КОСТЕМЕРЕВСКИЙ И.

ДНЕВНИК ИЗ САЛАТАВСКОГО ЗИМНЕГО ПОХОДА

В начале зимы прошлого годя предположено было сделать движение в Салатавию и далее ... Темир- Хан-Шура назначена сборным пунктом войск, и 29-го ноября (1858) мы выступили в поход. Между прочим приказано: Дагестанскому конно-иррегулярному полку (в котором я служу акимом (Начальник, медик, доктор)) выступить 28-го в Темир-Хан-Шуру. Провианту, т. е. муки, взять с собою на 16 дней.

Вообще сборы в поход в горы, а там, может статься, и на тот свет, на Кавказе непродолжительны и многим известны. Сборы эти впрочем, бывают всякие. Мои, например, вот в чем состояли: две верховые лошади — одна под меня, другая под денщика, — и небольшой вьюк. Лошади, разумеется, оседланы сообразно назначению. У моего седла спереди пристегнута переметная сумка, в одной половине которой помещены бинты, компрессы, корпия, пара лубков, гофманские капли, жидкий нашатырный спирт, прованское масло, мятное масло, обыкновенный спирт, несколько сахару и соли. В другой половине бутылка с водою, сухари и сыр. Сзади седла привязаны бурка и башлык. Одет я был по походному, — во всадницкую форму: черкеска лезгинского сукна, желто-коричневого цвета, полушубок, архалук на вате из красного московского кумача, на голове шапка из черного курпея с красным верхом, на ногах шерстяные носки и сапоги с длинными голенищами, подбитые подковками с шипами; на руках так называемые шведские теплые перчатки. Вооружение: шашка (ауховский волчок), кинжал — базалай казанищевский, револьвер Кольта, плеть, карманный лекарский набор, щипцы для вынимания пуль, словом — Эскулап вооруженный Палладою. Итого совсем: субъект и объект — 6 пудов 7 фунтов; что называется человек с весом...»

На другой лошади, кроме денщика, помещался небольшой вьюк. Его составляли: пуд ячменя, 25 фунтов сухарей и круп; спальная шуба из карачаевских овчин, шемахинский войлок, белье, медный чайник-«купчик», кастрюля, 15 ф. сахару, полфунта чаю, сапоги с калошами, подковы, гвозди, торбы, веревки, попонки и проч.

Так снарядился в поход я — и снаряжаются мне подобные. Господа большой руки берут с собою походные кровати, сундуки, столы, стулья. Видел даже и железные печи. Иные запасаются дойными коровами, петухами, собачками, словом — всем, кроме слонов, потому что мы здесь не в Индии.

Ноября 29-го. Небо закрыто облаками. На улице грязь. Один градус мороза. Напился чаю с назыком, которых надавали мне в поход мои аульские соседки. Назыком у дагестанских татар называется плоский продолговатый хлеб, из пшеничной муки. Плоская же круглая лепешка из кукурузной муки называется мучари. Лошади оседланы

Присел, перекрестился, да и двинулся в дорогу. Соседка справа, кричит: якши-иол, аким. Соседка слева, кричит: якши иол, аким. Соседка сверху и соседка снизу также кричат; квартира моя на пригорке стоит. Забежал к знакомому офицеру; застал его с «Авдеевой» в руках и перед ним на подносе громада пирожков с капустою.

— «Я говорил, сыра капуста будет!»

— И говорил, с книжкою ничего толку не вылет, говорит денщик Василий.

— «Да книжка чем виновата?» говорит барин.

— Бабы в книжку не смотрят, а пироги делают такие ... говорит денщик Василий.

— «Да и книжку то эту баба же написала», говорит барин тоном, не допускающим возражения.

— Книжки бабы не пишут, говорит денщик Василий тоном, не допускающим возражения.

Запасливый офицер занялся приготовлением сливок в поход по способу Аппера и решил отправиться в Шуру на следующее утро. Я же, не дожидаясь следующего утри, отравляюсь в Шуру. Дети школы (смотр. № 40 «Кавказа» 1858 года: «Опыты распространения русской грамотности между Аварцами») — дети школы собрались проводить меня. Старший класс — Андало Салтинский подводил лошадь, Али Могоский держал одно стремя, Гусейн Каратинский держал другое. Младший класс — Мехти Чохский подавал плеть. Сердце мое было преисполнено умиления. Двинулись мы в Шуру с князем Ар. Встречные татары по улице напутствуют нас: «Якши сагат бол-сун» (в добрый час.). Едем: на встречу к нам два всадника из Шуры, на потных лошадях; в руках у них бумаги. — Что такое? — Кагат. Читаем кагат. Выступление в поход на день отмечено. Поворачиваем назад. — Что такое случилось? — кричат от мечети любопытные татары. — Шамиль замирился, говорим мы. Засмеялись любопытные татары: а некоторые плюнули через зубок.

Ноября 30-го. Едем в Шуру. Там и сям туман. Ветер с запада — и на Караул-Тобе был очень холоден. Вот вправо могила сына Тамерлана; а вот и спустились в Буглен. Буглен — аул домов в 400 принадлежит шамхалу. Буглен славится сливами и женщинами. За Бугленом встретили драгун Северского полка. Драгуны были на вороных лошадях, одеты в дубленые полушубки; на головах папахи с знаками «за отличие». Никоторые были с носогрейками в зубах.

