ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.

V.

Центр кавказской линии н владикавказский военный округ. Состояние Кабарды в 1846 году. Грандиозный замысел Шамиля. Первые тревожные известия. Предохранительные меры с нашей стороны. Тревога на военно-грузинской дороге. Донесение генерала Нестерова и письмо г.-л. Гурко. Дальнейшие меры обеспечения. Различные донесения о положении края. Уместное вмешательство г.-л. Гурко и его распоряжения.. Отступление Нур-Али и его новый план действий. Восстановление спокойствия на военно-грузинской дороге.

Между бассейнами рек Кубани и Терека лежит возвышенная кабардинская плоскость, которую Терек делит на две неравные части — Большую и Малую Кабарду. Обе они вместе имеют около 233-х квадратных географических миль пространства. Большая Кабарда — в семь раз больше Малой — орошается левыми притоками Терека: Змейкой, Урухом, Лезгеном, Аргубаном и Малкой. Последняя берет начало у ледников Эльбруса и течет в северо-восточном направлении, принимая с правой стороны Черек, Урвань, Баксан и Черную, которые в свою очередь образуются из [311] слияния множества других побочных рек, берущих начало в глубоких ущельях, нередко покрытых густыми лесами. Прекрасному орошению Большая Кабарда обязана своим необыкновенным плодородием. На обширных луговых пространствах ее пасутся несметные стада овец, крупного рогатого скота и огромных табунов лошадей, которые, впрочем, по красоте далеко стоят ниже карабахских и персидских, но резвее, сильнее и гораздо выносливее. Резко отличается относительно орошения Малая Кабарда. По середине ее бежит только одна р. Куриа, правый приток Терека; на всем же остальном протяжении своем она представляется страной безводной и безлесной, хотя по плодородию своему немногим уступает Большой Кабарде; тучные пастбища ее перемежаются полями, дающими более чем удовлетворительные урожаи.

До 1846 года жители Большой Кабарды никогда не подавали повода сомневаться в их благонамеренности и зависимостью своею от нас нисколько, по-видимому, не тяготились. Нельзя было того же сказать про жителей Малой Кабарды. Открытое нерасположение к нам они пока не имели случая выказать, но преданность их отчасти напоминала преданность некоторых покорных нам обществ южного Дагестана. Может быть, на отношения их к нам имело влияние близкое соседство Малой Чечни, от которой Малая Кабарда отделялась полупокорными и беспокойными обществами — карабулакским и галашевским. Но вот, в 1846 году, кабардинская плоскость, охраняемая и удерживаемая до сих пор в повиновении войсками центра кавказской линии, неожиданно становится театром действий одного из кровопролитных эпизодов кавказской войны. До этого же события, начиная с января месяца, мирное течение жизни ее трудолюбивого населения не было нарушено ни одним происшествием военного характера. [312]

К описываемому времени состав войск кавказского корпуса несколько изменился. Из новороссийского края, начиная с 1843 года, разновременно прибывали на Кавказ войска 5-го пехотного корпуса, из которых к 1-му января 1846 года 13-я дивизия расположена была на правом фланге кавказской линии, 14-я в Дагестане и 15-я на левом фланге. По высочайшему повелению, вторые и третьи баталионы полков означенных дивизий должны были поступить на укомплектование вновь формировавшихся на Кавказе частей, а первые баталионы с полковыми штабами и обозами должны были возвратиться в свои штаб-квартиры в новороссийский край, к своим 4-м и 5-м баталионам. Шамиль, знавший подробно все, что происходило в наших владениях, знал также о выступлении в апреле месяце 5-го пехотного корпуса в Россию. В его голове тотчас же созрел план небывалого по своим грандиозным размерам предприятия. Частные нападения, тревоги на линии, хищнические набеги на кумыкской плоскости — все было на время остановлено. Имам сосредоточил все внимание на гигантском замысле, которого он даже не открывал никому из своих приближенных, давая им понять только, что он задумал нечто необыкновенное и что успех задуманного им всецело будет зависеть от их слепого повиновения. Вот почему колонны проходили, никем не тревожимые, даже через опасное ханкальское ущелье. Такое затишье после беспокойного марта, в самую лучшую для предприятий пору весны, должно было казаться подозрительным. Собиралась буря, все это чувствовали, но где она разразится — никто не знал, и все деятельно готовились встретить ее.

