ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.

XI.

Положение черноморской береговой линии. Тревожные известия. Повреждения, сделанные разливами в форте Головинском. Проекты об упразднении форта. Мнение Императора Николая Павловича. Укрепление св. Духа. Разрыв с горцами. Блокада Головинского форта в июле. Рекогносцировка горцев 25-го октября. Штурм Головинского форта 28-го ноября. Дезертир.

Положение некоторых укреплений на черноморской береговой линии являлось поистине безотрадным. Помимо непрестанной борьбы с враждебным населением, сама природа была против нас, начиная с климата, губившего людей, и кончая топографическими условиями местности. Особенно опасного противника представляли для нас реки. Незначительная длина при крутых склонах, по которым они сбегают, превращали их в грозные потоки во время таяния снегов, проливных дождей и в особенности при сильных западных и юго-западных ветрах, когда прибой волн наносил массу песку, ила и водорослей и засорял устья рек, преграждая им доступ к морю. Тогда они запруживаются, разливаются и наконец, прорывают себе новые русла, дробясь на несколько рукавов и окружая укрепления водою со всех сторон. В такие дни укрепления стояли как бы на острове, отрезанные от своих блокгаузов и от леса, снабжающего его топливом и строительными материалами.

С основания береговой линии вода не производила таких опустошений, какие произошли в конце весны 1846 года. 20-го мая начались дожди, не прекращавшиеся до 2-го июня и сопровождавшиеся бурями. Начальнику береговой линии генерал-адъютанту Будбергу такое состояние погоды не могло не внушать серьезных опасений за целость некоторых береговых укреплений, слабые профили которых вряд ли могли сдержать напор больших весенних вод. Особенно озабочивала его участь Головинского форта. Река Шахе, при устье которой он стоял, уже несколько раз угрожала ему [240] разрушением. В 1844 году его едва не снесло в море, и только благодаря распорядительности капитана Баньковского и усиленной работе гарнизона, день и ночь трудившегося над сооружением плотины, удалось отстоять форт. Живя в Керчи, генерал Будберг долго не получал сведений о том, что происходило у него на линии. Все сообщения были прерваны. Ладьи и баркасы азовской флотилии должны были укрываться в безопасных рейдах и не смели показываться в море, не подвергаясь опасности быть опрокинутыми или разбитыми о прибрежные скалы. 2-го июня дожди, наконец прекратились, а ветер хотя и продолжал дуть, но уже не с прежней силой. Начальник береговой линии решил предпринять объезд укреплений. Пароход “Колхида," на котором он отплыл из Керчи, доставил его 3-го июня в Геленджик, но оттуда он не мог выехать раньше 9-го числа, так как зыбь, разведенная бурями, и противный ветер не позволяли пароходу выйти из геленджикской бухты. Генералу даже не довелось сойти на берег, чтоб осмотреть укрепление. Только 9-го пароход снялся с якоря и отправился далее на юг. По пути встречались плывущие и гонимые ветром бревна и другие материалы — несомненно остатки разрушенного укрепления. Ночью пароход бросил якорь у Новотроицкого укрепления, а утром 10-го Будберг получил с одним баркасом донесение от начальника Головинского форта, что укрепление наполовину смыто и ему угрожает опасность со стороны неприятеля, который, узнав об его бедственном положении, намеревается атаковать. Генерал Будберг приказал держать курс к Головинскому форту, а баркас, привезший донесение, направил в Новороссийск с предписанием о немедленном выступлении одного военного судна с посаженною ротою для усиления гарнизона форта. 10-го вечером генерал прибыл к Головинскому. Здесь он увидел, что действительность превзошла его опасения. 2-го июня [241] прекратились дожди и началось постепенное, систематическое разрушение стен. 3-го сорвана стоившая неимоверных усилий плотина; 4-го снесена часть форштадта и охвачен со всех сторон водою защищавший доступ к устью реки блокгауз; 5-го смыт до половины южный приморский бастион; 6-го унесены в море прилегавшая к бастиону куртина, весь блокгауз и даже находившаяся внутри укрепления солдатская кухня; 7-го обрушилась казарма, в которой помещались две роты и артиллеристы; уцелела только часть ее, занятая церковью, с простреленным неприятельскими пулями иконостасом, а также сарай, в котором хранилась морская провизия; 8-го большая часть укрепления находилась под водою; 9-го унесена в море остальная половина приморского бастиона, все смежные с ним строения и даже ворота, а к концу дня большей части укрепления не существовало. 10-го вода пошла на убыль; не находя себе достаточного простора, она обошла укрепление и с противоположной стороны, у северного фронта, пробила глубокие рытвины. Нижние чины гарнизона спасали казенное имущество и переносили в безопасные места материалы. Оставшись без крова, они скоро построили себе шалаши, а когда вода начала отступать от своего устья, принялись за возобновление разрушенного фронта, заменив унесенные водою материалы палисадом и дощатым забором. К прибытию начальника береговой линии люди укрепляли последний промежуток между приморским фасом и одним из боковых; представилась даже возможность привести южный фронт в оборонительное положение, вооружив его 6-ю пушками. Генерал остался очень доволен произведенными исправлениями, но приказал вместо дощатого забора построить палисад из брусьев, назначавшихся для провиантского склада, и приступить к постройке казармы из уцелевших от разрушения материалов.

