ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.

IV.

Набеги горцев на терскую линию в феврале 1846 года. Катастрофа в колонне подполковника Кульмана. Нападение чеченцев на укрепление Закан-юрт. Новая беда 17-го марта в гойтинском лесу. Нападение на Воздвиженскую колонну. Общее тревожное состояние на левом фланге. Отвлечение чеченцев к центру. Мелкие происшествия в мае месяце. Подвиг казака Докторова. Нападение на линейный № 11 баталион. Заложение и постройка Ачхоевской крепости. Действия наибов на правом фланге малой Чечни. Письма Шамиля к наибам. Роспуск чеченского отряда на зимние квартиры. Сборы к походу. Истребление алдинских хуторов. Впечатление, произведенное этим на чеченцев.

Войскам левого фланга кавказской линия никогда долго не приходилось почивать на лаврах: едва успеет кончиться экспедиция, как начинаются тревоги, если не в окрестностях Грозной или Воздвиженского, то на левом берегу Терека, между богатыми станицами Гребенского, Моздокского и Кизлярского линейных казачьих полков. 4-го февраля партия хищников, не менее 70-ти человек, переправившись на наш берег ниже станицы Старогладковской, захватила пасшийся в степи и принадлежавший разным лицам табун лошадей в 500 голов. Ободренная успехом и безнаказанностью, вместо того, чтобы укрыться с богатой добычей в лесу или в камышах и там дождаться ночи, партия понеслась открыто, днем, по линии вдоль левого берега Терека к щедринской переправе. Когда она поравнялась с Сухим [280] постом, оттуда сделано было несколько пушечных выстрелов, поднявших тревогу по всем станицам Гребенского казачьего полка. Начальник Щедринской станицы хорунжий Арнаутов поскакал с резервной командой казаков в ближайший лес, откуда ему удобно было высмотреть, какого направления держится партия, а квартировавший в этой станице с 3-м баталионом князя Воронцова полка подполковник Костырко скрытно расположил роты по Тереку, заняв все сколько-нибудь удобопроходимые броды. Хорунжий Хивин с десятью казаками притаился в ближайшем к дороге перелеске, и как только хищники приблизились к нему, дал по ним залп; чеченцы повернули назад, к другой переправе, находившейся в 4-х верстах ниже щедринской, но там, в лесу, их ожидала резервная команда хорунжего Арнаутова, а у самой переправы лежала 8-я егерская рота князя Воронцова полка. Едва партия спустилась к берегу, как егеря открыли по ней сильный ружейный огонь, а казаки из лесу прямо ударили в шашки. Добыча была отбита и хищники опрокинуты в Терек. Несмотря на то, что брод был довольно глубок, а в начале февраля река сохраняет зимнюю температуру, егеря и казаки бросились в воду и вступили в рукопашный бой. Чеченцы дрались отчаянно, и только некоторые из них, уклонившись от встречи, потянулись по правому берегу. К этому времени подоспели на тревогу резервные команды из ближайших станиц; тогда бой прекратился, партия поспешно начала переправляться через Терек, а казаки, бросившись за нею в погоню, преследовали вплоть до Умахан-юрта. В деле мы потеряли семь человек убитыми (трех егерей и четырех казаков) и одного раненым; лошадей убито шесть, ранено две.

Были на Тереке и другие тревоги в феврале, не выходившие из ряда обыкновенных происшествий, но чтобы дать [281] понятие о непостижимой оплошности казаков на такой бойкой местности, как терская линия, где тревоги почти не прекращались, следует упомянуть об одной, случившейся в первых числах месяца. 31-го января, ночью, 40 человек хищников переправились на левый берег Терека около поста андреевского и, не доходя поста джепского, разделились на две партии: одна отправилась на поиски вниз по Тереку, другая повернула в степь. Пользуясь благоприятными условиями местности, преимущественно камышами, три дня скрывались они на нашей стороне, рыская по ночам за добычею. В ночь на 4-е февраля вторая партия напала врасплох на казаков, ехавших на четырех подводах из станицы Александровской в Кизляр; двух казаков хищники убили, одного ранили и, кроме того, увели 9 лошадей. Партия, потянувшаяся к рыболовам и выдавшая себя за казачий разъезд, неожиданно бросилась на них, четырех убила, одного ранила и одного взяла в плен.

Следственные дела по всем подобного рода происшествиям тянулись месяцы, даже годы, и оканчивались тем, что, за неотысканием виновных, предавались воле Божьей, затем, тщательно пронумерованные и прошнурованные, сдавались в станичный архив, а казаки по-прежнему позволяли нападать на себя врасплох и по дорогам, и на берегу Терека, в холодные ночи даже разводили огни, как бы для того, чтобы привлекать внимание хищников. Несоблюдение строгой предосторожности казаками во время полевых и других работ по хозяйству могло найти оправдание отчасти в том, что трудно, при множестве других забот, день и ночь быть настороже, думать о своей личной безопасности. Таким образом бдительность ослабевала, особенно в тех случаях, когда казаки могли надеяться на то, что за них бодрствуют другие, что переправы через реки охраняются секретами, по всей линии стоят наблюдательные посты и пикеты, а [282] по дорогам то и дело снуют разъезды. Не всегда соблюдали должную осторожность и регулярные войска, отчего бывали катастрофы, вроде следующих.

2-го марта, утром, выступили из Грозной четыре роты егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полка при двух орудиях, под командой подполковника Кульмана, с транспортом, следовавшим в Воздвиженское. Подполковник Кульман должен был, между прочим, нарубить дров в ханкальском ущелье для войск грозненского гарнизона. Вступив в ущелье, он занял правую его сторону — покатость высокой, покрытой лесом горы, 2-мя ротами — 14-ю и 15-ю егерскими; туда же направлены были и повозки. Роты выслали от себя цепи, под командою прапорщика Гавриловича, причем 5-я рота находилась в левой цепи, а подпоручик Желтухин с 12-й ротой оставлен был прикрывать обоз и артиллерию. День был холодный, густой туман стоял над ущельем. Бывшие в резерве правой цепи люди, в числе 12-ти человек, забыв всякую осторожность, составили ружья и в стороне от них развели огонь, вокруг которого расположились греться. Около полудня рубка дров была окончена. Подполковник Кульман, заметив, что дровяные повозки начинают стягиваться к остальному обозу, отправился в левую цепь, чтобы ударить сбор. Но вдруг, с первым ударом барабана, около 300 человек чеченцев, притаившихся в лесной трущобе, без выстрела бросились прямо в шашки на людей, расположившихся у огня. Прапорщик Гаврилович увидел их, когда они были всего в нескольких шагах от резерва; он только успел крикнуть — „в ружье," но было уже поздно: и сам он, и люди его резерва, прежде чем добежали до своих ружей, были изрублены! От правой цепи чеченцы бросились к обозу, но прикрывавший его и артиллерию подпоручик Желтухин успел развернуть свою роту и, благодаря своему присутствию духа и [283] неустрашимости, не только отстоял орудия и предназначавшийся в Воздвиженское транспорт, но, бросившись в штыки, успел выхватить из-под кинжалов еще 10 человек, которым предстояла участь резерва. Унтер-офицер Лисицкий штыком заколол сына одного из чеченских наибов, Атабая, а горнист Макеев, успевший подобрать ружье одного раненого солдата, заколол другого чеченца. Партия бежала, бросив на месте несколько тел. В то же мгновение против левой цепи гикнула другая партия, но там нападение не могло иметь таких последствий: люди были приготовлены к нему и, отбросив неприятеля, в порядке отступили к обозу. Это утро 2-го марта стоило нам, кроме несчастного офицера, поплатившегося жизнью за свою непостижимую оплошность, еще 12-ти человек нижних чинов убитых, 10-ти раненых и 1 без вести пропавшего. Один ли прапорщик Гаврилович виноват в постигшем колонну несчастье? Может быть, он по своей неопытности и не подозревал, как мало можно доверяться безмолвным трущобам, окружавшим его цепь? Резерв его стоял на полугоре и виден был снизу, где находился колонный начальник; виден был, стало быть, и костер, и весь беспорядок, допущенный офицером, командовавшим цепью. Почему же не были приняты меры к предупреждению катастрофы, и не должна ли ответственность за нее пасть на колонного начальника? Но подполковник Кульман сумел завоевать себе репутацию дельного, боевого штаб-офицера, хотя никогда им и не был. Генерал Нестеров, однако, разгадал его впоследствии, когда вступил в командование войсками левого фланга, и на одном из донесений его о необыкновенных сборах неприятельских в ханкальском ущелье, написал карандашом: „у Кульмана глаза велики" 1. [284]

