-

ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

XII.

Состав и сбор самурского отряда у с. Хазры. Демонстративные отряды. Движение самурского отряда, под личным начальством корпусного командира, вверх по Самуру. Штурм аджиахурской позиции, занятие с. Ахты и достигнутые результаты. Закладка и возведение тифлисского и ахтинского укреплений. Проложение дороги через кавказский хребет. Отбытие генерала Головина, с легким отрядом, в Тифлис по новой дороге. Задача и действия вспомогательного демонстративного отряда генерал-маиора Симборского. Холодная и голодная стоянка на г. Ноур. Дела и перестрелки с горцами. Неожиданное спасение отряда и роспуск его. Наказание селений Борч и Хнов за вероломное поднятие оружия против Симборского. Результаты экспедиции 1839-го года в южном Дагестане.

В то время, когда чеченский отряд, вернувшись из Ичкерии, двигался к Ахульго, у сел. Хазры, на Самуре, сосредоточивался самурский отряд, в составе 2-х рот кавказского саперного баталиона, 4-х баталионов князя Варшавского, 4-х баталионов тифлисского, 3-х баталионов (1, 3 и 4-го) мингрельского полков, трех сотен линейных казаков, 2-х сотен донского № 22-го полка и 10-ти сотен милиции, при 8-ми орудиях кавказской гренадерской артиллерийской бригады, 6-ти орудиях 19-й артиллерийской бригады и 8-ми орудиях сводно-горной батареи, всего 11 1/2 [93] баталионов пехоты и 15-ть сотен кавалерии, при 22-х орудиях,— около 8600 штыков, пик и шашек.

24-го мая подошли последние части войск, и в тот же день прибыл и корпусный командир, с частью своего штаба. 25-го последовал приказ по отряду (приложение XXI), а 26-го был произведен смотр всем войскам. Корпусный командир нашел их в отличном виде и решил безотлагательно приступить к военным операциям. Предварительно, к мятежным горским обществам было послано особое воззвание (приложение XXII), но ни оно, ни значительный сбор войск не произвели желаемого действия. Оставалось обратиться к последнему средству убеждения — силе оружия.

Для отвлечения неприятельских сил при предстоявшем самурскому отряду движении был сформирован в Нухе особый вспомогательный отряд, из 2-х баталионов грузинского гренадерского и одного — эриванского карабинерного полков, при 4-х орудиях, под начальством генерал-маиора Симборского. Симборскому было предписано двинуться к верховьям Самура через гору Салават. Для тех же демонстративных целей была собрана табасаранская и кюринская милиция (до 800 чел.), под командою нижегородского драгунского полка маиора Корганова, и расположена на левом берегу Самура, против с. Хазры и, наконец, элисуйский владетель Даниель-бек должен был угрожать Рутулу своими всадниками.

Честь встретиться первою с неприятелем выпала на долю милиционной колонны Корганова. 27-го мая он выступил к границам ахтинского общества и, на перевале хребта Гетинкиль, проходящего вдоль левого берега Самура, наткнулся на партию горцев силою до 400 человек. Она пыталась преградить дорогу нашей милиции, но была сбита и опрокинута к с. Хула. Заняв селение, неприятель, [94] подкрепляемый мало-помалу окрестными жителями, приготовился к упорной обороне, но маиор Корганов, не видя возможности овладеть деревнею, отступил на перевал, с потерею одного убитого, 4-х раненых милиционеров и 14-ти выбывших из строя лошадей. Эта первая стычка на Самуре имела то важное значение, что, во-первых, в ней встретились и на славу поработали шашками до сих пор друзья — кюринцы и ахтинцы — и во-вторых — что рутульцы, направлявшиеся против главного отряда, остановились в с. Ахты, а затем перешли через ахтинский мост в сс. Хула, Хакам и Гра. Корганов располагаясь в виду неприятеля, беспрестанно посылал мелкие партии его тревожить и, показывая вид, что намерен ударить на деревни, удерживал горцев на месте.

28-го мая самурский отряд двинулся вверх по Самуру. Отойдя около 4-х верст от лагеря, корпусный командир направил влево, на дер. Хиля и Худуг, генерал-лейтенанта Фезе, с двумя сотнями линейных и донских казаков, сотнею горской милиции, ротою сапер, четырьмя баталионами тифлисских егерей, при 8-ми орудиях, сам же, с остальными войсками, пошел на с. Цухуль. Левая колонна назначалась для наказания отложившихся от нас жителей Хиля и Худуг и для занятия высот, которые обеспечивали бы левый фланг нашей позиции при Цухуле.

Первое селение оказалось брошенным жителями, второе же было сильно занято неприятелем. Выбив горцев, Фезе преследовал их по пятам; усиленные свежею партиею, они пытались было удержаться в сел. Тагерджал, но, опрокинутые кавалериею, под командою подполковника Альбрандта, обратились в полное бегство, оставив в наших руках шесть тел и двух пленных. Заняв высоты тремя баталионами егерей, при 4-х горных орудиях, под начальством подполковника Берзуля, Фезе спустился через сел. верхний Геленкур к главным силам, предав огню аулы [95] Хиля, Худуг и верхний Геленкур и отбив несколько штук рогатого скота.