Горцы зорко следили за всем происходившим на реке [242] Шахе, а когда увидели, до какого бедственного состояния доведен Головинский форт, начали собираться в ближайшем к нему ущелье для нападения. 9-го июня их было не более 200, но 10-го числа это возросло до 3-х тысяч; прибывали даже из отдаленных мест. Ближайшие к укреплению аулы, уже вступившие в переговоры о принесении покорности, предупредили воинского начальника, что они также принуждены будут принять участие в нападении, иначе единоплеменники их поступят с ними как с изменниками. Когда в скопище, главный контингент которого составляли бжедухи, узнали, что прибрежный фронт восстановлен и даже приведен в оборонительное состояние, а на военном судне, вытребованном из Новороссийска, ожидается десант, нападение было отложено до более благоприятных обстоятельств. Присутствие парохода на рейде также не могло не повлиять на их решение.

Пострадали от наводнений и некоторые другие пункты прибрежья. В укреплении св. Духа разрушена часть работ по отводу реки Мзымты, сорвана небольшая часть прежде отмытого бастиона и один рукав реки снова пошел возле самого укрепления. Река Джлахохора подмыла основание передовой башни, построенной в ущелье, и в ночь с 6-го на 7-е июня опрокинула часть стены, обращенной к горам (орудия и снаряды успели заблаговременно вынести); крыша держалась только на двух упорах. Исправление башни было уже невозможно, на возведение же новой не доставало рук, а потому начальник береговой линии приказал оставить башню, а весь материал перенести в укрепление; таким образом часть ущелья, от морского берега до изгиба реки, теперь не могла обстреливаться с башни укрепления. Пицунда также сильно пострадала: вся внутренность укрепления и окрестности были затоплены водой, выступившей из озера, находящегося в 3-х верстах. Вода хлынула к [243] стороне укрепления в виде быстрого потока и залила всю его внутренность, так что сообщения возможны были только на лодках. Генерал Будберг приказал отрядить команду для возобновления древнего канала, соединявшего озеро с морем и теперь засоренного песчаными наносами и даже местами покрытого растительностью. Гагринский известковый и пицундский кирпичный заводы также пострадали от последнего наводнения; но эти повреждения представлялись ничтожными в сравнении с теми, которые река Шахе причинила Головинскому форту. Несмотря на обширные работы, сделанные два года назад, прочность его теперь была сомнительна и, чтобы предупредить окончательное разрушение его в недалеком будущем, необходимо было принять деятельные меры к капитальному ремонту; оставлять же в таком виде значило подвергать его новым случайностям и доводить до конечного разрушения. Еще несколько дождливых дней — и все укрепление со всем гарнизоном было бы снесено в море, особенно в период осенних бурь, когда могли прекратиться сообщения по линии и помощи ожидать было неоткуда. Если бы гарнизон и уцелел, то горцы могли воспользоваться изолированностью его и произвести нападение, о чем уже давно мечтали 25. Все соображения вели к тому, чтобы упразднить этот форт или создать тип другого более безопасного укрепления, так как перенесение форта на одну из ближайших высот, которыми командовали соседние, оказывалось немыслимым. Генерал Будберг предлагал воздвигнуть здесь нечто вроде замка, сложенного из дикого камня с примесью кирпича; фундамент должен быть углублен до твердого щебнистого грунта, так как изыскания показали, что воды рек, особенно в некотором удалении от берега, не размывают этого слоя. При этом войска черноморской береговой линии [244] следовало усилить еще одним баталионом, иначе не было возможности одновременно производить работы и прикрывать их. Вместе с проектом, генерал-адъютантом Будбергом представлены были главнокомандующему план каменного замка и подробная смета. Князь Воронцов одобрил проект, но новые постройки предполагал отложить на неопределенное время, в виду Высочайшей Государя Императора воли ограничить все издержки на будущий год самою крайнею необходимостью 26. Об упразднении форта главнокомандующий, через военного министра, вошел с представлением на Высочайшее Имя, но Государь Император сделал следующую собственноручную пометку: “Полагаю, что обойтись совершенно без укрепления на месте Головинского будет неудобно" 27.

