-

ОТРЫВОК ИЗ ЗАПИСОК КАВКАЗСКОГО ОФИЦЕРА.

7-го И…я 18…. года.

Сегодня я приехал в действующий отряд и кажется кстати. Завтра будет штурм.

После нескольких часов отдыха, я вышел из палатки полюбоваться ясным вечером Дагестана: лучи заходящего солнца уже золотили вершины гор и багровым заревом ложились на волнах горного тумана; обрывистые утесы угрюмо прислушивалась к сердитому говору волн бегущей внизу Кара-Койсу. Вся окрестность бесплодна и безжизненна, как будто сама судьба напечатлела на ней роковую тайну смерти; повсюду видны одни только обнаженные скалы, гордые и мрачные, как образ мертвеца: да и где смерть ликовала свое торжество так часто, и так долго!

Из за небольшой высоты видна часть [74] осаждаемого нашими войсками аула Г…. Издали он похож на груду камней; сакли и улицы расположены без всякого порядка и вкуса, по как нельзя лучше приспособлены к выгодной и упорной обороне; весь аул построен амфитеатром на большом кургане, отделенном от цепи гор тесным ущельем. До ночи из аула стреляли по нас ядрами, однако неудачно.

Вечер на юге непродолжителен, сумерек почти нет. Скоро наступила ночь. Небо было чисто и ясно, мириады звезд приветствовали землю ангельскою улыбкою мира; луна серебрила кипучую поверхность Койсу, и, под влиянием ее бледного света, утесы и скалы принимали какие-то фантастические виды; порою шум от падения подмытого рекою утеса, и за ним бешеный хохот волн сливались в одно продолжительное эхо, и оно далеко откликалось в тесных ущелиях гор.

Люблю я ночь юга; но там, где в полном блеске раскрывается могущество Творца, трудно изобразить и одну черту из всей картины необъятного творчества; оно только понятно чувствам; но и эти отголоски бессмертной души тонут и замирают в божественной гармонии мироздания; а между тем каждый звук ее наполняет душу чем-то высоко прекрасным, и душа, сознавая свое божественное родство с Небом, созвучиями [75] тайной молитвы как будто хочет дополнить эту полную, эту совершенную гармонию... Не в это ли время совершается святая тайна сообщения души нашей с Богом?

Облокотись на колесо орудия, я долго любовался прекрасною картиною ночи. Было уже поздно: говор в лагере начал затихать.

Желал бы я звать, что чувствуют теперь те, которым завтра предопределено быть убитыми? Говорят, есть предчувствие; не мешало бы убедиться в этом.

У погасающего бивуачного костра стояло несколько человек солдат: они толковали о предстоявшем штурме. Я подошел к ним и спросил:

— Кто из вас вызвался и охотники?

— Мы, отвечал деньщик.

— Как мы? спросил я.

— Т. е. барин мои, В-ше Б-ие.

— А как фамилия твоего барина?

— Поручик Барон Р–н. Они за всегда вызываются в охотники.

Эта фамилия мне знакома.

— Не служил ли твой барин в К...м гусарском полку?

— Служили, да мы уже с год как переведены на Кавказ. [76]

Так, это он.

— Где палатка твоего барина? Веди меня к нему.

— Их теперь нет дома, они в секрете.

Жаль, подумал я, и отошел от костра.

С Бароном Р...м мы воспитывались в одном корпусе, и были друзьями, он принадлежал к числу тех людей, которые прекрасными качествами души невольно привлекают к себе. Барон Р...н поэт в душе, и как поэт он любит жить в мире фантазии; отличительная черта его характера — беспечность; существенность занимает его мало: все прекрасное приводит его в восторженное состояние. Не думаю, чтобы он переменился. Не смотря на то, что слово дружба в настоящее время не имеет для меня прежнего значения, я бы желал встретиться с Бароном Р...м, и мы бы с ним сошлись. Помню; при нашем расставании, Р...н, сжимая меня в своих объятиях, сказал: «Я предчувствую, что мы увидимся.» Между нами с год продолжалась переписка: сначала она была для нас интересна, а потом... Потом, мы ее прекратили, и чуть ли не я первый.

И так, мы увидимся. Однако странно, почему мне вдруг сделалось грустно? Не потому ли, что воспоминание о друге моего детства будит ряд других воспоминаний, перед которыми настоящее кажется пустым и бесцветным, или [77] судьба еще раз хочет подшутить надо много, и на мне самом доказать предчувствие души? Но если дело идет только об моей жизни, то это не острая шутка. Обо мне жалеть не кому, да и не стоит.

Известие, что Барон Р...н в отряде меня сильно заинтересовало, и помещало сделать испытание над предчувствием. Если после штурма останусь жив, я сделаю его в другое время.

8-го И…я.

Штурм кончился. Аул взят. С нашей стороны есть убитые и раненые. Я был уверен что если останусь у себя в палатке, ко мне зайдет толпа живых и невредимых.

Я вышел, чтобы отъискать Барона Р...на и узнать не убит ли кто из моих знакомых….

Возле одной палатки стояло несколько офицеров; они о чем то разговаривали в пол-голоса. Когда я поравнялся с ними, из палатки вышел лекарь, и, подойдя к кружку разговаривающих, сделал печальную гримасу. «Плохо», сказал он. «Кому?» спросил я из любопытства. «Барону Р...ну», отвечал доктор. Я не спросил почему, но пораженный неожиданным известием, забывая, что во всяком случае беспокоить больного опасно, бросился в палатку его, и что же?... На походной кровати лежал Барон Р.. н, бледный, обессиленный страданиями; глаза его были мутны, кровь сочилась [78] из благородной груди его. Он был ранен. Я стоял несколько минут неподвижно, боясь нарушить покои страдальца; наконец, блуждающий взор его остановился на мне. Барон Р...н узнал меня. С болезненным усилием и приветливою улыбкой, он хотел подать мне руку, я предупредил его. «Помнишь ли», прошептал он, «я сказал тебе, что мы увидимся.» Я не в силах был отвечать, да и чтобы я мог сказать ему?... Через несколько минут я уже сжимал холодную руку мертвеца, и долго с немою грустью смотрел на благородные черты его, с которых самая смерть не смела стереть следов геройской отваги. Я поцеловал лоб умершего и оставил там прощальную слезу.

Мое желание — убедиться в истине предчувствия исполнилось само собою........................ Грустно!

Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из записок кавказского офицера // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 80. № 317. 1849