ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

XIV.

События на черноморской береговой линии. Ряд нападений на Навагинское укрепление; отбитый штурм 28-го сентября. Действия генерал-маиора барона фон-Засса на кубанской линии. Набег за Кубань и дела 18-го и 19-го апреля. Движение генерала барона Засса на Лабу, возведение Зассовского укрепления; поражение горского скопища 12-го сентября в верховьях Лабы. Экспедиции начальника черноморской кордонной линии генерал-маиора Заводовского за Кубань в апреле и августе месяцах описываемого года. Десятидневная экспедиция полковника Пулло, со стороны сунженской линии, в аргунское ущелье. Сацхенисское дело на лезгинской линии. Заключение.

1839-й год на восточном берегу Черного моря был как бы прелюдией к тем событиям 1840-го года, которые вписаны кровавыми буквами в историю береговой линии и увековечены незабвенным Императором Николаем Павловичем в списках первой роты тенгинского пехотного полка.

Попытки горцев овладеть нашими слабыми прибрежными укреплениями, построенными на скорую руку из местных материалов, лишенными должной обороны и занятыми малочисленными гарнизонами, изнуряемыми болезнями от губительного климата (При возведении форта Лазарева, в марте 1839-го года, в нем была оставлена 4-я мушкетерская рота тенгинского полка в 200 рядовых, с должным числом унтер-офицеров; к 1-му же января 1840-го года в ней осталось под ружьем лишь 15-ть унтер-офицеров и 108 рядовых: остальные умерли.), начались уже с описываемого года. Особенно досаждали черкесы гарнизону Навагинского укрепления (на р. Соча, бывшее Александрия).

Ночью на 18-е апреля они засели близь укрепления, за срубленными деревьями, и напали на команду, высланную утром на кладбище для рытья могилы. В завязавшейся довольно жаркой перестрелке гарнизон потерял 3-х [138] убитых, 4-х раненых и одного контуженного нижнего чина. Не прошло и месяца (в десятых числах мая), как лазутчики сообщили воинскому начальнику о значительных сборах убыхов у джигетов.

Действительно, в долине р. Соча состоялось собрание, с целью возобновить присягу на борьбу с русскими на жизнь и смерть и собрать штраф с тех, кто имел какие-либо сношения с наш. На этом бы пока и покончили, но среди шумных дебатов явился англичанин Бэль. Он начал обнадеживать горцев в близкой и несомненной помощи турецкого султана и Англии и заявил, что получил письмо о скором прибытии флота с сильным десантом. Положение авантюриста в это время было довольно затруднительно: как ни легковерны были горцы, но, не видя подтверждения рассказываемых Бэлем басен, они начали терять уже всякую веру в его слова. Ему ничего более не оставалось, как с каждым днем выдумывать все более и более чудовищные нелепости во вкусе своих слушателей, втайне питая надежду ускользнуть с Кавказа. Так напр., незадолго перед тем, он оценил голову генерал-лейтенанта Раевского в миллион рублей и распустил слух, что в Грузию вторглось многочисленное войско египетского паши и уже заняло некоторые из наших крепостей. На этот раз Бэлю удалось уговорить убыхов напасть открытою силою на укр. Навагинское.

20-го мая, на командующую высоту, в ружейном выстреле от укрепления, неприятель привез три орудия, в том числе одно двенадцатифунтовое, захваченное с разбитого корвета “Мессемврия", и расположил их за гребнем, в заранее вырытом углублении. Горцев собралось до полуторы тысячи; часть скопища осталась в прикрытии своей батареи, а другие подползли с двух сторон к укреплению и, тщательно укрываясь за срубленными деревьями, [139] завязали перестрелку. Неприятельская артиллерия сделала до 50-ти выстрелов и черкесы два раза бросались на штурм, но убийственный огонь с верков не подпускал их ближе ста шагов ко рву. К ночи все стихло, но гарнизон до утра простоял под ружьем, ожидая нового нападения. С рассветом перестрелка загорелась с прежнею силою; горская батарея пустила в форт до 20-ти ядер; гарнизон ясно видел человека, в европейском головном уборе (это было Бэль), переходившего от одного орудия к другому, руководя стрельбою. К счастью и к общей шумной радости осажденных произошел весьма редкий в артиллерийской практике случай: один из наших снарядов попал в дуло двенадцатифунтового орудия и плотно заклинил его; сконфуженные горские артиллеристы тотчас вовсе прекратили огонь, а вслед затем скопище, вероятно понесшее немалый урон, начало уходить и постепенно скрылось из вида. Потеря наша в эти два дня была незначительна, так как люди хорошо были укрыты от огня: два раненых и один контуженный нижний чин. Нельзя того же сказать о внутренних жилых строениях; неприятельские ядра произвели в них значительные повреждения.

