-

1845-й ГОД НА КАВКАЗЕ

VIII.

Положение левого фланга кавказской линии в начале 1845-го года. Совещание в Дарго. Неудачная попытка чеченцев и новое совещание в Дарго. Происки и распоряжения Шамиля. Третье совещание в Дарго. Набег на аул Беной-Ирзау. Движение отряда генерал-маиора Патона к аулу Сенгель-Ирзау. Нападение чеченских скопищ на Умахан-Юрт. Убийство Шамилем 37 человек русских пленных. Вступление в управление левым флангом кавказской линии генерал-маиора Фрейтага, по возвращении из отпуска. Движение отряда, под начальством генерал-маиора Фрейтага, к сел. Шали. Возвращение за Аргун. Сбор отряда у Герзель-аула и движение к Мискиту. Соединение с главным действующим отрядом, рассеяние партии чеченцев, намеревавшейся отбить скот под Новым-Юртом. Нападение партии мичиковского наиба Бота. Приезд Шамиля в с. Шали. Выступление отряда генерал-маиора Фрейтага на рубку гойтинского леса. Рубка леса. Возвращение отряда по выполнении предприятия. Действия назрановского отряда, связанные с рубкою гойтинского леса. Деятельность назрановского отряда в течении 1845-го года.

На левом фланге кавказской линии, по принятому в то время делению, в состав которого входило все пространство от Липовского поста по р. Тереку и от укр. Казак-Кичу по р. Сунже, на укр. Куринское, далее на укр. Внезапное и, затем, вниз по рр. Сулаку и Тереку до Каспийского моря, начало 1845-го года проявило себя, целым рядом мелких нападений и стычек, между нашими войсками и хищниками, переправлявшимися, в особенности часто, на левый берег Терека, с целью грабежа и отбития скота у жителей и у войск, вблизи казачьих станиц, или же нападавшими на незначительные команды, конвоировавшие транспорты. Перестрелки, угон скота и обратное его отбитие, выезжавшею по тревоге погонею, нападения на транспорты и оказии — были ежедневными событиями, вошедшими, так сказать, в порядок вещей.

Шамиль, в первых числах января, а именно 9-го числа, собрал к себе в Дарго всех наибов и старшин большой и малой Чечни. Возвратившиеся из-за Аргуна лазутчики немедленно донесли генерал-лейтенанту Гасфорту, о всем происходившем на этом собрании. По [397] их рассказам, после того, как около дома Шамиля сошлись его наибы и старшины, имам взошел на крышу сакли и с нее начал бранить своих ближайших помощников, упрекая их в том, что, по дошедшим до него слухам, они притесняют народ и убивают тех соотечественников, что ходят к русским. Запрещая посещать последних всем, кроме лазутчиков, Шамиль, в то же время, приказывал не лишать жизни тех, которые, но неведению, этого не исполняют, так как подобное убийство противно шариату. Собравшемуся же около него народу — объявил, что чеченцы сами были виноваты, позволив русским построить крепость в Чахкери, так как, если бы дрались как следует, то русские не были бы в состоянии совершить возведение укреплений; об неоднократно обещанной помощи для освобождения от русских — сказал, что даст ее тогда, когда придет время. Потом снова имел особое тайное совещание с наибами и, затем, отпустил всех по домам.

Это обещание помощи со стороны Шамиля вновь оживило надежды чеченцев, приободрило их и, по-видимому, вкоренило убеждение, что с весною, когда покрытые густою листвою деревья лесов представляют несравненно лучшую защиту при сопротивлении, чем зимою, им удастся изгнать непрошенных пришельцев, из их родного края. Но ждать наступления весны в полной бездеятельности было не по характеру чеченцам и потому, со дня на день, следовало ожидать с их стороны воинственных проявлений их энергичной натуры. И действительно, 15-го января, лазутчики дали знать, что к тому времени назначен сбор трех сильных партий с большой и малой Чечни, которые должны были соединиться в Шали, Гельдыгене и на Мичике, с тем, чтобы напасть на линию по Тереку, для отбития жительского скота, пасшегося в [398] камышах близ этой реки. В трех этих скопищах должно было собраться более 3-х тысяч конных чеченцев, с продовольствием на пять суток, и с ними все наибы большой и малой Чечни. Главным предводителем и руководителем этого предприятия Шамиль назначил Эльдара, наиба мичиковского и качкалыковского.

Получив известие, генерал-лейтенант Гасфорт сообщил об этом, открытым оповещением, по линии до г. Кизляра и до станицы Екатериноградской, предписав иметь все войска в совершенной готовности к встрече неприятеля, а табуны и скот жителей и кочующих ногайцев по всей линии отогнать как можно далее от Терека, в безопасные места.

Хотя лазутчики и не могли указать пункта, в котором скопища эти намеревались вторгнуться в наши владения, но, по соображению их частных сборных пунктов, можно было заключить, что они непременно отправятся в дистанцию гребенского полка, между Ключиным постом и станицей Новогладковской. Вследствие этого, в то же время, было предписано, командующему гребенским казачьим полком, маиору Суслову послать две роты куринского егерского полка, с одним конным орудием гребенского участка и некоторым числом казаков, из станицы Щедринской в деревню Брагуны, на всех же пунктах по Тереку войскам быть в полной готовности, так чтобы неприятель, по возможности, везде нашел достаточный отпор, а выдвинутый к Брагунам отряд, мог встретить и отрезать путь отступления, движением по правому берегу реки. Трудно, и почти невозможно, было воспрепятствовать таким сильным шайкам сделать внезапный прорыв через кордон, по замерзшей везде реке, но следовало, по крайней мере, предупредить их и не дать возможности одержать где-либо, более или менее [399] значительный, успех. Принимая все вышеизложенное в соображение, генерал-лейтенант Гасфорт приказал маиору Суслову распоряжаться всеми войсками расположенными в заведываемой им дистанции, по его усмотрению, в то же время вступив в сношение с командиром подвижного резерва укрепления Куринского, для совместного действия в тылу неприятеля, с ротами посланными в Брагуны.

Прибывшие на следующий день вечером лазутчики подтвердили, что действительно все наибы большой и малой Чечни, собравшись с партиями в деревню Гельдыген, в числе более 3-х тыс. человек, предполагали, в ночь с 16-го на 17-е число, направиться на линию; к чеченцам присоединилась и часть тавлинцев. Известие это было вторично сообщено по линии до г. Кизляра. Набег не замедлил совершиться, — скопище, скрытое густым туманом, подойдя к Тереку, разделилось на две части, из которых одна, составленная из наездников малой Чечни, переправясь через Терек в 8 часов утра, около Миновного поста, подожгла последний, но казаки, охранявшие его, не допустили к дальнейшему скрытному движению нападавших, которые, видя и слыша всеобщую тревогу и, зная о готовности в деревне Брагуны отряда, возвратились за Терек и вернулись домой. Другая же толпа, в тот же день, в половине первого пополудни, появилась против поста Командного, напала на офицера замосцкого егерского полка подпоручика Нарбута, следовавшего, с 17-ю человеками нижних чинов, в укрепление Амир-Аджи-Юрт, для принятия из тамошнего артиллерийского парка патронов, изрубила офицера и 6-ть человек, ранила одного рядового, захватила со всею упряжью 14 полковых подъемных лошадей, с которыми следовала команда, и, оставив телеги на месте, направилась к дер. Парбочевой; но и здесь [400] чеченцы были встречены пехотою и казаками, которые принудили их к поспешному отступлению, под пушечными выстрелами Амир-Аджи-Юртовского укрепления. Встретя везде отпор, и, опасаясь быть отрезанною, движением наших отрядов расположенных при деревне Брагуны, при укреплении Куринском и в Ташкичу, куда, по известию о сборе чеченцев, прибыл командующий войсками в кумыкском владении полковник Козловский, толпа эта, подобно первой, возвратилась поспешно в свои леса, скрытая густым туманом, парившим весь этот день над земною поверхностью. Этим и окончился грозный набег чеченцев, предпринятый с столь значительным числом людей, и с полною уверенностью с их стороны на успех и богатую добычу.

Недолго оставались чеченцы спокойными; Шамиль всеми средствами продолжал разжигать их ненависть к нам, для чего, наряду с прочими мерами, вновь назначил сбор наибов большой и малой Чечни, снова созвав их в Дарго.

В двадцатых числах января, лазутчики донесли, что Шамиль, во время только что упомянутого собрания, принудил наибов возобновить клятву в верности ему. Возвратившиеся по домам наибы, после этого требовали, в свою очередь, присяги от старшин обществ в верности Шамилю, который, чтобы еще более обеспечить свой успех и наблюдать за умами преданных ему племен, послал двух доверенных и приверженных к нему лиц, Ягия-Хаджи-Кадия и Абукир-Кадия, с сотнею мюридов при каждом, первого в большую Чечню, а второго в малую, поручив им, с подозрительных деревень, сверх присяги, взять еще и аманатов.