9-го апреля подул первый ветерок. Вечером этого дня начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг получил достоверное сведение от лазутчиков, что Шамиль отдал приказание всем горским народам северного и [313] южного Дагестана быть готовыми к выступлению в поход. Такое же приказание было послано и к чеченским наибам, которые должны были, по прибытии в Чечню самого Шамиля или доверенного от него лица, присоединиться к дагестанскому скопищу. В полночь сведения эти подтвердились. Один из мюридов Шамиля, тайно преданный русским, привез начальнику левого фланга письмо имама к наибам Бате и Талгику следующего содержания:

«От князя всех мусульманских народов и султана тех, кто признает единого Бога, братьям моим Бате и Талгику. Да хранит вас Всемогущий Бог от неверных и их злонамеренных козней! Я приказал всем наибам собрать вверенные им части войск в будущую субботу (13-го апреля) прежде полудня. Тоже самое должны будете исполнить и вы. Шали я назначаю сборным пунктом, куда и сам прибуду с несколькими орудиями в назначенное время. Орудия я хочу поставить возле самой неприятельской дороги. Прошу хранить это втайне от жителей.»

Даже таким доверенным лицам, как Бате и Талгику, Шамиль не решался открыть свои настоящие намерения. Генерал Фрейтаг приказал снять копию с письма Шамиля, а подлинник возвратил мюриду для доставления по адресу, и тотчас же приступил к составлению плана обороны вверенного ему края. 10-го апреля получены были новые сведения о неприятеле. Даниель-бек с андалальцами и Лабазан с андийцами прибыли в новую резиденцию имама — Веден; Джелал-Эдин с кавалерией выступил к Шали, а Нур-Али-мулла с пехотою потянулся аргунским ущельем к Шатою. Утром того же числа начальник левого фланга отправил нарочного в Моздок к начальнику 15-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Гасфорту ¹⁰, которого просил приостановить выступление первых баталионов полков вверенной ему дивизии. Это поставило Гасфорта в крайне [314] затруднительное положение: с одной стороны высочайшая воля, объявленная ему в предписании его прямого начальника, командующего 5-м пехотным корпусом, на основании чего полки должны были начать выступление в Россию, с другой — тревожные обстоятельства края, который нельзя было обнажать, не подвергая наших владений угрожавшей им серьезной опасности. Для выигрыша времени, он прямо от себя донес наместнику кавказскому ¹¹, что 1-й баталион Люблинского егерского полка уже выступил 12-го апреля, в самый день получения отзыва генерал-лейтенанта Фрейтага, а так как линию нельзя оставить беззащитной, то им дано предписание командирам трех, еще не выступивших, полков сосредоточить свои первые баталионы на местах, которые будут указаны начальником левого фланга; баталиона же Люблинского егерского полка он не останавливал, в ожидании распоряжения по этому предмету командующего 5-м пехотным корпусом. В то же время г.-л. Гасфорт с подобным же известием отправил курьера к г.-л. Соболевскому, временно командовавшему, за болезнью Лидерса, 5-м пехотным корпусом. Начальник 15 пехотной дивизии заявлял что, на основании данного ему предписания командующего 5-м пехотным корпусом, сам он не считает себя в праве ни остановить выступивший уже баталион Люблинского егерского полка, ни отменить распоряжения о выступлении первых баталионов остальных полков, из которых, по препровожденному к нему маршруту, баталион Модлинского пехотного полка должен выступить 17-го апреля, а баталионы остальных двух полков, Прагского и Замосцского, в один день, 19-го; но что он дал предписание командирам полков, оставаясь на занимаемых ими в настоящее время пунктах, во всем подчиняться распоряжениям начальника [315] левого фланга. Что же касается охраны линии по дистанции Гребенского казачьего полка, то генерал Гасфорт предлагал задержать отправленные им из станицы Щедринской и Амир-Аджи-юрта маршевые баталионы вновь формируемых Дагестанского и Самурского полков, причем просил оставить их на левом берегу Терека, т. е. на линии, в силу того, что баталионы его дивизий совершенно уже приготовились к выступлению в поход.

