МУРАВЬЕВ Н. Н.

ВОЙНА ЗА КАВКАЗОМ В 1855 ГОДУ

ТОМ I

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Общий обзор дела. Не смотря на отважность войск, приступы к правому флангу и центру неприятельской позиции, были отбиты с значительным для нас уроном. Начальники первой, промежуточной и второй колонн, были ранены, из них два первые тяжело. Первая колонна отступила на прежнюю позицию свою вблизи Обсервационной горы к своему резерву.

Резерв промежуточной колонны оставался на своем месте при с. Шорах; но к нему не возвратилась действовавшая колонна, раздвоившаяся под самыми неприятельскими укреплениями. Первая линия ее состоявшая из Ряжцев, присоединилась направо, к баталионам своего полка находившимся во второй колонне ген. Майделя, вторая же линия или остатки двух баталионов Тульского полка, присоединилась налево, к отступавшей первой колонне бывшей ген. Ковалевского.

Оконечность левого фланга колонны Майделя, атаковавшая Юксек-Табиэ, была также отбита; но центр сей колонны, овладевший почти всем левым крылом укрепленного лагеря, хотя и не имел успеха при попытке занять сомкнутое укрепление Тахмас-Табиэ, держался однакоже на Шорахской горе. Правый фланг сей колонны подаваясь вперед, занял даже два лагеря, находившиеся в тылу главного укрепления и перебил всех находившихся в них турок; внезапною же атакою нашего сводного полка легкой конницы, опрокинуты спешившие на помощь из города части неприятельских войск, которые и были преследованы до нельзя, вниз к р. Карс-Чай, при чем многих из них порубили. Раненый Майдель оставаясь еще в бою, вводил в дело свежие войска и готовился [46] к новым усилиям, для овладения укреплением Тахмас-Табиэ.

В таком положении застал нас рассвет, и наступившее утро открыло поле сражения на всем его протяжении. На левой оконечности нашей атаки, от Ренисонских линий, а в центре от Юксек-Табиэ, пути отбитых колонн обозначались двумя массами оставшихся на месте людей, коих число редело по мере того, как сии два следа отдалялись от укреплений. Дальний из них был длиннее, шире и сплошнее, потому что он означал путь первой колонны, потерявшей более людей. Оживавших или раненых, которые старались ползком следовать за отступившими, провожали ружейными выстрелами из турецких укреплений.

На высотах шорахских, в колонне Майделя перестрелка продолжалась, но слабее прежнего. Большая часть ретраншамента левого крыла турецких укреплений оставалась в наших руках, и на верхнюю часть вала вскакивали то наши люди, то турецкие солдаты. Нижняя половина ровиков или ложементов, находившихся впереди вала, оставалась также за нами, но верхняя половина сих ложементов переходила из рук в руки, так что выстрелы из них направлялись то в нашу сторону, то к стороне неприятеля.

Главнокомандующий не решился ударить отбой, в надежде на взятие сомкнутого укрепления Тахмас-Табиэ, при содействии отдельного отряда ген. Базина на Чакмахский укрепленный лагерь, откуда выстрелы уже были слышны, и потому признал за лучшее поддержать атаку ген. Майделя свежими войсками из резерва.

Сбор первой колонны. В сем намерении было приказано полковнику кн. Дондукову-Корсакову, собрать остатки первой колонны н присоединившихся к ним людей от промежуточной, привести их в возможный порядок и приняв вместо выбывшего ген. Ковалевского начальство над первою колонною, построить ее в боевой порядок и держаться, в случае надобности, до дальнейших приказаний. С помощью офицеров своего полка, кн. Дондуков собрал около своего резерва остатки отступившей [47] толпы, а для прикрытия доходивших еще людей, выдвинул несколько вперед два дивизиона драгун и сборный казачий линейный № 2-го полк, приказав артиллерии открыть огонь. Под сим прикрытием, казакам поручено было подбирать раненых. Верные обычаю кавказских войск, выручать своих сколько возможно, доблестные всадники сии, отважно выезжали по одиночке на место боя, откуда выводили наших раненых, почти из под самых укреплений, оспаривая их у турецких солдат, которые перескакивали через вал, с ожесточением обирая убитых и прикалывая раненых. При сем человеколюбивом подвиге, особенно отличался казачьего кубанского полка сотник Зрянин.

Неприятель отвечал на выстрелы нашей артиллерии, по выгоде своей позиции, с некоторым успехом; почему кн. Дондуков, оставя при орудиях баталион Белевского полка не участвовавший в деле, отвел остальную пехоту за Обсервационную гору, где привел ее в некоторый порядок. Знамена, находившиеся все в бою, были принесены в целости; но около трех Виленских, оставалось в строю не более 300 человек, около двух Белевских собралось не более 250, два же Тульских баталиона представляли числительность во 150 человек. Старший из начальников в баталионах, был в чине штабс-капитана; прочими командовали подпоручики. Всего в строю оказалось пехоты в сборной колонне кн. Дондукова, около 1,150 рядовых, которых рассчитали на три баталиона; но в течении утра, части сии несколько усилились людьми возвратившимися с перевязочного пункта, куда они отводили раненых.

Действия во второй колонне. Турки освободившись от атак генерала Ковалевского и кн. Гагарина, обратили все свои усилия на колонну Майделя. Часть их бросилась на помощь атакованного редута Тахмас, большая же направилась к лагерю, против нашей кавалерии и засевшей между палатками пехоты. Кавалерия была выведена из ретраншамента, а пехота приняв влево, пристроилась к войскам действовавшим против редута. Около этого времени были ранены: командовавший 1-м баталионом л. [48] карабинерного полка маиор барон Врангель, принявший после него команду маиор Рогожин, командир 2-го баталиона того же полка подполковник Врангель, командир 4-го баталиона Мингрельского полка маиор Баум, командир 4-го баталиона гренадерского полка маиор Пирадов и убит командир 2-го баталиона того же полка маиор Вальховский; многие из ротных командиров также убиты или ранены. Вскоре после первой раны, ген. Майдель получил вторую тяжелую рану пулею в грудь. Это было в 7-м часу утра. Изнемогая от ран, он передал капитану Романовскому приказание держаться на занятой позиции до последней крайности и передать команду старшему, а с известием о положении дел и за своим резервом послал, командированного сначала штурма к его колонне, состоявшего при главнокомандующем гвардии ротмистра Башмакова.

Полковник Серебряков, которого, как выше сказано, Майдель назначал в случае смерти или раны своим преемником, был уже ранен при атаке Юксек-Табиэ. В эту минуту в бою оставался старшим, начальник второй линии, командующий гренадерским полком князь Иосиф Тархан-Моуравов 2-й. Штаб-офицер этот испытанной храбрости, поспешил к войскам ослабевавшим от напора усиливавшихся турок, холодным оружием отбросил шедшие на выручку неприятельские войска и за тем обратился против редута. Схватив знамя 2-го баталиона гренадерского полка, он ринулся с баталионом и с ближайшими ротами карабинер к Тахмас-Табиэ. Несколько человек вскочили уже на вал, другие ворвались во вход редута, но пораженные пали. Избитое и изломанное знамя, бывшее уже во рву, вынесено после горячей рукопашной схватки, и наши должны были уступить. Часть людей перейдя через вал ретраншамента на половине протяжения оного, скрылась во рву, другая стала отходить с горною артиллериею по внутренней стороне ретраншамента, часть же разбрелась по неприятельскому лагерю, в коем находилось еще несколько турок.

Вызванный резерв второй колонны, состоявший из двух [49] баталионов Ряжского полка и двух рот сапер с батарейною № 1-го батареею, немедленно был введен в занятую нами часть ретраншамента; вскоре за ними туда же подошла, без получения на то приказания, легкая № 1-го батарея, с находившимися при ней саперною и двумя стрелковыми ротами.

Батарейная батарея, тронувшись с горного контрфорса на коем она стояла, оставила на месте свои запасные ящики, под небольшою высотою ограждавшей их от неприятельских выстрелов. Прежде всего встретился ей сводный полк легкой конницы, возвращавшийся, хотя вразброд, но шагом, после удачной атаки сделанной им на подходившие к туркам подкреплении. Часть сей конницы, а именно: сотня 1-го сборного казачьего линейного полка, пронесшаяся далее других, возвратилась не тем путем коим сводный полк двинулся на гору, а обогнув Тахмас-Табиэ, спустилась с шорахской позиции, пройдя между сим укреплением и Юксек-Табиэ; по чему главнокомандующий, не ожидавший нашей конницы с той стороны, полагал на первых порах, что то была неприятельская и как она направлялась косогором к горному контрфорсу в левый фланг и тыл второй колонны, то для удержания ее, послал было в гору свою конвойную сотню, которая вскоре узнала своих. Конница наша нанесла туркам значительный урон и не имела большой потери; но ей бесполезно было бы долее оставаться без действия на горе под перекрестным огнем неприятельской артиллерии; она остановилась на горном контрфорсе у подошвы горы Лаз-Тепе.

Командир батарейной батареи подполковник Брискорн повел часть свою малою рысью, опередил прикрывавшую его пехоту, наехал правым плечом, обогнул конец ретраншемента и стал подниматься покатостью по внутренней стороне оного. Брискорн поспел вовремя, ибо он встретил остатки нашего дивизиона горной турецкой артиллерии, медленно отступавшего по склону горы. Подбитые пушки двигались с помощию прислуги; командовавший дивизионом штабс-капитан Броневский, раненый, шел между орудиями. Только что за два дня сформированный дивизион сей, принес всю пользу [50] которую от него можно было ожидать; но за совершенным разрушением от неприятельских ядер лафетов и за утратою более половины людей и лошадей, он не мог долее действовать и был выведен из дела ¹⁹. С батарейною батареею прибыл на гору начальник резерва второй колонны полковник Ганецкий, а вскоре за тем пришли на позицию и два Ряжские баталиона его, которые не имели еще большого урона.

И так, все войска второй колонны участвовали уже в деле. Позиция ими занимаемая была следующая: Брискорн поставил батарею свою фронтом к Тахмас-Табиэ в 150 саженях от сего редута, имея левый фланг свой вблизи внутренней стороны ретраншамента; снявшись с передков, он открыл огонь картечью по южному фасу Тахмас-Табиэ и по турецкой пехоте, перебегавшей из лагеря в редут. Позиции своей батарея не изменяла во все время боя, и только под конец подвинулась флангом еще сажень на двадцать вперед. Прибытие резерва, и в особенности появление артиллерии, дали возможность отступавшей пехоте нашей остановиться и удержаться в занятом нами ретраншаменте. Однако части ее перемешались, отчего на левом фланге артиллерии собралась сплошная густая толпа людей разных полков, которая став по обеим сторонам вала, стреляла вверх без всякой пользы. На правом фланге батареи была также пехота, частию занимавшая турецкие палатки, частию же стоявшая в порядке правее лагеря, фронтом к Вели-Паша-Табиэ. Люди рассыпанные по турецким палаткам, выбегая из них стреляли по Тахмас-Табиэ, откуда их поражали картечью, и они, во множестве, ложились среди захваченной ими добычи, подле турок, коих перекололи при первом вторжении в лагерь. Пехота, выстроившаяся правее неприятельского лагеря, стреляла по небольшим каменным завалам находившимся между лагерем и Вели-Паша-Табиэ. Раненые переползали из палаток, впереди наших орудий, к толпе стоявшей левее артиллерии и [51] уходили за ретраншаментный вал через выход; тем же путем из за внешней стороны вала перебегали близ самого редута и под страшным огнем, свежие люди в турецкий лагерь, куда приманивала их добыча.

На выстрелы нашей артиллерии, турки отвечали с фронта из Тахмас-Табиэ картечью, в правый фланг из Вели-Паша-Табиэ 27-ми фунтовыми ядрами и из Чин-Табиэ картечными гранатами, как то заметили артиллерийские офицеры, с тыла же из заречной батареи Сувари-Табиэ ядрами и гранатами, слишком навесными выстрелами, от чего последнее действие сие не могло причинять нам большого вреда. Некоторые заметили что прилетали ядра и со стороны цитадели.

Против огня с нижних турецких батарей, действовала легкая батарея полковника Десаже, прибывшая вслед за резервом второй колонны. Она стала почти тылом к батарее Брискорна; но не могла принудить к молчанию укреплений, Чин-Табиэ и заречного Сувари-Табиэ. Пришедшие с этою батареею три роты сапер и две стрелковые, присоединились к пехоте оборонявшей фланги батарейной батареи.

С прибытием сих подкреплений, отступившая от редута пехота ободрилась. Атаки против внутренних фасов редута повторялись с новою силою; но многих начальников уже нс было, и попытки сии, причиняя нам урон, оставались без успеха. Видя такое колебание, Л. Карабинерного полка штабс-капитан Минделев схватил знамя 1-го баталиона своего полка и снова бросился на редут; вместе с ним повел свою роту кавказского саперного баталиона штабс-капитан Кокарев; по первый из них ранен, другой убит и попытка эта не удалась как и прочие. В это же время был убит командир кавказского стрелкового баталиона полковник Лузанов. Между тем турки, усиливая огонь, стали стягивать против нашего правого фланга баталионы, как с верхних укреплений так и из нижнего лагеря своего со стороны Карса. Пехота наша, оборонявшая правый фланг батареи, нс выдержала неприятельского натиска, дрогнула, и быстро отступила, направляясь к левой оконечности ретраншамента. Брискорн [52] остановил насевшего неприятеля действием 1-го взвода своей батареи, который он выдвинул несколько вперед, повернув орудия направо, чем и восстановился порядок на нашем правом фланге. За сим, Ряжские баталионы, находившиеся в прикрытии артиллерии были выдвинуты, частию против наступавших войск, частию же на левый фланг батареи.

Прибытие подкреплений из общего резерва. К этому времени стали уже приближаться к месту боя, посланные главнокомандующим по первому известию о неудаче подкрепления из общего резерва, который был выдвинут несколько вперед и стал правым флангом к мосту при с. Кичик-Кёв, опираясь левым к подошве горного контрфорса ²⁰. Подкрепления сии состояли из четырех баталионов: 1-го и 2-го Белевского полка, и 1-го и 3-го Гренадерского. Первые два из сих баталионов выступили около шести часов утра. С целью укрыть их во время движения от выстрелов с отдельной скалы Лориса-Меликова, ген. Бриммер направил колонну сию небольшим ущельем в обход горы Лаз-Тепе с левой ее стороны; по при выходе из ущелья, войска сии были открыты и подверглись выстрелам орудия и штуцерников находившихся на той скале. Гренадерские два баталиона, выступили из резерва в половине седьмого часа. Ген. Бриммер направил их на Шорахские высоты в обход горы Муха с правой ее стороны, приказав начальнику их маиору Герсеванову овладеть прежде отдельною скалою Лориса-Меликова и орудием, которое обстреливало путь войскам направляемым из резерва на подкрепление второй колонны.

Герсеванов, вероятно намереваясь предварительно сбить огнем своим прислугу у орудия и неприятельских стрелков, не пошел прямо к отдельной скале, но стал подниматься влево, по покатости горы Лаз-Тепе, косогором, и был на пути своем сильно обстреливаем неприятелем; но вдруг, турецкое орудие замолкло; оно было подбито выстрелами нашей [53] легкой батареи, действовавшей как выше сказано, с Шорахских высот назад; после чего турецкие стрелки скрылись, и Герсеванов, спешивший к настоящей цели своего назначения, пренебрег овладением отдельной скалы.

Для возобновления атаки с прибывшими резервами, главнокомандующий послал состоявшего при нем генерал-маиора Броневского, коему приказал принять начальствование над всеми войсками находившимися на горе; но Броневский не успел еще обогнуть оконечности занятого нами ретраншамента, как был тяжело ранен штуцерною пулею. Белевцы, ободренные Броневским, смело вступили в огонь, но скоро присоединились на лево к находившейся уже в беспорядке пехоте и смешавшись с нею, залегли во рву ретраншамента, откуда производили бесполезную перестрелку. Гренадеры стали в прикрытии к артиллерии. Тогда, оставшийся на горе за старшего полковник Ганецкий, выдвинул вперед подошедший к батарее 1-й баталион Гренадерского полка и сам бросившись вперед с 5-м баталионом своего полка, со знаменем в руках, лично повел оба баталиона на штурм Тахмас-Табиэ, 3-й же баталион и часть войск бывших на позиции, направил в обход через лагерь справа к редуту Юксек-Табиэ. Баталионы опять добежали до рва, некоторые из людей вскочили даже на вал, но поражаемые убийственным перекрестным огнем снова должны были отойти. Здесь пал впереди своего баталиона при самом входе в редут Тахмас, против оборонительного траверза, маиор Герсеванов. Команду над баталионом его принял маиор князь Трубецкой; скоро и он был ранен, но остался при войсках и распоряжался баталионом до конца боя ²¹.

