-

1845-й ГОД НА КАВКАЗЕ

VII.

Появление войск генерал-маиора Фрейтага. Состав собранного у Герзель-аула отряда. Движение отрядов для соединения. Встреча графа Воронцова с генерал-маиором Фрейтагом. Ночлег у селения Мискит. Прибытие к Герзель-аулу. Потери понесенные отрядом, с 14-го июня по 21-е июля. Результаты даргинского похода. Отряд подполковника Бельгарда, оставленный у селения Гагатль. Движение подполковника Бельгарда к урочищу Мичикал. Положение отрядов оставленных при уроч. Мичикал и у перевала Кырк. Роспуск отрядов, подчиненных генерал-маиору князю Бебутову, по зимним квартирам. Приказ главнокомандующего. Выступление частей по штаб-квартирам и в места назначения для отдыха. Слова Государя Императора, которыми была выражена благодарность Его Величества войскам, за дела на Анчимеере и на андийских высотах. Выезд главнокомандующего в Темир-Хан-Шуру. Сведения полученные от начальника самурского отряда. Мелкие нападения со стороны горцев. Предписание о возведении нового укрепления у Чир-Юрта. Отъезд графа Воронцова в Кисловодск. Письмо графа Воронцова к Государю Императору. Предложения Его Величества о дальнейшей системе действий. Сформирование новой дивизии. Высочайший рескрипт.

Во время стоянки отряда у аула Шаухал-Берды, неприятель, по-видимому, не намеревался открывать против [358] наших войск наступательных действий и предпочитал выждать инициативу с нашей стороны. Тяжелая неизвестность будущего, казавшаяся безвыходность, прогрессивно усиливавшиеся лишения, все вместе взятое, делало положение выжидавших войск невыносимым. Оставалась лишь надежда на приход генерал-маиора Фрейтага, на долю которого выпадало уже не в первый раз выручать из беды. Вследствие этого, можно себе представить какое впечатление произвели, на бывших в составе отряда, первые выстрелы, раздавшиеся со стороны Мискита, 18-го июля, в пятом часу пополудни. Эти вестники освобождения сразу приободрили дух всех участников экспедиции и, с этой минуты, каждый был уверен — если не в своем личном спасении, то во всяком случае в том, что отряду удастся, пробившись сквозь охвативших их тесным кольцом горцев, соединиться с отрядом генерал-маиора Фрейтага и выйти с честью из неравного боя. В седьмом часу утра, по дороге из Мискита, показались передовые войска генерала Фрейтага. Генерал-маиор Фрейтаг, посланное графом Воронцовым с пятью нарочными, приказание направиться к Мискиту — получил 16-го июля, а 18-го числа уже был на полдороге между Герзель-аулом и Шаухал-Берды.

Отряд так быстро собранный состоял: из 7 1/2 баталионов пехоты, трех сотен конницы и 18-ти орудий — а именно: 2-го баталиона модлинского пехотного полка, роты 2-го баталиона прагского пехотного полка, двух рот 2-го баталиона люблинского егерского полка, 1-го баталиона замосцкого егерского полка, трех рот 2-го баталиона навагинского пехотного полка, 4-го баталиона егерского генерал-адъютанта князя Чернышева, двух рот 5-го баталиона того же полка, 4-го и 5-го баталионов куринского егерского полка, кавказского линейного № 15-го баталиона; кавалерии: [359] сотня донского казачьего № 20-го полка и № 52-го — две сотни; артиллерии: легкой № 3-го батареи 14-й артиллерийской бригады — одно орудие, батарейной № 3-го батарей 20-й артиллерийской бригады — три орудия, донской казачьей № 1-го батареи — два орудия, линейной конноартиллерийской № 14-го батареи — четыре орудия и подвижной гарнизонной артиллерии — три орудия.

Войска эти выступили из Герзель-аула налегках, без всякого обоза, за исключением шести повозок с артиллерийскими снарядами и патронами, для снабжения главного отряда. В Мискит отряд генерал-маиора Фрейтага прибыл в 6-ть часов вечера и, заняв для ночлега выгодную позицию, откуда был виден бивуак главного отряда, четырьмя орудийными выстрелами предупредил главнокомандующего о прибытии на выручку. Быстрота, с которой Фрейтаг собрал свои войска и привел на соединение с главным отрядом спасла последний, дав возможность двинуться из лагеря при Шаухал-Берды и достигнуть Герзель-аула. Без прихода свежих сил, отряд, уже не евший ничего кроме кукурузы в продолжение пяти последних дней, если бы и пробился сквозь неприятельские толпы к Герзель-аулу, то, во всяком случае, едва ли был бы в состоянии спасти свою артиллерию и вывезти раненых. Теперь, в виду прибытия войск к Мискиту, предстояло, утомленному, испытавшему столько неудач и невзгод, отряду силою оружия пробить себе дорогу и соединиться с свежими войсками, что было тоже делом не легким. Неприятель сознавая, что едва ли в этот раз предстояла возможность исполнить заветную его мечту, истребить экспедиционный отряд до единого, старался не допустить это соединение, устроив как можно более препятствий, на пространстве отделявшем графа Воронцова от генерал-маиора Фрейтага. Между тем, [360] последний, оставив в виде резерва у Мискита два баталиона и 4-ре орудия, с остальными войсками, с рассветом 19-го июля, направился к урочищу Шаухал-Берды. В 10-ть часов утра того же дня, главный отряд выступил из лагеря, в то самое время, когда войска генерал-маиора Фрейтага уже заняли противоположные высоты оврага Джагам-Берды и батареи его начали уже оттуда действовать по легкому орудию, поставленному неприятелем на Бедти-Мехке. Главный действующий отряд двигался в следующем порядке: авангард под начальством генерал-маиора Белявского — 1-й баталион литовского полка, рота сапер, рота стрелков и грузинская пешая милиция, при двух горных орудиях; главные силы, под начальством генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клугенау: из 2-го баталиона замосцкого полка, 4-го баталиона навагинского полка, трех рот сапер, двух рот стрелков, с казаками, кабардинской и грузинской конными милициями, при двух легких и двух горных орудиях; арриергард, под начальством генерал-маиора Лабынцева — 3-й баталион апшеронского полка, 1-й и 2-й князя Чернышева егерского полка, при двух горных орудиях, а также 1-й баталион люблинского полка, который должен был остаться на занимаемой им высоте, до отбытия всего отряда и затем присоединиться к арриергарду. Левая цепь тоже должна была быть усилена и состояла из сводного куринского и 3-го люблинского баталионов, в правой же цепи, откуда нельзя было ожидать серьезного нападения, находился лишь 3-й баталион навагинского полка.

В начале движения главного отряда, впереди всех были посланы раненые, которые, вместе с теми, что несли их и людей, не бывших, вследствие слабости, в состоянии идти, видя близость отряда Фрейтага, бросились в беспорядке вперед, причем понесли [361] большие потери, как от огня с боковых завалов, так и от накинувшихся на них, с шашками в руках, горцев. При этом был убит, раньше раненый, командир навагинского полка, полковник Бибиков. Увидав этот переполох, генерал-маиор, Белявский, с авангардом, обогнал раненых и тем восстановил порядок. Неприятель все утро продолжал стрелять из своего орудия, пока, наконец, удачным выстрелом донской казачьей батареи, это орудие не было подбито и против воли должно было замолкнуть.

Во время движения главного отряда, левая цепь и арриергард, удерживая неприятеля, дали возможность отряду спуститься в лесистый овраг, но подъем его на противоположную сторону был до тех пор не безопасен, пока левая цепь, вместе с войсками высланными генерал-маиором Фрейтагом, не выгнала горцев из занятых ими на высотах завалов. Находившийся в авангарде, взвод горной № 1-го батареи снялся с передков и картечью стал выбивать неприятеля из-за завалов, но горцы держались упорно, так как, по причине неровности местности укрывавшей их, артиллерия наша не причиняла им почти никакого вреда; тогда левая цепь и две роты куринского баталиона, из отряда генерала Фрейтага, ударили в штыки и овладели завалами, совершив, вместе с тем, фактическое соединение обоих отрядов.

Радостно было их соединение. Воронцов, подав руку Фрейтагу, обратился к войскам, сказав: "кричите "ура" вашему избавителю" ⁸. Громкое "ура" [362] было ответом на слова графа Воронцова; то был клик радости со стороны людей, из которых уже многие потеряли всякую надежду на спасение и которым, наконец, предвиделся отдых от понесенных трудов, лишений, а многим и страданий.

