов при [171] отступлении в 1812-м году от Москвы. По истине, безвыходно было положение турок. В Карсе угрожала им холера или голодная смерть, при побеге по ним стреляли; случалось что и на аванпостах наших убивали их казаки; те, которым удавалось пробраться к нам в лагерь, опасались возвратиться на родину, тех же которых свои ловили или уличали в намерении бежать, расстреливали. Дивно было терпение сих несчастных жертв, погибавших без вопля и без стона. Терпение это можно бы считать высшею добродетелью в солдате, ежели бы у турок оно не было последствием дикого фатализма, с коим они безропотно, или лучше сказать, бесчувственно ожидали конца своих страданий.

Выходцы из обывателей Карса. Обыватели Карса также много терпели; встречались случаи вызывавшие к ним сострадание. Приходили женщины с малолетними детьми — и возвращались унося с собою полученный у нас хлеб только на однодневное пропитание. Бывали в числе жителей, как и между нижними чинами выходцы, которые фиглярством своим, и забавными приемами находили у нас привет и пособие, обходя лагерь и развлекая праздных разными штуками. Всякое веселье и развлечение у нас допускалось и было уместно, при нетерпеливом ожидании великого события — падения Карса.

Открытие хлебных запасов в Карсе. Нельзя было более сомневаться в скудости хлебных запасов остававшихся в Карсе, миновались и первые сроки в которые по предположениям основанным на имевшихся данных о продовольствии, запасы сии должны были окончательно истощиться; но крепость не сдавалась — как против всякого чаяния узнано было, что в городе отысканы у жителей ямы с пшеницею. За одним открытием следовало другое, и хотя нельзя было думать, чтобы турецкая армия могла долгое время содержаться сими новыми запасами, но не менее того существование ее длилось, и гарнизон все еще держался. Известие о сих открытиях было тем неожиданнее, что имелись положительные сведения о нуждах терпимых жителями, между коими зажиточные продавали четверть суки по 35-ти руб. серебром; солдатский же хлебик, не имевший одного [172] фунта веса, покупали по 25-ти коп. сер. При такой нужде нельзя было полагать, чтобы в городе хранились еще значительные запасы хлеба.

Виллиамс, узнав о сих вновь открытых запасах, приказал взять найденный хлеб в казну на продовольствие войск, обывателей же велел разделить на два разряда: имущих и неимущих, отдав на попечение первых по несколько человек других для продовольствия. Более одного раза собирались жители к палатке мушира, прося его удалиться с войском из города, или же пособия в продовольствии; но их успокаивали небольшою раздачею пшеницы из забранной в их же запасах.
Счет продовольствия в Карсе. Последнее сведение о состоянии продовольствия в Карсе, было доставлено выбежавшим в конце Октября нестроевым офицером, занимавшимся по сей части. По учету сделанному на основании показаний его, и в предположении что провиант выдавался только на 18,000 человек, допустив при том, что отпускали вместо целого, лишь половину пайка, оказывалось, что всего продовольствия сухарями и зерном, должно было стать только до 9-го Декабря; но сам показатель не ручался чтобы провиант этот, сложенный в двух мечетях находился еще в целости, хотя мечети и были запечатаны и хотя при них стояли часовые; ибо, по словам его, могло случиться, что карское начальство скрытным образом выбрало провиант из сих мечетей и для вида снова запечатало их. Кроме же сих запасов, как он утверждал, более никаких нигде не имелось.

Допуская справедливость вышеписанного расчета, средства к продовольствию могли бы увеличиться лишь с убылью гарнизона от побегов или от смертности; но в замен этого должно было противупоставить ежедневно возрастающий беспорядок при выдаче хлеба и воровство провианта, что уже более одного раза обнаруживалось; при том же нельзя было думать, чтобы гарнизон и жители, при всем своем терпении, могли бы еще долго выдержать такое испытание и оставаться покойными до съедения последней крохи. [173]

Военные соображения. Всего более надобно было опасаться, чтобы после значительного уменьшения гарнизона, карскому начальству не пришло на мысль бросить укрепленные лагери, стянуть всю артиллерию на Карадаг и собственно в крепость, которая была также усилена разными верками и где можно было держаться с несколькими тысячами отборной пехоты, чем продлилось бы еще на некоторое время предсмертное страдание с коим боролся Карс; ибо хотя мы и приготовились к зиме, но войска наши имели надобность в отдохновении и должны были приготовляться к предстоявшей в 1856-м году кампании.

Дабы с достаточною положительностью начертать себе по тогдашним обстоятельствам новый план действий, генерал Муравьев приказал привести к себе трех старшин из лучших и опытнейших людей окрестных селений, и личными расспросами у них о глубине снегов на разных местностях, о зимних сообщениях и вьюгах, он убедился в доступности Шорахских высот в позднее время года.

Руководствуясь сими данными, вышеприведенными соображениями и сведениями о состоянии продовольствия в Карсе, главнокомандующий располагал с помощью подошедших свежих войск вновь предпринять 9-го Декабря приступ к крепости, если бы она против всякого чаяния к тому времени не сдалась.

Первая весть о вторжении Омер-Паши в Мингрелию. Среди забот ген. Муравьева о способах к скорейшему покорению крепости с заключившеюся в ней армиею, прискакал к нему вечером 31-го Октября курьер от начальника Гурийского отряда кн. Мухранского, с донесением о переходе Омер-Паши через реку Ингур и о вторжении его с армиею в границы Мингрелии, при чем мы в неудачном деле лишились трех орудий.

IV.

О ВТОРЖЕНИИ ОМЕР-ПАШИ В МИНГРЕЛИЮ.— ПЕРЕГОВОРЫ О СДАЧЕ КАРСА.

Причины по коим продолжается блокада Карса. Тревожны были на первых порах вести о неудаче претерпенной кн. Мухранским на Ингуре, и об отступлении его [174] к с. Хета, и хотя он писал что будет держаться на этом месте, но сего нельзя было ожидать, потому что армия Омер-Паши была в несколько раз сильнее его отряда и что нагорная дорога в Кутаис, в обход занимаемой Мухранским позиции, оставалась открытою для неприятеля; однако главнокомандующий не изменил предначертаний своих и решился настоятельно продолжать блокаду Карса, основывая действия свои на следующих соображениях:

Избранный Омер-Пашею путь не через Трапезунт, а через Сухум-Кале, страною отделенною от Карса едва проходимым хребтом гор, показывал уже, что он избегал столкновения с главными силами нашими под Карсом.

