ПРУШАНОВСКИЙ К. И.

ПУТЕВОЙ ЖУРНАЛ

Период владычества Шамиля ¹³

Когда мы внимательно и беспристрастно последуем за ходом дел в Дагестане, рассмотрим положение воюющих [36] сторон, обоюдные действия, силы, средства, виды, влияние Шамиля и наше, то, к сожалению, мы невольно должны удивляться обширному уму и предприимчивости Шамиля, который в неравной борьбе, в течение 8 лет., не только что умел уклониться от всех ударов, но более и более достигает своей цели: распространения мюридизма и утверждения власти своей, и, по справедливости, в духовной дагестанской войне время с 1834 года можно назвать периодом владычества Шамиля, периодом, который может еще продлится на неопределенное время.

Шамуил или Шамиль (Шамиль неправильное название; но как он теперь в общем употреблении, то и мы удерживаем его) родился с Кази-Муллою в одном и том же селении Гимрах, в обществе Койсубулинском. Учитель Шамиля был мулла Джемал-Эддин, к которому как он, так и все приверженцы его, и ныне оказывают искреннее и раболепное уважение и доверие.

Шамиль ¹⁴ роста среднего, лицом бел, волоса у него русые, глаза серые, вообще привлекательной наружности и довольно благовиден; он тихого и кроткого нрава, не теряет никогда присутствия духа и хладнокровен во всех случаях, даже и тогда, когда произносит смертельный приговор или присутствует при казни. Разговаривая с преступником, которого смерть решена уже в уме его, он расспрашивает его без малейшего порыва гнева; с тем же спокойствием приказывает и казнить его. Шамиль, при всей необразованности и дикости горского сына, человек весьма здравого ума, обладает большим красноречием и одарен необыкновенными способностями к общим распоряжениям по административной части. [37]

Теперь ему не более 45-ти лет; сложения он крепкого, но страдает ныне, как говорят, глазною болью. Время свое, когда не занят делами, проводит он в посте и молитве; редко принимает сам лично участие в военных действиях, а большею частью управляет ходом дел из главного своего места жительства Дарго в Ичкерах (горной Чечне); он умерен в пище, но пользуется прочими удобствами русского быта; беглые солдаты выстроили ему русский двухэтажный дом. По мусульманскому обычаю у него несколько жен; в последнее время их было три, одна из них армянка.

Еще при начале появления мюршидства в Дагестане, Шамиль был самым ревностным мюридом Кази-Муллы и пользовался совершенной доверенностью его. Под Гимрами Кази был убит, а Шамиль, защищая его, был ранен штыком и пал полумертвый у трупа своего наставника, как первый и последний неразлучный защитник его. Известно, что Кази-Мулла после смерти своей приобрел в умах народа такое уважение, коим никогда не пользовался при жизни своей, и потому дагестанцы, благоговея перед памятью Кази, почтили особенным расположением своим первого друга его Шамиля.

Волею мюршида, муллы Магомета ярагского, преемником Кази-Муллы провозглашен был аварский житель из селения Гоцатля Гамзат-бек, при котором Шамиль явился первым распорядителем всех действий. При уничтожении аварского ханского дома Гамзат во многом следовал советам Шамиля. Период владычества имама-Аазама-Гамзат-бека был весьма кратковременный, и, как сказано выше, два родных брата, Осман и Хаджи-Мурат (последний ныне наиб Шамиля), в отмщение за убиение их малолетнего молочного брата Ома-хана, убили Гамзат-бека.

Мюршида муллы Магомета уже не было на свете; некому было назначить преемника Гамзату; а потому многие желали место имама, но выше всех стояли два соперника: [38] Шамиль и Ташов-Гаджи. Вначале перевес был на стороне последнего; большая часть из повиновавшегося Кази-Мулле и Гамзату народа приняла его сторону; при Шамиле осталось небольшое число приверженцев; но между ними находился учитель Шамиля, мулла Джемал-Эддин, известный в Дагестане своею ученостью, глубокомыслием и пользующийся всеобщим доверием мусульман; при его содействии партия Шамиля и значение ее более и более увеличивались, чему много также содействовали отношения, в коих он находился к Кази-Мулле и Гамзату.

Ташов же, кроме учености и некоторой способности к администрации, не одарен такими способностями, которые необходимы для достижения и удержания влияния на дела Дагестана, он даже далеко менее храбр, чем Шамиль. Борьба их продолжалась долгое время; но в 1837 году Ташов-Гаджи подчинил себя Шамилю.