Между тем, оставленная в ауле Шаухал-Берды, при отступлении арриергарда, 1-я карабинерная рота егерского князя Чернышева полка, с целью временно задержать натиск неприятеля, была атакована массою горцев, решивших, по-видимому, уничтожить эту горсть последних русских воинов, находившихся еще не вполне в безопасном положении. Лихо бросились в штыки кабардинцы, пробивая себе путь в толпе неприятельской, и, после четвертичасового боя, потеряв 2-х обер-офицеров и 60 нижних чинов выбывшими из строя, все-таки пробились и соединились с остальными войсками.

С переходом арриергарда главного отряда на противоположную сторону оврага, войска генерал-маиора Фрейтага заступили место этого арриергарда, вследствие чего дальнейшее движение отряда до Мискита, по местности трудной и перерезанной, уже было совершенно обеспечено, прикрытием новых, свежих и сильных войск, да и горцы хотя и приближались, но действовали не энергично и осторожно. Поздно вечером, собрался весь отряд у Мискита, оставив орудия и зарядные ящики, с прикрытием, на другой стороне ближайшего к аулу оврага, так как подъем, по дороге испорченной проливным дождем, был крайне затруднителен. Наутро 20-го июля, орудия и ящики тоже присоединились к отряду. Потеря обоих отрядов, в продолжение 19-го июля, была следующая: убитыми — штаб-офицер, два обер-офицера и 78 нижних чинов; ранеными: штаб-офицер, восемь обер-офицеров и 139 нижних чинов; контужеными: два [363] обер-офицера и 25 нижних чинов; 17-ть человек пропали без вести.

С момента соединения отрядов, можно было быть вполне уверенными в том, что спасение главного действующего отряда было несомненно и, действительно, выступив 20-го числа, в 11-ть часов утра, по направлению к Герзель-аулу, отряд двигался нетревожимый неприятелем и прибыл к вышеназванному аулу, к 4-м часам пополудни того же дня.

Таким образом, закончилась главная часть военных действий на Кавказе, в период 1845-го года, завершился поход, одна часть которого окрещена солдатами названием "сухарной экспедиции". Много трудов пришлось вынести на своих плечах солдату, много лишений выпало на долю всех участников тяжелого похода. О потерях, понесенных отрядом, можно судить по тому численному составу, в котором пришли к Герзель-аулу части, составлявшие главный отряд, а именно: в 1-м баталионе литовского егерского полка было всего 262 человека, в 1-м баталионе люблинского егерского полка — 225 человек, в 3-м баталионе люблинского егерского полка — 229 человек, во 2-м баталионе замосцкого егерского полка — 325 человек, в 3-м баталионе апшеронского пехотного полка — 341 человек, в 3-м баталионе навагинского пехотного полка — 410 человек, в 4-м баталионе навагинского пехотного полка — 418 человек, в 1-м баталионе егерского князя Чернышева полка — 245 человек, во 2-м баталионе егерского князя Чернышева полка — 245 человек, в 1-м баталионе куринского пехотного полка — 393 человека. Вообще же отряд, за все время даргинской экспедиции, считая от 14-го июня по 21-е июля, понес следующие потери — убитыми: генералов — три, штаб-офицеров — семь, обер-офицеров — 27, нижних чинов — 819; [364] ранеными: штаб-офицеров — 18-ть, обер-офицеров — 101, нижних чинов — 1,916; контужеными: штаб-офицеров — три, обер-офицеров — 28, нижних чинов — 409; пропало без вести: обер-офицеров — два, нижних чинов — 177. (Приложение В). Отряд генерал-маиора Фрейтага, при движении от Герзель-аула к Мискиту и обратно, лишился: убитыми — 14-ть нижних чинов; ранеными — обер-офицера и 69 нижних чинов; контужеными — восемь обер-офицеров и 27-мь нижних чинов; без вести пропало — двое рядовых.

К чести войск, принимавших участие в даргинской экспедиции, надо заметить, что несмотря на то, что пройденный главным отрядом путь от Дарго к Герзель-аулу, в особенности по крутым подъемам и спускам, испорченным дождями, был крайне труден и требовал от утомленных войск больших напряжений сил, несмотря на упорное сопротивление горцев, главным образом, из-за завалов, устроенных в лесу и, при обременении огромным числом раненых и больных людей, — войска не оставили в руках неприятеля ни одного из множества бывших при отряде раненых. Последние, которых количество уже, после кровавых дел 10-го и 11-го июля, достигло 800 человек и для носки которых в походе необходимо было отделить из фронта, по крайней мере, втрое большее число людей, что значительно ослабляло действующие войска, были одной из главных причин затруднительности движения к Герзель-аулу. С другой стороны, большая масса раненых занимала на марше, в особенности по узким лесистым дорогам, огромное протяжение, для охранения которого требовались боковые цепи и прикрытия на гораздо большем пространстве, чем при обыкновенном движении. Таким образом, числительный состав действовавших войск был чрезвычайно [365] уменьшен и неудобство это возрастало с каждым днем, по мере увеличения числа раненых. Можно безошибочно сказать, что если бы не было дел 10-го и 11-го июля, прямым последствием которых была обуза в виде раненых, то движение от Дарго к Герзель-аулу, каковы бы не были трудности пути и сопротивление горцев, было бы совершено отрядом также удачно, как и первая половина похода через Салатавию, Гумбет и Андию.

Хотя этот поход и стоил экспедиционным войскам больших потерь, но и горцам он остался памятен на долгие времена; по окончании экспедиции, ежедневно подтверждались сведения о громадных, понесенных ими, потерях; почти не было аула, в котором не оплакивали бы нескольких убитых, или куда не доставляли бы раненых; несколько уважаемых между неприятелем наибов и множество влиятельных в кругу туземцев лиц — погибли и, по единогласно высказывавшемуся мнению мирных горцев, урон, понесенный неприятелем в период даргинской экспедиции, не скоро мог быть пополнен. Не менее чувствительно было для непокорных уничтожение их жилищ, большею частью совершенное самим Шамилем, и истребление засеянных полей и лугов в тех местах, где это было необходимо для довольствия отряда, или было сделано для наказания жителей. Но, при всем этом, результат экспедиции 1845-го года и влияние ее на наши отношения к горцам были вполне отрицательные; весь почти 1845-й год, в деле покорения Кавказа, был потерян и, несмотря на громадные силы употребленные с этою целью, лишившись массы людей и потратив значительные суммы денег, русские владения, в течении этого года, не подвинулись ни на шаг в северо-восточной части Кавказа; кроме того, даргинский поход имел ту дурную сторону, что впечатление, произведенное на неприятеля прибытием из [366] России свежих сил, в лице частей 5-го пехотного корпуса, уничтожилось окончательно, что значительно подняло у горцев уверенность в собственной силе и могуществе и подорвало в них боязнь к нам, проявившееся тем, что когда, весною 1846-го года, началось обратное движение частей 5-го пехотного корпуса в Россию, то Шамиль немедленно вторгся в Кабарду. Но если ближайшие последствия этого похода были неблагоприятны нашим войскам, то, вообще, делу присоединения Кавказа к России, экспедиция принесла значительные услуги, так как она наглядно доказала, что прежде чем начинать наступательное движение в горы, с целью там утвердиться, необходимо было прочно занять плоскости и предгория, предварительно укрепившись в них и распространив свое влияние на окружающее население; кроме того, она показала новому начальнику края, что, в деле покорения Кавказа, самые смелые движения и вполне удачные экспедиции в неприятельские земли, если за ними не следуют присоединение их к покорителям и утверждение в них русской власти, а напротив, — оставление вновь в руках наших противников, — приносит лишь вред, а отнюдь не пользу, вследствие чего граф Воронцов и решился придерживаться новой системы постепенного занятия плоскостей большой и малой Чечни и устройства передовой чеченской линии.

С приходом главного отряда к Герзель-аулу надо было позаботиться и об отрядах оставленных в нескольких вышеупомянутых пунктах, для поддержки сообщений и сопровождения транспортов, т. е. для целей в которых уже не предстояло ни малейшей надобности. Рассмотрим, что выпало на долю этих отдельных отрядов, со времени отделения их от главных сил.