В сей атаке, к коей присоединились саперы, пали также впереди своих рот, Кавказского саперного баталиона родные братья, штабс-капитан Аксенов 2-й и поручик Аксенов 1-й и тяжело ранен того же баталиона поручик Купфер. В [54] это же время подпоручик 3-й гренадерской роты Черкасовский видя, что его ротный командир убит и несмотря на полученную им самим рану, выдвинул роту вперед, снова занял оставленный было уже нами один из редантов ретраншамента, и повернув захваченное орудие, успел сделать выстрел по неприятелю.

Хотя нельзя было рассчитывать на отбитую пехоту первой колонны, бывшей Ковалевского, но для поддержания новой атаки с резервами, поручавшейся ген. Броневскому, и с целью развлечь внимание неприятеля, главнокомандующий дал приказание кн. Дондукову, принявшему после Ковалевского начальство, с остатками пехоты первой колонны уже несколько устроившимися, сделать по крайней мере демонстрацию против правого фланга шорахских укреплений, с коего Турки вывели большую часть войск на усиление своего левого фланга. Вследствие сего приказания, батарейная батарея первой колонны была снова выдвинута на прежнюю свою позицию и открыла огонь, на который неприятель однакоже не отвечал. Собравшуюся пехоту повел, раненый уже, генерального штаба полковник Рудановский; но едва он подался на десять шагов вперед, как турки открыли огонь из своих батарей и после нескольких гранат лопнувших среди колонны, пехота, лишившаяся на первом приступе почти всех своих начальников, отступила за Обсервационную гору, где она осталась в бездействии до окончания дела. Без пользы остались и движения, по равнине впереди с. Шораха, кавалерии, которую также встретили огнем из гаубиц укрепленного лагеря.

Новые распоряжения. Урон наш был уже значителен; но не взирая на неудачные атаки, мы еще держались в неприятельском лагере и как в то время было получено чрез адъютанта известие об успешном действии г. Базина против чакмахского укрепленного лагеря, то главнокомандующий не решался отступать, дабы не подвергнуть поражению отряд Базина, действовавший под сильным перекрестным огнем; напротив того он надеялся при новых усилиях одолеть Тахмас-Табиэ и став твердою ногою на Шорахских высотах, подать руку ген. [55] Базину, которому в ответ на испрашиваемые им распоряжения, тогда же послано приказание — в действиях своих сообразоваться с успехами второй колонны.

В сем намерении, по совещании с г. Бриммером было решено, выдвинуть на Шорахские высоты из общего резерва еще один баталион, усилив сию новую атаку 4-м баталионом Тульского полка с дивизионом батарейной № 4-й батареи 18-й артиллерийской бригады, составлявшими резерв бывшей промежуточной колонны кн. Гагарина и остававшимися неприкосновенными при с. Шорах. Для удержания же сего последнего пункта, где оставались еще одна саперная рота и одна стрелковая, назначены из первой колонны сборного кавказского линейного казачьего № 2-го полка пять сотен, которые с выгодою могли действовать по открывавшейся тут равнине в случае, если бы неприятель сделал вылазку или же был вытеснен из редутов наружу. Для усиления общего резерва, потребован один баталион и четыре батарейных орудия из третьей колонны гр. Нирода, а для укомплектования двух гренадерских батарей, много пострадавших, приказано выслать свежих людей и лошадей из артиллерийского парка.

Отдельные действия Рязанского баталиона с подполковником Кауфманом. Было около 8-ми часов, утренний туман совершенно уже рассеялся, и солнце ярко светило. Приказание об отправлении одного баталиона на гору, пришло в общий резерв в 8 часов и 20 минут. Назначен был Рязанского полка 1-й баталион с маиором фон-Бриген, который поступил под начальство исправлявшего должность дежурного штаб-офицера действующего корпуса подполковника Михаила Кауфмана, получившего приказание вести сие новое подкрепление, почему он и вступил в полное распоряжение баталионом. Во избежание того, чтобы свежий баталион сей при усилиях овладеть редутом, по примеру предшествовавших, не смешался бы с войсками сражавшимися на горе, Кауфману было также приказано, по прибытии на место боя, держаться сколь можно правее и всячески избегать турецкого лагеря, в коем гибли наши люди без пользы.

Движение и действие сей отдельной части замечательны, [56] почему оне излагаются здесь с некоторою подробностию ²². Баталион построен был в полувзводной колонне из середины, и, около половины девятого часа, тронулся в сем порядке вперед; люди шли бодро и весело, с полною надеждою на успех и на Кауфмана, поощрявшего их всего более к строгому соблюдению порядка.

Баталион двинулся сперва вдоль левого берега р. Карс-Чай и отойдя с четверть версты от моста, перешел через овраг, где стал подниматься на косогор, имея гору Лаз-Тепе в левой стороне. Поравнявшись с отдельною скалой, где находилась подбитая турецкая пушка, он был обстреливаем огнем нескольких штуцерников, снова засевших между камнями отдельной скалы, после движения гренадер, от коих они было скрылись. Отправив раненых назад, Кауфман начал подниматься на Шорахскую гору; но едва он стал выходить на дорогу, как ему открылись нижние турецкие укрепления, из коих артиллерийский огонь причинил ему несколько урона. Баталион всходил на крутой подъем безостановочно, от чего несколько растянулся; но так как Кауфман имел постоянно в предмет выйти наверх в порядке, то он продвинувшись еще шагов на 50, остановился, собрал отставших людей и построился в колонну к атаке.

Появление стройного Рязанского баталиона на правом фланге батареи Брискорна, было своевременно, ибо положение сражавшихся на горе войск становилось невыносимым, от чего водворился между ними беспорядок. Ганецкий после отбитой атаки оставшийся по прежнему старшим на горе, не слезая с коня, тщетно употреблял все усилия к восстановлению порядка. Сплошная толпа людей разных полков, облегавшая ретраншамент по обеим сторонам вала, редела как от выстрелов неприятельских так и от уводивших раненых. Не смотря на вырывавшиеся из толпы крики ура, и на барабанный бой, солдаты оставались на месте, [57] стреляя вверх. Случалось, что смельчаки выбегали вперед, за ними следовало несколько десятков людей разных полков с офицерами и без них. Слышны были крики: «идем, идем вперед, их уже не много», толпою пускались бежать вперед в намерении еще раз попытаться взять Тахмас-Табиэ, но вскоре останавливались и топтались на месте. Иные валились под выстрелами неприятеля, другие возвращались, а многие увлеченные надеждою на добычу, перебегали в лагерь, где они погибали от картечи из редута. Неприятельские снаряды, попадавшие в толпу приводили ее в волнение, но не могли побудить ни к отступлению, ни к движению вперед. Между тем, турецкая пехота усиливалась свежею, присылаемою к ней на помощь из нижнего лагеря. Видя колебание наше, неприятель стал смелее и несколько раз бросался на артиллерию, уже слабо обороняемую пехотою, но Брискорн останавливал его картечью. Без умолка ревела его батарея, которая сохраняя позицию, удерживала на своих флангах и части нашей расстроенной пехоты.

Естественно, что прибытие свежих войск ободрило утомленных уже от продолжительного боя. Ганецкий тотчас предложил Кауфману снова атаковать Тахмас-Табиэ, или же отбросить турецкую пехоту, опять показавшуюся на нашем нравом фланге из за небольшого перевала отделявшего эту местность от Вели-Паша-Табиэ. Последнее было необходимо, потому что неприятельские стрелки жестоко поражали прислугу артиллерии, легко достигая из штуцеров своих и людей наших, столпившихся у ретраншамента. Кауфман подъехав к ним, с согласия Ганецкого, вызвал охотников идти с Рязанцами вперед. Мгновенно выскочило из толпы до 150-ти человек и с ними пять офицеров. Разделив сборную разных полков команду сию на две части, Кауфман поставил их по флангам своего баталиона и двинулся, минуя турецкий лагерь — вправо.

Медлить более нельзя было, ибо в это время турецкий баталион быстро подавался вперед на нашу батарею, к которой он подошел уже шагов на двести. Рязанцы, спустившись [58] в небольшую лощину, отделявшую их от неприятеля, с криками ура быстро взошли на противуположную покатость; турки бежали и скрылись, частию по направлению к укреплению Вели-Паша-Табиэ, частию же под гору к городу, при чем настигнуто нашими и убито штыками около 12-ти человек. Случившиеся тут на конях офицеры и разных частей казаки и всадники, преследовали бегущих и в свою очередь рубили их.

Между тем, турецкий лагерь снова наполнился нашею пехотою. В это время из Вели-Паша-Табиэ неприятель открыл по Рязанцам огонь, почему Кауфман спустился опять в лощину, где скрылся от огня; но тут баталион попал под выстрелы двух небольших каменных редутов, построенных в грудную вышину, в расстоянии 80-ти шагов один от другого и взаимно фланкировавшихся. Неизвестно настоящим образом, с какою целью были сложены сии два каменные редута; по правильности их можно бы полагать, что они были поставлены на этом месте, для обеспечения, на всякий случай, сообщения между Вели-Паша-Табиэ и Тахмас-Табиэ. Кмети упоминая в записках своих о бое в этом месте, пишет, что оградки за которыми турки тут оборонялись, имели вид полулуния. Он говорит также, что стенки сии были построены единственно для защиты полевых кухонь от ветра; последнее может быть справедливо.

Не теряя из вида покорение Тахмас-Табиэ, Кауфман не мог пройти без внимания мимо сих небольших построек, которые при атаке главного укрепления остались бы у него в тылу; почему восстановив порядок в баталионе, он повел его к ним. Засевшие там турки, выдержали приближение наших и с первого редута открыли ружейный огонь. Пройди шагов двадцать, сборные охотники с словом ура, бросились вперед, а за ними баталион со знаменем перескочили через стенку и перекололи всех до последнего из шестидесяти человек защищавшихся турок. Не долее пяти минут продолжалась эта свалка, во время которой огонь из второго редута еще более усилился. Необходимо было и его взять. [59] Вызвав людей из первого редута, и сомкнув ряды, Кауфман снова бросился с баталионом на приступ, но тут турки, не выждав рукопашного боя, бежали, хотя этим не многие из них спаслись. Охотники догоняли их и в озлоблении своем кололи, не внимая раздававшимся воплям: Аман! ²³ Аман! (пощады, пощады!)

Едва Рязанцы кончили дело с редутами, как они были осыпаны картечью из двух орудий направленных из Тахмас-Табиэ, и в то же время открыть по ним огонь с форта Вели-Паша-Табиэ. Урон их уже был чувствительный и Кауфман тут же отправил тяжело раненых к месту где стояла на Шорахских высотах наша артиллерия, с коею еще было сообщение по очищенному движением его пространству. Он не мог в это время поверить людей своих, но заметил, что большая убыль была между охотниками. В числе убыли Кауфман считает и людей уведших раненых. За всем тем он полагает, что у него в эту минуту оставалось во фронте до 500, а из охотников около 100 человек. Из охотников убит Гренадерского полка поручик Юдин, в Рязанском баталионе ранен прапорщик Дьяков и состоявший при Кауфмане, Л. Карабинерного полка подпоручик Макеев, с которым отправлены обратно раненые нижние чины.

Отбросив па всех пунктах неприятеля, Кауфман готовился штурмовать укрепление Тахмас-Табиэ, к которому он зашел с тыла; находившемуся же с ним гвардии ротмистру Башмакову, поручил ехать на встречу Тульскому баталиону (шедшему как известно от с. Шорах из бывшей промежуточной колонны кн. Гагарина) и штурмовать в тоже время сомкнутый редут с другой стороны. В действиях [60] Рязанского баталиона участвовали также посланные главнокомандующим на место боя, состоявший при нем полковник Н. Корсаков и гражданской службы чиновник надворный советник Папаригопуло, которые, исполнив данное им поручение, возвращались к своему месту с Башмаковым. Офицеры сии могли еще пронестись сквозь стрелявших по ним турок, которые начали опять показываться на пути из города к Тахмас-Табиэ, между удалившеюся колонною Кауфмана и нашей главною позицией, где стояла артиллерия. Не менее того, успешные действия Кауфмана были радостно приветствованы остатками главной колонны, в виду коей очистилась местность с правой ее стороны, при чем прекратился на некоторое время неприятельский по ней огонь, направлявшийся уже исключительно на Рязанский баталион.

Рязанский баталион отрезан от главных сил. Прямой путь рязанцам к Тахмас-Табиэ лежал через турецкий лагерь; но Кауфман, постоянно заботясь о сохранении баталиона в сомкнутом строю, уклонился от турецких палаток вправо и двинулся к редуту в промежуток турецкого лагеря и внутренней стороны ретраншамента, составлявшего правое крыло Тахмас-Табиэ. Турки занимавшие сей ретраншамент, взятые с тыла, перескочили за вал, откуда они с наружной стороны стреляли в правый фланг рязанцев. До Тахмас-Табиэ было около 350 шагов и дорога шла в гору. По мере приближения наших к укреплению, огонь неприятеля все учащался с фронта картечью; в правый фланг из ружей, а с тыла ядрами из форта Вели-Паша. Народ во множестве валился. Не доходя 50-ти шагов до рва, Кауфман, бросился было с криком ура к укреплению с охотниками которые были впереди; но люди уже шли в рассыпную и начали отставать. Попытка эта не удалась; Кауфман снова собрал баталион свой в небольшой лощине, где, скрывшись от выстрелов, пробыл около десяти минут. Отсюда, ободрив людей, он готовился опять вести к Тахмас-Табиэ баталион, во главе которого стали офицеры; но едва успел он выехать из лощины, как увидел, что уже было поздно. По всему протяжению от ретраншамента правого крыла [61] Тахмас-Табиэ до лощины, что между Чакмахскою и Шорахскою высотами, тянулась турецкая пехота, хотя не в стройном порядке, но массою, которая все усиливалась новыми толпами прибывавшими от форта Вели-Паша. Неприятеля виднелось на сем месте более двух тысяч человек. Атаковать Тахмас-Табиэ было уже невозможно. Рязанский баталион, идя на приступ, подставил бы фланги свои и тыл многочисленному неприятелю. Он был совершенно отрезан от главной позиции нашей и окружен турецкими укреплениями. В главной колонне потеряли всякий след небольшого отряда Кауфмана, скрывшегося в дыму и за подошедшими из Карса и нижнего турецкого лагеря свежими массами неприятельской пехоты.

Обзор укреплений и местности. Во второй главе имеется краткое описание чакмахского укрепленного лагеря. В пятой показано вооружение оного артиллериею и количество войск его оборонявших. Приступая к описанию штурма направленного на сии укрепления, признается полезным предварительно дополнить прежние о них сведения, еще некоторыми подробностями. Линия ретраншаментов соединявшая скалистый левый берег р. Карс-Чай с фортом Вели-Паша, называвшаяся иногда Английскою, перемежалась тремя редантами, против горжей коих были поставлены небольшие траверсы; доступ к сим редантам с наружной стороны ограждался несколькими рядами волчьих ям, не везде оконченных. Средний из них назывался у турок Орта-Табиэ, что значит среднее укрепление. Англичане, вероятно в память строителей, назвали редант примыкавший против Араб-Табиэ к обрыву — Тисдель-Табиэ, средний — Томсон-Табиэ, а левый — Зораб-Табиэ, по имени одного армянина [62] служившего при Виллиамсе. Тисдель-Табиэ называли также исключительно Инглиз-Табиэ. Дабы не перемешать сих различных наименований, назовем: (смотря от Карса) правый редант, что на обрыве — № 1-й, средний — № 2-й, а левый — № 3-й. От сего последнего тянулись, поперек площадки и по направлению к городу, неправильные и невысокие окопы, упиравшиеся левою оконечностью своею почти вплоть к обрыву, где спускавшаяся к реке извилистая тропинка прикрывалась еще шанцем, названным Виллиамс-Паша-Табиэ. За сим шанцем и позади линии, расположен был турецкий лагерь. Ложбина р. Карс-Чай обстреливалась к стороне Карадага и цитадели кое-какими шанцами, построенными без всяких правил войсками, как думать надобно, произвольно.

Чакмахский укрепленный лагерь, отделяется от шорахского, склоняющейся к северо-западу лощиною, в конце коей берет начало свое речка Чакмах. Сообщение от одного лагеря к другому, было проложено в вершине лощины, где спуск и подъемы не круты; но ниже, лощина сия принимает вид небольшого ущелья, по коему течет речка Чакмах через селение того же имени, откуда она, изгибаясь к северо-востоку, впадает в р. Карс-Чай. В локоть сего изгиба, спускается от чакмахского лагеря обширная наклоненная плоскость, имеющая овальную фигуру и от двух до трех верст в длину. Хотя на сей покатости и встречаются небольшие каменные гряды, но оне не представляют важного затруднения для атакующего, так как и весь подъем, состоящий из двух уступов, нельзя назвать крутым. В правой стороне сей наклоненной плоскости спускается еще другой овраг к р. Карс-Чай, близ левого берега коей, находится сел. Калаба-Килиса.