В марте месяце неприятель огромными партиями, иногда даже с артиллерией, предпринимал набеги на наши владения. Самонадеянность горцев заходила так далеко, что 17-го на рассвете, пользуясь густым туманом, они переправились на левый, т. е. на наш берег Сунжи, под выстрелами Закан-юрта, и открыли по нем канонаду из двух орудий, расположившихся за курганами. В то время как они не без успеха бомбардировали укрепление, разрушив часть крепостного вала, неприятельская пехота левым берегом реки подползла на ружейный выстрел к веркам, но картечь крепостной артиллерии заставила ее на некоторое время скрыться за крутым берегом Сунжи; затем она снова появилась на таком же расстоянии от крепостного вала, и этот маневр повторяла несколько раз. По-видимому, неприятель имел намерение овладеть Закан-юртом, пользуясь его изолированным положением и благоприятствовавшею горцам пасмурною погодою. Весь гарнизон укрепления состоял в то время из двух рот пехоты, а чеченская передовая линия существовала еще только в проекте. Между большой русской дорогой и правым берегом Сунжи широкой полосой тянулись леса, густо населенные враждебными нам горцами, следовательно положение крепости было опасно и из опасного легко могло перейти в критическое. К счастью для нее, канонада, начавшаяся в 7 часов утра, была услышана в Грозной, и уже в четверть восьмого оттуда выступил, по распоряжению начальника левого фланга, 4-й баталион князя Воронцова полка. Как только у кургана Трех братьев (Уч-тюбе) показалась быстро двигавшаяся в тумане черная масса колонны, неприятель, опасаясь за свою артиллерию, поспешно отвел ее назад и, переправившись через Сунжу, скрылся в лесах правого ее берега и больше уже во весь день не показывался в окрестностях Закан-юрта. [285]

Через две недели после катастрофы в ханкальском ущелье над егерским князя Воронцова полком разразилась новая беда. 17-го марта в 11 часов утра, по распоряжению временно командовавшего войсками в крепости Воздвиженской, старого, заслуженного подполковника Триха, выступила за дровами в гойтинский лес колонна, в составе 3-х баталионов 2-го егерского князя Воронцова полка и линейного № 9 баталиона при двух орудиях донской казачьей артиллерии, под общей командой капитана Жабокрицкого. В тот же час и в ту же сторону, к Черной поляне, направилась еще одна колонна, из 2-х рот пехоты, под командой впитана Лулудаки, для выжигания травы и бурьяна на полковых покосах. Гойтинский наиб Дуба, один из самых преданных сподвижников Шамиля в Чечне, не мог спокойно смотреть на слишком частое появление русских колонн в лесах, укрывавших его собственный аул и охранявших доступы к его округу. Давно собирался он сорвать сердце на войсках Воздвиженского укрепления, распоряжавшихся в его владениях, как в завоеванной стране, и доказать барону Меллеру-Закомельскому, что гойтинский лес стоит пока еще на его земле. Он только ожидал случая, и случай, к несчастью для егерей, представился скорее, чем мог кто-нибудь предвидеть. Несколько раз Дуба выходил с партией из глубины леса и, выбирая удобное место для засады, подстерегал наши колонны, но всякий раз лазутчики вовремя предупреждали командующего войсками, и колонны или вовсе не выступали из Воздвиженского, или направлялись в другую сторону, противоположную той, где их ожидала засада. Чтобы иметь постоянно под рукой сильную позицию, мстительный наиб выпросил у Шамиля позволение перерыть гойтинскую поляну, начинавшуюся за северной опушкой леса, канавами и вывести на ней земляные завалы с одеждой из плетеного орешника. Весь день [286] и всю ночь 16-го числа провели чеченцы в работе под его личным надзором, так что к утру вся внутренняя часть гойтинской поляны усеяна была завалами и перерыта канавами. На этот раз лазутчики не дали знать в Воздвиженское об этих приготовлениях, может быть потому, что ожидали от засады полного успеха, так как настоящего командующего войсками, барона Меллера-Закомельского, в это время не было в Воздвиженском. 16-го Дуба устроил себе ночлег на Гойте, недалеко от того места, где колонны имели обыкновение останавливаться для рубки дров. В 2 часа пополудни 17-го так давно и так нетерпеливо ожидаемые войска наши вступили в лес и разбрелись по его трущобам, едва прикрываясь слабыми цепями. Их, однако, не тронули чеченцы: потревожив рабочих с топорами, они слишком рано обнаружили бы свое присутствие. Под стук топоров и шум голосов, незаметно подкравшись к колонне канавами и чащами, они разом гикнули на правый передний угол ее. Нападение было так неожиданно, оплошность с нашей стороны так велика, авангардная и правая цепи так слабы, что неприятелю не трудно было добраться до самой середины колонны и до обозов. Офицеры с резервами бросились на помощь к атакованному углу, но чеченцы, захватив с собою 14 лошадей и 5 пар быков, успели скрыться в глубине леса. Офицеры застали в правом углу колонны 35 нижних чинов, убитых холодным оружием, и 32 тела, изрубленные кинжалами и шашками. В то же время другая партия чеченцев, заметив, что в прикрытии нашей артиллерии осталось не более 50-ти человек, бросилась к орудиям донской казачьей артиллерии. Офицера, как видно, не было ни при взводе, ни у его прикрытия. К счастью, в эту критическую минуту между нижними чинами нашелся один, не потерявший присутствия духа. Это был унтер-офицер егерского князя Воронцова полка Ромашкин. [287] Высоко подняв ружье над головой, он крикнул солдатам — „за мной братцы! “— и первых двух чеченцев, ухватившихся за орудие, заколол штыком. Но более всего артиллерия обязана была спасением своевременному прибытию двух рот капитана Лулудаки, занимавшихся на Черной поляне, между колонной и укреплением, выжиганием сорных трав и очень скоро прибежавших на место катастрофы. Итак, менее нежели в 5 минут в 8-ми ротах выбыло из строя 67 человек. Главнокомандующий, получив донесение об этом происшествии, командировал на следствие состоявшего при нем по особым поручениям генерал-маиора Белявского, а командующий войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант Завадовский предписал начальнику левого фланга отправиться в укрепление Воздвиженское и лично произвести строжайшее дознание. Из несколько сбивчивых и противоречивых объяснений подполковника Триха выяснилось, что из чащи леса, где невозможно было приметить неприятеля, мгновенно на цепь, без выстрела, бросилась с двух сторон партия хищников. При сильном натиске многочисленной толпы, цепь, оказав самое мужественное сопротивление, не могла устоять, и часть хищников, прорвавшись в середину обоза, изрубила нескольких рабочих и лошадей; но солдаты, не теряя присутствия духа, принудили горцев отступить с значительною потерею. На запрос — по какому случаю 17-го марта на Гойте двумя баталионами командовал капитан, а не штаб-офицер, подполковник Трих объяснил, что в Воздвиженском налицо состояло 4 штаб-офицера, но один из них по болезни не мог находиться при своей части, а другому были поручены разные следственные дела; оставалось таким образом только двое; а так как из Воздвиженского каждый день выступали колонны, то в помощь этим двум назначался капитан Жабокрицкий, офицер опытный и распорядительный. Генерал-лейтенант [288] Завадовский, сообразив обстоятельства дела, пришел к заключению, что огромный урон в колонне капитана Жабокрицкого в гойтинском лесу произошел от нераспорядительности и беспечности частных начальников, а потому предписал начальнику левого фланга устранить подполковника Триха от должности командующего войсками в крепости Воздвиженской, как не имеющего к тому ни достаточной опытности, ни способностей. Но главнокомандующий, оставаясь при убеждении, что во время рубки леса должный порядок не был соблюден, иначе не могло быть подобной потери, решил, принимая во внимание долговременную и хорошую службу подполковника Триха, не давать делу дальнейшего хода. Настоящая причина трагического эпизода 17-го марта, которую добивались узнать дознаниями и следствиями, известна, однако же, была всему Воздвиженскому гарнизону. В отсутствие командовавшего войсками барона Меллера-Закомельского, в колоннах, выступавших в оказии для принятия транспортов, следовавших из Грозной и в особенности в лес за дровами, штаб-офицеры считали обременительным для себя находиться при своих частях, так как никаких дел, а следовательно и случаев к отличию не предвиделось. Та же незначительная привилегия была присвоена себе и ротными командирами, особенно старыми, заслуженными, которым ближайшие начальники стеснялись ставить на вид их уклонение от службы, потому что сами подавали дурной пример. В силу этого в упомянутой выше двухбаталионной колонне, выступившей под начальством одного из ротных командиров, налицо было всего 7 обер-офицеров, большею частью молодых, для которых еще не настало время пренебрегать будничными нарядами на службу. Что же касается до экспедиций, набегов и тревог, то роты тогда переполнялись офицерами; так было всегда и везде, не в одном привилегированном князя Воронцова полку. [289]