После смерти Гамзата, как уже сказано было, Хаджи-Мурат, приняв временное управление Авариею, два раза с честью для себя отразил Шамиля, а между тем просил русское начальство назначить кого-либо вместо него правителем ханства.

Генерал-адъютант барон Розен поручил генерал-лейтенанту Ланскому устроить дела Аварии и очистить от неприятеля все пространство между Темир-Хан-Шурою и Хунзахом.

В октябре месяце 1834 года генерал Ланской с довольно сильным отрядом двинулся к Гимрам и легко занял это селение; но вдруг появился Шамиль с значительным скопищем мюридов и заставил отряд возвратиться в Темир-Хан-Шуру. Это был первый успех Шамиля, как главного предводителя тарикаторов; успех, который возвысил его в глазах дагестанских народов.

Но вскоре полковник Клюки-фон-Клугенау двинулся из [39] Темир-Хан-Шуры в Аварию, прошел до самого Гоцатля, опрокидывая неприятелей где бы их не повстречал; разорив многие селения и самый Гоцатль, он занял Хунзах, поставил там Магомет-Мирзу, сына Аслан-хана казикумухского, правителем ханства и опекуном над малолетним аварским ханом Султаном-Ахметом, и победителем возвратился с отрядом в Темир-Хан-Шуру.

С тех пор русские постоянно владеют Авариею и имеют решительное влияние на дагестанские дела, с того времени мы врезались в горы и открыли себе верный путь к покорению Дагестана. Важность занятия Аварии для нас не была тогда вполне оценена и только теперь она обнаруживается.

После того Авария оставалась покорною нам, и за это мы обязаны ни Магомет-Мирзе, ни преемнику его Ахмет-хану мехтулинскому, но Хаджи-Мурату, который, верный русскому государю, семь лет с честью управлял Авариею, а поставленные начальством правители пользовались только званием этим и сопряженными с ним выгодами.

Шамиля, как и предместников его, занимает постоянно одна мысль, одно желание — владеть Авариею, чтобы слить в одно обширное владение покорные ему народы и поставить для русских сильную преграду к покорению Дагестана. А потому он, с того времени как сделался главою тариката, направил все усилия к овладению Хунзахом и к оттеснению русских на плоскость.

Несмотря на двукратное поражение Хаджи-Муратом и на ужас, наведенный на Дагестан полковником Клюки-фон-Клугенау, Шамиль в 1835 году вновь напал на Аварию и овладел Гоцатлем; но генерал-маиор Реут успел малым отрядом выгнать его оттуда и разорить селение. В 1836 году он возобновил свои покушения и снова Хаджи-Мурат со славою уничтожил их. Одушевленные Муратом аварцы жестоко мстили мюридам за смерть своих ханов. [40]

1837 год ознаменовался для Шамиля счастливым событием: ему добровольно подчинился Ташов-Гаджи, и все непокорные нам народы признали его имамом Дагестана. Возвышению этому послужили два обстоятельства: совершенное разбитие графа Ивелича под Ашильтами (где последний был убит) и аварская экспедиция генерал-лейтенанта Фези.

С 8 баталионами и с милициею всех покорных нам дагестанцев генерал Фези прошел через Даргинское общество до Хунзаха и выстроил там цитадель; потом с половиною своего отряда он двинулся к сел. Ашильтам и замку Ахульго, выиграл кровопролитное дело с 12-ю тыс. мюридов, под начальством храброго Али-бека аварского, заставил их бежать в горы и совершенно разорил означенное селение и замок. Но победное шествие генерала Фези было остановлено известием о неудачных действиях под сел. Тилитлями полковника Бучкиева, которому генерал поручил другую половину своего отряда и приказал овладеть означенным селением. Это заставило его спешить на помощь к полковнику Бучкиеву.