По уходе главного действующего отряда, 6-го июля, из селения Гагатль, подполковник Бельдгард был [367] оставлен, по распоряжению главнокомандующего, начальником отряда расположенного у этого селения. Отряд вверенный его командованию состоял: из 1-го баталиона прагского пехотного полка, 9-й егерской роты князя Чернышева полка, 20-ти линейных казаков моздокского полка, двух полевых орудий 14-й артиллерийской бригады, одного горного орудия 19-й артиллерийской бригады, 10-ти человек кавказского стрелкового баталиона, с частью запасного парка и вагенбурга, состоявшего из больных в количестве более 250 чел., оставленных главным отрядом, которых, согласно распоряжению начальника главного штаба, следовало отправить с первым отходящим из главного отряда транспортом в Кырк; в том же распоряжении предписано было, по приходе из урочища Мичикал, трех рот 3-го баталиона егерского князя Чернышева полка, присоединив к нему 9-ю роту того же баталиона, и, сдав командование над отрядом старшему офицеру, подполковнику Бельгарду следовать, конвоируя транспорт с продовольствием, с 1-м баталионом прагского полка, для присоединения к главному действующему отряду. В день выступления главного действующего отряда, в разных пунктах вблизи занятого укрепления, начали появляться неприятельские партии, но действием конгревовых ракет и смелым движением нескольких рот, направленных Бельгардом, с целью отрезать какую-нибудь неприятельскую часть, горцы были прогнаны, и более не смели уже показываться близь укрепления.

С 12-го на 13-е число, в два часа ночи, привели к подполковнику Бельгарду лазутчика, посланного из главного отряда, с приказом об оставлении гагатльской позиции и следовании с отрядом к уроч. Мичикал. Положение этого маленького отряда, в первые минуты, было весьма затруднительно. Не имея никаких средств к перевозке [368] труднобольных и раненых, а также, оставленного с малым числом людей, парка, Бельгард сделал следующие распоряжения: чтобы иметь возможность поднять раненых и труднобольных, приказал освободить от обыкновенной ноши всех подъемных лошадей, бывших при баталионе, причем, по его предложению, офицеры состоявшие в баталионе и имевшие верховых и вьючных лошадей, охотно согласились отдать их под больных; 18-ть казачьих лошадей поступило для той же надобности, остальных же больных, которых не было возможности поднять на лошадях, подполковник Бельгард приказал нести нижним чинам. Для отвоза части парка, приказано было разобрать людям ружейные патроны по рукам, а также часть артиллерийских снарядов — и в шесть часов утра, отряд был уже готов к выступлению. Перед выступлением предписано было все вещи, которых нельзя было вывезти, собрать в кучу и предать пламени. Неприятель, как будто предвидя движение, занял еще ночью все окрестные высоты, но упустил из виду близлежащий аул — почему, предупредив его, посланы были две роты с рассвета занять этот аул, как находившийся на пути следования. При выступлении отряда из укрепления, горцы, заметив свою ошибку, старались вытеснить войска из аула, но не успели в этом; солдаты с стойкостью делали ему отпор, отбивая каждый раз его атаки. Движение на буцрахкалские высоты, под неприятельским огнем, продолжалось с 6-ти часов утра до 9-ти часов вечера, оно было медленно, как для сохранения порядка, так и потому, что сражаясь беспрестанно, люди должны были на себе тащить полевые орудия на протяжении всей горы. В 10-ть часов ночи, подполковник Бельгард прибыл к андийским воротам, и бой к тому времени по всей линии прекратился. В полночь, отряд присоединился к двум баталионам житомирского полка, [369] бывшим под командою подполковника Голикова, и, передав ему предписание главнокомандующего, Бельгард принял над обоими отрядами командование. Потеря у Бельгарда, в деле бывшем 13-го июля, состояла, из убитых: унтер-офицера и 10-ти рядовых; раненых: трех обер-офицеров, трех унтер-офицеров, музыканта и 18-ти рядовых; двух контуженых унтер-офицеров и 4-х рядовых.

14-го июля, присоединив к себе два баталиона житомирского егерского полка, два полевых орудия и одно горное, а также 20-ть линейных казаков, отряд двинулся по направлению к уроч. Мичикал в следующем порядке: в авангарде 1-й баталион житомирского полка, при двух полевых орудиях, две роты 1-го баталиона прагского пехотного полка, тоже при двух полевых орудиях, — остальные же две роты служили боковыми прикрытиями обоза; — в арриергарде 3-й баталион житомирского полка, при двух горных орудиях. Еще до выступления с позиции, неприятель начал появляться в массах, но казалось как будто не имел намерения беспокоить войска; по мере же движения, и с прибытием к цилитлинской горе, показались на высотах огромные толпы горцев с большим числом значков, — а также большие партии заняли завалы с левой стороны ущелья. Находя, что полевые орудия и больные, могли бы затруднить движение колонны прямо на гору, Бельгард нашелся вынужденным остановить отряд, занять с бою боковые завалы и штурмовать гору. Во все это время, неприятель не переставал нападать на арриергард и боковые прикрытия; по всем направлениям раздавались боевые их песни и крики, с напоминанием ичкеринского леса. Две роты баталиона прагского полка, и две житомирского, при одном горном орудии, под командою капитана Ракусы, были назначены для атаки горы, и занятия на ней позиции; это движение было исполнено с [370] удивительною быстротою, и, несмотря на град камней и пуль осыпавших атаковавших, при криках "ура!" — неприятель, не более как в 10-ть минут, был опрокинут, сбит с позиции и гора занята нашими войсками; в то же время горцы сильно налегли на арриергард и боковое прикрытие; но с занятием горы колонна могла предпринять почти беспрепятственное движение вперед. Наступила ночь, и вместе с ней туман и сильный дождь; дорога на гору была завалена камнями, расчистка производилась с большими усилиями, много артиллерийских лошадей, везших полевые орудия, при подъеме были убиты, некоторые из них ранены, а люди совершенно утомлены; почему, с целью облегчить некоторым образом движение, и избегнуть напрасной потери людей, Бельгард приказал, находившийся при житомирском баталионе запасной лафет полевого орудия, потерявший три лошади, подрубить и сбросить в кручу, за исключением передка, оставшегося в целости. Неприятель бросался в кинжалы, пользуясь темнотою ночи, но всегда встречал отпор штыков. Поздно вечером, отряд занял позицию на цилитлинской горе и остановился на ночлег. Потеря с нашей стороны в этот день заключалась: убитыми унтер-офицер и 11-ть рядовых; ранеными: штаб-офицер, обер-офицеров три, рядовых 10-ть, контужеными: обер-офицеров три, унтер-офицеров 5-ть, рядовых 12-ть. В продолжении всей ночи неприятель не переставал тревожить усталые войска.

На рассвете 15-го числа, колонна двинулась по дороге к уроч. Мичикал, в следующем порядке: в авангарде 1-й баталион прагского полка, при двух полевых орудиях, в боковом прикрытии и главной колонне 3-й баталион житомирского полка, при двух полевых орудиях, в арриергарде 1-й баталион того же полка, с двумя горными орудиями. Неприятель с самого раннего утра, появился вблизи отряда, [371] собираясь сильными конными партиями; вследствие чего, занимая при движении все высоты цепями и усиленными резервами, колонна двигалась беспрепятственно, а цепи продолжали вести беспрерывную перестрелку — а так как, на пути движения была удобная местность для действия кавалерии, то неприятельская конница, не раз, покушалась прорваться сквозь цепи, но была останавливаема меткими выстрелами горной артиллерии. Так как лошади в продолжении всего этого времени оставались почти без корма, а люди были страшно утомлены, — то пришлось, не доходя 5-ти верст до горы Зонокбак, сделать привал на открытом месте. Неприятель, не ожидая этого, подъехал к колонне на близкое расстояние, так что дал возможность открыть сильный беглый огонь из полевых и горных орудий, по огромным массам кавалерии; горцы, с большим, по-видимому, уроном, быстро ретировались назад, так что отряд достиг благополучно до высоты Зонокбак и расположился на ночлег. Подполковник Бельгард послал на гору, служившую, при прохождении главного отряда, позициею частям генерала Пассека, 3-ю мушкатерскую роту прагского полка, с целью выбить засевшую в завалах неприятельскую пехоту, которая намеревалась беспокоить колонну при подъеме на гору. В этот день, потеря с нашей стороны состояла из трех раненых рядовых и контуженных: музыканта и двух рядовых. С рассветом 16-го числа, колонна продолжала движение свое к уроч. Мичикал; неприятель не осмеливался уже подъезжать на близкое расстояние, а занимал отдаленные высоты, откуда ружейный его огонь был безвреден. Но так как ненастная погода препятствовала движению колонны, и больные, утомленные переходами, требовали успокоения и подкрепления их горячею пищею, то подполковник Бельгард, не доходя до Мичикал, около озера остановил колонну. Несколькодневный [372] сильный дождь, совершенно испортил дороги, и только 17-го числа Бельгард прибыл к уроч. Мичикал, где получил предписание от генерал-лейтенанта князя Бебутова — оставить два баталиона житомирского полка, при двух полевых орудиях, под командою полковника Ковалевского, а с остальными частями, присоединив к ним 2-й баталион куринского полка, прибыл благополучно, 18-го числа, в Кырк.