Сим направлением обозначалась цель Омер-Паши, освободить Карс не деятельным наступлением для соединения с Анатолийскою армиею, а ограничиться для достижения сего диверсиею, которая, угрожая Кутаису и Тифлису, побудила бы нас снять блокаду и спешить с войском к нему на встречу.

Но опасаться нам за Тифлис было нечего, потому что Гурийский отряд можно было еще усилить частью войск находившихся на Лезгинской линии, в Ахалцыхе и в самом Тифлисе. Нельзя было и полагать, чтобы турецкая армия могла проникнуть до Тифлиса, ибо она двигалась без перевозочных местных средств, в стране для нее чуждой, при том же Омер-Паше предстоял трудный и почти непроходимый путь в теснинах гор, разделяющих Карталинию от Имеретии, где он на каждом шагу встретил бы непреодолимые препятствия.

Князь Мухранский, сосредоточив все свои силы близ Кодорской переправы на реке Рионе, или на левом берегу реки Цхенис-Цхали, близ соединения дорог ведущих из Мингрелии и Гурии 85, мог еще дать сильный отпор Омер-Паше, с которым он при помощи милиции был бы почти в равных силах; но если бы Мухранский не выдержал боя, и [175] если бы к тому времени не подошли к нему подкрепления, то неприятель мог бы занять Кутаис — и тем ограничились бы все его успехи.

Занятие Кутаиса неприятелем, без сомнения было бы чувствительно для всего края; но принимая в расчет самые невыгодные для нас условия и допуская даже сию утрату, ген. Муравьев не видел пользы снять блокаду с Карса уже едва дышавшего, потому что после покорения сей крепости, Омер-Паша вынужден был бы поспешно отступить с потерею значительного числа войск от нужды, трудов и бесхлебия которое его ожидало, в особенности на возвратном пути.

Погода в окрестностях Карса стояла ясная, морозы усиливались, Соганлуг не покрывался постоянным снегом, а в Мингрелии продолжалась в исходе Октября, против обыкновения, теплая и сухая погода; дороги были сухи, и в долине Риона показался свежий подножный корм. Такое состояние атмосферы конечно было не в нашу пользу: но чем долее оно продолжалось, чем медленнее двигалась грозная масса регулярного войска предводительствуемого Омер-Пашею, тем более можно было надеяться на скорое изменение погоды и на те непреодолимые препятствия, которые неприятель встретит, когда вдвинется в середину Мингрелии. От проливных дождей, реки и потоки в Мингрелии обыкновенно в эту пору выступают из своих берегов, и страна сия обращается в непроходимое болото, от чего всякое сообщение не только для войск, но и для одиночных людей почти вовсе прекращается — и вторгнувшемуся неприятелю, пришлось бы утопать в так называемых мингрельских грязях.

По всем вышеизложенным причинам, запоздалое и медленное вторжение Омер-Паши, не отвлекло ген. Муравьева от блокады Карса, коего предстоявшее уже почти верное покорение не приходилось променять на неосновательные надежды настичь Омер-Пашу в Мингрелии; ибо кроме того, что путь до него был кружен, продолжителен и затруднительный, он всегда мог удалиться в порты Черного моря и [176] отплыть, не только за несколько переходов до приближения нашего, но даже после получения первого известия о снятии блокады — цель его была бы тогда достигнута.

Меры предпринятые против вторжения Омер-Паши. И так, вторжение Омер-Паши вызвало со стороны ген. Муравьева лишь новые оборонительные меры, коими надобно было довольствоваться до того времени, пока обстоятельства не дозволят ему действовать наступательно и с достаточными силами, чтобы опрокинуть высадившуюся армию в море или заставить ее заблаговременно убраться. О решении своем остаться под Карсом, ген. Муравьев уведомил военного министра кн. Долгорукого 1-го Ноября — на другой день по получении известия о проигранном Мухранским сражении на берегах Ингура. Оборонительные же меры, предпринятые против Омер-Паши, состояли в следующем:

При получении от Мухранского еще первых известий о выступлении Омер-Паши из Сухума и о движении его в Самурзакань, кн. Бебутов отправил в последних числах Октября в Кутаис 4-й и 5-й баталионы Тенгинского пехотного полка 86, и туда же послал 5-й баталион Кубанского егерского полка, находившиеся на Лезгинской линии, с которой он не решался снимать более войск доколе не покрылись снегом Кавказские горы, ибо слухи о намерении Шамиля вторгнуться в Кахетию, не прекращались. Кубанский баталион, с находившимися при нем двумя горными орудиями, должен был придти в Кутаис 10-го Ноября, а Тенгинские баталионы 12-го числа того же месяца. С получением же известия о деле на Ингуре, кн. Мухранскому предоставлено ускорить движение сих войск, если бы то оказалось нужным.

Сверх того в самых первых числах Ноября, кн. Бебутов направил в Кутаис из Ахалцыхского отряда два баталиона резервной дивизии: Грузинский и Кавказский линейные, в полном их составе, под начальством командира [177] Кавказской резервной бригады полковника Ляпунова. Независимо от сих пяти баталионов пехоты, посланных кн. Бебутовым на подкрепление Гурийского отряда, главнокомандующий приказал г. м. Будбергу послать в Кутаис из Ахалцыха еще два баталиона Белостокского пехотного полка, предоставив вместе с тем кн. Бебутову отправить к Мухранскому сколько бы он признал нужным артиллерии из Ахалцыха, где оной было достаточно. Кроме того, ему было указано на батарейную № 2-го батарею 13-й артиллерийской бригады, отправленную за излишеством 7-го Октября из-под Карса в Тифлис, и на четыре батарейные орудия 21-й артиллерийской бригады, которые оставались в запасе и находились в течение всего лета на Царских колодцах.