Предосторожности. Против выше названного колена, составляемого течением речки Чакмах, на левом берегу оной собиралась колонна генерала Базина. Все меры были приняты дабы скрыть от неприятеля движение к сему месту. Во избежание шума, колеса и вальки в артиллерии были обвязаны соломою, лошади привыкшие ржать оставлены в лагере, а у тех из них, которых необходимо было взять с собою завязаны морды; [63] пехота при движении к сборному месту, держала ружья от дождя, дабы свет луны не отражался на стволах и штыках. Вожаком колонны был сам Бакланов, которому хорошо была известна сия местность — и войска действительно не были открыты неприятелем. Придя на место повторено пехоте приказание не стрелять на приступе, для чего заблаговременно, еще при выступлении из лагеря, были сняты с ударных ружей капсюли, а у кремневых надеты чехлы на огнива.

Движение к атаке. Коль скоро в 4 3/4 часа утра послышались выстрелы с шорахских укреплений, Базин тронулся вперед, переправился вброд через речку Чакмах и начал быстро подниматься по наклоненной плоскости к высотам неприятельской позиции. В расстоянии дальнего пушечного выстрела от оной, колонна его перестроилась в боевой порядок: в первой линии стали 3-й и 4-й баталионы Белостокского пехотного полка в ротных колоннах, имея перед собою охотников вызванных еще на сборном месте из всех баталионов. Начальником первой линии был накануне назначенный для командования Белостокским полком, полковник Шостак. Во второй линии поставлены остальные два баталиона в колоннах к атаке, и между ними пешая артиллерия. За левым флангом пехоты, прикрываясь скатом горы, стала в резерве кавалерия с конною артиллериею и ракетною командою. Полусотня горийской пешей дружины была назначена для прикрытия перевязочного пункта и для уборки убитых и раненых. Пехота, скоро выстроившаяся в боевой порядок, немедленно двинулась вперед, направляясь к выходящему углу реданта № 1-го, что на обрыве. Вожаком в сем случае был опять генерал Бакланов, тщательно изучивший заблаговременно местность, почти до самых укреплений. С ним следовала в голове пехоты, сотня донских казаков. Во время сего движения, перелетело через колонну только одно неприятельское ядро, пущенное в правый фланг из форта Вели-Паша. Полагать надобно, что турки услышав в той стороне шум, не знали еще настоящим образом к какому именно [64] месту двигались наши войска, которых они не могли различить в предрассветном мраке, и пустили ядро на удачу.

Первый удар. Пользуясь лощинами, находившимися впереди ретраншамента, Бакланов подвел пехоту незаметно на самый близкий картечный выстрел. Здесь турки увидели движение колонны и открыли по ней огонь картечью. Крики ура, служили ответом на их выстрелы. Правая половина охотников с адъютантом главнокомандующего капитаном Ермоловым, командированным в тот день к колонне ген. Базина, бросилась прямо на укрепление и вскочила в него ²⁵; в тоже почти время вскочила и другая половина охотников, которых Базин повел лично, в обход со стороны кручи. При сем захвачены орудия из коих, по быстроте атаки, турки успели только сделать по одному выстрелу. Вслед за охотниками, вошли в укрепление ротные колонны первой линии, а вскоре за ними и вторая линия. Турки защищавшие редант были переколоты; прочие разбежались, частию в смежные укрепления, частию же в обрывистый овраг р. Карс-Чай. Собравшись с разных мест неприятель хотел было идти на выручку занятого нами реданта, но был остановлен и оттеснен полковником Шостак, который выйдя из реданта, подался уже с первою линиею к лагерю.

За тем, вдвинув в захваченное укрепление артиллерию и обстреляв картечью редант № 2-й, ген. Базин повел против него войска. Пехота, под начальством полковника Шостак, ударила в штыки на собравшихся здесь турок, ворвалась в укрепление, овладела находившимися в нем четырьмя орудиями, и кроме того отбила у турок одно знамя и несколько значков. Заняв оба реданта, ген. Базин обратил огонь артиллерии на редант № 3-й, а ген. Бакланов, внимательно следивший за действиями пехоты, выслал вперед находившуюся у него донскую конную батарею, под командою подполковника Двуженого, который направил огонь [65] на тоже укрепление. Редант № 3-й был взят также скоро, как и два первые. С занятием его, войска наши овладели и всем расположенным здесь лагерем, откуда турки бежали, частию в укрепление Виллиамс-Паша-Табиэ, частию же в город, спускаясь по каменистому обрыву к реке, куда их провожали ружейными выстрелами.

Действие артиллерии по форту Вели-Паша. Овладев этими тремя редантами и связывавшими их ретраншаментами, ген. Базин, хотя имел еще мало урона, но не был в силах в ту же минуту штурмовать открывшиеся перед ним новые укрепления и сильный форт Вели-Паша, почему в ожидании развития действий на Шорахских высотах, он стянул пехоту свою за вышеописанные шанцы или завалы, прикрывавшие с западной стороны турецкий лагерь, заменив выведенную из захваченных редантов пехоту, спешенными донскими казаками под начальством, командовавшего донским № 35-м полком, войскового старшины Кузнецова. К ним присоединены две спешенные сотни кавказского сводного линейного № 1-го полка, который был поставлен в прикрытие батареи Двуженого. В то же время Базин придвинул к пехоте свою артиллерию и поставив ее за турецкий шанец, открыл огонь против форта Вели-Паша. Тоже самое сделал и ген. Бакланов, открывши по тому же форту действие конной артиллерии.

Генерал Базин оставался в этой позиции довольно долго. Во все это время, кроме фронтального огня с форта, войска его находились еще под выстрелами с фортов построенных на Карадаге, пронизывавших колонны его с тыла, от чего пехота наша потерпела значительный урон; но не взирая на то, колонны смыкались и нисколько не утратили стройного порядка своего, за коим наблюдали Базин и Шостак. Легкая артиллерия наша в особенности отличалась своим действием под начальством командира 13-й артиллерийской бригады полковника Тигерстета, который не смотря на полученную им контузию, оставался на коне до конца боя; сподвижниками его были командовавшие дивизионами, капитан Баумгартен и поручик Пивоваров (последний ранен). В [66] непродолжительное время, из прислуги осталось только по три человека на орудие, почему нашлись в необходимости заменить убыль людьми из пехоты. Хотя в занятых нами укреплениях были захвачены орудия большого калибра, которыми можно бы отвечать на огонь неприятеля, но турки оставляя батареи свои, уносили артиллерийские принадлежности. Только на реданте № 1-го, войсковой старшина Кузнецов нашел банник при одном крепостном орудии, из которого сделано им несколько выстрелов через реку по форту Араб-Табиэ.

Отступление Базина. Около 9 1/2 часов утра, Базин получил от Бакланова первое известие о неуспешном ходе дела в первой и промежуточной колоннах, атаковавших шорахские укрепления. В это время он увидел, что турки стали собираться на дне ложбины р. Карс-Чай, готовясь идти на выручку своих укреплений. Сведения эти в соединении с большим уроном им претерпенным, особливо в артиллерии, где выбыло из строя на половину лошадей, понудили его начать отступление. Из взятых десяти орудий, он мог вывезти только три на казачьих лошадях, прочие же, по тяжести их и по неимению при них передков, оставил; но их по возможности заклепали и одно сбросили с кручи к реке. Затем подобрав раненых, Базин вывел прежде артиллерию, поставил ее в поле за рвами и направил орудия на неприятельские укрепления; потом, выступив с пехотою правым флангом, он расположил ее в первых двух редантах и во рву ретраншамента их соединявшего ²⁶.

Выведенная из укреплений артиллерия хотя и освободилась от тыльных выстрелов с Карадага, но понесла и здесь значительную потерю от огня с форта Вели-Паша. По замене убитых орудийных лошадей запасными и ящичными, в некоторых ящиках осталось только по одной лошади, а при иных орудиях по две. По этому ген. Базин приказал пешей артиллерии, под прикрытием части кавалерии, отойти из под неприятельских выстрелов и присоединиться к [67] конной батареи Двуженого; пехоту же оставил еще некоторое время на прежних местах, имея в виду, что при сохранении ретраншамента и двух редантов, которые с горжи были несколько закрыты траверзами, он мог бы еще, при изменении обстоятельств в главной колонне атаковавшей Шорахские высоты, мгновенно занять прежнюю свою позицию.

Турки, как бы угадывая цель сию, старались вырвать из наших рук свои укрепления и для того обратились сперва к реданту № 3-го, который не был нами более занят; три раза пытались они овладеть им; но все атаки их были отбиты ружейным огнем нашей пехоты, выскакивавшей из рва для отражения их. Между тем неприятельская артиллерия из форта, была направлена на ров, который она анфилировала и тем наносила нам урон.

Атака Витгенштейна. Около 10-тии часов утра получено ген. Базиным окончательное известие о неуспешном действии второй колонны на Шорахских высотах. Находя, бесполезным долее держаться в неприятельских укреплениях, он дал сигнал пехоте к отступлению ²⁷. Турки, усиленные пришедшими из города свежими войсками, немедленно заняли оставленные нами укрепления. Ободренные обратным движением нашим, они высыпали из-за вала толпою, и стали сильно напирать на отстреливавшуюся пехоту нашу; но за левым флангом оной поставлен был Баклановым сборный линейный № 1-й казачий полк, прикрытый скатом горы. Базин, подскакав к нему, приказал командующему полком флигель-адъютанту подполковнику Витгенштейну, атаковать во фланг вышедшую из укреплений турецкую пехоту, которая ежеминутно усиливаясь, массою стала наседать на отступавших.

За разными командировками оставалось тогда в сборном полку четыре сотни, в коих на лицо было не более 250-ти всадников. Быстро понеслись казаки за своим начальником князем Витгенштейном и врубились шашками в неприятельскую толпу пехоты, которая не успела построиться в каре, [68] и потеряв много народа бежала до самого рва, куда доскакали за нею и линейцы. Но тут приняли их с вала беглым огнем, и казаки, совершив дело свое блистательным образом, отступили за черту картечного огня с укреплений, увезя с собою всех своих раненых — и вновь выстроились. В сей атаке, продолжавшейся несколько минут, не было ни одного убитого, а только ранено четыре офицера и 29-ть казаков.

За тем неприятель пытался еще раз выйти из укреплений своих, но был остановлен действием конной № 6-го батареи и высланною генералом Базиным ракетною № 2-го командою под начальством гвардии поручика Усова. По соединении с кавалериею, пехота отступала уже спокойно, хотя еще под пушечными выстрелами с неприятельских батарей, откуда однако же турки не дерзали в другой раз выходить для преследования.

Трофеи и урон Базина. Трофеи приобретенные в этот день отрядом Базина, состояли в трех орудиях, вывезенных из числа захваченных десяти, в двух знаменах регулярных войск и одиннадцати значках. Пленных взято только пять человек. Но урон наш был значителен, сравнительно с количеством войск составлявших колонну. Он простирался всего с выбывшими из строя до 472-х человек, в том числе убитых: обер-офицер один, нижних чинов 61,— раненых: штаб и обер-офицеров пять, нижних чинов 255,- контуженных штаб и обер-офицеров десять, нижних чинов 84,— без вести пропавших нижних чинов 29.

Продолжение действий Кауфмана с Рязанским баталионом. Отряд отступил уже на порядочное расстояние от неприятельских укреплений, когда Бакланов заметил отбивавшийся от Турок баталион, который направлялся к чакмахской лощине. Прибывший вскоре оттуда казак дал знать, что то был подполковник Михаил Кауфман с Рязанским баталионом, которого неприятель отрезал от главной колонны продолжавшей бой на Шорахских высотах; тогда Базин приостановил пехоту, а Бакланов двинулся с частью конницы на рысях вперед, но направлению к рязанцам.

Здесь следует довершить рассказ о подвиге [69] подполковника Кауфмана, пронизавшего так сказать, с Рязанским баталионом всю турецкую армию и пробравшегося кружным путем обратно в лагерь, с нанесением неприятелю значительного урона. Предшествующий отдел оканчивается тем моментом, когда Кауфман, собравшийся идти на вторичный приступ редута Тахмас с тыла, приостановился в предпринятом уже к тому движении, потому что он увидел себя отрезанным от второй колонны или главной позиции нашей, массою неприятельской пехоты, стремившейся из города и от форта Вели-Паша на помощь к войскам оборонявшим Тахмас-Табиэ. В столь критическом положении, первою мыслью его было, повернуть баталион против неприятельской толпы и, отбросив ее, пробиться обратно к нашей главной позиции; но до толпы этой ему предстояло идти еще около 200 шагов под тройным перекрестным огнем, от которого бы он понес значительную потерю, после чего едва ли бы он был еще в силах отбросить неприятеля. В эту минуту Кауфман вспомнил слышанное им перед выступлением из резервной колонны от капитана Романовского, что генерал Базин занял уже три укрепления чакмахского лагеря.

Оглянувшись и всмотревшись вдоль, он увидел влево от чакмахских линий довольно большую колонну, как казалось кавалерийскую; путь к ней пролегал под огнем неприятельских укреплений. Кауфман размыслил, что пробиваясь назад ко второй колонне Майделя, он неминуемо лишился бы всех раненых и даже мог потерять знамя, тогда как движением через чакмахскую лощину, по пространству только обстреливаемому, но не прегражденному неприятелем, оставалась еще надежда пройти. Тут не было времени к долгому раздумью, и он решился идти на соединение с Базиным, в том предположении, что будет избавлен, если только подойдет к реданту № 3-то, который ему виднелся и который он полагал в руках Базина.

Кауфман объяснил в коротких словах дело и намерение свое офицерам, после чего повернул баталион и без колебания двинулся по лощине отделявшей форт Вели-Паша [70] от Шорахской горы, направляясь к реданту № 3-го; но едва показался он из-за склона, как был замечен отрезавшею его массою неприятельской пехоты, из которой отделилась часть для преследования его. Остальная была отвлечена 4-м баталионом Тульского полка, приведенным в то время от главной нашей позиции против левого фланга двигавшейся турецкой пехоты ротмистром Башмаковым, которого Кауфман перед тем послал, как выше сказано, с поручением штурмовать редут с другой стороны. Кауфман рассыпал застрельщиков вокруг всего баталиона своего и приказав им открыть огонь, двинулся вперед по избранному им направлению. Пройдя шагов 50-ть, небольшая колонна его была замечена из форта Вели-Паша, откуда артиллерия открыла действие в его правый фланг. Преследовавшая его пехота стала наседать с тыла с криком, как бы желая броситься в штыки, почему он должен был повернуть баталион налево кругом и сам ударить на них в штыки. Турки сперва остановились, потом попятились и рязанцы снова пошли своею дорогою. Эти остановки повторялись несколько раз во все время движения под огнем неприятельских укреплений, из которых выскакивали также одиночные люди стрелявшие по нашим из штуцеров, что не помешало однакоже рязанцам соблюдать возможный порядок во фронте, подбирать, вести или нести на шинелях своих раненых.

Подойдя к обетованному укреплению на такое расстояние, что его можно было ясно различить, рязанцам предстояло еще подняться к нему в гору, по противоположному скату лощины которою они шли, как баталион был неожиданно встречен с этого укрепления ядром; вслед за тем выскочили оттуда турки и открыли ружейный огонь. Положение рязанцев было в эту минуту самое отчаянное; ясно было, что Базин, или вовсе не занимал этого укрепления, т. е. что до Кауфмана дошли о том неверные сведения, или же еще хуже, что Базин уже отступил в своим отрядом. Идти далее по этому направлению оказывалось бесполезным при [71] том потеря была уже большая, охотников оставалось не много и один офицер вновь был ранен.

Влево от баталиона, по средине лощины обозначался овраг с обрывистыми берегами, между коими казалось, можно было скрыть баталион на некоторое время; Кауфман спустился в этот овраг и дал знать о своем положении кавалерийской колонне, которая ему открылась верстах в двух, вправо от с. Чакмах, и по его предположению не могла быть иною, как кавалериею Бакланова. Верхом на лошадях оставались только сам Кауфман, баталионный командир маиор фон Бриген и состоявший при Кауфмане донского № 20-го полка урядник Орехов, которого он послал к видневшейся вдали кавалерии, хотя урядник сам был ранен и лошадь его также. Орехову приказано было просить генерала Бакланова или старшего при колонне начальника, дабы к краю обрыва выслали конную батарею, а если ее нет, то хотя сотни две казаков. Сим надеялся он развлечь внимание неприятеля и остановить покушения турок к заграждению ему дороги; ибо при большом числе раненых, которых надобно было вести и нести, отбиваясь от наседавшего неприятеля, становилось ему уже очень трудно. Едва баталион спустился в овраг, как он действительно увидел себя закрытым от выстрелов из форта Вели-Паша, из реданта № 3-го и из отдельной батареи Тетек-Табиэ, выстроенной на северо-восточной оконечности Баши-бозукской горы, откуда также провожали рязанцев выстрелами во время движения их по ровному месту. Кауфман, заняв края обрыва своими стрелками, поставил баталион поротно, потому что теснота местности не позволяла иначе выстроиться. Неприятель начал бросать в овраг гранаты навесно, но ни одна не причинила вреда.

