-

ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

VI.

1838-й ГОД.

Назначение командиром отдельного кавказского корпуса генерал-лейтенанта Головина 1-го. Первый его приказ по войскам. Взгляд его на положение дел в крае. Высочайше одобренные предположения для действий в 1838-м году. Операции на восточном берегу Черного моря. Сбор южного десантного отряда у Сухум-Кале. Рекогносцировка генерал-маиором Симборским морского берега. Высадка десанта у устья р. Сочи и кровопролитный бой с горцами. Попытки наши завязать мирные сношения с окрестными племенами. Заложение укрепления ,,Александрия". Буря 30—31-го мая; дело при спасении экипажей потерпевших крушение судов. Прибытие корпусного командира. Дело 10-го июля и овладение неприятельским орудием. Возвращение южного отряда в Абхазию. Кончина генерал-лейтенанта Вельяминова 2-го и общее впечатление произведенное ею. Сосредоточение северного десантного отряда генерал-маиора Раевского у Тамани; состав его. Высадка с боем у устья р. Туапсе. Заложение укрепления. Ходатайство о наименовании его "вельминовским". Крушение нашей эскадры на рейде Туапсе 30—31-го мая; бой с горцами. Посещение Туапсе корпусным командиром. Отбытие его с отрядом, по окончании укр. вельяминовского, к устью р. Шапсухо. Высадка, дело с горцами и возведение “тенгинского" укрепления. Перевозка отряда к устью р. Цемес и заложение укр. "Новороссийска". Приготовление к экспедиции против натухайцев. Роспуск отряда.

30-го ноября 1837-го года последовало назначение командиром отдельного кавказского корпуса генерал-лейтенанта Головина 1-го. [159]

Прибыв в Тифлис и объявив о том в приказе по корпусу 19-го марта 1838-го года, № 1-й (приложение VI), генерал Головин нашел дела края в следующем положении: кавказская и черноморская линии, особенно первая, не были достаточно обеспечены от прорывов и вторжений горцев. Направление и размеры линии нижней Кубани довольно еще надежно прикрывали Черноморию, но собственно кубанская линия, благодаря своему вогнутому очертанию, доставляла горцам полную возможность, собравшись на Лабе или Белой, угрожать одновременно по радиусам всем точкам линии. Военно-грузинская дорога, от екатериноградской станицы до Владикавказа, была настолько не безопасна, что сообщение по ней могло производиться лишь с “оказиями". Сунженская линия, с двумя довольно сильными пунктами — Назраном и Грозной — ничем не связанными между собою, нисколько не мешала надтеречным мирным чеченцам быть в постоянном, тесном общении с засунженскими единоплеменниками, благонадежность которых, не смотря на экспедицию 1837-го года, возбуждала сомнения. Также мало прикрывала кумыкскую плоскость и обеспечивали сообщение Грозной с вновь устроенною миатлинскою переправою на Сулаке — укрепления Умахан-Юрт, Ташкичу и кр. Внезапная. Возведение укрепления в северном Дагестане у Темир-Хан-Шуры и расположение там штаб-квартиры апшеронского полка, успокоив шамхальские владения, не обеспечило их от набегов из-за Сулака и не упрочило сообщения вдоль берега Каспийского моря, через Дербент. Занятие нами Хунзаха, дав нам известные стратегические выгоды центрального положения относительно непокорных племен, в то же самое время поставило нас в более тяжелые условия,— в смысле затруднительности содержания войск в Аварии, охранения сообщений с нею и необходимости иметь под рукою [160] сильный резерв, не смотря на недостаток войск вообще в Дагестане. В довершение всего, учение мюридизма день ото дня крепло и шире раскидывало свои ветви. Глава его, Шамиль, умудренный опытом предшествующих годов, став еще осторожнее в своих действиях, тем не менее неуклонно шел к задуманной им целя, привлекал новых приверженцев, и, не переставая возбуждать горцев к газавату (Священная война против неверных.), укреплялся в Ахульго. Внушения третьего имама, возбудив почти все население северного и среднего Дагестана и нашли также благодарную почву и в южном, еще не успокоившемся окончательно после кубинского мятежа; население его глухо волновалось, верхние же магалы кубинской провинции, Табасарань и Кара-Кайтах открыто не повиновались властям, не вносили недоимок, и не выдавали скрывшихся у них в сентябре 1837-го года зачинщиков мятежа. Все это было как нельзя более в пользу Шамилю: указывая на занятие нами Аварии как на первый шаг к порабощению горцев и уничтожению исламизма, он постепенно связывал в одно целое непокорные нам дагестанские племена.— Черноморская береговая линия была еще в зародыше и все пространство, от укр. михайловского до укрепления Св. Духа, было совершенно открыто для внешних сношений горцев и пропаганды иностранных эмиссаров, настолько вредно повлиявшей на черкесские племена, что они, противупоставив нам упорное сопротивление на берегу моря, угрожали вторжениями кубанской линии и Черномории. Возведенная в 1837-му году, в видах покорения горцев, живших в треугольнике Анапа-Ольгинское-Геленджик, ольгинско-геленджикская укрепленная линия и поселение, водворенное около Анапы, не оправдали наших расчетов: гарнизоны Абина и николаевского [161] укрепления; очутились вечно блокированными, а анапские поселяне, стоя почти день и ночь под ружьем, не могли достигнуть, без охраны войск, желаемого благосостояния.

За Кавказом полнейшее спокойствие царило лишь в местностях с христианским населением. Мусульманские провинции были ненадежны, джарцы втайне участвовали в набегах лезгин в Кахетию, в Осетии происходили беспорядки, а Абхазия была раздираема внутренними несогласиями и борьбою партий.

_____________

Высочайше одобренные предположения предместника корпусного командира — генерал-адъютанта барона Розена относительно экспедиции 1838-го года заключались: I) на берегу Черного моря — в устройстве и продолжении береговой линии, по примеру предыдущего года, при помощи десанта, одновременно с двух сторон,— от Абхазии и от Черномории. А) действия со стороны Абхазии ограничивались занятием одной якорной стоянки, к северу от мыса константиновского.

К 1-му апреля при кр. Сухум-Кале, под командою генерал-маиора Симборского, сосредоточивался отряд (Три баталиона эриванского полка, два баталиона мингрельских егерей, одной роты кавказского саперного баталиона, черноморский линейный № 5-го баталион, 30-ть конных казаков, 6-ть сотен имеретинской, мингрельской и абхазской милиции, при 8-ми орудиях легкой № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады, 8-ми горных единорогов и трех мортирок.), которому, со дня прибытия к сборному пункту до посадки на суда и по возвращении из экспедиции в Абхазию, предназначалась разработка дорог в последней. Все продовольственные запасы, примерно на семь месяцев, предполагалось частью доставить прямо на место проектированного укрепления, частью же предварительно сложить в Сухум-Кале. [162]

Для помещения больных и раненых, при отряде учреждался подвижной госпиталь на 300 человек; на мысе константиновском, в Пицунде, Поти, Бомборах и Кутаисе заготовлялось необходимое количество госпитальных вещей и медикаментов; кроме того, в виду скорости и удобств переезда морем, в Феодосии был устроен госпиталь на 1200 мест, для эвакуации больных и раненых исключительно из двух прибрежных экспедиционных отрядов, т. е. южного и северного. Части войск были укомплектованы вдвойне медицинским персоналом; для большего же сохранения здоровья нижних чинов, предполагалось, наряду с другими мерами, снабдить их овчинными фуфайками. Для обеспечения отряда боевыми припасами, в Сухуме и Геленджике заготовлялись три комплекта зарядов и два патронов, при отряде же приказано было иметь по два комплекта тех и других. Строительные материалы для укрепления, с целью ускорения работ, предположено было доставить морем из России и лишь частью, если это будет возможно, без особого изнурения людей, заготовить на месте. Фураж, во избежание неразлучных с фуражировками потерь, также приказано было доставлять морем.

Б) для десанта со стороны Черномории, Государем Императором, еще в бытность Его Величества в Геленджике:, в двадцатых числах сентября 1837-го года, были намечены два новых пункта у устьев рек Туапсе и Шапсухо; по возведении на них укреплений, отряд должен был приступить к устройству укрепленной линии в Геленджике, для занятия южного мыса. Десантный отряд (В составе первых, вторых, третьих н четвертых баталионов тенгинского и навагинского пехотных, полков, черноморского линейного № 4-го баталиона, двух рот кавказского саперного баталиона, №№ 1-го, 2-го, 3-го и 4-го пеших черноморских казачьих полков, 10-ти казаков дежурной команды, военно-рабочей № 28-то роты инженерного ведомства и роты № 3-го 11-й гарнизонной артиллерийский бригады, при 8-ми легких, 10-ти горных орудиях и 10-ти ручных мортирках 20-й артиллерийской бригады и 8-ми крепостных орудиях, из числа назначенных на вооружение новых укреплений.) [163] под начальством генерал-лейтенанта Вельяминова, должен был сосредоточиться к 20-му апреля у Фанагории, для посадки на суда черноморского флота.