20-го июля, после пробития утренней зари и по возвращении обычного обхода, была выслана из укр. Навагинского команда для прикрытия рабочих, занимавшихся исправлением повреждений в бруствере. Едва успели выставить пикеты, как партия горцев, человек до 60-ти, дав залп из ружей, бросилась в шашки на ближайший пикет. Ружейный огонь прикрытия и картечь стоявшего на атакованном фронте орудия обратили их в бегство, но, тем не менее, мы потеряли 2-х нижних чинов, изрубленных в куски, 1-го раненого и 1-го без вести пропавшего.

Описанные случаи в сущности маловажны, но в сентябре месяце на Навагинское было сделано уже более [140] серьезное нападение, едва не увенчавшееся успехом. В этот раз план горцев был соображен искусно, с полным знанием сильных и слабых сторон форта и способов обороны, и был приведен в исполнение с замечательною решимостью. Для атаки были избраны два слабейших фаса, один — обращенный к р. Соча, в котором находились ворота, и другой — ему противуположный; на два других фаса — бастионный и приморский — производилась только демонстрация.

28-го сентября, перед рассветом, огромное скопище, воспользовавшись бурею, темнотою ночи и пересеченною местностью, подкралось с трех сторон на гласис укрепления, имея с собою более 30-ти лестниц и длинные крючья или багры, и залегло там. Ходивший на валу часовой, заметив на гласисе какие-то неясные силуэты, сообразил, что дело неладно и дал выстрел. Не успел еще звук этот замереть в редком, холодном ночном воздухе, как раздался залп, гик нескольких сотен голосов и горцы бросились на валы по приставленным лестницам, цепляясь за туры крючьями.

Гарнизон (Одна рота черноморского линейного № 6-го баталиона и команда мингрельского егерского полка, всего 313 штыков, при 8-ми офицерах.), как и во всех береговых укреплениях, по привычке спавший лишь одним глазом, успел вскочить, стать в ружье и кинуться к брустверу прежде, чем укрепление было занято; но, не зная истинного пункта атаки и не будучи в состоянии ориентироваться в темноте, при грохоте стрельбы со всех сторон, люди разделились по всему протяжению линии огня и не могли, таким образом, нигде дать штурмующим должного отпора.

Между тем воинский начальник капитан Подгурский, с резервом, собранным у самого слабого пункта — близь [141] бастиона, прилегавшего к сочинскому фронту — и поручик Яковлев, также с горстью людей, бросились навстречу неприятелю, вторгнувшемуся внутрь со стороны ворот. Оба храбрые офицеры и ближайшие к ним ряды были мгновенно изрублены, но люди, озлобленные смертью любимых начальников, дружно приняли в штыки лезших как исступленные черкес и, положив несколько человек на месте, опрокинули их за вал. В то же время другие офицеры, с остальною частью гарнизона, защищали константиновский фронт, отбиваясь и от черкес, уже ворвавшихся в укрепление. Даже больные, около 80-ти человек, изнуренные лихорадкою, откликнулись на зов штаб-лекаря Тяжелова и провиантского чиновника Татаринова, взялись за ружья и славно помогли своим здоровым товарищам, изнемогавшим в неравном бою. Вскоре неприятель был опрокинут на всех пунктах и на рассвете очистил укрепление, оставив внутри 17-ть тел и 2-х тяжело раненых, тотчас помещенных в наш лазарет. Кроме того черкесы сильно потерпели от ружейного и артиллерийского огня во рву и на эспланаде, но успели захватить с собою все тела и раненых. С нашей стороны убито два офицера (Черноморского линейного № 6-го баталиона капитан Подгурский и мингрельского егерского полка поручик Яковлев.) и 4-ре нижних чина, ранено два офицера, один чиновник (Сухумского артиллерийского гарнизона прапорщик Карпов, азовского казачьего войска хорунжий Тимченко и провиантского ведомства смотритель Татаринов. Все трое шашками, в рукопашном бою.) и 15-ть нижних чинов.