В таком положении Кауфман держался около получаса времени, отбиваясь от неприятельских стрелков, когда он заметил, что огонь из Тетек-Табиэ стал направляться в другую сторону, при чем он услышал выстрелы с противоположного берега оврага в коем находился. Заключив по [72] этому, что ему подана помощь, он двинулся вниз по оврагу и вышел из оного к с. Чакмах. Кауфман не ошибся в своем предположении, ибо вновь услышанные им выстрелы были от войск высланных Баклановым, как о том сказано при описании действий отряда генерала Базина. Когда рязанцы показались на равнине ниже с. Чакмах, то турки опять начали стрелять по ним ядрами с батареи Тетек-Табиэ, но мало сделали им вреда; тут возвратился и отважный урядник Орехов. Затем, оставив вправо с. Чакмах, Кауфман прошел мимо с. Топаджик к с. Татлиджа, и минуя отряд князя Дондукова, возвратившийся уже к своему лагерю у Бозгалы, прибыл благополучно в главный лагерь при Чифтлигая, к 7-ми часам вечера.

Урон Кауфмана. Всей потери оказалось: из Рязанского баталиона: два офицера раненых, 67 нижних чинов убитых и 72 раненых. Урон претерпенный охотниками не может быть определен с точностью, как потому, что и первоначальное число их предполагалось в 150 человек примерно, так и потому, что количество их могло увеличиваться людьми прибывавшими из турецкого лагеря пока он еще был занят нами, или убавляться уходившими в оный до того времени как баталион был отрезан от главной позиции; но один офицер из числа находившихся с ними был убит, в главный же лагерь приведено из охотников только 32 человека раненых и 48-мь здоровых. По этому, если отнести к действительной убыли и всех тех охотников, которые не возвратились в лагерь, то оказалось бы из числа их 70 человек убитыми; в сложности же с рязанцами, самая большая убыль могла бы состоять из 241 нижнего чина, в числе коих убитых 137. По вышеизложенной причине нельзя полагать, чтобы охотники потеряли 70-т человек убитыми; но если и допустить сие, то урон в небольшой колонне Кауфмана не равнялся бы третьей доле всех нижних чинов бывших в строю всего 750-ти человек. Принимая в соображение трудный, дальний и опасный путь пройденный сею колонною и продолжительность времени, которое она находилась под перекрестным [73] огнем, нельзя назвать такой урон значительным. Причины сего, как и самое избавление малого отряда Кауфмана, заключаются в присутствии духа сего уважаемого штаб-офицера, в быстроте его соображений и в постоянном внимании его к соблюдению порядка в своей части ²⁸, в виду войск утративших уже среди продолжительного и утомительного боя необходимое для успеха устройство. Ближайшими помощниками Кауфмана в сем замечательном деле, кроме командира баталиона маиора фон Бригена были, командиры рот, капитаны: Малиновский и Попевский и поручик Малахов, баталионный адъютант прапорщик Бахтинский 3-й, вызвавшийся в охотники прапорщик тульского полка Ласовский, состоявший при штабе действующего корпуса подпоручик Л. Карабинерного полка Макеев.

Действия третьей колонны. В продолжение всего этого времени, батареи находившиеся в колонне ген. маиора гр. Нирода, выдвинувшись вперед, стреляли по укреплениям нижнего лагеря и обращая огонь их на себя, развлекали внимание неприятеля. С тою же целию были выдвинуты от резервной колонны к мосту при с. Кичик-Кев, осадные два орудия, которые неумолкаемо действовали, как по нижнему лагерю, так равно по городу и цитадели; восемь же сотен милиции, находившиеся под начальством полковника Лориса-Меликова, несколько раз подскакивали под самые укрепления и появлением своим у подошвы Карадага, заставляли турок удерживать на том месте часть своих войск. Один раз партия охотников Лориса и курдов, успела даже проникнуть с той стороны в лагерь, где произвела смятение, захватила добычу и несколько палаток стоявших вне обводного вала. [74]

Последние усилия войск. Пока все сие происходило, войска второй колонны ободренные успешным действием рязанцев, оттеснивших при появлении своем на гору напор неприятеля на правый фланг, с настойчивостию старались овладеть редутом Тахмас-Табиэ. Оставшиеся начальники, под убийственным огнем, собирали, устраивали рассыпанных людей и сами водили их, то против турецких войск, старавшихся вытеснить нас из ретраншамента, то против редута. Так, полковник князь Иосиф Тархан-Моуравов в продолжении всего боя не переставал сзывать части командуемого им полка и возобновлял с ними атаки. Состоявший при главнокомандующем полковник Н. Корсаков, посланный с приказаниями на Шорахскую гору, видя постоянную трату начальников, заменял отсутствие их, собирал людей и с барабанным боем снова вводил в дело. Отправленный с ним, за раскомандировкою всех адъютантов, надворный советник Папаригопуло, принял живое участие в повторяемых натисках, и в общей свалке своеручно рубил турок; под ним ранена лошадь.

Вблизи горы Лаз-Тепе стояла прикрытая возвышением одна сотня грузинской дворянской дружины, которую выдвинули на выручку отрезанных рязанцев. Сотня сия тронулась было несколько вперед, но не выдержав учащенного неприятельского огня, остановилась. Последний натиск сделан был баталионом Тульского полка, который составлял резерв бывшей промежуточной колонны кн. Гагарина и выступил из под селения Шорах почти в то же время как Рязанский баталион отделился от общего резерва. С ним двинулись как выше сказано, четыре батарейных орудия 18-й артиллерийской бригады, которые поднялись на горный [75] контрфорс и, остановившись несколько не доходя горы Лаз-Тепе, открыли огонь по редуту Тахмас-Табиэ, дабы отвлечь неприятеля от вновь предпринятой атаки. Тульский баталион коему предстояло более пути чем Рязанскому не поспел с ним одновременно на шорахскую позицию. Он стройно поднялся на гору, соблюдая должный порядок и тишину; люди валились под выстрелами неприятеля, но никто не оставил места своего для подбирания раненых. Когда баталион этот взошел на гору, то ротмистр Башмаков, который вел его, направился к той стороне, где он оставил Кауфмана с рязанцами и от коих он недавно приехал; но он не мог более просечь массу турецкой пехоты, отделявшую сии два баталиона один от другого и только успел, как уже сказано, несколько отвлечь внимание неприятеля от Кауфмана. За тем, Тульский баталион, коснувшийся уже турецкого лагеря и сбившейся пехоты нашей, вмиг растаял и исчез среди ее, как то случилось с прочими баталионами, отправлявшимися на подкрепление штурмовавших войск.

Очерк боя. Уже более пяти часов кипел на Шорахских высотах упорный бой; сил наших нс доставало. Большая часть старших и частных начальников выбыла из строя; потеря в войсках ежеминутно увеличивалась убитыми, ранеными и людьми, которые выносили или уводили их. К последним присоединилось, как бывает, много и таких, которые, выпустив все свои патроны уходили изнеможенные от трудов перенесенных ночью и от знойных лучей солнца, в тот день ярко светившего после свежей ночи и холодного утренника. Свыше мочи человека было долее бороться с усталостью и смертью повсюду поражавшей сражавшихся. Во рву ретраншамента укрывались еще наши люди, и небольшая толпа их, как бы сознавая необходимость прикрывать батарею Брискорна, не оставляла левого фланга оной; но батарея сия видимо разрушалась; два лафета были уже переменены среди огня новыми; ящики также переменялись запасными, валявшиеся люди и лошади затрудняли действие прислуги, [76] коей оставалось только по три человека на орудие, так что офицеры помогали накатывать и сами наводили их. Но под сим страшным огнем не изменилось спокойствие достойного командира батареи подполковника Брискорна, коего хладнокровные распоряжения во время боя отзывались на всех его подчиненных. Не взирая на сие, огонь наших батарей стал слабеть и по временам начинал даже умолкать, от того что заряды истощились; их сберегали только по несколько на каждое орудие, дабы отразить новый напор неприятеля.

Между тем, по мере ослабления нашего и по мере отдаления прочих штурмовых колонн от места боя, неприятельские силы увеличивались. Турки сосредоточивали на занятую нами позицию свою артиллерию и новые войска. К ним присоединились вооруженные жители Карса, которые, по замечанию наших солдат, бились с большею стойкостию чем регулярные войска. Командовавший на горе за старшого полковник Ганецкий был ранен, его заменил командир Гренадерской артиллерийской бригады полковник Москалев. Москалев послал единственного офицера у которого оставалась лошадь к главнокомандующему с донесением, что без пополнения прислуги, лошадей и зарядов, батареи не могли долее держаться. Едва офицер этот (поручик Черкесов) отъехал, как сам Москалев был убит ²⁹. Люди и лошади предназначавшиеся на пополнение убыли, были уже прежде сего высланы из парка, и отправленный за ними офицер встретил их на площадке, подле горы Лаз-Тепе. Но это подкрепление не успело присоединиться к батареям, которые уже начали отступать по сделанному до того распоряжению.

Положение дела. Был уже 11-й час утра. Видно было, что при всех усилиях сражавшихся на шорахской горе утомленных войск, [70] нельзя было ожидать овладения редутом Тахмас-Табиэ. В общем резерве оставалось только пять баталионов; к ним присоединился еще один баталион из третьей колонны гр. Нирода, у которого затем имелось их только два. В сложности с одним баталионом охранявшим лагерь, оставалось в действующем корпусе, всей уцелевшей пехоты, не принимавшей участия в бою, только девять баталионов, большею частию шестивзводных, в коих с унтер-офицерами, считалось, едва пять тысяч человек в строю. Прочая пехота, бывшая в деле, при значительном уроне, находилась в таком расстройстве, что употребить ее тогда снова в дело было невозможно. Только отряд ген. Базина, состоявший из трех баталионов, хотя и имел тоже большой урон, но сохранил состав свой и возвратился в порядке к своему лагерю под с. Мелик-Кёв, до коего кружною дорогою было около 15-ти верст, Уход за огромным количеством раненых увлекал из строя, сверх того, множество людей. Кавалерии и артиллерии было много; но сии два рода оружия нельзя было при штурме употребить с пользою. Не считая трех баталионов Базина, в сущности принадлежавших к Ахалцыхскому отряду, и двух баталионов колонны гр. Нирода, которые занимая равнину в тогдашних обстоятельствах уже не столько угрожали неприятелю, как служили ограждением правому флангу лагеря, за исключением еще одного баталиона назначенного для охранения лагеря — оставалось в резервной колонне только 6-ть баталионов, что составляло под ружьем около 3000 человек и при них Бриммер, единственный уцелевший генерал из всех колонных начальников действующего корпуса. Трудно было с последними силами решиться на новую атаку. В случае удачи, т. е. если бы мы овладели шорахскою позициею, нечем было бы атаковать форт Вели-Паша, а когда бы при этом люди наши преследуя по пятам турок, ворвались с ними в Карс, то завязался бы в улицах города кровопролитный бой, от коего разрушились бы остатки сохранившихся войск; в случае же неудачи, не с чем было бы [78] принять бой в открытом поле, и отразить вылазку, которую можно было ожидать от ободренного успехом неприятеля.

Поручение данное Бриммеру. Призванный на совещание ген. Бриммер, хотя видел затруднительность положения, не менее того изъявил личную готовность атаковать редуты свежими войсками; но главнокомандующий признал за лучшее, возложить на него иное поручение. Он приказал ему взять из остатков общего резерва 3-й баталион Карабинерного полка и 2-й баталион Рязанского, как последнее средство, которым можно было еще располагать для того, чтобы усилия наши на шорахских высотах не остались тщетными или, чтобы нестройное отступление не возвысило упадавшего до того дня духа турецкой армии. Бриммеру было приказано поднять оба баталиона на гору, внимательно рассмотреть положение дела и оценить, есть ли возможность без большой потери овладеть редутом Тахмас-Табиэ и, в случае если бы сие оказалось возможным, то атаковать его; в противном же, немедленно начать со всеми войсками находившимися на горе отступление к месту где находились остатки резервной колонны его, прикрываясь приведенными им двумя баталионами. Вновь предпринимаемое действие сие поддерживалось огнем 4-х батарейных орудий 18-й артиллерийской бригады, не задолго перед тем поставленными на скате горного контрфорса.

Отступление. Генерал Бриммер, остановив вне выстрелов приведенные им баталионы и лично поверив ход дела на поле сражения второй колонны, решился прекратить наступление и вывести войска из дела. Чтобы привести это в исполнение, он приказал выслать от резерва четыре сотни казаков для уборки раненых, спускавшихся по скатам горы и по оврагам. Затем, он поручил полковнику кн. Иосифу Тархан-Моуравову, занимавшему еще с гренадерами часть рва ретраншамента, отправить взятые у неприятеля два орудия. Для принятия войск готовившихся к отступлению, Бриммер поставил прибывший с ним карабинерный баталион, под командою маиора Кобиева, на горе Лаз-Тепе, растянув его по всему гребню. На другом возвышении, левее оного и [79] уступом несколько назад, поставил он баталион Рязанского полка; гренадерской же артиллерии приказал отступать, оставив на пути своем два батарейных орудия на горе с рязанцами.

Главнокомандующий приказал кн. Дондукову начать обратное движение через селение Шорах и Татлиджа в свой лагерь Бозгалу, коль скоро скроются от него за гору все готовившиеся к отступлению войска второй колонны; но прежде сего выслать один дивизион драгун и две сотни казаков, к подошве Столовой горы, для наблюдения за равниною на которую турки могли спуститься, чтобы напасть на отступающих по дороге к с. Томра; для охранения же самой ложбины, по которой они могли пройти, между пятою горного контрфорса и горою Стол, в утесистом и скалистом склоне сей горы была рассыпана остальная рота стрелкового баталиона, находившаяся в колонне кн. Гагарина и остававшаяся дотоле при с. Шорах.

Приказание возобновить блокаду. На спрос кн. Дондукова, приказано ли ему будет занять по прежнему блокадные посты около крепости, главнокомандующий приказал ему занять их вместе с первым движением назад, до возвращения его еще в Бозгалу, и все посты сии держать крепче прежнего. Неудача была явная; но она ограничивалась только отбитым штурмом. Как ни горестно было сие событие, но ни побежденным, ни разбитым генерал Муравьев себя не считал, и хотя его в то время озабочивала высадка Омер-паши на берегах Абхазии, но об отступлении из-под Карса он не помышлял. С оставшеюся пехотою при многочисленной артиллерии, можно было дать туркам хороший отпор, если б они вздумали атаковать нас при Чифтлигая; многочисленная же кавалерия наша могла бы нанести им на равнинах значительный вред.

Отступление. Когда раненые по возможности были вынесены, Бриммер начал отступление. В исходе 12-го часа отодвинул он полковника Моллера к двум батарейным орудиям стоявшим на позиции с рязанцами, князю же Иосифу Тархан-Моуравову приказал отходить прямо к возвышению, где был [80] расположен 3-й баталион Карабинерного полка. До соединения отступавших с прикрывавшими их войсками, нельзя было ожидать порядка. По данному рожком сигналу, люди в небольшом количестве занимавшие еще ров и ложемент, мгновенно выскочили и с поспешностию, по одиночке, направились косогором к горе Лаз-Тепе; между ними тянулись еще несколько раненых. Неприятель увидя сие, вышел из укрепления и стал наседать. Из отверстия, находившегося в ретраншаменте, выскочил на белом коне всадник: то был знаменитый наездник и вождь иррегулярной конницы, Гаджи-Темур-Паша. За ним понеслось около сотни вооруженных пиками всадников, которые погнались за нашими пехотинцами. Люди наши по одиночке останавливаясь, обороняли себя и шедших с ними раненых. Но турки не дошли даже до дороги, ведущей с шорахской равнины через седлину на гору; они были остановлены двумя батарейными орудиями и карабинерами, открывшими по ним огонь; после чего турки вернулись в укрепления свои, а отступавшие прошли за выстроенные на хребте войска. Их провожали только артиллерийским огнем. Тут было подбито одно из увозимых гренадерами неприятельских орудий, которое для избежания траты людей брошено, а потому вывезено отсюда только одно орудие.

Возвращение войск. Полевые госпитали. Затем войска второй колонны, спокойно спустились с горного контрфорса к р. Карс-Чай, имея гору Лаз-Тепе в правой стороне, и соединились на равнине с резервною колонною. Тут оставались еще еще несколько времени, пока все раненые были перевязаны. Полевые госпитали и фербанты были в большом порядке. Важная отрасль сия военного управления, получила образование свое еще в 1854 году в командование кн. Бебутова действующим корпусом. Медицинская часть была также в хорошем устройстве; врачи исполнены рвения к своим обязанностям и между ними находились искусные хирурги, отчего при большом количестве раненых, им подавалось первое пособие с возможным успехом. По отправлении раненых в лагерь на [81] приготовленных для этого перевозочных средствах, войска построились и возвратились в порядке на прежнюю позицию при с. Чифтлигая, где около 4-х часов пополудни вступили в лагери свои, с барабанным боем.