Имея между тем в виду не ослаблять обороны Ахалцыхского уезда, главнокомандующий назначил двум баталионам Белостокского полка с 8-ю легкими орудиями и с одною сотнею Горийской пешей милиции, находившимся в отряде Базина при с. Омарага, следовать в Ахалцых. С выступлением Белостокских баталионов ген. Базин был переведен 8-го Ноября, с оставшимся у него резервным баталионом Гренадерского полка в Мелик-Кёв, где он снова принял начальство над расположенным там блокадным отрядом полковника Тихоцкого; конница же его, находившаяся в отряде при с. Омарага, расположилась в Ардегане под начальством барона Унгернштернберга, который остался в зависимости от Базина.

Способы Гурийского отряда. С прибытием к Кутаису этих новых войск, в Гурийском отряде должно было состоять 24 3/4 баталиона, (из коих последние отправленные четыре баталиона имели сильный состав), 30 орудий и 11-ть сотен казаков. Числительность сих войск, в сложности, доходила до 18,000 человек под ружьем, на коне и при орудиях. Присоединив же к тому, по крайней мере 10,000 человек местной милиции, из коих большая половина была уже на службе, а другую легко было собрать, оказывалось около 28,000 войск — [178] количество, едва ли не превосходившее числительность армии Омер-Паши.

При таких средствах, с хорошим запасом сухарей, имевшимся близ Марани в Усть-Цхенис-Цхали и при выгодах представляемых местностью для Гурийского отряда, который, отступая, мог держаться на левых берегах притоков в реку Рион, можно было оставаться покойным на счет военных действий в Мингрелии, и довершать покорение Карса. Еще более обеспечилось оно, когда 5 Ноября вершины Соганлуга затянуло облаками, все покрылось снегом и хребет стал недоступен для всякой попытки неприятеля от Эрзрума. Но не столь важны были для нас сии перемены в погоде со стороны Эрзрума, как те изменения в атмосфере, которые можно было ожидать в Мингрелии, где, в самом деле, около того времени начались столь давно ожидаемые проливные дожди. Покрылись снегом и вершины отрогов Кавказа впереди Кахетии, через что часть войск находившихся на Лезгинской линии, становилась свободною для действий в других странах Закавказского края.

Воззвание к Имеретинцам, Мингрельцам и Гурийцам. Бебутов. Для возбуждения жителей к вооружению, было послано ген. Муравьевым, по званию его наместника, воззвание к князьям, дворянам, духовенству и людям всех сословий в Имеретии, Мингрелии и Гурии. Готовность всех сословий выразилась на деле, и ополчения их показали, что они не изменили предкам своим, ни в славе мужества, ни в преданности престолу. Для успешнейшего же приведения в действие всех предпринимаемых мер, 6-го Ноября поручено было кн. Бебутову самому ехать из Тифлиса в Гурийский отряд. Ему, как долго служившему в той стране, коротко были известны способы оной, местности и самые люди.

Присутствие Бебутова было в особенности нужно в Мингрелии, для успокоения неудовольствий возродившихся между князьями и дворянами, и для восстановления должного повиновения правительнице княгине Екатерине Дадиан, которая, лишившись большей части своего владения, удалилась с детьми в Горди. [179]

События по Карсом. Но сюда не принадлежат события кампании в Мингрелии, описание коих составит предмет седьмой главы этой книги, а потому обратимся снова к происходившему под Карсом с первых чисел Ноября месяца.

Всякий день более и более ослабевала Анатолийская армия. Изнеможение ее выражалось в стычках, которые встречались реже и в коих неприятель оказывал уже мало сопротивления 87. Лишь один раз турки защищались еще упорно. В ночь с 6-го на 7-е Ноября неприятельская партия, состоявшая из 22-х вооруженных солдат, вышла из карадагских укреплений и была открыта аванпостами донского казачьего № 35-го полка на правом берегу реки Карс-Чай. Турки сильно сопротивлялись: 10 человек из них было убито, а остальные, все раненые взяты в плен. С нашей стороны ранены один обер-офицер и два казака; два казака контужены и две лошади убиты.

С целью постоянно поддерживать тревожное состояние в коем турки проводили ночи, ракеты, к которым они начинали привыкать, были заменены пушечными выстрелами; для чего приказано было командиру конно-артиллерийской казачьей № 13-й батареи подполковнику Есакову, в ночь с 8-го на 9-е число Ноября подъехать с 4-мя орудиями к Канлы-Табии и пустить несколько ядер в неприятельский лагерь. Приказание это было исполнено в точности: среди ночи, приблизившись скрытно к укреплениям, казаки сделали шесть выстрелов и прежде чем турки успели по тревоге выскочить на вал, дивизион был уже вне огня укрепленного лагеря. Неприятелю напоминалось, что настала уже пора вступить в переговоры о сдаче крепости и что почина в этом деле, мы от него ожидали.

Наши партии. Между тем через перебежчиков подтверждалось, что нижним чинам прибавили дачу хлеба. Обстоятельство это было необъяснимо при тогдашних нуждах неприятеля. Можно было предполагать, что людям хотели дать средства к уходу [180] партиями; думалось также, что карское начальство имело еще в виду приобретение, хотя малыми частями, провианта украдкою из хлебородных мест, почему для наблюдения за жителями на пространстве от Пеняка до Меджингерта, были расположены небольшие команды охотников Лориса-Меликова в деревнях Валядж, Чиплахлу, Бардус, Али-Софи и Аспуга. Для содержания же разъездов по эрзрумской дороге, в Меджингерте поставлено полсотни полка курдов № 2-го.

Раздача сухарей и патронов гарнизону. Распущенные перебежчиками сначала темные вести о прибавке хлеба, скоро объяснились новыми показаниями других перебежчиков, которые обнаружили, что в гарнизоне действительно делались к чему-то приготовления. Рассказывали, что нижним чинам некоторых полков раздают сухари и увеличивают число патронов на людях. В иных частях было даже роздано на три дня сухарей на руки, с запрещением употреблять их в пищу до разрешения, в других же сохранялись они складами в особых палатках 88.

