1843-Й ГОД НА КАВКАЗЕ

VII.

Оборот военных действий в нашу пользу. Поражение скопищ Шамиля у Кафыр-Кумыка, Мусселим-аула и большого Казанище. Движение генерала Гурко в Аварию и освобождение отряда подполковника Пассека. Действия этого последнего с 16-го ноября 1843-го года. Возвращение соединенных дагестанского и аварского отрядов в Шуру и окончание военных действий. Числительность и расположение наших войск в северном и нагорном Дагестане к концу описываемого года. Отъезд генерала Гурко на линию; инструкция его генералу Клугенау. Взгляд на действия Шамиля во второй период кампании. Обзор положения дел на черноморской береговой и кордонной линиях, в центре и на флангах. Заключение.

Прибытие в Темир-Хан-Шуру отряда генерала Фрейтага, освободив ее от блокадного положения, позволило перейти к решительным наступательным действиям против неприятеля, почему генерал Гурко, в ту же ночь сделал следующие распоряжения: из войск дагестанского отряда назначил к выступлению 1-й и 2-й сводные батальоны апшеронского, 2-й батальон Тифлисского, 3-й батальон навагинского и 4-й батальон кабардинского полков, одну сотню казаков, два полевых и шесть горных орудий. Трехротные батальоны, 3-й навагинского и 4-й [175] кабардинского полков, бывшие в весьма слабом составе, в общем счету принимались за один сводный батальон. Кумыкскому же отряду было приказано, сдав рекрут в апшеронский полк, принять на пять дней провиант.

Хотя обстоятельства вынуждали не медлить переходом к наступательным действиям и удалить как можно скорее Шамиля из с. Казанище, но утомление войск кумыкского отряда, арьергард которого, как мы уже сказали, вступил в Темир-Хан-Шуру только в час ночи, а также сдача рекрут и приемка провианта, заставили отложить наступательные действия до 16-го декабря, а 15-го дать прибывшему отряду отдых и время приготовиться к выступлению. Однако, предположение это изменилось вследствие намерения неприятеля сжечь ближайшие деревни к Темир-Хан-Шуре. 15-го декабря, в девять часов утра, чеченцы, находившиеся в с. Кафыр-Кумык и Халимбек-ауле, зажгли последнее селение. Так как все аулы, соседние с Темир-Хан-Шурою, не могшею вместить в себе значительного числа войск, были необходимы для расположения в них батальонов, оставшихся в Дагестане, то, чтобы спасти от сожжения с. Кафыр-Кумык и Халимбек-аул, были немедленно туда отправлены: 2-й сводный батальон апшеронского, 2-й батальон тифлисского и 4-й батальон кабардинского полков, при трех полевых орудиях. Движение этих батальонов встревожило также неприятеля, занимавшего Мусселим-аул, немедленно выступившего оттуда на помощь к чеченцам. Чтобы не допустить соединения чеченцев с шедшим к ним подкреплением и не позволить им отступить в большое Казанище, куда Шамиль тем временем собирал все свое скопище, была направлена на рысях вся кавалерия, при 6-ти конных орудиях, под начальством полковника Волоцкого, для занятия дороги между сс. Кафыр-Кумык и Мусселим-аул. [176]

Направленная к сс. Кафыр-Кумык и Халимбек-аул пехота, расположившись на выгодной позиции, открыла огонь из орудий, с тем, чтобы занять чеченцев и не дать им времени сжечь оба селения. Между тем, линейные казаки, руководимые полковником Волоцким и подполковником Евдокимовым, опрокинули их из Мусселим-аула и, увлеченные преследованием, проскакали за селение. Отступивший неприятель расположился на ближайших высотах, где поставил одно орудие. Для сбития его с занятой им позиции, были отправлены полковником Волоцким три сотни казаков: две моздокского и одна гребенского полков, поддержанные остальными казаками. Командовавшие названными сотнями — ротмистр барон Фридерикс и есаул Камков, произвели атаку с замечательною стремительностью и успели отбить у неприятеля трехфунтовый горный единорог, прислуга которого вся была изрублена, за исключением двух беглых солдат, взятых в плен. В происшедшей схватке храбрый есаул Камков получил четыре кинжальных раны. Ободренная кавалерия не отставала от неприятеля, несмотря на подходившие к нему подкрепления. Чтобы извлечь всю пользу от первого одержанного успеха, который имел на горцев весьма невыгодное нравственное влияние, немедленно направлены были к Мусселим-аулу четыре батальона пехоты: 1-й навагинского, 1-й и 2-й куринского полков и один сводный батальон кумыкского отряда, при четырех орудиях. Они должны были поддержать кавалерию и довершить начатое дело.

Неприятель, по отступлении от Мусселим-аула, занял пологие высоты впереди с. большое Казанище, где поставил два полевых орудия. Лазутчики утверждали, что на одной из высот, более удаленной, находился сам Шамиль, окруженный преданными ему мюридами. [177] Неприятельская позиция была доступна кавалерийским атакам, а прибытие пехоты позволяло действовать решительно. По этим причинам, после кратковременной канонады из 10-ти орудий, приказано было донским и уральским казакам, как менее утомленным, вновь атаковать мюридов. Вторичный удар произведен был с чрезвычайною быстротою: мюриды два раза устраивались и, быв оба раза опрокинуты, обратились наконец в бегство, оставив несколько тел на месте. Собственно, сел. большое Казанище спасло их еще от больших потерь. Всею атакою предводительствовал генерал-майор Фрейтаг, знаменитый уже своими военными доблестями, а переднею линиею командир № 52-го полка подполковник Сычев, служивший примером храбрости уральским и донским казакам, нисколько не уступавшим в этом деле линейным. Из частных начальников наиболее обратили на себя внимание: уральского № 7-го полка войсковой старшина Бородин, раненый двумя пулями, и донского № 52-го полка сотник Семилетов. Кроме исчисленных лиц, отличились: адъютант его светлости князя Варшавского, гвардии капитан Аничков, измайловского полка штабс-капитан Нейдгарт, конно-гренадерского — поручик Фенш и лейб-уланского полка поручик Бонтан, которые все добровольно вызвались в охотники и принимали участие в атаке, находясь впереди казаков. Вслед за кавалериею подавалась вперед и пехота. Отряд приблизился к большому Казанище в 4-м часу пополудни и тотчас же открыл огонь из орудий по селению. Лишь только неприятель начал отступать, как одновременно с этим вся наша кавалерия была послана в обход, а три батальона пехоты пошли в боевом порядке на приступ и заняли аул без боя.

Шамиль направил свои скопища частью в селение Эрпели, а частью по дороге к Зыряны, исключая [178] акушинцев и мехтулинцев, ушедших в с. Дженгутай. Отступление это было им произведено весьма поспешно, и благодаря покровительству наступавшей ночи, даже кавалерия не могла с успехом преследовать горцев. Некоторые из мюридов имели намерение удалиться в малое Казанище; но жители не впустили их, угрожая открыть по ним огонь, и этим поступком искупили несколько свою измену. В большом Казанище было найдено достаточное количество фуража и 1,000 четвертей мужи, перевезенных из Низового укрепления. Немногие из казанищенских жителей тотчас же явились с повинною головою, а прочие, опасаясь наказания, просили пощады только на другой день. По причине тесноты помещения в Темир-Хан-Шуре, весь кумыкский отряд был расположен в большом и малом Казанище.

Во время поражения горцев под Мусселим-аулом и большим Казанище, три батальона, оставленные против Кафыр-Кумыка, вполне достигли своей цели: командовавший ими полковник Чекмарев, искусно заняв сады и дорогу, ведущую из Кафыр-Кумыка в Мусселим-аул, не позволил чеченцам присоединиться к скопищу Шамиля. По окончании дела он был отозван в Темир-Хан-Шуру, а чеченцы, под предводительством Шуаиб-муллы и Уллубея, удалились в тоже время в сел. Эрпели, не успев сжечь совершенно с. Халимбек-аул и зажечь с. Кафыр-Кумык. Хотя после этого необходимо было сперва совершенно вытеснить Шамиля из шамхальских владений, но отчаянное положение отряда подполковника Пассека заставляло ускорить его освобождение, тем более, что мы не знали, какие преграды противупоставит нам неприятель в ирганайском ущельи. Вследствие этих соображений, 15-го же декабря назначены были следующие части войск к выступлению в Зыряны: 1-й и 2-й [179] сводные батальоны апшеронского, 2-й батальон тифлисского, 3-й навагинского, 4-й кабардинского и 1-й и 2-й батальоны куринского полков, одна сотня линейных казаков, 8-мь горных орудий и 25-ть конгревовых ракет. Кроме того, приказано было взять лошадей для поднятия больных и полевых орудий, находившихся в Зыряны, и транспорт с трехдневным продовольствием для всего аварского отряда.

16-го декабря, с рассветом, назначенные части войск, за исключением двух батальонов куринского полка, двинулись из Темир-Хан-Шуры в большое Казанище. Для занятия этого селения был оставлен только один сводный батальон кумыкского отряда, а все остальные направились к подножию койсубулинского хребта. Неприятель не осмелился нас встретить на первой половине трудного и лесистого подъема, а потому войска, назначенные для освобождения аварского отряда, продолжали следование к бурундук-кальской башне; три же батальона, вся кавалерия, все полевые и два горных орудия оставлены были, под начальством генерал-майора Фрейтага, у подошвы хребта, для прикрытия сообщения с Темир-Хан-Шурою. При первом приближении наших войск, горцы оставили Бурундук-Кале и обратились в бегство. Авангард достиг до этого урочища в одиннадцатом часу ночи, арьергард только в четыре часа утра, 17-го декабря. По прибытии авангарда, подполковник Пассек немедленно был поставлен в известность о приближении отряда. Собственно, утомление войск, перешедших через огромный, покрытый глубоким снегом, хребет, темнота ночи и сильный мороз, доходивший до 16-ти градусов, не позволяли, тотчас же по прибытии, приступить к исправлению спуска в ирганайское ущелье. Осмотр урочища Бурундук-Кале убедил в справедливости показаний лазутчиков: башня [180] была разрушена почти до основания; спуск в ирганайское ущелье был так испорчен, что пешие люди едва могли проходить им; завалы были устроены по всему краю площадки и наконец, у самой оконечности выхода из ущелья была возведена толстая стена в рост человека. Эти препятствия невозможно было преодолеть трехтысячному аварскому отряду, ибо артиллерия не могла принести здесь существенной пользы, и подполковник Пассек весьма благоразумно поступил, что не решился проложить себе путь в Темир-Хан-Шуру силою оружия.