Возобновление блокады. Одновременно с отступлением этих войск, отошел и соединенный отряд кн. Дондукова-Корсакова к Бозгале, откуда пехота его возвратилась в главный лагерь и в тот же день блокада Карса, изменившаяся на несколько часов, была вполне возобновлена, в прежнем порядке. Все затихло — и впереди нас не осталось никакого видимого следа кровавого события, за несколько часов перед тем совершившегося.

Трофеи и урон. Из числа захваченных во всех укреплениях, в том числе и отрядом Ген. Базина, 17-ти орудий, вывезено 4; знамен и значков отбито всего 14. Пленных взято, только один офицер и 20 нижних чинов, которые были схвачены конными партиями нашими не далеко от города в гористой местности, по коей они пробирались в Эрзрум. По официальным сведениям отправленным вскоре после штурма в военное министерство, показано всего урона: генералов раненых 4, штаб и обер-офицеров: убитых 74, раненых 126, контуженных 48, а всего с генералами 252; нижних чинов: убитых 2278, раненых и контуженных 4784, без вести пропавших 164, всего нижних чинов выбывших из строя 7226, в том числе казачьи войска и милиция Лориса-Меликова ³⁰. Но цифра сия есть самая большая, какую только можно было тогда по скорости получить; за исключением же контуженных, которые через несколько дней стали опять во фронт, настоящая убыль всех званий чинов, полагая в числе их иррегулярные войска и милиционеров, не превосходила 6500 человек. В числе же сего [82] количества было еще много легко раненых, которые не пожелали идти в госпиталь и, оставаясь в своих палатках, пользовались одною перевязкою и скоро выздоровели. Впоследствии времени и по окончании кампании, возвратилось еще большое число нижних чинов выздоровевших от ран, так что всей настоящей убыли убитыми и изувеченными оказалось не более 4500 человек. Лафеты, передки, ящики, колеса гренадерской артиллерии, действовавшей на Шорахской горе, сильно пострадали от неприятельских ядер; но поврежденные части переменялись новыми во время самого дела; оставлен был на горе только один лафет горного дивизиона, сформированного из турецких орудий, взятых под Пеняком, и брошен один подбитый ящик, из числа высылавшихся на гору с зарядами от других батарей.

Заключение. Здесь оканчивается описание штурма. Многие, не следившие за ходом кампании и порицавшие, по мнению своему генерала Муравьева за так называемое ими бездействие его, требовали приступа, и те же самые лица после неудачи, стали опорочивать предприятие сие, без внимания к причинам побудившим к оному главнокомандующего, хотя причины сии были ясно изложены в обнародованных тогда известиях о ходе военных действий; пересуживая же распоряжения к штурму, иные говорили, что не были предварительно заготовлены лестницы и фашины. Причины побудившие к приступу Карса, уже изложены в сей книге. Возвышение неприятелем за несколько дней до приступа вала, прикрывавшего горжи двух сомкнутых укреплений на шорахской позиции, представилось атакующим конечно неожиданным препятствием; но препятствие сие, вовсе нельзя было назвать непреодолимым, и для преодоления оного вовсе не нужно было обременять лестницами и фашинами войск, во время быстрого движения их под сильным огнем по крутому и каменистому горному контрфорсу; земляной вал укреплений имел талюс и по вышине своей был доступен для эскалады.

Были ли ошибки в назначении и распределении войск или их не было, как равно и в диспозиции к штурму — решить [83] трудно даже после события; тем труднее было бы угадать их до совершения оного. С необыкновенною храбростию сражались с обеих сторон, и турки в сей день вполне оправдали давнишнюю славу свою — стойко держаться за стенами. Штурм не удался от того, что все начальники колонн и большая часть полковых, баталионных и ротных командиров, шедших во главе своих частей, были убиты или ранены при самом начале дела, отчего части расстроились и утратили порядок, который уже трудно было восстановить. Неизбежным последствием сего было то, что многие из людей увлеклись близостью служившего им приманкою турецкого лагеря. Сперва в лагере сем погибло много турок, а потом еще более наших, которые держались этого лагеря как приобретенной добычи и мнили прикрываться палатками от огня неприятельской артиллерии, осыпавшей их картечью. В рукопашной свалке, коею решается всякий приступ и где прекращается почти всякое распоряжение высшего начальства, удача или неудача более зависит от случайности и какого-либо частного обстоятельства. Прапорщик, коему бы удалось невредимым вскочить на вал, мог бы переменить весь ход дела н обратить неудачу в успех.

Об отличившихся. Много совершено было подвигов истинного мужества во время кровавого боя 17-го сентября. Трудно было бы все их перечислить; но справедливость требует указать и на доблестное самоотвержение юнкеров и вольноопределяющихся полков гренадерской бригады: из этих молодых людей, большею частию уроженцев Закавказского края, в бою 17-го сентября, третья часть убита или ранена.

Рассказы англичан. Английские офицеры сидевшие в Карсе, передали, в обнародованных ими разновременно записках, сведения о штурме 17-го Сентября. Вознося стойкость и подвиги [84] турецких войск, они отдают должную справедливость и храбрости наших, в особенности офицеров, подававшим по словам их, присутствием своим в голове колонн, пример своим подчиненным. Артиллерийский огонь, как они говорят, не останавливал пехоты нашей, а вызывал только громкие крики ура из колонн ринувшихся на укрепления. Картинно изображена у них оборона, пыл боя, ужасы поля сражения; но надобно полагать, что они не имели обстоятельных сведений о ходе всего дела, потому что движение войск в разных направлениях не передано с достаточною отчетливостию и от того трудно определить различные моменты боя, а еще более, уловить соответственность их с нашими атаками. Не менее того, общий ход дела по их описаниям, сходствует, как иначе и быть не может, с переданными в сей книге сведениями, которые основаны на официальных донесениях, исправленных и пополненных из записок и изустных показаний многих лиц разных чинов, принимавших самое близкое участие в приступе Карса. В частностях же рассказа английских офицеров, заметны неверности, которые происходят вероятно от того, что сведения доставленные им турками, не были достаточно поверены.

Из записок англичан видно, что никто из них не ожидал штурма; по замеченному же ими накануне движению в нашем лагере, они полагали, что мы готовились к снятию блокады и к возвращению в Грузию, с каким мнением не соглашался один Кмети, который уверен был, что мы не отойдем не испытав счастия на приступе. И в эту ночь, полковник Лек и капитан Тисдель объезжали посты — первый в нижнем лагере, а второй в Английских линиях, и ни один из них ничего не заметил. Тисдель возвратился в свою палатку, стоявшую в шорахском лагере, тогда как раздался первый выстрел, и поскакав к укреплению где находился Кмети, он нашел турецкие войска уже выведенными по тревоге. В это время по шорахской долине видны были только одни черные тени наших колони. Все англичане показывают единогласно, что о приближении наших [85] войск узнано только в 4 часа утра, через одного из выставлявшихся ночью впереди рва пеших часовых, которому послышалось движение колес по каменистой почве. Сандвит прибавляет к тому — и мерный шаг пехоты (measured tramp of infantry). Генерал Виллиамс немедленно отправился к Лелек-Табиэ, где он оставался с Васиф-Пашею, а подполковника Лек, послал сперва в форт Чин-Табиэ, откуда он вскоре переехал в форт Вели-Паша; капитан Томсон поспешил на Карадаг, а письмоводитель Виллиамса Черчиль, расположился в Сувари-Табиэ.

О деле на Чакмахе. Из официальных депеш англичан видно, что с Карадага и разных мест нижнего лагеря, посылались подкрепления на гору; но трудно различить куда именно оне были направлены и в какое время подкрепления сии приходили. Виллиамс пишет, что атака Базина на Чакмахский лагерь, началась в половине 6-го часа, что и справедливо, ибо Базин тронулся со сборного места своего в 4 3/4 часа утра; но полковник Лек, издавший в 1857 году особую книгу о сей кампании и исключительно наблюдавший за обороною Чакмахских укреплений из форта Вели-Паша, куда он прибыл уже по занятию Базиным Английских линий, пишет, что атака Базина началась в 6 часов 45 минут. По запискам его, в 8 часов 30 минут прибыли на Чакмахскую гору четыре роты лучших анатолийских стрелков, высланные под начальством полковника Кадри-Бея самим Виллиамсом из нижнего лагеря; они переправились через каменный мост и взлезли по скалистому левому берегу реки на гору, через укрепление называвшееся Виллиамс-Паша-Табиэ, прикрывавшее наверху обрыва Чакмахских высот сие трудное сообщение. Тут, но словам его, соединились оне с отрядом в 1,100 человек пехоты, высланным из Араб-Табиэ и также взобравшимся по переправе через реку на скалу. Сии две части, в совокупности еще с баталионом пехоты посланным из форта Вели-Паша, атаковали Базина и выбили его из Английских линий.

Событие это конечно соответствует началу отступления Базина; но тогда было не 8 1/2 часов, а уже около 9 1/2, и Базин [86] не был выбит пехотою из Английских линий. Он видел, как она собиралась на дне ущелья и заблаговременно оставил занимаемую им позицию, как от того, что получил известие о неуспешном ходе дела в первой и в промежуточной колоннах атаковавших шорахские укрепления, так и потому, что терял много людей от артиллерийского огня, пронизывавшего колонны его с фронта от форта Вели-Паша, а с тыла от форта Араб-Табиэ. Выведя артиллерию свою, Базин остановился некоторое время в захваченных им сначала приступа двух редантах, коих горжи были закрыты траверзами, и три раза опрокидывал натиск на него турок, в надежде снова занять прежнюю свою позицию, если бы только дела поправились на Шорахских высотах; но получив около десяти часов утра окончательное известие о не успешном действии колонны Майделя, Базин рассудил, что ему нельзя было долее оставаться в Английских линиях и начал отступать. В это время, турецкая пехота, заняв обратно вслед за ним Английские линии, выскочила за вал и стала на него сильно наседать. Сие-то последнее обстоятельство, англичане, вероятно ошибкою, отнесли к тому времени, как Базин занимал еще последнюю позицию лицом к форту Вели-Паша, а тылом к форту Араб-Табиэ. Линейных казаков, бросившихся в это время с Витгенштейном на выручку пехоты, Лек называет драгунами и описывает поражение ими претерпенное; но известно, что из них убитого ни одного не осталось на месте, а всего ранено было только 4 офицера и 29 казаков. За тем, Лек пишет, что пехота наша отступила в порядке, под прикрытием кавалерии.

В первых известиях своих, писанных в 1855 году, Лек упоминает, что он сам нашел в одном из оставленных нами редантов 63 тела русских, в другом же близ 70, что ров был ими наполнен, и что всего похоронено было на сем месте 360 тел, кроме большого числа убитых артиллериею в отдалении; в книге же своей изданной 1857 года он пишет, что поражение русских на сем месте было ужасное и что их лежало более двух сот тел [87] в двух редантах, которые они хотели отстоять. Виллиамс в официальной депеше своей, также показывает, что у нас на Чакмахе осталось убитых 363 человека, кроме тех которых вынесли. Капитан Томсон, находившийся в то время на Карадаге, пишет, что мы на Чакмахских высотах лишились от 700 до 800 человек; но известно, что во всем отряде Базина с кавалериею, убито было в этот день только 91 человек, и если к сему числу присоединить несколько тел оставленных близь сего поля сражения из небольшого отряда Кауфмана, то все же число убитых показано англичанами слишком преувеличенно.

Говоря об уроне турок, Лек пишет: что в средине форта Вели-Паша, убит один полковой командир, один баталионный, 15 рядовых и 37 лазов; весь же урон турок в деле с Базиным, по словам его, простирается до двух сот человек. Он пишет также, что мы взяли из Английских линий 5 орудий, из коих бросили на дороге 2, а вывезли 3, и упоминает о выстрелах сделанных войсковым старшиною Кузнецовым с донскими казаками, по форту Араб-Табиэ из турецкой пушки.

Англичане в официальных и обнародованных частных известиях своих показывают, что в отряде, атаковавшем чакмахский лагерь, кроме кавалерии и артиллерии было у нас 8 баталионов пехоты, тогда как их было только 4, и то шести-взводных. Они нигде не упоминают, что пехота сия выступила из под с. Мелик-Кев, и потому думать можно, что они не имели сведения о прибытии накануне штурма отряда ген. Базина, и не знали о соединении его с летучим отрядом Бакланова при с. Мелик-Кёв, а полагали, что пехота атаковавшая чакмахские укрепления, была выслана ночью из нашего главного лагеря. Такое заключение подтверждается письмом капитана Томсона, в котором он от 21 Сентября /3 Октября пишет о дошедших до него сведениях, что против занимаемых им на Карадаге укреплений, показался лагерь из трех баталионов. Узнал же он о том, уже четыре дня после штурма и на шестой день после соединения Базина при с. Мелик-Кев [88] с Баклановым; хотя Томсон и принял тогда меры предосторожности против новой атаки, но он не верил еще сему известию, потому что с горы, где он оставался, лагеря сего сам не замечал.

Движение подполковника Кауфмана, Лек полагает наступательным и предпринятым с целью овладеть батареею с двумя орудиями, построенною на северо-восточной оконечности Баши-бозукской горы и называемой им Тетек-Табиэ, которую будто поручено было Кауфману взять, дабы открыть Базину способ пройти к Шорахским высотам и атаковать Тахмас-Табиэ с тыла. Описание как турки провожали со всех сторон Кауфмана изложено верно; но конец сего блистательного эпизода благополучно возвратившихся рязанцев, описан ошибочно. Хотя в последнем издании своем, Лек и выставляет подвиг Кауфмана, как и удостоение его за сие ордена св. Георгия, но он пишет, что баталион его был окончательно рассеян (Was finally dispersed) гарнизоном и орудиями укрепления Тетек, к которому он неожиданно пришел; Бакланова же артиллерия по словам Лека, выпустив с противоположной вершины последние выстрелы свои для поддержания рязанцев, оставила место. Весь рассказ сей опровергается самим фактом, так как рязанский баталион возвратился в лагерь, хотя с уроном, но в порядке. Предположение Лека, что Кауфман был послан для овладения батареею Тетек-Табиэ, не согласно, как из описания дела явствует, с назначением ему сделанным и с возможностью пробраться сквозь целую турецкую армию для овладения таким отдельным пунктом, тогда как мы могли достичь его обходом с наружной стороны Баши-бозукской горы (Ширшани-Тепеси).

Англичане о деле на Шорахе. Сличим теперь показания англичан о бое происходившем на Шорахских высотах, с самим ходом дела на сем месте. Лек в описании своем различает атаки трех отдельных колонн наших. По словам его редут Юксек-Табиэ много терпел от выстрелов нашей артиллерии ³¹, на [89] которую нельзя было отвечать из редута сего, потому что в то же время закипел уже бой около редута Тахмас-Табиэ, между ними лежавшего.

Овладение передовым люнетом Ярем-Ай, и бой около Юксек-Табиэ, описаны по возможности верно, как и утрата нами взятого укрепления. Сведения сии почерпнуты вероятно из слов Тисделя исключительно оборонявшего Юксек-Табиэ. Он защищался, как пишет Лек, сначала от атаки на левый фланг редута, но был внезапно отвлечен толпою русских, роившихся как пчелы на бруствере правого исходящего угла, откуда многие даже соскочили в средину. Тисдель, бросившись в ту сторону, отбил атаку сию и встретился при этом случае лицом к лицу с начальником, который вел сей приступ и который мгновенно был убит пулею в лоб ³². За сею атакою неслась на тот же пункт еще другая, но и та была отбита огнем артиллерии, и тем спасся редут Юксек-Табиэ, который был в большой опасности.

Англичане пишут, что против артиллерии нашей (гренадерской), действовали с нижнего лагеря турецкие орудия из форта Чин-Табиэ и из заречного укрепления Сувари-Табиэ. Хотя у нас было замечено, что турки стреляли и из цитадели, но англичане жалуются, что оттуда не было сделано ни одного выстрела. Оплошность сию приписывают они не распорядительности офицера там начальствовавшего, и как он ничего не принес в свое оправдание, то был после дела разжалован (disdraced). Применяясь к рассказу англичан, надобно полагать, что первая помощь редуту Тахмас-Табиэ, была подана венгром Кмети. Освободившись от атаки первой колонны на обороняемые им Ренисонские линии, он поспешил оттуда с четырьмя ротами гвардейских стрелков, на пути своем выбил людей наших державшихся еще [90] во рву укрепления Ярем-Ай, и прибыл на усиление гарнизона Тахмас-Табиэ. По запискам Лека, в это по-видимому время, готовилась вторая атака, порученная кн. Дондукову с остатками отбитой колонны Ковалевского; атака, которая как известно, была остановлена артиллерийским огнем Юксек-Табиэ и осталась без последствий. Появление сикурса поданного укреплению Тахмас-Табиэ, соответствует кажется тому времени, когда пехота наша второй колонны была вытеснена в первый раз из турецкого лагеря, а кавалерия выведена из ретраншамента, и когда ген. Майдель был во второй раз ранен; после чего, оставшийся на горе за старшего, полковник кн. Иосиф Тархан-Моуравов 2-й, бросился в штыки и оттеснил пришедшие на выручку неприятельские войска.