Запасы продовольствия заготовлялись частью в Фанагории, частью же должны были быть доставлены на Туапсе, Шапсухо и Геленджик, по мере передвижения отряда. Количество продовольственных запасов, виды их и отпуск были сравнены с таковыми же для абхазского отряда, за исключением лишь одной мясной порции, замененной, по представлению Вельяминова, усиленною дачею крупы, с тем, чтобы люди имели ежедневно утром жидкую, а вечером крутую кашу. Во время плавания, довольствие назначалось по морскому положению. Для облегчения довольствия обер-офицеров, им разрешено было производить во все время экспедиции солдатский паек.

Для помещения больных и раненых, в Фанагории и Анапе были учреждены госпитали, на 300 мест каждый; кроме того, в случае большой болезненности, предписывалось эвакуировать их морем в Феодосию или, через Анапу, в Екатеринодар. В отряде же каждый баталион должен был иметь госпитальную палатку на 20-ть больных. Все части были укомплектованы медицинским персоналом и снабжены медикаментами и госпитальными вещами.

Безостановочное снабжение отряда огнестрельными припасами обеспечивалось заготовлением в Геленджике 2-х комплектов зарядов для полевой артиллерии, 4-х - для горной и одного — для мортирок, 600 т. пехотных и 10-ти кавалерийских патронов.

Порционный скот, продовольствие, фураж и [164] строительные материалы предположено было, как и для абхазского отряда, подвозить морем.

При постройке прибрежных укреплений, для выигрыша времени, Государю Императору благоугодно было повелеть применить способ, практиковавшийся французами в алжирской экспедиции 1830-го года, заключавшийся в том, что отдельные части деревянных блокгаузов и прочих внутренних строений укрепления заготовлялись заранее, занумеровывались и, по доставке на место, их оставалось только собрать по чертежу. Вновь возводимые укрепления предполагалось вооружить каждое 12-ю орудиями и занять гарнизоном от черноморского линейного № 4-го баталиона. Затем, остальные черноморские линейные баталионы Высочайше повелено было расположить так: № 1-го баталиона — две роты в Абине, одна — в николаевском и одна в александрийском укреплении; № 2-го баталиона — две роты по полуротно в Джемитее и трех ближайших станицах, а две другие — в резерве в Анапе, куда, для постоянного квартирования, был переведен и один пеший черноморский казачий полк; баталиона № 3-го — две роты в Геленджике, рота на Пшаде, и рота на Вулане.

По окончании экспедиции отряд должен был вернуться на Кубань сухим путем, через ольгинский тет-де-пон, или морем, через Анапу или Фанагорию.

II) Предприятия в Дагестане, на основании утвержденных Государем предположений генерал-лейтенанта Головина, распадались на два периода. Действия первого периода, на юге, должны были заключаться в понуждении населения алтыпаринского, докуспаринского и рутульского магалов кубинской провинции, а также Табасарани, Кара-Кайтаха, Дарго, Сюргя и Кубачи внести числившиеся за ними недоимки и выдать скрывавшихся у них с сентября 1837-го года мятежников; в утверждении в верховьях Самура, и [165] упрочении сообщения вдоль Каспийского моря; кроме того, присутствие в южном Дагестане значительного отряда могло служить порукою, что Высочайшее повеление о непременном сборе в кубинской провинции всадников, для конно-мусульманского полка в Варшаве, в наказание жителям за мятеж, а равно приговоры особой военно-судной комиссии над главными зачинщиками восстания, будут выполнены в точности и беспрекословно. Для этой цели, в первых числах мая, у Кубы предположено было сосредоточить, под командою генерал-маиора Фезе, отряд из двух баталионов апшеронского, трех — князя Варшавского полков, команды кавказского саперного баталиона, части донского казачьего № 22-го полка, кубинской, дербентской и казикумухской милиции, при необходимом числе орудий от резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады. Для облегчения движения Фезе в самурские нагорные общества, предполагалось произвести диверсию со стороны лезгинской линии отрядом из сводного баталиона из грузинских линейных №№ 12-го и 13-го баталионов, баталиона пеших нижегородских драгун, 2 1/2 сотен кахетинской, джаро-белаканской и элисуйской милиции, при двух горных орудиях и двух кегорновых мортирках, под начальством генерал-маиора князя Севарсемидзе, сосредоточив войска в первых числах мая у с. Мухах, в 15-ти верстах от Закатал. Во втором периоде — генералу Фезе поручалось, сосредоточив у Шуры отряд из 2-х баталионов апшеронского, 3-х — князя Варшавского, одного — куринского егерского полков, 2-х сотен линейных казаков, необходимого числа шамхальской, мехтулинской и аварской милиции, при 4-х орудиях легкой № 4-го батареи и необходимом числе орудий от резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады, озаботиться: а) снабдить Хунзах продовольствием по крайней мере по 1-е июля 1839-го года, а также [166] дровами на зимнее время, б) увеличить хунзахскую цитадель и привести ее в такое состояние, чтобы она могла служить опорным пунктом при дальнейших наших действиях в нагорном Дагестане, в) устроить переправу на Койсу у сел. Зыряны и обеспечить ее двойным тет-де-поном, г) улучшить дорогу от Шуры к Хунзаху через Зыряны и д) обозреть, если останется время, земли к юго-западу от Хунзаха, имея главным образом в виду рекогносцировку дорог ведущих в Кахетию. Предприятия этого периода, впрочем, всецело зависели от успеха действий первого периода.

Со дня выступления из штаб-квартир войскам разрешалось производить винную, мясную порции и рационы.

Раненые и больные в первом периоде экспедиции должны были быть отправляемы в Кубу и Дербент, а во втором — в Шуру и кр. Бурную.

На расходы по приготовлениям к экспедиции и крепостным и дорожным работам в Аварии, генералу Фезе было отпущено авансом 40 т. руб. и на непредвиденные надобности 10 т. р., всего 50 т. рублей. Из первой суммы разрешалось употребить до 6 т. руб. для продовольствия милиции, если милиционеры, находясь вдали от своих домов, не в состоянии будут продовольствовать себя сами.

III) За Кавказом - предстояло успокоить мусульманские провинции, Осетию, оградить от набегов Кахетию улучшением лезгинской кордонной линии и содействовать утверждению влияния и власти владетеля Абхазии.

___________

К 7-му апреля все войска, входившие в состав южного десантного отряда генерал-маиора Симборского, сосредоточились на сборном пункте у кр. Сухум-Кале. К [167] тому же времени на сухумский рейд прибыла и эскадра черноморского флота, под командой контр-адмирала Артюкова, предназначенная для перевозки отряда. 7-го числа начальник отряда, вместе с командовавшим эскадрою, произвел на пароходе “Колхида" рекогносцировку морского борет к северу от константиновского мыса. Генерал Симборский остановился выбором на устье р. Соча, в виду значительности горских поселений в долине этой реки и жительства у ее устья одного из знатнейших черкесских князей, Аубла-Ахмета, производившего деятельные торговые сношения с Турциею. Независимо этого, начальник отряда, имея в виду ввести горцев в заблуждение относительно намеченного пункта высадки, предпринял поездку на том же пароходе вдоль берега моря, останавливаясь по временам в некоторых особо выдающихся местах.

9-го апреля присоединилась к отряду абхазская милиция и прибыли из Одессы три зафрахтованных купеческих судна, благодаря чему представилась возможность поднять весь отряд в один рейс. Через день войска были посажены на суда и, в 12-ть часов ночи, при попутном ветре, отплыли к северу.

Эскадра прибыла к устью р. Соча 13-то апреля, в 3 часа пополудни, выстроилась в боевой порядок и стала на якорь в 250 саженях от берега. По предварительно составленной диспозиции, первое отделение десанта (2-й и 3-й баталионы мингрельского полка, рота кавказского саперного баталиона и две сотни имеретинской, абхазской и гурийской милиции, при 6-ти орудиях, под командою мингрельского полка маиора Резануйлова.) посаженное на гребные суда. быстро приблизилось к берегу и при помощи огня с судов высадилось и заняло высоту, лежавшую вправо от места высадки, не смотря на сопротивление горцев. Неприятель, собравшийся в огромных [168] силах на противуположном скате занятой нами высоты, отбросил обратно в долину абхазскую милицию, занимавшую ту часть возвышенности, которая круто обрывалась к морю; в то же время 3-я карабинерная рота 3-го баталиона мингрельского полка едва держалась на вершине, куда она успела втащить одно горное орудие; 7-я и 8-я егерские роты, целиком рассыпанные в цепь, примыкала к ней правым флангом и, поддержанные имеретинскою и гурийскою милициею, вели упорную перестрелку с черкесами, засевшими по лесистому скату отрога горы, составлявшего с нею почти прямой угол; 9-я егерская рота прикрывала левый фланг всего нашего расположения, обеспеченный рекою Соча, и, наконец, 2-й мингрельский баталион только что успел выйти на берег и выстраивался в колонну.