На этом же совещании, Шамиль повторял, неоднократно, свои приказания действовать неприязненно на [401] сообщение крепости Грозной с укреплением Воздвиженским. Он опять продолжал утешать чеченцев надеждою, что с наступлением теплой погоды, возьмет штурмом Воздвиженское укрепление, и, сняв, таким образом, это бельмо с их глаз, возвратит поля богатой аргунской долины прежним их владельцам. Тогда же, Шамиль, на гробнице, убитого в 1844-м году одним мюридом из кровомщения, в ауле Цонтери, Шуаиб-Муллы, совершил молитву в честь и память своего сподвижника и, вслед затем, убеждал всех окружавших его чеченцев, следовать примеру Шуаиб-Муллы и постоянно враждовать с русскими. Шамиль в это время, как утверждали очевидцы, имел вид болезненный и вследствие слабости не мог много говорить.

С каждым совещанием в присутствии Шамиля, число мюридов в Чечне значительно увеличивалось; они беспрепятственно разъезжали по деревням, для наблюдения за жителями и влияние их росло заметным образом. При помощи их, Шамиль затруднял и запрещал торговые сношения с мирными чеченцами, причем у многих даже приказал отнять красные товары, полученные ими не из Дагестана. Подозрительность к окружавшим дошла у имама до того, что даже те, у кого оказывалась русская соль навлекали к себе недоверие. В то же время, Шамиль начал требовать, чтобы соль приобреталась правоверными из Андии, или же вываривавшееся из соленого озера за Гехами в горах, имея в виду этой мерой увеличить доходы. Приписывая успехи русского оружия отчасти тому, что чеченцы не вполне соблюдали правила предписываемые религией, Шамиль подтверждал строго придерживаться обрядам веры и велел всем ему покорным магометанам, носить повязки на шапках, — в виде чалмы.

Жители наибств малой Чечни, вообще мало верили [402] обещаниям Шамиля, и громко выражали свое недовольство; они говорили: "Имам наш много обещает, однако ничего не успел еще сделать, он окружил себя стражею мюридов, и недоступен к принятию просьб и жалоб народных". Но при всем том, казалось несомненным, что Шамиль должен был вскоре прибыть, неминуемо, в малую Чечню, так как единственным средством для поддержания его престижа было, личным присутствием, одушевить преданную ему часть народа, и тем поддержать власть наибов и мюридов от него поставленных. Однако пособить физическим нуждам, отвратить угрожавший народу голод, и скоту их падеж, Шамиль не был в состоянии; и это то и было причиною отчего число недовольных, в свою очередь, тоже возрастало с каждым днем; даже в самом Дарго, чувствовался большой недостаток в продовольствии. Шамиль послал каждому из наибов от 100 до 150 рублей серебром, приказав им на эти деньги купить пшеницу и кукурузу, для содержания своей личной стражи, в то время состоявшей из 400 мюридов, и до 300 человек беглых русских, постоянно его сопровождавших. Чтобы умножить число этих изменников нашему правительству, Шамиль запретил горцам, беглых солдат записывать к себе в рабы, а дозволил служить им по найму, рабами же повелел считать только тех, которые попадались в плен при стычках с русскими войсками и при набегах.

Сено в лесах большой и малой Чечни, в то время, сильно возвысилось в цене; арба от 12 до 15 пудов, прежде продававшееся по 50 копеек серебром, дошла до 4-х рублей. В продовольствии скота, чувствовался ощутительный недостаток; жители не надеясь, чтобы сена хватило до подножного корма, в корм овцам подмешивали сухие листья. Весьма естественно, что подобное бедственное [403] состояние непокорных жителей, явившееся прямым результатом продолжительной войны, становилось тягостным для них.

Чеченцы, все более и более, невольно убеждались в том, что без торговли с русскими они долго существовать не могли, так как из пределов наших, получали красный товар, железо и свинец, равно как и часть соли, которая более всего им была необходима.

Часть народонаселения, оказывавшая наибольшую строптивость и враждебное настроение против нашего правительства, сосредоточилась, в начале февраля, в глубине лесов между нижнею Гойтою и Мартаном, в числе до 2000 семейств, под управлением наиба Саибдула. Другая также значительная группа хуторов, слишком до 1000 семейств, находилась в лесах по верхней Гойте, Енгелику и Мартану, под управлением наиба Таиба; эти два наиба в малой Чечне были злейшими врагами русского правительства. Жители Урус-Мартана, перешедшие в леса на левый берег верхнего Мартана, в это время управлялись наибом Иссою, а Гехинские наибом Тапи.

Тапи и Исса были людьми пожилыми, из уважаемых фамилий и рассудительные, но не пользовались особенным расположением Шамиля; верхнегойтинский наиб Таиб, — человек пожилой, хитрый, лукавый, поседевший в мошенничествах, на которого положиться тоже было невозможно; Саибдула — средних лет, из простой фамилии, не пользовавшейся до него никаким особенным уважением в народе, лично прославился многими удачными воровствами, хищническими набегами и храбростью, был честолюбив, но не алчен, народ его любил, и имам вполне ему доверял.

Сам Шамиль начало 1845-го года прожил безотлучно в Дарго. Ближайшими его сподвижниками, [404] находившимися при нем в описываемый период времени, были: Сукур-Эффенди, казикумыкский кадий, Аджиев черкеевский и Джамал-Эддин, проповедник казикумыкский. Эти лица пользовались особенным доверием Шамиля; с ними он советовался обо всех своих делах и предприятиях и уважал их до такой степени, что даже подавал им сам воду, для умыванья рук. Для письмоводства у Шамиля не было постоянного лица, а в случае надобности составить письменное распоряжение, оно поручалось по выбору имама какому-нибудь мулле, если же дело было первостепенной важности, то писалось им собственноручно. В качестве тайной полиции находились при Шамиле — Ягия-Хаджи черкеевский и Абукир-Хаджи гумбетовский, которых Шамиль посылал в разные общества, для разведывания состояния народного духа горцев. Почетная стража Шамиля, как выше было сказано, состоявшая из 400 человек мюридов, находилась на полном его содержании, а семействам их отпускалось в месяц по четыре мерки хлеба; таковое же количество провианта получал каждый из беглых русских солдат при нем находившихся.

По сообщениям лазутчиков, в то время в Дарго находилось семь полевых орудий и пять в Дагестане. Кроме этого числа, Шамиль приказал отлить еще несколько, требуя, от главных наибов большой и малой Чечни, доставки меди, — на одно орудие от каждого.

Из числа мюридов, ежедневно по очереди, 10-ть человек находилось в карауле при доме Шамиля, в котором он помещался с своим семейством, в 12-ти комнатах. Близ дома Шамиля выстроен был другой дом, покрытый снаружи черным холстом; в народе говорили, что в нем хранилось до 10,000 туманов (или 100,000 рублей серебром), много хорошего оружия и дорогих вещей. Двор Шамиля обнесен был высоким плетнем. [405] По пятницам, когда Шамиль шел на молитву в мечеть, от его дома до самой мечети, по обеим сторонам дороги, становились мюриды. Двое часовых помещались на крыше мечети, двое у дверей и двое при нем.

Не считая результаты январских совещаний в Дарго достаточными, Шамиль вновь созвал к себе, в первых числах февраля, но на этот раз не чеченских, а тавлинских наибов. По рассказам очевидцев, Шамиль, описывая тавлинцам преданность чеченцев общему делу и стесненное их положение, предложил вопрос: какие меры следовало предпринять? "Русские", говорил он, "эти непримиримые враги правоверных, усеяли Чечню своими крепостями. Ойсунгур (Куринское), Умахан-Юрт, Горячеводск, Закан-Юрт, Казак-Кичу, Грозная и Чахкери (Воздвиженское) составляют сеть, которая опутала свободу ваших собратьев чеченцев; последняя новая крепость, построенная в сердце земли сего храброго народа, стеснила положение края и приблизила его к погибели." После некоторого молчания, в ответ на это, наиб андийский Лабазан сказал: "чеченцам надобно подать помощь, если он (Шамиль) это находит возможным, в противном случае предоставить им покориться русским. Шамиль отвечал, что он об этом подумает. Посоветовавшись около 2 1/2 часов с приближенными эффенди и муллами, имам вышел к наибам и объявил: что пришел к убеждению, что чеченцам, претерпевавшим нужду и бедствия за преданность к восстанию в горах, необходимо подать помощь и потому он решил предпринять все, что только было в его власти, для их освобождения. Ко времени, когда должен был стаять снег с чеченских равнин, Шамиль приказал тавлинским наибам собрать всех, кто только мог носить оружие, и, усилив их всею своею артиллерией и телохранителями, обещал повести в Чечню, [406] где надеялся, что к нему присоединятся вооруженные шайки чеченских наибов, затем намеревался, одною частью ополчения стать на сообщении между Воздвиженским укреплением и крепостью Грозной, опираясь на мятежное население гойтинских лесов, а другою — предпринять что окажется возможным против наших крепостей, войск и покорных жителей, между реками Сунжею и Тереком, а если обстоятельства позволили бы, то и разграбить князей и жителей кумыкской плоскости, причем уверял наибов и старшин, что мусульманские державы Турция и Персия обещались поддержать его действия.