По сведениям переданным англичанами, войска защищавшие Тахмас-Табиэ, были вторично подкреплены двумя баталионами, высланными Виллиамсом из нижнего лагеря и присоединившимся к ним баталионом 2-го анатолийского полка, который вышел из форта Вели-Паша, под командою маиора Селим-Ага, уже после отступления Базина. Дальнейшее действие сих баталионов, англичанами не описано; видно только, что их вел Керим-Паша, который лично ворвался в редут и был ранен, две лошади под ним убиты. Нет сомнения, что из сих трех баталионов, первые два, были те самые войска, которые Кауфман встретил придя на гору, и которые он отбросил от правого фланга нашей позиции. Они-то снова собравшись и соединившись с анатолийским баталионом, шедшим из форта Вели-Паша, отрезали потом Кауфмана от нашей позиции.

Из рассказа Лека видно, что с их правого фланга шорахской позиции (оставшегося уже свободным) прибывали еще войска на подкрепление Тахмас-Табиэ; но в нем не обозначается с определительностию время и последствия прибытия сих войск. Лек говорит, что последний час боя на сем месте поддерживал я патронами взятыми с наших убитых, и что вылазки из Тахмас-Табиэ предпринимались единственно с целью снабдить себя сими необходимыми снарядами: он [91] объясняет даже, что пока одна часть гарнизона выходила за вал для опорожнения наших сум, другая отстреливалась из-за противулежащей стороны вала, перебрасываемыми ей через ров патронами ³³.

Англичане об отступлении нашем. Оканчивая рассказ о происходившем при редуте Тахмас-Табиэ, Лек пишет, что когда у русских оставалось только два баталиона не принимавших участия в деле, и когда исчезла у них всякая надежда на успех, тогда ген. Муравьев дал приказание отступать, но как он выражается, «было уже поздно». Лек относит к этой минуте прибытие на Шорахские высоты, трех турецких баталионов, из коих как выше сказано, два было выслано из нижнего лагеря, а один из форта Вели-Паша. Войска сии соединившись, ударили на русских и выгнали их из внутренности ретраншамента.

«В это время», продолжает Лек, «Тисдель повел атаку против русских стрелков, которые еще пользуясь местностию, наносили туркам вред. Пришедши на высоту Тахмас-Табиэ с наружной стороны сего редута, он встречен был полком, вероятно свежих войск, которые открыли по нем сильный батальный огонь. Это были последние остатки русской пехоты. Гусейн-Паша, защищавший редут, быстро устремился из оного, дабы принять участие в рукопашной схватке своих товарищей, и русский полк стал как бы таять перед ними. Вмиг, место боя покрылось их убитыми и ранеными, а уцелевшие бежали в самом большом беспорядке. Турок нельзя было остановить пока они не перешли за дорогу у подошвы горы; но дело было уже решено и по бежавшим пущено еще несколько ядер». [92]

«В крайнем беспорядке и с поникшими главами, побрела русская пехота с поля сражения; миновав массы кавалерии своей, она собралась в кое-какой строй, далеко уже на равнине, влево от гор лежавших против Тахмас-Табиэ. Преследовать отступавшие колонны было невозможно, от того что у нас не было конницы, и потому турки вынуждены были остаться в своих линиях.»

Доктор Сандвит пишет напротив того, что мы выстроились и отступили в порядке. Но ни тот ни другой не были свидетелями нашего отступления: первый находился в то время в форте Вели-Паша, другой же вероятно при перевязке раненых; и потому полагать надобно, что сведения их собраны из преувеличенных рассказов турок. Сколько у нас еще оставалось в это время пехоты не участвовавшей в деле, видно из подробного описания штурма. Упоминаемого ими сильного натиска на отступавших не было. Те из турок, которые вышли было за вал преследовать раненых, как и выскочившие всадники, вовсе не спускались с горы; следуя по косогору вдоль рва своих линий, они не только не перешли через дорогу ведущую на гору, но даже не дошли до нее и были остановлены высланными застрельщиками от 3-го баталиона Карабинерного полка, прикрывавшего с Лаз-Тепе отступление, при чем баталион сей едва ли потерпел какой-либо урон. На равнине не стояли массы нашей кавалерии, а только один дивизион Нижегородских драгун и две сотни казаков, поставленные у подошвы Столовой горы, и человек полтораста грузинской дворянской дружины. Почти все казаки входившие в состав сводного полка, были употреблены на перевозку раненых, большая же часть нашей кавалерии находилась в отдельных отрядах.

О наших пленных. Неистовство турок, прикалывавших наших раненых, подтверждается свидетельством англичан, которые в записках своих упоминают о том с негодованием, присовокупляя, что они всеми мерами старались остановить такое варварство, но не могли иметь желаемого успеха, по малочисленности их на таком обширном пространстве. Не менее [93] того они некоторых спасли и в том числе двух офицеров, что свидетельствуется самими пленными нашими. Тисдель, принимавший лично участие в самом пылу боя, имел случай более других оказать свое человеколюбие. По нашим сведениям показано 164 человека без вести пропавших, что близко к показаниям англичан, которые считали их 160 — из них большая половина раненых. Поднято ими на поле сражения четыре офицера тяжело раненых, которые были у нас показаны убитыми; но два из них умерли в плену, а двое возвращены по овладении нами Карса. Виллиамс и доктор Сандвит заботились об успокоении и лечении наших пленных, в особенности офицеров, которые пользовались пищею от стола Виллиамса и получали от него одежду, ибо были до гола обобраны турками. Нижние же чины по распоряжению его, постоянно имели лучшую пищу против турок, даже в то время, когда недостаток продовольствия в гарнизоне доходил до крайности.

Англичане об уроне. Из обнародованных англичанами сведений о претерпенном нами уроне, вернейшие заключаются в краткой депеше к Кларендону, написанной Виллиамсом в самый день штурма. Он уведомляет, что у нас было 2500 убитых и близь 5,000 раненых, которые большею частию были нами вынесены; на поле же сражения подобрано более 4,000 ружей. Цифра сия не многим превосходит сущность понесенной нами потери. Мы в самом деле потеряли около 4,000 ружей, которые все найдены прибранными в особом помещении по покорении нами Карса, и приобретены обратно. В частном письме от того же дня, Виллиамс пишет, что турки понесли всего урона убитыми и ранеными 700 человек; но во второй депеше своей к Кларендону от 21 Сентября /3 Октября, в которой ход дела изложен подробнее, он доносит, что мы оставили более 5,000 тел на поле сражения, а раненых вынесли более 7,000 человек, что составляет в сложности более 12.000 человек урона. Англичане в изданных письмах и записках, еще увеличили число наших убитых. Сандвит показывает их 6,300; Лек то же число, кроме тех, которые убиты в [94] некотором расстоянии от укреплений и коих тела, по словам его, были увезены нами. Сведения сии получены, как они объясняют, от тех, коим поручено было счесть и похоронить убитых. Но не взирая на слова Томсона, утверждающего, что: это сущая истина, такое преувеличенное показание турок, занимавшихся уборкою убитых, не должно было служить основанием для писателя, который был свидетелем события и сам мог оценить степень справедливости турецкого счета.

В той же депеше от 21 Сентября /3 Октября, Виллиамс пишет, что у турок было 362 убитых и 361 раненых, и что кроме того карские жители лишились 101 человека, следственно, всего урона было у турок 1,094 человека. Лек показывает несколько более потери, говоря что раненых и убитых было между регулярными войсками 1,093 человека, а у лазов и вооруженных жителей около 300, всего 1,393 человека убитых и раненых. Но по большому урону претерпенному неприятелем при первом занятии нами лагеря и по самому ходу дела, надобно думать что турки лишились 17-го Сентября, гораздо более 2,000 человек. Обстоятельство это можно бы знать положительно, только при отчетливом и совестливом составлении в то время списков выбывших из фронта, с показанием легко раненых и контуженных, как то делалось у нас; но сего турки не могли исполнить при всегдашней неурядице существующей у них в отчетности о людях — подавно же в то время. Пленными лишились они только одного офицера и двадцати нижних чинов, которые были схвачены конными постами нашими, недалеко от города в гористой местности, по коей они пробирались в Эрзрум, о чем повествователи обороны не могли знать.

О вывезенных нами с шорахской позиции двух орудиях, из коих одно было подбито и брошено в пути, а другое доставлено к нам в лагерь, как равно об отбитых знаменах, англичане не упоминают ни в депешах своих, ни [95] в записках ³⁴, чего конечно нельзя отнести к желанию скрыть сии трофеи нами приобретенные, так как они не умолчали о вывезенных нами орудиях с чакмахского укрепленного лагеря; но надобно думать, что они о том не знали.

Лек о числе войск участвовавших в деле. Лек пишет, что собственно в деле не участвовало более 10,000 турок, тогда как со стороны атаковавших находилось по словам его от 30,000 до 35,000 человек разного оружия; но на чем основано последнее показание, он не объясняет. Между тем из расписания войск, имеющегося во втором отделе сей главы, видно, что за исключением оставленных в лагере частей, выдвинуто было в поле на всех пунктах пехоты и кавалерии только 25,725 рядовых, из коих действительно в деле и под отдаленными выстрелами неприятельских орудий, кроме артиллеристов, было не более 20,000 человек в строю; и потому сведение его о наших силах ошибочно.

Об отличившихся при обороне Карса. Англичане, называя отличившихся, в особенности выставляют заслуги: Гуссейн-Даим-Паши, отразившего первую нашу атаку на Тахмас-Табиэ, старца Реиса Керим-Пашу, прозванного турками Баба-Керим, который во время самой свалки ворвался в сей редут и поддерживал оборону оного, Кадри-Бея ³⁵, который привел баталион па помощь к форту Вели-Паша и венгерского выходца Кмети, отразившего сперва штурм на правом фланге шорахской позиции и в последствии оборонившего всю позицию ³⁶. Они отзываются также с большою похвалою об адъютанте Виллиамса Тисдель, который защищая редут Юксек-Табиэ, принял деятельное участие в удержании оного.

Для верного описания приступа, где не бывает боевых линий и правильного расположения войск, где все части поминутно движутся, где дело решается рукопашным боем, [96] нельзя обойтись без частных сведений от лиц принимавших участие в разных местностях, на коих происходило дело. Неожиданный бой под Карсом внезапно возгорелся на большом пространстве; сначала темнота ночи, а после того дым, препятствовали Виллиамсу рассмотреть где предстояло более опасности; а потому, отправляя из нижнего лагеря войска на гору для подкрепления сражавшихся, ему на первых порах невозможно было снабжать их определительными приказаниями. Вступив в дело, самый ход оного мог изменить первоначальное их направление; от чего по-видимому случилось, что войска сии, которые разновременно прибывали на поле сражения, встречая отпор у правого фланга нашей главной позиции на Шорахе, частью возвращались, частью, огибая кружною дорогою лагерь, пробирались в редут Тахмас-Табиэ; иные же части принимали на право к форту Вели-Паша, откуда оне усиливали напор на отряд Базина. Через это обстоятельство встречается некоторое несогласие в известиях переданных англичанами, как например: из официальной депеши Виллиамса видно, что он высылал из нижнего лагеря войска только к шорахской позиции, а что чакмахскую подкреплял войсками с Карадага, тогда как Лек пишет, что Виллиамс лично ободрял избранных им из лучших анатолийских войск, четыре роты стрелков, которые он послал из нижнего лагеря через реку на Чакмахские высоты. По всем вышеизложенным причинам, сведения обнародованные англичанами неполны и мало отчетливы.

Рассказ Кмети. Мы имеем в виду еще описание боя на Шорахских высотах, изданное венгерским выходцем Кмети, который сам защищал сию позицию. Из небольшой книжки его, извлечены переданные выше сведения о вооружении укреплений и о распределении по ним турецких войск. Рассказ его не лишен занимательности, как человека, по-видимому военного, и потому мы поместим здесь из оного выписки. Читатель, желающий знать дело в подробности, с любопытством прочтет еще некоторые сведения с противной стороны, чем с большею ясностию обнаружится самое событие. [97]

Кмети пишет, что 17/29 Сентября, около трех часов по полуночи, прибыли к нему в палатку, почти в одно время с трех сторон, гонцы от передовых постов с донесением, что «неприятель наступает». Приказав резервам без шума становиться в ружье, он послал известие о том в главную квартиру, находившуюся по словам его на один час расстояния.

Разослав, для открытия неприятеля, офицеров на Ширшани-Тепеси (Баши-бозукская гора) и на левый фланг шорахской позиции и убедившись, что Гуссейн-Даим-Паша на стороже, он поспешил к центру и правому флангу шорахской позиции, дабы лично удостовериться в справедливости полученных им донесений. Луна, по словам его, еще светила ясно, почему полагать надобно, что то было до 4-х часов утра, к которому времени, по замечанию нашему, она скрылась за облаками.

При лунном свете, Кмети мог только различить, что некоторые части лежавшей перед ним долины показывались темнее других, подобно тому, как вспаханная земля отличается от пастбищного места; но так как темные пятна сии начали передвигаться и останавливаться, а долина стала ими более и более наполняться, то он прилег ухом к земле и услышал шум движущихся колес ³⁷. Скоро убедился он, что находившиеся перед ним в больших силах русские, готовятся штурмовать Тахмас-Табиэ. Направление сих темных масс ежеминутно обозначалось с большею ясностию; оне двигались против позиции Гуссейн-Паши и против Ренисонских линий ³⁸. [98]

Убедившись, что ему нечего опасаться за свой правый фланг и тыл ³⁹, он выдвинул вперед резервы и занял ими следующие места:

Пять рот гвардейского стрелкового баталиона, стоявшего в лагере позади Баши-бозукской горы, поставил он за бруствером на оконечности правого фланга ⁴⁰. От главного резерва своего, состоявшего из 5-го и 6-го арабистанских баталионов, послал он 5-ый в Тахмас-Табиэ на подкрепление Гуссейн-Даим-Паши, из 6-го же занял двумя ротами люнет Гюрджи-Табиэ, а остальными шестью ротами сего баталиона, левый фланг Ренисонских линий. Из пяти орудий находившихся при сем резерве, два поставлено было на платформе, в правой оконечности (вероятно Ренисонских линий), остальные три орудия ввел он в редут Юксек-Табиэ.

Хотя Кмети заметил, что против Гуссейн-Паши, двигалось гораздо более войск, чем против Ренисонских линий, но он лично остался при последних, с целью встретить начальный натиск на сем месте, которое ему казалось более подверженным опасности чем первое. Предположение сие основывал он, как на том, что Ренисонские линии состояли только из длинного бруствера, который можно было обогнуть, так и на том, что скат горы впереди их не был очень крут, отчего и дело должно было тут скорее решиться. Он находил, что после сего, в случае успеха, ему свободно будет что либо предпринять для выручки Гуссейн-Паши, который между тем, при неблагоприятном обороте дела, мог отступить в середину редута Тахмас-Табиэ и там защищаться, тогда как, если б атакующие прорвались через [99] Ренисонские линии, то на всем протяжении плато за Тахмас-Табиэ, произошел бы величайший беспорядок ⁴¹.

Отражение атаки Ковалевского. Между тем, головы русских колонн в большой тишине придвинулись на расстояние 1,200—1,500 шагов от подошвы горы, и одна из их батарей ⁴² выстраивалась уже на небольшом холме, примерно, в тысяче шагах от шорахской позиции, против ее правого фланга.

Заметив это, Кмети решился, спустя 25 или 30 минут после первого донесения о приближении атакующих, прервать молчание столь строго соблюдавшееся с обеих сторон и приказал открыть огонь ⁴³ по нашей батарее, на что отвечали ему слабо, «но вместе с тем» — продолжает он — «русские тремя колоннами ринулись вперед с громогласными и непрерывавшимися кликами».

Атакующие колонны, по взгляду Кмети и словам его, были так густы, баталионы их столь полны, что если бы в то [100] время большая часть их не скрывалась еще в дыму и полумраке рассвета, то одно появление подобных сил произвело бы дурное впечатление на оборонявшихся.