17-го декабря, в семь часов утра, было приступлено к работе, и в 11-ть часов дорога сделана была удобопроходимою для орудий. Скорость разработки свидетельствовала об усердии и отличном знании своего дела кавказского саперного батальона штабс-капитаном Кудревичем. В 12-м часу, весь отряд, за исключением 1-го батальона куринского полка, оставленного для занятия Бурундук-Кале, двинулся в укрепление Зыряны. На половине дороги к сел. Ирганай, отряд неожиданно встретился с передовыми частями отряда подполковника Пассека, который, получив уведомление о прибытии генерала Гурко в Бурундук-Кале и заметив удаление неприятеля из Ирганая, решился двинуться, с двумя батальонами, в ирганайское ущелье.

Вот что происходило в Хунзахе и Зыряны с 16-го ноября по день этой встречи:

16-го ноября, на рассвете, командовавший аварским отрядом, генерального штаба подполковник Пассек, получив второе предписание от генерала Клугенау — оставить Хунзах и следовать в Темир-Хан-Шуру, в пять часов пополудни того же дня, выступил к укр. Зыряны. Хотя еще 11-го числа он донес, что ему выгоднее защищаться до последней возможности в Хунзахе, нежели [181] отступить к Темир-Хан-Шуре; но, в продолжении пяти дней, обстоятельства изменились, а именно: 13-го числа, сделалось положительно известно, что Хаджи-Мурат двинулся из Сиуха с значительною партиею на соединение с Шамилем; следовательно, отряд мог выйти из аварской долины без особенно упорного боя. Лазутчики же утверждали, что сам Шамиль прошел через с. Араканы к сс. Зыряны и Ирганай, а укрепление балаханское намерен был атаковать особою партиею со стороны с. Моксоха; и это подтверждалось сведением, полученным от нарочных генерала Клугенау, которые принесли первое предписание, а также и самым предписанием от 8-го ноября. На рассвете, 12-го числа, эти сведения еще раз подтвердились письмами от воинских начальников в сел. Зыряны (штабс-капитана Эггера) и в с. Балаханы (маиора Масловского). 16-го же числа, стало известно, что Шамиль находится в с. Казанище, и что балаханское ущелье не занято неприятелем; следовательно, отряду предстояла полная возможность достигнуть по крайней мере с. Зыряны. Далее, взятие Гергебиля, измена Акуши, Цудахара, Мехтули и шамхальства, осадное положение отряда в Темир-Хан-Шуре и потеря хунзахцами всей баранты распространили в Хунзахе страх и уныние. Происки Хаджи-Мурата — склонить хунзахцев на свою сторону, усиливались с каждым днем: в продолжении 13-го и 14-го ноября, подполковник Пассек арестовал четырех человек, будто бы бежавших от мюридов и принесших известие о захвате хунзахской баранты, о занятии сс. Дженгутая и Тарки. Несмотря на его ободрения, поддержанные правителем Аварии майором князем Орбелиани, страх жителей был так велик, что, при появлении Шамиля у Хунзаха и при первой неприятельской канонаде, селение, без всякого сомнения, сдалось бы неприятелю, и это обстоятельство поставило бы отряд [182] в опасное положение. Затем, подполковник Пассек узнал, что полковник Ясинский получил предписание оставить укр. Балаханы, и опасался, что он, по малому запасу провианта, не решится долее там удерживаться. Если бы это, действительно, случилось, то могло пагубно отозваться на судьбе аварского отряда, а именно: неприятель немедленно занял бы ущелье, как и сделал впоследствии, перегородив завалами его, хребет Танус-Бал и соседний с ним. Тогда три с половиною батальона, имея на руках больных и раненых, целый обоз с женами и детьми аварцев, должны бы были сперва сбить неприятеля с хребтов, а потом, преследуемые им, штурмовать завалы, занятые Хаджи-Муратом в самом ущельи. Но такие действия были очень рискованные, а потому необходимо было, до оставления с. Балаханы, поспешить выступлением из с. Хунзаха. Наконец, если бы Пассек достиг сел. Зыряны, то, присоединив к себе гарнизоны из сс. Балаханы и Зыряны, он усиливал его полутора батальонами, ставил отряд в независимость от хунзахцев и, при первом успехе наших войск на плоскости, мог иметь свободный доступ к Темир-Хан-Шуре. Но если бы он остался в Хунзахе, и балаханское ущелье было бы занято неприятелем, то главный отряд, опрокинув Шамиля с плоскости, должен бы был пробивайся чрез балаханское ущелье, чтобы освободить его. В этом случае, войска с линии, которые, как он рассчитывал, могли поспеть на помощь к Шуре, не усилили бы дагестанского отряда настолько, чтобы он мог предпринять наступление к Хунзаху — и тогда гибель аварского отряда была бы неизбежная. Кроме того, по оставлении балаханского укрепления, пало бы и зырянское, так как полтора батальона, находясь на невыгодной позиции, недолго могли держаться, и Шамиль, владея балаханским ущельем, имея целый месяц свободы, и прекрасно [183] понимая, что тогда целый отряд делался бы уже непременной его жертвой, наверное употребил бы все усилия для овладения укреплением Зыряны.

Таковы были все обстоятельства и соображения, заставлявшие Пассека поспешить выступлением из Хунзаха. В продолжении десяти часов он кончил все сборы. Тяжелая необходимость уничтожить запасы, рубить лафеты, заклепать орудия и сбросить их под кручу, а также оставить укрепление и самое селение, добровольно принявшее нас, невольно возбуждали прискорбное чувство; оно было еще тягостнее при виде слез, с которыми жители расставались с своими родными, следовавшими за отрядом, и с своим правителем, князем Орбелиани, целуя его руки и платье.

В пять часов пополудни, 16-го ноября, отряд оставил Хунзах и без выстрела прошел мостик близь водопада. Тогда только хунзахцы, для своего оправдания перед Шамилем, начали преследовать нас, сперва слабо, а потом, у подъема на Танус-Бал, усиленные прибывшею сюда партиею из Сиуха, и довольно решительно.

Командовавший аварским отрядом распределил войска для отступления в следующем порядке: в авангарде шли 2-й батальон куринского и 3-й батальон кабардинского полков, с четырьмя горными орудиями, имея впереди себя всех казаков; за ними — все тяжести, раненые, больные, семейства хунзахцев и вьюки, под прикрытием двух рот линейного № 14-го батальона; арьергард состоял из 1-го батальона князя Варшавского полка, с двумя горными орудиями.

Достигнув подъема на Танус-Бал, 3-й батальон кабардинского полка, с двумя орудиями, расположился на позиции, пропустив всю колонну, прикрывая движение ее от нападения со стороны с. Сиуха, и потом составил [184] арьергард отряда; 1-й же батальон князя Варшавского полка назначен был для поддержки арьергарда, на случай надобности. Неприятель несколько раз бросался в шашки, но храбрые кабардинцы опрокидывали его штыками; тогда горцы снова открывали убийственный огонь. Между тем, 1-й батальон князя Варшавского полка, остановившись на хребте Танус-Бал, принял на себя кабардинцев и, пропустив их, открыл сильный огонь с высот, прилегавших к дороге; неприятель ослабил преследование, и арьергард продолжал отступление без боя. В это время, в Хунзахе последовательно раздалось несколько взрывов; клубы белого дыма, а затем и пламя, взвились к облакам, сопровождаемые непрерывным треском гранат. Это — наш парк взлетел на воздух. Скоро зарево распространилось и над аулом. По словам перебежчиков, этот взрыв разрушил казармы, комендантский дом и часть крепостной стены. Полуразрушенные здания были тотчас охвачены огнем, и в них погибло несколько мюридов, приехавших из с. Голотль. Даже на другой день гранаты разносило по селению, но так как жители заранее были предупреждены, что последует взрыв, то они и не ходили в крепость, два дня скрываясь в саклях.

Благодаря быстроте, с которою Пассек выбрался из Хунзаха, и скрытности его намерений до последнего часа, отряду удалось лишь с незначительной потерей пройти хребет Танус-Бал и далее. Правда, преданные мюридам хунзахцы поскакали в сс. Сиух, Голотль и Буцра, чтобы дать знать о нашем выступлении из Хунзаха, и из них Кучубур, с партиею из с. Сиух, подоспел, как сказано выше, к хунзахцам, но все это не помешало Пассеку перейти хребты гор. Гораздо более затруднений встретилось от снега и гололедицы: лошади и вьюки падали под кручу, горные орудия свозили на руках. Только в четыре [185] часа утра, 17-го числа, отряд стянулся в мокрую балку и на рассвете спустился в балаханское ущелье; в одиннадцать же часов утра, он достиг укрепления Балаханы. В это время на гребнях Арактау показались запоздавшие партии из соседних деревень: Цатаныха, Буцра, Уркеч и Могох. Потеря наша, при отступлении, состояла из одного обер-офицера и восьми нижних чинов убитыми, двух обер-офицеров и двадцати одного нижнего чина ранеными.