Соединив весь отряд, генерал Фези обложил Тилитли и овладел почти всем селением. В руках горцев оставался только один квартал; в нем укрепился Шамиль; казалось плен или смерть не минует его в этом последнем убежище. И это случилось бы: генерал Фези мог бы взять штурмом остальной квартал, но в отряде был израсходован весь провиант, заряды и порох, так что не было возможности остаться в поле, и тут же получено было донесение о кубинском бунте, обложении бунтовщиками самого города Кубы; в то же время разнеслись слухи о волнении в Кайтахе и о сомнительном спокойствии в Табасарани и Кюринском ханстве. Все это заставило генерала окончить дагестанский поход; но вместо того, чтобы употребить последнее усилие и [41] решительным штурмом овладеть убежищем Шамиля и тем положить конец его поприщу, генерал Фези вступил с ним в переговоры, как с самостоятельным владетелем какого-то горного царства.

Шамиль очень хорошо постигал критическое свое положение и считал для себя величайшим счастьем, что мог избавиться от неминуемой погибели хотя бы ценою самых тяжких условий, которые он всегда мог нарушить при более благоприятных обстоятельствах.

Генерал Фези потребовал от Шамиля аманатов и присяги на верноподданство императору, как от него, так и от всего скопища мюридов, бывших в Тилитлях. Шамиль согласился на то и на другое. На возвышенном месте, в виду нашего отряда, он торжественно, в присутствии с нашей стороны Магомета-Мирзы, сына Аслан-хана, поклялся прекратить борьбу с русскими (русским по настоянию Шамиля не дозволено было присутствовать при присяге). Так окончилась эта экспедиция. Генерал Фези донес высшему начальству о покорении им многих дагестанских народов и потом пошел с отрядом через Хунзах, Балаканы и Казанище в Кубу, ибо прямою дорогою он не мог идти потому, что его не пропускали даргинцы.

Экспедиция генерала Фези принесла только ту пользу, что в Хунзахе воздвигнуто укрепление, в горах проложено несколько удобных сообщений, и мы немного ознакомились с местностью тамошней страны. С другой стороны, эта экспедиция открыла Шамилю новый круг деятельности и увеличила его власть.

По Дагестану разослано было следующее воззвание:

"Мусульмане! Вы видели, что я разбил русских под Ашильтами; но они не постигли силы моей: неверные вновь появились в земле вашей, они хитростью разбили наших и [42] взяли Ахульго. Так угодно было Богу! Но в то же время я с горстью храбрых уничтожил русских под Тилитлями, заставил их все свои силы обратить против меня; видя это я двинул все дагестанские народы, живущие даже за Самуром и далее до моря, и когда неверные готовы были торжествовать свою победу надо мною, невидимая сила заставила их в слепоте бежать из гор для спасения своих домов и награбленного у вас имущества.

Мусульмане! будьте тверды в вашей вере, строго исполняйте шариат, пророком от Бога вам данный, не унывайте при величайших несчастиях, молитесь, плачьте о грехах ваших и чаще повторяйте: "нет Бога, кроме единого Бога и Магомет его пророк!"

Предпринятая генералом Фези без всяких существенных последствий экспедиция только уверила наших противников, что Шамиль в состоянии бороться с огромными силами русских и разрушить все наши успехи, и с этих пор Шамиль признан имамом, а Ташов-Гаджи, домогавшийся этого звания, сам подчинился ему.

Успех Шамиля под Тилитлями, где он, заняв крепкий квартал, спасся от явной погибели, подал ему мысль укрепить замок Ахульго и сделать его неприступным, а потому следующий, 1838 год, употребил он на укрепление этого замка и воздвиг новое Ахульго; потом различными воззваниями старался он соединить дагестанских мусульман и воспламенить в них фанатизм. В таковых действиях Шамиль провел 1838 год; с нашей же стороны ничего особенно замечательного предпринято не было. Мы с намерением несколько распространились в изложении этих действий, чтобы показать каким образом постепенно возрастала власть Шамиля и как он мог потом явиться в такой силе, которая, так сказать, вызвала на противоборство большую часть вооруженных сил наших на Кавказе. Последующие [43] действия представляют более занимательности и происходят в большом размере; но обстоятельства и подробности обнаруживаются уже из самого хода дел и позволяют ограничиться кратким изложением важнейших событий.

Итак вначале власть Шамиля распространялась над малым пространством северного и нагорного Дагестана. До конца 1839 года были покорны ему: Андия, Гумбет, Салатавия, Койсубу и весьма малая часть Чечни; он старался распространить власть свою между народами живущими на юге от Аварского Койсу, но не имел большого успеха.

