ДРОЗДОВ И.
ОБЗОР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ НА ЗАПАДНОМ КАВКАЗЕ
С 1848-ГО ПО 1856-Й ГОД.
I.
Общий взгляд на военные действия на Кавказе. Боевые средства западного Кавказа в 1848 году. Границы западного Кавказа и племена населявшие его. Усвоенная система военных действий. Набег к нижним абадзехам и дело под Джемтлоком. Положение русских оборонительных линий и набеги на них горцев. Поражение скопища горцев под Тенгинской станицей и на р. Уле. Нападение на станицу Владимирскую. Прорыв скопища горцев к станице Сенгилеевской и поражение их генералом Ковалевским.
Кавказская война, как и всякая народная война, да притом в местности, огражденной почти неприступными горами, представляла много затруднений для более быстрого завоевания края, чем это совершилось, и лишь такой гигант, как Россия, в состоянии был одолеть воинственных дикарей Кавказа и твердыни, охранявшие их. Заключение, что продолжительность кавказской войны есть последствие ошибок предводителей войск наших на Кавказе, опровергается живыми примерами: Черногория и Швейцария, защищаясь горною природою, отстояли свою независимость, при средствах более слабых, чем на Кавказе. [498]
Деятельность главнокомандующих наших, от Цицианова до Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича включительно, у каждого порознь, ознаменована каким-нибудь важным историческим событием, ускорить ход которых не представлялось возможности. Завоевание Кавказа совершалось постепенно, последовательно. Сначала завоеваны были мусульманские провинции Закавказья, затем восточный Кавказ и, наконец — западный. Для единовременного завоевания этого края понадобились бы средства, над которыми могла задуматься даже такая могущественная держава, как Россия. Военные действия хотя велись и одновременно на всех театрах войны, но не с одинаковою настойчивостью; это происходило вследствие обширности края, неудобства путей сообщения с Россией и отсутствия таковых на Кавказе, что служило препятствием для содержания большого числа войск.
Наступательные действия в Чечню и Дагестан были столько же решительны и настойчивы, сколько вялы и нерешительны на западном Кавказе, что, без сомнения, надо отнести столько же к системе должной последовательности, сколько к разности политического значения этих двух частей Кавказа. Водворение власти нашей в закавказских мусульманских провинциях могло считаться обеспеченным лишь с покорением смежных с ними воинственных горцев-мусульман Дагестана и Чечни, сопротивление которых, вследствие развившегося между ними учения мюридизма, последним и опаснейшим представителем которого был Шамиль, потребовало и с нашей стороны особенного внимания и усилий для более успешного завоевания восточного Кавказа. [499]
Западный Кавказ, по географическому положению своему с русским вооруженным казачьим населением и с Черным морем, охраняемым еще грозным в то время черноморским флотом, не мог иметь местного серьезного политического значения, вследствие чего война на этом пункте ограничивалась обороною передовых наших линий, да, изредка, набегами на неприятельские аулы и хутора.
План завоевания западного Кавказа был начертан еще генералом Вельяминовым. План этот, вполне основательный в определении наступательных действий в неприятельские земли от Лабы и Кубани, был ошибочен в идее блокировать горцев непрерывным рядом укреплений по берегу Черного моря, от Анапы до Сухума, на протяжении нескольких сот морских миль. Не говоря о том, что блокада на таком громадном пространстве невозможна, осуществление этого проекта, помимо больших издержек в деньгах и людях, отвлекло 16-ть баталионов пехоты от более важных военно-операционных пунктов — Лабы и Кубани, Усиленное крейсерство черноморского флота вдоль кавказских берегов принесло бы более пользы, чем береговые укрепления, гарнизоны которых бесполезно гибли от лихорадок и цинги. Прекратить контрабанду и сношения горцев с политическими авантюристами запада было трудно, даже невозможно, вследствие доступности кавказских берегов Черного моря для приставания маленьких турецких фелюг и кочерм, которые легко входили в устья впадающих в море рек и речонок, или вытаскивались на берег; да, в сущности, контрабанда и какие-нибудь выходцы в роде Чайковского не могли иметь серьезного влияния на военные действия наши. Горцы были слишком умны, [500] чтобы верить одним словам, а сотня ружей и столько же пудов пороху — слишком ничтожное пособие для борьбы с таким великаном, как Россия.
Строго оборонительный характер военных действий, выставляя нас в глазах неприятеля слабыми, вместе с тем позволял ему быть безгранично наглым и дерзким. Дикий человек понимает и признает только силу, а ее-то в глазах его мы и не имели, ибо великодушие, которое лежало в основании отношений наших к горцам, принималось ими за бессилие.
Сосредоченные внимание и военные действия на восточном Кавказе, имя Шамиля, прогремевшее из конца в конец по России, и стремление лучшей русской молодежи испытать там боевого счастья,— все сложилось так, что невольно брошена была тень на западный Кавказ, что, впрочем, нисколько не умалило боевых достоинств и заслуг героя-солдата на этом театре войны, и ежели в деле завоевания Дагестана и Чечни было много блеска, то сравнительно скромные действия на западном Кавказе увенчались более основательными результатами.
О том, кто был главным виновником завоевания Кавказа, сказать не трудно, ибо причину его надо искать во времени и средствах России; касаясь же главных деятелей войны, должно придти к заключению, что начало завоевания Кавказа принадлежит князю Цицианову, а конец, т. е. окончательное водворение русской власти и распространение в крае просвещения, всецело принадлежит Великому Князю Михаилу Николаевичу, 18-ти-летнее управление Которого составляет важнейшую из эпох в летописях Кавказа.
Трудно было завоевать Кавказ, но еще более труда [501] предстояло Великому Князю в деле водворения гражданственности и просвещения в только что завоеванном крае, между населением воспитанным на боевых традициях.
Такое заключение, не противореча фактам, совершившимся на глазах наших, не может умалить значения и заслуг предместников Его Высочества.
Князь Барятинский не был инициатором новой системы войны; он продолжал то, что было подготовлено временем и трудами его предместников. Население восточного Кавказа продолжительною упорною войною было достаточно истощено, чтобы уступить давлению сильно развитых военных средств при князе Барятинском. Пленение Шамиля было событие весьма эффектное, но значения решающего в будущем оно не имело при условии, в котором оставлено население восточного Кавказа, прочным завоеванием которого можно было считать лишь окончательное переселение горцев с тех мест, на которых они оставлены князем Барятинским; политическая неблагонадежность их, а следовательно и непрочность завоевания, выразились в последнюю турецкую войну, когда, вслед за отступлением войск наших от Зивина, вспыхнуло поголовное восстание в Дагестане и Чечне.
Сделав предварительный общий взгляд на характер кавказской войны, перехожу к описанию западного Кавказа и военных действий наших там.
Западный Кавказ, гранича с юга Черным морем, с запада — керченским проливом и Азовским морем, с севера — землею войска черноморского и ставропольскою губерниею, и с востока — Кубанью, от верховьев ее до станицы Барсуковской, где река круто поворачивает течение свое на запад, состоял из [502] трех вполне самостоятельных театров военных действий: правого фланга, от верховьев Кубани до Усть-Лабы; черноморской кордонной линии, от Усть-Лабы до варениковской пристани, и черноморской береговой линии, от Анапы до Сухум-Кале.
В 1848-м году, на обширном пространстве этом, боевые средства для наступательных и оборонительных действий состояли: на правом фланге — из 3 1/2 линейных баталионов, 5-ти баталионов ставропольского егерского полка, 12-ти конных казачьих полков, 2-х полевых батарей 19-й артиллерийской бригады, конноказачьей № 13-го батареи и взвода конной № 14-го батареи, в составе: пехоты около 9000-ти штыков, кавалерии 19,897 сабель и 26-ти орудий; в Черномории — из 9-ти пеших казачьих баталионов, 12-ти полков кавалерии и 3-х конных батарей, в составе: пехоты 7920 штыков, кавалерии 9156 сабель и 22 орудий и на черноморской береговой линии — из 16-ти черноморских линейных баталионов, численностью около 18-ти тысяч штыков. Итого, на западном Кавказе, находилось 33 1/2 баталиона пехоты, числом 34,920 штыков, 24-ре полка кавалерии, числом 29,053 сабли, и 6-ть полевых батарей артиллерии, числом 48-мь орудий, не считая военно-рабочих рот, милиции и гарнизонной артиллерии.
Черномория и правый фланг подчинялись командующему войсками на кавказской линии генерал-лейтенанту Заводовскому, а черноморская береговая линия — генерал-адъютанту Будбергу; деятельность обоих была вполне самостоятельна и вмела мало связи между собою, вследствие географического положения местностей, которыми они управляли.
Недоступный в то время кавказский хребет гор, разделявший западный Кавказ на северный и южный [503] склоны, не допускал и мысли о возможности встречных наступлений войск с севера и юга, параллельно хребту, чему не мало способствовало сильное раздробление войск по пограничным укреплениям, так что для наступательных действий, из всей массы войск, бывших на западном Кавказе, могли составляться лишь незначительные отряды.
Характер военных действий на западном Кавказе, в силу естественного хода событий, был демонстративный. Все усилия главным образом были устремлены на то, чтобы не дать возможности слиться горцам западного Кавказа с восточными, охраняя при этом наши передовые линии; но и демонстрации, при всем их пассивном значении, в руках искусных давали результаты более положительные, чем это было на западном Кавказе.
Командующий войсками генерал Заводовский и его ближайшие сотрудники: генерал Ковалевский на правом фланге и генерал Рашпиль в Черномории,— относились к делу чересчур спокойно, не замечая ни весьма важных недостатков в оборонительных линиях, ни событий, совершавшихся между горскими племенами.
Левый фланг передовой лабинской линии оканчивался на плоскости, вследствие чего неприятельские партии беспрепятственно проходили горными дорогами в тыл передовой линии до Кубани, беспрестанно тревожа население и заставляя, таким образом, войска быть постоянно под ружьем. Укрепления и посты из саманного кирпича и плетня находились в самом жалком состоянии, не имея достаточной связи между собою и не представляя ни прочной обороны, ни приюта от непогод. [504]
Небрежный взгляд командующего войсками на жалких дикарей-горцев был причиною появления между ними Магомет-Амина, который и без того трудную и сложную войну еще более усложнил, придав действиям горцев более единства и энергии.
