БЕРЕЗИН И. Н.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ДАГЕСТАНУ И ЗАКАВКАЗЬЮ

ЧАСТЬ II-я

III

ОТ ДЕРБЕНДА ДО КУБЫ.

Inprimis vero admiratione digni sunt muri, qui, ex lapidibus caesis incredibili opera ea crassitie constructi , ut super eos currus vebi possit, inde a Derbendi arce ad septentrionem eb meridiem se protendunt.

     Hoeck, Vet. Mediae et Persiae monum. p. 164.

При самом въезде в Дербенд я был поражен чисто-ориентальным характером его: у водоема подле городских ворот стояло несколько ослов; недалеко от [4] них лежали в приятном кейфе развьюченные верблюды, занимавшиеся от нечего-делать наблюдениями над вислоухими сотоварищами; погонщики тех и других дружески рассуждали между собой, не обращая никакого внимания на своих скотин. В городских воротах мне загородил дорогу буйвол, медленно и важно тянувший огромную арбу с хлебом; миновав благополучно эту первую мель, я наткнулся потом на Персиянина, которого непослушный осел никак не хотел своротить в сторону, не смотря ни на какие угрозы и побои, и не давал дороги «путешественнику по Востоку». Упрямство осла одержало верх над услужливостью хозяина, и моя хилая тележка с визгом и писком потащилась стороной.

«Куда вас везти?» спросил ямщик.

— В гостиницу.

— Гостиницу? А где она живет?

Ямщик принял гостиницу за госпожу, но мне было не до смеху.

— Поезжай в номера.

— Указывай дорогу.

— Да ты должен знать дорогу, а не я.

— Э! Где мне знать твой дом ? Мне хозяин велел довезти тебя до городу: вот я и привез. Слезай и ступай куда хочешь.

— Но у меня нет дому: я приезжий и не знаю, где мне остановиться. [5]

— Это твое дело.

Ямщик, грубый Татарин, слез с козел и располагался распрячь лошадей у городских ворот.

Я вспомнил, что у меня было письмо от моего Начальства к Коменданту Дербенда Бучкиеву: это письмо, по моему расчету, должно было меня выручить.

После некоторых угроз, сопровождаемых обещанием на водку, ямщик согласился везти меня к Коменданту, но во всю дорогу ворчал, что Комендант живет очень высоко в крепости, что подъем крут и что лошади устали.

Под влиянием неприятных впечатлений первого восточного города, обещая себе мало хорошего в будущем, я предстал перед дербендского Коменданта, прося объяснить мне будущее мое положение в Дербенде. Г. Бучкиев объявил мне, что в городе нет гостиницы, и что проезжающие предоставлены каждый своему произволу, в том числе и «путешественники по Востоку.»

С кислой физиономией спускался я медленно с комендантского крыльца, размышляя о прискорбной участи вообще всех приезжающих в Дербенд и о своей в особенности, но на последней ступеньке вдруг нежданное вдохновение посетило мою унылую душу: я припомнил, что Дербенд по географии стоит в списке городов, что во всех городах Российской Империи существуют училища, что и в Дербенде следовательно есть училище, а так как теперь вакационное время, то верно, подумал, в училище отыщется свободный уголок для путешественника. Мне нужен был только какой-нибудь приют, где бы я мог сложить свои книги: об остальном я уже не заботился. [6]

Но добрый смотритель дербендского уездного училища А. Л. Дорошенко, по первому моему слову, предоставил мне в полное распоряжение, вместо одного уголка, несколько комнат, и во все время пребывания моего в Дербенде, которое продолжалось ровно десять дней, не оставлял усердно заботиться о «путешественнике по Востоку», очень мало заботившемся о себе самом.

Когда я утвердился таким образом на постоянной квартире, как Китаец на середине, когда ничто не могло нарушить моего спокойствия, я предался созерцаниям и наблюдениям над всем, что окружало меня. Дербенд славится во всех восточных историях баснословной древностью: естественно, мое внимание прежде всего обратилось на историю этого города.

Что Дербенд пользуется большим почетом между мусульманскими городами, это доказывает составленная нарочно для него одного «Дербенд-намэ» Дербендиада, рассказывающая историю этого города; что в Дербенде есть много любопытного для археолога, это свидетельствуют громадные стены его с многочисленными надписями, и что наконец Дербенд не походит на другие города Дагестана и Закавказья, в этом могут убедить похождения вашего покорного писателя, едва отыскавшего себе место, где приклонить голову. (Относительно изданных мною дербендских надписей, я считаю необходимым заметить, что в надписи № 8 первая фигура слева (см. первое издание этой книги или Записки археологическо-нумизмат. общества, т. V и VI) весьма похожа на глаголитскую букву ги. Если окажется, что глаголита служила для изображения гностических идей, то дербендские надписи №№ 7 и 8-й надобно будет отвести к числу гностических, что придает им интерес совершенно иного рода. Впрочем, я пересмотрел гностические начертания, приложенные к сочинению: Histoire critique du Gnosticisme, par J. Matter, но не мог отыскать в них начертаний дербендских надписей. Что же касается до восстановления надписей №№ 2 и 3 Г. Савельевым, то оно произвольно, хотя и остроумно)

Я не открыл ничего нового, ничего необыкновенного, когда сказал, что Дербенд славится своею древностью. Эта слава до того ослепляла многие правоверные мозги, что они приписывали построение этого города Александру Двурогому, герою, как две капли воды похожему на Александра Македонского. Но так как ни Александра Двурогого на белом свете не существовало, ни Александр Македонский в этих местах не был, то построение Дербенда несомненно принадлежит [7] персидским государям сассанидской династии. По многим достойным уважения причинам к Дербенду нельзя приложить названия горных проходов caspiae pylae и pilae albaniae, часто упоминаемых писателями древности, и первое известие о Дербенде бесспорно принадлежит восточным писателям: восточное происхождение этого города доказывается и персидским названием его: «дер» дверь, и «бенд» запор, а в сложности «Дербенд» значит по-персидски «застава».

Вот как описывает Дербенд мусульманский географ Хамдулла Казвини:

Баб-эль-абваб. По-арабски называют его Сериром персидским и Дербендом и Филяном, а правителя его Филян-Шах, по-монгольски (по-тюркски) Железными воротами. Он лежит в пятом климате; длина его от Счастливых островов 84, 44, а ширина от экватора 43, 48. — Построил его Лехрасп Киянидский, а внук его Исфендиар бен Киштасф бен Лехрасп окончательно устроил: этот город похож на Тифлис. Во время Кобад бен Фируза пришел в разрушение, и построили ему стены из нежженого кирпича; Ануширван Правосудный возобновил его населенность и построил огромную стену из камня и извести. Стены его соединялись с крепостной стеной. С одной стороны они доходили до Каспийского моря, так что около полмили и в самом море шли стены, а с другой стороны доходили до горы Кабка (Кавказа), так что не оставалось прохода. Некоторые называют его барьером Гога и Магога, но это известие не основательно: это постройка Нуширвана. Нуширван на верху стены и в башнях города устроил много мест для стражей, стражей взял из Мосуля и Диарбекира, для отражения Хазаров; да кроме того Нуширван Правосудный построил четырнадцать цитаделей, из которых иные и теперь еще существуют, а стражи говорят по-арабски. Климат [8] Дербенда теплый, хлеб хорошего качества родится, прекрасные луга, пшеница, вода и корм для скота там находится во множестве: большею частию родится там крупа.»

Это описание замечательно по ясности своей и по отсутствию преувеличений, которые не редко встречаются в восточных писателях.

Мы не имеем достаточно данных для того, чтоб определить точным образом время построения Дербенда: автор Дербендиады приписывает основание этого города сассанидскому государю Кобаду, но большинство восточных писателей — Мас'уди, Абульфеда, Закерия Казвини, Ибн Эль-Варди, Бакуви — относит это к сыну его Нуширвану. Поэтому основание Дербенда можно полагать в начале VI столетия, но никак не ранее. Персидские государи, которых владения нередко терпели от нашествий северных народов, оценили настоящим образом выгоды местности дербендской, и не только построили здесь крепость, но и провели отсюда к западу на большое расстояние огромную стену, известную в восточных авторах большею частию под именем «Александровой стены», потому что и эту работу они приписывают тому же Александру Двурогому, который будто бы построил Дербенд. Автор Дербендиады говорит, что Keй-Кобад, построив Дербенд, посадил в нем правителем сына своего Нуширвана Справедливого, который укрепил и распространил Дербенд, построил в этой стране до трехсот шестидесяти укреплений и перевел сюда на житье многие тысячи Персиян из Фарса, Ирака и Адербайджана. И так города Дагестана еще с этой эпохи начали наполняться персидскими переселенцами.

По смерти Нуширвана Хазары овладели Дербендом, но Персияне опять взяли его. [9]

При конце правления Сассанидов, не взирая ни на крепкие степы, ни на мудрые предосторожности Нуширвана, общее расстройство персидской монархии передало Дербенд и Дагестан в руки Хазаров, тех самых, по имени которых и Каспий был назван Хазарским морем. В то время, когда Хазары распространяли свою власть к югу, на встречу им выступил из глуби Аравии беспокойный враг, стремившийся к всемирному владычеству.

При первом нападении на Дербенд, в правление Халифа Османа, Аравитяне потерпели поражение; в этой битве пал между прочим и предводитель арабский Сельман бен Рабия Эль-Багили. Хакан Хазарский после победы, которую Дербендиада, по своему правоверному духу, считает поражением, остался повелителем всей страны.

В правление Халифа Велида Аравитяне в числе 40,000, набранных в Сирии, явились в Дагестан под предводительством Маслама, брата Халифова, и осадили Дербенд, но только измена одного из жителей помогла им овладеть городом. Разрушив укрепления, Аравитяне удалились, если верить Дербендиаде, а Хазары опять овладели Дербендом и укрепили его. Маслама вторично отнял Дербенд у Хазар, укрепил его еще более и оставил в нем свой гарнизон, который Хазары не замедлили осадить и в тоже время проникли с мечем и огнем в Адербайджан. Вышедшие против них Аравитяне были разбиты: огорченный Халиф Езид бен Абдуль-Мелик выслал против них Джерраха бен Абдулла, который взял Дербенд, опустошил окрестности, разбил Хазар, овладел многими местами, поставил в Дербенде войско, но наконец побежденный Хазарами пал на поле сражения. Посланный Халифом Гишамом Маслама бен Абдуль-Мелик овладел Дербендом, обновил упавшие стены и город, построил [10] арсенал, хлебные и нефтяные магазины, укрепил Нарын-Каля, покорил и обратил в Ислам Кумыков, Кайтаков, Табасаранов, Аварцов и других, а также обратил в Ислам многих жителей Дербенда, выстроил для каждого племени мечеть и одну сборную мечеть, разделил город на семь частей и устроил шесть железных ворот. После него управлял Дербендом Мерван бен Мухаммед, победивший Хазар: он был потом Халифом. В 753 году по Р. X. правителем Дербенда назначен Езид бен Асад: Хазары осаждали безуспешно этот город, и новый правитель поправил многие укрепления около Дербенда, наполнил их войсками и перевел сюда жителей из Сирии и Мосуля. В 776 году поставлен правителем Джеун сын Неджма, но за дурное управление сменен, а на место его послан Ребия Эль-Багили. В 789 году отправлен в Дербенд Хазима, сын Чархи: он укрепил город и поправил стены. Вскоре посетил Дербенд, если верить Дербендиаде, знаменитый Халиф Гарун-Эррашид, главное действующее лицо во всех европейских сказках о Востоке: во время пребывания в Дербенде он приказал запрудить Рубас, провести в предместия воду, устроил сады и мельницы, и, поставив правителем Сакса, возвратился в Багдад. В правление Гарун-Эррашида было еще вторжение Хазаров в Дербенд и Адербайджан.