Предосторожности на случай вылазки. Обстоятельство это указывало, что неприятель имел намерение выбраться из Карса усиленною вылазкою; почему сделаны были необходимые распоряжения. По войскам действующего корпуса отдана диспозиция на случай выхода турок из крепости; по ночам усиливались аванпосты, а на перевале Кизил-Гядук, через который пролегала дорога для отступления неприятелю, были поставлены две сотни конно-мусульманского ширванского полка. Главнокомандующий опасался, чтобы неприятель при уходе своем не занял бы именно этой теснины своими стрелками, под прикрытием коих, он мог бы уходить, тогда как мы, обладая этим дефиле, могли задержать толпы уклоняющихся до тех пор, пока пехота наша успела бы настичь их с тыла. Трудно было нашим конно-мусульманам оставаться на сем перевале несколько [181] суток сряду, от холода, который был очень чувствителен на горах покрывшихся снегом. Но начальником сих двух сотен был человек деятельный и твердый, уроженец Ширвани, капитан милиции, недавно присланный из Шемахи с званием помощника командира полка, на место подполковника Омер-Бека, бежавшего, как сказано во второй главе, при начале кампании к неприятелю. Небольшой отряд этот, выполнил как нельзя лучше трудную обязанность на него возложенную и начальник онаго, оставшись на сем месте несколько дней сряду до сдачи Карса, во все время бдительно наблюдал своими разъездами за окрестностию, присылая обстоятельные сведения о всем, что им в той стороне замечалось.

Англичане об уходе из Карса. Лек пишет, что в Карсе решено было гарнизону выйти из крепости, и что по сему случаю маиору Тисделю поручалось совместно с ген. Кмети избрать удобнейший для этого путь. Приехав к Тахмасу, они осмотрели местность и Тисдель снял ее на план. Предположено однакоже было, по словам Лека, идти на Чакмах, что по дороге за фортом Лек, (Вели-Паша-Табиэ) и далее к селению Чалгаур, направляясь к небольшой равнине что подле этого селения; оттуда немедленно атаковать незначительный лагерь иррегулярных войск занимавший южный угол этого плато, и как отряд сей, по его мнению малочисленный, не мог оказать большого сопротивления отступающей турецкой армии, то она, достигнув оконечности горы, продолжала бы отступление по дороге ведущей через вершину горы на Гель и Пеняк. Но известно, что около Карса не имелось у нас ни одного блокадного отряда состоявшего из иррегулярных войск, чего бы и допустить нельзя, судя же по направлению указываемому Леком, в той стороне стоял отряд подполковника Лошакова, состоявший из драгун и донских казаков при двух конных орудиях, а в близком соседстве его находился еще отряд подполковника Белюстина.

Лек находил необходимым скрывать до последней минуты от самих турок намерение оставить Карс, и потому [182] заготовлявшиеся в тайне под его личным надзором холщевые котомки или ранцы, выдавались в войска по мере того как оне поспевали, с трехдневным запасом сухарей в каждой, под предлогом что войска могли быть неожиданно вызваны в поле для встречи ожидавшихся Селим или Омер-Паши. Однако же по ходу самого дела, можно заключить, что англичане не имели положительного намерения пробиваться с гарнизоном из Карса к Эрзруму сквозь наши блокадные линии — время для этого было уже упущено.

Здесь оканчивается описание блокады Карса; взглянем теперь на происходившее в то время в крепости и в Анатолийской армии.

Военный совет в Карсе. Вскоре по получении из Эрзрума известия, что на помощь Селим-Паши не должно более рассчитывать, был собран в Карсе, под председательством мушира, военный совет, в коем присутствовали Виллиамс, адъютант его Тисдель, Лек, все паши и полковые командиры. На сем собрании, Виллиамс дал полное объяснение о состоянии дела. Он обнаружил действия Селим-Паши и показал, что на Омер-Пашу также не было никаких надежд. Потом, выставив то бедственное состояние, в котором находились продовольственные запасы, выразил необходимость, без потери времени, предпринять что-нибудь решительное.

После долгих прений, определили наконец, что отступление о котором недавно рассуждали, становилось ныне вовсе невозможным. По слабости людей и недостатку в пище 89, покушение пробраться сквозь неприятельские линии через горы, с надеждою достичь Ольты, было бы сопряжено с пагубными последствиями и несметною потерею людей.

При этом поставлено на вид, что генерал Муравьев, имея полные сведения о состоянии в котором находился Карс, без сомнения, ожидал какую-либо попытку со стороны гарнизона, вследствие чего конечно удвоил обыкновенные меры [183] осторожности и все изготовил дабы противиться исполнению такого предприятия.

«По сему», пишет Лек, «ничего более не оставалось гарнизону как сдаться на условиях. Турецкие начальники не охотно признавая справедливость горькой истины, в которой усиливались их убедить, наконец согласились с Виллиамсом, что следовало безотлагательно искать свидания с начальником русских войск».

Приезд Тисделя. 12-го ноября, в два часа по полудни, прискакал из цепи казак с известием, что из Карса выехало к нам пять человек под белым флагом. Послан был офицер, чтобы принять их и проводить в лагерь, не завязывая им глаз. По большому числу провожавших, казалось, что едущее лицо было важнее парламентеров приезжавших для переговоров о возвращении раненых. Скоро заметили на передовом всаднике красное платье и заключили, что то должен быть англичанин.

В самом деле, к главнокомандующему явился адъютант Виллиамса с запискою от своего генерала, которою он убедительно просил ген. Муравьева принять его на свидании — для какой надобности, того не объяснялось и сам Тисдель не говорил. Свидание было назначено на 13-е число в полдень, после чего Тисдель возвратился в Карс.

Предосторожности. Хотя нельзя было еще сделать положительного заключения о цели сего свидания, но казалось, что дело шло о сдаче крепости. Могло однако же, между английскою и турецкою партиями, случиться в гарнизоне несогласие, вследствие которого произошли бы беспорядки в Анатолийской армии и покушение прорваться в Эрзрум. По сему, в предосторожность против подобного случая, было послано после пробития зари на ночь из вагенбурга два баталиона Белевского полка с двумя орудиями в с. Азат-Кев, а от Гренадерского и Рязанского полков отправлено по одному баталиону из главного лагеря, также на ночь, в Бозгалу, где находился отряд кн. Дондукова. Войска сим на другой день ранним утром возвратились к своим местам, и с тех пор до самой сдачи Карса, оне [184] постоянно высылались на ночь к означенным местам в таком же количестве. Одна сотня конно-мусульманского полка № 1-го переведена из с. Супоназад в с. Чармухлы.