По политическим отношениям нашим к горцам, они делились на мирных и немирных. К первой категории относились мелкие племена: ногайцы, хатюкаевцы, темиргоевцы, егерукаевцы, мохошевцы, баракаевцы, баговцы, кизилбеки, тамовцы, беглые кабардинцы и бесленеевцы, общим числом 20,300 душ. Племена эти живут по рр. Кубани и Лабе и притокам их: Урупу, Зеленчукам, Андрюку, Псефиру, Фарсу, Губсу, Ходзу, Тегеням, Кефару и Геаге. Ко второй категории, т. е. к немирным, принадлежали: абадзехи, жившие по рр. Белой, Пшехе, Пшишу, Псекупсу и притокам их, племя многочисленное, зажиточное и воинственное. Далее, против Черномории, находились: бжедухи, шапсуги и частью натухайцы. По южному склону кавказского хребта, начиная от Анапы, жили натухайцы, малые шапсуги, убыхи, враждебные нам, и джигеты, абхазцы и цебельдинцы, почти покорные. Абадзехи и убыхи, сильные по численному составу и воинственности своей, составляли центры, около которых группировались во время военных предприятий, или политических переворотов остальные племена, и потому влияние первых на северном склоне кавказского хребта, а вторых — на южном было значительное.
Оборонительные линии наши, как уже сказано, не имели ни достаточной связи, ни вполне законченного вида, вследствие чего смельчаки-горцы частенько делали набеги на наши поселения, вызывая этим необходимость и с нашей стороны отплачивать им тем же [505] и потому война наша с горцами на западном Кавказе, с 1848-го по 1856-й год, представляет ряд блестящих джигитовок, в которых бесшабашная удаль горцев соперничала с храбростью и мужеством нашего солдата.
На высоком обрыве, над Кубанью, с правой стороны, еще Суворовым построено маленькое укрепление Прочный Окоп, откуда, как из орлиного гнезда, начальники правого фланга наблюдали за пространством на левом берегу реки. Из Прочного Окопа совершал свои молодецкие налеты на неприятеля генерал Засс; Прочный Окоп, как некий Олимп, извергал из себя гром и молнию на непокорных горцев, взоры которых обращены были в эту сторону со страхом и надеждою, но тщетно, ибо из резиденции начальника правого фланга исходил лишь страх и никогда надежды. Налет, набег и никакой пощады виновным — вот был девиз этого укрепления.
В январе 1848-го года в Прочном Окопе замечается особенное оживление. Джигиты, обвязанные башлыками, все чаще и чаще являются в укрепление; генерал Ковалевский несколько озабочен; лазутчики дали знать, что нижние абадзехи, живущие по рр. Белой и Пшехе, собирают большую партию, с целью сделать нападение на лабинскую линию, причем, чтобы обеспечить свое имущество, скотину и хлеб на случай внезапного с нашей стороны набега, скрыли таковые в священном лесу Джемтлок, считая это место от природы крепким и недоступным для русских войск. Двинуться к Джемтлоку, истребить запасы абадзехов и забрать у них скотину,— вот что решил генерал Ковалевский.
8-го февраля 1848-го года, в станице Некрасовской на [506] Лабе, сосредоточено было 10-ть рот пехоты, 22 сотни кавалерии и 12-ть полевых орудий 1. Приняв личное начальство над этим отрядом, генерал Ковалевский в ночь с 9-го на 10-е февраля, выступил из станицы Некрасовской на р. Белую, к лесу Джемтлок.
Переправы через Лабу и в особенности через Псенафу были весьма затруднительны. Один из рукавов Псенафы начал уже вскрываться, лед проваливался. Артиллерию и обоз невозможно было спустить, вследствие обрывистых берегов и топкого дна речки. Немедленно было сделано распоряжение устроить удобные спуски и навязать фашин из лозняка, росшего по берегу реки, и снопов из бурьяна, чтобы завалить ими переправу. Часа три пришлось ожидать, пока все это было исполнено и артиллерия с обозом переправились. Отсюда до Джемтлока оставалось еще 45 верст, которые отряд должен был пробежать до рассвета. Кавалерии и горя мало, но каково пехоте? Впрочем, кавказцам это не в диковинку: пробегутся и как раз к назначенному времени будут на месте, и подерутся, и победят. Кавалерия пошла вперед усиленным шагом, с 4-мя конными орудиями. За два часа до рассвета казаки остановились в опушке леса, на правом берегу реки Белой, против Джемтлока. Так как лазутчики дали знать, что дорога по лесу загорожена завалами, то две спешенных сотни тотчас же были отправлены разметать их. Приближался рассвет. Дорога была очищена. Время было выступать. 14-ть сотен были [507] назначены для нападения, а остальные 8-мь, с орудиями, оставлены охранять переправу. Едва рассвело, казаки, сев на-конь, рысью прошли узкую полосу леса, отделявшую их от переправы, кинулись в реку, перешли ее, и, разделившись на три колонны — в первой, под начальством подполковника Войцицкого — 5-ть сотен, во второй, под начальством полковника Волкова 3 сотни и в третьей, под начальством кубанского пехотного полка маиора Зергеля, 6-ть сотен — в карьер помчались по местам назначения. Войцицкий — вверх, левым берегом Белой, мимо священного леса, до бывшего аула Темрюкая, Волков — в священный лес, а Зергель — вниз по Белой, до впадения в нее р. Пшехи.
Пожар, мгновенно охвативший хутора и запасы хлеба и сена, бывшие на этом пространстве, и выстрелы абадзехского караула, успевшего ускакать от преследования, подняли на ноги проснувшихся абадзехов, но поздно. Казаки, испепелив хутора и запасы горцев, уже отступали к переправе, гоня перед собою шесть тысяч штук баранов и 260 голов рогатого скота. При отступлении завязалась горячая перестрелка. Отстреливаясь и отражая шашками атаки горцев, казаки стройно подошли к переправе через Белую и, под прикрытием стрелков 1-го баталиона ставропольского полка и огня орудий с правого берега Белой, перешли через реку, перегнав баранов и скотину.
Приняв казаков, отряд, в 8-мь часов утра 10-го числа, начал отступать по направлению к р. Карасу. В ариергарде находились 1-й баталион ставропольского егерского полка, 4 сотни казаков 1-й кавказской бригады и 2 конных орудия казачьей № 13-го батареи, под начальством храброго маиора [508] Ракуссы. Выждав на месте, пока между главной колонной и им образовалось расстояние свободное для движения ариергарда, маиор Ракусса подал знак отступать. Орудия шли на отвозах против интервала стрелковой цепи, имея у себя с флангов, в правой и левой цепи, по роте и роту в резерве. Казаки в сотенном строю, на дистанциях, замыкали ариергард. И, вот, началось отступление, о котором генерал Ковалевский, в донесении своем, видимо еще под впечатлением молодецкого боя, говорит, что “в этом славном отступлении мужеству и самоотвержению войск Его Императорского Величества пределов не было".
Абадзехи, пешие и конные, числом до 2000 человек, переправившись на правый берег Белой, заняли перелесок, через который должен был проходить ариергард. Живая перестрелка с цепью, по мере приближения войск к лесу, все более и более разгоралась и, наконец, при вступлении в лес, перешла в самый ожесточенный рукопашный бой. Горцы, охватив все фасы арьергарда, и сделав залп из винтовок, бросились в шашки. Мужественно выдержав первый бешеный натиск абадзехов и отбросив их штыками, роты и сотни перешли в наступление. Вторая рота ставропольского полка, увлеченная атакою, врезавшись в густую массу неприятеля, на мгновение попала в положение довольно трудное. Тщетно солдаты, как львы, бросались на неприятеля, стараясь пробить штыками живую стену сплотившихся абадзехов и грудами тел неприятельских обозначая каждый шаг. Абадзехи все более и более сжимали эту горсть храбрецов. Положение становилось критическим, но сотник Сисекин, заметив это, бросился с сотнею своею во фланг неприятелю и, расстроив его, дал возможность оправившейся в это [509] мгновение роте снова перейти в атаку и далеко отбросить разъяренных абадзехов. Везде бой происходил самый ожесточенный, горцы бросались под самые дула орудий.
Отступая шаг за шагом, ариергард вышел из леса на открытое место и только здесь горцы прекратили свои атаки, провожая войска сильным огнем, выйдя из под которого, ариергард присоединился к отряду. Как и во всех кавказских делах, и в этом деле было много отдельных эпизодов боя, свидетельствовавших о мужестве и храбрости беспримерных, описание которых могло бы составить целую эпопею, и потому я коснулся лишь одного момента сражения, наиболее выдающегося.
В этот день отряд ночевал на Карасу, а на следующий — прибыл благополучно в ст. Некрасовскую, откуда войска распущены по квартирам.
Потеря отряда состояла из 1-го убитого и раненых: обер-офицеров 2-х 2 и нижних чинов 8-ми.
Возвратившись по квартирам, войска отдохнули и затем, по расписанию занятий на тот год, занялись исправлением дорог, мостов и улучшением обороны линий. В чем заключалось улучшение обороны линий трудно сказать. Судя по военным журналам того времени, она будто бы улучшалась; судя же по фактам, оборона линий была вполне негодная и в предыдущие годы, и в описываемый, и в последующие. На этот вопрос с полною достоверностью мог бы ответить Николай Степанович Заводовский, ежели бы восстал из мертвых. Внешний вид казенных зданий на лабинской линии был таков, что невольно думалось, не при Митридате ли они построены? [510]
Делом под Джемтлоком абадзехи остались крепко недовольны и, пощипывая лабинскую линию в различных пунктах в продолжение нескольких месяцев, решили истребить Тенгинскую станицу; но как шила в мешке не утаишь, так и намерение это своевременно сделалось известно начальнику нижнего участка лабинской линии маиору Геннингу. Пока абадзехи собираются и подойдут к станице, я успею сказать несколько слов о Геннинге. Александр Владимирович Геннинг, старый кавказский офицер, рыцарь без страха и упрека, пал жертвою недостойной интриги, заслужив себе лишь казенный госпитальный гроб и место на госпитальном кладбище в Ставрополе. Бескорыстный, храбрый и спартанец по образу жизни, он пользовался безграничными уважением и любовью своих сослуживцев и подчиненных и был популярен столько же в войсках, сколько и между горцами. Присутствие в отряде Геннинга составляло уже половину победы. Всегда ласковый и снисходительный, он презирал трусов и потому внимание его ценилось как патент на храбрость. Молодежь, окружавшая его всегда, за один взгляд его готова была кинуться в огонь и в воду. Его кошелек, его квартира были достоянием общим и менее всего принадлежали хозяину, который довольствовался весьма немногим: седло под голову на ночь, клок сена под бок, а днем тарелка борща — вот и все, чем доволен был Геннинг. Это не был гений, но и не дюжинный человек; не был он мастер писать красноречивые реляции, но то, что он сказал или написал, была правда. Как сейчас вижу его симпатичный, величавый образ. Великан ростом и белый как снег, он был также грандиозен, как вечно белый и чистый Казбек. [511] Покойникам не льстят, и я уверен, что все, знавшие близко Александра Владимировича, прочтут эти строки без неудовольствия и тепло вспомнят нашего любимца старика-Казбека, как мы величали его. Мир праху его, который я потревожил воспоминанием о нем, чтобы оживить его для предстоящей битвы с абадзехами под Тенгинской станицей.