Успех, увенчавший засады чеченцев 2-го и 17-го марта, сильно воодушевил их, и они становились день ото дня предприимчивее. 24-го марта партия в 200 человек выехала из ханкальского ущелья и приблизилась к Грозной почти на пушечный выстрел. Против них, по тревоге, выступили 3 роты князя Воронцова полка; чеченцы тогда разделились на две партии — одна повернула назад к ханкальскому ущелью, другая потянулась на запад от Грозной, правым берегом Сунжи, к алдинскому оврагу. Огонь наших батарей, направленный в обе стороны, заставил неприятеля рассеяться по лесам Аргуна и Сунжи. Но это был лишь предварительный маневр к другому, более отважному предприятию. Через два дня, 26-го марта, из Грозной высланы были шесть рот егерского князя Воронцова, полка, под командой подполковника Кульмана, на встречу транспорту, который должен был выступить из Воздвиженского. В 9 часов утра колонна у входа в ханкальское ущелье остановилась, ожидая прибытия встречной колонны. До часу пополудни в ущелье было тихо и никаких признаков присутствия живого человека нигде не замечалось. Ровно в час с правой, т. е. с западной стороны ущелья раздалось несколько ружейных выстрелов, а вслед затем в той же стороне взвился беловатый клуб дыма — и над колонной Кульмана прошипело ядро. В этот самый момент по ту сторону темного ущелья, на озаренной солнцем равнине, показалась русская колонна — транспорт, который ожидался из Воздвиженского. Неприятель, давши ему приблизиться на пушечный выстрел, перенес огонь своего орудия на конвоировавшие войска. После нескольких выстрелов с западной высоты, чеченцы открыли огонь из другого орудия, с восточной стороны, но снаряды его не все долетали по назначению. Воздвиженская колонна состояла из 6-ти рот Воронцова полка и 2-х линейных рот при 2-х донских орудиях, под общей командой капитана [290] Жабокрицкого; при этой колонне следовал сам начальник левого фланга. Выступив из укрепления также в 9 часов утра, она сначала шла обыкновенным шагом оказий (четыре версты в час), но, услышав канонаду в ханкальском ущелье, прибавила шагу. Тогда-то неприятель и повернул свои орудия в ее сторону. Подполковник Кульман как только заметил приближение транспорта, быстро двинулся вперед через ущелье и, заняв при выходе из него ермоловский курган, поставил на нем три орудия, из которых открыл огонь по неприятельской батарее. Тем временем подошла Воздвиженская колонна и, сдавая транспорт, также завязала с батареей горцев перестрелку из своих двух орудий. Действие нашей артиллерии было настолько удачно, что неприятель два раза в продолжение четверти часа передвигал свои орудия на новые позиции. Окончив передачу транспорта, колонны разошлись; прибывшая из Грозной прошла ханкальское ущелье и возвратилась в крепость без выстрела, не потеряв в этот день ни одного человека, но не то было с колонной, возвращавшейся в Воздвиженское. Как только она осталась одна, на обоих склонах ханкальского ущелья показалась в больших массах неприятельская пехота, скрывавшаяся до того времени в кустах, и завела перестрелку с арриергардом, а когда баталионы отошли на пушечный выстрел от ермоловского кургана — из лесистых балок, идущих параллельно дороге, по обе ее стороны, высыпали новые толпы чеченцев, и в одно мгновение колонна была окружена с трех сторон; в то же время и впереди алдинской поляны показалась конная партия, скакавшая прямо к нашей правой цепи. Число значков указывало, что в нападении принимали участие все наибы Большой и Малой Чечни. Неприятель действовал в этот день несколькими отдельными партиями, причем ровная и едва прикрытая мелким кустарником местность на расстоянии нескольких верст [291] от ханкальского ущелья не могла остановить его. Несколько раз оба орудия горцев так близко подскакивали к колонне, что осыпали ее перекрестным картечным огнем. Пехота в дерзости не отставала от артиллерии: она так близко подбегала к боковым цепям и арриергарду, что только сильный ружейный огонь и грозно глядевшие из-за цепей штыки резервов не допускали ее броситься в шашки. Артиллерия наша, следовавшая в арриергарде, едва успевала заряжать картечью свои орудия, все время двигавшиеся на отвозах. Только на пятой версте неприятель отстал, убедившись в том, что в открытом бою не совладает он с русскими солдатами. В деле 26-го марта в Воздвиженской колонне ранен линейного № 9 баталиона подпоручик Пятковский и контужен егерского полка капитан Темирязев; нижних чинов ранено 28.