Назначение лиц для ведения переговоров. Однакоже, как всего вероятнее, можно было ожидать переговоров, то главнокомандующий назначил для ведения их, полковников Кауфмана и кн. Дондукова, которых заблаговременно снабдил наставлениями на счет условий о сдаче Карса.

Приезд Виллиамса. Для встречи Виллиамса были посланы, адъютант главнокомандующего А. Корсаков и надворный советник Панаригопуло, при десяти линейных казаках и нескольких драгунах. С конвоем находился подполковник Мансурадзе. Виллиамса встретили за развалиною Гюмбет; Корсаков приветствовал от имени главнокомандующего английского генерала, который представил ему своего адъютанта Тисделя и секретаря Черчиль. День был ясный, все шествие тронулось с высланным конвоем по дороге к лагерю, шагом. Случилось, что в то самое время когда Виллиамс переезжал через мост выстроенный нами между обоими лагерями на р. Карс-Чай, вдруг открылась настежь небольшая дверь каменной обывательской сакли, находившейся на берегу и обращенной солдатами в баню, из коей густым облаком хлынул пар, а за ним, как бы из преисподней, выскочило двадцать голых, красных как раки, людей. Они побежали к берегу и бросились под самый мост в реку, по которой шел уже мелкий лед. Блестящий конвой, высланный к английскому генералу, совокупно с неподготовленною встречею на мосту, являли в глазах его, сохранившиеся в войске нашем силы, коих едва оставались еще следы в изнуренном карском гарнизоне.

Речь Виллиамса. Главнокомандующий принял Виллиамса в своем домике наедине. Англичанин был роста более среднего, на вид казалось ему близ пятидесяти лет, наружность его приятная, осанка благородная, в разговоре и поступи его выражалось достоинство — речи и приемы внушали доверие. Виллиамс начал разговор: «я человек прямой и искренний» — сказал [185] он, — «лгать не умею, не буду хвалиться изобилием продовольствия нашего и не домогаюсь скрыть от вас то бедственное положение, в котором ныне находится гарнизон Карса. Как честный человек, я исполнил обязанность свою до последней возможности, пока в состоянии был это сделать, но ныне не достает у меня к тому более способов. Войско изнурено до крайности, мы теряем до 150 человек в сутки от нужды и лишений; таким же образом погибают городские обыватели от голода и болезней. Нам неоткуда более ожидать помощи; хлеба у нас осталось только на три дня. Открыто объявляю вам об этом; но движимый человеколюбием я прибыл к вам с согласия нашего главнокомандующего мушира Васиф-Паши, предложить вам сдачу Карса, предоставляя условия на ваше великодушие».

Переговоры. На эту речь, генерал Муравьев отозвался Виллиамсу, что так как он искал свидания, то от него и ожидается предложение условий, на которых он решается сдать крепость, дабы видеть можно ли будет на них согласиться.

В ответ на это, Виллиамс просил главнокомандующего уважить только три условия, которые были ему всего ближе к сердцу. Он просил во первых: чтобы плен распространить собственно на одну действующую часть регулярных войск, а чтобы полки сформированные из отпускных людей, так называемых редиф, и кроме того все чины нестроевого звания, лазы и баши-бозуки, были уволены. При затруднениях предстоявших для продовольствия войск и в размещении их, нам нельзя было обременять себя огромным количеством пленных; полки редифа были слабее действующих, как по образованию своему, так и по силам; нам некуда было бы деваться с их больными и истощенными людьми, которые перенесли бы к нам заразу, и потому главнокомандующий не затруднился в изъявлении согласия на первое предложение Виллиамса: — отпустить редиф, нестроевых и иррегулярных, коих остатки, разойдясь по своим домам, не скоро бы могли снова поступить на службу. [186]

Во вторых, Виллиамс просил чтобы пропустили несколько человек иностранных выходцев, по списку который он доставит, на что ему также изъявлено согласие с тем, чтобы в числе их не находились лица, принадлежащие к воюющим державам.

Третия просьба Виллиамса состояла в том, чтобы всем офицерам оставлено было во время плена оружие, на что главнокомандующий равно согласился.

По утверждении этих трех предложений Виллиамса, главнокомандующий предоставил ему по прочим предметам сдачи, вступить в переговоры с назначенными на сей предмет полковниками Кауфманом и Дондуковым, чем они втроем и занялись, в недавно выстроенной квартире Кауфмана.

Предварительные условия. Они заключили, не встречая со стороны генерала Виллиамса затруднений, предварительные условия, которые были рассматриваемы по мере составления статей главнокомандующим, и наконец утверждены. Условия эти были следующие:

УСЛОВИЯ

сдачи города и крепости Карса, предложенные генералом Виллиамсом и принятые главнокомандующим русскою армиею генерал-адъютантом Муравьевым.

Ст. 1-я Крепость сдается с неприкосновенным полным вооружением своим.

Ст. 2-я. Гарнизон, сдаваясь военнопленным с главнокомандующим турецкой армии и со всеми военноначальниками, выйдет из крепости с военными почестями и сложит оружие свое, знамена и прочее, на условленном заблаговременно месте, откуда гарнизон будет следовать по назначению, которое будет указано главнокомандующим русских войск. Во уважение мужественного сопротивления, оказанного гарнизоном Карса, офицеры всех чинов сохраняют при себе шпаги.

Ст. 3-я. Частное имущество всех военнослужащих, какого бы звания они ни были, останется неприкосновенным. [187]

Ст. 4-я. Милиция (редифы, баши-бозуки, лазы) по предварительном определении и утверждении числа оной, получит позволение возвратиться в свои дома.

Ст. 5-я. Равным позволением воспользуются нестроевые чины армии, как то: писаря, переводчики, служители при больных и проч., по предварительном определении числа их.

Ст. 6-я. Генералу Виллиамсу предоставляется право представить генералу Муравьеву на утверждение, список назначенных по избранию его лиц, коим будет позволено возвратиться в свои дома.