Генерал Симборский, видя крайне опасное положение нашего правого фланга, тотчас двинул туда две головные роты егерей, со взводом горных орудий, а вслед за ними и второй полубаталион; но прежде, чем мингрельцы успели добежать, горцы всеми силами обрушились на поредевшую и утомленную боем 3-ю карабинерную роту и, после ожесточенного рукопашного боя, буквально смели ее с высоты вниз. Сделав последний выстрел картечью, командовавший горным орудием подпоручик Змиев хотел увезти его, но, к несчастью колесо зацепилось за дерево и доблестному офицеру оставалось погибнуть на своем посту. С дикой радостью бросились горцы к единорогу и Змиев, отчаянно защищаясь, был изрублен вместе с прислугою орудия. В это время 2-й баталион мингрельцев, с дружным “ура", ринулся на горцев и спорная вершина снова была захвачена, а вместе с тем занята и большая часть разбросанного по ней селения Соча, местопребывание Аубла-Ахмета; орудие же было потеряно нами. Из высадившихся [160] на берег второй (28 и 3-й баталионы эриванцев, 38-мь человек сводной команды азовских казаков, 1 1/2 сотни мингрельской и имеретинской милиции, при 6-ти горных орудиях и 3-х мортирках, под начальством командира эриванского полка полковника барона фон-Врангеля.) и третьей (1-й баталион эриванцев, 2 1/2 сотни абхазской, имеретинской, мингрельской и гурийской милиции, при 4-х легких орудиях, под начальством владетеля Абхазии, генерал-маиора князя Шервашидзе.) очередей десанта, начальник отряда двинул на правый фланга еще две роты эриванского карабинерного полка, с двумя орудиями легкой № 3-го батареи; но к этому времени бой уже окончательно склонился на нашу сторону. Мингрельцы стали биваком на высоте, стоившей им столько крови, а остальные войска заняли пространство от подошвы горы до реки Соча, фронтом к долине и упираясь левым флангом в реку. Таким образом, после трехчасового ожесточенного боя мы вполне овладели местом, избранным для будущего укрепления, но это обошлось войскам не дешево: мы потеряли 1-го обер-офицера (Сводно-горной батареи подпоручик Змиев.) и 30-ть нижних чинов убитыми и 5-ть обер-офицеров (Генерального штаба капитан Глинка, мингрельского полка подпоручик Дубовский, прапорщик милиции князь Микеладзе, 30-го флотского экипажа капитан-лейтенант Хомутов и лейтенант Ключников.) и 172 нижних чина ранеными. Неприятель понес огромный урон и оставил на месте боя 21 тело.

На следующий день начальник отряда о удовольствием увидел результат поездки своей 7-го апреля вдоль берега моря: вершины окрестных гор были усеяны горцами, прибывшими с Мамай-Кале, где они напрасно прождали высадки и не могли участвовать в деле 13-го апреля. Желая сколько-нибудь вознаградить себя за ошибку, неприятель весь день беспокоил наши цепи, прикрывавшие рабочих, занятых расчисткою леса, и только ружейный огонь и картечь могли остановить попытки его перейти в [170] наступление. При этом у нас ранен 1-н обер-офицер (Эриванского карабинерного полка поручик Мегвенетхуцов.) и два нижних чина.— 16-го числа находившееся против нас скопище стало заметно уменьшаться и совершенно очистило опушки леса, откуда перед этим все время стреляло по нашей цепи. В этот день приезжал в лагерь посланный от Аубла-Ахмета, с просьбою возвратить жителям с. Соча тела их убитых и разменять пленного. Согласившись на это, Симборский советовал горцу уговорить Аубла-Ахмета лично приехать для переговоров и получения письменных условий, на которых Государь Император требовал покорности от черкесов. Из ответов посланного, хотя они и не подавали особой надежды на успех сближения с Ахметом, успели узнать, что неприятель все еще в сборе и ожидает некоторых дальних князей для каких-то важных совещаний. На другой день, все это было подтверждено прибывшим в лагерь от убыхов с такою же просьбою о выдаче тел Карондуком-Берзеком, родственником князя Михаила, владетеля Абхазии и племянником Хаджи-Берзека, пользовавшегося огромною популярностью в народе. Карондук сообщил Симборскому, что цель готовящихся у горцев совещаний заключается и обязании себя взаимною клятвою не входить с нами ни в какие дружественные и торговые сношения. Тем не менее, Карондук-Берзек изъявил полную готовность с своими родными переселиться в Абхазию, из-за кровомщения (канлы), с одною дворянскою фамилиею из племени джигетов, жившею на земле Аубла-Ахмета. Воспользовавшись этим, генерал вручил ему воззвание к горцам (приложение VII) для прочтения его при сборе всего убыхского общества и просил склонить к тому же Ахмета, а если удастся,— то и других старшин. [171]

Не смотря на постоянные тревоги и перестрелки, работы шли успешно и 21-го апреля, в высокоторжественный день рождения Государыни Императрицы, было заложено новое укрепление, по Высочайшему повелению названное фортом “Александрия".

24-го апреля был получен ответ (приложение VIII) на воззвание начальника отряда, в котором заключалось весьма мало утешительного, а на другой день, с рассветом, неприятельские толпы начали группироваться в долине реки Соча. Начальник прикрытия рабочих (состоявшего из двух рот эриванцев, одной — мингрельцев и сотни имеретинской милиции, при 4-х орудиях), полковник барон Врангель, тотчас занял ротою егерей и милиции командовавшую окрестностями высоту, а остальные войска расположил позади, в резерве. В 7-мь часов утра, горцы массами бросились на штурм занятой нами горы, и, не смотря на отчаянное сопротивление егерей и милиционеров сбили их, подавив превосходством сил. Упоенный успехом, неприятель не удовольствовался захватом вершины; он бросился вслед за отступавшими частями, но, увлекшись преследованием, был атакован с фронта и во фланг резервом и обращен в полное бегство. Вершина горы вновь была занята нами и неприятель ничего уже не предпринимал во весь день, ограничиваясь редкою перестрелкою. У нас выбыло из строя убитыми 4-ре милиционера и ранеными 1-н обер-офицер (Мингрельского егерского полка подпоручик Алейников.) и 12-ть нижних чинов.

Конец апреля и весь май прошли спокойно, если не считать ежедневных перестрелок с горцами и бури 31-го мая, наделавшей много беды нашим морякам.

Рано утром 30-го мая, в первый раз со времени расположения отряда на р. Сочи, подул слабый юго-западный ветер, постепенно усиливавшийся и, к 8-ми [172] часам вечера, вызвавший сильное волнение. С наступлением темноты, в эту ночь непроницаемой, вода покрывала уже берег, возвышавшийся больше сажени над обыкновенным уровнем моря. Начальник отряда тотчас озаботился спасением сложенного на берегу строевого леса, подмываемого уже прибоем. Ночью, около 11-ти часов, к югу от укрепления, были выброшены на сушу семь купеческих судов. Стоявшие также на сочинском рейде фрегат “Варна" и корвет “Мессемврия" держались на якорях, но, по частым фальшфейерам, можно было судить об угрожающей им опасности. 31-го мая, в полдень, “Мессемврия" начала постепенно удаляться по направлению к константиновскому мысу и, наконец, скрылась; “Варна" же была выброшена на берег вблизи от купеческих судов, В час дня сделалось известным, что “Мессемврия" также выкинута на материк, в полутора версты от фрегата, за мысом Соча-Бытх.

Экипажи вольных судов были спасены до одного человека особою командою, под начальством 36-го флотского экипажа лейтенанта Скоробогатова. Войскам же предстояло избавить от гибели моряков — двух потерпевших крушение военных судов. "Варна" была выброшена недалеко от расположения отряда, участь же “Мессемврии" особенно беспокоила генерала Симборского. Послав для спасения всего находившегося на фрегате три роты мингрельских егерей под командою маиора Резануйлова, и обеспечив их на время работ баталионом эриванцев маиора Антонова, расположившимся на возвышенной части морского берега, Симборский отправил к “Мессемврии" генерального штаба капитана Богаевского, для рекогносцировки. Возвратившись, офицер этот донес, что корвет не требует еще безотлагательной помощи, которая была невозможна по причине сильного прибоя и совершенной [173] непроходимости лесистого и пересеченного оврагами нагорного берега. Когда прибой несколько уменьшился, немедленно были приняты меры для спасения экипажа “Мессемврии*. Усилив для этого маиора Антонова тремя ротами мингрельского полка, ротою сапер и 1 1/2 сотнями милиционеров, генерал приказал ему, оставив на месте одну роту, е остальными войсками, в числе около 1000 штыков и шашек, идти к корвету. Не смотря на вею затруднительность движения по берегу, заливаемому волной, Антонов к рассвету дошел до “Мессемврии", командир которой капитан-лейтенант Бутаков, угрожаемый ежеминутною гибелью, уже приступил к спасению экипажа. Первые вышедшие на берег матросы успели благополучно присоединиться к нашим войскам, следующие же десять человек были захвачены черкесами. Но в то время уже подходила колонна маиора Антонова и находившиеся в голове ее милиционеры гвардии штабс-капитана князя Багратион-Мухранского успели отбить четырех человек.