По прибытии отряда в Балаханы, воинский начальник этого укрепления, полковник Ясинский, об отступлении которого так опасался Пассек, заявил, что он намерен был ожидать его еще три дня и после этого уже решиться на что-нибудь окончательное. В продолжении четырех часов, Ясинский был готов к выступлению. Три полевых и одно горное орудия, по неимению лошадей, приказано было везти людям 2-го батальона князя Варшавского полка; снаряды и порох розданы были на руки, а все, чего нельзя было захватить с собою, приготовлено для взрыва. В три часа пополудни, подполковник Пассек выступил из Балаханы. Авангард его состоял из саперной команды и 1-го батальона князя Варшавского полка, с тремя горными орудиями; за ним следовал 2-й батальон того же полка, с тремя полевыми орудиями; потом — вьюки, раненые и больные, под прикрытием рот линейного батальона; в арьергарде шли 3-й батальон кабардинского и 2-й батальон куринского полков, с четырьмя горными единорогами. Авангард, не ожидая главной колонны, должен был поспешно занять селение Зыряны и сады, прилегавшие к дороге, а в случае, если бы выход из ущелья был укреплен завалами и занят неприятелем, то ожидать 2-го батальона князя Варшавского полка, с полевыми орудиями, и прибытия самого Пассека, остававшегося в арьергарде. Неприятель, сделав несколько [186] выстрелов, закончил тем преследование; спустя же полчаса по уходе наших войск из укрепления, последовал взрыв парка.

В четыре с половиною часа, авангард занял укрепление Зыряны и ближайшие к нему сады, а в пять часов, партия Мусы балаханского, заняв противуположные селению сады, завязала перестрелку: могохцы же, буцрахцы и уркечинцы начали спускать в ущелье камни со скал Арактау. Но так как большая часть больных и вьюков уже прошла к переправе при укреплении Зыряны, то неприятель нанес войскам весьма мало вреда; ранены были: один обер-офицер и девять нижних чинов. Вечером, отправлены были лазутчики узнать — существует ли башня на урочище Бурундук-Кале, и свободен ли подъем выхода; при этом были сделаны все распоряжения для немедленного выступления налегках, если бы оказалось, что башня занята нашими войсками, или по крайней мере свободен подъем, и выход не занят сильной неприятельской партией. Посланные не узнали ничего положительного, а лазутчики, отправленные вечером, 18-го числа, ночью дали знать, что башня разрушена, и что над выходом и у подъема к урочищу Бурундук-Кале, у так называемых «волчьих ворот», видно много неприятельских огней. Получив это сведение, подполковник Пассек до рассвета еще переправил через р. аварское Койсу 2-й батальон князя Варшавского полка, с двумя горными орудиями, для того, чтобы утвердиться при селении Зыряны, а вслед за ними послал сводный линейный батальон и саперную роту. Позиция при селении Зыряны была для нас очень важная, так как она совершенно командовала укреплением, и неприятель, владея ею, мог наносить нам значительные потери. Имея это в виду, Пассек намеревался удерживать ее до решительного наступления Шамиля. [187]

С рассветом, сел. Зыряны было окончательно занято без всякой потери, но неприятель завязал сильную перестрелку из противуположных к селению садов. Когда переправились сводный батальон и саперы, Пассек повел их по реке, в обход садов, причем саперы составили резерв линейного батальона. Эта обходная колонна, пройдя ближайшие сады, стремительно бросилась для захвата дороги вдоль Койсу — единственного пути отступления неприятеля к балаханским хуторам; в это же время, 2-й батальон князя Варшавского полка кинулся прямо в сады. Неприятель, опасаясь быть отрезанным, бежал, оставив в наших руках одно тело. Во время перестрелки у нас ранено четверо, при атаке же — никто. По занятии узкого перешейка дороги по Койсу и выхода из балаханского ущелья, приказано было перегородить их прочными завалами.

Едва сделаны были необходимые распоряжения для удержания позиции при селении Зыряны, как сильная неприятельская партия показалась на высотах против укрепления, со стороны сс. Ирганай и Араканы. Тогда подполковник Пассек поспешил на правый берег Койсу. Он прибыл в лагерь при укреплении в ту минуту, как неприятель уже бросился на 8-ю роту кабардинского полка, твердо выдержавшую первый его натиск. К атакованной высоте, были направлены: 7-я рота кабардинского и 2-й батальон куринского полков, с двумя горными орудиями; 3-я же и 12-я роты кабардинцев, под начальством инженер-штабс-капитана Эггера, двинулись на высоты, занятые неприятелем. Наше решительное наступление заставило неприятеля отступить с обоих пунктов на дальнейшие высоты. Там Хаджи-Мурат, усиленный шамхальцами и мехтулинцами, утвердил на ружейный выстрел от нас восемь значков и открыл довольно [188] сильный огонь. Пассек скрыл войска за покатостью, не отвечая на неприятельские выстрелы; только горные единороги, под начальством штабс-капитана Гунина, обстреливали окружавшие высоты гранатами, а прилежащие балки — картечью. Когда люди отдохнули, а Хаджи-Мурат имел время убедиться, что мы не решимся атаковать его на крепкой позиции, то приказано было сделать общее и энергическое наступление. Хотя для этого надобно было проходить узкий перешеек между двумя обрывами, под верными перекрестными выстрелами неприятеля, но храбрые кабардинцы и куринцы перебежали перешеек и быстро приблизились к подошве высоты, занятой Хаджи-Муратом. Мюриды, атакованные совершенно неожиданно, были смущены, но держались до последней крайности, отстреливаясь в упор; после же стремительного удара в штыки, стесненные на склоне занятого нами пункта и поражаемые, безответно с их стороны, нашим метким батальным огнем, они окончательно бежали. Всадники, без лошадей, в том числе Хаджи-Мурат, и все значконосцы, разбежавшиеся лошади, раненые, сброшенные под кручу, оставленные бурки и шубы, торбы с съестными припасами — все это доказывало, насколько врасплох было захвачено и неожиданно опрокинуто нами скопище горцев. Во время атаки, впереди всех был кабардинского полка, прапорщик Савинич; в числе охотников — часть аварцев, с князем Орбелиани и подпоручиком Аиановым. Горские значки были лишь в нескольких шагах от наших солдат и спасены только тем, что значконосцы бросились прямо под кручу.

Одновременно с атакою Хаджи-Мурата, штабс-капитан Эггер, с двумя ротами командуемого им кабардинского батальона, сбил неприятеля с следующих высот и занял шпиль хребта. Поражение, нанесенное в этот [189] день, 19-го ноября, Хаджи-Мурату, имело самые благоприятные последствия: неприятель уже не решался не только занимать высоты, но даже показываться на них в виду укрепления, несмотря на то, что оттуда мог бы поражать нас пушечным и ружейным огнем. Если бы он утвердился на них, то положение отряда, не говоря о сильной потере, было бы самое бедственное: в Зыряны войска не имели бы ни дров, ни фуража целых две недели. В самое холодное время солдаты собирали колючку на занятых нами теперь высотах и фураж для лошадей, заменивших собою порционный скот отряда. Потеря наша была следующая: убито три нижних чина, ранено — один обер-офицер и четырнадцать нижних чинов. Потеря неприятеля была несравненно значительнее и о ней можно было судить по падавшим, уносимым, оставленным на месте, а также и на основании сведений, сообщенных перебежчиками.

Вечером, 19-го числа, Хаджи-Мурат обошел по тропинкам с. Зыряны и спустился к Койсу на кодухский брод, а 20-го, перейдя через хребет Арактау, явился против наших завалов в балаханском ущелье. Часть горцев начала устраивать завалы на первом подъеме ущелья, а другая — обходить наш завал, обстреливать его и спускать камни. Чтобы не позволить мюридам утвердиться над нашим завалом и с первого же раза отбить у них охоту обходить нас, Пассек приказал послать охотников от 2-го батальона князя Варшавского полка, поддержав их 3-ю ротою грузинского линейного № 14-го батальона, направленною в обход, к вершине хребта. Охотники, несмотря на огонь мюридов и камни, сбрасываемые с горы, безостановочно преследовали их по кручам и скалам; а когда линейная рота достигла вершины хребта, то горцы оставили труднодоступные карнизы [190] и пещеры и скрылись на хребте Арактау. Потеря наша состояла из одного убитого, пяти раненых и шести контуженных камнями нижних чинов.

20-го числа, день и ночь работали ретраншамент около лагеря при зырянском укреплении, рубили сады и заготовляли дрова — на случай, если бы необходимость заставила оставить позицию при селении. 21-го числа, неприятель значительно усилился в балаханском ущельи; большие толпы мюридов показались против наших завалов; масса горцев заняла хребет Арактау и начала спускать камни на нашу позицию; другая масса открыла сильный огонь с оконечности балаханского хребта по войскам, занимавшим селение, а между тем устроила батарею, поставила легкое орудие и в час пополудни начала действовать ядрами и картечью по укреплению и лагерю. Наши батареи и стрелки не отвечали на огонь неприятеля; сбить его орудие было невозможно, потому что видно было только одно дуло; перестреливаться же с ним — значило бы напрасно выставлять себя, подвергаясь верным выстрелам. Поэтому, все войска были по возможности скрыты от артиллерийского и ружейного неприятельского огня; работы днем были прекращены. Потеря наша в этот день состояла из одиннадцати раненых: из них двое ранены ядрами, четверо пулями, а пятеро камнями. Канонада из неприятельского орудия и усилия неприятеля сбить нас с позиции, при селении Зыряны продолжались и в следующие дни.