При ослаблении власти Халифов Дербенд подвергся общей участи многосложной и обширной арабской империи: он переходил от династии к династии, которые владели на севере Персии. Таким образом он побывал в руках Тюрков Сельджуков, поселивших здесь свои колонии, Грузинов, Монголов и наконец Персиян. В эти времена смут и ниспровержения тронов Дербенд нередко служил добычей победителя: так под стенами его происходила битва между войсками Гулаку-Хана и Берекея, в которой последние были разбиты, но вскоре [11] победители в свою очередь были поражены за Тереком, и город достался войскам Берекея. — Во времена Гулагидов Дербенд находится под властию Ширван шахов. (По известию Вассафа владения сыновей Джучи-Хана простирались до пределов Дербенда и Баку: за Дербендом были зимние квартиры войск (Hammer, Gesch. der Gold. Horde, 90; Его же, Gesch. der Ilchane, I, 419-420). — О взятии Дербенда Гулагу и Берекеем в 1262-1263 году см. Hammer, Gesch. der Ilchan. I, 220, 420. О выходе Ногая, кипчакского полководца, на войну из Дербенда см. Hammer, Gesch. der Ilchan. I, 254, 376; о выведении стены около Дербенда Абака-Ханом, там же, 422; о походе Абака Хана в Дагестан, там же, 388-389; о походах Узбека, там же, II, 272, 273, 311, 372; о ретираде его войск от Гулагида Арпакауна там же, II, 313) С 1382 года является дербендская династия Ширван-шахов: Тимурленг оставляет управление Дербендом Шейх Ибрагиму, основателю новой династии, возобновляет укрепления Дербенда и велит оберегать этот проход. — В 1509 году персидский Шах Исмаиль осадил Дербенд и принудил правителя дербендского Яр Ахмед Агу, не хотевшего признать его власти, сдаться: управление Дербенда Исмаиль отдал Мансур-Беку. С этого времени начинается персидское владычество в Дагестане. Шах Тахмасп сделал правителем Ширванским Элькас Мирзу, который отложился было от Персии, но был побежден, и Дербенд, после некоторого сопротивления, опять поступил в число персидских владений. В 1578 году Дербенд подпал Османскому владычеству. Персидский Шах Эмир Гамзэ предлагал, за союз против Турок, Царю Феодору Иоанновичу уступку Дербенда и Баку. Это условие, возобновленное при Шахе Аббасе Великом, не было приведено в исполнение, и Дербенд снова подпал власти Персиян: Шах Аббас поставил в нем сильный гарнизон и выстроил на берегу моря большую башню, соединявшуюся с городскими стенами. Управление Дербенда, Шаберана и соседних мест Шах Аббас поручил Чраг-Сюльтан Устаджлю. В этот период персидского владычества известны в Дербенде Правители Феррух-Хан (до 1634-1635 года), Сиявуш Сюльтан и Шах вирди-Бек Устаджлю, во время которого посетило эту страну Гольстинское Посольство: последний Правитель находился во вражде с своими согражданами. В походе Хосрау Хана против Русских участвовал и Правитель Дербенда. Во время смутного положения персидской монархии Петр Великий овладел Дербендом в 1722 году: в это время городом управлял [12] наместник Имам Кули-Бек, пожалованный Петром Великим, за преданность России, в Ханы и Генерал-майоры. Петр Великий оставил в Дербенде гарнизон под командою полковника Юнгера, а прикаспийские области подчинил Генерал-майору Матюшкину.— Потом овладел Дербендом Казикумыкский глава Сурхай (1728 г.), господствовавший до появления Надира в этом краю. Шах Надир, овладевший Дербендом, поставил здесь, по примеру Сафидов, своего наместника Феридун-Сюльтана. Это был первый Правитель Дербенда при Надире. Крымский Хан, при нашествии на Дагестан, назначил было правителем Дербендским Усмия Ахмед Хана, но с явлением Надира союз распался, и правителем Дербенда сделан Мурад Сюльтан Устаджлю. Давнишний враг правителю Ширвана Мегди Хану, он подучил некоторых жителей Дербенда убить ширванского Правителя. Надир приказал казнить Мурад Сюльтана, на место его определил Неджеф Сюльтана Кара-чурлю; новый же правитель Ширвана Сардар Бек Кырклю переселил несколько дербендских семейств в новую крепость Шемаху (Аксу), а вместо их перевел из Ширвана племя Сурсур. В начале 1744 г. правителем Дербенда Надир определял Мухаммед Али Хана Кырклю, который, опасаясь восстания в Дербенде в пользу Мухаммеда сына Сурхая, ослепил ненадежных Муганцев и прогнал их в Муган. Но лишь только пал под ударами убийц персидский завоеватель, Дербендцы, недовольные его наместником, провозгласили в 1747 году правителем Мухаммед Хасана, сына прежнего их Хана Имам Кули Хана, из шиитского рода Курчи, считающего в Дербенде до 400 домов и составлявшего прежде шахскую гвардию. Он правил городом в течении двенадцати лет, но в 1760 г. Фетх Али Хан Кубинский, привлекший на свою сторону недовольных Мухаммед Хасаном дербендских беков, выступил из Кубы с сильным ополчением и овладел [13] Дербендом. Женившись на сестре Усмия каракайтакского Тути-Бикэ, Фетх Али Хан поручил ей в 1766 г. управление Дербендом, а в помощники ей назначил одного из преданных ему дербендских Беков. Под предлогом свидания с сестрой, Усмий вошел в Дербенд и овладел им; Фетх Али Хан после трехдневной осады вытеснил любезного шурина из города. В это время посетил Дербенд наш естествоиспытатель Гмелин. Но гибкий жребий войны вскоре вручил победу Усмию: Фетх Али Хан был разбит, а Усмий явился перед Дербендом с лестию и обманом. Неустрашимая Тути-Бикэ, однажды обманутая братом, защищалась храбро и сохранила Дербенд мужу, а появление Генерала Медема и блистательные подвиги русских войск восстановили власть Фетх Али Хана в Дагестане. Но предприимчивый Хан скончался в 1789 году; ему наследовал сын его Ахмед Хан, владевший Дербендом в течении пяти лет. По смерти его в 1795 г. вступил в управление брат его Шейх-Али-Хан, сначала преданный России, но потом возмутившийся: в Мае 1796 г. Дербенд, осажденный с моря и суши, сдался русским войскам, и Шейх Али Хан взят в плен, Дербенд был подчинен брату его, владетелю кубинскому, Хасан Хану; потом Император Павел возвратил город Шейх Али Хаву, но вторичная измена этого коварного правителя заставила Россию отнять у него власть: едва Генерал Глазенап явился перед Дербендом, как жители, недовольные своим беспутным Ханом, выгнали его вон, и с 21 Июня 1806 г. Дербенд навсегда поступил в число русских городов, по гюлистанскому договору 12 Октября 1813 года. Шейх Али Хан бежал в Кубу, а потом в горы, где долго скитался и кончил бедственные дни в Персии.

В 1831 году в Августе осаждал Дербенд Кази-Мулла. Я сам заранее утверждаю, что описывать эту осаду [14] после красноречивого рассказа автора «Русских повестей» нет никакой возможности, и между тем не могу вытерпеть, чтоб не передать здесь повествование об этом событии одного дербендского жителя, очевидца осады: пусть осуждение почитателей автора «Муллы-Нура» падет не на меня, а на голову дербендского рассказчика, соблазнившего «путешественника по Востоку» на несоразмерный с его силами подвиг.

О нашествии Кази-Муллы на Бурную уже стали забывать, как вдруг пошла по горам молва о сборах его на Дербенд, уже давно не слыхавший ни о каком неприятеле. Жители Дербенда принимали эти слухи каждый по своему: Сунниты не знали, что им делать, Шииты ораторствовали и храбрились, Русские молчали. Между тем Лезгины, обрадованные случаю поживиться, незначительными толпами начали показываться на горах к северу от Дербенда и спускались для грабежа на равнину к морю. Здесь, в расстоянии пяти верст от города, находилось место, называемое «сенгяр», что собственно значит «каменный завал», и в этом месте содержался казенный скот: ни одного дня не проходило без тревоги, без отчаянных криков: «гарай, гарай!» дававших весть, что какой-нибудь Лезгин покушается на казенную собственность. Тревоги становились чаще, нападения Лезгинов отважнее, слухи о нашествии Кази-Муллы вернее — и 19 Августа конница дагестанского фанатика явилась в 15 верстах от города. Батальон куринского полка очистил казармы, расположенные на высотах «Кефарэ» к северу от города в 2-х верстах и называемые «Аваин»: солдаты вошли в город и присоединились к гарнизону. Шииты громогласно кричали, что они все погибнут под развалинами, а не сдадутся еретику, однако Русские не совсем им доверяли и считали верным оплотом — собственную грудь, а единственным сокровищем — дербендскую крепость, [15] и поэтому город был предоставлен защите своих жителей.

20-го Августа Кази-Мулла явился со всеми силами к Дербенду: прибытие его узнано по пламени, пожиравшему аваин, где дагестанский предводитель занял было не надолго квартиру командира. Жители Дербенда разделились на две половины для защиты стен: одна с севера берегла стены под предводительством Фергад-Бека, а другая на юге подчинялась Хюсейн-Беку. Издавна посвятив себя торговле, Дербендцы совсем отвыкли от воинских экзерциций, да и у большей части нечем было сражаться, кроме громкого голоса и крупной брани наступающим Лезгинам: осторожный комендант, не полагаясь на легковесное слово Азиатца, не давал дерберндским храбрецам ни пороха, ни оружия.—Лезгины начали дело с северо-западного угла крепости, где они засели в сторожевых башнях, давно покинутых; между обоими башнями был водружен штандарт Кази-Муллы, а внизу лежал знаменщик, как будто дразнивший этим Дербендцев; из башни сыпались в город пули, но по дальнему расстоянию причиняли только смех, а не вред; остальные толпы нападающих обходили город с юга, и в ожидании лучшей добычи опустошали городские сады. Зарево пожара освещало всю ночь дербендские окрестности.

На другой день сделана вылазка из города по стене несколькими удальцами, Лезгины выбиты из сторожевых башен, но многочисленность неприятельских сил заставила храбрецов отступить. Ненависть Дербендцев к Кази-Мулле и его учению стала несомненна и Комендант роздал жителям много солдатских ружей и через известный срок выдавал по пуду пороху. Жители ободрились; пальба с обеих сторон не умолкала.

На третий день Хюсейн-Бек ходил на вылазку с кубинской стороны. [16]

На четвертый Фергад-Бек, Хюсейн-Бек с своими волонтерами и рота Русской пехоты с пушкой вытеснили горцев из Кырхляра: битва была очень упорна, но наконец знамя Кази-Муллы сорвано с этой дербендской святыни, из которой Лезгины могли наносить некоторой вред осажденным.

Пятой и шестой день прошли в перестрелках и вылазках. Жители видели, что Лезгины таскают по горам большие лестницы, сделанные из табасаранского лесу, но не унывали: по ночам около костров, разложенных на городских стенах, толпы Дербендцев распевали песни, в которых Кази-Мулла и его мюриды предавались всем возможным насмешкам и брани, а Лезгины из-за холмов дразнили Дербендцев: «эй идите, кто хочет винограду! По грошу батман!» И этот виноград, которым хвастались Лезгины, был достояние Дербендцев!

Кази-Мулла искал союзников в городе и пропустил с своими наказами одного Дербендца, прибывшего из Кубы, но эта хитрость не имела успеха. С своей стороны и Кази-Мулла не терял бодрости, и даже однажды праздновал в саду Хюсейн-Бека, находившемся к югу от Дербенда, с вероломными табасаранскими Беками, близкую сдачу города.

Не обошлось дело и без фальшивых тревог. Однажды ночью вся цепь караулов на городовой стене пришла в ужасное смятение от шуму, раздававшегося в саду под стеной. Подумали, что Лезгины крадутся на приступ, стали кидать за стену зажженные сучья и проч. и осветили к стыду своему — нескольких буйволов, на свободе забравшихся в сад.

Но главный страх осажденных составляла потеря [17] воды, которой они старались запастись еще до появления Кази-Муллы перед городскими стенами.

Все ждали приступа, как вдруг утром 27-го Августа не оказалось ни одного неприятеля: Кази-Мулла бежал со всеми приверженцами, почуя приближение Русских сил.

Обрадованные Дербендцы рассеялись по окрестности и захватили много пленных: иные Лезгины попадались в руки к осажденным с арбами винограду и других фруктов, награбленных в дербендских садах. Само собой разумеется, что дербендские сады были опустошены дотла, загородные дома в них сожжены, и единственная сохранившаяся утварь в этих садах были — пятьдесят лестниц, приготовленных Лезгинами для приступа.