В 1839 году кровавый штурм Ахульго потряс возрождающееся могущество Шамиля и навел ужас на всех горцев. Дело под Аргуани и овладение замком Ахульго доставили генералу Граббе громкую славу в горах, заставили Шамиля и весь Дагестан трепетать при каждом известии, что генерал Граббе идет сам в экспедицию; так как в их понятиях казалось, что он в состоянии исполнить каждое свое предприятие, чего бы оно не стоило.

Но как не было славно взятие Ахульго, излишняя самоуверенность генерала Граббе помешала ему заняться с большею деятельностью устройством Чечни и тем утвердить в ней наше владычество; важнейшая же по последствиям ошибка была та, что он доверил управление этой страны генералу Пулло, который своими действиями лишил генерала Граббе, исключая славы, всех приобретенных выгод, возбудил чеченцев против нашего правления и дал Шамилю всю возможность отторгнуть их от нас и склонить на свою сторону.

В 1840 году власть Шамиля еще более возвысилась. В этом году положено прочное основание мюридизму и при усиливающемся влиянии Шамиля нельзя надеяться, чтобы без особых усилий наших, как политических, так и военных, положить преграду успехам этого лжеучителя. [44]

Взятие Ахульго уверило неприятелей наших, что для русских нет неприступных мест; но бездействие наше в 1840 году показало им, что с падением Ахульго судьба их осталась еще не решенною, и Шамиль положил за правило: для верной и продолжительной борьбы с русскими не полагаться на неприступные места, а беспокоить нас во-первых набегами на покорные нам земли, во-вторых волнением покорных нам народов, хотя бы и не с прямою целью присоединить их к себе, но по крайней мере для развлечения военных наших сил, и чтобы тем отклонить предприятия наши от внутренности подвластных ему Дагестана и Чечни.

Таким образом, он разрушил все наши предположения 1840 года, и, Бог знает, чего можно было ожидать, если бы Шамиль успел прорваться на шамхальскую плоскость, а не был остановлен под Ишкартами геройским делом генерала Клюки-фон-Клугенау, который с 600-ми штыков и одним орудием вышел на бой против десятитысячного скопища мюридов и удержал их.

Конец же 1840 года был счастливым для Шамиля: против собственного его ожидания, Хаджи-Мурат, всегда верный и преданный русским, мститель мюридов за смерть аварского ханского дома, кровный враг Шамиля, первый стрелок и наездник, любимец аварского народа, с честью управлявший им семь лет, был по зависти недоброжелателей своих очернен перед русским начальством; неуместная же строгость последнего заставила его бежать, надеть чалму, эмблему мюридизма, и искать спасения у того, кто давно жаждал его крови.

С переходом Хаджи-Мурата к Шамилю от нас отложилась часть Аварии, нельзя было ручаться и за остальную, если бы не дело под Цельмесом, в начале 1841 года, где мы разрушили притон Мурата и заставили его бежать на Андийское Койсу, в сел. Тлох. Первая неудача эта и [45] удаление его от центра Аварии ослабили влияние Мурата на преданный ему народ.

С отложением части Аварии коварный Кибит-Магомет тилитлинский, так давно обманывавший русских и постоянно верный Шамилю, явно отложился от нас, а с ним и многие общества, лежащие вверх по Аварскому Койсу. Кибит-Магомет давно готов был отложиться от нас, но не решался на то, будучи отделен от земель покорных Шамилю целою Авариею, управляемою Хаджи-Муратом; когда же последний перешел к нашим противникам, тогда ничто не удерживало Кибит-Магомета привести в исполнение давно затеянный им план. Таким образом, изменою своею Хаджи-Мурат связал покорные Шамилю земли, т. е. лежащие на север от Андийского, с землями на юг от Аварского Койсу.

После таких переворотов Шамиль сделался владыкою почти в три раза большого пространства земель чем в начале 1840 года, и влияние его уже распространилось на север до крепости Георгиевска и Кизляра, а на юг — до реки Самура и далее.