Для этого предприятия Шамиль обещался доставить 20-ть артиллерийских орудий, а для штурма укреплений, приказал заготовить большое число лопат и багров.

Вслед за последним совещанием, наибы стали деятельно, энергично, заниматься приготовлениями к походу, утешая чеченцев, что Шамиль совершит предприятие, которым они останутся довольны. Горцы, с верховьев Аргуна, небольшими партиями, пешие, стали прибывать в хутора и аулы гойтинского леса. Каждому горцу приказало было иметь при себе продовольствие на 15-ть дней. Судя по продолжительному сбору большого неприятельского скопища, можно было догадываться, что Шамиль имел намерение сделать покушение на укрепления Сунженской линии, или же против аулов старого и нового Юртов, или, наконец, вторгнуться во владикавказский округ и пробраться в Кабарду. Генерал-лейтенант Гасфорт счел долгом предупредить об этом владикавказского и моздокского комендантов, и войска расположенные по Тереку. Воинским начальникам укреплений левого фланга было подтверждено вновь о бдительности и исправности. В то же время, начальнику войск Воздвиженского гарнизона, генерал-маиору Патону предписано было посылать частые [407] кавалерийские разъезды, днем и ночью, вниз по течению Аргуна, стараясь затруднять и препятствовать горцам свободное сообщение с малою Чечнею и, по временам, выдвигать Воздвиженский подвижной резерв, по направлению к Гелен-Гойте и Алде, с целью тревожить мятежное народонаселение этой части Чечни. Все эти меры должны были показать неприятелю полную готовность наших войск отразить нападение и подать скорую помощь слабейшим пунктам, а равно и обществам, которые бы пожелали добровольно отложиться от Шамиля.

2-го марта, генерал-маиор Патон получил уведомление, что наиб Дуба приступил к переселению всех жителей верхнегойтинских хуторов, в Черные горы.

Не желая оставлять без наказания хутор Беной-Ирзау, расположенный в угле между р. Гойтой и притоком ее Енгеликом, жители которого менее других, ближайших к Воздвиженскому укреплению, хуторов, рассеянных по гойтинскому лесу, оказывали готовность к принесению покорности нашему правительству, а также, отчасти, с целью ознакомиться с этою частью леса, где, на частых полянах, жители, как Беной-Ирзау, так и соседних хуторов, имели свои поля, — генерал-маиор Патон поручил, состоявшему по кавалерии, полковнику Витовскому, с 1-м и 2-м баталионами куринского егерского полка, 2-м баталионом навагинского, тремя орудиями легкой № 4-го батареи 14-й артиллерийской бригады, стрелками и казаками донского № 26-го полка, сделать набег на этот хутор, а генерального штаба штабс-капитану Ольшевскому, одновременно с движением войск к Беной-Ирзау, осмотреть означенные поля с тою целью, чтобы, зная их положение, легче было бы уничтожить сделанные на них посевы, в том случае если бы жители этой части Чечни не изъявили совершенной покорности. Полковник Витовский выступил из [408] укрепления в три часа пополуночи с вверенными ему войсками, и, несмотря на темноту ночи и туман, прибыл за полчаса до рассвета к тому месту гойтинского леса, где дорога, ведущая к Беной-Ирзау, входила в этот лес. Так как, по показаниям проводников, оставалось еще до хутора около 4-х верст, то полковник Витовский, желая достигнуть до него на рассвете, поручил подполковнику барону Меллер-Закомельскому, с пехотою и артиллериею, поспешать за ним, а сам с казаками на рысях двинулся к Беной-Ирзау.

Дорога, около трех верст, шла редким лесом и по частым полянам, на которых находились большие посевы, с версту же пришлось проходить по болотистой местности и густым лесом. Однако, несмотря на это, казаки явились на рассвете в виду хутора и хотя большая часть жителей успела скрыться в лес, но все-таки четыре чеченца были настигнуты и, не желая сдаться пленными, изрублены; кроме того, большая часть жительского имущества, весь рогатый скот, и две женщины захвачены казаками. При отступлении последних через чащу леса, жители Беной-Ирзау, подкрепленные сбежавшимися к ним на помощь соседями, начали сильно наседать на спешенных казаков, но подполковник барон Меллер-Закомельский, подоспевший с 1-м баталионом куринского егерского полка, приняв на себя натиск чеченцев, дал возможность спешенным донцам отступить через остальную чащу леса; куринцы, отважно встретив штыками, почти в непроходимом лесу, толпу чеченцев, отступили на поляну, после чего неприятель устремился на левую цепь, занятую двумя ротами 2-го баталиона куринского полка, но командир этого баталиона, подполковник Гюлинг, не допускал чеченцев броситься в шашки до самого выхода наших войск из гойтинского леса. [409]

Этот набег, кроме того, что ознакомил нас с местностью и лишил жителей Беной-Ирзау большей части имущества и всего скота, стоил им значительной потери ранеными и убитыми, о точном числе которых невозможно было собрать положительные сведения, известно только, что семь человек чеченцев было убито в рукопашном бою.

Потеря наша в этом набеге состояла из одного убитого, пяти тяжелораненых и 11 легкораненых нижних чинов.

В начале марта, по приказанию Шамиля, мюриды прибыли в аулы и хутора большой и малой Чечни, где собирали хлеб с каждого двора по 20-ти фунтов и, таким образом, успели собрать со всей Чечни до 5,000 мерок; хлеб этот, как уверяли шамилевские мюриды, назначался для продовольствия горцев (каждому по мерке на две недели), прибытие которых в Чечню, для освобождения ее от власти русских, ожидалось чеченцами с нетерпением. Однако, это утешение, обещанное им столько раз, но исполнение которого все отлагалось и откладывалось, началось уже приниматься с недоверием и не уменьшало в чеченцах ропота, усилившегося еще вследствие того, что Шамиль сначала покупал хлеб по вольной цене, потом назначил таксу невыгодную для чеченцев и, наконец, стал собирать хлеб без платы, с каждого двора в виде подати, к которой чеченцы не привыкли. Часть собранного хлеба, Шамиль приказал перевезти в Дарго и оттуда по дороге в урочище Начхой-Каж, где, по-видимому, намерен был укрепиться, по всей вероятности не надеясь долго продержаться в Дарго.

Между тем, Шамиль все медлил идти освобождать Чечню от русских, и вместо того, чтобы привести в исполнение свое обещание, отправился на совещание в Андию, где начал распространять слух, о намерении идти [410] со своими скопищами в Дагестан, куда, однакож, свою артиллерию, вполне снаряженную к движению, еще не отправлял; в то же время, перед выездом из Дарго, он не переставал обнадеживать чеченцев, что с андийцами возвратится в Чечню, для наказания жителей, покорных нашему правительству; в особенности он не мог равнодушно говорить о старом и новом Юртах и собирался их наказать, по примеру селения Чох в Дагестане. И действительно, жители этих аулов вполне заслужили ненависть Шамиля, так как были весьма полезны нашему правительству, занимаясь транспортировкой в наши укрепления провианта; они же доставили в Воздвиженское артиллерию, чем Шамиль в особенности был озлоблен.

С наступлением весны и с появлением подножного корма, чеченцы вновь начали более склоняться на сторону Шамиля, который, заметя это, употреблял самые деятельные меры, чтобы овладеть опять их расположением; мюриды и посланные от него кадии постоянно наблюдали за поведением народа, угрожая за покорность нашему правительству совершенным истреблением обществ, намеревавшихся отложиться от Шамиля.