По прибытии на место крушения, маиор Антонов тотчас прикрыл корвет со стороны низменного берега двумя ротами мингрельцев и милициею, а остальными войсками занял противуположную часть нагорного, выделив роту для спасения экипажа. Выслав полукругом цепь с сильными поддержками, Антонов приказал саперам поспешно возвести ложементы, в виду совершенно изолированного положения колонны и сборов неприятеля. К концу этих работ неприятель завязал перестрелку, а вслед затем произвел ряд натисков, до того стремительных и частых, что в боковую линию пришлось ввести все войска, не занятые работами, за исключением сапер и взвода пехоты, поставленных в ложементах. Ожесточенный бой шел на всех пунктах занятой нами позиции; более двух часов мы держались против привлекаемого видом добычи [174] и постепенно усиливавшегося неприятеля, но, наконец, измученные боем и подавляемые огромным превосходством сил, наши части должны были начать отходить к ложементам. Горцы бросились за ними, но, встреченные градом нуль, отхлынули назад. Еще два отчаянных, отбитых с уроном, натиска — и неприятель прекратил нападения. Между тем, к 9-ти часам утра, наше положение становилось критическим: маленький отряд со всех сторон был охвачен горцами, патроны почти все были расстреляны, присланные же из лагеря оказались подмоченными. Так как экипаж “Мессемврии" уже был спасен, а неприятельские силы возрастали с каждою минутой, начальник колонны решился отступить и проложил себе путь штыками.

Видя, что дело приняло серьезные размеры, начальник отряда двинул навстречу отступавшей с боем колонне три роты мингрельцев маиора Резануйлова и две роты тифлисцев с конвойною командою из ингушей, под начальством маиора Радкевича. Едва эти части успели занять опушку леса, находившегося на продолжении правого фланга лагеря, как горцы открыли по ним огонь, причем одной на первых пуль был ранен маиор Резануйлов. Тогда начальник отряда выдвинул на позицию всю артиллерию, и картечь сразу подействовала охлаждающим образом на исступленных горцев. Они отступили, бросились к корвету "Мессемврия" и, разграбив его, подожгли. В только что описанном кровопролитном бою у нас выбыло из строя: убитыми и утонувшими 1-н обер-офицер (Эриванского полка прапорщик граф Ржеутский.) и 55-ть нижних чинов, ранеными 1-н штаб, 3 обер-офицера (Мингрельского полка маиор Резануйлов и прапорщик Давыдов, генерального штаба штабс-капитан Богаевский и эриванского полка поручик Андреев.) и 137-мь [175] нижних чинов, и ушибленными бревнами 1-н штаб, 3 обер-офицера (Мингрельского полка маиор Пышкин, капитан Саханский, подпоручик Энгельман и эриванского полка подпоручик Никитин.) и 10-ть нижних чинов.

5-го июня вечером, не смотря на действие нашей артиллерии, нескольким горцам удалось пробраться к фрегату “Варна" и зажечь его. Огонь быстро охватил все судно и к утру осталась лишь одна подводная его часть.

В начале июня, по просьбе Симборского, для ускорения работ, отряд был усилен 6-ю ротами тифлисцев из укр. Св. Духа.

После этого работы пошла обычным порядком, с ежедневными перестрелками и лишь 1-го июля однообразная жизнь лагеря была нарушена прибытием корпусного командира, произведшего войскам отряда смотр и оставшегося вполне довольным его состоянием.

Вскоре после прибытия генерала Головина, отряду удалось наказать горцев за совершенно случайный захват ими нашего единорога в день высадки.

Еще в последних числах июня горцы начали рубит лес против левого фланга нашего лагеря. Работы эти чрезвычайно заинтересовали всех и не могли не обратить внимания наших артиллеристов, изредка посылавших правоверным изрядные порции чугуна. Загадка вскоре разъяснилась: 9-го июля утром, горцы, успевшие устроить на просеке завал, в 300-х саженях от лагеря, приветствовали появление наших рабочих фальконетными ядрами, долетавшими и в лагерь. Залп 8-ми наших орудий был ответом на горскую стрельбу и заставил их быстро убраться восвояси с своим фальконетом. Тем не менее, начальник отряда решил во что бы то ни стало захватить неприятельское орудие, хотя и не приносившее нам [176] особенного вреда, но, все-таки, беспокоившее лагерь. Для этой цели были назначены рота егерей тифлисского полка; две роты эриванцев, сотня милиции, конвойная команда, при двух горных единорогах, под начальством тифлисского полка подполковника Радкевича. Колонна эта, по первым горским выстрелам, должна была броситься и захватить их орудие.

Расчеты генерала Симборского не замедлили осуществиться: в 7-мь часов утра, 10-го июля, горцы открыли огонь с того же места, откуда стреляли накануне.

По первому выстрелу, подполковник Радкевич быстро двинулся через лесистый овраг, отделявший его от неприятеля. Движение это было произведено так быстро и скрытно, что горцы заметили голову нашей, летучей колонны только тогда, когда она начала подниматься на вершину. Горский пикет, дав залп, едва успел спастись в опушку близьлежавшего леса. Не смотря, однакож, на это, мы не успели, к большой досаде офицеров и солдат, захватить орудия: неприятель успел его увезти и следы колес ясно указывали его направление. Неприятель остановился в версте далее. Усиленный еще двумя ротами эриванцев, сотнею милиции и 2-мя горными единорогами, под командою маиора Эгазе, Радкевич тотчас повел колонну по следам орудия. Мингрельцы и эриванцы, не шли, а летели, так велико. было нетерпение людей. Убийственный огонь многочисленных горцев, занимавших весьма выгодную позицию, перерезанную оврагами, не остановил несущуюся на них массу. Теряя по пути убитых и раненых, спотыкаясь и падая, солдаты бежали к блестевшему на солнце орудию. Удар в штыки — и все было кончено: неприятель бежал и заветный фальконет остался в наших руках. Выполнив, таким образом, главную цель своего назначения, подполковник Радкевич кратчайшим путем [177] двинулся обратно в лагерь. Неприятель быстро собравшись атаковал нашу колонну, но был отбит с большою потерею; ожесточение и дерзость горцев доходили при этом до того, что некоторые из них врывались с шашками наголо в середину нашего строя и буквально были подняты на штыки. Громкое “ура!", которым было встречено в лагере отбитое орудие, без сомнения, служило лестною наградою летучей колонне. Это молодецкое дело, повлиявшее на горцев весьма выгодно для нас, стоило нам 9-ть нижних чинов убитыми и 1-го штаб, 3-х обер-офицеров (Эриванского карабинерного полка маиор Эгазе, штабс-капитан Савицкий, тифлисского егерского полка прапорщик Троцкий-Сенютович и прапорщик милиции князь Пагава.) и 34-х нижних чинов ранеными. Потеря неприятеля была значительна; в числе захваченного с убитых оружия, попадались шашки и кинжалы в богатой отделке, которые не могли принадлежать простым горцам.

28-го июля работы в форте Александрия были окончены, за исключением мелочей, а в полдень 29-го в море забелели паруса эскадры, назначенной для обратной перевозки отряда в Абхазию. Бурная погода, а потом безветрие задержали отправление войск до 2-го августа. В этот день были отправлены 2-й баталион мингрельского полка, вся милиция, больные подвижного госпиталя и полковых лазаретов, а также экипажи с разбитых 31-го мая судов. 9-го эскадра возвратилась, а 10-го, после молебствия, при громе орудий с нового форта, весь остальной отряд был посажен на суда и в полночь направился к югу. 13-го августа войска высадились на абхазский берег и расположились лагерем при с. Келасуры, в 7-ми верстах от Сухум-Кале, в ожидании прекращения жаров.

В гарнизоне укрепления Александрия была оставлена сводная рота из мингрельского полка и черноморского [178] линейного № 5-го баталиона, в составе 4-х обер, 27-ми унтер-офицеров, 4-х музыкантов, 330-ти рядовых и 6-ти нестроевых чинов. Укрепление было вооружено 14-ю орудиями и двумя кегорновыми мортирками, снабжено тремя комплектами зарядов, четырьмя - патронов, годовою пропорциею продовольствия, медикаментами, инженерным и мастеровым инструментом, 6-ю парами волов и повозками. Для скорейшего окончания некоторых работ в зданиях, до конца августа в укреплении были оставлены 100 человек эриванского полка и 30-ть мастеровых от этого и тифлисского полков.

_____________

В то время, когда работы по возведению укрепления у устья р. Соча были уже в полном ходу, в окрестностях Тамани, для продолжения береговой линии с севера, сосредоточился другой отряд, под командою генерал-маиора Раевского, за смертью генерал-лейтенанта Вельяминова 2-го.

Печальная весть о кончине одного из лучших генералов, встречена была войсками Кавказа с глубокою грустью. Генерал Головин не менее сочувственно отнесся к этому общему кавказскому горю в приказе по корпусу от 31-го марта, за № 8 (приложение IX). Государь же выразил сердечное прискорбие по поводу этой, тяжелой для Него и для России, утраты. Командующим войсками на кавказской линии и в Черномории был назначен генерал-лейтенант Граббе.