Кмети говорит, что колонна направленная к Ренисонским линиям ⁴⁴, была встречена сильным артиллерийским огнем, когда же приблизилась, то и ружейным во фронт и в оба фланга. Не смотря на это, она, по словам его, все подавалась в гору с удивительною отважностью и твердостью, хотя скалистый путь ее был усеян камнями. В таком положении колонна подвигалась близ получаса, когда же подошла к укреплению на 150 шагов, то от головы ее открылся огонь; но колонна при этом не останавливалась и не заметно было колебаний; однако же наступление начало слабеть и огонь стал реже, почему Кмети заключил, «что офицеры шедшие впереди, как то бывает в отличных войсках — пали».

Собрав тогда с правого фланга своего, человек пятьдесят гвардейских стрелков, Кмети поставил их за бруствером, прямо против фронта атакующих. Он сам говорит, что стрелки сии конечно мало усилили огонь, но что и сего было достаточно для одоления ослабевшего уже натиска. Колонна не дошла только десяти шагов до рва; отделившиеся от нее четыре человека, пролезши через свободную амбразуру, показались даже в тылу оборонявшихся ⁴⁵ когда она повернула назад.

При начале отступления колонны, говорит Кмети, ее провожали и камнями, но она отошла медленным шагом ⁴⁶ к своей артиллерии, оставя на месте едва ли менее 1,000 человек убитых и раненых, из коих 850 лежало сплошною массою.

«Если бы в артиллерии нашей» продолжает он, «не оказалось недостатка в картечи и если бы большая часть пехоты нашей не растратила в поспешности патронов своих, то [101] неприятель имел бы еще более потери. В сравнении с ним, наш урон по выгодной позиции нашей, был незначителен».

По словам Кмети, турецкие солдаты возбужденные сим успехом, стали перебегать через вал, и обирать лежавших, как вдруг пришло известие, что люнет Ярем-Ай взят, и что Гуссейн-Паша со всех сторон окружен в Тахмас-Табиэ. Хотя нельзя было ожидать новой атаки на Ренисонские линии, но и нельзя было на рассвете оставить без войск длинные линии сии в то время, когда почти сзади их, стали показываться массы казаков ⁴⁷. По сей причине, Кмети поспешил на поддержание своего левого фланга, но взял с собою только четыре роты гвардейских стрелков, которые пополнили выпущенные патроны свои из русских сум; охранение же линии, поручил адъютанту своему, поручику бывшей венгерской армии, Тюкёри, получившему у турок название Абду-Селим-Ага и чин маиора ⁴⁸.

Кмети об атаке редута Тахмас-Табиэ. Отсюда, переходя к описанию происходившего на левом фланге шорахской позиции, Кмети пишет, что Гуссейн-Даим-Пашу атаковали с левого его фланга и во фронт при тех же неумолкаемых кликах, такими массами и с такою силою, что он должен был оставить все занимаемое им место с потерею двух небольших орудий и отступить с имевшимися у него четырьмя баталионами в редут Тахмас.

Ложементы за валом и все левое крыло ретраншамента, за исключением пятидесяти шагов онаго, прилегавших к редуту, было захвачено атакующими, которые при первом натиске заняли более 350 палаток, стоявших почти вплоть к редуту, и оконечность небольшого ретраншамента на правом крыле. «Польстившись сим успехом» — продолжает Кмети — «русские надвигали баталион за баталионом с барабанным боем и с развернутыми знаменами, дабы [102] распространиться и утвердиться на овладенной ими местности».

На рассвете, Гуссейн-Паша оказался запертым в редуте со своими слабыми четырьмя баталионами при 6 орудиях. Он был окружен по крайней мере 15,000 русских ⁴⁹, которые во многих местах находились от него на расстоянии пистолетного выстрела и так близко, что сражавшиеся с обеих сторон, бросали даже друг в друга камнями.

«Благодаря твердости Гуссейн-Паши» пишет Кмети — «быстроте артиллерийского огня и благоустройству войск, с развитыми знаменами вызывавших неприятеля на бой, он не только не допустил русских до рва ⁵⁰, но мог даже с сотнею охотников, сделать вылазку к ретраншаменту своего правого крыла и к ближайшим палаткам, из коих он выгнал на время неприятеля и тем открыл путь в редут, шедшему к нему полковнику Яник-Мустафа-Бей. Штаб-офицер сей первый прибыл с четырьмя сильными ротами на помощь редута Тахмас из форта Вели-Паша, которому при начальных выстрелах не предстояло еще никакой опасности. Прибыв на высоту лагеря, он был остановлен в движении своем сильным огнем из палаток и получил рану; воспользовавшись случившеюся на пути его дугообразною каменною стенкою, которая была построена для ограждения полевых кухонь от ветра, Яник-Мустафа-Бей укрыл за нею людей своих и вредил неприятелю, коего число в палатках ежеминутно увеличивалось; но с тыла подвигался на него еще свежий баталион русских, и в сию-то [103] затруднительную минуту, прибыл на избавление его Гуссейн-Паша». Кмети к этому времени относит появление в Тахмасе Керим-Паши, который по словам его, пробрался с одним адъютантом, одним слугою и четырьмя курдами.

Кмети об атаке редута Юксек. Далее Кмети пишет, что в одно время с атакою трех главных колонн, небольшая промежуточная колонна, имевшая от 6 до 8 сот человек, штурмовала люнет Ярем-Ай. Штаб-офицер оборонявший его с двумя ротами и двумя орудиями, оторопев от оглушительных криков ура и заметив, как он позже в оправдание свое объяснял, что русские угрожали и тылу его, он после слабого сопротивления отступил в редут Юксек-Табиэ. Тут русские остановились; но если бы они по пятам преследовали уклонявшихся, то в первом перепуге их, овладели бы и редутом Юксек, с утратою коего, дело на правом фланге турок приняло бы другой оборот ⁵¹. В это время прибыл в Юксек-Табиэ Тисдель, спешивший в дело по первому услышанному им выстрелу. Русские находившиеся в полутораста шагах от редута, оборотили против оного захваченные ими два орудия и готовились идти на приступ, но удобное для того время, было уже пропущено. Они подошли вплоть ко рву, три или четыре человека из них перелезли даже через вал; но Тисдель сильным огнем своим, опрокинул их за люнет, где они засели по наружную сторону вала во рву люнета, откуда стали перестреливаться с редутом Юксек-Табиэ ⁵². Около сего времени Кмети сам прибыл к Юксек-Табиэ сзади с четырьмя ротами гвардейских стрелков, о коих выше упомянуто. Он повел их в штыки в Ярем-Ай и после кровопролитного рукопашного боя, русские уступили место, оставив около 160 тел. [104]

Кмети о бое около редута Тахмас. «Но успех сего дня» — по выражениям Кмети — «зависел от удержания Тахмас-Табиэ, без чего, все полученные выгоды остались бы без последствий, ибо подкрепления подходили, так сказать, по каплям, тогда как русские продолжали усиливаться новыми потоками войск». Он пишет, что в шесть часов утра, люнет Ярем-Ай, был уже опять в руках турок, а полковник Яник-Мустафа-Бей, пробравшись сквозь русских, соединился с Гуссейн-Пашею. Все ложементы впереди Тахмаса и местность около них, были так густо усеяны русскими, что картечные выстрелы не могли оставаться без действия. Ниже, по спуску горы и несколько в косвенном направлении русские поставили многочисленную артиллерию, стрелявшую гранатами в оба редута ⁵³. Из них часть ложилась в Юксек-Табиэ, другие же разрывало среди русской пехоты. Левый ретраншамент был весь занят неприятелем, кроме последних пятидесяти шагов оного, прилегавших к редуту. Хотя пушки стоявшие на сем пространстве в соседстве самого редута были оставлены турками, но русские не могли овладеть ими, от того, что оне находились среди самого разгара боя. Гуссейн-Паша не решился выйти из редута, чтобы взять эти орудия обратно, потому что в открытом месте, его бы оттеснили. Русские пытались увезти их, но были отбиты огнем, производившимся по ним из редута почти в упор ⁵⁴. Такое положение атакующих войск препятствовало действию их артиллерии, поставленной левым флангом к внутренней стороне ретраншамента, и она должна была стрелять навесными выстрелами через своих ⁵⁵.

В тылу редута, русские не имели артиллерии; но они постоянно напирали сзади новыми массами пехоты к голове колонн своих занимавших лагерь, из коего однако же не могли подаваться вперед против сильного огня из редута. [105] Здесь, позади правого фланга (атакующих), полковник Захария-Бей ⁵⁶ держался за стенками полевых кухонь с двумя баталионами 5-го анатолийского полка, разновременно высланными из города от резерва ⁵⁷. Позади его роились казаки и иррегулярные всадники, занимавшиеся грабежом в палатках, которые стояли в центре плато. «Как раз против моей палатки» — продолжает Кмети — «развевалось трехцветное русское знамя ⁵⁸. Меховые шапки» — по выражению его ⁵⁹ «стали также показываться вправо от тахмасского редута ⁶⁰. На оконечности правого ретраншамента и во рву оного засели русские стрелки, от которых прилетали конические пули в Юксек-Табиэ» и потому он решился атаковать сию важную позицию. Из ведомых им четырех рот гвардейских стрелков, он оставил две в люнете Ярем-Ай; затем присоединив к остальным двум, еще две свежие роты из 3-го арабистанского баталиона с двумя орудиями взятыми из Юксек-Табиэ, он направился бегом к оконечности правого крыла ретраншамента. Упорнейшие из отстаивавших сие место побиты во рву. Очистив таким образом всю окрест лежащую местность, Кмети немедленно открыл сообщение с Тахмас-Табиэ, имея в правой стороне Керим-Пашу и Гуссейн-Пашу, а в левой, полковника Захария-Бей ⁶¹.

«Не менее того» говорит он, «неприятель, отступивший к палаткам, держался в них с необыкновенною стойкостью; выбегавшие из них люди, выстрелив, опять уходили, скрываясь за полотняными завесами для заряжания ружей». При этом [106] случае, Кмети высоко оценяет храбрость нашей пехоты; но отзывается, что после первой атаки Тахмас-Табиэ, не было более никакой системы, ни распоряжения в действиях ее.

Овладение турками оконечности правого ретраншамента, доставило им по словам Кмети, ту выгоду, что мертвые углы Тахмас-Табиэ, остались свободными. Засев во рву ретраншамента, турецкие стрелки выкопали себе в наружной части бруствера, небольшие ниши, заменившие банкет и начали выбивать русских из лагеря. Кмети подвез еще свои два орудия к оконечности ретраншамента и стал стрелять картечью, после чего, хотя число русских в палатках значительно уменьшилось и уже не многие из них выбегали вперед, но оставшиеся держались еще упорно.

В Тахмас-Табиэ, уже три штаб-офицера лежали смертельно ранеными. Начальник артиллерии был убит и на ногах оставалось только две трети гарнизона. Дух в них поддерживался еще Керим-Пашею, который сам был ранен и под ним две лошади убиты; Гуссейн-Паша лично водил вылазки на свой левый фланг. Анатолийские два баталиона, которые с осторожностию подавались вперед из-за стенок полевых кухонь, были поставлены позади ретраншамента ⁶².

Далее, Кмети упоминает о сосредоточенном действии орудий из фортов Вели-Паша, Чин-Табиэ и из Текта-Табиэ, (что за рекою), прибавляя, что от огня сего, в совокупности с огнем из Тахмас-Табиэ, русские понесли большой урон. О действиях подполковника Кауфмана, он мало говорит и не упоминает о встрече его с пехотою, а пишет только, что Кауфмана провожали пушечными выстрелами со всех укреплений, и что ему подана была помощь артиллериею отступавшего отряда Базина; вообще он не распространяется о сем случае, коего подробности, как видно, были ему мало известны.

Кмети о нашем отступлении. По словам Кмети, было около половины десятого часа, когда он начал замечать, что огонь русских стал слабеть и что небольшие отряды их, отделившиеся во время дела один от другого, начали отступать к возвышению Лаз-Тепе. С [107] левого фланга пустился преследовать русских баталион 2-го анатолийского полка, приведенный из форта Вели-Паши, вышеназванным адъютантом Кмети, венгерским выходцем Тюкери, который при сем случае был ранен. В то же время Гуссейн-Паша, с оставшимися у него людьми, сделал вылазку из редута Тахмас и бросился к ложементам; вправо от него атаковал Тисдель, который с небольшим отрядом вышел из редута Юксек-Табиэ, находившимся до сих пор, как бы запертым от беспрерывного действия русской артиллерии ⁶³. Кмети направил еще по отступавшим огонь четырех орудий, которые он поставил влево от укрепления Ярем-Ай. Он упоминает также о наших орудиях, поставленных будто под прикрытием колонны кавалерии на высотах насупротив люнета Ярем-Ай, присовокупляя, что хотя несколько выстрелов из них и попало в люнет Ярем-Ай, но что артиллерия сия не долго стояла на этом месте ⁶⁴.

По рассказу Кмети, в это время внезапно выскочило на поле сражения несколько конных баши-бозуков, с вождем их Гаджи-Темур-Ага, дабы преследовать отступавших; но они не могли исполнить сего в виду большого количества русской конницы, и потому все преследование остановилось в недальнем расстоянии от укреплений ⁶⁵. [108]

По запискам Кмети, русские совершенно оставили поле сражения между 10-ю и 11-ю часами до полудня ⁶⁶. Несколько баталионов местной милиции подоспели к Тахмасу тогда уже, когда русские отступили, почему он и не признает, чтобы они участвовали в деле ⁶⁷. Палатки стоявшие позади редута Тахмас, были расстреляны в лохмотья и в каждой из них лежало по два, по три, по пяти, даже по десяти убитых русских ⁶⁸. Кмети о деле на Чакмахе. Описание атаки ген. Базина па чакмахский лагерь у Кмети не полно, и потому не поясняет никаких новых обстоятельств. Занявшись обороною шорахской позиции, он не мог, как сам пишет, присутствовать в деле на Английских линиях и собрал изложенные о том сведения, как из донесений получаемых им во время дела, так и из расспросов сделанных им после, на самом месте. [109] Касаясь в записках своих сего поля сражения, он вовсе не говорит утвердительно, и при начале выражается следующими словами: «полагаю, что события там совершившиеся, были следующие» и проч. По сим причинам сведения сии, отчасти ошибочные, здесь не помещаются.

Кмети об уроне. Кмети пишет, что в сей день турки на всех местах где происходило дело, лишились убитыми и ранеными 1,084 человек, из числа коих при защите Тахмаса, убито только 370, а ранено 420 человек. Русских, по словам его, похоронено на Тахмасе, впереди линий, которые они атаковали, более 6 т. тел; всего же похоронено их 6,500, в числе коих, говорит он, не заключаются убитые и раненые, которых вынесли с отступавшими колоннами.

По крайне преувеличенной здесь цифре о понесенном нами уроне, видно, что Кмети в сем случае руководствовался сведениями, которые были получены англичанами через турок убиравших тела убитых. Сведения сии не могли быть основательны, ибо при уборке производившейся с поспешностию, нельзя было ожидать верного контроля, что доказывается самым результатом. Если даже предположить, что турки смешали своих убитых с нашими, то и в таком случае, число похороненных почти втрое превышает число тел оставшихся на поле сражения.

Разбор сведений переданных венгром Кмети. По рассказу Кмети, первая помощь подана редуту Тахмас, полковником Яник-Мустафа-Бей, пришедшим с четырьмя

сильными ротами из форта Вели-Паша, о чем не упоминают англичане, вероятно не знавшие сие. Но Кмети пишет, что штаб-офицер этот прибыл тогда, как форту сему не угрожала еще никакая опасность. Это объяснить трудно, потому что ген. Базин выступил со сборного места своего почти вслед после того как раздался первый выстрел с Шорахских высот; вскоре за тем, он атаковал Английские линии и еще до достижения оных, был открыт с форта, как то можно заключать по пущенному через колонну его еще до рассвета ядру. Нельзя полагать, чтобы начальник форта Вели-Паша, решился ослабить себя в то время, как [110] он уже замечал движение Базина, если же допустить, что эти четыре роты успели выступить из форта и прибыть к полевым кухням шорахского лагеря в промежуток времени, заключавшийся между атаками на шорахскую позицию и на Английские линии, то быстрота, с которою поднялся и подвинулся полковник Яник-Мустафа-Бей с четырьмя ротами, становится необъяснимою. Несомненно однако же, что часть сия приняла участие в бое почти при самом его начале, почему скорее можно думать, что отряд этот, входивший в состав гарнизона форта Вели-Паши, был по какому-нибудь случаю выдвинут из фронта в ночи с 16-го на 17-е число и до рассвета уже находился близь кухонь шорахского лагеря, откуда часть людей по одиночке, или малыми партиями, достигала редута, а другая, запоздавшая в завалах, не могла сначала пробраться, была настигнута и побита Рязанским баталионом. Что же касается до разноречия Кмети с показанием Кауфмана о фигуре оград между коими происходил бой, то оно объясняется тем, что кроме двух, именно четыреугольных, небольших редутов там находившихся, были и другие каменные стенки, за которыми также могли укрываться турки. Впрочем, судя по времени, Рязанский баталион не мог иметь дела с полковником Яник-Мустафа-Бей, если как пишет Кмети, он прежде всех прибыл на помощь в редут, а вероятно Кауфман настиг только отсталых людей его отряда с присоединившимися к ним другими командами разных частей турецкой пехоты, спешившей к редуту Тахмас. Свежий русский баталион, показавшийся у Яник-Мустафы-Бея в тылу, как о том упоминает Кмети, может быть и был Рязанский. Полагать должно, что в рассказе турок, коим руководствовался в сем случае Кмети, не бывший на сем месте очевидцем, есть замешательство, и что рассказ их распространяется на все время дела, в коем четыре роты полковника Яник-Мустафа-Бей, дрались частями от начала до конца штурма.