15-го марта, генерал-маиор Патон, получив сведение, что наиб Суаиб собирает партию с населения большой Чечни на Мискир-Юрте и, желая воспользоваться отсутствием жителей из их аулов, поручил полковнику Витовскому, с тремя баталионами пехоты, тремя орудиями, стрелками и казаками, сделать движение к Шали, по дороге, проходившей у подножья Черных гор, на которой находились частые аулы и хутора, а для отвлечения жителей Гелен-Гойты и партии тавлинцев там находившихся, поручено было подполковнику Германсу, с 1-м баталионом навагинского полка и одним орудием, [411] двинуться к, так называемому, верхнему уступу и, сделав несколько выстрелов из орудия, оставаться на этой позиции в наблюдательном положении, до возвращения посланных в Шали войск. Полковник Витовский, выступив из укрепления в два часа по полуночи, двинулся чрез Атагу к Сенгель-Ирзау, аулу, оставленному жителями после поиска наших войск, совершенного 3-го декабря 1844 года. Хотя Витовский, с вверенными ему войсками, прибыл к последнему аулу с рассветом, но, прикрытые Черными горами и лесом, наши войска успели скрытно пройти около двух верст и подойти к подножью высоты, на которой находился аул Мезойн с хуторами: Гендрихен и Беной. Казаки поднявшись на высоту Мезойн обскакали аул с тыльной стороны, а командовавший тремя баталионами куринского полка барон Меллер-Закомельский, с пехотою и артиллериею подкрепляя казаков, появился перед аулом с фронта.

Несмотря на быстрое движение наших войск, находившиеся, за исключением отправившихся в Мискир-Юрт, в Мезойне жители скрылись в лес, не успев однако угнать свой скот, который был настигнут донцами и, после довольно сильной перестрелки, отбит.

Вместе с тем, другая половина казаков, с есаулом Сысоевым во главе, обскакала хутора Гендрихен и Беной и, увлекшись преследованием бегущих жителей, вступила в жаркую перестрелку с чеченцами, засевшими в небольшом перелеске, но, подоспевшие к ним на помощь, две роты 1-го баталиона куринского полка, под начальством командовавшего оными капитана Поссьета, принудили неприятеля очистить занятые ими прикрытия. Оправившийся от первого впечатления, неприятель начал собираться большими партиями, как с хуторов, находившихся на покатости Черных гор, так и со стороны Шали, [412] отчего дальнейшее движение малочисленного отряда становилось опасным, тем более, что нужно было отступать частыми и довольно густыми перелесками, которыми было покрыто пространство между Шали, Черными горами и Аргуном, а потому полковником Витовским и было дано приказание отступать. Чеченцы, всегда с нетерпением выжидавшие отступления противников, для энергичного их преследования, заметив обратное движение наших войск, единовременно устремились двумя большими толпами, одна из них бросилась на 1-й баталион куринского полка, составлявший арриергард и находившийся под начальством подполковника барона Меллер-Закомельского, а другая на правую цепь — из двух рот 3-го баталиона того же полка, но картечь и штыки останавливали дерзкого неприятеля, несколько раз покушавшегося броситься в шашки — при проходе через густой лес, при хуторе Беное и при переправе чрез р. Мезойн. Подобный же отпор встретили чеченцы при проходе левой цепи, в состав которой входили остальные две роты 3-го баталиона куринского и одна рота прагского полков.

К облегчению отступления много способствовало отвлечение жителей Гелен-Гойты и тавлинцев, движением 1-го баталиона навагинского полка на верхний уступ и, наблюдательное положение этого баталиона, что дозволило нашим войскам, без выстрела, пройти от Атага до укр. Воздвиженского. Потеря наша при этом состояла из раненых: куринского егерского полка — прапорщика Вельяминова и 11 человек нижних чинов и из четырех контуженых.

Этим движением совершенно достигалось выполнение предположенной цели, потому что, на другой день явившиеся к наибу Суаибу старшины аула Мезойна объявили — что разорение русскими их аулов, есть следствие [413] назначенного им сбора в Мискир-Юрт, отправляясь куда они должны были оставить свои жилища без всякой защиты, а потому, на будущее время, лучше соглашались оставаться дома и защищать свое имущество, чем участвовать в бесполезных для них сборах.

Несмотря на это, когда в начале апреля, Шамиль приказал наибам большой и малой Чечни вновь собрать как можно более хорошо вооруженных конных и пеших чеченцев, то они немедленно охотно сгруппировались под значками своих наибов, ожидая, что несколько тысяч горцев, согласно обещанию имама, наконец-то должны были прийти к ним на помощь. Шайки постепенно соединялись на Мичике. О намерениях неприятеля и о том в какую сторону будут направлены их военные действия ничего не было известно; Шамиль, чтобы сбить с толку наши войска, распускал слухи, более или менее правдоподобные, касательно своих предположений.

Полагая, что неприятель вторгнется на кумыкскую плоскость, или двинется на укрепления вверх по Сунже, чтобы пробраться к Назрану, или же действовать на наши сообщения от крепости Грозной к Воздвиженскому, равно как и с переправой на р. Терек, и, вслед за тем, большею частию своих сил броситься на затеречных покорных нам чеченцев и в особенности на Старый Юрт, генерал-лейтенант Гасфорт, желая по возможности обеспечить каждый из наших слабейших пунктов и, вместе с тем, иметь под рукою довольно сильный резерв, сделал следующие распоряжения: генерал-маиору Патону предписал, в случае движения партий к Аргуну, с намерением перейти в малую Чечню — немедленно выступить с войсками, выбранными по его усмотрению, из укрепления Воздвиженского к переправе скопища через Аргун и стараться, по мере возможности, опрокинуть неприятеля. [414] Если же генерал-маиор Патон получил бы сведение, что главные силы неприятеля двинутся к Старому Юрту, то выслать из укрепления Воздвиженского два баталиона пехоты, при двух орудиях в крепость Грозную, откуда удобнее можно было поспеть на помощь к угрожаемым пунктам. Полковнику Козловскому, в то же время, предлагалось быть в совершенной готовности к встрече неприятеля, и если бы все скопище двинулось на кумыкскую плоскость по левую сторону Ярык-су, то, оставив в Внезапной два баталиона, прочие войска сосредоточить около Ташкичу и действовать, сообразно с намерением неприятеля. Для лучшего охранения кумыкского владения, войска там расположенные усилены были одним баталионом замосцкого егерского полка, двумя орудиями и сотнею донских казаков № 52-го полка. Для охранения Старого Юрта, близь Горячеводского укрепления расположены были три роты модлинского полка и одно казачье орудие гребенского участка, а на правом берегу Терека, против станицы Червленной — шесть рот люблинского егерского полка, баталион прагского пехотного полка и пять орудий. С этим самостоятельным резервом, генерал-лейтенант Гасфорт намерен был двинуться куда указала бы надобность. Кроме того на переправе у Амир-Аджи-Юрта оставлены были по две роты замосцкого и люблинского полков.

11-го числа, получено было известие, что начальники неприятельского скопища, после долгого совещания в Аку-Юрте, решились, с тремя орудиями, двинуться вниз по Мичику, по направлению к Умахан-Юртовскому укреплению. Убедившись, что неприятель, движением своим, обнаружил цель предприятия, начальник левого фланга немедленно отдал следующее распоряжение: командовавшему гребенским казачьим полком, маиору Суслову, приказал, с наличными казаками, одним орудием и следовавшей [415] в состав кумыкского отряда сотней казаков моздокского полка, быстро двинуться к Амир-Аджи-Юрту, откуда, усилив себя 4-мя ротами пехоты, по кратчайшему пути, спешить к Умахан-Юрту; командовавшему подвижным резервом укрепления Куринского, полковнику Ранжевскому, с 2-м баталионом егерского генерал-адъютанта князя Чернышева полка, двумя сотнями казаков донского № 52-го полка и двумя орудиями, выступить из укрепления Куринского, по направлению откуда услышит пушечные выстрелы, причем предупреждал его о намерении неприятеля напасть на Умахан-Юрт, сам же Гасфорт, с резервом, был в полной готовности, не покидая сообщения с переправою на Тереке, двинуться к Умахан-Юрту по правому берегу реки.

Неприятельское многочисленное скопище, 11-го числа, расположилось на ночлег в 10-ти верстах от Умахан-Юртовского укрепления. С рассветом следующего дня, неприятель двинулся к Умахан-Юрту. Пешие толпы обложили укрепление, часть конницы обскакала аулы Умахан и Аласхан Юрты и, вслед за тем, неприятель открыл учащенный огонь из трех орудий, расположенных за ближайшими к укреплению курганами, тогда как большая часть неприятельской конницы находилась в резерве, со стороны кумыкской плоскости. Неприятельское скопище, подойдя к Умахан-Юрту, было встречено артиллерийским и ружейным огнем из укрепления и, в то же время, жители аула, из сакель и завалов, открыли ружейную перестрелку.

По первым раздавшимся выстрелам, полковник Ранжевский из Куринского укрепления и маиор Суслов от Амир-Аджи-Юрта, двинулись с отрядами, имея намерение соединиться для взаимных действий. В то же время от переправы через Терек, против станицы [416] Червленной, немедленно двинулся к Умахан-Юрту генерал-лейтенант Гасфорт с резервом.