В отзыве г.-л. Гасфорта начальнику левого фланга между прочим было сказано: „ впрочем, полки исполнят, как и до сего исполняли, прямо и мимо меня все ваши распоряжения." В этой приписке, особенно в словах „мимо меня," отчасти высказываются обостренные отношения, установившиеся между начальниками частей 5-го пехотного корпуса и кавказскими генералами. Не входя в дальнейшую переписку, только тормозившую дело, г.-л. Фрейтаг передвинул по баталиону от Модлинского и Прагского пехотных полков в станицы Николаевскую и Щедринскую; Люблинскому, если он вернется, назначено было стоять в Калиновской, а Замосцскому послано приказание не выступать из Кизляра впредь до нового распоряжения.

Тревога, охватившая весь обширный район левого фланга, быстро сообщилась и владикавказскому военному округу, откуда она неизбежно должна была перейти на верхнюю военно-грузинскую дорогу, северная оконечность которой, до станции Коби, составляла часть округа. Последняя слабо охранялась в то время от беспокойных, хотя по наружности и покорных нам чеченских обществ, стоявшим в Ларсе наблюдательным отрядом, в котором было всего две роты с двумя горными орудиями, не считая рассеянных по всему тракту команд и пяти военно-рабочих рот, расположенных для производства дорожных работ в гудамакарском ущелье, около Пасанаура. 14-го апреля плац-маиор владикавказской [316] крепости, за отсутствием коменданта генерал-маиора Нестерова, дал знать наблюдательному отряду, что в акинском обществе собираются неприятельские партии, которые, по всей вероятности, намерены проникнуть через селение Дори в галгаевское общество и в джераховское ущелье. Наблюдательным отрядом в Ларсе, за болезнью настоящего его начальника полковника Золотарева, временно командовал капитан Кременец, который, получив предостережение от владикавказского комендантского управления, немедленно занял двумя ротами и высланною из Владикавказа милициею джераховское ущелье, о чем 15-го апреля донес рапортом полковнику Золотареву, находившемуся в то время в Анануре. Рапорт получен был в первом часу ночи. В час пополуночи полковник Золотарев отправил нарочного в Тифлис к помощнику начальника главного штаба генерал-маиору Норденстаму с донесением, в котором описывал положение вверенной его охране дистанции и просил об усилении наблюдательного отряда 5-ю ротами инженерного ведомства, расположенными в гудамакарском ущелье, считая две роты слишком недостаточными для занятия галгаевского общества и удержания в повиновении аулов, населяющих горные проходы и верховья рек северной оконечности военно-грузинской дороги. Генерал Норденстам хотя и отнесся с некоторым недоверием к поднятой в Ларсе тревоге, тем не менее дал предписание командующему 2-м баталионом Эриванского карабинерного полка выступить на другой же день, 18-го, из Тифлиса на военно-грузинскую дорогу с одним вьючным обозом и, не останавливаясь для дневок, 23-го прибыть в Ларс. Если бы слух о намерении неприятеля занять военно-грузинскую дорогу подтвердился, то баталион из Ларса должен был идти на соединение с наблюдательным отрядом в джераховское ущелье «с возможною поспешностью»; если же партии неприятельские разойдутся или слухи [317] об их намерениях окажутся преувеличенными, то продолжать движение на Сунжу, к сборному пункту чеченского отряда, с дневками, не изнуряя людей и лошадей.

17-го числа помощник начальника штаба отправил к полковнику Золотареву предписание ¹², в котором прямо высказывал свое недоверие к слухам о намерениях неприятеля, так как до настоящего времени он не получал о них донесения от начальника владикавказского округа г.-м. Нестерова, на обязанности которого лежало охранение этой части военно-грузинской дороги; напротив того, из двух донесений генерала Нестерова и начальника левого фланга видно, что неприятель готовится напасть на новые станицы Сунженской линии со стороны Терека; о сборах же в акинском обществе ни тот, ни другой не упоминал. С другой стороны трудно предположить, чтобы плац-маиор владикавказской крепости имел сведения, которых не имеет комендант той же крепости, и чтобы генерал Нестеров, имея эти сведения, не сделал никакого распоряжения для обороны военно-грузинской дороги. Все эти слухи помощник начальника штаба считал „не совсем основательными и преувеличенными.“