Между тем авангард главных сил (20-ть кубинских нукеров, сотня казаков, горская милиция, рота сапер, 1-й и 2-й баталионы князя Варшавского полка, при 4-х горных орудиях.), под командою полковника барона Врангеля, не доходя двух верст до Цухуль в свою очередь наткнулся на неприятеля, в значительных силах занявшего крепкую позицию на противуположном берегу р. Тагерджал-чай и выславшего через реку до 150-ти джигитов. Движение кавалерии и посланной в обход роты князя Варшавского полка заставили этих смельчаков с такой поспешностью уйти за реку, что часть оружия, барабан и значок достались графцам. Пока все это происходило, главные силы, задержанные дурными дорогами и разработкою спуска в овраг для артиллерии, медленно подтягивались к авангарду. Видя это, корпусный командир приказал остановиться на ночлег. 4-ре батарейных и 4-ре легких орудия были выдвинуты на самый край оврага, а два полевых и два горных — спущены на нижний его уступ, под прикрытием авангардных баталионов. Вся кавалерия послана вправо на долину р. Самура. Вскоре перестрелка завязалась по всей линии. Конечно, горцы не долго могли состязаться с нашей артиллерией: с наступлением ночи они отступили к ур. Аджиахур. На крайнем нашем левом фланге дело не ограничилось одною перестрелкою; назойливость лезгин, засевших в кустах, заставили подполковника Берзуля двинуть в штыки резервы цепи; опрокинутый неприятель отступил и к рассвету левая колонна присоединилась к отряду. В этот день мы потеряли одного нижнего чина убитым и 8-мь ранеными.

Неприятельское скопище сосредоточилось на аджиахурской [96] позиции, в неприступность которой оно твердо веровало. Расчеты горцев, как увидим ниже, были небезосновательны.

От снежной вершины Шах-даг тянется к северу значительный хребет, под названием Куш-даг. Восточная часть хребта, склоняющаяся к селениям Судур, Кюхур и Тагерджал, доступна только для пешеходов. Северная сторона оканчивается отвесною скалою, которая на большое расстояние составляет как бы огромную стену, возвышающуюся до 200 сажен. От этой стены к Самуру, между сс. Цухуль и Кара-Кюра, тянется, в виде контрфорсов, несколько отрогов; ближайший из них к с. Кара-Кюра омывается Самуром и круто понижается к нему на протяжении 3-х или 4-х верст. Этот исполинский вал, известный под названием ур. Аджиахур, возвышающийся над руслом реки на 600 сажен и, по крутизне и глубине оврага почти недоступный, был укреплен по гребню завалами в несколько ярусов, в которых были заготовлены кучи камней для встречи наступающего.

От с. Цухуль к Кара-Кюра идут две дороги: одна низом, вдоль реки Самура, а другая через с. Мака, поперек отрогов. Первая — сперва удобна для движения войск, но, подходя к Аджиахуру, пролегает над шестидесятисаженным обрывом и суживается в едва заметную тропу; вторая — вообще трудна по крутизне спусков и подъемов.

29-го числа, с рассветом, кавалерия, под командою подполковника Альбрандта, заняла оставленное неприятелем с. Цухуль и сожгла его. Устроив вагенбург в долине Самура, близь названного селения, под прикрытием 2-х рот мингрельского полка, команды сапер и казаков, при 4-х орудиях, генерал Головин двинул войска вперед двумя колоннами; правая — состояла из большей части кавалерии, 2-х баталионов князя Варшавского полка, 2-х рот мингрельцев, роты сапер и 8-ми орудий, под командою [97] полковника барона Врангеля, и следовала по долине Самура; левая, при которой находился и сам корпусный командир, из 2-х баталионов князя Варшавского, 4-го баталиона тифлисского и 3-го баталиона мингрельского полков, при 10-ти орудиях, направлялась на дер. Мака.

Изнурительный переход по горам, при почти постоянной разработке дороги, занял целый день, так что левая колонна принуждена была ночевать не доходя 2-х верст до селения. Горцы нигде не показывались и по мере нашего приближения убирали свои наблюдательные посты, расположенные по вершинам.

На следующий день, в пять часов утра, войска двинулись вперед; их встретила та же адская разработка дороги, так что левая колонна могла стянуться на первом отроге Куш-дага не ранее 2-х часов пополудни. Генерал-лейтенант Головин, опередив войска, под прикрытием всей кавалерии и баталиона пехоты, лично произвел рекогносцировку неприятельского расположения. Кроме главных завалов на аджиахурском отроге, оказался сильно укрепленным и занятым передовыми неприятельскими толпами следующий, ближайший к нам отрог. Овладение такою позициею представляло массу затруднений и при самом лучшем успехе не могло обойтись без значительной потери в людях; но так как другого исхода, кроме атаки открытою силою, не представлялось, то штурм был предрешен.