Кази-Мулле не многого не доставало, чтоб взять Дербенд,— пушек! Впрочем, если б продолжительная осада и отчаянный приступ и доставили ему обладание городом, то взять крепость он не имел никакой возможности. Опасения же за верность и преданность Дербендцев не имеют достаточного основания: Шиизм так непоколебимо разделяет дербендских жителей с Горцами, что только одна смерть может их соединить. В глазах Шиита неверный хуже всякого создания, но Суннит еще хуже неверного. Вот какая крепкая преграда разделяет Дербенд от гор!

Такова хроника Дербенда от основания этого города до прибытия в него «путешественника по Востоку». Составит ли приезд этого важного лица эпоху в летописях дербендских, об этом, надеюсь, не замедлят известить читающую публику позднейшие странствователи. [18]

С помощию моих предшественников на пути по Дагестану, с помощию обильных рассказов жителей, и наконец с слабою помощию собственных моих наблюдений и замечаний я приступаю после «исторического взгляда» к «взгляду этнографическому». В Дербенде вообще взгляды очень удобны: стоит только забраться в крепость и оттуда можно без труда кидать какие угодно взгляды на город.

Дербенд лежит под 42° 4' С. Ш. и 65° 56' В. Д. от Ферро, уклонение компаса 3° 54' 4"; у Аравитян он известен был под именем «Баб-Эль-абваб» ворота ворот и «Баб-Эль-хадид» железные ворота: частые вторжения Хазаров через дербендский проход и надежные стены города заставили Аравитян дорожить этим укреплением и дать ему такое лестное прозвание. Турки называют по этой же причине Дербенд «Демир-Капыси» железные ворота; это перешло и в русские летописи, а в простонародии Дербенд был переделав в Дербень, что ясно видно из припева:

 

«Ай Дербень, Дербень, Калуга,

Дербень ягода моя!»

Грузинские историки называют Дербенд «Цгвис Кари» морские ворота, или «Дарубанд».

Дербенд расположен длинной и узкой полосой по скату горы от З. к В. как видно на прилагаемом плане. Необыкновенное расположение города объясняется тем, что строители его имели в виду загородить проход северным наездникам, а так как народонаселение этих краев было немногочисленно, то и растянули непомерно длину города при незначительной ширине. Самим положением своим Дербенд делится на три части: верхнюю или крепость, среднюю или город собственно [19] и нижнюю или приморскую. Мудрые строители Дербенда обвели весь город каменною стеною, гигантскому сложению которой я не мог надивиться, и поэтому само собой разумеется, первой моей экскурсией на ловлю дербендских примечательностей был поход вокруг городских стен.

Вооруженный зрительной трубой и компасом, я вышел из кизлярских ворот с твердым намерением открыть какую-нибудь древность и навсегда обессмертить свое имя. Обошедши весь город и с крепостью, я не нашел почти ничего нового, что не было бы известно еще и до меня, ничего необыкновенного, одним словом, к крайнему моему отчаянию и к несчастию всех моих читателей, ничего прославляющего имя открывателя. Результаты этого первого похода на открытие дербендских древностей я представляю на благоусмотрение читателей: может быть найдутся такие снисходительные, что и удовольствуются тем, что я видел, и не будут требовать рассказов о том, чего я не видал.

Окружность дербендских стен простирается до пяти верст: на две слишком версты длины город едва имеет 455 шагов ширины у кизлярских ворот. Стены дербендские принадлежат к числу замечательнейших редкостей Дагестана и Закавказья: растянутые на таком значительном протяжении северная и южная стены, с одной стороны примыкающие к морю, а с другой к цитадели, имеют от 4 до 7 футов толщины при 28-40 футах вышины, и сложены из больших, снаружи весьма чисто обтесанных камней. Так как стены поднимаются в гору, то кладка их идет уступами: между двумя плитами, положенными вдоль, третья стоит ребром, и таким образом один ряд выведен над другим. Материал для стен доставляли соседние горы, как видно по одинаковому свойству их с камнями [20] дербендских стен; обтесанные известковые камни, длиной более аршина, без всякого цемента клали один на другой, но в нижних камнях делались углубления, в которые вкладывались обтесанные выпуклости верхних, и благодаря этому способу стены дербендские сохранились доныне. Дербендиада, когда говорит о частом исправлении дербендских укреплений, говорит совершенную правду: до сих пор можно распознать многочисленные поправки и первоначальную работу, отличающуюся огромностью и чистотою труда. Меня уверяли, что в старой стене находятся ужасной величины камни около 300 пудов весом во всю ширину стены, но, кажется, это известие принадлежит к числу персидских фантазий: наружные камни не толще пол-аршина, в между ними положены другие камни и набит щебень с глиной. Исправления заметны больше в верхних частях стен, где находятся бойницы. В небольшом расстоянии одна от другой устроены в стенах башни, особливо многочисленные в северной стене.

Приближаясь к морю, дербендские стены становятся тоньше, а у моря они совсем разрушились, но продолжение их ощупывают в море все купающиеся: следовательно дербендские стены обнимали прежде большее пространство, нежели теперь, и море покрыло здесь часть суши. Кроме того прежде проходила со стороны моря стена, имевшая свои ворота: ныне ни стены, ни ворот нет следа. По известию одного английского путешественника XVI столетия дербендские стены вдавались в его время в море почти на полмили, а по известию арабского географа Эдриси эти стены образовали дербендскую гавань и служили защитой кораблям: на этом основании город Дербенд во время Эдриси имел безопасную гавань, в чем мы имеем некоторое право сомневаться, потому что описание стен, составлявших дербендский мол, отзывается у Эдриси восточной напыщенностью. [21]

Дербендская крепость, называемая «Нарын-Каля» новая, изящная крепость, господствует над городом и состоит с ним в связи. Крепость принадлежит к позднейшему времени, и стены ее не имеют той тщательной и массивной постройки, какою отличаются городские. Подле нее находится родник, называемый «Хан-булаги» Ханский ключ.

Дербендские стены имеют несколько ворот. Начиная от моря в северной стене ворота идут в таком порядке: «Таш-капыси» каменные ворота или «Дубар-капыси» дубарские ворота, названные так по имени нижней части города; «Кырхляр-капыси» кырхлярские ворота от кладбища «Кырхляр» Сороковик, и наконец третьи и последние «Джарчи-капыси» ворота вестника, получившие имя от ханского вестника, объявлявшего здесь народу волю правителя. В южной стене находится пять ворот: «Дубар-капыси» дубарские ворота, «Энги-капы» новые ворота, «Орта-капы» средние ворота, «Боят-капыси» ворота Боятовы, от места Боят, и наконец «Каля-капыси» крепостные ворота. У русских кырхлярские ворота называются кизлярскими, а джарчийские — водяными.

Дербендские ворота выведены круглым сводом, не свойственным мусульманской архитектуре и перешедшим, по-видимому, от Византийцев. Впрочем, это замечание ни к чему не ведет, потому что дербендские ворота несколько раз были перестроены.

Над многими дербендскими воротами имеются арабские надписи, занимательные лишь потому, что они помещены очень высоко, от времени довольно пострадали и не поддаются дешифровке. Простояв у «каменных ворот» с полчаса, с опрокинутой назад головой в виде любителя, жаждущего последней капли из бутылки, я нашел, что надпись их едва ли можно разобрать и более ничего. В стенах дербендских встречается много [22] камней также с арабскими надписями, и притом так называемого «карматского» почерка, но в них не видно ничего исторического, кроме одной надгробной надписи, попавшей сюда на поправку стены; по крайней мере находящиеся у меня надписи не могут служить дипломом на бессмертие, о котором я так хлопочу с тех пор, как попал в древний город. Но позвольте: я представлю вам точный снимок русской надписи, находящейся над Боятовыми воротами:

«Время разрушило ослу
шание меня построило. 1811 года.»

Надеюсь, что после этой надписи вы не будете требовать других.

У дубарских ворот мне показывали следы пребывания в Дербенде одного археолога: комиссионер одесского общества истории и древностей Караим Фиркович прорыл ходы в землю около ворот снаружи города, привлеченный к этому труду искусственным курганом, будто бы насыпанным над сокровищами. По словам Дербендцев, Г. Фиркович открыл несколько печей, в роде монетного двора, а также большой камень с следующей надписью :

А. М

D V

С С

Этот камень, по-видимому, указывающий на год (anno) 1505 нашей эры, я видел у Г. Бучкиева. Фанатики глубокой древности Дербенда думали употребить его самым смертоносным оружием на свою защиту, читая А и М: Александр Македонский!!!

Устройство дербендских ворот принадлежит новейшему времени. Дербендиада исчисляет шесть городских ворот, пробитых Масламой, и седьмые со стороны Дарвака; Князь Кантемир насчитывает у Дербенда [23] всего одиннадцать ворот; в описании Броневского означено шесть ворот, а Г. Эйхвальд в своем путешествии говорит только о двух. В показании последнего ученого я осмелюсь усомниться: как ни странно построен город Дербенд, но все же неприлично и неудобно такому древнему и большому городу обходиться двумя воротами.— В южной дербендской стене видны близ моря большие заделанные ворота; близ них находятся у лестницы небольшие ворота и против них озеро с монгольским названием «Ноур» (озеро, болото). Может быть заделанные ворота суть Тюркмен-капуси, о которых упоминает Дербендиада.

Соглашаясь с Г-м Эйхвальдом в том, что Дербенд не может устоять против европейской осады, я, однакож, не считаю стены его годными только для ограничения города, как полагает ученый Академик. Во-первых, строители дербендских стен имели в виду безопасность города, а не что-нибудь иное; во-вторых, неудачная осада Дербенда Кази Муллой показывает, что и эти стены к чему-нибудь пригодны. Думал ли мудрый Нуширван, складывая дербендские стены, что ученая Европа произнесет такой строгий суд его великому труду?...

Потерпев поражение в первом походе к открытию новых, то есть неизвестных дербендских древностей, я предпринял вторую экспедицию, под прикрытием сильного военного конвоя и в сопровождении дербендского Городничего Г-на Мекрюкова, великодушно вызвавшегося помогать мне в хождении за дипломом на звание великого открывателя.

На этот раз я выехал в «ворота вестника» и держал путь к З. в горы, поэтому конвой был необходим: около Дербенда места вообще не безопасны, особенно к стороне Табасарана стоит только отъехать версты на две на три, чтоб сделаться добычей какого-нибудь горского промышленника. Так как я [24] отправлялся не за подобным приключением, то со мной находилось до 20 всадников, в том числе несколько Беков, приятелей Г-на Мекрюкова. Едва мы успели выехать из ворот, как Горцы-проводники не выдержали и пустились джигитовать в чистом поле: одни скакали во всю прыть своих сильных коней друг на друга, потом круто поворачивали или становили лошадь на дыбы; другие на всем скаку вертелись под лошадью, стреляли в цель из пистолета, рубили воздух кинжалами; третьи, наконец, с гиканьем носились по краям каменных бездн или заставляли лошадей прыгать через овраги. Забирала и меня смертельная охота попробовать удаль, но сохраняя важность «путешественника по Востоку» и не надеясь на свою ловкость в верховой езде, я на этот раз ограничился только апплодисманами чужому молодечеству.

С западной стороны обтекает дербендскую крепость маленький ручеек Джарчи-булаги, выходящий близ крепости и светящийся в глубокой каменной бездне: голые, крутые скалы служат ему берегами. Во время дождей ручеек вырастает и сокрушает все на своем пути: недавно он разрушил каменный мост, соединявший его берега. Такова сила горных потоков!

Горы, отделяющие Табасаран от Дербенда, покрыты небольшим лесом, и мы пробирались сквозь него с большими предосторожностями: спереди, с боков, отвсюду скакали провожатые и свидетельствовали каждый куст, каждую ямку.