Между тем, вечером 23-го числа, в Ирганай прибыла сильная партия от ур. Бурундук-Кале, так что против нас собралось восемнадцать значков, не считая скопища в с. Араканы. Ночью же, 22-го числа, солдаты устроили себе небольшие землянки для укрытия от неприятельского огня, а 23-го ноября — четыре редута; в [191] следующие дни они улучшили их оборону, а потом устроили еще два редута и продолжали работу ретраншамента. Войска были распределены следующим образом: два горных орудия и 3-й батальон кабардинского полка — в зырянских садах; целая рота в завале против балаханского укрепления; селение Зыряны занято было двумя ротами 2-го батальона князя Варшавского полка, с одним горным орудием и четырьмя крепостными ружьями; цепь перед селением и башню занимала рота грузинского № 14-го батальона; другие две линейные роты находились в завалах по дороге к Койсу и содержали сильный пикет под скалой, где устроены были наши завалы; 1-й батальон князя Варшавского полка, три роты 2-го батальона куринского полка и команда сапер, с двумя горными орудиями, составляли главный резерв, который занимал лагерь при укреплении; в укреплении же находился взвод роты навагинского полка и команда апшеронского полка, в сорок человек. Все здания укрепления были очищены для больных и раненых. Редуты №№ 1-й и 2-й заняты были двумя ротами 2-го батальона князя Варшавского полка; №№ 3-й и 4-й — ротою куринского батальона. Кроме того, редут № 3-й был вооружен двумя горными орудиями. Редут № 5-й был занят особою командою из двадцати четырех человек, при офицере, от 1-го батальона князя Варшавского полка; наконец, редут № 6-й — взводом навагинской роты и вооружен двумя полевыми единорогами, а главный ретраншамент при укреплении — также двумя полевыми орудиями и тремя десяти и шестифунтовыми мортирками. Силы отряда простирались до 2,400 штыков, при семи горных, четырех полевых, трех крепостных орудиях и трех мортирках. Площадь, окружавшая укрепление Зыряны, составляла как бы плацдарм для отряда, а прилегавшие [192] высоты — вал, который Пассек намеревался удерживать до последней крайности, решив, что если Шамиль обратится против него со всеми скопищами, то он оставит позицию при селении Зыряны и сосредоточит войска при укреплении, чтобы, удерживая все силы под рукою, иметь возможность отражать атаки горских масс.

30-го числа, Хаджи-Мурат, после тщетных усилий овладеть позицией при селении Зыряны, перешел в сел. Араканы. Потеря наша в продолжение последних девяти дней была следующая: ранено картечью восемь, пулями и камнями семь и контужено двадцать нижних чинов. Неприятельское орудие по-прежнему продолжало действовать, но уже гораздо слабее; часть горцев осталась в балаханском ущельи, другая же — все занимала с. Ирганай.

Прошло две недели, как отряд занял Зыряны. Двадцать нарочных было отправлено в Темир-Хан-Шуру с донесениями, и ни один из них не возвратился, не принес известия о существовании еще Шуры, между тем, как мюриды неоднократно сообщали о взятии этого укрепления, на которое отряд в Зыряны возлагал свои последние надежды. Хотя этому известию не особенно верили, но оно невольно наводило на мысль, что Шура находится в самом затруднительном положении. Томимый тягостною неизвестностью, с малым запасом сухарей, несмотря на уменьшение дачи до одного фунта, без соли и мяса, окруженный со всех сторон в горной котловине, откуда теснины и громады скал загораживали выход на плоскость, отряд готовился к последней, отчаянной борьбе.

Трудно, или лучше — невозможно выразить того мучительного чувства, которое испытывал отряд; его уже не радовало отражение всех покушений неприятеля и страх, ему внушенный. Но чем более угасала надежда на спасение, тем решительнее и предприимчивее делались войска. [193] Зная нравственную силу их, Пассек решился ждать известий и помощи с плоскости, пока не съедят последнего сухаря, и тогда штыками проложить себе дорогу. Конечно, обходя непроходимые доступы без тропинок, поднимаясь и спускаясь по крутизнам и скалам на заоблачные хребты, он ни в каком случае не спас бы ни артиллерии, ни больных, ни раненых; но, может быть, спас бы остатки отряда. Впрочем, в его положении, если бы погибли и все, с оружием в руках, то это все-таки было бы лучше постыдной сдачи. Вдруг, первого декабря, в одиннадцать часов ночи, к неописанной радости всего отряда, получены были письма генерала Клугенау от 25-го и 29-го чисел, в которых тот извещал, что отряд Пассека может быть выручен соединенными силами дагестанского и кумыкского отрядов через тридцать дней. Известие это оживило, воскресило солдат и офицеров, как будто призвало их снова к жизни. На утро, во всех батальонах служили благодарственный молебен.

С 30-го ноября, неприятель уже не предпринимал ничего, 6-го декабря, по случаю тезоименитства Государя Императора, было совершено молебствие и, после церковного парада, произведена орудийная пальба. 9-го числа, Пассек снова получил письма от генерала Клугенау, от 3-го, 5-го и 7-го декабря; время спасения отряда сближалось. Предполагалось совершить его к 20-му декабря. Между тем, с 7-го декабря наступили сильные морозы, и ко всем бедствиям присоединилось новое: большая часть солдат была без полушубков, многие не имели рубах и сапогов, и все десять дней уже питались одним фунтом сухарей, без соли. Пассек опасался, что на холоде, без надлежащей пищи, откроется повальная болезнь, а в сел. Зыряны уже не доставало помещения и для обыкновенных больных, хотя их, считая и раненых, во все время [194] было не больше 180-ти человек. Положение отряда, действительно было ужасное; но дух войск был выше всяких похвал и поддерживал физические силы солдат. По-прежнему, ночью, с усердием продолжали работу для усиления окопов и самой крепости; днем, два раза ходили за дровами и фуражом; на дрова ломали колючку по крутизнам гор и рвали скудную траву, разгребая снег. Пассек давал днем общий отдых войскам только от одиннадцати часов утра до часа пополудни, когда солнце умеряло холод, и сон не был так опасен. Чтобы иметь менее больных, он приказал всех слабых помещать в госпиталь, где они, в тепле, на свежем хлебе и на полуфунте мяса, отдохнули бы и оправились. Для этого, он сберег, какую нашел, муку и заблаговременно отобрал скот от всех частных лиц и команд. Для поддержания сил солдат, начальник отряда разрешил и уговаривал есть мясо лошадей. Несмотря на отвращение, постепенно все большее и большее число побеждало предрассудок и, наконец, при содействии священника грузинского линейного № 14-го батальона, отца Даниила Попруженко, все принялись за конину и после делили кости лошадей. Воспоминания о бедствиях французов в 1812-м году восставали особенно ярко, когда в группах солдат начали появляться люди с куском брезента или с рогожей на плечах, вместо шинели, и в опорках из куска сырой кожи или войлока на ногах — вместо сапогов. Сказание об этих невзгодах перешло в особую песню, которую до последнего времени пели во всех войсках кавказской армии. Песня эта начиналась словами: “ну-ка, вспомним мы, ребята, как стояли в Зырянах", и т. д. и, постепенно исчисляя все бедствия отряда, переходила к куплету такого рода: “мы рогожи надевали, вместо бурок и плащей; кожей ноги обшивали после съеденных коней. [195] Вместо соли, мы солили из патронов порошком, сено в трубочках курили, распростились с табачком и прочая. Мотив этой песни весьма унылый и в тоже время очень музыкальный.

13-го декабря, вода в Койсу значительно упала, и пошел большой лед; паромная переправа прекратилась, и Пассек приказал сделать мост на козлах; к 15-му числу он уже был готов, и тем значительно облегчилось сообщение отряда с левым берегом. 13-го же числа, огромные массы горцев перешли из сел. Араканы в сел. Ирганай; все же окрестные горы со стороны сел. Араканы заняты были толпами мюридов; а с главной высоты, Хаджи-Мурат, Магомет-кадий акушинский, Кибит-Магома и Аслан-кадий цудахарский обозревали наши укрепления. В тоже время неприятель усилился со стороны с. Балаханы и начал учащенно обстреливать из орудия нашу позицию. 15-го, вывезен был из с. Араканы горный единорог, и с высоты открыт огонь по войскам при сел. Зыряны. Главный шпиль был занят большой партией, и часть её спустилась к редуту № 5-й. Подполковник Пассек вывел из лагеря 1-й батальон князя Варшавского полка и две роты куринцев, с двумя горными орудиями, и двинулся на хребет, с тем, чтобы, заняв главный шпиль, овладеть горным орудием: но, при приближении нашем, горцы оставили хребет и заблаговременно увезли орудие. Того же числа, в десять часов утра, Хаджи-Мурат прислал к начальнику отряда письмо, в котором, от имени Шамиля, клялся пропустить нас с честью в Шуру — только бы мы оставили с. Зыряны, и просил выслать кого-нибудь для переговоров. Пассек отвечал Хаджи-Мурату, что выступит из Зыряны не раньше получения на это предписания от командовавшего войсками в северном и нагорном Дагестане, генерала Клугенау, и [196] выдачи аманатом Хаджи-Мурата или Кибит-Магомы: с нашей же стороны предлагал себя в аманаты бывший правитель Аварии князь Орбелиани. С ответом к Хаджи-Мурату и донесением к генералу Клугенау вызвался ехать подпоручик Ананов, лично известный Шамилю. Пассек просил Хаджи-Мурата пропустить его с донесением в Темир-Хан-Шуру. Ананов был встречен мюридами в виду наших войск весьма дружески, а по словам выходцев, принят Хаджи-Муратом и отправлен в сел. Казанище; но по дороге получено было известие о разбитии Шамиля под Казанище, а потому Ананова отвезли в с. Тлох, где он и остался.