Неприятель вскоре узнал о направлениях, принятых вышеназванными частями, так как для открытия движения наших отрядов, спешивших на помощь к Умахан-Юртовскому укреплению, он имел по всем главным путям сильные кавалерийские разъезды.

Колонна полковника Ранжевского, направляясь в тыл скопищу, в шести верстах от укрепления, была атакована со всех сторон многочисленною неприятельскою конницею, числом до 2,000 человек. Чеченцы беспрерывно бросались в шашки, но картечные выстрелы и батальный огонь постоянно отражал их, в течении двух часов. Полковник Ранжевский продолжал, по мере возможности, двигаться к Умахан-Юрту, несмотря на все усилия неприятеля задержать отряд. К нему на выручку стал подходить, со стороны Амир-Аджи-Юрта, Суслов. Чеченцы, видя быстрое наступление отряда маиора Суслова, принуждены были отказаться от настойчивых нападений на колонну полковника Ранжевского, которая находилась к тому времени уже в крайне затруднительном положении.

Успевшие соединиться отряды быстро двинулись к Умахан-Юрту. В это время, неприятель получил известие о приближении наших войск еще со стороны Брагун и, считая своё положение опасным, потеряв надежду на успех, принужден был оставить Умахан-Юртовское укрепление и отступить к разоренным деревням Гедермесу и Шавдону, расположившись на труднодоступной позиций. Этим и закончилось неудавшееся предприятие неприятельского скопища, во время нападения, выстрелами из орудий, повредившего некоторые верки укрепления и строения в форте.

Потеря наша состояла: в гарнизоне [417] умахан-юртовском — кавказского линейного № 10-го баталиона раненых 9 человек, из коих двое тяжело; в отряде полковника Ранжевского — егерского генерал-адъютанта князя Чернышева полка 2-го баталиона ранено, нижних чинов 9, контужено два обер-офицера и 21 нижний, чин; жители Умахан и Аласхан Юртов, защищавшиеся с отчаянием в своих завалах, потеряли ранеными пять человек и лишились большей части их имущества, которое было разграблено.

Неприятельское скопище, совершившее только что описанное нападение, было численностью до 8,000 человек и состояло из 4,000 пехоты, при четырех горских наибах с некоторою частью тавлинских наездников, до 2,000 зааргунских пеших чеченцев и более 2,000 ичкерийской конницы, из большой и малой Чечни. Неприятель потерял убитыми и ранеными до 300 человек, в числе коих много почетных лиц; между прочими были убиты: Чухай-мулла аку-юртовский и Урку, помощник автурского наиба, и тяжело ранен наиб верхнегойтинский, Дуба.

Как уже было упомянуто выше, нападение на Умахан-Юрт вредно отозвалось на отношения к нам части мирного населения Чечни, у которой при виде разорения Умахан-Юрта явилось сомнение в своей безопасности под нашей защитой и, вместе с тем, зародилось недоверие к нашему могуществу.

По отступлении неприятеля от Умахан-Юрта среди разноплеменного скопища, обнаружилось явное несогласие: чеченцы обвиняли тавлинцев в трусости, тавлинцы свою неудачу предприятия относили к чеченцам; раздор мог дойти до междоусобной стычки, если бы наибы, во избежание этого, не решились распустить скопище. Толпы тавлинцев отправились с орудиями в Дарго, а чеченцы и ичкеринцы разошлись по домам. [418]

После только что описанного крупного события, на левом фланге снова началось затишье, вплоть до мая месяца.

В начале мая, в горах разнесся слух, что Шамиль, чувствуя себя бессильным в борьбе с русскими, вошел в тайное сношение с нашим правительством, желая изъявить ему покорность и слух этот, впрочем, ни на чем не основанный, все более и более распространялся. Шамиль, чтобы разуверить в этом своих приверженцев, приказал, 5-го мая, вывести всех пленных русских из Дарго на ближайшую поляну, где, двумя картечными выстрелами и залпом из нескольких винтовок, расстрелял пленных офицеров и нижних чинов, в числе 37-ми человек (16-ть офицеров и 21 нижний чин).

6-го мая, вступил в управление левым флангом кавказской линии и принял командование войсками, вернувшийся из отпуска генерал-маиор Фрейтаг, а генерал-лейтенант Гасфорт, в свою очередь, сдав ему свое временное начальствование, уехал, вследствие расстроенного здоровья, в отпуск.

Положение Чечни, со времени нападения на Умахан-Юрт, было крайне возбужденное и, если не проявляло себя нападениями в больших размерах, то, в свою очередь, большинство населения ничем не выражало намерения нам подчиниться, а напротив, где только могло, выказывало враждебное к нам настроение. Шамиль, убедившись в намерении русских предпринять экспедицию в горы и, видя с нашей стороны большие приготовления, требовал помощи от жителей большой и малой Чечни, как вооруженными людьми, так и боевыми припасами и провиантом. Чеченцы сочувственно откликнулись на призыв имама и, боевые приготовления шли во всем крае очень энергично. Количество приверженцев имама, готовых с оружием в [419] руках отстаивать свою независимость, росло с каждым днем, увеличивая число наших противников.

Между тем, наступило время к открытию предположенных на 1845-й год военных действий вглубь гор, под личным начальством графа Воронцова. На долю вспомогательных отрядов предназначалось, насколько возможно, содействовать движению главных сил в горы; войскам остававшимся для охраны линии надлежало зорко следить за всем, что делалось у их непокорных соседей и не допускать, чтобы часть населения способная носить оружие безнаказанно покидала свои дома, с целью идти на помощь Шамилю. Войска левого фланга должны были в особенности бдительно наблюдать за тем, что творилось за пределами охранявшейся ими границы, так как за ней жили воинственные чеченцы, игравшие важную роль во всех предприятиях Шамиля и его приверженцев.

С открытием даргинской экспедиции из всех аулов большой и малой Чечни потянулись, партиями и поодиночке, вооруженные пешие и конные чеченцы, стремясь к имаму, чтоб предложить свою посильную помощь, в деле воспрепятствования движению к Дарго войск главного действующего отряда. Надо было воспользоваться этим моментом и постараться наказать чеченцев, истреблением части жилищ и посевов; вместе с тем, имея в виду, что движение русских войск в их родной край должно было отвлечь значительное число чеченцев, хоть на некоторое время, от содействия Шамилю, облегчив в тоже время выполнение наших наступательных действий в горы; — 1-го июля, генерал-маиор Фрейтаг получил приказание от графа Воронцова двинуться с отрядом в Чечню.

На другой день по получении приказания, собранный генерал-маиором Фрейтагом отряд переправился через р. Аргун и направился к Шали в следующем составе: [420] 2-й и 3-й баталионы виленского егерского, шесть рот модлинского пехотного, по две роты прагского и навагинского пехотных, 4-й и 5-й баталионы куринского егерского полков — всего шесть с половиною баталионов; сотня донского казачьего № 26-го полка, три сотни владикавказского казачьего, две сотни горского казачьего, милиционеров 25-ть человек — итого шесть сотен и 25-ть человек; артиллерии: донской № 1-го батареи два орудия, батарейной № 3-го батареи 20-й артиллерийской бригады два орудия, 12-й гарнизонной артиллерийской бригады рот №№ 1-го и 2-го пять орудий; всего 9-ть орудий.