Я знал, что на вершине горы ожидает меня великолепный вид, и поэтому ехал не оглядываясь по узкой тропинке, в густой зелени, и через полчаса пути, свернув с дороги, очутился у какой-то каменной башни. Я сошел с коня, и по выдавшимся камням стены, [25] цепляясь руками и ногами, поднялся на башню: когда я взглянул сверху кругом, мной овладело такое сладостное чувство, что я чуть-чуть не спрыгнул с четырехсаженной высоты на деревья подле башни! Я находился в ущелье, которое с севера и юга замыкали горы, покрытые лесом, но к востоку и западу вид распростирался необозримо далеко. К востоку горы, прятавшиеся под частоколом деревьев, волнами спускались к морю; отлогий морской берег, узорчато перерезанный разными дорожками, окаймлен был виноградными садами, а потом в бесконечную даль катилось синее море! К западу развертывалась огромная долина Табасаранская, как будто бы для разнообразия картины почти совершенно обнаженная, усеянная холмами, оживляемая иногда селениями и лесочками: по этой долине вилась узкой лентой знаменитая Александрова стена, а вдали уступами восходили Кавказские горы !

День был ясный и тихий, солнце светило ярко, воздух обдавал ароматами, и я долго в приятном раздумьи стоял на башне, забывая, что я здесь нахожусь, как новый Жером Патюро, для добывания бессмертия, а совсем не для восторгов природой.

После я видел много пейзажей очаровательных и скучных, милых и страшных, богатых и скудных, горных и морских, но Табасаранский вид до сих пор живо и ясно стоит у меня перед глазами!

Укрепление, на котором я находился, составляло часть стены Александровой: эта стена состояла в непрерывной связи с южною дербендскою стеной, потому что остатки постройки видны в разных местах между Дербендом и укреплением, с которого я озирал Табасаран, да и Князь Кантемир застал еще непрерывность стены Александровой в целости. Это [26] укрепление, находящееся в расстоянии четырех верст от города, имеет четвероугольную, почти квадратную фигуру: длина его около 12 сажен, вышина от 4 до 5 сажен, а толщина стен около 2-3 аршин; по углам находятся разрушившиеся башенки. Оно сложено из таких же камней, как и дербендские стены, и почти столь же тщательно обтесанных снаружи, но складка иногда обнаруживает другой характер, так что обе работы принадлежат как будто разным строителям. Но это только обманчивое различие, происходящее в следствие различия города от пустырей.

Укрепление стоит длиной в направлении от севера к югу. К западной стороне его примыкает обрушившееся продолжение стены Александровой, имеющей одинаковый характер стройки с укреплением; эта стена тянется с некоторыми интервалами, произведенными рукою времени, по Табасаранской долине, на пространстве десяти верст, потом поднимается по холмам и исчезает в дальней синеве гор. Стена Александрова почти такой же толщины и вышины как и дербендские стены: местами в ней виднеются редуты в различном расстоянии один от другого, имеющие четвероугольную фигуру, и, вероятно, снабженные внизу маленькой дверью для прохода, подобно укреплению, на котором я стоял. Во всех этих постройках свод неизвестен. С северного склона горы, на которой стоит первый уцелевший бастион, течет родник, из которого утолял жажду Петр Великий, во время поездки для осмотра стены Александровой: с тех пор этот родник носит имя «Урус-булаги» Русского ключа.

Много чудесного рассказывают Дербендцы об этой стене, называемой ими «Даг-бары» Горная стена, и от людей заслуживающих некоторое доверие, я слышал, что в ней находятся разные надписи, которые Армяне [27] называют армянскими, Жиды еврейскими, Мусульмане арабскими: одним словом каждое племя присваивает стену себе. И эта таинственная стена расстилалась у меня перед глазами, но я не смел ступить ни шагу далее: еще вчера около нее убит один Дербендец! Велико было искушение для любителя древностей, но что ж делать? Страх смерти или неволи, убеждения проводников, здравый смысл и еще что-то удержали меня от археологического самоотвержения и не допустили сделать шагу вперед. В последствии времени я ужасно раскаивался в своей нерешительности: сколько раз для самой ничтожной греческой надписи я рисковал головой в путешествии по Востоку, а в Дербенде у меня не достало твердости духа для исследования громадной стены Александровой! Извините: это была еще юношеская неопытность в ученом деле !

И так я должен был вернуться назад, и диплом на бессмертие опять потерян!

Впрочем, благосклонные читатели от этого ничего не потеряли: для них прилагается здесь полный очерк стены Александровой, на сколько она известна русским топографам, от Каспийского моря до магала Кушан-дага в Казикумыкском владении; чем далее она идет в горы, тем лучше она сохранилась. Странные извилины стены происходят от местного направления гор; всех укреплений на этом пространстве, составляющем по прямой черте около 80 верст, сохранилось 43. В одном из них в Кеджали-каля думал укрепится Кази Мулла, но родник в том укреплении засорился, и мятежник должен был отказаться от своего намерения. Огромные деревья в некоторых местах выросли на стене и раздвинули ее или даже и разрушили. Иногда стена проходит через деревни; между прочим говорят, что в деревне Лиджили, в 36 верстах от [28] Дербенда, сохранились в целости одни из древних ворот. Что же касается до неведомых надписей, то все вероятия клонятся к тому, что в стене Александровой не существует никаких надписей.

Все благоразумные историки мусульманские приписывают строение этой стены персидскому государю Сассанидской династии Нуширвану Справедливому, и это известие не подлежит сомнению: такой огромный труд мог быть исполнен только таким могущественным царем. Писатели древности ничего не говорят об этой стене, и следовательно строение ее принадлежит новейшей эпохе; Аравитяне нашли уже стену оконченной. Таким образом все говорит в пользу построения ее Сассанидами, и поэтому название стены Александровой, также как Яджудж и Маджудж, упоминаемые в Алкуране, надобно перенести на восточные берега Каспия. «Строитель Кавказской стены, по рассказам восточных писателей, воздвиг при ней в незначительных расстояниях один от другого бастионы и снабдил ее для прохода железными воротами в различных местах, а для защиты войсками. Некоторые полагают, что стена протягивалась от Каспийского моря до Черного, но это несправедливо: восточные авторы назначают ей протяжения около 400 верст, что очень удобно совпадает с известием о конце этой стены, видимом около реки Алазани. «Весть между двумя намазами пролетала по этой стене» говорят Дербендцы.

Не сделав никакого открытия в «Горной стене», я решился на крайнюю меру: в один мрачный день, в мрачном расположении духа, я вышел, с копами белой бумаги, из кизлярских ворот и прямо отправился на знаменитое кладбище «Кырхляр» Сороковик. Конечно читатели предполагают, что я, знакомый в качестве ориенталиста и чернокнижника с таинствами [29] заклинания духов и усопших, иду на кладбище, как Макбет к ведьмам, за тем, чтоб потревожить подземные тени и с их незримою силою добыть диплом на звание «великого открывателя»? Увы! Я точно шел для исследования над почившими в «Сороковике» правоверными, я точно имел в виду какое-нибудь бессмертное открытие, за которое попал бы прямо в Академию Надписей, во великая наука Боско мне совершенно неизвестна, и желания мои ограничивались снятием надписей на могильных памятниках в Кырхляре.

Но прежде, тем я воззову для вас из другого мира имена усопших, покоящихся здесь, выслушайте плачевную историю о Кырхляре, повествуемую Дербендиадой.

Первая толпа Аравитян, явившаяся в правление Османа на покорение Дагестана Исламу, была незначительна: предводительствовал ею некто Сельман бен Рабия Эль-Багили. Царь северных варваров — Хазаров выступил против Аравитян с 100,000 воинов, но в страхе и недоумении остановился у речки Дербаха. Генералы уговаривали его к битве, но Хакан отказывался, представляя собственное замечание, что Аравитяне не уязвимы никаким оружием. Один проклятый неверный услыхал такие речи, и подкараулив Мусульманина во время омовения, убил его, в опровержение слов своего боязливого государя. Тогда все неверные устремились на Аравитян: воины Ислама с священным криком: «Аллах Акбер» Бог велик, противостали варварам и жестоко их побивали. Ночь прекратила битву.

На утро сражение возобновилось, и ежедневное кровопролитие продолжалось до тех пор, пока все Аравитяне были истреблены. В последний день пали Сельман и остальные его воины, которых мусульманское предание [30] для круглого счету определяет в 40 человек. Тела убитых правоверных валялись без погребения, а Дагестан страдал от голоду: явно было для Мусульман, что это наслание Божие за неуважение Ислама и его «свидетелей». Наконец, по совету кудесников, Дагестанцы похоронили на нынешнем Кырхляре тела сорока мучеников, и голод прекратился, а кладбище получило прозвание «Сороковика.»

Такова мусульманская легенда о Кырхляре.

Кладбище кырхлярское лежит к северо-востоку от кизлярских ворот в расстоянии одной версты, не более: главная и вероятно самая древняя часть его обгорожена каменными толстыми плитами могильными, воткнутыми в землю вкось. Кругом этой загороди, имеющей вход с западной стороны и образующей квадратное пространство в двадцать сажен поперечника, рассеяны могилы новейшего времени, между которыми господствуют памятники последних владетелей Дербенда. В таинственном «Сороковике» древние гробницы перемешались с новыми, суннитские с шиитскими: ревность мусульманская и по смерти старалась утешить себя, ложась на вечный покой подле «Шагидов» свидетелей. Очень легко отличить суннитские камеи от шиитских по круглому обделу первых и по четвероугольной форме последних, но не так легко сладить с древностью гробниц: надгробные эпитафии сильно пострадали от времени, и тщетно я призывал в помощь все мои познания в восточных языках! Многие надписи остались неразгаданными для меня: по крайней, мере я вышел из этого испытания с несомненным результатом, что на всем кладбище нет других эпитафий, кроме арабских, большею частию позднейшего кудрявого куфи; что надписи, не поддающиеся чтению, состоят из стихов Алкурана или предания, и что, наконец, самая древняя эпитафия из разобранных [31] мною принадлежит праху Хаджи Халиля, мирно скончавшегося в 844 году гиджры (1440-1441 г.). Без всякого риска подвергнуться обвинению в преждевременной поспешности можно заключить, что раньше XIV столетия надгробных памятников здесь нет; ничто не мешает думать, что Кырхляр служил местом успокоения Мусульман с начала появления здесь Аравитян; может быть и действительно здесь почиет Сельман бен Рабия Эль-Багили с своими сподвижниками, но самых древних камней здесь не сохранилось. Всесокрушающее время, перед разрушительным дыханием которого не устояла и стена Александрова, наложило свою печать на Кырхляр и поглотило лучшие древности этого кладбища, на зло всем археологам.

Если Кырхляр не может насытить жажду ученого, то для профана это заветное мусульманское кладбище дышит поэзией: огромные камни, покрытые мистическими надписями и почерневшие от непогод и времени, стелются один подле другого в живописном беспорядке; небольшие деревца нагнулись над могилами; полуразрушившиеся надгробные часовни и покинутая мечеть прекрасно гармонируют с характером тления, а шум морских волн, вид моря и древнего города навевают уныние. В самом деле Кырхляр может служить чрезвычайно удобным местом для заклинания духов!

Древние надгробные камни Кырхляра замечательны своей огромностью, как будто под ними покоятся великаны: длина их простирается до 1 1/2 сажен! Между большими камнями встречаются и маленькие, вероятно детские: жители Дербенда утверждают, в простоте сердечной, что это могилы Шагидов-мальчиков! Число памятников, кажущихся очень древними, меньше сорока, а число всех, в загороженном квадрате находящихся, [32] больше сорока, и поэтому название «Кырхляр» Сороковик служит здесь собирательным-неопределенным.

Кроме надгробных камней, из которых одни глубоко вдались в землю, другие, напротив, чуть-чуть касаются поверхности, в загороди находится еще небольшая часовня, построенная в 1243 г. (1827-1828), над могилой неизвестного, но весьма уважаемого Шейха: больные женщины приходят сюда молиться, бросают бумажки с именем своей болезни в углубление одной из ближайших могил, разводят прах с могилы Шейха и мажут этим составом лицо, глаза, грудь, одним словом болящее место, а в замен взятого праха оставляют в часовне хлеб, плоды и другую пищу для приходящих сюда бедных и навязывают разноцветные лоскутья на соседних деревцах. Преимущественно собираются сюда на молитву дербендские мусульмане в последнюю среду перед «Ноурузом» новым годом, в весеннее равноденствие. Как Гяур, я ничего не могу сказать о чудесах этого Шейха, которого имя вероятно от излишнего усердия мусульман, не сохранилось для потомства. Во время Гмелина обычай приношения также существовал, и для пожертвований стояла в «Сороковике» пирамида.