Ровно в два часа пополудни войска наши перешли в наступление на всех пунктах. Кавалерия, выслав влево небольшой наблюдательный отряд, с возможною по местности быстротою двинулась вперед, прикрыв пехоту обеих колонн. Три баталиона тифлисского полка, с дивизионом горных орудий, под командою подполковника Фрейтага, пошли на центр неприятельской позиции, а полковник барон Врангель, с своею колонною, двинулся по берегу к отвесной [98] скале отрога, занятого передовыми горцами. Убийственный огонь не остановил нашу пехоту и вскоре ее штыки засверкали у передовых завалов. Прежде всего начал отступать к главной позиции правый неприятельский фланг, затем сдал центр и только левые завалы, сплошь затянутые пороховым дымом, продолжали упорно держаться.

Заметив затруднения, встреченные правою колонною, корпусный командир бросил в тыл горскому авангарду всю кавалерию, подкрепленную двумя ротами тифлисских егерей, и приказал двум горным единорогам обстрелять завалы с фланга. Распоряжения эти увенчались полным успехом: вскоре в завалах поднялась суета и барон Врангель бросился на них с фронта. Горцы в беспорядке бежали на аджиахурский отрог и спасением своим обязаны только крутизне оврага, разделявшего оба отрога, воспрепятствовавшей кавалерии энергически преследовать бегущих по пятам и заставившей ее ограничиться одним огнем.

Неприятель приветствовал этот наш первый успех беглым ружейным огнем и, через несколько минут, весь аджиахурский отрог — от берега Самура до центра — исчез в пороховом дыму. Горцам отвечали два спущенные вниз горные единорога, две роты тифлисских егерей и вся спешенная кавалерия. Между тем барон Врангель, не смотря на ,то, что пришлось разбирать полевые орудия для провоза их над кручею, весьма быстро поднял 8-мь орудий, поставил их на позиции и засыпал левый неприятельский фланг гранатами и картечью. Вскоре канонада загремела по всей нашей линии.

Удостоверившись еще во время рекогносцировки, что верхние завалы, примыкающие к утесу горы Шах-даг и командующие всем гребнем, составляют ключ неприятельской позиции, корпусный командир решил овладеть прежде всего ими и уже двинул было с этою целью два баталиона [99] тифлисцев (2-й баталион.) и мингрельцев, со взводом горных орудий; но потом, желая по возможности избегнуть большой траты людей, отложил предприятие до наступления ночи. Тем временем, в состав штурмовой колонны, взамен мингрельского баталиона, были назначены 1-й и 3-й баталионы тифлисцев, под общею командою подполковника Берзуля, расположившего своих егерей укрыто, на ружейный выстрел от линии неприятельского правого фланга. Корпусный командир приказал Берзулю пододвинуть ночью свою цепь с резервами возможно ближе к верхним завалам и при малейшей оплошности обороняющегося овладеть ими.

В сумерки перестрелка, одно время уже почти прекратившаяся, загорелась с новою силою на нашем правом фланге; легкая батарея правой колонны и цепь спешенной кавалерии отвечали редким, но метким огнем на целый рой горских пуль. На остальном протяжении нашего фронта все было спокойно и не наводило горцев ни на какие подозрения, лишь песни линейцев и тагаурцев заглушали ругательства лезгин, сидевших в ближайших завалах. С наступлением совершенной темноты огонь всюду умолк; горцы, в ожидании штурма на рассвете, угомонились, а между тем, по пробитии вечерней зари, подполковник Берзуль без шума приступил к выполнению возложенного на него трудного поручения. В первую линию были назначены 1-я и 4-я егерские роты. Командиры рот —1-й — поручик Вахвахов и 4-й — поручик князь Туманов — передав шепотом последние наставления людям, перекрестясь начали взбираться на гору. Тихо, как кошки, ползли тифлисцы, подсаживая друг друга. Добравшись шагов на сто к завалам и подтянув задних, роты дружно крикнули “ура" и прилегли к земле. Едва они успели это сделать, как с верхних [100] завалов грянул залп и целый рой пуль просвистал и прошипел над головами. Это послужило сигналом для открытия беглого артиллерийского огня по всей нашей линии. Неприятельская позиция, особенно против правого нашего фланга, тотчас вспыхнула резко обозначавшимися в темноте огненными полосами и оттуда загремел залп за залпом.

Все это было делом нескольких мгновений, а тем временем поручики Вахвахов и князь Туманов, пользуясь паузою, пока защитники верхних завалов заряжали ружья, успели податься еще вперед. Еще раз раздалось громкое "ура" тифлисцев; еще раз прогремел вражий залп, но егеря уже ворвались в первый завал. Завязался короткий рукопашный бой — и все было кончено. Защитники ключа позиции легли под штыками егерей, мы же недосчитались только одного убитого и 6-ти раненых нижних чинов. Несколько устроившись, Вахвахов и князь Туманов тотчас начали усиленно обстреливать вдоль и другой завал, к которому уже направлялась вторая карабинерная рота штабс-капитана Грабовского, подкрепленная 6-ю ротою. Лезгины, озадаченные пулями с фланга, быстро очистили и второй завал и бросились бежать врассыпную, успев только контузить камнями до 30-ти человек в роте Грабовского. Вслед затем очищен был и третий завал. Нападение произведено было так быстро и решительно, что горцы оставили в завалах свои пожитки, бурки и даже начатый ужин. Все ото ясно доказывало, что правоверные ожидали нас не раньше утра.