1-го мая войска (Четыре баталиона тенгинского и навагинского пехотных полков, черноморский линейный № 4-го баталион, 2 роты кавказского саперного баталиона, №№ 1-го, 2-го, 3-го и 4-го пешие черноморские казачьи полки, военно-рабочая № 18-го рота инженерного ведомства, дежурная команда из 10-ти казаков кавказского линейного казачьего полка, при 8-ми легких, 8-ми горных орудиях и 10-ти ручных мортирках легких №№ 6-го и 7-го, резервной № 3-го и батарейной № 3-го батарей 20-й артиллерийской бригады и 10-ти крепостных орудиях и 4-х мортирках № 3-го роты 11-й артиллерийской гарнизонной бригады.) были посажены на суда [179] черноморского флота, под личным начальством генерал-адъютанта Лазарева, а 12-го, в 10-ть часов утра, эскадра прибыла к устью р. Туапсе и бросила якорь в 400 саженях от берега. Пока суда выстраивались, на пароход “Северная Звезда" были собраны все начальники частей для ближайшего ознакомления с местностью; тут сделаны были все окончательные распоряжения и избран пункт для высадки.

По соглашению с генерал-адъютантом Лазаревым, начальник отряда решил не медлить занятием берега. По сигналу с флагманского корабля “Силистрия", гребные суда, приняв десант, выстроились в две линии в интервалах между кораблями. Через несколько минут подан был сигнал “начать бой" и, почти одновременно, со всех судов эскадры загремели залп за залпом. Действие морской артиллерии было ужасно: громадные вековые деревья повалены, устроенные на берегу горцами завалы, прикрытые со стороны моря срубленными деревьями, разнесены и завалены трупами; горцы в страхе бросились бежать от берега и засели в чаще густого леса, скрывшись окончательно. Огонь флота продолжался около четверти часа, причем выстрелами с корабля “Императрица Екатерина" была очищена от неприятеля лесистая и глубокая долина, названная войсками тогда же “екатерининскою",— представлявшая прекрасную позицию для неприятеля.

Затем, по данному сигналу, канонада прекратилась; гребные суда дружно тронулись к берегу двумя стройными линиями, имея впереди шлюпку, на которой стоял генерал Раевский со штабом. Гребные суда первой линии начали осыпать [180] берег картечью из носовых орудий и, приблизившись к материку, приняли в свои интервалы суда второй линии. Гребцы налегли на весла; шлюпка генерала так и вынеслась на берег, баркасы же врезывались в песок; люди быстро выскакивали из них и, по колено в воде, выходили на берег и строились.

Место десанта представляло собою подножие хребта между р. Псешиш и “екатерининскою" долиною и было покрыто редким лесом не затруднявшим ни построения, ни движений наших войск. С первым рейсом были высажены 1-й, 2-й и 3-й баталионы тенгинского, 1-й и 2-й баталионы навагинского полков и три роты черноморского линейного № 4-го баталиона. Второй баталион тенгинцев, под командою своего полкового командира, полковника фон-Бринкена, в колонне к атаке, прикрытой густою цепью стрелков, тотчас был двинут для занятия береговых высот, раньше чем неприятель успел бы возвратиться. Вслед за ним выступили 1-й баталион того же полка под командою и. д. начальника отрядного штаба полковника Ольшевского и второй баталион навагинцев, с командиром полка полковником Полтининым. Последний шел правее первого. Оба баталиона прикрыли свои фланги цепями, протянув их от моря до цепи авангардной колонны фон-Бринкена. Остальные же два баталиона - 3-й тенгинского и 1-й навагинского полков, с тремя линейными ротами, под командою генерал-маиора Лингена, оставались некоторое время на берегу для выгрузки артиллерии (6-ть легких и 4-ре горных орудия), а затем двинулись вслед авангарду, который занял низкий хребет, отделявший “екатерининскую" долину от р. Туапсе и остановился под покровительством фальконетного огня с пяти азовских лодок, не позволявшего горцам переправиться на правый берег реки. [181]

Впереди, против левого фланга занятой авангардом позиции, находился командовавший ею лесистый бугор, сильно занятый горцами. Полковник Ольшевский, осмотревшись, решил овладеть им не ожидая орудий, которые с большим трудом втаскивались людьми на крутые склоны прибрежных высот, и, с барабанным боем, двинул вперед тенгинцев. Поднявшись к вершине, Ольшевский в голове колонны бросился вперед с криком “ура"; за ним бежали воодушевленные его примером люди. Но горцы не сдали; напротив, встретив атакующих залпом почти в упор, они о гиком ринулись в шашки. Произошло кровавое столкновение, но, после нескольких минут свалки, неприятель был опрокинут; тенгинцы на плечах бегущих ворвались в завалы и овладели ими. Неприятель оставил на месте 21 тело, у нас же было убито два нижних чина и ранено, преимущественно шашками, два обер-офицера (Тенгинского пехотного полка поручик Драчевский и подпоручик Маньковский.) и 16-ть нижних чинов.

Смелое движение полковника Ольшевского обеспечило окончательно успех высадки; высота взятая им штурмом получила название “тенгинской".

Между тем перевозка войск успешно продолжалась, так что, менее чем в два часа, весь отряд уже был на берегу. По распоряжению генерал-адъютанта Лазарева был также высажен сводный баталион матросов, с двумя орудиями, под командою капитан-лейтенанта Путятина и направлен на усиление нашего правого фланга. Остальные войска, с артиллериею, заняв прибрежные высоты, составили сильный резерв.

Пока впереди шел бой, три пеших черноморских полка поспешно делали засеку по всей окружности места, [182] избранного под лагерь. Когда к пяти часам пополудни неприятель, ослабленный боем, прекратил перестрелку в начал удаляться, работы уже почти были окончены, так что в 8-мь часов вечера, заняв все выгодные высоты правого берега р. Туапсе, отряд расположился в лагере, уже обнесенном со всех сторон высокою засекою.

Ночь прошла спокойно; 1-е мая также обошлось без перестрелки; когда войска начали рубку леса для очистки лагерного места и усиления засеки, вдали начали показываться массы горцев, но ограничились только наблюдением за нашими работами. В два часа пополудни в лагерь приезжали двое горских старшин, для выкупа тел и осмотра лагеря, Генерал Раевский принял их ласково, показал все и объявил, что возвращает им мертвые тела без всякого выкупа. Пользуясь удобным случаем, начальник отряда начал говорить им о тех выгодах, которые их ожидают, при покорности Государю Императору,— уверял, что подати от них нам не нужно, обещал устроить возле каждого укрепления базары, наконец выразил уважение к их храбрости, но обратил внимание на огромную несоразмерность сил обеих сторон. Хотя от этих первых переговоров и нельзя еще было ожидать ощутительных результатов, но Раевский полагал, что выгодное впечатление произведенное им, по-видимому, на горцев, не останется бесследным при будущих сношениях с ними.

На другой день абадзехи сгруппировались за р. Туапсе и, скрытно пробравшись густым лесом на ружейный выстрел к нашему лагерю, открыли стрельбу. Вскоре их пули начали падать среди лагеря и даже контузили нескольких человек, что заставило отодвинуть засеку почти к самому руслу Туапсе, что было выполнено к полудню того же дня, полковником Полтининым. Обстреляв местность [183] картечью, он двинул вперед сводный морской баталион, а вслед за ним 1-й а 3-й баталионы своего навагинского полка. Капитан-лейтенант Путятин быстро овладел лесистою долиной и, не смотря на все натиски горцев, упорно держался на позиции до прибытия 3-го баталиона навагинцев; матросы показали себя вполне с отличной стороны в этой новой для них роли пехоты. Горцы все время поддерживали перестрелку и прекратили ее лишь с окончанием работ. Мы потеряли 6-ть матросов, 2-х нижних чинов ранеными и 1-го обер-офицера (Навагинского пехотного полка поручик Ткиченко.) контуженным.

15-го мая был назначен войскам церковный парад и отслужено благодарственное молебствие, а в восемь часов вечера моряки были перевезены на суда и на другой день эскадра подняла паруса и быстро скрылась из вида.

Расчистка лагерного места продолжалась; под укрепление было забрано возвышение в 50-ти саженях от берега, на которое высадилась войска, и решено расчистить вокруг него дремучий лес на пушечный выстрел. Рубка леса началась 17-го; в то же время было приступлено к разбивке укрепления, выделке сырцового кирпича для построек, рытью колодцев и разработке дороги от моря до укрепления. В этих работах, изредка прерываемых перестрелками, прошла неделя. За это время у нас выбыло из строя всего 1 обер-офицер (Тенгинского пехотного полка подпоручик Томилин.) и три рядовых ранеными.