Черкеевская экспедиция в 1841 году весьма устрашила Шамиля. Весь Дагестан наверное полагал, что настало время падения мюридизма; с нашей стороны был сделан большой сбор войск на двух пунктах: в Чечне и шахмальских владениях; заготовлены были все материальные средства; превосходство в нравственной силе было также на нашей стороне; сам корпусный командир, генерал-от-инфантерии Головин, лично принял начальство над войсками; а имя "сардарь" было страшно для горцев еще со времен генерала Ермолова. После хубарского дела Шамиль, обещавший жителям Черкея, жертвовавшим для него состоянием и самою жизнью, не выдавать их русским и защищать до последнего всеми своими силами, бежал, оставив Черкей на произвол [46] судьбы, и селение это без всякого сопротивления было занято нами. Не сдержанное Шамилем слово и бегство его после первого дела с русскими повредило ему во мнении дагестанских народов. Салатавское общество, в особенности сами черкеевцы, имели полное право роптать на него, а прочие дагестанцы и чеченцы, видя какой участи могут подвергнуться приверженцы Шамиля, потеряли доверие к нему. Между лучшими и самыми деятельными сотрудниками Шамиля возникло на него неудовольствие.

Ахверды-Магома и главный кадий Андийского общества всенародно говорили Шамилю, что им наскучил заячий бег и предлагали смириться перед русскими; в случае намерения его еще раз испытать счастье, советовали призвать всех верных мусульман на последний бой с русскими, и если они и тогда будут побеждены, то мюридизм должен рушиться и придется покориться, ибо верно так будет угодно Богу.

Такого рода предложение навлекло на Ахверды-Магому временное негодование Шамиля и он на время был удален от управления вооруженными силами мюридов; андийский же кадий был казнен. Смерть последнего, любимого андийцами и имевшего значительный вес в народе по огромному родству своему, породила общий ропот в Андии. Жители ее решительно и гласно начали говорить о готовности их покориться русским; гумбетовцы, имея перед собою пример черкеевцев, коих участь еще не была им известна, разделяли мнение андийцев и ждали русских. Но наши войска не пошли ни в Гумбет, ни в Андию, какие-то неведомые обстоятельства направили их в Аух.

Взятием Черкея и разорением обществ Салатавского, в особенности Ауховского, из которого несколько сот семейств были переселены на линию, окончилась экспедиция 1841 года. Результатом ее было для нас обеспечение шамхальской плоскости, через занятие и укрепление Черкея и устройство [47] Сулакской линии. Но во власти русских остался только Черкей и еще другое селение Зубут, все же Салатавское общество и Аух остались за Шамилем; разорение же наших новопоселенцев ауховцев заставило, впрочем, сожалеть, что и они не ушли в горы, а отдались русским. Тогда как 200 семейств, вышедших из Черкея и других селений Салатавского общества и поселившихся в Ичкерах и Гумбете, жили в покое и довольствии, пользовались особым вниманием к ним Шамиля и почетным названием верных мусульман; ауховцы, отдав себя под покровительство наше, нашли нищету и презрение своих собратий.

Для Шамиля означенная экспедиция имела ту важность, что доказала горцам возможность бороться с русскими, хотя бы с ними в поле был и сам сардарь, чего до сих пор даже не смели и не могли и помыслить. Неуместное же сострадание наше к черкеевцам, ожидавшим, что русские не оставят в их жилищах камня на камне, и что не одна голова спадет с плеч, убедили горцев, что измена против русских не страшна; что времена ермоловские уже прошли и что им надобно опасаться не нас, а Шамиля, который за малейшее предательство предает виновных смерти. Все это ободрило покорных Шамилю и уверило весь Дагестан в средствах и силе их имама, а вследствие того прежде покорный нам Андалал и Карах передались на его сторону.

Для ясности последующих событий необходимо сказать теперь несколько слов о мулле Джемал-Эддине, учителе Шамиля. Это тот самый Джемал, который в 1824 году вместе с Магометом (Кази-Мулла), Шабаном-Юсуфом и Хас-Магометом первые приняли благословение на газават от первого мюршида, муллы Магомета ярагского.

После того Джемал спокойно жил в Казикумухе, не действовал против русских вооруженною рукою; но образом своей жизни, перепиской со старейшинами и [48] духовными лицами ханства и других мест Дагестана, наконец частыми изустными наставлениями сеял ненависть к русским. Будучи мирзою Аслан-хана, он уведомлял наших противников о всех распоряжениях начальства известных хану, при коем, впрочем, не имел большого весу; также небольшое было его влияние и при наследнике его, хане Нунцале; при преемнике последнего он сделался более известным и получил в народе не малое значение; но поприще для его действий вполне открылось в правление ханши Гюль-сум-Бике, супруги Аслан-хана. Джемал-Эддин сделался двигателем мнений и поступков казикумухцев и кюринцев и оракулом целого Дагестана; в Дагестане он один, перед которым Шамиль преклоняет свою голову, целует его руку и терпеливо выслушивает советы и укоризны его, часто объявляемые всенародно! Джемал-Эддин в Дагестане единственный человек, в святость которого верят тамошние мусульмане, как покорные, так и непокорные нам.