Казалось бы, что данный горцам отпор должен был несколько охладить их воинственный пыл — но ничуть не бывало: в следующие два дня — 29-го и 30-го сентября — они вновь окружили укрепление и, ведя беспрестанную перестрелку, подползали на ружейный выстрел к валам. Только [142] прибытие небольшого подкрепления, на двух азовских лодках, из укр. Св. Духа, заставило неприятеля удалиться.

Действия генерал-маиора барона фон-Засса на кубанской линии отличались свойственными ему энергиею и лихостью.

В промежуток времени с 10-го по 15-е апреля кордонные посты кубанской линии открыли в разных местах за Кубанью три неприятельских партии. Вслед за тем, в ночь на 16-е апреля, барон Засс получил верное известие, что эти партии были не более, не менее, как разведчики многочисленного скопища, готовившегося к набегу за Кубань и, в расчете на разлитие рек, расположившегося пока довольно оплошно в лесу, близь майкопского ущелья, на правом берегу Белой, выкармливая своих лошадей.

Вполне сознавая необходимость предупредить вторжение, особенно опасное в рабочую пору, генерал решил разгромить горцев и тем обеспечить спокойствие линии. С обычною быстротою собрав летучий отряд из одних только казаков, уже приученных им к “суворовским" переходам, он в ночь на 17-е число переправился за Кубань, на пароме, у Прочно-окопской станицы. Подойдя к Лабе и дав немного вздохнуть коням и людям на правом берегу, барон, ночью с 17-го на 18-е число переправился вплавь через шесть рукавов последней реки и через рр. Чохраге и Фарс и с рассветом был уже на Белой.

Горский бивак был еще объят глубоким сном, когда нагрянул Засс, точно снег на голову. Пока состоявший по армейской кавалерии штабс-ротмистр Левашов с частью казаков отхватил табун, изрубив караульных, подполковник Рот, с кубанским казачьим полком, дав залп, бросился рубить сонных поклонников полумесяца. [143] Внезапно пробужденные громом выстрелов и нашим “ура", суетясь и толпясь, горцы один за другим ложились под ударами острых казачьих шашек; наконец, опомнившись, они обратились в бегство, бросая тела и оставив в добычу линейцам много оружия, бурок и седел. В числе убитых оказалось несколько влиятельных абадзехов, знакомых казакам по набегам их в наши пределы. Молодецкий набег, благодаря внезапности и быстроте, стоил нам лишь 2-х убитых казаков и 15-ти убитых и павших от изнурения лошадей, тотчас замененных отбитыми у неприятеля.

Разбив и рассеяв с налета скопище, Засс, по обыкновению, также быстро исчез, как и появился: переправившись опять на правый берег Лабы и, после полутораставерстного перехода в оба конца, дав казакам вполне заслуженный ими отдых, он 20-го был уже на линии.

В мае месяце в мирных прилабинских аулах появились абадзехи, закупавшие просо, по случаю бывшего у них в 1838-м году неурожая. В то же время между этими аулами возникли различные споры. Кровомщение (канлы) темиргоевского владельца князя Шарлетука Болотокова к некоторым семействам шегиреевского племени вызвало у малодушных, подстрекаемых абадзехскими агентами, намерение переселиться к абадзехам. Эти обстоятельства вызвали барона Засса на Лабу.