16-го апреля полковник Золотарев, все еще остававшийся по болезни в Анануре, получил от капитана Кременца копии с двух рапортов его к владикавказскому коменданту генерал-маиору Нестерову. В первом говорилось, что сильная неприятельская пешая партия, под предводительством главных наибов Шамиля, двинулась к селению Цори с намерением поднять против нас галгаевское и кистинское общества и, прорвавшись через джераховское ущелье, занять военно-грузинскую дорогу. Старшины, явившиеся в Пемат с этим известием и с просьбой о помощи от имени галгаевского общества, добавляли, что никогда [318] прежде в горах не было таких сборов. Во втором рапорте капитан Кременец доносил генералу Нестерову, что девять наибов с огромным скопищем вступили 15-го вечером в селение Гуль, акинского общества, и что цоринцы и галгаевцы просят его поспешить к ним на помощь. В силу этого, управление владикавказского коменданта 16-го апреля разослало экстренных нарочных с „открытым известием“ ¹³, которым предписывалось воинским и постовым начальникам от Владикавказа до Коби принять все меры предосторожности и быть каждую минуту готовыми к отражению неприятеля. Копии с рапортов капитана Кременца и открытого известия ¹⁴ полковник Золотарев препроводил к помощнику начальника главного штаба. Генерал-маиор Норденстам, все еще не достаточно убежденный, находил, что все распоряжения его об усилении ларсского отряда будут „несвоевременны": во-первых неприятель не может долго оставаться в сборе, так как акинское общество не имеет средств продовольствовать такую многочисленную партию; во-вторых, если неприятель действительно имеет намерение прорваться на военно-грузинскую дорогу, то он приведет его в исполнение прежде, нежели мы успеем принять какие-нибудь оборонительные меры; наконец дорога в настоящее время непроходима для обозов. Несмотря на все это, он отдал вторичное приказание 2-му баталиону Эриванского карабинерного полка следовать безостановочно в Ларс, а подполковнику Платану — выделить из военно-рабочего баталиона, расположенного в гудамакарском ущельи, одну и никак не более двух рот, и то на самое короткое время, для занятия всех постов от Кайшаура до Ларса; команды же, рассеянные по этим постам, стянуты к ларсскому отряду. Для окончательного разъяснения своих сомнений генерал [319] Норденстам командировал на военно-грузинскую дорогу генерального штаба штабс-капитана Марка, выехавшего 18-го в Ананур с тем, чтобы отправиться вместе с полковником Золотаревым в Ларс и во Владикавказ и там проверить тревожные слухи. В тот же день из донесения начальника назрановского отряда генерал-маиора Нестерова ¹⁵ помощник начальника главного штаба узнал, что вследствие необыкновенных неприятельских сборов в Чечне, г.-м. Нестеров сосредоточил 15-го апреля все вверенные ему войска на передовой линии владикавказского округа в крепости Назран, а генерал Фрейтаг со своим отрядом занял позицию на Сунже у Казах-кичу.

15-го апреля с наступлением ночи Шамиль, под прикрытием конных партий, скрытно переправил через Сунжу сначала пехоту с артиллерией, состоявшей из 10-ти орудий, а затем уже и остальную кавалерию, которая все время шла в арриергарде, чтоб затаптывать следы от пушек. Как только казаки, высланные в разъезд, вернулись с известием о движении неприятеля, генерал Фрейтаг тотчас же усилил свой отряд одним баталионом пехоты, расположенным на Сунже, 4-мя сотнями казаков и 2-мя орудиями и выступил по следам неприятеля; генералу же Нестерову приказано было оставаться на передовой линии для прикрытия Назрана и Сунжи. По последним сведениям, Шамиль направлялся в Большую Кабарду; с 16-го на 17-е он ночевал на р. Курпе, около Ахлова аула, в самом сердце Малой Кабарды.

Движение неприятеля в Кабарду генерал Нестеров считал тем более опасным, что оно предпринято было с ведома и по приглашению самих жителей; с восстанием же Кабарды сообщения могли быть прерваны и подвоз продовольствия для передовых войск мог прекратиться. Таким [320] образом действия Шамиля носили характер стратегической важности.