По сведениям, полученным от лазутчиков, партия нижних абадзехов, числом в 1,500 человек наездников, под предводительством старшин Кубичева и Хавпакова, должна была сделать нападение на станицу 9-го июля. Скрытно притянув в Тенгинскую 8-мь сотен казаков и взвод орудий 3, Геннинг стал ожидать не званных гостей, устроив близь дороги в станицу, с правой стороны, в балке, засаду из 2-х сотен казаков.
9-го числа, в 9-ть часов утра, абадзехи, переправившись через Лабу в 4-х верстах от Тенгинской, начали наступать на станицу; жительская скотина, мирно пасшаяся на станичном выгоне, уже была отрезана ими; в станице трезвон в колокола, сзывающий на тревогу; станичные ворота отворены; войск и признаков нет. Победа! до станицы осталось проскакать еще саженей 300. В это мгновение взвод орудий, под прикрытием казаков, вылетел из станичных ворот и, снявшись с передков, начал почти в упор громить картечью ошеломленных абадзехов. Не давая им опомниться, казаки, с фронта и из засады с фланга, одновременно кинулись в атаку. Абадзехи дрогнули и, повернув кругом, бросились бежать кто куда попало. Большая часть направилась к переправе, а человек 300 кинулись [512] с обрыва прямо в Лабу, куда вслед за ними спрыгнули казаки, и, вот, на маленькой площадке, под обрывом, завязалась битва, каких не много бывало на Кавказе. Люди и лошади смешались в одну кучу и, как сказал поэт, “рука бойцов колоть устала” и немного абадзехов успело спастись вплавь через реку. Бежавшие на переправу были счастливее и отделались довольно благополучно.
Геннинг далее не преследовал, желая в этот же день истребить эту партию окончательно и рассчитывая, что абадзехи, имея много раненых, далее ближайшей речки Уля не уйдут. Возвратившись в станицу в одни ворота и дав немного вздохнуть казакам, Геннинг присоединил к себе еще 3 сотни лабинских казаков, прибывших по тревоге на линии из Некрасовской станицы, вышел в другие ворота и, переправившись через Лабу, у впадения в нее р. Уля, двинулся в тыл горцам по пространству между рр. Улем и Геагою. Маневр этот был так скрытно произведен, что казаки подошли к абадзехам на несколько сот саженей, не будучи замеченными. Громовое “ура”, раздавшееся почти над головами горцев, было сигналом уже не битвы, а бойни. Спасался только тот, кто успел вскочить на лошадь, и под кем она была хороша. Натешилась в волю казачья душа на этом кровавом празднике. Маиор Геннинг, донося об этом деле главнокомандующему, весьма сожалеет, что от Уля он не мог далее преследовать неприятеля, ибо было очень жарко и казаки, а главное их лошади, сильно устали; но что, впрочем, неприятель потерял не менее двух третей партии, т. е. 1000 человек. Потеря наша в оба периода боя состояла из 2-х убитых и 8-ми раненых казаков. [513]
Замечательна способность кавказского офицера быть мастером на все руки! Я описал другое дело, в котором пехотный офицер был предводителем кавалерии. 10-го февраля, в набеге на Джемтлок, действиями кавалерии руководил маиор Зергель, а под Тенгинской командир 2-го линейного баталиона маиор Геннинг заявил себя самым лихим кавалеристом. Нельзя сказать, что офицеры эти избрали себе род службы не по призванию: они были вместе с тем и отличными пехотинцами. Геннинг, предводя пехотою, выражал столько же стойкости, спокойствия и хладнокровия, сколько пылкости и беззаветной удали, командуя кавалерией. Такие контрасты чувств и способностей были присущи только кавказскому офицеру. В кавказской войне пехотному офицеру часто, по необходимости, приходилось и наводить орудия, и строить мосты и дороги, и вести роту в штыки, и мчаться с сотнею казаков в атаку. Такой офицер, в виду какой-нибудь случайности, потеряться не может; он готов на все. Таков был и солдат. Эти свойства, при духе кавказской армии, были причиною ее всегда победоносного значения.
Мне часто приходилось слышать вопросы: что такое дух кавказской армии? Слово дух весьма трудно определить не переводя на французское esprit, т. е. разум. Дух кавказской армии, есть разумнейшее проявление военной жизни, основанной на взаимном уважении начальника и подчиненного, что вырабатывалось годами тяжких испытаний, переносимых при одинаковых условиях. Кроме того, условия эти установили тесный братский союз между частями кавказской армии, в силу которого кавказец всегда подавал руку помощи брату своему. [514]
В цепи зачастила ружейная трескотня, перерывающаяся криками “ура”. Кавказец по звуку того и другого умел определить положение дела издали. Вот, рота бежит на выручку. Всмотритесь в лица солдат, прислушайтесь к их говору. Рота горит сердечным желанием помочь товарищам. Это не простое исполнение служебной обязанности, без рассуждений, в силу лишь полученного приказания. Нет, я сам желаю идти туда, где погибает брат мой, помочь ему и поддержать славу. Я горжусь тем, что я солдат кавказской армии, и ревниво охраняю ее славу! Вот это и есть дух кавказской армии, основываясь на котором кавказцы одерживали победы не считая врагов, и на Кавказе, и в азиатской Турции.
Однако, посмотрим, что делается на правом фланге, после разгрома абадзехов под Тенгинской станицей и на речке Уле? Эти буйные головушки не угомонились и, желая отмстить за поражение нанесенное им Геннингом 9-го июля, они, собравшись в числе 1000 человек, 21-го июля сделали нападение на вновь строящуюся станицу Владимирскую, но покушение это не удалось и потому, после незначительной перестрелки, горцы отступили.
С 24-го июля по 14-е октября войска по обыкновению занимались казенными и своими работами, при ежедневных тревогах и погоне за хищниками. Защитники лабинской линии и ели, и спали на лету: ложка в рот — тревога, разделся лечь спать — тревога; беги, скачи, сломя голову, догоняй, бей, отбивай. Скучать некогда, но и нельзя сказать, что такая жизнь приятна и легка.
1-го ноября 1848-го года Ставрополь был пробужден неприятным известием, что громадное [515] скопище горцев на пути к городу. Вскоре послышались отдаленные раскаты орудийных выстрелов. Ставропольцы струхнули не на шутку, но не надолго. Нарочный от генерала Ковалевского привез известие, что горцы, разбитые наголову под Сенгилеевскою станицею, бежали. Мигом облетела эта весть по встревоженному городу, и спокойствие восстановилось. Орудийные выстрелы, услышанные ставропольцами, были победным салютом славного дела, которое началось и окончилось следующим порядком.
Еще 14-го октября было известно, что горцы собирают большую партию лучших своих наездников, с целью вторгнуться в наши пределы. Прикрыв войсками лабинскую, кубанскую и другие линии, генерал Ковалевский, с отрядом из 7-ми сотен казаков 1-й и 2-й кавказских бригад, при 4-х орудиях казачьей № 13-го батареи, скрытно прошел в станицу Чамлыкскую, чтобы оттуда, как из пункта центрального, наблюдать за действиями неприятеля. О приготовлениях сделанных на линиях горцы узнали, но, не смотря на все усилия и хитрости открыть отряд Ковалевского, не достигли этой цели. Демонстрации горцев против Ахмет-горского укрепления и станицы Владимирской, с тем, чтобы привлечь туда наш отряд и, воспользовавшись этим, пробраться безнаказанно на Кубань, не удались. Угадав намерение горцев, Ковалевский отвечал им грозным молчанием. Соскучившись играть в кошки-мышки, горцы ночью 31-го октября переправились через Лабу и пошли на Кубань мимо станицы Чамлыкской; кавалерийские секреты тотчас же дали знать об этом начальнику отряда, который, пропустив неприятеля вперед, выступил вслед за ним. Ночь была страшно туманной; [516] следы горцев иногда терялись, но, с помощью зажженных свечей, снова открывались, и к рассвету направление горцев ясно определилось. След шел к Кубани, через которую горцы переправились близь державного поста, откуда путь лежал на Сенгилеевскую станицу и Ставрополь. Переправившись через Кубань по следам горцев, генерал Ковалевский послал распоряжение в станицы Барсуковскую и Баталпашинскую полковникам барону Унгерн-Штернбергу и Васмунду немедленно спешить с казачьими резервами к Сенгилеевке, куда направился и сам, и в 8-мь часов утра прибыл к станице, загородив горцам путь отступления. Не успели горцы оправиться от изумления такою неожиданностью, как сбоку налетел на них, с двумя сотнями казаков, полковник Унгерн-Штернберг, успевший прискакать из Барсуков. Положение горцев оказалось критическим. Вырваться из этой ловушки можно было только через Недреманную гору, почти неприступную, вследствие крутизны подъема на нее. Но думать было некогда, и потому горцы бросились к этому единственно возможному пути отступления, заботясь лишь о спасении. Лихие скакуны спасли горцев, но не многих. Картечь и шашки казаков работали без устали и лишь полное изнеможение отряда Ковалевского было причиною того, что не все смельчаки; положили кости свои под Сенгилеевкой. Из 1500 наездников возвратилось домой не более 100 человек не раненых. 300 тел абадзехов, собранных на поле сражения и погребенных в общей могиле близь станицы, свидетельствовали о поражении нанесенном горцам, и курган, возвышающийся и ныне на этой могиле, долго будет говорить о былой казачьей славе. [517]
Государь Император Николай Павлович, прочитав донесение об этом деле, изволил начертать резолюцию: “Славное дело”. Такая похвала из уст такого строгого ценителя, каковым был покойный Государь, есть лучшая оценка и высшая награда, какой только можно удостоиться. Потеря наша в этом деле состояла из убитых 9-ти казаков и раненых: штаб-офицера 1, обер-офицеров 2 4, казаков 27-ми.
Конец этого года войска наши отдыхали на лаврах; в декабре было намерение наказать кизилбеков, дававших приют партиям абреков, но зима и метели не допустили его осуществления и потому собранные для этой цели войска были распущены по квартирам.
II.
Последствия поражений горцев в 1848-м году и появление между ними Магомет-Амина. Политическая деятельность Магомет-Амина и отложение от нас покорных нам племен. Нападение горцев на Ахмет-горское укрепление. Тревоги на линии и дело штабс-капитана Дубяги 2-го. Наступление Магомет-Амина к верховьям Лабы. Меры противодействия влиянию Магомет-Амина.