Собрав отряд (3-я карабинерная и взвод 15-й мушкетерской роты кабардинского полка, 9 1/2 сотен кубанского, ставропольского и кавказского казачьих полков и сотня донских казаков, при 4-х орудиях.), он двинулся 3-го июня за Кубань, расположился на высотах у Арджина, в 4-х верстах от Лабы и провел здесь все лето и часть осени, до половины ноября, занимаясь возведением укрепления, входившего в общий план перенесения линии с Кубани на Лабу. [144]

Первым плодом появления наших войск на Лабе, было рассеяние нескольких сильных партий абадзехов, намеревавшихся напасть на армянский аул, поселенный на Кубани против Прочно-Окопа. Вслед за тем, ежедневная посылка Зассом сильных разъездов вверх и вниз по Лабе повлияла на прекращение междоусобий у мирных горцев и лишила абадзехов возможности приобретать просо, а главное — агитировать нам во вред; мало того, старшины ближайших абадзехских аулов начали даже являться к начальнику отряда, с просьбами о включении их в число мирных.

К сентябрю месяцу работы по возведению укрепления бойко шли вперед, а между тем барон Засс не дремал и через преданных ему лазутчиков зорко следил за всем происходившим у горцев. В начале сентября ему дали знать, что в верховьях Лабы собралась партия, до 400 человек, с целью сделать набег в наши пределы. Дав знать об этом по линии, для принятия всевозможных мер предосторожности, и притянув к себе на всякий случай донской № 5-го полк, только что смененный с баталпашинского участка кордона для отправления на Дон, Засс держал отряд наготове, рассчитывая отрезать горцам путь отступления, если бы им и удалось прорваться за Лабу, пользуясь ущельями в ее верховьях и непроглядными осенними ночами.

9-го сентября, поздно ночью, прискакал мирной черкес и сообщил генералу, что партия еще усилилась, перешла Лабу близь Тамовского аула и потянулась к Баталпашинску. Немедленно полетел нарочный к командовавшему баталпашинским участком командиру хоперского казачьего полка маиору Игельстрому; сам же Засс, зная, что кордон настороже и что резервы его везде достаточно сильны для отражения партии, с казаками, 3-й ротой кабардинцев и [145] одним конным орудием, занял в верховьях Лабы все ущелья, по которым должны были возвращаться хищники.

Предупрежденный заблаговременно, Игельстром, тотчас по получении известия с кордона о нападении на усть-тохтамышевский пост, бросился туда с ближайшим резервом и 40 егерями кабардинского полка, посаженными на подводы. Горцы были опрокинуты и, оставив на месте боя 2-х раненых, одно тело и четыре убитых лошади, обратились в бегство. Маиор Игельстром гнал их до Зеленчуков и только наступившая ночь заставила прекратить преследование. Рассеявшись было по лесистым ущельям, партия вскоре вновь собралась, направилась к Лабе и как раз наткнулась на Засса, ожидавшего ее в засаде с 3 1/2 сотнями казаков и ротою кабардинцев, с конным орудием. Неожиданный ружейный залп и картечь встретили горцев и в тот же миг барон, дав нагайку лихому коню, с шашкой наголо, понесся с сотнями на озадаченную толпу. Она не выдержала удара и повернула назад к ближайшему лесу. Казаки скоро настигли неприятеля, спешились и завязался ожесточенный лесной бой; подоспевшие егеря довершили поражение. Горцы бежали опрометью и в тупом отчаянии бросались с обрыва в кручу, с убитыми и ранеными, которых успели подхватить, пользуясь чащею леса и темнотою наступавшей ночи. В наших руках все-таки осталось 65-ть тел, 73 лошади с седлами и много оружия. У нас выбыло из строя 5-ть убитых казаков и ранеными 1-н обер-офицер и 12-ть нижних чинов.