22-го мая, в день Св. Троицы, было освящено место, на котором воздвигалось укрепление. Богослужение началось панихидою по умершем Алексее Александровиче [184] Вельяминове 2-м, ровно год тому назад заложившем ново-троицкое укрепление. Насколько дорога была даже каждому рядовому кавказского корпуса светлая личность покойного, можно судить из того, что начальник отряда рапортом от 18-го мая 1838-го года за № 275-м, просил ходатайства корпусного командира о наименовании строившегося укрепления “вельяминовским", в виду усердной просьбы о том чинов отряда. Вот эти короткие, прочувствованные строки: “Не мне упоминать о заслугах, достоинстве и добродетели генерал-лейтенанта Вельяминова. Оне всем известны, впечатление о них еще свежо, и кто лучше вас мог их знать и ценить. Я только упомяну, что как исполнитель последних его предначертаний, я не иначе достигну желаемой цели, как в точности им следуя. Строимая мною крепость на берегу реки Туапсе, не имеет еще названия; следуя единодушному желанию моих сотрудников, я покорнейше прошу ваше превосходительство о разрешении дать ей имя покойного начальника. Я буду счастлив, если по моему представлению с именем крепости Вельяминова передастся память общей признательности и общего сожаления его подчиненных". Государь Император соизволил на эту просьбу (Отзыв военного министра командиру отдельного кавказского корпуса от 5-го июня 1838-го года, № 3697.).

До конца мая работы по возведению укрепления шли безостановочно; горцы, убедившись в бесцельности своих нападений, стали беспокоить нас реже, так что в частях войск, не занятых работами и свободных от караульной службы, производились одиночные и ротные ученья и стрельба в цель. Потеря наша, с 22-го по 29-е мая включительно, была незначительна: ранен 1-н обер-офицер (Л-гв. преображенского полка прапорщик Лавров.) и 12-ть нижних чинов. [185]

Дни 30-го и 31-го мая ознаменовались прискорбным событием для нашего черноморского флота.

30-го мая на рейде Туапсе собрались по разным надобностям: пароход “Язон", на котором генерал Раевский предполагал отправиться для осмотра устья р. Шапсухо, места второго десанта отряда, тендер “Скорый" — для отвоза корреспонденции в Геленджик, тендер “Луч", отправлявшийся к генерал-адъютанту Лазареву с извещением об окончании вельяминовского укрепления и для своевременной высылки эскадры, бриг “Фемистокл" — состоявший при отряде, только что прибывший двухмачтовый военный транспорт “Ланжерон" и 8-мь вольных судов, из которых четыре были зафрахтованы для экспедиции.

С утра, в этот день, стояла прекрасная погода; к полудню же начал дуть юго-западный ветер и произвел волнение в море, с прибоем к берегу, к пяти часам еще более усилившимся. Все небо подернулось тучами и в лагере начали гасить огни из опасения пожара. На судах давно уже шла суета: некоторые хотели уйти в море, но было поздно — буря усиливалась, и вольнонаемные суда начало дрейфовать к берегу, заливало волной, ударяло друг о друга и выбрасывало на песок.

Приказав удвоить в лагере все предосторожности, начальник отряда послал на берег, для спасения погибавших, три черноморских пеших полка, отдав их в распоряжение капитана 1-го ранга Серебрякова; в помощь последнему были назначены лейтенант Зеленой, азовского казачьего войска есаул Дьяченко, 2-го пешего черноморского полка есаул Яновский, дежурный штаб-офицер отряда подполковник Лещенко, гевальдигер 20-й пехотной дивизии штабс-капитан Дисторло, флигель-адъютант принц Гогенлоэ-Вальдебургский, куринского полка, капитан Мезенцев и л-гв. егерского полка поручик князь [186] Суворов-Италийский. Благодаря смелости и самоотвержению этих офицеров и воодушевленных их примером казаков, экипажи вольных судов были спасены, за исключением одного утонувшего матроса.

Военные суда держались да вечера. С наступлением темноты буря усилилась с проливным дождем. В лагере все были на ногах и нетерпеливо, о замиранием сердца, ожидали рассвета. В продолжение ночи буря еще более усилилась и суда нашего славного черноморского флота начали гибнуть одно за другим. На пароходе “Язон" до 11-ти часов ночи успевали еще помпами выкачивать воду, которая начала заливать трюм, через отбитые валами люки; но на спасение парохода терялась надежда,— волны, переливаясь через всю палубу, вырывали борты; несколько матросов получили тяжелые ушибы и работа на палубе прекратилась. Не смотря на усиленное действие машины, “Язон" подавался к берегу, когда же вода залила огонь в печах,— коснулся меля. Командир парохода капитан-лейтенант Хомутов приказал людям спасаться на мачты и ванты, но не все успели воспользоваться этим последним средством; несколько матросов и мичман Горбаненко погибли снесенные волнами. Погруженный в воду до верхней палубы, пароход стоял довольно твердо на мели, в горизонтальном положении, но купеческое судно, нанесенное бурею на грот-мачту, оборвало ванты, за исключением одной; все люди бывшие на них утонули; в числе их погиб лейтенант Бефани, молодой человек много обещавший, сын начальника артиллерии черноморского флота, генерал-маиора Бефани.

С рассветом, к общему ужасу отряда, на рейде не было видно ни одного судна, за исключением парохода "Язон"; на нем можно было различить капитан-лейтенанта Хомутова, державшегося одной рукою за ванту, а [187] другой распоряжавшегося знаками. Погибавшие в знак своей твердости и благодарности за сочувствие отряда, бессильного им помочь, крикнули последнее “ура!"… Ветер передал это надорванное, умирающее "ура" по назначению, но не донес до парохода могучий ответный клик, вырвавшийся единодушно из наболевших тоскою тысячи грудей чинов десантного отряда. Между тем ветер все крепчал и мачты парохода грозили падением. Вид геройски умиравших на своем посту моряков удесятерял силы, заставлял принимать всевозможные средства для их спасения: бросали доски, бочонки, спускали лодки — но море упорно выкидывало все обратно на берег. Пускали конец шнура на ракетах, но они не долетали по назначению. Начальник артиллерии отряда, капитан Кольбе, предложил перебросить конец шнура с неначиненными гранатами из горных единорогов и ручных мортирок — шнуры обрывались. Были вызваны охотники и с ними вышел л-гв. конно-пионерного эскадрона штабс-капитан Чаплыгин. Начальник отряда предоставил Чаплыгину распоряжаться спасением людей под руководством капитана 1-го ранга Серебрякова. Обвязанные веревками, смельчаки направились к пароходу; матросы по очереди бросались в воду и пловцы тотчас их подхватывали. Таким образом, было спасено 20-ть человек; погибло шесть или семь, которые, ослабев, падали не в воду, а на разбитую палубу. На снастях парохода оставались только еще капитан-лейтенант Хомутов, лейтенант Данков, три или четыре матроса и машинист-англичанин Шоу. Данков, бросаясь в воду, зацепился ногою за оборванную ванту, повис и размозжил себе голову о мачту; целые полдня окровавленный труп несчастного качался на воздухе. Хомутов был спасен навагинского полка унтер-офицером Калиною Бурьяновым, кубанского казачьего полка урядником Григорием [188] Подрезовым и 1-го черноморского пешего полка казаком Степаном Харченко. В 5-м часу пополудни, когда буря начала несколько стихать, казак 2-го пешего черноморского полка Павел Рысиный — первый добрался до парохода и привязал к нему веревку; за ним переплыл навагинского полка горнист Филимон Козаченко и, обвязав веревкою Шоу, спустил его в море. Наконец, на пароходе оставался только один матрос; когда он слезал, чтобы броситься в воду, то зацепился рубашкою и повис. Скоро руки несчастного бессильно опустились и только судорожные движения показывали еще на присутствие в нем жизни. Тенгинского полка кузнечный подмастерье Игнатий Поляков освободил матроса, опустил в воду и вытащил на берег, но уже безжизненного.

Не менее раздирающие душу сцены разыгрывались и на остальных военных судах.

Когда тендер “Скорый" наполнился водою, то командир его лейтенант Кислинский, чтобы не затонуть на глубине, приказал обрубить канат запасного якоря и тендер стал на мели в 5-ти саженях от берега, правее устья р. Туапсе. Сильное течение реки валяло тендер с боку на бок и наконец окончательно накренило к морю; каждый вал грозил экипажу неминуемою гибелью, но тенгинская рота бросилась к судну и успела спасти всех, до последнего матроса; тендер же погиб. При спасении людей с тендера особенно отличились гренадерского принца мекленбургского полка поручик Фок, мичман Богданов, кондуктор Ларин, квартирмейстер Чернопятов, матросы Потапов и Гребенщиков, унтер-баталер Иванов и рядовые тенгинского полка Михаил Серебряков и Войцех Моравский.

20-ти пушечный бриг "Фемистокл" привалило к берегу на левой стороне реки, вне лагерной цепи. [189] Командир его капитан-лейтенант Метлин, послав мичмана Загорянского-Киселя 2-го за помощью, в то же время начал переправлять людей на берег. Попытки двух матросов выйти на сушу, с ружьями, не удалась: первый едва выбрался на берег, а второй утонул. Тогда для защиты людей вышедших уже на берег, мичман барон Фредерикс, с 6-ю матросами, схватив ганшпуги, крючья и т. п. простоял против берега до 6-ти часов утра, пока не вышел последним капитан-лейтенант Метлин.