Со второй половины марта до конца месяца сборы неприятельские не расходились. Одни лазутчики видели их в ауховском владении, другие в Большой Чечне, около огромного аула Шали, или в Малой — на Сунже. На усиление их прибыли конные партии из Ичкерии. Со всех пунктов левого фланга генерал Фрейтаг получал донесения о вторжении неприятельских скопищ в наши пределы. 10-го марта он должен был прекратить инспекторский смотр на кумыкской плоскости и поспешно возвратиться в Грозную, вследствие слухов о появлении всей неприятельской кавалерии на левом берегу Аргуна. Для того, чтобы оценить всю важность этого нового осложнения, следует припомнить, что на Аргуне стояло в то время одно только укрепление — Воздвиженское, у самого выхода реки из ущелья, к западу от Воздвиженского простиралась лесистая равнина Малой Чечни, уходившая в самые неприступные дебри карабулах-галашевского округа, верхне-сунженская линия была только в зачатке, а нижняя Сунжа, густо населенная мирными аулами, [292] ничем не была прикрыта с юга. Нападение на Закан-юрт, произведенное одними только чеченцами, было для начальника левого фланга предостережением, над которым ему нельзя было не призадуматься. Так как в Воздвиженском получено было известие, что чеченцы не намерены отныне пропускать беспрепятственно ни одной колонны через ханкальское ущелье, то барон Меллер-Закомельский 30-го марта выслал прикрытие к отправляемым тяжестям в усиленном составе — 9 рот егерского князя Воронцова полка и 2-х рот линейного № 9 баталиона с 80-ю казаками при 3-х орудиях. Из Грозной встречная колонна хотя и выступила в прежнем составе пехоты, т. е. из 6-ти рот, но при 3-х орудиях, вместо обычных двух, и с 60-ю казаками. Когда Воздвиженская колонна стала подходить к ханкальскому ущелью, со стороны Аргуна поднялось облако пыли, быстро подвигавшееся к ущелью. Это мчалась неприятельская кавалерия. Почти одновременно с ее появлением на плоскости показалась и пехота. Забежав в кусты, она открыла по колонне сильный ружейный огонь, а кавалерия, доскакав до ермоловского кургана, заняла его прежде, нежели наши войска поравнялись с ним. Тогда обе колонны быстро двинулись на встречу одна другой с тем, чтобы разменяться тяжестями в самом ущелье и в крайности подать друг другу руку помощи. Чеченцы разбежались и, засев в оврагах и кустарниках, слабо поддерживали перестрелку. Разменявшись транспортами, войска начали расходиться. Колонну, прибывшую из Грозной, горцы не тревожили, как и 26-го числа, и она спокойно вернулась в крепость; зато, едва воздвиженская колонна показалась у выхода из ущелья — чеченцы всею массою хлынули на нее. Колонным начальником в этот день был недавно переведенный на Кавказ молодой маиор Берсенев, офицер, „подающий большие надежды," как выражался об нем начальник левого фланга. Несколько раз [293] конные партии, сомкнувшись в густую лаву, намеревались броситься на цепь, но колонна останавливалась, резервы придвигались к цепи, и этого было достаточно, чтобы неприятельская кавалерия снова разбивалась на мелкие части. Когда же войска вышли на совершенно открытую и гладкую, как скатерть, равнину, раскинувшуюся между левым берегом Аргуна и правым Гойты, наибы, пользуясь громадным численным превосходством своей конницы, стали в карьер подвозить на картечный выстрел орудия к нашему арриергарду. И опять с тем же спокойствием колонна останавливалась, два орудия, следовавшие в арриергарде на отвозах, обдавали неприятеля картечью, и затем движение возобновлялось в стройном порядке, пока на одиннадцатой версте от ханкальского ущелья преследование не прекратилось. С нашей стороны в этот день был ранен егерского полка прапорщик Анастасьев; нижних же чинов убито 3, ранено 35, контужено 33. Лошадей ранено четыре — две казачьих и две артиллерийских. Несмотря на торжественное обещание чеченцев не пропускать через ханкальское ущелье ни одной русской колонны, войска из Грозной в Воздвиженское прошли 2-го апреля без выстрела, а на обратном пути даже останавливались в ущелье и набрали дров. Обстоятельство это очень скоро объяснилось событиями, которых ни мы, ни неприятель не могли предвидеть. Вообще апрель прошел здесь без шума; мало того, мы застаем в этом месяце левый фланг, охранявший наши владения со стороны Чечни, почти обнаженным, так как войска его, вместе с начальником своим генерал-лейтенантом Фрейтагом, отвлечены были к центру, которому угрожала одна из величайших опасностей, какая когда-либо могла предвидеться нашим владениям на Кавказе — вторжение Шамиля в Кабарду 2.

В мае месяце действия на левом фланге снова [294] переносятся на кумыкскую плоскость, отчего остальные отделы левого фланга — Терек, Аргун и Сунжа — пользуются сравнительным спокойствием до 20-х чисел. Мелкие тревоги были неизбежны, но они не имели влияния на общий ход военных событий и не препятствовали войскам нашим приводить в исполнение намеченные главнокомандующим и высочайше утвержденные предположения: Воздвиженская крепость продолжала достраиваться, две новые станицы на Сунже выросли, окрепли и в скором времени должны были занять видное место в ряду оборонительных пунктов Сунженской линии. Из мелких происшествий, внесенных в хронику событий левого фланга, следует упомянуть об одном, довольно характерном и обратившим на себя внимание главнокомандующего. 15-го мая в 10 часов утра из станицы Новогладковской отправился за две версты в свой виноградник на работу один казак; с ним была и его жена. В саду на него напали хищники, в числе 8-ми человек, ранили его выстрелами из ружья и взяли в плен; жена также не избегла плена; увели и пару упряжных волов. В полуверсте от его сада работал в своем саду другой казак той же станицы, Василий Докторов. Услыхав выстрел, он тотчас же бросил работу и поспешил на место происшествия, но там не застал ни товарища, ни его жены, ни быков, но следы отчетливо отпечатались на мягком грунте и привели его прямо к лесу. Пробираясь лесом почти бегом, он все время кричал разными голосами, чтоб заставить хищников думать, что их преследуют несколько человек. Больше версты бежал Докторов, пока не настиг чеченцев на берегу Терека; тут он остановился за деревом, сделал выстрел и, выхватив шашку, смело бросился в воду. Убежденные, что их преследует целая команда, хищники оставили добычу и рассеялись по лесу за Тереком. [295]