В десятых числах ноября укрепление было совершенно окончено и занято 4-го карабинерною ротою кабардинского полка, сотнею донского № 2-го полка, 1 1/2 сотнями кавказского и кубанского казачьих полков и вооружено двумя конными орудиями легкой № 11-го батареи кавказского линейного казачьего войска и 4-мя крепостными, из которых [146] два, с лошадьми, были взяты из Жировского и Георгиевского укреплений. Новое укрепление, первое звено лабинской линии — детища барона Засса — было расположено на высотах, командующих всеми окрестностями. С бруствера, на далекое пространство, глазу открывалась залабинская сторона. Укрепление имело в длину 90, а в ширину — 45 сажен и заключало в себе дом для воинского начальника и офицеров, из пяти комнат, три казармы на 500 человек, пять конюшен на 250 казачьих и артиллерийских лошадей, гауптвахту, два цейхгауза, пороховой погреб, кухню и дом для маркитанта. Вблизи имелись в изобилии лес и вода, кроме речной; в сеннике, в сфере орудийного огня с верков, было сложено в скирдах до 60,000 пудов сена, как для лошадей гарнизона, так и отрядов, собираемых с целью производства набегов в неприятельскую территорию. Все это, по донесению Засса генерал-адъютанту Граббе, не стоило ни гроша казне, так как все крепостные материалы и проч. были взяты из разоренных абадзехских аулов. Для связи нового укрепления с кубанскою линиею, по пути от р. Арджина к Чамлыку, на ручье Коксу был устроен пост на полусотню казаков донского № 2-го полка, расположенного в Жировском; на Кубани же, у Прочного Окопа, был перекинут мост, на огромных ящиках, набитых камнями, стоивший около 2 1/2 тысяч рублей ассигнациями. Укрепление на Арджине было выстроено прочно и даже красиво, как о том доносили начальник штаба войск кавказской линии и Черномории флигель-адъютант полковник Траскин и состоявший для особых поручений при корпусном командире полковник Альбрандт, заехавший на Арджин чисто из любопытства, по пути в отпуск, в Россию. Заслуги генерал-маиора барона Засса, выполнившего со своими, так сказать, домашними средствами, часть работ 1840-го года по перенесению линии на Лабу, были оценены [147] по достоинству не только генералом Головиным, но и Государем, повелевшим назвать новое укрепление Зассовским, Впрочем, самым осязательным доказательством мастерского выбора бароном пункта под укрепление служили просьбы абадзехов срыть его — до того оно было им не по сердцу.

Из событий на черноморской кордонной линии останавливают на себе внимание экспедиции командовавшего линиею генерал-маиора Заводовского в конце апреля и в двадцатых числах августа описываемого года.

С целью переселения из-за Кубани в Черноморию армянского аула Бечмирзо Гакуна, расположенного на границе хамышейского и абазинского племен, генерал Заводовский собрал отряд из 1350 пеших, 600 конных казаков и 80-ти человек мирных черкес, при 6-ти конных и 4-х пеших орудиях. В виду того, что горцы чрезвычайно внимательно следили за всем происходившим у нас, войска в сумерки 29-го апреля переправились через Кубань и ночью двинулись через хамышейские владения в земли абадзехов. На пространстве около 25-ти верст колонна не встретила особых препятствий, но далее, верст на 20-ть, до самого армянского аула, дорога, пролегавшая чащею леса, оказалась крайне затруднительною не только для артиллерии, но даже и для кавалерии; войска, по необходимости, принуждены были растянуться.

В пяти верстах от аула наш авангард наткнулся на неприятельский пикет, давший сигнальный залп и тотчас скрывшийся. Зная, с какою быстротою обыкновенно собираются горцы по тревоге, Заводовский приказал ускорить движение, но, как оказалось, нас уже предупредили: вскоре мы услышали шум в ауле, рев скота и плач женщин и детей, а тут, как на зло, дорога превратилась в узкую [148] тропинку, пересеченную глубоким оврагом. Подхватив перешедших первыми овраг три сотни пеших, сотню конных казаков, мирных горцев и два конных орудия, Заводовский бросился к аулу. Между тем остальные войска стягивались на прогалине, развертываясь вправо и влево. Оказалось, что абадзехи, узнав о готовящемся переселении армян, собрались к аулу и начали его грабить. На рассвете казаки охватили селение со всех сторон и завязали перестрелку. Им пришлось выдержать не один натиск горцев, старавшихся дать время увести пленных и угнать награбленный скот. Но это им не удалось: через полчаса пленные и скот были отбиты и все имущество переселенцев поднято на арбах и вьюках. Генерал Заводовский готов уже был двинуться на соединение с остальною частью отряда, на которую тоже начали наседать горцы, как новый натиск заставил его приостановиться. Отбив атаку и потребовав к себе еще сотню пеших казаков, для обеспечения движения армян, отправленных вперед с их имуществом, Заводовский тронулся обратно уже другою дорогою, избегая лесистых и пересеченных места, и, около 5-ти часов вечера, прибыв к Кубани, переправился через нее.