Получив донесение о падении верхних завалов, корпусный командир тотчас сделал все распоряжения к общему штурму на рассвете. Подполковник Берзуль должен был двинуться из занятых им завалов вдоль неприятельского фронта; генерального штаба подполковнику Фрейтагу, с 1-м баталионом князя Варшавского полка и 4-м баталионом [101] тифлисцев, при взводе горных орудий, поручено было ударить на неприятельский центр; а полковнику барону Врангелю — опрокинуть левый фланг горцев.

К рассвету все было готово и ожидало лишь сигнальной ракеты. Подполковник Фрейтаг, отделенный от неприятельского центра глубоким каменистым оврагом, еще ночью успел спуститься вниз и затем подойти на полуружейный выстрел к завалам. Но все наши приготовления оказались напрасными: семитысячное скопище, до сих пор до того уверенное в успехе, что даже семейства кара-кюринских жителей до последней минуты оставались в домах, бросило свою неприступную позицию; весь гребень, накануне кишевший горцами, оказался пустым и только с помощью зрительной трубы можно было видеть население долины, спасавшееся по едва доступным тропам в горы.

Честь дня всецело принадлежит подполковнику Берзулю, с его тифлисцами. Когда, в лагере у Хазры, фельдфебеля читали перед фронтом приказ корпусного командира, отданный перед выступлением, в котором упоминалось о кабардинцах и куринцах, заслуживших особенную похвалу генерала Граббе, то тифлисские егеря говорили: “ничего; дойдет до дела — о нас еще лучше напишут!" — и в бою под Аджиахуром вполне сдержали слово.

С рассветом 31-го мая, отряд передвинулся к сел. Кара-Кюра, оставленному жителями, и сжег его до основания, в возмездие кара-кюринцам, бывшим главными коноводами прошлых возмущений. Кавалерия, шедшая впереди, имела небольшую перестрелку и захватила двух пленных и 8-мь тел.

С 28-го мая по 1-е июня наша потеря состояла из 3-х убитых нижних чинов, 3-х обер-офицеров (Князя Варшавского полка прапорщик Мерлини, легкой № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады подпоручик Соловцов и кавказского казачьего полка сотник Нефедьев.) и [102] 32-х нижних чинов раненых и 2-х офицеров (Тифлисского полка поручик князь Бектабеков и прапорщик Кирис.) и 45-ти нижних чинов контуженных и ушибленных камнями.

Необходимость дать отдых войскам после изнурительных переходов, дождаться подвоза продовольственных и боевых запасов и разработать дорогу по берегу Самура — заставили отложить на несколько дней дальнейшее движение. Пользуясь этим временем корпусный командир наметил пункт для возведения в аджиахурском дефиле укрепления, и испросил Высочайшее соизволение на наименование его, в память подвига тифлисских егерей — Тифлисским. Новое укрепление должно было обеспечить сообщение отряда, а впоследствии и проектированного укрепления у с. Ахты, с кубинского провинциею. 1-го июня произведена была трассировка Тифлисского укрепления, а 2-го — после благодарственного молебствия за одержанную победу — приступлено к крепостным работам. В этот же день в лагерь прибыл маиор Корганов, с старшинами от ахтинского общества. Штаб-офицер этот, усиленный еще 31-го мая десятью сотнями казикумухской милиции, двинулся на другой день к сел. Хула, занял его и, в наказание, приказал сжечь до основания. Этот пример строгости, в связи с аджиахурским боем, не замедлил дать прекрасные результаты: жители некоторых селений, в том числе и 10-ть ахтинцев, явились к Корганову с покорностью и просьбами ходатайствовать перед корпусным командиром о их помиловании. Ахтинцы же даже просили его двинуться к главному отряду прямо на их селение и через мост на Самуре. Маиор Корганов тотчас воспользовался этим предложением и явился к генералу Головину. Ахтинцы униженно просили пощады обществу и просьба их, в искренности которой нельзя было [103] сомневаться, была уважена. Кара-кюринцы также получили позволение водвориться на их пепелище.

Отчасти вследствие проливного трехдневного дождя, препятствовавшего разработке дороги и движению транспорта, следовавшего к отряду, в особенности же желая дать ахтинцам и рутульцам время образумиться, корпусный командир решил выступить далее лишь 5-го июня. В этот день, оставив у сел. Кара-Кюра, для устройства укрепления, один баталион князя Варшавского, один — тифлисского полков и роту сапер, при 6-ти орудиях, под командою подполковника Ясенского, а также и все тяжести, генерал Головин двинулся к с. Ахты. С первых же наших шагов обнаружились плоды боя 30-го мая: жители первого попутного селения Мескенджи встретили войска с хлебом-солью и получили прощение и забвение их проступков от Имени Государя. К вечеру отряд остановился неподалеку от Ахты. На другой же день была произведена рекогносцировка окрестностей для выбора места под проектированное укрепление. В полдень. прибыл элисуйский султан Даниэль-бек, лично доложивший корпусному командиру о занятии и приведении в покорность Рутула.