— Куда вы, драгуны, идете?

— В Дженгутай, пропел рябой тенор с фланга.

— Вернитесь — пойдёмте с нами на войну.

— «Никаких, никаких» выкрикнул басом кто-то из второго взвода.

— «Поди-ка прежде ты, попробуй там спой лоб-та» кто-то дружески посоветовал из первого взвода. И с глухим топотом и бряканьем миновали нас драгуны, искоса поглядывая на нас из-под своих мохнатых шапок. Прибыли в Шуру.

1-го декабря. Темир-Хан-Шура или, попросту, Шура был прежде шамхальский аул. В 1832-м году Русские мало-помалу начали укреплять это место, как важный стратегический пункт для северного Дагестана. Теперь Шура сделалась значительным укрепленным местом, в котором насчитывается до 600 домов и до 9-ти тысяч оседлых жителей и военных обывателей. Шура хотя и не признана еще городом, но уже давно играет роль города — и притом военно-правительственного места для целого Прикаспийского края. К сожалению, Шура не занимает центрального места Дагестана и с умирением его вероятно обратится в уездный город. Центральное же управление Дагестана с величайшею выгодою может сосредоточиться в местности Гергебиль-Уллакалинской, где сходятся бассейны всех Койсу, по которым гнездится все политически-деятельнейшее народонаселение Дагестана и где естественные пути сообщения сходятся со всего Дагестана, как к центру, что Шамиль очень хорошо оценил и сделал важное укрепление в этом месте.

Шуру я застал уже довольно опустелою. Остались только небольшой гарнизон, солдатки, жиды, которые уже успели себе завести гнездо в Шуре, — и коммерция со своими ситцами. Ситцы, русские ситцы (мужик чит) расходятся в огромном количестве в Дагестане и более и более вытесняют персидские бумажные ткани. Удивительно! русские ситцы своими рисунками заметно действуют на изменение вкусов туземного народонаселения, особливо нежной его половины. Полагая все мирное и немирное народонаселение Дагестана в 100 тысяч, а на каждого человека по 4 руб. на фабричные ткани, составится порядочная для Дагестана сумма — за полтора миллиона рублей серебром, по самому экономическому расчету, потому что дагестанские туземцы, а особливо туземки от головы до ног одеваются во все покупное. Это не то, что русские поселяне.

Декабря 2-го. Небо облачно + 2oR;ветер с запада, т. е. оттуда, куда нам идти сегодня 45 верст. К 9-ти часам начали прибывать сотни из своих квартир, сделав переход от 15 до 25 верст. Итак сегодня никоторые сотни сделают переход в 70 верст. Это еще ничего; мы делаем переходы и побольше. Отправляемся например, в набег. Идем из с. Дурчели до свету в Шуру 24 версты; из Шуры идем в Евгениевское 27 верст; в ночь, втихомолку крадемся к Буртунаю — 22 версты, захватываем что попадется, причем, разумеется, скачем как угорелые, деремся с мюридами, отступаем, преследуемые пулями и ругательствами обратно в Евгениевское, 22 версты, куда приходим к обеду. Закусив «малую толику», идем в Шуру, 27 верст, куда приходим вечером; оттуда сотни уже ночью идут в свои штаб-квартиры от 15 до 25 верст. Итого в двое суток 149 верст...

Запасся еще бинтами и корпиею: сестры милосердия нам не приготовят. Полк при стоне накара и хрипе зурн двинулся по Черкесской дороге. Благослови Бог, — у одного всадника вырезал пулю из руки — прежний гостинец. Оперированный хотел было идти в поход, но его вернули домой.

Идем но обширной долине Сарикамыш; по обеим сторонам горы, отличные места для баранов- мериносов. Сарикамыш не имеет пресной воды. Князь Аргутинский-Долгорукий собирается провести сюда воду. Князь Багратион копал колодцы, — вода купоросная. — Ветер сильно бьет в лицо; лошадь поворачивает в стороны. Гайдарбек, известный боевой товарищ Хаджи-Мурата, подтрунивает над моими хлопотами с лошадью. За поворотом на Миатлы нагнали вьюки на привале. К пылавшим кострам и мы привалили. Идем далее к Миатлам, куда и пришли вечером и застали всю пехоту и артиллерию отряда расположенного на биваках. Зарево бесчисленных костров, шум Сулака; шум и песни бивачного народоселения, выпившего свою крышку... Гремят дуэты, квартеты и фальцеты. И из этого моря голосов и звуков по временам выдавалось могучее унисоно...

Кто едет? — А, это бусурманский полк; бусурманцы идут! там и сям выкрикивали у костров. Немалых стоило хлопот отыскать место полку. Полк приютился кое-как на груде булыжника у самого русла Сулака. Холодно и сыро...

(Оконч. следует)

Текст воспроизведен по изданию: Дневник из Салатавского зимнего похода // Газета "Кавказ", № 60 (от 2 августа). 1859

© текст - Костемеревский И. 1859
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Валерий. 2020

© дизайн - Войтехович А. 2001
© Газета "Кавказ". 1859