Неожиданное появление этого отряда в большой Чечне наделало в ней страшный переполох, вызвавший то, что несколько нарочных немедленно помчались оттуда в Дарго с просьбой к Шамилю возвратить чеченцев для защиты их края. В верстах 4-х от аула Шали, войскам пришлось проходить через небольшой лес, причем оказалось, что ни один проводник не мог найти прежнюю, уже знакомую нашим войскам, дорогу, на шалинскую поляну, вследствие того, что она до такой степени заросла и заглохла, что от нее не осталось ни малейшего следа. Произошло это оттого, что с 1841-го года, когда войска наши проходили через этот лес перед тем в последний раз, чеченцы наложили штраф на каждого кто осмелился, хотя бы даже верхом, проехать по этому пути — и в четыре года, от прежней дороги не осталось признаков. День клонился к концу, сумерки вступали в свои права и, в виду этого, оставлять впереди себя лес в руках неприятеля, который, заняв его в продолжении ночи, приобрел бы возможность сильно препятствовать дальнейшему наступательному движению наших войск, было крайне неблагоразумно — вследствие чего генерал-маиор Фрейтаг приказал отряду двигаться вперед без дороги, [421] прямо по лесу. Мера эта, казавшаяся, сначала трудноисполнимой, имела окончательным результатом то, что отряд, несмотря на препятствия, все-таки прошел лес и, к 7-ми часам вечера, выйдя на шалинскую поляну, расположился бивуаком, близь садов разоренного аула. Едва лишь успел отряд остановиться, как к генерал-маиору Фрейтагу явились лазутчики, подтвердившие известие о том, что как только чеченцы увидели, что войска начинают переправу через Аргун, то немедленно послали нарочных в Дарго с просьбою прислать, помощь. Фрейтаг объявил, для передачи местным жителям, что пришел уничтожить их засеянные поля, но что жилищ не намерен трогать, так как последние могли пригодиться нашим войскам в зимнее время. На следующий день, оставив в вагенбурге два баталиона пехоты, при трех подвижных гарнизонных орудиях, генерал-маиор Фрейтаг, с 4 1/2 баталионами пехоты, всею кавалериею и шестью полевыми орудиями, отправился истреблять неприятельские хлеба. В то время, чеченцы обрабатывали свои поля в лесах на расчищенных полянах, и при самой опушке леса. Для успешной косьбы хлеба, войскам необходимо было занять опушку леса, что и было исполнено, без потери, шестью ротами куринского полка. Большое поле, засеянное кукурузою, просом и отчасти пшеницею, было, в продолжении двух часов, выкошено совершенно. При отступлении покончивших свою работу частей, человек 50 чеченцев завязали с отрядом перестрелку, не причинив войскам, опять-таки, ни малейшего урона. Ночью лазутчики сообщили, что из Дарго уже возвращаются партиями чеченцы и, что Эльдар, собрав наскоро вооруженную толпу, прибыл в хутор Суаиба. Оказалось что и Суаиб, наиб большой Чечни, тоже вернулся из Дарго и немедленно послал нарочных в [422] малую Чечню, с приказанием всем жителям идти к нему на соединение, для действий, совокупными усилиями, против общего врага. Убедившись, что цель, с которою были двинуты войска, в большую Чечню вполне достигнута тем, что чеченцы отвлечены от Шамиля, и не находя необходимым оставаться в Чечне, притом, принимая во внимание, что на пути отступления тянулся широкою полосою лес, заняв который, чеченцы могли нанести войскам большие потери, Фрейтаг решил возвратиться за Аргун. Но, желая замаскировать свое отступление и ввести чеченцев в заблуждение, генерал-маиор Фрейтаг снялся с позиции, как будто бы под предлогом перемены места лагеря, вызванной отводом неприятелем воды в рукаве р. Джалки. Когда отряд стал подходить к лесу, то человек полтораста конных чеченцев помчались во весь опор, с целью занять этот лес раньше отряда, но было уже поздно, так как навагинцы успели разрушить их план, бегом оцепив опушку. На этот раз удалось, наконец, отыскать старую лесную дорогу и, расставив войска, отряд выжидал, пока вытягивался обоз. Когда же арриергард, состоявший из 4-го баталиона куринского полка, начал проходить лес по узкой тропе, пробитой только обозом, двигавшимся в одну повозку, да прошедшими уже войсками, то чеченцы, с обнаженными кинжалами и шашками, гикнув, бросились на егерей. Куринцы не дрогнули; им не впервые приходилось отбивать штыками неприятельские атаки; так и в данном случае: повернув лицом к врагу взвод шедший в хвосте колонны, с криком "ура", ринулись они на чеченцев, заставив рассеяться по лесу, но не окончательно оставить преследование, так как перестрелка продолжалась, вплоть до выхода на открытое место. В два часа пополудни, отряд переправился обратно [423] через Аргун, причем войска воздвиженского гарнизона, составив отдельную колонну, вернулись в укрепление, а сам Фрейтаг, с остальными войсками, прибыл в Грозную. Двухдневное движение за Аргун стоило отряду очень незначительных потерь, а именно: убитыми двух низших чинов и ранеными 13.

Чеченцы продолжали свои нападения мелкими партиями и после движения к Шали и, вместе с тем, успокоившись относительно намерений со стороны русских, надеясь, что их родному краю не грозит серьезной опасности по требованию Шамиля, вновь выслали к имаму значительные партии, для противодействия прорыву войск графа Воронцова от Дарго к Герзель-аулу.

Как уже изложено выше — с целью вывести из крайне затруднительного положения даргинский экспедиционный отряд, предписано было главнокомандующим генерал-маиору Фрейтагу собрать наскоро особый отряд и идти к Мискиту. Предписание это было получено в Грозной 16-го июля и немедленно же были разосланы нарочные с приказами к начальникам частей, как можно скорее собраться к сборному пункту, которым был назначен Герзель-аул, куда и стали прибывать эшелоны, с рассветом 18-го числа, причем куринцам, в течении полутора суток, пришлось пройти более 120 верст. Соединив все пришедшие части, генерал-маиор Фрейтаг выступил по направлению к Мискиту, в полдень 18-го числа.

Действия этого отряда и, заслуга оказанная генерал-маиором Фрейтагом графу Воронцову, подробно описаны в изложении хода даргинской экспедиции.

При возвращении вместе с войсками главного отряда к Герзель-аулу, войска подведомственные генерал-маиору Фрейтагу были распущены по своим прежним стоянкам, и весь август провели совершенно покойно, если не [424] считать обыденные перестрелки и нападения одиночными людьми и мелкими партиями. В конце августа, пронесся было слух, подтвержденный и лазутчиками, что находившиеся у горцев беглые: казак гребенского полка Карчагин и егерского генерал-адъютанта графа Воронцова полка рядовой Беглов, дав слово Шамилю во что бы то ни стало взорвать артиллерийские парки в станицах Червленной и Науре, изыскивали способы приведения своего обещания в исполнение; вследствие чего повсюду, и в особенности в окрестностях вышеупомянутых станиц, были приняты строгие предохранительные меры, благодаря которым, или вследствие других причин, план этот не был приведен в исполнение.

1-го сентября, командовавший гребенским казачьим полком, маиор Суслов сообщил, что, 24-го августа, партия чеченцев, человек в 400, подступила к Новому Юрту, с целью отбить пасшийся вблизи селения скот, но, будучи встречена выстрелами из орудия, прибывшего с оказией к переправе на Тереке и ружейными выстрелами из аула, — принуждена была отступить. По тревоге, гребенцы, быстро переправившись на правый берег р. Терека, настойчиво преследовали бегущего неприятеля, вплоть до леса, под прикрытием которого чеченцы успели скрыться.

Ровно через месяц после только что упомянутой попытки, небольшая неприятельская партия показалась на энгель-юртовской дороге, около большого кургана. Донского казачьего № 20-го полка есаул Пушкарев, с 150 казаками, поскакал из Герзель-аула, с целью отрезать эту партию от качкалыковского хребта; в то же время маиор Ктитарев, с ротою замосцкого егерского полка и ротою кавказского линейного № 15-го баталиона, при двух казачьих орудиях, следовал бегом за казаками. Казаки, видя перед собою неприятеля на усталых лошадях и, [425] увлеченные удалью, занеслись чересчур далеко от остальных войск. Сотник Дьяконов скакал впереди с 22 казаками, бывшими на лучших конях, но едва поравнялись они с балкою Кошкельды, как из последней выскочила партия человек в 400 и атаковала горсть храбрецов, окружив их со всех сторон. Казаки, не обращая внимания на превосходство неприятельских сил, быстро ударили в пики, сбив при этом с коней пять человек; эта смелая атака на минуту удержала чеченцев, но вслед затем неприятель возобновил нападение; завязался рукопашный бой, продолжавшийся впрочем недолго, так как казаки, потеряв большую часть своих лошадей, принуждены были спешиться и, засев в кустах, лишь меткими выстрелами не допускали к себе чеченцев. Хорунжий того же полка Мельников, желая выручить Дьяконова из затруднительного положения, бросился на окружавших чеченцев, с успевшими подскакать вместе с ним, хотя и в небольшом числе, казаками, но в свою очередь и эта новая горсть храбрецов была окружена и принуждена пробиваться силою, сквозь неприятельскую толпу. Хотя чеченцы и не выдержали нового казачьего удара в пики, но лично для Мельникова эта отчаянная атака стоила дорого, так как он получил смертельную рану, от которой и умер, спустя несколько часов после поранения; из бывших при нем казаков, в этой схватке было убито 12 и ранено 9. Когда Дьяконов увидал, что чеченцы главное внимание обратили на казаков, бывших с Мельниковым, то приказал своим людям вскочить на коней и, в свою очередь, поскакал на помощь к своему однополчанину; чеченцы вновь набросились на него — пришлось опять спешить казаков и отстреливаться, вплоть до прихода пехоты, выручившей попавших в беду донцов. Дьяконов отделался дешево, потеряв всего двух казаков ранеными. [426]

Впоследствии оказалось, что нападение это било задумано, незадолго перед тем назначенным, наибом мичиковским Бота, который заметив, что казаки обыкновенно чересчур увлекаются преследованием, решился наказать их. Послав незначительную партию к стороне Энгель-Юрта, он приказал шестерым из этой партии скакать к качкалыковскому хребту, в то же время, поручив 25-ти человекам делать вид, как будто преследующей погони; казаки, заметив скачку и полагая, что это энгель-юртовские жители преследуют немирных чеченцев, поскакали от Герзель-аула по дороге к укреплению куринскому, с целью отрезать хищников от гор и, — поддавшись на хитрость, наткнулись на засаду.