Между тем в наш лагерь собрались старшины и почетные люди из всех окрестных магалов и просили о пощаде, изъявляя вновь безусловную покорность, которая на этот раз была искреннею, так как горцы не видели уже никакой возможности не только сопротивляться, но даже избегнуть строгого наказания в случае малейшего с их стороны упорства. Таким образом, оставалось только утвердить наше владычество в вольных обществах на прочном основании, чтобы навсегда лишить их средств и даже надежды на безнаказанное нарушение спокойствия и, затем, устроить кратчайшее и безопасное сообщение между Дагестаном и закавказскими провинциями. Первое достигалось уже [104] возведением укреплений у Ахты и Аджиахура, что же касается до второго — то оно оставалось еще на очереди; для предварительной рекогносцировки дорог, ведущих по разным направлениям из Ахты через горы в джаро-белоканскую область и шекинскую провинцию, уже были посланы офицеры генерального штаба.

7-го июня было избрано место для укрепления при впадении р. Ахты-чай в Самур, на нравом берегу. Оно должно было обстреливать селение Ахты, оба ущелья и мост на Самуре, защищенный кроме того особыми блокгаузами. Для крепостных работ назначены и расположены на р. Ахты-чай три баталиона тифлисского и два — мингрельского полков, при 6-ти орудиях, а 11-го числа, после молебствия, заложено укрепление, на две роты пехоты и 8-мь орудий, из пяти бастионов, соединенных куртинами, с оборонительными казармами. Верки проектировались из камня, без рва. В то же время устраивалось сообщение в тылу отряда до Кара-Кюра и вперед к Рутулу, по левому берегу Самура, исправлялся мост на последней реке и строился новый — на Ахты-чае.

12-го июня, в виду достаточного успокоения края, милиция, состоявшая при отряде, за исключением 300 человек, была распущена, чтобы дать возможность милиционерам заняться сельскими работами; то же самое приказано было сделать и элисуйскому султану, оставив часть всадников лишь для наблюдения за спокойствием рутульского магала.

К 20-му июня разработка дороги через Рутул настолько подвинулась, что для проложения пути по хребту был выслан в Рутул баталион мингрельского полка; в то же время предписано генерал-маиору Симборскому, распустив свой отряд, двинуть 1-й баталион грузинского гренадерского полка в Элису, для разработки хребта с юга, навстречу мингрельцам. В двадцатых же числах, не предвидя более военных действий, [105] генерал Головин распустил и остальную милицию и, по просьбе генерала Граббе, отправил в состав чеченского отряда, под Ахульго, три баталиона князя Варшавского полка, при четырех орудиях, под командою полковника барона Врангеля; с этими баталионами пошли все гвардейские офицеры, бывшие в самурском отряде.

К половине июля оба укрепления — Ахтинское и Тифлисское — были приведены в оборонительное состояние и корпусный командир, находя дальнейшее присутствие свое при отряде излишним, с первыми баталионами мингрельского и грузинского полков и конвойною командою, при двух легких орудиях, отправился через Рутул, Гельмец, Элису, Ках, Закаталы и далее по лезгинской линии в Тифлис. Начальство над оставшимися войсками (Один баталион князя Варшавского, четыре — тифлисского, два — мингрельского полков, рота сапер, 10-ть орудий, две сотни донского казачьего № 22-го полка, 100 нукеров и все мастеровые.) было вверено генерал-лейтенанту Фезе, которому вменено в обязанность докончить оба укрепления — у Ахты и на Аджиахуре — оставить в гарнизоне первого две роты, по 150-ти штыков каждая, а во втором — взвод в 80-т человек (От баталиона князя Варшавского полка; впоследствии предполагалось сменить эти части грузинским линейным № 9-го баталионом.), снабдить их снарядами, патронами, продовольствием, топливом и взыскать с населения всю недоимку за прошлое время и подати на 1839-й год. Затем, оставив два баталиона мингрельцев в кубинской (в с. Джан-Ятаг) и баталион тифлисцев в шекинской провинциях, распустить войска на зимние квартиры.

____________

В то время, когда самурский отряд одним ударом сокрушил неповиновение вольных обществ, вспомогательный [106] отряд генерал-маиора Симборского совершенно успешно выполнил поставленную ему задачу, оттянул на себя часть неприятельских сил, но, в то же самое время, сам очутился почти в критическом положении; спасла его только аджиахурская победа.

Экспедиция генерала Симборского должна была начаться с задержания многочисленных стад овец, принадлежавших вольным обществам и зимою пригоняемых на плоскости окрестностей Нухи; затем, обозрев горные проходы, он должен был заняться отвлечением неприятеля от главных сил самурского отряда.

Прибыв 22-го апреля в Нуху, Симборский застал свой отряд расположенным следующим образом: в сел. верхний Гейнук, для наблюдения за шинским ущельем, 3-й баталион эриванцев; в Нухе — две роты 1-го баталиона грузинского гренадерского полка, при одном орудии; в сел. верхнем Дашагиле — остальные две роты того же баталиона; в сел. Хачмаз — 4-й баталион грузинцев, при орудии; в с. Куткашине — 4-й баталион тифлисцев и два орудия, и 1-й баталион того же полка в с. Бум (Вскоре баталионы тифлисского полка, с двумя орудиями, были отправлены в главный отряд, так что у Симборского осталось только два баталиона грузинцев и один — эриванцев.). Между тем лезгины успели уже угнать свои стада в горы, так что начальнику отряда оставалось готовиться к демонстративному движению.