Кроме сборища, преследуемого генералом Фрейтагом, другая огромная партия пеших горцев угрожала военно-грузинской дороге со стороны галгаевского общества. Генерал-маиор Нестеров просил помощника начальника штаба поспешить отправлением войск для усиления владикавказского гарнизона, так как и его средства, и средства генерала Фрейтага совершенно были истощены и нигде не оставалось ни одного резерва. В заключение он просил также озаботиться относительно направления из Грузии транспорта с провиантом, в количестве от 3-х до 5-ти тысяч четвертей, до восстановления правильных сообщений. Вместе с донесением генерала Нестерова получено было на имя главнокомандующего письмо от генерал-лейтенанта Гурко, только что оставившего свой пост начальника главного штаба войск, расположенных на Кавказе (отдельного кавказского и 5-го пехотных корпусов), и выехавшего 15-го апреля из Тифлиса по военно-грузинской дороге во Владикавказ. Письмо помечено 17-м апреля и из предосторожности написано на французском языке:

„По всей дороге большой переполох. Ворота Владикавказа я нашел запертыми, а войска под ружьем. Все были очень удивлены, когда увидели меня прибывшим с конвоем из 5-ти казаков — это было все, чего я мог добиться в Ларсе. Для Владикавказа нет, конечно, никакой опасности — он охраняется гарнизоном в 1300 человек — но опасность велика для селений военно-грузинской дороги. К счастью, 1-й баталион Виленского полка ¹⁶, который успел уже выступить в Россию, был задержан в Николаевской станице и расположен в Александровской. Здесь также известно, что баталион Тенгинского полка три дня тому назад прибыл в Екатериноград, [321] так что с этой стороны линия достаточно охраняется. Скопище Шамиля с 5-ю орудиями должно было переправиться или переправилось уже сегодня через Терек подле станицы Котляревской, но я надеюсь, что Фрейтаг настигнет его у переправы, и если Кабарда не заодно с неприятелем, то он должен будет оставить свое предприятие. Здесь нет никаких известий о Голицыне. Нестеров усилил джераховский (ларсский) отряд двумя ротами, которые прибудут туда завтра, так что там будут четыре роты и два орудия. Мне кажется, Нестеров держит слишком много войск у себя в Назране. Я надеюсь, что Завадовский приостановит четыре баталиона 5-го корпуса (13-й дивизии), которые возвращаются в Россию. Я не знаю, когда буду иметь возможность выехать отсюда, потому что всякое сообщение прервано. Завадовскому следовало бы находиться в Екатеринограде или, лучше, при каком-нибудь отряде для того, чтобы в действиях отрядов было больше единства. Я ему посоветую это, как только увижусь с ним. Говорят, что Кази-Магомед Дударов перешел на сторону Шамиля. Вообще положение некрасиво (La postion nest pas belle). Все будет зависеть от кабардинцев и от быстроты движения Фрейтага. Войскам, которые следуют из Грузии, не мешало бы идти форсированным маршем. Но нужно остерегаться того, чтоб не слишком обнажать край. Это восстание может распространиться и на мусульманские провинции.“

Только по прочтении донесения Нестерова и письма Гурко, доставленных в Тифлис с курьером, г.-м. Норденстаму стало понятным „настоящее положение дела," как он выражается в донесении своем главнокомандующему, находившемуся в то время с начальником штаба в Шемахе.

Затем последовали дальнейшие меры обеспечения. Командующему 2-м баталионом Эриванского карабинерного полка приказано было поспешнее следовать в Ларс; командиру того же полка полковнику Бельгардту предписано иметь под рукой в совершенной готовности еще один баталион; такое же предписание дано полковнику Грекулову относительно 5-го баталиона Мингрельского егерского полка. Два баталиона [322] Грузинского гренадерского полка, назначенные в состав чеченского отряда для занятия ачхоевской поляны, выступили: 2-й баталион — 19-го на рассвете, а 1-й — на другой день, с 2-мя горными орудиями, вытребованными экстренно из горной 2-й батареи, расположенной в урочищах Мухровани и Гомборах. Кроме того, помощник начальника штаба просил собрать милицию, которая немедленно должна была направиться в Ларс, и сделал распоряжение о пополнении провиантских магазинов владикавказского военного округа.

20-го апреля генерал Норденстам получил письмо от генерал-лейтенанта Гурко, которым бывший начальник главного штаба уведомляет, что Шамиль вступил уже в Большую Кабарду, жители которой передались ему, что во Владикавказе осталось всего 6 рот Навагинского пехотного полка, две линейного баталиона, 35 худоконных казаков и ни одного подвижного орудия, и что всего этого едва достаточно для обороны крепости, имеющей 8 верст в окружности. „Я надеюсь — писал он — что Завадовский остановил первые баталионы 13-й дивизии и, собрав отряд, будет действовать со стороны Пятигорска.»