16-го числа, весь день, огромные скопища неприятеля из с. Ирганай и от “волчьих ворот" (на ур. Бурундук-Кале) проходили к с. Араканы в числе не менее шести тысяч человек, а 17-го, на рассвете, получено было известие от генерала Клугенау, что отряд генерал-лейтенанта Гурко прибыл в Бурундук-Кале. Получив это известие, Пассек немедленно поспешил, с двумя батальонами и двумя горными орудиями, для овладения селением Ирганай, чтобы войти в связь с главным дагестанским отрядом. Приблизившись к Ирганаю, он послал сказать жителям, чтобы они покорились; но те не хотели и слышать о покорности и обещали драться, если бы русские пошли на их селение. Но когда был открыт огонь из орудий, и 2-й батальон куринского полка обошел селение с высот, то жители бежали. Заняв селение батальоном куринцев и расположив две роты 1-го батальона князя Варшавского полка на высотах, обращенных к ирганайскому ущелью, Пассек отправился, с двумя ротами первого батальона князя Варшавского полка и конными аварцами, к ур. Бурундук-Кале. На половине дороги он встретил авангард главного отряда, а потом — командовавшего [197] войсками, генерала Гурко, и генерала Клугенау. Общие приветствия, радость и слезы, начиная от простых солдат до командовавшего войсками, были неоцененной наградой за все, пережитое отрядом Пассека. День и час этой встречи, вероятно, никогда не могли изгладиться из памяти ее участников. Вечером, начали приводить в исполнение приказания командовавшего войсками: были брошены в Койсу все снаряды из парка, а также три чугунных орудия, которые невозможно было доставить в Шуру, по трудности зимней дороги, по необходимости быстрого отступления, во избежание огромных потерь и по невозможности везти их на морских станках; станки же и зарядные ящики были сожжены. В восемь часов вечера, выступила в Бурундук-Кале колонна, в составе третьего батальона апшеронского, второго батальона куринского полков и сводного линейного, с ранеными, больными, семействами аварцев, араканскими аманатами и арестантами. В полночь, сняты были секреты и цепи с позиции при селении Зыряны, и передовая часть войск прошла за резерв, а потом, резерв, разложив большие костры на биваке, отступил, соблюдая полную тишину, в укрепление. По переходе резерва через мост, паром был прорублен и спущен на воду, а средние козлы моста опрокинуты. К двум часам пополуночи, были сняты орудия и роты с редутов, и войска построились для похода, а в четыре часа утра, 18-го декабря, после тридцатидневной блокады, аварский отряд выступил к урочищу Бурундук-Кале.

Потеря аварского отряда в продолжении всего времени, начиная с отступления из Хунзаха до выхода из Зыряны, состояла из одного обер-офицера (кабардинского егерского полка прапорщик Померанцев) и двенадцати нижних чинов убитыми; четырех обер-офицеров (кабардинского егерского, полка штабс-капитан Чуписов, [198] поручик Оболонский, умерший от раны, оренбургского линейного № 5-го батальона поручик Дуров и резервной № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады штабс-капитан Гунин) и семидесяти девяти нижних чинов ранеными; двадцать шесть нижних чинов было контужено.

Государь Император Николай Павлович осыпал Пассека и его геройский отряд наградами: Пассек был произведен в полковники, с назначением командиром апшеронского пехотного полка, а впоследствии получил георгиевский крест, пять тысяч рублей серебром единовременно и чин генерал-майора; на каждый батальон аварского отряда было пожаловано по десяти знаков отличия военного ордена и каждому нижнему чину — по рублю серебром. Независимо сего, Государь приказал войти с представлением к наградам воинских чинов всех трех отрядов: дагестанского, кумыкского и аварского.

У селения Ирганай, аварский отряд, миновав арьергард главных сил, составил боевую колонну. Когда же начало светать, и арьергард был уже на половине дороги к Бурундук-Кале, раздался пушечный выстрел со стороны с. Зыряны. Спустя полчаса, показались первые конные мюриды. Неприятель был введен в заблуждение письмом генерала Клугенау к араканцам, чтобы они сдались или будут наказаны силою оружия. По всему видно, что они ожидали наступательных действий с нашей стороны, а неисправность неприятельских секретов довершила ошибку Хаджи-Мурата и Кибит-Магомы и дала нам возможность отступить через теснины ирганайского ущелья без всякой потери. Массы конных и пеших горцев, с двадцатью значками, догнали отряд у самого Бурундук-Кале и стремительно атаковали наш арьергард. С разрешения командовавшего войсками, Пассек отправился к [199] атакованной части войск, которую немедленно подкрепил первым батальоном князя Варшавского полка. Зная, что отступление перед скопищем горцев поведет к огромной потере. Пассек решился не дать неприятелю времени утвердиться на высотах при Бурундук-Кале, и для этого сделать общее и быстрое наступление всем арьергардом.

Стены ущелья при Бурундук-Кале образуются из отдельных гребней значительной высоты, с крутыми скатами. Это позволяло неприятелю занять крепкую позицию на ружейный выстрел от дороги вдоль по ущелью, и поражать колонны перекрестным огнем, а ряд гребней, возвышавшихся один над другим — отступать с позиции на позицию. Неприятель занял первые гребни, где и утвердил значки; новые толпы мюридов спешили к занявшим уже позицию. Для атаки левых высот, направлены были 1-й батальон апшеронского и 4-й батальон кабардинского полков, а правых — 2-й батальон тифлисского полка; 1-й же батальон князя Варшавского полка, с двумя горными орудиями, продолжал наступление по ущелью. Неожиданное и решительное наступление наших войск, сопровождаемое обходным движением высот, занятых неприятелем, было причиною легкого завладения тремя рядами гребней, на которых горцы хотели утвердиться, и, наконец, совершенного отступления их на всех пунктах. Неприятель, отброшенный по трем направлениям, не имел уже ни единства, ни решимости. Дело продолжалось всего час. Потеря наша состояла из девяти нижних чинов убитыми, одного обер-офицера и пятнадцати низших чинов ранеными. Девять неприятельских тел остались в наших руках, а общая потеря горцев, по словам выходцев, была весьма значительная.

В два часа пополудни, Пассек двинулся обратно в Бурундук-Кале. Хотя неприятель уже не осмеливался его [200] преследовать, но он остался на позиции с 1-м батальоном князя Варшавского и 3-м батальоном кабардинского полков, при двух горных орудиях, до восьми часов вечера — пока все тяжести и главная колонна не перевалились через койсубулинский хребет. Несмотря на гололедицу, которая заставила в нескольких местах тащить на руках орудия и зарядные ящики, арьергард прибыл в Казанище к двум часам утра. В три часа пополудни, 19-го декабря, аварский отряд, в боевом порядке, с распущенным знаменем аварского ханства, вместе с дагестанским отрядом, вступил в Темир-Хан-Шуру, приветствуемый выстрелами со всех батарей. Кумыкский отряд по-прежнему занимал селения большое и малое Казанище.

Урон с нашей стороны в делах под сс. Кафыр-Кумык. Мусселим-аул, большое Казанище и ур. Бурундук-Кале вообще был невелик: убито одиннадцать нижних чинов; ранены — штаб-офицер один, обер-офицеров пять (уральского № 7-го полка войсковой старшина Бородин, гребенского казачьего полка есаул Камков, кубанского казачьего полка сотник Золотницкий, лейб-гвардии гусарского полка поручик Абаза, донского казачьего № 52-го полка хорунжий Леонтьев и апшеронского пехотного полка прапорщик Иваницкий) и 55-ть рядовых и контужено четыре человека. Лошадей убито 13-ть и ранено 35-ть. Потеря неприятеля, в тех же делах, простиралась, по сведениям, доставленным лазутчиками, до 200 человек.

18-го декабря, во время следования из Бурундук-Кале в Темир-Хан-Шуру, получены были рапорты воинского начальника Евгениевского укрепления и командира апшеронского полка. Первый из них донес о переходе, 17-го декабря, трех тысяч горцев на левый берег [201] Сулака, близь урочища Гурко (южнее Евгениевского укрепления, по Сулаку), откуда они потянулись в Черкей; последний же — о намерении Шамиля переселить жителей селений Эрпели и Каранай в горы, а жилища их сжечь. Так как неприятель не мог оставаться в Черкее, потому что это селение сильно обстреливалось из Евгениевского укрепления, то главное внимание было обращено на сс. Каранай и Эрпели, где находился сам Шамиль. Ожидалось только прибытие отряда и подтверждение полученного сведения, чтобы обратиться на Шамиля и совершенно вытеснить его из шамхальских владений. Но, 19-го декабря, получено было сведение, что Шамиль оставил с. Эрпели и направился в с. Гимры. Того же числа предполагалось отправить большую часть кавалерии для отбития у акушинцев баранов; но лазутчики дали знать, что акушинские стада не находятся более на плоскости. Причина угона их в горы заключалась в набеге, произведенном шамхалом, с своими приближенными нукерами. Набег этот был весьма удачен: у акушинцев отбито 15-ть тысяч баранов, из коих пять тысяч Абу-Мусселим-хан пожертвовал в войска, сосредоточенные в Дагестане.

20-го декабря, уже все шамхальские владения вновь признали над собою власть русских; жители мехтулинских деревень, расположенных на плоскости, прислали в Темир-Хан-Шуру депутацию с изъявлением безусловной покорности. Относительно участи, их ожидавшей, им дан был ответ, что помилование их зависит от Государя Императора, причем также будет принято во внимание и будущее их поведение.

После этого, на основании предписания корпусного командира от 6-го ноября № 9,967-й, войска, находившиеся в Дагестане, распределены были следующим образом: в распоряжении командовавшего войсками в северном и [202] нагорном Дагестане было оставлено одиннадцать действующих, три линейных батальона, шесть сотен казаков и десять орудий (приложение XI). 1-й, 2-й и 3-й батальоны князя Варшавского полка, с четырьмя горными орудиями резервной № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады приказано было отправить, после кратковременного отдыха, в крепость Дербент, где они должны были поступить в распоряжение начальника 19-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта барона Рененкампфа; остальные затем войска 20-й пехотной дивизии, находившиеся в Дагестане, должны были возвратиться, под начальством генерал-майора Фрейтага, на левый фланг кавказской линии.