Кмети относит ко времени появления сих четырех рот, прибытие в редут Тахмас Керим-Паши, который, по словам [111] его, пробился с несколькими людьми. Войска, которые вел Керим-Паша, пришли с нижнего лагеря гораздо позже, почему показание Кмети в сем случае можно объяснить только тем, что известный отважностию своею Керим-Паша, поспешая к атакованному редуту, оставил ведомые им войска, и прорвался только с несколькими всадниками, как то было в последствии слышно и у нас от перебежчиков.

Взгляд на общий ход дела при Тахмасе. Подобные неполноты в рассказе столь быстрого и сложного события, бывают неизбежны. Трудно кажется допустить, чтобы отправление войск из резервов нижнего лагеря и фор та Вели-Паша, совершалось с отчетливостию, показанною в английских известиях; скорее можно думать, что войска, не ожидавшие в сию ночь штурма, выходили или отправлялись по тревоге к месту боя разновременно, с разных пунктов, разными начальниками или произвольно, без положительных наставлений. Такое предположение отчасти согласуется и с словами Кмети, который в одном месте говорит, что подкрепления к нему подходили как бы капля по капле, а в другом, что анатолийские баталионы были высылаемы к нему от резерва из города разновременно. По соображении всех имеющихся данных об атаке и обороне редута Тахмас-Табиэ, вообще видно, что наши сначала охватили весь плато Тахмас, что левый фланг наш упирался ко внутреннему фасу левого ретраншамента, что масса людей разных полков, занимала турецкий лагерь и что передовые части сей массы, овладели даже оконечностию правого ретраншамента; что позади сей полуциркумвалационной линии, толпилась неприятельская пехота, выбитая из лагеря и отрезанная от редута Тахмас-Табиэ, в который она старалась пробраться, что толпы сии поминутно усиливались приходящими с разных мест войсками, которые, стараясь пробиться в редут, показывались, то на правом фланге нашей артиллерии, то в тылу лагеря, то около полевых кухонь, так что на сих трех пунктах бой не умолкал, и что войска пришедшие на избавление редута, могли проникнуть в него только тогда, когда Кмети выбил наших из правого крыла ретраншамента и [112] из лагеря, к которому времени н Кауфман, зашедший далее других с Рязанским баталионом, был отрезан от наших главных сил.

Поверив по имеющимся сведениям количество турецкой пехоты, собравшейся под конец дела собственно около редута Тахмас, с некоторым вероятием оказывается, что ее к тому времени там находилось:

Кроме того разновременно присоединялись, к сражавшимся около Тахмас-Табиэ, части войск приходившие из форта Чин-Табиэ, лазы и наконец до 300 вооруженных жителей Карса, и на последок несколько сот конных баши-бозуков.

Суждения. Участь Карса в день 17-го Сентября зависела от оборота дела на Шорахских высотах, преимущественно при редуте Тахмас-Табиэ. Успех должно отнести к доверию, которое ген. Виллиамс и соотечественники его приобрели между турками, к известной стойкости турецких войск за валами, а всего более к бдительности и деятельности Кмети. [113]

Турецкие официальные сведения о штурме. За сим, прежде чем приступить к описанию событий, последовавших под Карсом после приступа, остается еще, изложить здесь официальные сведения и частные сказания турок о деле 17-го Сентября, в том виде, как они их передали и в тех понятиях, как они себе дело это представляли.

Фуад-Паша, в официальной депеше своей к Стратфорду, основанной на донесении турецкого главнокомандующего Васиф-Паши, показывает с обеих сторон несколько менее урона против сведений переданных англичанами, но прибавил одну пушку, будто бы оставленную нами в траншеях. Султан изъявил удовольствие свое фирманом к карской армии и двумя на имя Васиф-Паши грамотами, из коих одна относилась к обитателям Карса ⁶⁹. Из переписки Стратфорд-де-Редклифа с Кларендоном видно, что султан намеревался кроме того наградить их, освобождением Карса от платежа податей и набора людей в армию, считая со дня штурма на все время войны, и сверх того еще на три года после заключения мира.

Торжество турок. Восторг произведенный отбитием штурма был чрезвычайный между войсками защищавшими Карс. Как только дело прекратилось, стрелки султанской гвардии и лазы торжествовали успех ими приобретенный, плясками под музыку впереди Тахмас-Табиэ, на поле сражения среди раненых и убитых. В Карсе, набожнейшие из мусульман провозглашали, что видели священную дружину состоявшую из 10,000, человек, в облачении зеленого цвета (присвоенного Магомету), которая поборствовала за их войско и что небесные воины сии исчезли с отступлением русских.

Народные турецкие известия. С большим еще простором чем все иностранцы, выражаются в определении понесенного нами урона, турецкие офицеры и солдаты карского гарнизона, как и жители самого города, в отправленных ими к родным и знакомым своим письмах, коих множество было перехвачено после штурма [114] нашими разъездами. В иных, потеря наша доведена до 20,000 человек. Так как послания сии, по безотчетливости и мутности изложения, ничего не объясняют, то оне здесь не помещаются. Не менее того, странный оборот турецкого рассказа, может быть любопытен для читателя, почему некоторые из сих писем помещены переводом в конце книги ⁷⁰.

Комментарии

18. См. план № 2 боя при кр. Карсе на шорахских высотах 17-го Сентября 1855 года.

19. Штабс-капитан Броневский был удостоен за сие дело, ордена Св. Георгия 4-й степени.

20. См. план № 3-го боя, на Шорахских высотах по прибытии резервов.

21. По засвидетельствованию офицеров своего полка, кн. Трубецкой удостоен ордена Св. Георгия 4-го класса.

22. См. план № 4-го штурма, с показанием движения Рязанского баталиона.

23. Один из офицеров, проезжавший через это место вслед после боя Рязанцев, застал возле одного из покинутых редутов, сидевшего раненого солдата, менее заботившегося о своей ране, чем о сделанном им приобретении свежих патронов, которые он набирал из оставшихся турецких сум. Ему жаль было расстаться с такою дорогою для воина добычею, и приглашая офицера набрать их — "а у убитых-то сколько еще патронов в сумах, и какой еще порох хороший" — говорил он, показывая собранные им пачки.

24. См. план штурма № 1-го.

25. За сие дело капитан Ермолов удостоился получить орден св. Георгия 4-го класса.

26. См. план штурма № 2-й.

27. См. план штурма № 4-й.

28. За сей отличный подвиг, подполковник Михаил Кауфман удостоен ордена Св. Георгия 4-го класса, а 1-й баталион Рязанского полка Георгиевского знамени.

29. Из двух батарей Гренадерской бригады, подполковника Брискорна и полковника Десаже, удостоены ордена Св. Георгин 4-й степени штабс-капитан Шлаттер и поручик Симчевский; офицеров убито 2, раненых было 3, и все три остались при своих местах. В Карабинерном полку удостоен также в сей день того ордена, отличившийся храбростию маиор Визиров.

30. В конце книги приложены под буквою Е три ведомости, из коих первая заключает перечневое сведение по войскам и полкам о убыли генералов, штаб и обер-офицеров; во второй — такие же сведения о нижних чинах, а в третьей — именной список убитых, раненых и контуженных генералов, штаб и обер-офицеров.

31. Гренадерской.

32. По сведениям, собранным англичанами от одного раненого офицера взятого в плен, убитым вероятно был командир Виленского полка, полковник Шликевич; тело его осталось во рву, равно как и лошадь его, по-видимому прежде убитая.

33. Если калибр наших ружей не был более калибра турецких, то могло случиться, что несколько турецких солдат воспользовались патронами из сум наших убитых, равно как и наши люди выбирали их из турецких сум. Описанный же систематический способ добывания патронов среди замешательства убийственного огня — неправдоподобен; почему мудрую сию распорядительность начальства в Тахмас-Табиэ, надобно скорее отнести к выдумке какого-нибудь неопытного турка, коего замысловатое изобретение случайно достигло печати.

34. Впрочем о всех взятых нами орудиях и знаменах приобретенных необыкновенным мужеством войск, не было упомянуто и в первом напечатанном в наших ведомостях известии о неудавшемся штурме.

35. Штаб-офицер дельный.

36. По словам Томсона, Кмети побуждаемый преданностью к туркам за избавление его от русских в венгерскую войну, сражался как лев.

37. О мерном шаге пехоты, упоминаемом в записках Сандвита, Кмети не говорит: он и не мог думать, чтобы войско, двигаясь на штурм по горам и камням, могло идти в ногу и обозначать шаг, как на параде.

38. Первая и вторая колонны генералов Ковалевского и Майделя. Промежуточную колонну кн. Гагарина, Кмети, как кажется, в начале не заметил или не различил ее от колонны Ковалевского.

39. Под названием правого фланга, Кмети здесь разумеет Баши-бозукскую гору, которую он включал в обороняемую им шорахскую позицию, тыл же свой считал обеспеченным, вероятно потому что не заметил отряда Базина или каких-либо войск двигавшихся вверх по оврагу через с. Чакмах.

40. Полагать надобно, что в сем случае он разумеет только правую от него оконечность Ренисонских линий, где происходил бой.

41. Если допустить, что суждения сии соображены были уже после дела, то не менее того оне по справедливости своей, свидетельствуют о военном взгляде Кмети, коего распоряжения оправдались на самом деле.

42. Батарея состоявшая при колонне ген. Ковалевского.

43. Здесь явная неверность, как не верно и то, что турки открыли нас около 3 часов утра, ибо первая колонна пришла на первое сборное место только в 3 1/2 часа, чтобы в 4 часа занять назначенную для нее позицию в боевом уже порядке. В половине 5-го часа раздался в Виленском полку нечаянный ружейный выстрел, а первый выстрел из турецких орудий последовал только в 4 3/4 часа. Если допустить, что Кмети успел в 30 минут времени сделать все вышеназванные им распоряжения, и если приложить к тому еще четверть часа употребленную гонцом для доставления ему вести о нашем приближении, то, считая от того времени как турки сделали первый пушечный выстрел, оказывается, что первая колонна могла быть открыта не около трех часов по полуночи, а около четырех, в то время как она выстраивалась на последней позиции. Кмети не мог также заметить в три часа второй колонны Майделя, которая тронулась только в 4 часа и 20 минут с привала еще весьма отдаленного от горного контрфорса и закрытого высотами. Такая несообразность в определении времени начала дела, служит к подтверждению того, что Кмети, оказавший действительно большую распорядительность, дополнил свой рассказ соображениями приноровленными им после боя. Трудно себе и представить, чтобы в подобно тревожную минуту, озабочиваясь важнейшими распоряжениями, можно было по часам замечать свои действия.

44. Ковалевского.

45. Что некоторые из людей наших были уже за валом, поверяется показаниями самих нижних чинов.

46. Согласно с истиною.

47. Атака сборного полка легкой конницы, опередившего пехоту Майделя. Об атаке конных охотников с фронта от колонны Ковалевского, Кмети вовсе не упоминает.

48. Тюкёри, находясь в числе волонтеров Гарибальди в Сицилии, умер от раны, полученной при взятии Палермо в 1860 году.

49. Во всей второй колонне было пехоты и кавалерии 6,200 рядовых из коих часть еще отделилась с полковником Серебряковым влево и потому ни в каком случае Гуссейн-Паша не мог быть окружен на рассвете 15,000 русских. Впрочем, многие частности натиска второй колонны, описаны довольно верно. Можно узнать первую атаку Мингрельцев с фронта и атаку карабинер, в обход левого фланга турок.

50. Ошибочно,— гренадеры были со знаменем во рву и частию на валу, с которого были опрокинуты; после чего бой продолжался с упорством в самом рву для спасения знамени. В другой раз гренадеры ворвались было в самый редут через отверстие, против траверза коего был убит маиор Герсеванов.

51. Атака промежуточной колонны кн. Гагарина. Кмети заметил не более 800 человек, потому вероятно, что вторая линия сей колонны приняв влево, смешалась с колонною ген. Ковалевского.

52. Совершенно справедливо. Дальнейшие подробности сего местного боя, совокупность или разновременность оного с атакою полковника Серебрякова, мог бы передать только личный в оном участник Тисдель, который к сожалению не издал своих записок.

53. Может быть разумеет он под сиим, легкую батарею гренадерской артиллерии полковника Десаже, занявшую первую позицию свою на скате Лаз-Тепе, где она впрочем не долго стояла и откуда мало действовала.

54. Обстоятельство сие о бое при орудиях описано верно.

55. Батарейная батарея Брискорна.

56. Тот самый, который летом привел два баталиона из Баязида через с. Бардус в Карс. Убит.

57. Те самые, о коих упоминают Виллиамс и Лек.

58. Большого числа конницы в эту минуту не могло уже быть на горе, а может быть проскакивали кое-какие конные охотники из туземцев. Трехцветного знамени у нас никогда не бывало.

59. Под сим названием разумеет он казаков или туземных всадников.

60. Разумеется лицом к шорахской башне.

61. С переменою фронта, лицом уже к артиллерии или главной позиции второй колонны Майделя; ибо в начале дела, когда Кмети занимал Ренисонские линии, он стоял лицом к шорахской долине.

62. Разумеется во рву с наружной стороны бруствера.

63. Навесные выстрелы батареи Брискорна в то время были уже очень редки и не могли наносить большого вреда.

64. Неопределительно. Нельзя полагать чтобы Кмети под сею артиллериею разумел 2-й дивизион батарейной батареи кн. Кропоткина 18-й артиллерийской бригады, поставленный на покатости горного контрфорса, для прикрытии нашего отступления, ибо навесные выстрелы сих орудий едва ли могли попадать в укрепление Ярем-Ай; при том же кавалерии с ними в прикрытии не было; небольшая часть оной стояла тогда на шорахской равнине у подошвы горы Стол. Стоявшею насупротив люнета Ярем-Ай артиллериею, как выражается Кмети, можно бы только считать батарею находившуюся у кн. Дондукова под прикрытием Нижегородского драгунского полка; но батарея сия под исход дела не стреляла, и потому указание Кмети в сем случае остается не вполне разъясненным.

65. Кмети нигде не упоминает о страшном поражении будто нанесенном нам при сем случае вылазкою из Юксек-Табиэ Тисделя, как о том пишут англичане. Ни рукопашной свалки, ни поражения сего не было, а только покололи несколько отставших раненых солдат.

66. Бой прекратился несколько позже.

67. Что жители Карса участвовали в деле, в том нет сомнения.

68. Крайне преувеличено. Принимая в расчет среднее число убитых, которых Кмети показывает найденными в каждой палатке придется на одну из них круглым счетом по пяти человек. Всех же палаток за редутом Тахмас, по показанию самого Кмети, находилось 350; по этому во всех палатках должно было лежать 1,750 челов. наших убитых. Между тем, по самим точным сведениям, на всех пунктах приступа было убито у нас только 2,278 человек. Если к вышеприведенному сведению Кмети о найденных им убитых в палатках присоединить 850 челов., показанных им убитыми при атаке Ренисонских линий, 160 при люнете Ярем-Ай, 363 челов., показанные англичанами убитыми при атаке чакмахского лагеря, то сумма наших убитых, доходящая по сему счету до 3,123 челов., превзошла бы действительную убыль нашу, уже 845 человеками; но в этот преувеличенный счет — 3,123, не помещены еще убитые перед Тахмас-Табиэ при повторенных атаках сего редута, не с той стороны где были палатки, а вдоль ретраншамента левого крыла, где у нас всего более было урона; сверх того были еще утрачены люди, при атаке редута Юксек полковником Серебряковым и при движении Рязанского баталиона с подполковником Кауфманом. По сим соображениям оказывается, что хотя урон наш в турецком лагере и был значителен, но он далеко не достигал цифры, которую показал Кмети, говоря, что в каждой палатке лежало по два, по три, по пяти и даже по десяти убитых русских.

69. Переводы сих актов значатся в приложениях под буквою S.

70. Смотри приложение под буквою Т.

Текст воспроизведен по изданию: Война за Кавказом в 1855 году. Том II. СПб. 1877

© текст - Муравьев-Карсский Н. Н. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001