Абадзехи, вместе с присоединившимися к ним шапсугами, провожали отряд слишком 20-ть верст и, врываясь в наши цепи, дрались отчаянно, но всякий раз были опрокидываемы с уроном. Наша потеря за время экспедиции заключалась в одном убитом казаке, одном офицере, 18-ти казаках и одном мирном горце раненых и 27-ми убылых лошадях. Убыль горцев, по собранным через лазутчиков сведениям, состояла из 30-ти убитых и 33-х раненых. В наших руках осталось двое пленных и три тела.

19-го августа, во время нахождения генерал-маиора Заводовского на великолагерном посту, к нему прискакал [149] лазутчик и сообщил, что в урочище Бурко, в 25-ти верстах от Кубани, собирается огромное скопище шапсугов, под предводительством известного наездника Казбеч, с целью напасть на с. Марьинское и отбить скот, обыкновенно выгоняемый в поле на пастьбу.

Наскоро собрав ближайшие к великолагерному посту команды, гривенских и других мирных черкес и притянув к себе сводный черноморский конный полк, приготовленный к выступлению в отряд, действовавший на восточном берегу Черного моря (250-т конных и 150-т пеших казаков сводного конного полка, 150-т пеших 8-го конного полка, 100 конных и 50-т пеших 6-го конного полка, 25-ть конных и 50-т пеших казаков учебной команды и 48-мь мирных горцев, при 4-х орудиях черноморской конно-артиллерийской № 10-го батареи.), генерал, 20-го числа ночью, переправив у елинского поста лошадей вплавь, а людей и артиллерию на каюках, в 11-ть часов выступил к урочищу Бурко, с намерением перед рассветом атаковать партию. Следуя скрытными местами, через топкие болота, Заводовский встретил на пути своего лазутчика, который заявил, что половина скопища разошлась по аулам, а остальные передвинулись на поляну, до которой оставалось не более 12-ти верст. Начальник отряда начал торопить казаков, так как до рассвета уже было недалеко, а им предстояло пройти еще одно топкое болото. Наконец и это препятствие миновало и, чуть забрезжил света, отряд наткнулся на горцев. Конные орудия осыпали неприятеля картечью, и, вслед за тем, казаки бросились в атаку на беспечно отдыхавших шапсугов. Тщетно неприятель пытался дать нам отпор: он мгновенно был смят и рассеян по полю, потеряв 29-ть человек пленными и более 70-ти убитыми; в наших руках осталось 38-мь волов, 47-мь лошадей с седлами, 58-мь ружей, 35-ть пистолетов, 60-т шашек и много медных котлов. [150]

Предав огню до 2000 копен хлеба, разбросанных по поляне, отряд двинулся обратно, отбиваясь от назойливых натисков шапсугов, пытавшихся отнять пленных и тела своих убитых, не смотря на меткий ружейный и картечный огонь. К 12-ти часам пополудни войска прибыли к Кубани, а вечером переправились на нашу сторону.

В происходившем деле мы потеряли 4-х нижних чинов ранеными (В том числе тяжело ранен пулею в живот храбрый урядник Говорусский, при первой нашей атаке изрубивший шашкою двух шапсугов.) и 15-ть убывших лошадей. Отряд. сделав в оба пути до 150-ти верст в 13-ть часов, при постоянной перестрелке с горцами, не имел ни одного отсталого.

Со стороны сунженской линии, в январе месяце описываемого года, была предпринята экспедиция в аргунское ущелье, с целью расчистить заросшие от времени просеки и заставить некоторые чеченские деревни внести установленные подати.