Положение отрядов в Мичикале и Кырк было крайне затруднительное, не вследствие неприязненных действий со стороны горцев, а по причине ненастной погоды. Густые туманы, по ночам сильные холода и постоянная сырость, влияли разрушительно на здоровье как офицеров так и солдат; неправильность подвоза продовольствия, вследствие недостатка перевозочных средств и задержки по пути следования неприятелем, если и не действовавшим решительно, по отряду расположенному на труднодоступной местности, то и не пропускавшим случая нападать на транспорты, — все эти условия с каждым днем все более и более ослабляли отряд, вследствие чего, начальник дагестанского отряда, князь Бебутов обратился к главнокомандующему, прося разрешения покинуть вышеупомянутые две позиции, тем более, что, в виду выяснившегося хода экспедиции, занятие их уже не представлялось необходимым. На это ходатайство последовало разрешение и, 27-го июля, соединенные отряды мичикалский и кыркский выступили по направлению к Евгениевскому укреплению, а затем войска их составлявшие были распущены по зимним квартирам, в шамхальское и мехтулинское владения. Князь Бебутов первоначально отправил в укрепление Евгениевское все тяжести, так как вследствие чрезвычайной убыли лошадей от недостатка корма, отряду пришлось перевозить их в несколько приемов, и [373] затем уже направился в Темир-Хан-Шуру, куда его отряд и прибыл 5-го августа, не тревожимый, по пути, неприятелем, только издали наблюдавшим за движением отряда.

21-го июля, главный отряд оставался в Герзель-ауле, отдыхая от понесенных трудов и приводя в порядок свою, вполне расстроенную, материальную часть. Тут же, раненые, в первый раз со времени поранений, были тщательно осмотрены, перевязаны и частью оставлены в крепости и других жилых помещениях Герзель-аула, а частью отправлены на кумыкских арбах с этою целью собранных, и на телегах подвижного конного транспорта, в разные госпиталя, учрежденные в укреплениях и станицах линии.

Ясно сознавая, что предпринимать что-либо серьезное, в течении второй половины года, было немыслимо, притом, решившись придерживаться системе постепенного занятия края, системе, на которую, как уже было упомянуто выше, еще раньше указывали многие опытные кавказские бойцы и, считая необходимым дать отдых войскам, совершившим такой трудный поход, граф Воронцов, в первый же день по приходе в Герзель-аул, отдал распоряжение о роспуске войск, входивших в состав главного действующего отряда. После вечерней зари, перед всеми частями собранными в Герзель-ауле, был прочитан следующий приказ главнокомандующего:

"Воины главного действующего отряда! Наконец, твердостью, усердием и неустрашимостью, вы исполнили трудный и славный подвиг, повеление Государя нашего, ожидание России и собственное желание. С самого начала кампании, неприятель, со всеми своими сборищами, не мог вам противостоять; он оставил нам без боя и хубарские высоты, и крепкую буртунаевскую позицию, он [374] надеялся остановить нас на Мичикале, но, славным подвигом взятия горы Анчимеер, оттуда прогнан; преодолев все трудности природы, мы пошли к андийским воротам, где он не смел нас ожидать, и сам предал огню и опустошению богатое андийское население; за Андией он хотел держаться на позиции, но постыдно прогнан с оной, горстью наших храбрецов. Когда мы увидели опять скопище Шамиля на горах, мы опять пошли на них, рассеяли их и дошли до самого Технуцала. Около Андии, где русские доселе еще никогда не были, мы жили спокойно, сколько было нам нужно, но этого еще не довольно: нужно было дойти до самого гнезда Шамиля — мы пошли в Дарго, и хотя нашли дорогу труднейшую и леса, в которых они сильно защищались, ничего не могло нам противостоять, и Шамиль вынужден начать разрушение его жилища и заведений, которые мы после в полной мере довершили. По затруднению доставлять туда продовольствие, было невозможно и бесполезно оставаться в Дарго, но мы пошли оттуда не назад, не отступая, но пошли опять прямо на него же, грудью сбили его у позиции при деревне Цонтери и потом, все наступая, гнали его с позиции на позицию, пока, уже близко к Герзель-аулу, мы соединились с храбрым генералом Фрейтагом, который, по первому от нас призыву, собрав, с невероятною скоростью, сильный отряд, пришел к нам; тогда силы неприятеля обратились на наш арриергард, но и тут, с потерею и со стыдом, отбиты. Таковые подвиги не могли быть исполнены без урона, мы потеряли несколько достойных начальников и храбрых солдат; это жребий войны; истинно русский всегда готов умереть за Государя и отечество, но мы имеем то утешение, что ни один раненый, какого бы он не был звания, нами не оставлен, ни один не попал в руки неприятеля и мы, [375] вчерашнего числа, дошли благополучно до нашего укрепления и, вам можно будет отдохнуть от трудов и утешаться воспоминаниями о ваших подвигах. Государь вами будет доволен; слух о нашем походе долго будет служить в горах страшилищем для врагов наших, и доказательством, что для русского солдата нет ничего невозможного. Я горжусь тем, что имел честь вами командовать и разделять с вами труды и опасности, от всей души благодарю вас за усердие, терпение и неустрашимость, вами оказанные, и займусь теперь приятным долгом уведомить Всемилостивейшего нашего Государя о подвигах всех и каждого".

В тот же день, главнокомандующий отдал следующий приказ, по войскам отряда генерал-маиора Фрейтага, так блистательно исполнившим возложенное на них:

"Войска отряда генерал-маиора Фрейтага! Спасибо вам, ребята, тысячи раз спасибо вам и вашему достойному начальнику, за помощь, вами нам оказанную. С неимоверною скоростью, по первому от нас вызову, вы собрались, сделали усиленные переходы и чудесно явились, в сильном составе, в Герзель-аул; без отдыха немедленно пошли к нам навстречу и сильно помогли окончить, с честью и славою, трудный подвиг, против всех сил неприятельских, разбивая их везде, где они думали нам противостоять и успев привезти безопасно, покойно, всех наших раненых, храбрых товарищей ваших. Оба отряда всегда будут поминать с удовольствием и поход сей, и счастливое наше с вами соединение.

Спасибо вам еще раз! Вам и храброму генералу Фрейтагу, "ура!".

На следующий день, начался роспуск отряда, причем некоторые части возвращались к своим штаб-квартирам, а другие в пункты назначенные для отдыха. [376] Первым выступил эшелон войск, под начальством генерал-маиора Белявского, причем 1-й баталион литовского полка направился в укрепление Нальчик, 5-й саперный баталион в станицу Ищорскую, три роты кавказского стрелкового баталиона в укрепление Мухравань, орудия горной № 4-го батареи 20-й артиллерийской бригады в селение Обильное, горийская милиция в грузино-имеретинскую губернию, осетинская, кабардинская и дигорская — в владикавказский округ. 23-го же июля, под начальством полковника Липского, выступил 2-й эшелон, части которого разошлись: 2-й баталион замосцкого полка в станицы Каргалинскую и Дубовскую, 1-й и 3-й баталионы люблинского полка в станицы Старогладковскую, Новогладковскую, Шелкозаводскую и Парбочеву, два орудия легкой № 7-го батареи в станицу Старогладковскую, и все линейные казаки в свои полки по станицам. В следующие дни оставили Герзель-аул: 1-й и 2-й баталионы князя Чернышева полка, направившись в укрепление Внезапное, 3-й баталион апшеронского полка и горные орудия №№ 1-го и 3-го батарей в Темир-Хан-Шуру, грузинская милиция в грузино-имеретинскую губернию, 1-й баталион и две роты 3-го баталиона куринского полка в укрепление Грозное.