Не воинственный, но в душе мюрид, воспламененный фанатизмом мусульман и истинный враг христиан, Джемал, достигнув степени известности, и пользуясь общим уважением в Дагестане, расширил круг своих действий и стал с твердостью и искусством преследовать свою цель: укоренение исламизма, возбуждение ненависти к русским и противоборства с ними. Легче всего мог он достигнуть этого в Казикумухском и Кюринском ханствах, управляемых детьми враждебного нам рода Тагира, брата Аслан-хана, из коих каждый заклеймил себя изменою нашему правительству.

Несмотря на многократное запрещение наше, казикумухцы постоянно производили торг по всем покорным Шамилю землям; из них до 80-ти торговцев имели охранные листы от имама. Махмуд-бек, помощник ханши-правительницы, знал это и не запрещал; напротив того, он сам был в сношениях с Шамилем, а последний, как известно, всегда [49] удовлетворял его просьбы, и если кто был ограблен мюридами, то достаточно было обратиться к Махмуд-беку, и потерянное было всегда возвращаемо. Кюринцы также были в частых сношениях с мюридами: свинец, хлеб, тулупы, одежда и часто деньги — доставлялись им не без ведома их правителя, который показывал, что будто бы не знает о том, и если иногда открыто соглашался, то будто бы из одного желания помочь брату своему Гаджи-Ягью, постоянному мюриду Шамиля; впрочем, тут более всего участвовал и руководил поступками Гарун-бека Монатиль, племянник и агент Эддина, с целью вовлечь правителя Кюринского в дело дагестанских мусульман: этого требовала политика муллы Джемала, этого, можно сказать, невидимого советника и руководителя Шамиля. Потому с достаточною вероятностью можно утверждать, что если Гарун-бек был в чем виноват против русских, то до того доводил его Монатиль, который часто действовал без его ведома.

Значительное усиление Шамиля в конце 1841 года через отложение Андалала, Караха и почти всего Койсубулинского общества заставили корпусного командира поручить управление целого Дагестана генерал-лейтенанту Фези, подчинив ему войска там расположенные и вновь назначенные для подкрепления первых, дабы дать ему возможность сделать зимнюю экспедицию в горы, чего, как полагали, по недостатку в войсках, деньгах и прочих военных средствах, не в состоянии был исполнить его предместник.

Взятие Гергебиля спасло Аварию, приостановило успехи Шамиля и могло бы удержать его от дальнейших предприятий, если бы генерал Фези не предпринял бы без всякой пользы и цели движения в Андалал, к сел. Чоху, откуда он без успеха возвратился в Аварию. Шамиль почти в тот же день занял Чох, строго наказал приверженных нам людей и оставил жителей тамошних стран при [50] том убеждении, что русские отступили, не будучи в состоянии держаться против него.

Имам, узнав слабость отряда генерала Фези, а также и то, что у него нет достаточного количества продовольственных запасов, решился идти на Казикумух, где умы давно уже были приготовлены Джемал-Эддином к принятию мюридов. Местопребывание ханов было занято без всякого сопротивления, тогда как этот дагестанский город, имея весьма крепкое местоположение, при малейшем содействии жителей, мог быть удержан, если бы у Шамиля было и в десятеро более сил.

Ханша-правительница с ее помощником Махмуд-беком, Омар, брат Аслан-хана и самурский окружный начальник подполковник Снаксарев, бывший в то время в Казикумухе, сделались пленниками Шамиля. Правитель же Кураго, Гарун-бек, отпущен по ходатайству Джемал-Эддина, побужденного к тому Монатилем; сын же Гаруна, Аббас-бек, был удержан заложником.

Правителем Казикумуха Шамиль поставил хана Гаджи-Ягью, брата Гаруна, сына Тагира, а сам с добычею и пленными отправился в Аварию. Потеря Казикумуха была несколько вознаграждена для нас покорением генералом Фези общества Койсубулинского.