Блестящие победы наши в 1848-м году на правом фланге не принесли нам никакой существенной пользы, не взирая на то, что население закубанских племен было потрясено сильно. В делах 10-го февраля под Джемтловом, 9-го июля под станицей Тенгинской и [518] на р. Уле и 1-го ноября под станицей Сенгилеевской горцы лишились более чем половины лучших предводителей своих и наездников. Самонадеянность их и дерзость перешли в робость и уныние. Неудовольствия между племенами, вследствие обоюдных упреков за понесенные поражения, переходили в открытую вражду. Абадзехи в декабре 1848-го года уже назначили сбор из народных представителей, чтобы на общем собрании решить вопрос об изгнании из своей среды убыхов и хаджиретов различных племен, разжигавших между ними ненависть к русским. Уныние в народе было страшное. Не было сакли, в которой не оплакивали бы убитого, иди умершего от ран, полученных в сражениях с русскими. Доверие к предводителям упало. Вот в каком положении находились закубанские племена в конце 1848-го года, и ежели бы генерал Ковалевский, после поражения горцев под Сенгилеевкой, сделал наступление к абадзехам, то надо думать, что они, вместо объятий Магомет-Амина, бросились бы в объятия наши. Лучшего положения дел нельзя было и требовать. Надо было ковать железо, пока оно было горячо. Случилось иначе.
Рапортом от 17-го января 1849-го года за № 183-м генерал Ковалевский донес командующему войсками г. Заводовскому, что в конце декабря 1848-го года к абадзехам прибыл от Шамиля агент, появление которого сильно взволновало умы горцев. Это и был Магомет-Амин, с первых же дней пребывания своего между закубанскими племенами наделавший нам много хлопот. Хороший проповедник и искусный политик, шейх Магомет-Амин ловко и быстро воспользовался настроением абадзехов, готовых в то время ухватиться за малейший луч надежды на лучшее будущее. [519] Таинственность, которою окружил себя Магомет-Амин, увлекательная речь, гордый и повелительный тон с окружавшими его старшинами, муллами и эфенди, приветливое и ласковое обращение с народом, обещания лучшей будущности,— все это произвело на абадзехов впечатление обаятельное. И вольница, которая над собою признавала только власть аллаха, избрала владыкою своим Магомет-Амина.
Намерение абадзехов изгнать из среды своей хаджиретов и прекратить сношения с убыхами, как несообразное с идеей объединения племен, отменено. Влиятельнейшие из старшин, между которыми особенно выделялся Хаджи-Касай-Джендаров, сделались самыми преданными слугами Магомет-Амина. Эфенди и муллы начали весьма деятельно проповедовать хазават, или священную войну с русскими. Народ, упавший духом, ожил, горя ненавистью и мщением нам. Успехи пропаганды Магомет-Амина были так быстры, что в феврале 1849-го года он уже издает законы абадзехам, организует управление в народе, создает постоянное войско из муртазеков, заботится об исправлении двух орудий, бывших у абадзехов, и для этой цели приказывает собрать всех русских солдат-дезертиров, чтобы образовать из них артиллерийскую прислугу.
В мае месяце значение и власть Магомет-Амина были настолько сильны, что он решился начать наступательные действия, для чего, по приказанию его, собрана была большая партия горцев. О цели этого скопища точных сведений не имелось, но предполагали, что Магомет-Амин желает или удачным нападением на нашу линию, еще более поднять авторитет свой между абадзехами, или силою подчинить себе и [520] переселить покорные нам племена за Лабу, или двинуться в Карачай, откуда, покорив карачаевцев, пройти в Кабарду, и, соединившись с Шамилем, поднять против русских население Кабарды.
В начале июня покорные нам горцы уже явно признавали власть Магомет-Амина. Мохошевцы, егерукаевцы и темиргоевцы присягнули повиноваться ему и платить дань, причем темиргоевцы, присягнув Магомет-Амину, выслали к генералу Ковалевскому старшин заявить, что они не прочь повиноваться и нам, насколько это будет в их интересах.
Об успехах Магомет-Амина Ковалевский доносил командующему войсками, но, очевидно, серьезного значения деяниям этого агитатора не придавалось, ибо противодействие ему выразилось лишь в запрещении продавать горцам полосовое железо, чтобы воспрепятствовать исправлению орудий, и в распоряжении не пропускать никого через Кубань, чтобы прекратить переписку между Магомет-Амином и Шамилем.
Чтобы задержать наступление Магомет-Амина к темиргоевцам, генерал Ковалевский пытался переправить отряд за Лабу, но это оказалось невозможным вследствие полноводия реки, пользуясь которым Магомет-Амин принял присягу темиргоевцев и 8-го июня, с громадною толпой абадзехов, начал подниматься вверх по Лабе, с тем, чтобы подчинить себе племена, жившие по Фарсу, Сераде, Псефиру, Губсу, Ходзу, большой и малой Лабе. Подчинив себе все залабинские племена, по плоскости и в черных горах, Магомет-Амин возвратился на Белую.
На р. Белой, ниже каменного моста, он начал устраивать свою резиденцию. Деятельность в населении была чрезвычайно оживленная. Сотни арб [521] жительских подвозили бревна, глину, песок и камень для постройки крепости и помещения для шейха. По всем направлениям скакали гонцы, развозившие приказания его. Из исправленных орудий производилась цельная стрельба в присутствии Магомет-Амина, особу которого охраняла постоянная стража из 300 муртазеков. Он был уже настолько силен, что интриговавший против него старшина Хаджи-Аджимоков едва не поплатился жизнью и из врага сделался самым послушным рабом. С дезертирами русскими шейх обращался очень ласково и хорошо содержал их, чтобы этим увеличить число побегов русских солдат. Гордый, малодоступный, и чрезвычайно строгий с старшинами, которых беспощадно карал за притеснения народа, Магомет-Амин приобрел любовь и уважение абадзехов и молва о справедливости и полезной его деятельности перешла к соседям, которые начали присылать к нему депутатов на переговоры. Шапсугской депутации шейх объявил, что он требует безусловной покорности. Убыхи, к которым он ездил еще в апреле, уже подчинялись ему. Вообще, деятельность Магомет-Амина в 1849-м году изумительна, приняв в соображение вольницу, в среде которой он действовал. Это был период начала установления власти Магомет-Амина между закубанскими племенами, дерзость которых, все более и более усиливаясь, дошла до того, что они решили уничтожить Ахмет-горское укрепление и, завладев бывшими там орудиями, преподнести их в подарок Магомет-Амину.
Маленькое Ахмет-горское укрепление занято было гарнизоном из 3-й роты линейного № 3-го баталиона и 56-ти казаков донского № 38-го полка. О сборе партии было известно по всей линии и потому общие меры предосторожности были приняты. [522]
29-го марта, ночью, казачьим разъездом, высланным из Ахмет-горского укрепления, были замечены одиночные всадники, приближавшиеся к переправе через Лабу. Разъезд тотчас дал знать об этом воинскому начальнику укрепления. Вскоре пехотный секрет, лежавший впереди форштадта, услышал гул и топот множества конских ног, приближавшийся по направлению к укреплению. Секрет, быстро отступив к форштадту, присоединился к находившемуся там пикету из 9-ти человек рядовых, при одном унтер-офицере. Солдатские семейства, поднятые по тревоге, стали группироваться под ближайшею стеною укрепления, а пикет с секретом, численностью в 14-ть рядовых, под командою унтер-офицера, занял крайние дворы, впереди форштадта. Удостоверившись в том, что партия горцев сильная, воинский начальник принял солдатские семейства в укрепление и приготовился к обороне. Ночь была страшно темная и бурная. Был уже 2-й час. В это время, переправившиеся на нашу сторону горцы, разделившись на четыре партии, тремя из них — сильнейшими — стали окружать укрепление, а четвертая — направилась к форштадту, чтобы ложною атакою привлечь внимание гарнизона в эту сторону и, таким образом, облегчить штурм укрепления.
Ровно в 2 часа ночи шайка, назначенная на форштадт, приблизившись на подружейного выстрела и сделав залп, бросилась на улицу, но, встреченная в упор беглым огнем пикета, остановилась. Непрерывающиеся выстрелы пикета и темнота ночи не позволяли определить числа обороняющихся, но, судя по огню, горцы предположили, что здесь находится большая часть гарнизона. Уверенные, что план их удался, горцы подали сигнал начать штурм. Залп [523] из винтовок по всем фасам укрепления мгновенно осветил огромную массу спешенных горцев, которые, страшно загичав, с обнаженными кинжалами, кинулись на крепость. Не пробежали они и 20-ти шагов, как были осыпаны градом пуль и картечи из-за крепостных стен. Расстроенные толпы горцев подались назад. В это время партия, все еще не одолевшая защитников форштадта, решила зажечь его. И вот, в воздухе, над форштадтом, замелькали огненные линии от бросаемых на крыши домов стрел с горящею паклею. Во многих местах разом вспыхнуло несколько соломенных крыш и вскоре форштадт был объят пламенем, сквозь которое пикет, отстреливаясь от наступавших горцев, мужественно отступал, вынося из неравного боя одного убитого и шесть раненых товарищей. Пожар форштадта был сигналом для вторичного штурма укрепления. Оправившись и вновь сплотившись, горцы дружно бросились на все фасы и подбежали почти ко рву укрепления, но встреченные убийственным ружейным и артиллерийским огнем, быстро отступили, понеся большую потерю. Уже рассвело, когда горцы были в полном отступлении на переправу через Лабу. Потеря горцев, равно как и число партии, неизвестны; потеря наша состояла из 1-го убитого и 6-ти раненых нижних чинов. Форштадт сгорел до основания со всем имуществом и скотом солдатских семейств.
Неудача горцев под Ахмет-горским укреплением нисколько не охладила их. Весь апрель месяц прошел почти в ежедневных тревогах, и гром орудийных выстрелов, на пространстве нескольких сот верст, почти не умолкал. Авторитет Магомет-Амина видимо усиливался и, по мановению его уже [524] властной руки, горцы, забыв поражения и потери, понесенные ими в 1848-м году, нападали на наши линии с большою энергией. Вреда, правда, от этого не было особенного, но и пользы нам тоже не было.