Действительно, упразднение крепости являлось лишь крайнею мерою, так как в основу устройства береговой линии положена мысль не только прекратить контрабандную торговлю и сношения горцев с турками, лишив их возможности приобретать оружие и боевые припасы, но и предохранить Империю от занесения чумной заразы. При избрании мест для укреплений приходилось занимать те пункты, куда по преимуществу приставали турецкие суда, по издавна установившимся торговым связям горцев с турками, и ставить укрепления возможно чаще, чтобы облегчить дело крейсирования мелких, большею частью гребных судов. Выгода крейсерства подобными судами заключалась в их большей подвижности и возможности заходить в устья рек, служивших турецким кочермам естественными гаванями; но в бурную погоду легкие ладьи не в состоянии были держаться в открытом море, а гребцы слишком утомлялись при продолжительном плавании, особенно против ветра или зыби, почему [245] большие расстояния между портами-убежищами были нежелательны; между тем от Геленджика до Новотроицкого было 17 миль, от Новотроицкого до Тенгинского 19, от Тенгинского до Вельяминовского 22, и т. д. Предел расстояний не должен был превышать 10-ти миль, а с уничтожением Головинского форта между фортом Лазаревым и укреплением Навагинским образовался бы промежуток в 65 верст береговой дороги и 26 миль морского пути.

До какой степени присутствие этих фортов в земле убыхов лишало их свободы действий, видно из того, что в мае месяце они просили через особую депутацию ходатайства Порты перед нашим правительством о срытии этих крепостей, взамен чего соглашались вступить в подданство России. Разумеется, депутация вернулась ни с чем, и горцы еще более утвердились в своем решении взять наши укрепления открытою силой. Нельзя не признать поэтому основательными соображения ген. Будберга, что всякое ослабление нашей береговой линии играло в руку горцам, а главное — выказывало бы слабость России. В результате обширной переписки решено было не упразднять Головинского форта, а оставить его в настоящем виде, сделав только кое-какие исправления. Не играло ли главную роль в решении этого вопроса русское “авось?”

Был еще один пункт в районе береговой линии, положение которого вызывало весьма серьезные опасения, но уже по другому поводу. Пункт этот — укрепление св. Духа. То, что говорится о нем в донесении генерала Будберга представлялось бы мало вероятным, если бы не опиралось на цифровые данные. Климатические условия, среди которых находилось укрепление, до того губительно действовали на здоровье людей, что с 1839 года, при численности гарнизона сначала в 630 и затем в 950 человек, средним числом ежегодно поступало в местный баталионный лазарет не [246] менее 1800 человек, т. е. на каждого нижнего чина приходилось по два и по три поступления; всего же в течение 6-ти лет со дня занятия этого пункта в лазарете перебывало 10800 человек и умерло 922 человека, т. е. в каких-нибудь 5-6 лет лихорадка уничтожила целый гарнизон. При такой ужасной антигигиенической обстановке люди почти не отрывались от работ то но отводу реки, то по возведению и поддержанию хозяйственными средствами своих помещений. Работы производились медленно; строевое образование находилось в запущении. Люди страдали упадком духа, апатией, унынием; развивалась тоска по родине. Но упразднить укрепление св. Духа оказывалось по тем же соображениям невозможным, а потому генерал Будберг предложил сократить численный состав гарнизона до одной роты, назначать ей смену через небольшие определенные сроки и построить прочные помещения, не требующие постоянных исправлений. Главнокомандующий нашел эти меры целесообразными и предписал немедленно приступить к их исполнению.