В Герзель-ауле, граф Воронцов, приказом по отдельному кавказскому и 5-му пехотному корпусам, объявил войскам слова Государя Императора, из собственноручного Его Величества письма, в котором Николай Павлович выражал Свое удовольствие и благодарность войскам за успех на Анчимеере и на андийских высотах: "Скажите же вы и молодцам вашим, что Я, их видевший, их знавший, знал что и желать и ожидать от них мог и впредь могу, и что Я их благодарю, что доказали, что они все те же кавказские герои, даром что ряды [377] пополняются молодыми; к доброму корню легко прививать".

Так как фактическое существование главного действующего отряда закончилось, роспуском войск его составлявших, то главнокомандующий счел возможным лично оставить Герзель-аул и, 26-го июля, выехал в укрепление Внезапное, а оттуда, через укрепление Казиюрт и озеньский пост, в Темир-Хан-Шуру, куда и прибыл 29-го числа того же месяца.

1-го августа, графом Воронцовым было получено от генерал-маиора князя Аргутинского донесение, о его блистательном деле, 24-го июля, в окрестностях Тилитля. Представленные начальником этого отряда отчеты указывали, что отряд имел в то время, в различных провиантских магазинах своего района, сухарное продовольствие еще на два месяца, вследствие чего граф Воронцов предписал Аргутинскому, не спеша отступлением на плоскость, наблюдать за действиями неприятеля по течению реки Кара-Койсу, покровительствуя вновь покоренным обществам и защищая их от притеснений Шамиля, вместе с тем — заняться приведением к окончанию инженерных работ, начатых в южном Дагестане. В то же время было отдано распоряжение о роспуске дагестанского отряда по штаб-квартирам, в виду бесполезности дальнейшего пребывания в горах войск, входивших в состав этого отряда.

5-го числа, князь Аргутинский прислал донесение, что самурский отряд переправился на правый берег Кара-Койсу и расположился частью у селения Чох, частью на горе Турчидаг, и что горцы нисколько не тревожат отряд. Однако, неприятель, не рискуя нападать на отдельные отряды, вполне самостоятельные и имевшие полную возможность дать серьезный отпор, в то же время, [378] мелкими партиями, старался вредить на плоскости, отбивая, где только к тому представлялась возможность, скот и лошадей. Так, между прочим, хищническая партия сделала нападение на транспорт грузинских вольнонаемных аробщиков, которые, не дождавшись, выступавшего в тот же день из Темир-Хан-Шуры, маршевого баталиона, ушли без всякого прикрытия; кроме того, нападали на табун, пасшийся около Темир-Хан-Шуры, и т. п. С целью предупреждения подобных нападений, главнокомандующий приказал занять пехотою аул Капчугай — пункт весьма важный, как по своему положению на прямом сообщении между Темир-Хан-Шурою и Кизляром, так и потому, что около него сходилось несколько дорог. Осмотрев в северном Дагестане войска, возвратившиеся из похода, граф Воронцов отдал приказание о возведении нового укрепления у Чир-Юрта. Для постройки укрепления при Чир-Юрте, был сформирован отдельный отряд, порученный генерал-лейтенанту Лабынцеву.

В состав этого отряда вошли следующие войска: пехоты — 1-й и 3-й баталионы минского пехотного полка, 2-й и 3-й бат. житомирского, по одному баталиону князя Чернышева и графа Воронцова егерских полков и команда 5-го саперного баталиона; кавалерии: сотня моздокского линейного казачьего полка и весь донской № 28-го казачий полк; артиллерии: по два орудия легкой № 5-го батареи 14-й, горной № 3-го 19-й артиллерийских бригад и казачьей линейной № 14-го батареи. Затем, поручив войска и исполнение им предначертанных крепостных работ князю Бебутову, граф Воронцов выехал в Кисловодск.

По прибытии в Кисловодск, главнокомандующий, немедленно, отправил Государю Императору следующее письмо, бросающее ясный свет, как на уже совершенную [379] экспедицию, так и на взгляды графа Воронцова относительно действий, предполагавшихся в дальнейшем будущем, в деле покорения Кавказа:

"Всемилостивейший Государь!"