Более наглядно обрисовывается положение края в начале второй половины апреля месяца в донесении помощника начальника главного штаба главнокомандующему ¹⁷. Материалом этому донесению послужили сведения, собранные офицером Навагинского полка, привезшим донесение генерала Нестерова, и письма генерала Гурко. Владикавказ спокоен; жители его ожидают развязки, какую будет иметь преследование Шамиля отрядом генерала Фрейтага; из крепости никого не выпускают; скот пасется под сильным прикрытием на самом близком расстоянии от крепостной ограды. Между Владикавказом и Екатериноградом сообщений нет. Казачьи посты выставляются только днем; на ночь [323] снимаются. Осетинские аулы от Владикавказа до минаретского поста брошены; жители их с семействами, имуществом и стадами укрылись в ближайших горах; остались только способные носить оружие. По Камбилеевке и правому берегу Терека селения также покинуты: жители удалились в лесистые горы между Константиновским укреплением и долиной реки Назрани. Про аул Кази-Магомеда Дударова, одного из влиятельнейших и почетнейших лиц Кабарды, нет никаких положительных сведений; одни говорят, что он со всем аулом своим передался Шамилю, другие — что его аул ушел в кабардинские горы. Все жители Малой Кабарды передались Шамилю и, по слухам, уже переселились в Чечню; остались только некоторые, имеющие офицерские чины; последние перекочевали в Большую Кабарду. Жители аула князя Бековича перебрались в Моздок, а самый аул сожжен. О скопище Шамиля ходят преувеличенные слухи: говорят, что численность его простирается до 20-ти и даже до 25-ти тысяч человек пеших и конных. Хаджи-Мурат с 4-мя тысячами стоит против Моздока. Назран охраняется 10-ю ротами пехоты. В распоряжении генералов Фрейтага и Нестерова и полковника Левковича имеется 11 или 12 баталионов пехоты и более 1000 человек кавалерии; но сколько артиллерии — не известно. О том, что делается в джераховском ущелье нет никаких сведений; известно только, что командир 2-го баталиона Эриванского карабинерного полка получил из ларсского отряда записку, в которой полковник Золотарев просил поспешить с баталионом в Ларс. Пробел этот пополнен следующими, полученными в главном штабе обстоятельными сведениями, изложенными в рапорте штабс-капитана Марка к генералу Норденстаму ¹⁸: 1) главный наиб Шамиля Нур-Али-мулла и 9 других наибов с партией около 8-ми тысяч человек до 20-го [324] апреля стояли у верховьев Ассы, между селениями Исмаиловым и Хайрыхом, около мечети Тхаба-ерды. У галгаевцев Нур-Али взял аманатов и старался произвести восстание в кистинском обществе и в аулах джераховского ущелья. Отсюда он намерен был выступить к Пемату, где стоял на позиции ларсский наблюдательный отряд, и уже из Пемата двинуться на военно-грузинскую дорогу. 2) 20-го апреля Нур-Али снялся с позиции у верховьев Ассы и направился двумя отрядами — к реке Тарку и к джераховскому ущелью. 3) Генерал-лейтенант Гурко, которого не выпускали из Владикавказа, несмотря на его чин и высокое положение, еще так недавно занимаемое им в кавказской армии, не мог оставаться безучастным зрителем разразившейся над краем бури. Как только до него дошло последнее известие, он тотчас же взял в свои руки общее командование и, под своею ответственностью, энергически приступил к обеспечению военно-грузинской дороги. К ларсскому отряду, состоявшему из 4-х рот пехоты, 6-ти горных орудий и 500 всадников милиции, он притянул из селения Казбек находившуюся там на работе 8-ю роту Мингрельского егерского полка; одну военно-рабочую роту приказал расположить по постам между Пасанауром и Казбеком на смену команд Грузинского линейного № 17 баталиона, которые немедленно должны были выступить в Ларс на усиление наблюдательного отряда; другая военно-рабочая рота должна была составить гарнизон Ларсского укрепления и занять Дарьял; полковника Казбека генерал Гурко просил прибыть с милицией к отряду не позже 21-го апреля. Но 20-го Нур-Али совершенно неожиданно изменил свой план. Вместо того, чтобы прорваться через джераховское ущелье на военно-грузинскую дорогу, он снялся с позиции у минарета Тхаба-ерды и 21-го остановился в тарсской долине у верховьев Камбилеевки, имея в виду спуститься с гор около Балты или [325] реданта. Узнав о передвижении неприятеля на новую позицию, полковник Золотарев тотчас же расположился у аула Балты с 3-мя ротами при 4-х орудиях, 60-ю всадниками осетинской милиции и 15-ю казаками, оставив в Ларсе, до прибытия на смену военно-рабочей роты, 8-ю роту Мингрельского егерского полка, которая также должна была войти в состав отряда, стоявшего на позиции у селения Балты. Две роты Навагинского пехотного полка при 2-х горных орудиях и пешая осетинская милиция занимали по прежнему Пемат для наблюдения за джераховским ущельем. Между тем, покорные нам общества владикавказского округа и у военно-грузинской дороги продолжали волноваться, и слух о намерении их передаться Шамилю со дня на день подтверждался. Понимая, что появление русских войск вблизи позиции Нур-Али могло успокоительно подействовать на умы колебавшегося населения и не подозревая, что против самой тарсской долины стоит назрановский отряд, Золотарев просил генерала Нестерова разрешить ему двинуться с своими 4-мя ротами к неприятельскому стану. Но прежде нежели от начальника назрановского отряда получен был ответ, Нур-Али, в полдень 22-го апреля, по неизвестным причинам покинул эту позицию и потянулся горами в Малую Чечню. На Ассе, близь аула Алкун, он остановился, разграбив по дороге несколько селений покорных нам обществ, предав огню Цори-юрт и взяв аманатов от галгаевского племени. Этим исчерпывались сведения о владикавказском округе и военно-грузинской дороге, доставленные преимущественно Штабс-капитаном Марком.