Ст. 7-я. Все поименованные в статьях 4-й, 5-й и 6-й, обязуются честным словом не носить оружия против Его Величества Императора Всероссийского, во все продолжение настоящей войны.

Ст. 8-я. Обыватели города предают себя великодушию русского правительства, которое примет их под свое покровительство.

Ст. 9-я. Памятники и городские здания, принадлежащие правительству, будут сохранены в неприкосновенности.

Ст. 10-я. Не позже как завтрашний день, определятся особенным договором, подробности вышеозначенных условий.

Подлинное подписали:

Генерал Виллиамс и директор военно-походной канцелярии полковник Кауфман.

Лагерь при Чифтлигая, ноября 13/25 дня 90.

Прогулка Виллиамса по лагерю. Пока переписывали сии условия, Виллиамсу было предложено прогуляться по лагерю. Он входил в казармы саперного баталиона, которые были устроены отлично хорошо и нагревались печами, осматривал некоторые чисто устроенные офицерские домики, видел строющиеся конюшни для лошадей, и в шутках советовал скорее их кончать, если мы желаем [188] еще ими воспользоваться. От глаз его не могли укрыться, заготовленные к зимнему времени санные полозья и деревянные лопаты, для разгребания снега. Он заметил также теряющуюся вдали вереницу каменных столбов, поставленных по дороге от лагеря до Александрополя, и при виде прочных мер принятых нами на время зимы, он собственными глазами убедился в твердом намерении главнокомандующего покорить Карс. По мере осмотра Виллиамсом лагеря, из казарм и землянок выбегали во множестве нижние чины, вызванные любопытством видеть английского пашу, как они его называли. Люди наши были добрые, сильные, в теплой одежде и с исправною обувью. Виллиамс мог видеть, что при той степени изнурения до которой была доведена Анатолийская армия, для нее не предстояло никакой возможности, посредством боя, вырваться из своего затворничества, и что ему нельзя было ожидать условий выгоднее полученных.

К свите сопровождавшей Виллиамса, постепенно примыкали со всех сторон, так что он возвратился со своими англичанами к отведенному для них помещению, в сопровождении массы офицеров и множества солдат, увеличивавших шествие сие, по мере того как оно двигалось.
Обед. По возвращении Виллиамса с прогулки, он и приехавшие с ним офицеры были приглашены к столу главнокомандующего, во время коего не было вовсе говорено о военных делах, но поддерживался довольно оживленный разговор о посторонних предметах. После обеда все присутствовавшие вышли на площадку, где обыкновенно собирались по вечерам. За рекою играла музыка, по лагерю слышались песельники, все было весело и гости казались довольными исходом дела. Виллиамс пожелал видеться с генералом, командовавшим отрядом при с. Мелик-Кев против Карадага и познакомился при этом случае с Баклановым 91. [189]

Виллиамс пожелал также знать какие имелись известия о движениях Омер-Паши. Ему кажется хотелось поверить себя можно ли было ожидать содействия его для освобождения Карса; но когда ему объяснили местность, отделяющую Мингрелию от Карского пашалыка и средства имеющиеся у нас около Кутаиса, то он убедился, что ожидания сии были неосновательны, с тех пор как Омер-Паша избрал такой окольный путь, для достижения предположенной им цели. Тут же были получены положительные сведения, что Селим-Паша с места не трогается, обстоятельство, впрочем, уже известное Виллиамсу.

Подписание предварительных условий. В тот же вечер, Виллиамс подписал подготовленные перепискою предварительные условия, поутру с ним заключенные. По окончании сего ему было замечено, что условия следовало подписать самому главнокомандующему турецкою армиею. Виллиамсу вероятно и на мысль это не приходило, по навыку его быть полным повелителем и распорядителем в турецкой армии, и он обещал на другой день доставить письменное уполномочие от Васиф-Паши, для совершения акта о сдаче. Вскоре после того, Виллиамс со свитою отправился в Карс, обещаясь на другой день возвратиться с окончательным ответом мушира и для подписания настоящего акта, который должно было составить на основании последнего пункта предварительных условий.

Волнение в Карсе. 14-го числа утром, главнокомандующий послал опять адъютанта своего А. Корсакова с конвоем для встречи Виллиамса. Из Карса показался белый флаг, но ожидаемого лица не было — ехал только один Тисдель, с извинениями от своего генерала, что ему нельзя было исполнить данного обещания — прибыть в этот день, о чем главнокомандующий был немедленно предуведомлен с посланным из конвоя [190] казаком. Тисдель ехал рысью и большею частью молчал. Он явился к главнокомандующему несколько смущенным и выразил как извинения своего генерала, таки и просьбу его, о позволении явиться на другой день т. е. 15-го Ноября. В Карсе происходило следующее: до сих пор Виллиамс по возможности скрывал от войск и жителей совершенное истощение запасов и утешал их скорым освобождением, которое ожидалось от действий Омера или Селим-Паши; когда же он обнаружил настоящее положение дела, то в народе произошло сильное волнение. Толпа голодных жителей окружила дом английского генерала, умоляя его о скорейшей выдаче им хлеба. Среди их находилось много женщин, которые воплями своими и криками увеличивали смятение. Они кидали детей своих к воротам дома Виллиамса глася, что не отойдут без пищи. Все до сего времени приветствовавшие появление Виллиамса, теперь от него отворачивались с негодованием; то же самое замечено было и между нижними чинами 92. Слышно было у нас, что Виллиамс мог успокоить народ и сам выбраться из окружавшей его толпы, только тем, что приказал высыпать на улицу небольшой запас собственной пшеницы, хранившейся у него в доме.

В Карсе и в Анатолийской армии, могло конечно произойти неповиновение властям и всеобщее восстание, после которого довелось бы нам биться с толпами уходящих войск и преследовать бегущих. Но так или иначе, во всяком случае, Карс должен уже был покориться. Всего прискорбнее было бы приобресть его с пролитием крови и с неотвратимыми при том в городе беспорядками, от которых трудно было бы удержать как наши, так и турецкие войска. Почему на всякий случай, были приняты в нашем лагере всевозможные меры осторожности. [191]

Тисдель спешил возвратиться в Карс; он по-видимому беспокоился о своем генерале, к которому повез согласие главнокомандующего принять его на другой день; ему же напомнили о присылке обещанного уполномочия от мушира на заключенные уже предварительные условия, без чего условия сии не могли иметь значения.