26-го апреля вновь сделано нападение на лабинскую линию. Партия горцев, около 400 человек, переправившись через Лабу, против анзоровского поста, попытав счастья против этого поста, но неудачно, сорвала досаду свою на команде рядовых 2-го линейного баталиона, копавшихся на ротном огороде. Изрубив 10-ть человек из бывшей там команды, в составе 12-ти нижних чинов, и отбив 8-мь пар волов, горцы победоносно отступали к переправе, но тут случилось нечто неприятное для них. По орудийным выстрелам с анзоровского поста, воинский начальник станицы Михайловской штабс-капитан Дубяга 2-й, составив сборную сотню из кавказских и лабинских казаков, числом 150 человек, поскакал на место тревоги. Горцы уже успели переправиться через Лабу. Не долго думая и по-кавказски не считая врагов, Дубяга перешел Лабу и, догнав горцев, бросился на них в атаку. Горцы огрызнулись и отступая сначала в порядке, в виду неотвязчивости Дубяги, стали постепенно прибавлять шагу и, наконец, бежать без зазрения совести, куда попало; на несчастие, на пути их отступления была речка Чохраг, с обрывистыми берегами, которые сослужили плохую услугу растерявшимся горцам. Потеря наша в этом молодецком деле состояла из 9-ти убитых и 6-ти раненых рядовых и казаков. Потеря горцев в точности неизвестна, за исключением 5-ти тел убитых, оставшихся в наших руках, причем на месте стычки осталось 40 убитых лошадей и отбито 10-ть оседланных лошадей. [525]
В конце мая месяца у залабинских племен замечается особенное движение. Это сбор партий, которые, соединяясь в большое скопище, под личным предводительством Магомет-Амина, 30-го мая двинулись в землю темиргоевцев и егерукаевцев. Приведя их к присяге и взяв от них муртазеков, Магомет-Амин перешел к мохошевцам. Движение этого скопища между покорными нам племенами совершалось в виду нашего отряда, состоявшего из 7-ми рот пехоты, 19-ти сотен казаков и 10-ти орудий. Переправиться через Лабу было невозможно за полноводием реки и потому оставалось только наблюдать издали, как Магомет-Амин вырывал из рук наших покорные нам племена. Покорные ли? может быть это только казалось так генералу Заводовскому? Такое быстрое подчинение власти Магомет-Амина племен, которые не однажды доказали способность владеть оружием в столкновениях с нами, противоречит заключению об их покорности нам. Кроме покорных, были еще полупокорные, но генерал Ковалевский, сомневаясь и в покорных, в переписке своей с Заводовским решительно не признал полупокорных. Николай Степанович Заводовский создал какие-то своеобразные политические отношения к племенам, а Магомет-Амин разрушил эту политическую систему, довольно долго практиковавшуюся, и подчинил себе все залабинские племена без всякого со стороны их сопротивления, не взирая на строгость и тяжесть условий, которые он на них налагал.
8-го июня Магомет-Амин был уже у мохошевцев. Ковалевский передвинулся к станице Чамлыкской. Задача отряда 5 состояла в том, чтобы не допустить [526] Магомет-Амина к бесленеевцам, отрезать ему путь в Карачай и Кабарду и, вызвав его на бой, разбить его скопище, уничтожить его влияние и авторитет между горцами и восстановить авторитет наш. Насколько это удалось — мы увидим. В скопище Магомет-Амина находилось 5,000 кавалерии, 2,000 пехоты и слишком 600 арб транспорта.
12-го июня горцы поднялись до каладжинской переправы через Лабу и авангард их уже начал переправляться на правый берег. Ожидаемый, то есть желаемый бой мог совершиться на нашей стороне. Но тут случилось нечто невероятное.
Не упуская из вида неприятеля, Ковалевский с Чамлыка быстро двинулся на Каладжи и подошел туда как раз в то время, когда неприятель начал переправляться. Заметив отряд, горцы повернули назад и все скопище “стремглав бросилось спасаться в горные трущобы" 6. Магомет-Амин вернулся на [527] Белую, блистательно выполнив задачу оторвать от нас все залабинские племена, и идти далее не мог, ибо ни местные средства, ни походный обоз не дозволяли более продолжительного похода с такою толпою, какая была под его предводительством. Маневры Ковалевского в продолжение 28-ми дней, вместо решительного наступления, подали повод Магомет-Амину распустить в народе самые невыгодные для нас слухи и, уронив нас в глазах горцев, вместе с сим поднять свой авторитет. Горцы так привыкли видеть нас победителями, в обстоятельствах и положениях самых трудных, что недостаток энергии в этом движении, они могли приписать и робости, и слабости нашей.
Невыгодная для нас молва, распущенная Магомет-Амином, дошла и до Ковалевского, который, чтобы восстановить поколебавшийся военный авторитет наш между горцами, решил, выждав благоприятного времени, вторгнуться в пределы неприятеля и нанести ему чувствительное поражение. Ареною для восстановления нашего военного авторитета было избрано пространство между Белой и притоком в нее Дэнжу, где, по словам лазутчиков, находились богатые хутора и множество баранов, принадлежащих нижними абадзехам.
25-го сентября, в 7-мь часов вечера, переправился за Лабу, выше Зассовского укрепления, отряд из 6-ти рот пехоты, 13-ти сотен казаков, 6-ти орудий и ракетного дивизиона 7. Переправившись через Лабу, отряд направился к Белой тремя колоннами. [528] Командующий 1-ю бригадою подполковник Хуциев, с 7-ю сотнями казаков, переправившись через Белую в 20-ти верстах выше впадения в нее Дэнжу, должен был спускаться вниз к устьям этой речки. Командующий 3-ю бригадою подполковник Мещеринов, с 4-мя сотнями, от устья Дэнжу должен был подниматься навстречу Хуциеву. Вся пехота, 2 сотни казаков, артиллерия, ракетные станки и обоз направились к Белой на брод, верстах в 8-ми выше устья Дэнжу. До рассвета войска были на назначенных бродах, с рассветом колонны Хуциева и Мещеринова начали встречное наступление по долине между Белой и Дэнжу и вскоре путь их стал обозначаться столбами дыма от поджигаемых хуторов и изредка звуками ружейных выстрелов. По мере приближения кавалерии к переправе, занятой пехотою и артиллерией, выстрелы стали раздаваться чаще и, наконец, перешли в весьма оживленную перестрелку. Горский гик и русское “ура" отмечали моменты атак. Дым от горящих хуторов, сена и хлеба застлал местность на далекое расстояние, что препятствовало издали любоваться картиною молодецкого боя.
Казаки, блистательно выполнив назначенное им дело, отступали к переправе. Переправа через Белую, под прикрытием огня стрелков, артиллерии и боевых ракет с правого берега, осадившего назад разъяренных абадзехов, совершилась стройно и в полном порядке. Ракеты, попадая в кавалерию, извиваясь, шипя и лопаясь между лошадьми, производили страшный беспорядок в рядах неприятельских. Испуганные лошади, взвиваясь на дыбы, поворачивали назад, мяли, топтали друг друга и справиться с ними не было никакой возможности. Этот род оружия, или, правильнее сказать, эти снаряды весьма полезны против кавалерии, и десяток-другой ракет, брошенных в массу кавалерии, остановит любую кавалерийскую атаку. Приняв казаков, отряд, провожаемый горцами, начал медленно отступать к Лабе. Как и всегда, казаки и в этот день изумляли чудесами храбрости. Особенное внимание отряда и даже неприятеля обратил на себя, при отступлении от Белой, сотник Асеев, который, с двумя орудиями казачьей № 13-го батареи, являясь всегда там, где дело принимало более ожесточенный характер, картечью отбрасывал неприятеля, подскакивая к нему в упор то с фронта, то с флангов.
Набег этот был весьма удачен. Потеря в людях у горцев весьма значительная и, кроме того, взято в плен 5-ть человек и отбито 15000 штук баранов. Потеря наша состояла из смертельно раненого подполковника Хуциева и 9-ти раненых казаков. Смерть храброго и благородного Хуциева, как донес генерал Ковалевский, вызвала общее прискорбие отряда.
С сентября и по январь месяц 1850-го года движений в пределы неприятеля не предпринималось, и конец года на правом фланге состоял из непрерывных мелких набегов горцев на наши линии. Нападений этих в течение года было 101, причем мы потеряли, включая и потерю последнего нашего набега, 51-го убитого и 62-х раненых казаков и рядовых. Такая потеря в течение года в делах с неприятелем, во время наступлений на него, была бы ничтожна, но в пределах наших лишиться слишком ста человек — едва ли похвально.
И так, что же мы сделали в 1849 году? Подвинулись ли дела наши хоть немного вперед? Уронили свой военный авторитет и потом пошли поднимать его, [530] как выразился генерал Ковалевский, и вместо того, чтобы двинуться вперед, отодвинулись назад, вследствие небрежного отношения к Магомет-Амину, который, вполне беспрепятственно с нашей стороны утвердив власть свою между залабинскими племенами, надолго задержал завоевание Кавказа. Магомет-Амин, казавшийся безвредным пройдохою для Заводовского, был в то время достойно оценен только Императором Николаем Павловичем, Который, усмотрев в нем опасного агитатора, повелел, через военного министра, обратить особенное внимание князя Воронцова на действия Магомет-Амина, что выражено в письме князя Чернышева к главнокомандующему 8.
III.
Деятельность Магомет-Амина между племенами южного склона кавказского хребта. Административное деление черноморской береговой линии. Наступления отрядов в земли натухайцев, под начальством вице-адмирала Серебрякова. Военные средства Черномории. Отложение бжедухов. Наступление отряда к Абину. Тревоги на кордонной линии. Дело на р. Супп. Деятельность Магомет-Амина в 1850-м году.
Установив власть свою между большинством закубанских племен, устроив между ними правильные и по возможности согласные отношения, учредив у них военно-духовное управление, Магомет-Амин перенес политическую свою деятельность на южный склон кавказского хребта, по берегу Черного моря, с целью [531] подчинить своей власти племена, населявшие этот край. Убыхи, в принципе, признавали власть Магомет-Амина еще в 1849-м году,— оставалось осуществить таковую, т. е. привести народ к присяге. Умы были подготовлены, народ заволновался в ожидании разрешения тяготившей его неизвестности и надежды, под покровительством Магомет-Амина, отстоять свою независимость.
В апреле 1850-го года, убыхские старшины и почетные представители народа собрались близь форта Навагинского с тем, чтобы окончательно определить основания предстоящих отношений к Магомет-Амину и приготовить ему почетную встречу. На этом собрании решено было подчиниться Магомет-Амину на тех же условиях, как подчинялись ему абадзехи, т. е. давать ему муртазеков, платить дань и признать власть его и светскую, и духовную, дозволив установить у себя такое же управление, как у абадзехов.
Прибрежные шапсуги и натухайцы еще колебались, но в виду того, что большинство народа, находившегося под управлением князей и дворян, соблазнено было обещанием полной свободы, признание ими власти Магомет-Амина составляло только вопрос времени и уменья воспользоваться обстоятельствами.
Встревоженные готовящимся в крае переворотом, князья и дворяне приезжали на совещание об этом и с просьбою помочь им к начальнику линии генерал-адъютанту Будбергу. В желаемом смысле, содействие могло опираться лишь на военные средства, которых у начальника линии было слишком мало для каких-либо серьезных предприятий в горы. Кавказский хребет, круто обрываясь в Черное море по всему протяжению берега, представляет местность едва [532] доступную для движения отрядов. Владения наши ограничивались маленькими клочками земли, на которой построены были укрепления. Вне этого расстояния, вязанка дров или сена набиралась под неприятельскими пулями. Отношения горцев к нам не шли далее меновой торговли. Запертые с одной стороны морем, а с другой — неприступными горами, укрепления наши, не имея сообщений сухопутных вследствие слабости, т. е. малочисленности гарнизонов, не выполняли даже карантинно-таможенной службы. При таких условиях, начальство черноморской береговой линии должно было ограничиться ролью зрителей политической деятельности Магомет-Амина, не имея возможности оказать даже пассивного сопротивления распространяющемуся значению шейха.