Пока тянулась вышеназванная переписка, на линии происходили, по-видимому, отрадные события. В Тенгинском укреплении к генералу Будбергу явился старик Магомет, глава фамилии князей Газы из ущелья Джубы, тот самый, который так беспощадно преследовал жителей за малейшую попытку их завязать сношения с русскими и благодаря которому прекратилась меновая торговля в Тенгинском. Он предлагал принести полную покорность русскому правительству, с условием выдать ему семейства, бежавшие к нам из его аулов, и разрешить ему проезд в Турцию. В удостоверение искренности своих заявлений он обязывался представить аманатов. Генерал Будберг ответил, что первого условия он исполнить не может, так как русские никогда не выдают тех, кто прибегает к их покровительству. Против второго [247] условия он ничего не имел; аманатов же не принял, зная по опыту, что эта мера не достигает своей цели. В Геленджике его встретили младшие братья Магомета, Алибей и Ногай, с племянником Соган-Гиреем. Алибей был один из самых упорных политических фанатиков. Вскоре после обнародования адрианопольского мира он отправился в Константинополь, чтобы убедиться, действительно ли правительство падишаха отказалось от протектората над прибрежным населением восточного берега. В Константинополе он долго содержался под надзором полиции, а по возвращении оттуда взялся за оружие с тем, чтобы никогда не слагать его. “Но с годами человек меняется — сказал он генералу — и вот я пришел в русскую крепость сложить оружие и просить, чтобы меня приняли в число доброжелателей и верноподданных русского Царя." На вопрос генерала, что побуждает его прекратить вражду: “бесплодность ее — отвечал Алибей — а между тем люди наши уходят от нас и укрываются за Кубанью под защитою русских пушек." Генерал Будберг не доверял искренности этих переговоров, неожиданно и беспричинно поднятых, а потому они прекратились в самом начале.

Вскоре, однако, это благоприятное для нас настроение умов приняло не совсем желательный оборот. Некоторые общества племени убыхов, заявившие о своей готовности приступить к переговорам относительно принятия их в подданство России, вдруг совершенно неожиданно, вследствие одного ничтожного частного случая, стали в прежние неприязненные к нам отношения. Шкуною “Гонец" захвачены были два контрабандных судна и находившиеся на них люди из племени убыхов выселены в Новочеркасск. Убыхи пришли в сильное возбуждение и через своих старшин начали просить начальника береговой линии о возвращении из ссылки их соплеменников. За год перед тем при таких [248] же обстоятельствах им уже было оказано снисхождение, взамен обещания не заниматься больше контрабандой, но они не сдержали своего слова — и генерал Будберг отказал им, хотя и предвидел последствия своего отказа 28.

22-го июля, при новом посещении укрепления св. Духа, начальника береговой линии ожидала новая неприятность. Покорные нам джигеты, представители которых носили даже русские эполеты, не раз предъявляли своему приставу требования, противные и нашим законам, и тем условиям, на которых они вступили в подданство России. Желая раз навсегда положить конец их притязаниям, генерал Будберг приказал текст данной ими присяги перевести на турецкий язык с ясными на все пункты присяги толкованиями и прочесть ее в присутствии джигетских дворян, желавших собраться для этой цели к его приезду в укр. св. Духа. Из представителей четырех главнейших джигетских родов, однако, съехалось всего двое, числившихся в офицерском звании. При самом начале чтения клятвенного обещания, против пункта, запрещавшего торг невольниками, эти представители шумно протестовали:

“У дворян — говорили они — нет других средств к существованию, кроме торга невольниками; если у них будет отнято это последнее средство, то мы принуждены будем сложить с себя наши чины и отказаться от получаемого содержания до тех пор, пока не будет восстановлено наше право, так как нам постоянно приходится выслушивать упреки дворян в своекорыстном равнодушии к их интересам. Ничего враждебного мы против русских предпринимать не будем, но отказаться от привилегий, освященных временем и обычаями, мы также не намерены."