На западной стороне Кырхляра находится восьмиугольное довольно красивое здание: это надгробная часовня над прахом дербендской героини Тути-Бикэ, по-русски Попугай-княгини, похороненной в 1202 г. гиджры( 1787-1788), и сына ее Ахмед Хана, одного из последних дербендских правителей. Другой сын Фетх Али Хана Хасан Хан, управлявший Дербендом после брата своего Шейх Али Хана, был также похоронен здесь, во потом прах его увезли в священный город Шиитов в Кербелэ на берега Эвфрата. Ближе к Кырхляру с этой же стороны находится почти современная с первой надгробная часовня [33] одного горского дворянина Хаджи Мирзы Бека сына Фергад Бека, похороненного в 1198 г. гиджры (1783-1784): это здание более пострадало от времени, потому что выстроено с меньшом искусством и с меньшим изяществом, нежели памятник Попугай-княгини, а не потому, что оно гораздо древнее последнего, как ошибочно полагает Г-н Эйхвальд.

С восточной стороны Кырхляра стоят полуразрушенные ворота с круглым сводом, видны остатки какого-то древнего здания, и наконец недалеко от них находится небольшая суннитская мечеть с плоской кровлей. Над дверьми мечети выставлен 1243 год гиджры (1827-1828), время ее построения, соответствующий году построения часовни над могилой Шейха, а перед дверьми находится глубокий выложенный камнем колодец, из которого переливали воду для омовений в соседний бассейн. Во время осады Дербенда Кази Муллой в 1831 году Кырхляр был занят его наездниками, но русская пехота вытеснила их с кладбища; в этой стычке невинные памятники Кырхляра много пострадали.

Как суннитское кладбище, Кырхляр не пользуется у Дербендцев большим уважением, но горные Дагестанцы приходят сюда нередко на молитву. Усердие правоверных этим и ограничивается, потому что памятники постепенно приходят в разрушение. Кроме того надгробные камни берут иногда, за недостатком материалу, на постройки и на памятники для новых покойников, и поэтому не должно удивляться, если встретится в стене дербендского дома камень с надписью: здесь погребено тело раба Божия .... Так-то справедливо, что на могилах возникает новая жизнь! Дербендиада полагает на северной стороне города могилу сына Халифа Гарун Эррашида: один Аллах знает, до какой степени это справедливо! Что же касается до меня, [34] то я только дивлюсь безмолвно всеведению автора Дербендиады.

Неисполнившиеся ожидания великого открытия убили во мне веру в дербендские древности: с отчаянием в душе я бродил по кладбищу на южной стороне города, снял даже копию с надгробия, относящегося к 469 г. гиджры (1076-1077), но к моему горю без имени покойника, и наконец утомленный бесплодными поисками, отказался от посещения грота 40 грузинских юношей, описанного Гмелиным, отказался от поездки к «Девин-Эви» дому Дивов (духов), и к пещере «Эмджекляр-пир» святых сосцов, которые описаны подробно автором «Русских повестей и рассказов», хотя не стоят в сущности никакого описания, отказался даже от мимолетного взгляда на след ноги коня Алиева Дуль-дуля и на скалу, преграждавшую Али путь и рассеченную надвое могучим зятем Пророка, отказался, короче, от всяких прогулок вне городской стены. Предшественники мои на этом пути; Олеарий, Генве (Hanway), Гербер (Gerber), Гмелин, Рейнегг и другие, говорят о многочисленных надгробных надписях, признаваемых ими то за арабские или персидские, то за еврейские, сирийские или халдейские, но я сильно сомневаюсь в существовании других надписей, кроме тех, которые я видел и в которых нашел интересного менее, нежели ожидал. За неимением в наличности замечательных древностей, я представлю здесь одно русское надгробие над могилой к югу от Дербенда, хотя принадлежащее новому времени, но не лишенное занимательности. Под изображением розы, поражаемой молниями, вырезана надпись: «здесь погребено тело девицы Ольги Васильевны Нестерцовой, род. 1814 года, умершей 1833 года 25 Февраля.» Поэтическое изображение судьбы молодой девушки в розе, пораженной перуном, ясно говорит о руке, трудившейся над этой эпитафией: дальнейшие подробности можно узнать от дербендских жителей. [35]

В душе моей еще не совсем угасла слабая надежда на громадное открытие: после окрестностей Дербенда мне оставался еще самый Дербенд, очень древний город, такой древний, что один из туземных археологов, по имени Мир Арслан, приписывает основание его огненным людям, жившим еще до сотворения мира! Надежда моя основывалась на сборной дербендской мечети, в отдаленную древность которой веруют все Дербендцы: не ужели и здесь я обманусь в предположениях, неужели и здесь я не исполню ожидании почтенных наставников моих, благословивших меня, при отправлении из Казани, на великие открытия в мусульманском мире?

Мечеть находилась недалеко от моей квартиры, и в одно счастливое утро я очутился на шумном дворе мусульманского храма. Снаружи мечеть не представляет ничего поразительного: она протягивается от В. к З. параллелограммом в два яруса, из которых только в верхнем находятся красивые окна с овальным сводом; с западной стороны примыкает к мечети также жилище духовенства, построенное также в два яруса с галереей напереди; с восточной стороны двор обведен стеной с боковыми воротами, с севера проходит с «медресе» школа, с воротами и с навесом для защиты от зноя и непогоды. На дворе растут чинары, покрывающие своей тенью сухой бассейн, уже два года не наполняемый водою: для омовения пяти членов правоверного служит водопровод в стене жилищ духовенства.

Красивый вход в мечеть находится с северной стороны: над дверьми блестит разноцветный стих из Алкурана. Внутренность мечети разделена на три отдела: главный, занимающий почти середину здания, покрыт двумя куполами, из которых задний не совсем безобразен, хотя и не высок, а передний, сведенный над центром этого отдела, и мал и не изящен. В южном [36] конце, прямо против входа, сделан в стене «михраб» означение стороны меккской, а подле стоит «мембер» кафедра для эктении и проповедей; эти неизбежные атрибуты мусульманского храма помещаются в зале под главным куполом.

Оба боковые отдела тянутся по сторонам центрального зала: они состоят из двух галерей, разделенных рядами толстых каменных столбов, на которые опираются неширокие арки. В каждой галереи находится восемнадцать колонн, арки же идут в три ряда: мусульмане, для большого эффекта, считают все полуколонны в мечети и говорят, что дербендская «джами» стоит на восьмидесяти столбах.

Мечеть сложена из камней довольно больших и хорошо обделанных, а главный купол и своды выведены из мелкого кирпича. В некоторых местах заметны позднейшие поправки и переделки, как внутри, так и снаружи. Главный зал освещен достаточно окнами в южной стене, между тем как в галереях окна, пробитые только в северной стене, изливают слабый свет, и вечный сумрак господствует под тяжелыми сводами. Для ночных освещений стоят по бокам главного отдела большие фонари и висят лампы с свечами. Средний отдел мечети выбелен, внизу и вверху выкрашен, но боковые галереи, как будто покинутые в забвении, остались неотделанными. Земляной пол мечети покрыт циновками и коврами, впрочем, только в центральном отделе, и на стенах для украшения висят зеркала.

Но довольно о мелочах, которые часто изменяются и мало значат в общем характере здания: занимательнее разбор самой архитектуры мечети. [37]

Правда, что наружность дербендской мечети не имеет ничего массивно-величественного, как мечети Каира, Дамаска и других великолепных городов Востока, но общий вид здания довольно красив, за исключением не соответствующих целому строению куполов. Мрачные галереи с тяжелыми сводами и простыми неотделанными колоннами без капителей, глубоко ушедшими в землю, по-видимому нанесенную стопами богомольцев, представляют, не смотря на свою бедность и безискуственность, грозные анфилады, внушающие невольное благоговение; общему характеру не соответствует лишь главный отдел, особенно зал с большим куполом, исполненный пестроты и ограниченный неправильными и дисгармоническими очертаниями.

Местное христианское предание присваивает это здание нашей религии, но такое предание не имеет достаточного вероятия как по архитектуре мечети, так и по историческим сказаниям. Расположение дербендской мечети не согласно с строением христианских храмов, а из того, что в числе греческих эпархий стояла когда-то дербендская, не следует, что сборная дербендская мечеть переделана из христианского храма. Точно такая же мечеть существует в Мосуле, и точно также Христиане приписывают ее себе.

На одних из ворот дербендской мечети находится персидская надпись, объясняющая, что мечеть упала и воздвигнута в 1368-1369 году по Р. X. следовательно это здание первоначально построено гораздо раньше. Дербендские мусульмане приписывают строение своей мечети Масламе: это предание имеет все условия истины. Говорят, что подобная мечеть и того же строителя, только с меньшим числом колонн, находится в Казикумыкском владении. [38]

Не без сердечного прискорбия я должен сказать, что при дербендской сборной мечети нет, и сколько мне известно, никогда не было минарета: поэтому Г. Эйхвальд напрасно украсил это здание небывалым прибавлением — большим минаретом.

Кроме исторической надписи находятся еще новые персидские надписи над главными и над боковыми воротами двора, а на мембере выставлен 1116 год (1704-1705). Для подъема на верх при «изанах» призывах на молитву устроены два хода: муэззины возвещают время намазов с кровли мечети, да и все другие дербендские мечети не имеют минаретов, в которых нет и надобности, потому что город построен террасой, и пение муэззинов без труда может оглашать весь Дербенд с любой кровли. В этом случае Дербенд сделал шаг вперед перед другими мусульманскими городами: голосистые муэззины не лазят здесь ежедневно по пяти раз в поднебесную высь.

Сборная мечеть пользуется ежегодным доходом около 1,150 руб. серебром; при ней находится принадлежащая ей общественная баня и медресе.

Вот и все древности Дербенда!

Из многих попыток к великому открытию я добыл везде только отрицательные результаты: осмотревши стены Дербенда, я нашел, что у них нет важных надписей; взглянув на стену Александра, я убедился, что она новее, нежели говорят; побывав в Кырхляре, я не нашел надписей древнее IX века гиджры; посетив сборную мечеть, я признал постройку ее за Аравитянами. Какие скудные результаты, стоившие огромных приготовлений! [39]

При таком грустном убеждении, я не в силах писать полной статистики и топографии Дербенда; я ограничусь одними очерками: благосклонный читатель дополнит их собственными познаниями из «Обозрения российских владений за Кавказом» и из других полезных сочинении.

При первом же взгляде на прилагаемый план Дербенда ясно можно отличить все три разнохарактерные части города: крепость, возвышающуюся на 160 сажен над морем, город, и пустырь, названный, кажется, от персидского слова «дубару» две стены — Дубаром. Что находится в крепости, все исчислено на плане; к северу за стенами крепости существовали две башни, служившие защитой Кази Мулле, во время осады Дербенда, и поэтому разрушенные. Крепость имеет ворота с западной стороны, называемые «горскими»; за стенами ее с этой стороны приготовляют дурные кирпичи.

К крепости прилепился город почти безукоризненной ориентальной постройки: узкие, дурно мощеные улицы бестолково перепутались между высокими домами, иногда совсем не имеющими окон снаружи; кой-где на площадках попадаются, для разнообразия голых стен, фонтаны, большею частию устроенные Шахом Аббасом; кое-где возвышаются, как будто для тени, мечети, впрочем, не всегда отличающиеся наружностью от домов.— Дома построены из камня и из земли, покрыты плоскими кровлями, возвышающимися одна над другой, так что мне не раз западала в голову мысль, во время вечернего созерцания города с кровли моей квартиры, прогуляться по домам всего Дербенда. Не смотря на такое удобство для любителя приключений, ни воровства, ни необыкновенных харемных событий в дербендских домах не бывает: первого, вероятно, потому, что у небогатых Дербендцев украсть нечего, а второго — я [40] право не постигаю, почему неслышно в Дербенде скандальных историй? Неужели здесь все каменные сердца ?... Сколько раз я любовался при бледном свете луны на засыпающий город, выказывавший ночью только одни красоты, долго смотрел на далекий горизонт моря, пристально вглядывался в женские фигуры, мелькавшие на соседних кровлях, прислушивался к шуму умолкавшего волнения и к вою шакалов в дербендских садах, но все мечты рассеивались перед прелестями Морфея, самого чудного из всех волшебников, считая даже и восточных!