"Я имел счастье получить третьего дня письмо, которым угодно было Вашему Императорскому Величеству меня удостоить от 8/20 августа. Милостивые выражения на мой счет коими оно исполнено, Высочайшее внимание, столь щедро оказанное на счет заслуг моих и сослуживцев моих, и излитое на действия наши в сию кампанию, преисполнили сердце мое благоговейною признательностью и радостью, которых описать я не в силах. Конечно мы сделали, смею это сказать, все что могли, чтобы исполнить Вашу волю и долг наш. Совершенного результата к истреблению Шамиля и его власти и к немедленному покорению врагов наших в Дагестане мы достичь не могли, потому что сие было невозможно, как скоро от страха сего преступного мятежника, и, так сказать, под ножом его мюридов, горные общества, по одиночке слабые и между собою ничем не связанные, не только не могли нам покориться, но принуждены были против их желания оставлять свои жилища и скрываться в леса и горы, далеко от пути нашего. Живущих на самой дороге, Шамиль принуждал огнем истреблять дома свои, а когда жители сопротивлялись, — как то было в самой дер. Анди, — то это было сделано против их воли и военною рукою его приверженцев. С высот буцрахкалских, в ночь с 13-го на 14-е июня, передовые посты наши видели несколько ружейных выстрелов в дер. Анди: это было между мюридами и некоторыми более упрямыми жителями, безуспешно сопротивлявшимися истреблению жилищ своих. В таком положении, зная, что с одной стороны по ужасному климату горных мест от Буртуная до Анди, а с другой по [380] густым лесам, преграждающим сообщение от Анди, Дарго, с чеченскою или шамхальскою плоскостями, мы никак не были в состоянии на сей год прочно основаться и укрепиться в горах, несчастные жители должны были против желания покориться воле Шамиля и сделались только зрителями всего происходящего, ибо действовать против нас они также отклонялись и только иногда малыми партиями входили с нами в бой, когда были к тому принуждаемы присутствием сподвижников дагестанского тирана. Со всем тем, вход наш в горы, — в которые прежде никто не входил, — спокойное наше пребывание в Андии, малочислительность сборищ Шамиля и блистательный порыв, с которым войска наши каждый раз искали неприятеля и с ним сражались, все это, смею сказать, не может не оставить между горцами следы, плоды коих непременно окажутся впоследствии. Мы исполнили Высочайшую волю Вашего Императорского Величества, сделали то, что было необходимо, чтобы показать сколь малосилен главный наш неприятель, в сопротивлении против русских. Взятие с боя и истребление Дарго, также не может не иметь сильного влияния на общее мнение в Дагестане и, может быть, на самое положение Шамиля. Дарго конечно нам стоило дорого; мы могли оставаться в Андии хотя бы до конца лета и воротиться на плоскость почти без всякой потери, но мы бы воротились не только с меньшим влиянием моральным для будущего, но воротились бы, смею сказать, со стыдом, ибо всякий бы сказал, и Шамиль успел бы этим воспользоваться, что мы не посмели идти искать Шамиля в самом его жилище: весь поход бы обратился в пустую прогулку и показал бы моральную слабость, которую ничем вознаградить невозможно. Я не знал и никто не знал между нами, какие затруднения представляла нам дорога от Андии до Дарго; от [381] качества сей местности произошли и потери в экспедиции за провиантом генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клугенау и, все затруднения от транспортировки 700 раненых, — 10-го и 11-го чисел, приведенных им к нам, — во время восьмидневного боевого похода нашего чрез ичкеринский лес, в котором от одного геройства всех и каждого во вверенном мне отряде, мы могли получить и получили успех; но если бы я узнал заранее какова была дорога до Дарго и все то, что она нам будет стоить, я все бы сделал точно то, что мы сделали. От всей души оплакиваю драгоценную кровь храбрых моих сподвижников, душевно сожалею о значительности нашей потери, но в войне потери бывают необходимы и только те непростительны, которых бы можно избежать с честью; потеря же чести превыше всякой другой и идти назад из Андии без занятия Дарго, было бы дело постыдное и недостойное оружия Вашего Императорского Величества и имени русского. Показав в этом году наши силы в горах, доказав неприятелю, что ни в горах ни в лесах нет места неприступного для воинов белого Царя, и что, если бы нужда была, мы всегда можем, — и еще легче познакомившись с местностью, — придти туда, куда столько лет собирались, но не ходили; нам остается теперь — как мне кажется — идти к тому же предмету другим путем, не так скорым, но верным, докончить и усовершенствовать сделанные уже новые укрепления, как в Дагестане, так и Чечне, устроить сперва одно, потом другое; новое укрепление на передней чеченской линии; устроить и утвердить новые станицы по Сунже и, сверх того, в сем же году занять и укрепить Чир-Юрт. Это дело, по моему мнению, весьма важное, ибо сим укреплением, заняв оба берега Сулака, мы совершенно успокоим плоскость шамхальскую и кумыхскую, водворим там полную [382] доверенность жителей и дадим возможность спокойно к нам переселиться, многим желающим к нам перейти из самых гор. Я имел в виду оставить часть отряда князя Бебутова на постоянной ноге в Салатавии и сие, как Ваше Императорское Величество изволите приметить, конечно бы произвело хорошее моральное действие в горах; но, не говоря о некоторых затруднениях для зимы и при сформировании новой дивизии, мне невозможно было в одно время оставить достаточное число войск в котором-либо пункте в самых горах и, вместе с тем, заняться Чир-Юртом и, мне кажется, что, между двумя сими мерами, Чир-Юрт имеет предпочтительную важность. В готовом укреплении и один баталион, с некоторым резервом кавалерии, составляет достаточный гарнизон, но дабы занять и укрепить новое место вблизи неприятеля, надобно иметь некоторую силу и, я не мог назначить для занятия Чир-Юрта менее 6-ти баталионов, которые и поручил, под главным ведомством князя Бебутова, опытному и отличному генерал-лейтенанту Лабынцову. Занятие Чир-Юрта, так скоро после выхода нашего из гор, не может также не иметь сильного морального влияния на неприятеля, а будущею весною, с дозволения Вашего Императорского Величества, я желаю расположить там нижегородский драгунский полк. Отличный полк сей в новом своем составе, — о чем я известился от военного министра, — и с отличным полковым командиром, которого Ваше Императорское Величество благоволили назначить, будет стоять там выгодно и весьма полезно; он займет, с одной стороны зубутские высоты, а с другой — сколько нужно для пастбища и сенокосов вниз по Сулаку, по направлению в Султан-Янги-Юрт. Полк сей я всегда буду держать, так сказать, в массе, и полковник Крюковской теперь же отправляется в Чир-Юрт к генерал-лейтенанту [383] Лабынцову, дабы совершенно познакомиться с местностью, способами продовольствия лошадей и составить проект, о необходимых, безроскошных, но достаточных, как для людей, так и для лошадей, построениях. Равным образом, чрез сие, сообщения между нашими укреплениями на обоих берегах Сулака, которые теперь весьма медлительны и подвергнуты опасностям, будут сокращены и упрочены, тем более, что мы сделаем весною еще укрепление на Ярык-су, между Герзель-аулом и Внезапной, с определением туда, не нового гарнизона, а которой-либо части из тех, которые окажутся тогда ненужными на плоскости. Затем весною, от нас будет зависеть, если это окажется полезным, а еще более, если Вашему Императорскому Величеству будет это угодно, укрепиться где-либо в Салатавии, между Ибрагим-Дада и Буртунаем. Теперь же, кроме отряда генерал-лейтенанта Лабынцова, работающего в Чир-Юрте, я счел необходимым отрядить два баталиона в Дженгутай, для охранения и защиты преданного нам мехтулинского ханства и некоторых соседственных деревень, которые не покоряются Шамилю, но боятся нашествия мюридов, если не имеют вблизи секурса. Обстоятельства покажут, в начале будущего года, что можно будет еще сделать в виде наступательном и для укрепления нашего, — без ненужного раздробления войск, — чего я всегда избегать буду, — в разных пунктах и далее от Темир-Хан-Шуры по правому берегу аварского Койсу. Все сии обстоятельства всеподданнейше представляю на милостивое рассмотрение и разрешение Вашего Императорского Величества.

Что касается до передней чеченской линии, я бы по многим причинам, в виду будущей нашей власти в северной части дагестанских гор, желал начать будущую весну занятием и укреплением Маюртупа, но считаю сие [384] совершенно невозможным по двум причинам: во-первых, занять местность около Маюртупа и производить там работы, не упрочив сперва сообщения наши к сей местности или от Воздвиженского или от укр. Куринского, было бы опасно и даже безрассудно; упрочить же сие сообщение истреблением лесов на оном лежащих и других затруднений по оврагам и проч., есть дело сильного отряда, в течении целой зимы; во-вторых, чтобы идти верным и благоразумным шагом в этом деле, надобно сперва кончить все, что касается до малой Чечни, облегчить и упрочить сообщения между Воздвиженским и новыми колониями, равно и старыми укреплениями на Сунже и, для сего генерал-маиору Фрейтагу поручено, как скоро лист спадет, и непременно в течении сей зимы, вырубить и сжечь по дороге на два пушечных выстрела в гойтинском лесу, потом, дав недели две отдыха войскам, пойти и сделать тоже самое в гехинском лесу; в сей последней операции будет ему помогать, с отрядом с другой стороны, генерал-маиор Нестеров, который сверх того в сию же зиму, таким же образом, очистит в двух или трех местах небольшие просеки, по дороге ведущей к Ачхою; весною же, если Бог позволит, я сам пойду с отрядом, чтобы окончательно выбрать место и заложить укрепление близь Ачхоя, которое должно быть достаточно окончено к осени. Тогда уже вся малая Чечня будет у нас совершенно в руках. Можно надеяться, что она покорится, но даже и в противном случае вредить уже не будет в состоянии. Следующею весною можно будет сильно заняться установлением свободной дороги до Маюртупа и, весною 1847-го года, начать там укрепление, с которого скоро и легко можно будет, если обстоятельства того потребуют, подвигаться далее, надежным и прочным образом, к центру владений и пребывания главного, если не [385] единственного, нашего неприятеля. На счет южного Дагестана не могу еще положить точного мнения, о нужных и возможных там действиях; трудно судить о крае, не видав оного глазами. Ошибся ли я или нет, не мое дело судить, но о северном Дагестане и о Чечне осмеливаюсь изложить положительное мнение, потому что со всеми местностями здесь я лично и подробно познакомился; о южном Дагестане я постараюсь сколь можно скорее получить лучшие сведения, как личным обзором хотя части оного, так и совещанием с князем Аргутинским и генерал-лейтенантом Шварцом, которым обоим все обстоятельства сего края совершенно известны. Покушения неприятеля на южный Дагестан, конечно, могут иметь влияние на наши мусульманские провинции, но здесь я осмеливаюсь представить, что образ мысли и расположение к нам сих провинций зависят не только от военных происшествий в Дагестане, но и от сношений с ними нашего правительства. Ошибочные меры против беков и агаларов, по постановлениям предположенным сенатором Ганом, более нам повредили в этих важных и богатых провинциях, нежели могут подействовать какие-либо успехи Шамиля, во всяком случае небольшие. Я в этом совершенно уверился в короткое мое пребывание в Тифлисе и по всем доходящим до меня сведениям. Занятия мои в течение всего лета, в горах и около оных, не позволили мне еще составить и представить Вашему Императорскому Величеству, необходимые меры для улучшения политического состояния и наших сношений в мусульманских провинциях, — но зная волю и намерения Ваши, Всемилостивейший Государь, на сей счет словесно мне изъясненные в С.-Петербурге, я при отъезде из Тифлиса, поручил генерал-лейтенанту Ладинскому собрать все обстоятельства сего дела и составить начала проекта, по благодетельному [386] направлению Вами мне указанному. Поручение сие, как мне теперь доносит генерал-лейтенант Ладинский, уже им исполнено и, как скоро я буду в Тифлисе, то есть в конце будущего месяца, мы окончательно проект с ним обработаем и, оный будет представлен на Высочайшее разрешение.

Теперь обращаюсь к делу сформирования новой дивизии.