12-ти пушечный тендер “Луч" выбросило по левую сторону устья р. Туапсе. К рассвету река, прибывшая от проливного дождя и запертая в своем русле сильным морским прибоем, м ревом разлилась, так что “Луч" оказался совершенно отрезанным от лагеря. Для того, чтобы не допустить горцев приближаться к тендеру были поставлены на позицию 4-ре орудия и вдоль засеки расположены отборные стрелки. Неприятель не замедлил показаться на утесистом высоком месте по левому берегу реки, на дальний картечный выстрел от нашего лагеря. Огонь наш не остановил горцев, рассчитывавших на богатую добычу около тендера: открыв стрельбу по спасавшимся с "Луча" людям и ранив нескольких человек, они бросились на них в шашки. Морякам, с веслами и обломками в руках, пришлось выдержать упорный рукопашный бой. Неприятель все усиливался, начал уже грабить валявшиеся около тендера вещи, и угрожал раздавить горсть спасшегося экипажа, а, между тем, все попытки устроить переправу через Туапсе оказывались напрасными: четыре рядовых навагинского полка — Алексей Коровин, Никита Епифанов, Яков Шарапов и Трофим Трубецкой — вызвавшиеся перевезти канат на другой берег — погибли в волнах. Бросившийся о противуположного берега спасать их корпуса флотских штурманов прапорщик Бедин [190] также утонул. Направленная через реку азовская лодка с 8-ю казаками также была опрокинута и унесена в море, причем один казан погиб, а остальные были спасены матросами. Полковник Полтинин, высланный с тремя навагинскими баталионами искать брод, пройдя около трех верст вверх по реке, не нашел никакой возможности переправиться, не подвергая людей явной гибели, и возвратился в лагерь в полном отчаянии В то же время пробовали перекинуть канат с помощью ракет, с неначиненными гранатами, из горних единорогов и ручных мортирок и капитану Кольбе посчастливилось, наконец, перебросить канат. Тотчас была устроена переправа и весь экипаж судна был спасен солдатами навагинского полка.

Из экипажей военных судов, потерпевших крушение, генерал Раевский сформировал сводный пеший баталион, под командою капитан-лейтенанта Хомутова. Для принятия же надлежащих мер относительно самих судов, 2-го июня был собран военный совет из всех старших морских офицеров, под личным председательством начальника отряда. После тщательного осмотра оказалось, что бриг “Фемистокл" и тендер "Луч" могли еще быть приведены в годность к дальнейшей службе, а потому решено было немедленно приступить к необходимым для этого работам, остальные же суда (кроме парохода “Язон", затонувшего на глубине) — разобрать.

По мере распространения слухов о кораблекрушении, партия горцев все возрастала, сильно заняла упомянутый выше утесистый мыс, густо поросший лесом и вечно задернутый туманом с моря, и держала “Фемистокл" и “Луч" под таким огнем, что прикрытие их могло сменяться лишь по ночам и то перебегая поодиночке. Узнав от лазутчиков, что горцы намеревались сжечь оба судна, Раевский решил занять гору во что бы то ни стало. [191]

3-го июня, до рассвета, полковник Полтинин, с баталионом тенгинского и двумя баталионами своего навагинского полков (1-й баталион навагинского полка наряжен был в этот день в прикрытие брига “Фемистокл" и тендера “Луч".) и сотнею охотников-черноморцев, выступил из лагеря. Переправившись в брод через Туапсе, развернув боевой порядок и выслав в цепь охотников, Полтинин двинулся вперед, оставив один баталион в резерве. Сквозь лес и колючий кустарник, без шума, поднялись на крутизну охотники; за ними осторожно двигались резервы цепи и баталионы. Движение было произведено так скрытно, что мы свалились неприятелю, как снег за голову. Ошеломленные горцы моментально были сбиты с горы и все их попытки снова овладеть высотою оказались бесплодными и стоили им много жертв. Наша колонна, снабженная при выступлении шанцевым инструментом, немедленно принялась за устройство засек. Убедившись, что гора нами занята, Раевский тотчас выслал к Полтинину еще 1000 черноморских казаков с топорами. Молодецкое дело 3-го июня стоило нам 1-го нижнего чина убитым и 1-го обер-офицера (Навагинского пехотного полка прапорщик Шлинев.) и 3-х нижних чинов раненными.

Гора была взята двумя баталионами пехоты, с десятидневным запасом продовольствия, на случай разлива реки, а 4-го июня через Туапсе был устроен мост и разработана дорога на вершину; туда тотчас были втащены горный единорог и 4-ре ручных мортирки.

Следующие дни были посвящены исключительно выгрузке выброшенных на берег военных судов и крепостным работам, которые продолжались без всякого перерыва до конца июня, чередуясь изредка с перестрелками, не наносившими нам особенного вреда: с 29-го мая по [192] 31-е июня, у нас всего выбыло из строя, не считая потери 3-го июня, 1-н нижний чин убитым и 10-ть ранеными.

Не смотря на бурю 30-то и 31-го мая, отнявшую много времени и рабочих рук, к 1-му июля, дню рождения Государя Императора, “вельяминовское" укрепление было совершенно окончено и вооружено; 1-го июля, после молебствия и церковного парада, с верков его первый раз был произведен 101 салютационный выстрел.

3-го июля в Туапсе прибыл на пароходе “Колхида" генерал-лейтенант Головин 1-й, а вслед, за ними, также на пароходе “Северная Звезда", командовавший войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант Граббе — преемник покойного Вельяминова. Сделав смотр отряду и осмотрев новое укрепление, корпусный командир остался чрезвычайно доволен молодецким видом войск и отличным устройством укрепления. Через день прибыла эскадра черноморского флота и тотчас началась нагрузка тяжестей на военные и зафрахтованные суда. 9-го июля, не смотря на большой прибой, после молебствия и панихиды по генерале Вельяминове и прочим воинам, отряд был посажен на суда и в 10-ть часов вечера направился к устью р. Шапсухо.

При форте вельяминовском, для окончания строений и охранения казенных и частных вещей, спасенных после кораблекрушения, были оставлены, под командою маиора Середина, сводный черноморский казачий пеший полк, три роты черноморского линейного № 4-го баталиона и военно-рабочая № 28-го рота.

10-го июля эскадра приблизилась к пункту второй высадки. Долина р. Шапсухо занимала значительное пространство, закрытое с моря полосою довольно густого леса, а с боков утесистыми лесистыми горами. Позиция была очень выгодна для горцев и отряд ожидал упорного [193] сопротивления; корпусный командир, разделявший общее мнение, для развлечения внимания неприятеля, отправился на пароходе “Колхида" к устью р. Джубса. После непродолжительной канонады с флота, десантные войска направились к берегу, причем с первым рейсом, одним из первых, вышел на материк генерал-лейтенант Граббе.

Войска быстро заняли лес и когда прошли его насквозь, то перед их глазами открылся обширный луг, оставленный неприятелем. С правой стороны, если смотреть по течению реки, он ограничивался лесистою горою, спереди же и слева окаймлялся р. Шапсухо, проходимою в брод только при устье. Берег реки тотчас был занят, для прикрытия же нашего правого фланга, вверх по реке были направлены азовские лодки, под начальством флигель-адъютанта принца Гогенлоэ-Вальдебург. Открыв огонь из орудий, принц все время держал неприятеля, группировавшегося на горах, в значительном отдалении. Через два часа после высадки 1-го рейса, весь отряд уже был на берегу. С вторым рейсом высадился корпусный командир и сводный морской баталион, немедленно посланный в цепь.

Для окончательного обеспечения лагерного места, генерал Головин приказал овладеть лесистою вершиною, командовавшею нашим левым флангом и занятою небольшою партиею горцев. С этою целью начальник отряда тотчас двинул четыре колонны: первую, маиора Лебединского,— из 1-го баталиона тенгинского полка, вторую, капитана 2-го ранга Путятина,— из 1-го морского полубаталиона, третью, капитан-лейтенанта Метлина,— из остальных высаженных на берег матросов и четвертую, капитана Анадольского,— из двух рот кавказского саперного баталиона. Без выстрела, одновременно, колонны завяли гору; в тоже время полковник Полтинин с тремя [194] баталионами навагинцев, утвердился на горном отроге, возвышавшемся против нашего правого фланга, откуда горцы, имея два орудия, могли обстреливать наш лагерь. Пока все это происходило, лагерное место было окружено засекою. Таким образом, успех высадки превзошел все ожидания; этому, без сомнения, способствовали широкие средства, предоставленные отряду черноморским флотом (В один рейс было высажено 3000 человек.), подготовка десанта могущественным артиллерийским огнем с эскадры, крайне выгодные для нас местные условия и решительность самой высадки.