Дербенд, благодаря своему каменному строению, застрахован не только от страстных вспышек, но и от всяких других пожаров: поэтому жители спокойно расхаживают по улицам с дымящимися трубками. — Для внутреннего устройства домов служит здесь ореховое дерево (грецкого ореха): не смотря на свою плотность, это дерево не выдерживает дербендского климата и скоро гниет.

Для того, чтоб убедиться в ориентальной физиономии Дербенда, довольно прогуляться на базар, где сосредоточивается обыкновенно вся общественная жизнь правоверного: крик разносчиков ветоши, стук медников, занимающихся своей работой, пронзительные вопли погонщиков оглушат непривычные уши, а важный вид краснобородых купцов, безмолвно сидящих на корточках перед товаром, едва стоящим в сложности сто руб. сереб., поставит наблюдателя в совершенное недоумение. Дербендский базар занимает почти середину города; небольшие лавки, преимущественно с бумажными и шелковыми изделиями, тянутся линией, как улица; к ним примыкают два караван-сарая; это большие дома с четырьмя воротами, а иногда и с конурами для приезжих скотов и их владельцев. Впрочем, дербендские караван-сараи не совсем дурны. [41]

Дербендцы, великие любители древностей, народ не очень премудрый, но и не очень ленивый, не в пример другим мусульманам: исполняя с большим рачением все законные намазы, они занимаются работами и потруднее. Преимущественно занятия дербендских жителей состоят в посеве красильного корня марены, на уборку которого они нанимают горных Лезгинов, величая их за то «кюрекли» лопаточниками: этот выгодный промысел первый открыл в Дербенде Хусейн «Кербеляи» кербеляйский, в конце прошлого столетия. — Впрочем, еще в X и XI столетиях Дербенд уже славился мареною, льном и льняными изделиями, а в новейшее время маренной промысел возобновлен в Дербенде в больших размерах, и можно сказать, Дербендцы всем своим благосостоянием обязаны марене, а перед этим они были очень бедны. После марены прилежание Дербендцев устремлено к садоводству: многочисленные и обширные сады (до 860) находятся особенно к югу от города. В этих садах растут: виноград, персики, винные ягоды, абрикосы, сливы, груши, арбузы, дыни и другие приятные фрукты, впрочем, здесь несколько грубые; весной в Феврале, а иногда в Генваре чрезвычайно красиво распускаются в садах миндальные деревья. Армяне выделывают из винограду дурное вино и сносную водку; по воле Петра Великого, для улучшения этой промышленности, вызван был из Венгрии винодел майор Туркул, но не пошло Дербендцам в прок ученье мастера. — Кроме того жители занимаются отчасти разведением шафрана, огородных растений, хлебопашеством и скотоводством, а Евреи промышляют сеянием табаку и наконец для наслаждения правоверных приготовляется в Дербенде тирьяк.

Русских мастеровых в Дербенде оседлых нет: приезжие портные и сапожники являются сюда на время, соберут обильную дань своему таланту — обошьют [42] дербендских щеголей и уезжают. Постоянные мастеровые в Дербенде — туземцы, занимающиеся разными ремеслами, между прочим деланием посуды, оружия и тканием дешевых шелковых и бумажных материй.

Не смотря на приморское положение Дербенд не ведет почти никакой торговли, потому собственно, что не имеет гавани: только слава про Дербенд, что он стоит на Каспийском море, а какая из того ему польза? Дербендский рейд открыт всем ветрам; суда не могут становиться на якорь ближе полуторых и даже двух верст от берега; грунт моря у Дербенда очень твердый, ракуша-резун. В следствие всего этого суда, приходящие в Дербенд, вдруг уезжают в Баку или в Астрахань, гонимые бурей: такая история случилась не задолго до моего приезда. Сердито и беспощадно море Хвалынское, и негде на нем приютиться судам.

Приморская часть «Дубары» отделялась прежде от города стеной, но во время Ермолова эта стена уничтожена. В Дубарах находятся только поселения Жидов и Армян и постройки инженерные и военные, а на самом берегу сохранилась земляная насыпь, сделанная, во время пребывания в Дербенде Петра Великого по Его велению, для защиты выгружаемого провианта. Великий Государь жил в крепости и любил смотреть на море «в красное окно» который-то из Комендантов переделал это окно по своему усмотрению. Вот единственные уцелевшие доныне памятники пребывания Петра в Дербенде!

Народонаселение Дербенда состоит преимущественно из мусульман шиитского учения, что и ставит город в неприязненные отношения с горами. Суннитов, носящих здесь название «микри» очень не много; кроме того есть необходимая порция Армян и Жидов, именно [43] столько, сколько нужно для того, чтоб в городе считалось довольно плутов. Здешние Жиды, как и вообще дагестанские их собратия, отличаются особенным невежеством в своей религии. Из Русских живут в Дербенде только люди, обязанные службою.

Находясь у самого моря, Дербенд нуждается — в чем бы, вы думали? — в воде, но не в морской воде, которая к употреблению невозможна, а в пресной: весь город пользуется водой из фонтанов и бассейнов, куда ее доставляют подземные водопроводы из соседних горных ключей; в Дубары проведен ручей из реки Рубаса за 16 верст от города. В крепости устроен запасный резервуар, вода которого может продовольствовать гарнизон долгое время, но самый город может быть легко лишен воды при отличном знании местности и подземных ключей, что и случилось во время осады Дербенда Кази Муллой, когда в городе оставалось только два водопровода.

Кажется не велика мудрость устроить водяную мельницу, но для Дербендцев и это составляет чудо механики, и они с почтением указывают на бывшего своего городничего Мухаррем-Бека, как на творца мельниц-колотушек, устроенных на ручье из Рубаса; кроме того Мухаррем-Бек провел воду в окрестные поля.

Климат Дербенда принадлежит к числу нездоровых в Дагестане, от причин непостижимых моему слабому уму: по-видимому, природа работает здесь по общему кавказскому календарю исправно. Весна начинается в Дербенде довольно рано, лето бывает продолжительное и душное, жар велик; осенью падают дожди, а зимой иногда показывается даже и снег, который скоро смывается дождем; к берегам же приносится по [44] временам астраханский лед, доплывающий даже до Баку. Но все это нисколько не противоречит кавказскому календарю, даже и то, что в дождевых потоках, с ревом стремящихся по улицам Дербенда, едва не тонут дети; между тем летом здесь свирепствуют желчные горячки и лихорадки, и достославный город Дербенд представляет преудивительный факт: число умирающих превосходит здесь число рождающихся, так что город давно должен был бы опустеть, если б не происходило прилива народонаселения из соседних мест. Впрочем, всю беду сваливают дербендские жители на климат, но один ли климат участвует в неравновесии жизненности в Дербенде, не виновата ли в этом мусульманская полигамия?... Жаль, что у меня не достает кое-каких фактов, а то я уличил бы правоверных во лжи!

Вредное действие дербендского климата летом я испытал и на себе, а Шевалье Гамба жалуется на сильную лихорадку, не дозволившую ему исследовать и описать город с свойственною Шевалье ученостью и глубоким взглядом; поэтому напрасно автор «Русских повестей и рассказов» обвиняет французского путешественника в ложном описании Кавказской стены, которой Гамба совсем не описывал.

К числу приятностей дербендского климата принадлежат незримые мошки и ядовитые гады в роде скорпионов и фаланг: впрочем, укушение последних здесь несколько опасно только в сильные жары. Однажды я сидел в своей комнате, по восточному уставу, на полу, и набивал свой дневник сведениями о Дербенде, как вдруг на дворе поднялась суматоха: естественно я был в числе первых любопытных, явившихся на шум. При исследовании оказалось, что по рукаву одного из служителей моего почтенного хозяина расхаживал с [45] важностью педантской скорпион. Прекрасная добыча для «путешественника по Востоку», подумал я, и засадил скорпиона в стакан, а в товарищи заключения дал ему паука. Любопытные опыты продолжались до самого моего отъезда из Дербенда: заключенные никак не могли жить в мире и не редко задавали друг другу битвы; победа всегда оставалась за скорпионом. Однако, со времени открытия скорпиона в нашем доме я стал осторожнее и уже не спал на полу.

В Дербенде господствует тюркский язык особенного наречия, свойственного этому краю: дербендский диалект принадлежит к западной тюркской ветви и составляет переход от северных наречий к западным. Дербендцы изменяют и отбрасывают в произношении некоторые буквы, никак не догадываясь, что портят этим первобытный язык, а между тем не нахвалятся своим наречием перед соседями, жителями Тарху. И правда, есть чем гордиться: вместо «дир» есть, употребляется всегда «ди», и проч.

Так как управление Дербенда совершенно изменилось со времени моего отъезда из этого города, то я в не буду рассказывать состав его: начальником военного дагестанского округа тогда был Генерал Тараканов, снисходительной обязательности которого я одолжен многими любопытными сведениями о Дербенде. Но нельзя не сказать несколько слов об управлении Дербенда не задолго ло поступления его в состав Российской Империи.

Дербендский Хан был лицо совершенно самовластное в своем маленьком владении: он мог, никого не спрашиваясь и никому не давая отчета, казнить и миловать, гнать и жаловать всех и каждого без различия званий. Хан сосредоточивал в своих руках всю исполнительную и судебную власть, даже по делам, [46] подлежащим суждению «шариата» духовного закона: таким образом все тяжбы по наследству начинались в канцелярии Хана, потом переходили на исследование и рассмотрение шариатских мулл и окончательно утверждались и приводились в исполнение Ханом. Жалобы по денежным взысканиям поступали прямо к Хану, который сам производил следствие: если ответчик отказывался от долгу, то проситель должен был представлять свидетелей, и в случае, если он доказал свою правоту, имение ответчика продавалось с публичного торгу, и вырученными деньгами уплачивался долг, а ответчик за ложное отрицание наказывался, по общей восточной методе, палками и денежным взысканием. Преступление поважнее — воровство в первый раз ничем не наказывалось — славное было житье ворам в Дербенде! — только отбирались у промышленников украденные вещи; пойманный во вторичной краже субъект наказывался палками, а за третью лишался чего-нибудь в роде носа, уха или руки. При таких наказаниях нравственность жителей всегда была налицо к общему сведению. К сожалению, для потомства не сохранились статистические таблицы безносых в Дербенде, и следовательно благонравие Дербендцев во время управления Ханов осталось тайною.

Преступление градусом выше воровства — неудачное покушение на чужую жизнь наказывалось заключением в тюрьму, а тот, на чью жизнь было покушение, если был ранен, лечился на счет преступника; по выздоровлении же раненого, преступник наказывался палками и денежным взысканием.

Подымаясь выше, преступление наказывалось строже; убийца, если не успевал скрыться по совершении преступления, был представляем Хану, а тот отдавал его родственникам убитого, которые могли распоряжаться [47] жизнью его по своему усмотрению. Если убийца находил возможность скрыться и избегнуть наказания, то родственники убитого имели право нанять кого-нибудь для отмщения за кровь убитого, и этот кондотьер не подвергался уже никакой ответственности. Пользуясь существованием такого кодекса мщения, я мог бы написать, с легкой руки автора «Муллы Нура», эффектно-убийственный роман из дербендских нравов прошлого столетия, но, к счастию читателей, я «путешествую», мне решительно некогда!

Беки, дагестанское дворянство, в других владениях пользовавшиеся разными преимуществами, при дербендских Ханах не имели почти никаких отличий: они должны были служить при Хане по его распоряжению и не владели никакими наследственными имениями, но в награду получали от Хана деревни на неопределенное время, то есть управляли деревней только до тех пор, пока продолжалась ханская милость.

Я не доволен очерками Дербенда: мне нужно поле обширнее, страна неизвестнее, народонаселение мудренее дербендского. Не велика слава описать город, в котором прожил десять дней! Я хочу попробовать свои силы в описании страны, в которой я не был, которая до сих пор не известна, о которой лишь ходят в народе темные слухи. За такими земельками на Кавказе, слава Богу, не станет дело: кликнул клич — и вот первая явилась на мой зов Каракайтакская провинция, отчизна денного и нощного, сухопутного и морского разбоя. Какая интересная страна! Посмотрим, как я ее опишу, не выезжая из Дербенда.