21-го декабря, было получено сведение, что Шамиль, перейдя с своею партиею из с. Эрпели в с. Гимры, направился оттуда, чрез с. Ирганай, в с. Оглы. Причина прибытия его в это последнее селение, должно полагать, заключалась в принесении покорности мехтулинцами — что имело, как кажется, влияние и на акушинцев. Хотя Шамиль, занимая сел. Оглы, мог угрожать обоим обществам, но предпринимать против него наступательное движение не признано было необходимым — во-первых потому, что войскам, изнуренным четырехмесячными действиями, нужен был отдых; а во-вторых потому, что неприятель, без сомнения, не принял бы открытого боя, а отступил бы в горы, куда нам углубляться было бы чрезвычайно затруднительно в тогдашнее суровое время года. Достигнув гор, отряд должен бы был предпринять обратное движение, а отступление всегда сопряжено с значительною потерею; по возвращении же отряда в Темир-Хан-Шуру, Шамилю вновь была бы открыта дорога в мехтулинские владения и даже к Дербенту. Кроме того, чеченцы возвратились по домам; следовательно, надобно было усилить средства всего левого фланга кавказской линии, в особенности же [203] кумыкских владений, защита которых возложена была, можно сказать, на рекрут. Поспешное удаление чеченцев из Дагестана должно было отнести к набегам, произведенным, по приказанию корпусного командира, почти одновременно: из владикавказского округа, крепости Грозной и кумыкских владений. Эти набеги, на основании того же приказания генерал-адъютанта Нейдгарта, должны были повторяться, а потому, не могло быть никакого сомнения в том, что чеченцы, сделавшись более бдительными, захотят отмстить нам за эти беспокойства. По изложенным причинам, распределение пехоты и артиллерии осталось без всякого изменения; но для усиления кавалерии дагестанского отряда, которая могла принести большую пользу на плоскости, оставлено было еще шесть сотен линейных казаков: две кубанского, две волгского и две ставропольского полков, при двух конных орудиях. По удалении же Шамиля, предписано было — эти казачьи части немедленно возвратить на линию.

22-го декабря, командовавший войсками на линии и в Черномории оставил Дагестан снабдив инструкциею генерала Клугенау. В тот же день, батальоны 20-й пехотной дивизии, назначенные к отправлению на линию, выступили из Темир-Хан-Шуры, под начальством генерал-майора Фрейтага, и следовали на укр. Кази-Юрт. Затем, оставшиеся в северном и нагорном Дагестане войска размещены были следующим образом: в Темир-Хан- Шуре — три батальона апшеронского полка; в Евгениевском укреплении — весь грузинский линейный № 13-го батальон; в укреплении Кази-Юрте — весь грузинский линейный № 12-го батальон; остальные батальоны, за исключением двух, назначенных, как увидим ниже, для охранения сообщения с укр. Кази-Юртом, были расположены в ближайших к Темир-Хан-Шуре селениях: [204] Кафыр-Кумыке, Мусселим-ауле, большом Казанище и Эрпели. Сосредоточенное расположение это позволяло, в случае надобности, собрать отряд из восьми батальонов, с соответствующим числом орудий, в продолжение четырех часов.

Согласно инструкции генерал-лейтенанта Гурко, войска должны были быть размещены в частях селений, обращенных к Шуре. Части эти должны были быть укреплены, и дома в них — очищены от жителей. В занятых селениях предписано было соблюдать все воинские предосторожности. Так как на шамхальцев нельзя было вполне полагаться, то нижним чинам воспрещено было ходить в Шуру поодиночке; разрешалось отправлять лишь команды, и чем дальше отстояло селение от Шуры, тем сильнее. Рекомендовалось даже посылать два или три раза в неделю постоянные оказии. Артиллерия была распределена по аулам, вместе с пехотою, имея резерв в Темир-Хан-Шуре. По недостатку фуража, кавалерии оставлено было при отряде лишь самое необходимое количество; остальная же часть ее была отправлена в Кази-Юрт, где она могла встречать менее затруднений в продовольствии лошадей и быть полезною для охранения сообщения. Сулакскую линию — по причине измены сс. Черкей и Зубут, очищения миатлинского блокгауза и сожжения сс. Чир-Юрт и Султан-Янги-Юрт — не было разрешено возобновлять до более благоприятных обстоятельств, так как назначение особой части войск для занятия этой линии повлекло бы лишь к раздроблению дагестанского отряда.

Хотя было весьма желательно восстановить правильное сообщение с Дербентом, но так как этот путь длиннее, опаснее и, следовательно, требовал для обеспечения его более средств, то необходимость заставляла [205] ограничиться одним сообщением с Кизляром. Для охранения дороги между Шурою и Кази-Юртом, было расположено по одному батальону пехоты в сс. Капчугай и Кумтер-Кале, с соответствующим числом орудий. В случае, если бы в последнем селении оказался в достаточном количестве фураж, то к назначенной туда пехоте предполагалось присоединить и часть кавалерии. Для еще большего обеспечения дороги, предполагалось расположить на озенском посту, если бы там нашлось сено, одну или две роты пехоты и сотню казаков.

Для сообщения между Шурою и Кази-Юртом приказано было учредить еженедельные оказии, как и было прежде, с прикрытием, смотря по сведениям о неприятеле и по числу повозок; но, во всяком случае, не менее двух рот пехоты, полусотни казаков, при одном орудии.

Сообщение между Кази-Юртом и Кизляром осталось на прежнем основании, т. е. оказия следовала из Кази-Юрта до поста у магометова моста, где принимала оказию, шедшую из Кизляра в Кази-Юрт, хотя в прикрытие первой из оказий назначали уже не одну, а две роты пехоты, с орудием.

Сообщение с Дербентом, по изложенным выше причинам, не могло быть правильным и частым, а для этого назначались оказии, смотря по надобности, по предварительном сношении с начальником 19-й пехотной дивизии. Оказии встречались на границе шамхальских владений с дербентским уездом и, по размене следовавших с ними обозов, возвращались в свои места. В этом случае, прикрытие назначалось из двух батальонов пехоты, полусотни казаков и четырех орудий, а смотря по обстоятельствам, и более. Командовавшему войсками в северном и нагорном Дагестане, генерал-майору Клюки-фон-Клугенау, было поставлено главнейшею обязанностью — [206] удержание занятого нами края и предоставление войскам возможного отдыха и времени для укомплектования, обмундирования и приготовлений к экспедиции 1844-го года. Последние условия исключали наступательные действия, которые разрешались лишь в самых крайних случаях, когда пришлось бы предупредить неприятеля нападением; однако, при этом, отряду воспрещалось углубляться в горы и двигаться далее селения Оглы или аймякинских высот. В том же случае, если бы Шамиль направил свои скопища против Дербента или кумыкских владений, генералу Клугенау было предписано — двигаться безотлагательно для содействия отрядам генерал-лейтенанта барона Рененкампфа или генерал-майора Фрейтага, оставив достаточный гарнизон в Шуре; но, в случае необходимости, взяв даже оба батальона из сс. Кумтер-Кале и Капчугай. Генерал Клугенау, по военным действиям и охранению края, остался в полной зависимости от командовавшего войсками на кавказской линии и в Черномории, во всех же других отношениях стоял совершенно самостоятельно, по существовавшему до сего порядку.

____________________________________________________

И так, военные действия 1843-го года в Дагестане были окончены. Итог наших потерь с 27-го августа по 22-е декабря следующий: убито, ранено, контужено, без вести пропало и взято в плен генералов, штаб и обер-офицеров 92, низших чинов 2,528. Потеря же материальными средствами состояла из 27 орудий, 8 крепостных, 2,152 обыкновенных ружей, 13,816 зарядов, из коих досталось в руки неприятеля до шести тысяч, 35,000 патронов, 50 пудов пороха, 180 палаток, 368 казенно-подъемных лошадей, не считая лошадей [207] черводарских и конно-вьючного транспорта, отогнанных акушинцами с форштата Низового укрепления, и различных вещей коммисариатского, артиллерийского и инженерного ведомств. Неприятелем разрушено до основания двенадцать укрепленных пунктов: Унцукуль, Балаханы, Моксох, Ахальчи, Цатаных, Гоцатль, Гергебиль, бурундук-кальская башня, Хунзах, Низовое, Зыряны и Гимры; из всех их, четыре (Гимры, Низовое, Хунзах и Зыряны) нами оставлены. Что же касается до потерь горцев, то они могли быть не менее трех тысяч человек.

Так завершился достопамятный и грустный для нас 1843-й год собственно в Дагестане. Пред изложенными выше событиями в этой части края бледнеют все наши действия и случаи столкновений наших с неприятелем на всех других пунктах Кавказа. Да и не могло там быть ничего особенно серьезного, потому что, во-первых, всеобщее внимание наше и всех магометанских племен кавказской окраины было направлено на Шамиля и дагестанских горцев, от успеха или неудач которых зависело относительное положение непокорного нам в то время Кавказа, а во-вторых, и потому, что, ведя усиленную, сверх всяких соображений и ожиданий, борьбу в Дагестане, мы не имели ни сил, ни возможности осуществить на других пунктах даже ту программу, которая была заблаговременно начертана для нашей деятельности в 1843-м году. После этого, только всестороннее разрешение задачи, поставленной в начале настоящего описания, и полнота этого описания указывают на необходимость коснуться, в конце концов, черноморской береговой и кордонной линий, центра, левого и правого флангов кавказского края.

Черноморская береговая линия, устройство которой, как известно, начато в 1837-м году, предназначена была для того, чтобы отрезать всякое сообщение непокорного Кавказа [208] с Европою и лишить его всякой поддержки иностранных держав, особенно же Турции. Укрепления, построенные для этой цели по восточному берегу Черного моря, были так же ничтожны, как и дагестанские: на них сказалась все одна и та же система тогдашнего времени. В административном отношении, береговая линия, заключавшая в себе пространство от устья р. Кубани до турецкой границы, в описываемому году была разделена на четыре отделения.

В течении всего 1843-го года, на черноморской береговой линии происходили лишь перестрелки при рубке дров, да нападения хищнических шаек на порционный скот разных гарнизонов и на наши поселения. Единственным из выдающихся событий является наша экспедиция в ущелье Псху, в верховьях р. Бзыби, хотя и эта экспедиция не ознаменовалась кровопролитием. Она замечательна лишь по тем трудам, которые выпали на долю экспедиционного отряда, благодаря ужасной местности и времени года.