Нур-Али больше не показывался в окрестностях верхней военно-грузинской дороги, и там водворилось полное спокойствие, нарушаемое лишь грохотом беспрестанно падавших завалов, задерживавших спешившие на помощь наблюдательному отряду баталионы. Предписание командирам полков, [326] расположенных в Грузии, иметь в совершенной готовности к выступлению в поход по одному баталиону было отменено; войска, направленные из Тифлиса на усиление ларсского наблюдательного отряда, прошли прямо во Владикавказ; военно-рабочие роты возвратились в гудомакарское ущелье, а команды, стянутые к Ларсу, разошлись по своим постам. Туча, висевшая над этим прелестным уголком Кавказа, пронеслась мимо!

Что же спасло военно-грузинскую дорогу от вторжения и погрома? Письмо генерал-лейтенанта Гурко — клочок бумаги. Без этого клочка помощник начальника штаба генерал Норденстам продолжал бы на донесения о враждебных намерениях неприятеля отвечать кабинетными рассуждениями, построенными частью на догадках, частью на самых элементарных понятиях о характере и обычаях горских народов, а Нур-Али тем временем успел бы занять дарьяльский проход, и тогда генерал Норденстам вовсе перестал бы получать донесения. Но быстрое занятие джераховского ущелья и угрожающее положение двух отрядов против верховьев Камбилеевки, в виду тарсской долины, заставили Нур-Али поспешно отступить в горы и отказаться от намерения прервать сообщения между Тифлисом и северным Кавказом, намерения далеко не безрассудного, если принять во внимание силы неприятеля, изменнический образ действий некоторых из покорных нам обществ и недостаточность обороны края с нашей стороны. Немало содействовало удалению неприятельского скопища последовательное появление на военно-грузинской дороге баталионов кавказской гренадерской бригады: 18-го апреля показался на ней 2-й баталион Эриванского карабинерного полка, 19-го — 2-й Грузинского гренадерского, 20-го — того же полка 1-й баталион с 2-мя горными орудиями. Пылкому воображению горцев, следивших за каждым шагом нашим на военно-грузинской [327] дороге, могло представиться, что этому периодическому прибытию все новых и новых частей на расстоянии одного дня пути и конца не будет. Нур-Али-мулла, имевший лазутчиков во всех без исключения так называемых покорных нам обществах, не мог не знать о надвигавшихся на него грозных силах и предпочел, с награбленной в мирных аулах добычей, до прибытия их удалиться в более безопасные места.

Комментарии

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 16. 1895

© текст - К. 1895
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1895