Все указания Вашего Императорского Величества будут в точности исполнены, и все три дивизии 5-го пехотного корпуса, раннею весною, в одно время, будут отправлены в Россию. Что же касается до подробностей формирования новой дивизии, то, когда я писал о том из Герзель-аула с генерал-маиором Вольфом, я еще не имел в виду Высочайшую Вашу волю и запрос о моем мнении на счет сформирования полков в 4-ре баталиона, или оставления оных, по-прежнему, в 5-ти баталионном составе. О всех сих обстоятельствах, получив бумаги от военного министра, я подробно отвечал из Темир-Хан-Шуры и буду ожидать, на представление мое, Высочайшего разрешения.

Теперь осмеливаюсь, по изложенным в письме Вашего Императорского Величества мыслям, всеподданнейше изложить некоторые мнения. Я боюсь, что перемещение из старых квартир на новые, значительной части здешних старых полков, будет сопряжено с большими затруднениями и, с уменьшением выгод для продовольствия нижних чинов, которые и так уже в здешнем крае стеснены во всех надобностях жизни, что часто и действует на их здоровье; например полки: апшеронский, в Темир-Хан-Шуре, князя Чернышева — в Внезапной, имени моего — в кр. Грозной и навагинский — во Владикавказе, кроме всех полковых заведений для больных, для [387] сенокошения и проч. имеют достаточные огороды, ими самими разведенные, для улучшения пищи не только нижних чинов, но и самих офицеров, ибо, во всех этих местах, покупать все нужное и трудно и дорого, а как Вашему Императорскому Величеству известно, положение офицеров трех последних полков довольно затруднительно, ибо, считая только с правого берега Сулака жалованье получается по грузинскому положению. Обойтись вовсе без перемещения может быть невозможно, но мне кажется, что можно сделать оное гораздо менее, следующим образом: начиная с правого фланга, составить 19-ю дивизию из двух новых егерских полков, оставляя в оной тенгинский и навагинский, с переводом одного только тенгинского из теперешнего расположения в Нальчик. Перемещение сего полка не будет ему так чувствительно, как потому, что у него, на теперешнем месте, мало заведений, так и потому, что, пробыв уже долгое время на теперешних квартирах без всякого участия в военных действиях, все чины оного будут рады перейти туда, где будут ближе к театру войны и к возможности оказать, равно с другими полками, рвение и усердие во всех предстоящих случаях; потом, в 20-й дивизии оставить на теперешних местах оба егерские полки и апшеронский и поставить новый пехотный дагестанский также в Шуре или окрестностях опой. Таким образом, в 21-й дивизии полк князя Варшавского останется на своем месте, пехотный новый самурский — на избранном месте близь р. Самура, а полки тифлисский и мингрельский егерские также бы остались на своих теперешних местах. Вот мысли, которые я всеподданнейше повергаю на Всемилостивейшее разрешение Вашего Императорского Величества.

Конечно, должно сожалеть, что князь Аргутинский не мог взять Тилитль, но смею полагать, что человек его [388] отличия, военной опытности и дознанной решимости, не отклонился от приступа сего места без достаточной причины, особливо когда и врожденное в человеке самолюбие подстрекалось действиями главного отряда против Шамиля и неожиданными, хотя, впрочем, нетрудными, успехами первого периода нашей кампании. Есть позиции в этих горах, которыми трудно овладеть без весьма великой потери людей; если бы, как Ахульго, Тилитли нельзя было взять, не говоря о возможности неудачи, без потери двух или трех тысяч наших храбрецов, то, может быть, князь Аргутинский и хорошо сделал, что не решился на сие пожертвование, для овладения такою местностью, которую все же, впоследствии, надобно бы было оставить. При штурмах трудных, когда они даже удачны, истребляются иногда целые баталионы или полки и поправить такую потерю, даже в моральном отношении, весьма трудно; в делах, напротив того, подобных тем, которые мы имели 8-м дней сряду, от Дарго до Герзель-аула, потеря хотя значительна, но между частями войск довольно ровная, а так как Богу было угодно привести нас целыми и с честью до пункта, который мы имели в виду, то, вместо уменьшения духа в войске, каждая часть оного воспламенилась еще новым, получила новое доверие к себе и новое желание опять встретиться с неприятелем. Во всяком случае, главный предмет действий князя Аргутинского, т. е. занятие всех враждебных сил южного Дагестана и отвлечение их от всякой помощи Шамилю, равно как и отличные действия генерал-лейтенанта Шварца были совершенно удовлетворительны. Я уже имел счастье представить, чрез военного министра, всеподданнейшее мнение мое на счет Всемилостивейшего награждения сих двух отличных генералов, но тогда я не знал еще о последних действиях генерал-лейтенанта [389] Шварца и о славном и удачном его походе в самые недра гор до общества Таш.

Осмеливаюсь представить Вашему Императорскому Величеству, что я считаю генерал-лейтенанта Шварца, за многократные опыты его усердия и неустрашимости, вполне достойным получить от щедрот Ваших орден Белого Орла, или св. Георгия 3-го класса. Подробные представления от него за всю кампанию я еще не получил и думаю, что может быть некоторые из них потеряны, ибо еще из Андии просил его оные ко мне доставить. Как скоро получу, то немедленно дам оным должный ход. До сих пор получено от него только одно представление, о пожаловании св. Георгия полковнику Дебу. Дума из наличных георгиевских кавалеров признала представление сие справедливым и я, назначив полковнику Дебу сей орден, представляю на утверждение Вашего Императорского Величества.

Я осмелился войти столь пространно во все сии подробности единственно потому, что Ваше Императорское Величество Сами изволите о каждом пункте изъяснять Высочайшую Вашу волю в милостивом письме, которое я имел счастье получить, — прибавлю только, зная что это будет приятно Отеческому сердцу Вашего Императорского Величества, что я нашел положение раненых в разных госпиталях, куда они из Герзель-аула отправлены, удовлетворительным, даже сверх моего ожидания. Многие уже возвратились во фронт и вообще потеря из них будет весьма невелика.

Из подробностей сообщенных мною военному министру, Ваше Императорское Величество усмотреть изволите, что состояние главного нашего госпиталя в Темир-Хан-Шуре, так удовлетворительно, что, несмотря на прибавление там против прошлого года более 700 раненых и до 450-ти, более или менее, отмороженных во время [390] ужасной погоды в горах, от 6-го до 13 июня, вообще число пользуемых в сем госпитале значительно менее, нежели в прошлом году, хотя тогда было весьма мало раненых и вовсе не было отмороженных и, что смертность еще значительно менее нежели в прошлом году.

Остается мне только повергнуть к стопам Вашим, Всемилостивейший Государь, изъявление верноподданной признательности за столь для меня драгоценное, хотя мало мною заслуженное, воспоминание о моем здоровья. Богу угодно было подкрепить оное не для моей ничтожности, но дабы тот, которому дано от Вас поручение, был в состоянии оное исполнить и я радовался тому не для себя, но потому, что я, во все время, ни на одну минуту не был лишен возможности разделять труды и опасности с храбрыми войсками, над которыми я имею честь начальствовать и, которые, вместе со мною, горели одним только желанием исполнить во всем Высочайшую Вашу волю и оказаться не недостойными Вашей к нам доверенности. Все мы награждены сверх меры щедротами Вашими и еще более будем счастливы, когда предстанет случай опять доказать возлюбленному Монарху верноподданейшую нашу преданность."