13-го сентября, 1843-го года, хищники (абреки) в числе около семисот человек, напали на абхазское местечко Дранды и окрестные деревни и предали некоторые из них огню. Абхазцы дали абрекам жестокий отпор и заставили их удалиться в Цебельду. При этом, они не воспользовались даже содействием нашего слабого и выболевшего отряда, состоявшего из двух рот пехоты и сотни милиционеров, под командою подполковника князя Багратион-Мухранского, расположенного близь укр. Марамба, и имевшего назначением охранение абхазского и абживского округов. Несмотря на неудачу, абреки, соединившись в Цебельде, опять спустились к ближайшим деревням абхазского округа, требуя, чтобы жители или присоединились к ним, или оставили свои жилища. Однако, ни того, ни другого не случилось, и разбойники разошлись по домам, так как узнали, что в Сухуме сосредоточиваются [209] наши войска, которые, действительно, генерал Муравьев собирал сюда из пунктов своего отделения; что владетель Абхазии, употребляя все усилия к восстановлению порядка в абхазском и абживском округах, собрал князей и дворян и готовился выступить с значительною милициею к с. Акала; что на сухумском рейде три военных корабля, которые высаживали десант; что, наконец, из Грузии подходит многочисленное войско. На самом же деле, это войско было ничто иное, как три роты мингрельского егерского полка.

После того, как разбойники разошлись, предварительно перессорившись и передравшись между собою палками, в Абхазии и Цебельде оставалось из всей шайки не более пятидесяти человек, скитавшихся поодиночке, кормившихся воровством и искавших лишь случая убраться в горы. К довершению благополучного исхода дел, князь Константин Шервашидзе, давно уже присоединившийся к абрекам, ушел с ними в Псху и тем совершенно развязал руки владетелю Абхазии. Этот последний прошел с милициею к с. Акапа, успокоил всех преданных нам людей, привел к присяге всех подозрительных в абхазском и абживском округах и взял аманатов из наиболее значительных лиц, особенно из сс. Джигерды и Чилоу.

И так, опасность, угрожавшая Абхазии, миновала, но ничто не давало повода к надежде, что весною 1844-го года только что описанные беспорядки и волнения не возобновятся еще с большею силою. Для устранения их, и. д. начальника черноморской береговой линии, свиты Его Величества генерал-майор Будберг, считал необходимым воспользоваться наступившею зимою, обеспечить порядок в Абхазии и сопредельных округах и произвести экспедицию в Псху — чтобы наказать это разбойничье племя, [210] через землю которого проходили все партии абреков, находя там всегда пристанище и соучастников. Генерал-майор Будберг, дав нужные указания начальнику 3-го отделения и владетелю Абхазии, ожидал лишь разрешения из Тифлиса. Наконец, последовало согласие генерала Нейдгарта на экспедицию, с тем, однакоже, непременным условием, чтобы наши войска были употреблены только для поддержания абхазцев, отнюдь не входя в ущелье и предоставив последним самое наказание псхувцев. Впрочем, вследствие представлений генерала Будберга, корпусный командир согласился не определять заранее степени участия наших войск в предстоявшей экспедиции.

26-го ноября, отряд, в составе 2-го батальона (трехротного) мингрельского егерского полка, сводного линейного батальона (из трех рот № 10-го и одной — № 9-го черноморских линейных батальонов), команды донских казаков, 3,700 абхазских милиционеров, при четырех горных орудиях, выступил из укр. Бомборы. При отряде находились: начальник 3-го отделения генерал-майор Муравьев и владетель Абхазии генерал-маиор князь Михаил Шервашидзе. Начальство над всеми войсками принял последний, как старший в чине.

В первый же день, пехота и артиллерия подошли к дер. Ачандара, лежавшей у подошвы хребта, а две тысячи милиционеров поднялись на высоты. Со второго дня, отряд следовал по глубокому снегу, по пояс, левым берегом р. Апста, по весьма трудной для движения местности. 29-го декабря, с вершины горы Ахеква, для уменьшения затруднений дальнейшего следования, генерал-майор князь Михаил Шервашидзе отправил в Бомборы, под прикрытием одной роты линейного батальона, два орудия и всех верховых и вьючных лошадей, кроме [211] принадлежавших артиллерии, оставшейся при отряде. Распоряжение это было вызвано прямою необходимостью: затруднения увеличивались на каждом шагу; лишь в немногих местах можно было провозить орудия и зарядные ящики, поставив первые на сани; по большей же части, солдаты тащили артиллерию на себе. Лошади или проваливались в снег, или, скользя, падали в овраги. Милиционеры, следуя впереди отряда, лопатами прокладывали себе узкую, в одного человека, тропинку. Движение было настолько трудное, что с рассвета до заката солнца отряд, при всех усилиях, не успевал пройти более четырех или пяти верст. Регулярные войска, спускаясь 30-го и 31-го чисел, достигли подошвы последних возвышенностей, заслонявших жилища псхувцев. Передовые милиционеры Гасана Маргани наткнулись на неприятельский секрет и обменялись с ним выстрелами, причем, один псхувец был убит, а другой ранен. В это самое время полковник Кацо Маргани подошел к первым завалам, и так как ему было приказано завязать дело не прежде истощения всех других мер, могущих образумить неприятеля, то он послал объявить псхувцам, что они уже обойдены, что за ним следуют русские батальоны с артиллериею, и им остается или положить оружие, или же умереть с ним в руках. Псхувцы увидели с одной стороны милицию, висевшую, так сказать, над их головами и отрезывавшую их от домов и семейств, а с другой — наступавшую на них грозную силу; еще накануне они слышали выстрел нашей заревой пушки и поняли, что для них не было спасения вне безусловной покорности. Некоторые из сидевших в завалах псхувцев, в первом испуге, бросились в овраги, но главнейшие их старшины, князь Пшемако Маршани, Дежерипа Кемыш и некоторые другие, пожелали быть отведенными в лагерь к начальнику отряда. Они явились [212] с повинными головами, в полном смысле этого слова, и не прибегая ни к каким напрасным оправданиям, признавали себя безусловно виновными и просили пощады не для себя, а для народа, вовлеченного ими в преступления. Генерал-майор князь Михаил Шервашидзе обусловил свое прощение особым обязательством и, в обеспечение их покорности, взял от них двадцать одного аманата, в том числе семь одних князей Маршани.

На черноморской кордонной линии никаких случаев и явлений, заслуживающих внимания и имевших бы место в истории края, не произошло. Что же касается левого фланга, то все обстоятельства, сопровождавшие там нашу деятельность, тесно связаны были с событиями в Дагестане, и уже в своем месте изложены.

В центре кавказской линии, за все время останавливает на себе внимание лишь нападение наиба Ахверды-Магома на Луковскую станицу и моздокские хутора. Обстоятельства дела следующие: 3-го марта, до рассвета, Ахверды-Магома, прибыв с тремя тысячами всадников, оставил часть скопищ на правом берегу Терека, а все остальное переправил на левый. Затем, на рассвете, партия хищников, с двумя большими и несколькими малыми значками, понеслась к станице Луковской и к форштату; но, встреченная выстрелами из орудия и ружей, остановилась и повернула в степь, к хуторам, оставив на возвышенностях пикеты — для прекращения сообщения с соседними станицами. Моздокский комендант полковник Циклауров, оставив необходимое число людей для защиты крепости вместе с жителями, вышел в поле с незначительным отрядом, при одном легком гарнизонном орудии, направляясь по дороге к станице Павлодольской. На пути, к нему присоединилось до двадцати конных и несколько человек пеших жителей. Этот [213] отряд подошел, наконец, на расстояние пушечного выстрела, к резерву, оставленному хищниками для прикрытия их пути отступления, а также для наблюдения за переправою. Действие из орудия по горскому резерву, расположенному тылом к станице Павлодольской, и сильный артиллерийский огонь из города, заставили партию, бросившуюся в степь, ограничиться лишь ограблением хуторов и быстро отступить к переправе, с пленными и отбитым скотом. Полковник Циклауров, увидев, что она тянется к своему резерву, направился к Тереку, чтобы удержать за собою нижнюю дорогу, проходившую к броду, где переправилась партия. Дойдя до спуска, у которого начинались обрывы, Циклауров остановился на позиции. Вскоре прибыл на место боя майор Панкратьев, со взводом навагинцев, при одном гарнизонном орудии из Луковской станицы, а из ст. Павлодольской подоспел есаул Венеровский, с казаками горского линейного казачьего полка. Неприятель, переправившись на правый берег Терека, потянулся в горы, преследуемый нашею кавалериею на расстоянии тридцати пяти верст. Во время этого набега, неприятель, хотя и захватил в плен двадцать три человека мужчин и женщин, а также угнал до двухсот штук рогатого скота и до четырнадцати лошадей, но и сам потерял тридцать человек убитыми, пятьдесят ранеными и до двухсот лошадей. Наша потеря состояла из четырех офицеров и двенадцати нижних чинов убитыми, двух офицеров и четырнадцати нижних чинов ранеными. Лошадей ранено восемь.

Несколько более серьезными являются события на правом фланге кавказской линии, а именно: дела у станиц Воронежской, Бекешевской, 15-го июня в отряде, строившем укрепление на р. Кефар, и у станицы Лабинской.