На левом берегу Сунжи, к западу от Закан-юрта, в небольшом укреплении Казах-кичу расположен был кавказский линейный № 11 баталион, назначенный на укомплектование вновь формировавшегося в Темир-Хан-Шуре Дагестанского пехотного полка и уже переименованный в 5-й баталион этого полка. Так как, на основании высочайше утвержденного распределения, Дагестанский пехотный полк, вместе с Апшеронским, составлял 1-ю бригаду 20-й пехотной дивизии, принадлежавшую к войскам северного Дагестана, то командующий войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант Завадовский не считал себя в праве делать какие-либо распоряжения относительно части, выбывшей из состава вверенных ему войск 3, и в то время как в Темир-Хан-Шуре со дня на день ожидали прибытия баталиона, он даже не получал предписания о выступлении. О нем вспомнили только в 20-х числах мая, вследствие предписания начальника главного штаба 4. 26-го он выступил под начальством своего баталионного командира, старого, заслуженного ветерана подполковника Костырко; при нем было одно орудие № 8 роты 12-й гарнизонной артиллерийской бригады и довольно большой, тяжело-нагруженный обоз. О его выступлении дано было знать в Чечню. От Казах-кичу до Закан-юрта баталион прошел беспрепятственно, но на другой день, 27-го мая, когда колонна направилась к Грозной, подполковник Костырко заметил около садов разоренного Алхан-юрта конную партию, которая бросилась к Закан-юрту через сунженский хребет с намерением, вероятно, преградить дорогу баталиону, потому что тотчас же скрылась, не сделав ни одного выстрела. Пока колонна поднималась на гору, нигде [296] не было видно ни одного человека; когда же она перешла на противоположную покатость и осторожно начала спускаться с хребта на равнину, из придорожных оврагов бросились на нее пешие и конные чеченцы; в то же время неприятель открыл по колонне картечный огонь из 2-х своих орудий, стоявших на командующих высотах вправо и влево от дороги. Баталион выдержал первый натиск и отбросил неприятеля. Следовавшая в авангарде 5-я гренадерская рота, впереди которой шел сам неустрашимый подполковник Костырко, штыками прокладывала себе дорогу и продолжала медленно подаваться вперед. Чеченцы, заметив, что голова колонны приближается к открытой местности, обратили все свои усилия против цепей и арриергарда. Между тем овраг влево от дороги с каждым шагом становился обрывистее и неприступнее, так что неприятель принужден был отстать и от левой цепи; зато всею массою налег он на арриергард и правую цепь. Пять раз чеченцы обнажали шашки и пять раз резервы выходили к ним на встречу, подставляя штыки. Подполковник Костырко, раненый пулей, раздробившей ему плечевую кость правой руки, и сильно контуженный другою в правое бедро, не покидал своего поста, переходил, хромая, от цепи к арриергарду и обратно, отдавал приказания, ободрял своих большею частью молодых и еще неопытных подчиненных. Потеряв много убитыми и ранеными, чеченцы отказались наконец от намерения завладеть обозами баталиона, но из орудий стреляли до тех пор, пока по дороге из Грозной не увидели два больших столба пыли, быстро приближавшиеся к ущелью — это неслись из Грозной казаки, а за ними бежали роты... Тогда неприятель скрылся с орудиями за Сунжу, и колонна беспрепятственно продолжала путь далее. Бой длился ровно 2 часа. Место для нападения было выбрано чеченцами очень удачно — глухая, уединенная дорога, извивавшаяся по ущелью [297] между глубокими оврагами. Хотя от перевала до ближайшего укрепленного пункта нашего было не особенно далеко, но горы, плотною стеною обступавшие ущелье, не позволяли выстрелам доноситься до линии. Несмотря на это, а также на численное превосходство неприятеля, вместо добычи, на которую он рассчитывал, ему пришлось развозить по аулам своих убитых и раненых. С нашей стороны 6 было убито, 37 ранено и 20 контужено 5. Кроме того, из строя выбыл прапорщик Бобровский, раненый пулею в левое плечо. Подполковник Костырко хотя был и ранен, но все время оставался в строю и, до прибытия на место другого, не покидал своего баталиона.

2-го июня начальник левого фланга получил сведение, что наибы Талгик и Саибдулла собирают конные партии в Шали, а в Аухе стоят гумбетовцы и салатавцы. Вследствие этого он 3-го июня в 2 часа пополуночи выступил из Грозной с 3-мя баталионами пехоты через Новый-юрт к Умахан-юрту, куда приказал прибыть и подполковнику Суслову с гребенскими казаками и двумя орудиями. Не доходя до Умахан-юрта, он узнал, что в Аухе нет никаких сборов, что Шамиль действительно имел намерение действовать против отряда генерала Козловского, стоявшего на Ярык-су, но, когда ему сказали, что местность вокруг лагеря на Ярык-су расчищена, он оставил свое намерение и объявил, что будет препятствовать заложению крепости на Буртунае; в виду же того, что сборы были уже назначены, он послал Джелал-Эдина (тесть и воспитатель Шамиля) в Аух, на Мичик и в Шали опросить претензии у жителей и все справедливые жалобы удовлетворить на месте.

Заветная мысль главнокомандующего — поставить новую крепость в Малой Чечне и тем положить основание чеченской передовой линии — должна была осуществиться в июне [298] месяце. Крепость эту предполагалось возвести на ачхоевской поляне, недалеко от впадения реки Фортанги в Сунжу; на противоположном же левом фланге этой новой линии, на р. Аргуне, уже стояла с 1844 года крепость Воздвиженская. Из войск, назначенных в состав чеченского отряда, 15-го июня прибыли в станицу Сунженскую четыре баталиона Тенгинского пехотного полка, стрелковая и саперная роты, команда с крепостными ружьями, вся артиллерия и вся кавалерия; вечером в станицу прибыл со свитой и сам главнокомандующий. 18-го числа, оставив все тяжести на Сунже, войска двинулись к р. Ассе, где к ним присоединились и остальные части чеченского отряда, находившиеся на работах по устройству новой Сунженской станицы. На Ассе отряд переночевал, а 19-го в 9 часов утра выступил к Фортанге, в составе 9 1/2 баталионов пехоты, 8-ми сотен казаков, 16-ти орудий, 16-ти крепостных ружей, 20-ти парковых ящиков и 2-х транспортов 6. Правый берег Фортанги занят был небольшой партией чеченцев, которая открыла по авангарду ружейный огонь, но быстрым движением кавалерии была отброшена к лесу, причем с нашей стороны ранены 1 урядник и 1 милиционер и убиты две лошади. Рассыпавшись по лесу, чеченцы продолжали стрелять по колонне. Начальник отряда генерал-лейтенант Лабинцев приказал одной роте Эриванского карабинерного полка переправиться через Фортангу на лошадях Волгского [299] казачьего полка и занять опушку леса, что и было исполнено без потерь. Перестрелка прекратилась и чеченцы скрылись. 20-го войска вырубили лес против правого и левого фасов лагеря; на левом фланге изредка завязывалась перестрелка без всякой потери для нас. 21-го главнокомандующий выбрал место для крепости на правом берегу Фортанги и, после молебствия, сам положил первый камень для угловой башни; затем он оставил отряд и, под прикрытием 3-х баталионов пехоты и 4-х сотен кавалерии при 4-х орудиях, возвратился во Владикавказ. 24-го неприятель сделал по лагерю три выстрела из орудия, а 26-го наибы Саибдулла и Атабай открыли против левого фаса стрельбу из 3-х орудий. Несмотря на то, что исходящий угол нашей позиции отстоял от леса почти на 650 сажень, неприятельские снаряды, рикошетируя, залетали в лагерь; ими был ранен 1 фельдшер и убиты две лошади. После 12-ти выстрелов наибы увезли свои орудия в глубину леса. 30-го июня в 2 часа пополудни стрельба возобновилась, и мы опять потеряли 1 нижнего чина раненым и 2-х лошадей убитыми. Эти незначительные канонады были единственным протестом со стороны неприятеля против занятия русскими ачхоевской поляны и заложения крепости на Фортанге. Изредка на фуражировках раздавались из лесной чащи одиночные ружейные выстрелы, совершенно безвредные или причинявшие нам самые ничтожные потери. Сколько раз колонны выступали из лагеря в Волынское укрепление за провиантом, в Назран за строевым лесом, в упраздненное Константиновское укрепление за строительными материалами от разобранных построек — никогда они не слышали ни одного выстрела. 20-го июля предпринималась даже рекогносцировка за 8 верст от лагеря к верховьям Фортанги, где, по словам лазутчиков, находились развалины старых каменных башен, прикрывавших когда-то вход [300] в ущелье. Генерал Лабинцев думал извлечь пользу из материала от этих развалин, но кроме булыжника, слегка обтесанного снаружи и связанного окрепшим от времени цементом, ничего в них не оказалось; поэтому колонна возвратилась назад. Около развалин к отряду вышел русский солдат, томившийся в плену с 1843 года.