Уполномочие от мушира. В тот же день вечером, Тисдель возвратился к нам в лагерь и привез от Виллиамса требуемое уполномочие, которое заключалось в письме к главнокомандующему от мушира на турецком языке — в переводе — следующего содержания:

«Высокостепенный, высокосановный, проницательный и благороднейший генерал Муравьев 1-й.

Находящийся в здешней стороне сановник высокой Английской державы, превосходительный ферик Виллиамс-Паша, уполномочен и назначен с нашей стороны вести переговоры на счет оставления Карса; во извещение Вашего высокопревосходительства об этом обстоятельстве, писано от меня сие письмо».

«15-го Ребиул Эввел 1372 года» (14-го Ноября 1855 года).

Возражение пашей на условия сдачи. Вместе с сим, Тисдель представил также список всем пашам Анатолийской армии находившимся в Карсе, говоря, что всем им объявлено о сдаче Карса и что все хорошо уладилось. Сам он был покойнее чем поутру; но из слов его можно было заключать, что объявление сие и самое согласие пашей не обошлось без шума и сопротивления. Он однакоже не обнаруживал, были ли условия сдачи объявлены всему войску; видно было только из речей его, что хотя Виллиамс и имел успех, но что много стоило ему забот, выручить себя, слово свое и подпись.

По словам Лека обстоятельства сии произошли следующим образом:

Виллиамс по возвращении своем из нашего лагеря в Карс, уже довольно поздно, поехал прямо в палатку к муширу, которому он передал сведения о последствиях [192] свидания его с ген. Муравьевым, чем мушир казался совершенно довольным, не делая никаких препятствий к утверждению выговоренных условий. Узнали однакоже на следующее утро, что некоторые из пашей, осведомившись о предстоявшем им плене, стали сильно противиться условиям капитуляции, от чего произошло замедление, и Виллиамс нашелся вынужденным послать своего адъютанта к генералу Муравьеву для объяснения причин, препятствовавших ему прибыть, согласно намерению его, для окончания начатых переговоров. По этому случаю, собран был опять военный совет, составленный по примеру предшествовавшего, из всех старших начальников гарнизона, при чем Виллиамс растолковал им содержание договора и объяснил, что такие условия могли они принять с честью и что они не имели права ожидать или требовать каких-либо выгоднейших условий. Сему турецкие начальники противопоставляли то, что в подобных случаях, прежде встречавшихся, и ими наименованных, неприятель позволял гарнизону, по сложении оружия, уходить куда было угодно. По этому не видели они, зачем бы тоже самое снисхождение не было и им оказано в настоящем случае. Однакоже, доводы Виллиамса достигли наконец желаемого успеха и турки убедились, что им ничего больше не оставалось делать, как терпеливо предать себя неизбежной участи им предстоявшей. После чего совет, как, пишет Лек, был распущен.

Тисдель выехал из нашего лагеря обратно в Карс уже перед сумерками. Ему было поручено просить Виллиамса, располагавшего на другой день привезти всех своих офицеров, дабы он привез и Керим-Пашу, пользовавшегося добрым именем в турецком войске и состоявшего в чине подполковника под начальством генерала Муравьева во время десантной экспедиции на Босфоре в 1833 году.

Возвращение наших пленных. 15-го Ноября поутру отправлены к Карсу повозки за остальными нашими ранеными и пленными, которые возвращены в числе 20-ти человек; раненые уже большею частию [193] выздоравливали 93. С ними возвращены семь или восемь беглых солдат — все люди порочные. Легко могло случиться, что кроме выданных нам людей, несколько человек из них скрылись, ушли из Карса во время сдачи, смешавшись с тою частию турецких войск, которую назначено было распустить.

Керим-Паша об Омер-Паше. За пленными послали известного юнкера Даниила Арютинова. Ловкий человек этот, часто употреблявшийся для передачи осажденным писем, ознакомился уже со многими турками. Ему запрещено было вступать с ними в дальние разговоры; но он, отправляясь к Карсу, запасся водкою и закусками, чтобы попотчевать своих голодных приятелей. После оказанного Даниилу у заставы крепости радушного приема, он предложил привезенное угощение, которое было принято с признательностью. В числе собравшихся был и Керим-Паша, пригласивший потом Даниила к себе в квартиру. Беседуя с ним, он уже откровенно высказывал трудное положение своих войск. Вместе с тем, он расспрашивал о происходившем на других театрах войны, сознаваясь, что тесная блокада лишила их возможности получать какие-либо известия извне. В это время по нашему лагерю носился слух, будто Омер-Паша разбит наголову и Даниил передал эту новость вопросителю.— «Омер-Паша заслуживает этого» угрюмо отвечал Керим-Паша, «вместо скорой помощи Карсу, он вздумал маневрировать, а нам от того приходится теперь сдаваться». Этими словами кончилась беседа Керим-Паши с Даниилом, которого он однакоже угостил чашкою кофе.

Второй приезд Виллиамса. В 11-ть часов утра, снова послан был А. Корсаков с конвоем для встречи Виллиамса. Его скоро увидели едущего впереди довольно многочисленной толпы всадников. С ним были все находившиеся в Карсе английские офицеры: Лек, Тисдель, Томсон, доктор Сандвит и письмоводитель Черчиль. Виллиамс представил всех Корсакову, равно как [194] и ехавших с ним турок: Ахмед-Пашу, Хафиз-Пашу и Кадыр-Бея. Керим-Паша не мог воспользоваться сделанным ему приглашением потому, как отозвался Виллиамс, что сочли необходимым оставить его в лагере, ради спокойствия в войске.