Имея на своей стороне духовенство и часть простого народа, Магомет-Амин, со скопищем в 2000 абадзехов, подошел к земле шапсугов. Оскорбленные таким насилием, шапсуги потребовали, чтобы абадзехи были немедленно распущены по домам и только небольшая свита провожала шейха в их земле. Исполнив требование шапсугов, Магомет-Амин вступил в переговоры с представителями народа. Последствия переговоров были благоприятные. Власть шейха была признана, но с условием не назначать к ним начальствующих лиц из абадзехского племени. Присягнув сам, Магомет-Амин принял присягу от шапсугов и натухайцев, живших по ущелью Антхыр, в долине Абина, в Адагуме, на Псебепсе и до форта Раевского. Натухайцам он разрешил поддерживать с нами торговые отношения и дружбу, чтобы не лишить горцев предметов первой необходимости. Должно отдать справедливость [533] политической ловкости Магомет-Амина, распорядившегося таким образом.
Кавказский хребет опускается к Черному морю многими отрогами, которые образуют глубокие и труднодоступные ущелья, во время войны заселенные разными племенами. Высокие отроги, разделяющие ущелья, постепенно понижаясь к югу, обрываются в море почти отвесно, вследствие чего сообщение между ущельями по берегу морскому весьма затруднительно и вполне невозможно во время прибоя морского, ибо узенькая песчаная полоска берега, под обрывом горы, омывается волнами. Во время непогоды горцы проходили горными тропами, доступными для них и недоступными для нас вследствие страшной крутизны, где десяток горцев мог бы задержать наступление большого отряда. Характер местности изменяется от Новороссийска к Анапе и от Гагр к Сухум-Кале, где горные хребты, удаляясь от моря на значительное расстояние, образовали довольно большие долины, удобные для сухопутного сообщения. Таков общий вид и характер местности кавказского берега Черного моря.
Мысль занять кавказский берег Черного моря принадлежит генералу Вельяминову, который, проектируя занять этот берег цепью укреплений, построенных у выхода из ущелий к морю, предполагал, что мера эта, отрезав горцам внешний путь сообщения с Турцией, с которой они вели торговые сношения, повлечет за собою возможно быструю покорность их России. Осуществление этого плана желаемых результатов не дало и не могло дать, ибо ежели блокирование большой крепости сопряжено с немалыми затруднениями, то каковы же должны были быть затруднения для того, чтобы блокировать на протяжении нескольких сот [534] верст такую крепость, как кавказский хребет, с таким гарнизоном, как воинственные горцы? Ежели б укреплений было построено вдвое более и вместо 16-ти баталионов содержалось 32, то и тогда блокада не могла бы назваться полною, потому что все-таки осталось бы много ущелий незапертых, и укрепления не имели бы связи, вследствие естественных преград. Неудобства эти ведут к заключению, что создание черноморской береговой линии было бесполезною и весьма дорогою жертвою, и угрожать племенам южного склона возможно было только с севера.
Племена, жившие на южном склоне, были разбросаны небольшими обществами по ущельям. Разъединенные между собою естественными преградами, состоящими из высоких и обрывистых гор, они имели мало связи между собою и потому каждое общество, по географическому своему положению, представляло вполне самостоятельного неприятеля. От Новороссийска до Гагр, по узенькой прибрежной полосе, военные действия наши ограничивались маленькими набегами, на расстояние 5—6-ти верст от укреплений, в случаях особенно важных, и потому описание их может быть только эпизодическим, мало поучительным и еще менее интересным для истории. О том, что солдат наш молодец — давно известно; что жизнь в укреплениях по берегу моря была скверная и положение гарнизонов было равносильно заточению, что солдаты гибли от лихорадки и цинги, что офицеры спивались с круга,— это тоже известно, и потому, проходя молча мимо 2-го отделения черноморской береговой линии, я перехожу к 1-му отделению, которое было в связи с Черноморией, и военные действия с этого края линии, в общем ходе войны, имели не мало значения. [535]
Между нижним течением Кубани и Черным морем, на западной оконечности Кавказа, по северному и южному склонам кавказского хребта, проживали натухайцы — племя многочисленное и довольно воинственное, делившееся на ближних и дальних. Ближними назывались те, которые жили по берегу моря, между Новороссийском и Анапою, а дальними — проживавшие от Адагума на восток. От природы склонные более к торговле, чем к войне, они относились к нам довольно дружелюбно и, в случаях надобности, искали даже покровительства. Рынки новороссийский, анапский и екатеринодарский были постоянно оживлены сотнями натухайцев, обменивающих сырье на мануфактурные товары. Так продолжалось до 1850-го года, когда впервые появился между ними Магомет-Амин, принявший от них присягу без всякого сопротивления. Событие это послужило началом весьма энергического преследования натухайцев с нашей стороны, попавших между двумя огнями. С одной стороны весьма естественная симпатия к Магомет-Амину, а с другой — страх от предстоящих ужасов войны. Казалось бы, что последнее должно бы было пересилить? Натухайцы поступили иначе, и большинство передалось Магомет-Амину.
В июле месяце 1850-го года Магомет-Амин, приняв присягу шапсугов и дальних натухайцев, с большим скопищем горцев начал наступать к форту Раевского, чтобы принять присягу от ближних натухайцев. Чтобы предупредить намерение Магомет-Амина, был собран отряд из черноморских линейных баталионов, занимавших гарнизоны в Анапе и Новороссийске, в следующем составе: пехоты 1865 штыков, 467 сабель донского казачьего № 29-го полка, 8-ми полевых и 4-х горных орудий, под начальством полковника Ясинского. [536]
25-го июля отряд этот прибыл к форту Раевского, а 26-го — на высотах, окружающих форт, появилось большое число горцев, которые в этот день и 27-го числа ограничивались лишь наблюдением за отрядом, стараясь присутствием своим близь форта задержать наступление войск к натухайцам, и тем дать время Магомет-Амину привести их к присяге. Получив сведение, что жители долин большого и малого Докосов уже присягнули, полковник Ясинский, спокойный за оборону форта, 28-го числа выступил с отрядом этим на покосы, чтобы наказать изменников истреблением их жилищ и имущества. Блистательно исполнив предпринятое наступление и дотла разорив несколько аулов, полковник Ясинский в тот же день возвратился к форту Раевского, имея довольно горячую перестрелку. Потеря отряда состояла из одного раненого обер-офицера и 5-ти рядовых.
Это наступление к прибрежным натухайцам было началом явно враждебных отношений к ним, и отныне, хотя трудов предстояло не мало, цель и способы достижения ее стали определеннее. Ни подданные, ни явные враги, натухайцы, также как и все племена, называвшиеся покорными, лишь затрудняли положение наше на Кавказе в настоящем, не представляя в будущем ни малейшей надежды на изменение к лучшему. В настоящем это был вооруженный мир, а в будущем — несомненная война. Ни вероисповедание, ни обычаи, ни склад общественный не допускали мысли о возможности сближения с горцами путем мирным. По вероисповеданию, горцы симпатизировали Турции. Мекка и Константинополь были пунктами, на которых сосредоточивались их чувства и помышления. По обычаям, это были люди склонные [537] более к разбоям, чем к оседлой, спокойной жизни. По складу общественному, они были республиканцы.
Пословицу, что плохой мир лучше доброй ссоры, на Кавказе должно было понимать в обратном значении. Это было бы и удобнее, и ближе к цели. На вольницу, не привыкнувшую к узде, можно была действовать страхом, а не ласкою и переговорами. Арба, на которой Ермолов вешал ослушников, была ближе к цели, чем гуманное обращение с горцами князя Воронцова. Не всякий решится употреблять в дело арбу, но что же делать, ежели лучшего и более человеколюбивого средства нельзя было приискать,
По адрианопольскому трактату, султан передал Кавказ нам. Эта передача в сущности фикция, ибо он передал то, чем никогда сам не обладал. Вопрос был бы правильнее поставлен, ежели б было сказано, что нам передается право завоевать Кавказ. Тонкости дипломатии не могли быть понятны горцам, которые знали лишь одно, что они фактически никогда не подчинялись турецкому султану, были всегда свободным от всяких обязательств народом и, считая присутствие турецких пашей в Сухум-Кале и Анапе вполне безвредным для себя, терпели их. По причине этой, предъявленное нами право изумило их. Кто и на каком основании передал их русским? вопрос весьма естественный и его следовало ожидать. Пускаться в дипломатию с людьми, которые далее своих гор, ничего не знали, было бесполезно и потому арба ермоловская, хотя бесспорно мера жестокая, была полезнее дипломатии. Жестокость Ермолова, говорят, будто бы была причиною ожесточения и ненависти горцев к нам. Мне кажется нет. Такой способ отношений мог ожесточить человека культурного, а не дикаря, [538] уважающего только страх и силу. Коснувшись этого вопроса, насколько позволяет предмет статьи, я перехожу к черноморской береговой линии и натухайцам, набег к которым полковника Ясинского был, так сказать, прологом будущих наступательных действий к ним.
Замечательных военных событий во 2-м и 3-м отделениях черноморской береговой линии не было в течение 1850-го года, ибо набеги маленьких команд из крепостных гарнизонов, перестрелки на покосах и рубке дров нельзя считать событиями. Описание этих случаев в хронологическом порядке заняло бы много места и времени, не достигнув желаемого интереса, и потому ограничусь стереотипною фразою, что с июля и по октябрь месяц на черноморской береговой линии все обстояло благополучно. Генералы Вагнер — в Геленджике, и Гогенбах — в Сухум-Кале, сидели спокойно, не позволяя обижать себя и не тревожа соседей, что, без сомнения, происходило от того, что вверенные им 2-е и 3-е отделения не давали ни средств, ни возможности предпринимать что-либо. В этом отношении, начальник 1-го отделения вице-адмирал Серебряков был счастливее, ибо местность дозволяла предпринимать военные действия против неприятеля на большом расстоянии. Признание натухайцами власти Магомет-Амина, возможность доступа к ним и желание наказать их за более чем двусмысленное поведение с нами — побудили Серебрякова сделать наступление в долину Худако.
8-го октября 1850-го года, для предстоящего наступления, близь форта Раевского было собрано 2,180 штыков пехоты, из черноморских линейных баталионов 1-го отделения, 330-ть сабель иррегулярной кавалерии [539] и 10-ть орудий. В ночь с 9-го на 10-е, отряд этот, под личным начальством Серебрякова, дважды перевалив через высокие горные хребты и прокладывая себе путь вперед штыками, спустился в густо заселенную натухайцами долину Худако, посреди которой горцы, по приказанию Магомет-Амина, уже успели устроить маленькое укрепление, обнесенное рвом и палисадом. Немедленно заняв это укрепление и предав его огню, Серебряков расположился близь него лагерем. 11-го октября отряд выступил по направлению к варениковской пристани и, истребив на пути своем натухайские аулы, ночевал на Псебепсе. 12-го и 13-го, отряд, продолжая истребление аулов, повернул на Гастогаевское укрепление, откуда войска разошлись по укреплениям, в свои штаб-квартиры. В продолжение 5-ти-дневного наступления отряда истреблено слишком 2,000 неприятельских дворов, с большими запасами хлеба и сена. Потеря наша состояла из 5-ти убитых нижних чинов и раненых 1-го обер-офицера и 38-ми нижних чинов; потеря горцев неизвестна.