Причины бездействия горцев, как писал 29-го июня полковник Бруннер генералу Нестерову, заключались в том, что в Гехи, центральном ауле Малой Чечни, Шамилем собран был военный совет, на котором положено не предпринимать никаких действий собственно против отряда, стоявшего на Фортанге, а для отвлечения его оттуда броситься всеми силами на левый фланг, к Старому-юрту, или во владикавказский округ, к назрановскому обществу.

Местность для нового укрепления была выбрана главнокомандующим действительно очень удачно. Обширная ачхоевская поляна простиралась к западу и востоку от Фортанги так далеко, как только глаз мог видеть, а к югу и северу усеяна небольшими перелесками на таком расстоянии от лагеря, что неприятель, например 26-го и 30-го июня производя по нашим войскам канонаду, должен был давать своим орудиям чудовищные углы возвышения. Войска чеченского отряда расположены были по обоим берегам реки. 30-го июня, для сообщения одного берега с другим, устроен был мост на козлах; 2-го июля его снесло сильным течением воды, чрезвычайно поднявшейся вследствие проливного дождя, но 4-го июля сообщение было восстановлено устройством висячего моста на канатах, а через месяц, 31-го июля, на Фортанге был готов постоянный мост. Долго не показывался неприятель в окрестностях Ачхоя; наконец в 10 часов утра 11-го августа верстах в 6-ти от лагеря замечена была конная партия, которая тянулась поодиночке вдоль опушки леса, покрывающего берега Нетхоя. 12-го [301] утром над аулом Шаудан-Шари видно было зарево пожара, а в 6 часов пополудни та же партия, также поодиночке, возвращалась к Нетхою. Генерал Лабинцев насчитал 10 значков в зрительную трубу. Вечером лазутчики доставили ему сведение, что наиб Атабай с партией из тысячи доброконных истребил огнем аул Шаудан-Шари, расселив жителей его по разным аулам. Этот эпизод принадлежал к числу немногих развлечений чеченского отряда на скучной ачхоевской поляне.

14-го сентября к отряду прибыл главнокомандующий. Три месяца тому назад он положил первый камень в основание угловой башни правого фаса; теперь же перед ним стояла крепость, вооруженная 13-ю орудиями, обстроенная внутри прочными и красивыми зданиями для помещения гарнизона в полтора и даже два баталиона. Войска наши работали очень усердно не потому, что работа им особенно нравилась, но для того, чтобы скорее выступить в поле. За все лето 1846 года Шамиль не предоставил им ни одного случая помериться силами: он только собирал и распускал свои партии, точно делал репетиции перед каким-то важным предприятием. После рамазана, в половине сентября, им назначено было повсеместное поголовное вооружение, что заставило быть настороже и войска левого фланга. Крепость была почти готова, оставалась внутренняя отделка некоторых строений, которая могла быть окончена самим гарнизоном без содействия посторонних войск. Чеченский отряд был свободен, и 10-го октября главнокомандующий передвинул его с Фортанги на Сунжу, а 18-го, получив самые благоприятные известия из северного Дагестана, приказал развести войска по зимним квартирам. С 15-го июня до своего роспуска отряд потерял одного нижнего чина убитым и 20 ранеными; убиты 4 лошади в милиции, одна казачья и одна под орудием. [302]

В то время как на западе Малой Чечни возводилась новая крепость, открывавшая прямое сообщение левого фланга кавказской линии с владикавказским военным округом, чеченские наибы перенесли свою деятельность на противоположную окраину Малой Чечни, маневрируя, иногда с артиллерией, — на пространстве между Сунжей, Гойтой и Аргуном происходили большею частью мелкие дела, не имевшие особого значения. 24-го июля в 10 часов утра Саибдулла подвез к Грозной орудие и из-за кургана сделал несколько выстрелов по форштату и военному поселению. Из крепости выступила в этот день колонна в ханкальское ущелье на встречу транспорту, следовавшему из Воздвиженского, отчего по тревоге выбежала только учебная команда егерского полка, в числе не более 80-ти человек; но и этого было достаточно, чтобы чеченцы немедленно сняли с позиции свое орудие и ускакали по дороге к алдинскому оврагу. На другой день тот же Саибдулла подвез орудие к правому берегу Сунжи, под прикрытием 35-ти всадников, и сделал три выстрела по колонне, следовавшей без кавалерии из Грозной к Закан-юрту. Одним из этих выстрелов убит рядовой. 1-го августа начальник левого фланга с конвоем из 15-ти казаков отделился от колонны, следовавшей из Грозной к Старому-юрту. Едва успел он спуститься с горы к Горячеводскому укреплению, как услышал выстрелы по направлению к Нефтянке; он тотчас с тем же конвоем вернулся назад. Оказалось, что сильная неприятельская партия с одним орудием, переправившись через Сунжу против Нефтянки, атаковала оказию, состоявшую из 300 ароб ногайского транспорта. Колонный начальник штабс-капитан Тихомиров стянул обоз и, прикрыв его 2-мя ротами, обдал неприятеля ружейным и картечным огнем, чем и приостановил нападение. Талгик, предводительствовавший партией, отступил к кургану, с которого сделал [303] по колонне два выстрела, а появление генерала Фрейтага с казаками из Горячеводска заставило наиба переправиться с орудием обратно за Сунжу. В колонне были ранены 3 рядовых и 2 ногайца. 22-го августа лазутчики дали знать начальнику левого фланга, что Шамиль сменил наиба гехинского округа Атабая и назначил на его место бежавшего от нас в горы кабардинского князя Магомед-мирзу Анзорова.