О переменах в условиях. Весь поезд подвигался рысью и остановился в лагере у отведенного приезжим домика Кауфмана, куда вошли наши и английские офицеры, кроме Виллиамса, который был приглашен к главнокомандующему. При сем свидании не было много разговоров об условиях сдачи. Он только просил, чтобы баши-бозукам и лазам было оставлено оружие, так как оно составляло их собственность и принадлежало к их народному одеянию; но он не получил на это согласия главнокомандующего. Виллиамс представлял еще, что во избежание беспорядков, могущих произойти при сдаче оружия целым гарнизоном выведенным из крепости и выставленным в поле боевым порядком, он находил нужным, из осторожности, распорядиться так, чтобы турецкие войска, выступая из своих лагерей, составили бы ружья в козлы при палатках и вышли в поле без оружия; но он просил при этом, чтобы не изменять в акте о сдаче, той статьи предварительных условий, которою предоставлялось гарнизону выйти из крепости с военными почестями и сдать оружие и знамена уже на сборном месте. Главнокомандующий, находя суждения сии основательными, согласился на эту меру осторожности, как равно согласился не изменять в акте выговоренного условия о выступлении гарнизона с военными почестями.

Исчисление Анатолийской армии. В этот день передано нам следующее сведение о количестве войск, составлявших гарнизон Карса.

РЕГУЛЯРНОЙ ПЕХОТЫ.

Анатолийского корпуса:

1-го

полка

2

баталиона

400

человек

2-го

»

4

»

1,800

» [195]

5-го

полка

4

баталиона 1,000 человек

6-го

»

3

»

1,000

»

Гасса-Шишханэ стрелкового, 1-н батал. 500 человек.

Арабистанского корпуса:

1-го

полка

4

баталиона

1,700

человек.

3-го

»

4

»

1,200

»

4-го

»

1

»

200

»

6-го

»

3

»

400

»

ПЕХОТЫ РЕДИФА

2-го

полка

4

баталиона

1,200

человек
3-го

»

3

»

800

»

4-го

»

2

»

400

»

(в числе их один баталион из жителей Карса).

6-го

полка

1 баталиона 400 человек

РЕЗЕРВНОЙ ПЕХОТЫ.

Зюльфи-Сани

1-го полка 4 баталиона 800 человек
2-го

»

1

»

200

»

1-го стрелкового (Гасса)

»

4 бат. 1,200

»

Кавалерии

Пять пеших полков 1,000 человек

Артиллерии

Два полка 1,800 человек
Один полк редифа 500

»

Милиции

Баши-бозуков 1,200 человек
Лазов 700

»

Итого

18,400 человек. [196]

Гости были приглашены к обеду, во время коего, Виллиамс выставил человеколюбие с коим адъютант его Тисдель спас от смерти из рук турок на штурме 17-го Сентября несколько раненых солдат наших, о чем было уже известно через возвратившихся пленных. Главнокомандующий счел справедливым благодарить его за такой поступок тостом, который был повторен всеми присутствующими, к особенному удовольствию молодого человека сего удостоившегося. Подобное же изъявление признательности было выражено доктору Сандвиту и прочим англичанам за попечение их о наших раненых, находившихся в плену. Устраняя всякое суждение о поводе к подобному человеколюбию со стороны англичан, трудно было не оказать приветствия людям, коим также предстоял плен, после многих трудов ими перенесенных. Виллиамс говорил, что он только с 12-го Ноября начал спокойно высыпаться по ночам, полагаясь на то, что мы их более тревожить не будем; до того же времени, по словам его, он не провел ни одной ночи спокойно, ежечасно ожидая нападения.

Акт о сдаче Карса. Между тем, полный акт о сдаче Карса был составлен, и Виллиамс подписал его после обеда. Акт сей состоял из первых девяти статей, служивших основанием предварительным условиям, которые были слово в слово выписаны, а за каждою статьею следовало дополнение. Здесь излагается договор сей в переводе 94.


Комментарии

78. Официальные сведения, служившие основанием для сего обзора, дополнены известиями, которые англичане передали о действиях эрзрумского корпуса турецких войск.

79. Шифрованная депеша сия извлечена из книги полковника Лек.

80. Из книги полковника Лек.

81. См. приложение под буквою W.

82. В приложениях под буквою X помещено любопытное письмо, полученное по сему предмету бароном Николаи от Джемал-Эддина.

83. Съестные лавочки.

84. Сахару в Карсе было очень много. Товар этот заготовляется контрабандистами, которые доставляют его в обыкновенное мирное время в наши границы.

85. См. в первой главе план кампании в Мингрелии.

86. Баталионы сии пришли в 1854-м году с Кавказской линии в Тифлис, где они содержали караулы.

87. См. приложение под литерою У.

88. Замечательно, что сухари сии сложенные при батареях, и охранявшиеся голодными часовыми, остались неприкосновенными. О таком редком примере повиновения и уважения к обязанностям, упоминает в книге своей доктор Сандвит; тоже было узнано и от перебежчиков, которые признавали невозможным коснуться хлеба отданного им на сохранение.

89. В приложениях под литерою Z значатся обнародованные англичанами сведения о состоянии Карса и Анатолийской армии в Октябре и Ноябре месяцах.

90. Копии с сего предварительного условия, составленного на французском языке, значится в приложениях под лит. Аа. Там же под лит. Bb помещена на английском языке, выписка из депеши Виллиамса к Кларендону от 17/29 Ноября, о заключении сих условий, с переводом оной по-русски.

91. Бакланов был пугалищем турок, которых он много переловил и перебил. Во всякую войну у азиятцев являются в неприятельском лагере, по их понятиям, герои, которые получают у них особые клички. Такими они признавали в нашем лагере трех, которым придавали более значения чем самому сардарю т. е. главнокомандующему, а именно: Бакланова, Дондукова и Лориса-Меликова. Первого, во всех окрестностях жители называли — Баклан, второго — Кепег, а третьего — Мелик и последнего разумели за самое доверенное при главнокомандующем лицо, через которого можно было всего достичь.

92. Рассказ сей и изображение нравственного состояния умов в Карсе, о коем и в лагере тогда разнеслась весть, извлечены из официальной депеши консула Бранта к Кларендону, написанной вслед по прибытии в Эрзрум Кмети и Кольмана.

93. Тяжело раненые были еще оставлены в Карсе.

94. Копия с сего акта, писанного на французском языке, значится в приложениях под лит. Сс.

Текст воспроизведен по изданию: Война за Кавказом в 1855 году. Том II. СПб. 1877

© текст - Муравьев-Карсский Н. Н. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001