19-го января, в 6-ть часов пополудни, начальник линии и командир куринского егерского полка полковник Пулло выступил с отрядом (Шестнадцать рот куринского полка, три сотни моздокского и две сотни гребенского семейных казачьих полков, конвойная команда (20-ть человек), 120-ть конных и 80-т пеших мирных чеченцев князя Алхасова, 4-ре орудия и две мортирки легкой № 8-го батареи 20-й артиллерийской бригады и 4-ре орудия конно-казачьей № 12-го батареи, всего около 3000 штыков и шашек, при 8-ми орудиях и 2-х ручных мортирках.) из кр. Грозной, через Ахан-кала на с. Дачу-Барзой, и к 4-м часам утра 20-го числа достиг аргунского ущелья. Устроив при входе в дефиле вагенбург и прикрыв его 4-м баталионом куринского полка и сотнею казаков моздокского полка, при 2-х конных орудиях, Пулло, с остальными войсками, налегке, [151] вступил в ущелье и через час подошел к с. Дачу-Барзой, лежавшему у устья рр. Шаро и Чанты-Аргуна, и деревне Чишки, раскинутой на левом берегу последней реки.

Решив атаковать одновременно оба селения, сочувствовавшие Шамилю, начальник отряда направил на Дачу-Барзой генерального штаба подполковника барона Россильона, с 1-м баталионом куринцев и спешенными моздокскими казаками, к селению же Чишки послал командующего гребенским казачьим полком подполковника графа Стенбока, с конными казаками, подкрепив его 3-м куринским баталионом подполковника Берзуля. Артиллерия, вследствие крайне пересеченной местности, не могла быть употреблена в дело и, под прикрытием 2-го куринского баталиона, осталась в резерве, к которому приказано было собираться войскам для отступления.

Едва тронулись наши колонны, как жители обоих селений, извещенные сторожевыми пикетами, с семействами и скотом начали выбираться в ближайшие леса и овраги. Однако барон Россильон и граф Стенбок достигли аулов раньше, чем население их успело уйти и, после короткой, но жаркой перестрелки, овладели ими. Сакли, имущество и значительные запасы хлеба, собранные для скопищ Шамиля, были зажжены, а вслед за тем отряд, провожаемый редкими выстрелами горских винтовок, стянулся к сборному пункту у резерва, потеряв убитыми 7-мь нижних чинов, ранеными 1-го офицера (Куринского егерского полка прапорщик Мартынов 3-й.) и 12-ть нижних чинов и 5-ть убылых лошадей. На другой день Пулло двинулся к покорной деревне Чахкери-Варандой, где простоял 21-е и 22-е числа. В это время старшины окрестных селений внесли недоимки податей за 1838-й год; было приведено в известность число жителей в сс. большая Атага, Чахкери-Сатой [152] и Чахкери-Варандой, арестованы некоторые подозрительные личности за возмущение населения и связи с непокорными горцами, и собраны точные сведения о местопребывании карабулакских и ингушевских абреков.

23-го числа было получено известие, что некоторые из жителей с. Джаган-юрт, боясь наказания за укрывательство абреков, и вероятно зная русскую пословицу: “на людях и смерть красна", взволновали всю деревню и уговорили односельчан выселяться в леса. Полковник Пулло тотчас двинулся туда (На марше через гойтинский лес. у с. Чонгурой-юрт, был оставлен штабс-капитан князь Кагерман Алхасов, с 200 мирных чеченцев, для расчистки просеки, прорубленной еще в 1836-37-м годах. но заросшей частым кустарником. Работы прикрывал 2-й баталион куринцев, с 2-мя орудиями, 25-го числа, по выполнении поручения, присоединившийся к отряду.), послав предварить горцев. что они могут рассчитывать на снисхождение, только оставшись в своих домах, в противном же случае — селение будет сравнено с землею. Предупреждение подействовало и с приближением отряда джаган-юртовцы начали возвращаться. Обязав их под присягою не иметь более сношений с абреками и взяв 2-х аманатов из влиятельнейших семейств, полковник Пулло выступил к с. Гехи. По дороге было получено сведение, что жители Шалаж-юрта вытеснили абреков из поселка, устроенного ими близь деревни, сожгли их сакли и заставили бежать в леса, окружавшие аул Даут-юрт. Отряд повернул к последнему селению, имел стычку с абреками и отбив около 200 штук рогатого скота, с потерею 2-х убитых и пяти раненых нижних чинов, занялся 26-го и 27-го чисел расчисткою дороги через гехинский лес между сс. Пхан-Кичу и Тепи-юртом. Для этой цели полковник Пулло собрал до 1500 мирных чеченцев и прикрыл работы частью отряда. 27-го войска [153] двинулись через с. Кулары в Грозную и, прибыв туда 28-го января, были распущены по своим квартирам.