Переговоры тянулись от 9-ти часов утра до 5-ти пополудни и не привели к соглашению. Генерал объявил джигетам, что подождет еще час, и если в 6 часов они [249] не дадут обязательства прекратить торг невольниками, то им будет объявлен разрыв, доступ в наши владения для них будет закрыт и с ними будут поступать как с неприятелем. В 6 часов джигеты разъехались по домам, не дав никакого ответа. С этого дня список непокорных нам племен увеличился еще одним.

Вопрос об упразднении Головинского форта проник к горцам в утвердительном смысле. Это вызвало живейшую радость, но когда гарнизон приступил к постройке новой казармы, что доказывало ложность слухов, горцы решились действовать сами. С этою целью в первых числах июля они начали собираться в окрестностях Головинского форта и 8-го, в числе 4-х тысяч, обложили его с суши. Со стороны моря сообщения форта не прекращались, так как, по распоряжению начальника береговой линии, два крейсера азовской флотилии — бриг и корвет — стали на якорях против укрепления и каждую ночь высаживали на берег для усиления гарнизона 150 матросов. Откладывая со дня на день штурм укрепления, горцы 20-го числа разошлись, назначив новый сбор на 25-е, но он почему-то не состоялся. Десять дней оставались крейсеры на рейде, в ожидании нового покушения со стороны неприятеля, и только 1-го августа снялись с якоря и ушли в море. После этого во II и III отделениях береговой линии наступило затишье, длившееся в продолжении четырех месяцев, хотя отношения между нами и горцами продолжали быть неприязненными. Гарнизоны двух соседних фортов, Навагинского и Головинского, больше всех подвергавшиеся нападениям, могли наконец отдохнуть. Только река Шахе в осеннее полноводье снова попортила плотину, но на этот раз прочные сваи продержали эту защиту до весны.

Военные действия возобновились лишь в конце ноября. 25-го числа в 9 часов утра с возвышения, отстоявшего на [250] ружейный выстрел от второй батареи Навагинского форта, убыхи открыли огонь по укреплению и по прикрытию порционного скота. Появление их было так неожиданно, что в первую минуту, по тревоге, успели собрать только 70 человек, которые тотчас же и выступили против горцев. Вслед за ними выслана другая команда с одним горным единорогом. Тем временем и к убыхам подошло подкрепление. Завязался бой, упорный с обеих сторон, но длившийся не более часа. Горцы не только не хотели отступать с занятой ими позиции, но, напротив, имели намерение спуститься с высот и придвинуться к укреплению; они несколько раз бросались в шашки, в надежде опрокинуть высланную против них маленькую колонну, но всякий раз их отбивали штыками. Стойкость и спокойное мужество наших солдат одержали наконец верх над их отвагой, и они потянулись в беспорядке назад к ущелью, едва успев подобрать тела своих убитых. В этой короткой, но жаркой схватке Навагинский форт лишился одного офицера, поручика Бредихина, смертельно раненого и в тот же день умершего от ран, 4-х нижних чинов убитыми и 3-х ранеными.