Шамиль, окончив свою борьбу с войсками совершавшими даргинскую экспедицию, бездействовал в смысле активной деятельности, исподволь подготовляя себе почву, для дальнейших успехов в борьбе с нами.

В начале октября, чеченцы ожидали приезда Шамиля в Шали, куда он действительно и прибыл, 11-го октября, с значительною партиею мюридов, имевших с собою два орудия.

На следующий день по приезде имама, в Шали собрались все наибы и старшины Чечни. Здесь Шамиль объявил им, что утверждает Атабая наибом малой Чечни, причем предоставлял ему права весьма обширные, вполне сходные с теми, что имел Ахверды-Магома, который мог казнить и миловать. Наделяя Атабая подобными правами на жизнь и смерть людскую, Шамиль, вместе с тем, требовал обходиться как можно строже с теми, кто мог быть заподозрен в сношениях с русскими.

Пробыв в Шали несколько дней, и распорядившись об учреждении постоянных караулов из 100 человек конных, в гойтинском лесу и в Белгатое за р. Аргун, [427] Шамиль вернулся в Ведено. С назначением Атабая наибом малой Чечни, действия хищников становятся более энергичными; значительные партии, переходя в наши владения, если и не наносили ни войскам ни жителям существенного вреда, то во всяком случае сильно беспокоили их и вызывали неоднократные передвижения и выводы наших войск по тревоге. В начале ноября, положительно ежедневно получались генерал-маиором Фрейтагом известия, о появлявшихся неприятельских партиях, в различных пунктах оберегаемой нашими войсками местности. Разгуливание по нашей территории, с постоянным с неприятельской стороны уклонением от боя, довело наших противников до такой дерзости, что 7-го ноября, около 3-х часов пополудни, конная партия чеченцев, человек около 300, выехав из ханкальского ущелья, даже осмелилась приблизиться на пушечный выстрел к Грозной, и разумеется, была немедленно прогнана обратно.

Признавая одною из самых существенных мер к водворению нашего владычества в Чечне, вырубку ее лесов и прорубку просек, генерал-маиор Фрейтаг решил, в начале декабря, приступить к вырубке гойтинского леса, причем для обеспечения успеха условился с начальником назрановского отряда генерал-маиором Нестеровым, чтобы во время рубки леса вверенными ему частями, генерал-маиор Нестеров, собрав войска на Сунже, сделал нападение на один из аулов между Валериком и Ассою, повторяя набеги во все время рубки названного леса. 4-го декабря, генерал-маиор Фрейтаг выступил с этою целью из Грозной с 4-мя баталионами пехоты, при 4-х орудиях; подходя к гойтинскому лесу к этим частям присоединены были войска, бывшие под командою полковника барона Меллера-Закомельского, выступившего из укр. Воздвиженского. Таким образом, отряд [428] состоял из следующих частей: пехоты — модлинского пехотного полка 2-й и 3-й баталионы, прагского пехотного 1-й, 2-й и 3-й баталионы, егерского графа Воронцова полка 1-й, 2-й, 3-й и 4-й баталионы, сводный линейный баталион — итого 10-ть баталионов; артиллерии — 14-й артиллерийской бригады батарейной № 3-го батареи 4-ре орудия, 20-й артиллерийской бригады батарейной № 3-го батареи 4-ре орудия, подвижной грозненской гарнизонной артиллерии два орудия, итого 10-ть орудий; полупудовых мортир две, 10 фунтовых мортир две, кроме того ракетная команда с конгревовыми ракетами. Около 3-х часов пополудни, в день выступления из Грозной, отряд уже расположился в лесу, предназначенном для вырубки. Неприятельские сторожевые посты немедленно завязали перестрелку, причем с нашей стороны был убит один рядовой и ранен обер-офицер и один нижний чин. Расположившись бивуаком у урочища Начхой-Каж, отряд, на следующий день, с утра приступил к работе, которая производилась с таким успехом, что, уже к вечеру первого дня, значительная расчищенная поляна явилась результатом дружных усилий работавших солдат. С рассветом 6-го декабря, 6-ть баталионов пехоты, при двух орудиях, были направлены вперед, с целью занятия леса, разделявшего урочище Начхой-Каж от, так называемой, черной поляны, тянувшейся до р. Мартана. Баталионы смело прошли лес и заняли ту часть течения р. Гойты, где эта речка круто поворачивала на восток. Разбросав плотину, устроенную неприятелем для отвода воды от бивуака отряда, и истребив три неприятельские мельницы, баталионы вновь занялись вырубкою леса.

Чеченцы собравшиеся из ближайших аулов и хуторов, в продолжении всего дня вели оживленную перестрелку с нашими войсками. Части остававшиеся в лагере продолжали вырубку леса против фасов своего [429] расположения. Вырубленный лес складывался значительными купами и сжигался, представляя грандиозные костры.

Речка Гойта на черной поляне разделялась на два рукава: один протекал в глубине леса, другой же, пробегая по урочищу Начхой-Каж, тянулся по опушке гойтинского леса, до впадения в р. Сунжу. Имея намерение отнять воду у чеченцев, собравшихся в лесу, генерал-маиор Фрейтаг приказал устроить плотину при разделении двух рукавов, так чтобы Гойта текла лишь одним рукавом, именно тем, что проходил по урочищу где находились наши войска, что и было приведено в исполнение. В этот же день, лазутчиками дано знать, что Шамиль, едва лишь узнал о рубке леса, как велел немедленно собраться всем способным владеть оружием чеченцам, для противодействия нашим войскам и, в помощь к ним, направил до 900 тавлинцев, при нескольких орудиях. Однако, вплоть до 12-го декабря, увеличение неприятельских сил не было заметно, и рубка леса продолжалась весьма успешно и притом с самыми незначительными потерями. 12-го же числа, прибыл из-за Аргуна Талги наиб шалинский с партией чеченцев, в два часа пополудни, подвезший к кладбищу одно орудие. Сделав по работавшим войскам, с этой позиции — три выстрела, чеченцы перевезли орудие в лес и оттуда продолжали безвредную орудийную пальбу, причем оказалось, что они стреляли картечными пулями облитыми свинцом.

Энергично трудился отряд над истреблением гойтинского леса; почти ни на минуту не умолкавший стук топоров и пылающие без перерыва огромные костры неизбежно оказывали сильное, неизгладимое, впечатление на чеченцев, перед глазами которых все это совершалось; заветный лес, единственное их убежище и оплот, с [430] каждым днем, все более и более исчезал под топорами русских солдат, их ненавистных врагов. Много было сделано в первые восемь дней работы, но еще впереди предстояла масса труда. Вековые чинары, иногда в два аршина в диаметре, несмотря на все усердие войск, только после двух дней энергичной работы, удавалось сваливать с корня, употребляя для этого не менее 30-ти человек рабочих в день, трудившихся с помощью пилы, топора, огня и пороха. Деятельно шла работа; сильный холод заставлял солдат приниматься за нее с особенною энергиею, а слабое сопротивление со стороны обескураженного противника, несмотря на прибытие в помощь значительных партий, не решавшегося на открытое нападение на отряд, в виду его многочисленности, — служило ручательством в успехе предприятия. К вечеру 20-го декабря, вполне открылась чахкеринская поляна; широкая полоса леса, отделявшего урочище Начхой-Каж от аргунской долины, исчезла, причем было пощажено лишь ахшиата-гойтинское кладбище, густо обсаженное деревьями, оставленными, из религиозного уважения, неприкосновенными.

Чеченцы, в крутом изгибе левого рукава Гойты, скрыли в лесу орудие за завалами и оттуда, 20-го декабря, в продолжении суток, несколько раз открывали огонь, но, по первому же неприятельскому выстрелу, артиллерия наша немедленно сосредоточивала огонь по неприятельскому орудию и заставляла его на время умолкать. Убедившись, что воспрепятствовать вырубке гойтинского леса, систематически подвигавшимся вперед русским войскам, немыслимо, некоторые наибы, с своими партиями, решили разойтись по домам и увезли с собою, бывшие при них, орудия.