К 21-му мая все войска вспомогательного отряда стянулись в общий лагерь у с. верхний Зикзит. Не смотря на желание генерала Симборского возможно скорее приступить к наступательным действиям, пришлось не трогаться с места, в виду того, что не только на перевале через горы шинского ущелья, но и на ближайших к вершине покатостях еще лежал снег. Тем не менее, опасаясь, чтобы [107] горцы не затруднили нашего движения при самом подъеме из шинского ущелья, начальник отряда решил выдвинуть вперед часть войск, для занятия одного или двух пунктов в ущельи. С этою целью, 24-го мая, около полудня, был послан грузинского полка подполковник Тизенгаузен, с сводным баталионом из 2-х рот грузинцев и 2-х — эриванцев; не встретив нигде сопротивления, колонна, около 5-ти часов вечера 25-го числа, заняла позицию на г. Ноур, выставив на покатости г. Салават два пикета — один из 16-ти милиционеров, а другой — из взвода карабинеров.

В тот же день, генерал Симборский, с остальными войсками, прибыл в с. верхний Гейнук, но получив сведение, что рутульцы собрались в с. Борч, с намерением преградить нам путь по шинскому ущелью, 26-го поспешил на соединение с колонною подполковника Тизенгаузена, оставив всю легкую артиллерию и часть обоза на месте ночлега, под прикрытием одной роты гренадер.

Между тем 26-го мая, в два часа пополудни, горцы сняли без выстрела милиционный пикет и потеснили взвод эриванцев. К утру же вся гора Салават оказалась усеянною толпами лезгин, засевших в завалах и засыпавших пулями нашу передовую цепь. Подполковник Тизенгаузен, сознавая, что силы его недостаточны для штурма крепкой неприятельской позиции, решился выжидать прибытия Симборского, а до тех пор стараться лишь помешать лезгинам занять лесистый подъем на г. Ноур. Лезгины, как бы предугадав соображения Тизенгаузена, действительно потянулись было к подъему, но высланная рота эриванцев заставила их отступить. В пять часов вечера поднялись на г. Ноур остальные войска вспомогательного отряда. В этот день мы потеряли ранеными 17-ть человек нижних чинов.

Перестрелка с перерывами шла ежедневно. До 29-го [108] числа Симборский не предпринимал ничего решительного, но в этот день отправил в с. Гейнук 1-го и 9-го фузелерные роты грузинского полка, под общею командою поручика Гренгамера (Командир 9-й роты.), с вьючным транспортом для подвоза провианта. Дорога проходила вдоль правого берега Салават-чая, левая лесистая и обрывистая сторона которого была занята завалами, устроенными в несколько ярусов. Грузинцы с первого же шага были встречены убийственным фланговым огнем; это заставило генерала Симборского подкрепить поручика Гренгамера еще 3-ею карабинерною и 8-го егерскою ротами карабинер, под начальствам маиора Антонова, занимавшимися разработкою спуска с г. Ноур в шинское ущелье. Но еще до получения этого приказания маиор Антонов переправил на левый берег Салават-чая 8-ю егерскую роту, тотчас выбившую лезгин из первого ряда завалов по самому берегу и бросившуюся на вторую линию, вытянутую по полугоре. В это время к спуску подошел транспорт; поручик Гренгамер, остановил вьюки, подкрепил 9-ою ротою 8-ю эриванскую и оне, мгновенно, на штыках вынесли горцев и из второго ряда завалов. Подкрепленные постепенно 1-ю грузинскою и 3-ю эриванскою ротами передние роты зарвались: лихо бросились оне, соревнуя друг с другом, на третий ряд завалов, но, вследствие сильной усталости людей, не могли уже иметь успеха. Осыпаемые градом пуль и камней наши молодцы должны были отступить; торжествующие лезгины снова засели в своих завалах, а транспорт должен был вернуться обратно ни с чем. Дело это стоило нам 4-х нижних чинов убитых и одного обер-офицера (Грузинского гренадерского полка поручик Гренгамер.) и 19-ть нижних чинов раненых (Надо полагать, что потеря была гораздо значительнее; в истории грузинского полка, сост. г. Казбеком, у одних грузинцев значится выбывшими из строя убитыми и ранеными один офицер и 70-т нижних чинов.). [109]

Недолго однако пришлось горцам ликовать по поводу возвращения их завалов, которыми они совершенно прекращали всякое сообщение отряда с шекинскою провинциею. Генерал Симборский приказал грузинского полка маиору Огиевскому, с 3-го и 9-го ротами того же полка и 7-го и 8-го егерскими эриванцев, при одном горном орудий, с рассветом 30-го мая выбить лезгин из их позиции, разрушить завалы, расположить на удобном пункте против спуска с Ноура две роты, прикрыв их наскоро окопами, а с остальными двумя — и горным орудием, очистить все ущелье до с. Шин и следовать далее в Гейнук. Здесь колонна должна была присоединить к себе две роты, оставленные в шекинской провинции, 200 пеших ширванских милиционеров и, взяв транспорт с провиантом и боевыми запасами, возвратиться к отряду. Для поддержки действий сводного баталиона, одна рота грузинцев была расположена по гребню, идущему от вершины Салавата, а другая, штабс-капитана князя Джамбакуриан-Орбелиани (Григорий Дмитриевич, генерал-адъютант, недавно умерший.), послана по скату горы, в тыл верхним завалам.