Того же 25-го ноября и Головинский форт, после долгого перерыва, увидел неприятеля. Высланная в этот день команда имела в лесу незначительную перестрелку с партией из 30-ти или 40-ка человек убыхов. Эта партия бродила в окрестностях форта с очевидною целью пробраться к рейду и посмотреть — есть ли там наши крейсеры; перестрелка была только отводом. Воинский начальник не знал еще о готовящемся покушении и о том, что кругом укрепления, на всех его сообщениях, расставлены пикеты, никого не пропускавшие к форту — мера, направленная против лазутчиков. Несмотря однако на это, одному преданному нам убыху удалось 27-го ноября, под покровом ночи, проползти [251] мимо пикета и проникнуть в укрепление. Известия, доставленные им, были тревожны, но они не особенно удивили и нисколько не смутили воинского начальника. По словам лазутчика, к верховьям Варданэ стянулось скопище в 6 тысяч человек, преимущественно шапсугов и убыхов, решивших взять форт и уничтожить его гарнизон 29. Несмотря на поздний час ночи, маиор Баньковский созвал начальников частей, сообщил им полученные сведения и отдал приказание приготовить все части в полную готовность к встрече неприятеля, намеревавшегося утром произвести штурм. Перед рассветом все люди были уже на своих местах, даже больные, которым силы позволяли подняться на ноги и держать в руках ружье. Орудия 30 были заряжены картечью, нижние чины вытянуты в одну шеренгу по банкетам, частные резервы расположены у бастионов, а главный резерв стоял на площади в середине укрепления. Иеромонах Макарий Каменецкий, почтенный старец, грудь которого украшена была орденом св. Владимира 4-й ст. с бантом за штурм этого же укрепления в 1844 году, прочел молитву о даровании победы и окропил гарнизон и орудия святой водой. В 8 час. утра против левого фронта укрепления, из лощины, замаскированной возвышенностью со стороны форта, показались горцы. Их было до 2-х тысяч человек. Спустившись с возвышенности, они разделились на две партии и с неимоверною быстротою помчались, одна — прямо к левому фасу укрепления, другая — берегом моря, к промежутку между морем и блокгаузом. В ущелье, против переднего фронта, [252] показалась третья, еще более многочисленная партия пеших и конных, которая быстро выдвинулась на открытое пространство и направилась к форту. Около волчьих ям, прикрывавших левый фронт укрепления и начинавшихся в трехстах саженях от него, первая партия остановилась и спешилась. На каждой лошади было по два человека, а рядом с каждою лошадью бежал еще третий, держась за стремя или за ногу всадника. Прежде, нежели горцы достигли волчьих ям, артиллерия успела сделать по три выстрела из каждого орудия, но неприятель с невозмутимым хладнокровием, пренебрегая сильным ружейным и картечным огнем из 9-ти орудий, спешился, привязал лошадей к деревьям, рассеянным впереди фронта, перебрался через волчьи ямы, спустился в ров и в нескольких местах начал ломать палисад. Пока одни перебирались через палисад, становясь друг другу на плечи, другие бесстрашно подбегали к самым орудиям и ружейными выстрелами почти в упор вырвали из строя 17 нижних чинов. Несмотря на убийственную картечь, 20 отчаянных головорезов вскочили на крону бруствера, водрузили между турами значки и, поджидая остальных, открыли огонь по резерву, стоявшему у ближайшего бастиона. Маиор Баньковский, не покидавший все время банкета, откуда наблюдал за действиями неприятеля, двинул вперед команду, состоявшую всего из 60-ти человек и носившую громкое название главного резерва. Иеромонах Макарий и прибывший ему на смену игумен Ефрем благословили их, и солдаты, с громким “ура” бросившись к левому фронту, штыками опрокинули в ров ворвавшегося в укрепление неприятеля. Штурм первой партии был отбит. Вторая партия бесстрашно промчалась между блокгаузом и морским берегом, под картечным огнем двух горных и одного 1/4 пудового единорогов, овладела форштадтом, в котором находились хозяйственные заведения, и [253] отсюда бросилась к крепостным воротам. Не имея при себе пороха, черкесы принялись рубить ворота шашками, пытались расшатать их, вывернуть столбы, но они не поддавались. Около часу горцы трудились над ними, поражаемые с вышки, устроенной над воротами, ручными гранатами, ружейным огнем и длинными пиками, заранее заготовленными гарнизоном на случай штурма. Несколько ловких наездников пытались на лошадях перескочить с гласиса на бруствер через палисад; двум отчаянным горцам даже удалось исполнить этот смелый скачек, но они тотчас же заколоты были штыками. Атака второй партии окончилась такой же неудачей, как и атака первой; только штурм ее был менее блестящ; ей не довелось заглянуть внутрь укрепления и водрузить свои значки. Около половины 11-го черкесы, отбитые с левого и приморского фронтов, начали поспешно отступать, подбирая своих раненых и убитых. Первая партия спустилась в ту самую лощину, из которой в 8 часов утра показалась перед левым фронтом укрепления. Вторая перед уходом успела зажечь сено и некоторые строения форштадта, затем отступила прежней дорогой мимо блокгауза и вплавь через реку Шахе. При самом начале штурма к устью реки подошел казачий баркас, под командой хорунжего Могильного, присланного из Навагинского укрепления предупредить маиора Баньковского, что неприятель имеет намерение атаковать Головинский форт. Хотя баркас и опоздал с известием, но принял участие в славном бое. Когда вторая партия, отступая, направилась к реке, хорунжий Могильный встретил ее и провожал до другого берега картечью. Здесь много погибло горцев и много тел унесено в море. Третья партия, встреченная картечью и сильным ружейным огнем с переднего фронта, смешалась и, не дойдя ста сажень до бруствера, показала тыл; напрасно предводители ее несколько раз бросались вперед со [254] значками в руках, стараясь воодушевить и ввести ее в бой — она продолжала уходить и скоро скрылась в ущелье. Во рву и на гласисе осталось 64 тела, которых горцы не успели подобрать. Кругом укрепления лежали убитые лошади, валялись винтовки, шашки и пистолеты, разбросаны были седла с приборами. Гарнизону Головинского форта, не в первый раз праздновавшему победу над воинственными соседями, достались в виде трофей, кроме оружия, 4 значка; в плен попался один, скоро умерший от ран. Общая потеря горцев простиралась до 500 человек убитыми, ранеными и контужеными — цифра очень правдоподобная, если принять во внимание безумную отвагу, с которой они вели себя при штурме левого и приморского фронтов. С нашей стороны выбыло из строя убитыми 4 человека, ранеными и контужеными 20.