28-го августа неприятель открыл по Воздвиженскому канонаду из 3-х орудий с намерением зажечь сено, заготовленное гарнизоном; ему ответили также артиллерийским огнем с фаса, обращенного к реке. Одновременно с этим колонна из 2-х баталионов пехоты и 2-х сотен казаков при 2-х орудиях переправилась через Аргун и бросилась прямо на неприятельскую батарею. Партия бежала с орудиями, не достигнув цели, но причинив войскам, косившим траву, урон, заключавшийся в одном контуженом обер-офицере, 2-х убитых, 6-ти раненых и 2-х контуженных нижних чинов. 7-го сентября из укрепления Воздвиженского выслана была в гойтинский лес колонна из 3-го баталиона князя Воронцова полка, линейного № 10 баталиона и двух сотен Донского № 26 полка при 3-х орудиях донской конноартиллерийской № 1 батареи, под командой подполковника Триха. Колонна вступила в лес, а казаки остались на поляне фуражировать. Часа через два они заметили конную партию, которая неслась прямо на них; в то же время в лесу раздались выстрелы: это наиб Дуба атаковал авангард. Казаки бросили вьюки и, взяв пики наперевес, помчались вперед на встречу партии; за ними бежали с одним орудием, под командой штабс-капитана Тихонова, две роты князя Воронцова полка. Чеченцы не выдержали контратаки и повернули к лесу; тогда Тихонов бросился выручать правую цепь, против которой неприятель [304] направил главные усилия. Барон Меллер-Закомельский, по первым выстрелам подхватив роту линейного № 9 баталиона, выступил из крепости к лесу, где еще гремела артиллерия. Там он нашел образцовый порядок: в правой цепи, которой неприятель угрожал холодным оружием, он застал подпоручика Греченевского, толково распоряжавшегося; внутри колонны, в самом обозе, куда начинали уже стягиваться нагруженные сеном повозки, также не было заметно никакой суеты. Этим и объясняется ничтожная потеря, состоявшая из 2-х убитых и 12-ти раненых. При отступлении неприятель завязал с арриергардом дело, но залп из 3-х орудий картечью разом прекратил бой.

9-го октября, когда начальник левого фланга находился в Воздвиженском, осматривая крепостные работы, ему доставлены были лазутчиками два письма Шамиля к наибам Талгику и Дубе. Первому из них он писал: „Ты знаешь, что я, по приглашению старшин и жителей, отправился в Чиркат (в Салатавии), и здесь мне сказали, как и в Кабарде, что я опоздал." Далее он настаивал в обоих письмах на необходимости как можно чаще беспокоить русских, в особенности в Грозной и Воздвиженском, чаще вывозить орудия и всем чеченцам, от первого до последнего, находиться в сборе. Письма эти отправлены были наибам накануне вторжения неприятеля в даргинский округ. Действительно, 14-го октября генерал-лейтенант Фрейтаг получил официальное уведомление о занятии мюридами Цудахара и об отторжении всей Акуши; но уже 17-го числа по всему левому флангу пронеслась весть о поражении Шамиля и об изгнании его из даргинских владений. Поражением этим надолго обеспечивалось спокойствие всего восточного Кавказа, вследствие чего главнокомандующий, стоявший в то время с ачхоевским или чеченским отрядом на Сунже, приказал отправить войска на зимние квартиры. [305]

В 1846 году, когда суровый декабрь перебросил через Терек свои опасные ледяные мосты, по которым хищники не решались пускаться на свой рискованный промысел, и линия отдыхала, войска левого фланга готовились к походу. Секретным отзывом начальника главного штаба предписывалось генерал-маиору Фрейтагу от имени главнокомандующего приступить к истреблению алдинских хуторов, гнезда хищников, откуда неприятель постоянно устремлялся на наши сообщения и населенные пункты; там собирались наибы для совещаний, туда направлялись партии перед нападениями, оттуда же подвозились орудия к нашим колоннам и укреплениям. К западу от Грозной простиралась широкая поляна, которая носила название алдинской; за нею, у правого берега Сунжи, начинался лес, изобиловавший темными чащами и труднодоступными трущобами. Русские колонны не заходили в него, и он считался как бы заповедным для нас; там-то и скрывались хутора, известные под именем алдинских и заключавшие в себе более 3-х тысяч дымов, рассеянных на протяжении 6-ти верст. Генерал Фрейтаг знал, с какими потерями сопряжено будет движение отряда в этих лесах и при переправе через Гойту, если только чеченцы успеют занять ее прежде нас, не говоря уже о завалах, которыми они несомненно преградят все лесные тропинки. Скрытные приготовления к походу могли, конечно, значительно облегчить наши первые шаги в Малой Чечне, но это было очень трудно сделать. Самое сосредоточение войск в Грозной, т. е. движение 5-ти баталионов пехоты с 5-ю орудиями из владикавказского округа, не могло остаться незамеченным противником, зорко следившим за всяким нашим движением, особенно в описываемое время, когда мы „грозно бездействовали.“ Поэтому нам оставалось прибегнуть к диверсии, чтобы не дать возможности неприятелю приготовиться и вообще отвлечь его [306] внимание от Малой Чечни. Генералу Фрейтагу подобные хитрости почти всегда удавались, и на этот раз он распустил слух, что идет за Аргун, в Большую Чечню, прорубать просеку к шалинской поляне. Это была угроза, которой Шамиль не мог не поверить: огромный аул Шали был для него в Большой Чечне тем же, чем для нас была Грозная на левом фланге — сборным пунктом скопищ, которыми он лично предводительствовал. С приложением просеки к Шали, аул утрачивал свое стратегическое значение, и жителям его предстояло выселиться в более безопасные места — к верховьям реки, от которой он получил свое название, или к западу от шалинской поляны в глубь Чечни, поближе к Хулхулау. Как только Шамиль узнал о намерении Фрейтага вторгнуться в Большую Чечню, он тотчас же начал деятельно готовиться к встрече нашего отряда у самого входа в нее. Огромные партии с артиллерией были собраны в аулах Белгатой, Шали, Саид-юрт и в Черных горах у мезоинских хуторов.

12-го декабря войска, вытребованные из владикавказского военного округа, прибыли в Грозную, а в ночь с 13-го на 14-е все прикрытые лесом местности правого берега Аргуна заняты были неприятелем. 14-го декабря с рассветом, после напутственного молебствия, отряд, в составе 7-ми баталионов пехоты и 3-х сотен кавалерии при 10-ти орудиях, выступил из Грозной прямо к алдинской поляне 7. В Воздвиженское барону Меллеру-Закомельскому послано было приказание идти на соединение с отрядом из 2-х [307] баталионов пехоты и 2-х сотен казаков при 2-х орудиях 8. Стоявшие на пикетах чеченцы тотчас же поскакали за Аргун дать знать о движении нашего отряда к западу, в сторону противоположную шалинской поляне. Жители правого берега Сунжи до такой степени привыкли считать себя в безопасности в своих темных и труднодоступных дебрях, что не подумали ограждать себя от нечаянных нападений завалами. Когда наши войска показались на алдинской поляне, вместо того, чтобы спасать свои семейства, убрать скот и вывезти имущество, они приготовились провожать колонну опушкой леса до Гойты и далее до Урус-Мартана, полагая, что войска направляются к новой крепости на Фортанге и все время будут двигаться мимо лесов, параллельно большой русской дороге. Когда же отряд миновал поляну и, переправившись через глубокий алдинский овраг, прямо и смело вступил в лес, тогда только чеченцы поняли, что были недостаточно прозорливы и начали поспешно выводить свои семьи. Неожиданность нашего появления в алдинском лесу немало облегчила начало предприятия. Первый шаг был сделан: ближайшие к Грозной хутора заняты и разорены с самою для нас незначительною потерею, а не успевшие укрыться от преследования казаков 37 душ обоего пола и разных возрастов взяты в плен; кроме того, войскам удалось захватить на месте более 50-ти голов рогатого скота. Не задерживаясь в лесу, где горцы, опомнившись от первого удара, могли собраться и при отступлении горячо преследовать нас, генерал Фрейтаг вышел на большую русскую дорогу и оттуда продолжал движение на запад. Так как вода в некоторых реках Малой Чечни в суровые зимы вымерзает, то он избрал для лагерной стоянки [308] берега быстрого Урус-Мартана. Около 2-х часов пополудни колонна была обнаружена неприятелем. По тревоге, поднятой его пикетами, из-за Аргуна прискакала чеченская кавалерия, тотчас же завязавшая перестрелку с арриергардом, а Саибдулла сделал несколько выстрелов из орудия. Но это не задержало нас, и перед вечером войска остановились лагерем на правом берегу Урус-Мартана.