Маиор Огиевский с полным успехом выполнил возложенное на него поручение. Ночью он двинулся по данному направлению и успел спуститься с Ноура раньше, чем лезгины стали в ружье. Ближайшие к спуску завалы были очищены с налета, а к утру лезгины были вытеснены и из остальных. Успешному окончанию дела не мало способствовала рота гренадер штабс-капитана князя Орбелиани. Эриванцы затем возвратились в лагерь, так как невыгодное местоположение не позволяло возвести окопа там, где это признавалось необходимым, а Огиевский, с 2-мя [110] грузинскими ротами и орудием, двинулся к Шину. Лезгины на каждом шагу перерезывали ему дорогу, но будучи всякий раз отбиваемы, наконец оставили гренадер в покое. Вся потеря наша в бою состояла из 2-х убитых и 12-ти раненых нижних чинов.

Пока Огиевский успел прорваться к Шину, а затем достигнуть благополучно с. верхний Гейнук, положение отряда час от часу становилось затруднительнее. Многочисленные скопища, усиленные жителями сс. Борч и Хнов, совершенно пресекли сообщение его с шекинскою провинциею. Сухарей, при уменьшенной даче, едва могло хватить на 4-ре дня; патронов оставалось по 70-ти на каждое ружье, а зарядов — лишь по нескольку на орудие. Транспорт с тем и другим, ожидаемый с понятным в этом случае нетерпением, легко мог быть отрезан неприятелем, а беспрестанные схватки, сильно ослабляя строй, в то же время делали врага, не замечавшего своих потерь вследствие постоянного прилива подкреплений, еще дерзче и предприимчивее. К довершению всего Симборский мог рассчитывать только на пехоту; милиция же, по его словам, составляла лишь тяжкое бремя.

В ночь на 31-е мая наши караулы заметили, что лезгины устраивали новые завалы по гребню, идущему от вершины Салавата, параллельно спуску с Ноура и на самом спуске. Пальба, открытая с рассветом из этих новых завалов, ясно показала отряду, что доступ к воде и единственный путь отступления — дорога в шинское ущелье — ему отрезаны. Не имея достаточно сил, чтобы решительным ударом опрокинуть неприятеля, генерал Симборский, с целью хотя отдалить горцев, двинул на них две роты грузинцев, под командою штабс-капитана Валова и подпоручика Вашклевича. Гренадеры, на глазах всего отряда, лихо атаковали завалы, выбили лезгин штыками, но, к сожалению, этим не ограничились. Храбрый, но запальчивый [111] Валов, увлеченный успехом, бросился далее, увлек за собою и роту Вашклевича и этим испортил все дело. Оба офицера легли на месте, простреленные десятками пуль, а гренадеры, выбившиеся из сил, были оттеснены с уроном в 13-ть убитых, 19-ть раненых нижних чинов и одного офицера (прапорщик Грибунин) и 30-ть нижних чинов сильно контуженных камнями. Симборский чуть не плакал видя гибель храбрых грузинцев, но поддержать их ничем не мог: в резерве оставалось только 4-ре роты слабого состава, с орудием, которых нельзя было трогать с места, в виду остальной массы лезгин, угрожавших лагерю.

С этих пор дерзость горцев удвоилась, а наш отряд, тая с каждым днем, терял всякую надежду на успех и готовился к единственному почетному выходу из этого положения — смерти в бою с превосходными силами. В лагере находилось два офицера и 90 нижних чинов раненых и 10-ть больных. Изнуренные солдаты, проведя несколько дней почти без пищи и сна, падали от усталости; без теплой одежды и палаток, вблизи снеговых гор, они терпели ужасную стужу. Некоторое время разные коренья, черемша, щавель и так названная солдатами “жирная трава" — кое-как заменяли обычную пищу, но и это скудное подспорье скоро было уничтожено. Между тем последняя попытка к активным действиям окончилась неудачею, отступить же казалось делом несбыточным. “Если отряд не получит через три дня ожидаемого продовольствия, долженствующего прибыть сюда при 4-х ротах пехоты и одном горном орудии маиора Огиевского, то нельзя определить меры бедствий, которые нас здесь ожидают".— Так доносил Симборский о своем положении корпусному командиру.