Утром, 20-го февраля, партия враждебных нам [214] горцев, собравшаяся в верховьях р. Лабы, перешла Кубань в пяти верстах восточнее поста Изрядного. Есаул 6-го конного полка черноморского казачьего войска, Завгородний, начальник Редутского поста, помчался навстречу неприятеля. По пути, к нему присоединились: зауряд-хорунжий Машинин, с десятью казаками от поста Изрядного, и 6-го же конного полка сотник Мазан, с одним урядником и 15-ю казаками. Проскакав еще версты три, есаул Завгородний открыл неприятеля: движение его совершалось на равнине, в 4-х верстах от Воронежской станицы. Есаул Завгородний бросился в атаку и ударил во фланг горцам, возвращавшимся с поля, чтобы заставить их бросить добычу. Когда же горцы были подкреплены партиею, около четырехсот человек, скрывавшеюся в глубоком овраге, то, с своей стороны, окружили казаков; но, к счастью, им не удалось нанести нам конечного поражения: движение наших команд со стороны Черномории и от станицы Воронежской, а также внезапное появление на месте боя есаула 6-го конного полка Савицкого, с командою казаков, сразу переменили обстановку. Горцы быстро повернули назад и поспешили к переправе, увозя захваченные ими два зарядных ящика и один передок взвода конноартиллерийской казачьей № 10-го батареи. В этом деле, потеря наша заключалась в двух офицерах (есаул Завгородний и сотник Мазан), двух урядниках и 27-ми казаках убитых, в двух офицерах (донского казачьего № 10-го полка хорунжий Войнов и черноморской конноартиллерийской № 10-го батареи сотник Улянка) и 13-ти казаках раненых.

В первых числах марта месяца, начальник правого фланга кавказской линии, генерал-майор Безобразов, получил через лазутчиков сведения о необыкновенном сборе горцев. Сведения эти, беспрестанно [215] подтверждавшиеся, не давали точных указаний о намерениях неприятеля. Стянув войска, чтобы, при известии об окончательном сборе горцев, выдвинуть отряд за Кубань, генерал-майор Безобразов имел, таким образом, возможность сделать заблаговременно все распоряжения. Наконец, 24-го апреля, получено было известие о движении скопища на Уруп. Полковник Краснов, с целью ближе следить за действиями неприятеля, передвинулся к устью р. малый Тегень. Два раза полковник Краснов пытался атаковать горцев, но они оба раза уклонились от боя, отступая в непроходимые трущобы; а затем, воспользовавшись тем, что он расположился с отрядом на отдых, двинулись быстро к Кубани и, переправясь через эту реку, утром 2-го мая, обрушились на станицу Бекешевскую. В это время, подполковник Круковский, по первому известию о прорыве горцев, с четырьмя сотнями своего полка поскакал из станицы Баталпашинской по следам хищников. Следы эти шли от Кубани к воровсколесским балкам. Следуя по ним, подполковник Круковский приблизился к посту Соленоозерскому и, получив от казаков указание о дальнейшем направлении партии, поскакал прямо к ст. Бекешевской. Горцы, дав Круковскому перейти через два оврага и речку Чамлык, на половине высоты, называвшейся горою Бекеч, окружили его со всех сторон, в надежде уничтожить его сотни. Трудно пришлось казакам, но они, спешившись, отчаянно защищались, ободряемые личным примером храброго Круковского. По выстрелам в ст. Бекешевской, начальник кисловодской линии полковник Львов, стоявший с небольшим отрядом между рр. Бугунтою и Дарьею, отобрав из находившихся у него казаков 500 лучших всадников, посадил на лошадей остальных казаков роту 1-го батальона минского пехотного полка, взял с собою два орудия и бросился на место тревоги. [216] Появление отряда Львова сразу дало другой оборот делу: неприятель, боясь быть отрезанным от гор, начал переменять позицию, стягиваясь по направлению к р. Куме. Пользуясь этим движением горцев, оба отряда соединились и, подкрепленные подоспевшею ногайскою милициею, атаковали, в свою очередь, горцев на высотах правого берега р. Кумы, заставили их спуститься в теснину, образуемую отвесными скалами берегов, и искать там спасения от совершенного истребления. Наша потеря следующая: убит один офицер (сотник Бирюков, павший в то время, когда горцы окружили отряд Круковского) и восемнадцать нижних чинов; ранено и контужено три офицера и сорок девять нижних чинов. Лошадей убито сорок две, ранено семьдесят три и пало от потери сил, во время ожесточенного преследования горцев — шесть.

Во исполнение Высочайших предначертаний, для возведения укрепления в долине большого Зеленчука, 21-го мая, у станицы Невинномысской, был собран указанный в своем месте отряд, под личным начальством командовавшего войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенанта Гурко. 28-го мая, войска подошли к каменному мосту и расположились лагерем. Чтобы не терять времени, генерал Гурко, взяв в прикрытие тенгинский батальон и две сотни казаков, при двух пеших и одном конном орудиях, отправился для осмотра мест, выбранных еще в 1842-м году под укрепление. Рекогносцировка генерала Гурко выяснила, что места, выбранные для укрепления, не удовлетворяли своему назначению. Вследствие этого, генерал Гурко, обрекогносцировав дороги и самую местность между рр. Кефар и Бешгон, окончательно остановился выбором на этом пространстве и открыл работы, которые шли своим порядком, вплоть до 13-го июня. В ночь с 13-го на 14-е, было получено [217] известие, что в верховьях р. Урупа сосредоточилось до пятисот горцев, с целью беспокоить отряд и мешать рубке леса на бешгонских высотах. По этим причинам, а также имея в виду рекогносцировку дорог и местности между рр. б. Зеленчук и Уруп, где предстояло также заложить укрепление, генерал Гурко, рано утром, 14-го июня, выступил по указанному направлению. К двум часам дня, войска прибыли на р. Уруп, сделав около 32 1/2 верст, и расположились лагерем на возвышенности, имея впереди себя речку Яскик. В скором времени неприятельская конница атаковала пикет, выставленный на горе, влево от лагеря; казаки, отстреливаясь, начали отступать. Подполковник князь Туганов, бросившийся с милициею на выручку пикета, сбил горцев и погнал их перед собою. Видя, что милиционеры, в пылу боя, зарвались слишком далеко, и что неприятель, усилившись новыми толпами всадников, за которыми спешили и пешие, скоро возьмет над ними перевес, генерал Гурко выслал из лагеря роту тенгинцев и две сотни казаков, с конным орудием, под начальством генерал-майора Безобразова. Стремительная атака одной сотни казаков, под начальством и. д. дежурного штаб-офицера подполковника Бибикова, остановила натиск горцев, причем, в наших руках осталось тело известного кабардинского эфендия Кардана.

Когда, по осмотре местности, генерал Гурко убедился, что удобнее того места, на котором ночевал отряд, для укрепления отыскать нельзя, то, остановившись на этом решении, он, 15-го июня, в 7-мь часов утра, двинулся обратно — по другой, чем прежде, верхней дороге. Горцы не успели занять этот путь и атаковали авангард только тогда, когда отряд благополучно выбрался из ущелья. Удачный картечный выстрел и контратака остававшихся на конях казачьих сотен остановили [218] натиск горцев, оставивших в пятидесяти шагах от дула орудия одно тело и несколько убитых лошадей. Между тем, 5-я и 6-я роты житомирского егерского полка ударили в штыки и, с барабанным боем, пошли на гору; гренадерская рота 1-го батальона тенгинского полка бросилась туда же. Неприятель не выдержал и бежал.

Потеря наша состояла из двух егерей житомирского полка и трех казаков кубанского полка убитых, четырех житомирцев и пяти казаков раненых и десяти нижних чинов контуженных. Лошадей убито семь, ранено пятнадцать.

Что касается работ, предначертанных в программе на 1843-й год, то, по причинам, препятствовавшим их исполнению, которые уже объяснены выше, положение их было следующее: в южном Дагестане, укрепления при Кумухе и Чирахе были окончены, а разработка дорог не была доведена до конца. В северном Дагестане, из всего предположенного исполнены были лишь четыре задачи: возведена башня на урочище Бурундук-Кале, устроен мост у с. Ирганай, производилась разработка дорог и, наконец Шура была приведена в лучшее оборонительное положение, уже незадолго перед её блокадою. На правом фланге, водворены на Лабе три станицы, но не окончены; доведено до половины укрепление на р. Кефар; намечен промежуточный пост между этим укреплением и Хумаринским, и построена башня у каменного моста на Кубани. В центре, работы по постройке башни у каменного моста на р. Малке не были доведены до конца. На левом фланге, укрепление Куринское, возле Ойсунгура, не было докончено, а к постройке промежуточных постов между Умахан-Юртом и Ойсунгуром и на рр. Ярык-су и Яман-су даже не было приступлено вовсе. На черноморской береговой линии, постройки в укреплениях были произведены; но что [219] касается до экспедиции в землю натухайцев, рекогносцировки Цебельды и Дала и разработки части дороги от Сухума к Цебельде, то все это вовсе не было выполнено.

И вот, из всего вышеприведенного оказывается, что бедственный для нас 1843-й год на Кавказе не только не подвинул вперед наши дела, хотя бы на один шаг, но круто повернул их в обратную сторону, указывая на необходимость начинать их в Дагестане совсем сызнова, и начинать, конечно, далеко не при тех благоприятных условиях, которые сопровождали наше вступление в первоначальное господство над Дагестаном. Правда, нет худа без добра, — и этот год важен тем, что, указав на несоответственность наших прошлых деяний, родил вскоре новую, так называемую воронцовскую, эпоху; но, однако, он все-таки замедлил покорение края на многие годы, именно до тех пор, пока сполна не угас в воспоминаниях горцев, и пока Шамиль не утратил доставленную ему этим годом силу, власть и обаяние в горах. Если взять во внимание, что эти “многие годы” обошлись нам и многими пожертвованиями, то, по присоединении последних к потерям злополучного 1843-го года, результатом которого они служили, окажется, что, на самом деле, 1843-й год обошелся нам по крайней мере вдесятеро дороже того, что исчислено уже здесь в своем месте. Соображая все это, приходится прийти к убеждению, что Кавказ, действительно, достался нам несравненною, трудно постигаемою самым трезвым умом, ценою, и что нельзя даже и придумать такого победного венца, которым достойно бы украсить Того, Кто, наконец, порешил навсегда с ним борьбу и принял в 1864-м году его последний вздох.

А. Юров.

Текст воспроизведен по изданию: 1843 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882

© текст - Юров А. 1882
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1882