Каракайтакская провинция.

(О Кайтаках см. еще Hammer, Gesch. der gold. Horde, 422. Название Кара-кайтак, Черный кайтак, кажется, справедливо произведено у Броневского от черного вида лесистых гор: точно такое же производство мы находим у Кара-Хатая)

Пределы. К С. Шамхальство тарховское, к В. Каспийское море, к Ю. Дербенд и Табасаран, к З. [48] Табасаран и Казикумыкское владение. Кажется ясно, а между тем не худо взглянуть еще на карту Кавказа.

Величина. Дело очень мудреное определить величину провинции мало известной: наибольшая ширина Каракайтака 60 верст, а длина 60 верст. Окружность Каракайтакской провинции составляет около 350 верст.

Воды. Каспийское море и реки Дербах, Хумре-Узень, Бугам.

Земля и природа. Почва довольно плодородна, особливо при частом поливании; на горах много лесу, а в долинах пастбищных мест; в некоторых местах попадается черная нефть. Климат умеренный и здоровый.

Народонаселение. Жители Лезгины состоят из двух подразделений: Кайтаки и Каракайтаки; все они мусульмане суннитского обряда и, по-видимому, живут в этом краю очень давно. Число жителей определить еще труднее, нежели величину провинции: Броневский считал до 25,000 дворов во владении Усмия Каракайтакского; в «Обозрении российских владений за Кавказом» показано 10430 дымов в русском Кайтаке; в 1825 г. считалось в Каракайтакской провинции 9,286 домов, а ныне до 15,000 душ в Верхнем и Нижнем Каракайтаке. Дагестанцы к названию Кайтак прибавляют «тридцать тысяч», определяя этим число народонаселения, но такое выражение было справедливо лишь при Усмиях.

Правительственное разделение. Каракайтак разделяется на Верхний и Нижний; оба состоят из восьми магалов или участков: Терекеме, Хумре Узень, Ганк, Мюра, Габиси, Каракайтак, Шурхань и Урджамин. Каракайтак принадлежит к среднему Дагестану. [49]

История. По сказанию Дербендиады, мусульманский просветитель Дагестана Маслама покорил Исламу и арабской власти Кайтак и посадил нем правителем одного из своих свойственников Эмир Хамзэ: от этого Хамзэ происходят последующие владетели Каракайтака, носившие арабский титул «Исмии» именитый, переделавшийся в устах Дагестанцев в Усмия. Первоначально Усмий вместе с Шамхалом составляли первостепенных владетелей Дагестана. — Сношения России с Усмиями открылись во время пребывания Петра Великого в Дагестане, и начатые разбитием Усмия Ахмед Хана, кончились принятием его в русское подданство. Но враждебные отношения Усмиев не прекращались, и в 1774 г. жертвою их сделался злополучный мученик науки Академик Гмелин, захваченный в плен коварным Усмием Эмир Хамзой и не переживший своей неволи. Эмир Хамза, просивший руку сестры Фетх Али Хана кубинского Хадиджэ-Бикэ, по выдаче за него сестры своей Тути-Бикэ, и получивший отказ, выждал благоприятных обстоятельств, составил союз против своего зятя и разбил его наголову в долине Кевдушанской между Дербендом и Кубой. По просьбе Фетх Али Хана и в отмщение за плен Гмелина, явился в Дагестан Генерал Медем с русскими войсками, и самонадеянный Усмий Эмир Хамза потерпел страшное поражение при деревне Башли, а Нижний Кайтак был разорен. Усмий, удалившийся на время в горы, вскоре с новыми силами вторгнулся в Ширван и произвел в этой стране жестокое опустошение. Тогда Фетх Али Хан прибег к хитрости: он привлек на свою сторону обиженного Усмием племянника его Мухаммед-Хан-Бека, выстроил для него в 20 верстах к С. от Дербенда крепостцу, и посредством его имел такое влияние на Каракайтак, что Усмий Эмир Хамза по необходимости присмирел. В 1787 году этот опасный родственник Фетх Али Хана умер; вместо его [50] Усмием был избран Устар Хан, старавшийся жить в согласии с кубинским деспотом. В 1796 г. Усмий скончался, и при избрании нового владетеля народ разделился на две партии, из которых каждая поддерживала одного из братьев покойного Усмия: Граф Зубов утвердил Усмием Эмир Мама-Бека. В 1802 году власть Усмия досталась Али Хану. Последний Усмий Адель Хан находился под покровительством России, пользовался защитой наших войск противу своих врагов и отдал аманатом старшого сына своего Мухаммед Хана, но потом мусульманский фанатизм и мрачная подозрительность одержали верх над легкомысленным Усмием: он приготовился отложиться от Русского владычества. Но покушение не удалось; Адель Хан явился с покорностью, но вскоре коварный горский характер выказался во всем отвратительном блеске: Адель Хан восстал против России явно, был побежден и бежал с семейством к Аварскому Хану Ахмеду, где и получил ограниченное содержание. Звание Усмия уничтожено, Каракайтак отдан в управление второму сыну прежнего Усмия Али Хана Эмир Хамзе, с подчинением его великентскому приставу. Эмир Гамза, в отмщение за старшого брата своего Бала Хана, сосланного, по представлению Адель Хана, в Сибирь, заманил коварным образом беглого Усмия на свидание и застрелил; в конце 1826 г. Эмир Хамза пал в экспедиции Полковника Дистерло в Табасаран. Другие дети Али Хана Бей-Бала-Бек и возвращенный из Сибири Бала-Бек умерли, первый вскоре после смерти Эмир Хамзы, а второй в 1831 году, в котором помер и старший сын Адель Хана, а младший и последний сын Али Хана Элдар погиб вместе с младшим сыном Адель Хана Устар Ханом в кровавой резне, происходившей между ними и их нукерами в одном из домов Великента, в исполнение неумолимого горского мщения, требующего кровь за кровь. Верхний Кайтак поступил в [51] управление среднего сына Адель Ханова Джамов-Бека при содействии старшин, а нижний Каракайтак составляет терекемейский участок.

Занятия жителей. Прежде всего и после всего Каракайтаки занимаются грабежом, который у них был обработан систематически и доведен до совершенства, но русское владычество уничтожило почти окончательно у Каракайтаков эту выгодную отрасль промышленности. Нужда и голод заставили Каракайтаков обратиться к земледелию, скотоводству, шелководству и садоводству; послушная земля засевается пшеницей, ячменем, кукурузой, сарацинским пшеном, просо, хлопчатой бумагой и мареной. Под пастбищами находится до 1,500 десятин бывшей земли Усмия, на которой пасутся не только стада каракайтакских жителей, но и соседних Горцев, гонимые с гор зимой и общим обнажением горной почвы. Потомки Генуэзцев Кубечи, составляющие часть каракайтакского народонаселения, занимаются выделкою оружия, на что они большие мастера.

Управление. Усмий не был полновластным распорядителем всех дел, хотя и был главою управления: дела решались то Усмием, то старшинами; разбирательство производилось большею частию с помощью присяги, к которой приводились проситель, ответчик и благонадежные свидетели. Все следствия производились словесно. Важные и сомнительные тяжебные дела шли на решение шариата и оканчивались также словесно присягою свидетелей. Смертоубийство наказывалось смертью или выкупом за кровь, который платил убийца родственникам своей жертвы. Во время владычества Усмиев Беки вмели большое влияние на народ, и подобно самому Усмию налагали в своих деревнях разные наказания и пени, собирали с поселян известную подать и распоряжались ими как своими подданными, с тем исключением, [52] что не могли продавать поселян; независевшие же от Беков деревни находились в заведывании старшин и кадиев. По присоединении Каракайтакской провинции к России, Беки лишились права распоряжаться в своих имениях: поселяне лишь обязаны платить им подать, состоящую в сарацинском пшене, в 20 мерах пшеницы, в 5 мерах ячменя с каждой пары рабочего скота и в десятине шелку. Духовенство не пользуется в Каракайтаке никакими особенными привилегиями; кади избираются самим народом.

Доход. Доходы этой провинции заключаются в пастбищных местах, принадлежавших Усмию, и в черной нефти, отдаваемой на откуп; на кубечинское общество при покорении наложена была ежегодная подать в 1200 руб. сер., казенные поселяне должны были платить ежегодно по 14 мер, называемых саба, пшеницы, и по 3 меры ячменя с каждой пары рабочего скота; с прочих же деревень никаких сборов не положено. Не смотря на такие незначительные налоги, большая часть Каракайтаков, пользуясь смутным состоянием Дагестана, не платят податей.

___________________________

Я чувствую в себе особенное призвание к описаниям, и после этого опыта, надеюсь, по вашему мнению, благосклонный читатель, удачного, мне очень хочется составить описание Табасарана, но потерплю до следующего города на моем пути, когда у меня наберется побольше материалов и побольше уменья, а теперь покамест буду изощрять свое перо в описании дербендского общества.

Признаюсь, меня самого несколько смущают слова: «дербендское общество». Да разве может существовать какое-нибудь общество в городе, где нет других действующих лиц кроме небольшого числа чиновников? [53]

Но между тем это факт, неподлежащий сомнению: остается только написать о нем философский трактат, что я и сделаю немедленно, в великий ущерб всем будущим путешественникам по Дагестану.

Не странно ли, что такие опытные «описыватели», такие искусные «открыватели», как например Гамба и Ко, не заметили, что в Дербенде находится не только общество, но даже два общества: одно русское, состоящее из наезжих военных и статских чиновников, а другое туземное, образуемое Мусульманами, Жидами и Армянами?

Русское общество очень немногосложно, потому что и самое управление города не развито вполне: чтоб видеть комплект дербендского общества, стоит в праздник сходить к обедни в русскую церковь: здесь все члены на лицо. Но увы! как их мало, дам почти не видно, девица же в Дербенде существо баснословное! И военные и статские ведут, большею частию, жизнь холостую — я, право, не знаю почему, — а если и встретится женатый, то, вероятно, человек, имеющий единственно в виду благо ближнего. Прибывшие с различных концов Империи чиновники заняты только службой и очень редко сходятся друг с другом: каждый, по-видимому, углублен в свое дело, хотя из-под руки знает кое-что и о чужих проделках. Как-то общее соединение не идет на лад между людьми, приехавшими то из Малороссии, то из Финляндии, то из Вологды; да притом большею частию приезжие мечтают о возвращении на родину или уж ни о чем не мечтают. Поэтому нисколько не должно удивляться, что устроенные зимой «благородные» собрания вмели в Дербенде мало успеху, что большая часть посетителей остались ими недовольны, не удивительно и то, что в Дербенде совсем нет русской публичной жизни. [54]

Мне не известно, чем занимаются дербендские чиновники кроме службы, но я знаю, что чтения здесь нет или очень мало, что хозяйство каждого находится не в цветущем положении и что просвещение нисколько здесь не процветает. Эту сфинксовую загадку я оставляю на разрешение будущим исследователям Дагестана.

Туземное общество Дербенда — дело совсем другое: оно все живет на базарах, на улицах, в караван-сараях, в банях, в мечетях, такая восхитительная публичность! Идешь по улице и вдруг наступаешь на ноги очень почтенной особе, которая сидит у стенки сжавшись на корточках и покуривает трубку; кругом этой древности с отменно красной бородой сидят в таком же положении несколько тоже почтенных особ: из любопытства невольно спросишь: кто это уличный созерцатель? Это бывший городничий и благодетель города Мухаррем Бек, это он делает кейф не меньше, как с утра до вечера, на мостовой Дербенда, с городскими беками! Об остальном народонаселении нечего и говорить: все живут целый день вне дома, а за чем, спросите? За работой? Ничуть не бывало! Станет Азиятец утруждать свое благоурожденное тело: для этого у него есть «дом» т. е. жена и прочая челядь, а сам он или торгует и торгуется на базаре, или решает судьбы Кавказа на дворе мечети, на мостовой улицы, или наконец безмолвно созерцает всех тварей с высоты своей кровли: работа для Дербендца последнее занятие, хотя он и трудолюбивее других своих собратий по религии.