С отложением Казикумуха положение наше в Дагестане было весьма затруднительно: мы могли ожидать восстания всех земель, лежащих между Тереком и Самуром; на верность Даргинского общества никак нельзя было полагаться: оно еще прежде, на предложение Шамиля соучаствовать в деле его, отвечало: что когда он овладеет Казикумухом, Карахом, Ахтами и обложит Дербент, тогда они примут его предложение, а пока, по крайней мере, не будут мешать ему. Вначале Шамиль этого только и желал; но, исполнив половину условий общества Даргинского, он легко уже мог надеяться [51] на уступчивость оного, тем более, что с весны окончательно решил взволновать Самурский округ, Кайтах, Табасарань, Кюринское владение, и обложить или Ахты, или Дербент.

Только быстрое движение наших войск от Кубы к Самуру, арестование Гарун-бека, хотя в то время невиновного, и содействие брата его Юсуф-бека, удержали от открытого восстания Кюринского владения и за ним Табасарани и Кайтаха; а даргинцы остались в ожидании последствий от неминуемых и скорых действий русских в среднем Дагестане,

При таких неблагоприятных для нас обстоятельствах начался 1842 год. Надо было усиленных средств к поддержанию владычества нашего над Дагестаном.

Военные действия в Чечне, северном и нагорном Дагестане были уже определены еще в конце 1841 года. Предположено было проникнуть в горы до места жительства Шамиля, селения Дарго, и нанести решительный и последний удар мюридизму; для чего в Чечне и на шамхальской плоскости были собраны огромные силы войск со всеми военными средствами, действия же ими Высочайше были поручены генерал-адъютанту Граббе с предоставлением ему всех прав независимого начальника.

В то же время дела среднего Дагестана требовали нового отряда, кроме уже назначенных действовать на севере этой страны; но свободных войск в Закавказском крае почти не было: все они были переданы в руки генерала Граббе и с великим трудом был составлен небольшой отряд под начальством полковника князя Аргутинского-Долгорукова, коему и поручено овладеть Казикумухом и удержать средний Дагестан от всеобщего восстания.

Известие, пронесшееся по Дагестану и Чечне, что генерал Граббе предпринимает экспедицию, навело ужас на горы и там не сомневались в том, что русские проникнут [52] в Дарго и покорят все, что лежит между Сунжей и Андийским Койсу. Сам Шамиль, опасаясь того же, не думал об удержании за собою ичкеринских лесов, а заботился о перенесении места своего пребывания из Дарго в Андалал; оттуда он хотел распространить свою власть над странами лежащими между Андийским Койсу и Самуром. А потому, отправив в Андию семейства, как свое, так и приближенных своих, также все имущество и пленных, дабы, в случае успехов русских, удалиться и найти на Гунибской горе, уже тщательно укрепляемой, безопасное убежище, Шамиль с лучшим своим боевым помощником Ахверды-Магомою решился действовать против Казикумуха, предоставив Шуальбу и Улубею защищаться по мере возможности против генерала Граббе.

Первые военные действия были открыты передовыми войсками самурского отряда. Дело при Ричи, в котором 300 штыков при одном орудии, под начальством артиллерии капитана князя Орбелиани, разгромили более чем 4-х тысячное скопище мюридов наиба Гаджи-Ягью, положив до 100 тел убитыми на месте и доставшимися нам в плен, привело в робость казикумухцев и удивило весь Дагестан. Ричинское дело и немедленное занятие Чираха решило участь среднего Дагестана. Провидение спасло нас и не допустило торжествовать мусульманам; в противном же случае весь Дагестан был бы потерян для русских на неопределенное время; а от положения в нем дел зависело спокойствие и в других наших мусульманских провинциях.

Через несколько дней после означенной ричинской битвы прибыли на казикумухскую границу все войска самурского отряда. Князь Аргутинский-Долгоруков, командующий отрядом, двинулся от Ричи и Чираха вперед и, разбив на пути скопища мюридов, занял Кумух. [53]

Вскоре сам Шамиль с Ахверды-Магомою, Хаджи-Муратом, Кибит-Магометом тилитлинским, Абдурахман-дебиром, Гаджи-Ягьею и другими наибами, предводительствующими огромными полчищами мюридов, обошел самурский отряд и стал на пути его сообщения с Дербентом, Кубою и Ахтами.

В то время как Шамиль возобновил свои действия против среднего Дагестана, генерал Граббе вступил в непокорную Чечню.