Впечатление, произведенное этим наступлением на натухайцев, было весьма сильное, но к желаемому результату не привело. Старшины неоднократно являлись с извинениями, с просьбами о помиловании, но данной Магомет-Амину присяге не изменили, что весьма естественно и говорит более за них, чем против них, указывая на верность данного обещания. Частными, самыми блестящими победами и поражениями, в то время, конечно, трудно было убить власть и значение Магомет-Амина, но, тем не менее, преследуя систему методического разорения горцев, можно было довести их до необходимости покориться, и пролитие крови с обеих сторон могло считаться не бесплодным. Не [540] одно сердце содрогнулось от ужасов предстоящей беспощадной войны, но одного великодушия было недостаточно, и потому приходилось забыть на время чувство сострадания. Печальная, тяжкая необходимость, но неизбежная. Удар Магомет-Амину можно было нанести только в точку опоры его — абадзехов; но время было упущено и потому предстояла серьезная борьба с ним.
Переговоры со старшинами натухайцев продолжались. Серебряков требовал безусловной покорности. Старшины отвечали уклончиво, прося назначить срок, необходимый для совещания с народом. 13-го декабря назначенный срок окончился; старшины по-прежнему принесли уклончивый ответ. Чтобы показать населению, что с ним не шутят, и желая воспользоваться удобным временем, Серебряков сосредоточил в Новороссийске 11-т рот пехоты, 130 сабель кавалерии и 8-мь орудий 9.
В 11-ть часов ночи, 13-го декабря, отряд выступил из Новороссийска и поднявшись на хребет Маркотхе, по вновь разработанной константиновской дороге, спустился в неберджайское ущелье. Пятнадцать раз переправившись вброд через речку Неберджай, войска на рассвете вышли из ущелья и, устроившись в боевой порядок, начали наступать в долину Адагума. Натухайцы, собравшись в довольно большом числе, завязали перестрелку с ариергардом, но были отброшены и вскоре замолчали. В долине Адагума войскам был дан привал. На приваде, к Серебрякову явились старшины, с просьбою отложить нападение на них [541] до возвращения посланной ими депутации к турецкому султану, за разъяснением того, кому принадлежит Кавказ. Старшины были дипломаты и потому коснулись и адрианопольского трактата. Серебряков терпеливо слушал и на все просьбы отвечал лишь требованием безусловной покорности. Переговоры окончились. Отряд тем временем отдохнул и получил приказание начать наступление. Истребив в продолжение дня множество натухайских аулов, плотно сидевших на этой долине, отряд в сумерки остановился на ночлег у слияния рр. Адагума и Бакана.
14-го декабря, на рассвете, отряд начал отступать к Новороссийску. Озлобленные натухайцы, заняв лесистые отроги неберджайского ущелья, решили отрезать отряду путь отступления. Здесь славным войскам черноморской береговой линии пришлось порядочно поработать штыком, выбивая горцев из сильных позиций, до тех пор, пока не поднялся последний солдат на вершину Маркотхе. Бой не прекращался до спуска в долину Новороссийска. В 9-ть часов вечера отряд прибыл в Новороссийск. Потеря наша состояла из 2-х убитых, 31-го раненого и 22-х контуженых нижних чинов. Этим наступлением окончился 1850-й год.
Военные средства Черномории состояли из 9-ти пеших казачьих баталионов, численностью 7920 штыков, 12-ти конных полков, численностью 9156 сабель и 3-х конных батарей. Войска эти были распределены в следующих пунктах: 1-й баталион — в Георгие-Афипском укреплении, 7-й баталион в Абинском укреплении, 8-й баталион в мостовом Алексеевском [542] укреплении и 9-й баталион — в Ольгинском тет-де-поне. На действительной службе находились 4 баталиона, свободных оставалось 5-ть. 7-мь полков кавалерии занимали кордонную линию и названные укрепления, свободных было 5-ть полков. Итого, свободных для военных действий войск было: 5-ть баталионов пехоты, 5-ть конных полков и 21 конных орудия. По сравнению этих сил с средствами правого фланга и черноморской береговой линии, оказывается, что Черномория была более чем вдвое богаче для наступательных действий на неприятеля, и потому действия на этом театре войны, по-видимому, должны были быть решительные. Так должно было быть, но так не было, и в то время, когда у соседей не умолкал, ни днем, ни ночью, гром орудийных выстрелов, Черномория была спокойна.
Огражденная от неприятеля Кубанью и знаменитыми кубанскими болотами, Черномория была труднодоступна горцам. В продолжение 1850-го года на черноморской кордонной линии было всего 7-мь незначительных тревог. Вторжение горцев в Черноморию возможно было только в январе, когда Кубань и болота замерзали, а зимой плоха пожива: скотина в конюшнях, казаки дома. Из всех поселений, пограничных с неприятелем, на Кавказе одна Черномория, как говорится, благодушествовала. Тревог было мало, а военные движения из пределов Черномории состояли в доставке два раза в год продовольственных. запасов в Абинское укрепление, и лишь иногда, очень редко, в особенно важных случаях, делались набеги маленькими отрядами к шапсугам.
Между тем, энергичные действия со стороны Черномории в тыл абадзехам и против шапсугов [543] могли бы принести существенную пользу правому флангу и 1-му отделению черноморской береговой линии. Ссылка на то, что около 20-ти тысяч казаков, отвлеченных от хозяйства, не могли быть постоянно на службе без явного ущерба благосостоянию населения, едва ли уважительна. Полевые работы в средине осени оканчиваются; ноябрь, декабрь и январь свободны от полевых работ, а в эти три месяца можно было много сделать в зимних экспедициях, не расстраивая домашнего хозяйства.
В конце марта 1850-го года, начальнику черноморской кордонной линии генерал-лейтенанту Рашпилю дали знать, что Магомет-Амин появился между шапсугами и бжедухами и склоняет их на свою сторону. Ближе всех к Черномории проживали бжедухи, и потому, чтобы не допустить к ним Магомет-Амина, Рашпиль собрал близь павловского поста отряд из 1400 человек, с 4-мя орудиями, и 2-го апреля намеревался уже выступить. Бжедухские князья и дворяне, узнав о сборе отряда и о цели такового, явились к генералу и, уверив его в своей преданности русским и ненависти к Магомет-Амину, упросили распустить отряд до поры, до времени, и когда таковое настанет, то они сами будут просить помочь им. Генерал поверил и распустил отряд. А между тем, эти князья и дворяне уже вели тайные переговоры с Магомет-Амином, который был на пути к бжедухам, но узнав о собранном отряде, остановился и, считая себя недостаточно сильным для встречи с русскими, послал к абадзехам приказание прислать к нему еще 500 человек конницы. По прибытии подкрепления, Магомет-Амин двинулся к бжедухам, проживавшим по р. Пшиш. На этот раз [544] бжедухи, как бы действительно встревоженные, явились сами просить нашей защиты.
7-го апреля отряд собрался в том же составе, как и 2-го числа, и расположился на Кубани ожидать, согласно условию с бжедухами, дальнейших известий. Верный своей системе избегать с нами вооруженных столкновений, Магомет-Амин опять остановился и, чтобы еще более усилить свое скопище, вновь послал приказание абадзехам прислать к нему с каждого двора по одному пешему или конному воину. Сборными пунктами для абадзехов были назначены: курган Хусанох и урочище Чеепсин на Псекупсе и средина течения рр. Пшиша и Шаугбаш с тем, чтобы, действуя единовременно со сказанных пунктов, раздробить силы бжедухов и легче управиться с ними. План удачно задуманный, приняв в соображение наступающий разлив рек, что несомненно помещает русскому отряду долго оставаться на левом берегу Кубани.
Соображаясь с постоянно прибывавшими к Магомет-Амину подкреплениями, генерал Рашпиль счел необходимым усилить отряд свой и, доведя его до 2412 штыков и сабель и 8-ми орудий, 22-го апреля выступил за Кубань двумя колоннами. Одна, под начальством полковника Золотаревского, в составе 1012 человек, при 4-х орудиях, направилась на Псекупс, а другая, в составе 1400 человек, при 4-х орудиях, под начальством генерала Рашпиля, пошла на Пшиш. Золотаревский, дойдя до аула князя Пшемафа Кончукова, остановился на позиции, а генерал Рашпиль остановился у аула князя Шумафа Тарканова.
Прием, оказанный бжедухами нашим отрядам, был самый недружелюбный: не давали даже сена [545] лошадям, а потому, простояв несколько дней на позициях, отряды благополучно возвратились на Кубань. Оказалось, что бжедухи, заставив прогуляться наши войска, имели в виду выпросить себе лучшие условия покорности Магомет-Амину. Из всего бжедухского племени остались верными нам лишь 800 душ обоего пола, которые тогда же и переселились на правый берег Кубани.
После напрасного движения к бжедухам, отряд вновь собрался 15-го мая близь ольгинского поста, для смены абинского гарнизона и доставления туда продовольственных запасов. Отряд состоял из 16-ти рот пеших казачьих баталионов, 11-ти сотен казаков и 14-ти орудий, численностью 4602 штыка и сабель. При отряде находился транспорт в 1000 слишком подвод 10.
Движение отряда по тляхофишским и аушецким болотам было чрезвычайно затруднительно. Повозки и артиллерия, с удвоенною упряжью и с помощью людей, едва двигались. По низинам, отряду приходилось брести по пояс в воде. Во многих, особенно глубоких впадинах надо было строить гати. Едва 20-го мая отряд прибыл в Абинское укрепление. Сменив гарнизон и сдав продовольственные запасы, генерал Рашпиль выступил обратно. Двигаться по пройденному пути было невозможно, и потому отряд принял вправо, чтобы обойти болота по лесистому косогору. Едва отряд приблизился к опушке леса, как шапсуги, [546] скрывавшиеся там, бросились на правую цепь, но мужественно встреченные казаками, также быстро отступили, завязав издали довольно жаркую перестрелку, вскоре прекратившуюся. 23-го отряд прибыл в Ольгинское укрепление, откуда войска распущены по квартирам. В перестрелке 22-го мая потеря отряда состояла из раненых: обер-офицера 1-го, нижних чинов 16-ти, милиционеров 3-х.
После этого наступления, спокойствие Черномории лишь изредка нарушалось небольшими тревогами на кордонной линии, где пластуны зорко следили за неприятелем. Не безынтересен, как образец пластунской ловкости, следующий случай.