Впрочем, такой древний город, как Дербенд не может не возбуждать даже между туземцами любопытства, и поэтому правоверные археологи в Дербенде не исключение, а ученые в городе, всегда игравшем некоторую роль в Дагестане, не редкость. Из числа их [55] я посетил покойного корреспондента Казанского Университета Муллу Таги и Мирзу Хайдера: эти два светила дербендской премудрости враждовали друг с другом во всех ученых вопросах, и каждый из них имел свою толпу поклонников. Мулла Таги был болен и с трудом мог говорить, однако я заметил в нем гораздо больше критической учености, нежели в Мирзе Хайдере. Есть еще здесь мусульманский археолог Арслан Бек, но я уже о нем говорил.

Дербендские Беки ведут по преимуществу жизнь праздную и только в крайности занимаются мелкой промышленностью. Молодые Беки большие охотники до европейских нравов и до европейского вина: вот все, что я знаю о них.

Характер Дербендцев составляет, по самой амальгаме народонаселения, смесь персидского с горским: Дербендец дерзок, но не храбр, малодушен, но не добр, хитер, но не умен; вообще хороших качеств мало. Впрочем, это говорят здешние жители, и я всю ответственность за такой дурной отзыв, во избежание старинного дербендского мщения, слагаю на них. В Низовом укреплении у Горцев отбирают оружие при входе в крепостные ворота: в Дербенде было бы полезно вывести оружие совсем из употребления. Дербендцы не воздержны на слова, в гневе до крайности бурны, и поэтому на базаре нередко происходили трагические сцены: один правоверный за резкое словцо отрубил другому руку среди белого дня, а тот взял тут же и убил его наповал. И это происходило на базаре! Другое происшествие еще поразительнее: дядя отобрал, за какой-то проступок, у племянника шашку, как у недостойного носить оружие, но потом смилостивясь возвратил ее ему, а племянник попробовал острее тотчас же на своем дяде: оказалось, что шашка была [56] очень остра, так остра, что изрубила дядю в куски. Но кончим о мрачных событиях: я и так часто кидаю на своем пути превосходные сюжеты для будущих Дюма!

Мужчины и женщины в Дербенде довольно хороши собой: женщины ходят здесь уже под покрывалом, и желающие лично убедиться в дербендской красоте должны, как я, по вечерам лазить на кровлю или сидеть у дербендских фонтанов, куда приходят толпами дербендские девицы и девочки за водой с кувшинами на головах, точно как Самарянки. Только крик и беспрестанные ссоры их у фонтанов отобьют охоту хоть у какого угодно любителя женских типов.

Я уже собирался совсем уехать из Дербенда, как вдруг мне пришла в голову совершенно не дербендская мысль: не прилично, подумал я, «путешественнику по Востоку» разъезжать без прислуги, ему непременно необходим верный слуга, в роде Цимбалды или Личарды. Неужели в таком славном городе не отыщется Цимбалды?

Я объявил свое желание Дербенду.

И вот явился «Он», Карапет, мой будущий спутник по Востоку, тот самый, которому я ... но не будем забегать вперед и обгонять события.

Карапет потребовал с меня сорок рублей в месяц на готовом содержании за то, чтоб «путешествовать» со мною по Востоку и делать все, что я буду делать, кроме исправного наполнения дорожного дневника, которое я взял на себя один. По дербендским ценам это было не дорого. [57]

И я нанял себе Карапета в спутники: в путешествии по Востоку слуга — товарищ, а не слуга!

Так как отныне это лицо становится весьма действующим в моей книге, то я сообщаю здесь краткое «описание» моего Личарды.

Карапет родом астраханский Армянин, только нос у него не так велик, как у коренного астраханского Армянина. В самом деле, при дальнейших расспросах оказалось, что Карапет выходец из северной Персии, что предки его, как вообще у всех Армян, были допотопные дворяне с Арарата, что в его фамилии звучала многоуважаемая частица: Хан. При таком высоком происхождении Карапета, мне становилось порой даже страшно: мне казалось, что у меня на козлах сидит потомок повелителей Великой Армении, самый чистый Хайк, какие только есть теперь во вселенной! Карапет отправлялся на Восток совсем не для ученых наблюдений, а просто для поправления расстроенного... кармана: Карапета мучила задушевная тоска по какой-то астраханской лавочке, и он во чтобы то ни стало намерен был разжиться, разумеется на мой счет, для того, чтоб завесть любимую торговлю астраханских Армян — копеечными арбузами. И так прошу помнить, что со мной едет бывший потомок кого-то, а будущий «Торговый дом Карапет и Ко

12 Марта, не знаю в котором часу утра, я оставил Дербенд.

Дорога по выезде из города вьется сначала между садов, но потом выходит на чистое место, и по-прежнему справа горы, слева море, а спереди ямщик, но к ямщику прибавился Карапет, так что я ничего, кроме этих седоков, не вижу. И лучше: дорога что-то [58] начинает мне казаться однообразною. Для оживления путевого журнала можно заметить, что в 5 верстах от Дербенда с этой стороны существует, не знаю только где, армянская церковь, в которой почиют мощи одного армянского святого, чествуемого приходящими на поклонение Армянами.

Но главное разнообразие в пути от Дербенда к Кубе представляют переправы через быстрые и сердитые горные потоки: во время житья моего в Дербенде часто перепадали дожди, и горные потоки понадулись. На первый раз попалась небольшая речка Гюргень. Впрочем, через Гюргень я переехал без особых оказий; даже Карапет не обратил на нее никакого внимания. Между Гюргенем и Дербендом впадает в Каспийское море около деревни Аглаби небольшая река Рубас: около нее начинается к югу дубовый лес, особенно обильный около Самура.

На дербендско-кулларской станции смотритель, вероятно напитанный филантропическими идеями, заметил с обидным для меня соболезнованием:

— Как-то вы переправитесь через Самур ?

— Очень просто: на ваших лошадях.

— Да ведь все дожди было.

— Что ж такое ? Переехал Гюргень, перееду и Самур.

— Ну, Самур-то не что-нибудь.

— Да ведь и я не кто-нибудь.

Смотритель взглянул на меня вопросительно.

— По подорожной значится, что вы ... [59]

— В подорожной значится, что я такого-то чину, а звания не прописано.

— Осмелюсь спросить ....

— Путешественник по Востоку.

Озадаченный смотритель вышел к жене посоветоваться на счет такого небывалого проезжающего, а я сел в тележку и поскакал.

Дорога мало по малу отходит от моря, для того, чтоб захватить Самур выше, в удобном для переправы разделении реки на рукава; горы здесь удаляются от моря верст на сорок. Но вот наконец раздается в воздухе рев Самура, слышимый на далекое расстояние.

Когда я подъехал к берегу, в этом месте невысокому, меня взяла ужасная досада на смотрителя: какая тут может быть опасность? Огромный вид раскрывался передо мной: многочисленные рукава Самура катились по каменистому руслу, разделяемые островками из мелких камней; нигде не было заметно особенной глубины, хотя всюду течение было убийственно-быстро; полуиссохшие деревца качались от ветра на островках и на берегах Самура; вся картина пестрела каймами то воды, то разнофигурных каменьев и камешков.

Решительно ничего страшного!

Но когда моя тележка выбралась на середину первого рукава, когда лошади храпя и фыркая чуть двигались, рассекая острым углом течение, когда напор воды, уже покрывшей передние колеса, начал тянуть тележку вниз по реке, — я не много призадумался; верховой проводник тянулся на горской лошаденке [60] впереди меня и указывал путь почтовой тройке, которую ямщик беспрестанно ободрял. Я взглянул в реку и ухватился обеими руками за края тележки: водяная рябь прыгала у меня в глазах, голыши-валуны сверкали, катясь за струями и пеной реки, светлое дно искрилось разноцветными камнями. Мне казалось, что и я, и лошади, и берега бежим куда-то с непостижимой быстротой, а вода стоит неподвижно !

Тогда я понял опасность: Самур переполненный дождями, бесился и прыгал как тигренок, кидал по сторонам или уносил в море огромные камни и рад был случаю поиграть новой забавой — тележкой и конями. Стоило одной лошади оступиться — а это на дне, составленном из круглых и беспрерывно движущихся камней, очень легко — и падением своим она увлекла бы других лошадей, за ними, разумеется, перевернулась бы тележка, и яростный Самур покатил бы и людей и лошадей и экипаж по каменному и зазубристому дну своему: не более, как через четверть часа, в Каспийском море плавали бы кровавые члены жертв, разорванных в куски на острых камнях лютого Самура! Во всем этом нет ни капли лжи.

Брызги летели от колес и обдавали холодом; Карапет уцепился крепко за козла и сидел зажмуря глаза; у меня начинала кружиться голова, но вот кони рванулись и с храпом выбрались на остров. Ямщик дал им вздохнуть и пустил в другой рукав Самура. Та же адская быстрина, но уже не та глубина, и лошади идут бодрее, Карапет смотрит веселей, а мне, по-прежнему, Самур кажется ничтожным ручейком.

Вот наконец кони выбрались на материк, и я почти сожалел, что с нами не случилось никакого приключения, что я не был так счастлив на Самуре, как [61] П. Заблоцкий, которого зимой буйволы опрокинули в воду, который едва выбрался на берег, у которого даже чемоданы плыли три версты по течению. Такое счастье! Нет! мне не удалось познакомиться поближе с Самуром и попробовать на его быстрине свое искусство в плавании, мне решительно нечего рассказывать, кроме описания самого Самура.

Самур, называемый у туземцев неправильно «Самбур-чай», Соболь-река, выходит с южной стороны горы Гудур, течет сначала на ю. в. через владения Элисунские, а потом поворачивает к с. в. по Самурскому округу, Кюринскому владению, и многими рукавами впадает в море. Довольно крутая покатость гор делает Самур быстрым во всякое время, но кто видел эту реку зимой, тот не узнает ее в период таяния снегов на горах или падения проливных дождей: тогда Самур надувается, покрывает островки, находящиеся между рукавами, и с грохотом катит по своему руслу огромные камни и целые деревья, тогда не отваживаются на переправу через него и артиллерийские фургоны, ниспровергаемые быстрым течением.

Для переезда через Самур известны два места: между Кулларами, где переправился сейчас «путешественник по Востоку», и у деревни Зефур. Первая переправа считается хорошей потому, что здесь Самур разделяется на много рукавов и теряет свою глубину и свирепость; вторая переправа считается хорошей потому, что жители очень искусны и бесстрашны в отыскивании безопасных бродов: следовательно обе переправы хороши! На всякий случай рекомендую будущим путешественникам первую переправу, как лично мной испытанную и к «употреблению одобренную», и притом советую переправляться или рано утром или поздно вечером, когда с гор бежит менее воды. [62]

На берегах Самура не раз происходили битвы: между прочим Персияне потерпели здесь поражение от Турок и Крымцев в 1579 году.

Едва я успел опомниться от переправы через Самур, как перед мной шумела и прыгала другая речка Елама, не так большая, как Самур, но не менее сердитая. Эта переправа меня уже не изумила: с одного сильного приема я привык к горным рекам. Притом же по справке оказалось, что Елама не речка, а просто отдельный рукав Самура.

На другой день 13 Августа я выехал рано из кубинского Куллара, переправился благополучно через речку Кусар, разделенную на множество рукавов, и переменивши лошадей в Худате, поскакал последнюю станцию к Кубе. Я говорю «поскакал» только по старой привычке к русской почтовой езде: здесь не скачут, особенно после дождей, когда черноземная почва распустилась и очень затрудняла езду. Как дорога, так и вид страны совершенно изменились: грязная, черная дорога вьется по лесам и перелескам, холмы перемешиваются с долинами, горные потоки с пахотной землей. Впрочем, под хлебопашеством здесь заняты только те поля, которые по соседству речек не представляют затруднений в проводе каналов для орошения водой. Даже небо мне казалось здесь иное, потому что постоянно стояла пасмурная погода, и не смотря на лето во всем его разгаре, чувствовался холод от соседства снежных гор.

В полдень измученные кони перетащили тележку через речку Кубинку, текущую в крутых и трудных для подъема берегах, и я очутился в городе Кубе.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Дагестану и Закавказью. Издание 2-е. Казань. 1850

© текст - Березин И. Н. 1850
© сетевая версия - Thietmar. 2016
© OCR - Чернозуб О. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001