Вея наша убыль за время десятидневной экспедиции заключалась в 9-ти убитых нижних чинах и одном офицере и 17-ти нижних чинах раненых. Лошадей убыло пять; оне тотчас были заменены отбитыми у неприятеля. Не смотря на сильную стужу, в отряде не было ни одного солдата с отмороженными ногами и на походе заболело только 8-мь человек.

На лезгинской кордонной линии, благодаря экспедиции Граббе в Дагестан, заставившей Шамиля на время позабыть о существовании лезгин, в 1839-м году было относительное затишье. Мы ничего не предпринимали, ограничиваясь чисто оборонительным положением, самые же сильные анкратльские племена, готовившиеся было к вторжению в Кахетию, вдруг круто повернули в обратную сторону и искали лишь примирения с нами, предлагая, чуть не в сотый раз, свою покорность. Тем не менее, без вторжений не обошлось, и в первую треть года. т. е. до начатия нами предположенных военных действий, обращает на себя внимание так называемое сацхенисское дело.

25-го марта, две тысячи лезгин, спустившись скрытно в сацхенисское ущелье и обойдя по горам эриванцев, расположенных на горисцверском поле, бросились на жителей телавского уезда, работавших в некотором отдалении позади карабинер, их прикрывавших. Нападение было произведено без выстрела и в одно мгновение 40 рабочих были изрублены, а остальные бежали под защиту эриванцев. находившихся в наскоро сложенном завале и совершенно закрыли собою скопище. Лезгины тотчас воспользовались этим и на плечах бегущих бросились на завал. Но перед самым завалом грузины частью рассыпались в [154] стороны, частью же прилегли к земле, и неприятель, почти в упор, был встречен дружным залпом. Толпа отхлынула; только некоторые, храбрейшие, ворвались в завал, и буквально, были подняты на штыки.

Между тем, по первым выстрелам, в бежаньянском редуте грохнуло орудие — и тревога распространилась по линии. На выручку атакованных тотчас были посланы 60-т человек грузинского линейного № 14-го баталиона, под командою поручика Мамонова и 88-мь милиционеров 1-го грузинского пешего полка, с прапорщиком Ивановым. Обе команды достигли места происшествия в ту минуту, когда завал был уже окружен со всех сторон и дружно бросились на лезгин. Отчаянная рукопашная схватка продолжалась лишь несколько секунд: горцы не выдержали натиска и обратились в бегство, не смотря на огромное неравенство сил. Они бежали так быстро, что пришлось, против желания, отказаться от преследования. В этом деле мы потеряли 2-х убитых и 4-х раненых нижних чинов и 60-т убитых и 14-ть раненых рабочих; в плен взят один грузин, зарезанный при отступлении. Хищники оставили на месте боя 10-ть тел.

Вслед за тем часть милиционеров и некоторые команды возвратились обратно, у завала же было оставлено на всякий случай — около 150-ти человек. Такая предусмотрительность оказалась нелишнею: на другой же день — 26-го марта — лезгины пытались повторить нападение и уже приблизились к завалу на ружейный выстрел, но предвидя солидный отпор, поспешили опять уйти в горы.

И так, военные действия 1839-го года, в общей сложности, не оправдали возлагавшихся на них в свое время [155] надежд; мы полагали одним ударом покончить и с Шамилем, и с Кавказом, или, по крайней мере, с Дагестаном,— но обманулись в расчетах: с следующего 1840-го года развертывается деятельность Шамиля, как воина и администратора; власть его растет с каждым днем, и он дает нам почувствовать самым осязательным образом, что он нечто более, чем простой бесприютный абрек, все упования которого лишь в удачном набеге, с горстью пленных и вьюками награбленного имущества мирных жителей в результате, и что замыслы его неизмеримо шире, чем когда-нибудь мог предполагать кто-либо из местных властей.

А. Юров.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 9. 1885

© текст - Юров А. 1885
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1884