Трудно сказать, на что решился бы начальник отряда, если бы это “сидение" на Ноуре продолжилось еще сутки, но [112] счастливый случай не допустил гренадер и карабинер до бесславия. 1-го июня в наш лагерь явились старшины бунтовавшихся деревень с повинною головою: это было последствие поражения скопища лезгин генералом Головиным при Аджиахуре. Симборский с достоинством встретив старшин, взял их в качестве аманатов и с ними вместе возвратился в верхний Гейнук. Трудно судить о радости отряда, избавившегося от явной гибели и получившего горячую пищу и некоторые удобства походной жизни после недельного голода. Кто участвовал в кавказских походах, тот знает, с каким братским радушием обыкновенно принимали солдаты друг друга при встрече рот, баталионов и целых отрядов. Так случилось и в этот раз: роты, пришедшие в Гейнук несколькими днями раньше, угощали вновь прибывших голодных товарищей.

Генерал Симборский не замедлил отдать должное своему геройскому полуторатысячному отряду, боровшемуся с восьмитысячным скопищем, в теплом, задушевном приказе от 11-го июня 1839-го года № 31-й (приложение XXIII). Хотя на долю войск и не выпало блестящих дел, но, тем не менее, поставленная им задача — отвлечение части горских сил - была достигнута, что и было вполне оценено корпусным командиром. За время экспедиции отряд потерял убитыми, ранеными и контуженными 4-х обер-офицеров и 110-ть нижних чинов.

19-го числа генерал-маиор Симборский получил приказание прекратить всякие военные действия и распустить войска. Эриванский баталион, со взводом орудий, отправлен был в Тифлис, 1-й баталион грузинцев, с частью казаков, взводом орудий и командою сапер — в Элису, для разработки дороги, а 3-й баталион того же полка — оставлен в распоряжении шекинского коменданта.

Жители селений Борч и Хнов, не смотря на уверения [113] в покорности, поднявшие оружие против отряда Симборского, впоследствии же, получив прощение, вновь ослушавшиеся приказаний генерал-лейтенанта Головина прислать в Ахты почетных людей и старшин для принесения присяги на верность Государю, не остались без заслуженного возмездия. На пути из Ахты по вновь проложенной дороге через кавказский хребет, по прибытии в Рутул, корпусный командир отправил 17-го июня, для наказания сс. Борч и Хнов, 15-ть сотен казикумухской, кюринской, элисуйской и грузинской милиции, под командою маиора Корганова, подкрепив ее на случай упорного сопротивления тремя баталионами пехоты, при 4-х горных орудиях, под начальством командира 2-й бригады 19-й пехотной дивизии генерал-маиора Круммеса. Корганов повел дело весьма быстро и искусно: оба селения были застигнуты врасплох и окружены; жители обезоружены, все зачинщики и подстрекатели арестованы, а главный коновод мятежа, старшина Челяби, предан суду самих хновцев и, по местному обычаю, побит камнями. Население торжественно присягнуло на верноподданство Государю Императору.

____________

Военные действия 1839-го года в южном Дагестане окончились. Плодами их было: устройство укрепленной самурской линии, открытие сообщения через Рутул с элисуйскими владениями, присоединение к сим последним рутульского магала и, таким образом, совершенное разобщение наших мусульманских провинций с лезгинскими племенами Дагестана; прочное водворение спокойствия не только в шекинском ханстве и кубинской провинции, но и во всем соседнем крае, приобретение непосредственного влияния на казикумухское и кюринское ханства, открытие возможности во всякое [114] время действовать в горах, опираясь на укрепленную самурскую линию и, наконец, сокращение на 300 верст летнего пути между Грузиею и Дагестаном, с небольшою разработкою доступного для движения вьюков, и войск во всякое время года.

Желая по возможности усилить и упрочить вновь созданную самурскую линию, корпусный командир обратил особенное внимание на то, чтобы удержать на местах всех горцев этой густо населенной долины. С этою целью, образовав округ из самурских жителей (около 6000 дворов) и избрав Ахты, как главнейшее, и самое многолюдное селение, его центром, он занялся немедленно учреждением в нем правительственного дивана из выборных туземцев, под председательством нашего штаб-офицера, с званием военно-окружного начальника. До этого времени жители бассейна Самура разделялись на разные вольные общества, управляемые выборными старшинами и духовными лицами. Учреждение дивана, сохранив между ними существовавший порядок управления, открыло достойнейшим туземцам путь к достижению власти. Таким образом, народное самолюбие было удовлетворено и вся исполнительная и полицейская власть, в общественном быту самая тяжелая для народа,— оставаясь в руках туземцев, служила ручательством в неприкосновенности древних обычаев и законов края. Между тем председатель дивана, постоянно следя за действиями его членов, имел всегда возможность давать им должное направление, без ощутительного тяготения над ними своею властью; последняя же имела надежную опору в дулах орудий, грозно выглядывавших из-за крепостных верков и готовых в каждую минуту разгромить с. Ахты. Учреждение этого образа управления не только удержало в своих жилищах обитателей самурской долины, но поселило в них доверие к нам: народонаселение этого угла, наслаждавшееся, [115] в сравнении с другими жителями Кавказа, благоденствием, стало даже заметно увеличиваться и смягчать свои нравы; доказательством тому служил исчезнувший с течением времени обычай носить оружие и даже кинжал, считающийся непременною принадлежностью горского костюма.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 9. 1885