24-го числа, генерал-маиор Фрейтаг решил начать обратное выступление отряда по штаб-квартирам, в [431] виду того, что просека была, настолько расширена, что неприятель уже не был в состоянии безнаказанно, под защитой лесной чащи, вредить войскам, при их проходе по этому направлению через гойтинский лес. В назначенный день, в 7 часов утра, выступил отряд, в одной общей колонне, по новой дороге, но, подойдя к кургану Тоболак, разделился на две и войска направились: часть в Грозное, а другая в Воздвиженское. Едва лишь отряд снялся с позиции, как чеченцы засуетились; по опушке леса началась с их стороны усиленная стрельба, но пули их не долетали до колонны. Когда отряд удалился от урочища Начхой-Каж на пушечный выстрел, то чеченцы толпами сбежались к месту лагеря и, по всей вероятности, с удивлением и грустью смотрели на окружавшую местность. Дорога, пролегавшая по гойтинскому лесу, до прихода отряда Фрейтага, составляла узкое дефиле, огражденное при переправе через Гойту завалами из двойных бревен, и чеченцы, издавна, называли ее большою русскою дорогою, вследствие упорного сопротивления, которое встречали на этом пути наши войска, во время прежних походов; трудами отряда лесное дефиле было расчищено, расширено на два пушечных выстрела и широкая просека могла вполне назваться большою русскою дорогою, в буквальном смысле этого слова. Двадцатидневная работа в лесу стоила, относительно результатов принесенных ею, небольших потерь, так как отряд за это время лишился: убитыми — обер-офицера и 8-мь нижних чинов; ранеными — шесть обер-офицеров, 62 нижних чинов и контужеными — двух обер-офицеров и 9-ть нижних чинов. За это время было вырублено и уничтожено до 350-ти десятин леса.

Окончив описание вырубки гойтинского леса войсками генерал-маиора Фрейтага, проследим действия, которыми [432] способствовал, выполнению этого предприятия, назрановский отряд. 2-го декабря, генерал-маиор Нестеров сосредоточил в сунженских станицах войска из владикавказского и назрановского гарнизонов, а именно: 1-й, 2-й и 3-й баталионы и две роты 5-го баталиона навагинского пехотного полка, 2-й и 3-й баталионы виленского, две роты кавказского линейного № 10-го баталиона и, за неимением сапер, рабочую команду, в составе одной роты; три сотни донского № 19-го полка, две сотни владикавказского, сотню сунженского линейных полков и две сотни назрановской милиции; донской конноартиллерийской № 1-го батареи два орудия и роты № 2-го 12-й гарнизонной артиллерийской бригады 4-ре орудия; кроме того, было предписано казакам горского полка, осетинской милиции и двум конным орудиям прибыть из Моздока к Сунже 6-го числа. До 8-го декабря, отрядом не было произведено серьезных движений и войска, переправившись через р. Ассу, занимались беспрепятственно фуражировкою в неприятельских землях и, затем, вернулись обратно. 8-го числа, за час до рассвета, отряд, в составе 20-ти рот пехоты, 7 1/2 сотен конницы и 8-ми орудий, выступил по направлению к р. Ассе, оставив для обороны сунженских станиц 6-ть рот пехоты и 1 1/2 сотни донских казаков № 19-го полка, под начальством командира 1-го сунженского полка, впоследствии составившего себе громкую славу, маиора Слепцова. В 11-м часу утра, отряд подошел к месту бывшего аула Ах-Барзой, на левом берегу р. Ассы. С помощью рабочей команды, в 15-ть минут был установлен мост, из заранее приготовленного материала, и пехота немедленно перешла по нем на правый берег, между тем как артиллерия и кавалерия переправились в брод. Дав войскам незначительный отдых, генерал-маиор Нестеров продолжал движение к [433] р. Фартанге, куда отряд и пришел после двухчасового марша. На следующий день, лазутчики сообщили, что наибы прибыли в окрестные аулы и приказали всем жителям малой Чечни оставаться дома, для защиты своих жилищ, из которых имущество было вывезено семействами, удалившимися в горы, при приближении наших войск. В этот день отряд занимался вырубкою небольшого леса, тянувшегося по правому берегу р. Фартанги, и фуражировкой по р. Нетхой. С целью воспрепятствовать предприятиям отряда, неприятель собирался значительными партиями и открывал перестрелку, причем, во время одной из них, был ранен в правую руку нижегородского драгунского полка капитан Моллер. 10-го числа, потеря при фуражировке от перестрелки с неприятелем, собравшимся в еще более значительном числе, была чувствительнее и состояла из 7-ми убитых и 7-ми раненых нижних чинов.

Прибывший в тот день, в один из ближайших к расположению отряда аулов, наиб малой Чечни Атабай приказал чеченцам увеличить число пикетов, на обязанности которых лежало наблюдение за движениями назрановского отряда, а всем жителям окрестных аулов, при первом выстреле, поспешно собираться к тому пункту, где появится отряд. Очевидно было, что главная цель движения назрановского отряда, отвлечение части неприятельских сил от гойтинского леса достигалась вполне, и жители малой Чечни, опасаясь за нападение на их жилища войск назрановского отряда, не шли на помощь тем соотечественникам, что были сосредоточены против Фрейтага; обстоятельство это подтверждал и генерал-маиор Фрейтаг, извещавший начальника назрановского отряда, что по собранным им сведениям, вся малая Чечня находилась против последнего, а что против него действуют [434] скопища высланные из гор Шамилем. Придя к убеждению, что, предназначенная назрановскому отряду генерал-маиором Фрейтагом, цель выполнена вполне, генерал-маиор Нестеров решил ограничиться фуражировками и рубкою леса в окрестностях р. Фортанги, держа неприятеля в постоянной готовности и неизвестности относительно дальнейших предприятий, и, в тоже время, не производя на аулы набегов, стоивших обыкновенно больших потерь нападающим, в особенности же в такое теплое зимнее время какое было тогда — время дававшее возможность неприятелю собираться большими массами.

Затем, узнав о возвращении, по окончании рубки, отряда генерал-маиора Фрейтага, назрановский — тоже вернулся к своим местам расположения.

Этим предприятием закончилась деятельность, в течение описываемого года, как отряда генерал-маиора Фрейтага, так и назрановского, в состав которого согласно распределению, входили: пехоты — 3-й баталион литовского егерского, три баталиона виленского егерского и 1-й баталион навагинского пехотного полков; кавалерии — 6-ть сотен № 19-го, две сотни № 54-го донских казачьих полков, горского 1 1/2 сотни, и владикавказского три сотни линейных казачьих полков и 4-ре сотни милиции; артиллерии — 4-ре орудия донской казачьей № 1-го батареи и 4-ре орудия владикавказского артиллерийского гарнизона. На долю последнего отряда, в течение 1845-го года, кроме только что описанных действий, не выпало серьезных дел и, за исключением участия в движении генерал-маиора Фрейтага к аулу Шали, только и можно упомянуть следующее: 5-го июня, генерал-маиор Нестеров, собрав отряд из: 9-ти рот виленского егерского полка, 4-х сотен донского № 19-го полка и 2-х сотен № 54-го, 1 1/2 сотен горского, 3-х сотен 1-го сунженского линейных казачьих полков и одной [435] сотни милиции, при двух конных и трех пеших орудиях, сделал набег на аул Шоудан-Шари находившийся невдалеке от Закан-Юрта. Аул был во время этого набега сожжен до тла и имущество жителей истреблено; при отступлении из аула войска подверглись нападению со стороны значительных скопищ чеченцев, собравшихся по тревоге из всех окрестных селений. Лихие атаки конницы отряда рассеяли неприятельские толпы, но вообще набег этот нашим войскам стоил довольно значительных потерь, а именно: убитыми — 4-х рядовых; ранеными 3-х обер-офицеров и 48 нижних чинов; 2-х обер-офицеров и 18-ть нижних чинов контужеными. Остальные военные действия назрановского отряда сводятся к отражению мелких нападений и к участию в незначительных стычках, пустых перестрелках. Но если боевые действия назрановского отряда, в силу сложившихся обстоятельств, не представляют, в сравнении с другими отрядами, военного интереса, то во всяком случае на долю войск его составлявших, в деле распространения нашего владычества на Кавказе, выпало не мало трудов и заслуг, так как, в течении этого года, войска назрановского отряда деятельно занимались устройством станиц по течению р. Сунжи и укреплением этих новых оплотов нашего владычества на Кавказе. Станицы Троицкая, с мостом через Сунжу, и Сунженская — явились результатами трудов солдатских рук и приблизили наши населенные пункты, к владениям непокорных обитателей Чечни.

Текст воспроизведен по изданию: 1845 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882