Урок, данный даргинским походом, заставил графа Воронцова, как было уже говорено выше, прийти к убеждению, что наступило время обратиться к системе постепенного занятия края, путем учреждения передовых линий и проложения военных дорог. Государь Император, по докладу военного министра о выраженных, в письме главнокомандующего взглядах, относительно изменения существовавшей до того системы, вполне согласился с мнением графа Воронцова и утвердил его предположения о водворении в Чир-Юрте нижегородского драгунского полка и казачьих станиц на р. Сулаке, считая, что эти [391] меры совершенно обеспечат шамхальскую и кумыкскую равнины. Кроме того, Государь указал, что устройство казачьего поселения на р. Сунже и продолжение передовой чеченской линии должно было значительно стеснить непокорных горцев. Князь Чернышев, со своей стороны, сообщил графу Воронцову взгляды Его Величества на дальнейший ход покорения Кавказа. Взгляды эти главным образом, кроме вышеприведенных, заключались в следующем: утверждение нашего владычества в Чечне, по мнению Его Величества, зависело от вырубки лесов по главнейшим направлениям и от постройки новых укреплений; но, по мнению Государя Императора заслуживало особенного внимания упрочение нашей власти в Южном Дагестане, тем более, что от этого зависело спокойствие мусульманских провинций, на приверженность которых нельзя было вполне полагаться; ханство казыкумухское, не имея до того времени постоянного сообщения ни с Дербентом, ни с Темир-Хан-Шурою, ни с лезгинской линией, не могло в случае надобности рассчитывать не только на прибытие вспомогательных войск из вышеупомянутых пунктов, но даже от самурского отряда, расположенного в штаб-квартирах по течению этой реки; вместе с тем, занимая Кумух мы недостаточно прочно владели пространством между ним и берегом Каспийского моря. Вследствие этого, Государь обращал внимание графа Воронцова на устройство улучшенных военных сообщений в этой части Кавказа, и на необходимость расположить некоторую часть войск севернее Самура ближе к Кумуху, с тем, чтобы в случае надобности иметь возможность поддержать этот пункт, не подвергая войска каждый раз изнурению; наконец, Его Величество указывал на учреждение наблюдения за горною Табасаранью и вольным Каракайтагом, покорность которых была лишь фиктивная. [392]

В бытность графа Воронцова в Темир-Хан-Шуре, им было получено от военного министра извещение, что Государь Император выразил желание, чтобы, по удалении в Россию войск 5-го пехотного корпуса, была сформирована новая дивизия, для усиления войск кавказского корпуса; но так как оставление Кавказа 5-м корпусом предполагалось осенью того же года, то такая мера не вполне согласовалась с взглядами главнокомандующего, обратившегося в Петербург с ходатайством оставить весь 5-й корпус на Кавказе до весны 1846-го года, с тем, чтобы ранней весной отправить к штаб-квартирам 14-ю и 15-ю дивизии, оставив 13-ю до окончательного сформирования новой 21-й, которая должна была войти в состав кавказского корпуса; последнюю меру граф Воронцов считал необходимой, так как, с удалением всего 5-го корпуса, оборона некоторых значительных пространств кавказской линии, как например правого фланга и центра, была бы предоставлена одним линейным и донским казакам. Оставление 5-го корпуса на Кавказе до весны, кроме того, мотивировалось главнокомандующим тем, что обратное движение в Россию, в глубокую осень или зимою, в особенности после понесенных трудов во время экспедиции, было крайне затруднительно и в то же время ставило вновь сформированные части в невыгодное положение, так как полкам 21-й пехотной дивизии пришлось бы тоже, придя в новые штаб-квартиры в ненастное осеннее время, не имея никакого хозяйства и не устроившись, подвергаться зимою всем неудобствам климата и лишений и, тем прийти в неминуемое расстройство, не принеся ни малейшей пользы краю. Государь Император вполне одобрил высказанное графом Воронцовым относительно отправки 5-го корпуса раннею весною, но не согласился на оставление еще на некоторое время 13-й [393] дивизии, так как находил, что присутствие 5-го корпуса в полном составе необходимо было на месте его прежнего расположения в России и, кроме того, что число войск находившихся на Кавказе, с сформированием новой дивизии и с прибытием уже вполне устроенных новых 4-х линейных баталионов, казалось, совершенно достаточным, для отражения всяких попыток со стороны горцев. В конце октября состоялось Высочайшее повеление, о сформировании двух пехотных и двух егерских полков, с целью увеличения боевых сил кавказского отдельного корпуса. 9-го ноября, главнокомандующий отдал по вверенным ему войскам приказ, которым, на основании Высочайшего повеления, предписывалось сформировать следующие полки: 1) дагестанский пехотный — в состав которого должны были войти вторые и третьи баталионы волынского и минского пехотных полков и кавказский линейный № 11-го баталион; 2) самурский пехотный — из вторых и третьих баталионов подольского и житомирского егерских полков и грузинского линейного № 10-го баталиона; 3) ставропольский егерский — из вторых и третьих баталионов брестского и белостокского пехотных полков и кавказского линейного № 8-го баталиона; 4) кубанский егерский — из вторых и третьих баталионов литовского и виленского егерских полков и кавказского линейного 2-го баталиона. Баталионы полков 13-й и 14-й дивизий, вошедшие в состав новых полков, отделялись от своих прежних частей, в полном составе и при знаменах. Кроме того, на укомплектование вновь сформированных частей пошли вторые и третьи баталионы полков 15-й дивизии, чины которых были распределены следующим образом: модлинского пехотного — в дагестанский, прагского пехотного — в самурский, люблинского егерского — в ставропольский и замосцского егерского — в кубанский. Вновь [394] организованные полки не составили новую дивизию, а вошли в состав трех отдельных, которые, увеличившись количеством на одну, вместе с тем и изменились по распределению полков. Таким образом, из прежних и новых полков отдельного кавказского корпуса, составилось три дивизии, а именно: 19-я — из тенгинского и навагинского пехотных, ставропольского и кубанского егерских полков; 20-я — апшеронского и дагестанского пехотных, генерал-адъютанта князя Чернышева и генерал-адъютанта князя Воронцова егерских полков; 21-я — генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского и самурского пехотных, тифлисского и мингрельского егерских полков.

Государь Император щедро осыпал наградами участников экспедиции, удостоив графа Воронцова следующим рескриптом:

"Князь Михаил Семенович! Вверив вам главное управление кавказским краем и начальство над отдельным кавказским корпусом, я был убежден, что при сем важном назначении вы явите то пламенное усердие к пользам отечества, коим всегда отличалось долговременное и достохвальное служение ваше. Вы вполне оправдали мои ожидания, проникнув в недра гор дагестанских, считавшихся доселе неприступными. Приняв личное начальство над главным отрядом, вы собственным примером непоколебимой твердости и самоотвержения, указали войскам путь к подвигам незабвенным. Смелою стопою храбрые войска наши перенеслись чрез хребты гор непроходимых, поражая горцев в неприступнейших убежищах на высотах Анчимеера и у врат андийских. С упорного боя овладели они Дарго — главным убежищем Шамиля и штыками проложили себе путь в дремучих лесах ичкерийских, рассеяв многочисленные [395] скопища неприятеля, усиливавшегося преградить дальнейшее наступательное движение отряда. Среди, беспрерывного боя, многочисленных занятий и трудов, вы непрестанно, как чадолюбивый начальник, заботились о благе и спокойствии нижних чинов, о всевозможном призрении раненых, кровью своею славные дела запечатлевших. Вы вполне постигли и исполнили этим первейшие желания Моего сердца. В справедливом сознании, как прежних, так и теперешних знаменитых заслуг ваших, я возвел вас в княжеское достоинство с нисходящим потомством. Да послужит это изъявлением Моей искренней признательности к примерному служению вашему, Престолу и Отечеству. Вместе с сим пребываю к вам навсегда неизменно благосклонный". "Николай."

В биографии князя Воронцова, составленной М. П. Щербининым приведен отрывок частного письма Государя к главнокомандующему, по поводу даргинской экспедиции: "Честь и слава вам и храбрым вашим войскам писал Император, "что называвшееся невозможным — исполнено. О мужестве, стойкости и терпении войск среди трудов и лишений всякого рода, нечего распространяться; они глядели на вас, шли за вами, терпели с вами и они русские. Благодарю вас душевно за новые ваши подвиги. Я их ожидал от вас; вы их исполнили…" ⁹

Этим Всемилостивейшим одобрением действий главнокомандующего и вверенных ему войск, мы и закончим эту главу, перейдя к изложении» событий на остальных театрах военных действий — как имевших неизбежную, непосредственную, связь с ходом дел главного действующего отряда, так и оказывавших лишь косвенное влияние.

Комментарии

8. На долю генерал-майора Фрейтага, во время его боевой жизни на Кавказе, роль “избавителя", в описываемую экспедицию, выпала не в первый и не в последний раз. В ноябре 1843-го года, он выручил гарнизон Низового укрепления, в декабре того же года, явившись к Темир-Хан-Шуре, спас, бывший в критическом положении в Зырянах, отряд Пассека, и тем, по всей вероятности, избавил весь Дагестан от подчинения Шамилю, и, наконец, в следующем за даргинским походом году, весною, снова явился избавителем при вторжении Шамиля в большую Кабарду.

9. На это то письмо и воспоследовал вышеизложенный ответ князя Воронцова, посланный им немедленно по приезде в Кисловодск.

Текст воспроизведен по изданию: 1845 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882