28-го июля, в 7-мь часов вечера, на переправе через Кубань, близь велико-марьинского поста, пластунский урядник Чигрин заметил 12-ть конных горцев, которые внимательно осматривали кустарник, покрывавший левый берег реки, близь переправы, и затем уехали в ближайший лес. На этой переправе, на левом берегу Кубани, на ночь обыкновенно закладывался пластунский секрет и, вероятно, цель горцев состояла в том, чтобы, сделав засаду, вырезать пластунов. Сообразив это и заметив направление, по которому горцы въехали в лес, Чигрин, взяв с собою 9-ть пластунов, переправился на левый берег Кубани и притаившись в кустарнике, недалеко от входа в лес, стал ожидать развязки. Вскоре, мимо пластунов, не заметив их, прошли 8-мь пеших горцев и скрылись в засаде, на переправе. Чигрин, смекнув, что лошади этих горцев находятся без сомнения в лесу, и помня направление, по которому они проехали, поднял пластунов и подкравшись к лошадям, у которых находились четыре [547] караульных, бросился на них. Трое тотчас же были убиты, а четвертый бежал. В добычу пластунам досталось 12-ть оседланных лошадей и оружие от убитых. Управившись здесь, пластуны бросились искать пеших горцев, но тех уже и след простыл. Пластуны перехитрили.
Ни сметка, ни удаль дедовская, запорожская, не исчезли в казаках, да развернуться негде было. Частных набегов к неприятелю, не разрешали делать, а по распоряжению начальства таковые производились редко.
В начале октября, командующий войсками назначил рекогносцировку на р. Белую, для осмотра берегов ее и выбора места для постройки укрепления. Одновременно с наступлением отряда от Лабы, генералу Рашпилю предписано было наступать к реке Псекупсу, в тыл абадзехам, с тем, чтобы отвлечь их от Белой. Для этой цели, генерал Рашпиль составил отряд, из 6-ти рот пехоты, 60-ти пластунов, 4-х сотен кавалерии, 4-х орудий 11, и в 10-ть часов ночи 3-го октября, из Георгие-Афипского укрепления, выступил по направлению к р. Супп, где, по словам лазутчиков, находилось большое скопище горцев. В 3 часа утра отряд подошел к горцам на такое расстояние, что видно было расположение их бивуака, который генерал Рашпиль немедленно окружил тремя колоннами, направив орудия в толпу беспечно гревшихся горцев. Залп из орудий назначен был сигналом для общей атаки. До рассвета войска были на [548] местах, в ожидании боя. Казаки так близко находились к бивуаку, что разговоры горцев были отчетливо слышны. Дело происходило в лесу, который окружал стан неприятеля, расположившегося на довольно большой поляне. Ночь свое взяла: говор слышался все реже и реже и наконец смолк совсем. Горцы, закутавшись в бурки, заснули. Казаки подползли еще ближе. Ожидание рассвета считалось секундами, и вот, наконец, забрезжил свет. Оглушительно грянул залп картечи из 4-х орудий по спящим горцам, вслед за которым казаки, с ружьями на руку, ворвались в смятенную толпу неприятеля. Охваченные ужасом, горцы искали спасения в бегстве, устилая путь отступления своего десятками трупов. Кавалерия, преследуя беглецов, наткнулась на хутора, испепелив которые, отбила 102 штуки рогатого скота и 800 баранов.
В этом молодецком деле, достойном и казачьей славы, и находчивости, горцы, помимо большой потери, понесенной ими во время бегства, оставили на месте 60-т тел и взято в плен у них 23 человека. Потеря казаков состояла из раненых: 1-го штаб-офицера, 1-го обер-офицера и 7-ми казаков. Все раны нанесены холодным оружием.
Возвратившись из набега в Георгие-Афипское укрепление, генерал Рашпиль совершил обычное движение в Абин, доставил туда провиант и, поздравив войска с полученным известием о поражении горцев на штурме Варениковского укрепления, вернулся на Кубань. Гарнизон Варениковского укрепления состоял из одной роты пеших казаков и артиллерийской прислуги при 12-ти орудиях, которыми были вооружены крепостные валы. Завидная честь отбить штурм выпала на долю 4-й роты 6-го пешего [549] черноморского казачьего баталиона. Командиром роты и начальником гарнизона в славный день 13-го октября был сотник Пискун.
В ночь с 12-го на 13-е октября, скопище натухайцев и шапсугов, в числе 2.000 человек, скрытно подойдя к Варениковскому укреплению, обложило его со всех сторон. Приближение этой толпы было замечено часовыми и потому гарнизон, в ожидании нападения, был на своих местах. Едва начало рассветать, горцы, сделав залп из винтовок по западному фасу укрепления, бросились на штурм этого фаса, с целью привлечь сюда все силы гарнизона и облегчить общую атаку укрепления. Но сотник Пискун знал свое дело: укрепление было везде одинаково защищено. Отбитые на западном фасе, горцы подали сигнал к общему штурму. Мгновенно загремела канонада из всех 12-ти орудий. Самые отчаянные попытки горцев разбивались о мужество и хладнокровие гарнизона. Штурм не удался и горцы, облив кровью гласис укрепления, отступили. Штурм продолжался не более часа. Лужи запекшейся крови на земле, оторванные орудийными выстрелами и разбросанные близь укрепления различные члены человеческого тела, убитые и раненые лошади и множество брошенного оружия,— свидетельствовали о большой потере горцев. Со стороны казаков потери не было и урон, нанесенный горцами, ограничился лишь разбитыми стеклами в крепостных зданиях, к крайнему сожалению сотника Пискуна. 1850-й год в Черномории окончился незначительным набегом команды пластунов на зимовники шапсугов, без всякой потери с нашей стороны.
Отложившиеся бжедухи в конце года были уже недовольны владычеством Магомет-Амина, который, [550] также как и у других племен, установил между ними весьма строгую дисциплину. Все население было разделено на участки, численностью в 100 дворов, начальство над которыми поручено было старшинам, по назначению Магомет-Амина. Каждый участок делился на пять отделений, которыми заведывали муртазеки из стражи Магомет-Амина. Без ведома муртазеков и старшин никто не имел права отлучаться за пределы участка. Каждый двор обязан был, по первому требованию Магомет-Амина, выставить хорошо вооруженного пешего или конного воина. Днем и ночью, аулы должны были выставлять конные караулы, для наблюдения за движениями русских отрядов. Каждый двор был обложен годовою натуральною повинностью, состоящею из баранов, хлеба и сена. Судебные деда рассматривались лицами, по назначению Магомет-Амина. Сношения с русскими запрещены были под страхом смертной казни. Князья и дворяне потеряли власть и значение в народе. Правила, введенные Магомет-Амином между бжедухами, с первых же дней восстановили против него и крестьян, и дворян. Одно лишь духовенство слепо служило ему, преследуя в этом случае цель личную.
Комментарии
1. 1-й баталион ставропольского полка, 3 роты 4-го баталиона того же полка, 3 роты 2-го баталиона кубанского полка, 5-ть сотен 1-й бригады кавказского линейного войска, 3 сотни 2-й бригады, 8-мь сотен 3-й бригады, 6-ть сотен 4-й бригады того же войска, 6-ть орудий казачьей № 13-го батареи и 6-ть орудий № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады.
2. 1-й бригады есаул Еглевский и 3-й бригады сотник Сисекин.
3. 6-ть сотен 1-й и 2-й бригад лабинского казачьего войска, 2 сотни казачьего войска и 2 орудия 11-й подвижной бригады.
4. Ставропольского казачьего полка войсковой старшина Скляров и хорунжий Булавин, кубанского казачьего полка есаул Денкельман.
5. Две роты 4-го баталиона ставропольского полка, 3 роты 2-го баталиона того же полка, 2 роты 2-го баталиона кубанского полка, 9-ть сотен 3-й бригады, 4 сотни 1-й бригады, 6-ть сотен 4-й бригады кавказского казачьего войска, взвод легкой № 2-го и взвод легкой № 3-го батарей 19-й бригады и 6-ть орудий казачьей № 13-го батареи. Всего 1,159 штыков, 2,090 сабель и 10 орудий.
6. Здесь невольно берет сомнение в том, как это могло случиться. Во-первых, у каладжинской переправы близко горных трущоб не имеется, а затем скопление 5,000 всадников, 2,000 пехоты и 600 арб, запряженных волами, едва ли может стремглав бросаться, и куда же — в горные трущобы! Ежели Ковалевский непременно желал боя и не достигал этой цели двигаясь бок-о-бок с Магомет-Амином, то следовало или допустить его переправиться к нам, или, прикрыв пехотою бесленеевцев, броситься с кавалерией на Белую и тогда, сомнения нет, горцы поспешили бы вернуться на защиту брошенных ими без прикрытия аулов, и желаемый бой состоялся бы. Мы привыкли видеть в Ковалевском столько энергии, смелости и находчивости, что его вялый и нерешительный маневр в июне против Магомет-Амина является делом мало понятным, а в особенности прочитав заключение его донесения, где он сказал: ,,и так, обширные замыслы Шамилева агента рушились и он со стыдом вернулся за Белую”.
7. 3 роты 1-го и 3 роты 2-го баталионов ставропольского полка, 1-й бригады 6-ть сотен, 3-й бригады 5-ть сотен, 2 сотни сборного казачьего полка, легкой № 3-го батареи 19-й бригады 2 орудия, казачьей № 13-го батареи 4 орудия и 4 станка боевых ракет.
8. 31-го октября 1849-го года № 11293-й.
9. 1 рота 3-го, 3 роты 4-го черноморских линейных баталионов, 14-й черноморский линейный баталион, в полном составе, греческий балаклавский полубаталион, сводно-учебная команда, 35-ть всадников анапского горского полуэскадрона, 95-ть донских казаков, 4 полевых и 4 горных орудия.
10. 2 роты 1-го баталиона, 2-й баталион в полном составе, 1 рота 3-го баталиона, 2 роты 4-го баталиона, 2 роты 6-го баталиона, 2 роты 8-го баталиона и 3 роты 9-го баталиона. По одной сотне 1-го, 2-го, 3-го и 5-го конных полков, 2 сотни 7-го полка, 1 сотня 8-го полка, 2 сотни 9-го полка, 1 сотня 10-го полка и сотня учебной команды, № 10-го батареи 6-ть орудий, № 11-го 6-ть орудий и 11-й гарнизонной бригады 1-й роты 2 орудия.
11. 3 роты 5-го и 3 роты 8-го пеших черноморских казачьих баталионов, 60-т пластунов 6-го пешего баталиона, по одной сотне от 1-го, 3-го и 10-го конных полков, сотня учебной команды, взвод конной батареи № 11-го и взвод конной батареи № 12-го.
Текст воспроизведен по изданию: Обзор военных действий на Западном Кавказе с 1848-го по 1856-й год // Кавказский сборник, Том 10. 1886
© текст -
Дроздов И. 1886
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Валерий. 2020
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Кавказский
сборник. 1886