В ночь на 15-е декабря в Малую Чечню прибыло неприятельское скопище, поджидавшее наш отряд за Аргуном. По добытым сведениям, в нем находились, кроме местных наибов — Баты, Дубы, Талгика, Магомед-мирзы Анзорова и Саибдуллы, еще бывший элисуйский султан Даниель-бек и Нур-Али-мулла с дагестанскими горцами. Несмотря на это, утром 15-го из лагеря выступила колонна в 4-х баталионном составе с 3-мя сотнями казаков при 6-ти легких орудиях, под начальством полковника барона Вревского. Она должна была пройти по той самой дороге, по которой накануне двигался отряд, занять те же хутора и, забрав с собой фураж и продовольственные запасы, все остальное предать огню. Барон Вревский встретил некоторое сопротивление: засевшие в саклях чеченцы открыли по колонне ружейный огонь, но скоро были вытеснены штыками грузинских гренадер. В час пополудни колонна возвратилась в лагерь с тяжело нагруженными повозками. Чтобы не дать жителям опомниться, тотчас же по прибытии второй колонны выслана была из урус-мартанского лагеря третья, в таком же численном составе, под начальством полковника барона Меллера-Закомельского. Против нее на левом берегу реки показалась сильная конная партия с четырьмя значками, которая, однако, нашею артиллериею была рассеяна; затем истребление хуторов сопровождалось незначительной перестрелкой. 16-го декабря нападение произведено было на ближайшие к Урус-Мартану хутора. Колонна, [309] выступившая из лагеря в 8 часов утра, под командою полковника Кишенского, возвратилась в полдень без выстрела; другая же колонна, направленная в час пополудни вниз по течению реки, вследствие густого тумана получила приказание вернуться. Девять дней продолжались поиски генерал-лейтенанта Фрейтага в лесах Малой Чечни между Гойтой и Урус-Мартаном, причем два раза колоннами в усиленном составе предпринимались экскурсии на левый берег последней реки, к левому притоку ее Рошне. Иногда при истреблении хуторов чеченцы завязывали с нашими войсками перестрелки; иногда же колонны возвращались назад, не встретив ни одного человека; 22-го декабря было окончено истребление алдинских селений или, лучше сказать, тех из них, которые удалось разыскать среди лабиринта лесных трущоб; взамен не отысканных пострадали некоторые хутора по Урус-Мартану и Рошне. 23-го генерал Фрейтаг предпринял обратное движение в Грозную, но уже не по большой русской дороге, где мог встретить сильное сопротивление, а левым берегом Сунжи. На следующий день баталионы владикавказского округа возвратились за Терек, а 25-го и все остальные войска разошлись по зимним квартирам. За время военных действий в Малой Чечне, с 14-го по 22-е декабря, из строя в отряде генерала Фрейтага выбыло: убитыми 5 человек нижних чинов, ранеными 3 обер-офицера 9, 66 нижних чинов, контуженными 1 обер-офицер и 21 нижний чин; лошадей 30 убито и 11 ранено.

„Уничтожение алдинских и других хуторов — писал генерал Фрейтаг в своем донесении — взволновало всю Чечню. Я не узнал чеченцев: какой-то панический страх овладел всеми, и в последнее время пребывания моего в Чечне можно было утвердительно сказать, что на расстоянии 18-ти верст от лагеря нигде не осталось ни одной [310] оседлой души. Не знаю, какое влияние произведет это движение на остальных чеченцев, поселившихся хуторами по Сунже, но можно быть уверенным, что жители разоренных хуторов не возвратятся на свои места.“

Они, однако, возвратились и даже очень скоро. В следующем же 1847 году они первые высыпали генералу Фрейтагу на встречу из разоренных им алдинских хуторов, когда он с отрядом переправлялся через Гойту.

Десятидневным походом чеченского отряда к лесам правого берега Сунжи заканчивается для левого фланга богатый событиями разного рода 1846-й год.


Комментарии

1. Анекдот этот записан мною со слов адъютанта генерала Нестерова, поручика Романуса.

2. См. „Кавказский Сборник," том XIV.

3. Рапорт начальника штаба войск кавказской линии и Черномории начальнику главного штаба, 16-го мая 1846 года № 10398.

4. 10-го мая 1846 года № 132.

5. Донесение начальника левого фланга кавказской линии, 29-го мая 1846 г. № 238.

6. Грузинского гренадерского полка 1-й и 2-й баталионы, Эриванского карабинерного 2-й баталион, Тенгинского пехотного первые четыре баталиона, егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полка 1-й и 2-й баталионы, рота Кавказского стрелкового баталиона, рота 3-го резервного саперного баталиона, команда с 16-ю крепостными ружьями кавказской гренадерской резервной бригады, Горского и Волгского линейных казачьих полков по две сотни от каждого, сборные конные милиции — осетинская, кабардинская, дигорская, тагаурская и назрановская,— всего четыре сотни; сводная батарейная батарея — 8 батарейных орудий, горная № 4 батарея — 4 орудия, и конно-казачья № 14 батарея — 4 орудия, летучий парк в 20 ящиков 20-й полевой артиллерийской бригады; полубригада конно-подвижного магазина и транспорт передовой чеченской линии в числе 417-ти подвод. Начальник отряда генерал-лейтенант Лабинцев, начальник пехоты чеченского отряда генерал-маиор Полтинин, начальник кавалерии генерал-маиор князь Голицын.

7. Из войск, квартировавших в Грозной, в состав отряда вошли: 2-й баталион Эриванского карабинерного и 4-й егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полков, 120 казаков Донского № 26 и полторы сотни Гребенского полков, 3 батарейных орудия с прислугой 1-й и 2-й рот гарнизонной артиллерии и 2 орудия линейной казачьей № 16 батареи. Из владикавказского округа на усиление отряда прибыли: 2-й баталион Грузинского гренадерского, 2-й и 3-й баталионы Тенгинского и 2-й и 4-й Навагинского пехотных полков с 6-ю орудиями 1-й и 2-й рот 12-й артиллерийской бригады (гарнизонной).

8. 3-й баталион и сводный из рот 1-го и 2-го баталионов егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полка, 140 казаков Донского № 26 полка и 2 орудия Донской казачьей № 1 батареи.

9. Тенгинского пехотного полка штабс-капитан Меркулов, егерского князя Воронцова полка подпоручик Руденко и Гребенского линейного казачьего полка сотник Иванов.

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 16. 1895

© текст - К. 1895
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1895