12-го июня корпусный командир, с генералами Граббе и Раевским, отправился на пароходах “Колхида" и “Громоносец" для осмотра геленджикской и суджукской (новороссийской) бухт, а вслед за ним отплыла и вся эскадра. В лагере же было приступлено к выгрузке провианта, снарядов и рубке леса на занятой нами против левого фланга лагеря высоте. Горцы изредка тревожили наши войска, преимущественно огнем из своих двух орудий, который впрочем не приносил нам особого вреда и не мешал общему ходу работ и занятий, так что, 21-го, место для предположенного укрепления было окончательно расчищено и освящено.

Для обеспечения лагеря и укрепления от нечаянного нападения, начальник отряда признал необходимым расчистить на пушечный выстрел густой лес на противуположном берегу реки. Для этого были назначены 1-й баталион тенгинского, три баталиона навагинского полков, пять орудий и две ручных мортирки, под начальством генерального штаба подполковника Филипсона. В 5-ть часов утра, 22-го июня, войска выступили из лагеря и под покровительством огня батареи, выставленной несколько выше [195] по реке, переправились, по пояс в воде, на другую сторону. Местность на этом берегу Шапсухо представляла равнину, простиравшуюся до подошвы гор. Часть ее прилегавшая к реке была покрыта густым вековым лесом, переплетенным диким виноградом, все же остальное — засеянными полями до самых гор, у подошвы которых были раскинуты четыре аула, тонувшие в густых садах. По занятии прибрежного леса, 1-й баталион навагинского полка, под командою маиора Германса, немедленно овладел ближайшим аулом и занял прилегавший к нему уступ высоты; одновременно 3-й навагинский баталион занял другой аул и утвердился на противуположном уступе, 2-й баталион того же полка, с двумя легкими орудиями и горным единорогом, прикрыл передовые части, протянувшись до реки, а тенгинцы, с остальною артиллериею, стали в резерве. Все это произошло так быстро, что горцы нс успели даже опомниться; только лишь тогда, когда застучали 700-т топоров, они начали собираться на вершине горы и завязали сильную перестрелку, все более и более разгоравшуюся, не смотря на удачное действие наших орудий. Видя это маиор Германс двинул вперед свой баталион и штыками сбросил неприятеля вниз. Обнаженная вершина занятая навагинцами примыкала к большой, поросшей кустами и волнообразной поляне, в изгибе которой, укрыто от наших выстрелов, лепился аул, окруженный садами. Туда-то со всех сторон спешили горцы. После нескольких выстрелов из втащенной наверх ручной мортирки, Германс бросился в штыки и овладел и этою позициею неприятеля. Озлобленные горцы сделали отчаянное усилие опрокинуть нас, но отбитые с огромным уроном, оставили нас в покое и ограничились лишь редкою перестрелкою. В 7-мь часов вечера колонна вернулась в лагерь, потеряв за весь день 7-мь убитыми и 10-ть [196] ранеными нижних чинов. Урон неприятеля было значителен; в одной из рукопашных схваток, в наших руках осталось черкесское ружье с английскою надписью.— До 30-го июля, горцы нас не беспокоили, но в этот день, когда колонна полковника Полтинина (1-й и 2-й баталионы тенгинцев и 2-й и 3-й баталионы навагинцев, при 5-ти орудиях и 2-х мортирках) заняла аулы и прилежащие к ним высоты и приступила к рубке леса,— завязалась сильная перестрелка. Горцы, собравшись в значительных силах против высоты, на левом фланге нашей позиции, занятой 3-м баталионом навагинцев, несколько раз, пользуясь пересеченною местностью, скрытно подходили к цепи и бросались в шашки, но всякий раз получали жестокий отпор. В одной из таких рукопашных схваток, когда из внесенных людьми на вершину горы ручных мортирок нельзя было действовать, бомбардиры Евдоким Харитовов и Савелий Власов взяли каждый по зажженной гранате и бросили их в толпу горцев. Удачный разрыв разметал неприятеля, но храбрый Харитонов был ранен двумя пулями в грудь; товарищу же его удалось бросить вслед неприятелю еще три гранаты и тем окончательно его рассеять. Работы наши продолжались беспрепятственно и к вечеру лес был вырублен и перенесен на берег река, против укрепления. В этом деле мы потеряли 4-х нижних чинов ранеными и двух лошадей. На следующий день, через Шапсухо был перекинут временный мост и прикрыт тет-де-поном из засеки, для помещения баталиона, при двух орудиях.

К 20-му августа земляной бруствер с бойницами и амбразурами был окончен и укрепление вооружено. 22-го, в день коронования Их Императорских Величеств новое укрепление, по Высочайшему повелению названное [197] “тенгинским", торжественно освящено, при громе орудий с его верков, а к сентябрю в нем были закончены все работы.

За все время расположения у устья р. Шапсухо, у нас выбыло из строя убитыми 7-мь нижних чинов, ранеными 1-н обер-офицер (Прикомандированный к тенгинскому полку астраханского карабинерного полка поручик Ликуди.) и 19-ть нижних чинов, контуженными два рядовых. Лошадей убыло 4-ре.

7-го сентября прибыла эскадра черноморского флота, под личным начальством генерал-адъютанта Лазарева, и, нагрузив тяжести и приняв войска, в ночь с 9-го на 10-е сентября, отплыла с Шапсухо.

Еще в первых числах апреля, генерал Раевский, по тщательном осмотре черноморского берега к северу от ново-троицкого укрепления, сделал представление о возведении укрепления при цемесской бухте, представлявшей все преимущества перед геленджикскою. По получении весьма благоприятного мнения генерал-адъютанта Лазарева для первой из них, Государь Император повелел устроить на Цемесе укрепление и порт, приступав к необходимым работам немедленно по окончании тенгинского укрепления. Вследствие этого, миновав Геленджик, 12-го сентября, в поддень, эскадра с десантным отрядом вступила в обширную цемесскую бухту и бросила якорь между устьем реки того же имени и развалинами старой турецкой крепости Суджук. Глубина бухты позволила подойти к берегу на самое близкое расстояние: 84-х пушечный флагманский корабль "Силистрия" стал на якорь ближе чем в ста саженях от берега. Место избранное для десанта, представляло небольшое пологое холмистое возвышение, вдающееся мысом в бухту; за ним расстилалась поросшая мелким лесом долина, параллельная западному берегу бухты. [198] Сообразно очертанию берега, эскадра образовала входящий угол, имея в отверстии его избранный для десанта мыс.

В два часа пополудни были спущены гребные суда и посаженные на них войска быстро высадились на берег, в составе пяти баталионов пехоты, с дивизионом орудий. Час спустя, в два рейса, были высажены все остальные войска отряда, с артиллериею, и сводный морской баталион.

Для занятия оконечности бухты, отряд двинулся к устью р. Цемес и пройдя беспрепятственно около версты вверх по течению, расположился лагерем у обильного источника, близь развалин древней крепости, построенной, по словам жителей, генуэзцами. В курганах, изрытых солдатами для печей, была найдены урны, наполненные пеплом, длинные и прямые мечи, сосуды для воды и масла и остовы лошадей, с уцелевшими частями сбруи и т. п.

На следующий день, лагерь был обнесен засекою и начата выгрузка тяжестей с судов. Начальник же отряда, с генерал-адъютантом Лазаревым, произвел рекогносцировку западного берега бухты, под прикрытием трех баталионов пехоты, баталиона матросов, со взводом орудий, и избрал место для укрепления и адмиралтейства. 14-го сентября эскадра ушла в море, а в лагере приступили к рубке леса. 18-го, место для проектированного укрепления было расчищено и освящено. Работы шли беспрепятственно, неприятель почти не показывался и генерал Раевский, получив сведения о намерении некоторых племен покориться, поспешил разослать к ним особое воззвание (приложение X), в котором предлагал им спешить покорностью, выставляя на вид всю несбыточность обещаний иноземных авантюристов. На собранном по этому случаю совете, горцы, перессорившись между собою, не пришли ни к какому результату, но нас все-таки не беспокоили.

Новое укрепление, но Высочайшему повелению [199] названное “Новороссийском" заметно вырастало, не смотря на почти ежедневные дожди, к которым присоединился еще и холод. К 18-му октября все работы, предположенные на 1838-й год, были закончены; оставалось достроить блокгауз и казармы. К 3-му ноября и это было исполнено и отряд, согласно приказанию корпусного командира, выступил к Анапе, для принятия кавалерии, конной артиллерии и обоза, присоединявшихся к десантным войскам для экспедиции против натухайцев, в наказание за постоянные набеги их на наши поселения близь Анапы. Присоединив к себе сводный черноморский казачий полк, 2 1/2 сотни линейцев, сотню мирных черкесов, восемь конных орудий и обоз отряда, Раевский 10-го ноября вернулся к Новороссийску, но проливные дожди, морозы, разлитие рек, отвратительное состояние дорог, самое главное — развитие болезненности, не позволили приступить к военным действиям против натухайцев. 18-го ноября отряд прибыл к николаевскому сигнальному редуту, вслед затем был передвинут на Джемитейскую косу, а оттуда переправлен в Черноморию и распущен по квартирам.

В гарнизоне укрепления Новороссийска была оставлена 12-я мушкетерская рота навагинского пехотного полка.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 8. 1884