К делу 25-го ноября на всем протяжении Кавказа отнеслись с таким же удивлением и энтузиазмом, с каким недель за шесть перед тем отнеслись к знаменитому делу нижегородских драгун 15-го октября при сел. Кутиши. Действительно, про это дело можно сказать, что “не столько от прочности стен зависит неприступность укрепления, сколько от мужества его гарнизона," как говорилось по этому поводу в приказе главнокомандующего от 3-го января 1847 года.

Но в семье не без урода: среди геройского гарнизона нашелся негодяй, который мог омрачить незапятнанную славу его. 16-го декабря один из рядовых Черноморского линейного баталиона намеревался бежать в горы. Он был замечен с приморского фронта — и в вдогонку ему полетела картечь. Дезертир был убит на месте и тут же, недалеко от берега моря, зарыт в землю без христианского обряда. Крайность этой меры объясняется тем, что доставленные беглецом сведения о внутреннем расположении форта, слабых его сторонах и численности гарнизона могли иметь гибельные последствия для защитников. [255]

Закончился 1846 год. Он не особенно богат громкими делами и битвами, но в продолжении его войскам кавказской армии довелось вынести много такого, что послужило уроком на будущее время и подготовило окончательное покорение горцев. Правда, власть Шамиля еще не сокрушилась, но обаяние его было значительно подорвано.

Потери всей кавказской армии за описанный год выразились следующими цифрами: убито обер-офицеров 12, нижних чинов 283; ранено штаб-офицеров 3, обер-офицеров 53, нижних чинов 790; контужено штаб-офицеров 3, обер-офицеров 16, нижних чинов 272, без вести пропали 5 нижних чинов. Всего выбыло из строя 1437 человек.


Комментарии

25. Донесение начальника черноморской линии главнокомандующему, 14-го июня 1846 года № 36.

26. Отзыв начальника главного штаба, 81-го августа 1846 г. № 1113.

27. Отзыв военного министра главнокомандующему, 4-го июля 1846 г. № 7635.

28. Донесение начальника черноморской береговой линии, 30-го июля № 110.

29. К 28-му ноября 1846 года гарнизон Головинского форта составляли: Черноморского линейного № 5 баталиона штаб-офицер 1, нестроевой 1; Черноморского линейного № 7 баталиона две роты — обер-офицеров 6, унтер-офицеров 32, музыкантов 6, рядовых 342, нестроевых 9; Черноморского линейного № 16 баталиона — обер-офицер 1, унтер-офицеров 4, музыкантов 2, рядовых 60, нестроевой 1; Азовского казачьего войска — обер-офицер 1, нижних чинов 16; всего — штаб и обер-офицеров 9, унтер-офицеров 36, музыкантов 8, рядовых 418, нестроевых 11.

30. Пять 6-ти фунт. пушек, один 1/4 пуд. и три горных единорога.

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 17. 1896

© текст - К. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1896