Кровавая битва в ичкеринских лесах, от которой обе стороны понесли огромную потерю, довели Шуальба до того, что он беспрестанно посылал гонцов к имаму с убедительной просьбой спешить к нему на помощь, и наконец писал, что если вскоре Шамиль не прибудет в Ичкеры, то он отказывается от сопротивления русским и принужден будет бежать; что генерал Граббе в небольшом переходе от с. Шуани и что когда русские достигнут до сего места, то вся Чечня и Андия покорятся им.

Последнее известие Шамиль получил во время кумалюнского дела с самурским отрядом, отчаянное сопротивление которого, не обещая ему совершенного успеха, заставило его идти на помощь Шуальбу. Между тем положение последнего приняло другой оборот.

Огромные потери и совершенное расстройство в войсках генерала Граббе заставили его отступить и отказаться от дальнейших действий против Дарго, и когда прибыл Шамиль, то наиб встретил его уже как победитель; а между тем своим отступлением от Казикумуха Шамиль дал возможность самурскому отряду утвердиться в ханстве и поставить правителем его Абдул-Рахмана (сына Омара, родного брата Аслан-хана) из рода преданного русскому правительству.

Счастье изменило генералу Граббе — самонадеянность [54] погубила его; он предпринял еще одно движение от Темир-Хан-Шуры к Игалям, испытал новую неудачу и отступил, оставив победу в руках противника.

Насколько игалинская и ичкеринская экспедиции были для нас неудачны, но по огромным понесенным потерям оне остались памятны также и для мюридов: в одном ичкеринском деле они потеряли убитыми до 600 чел., так что и до сих пор горцы не хвалятся своим успехом, хотя нельзя отвергать, что они остались победителями, так как по их расчетам русские должны были все тут погибнуть.

1842 год заключил военное поприще генерала Граббе на Кавказе, но имя его осталось памятным между горцами и столь же грозным для них, как имя генерала Эристова в Чечне, а генерала Ермолова в Даргинском обществе. Сам Шамиль, излагая мнение о наших генералах, говорит, что Граббе всегда был для него страшен.

Счастливая экспедиция князя Аргутинского отторгла Казикумухское ханство от власти Шамиля и удержала в покое весь средний Дагестан; но главное не допустила до измены Даргинского общества, которое, сколь не кажется преданным к русским, при малейшей неудаче самурского отряда в кумалюнском деле, наверное отложилось бы в руки Шамиля. Ичкеринская и игалинская экспедиции доставили Шамилю покой и возможность утвердиться в своей власти. Эти экспедиции не дозволили нашим войскам сделать какое-либо новое, более счастливое предприятие и поставили нас на неопределенное время в оборонительное положение.

Известие, к сожалению гласно разнесшееся по Кавказу о Высочайшей воле, дабы на будущее время не были предпринимаемы в горы экспедиции, и была бы принята система оборонительная, по которой должно отражать одни покушения горцев, дозволило Шамилю представить эту меру дагестанцам как следствие бессилия русских; что он с верными [55] мусульманами и с помощью Божьей лишил русских всех средств к войне; что при небольшом усилии можно будет изгнать русских и довести исламизм до полного торжества. Таковым словам Шамиля, имама великого, слепо верят не одни подвластные ему дагестанские народы, но и племена покорные нам. Все это дало Шамилю на Кавказе такой вес и силу, какими не пользовались до сих пор ни он, ни его предместники, Кази-Мулла и Гамзат, которые сверх того не имели во власти своей столь огромных владений.

Ныне подчинены Шамилю в горах: Гумбет, Андия, Технуцал, Чамалал, Багулал, Ункратль, Тиндаль, Ахвах, Тилитль, Кель, Карах, Тлейсерух, Куяда, часть Андалала и Койсубу; в Чечне: горная Чечня, т. е. ичкеры, шубузовцы, ришни, галгаевцы, на плоскости — мичиковцы и все пространство вдоль уступов гор от Мичика до Аргуна и от Гойты до назрановцев, или лучше от Качкалыковского хребта, вдоль по Сунже, до назрановцев.

Ныне Шамиль, видя себя властелином столь обширной части Дагестана и Чечни, при убеждении народа в его силе и могуществе, уверенный, что не скоро будет обеспокоен русскими, заботится об устройстве ему подвластных народов и введении некоторой правильной администрации, насколько позволяют это законы шариата.

Для полного понятия о положении дел наших в Дагестане, и дабы судить о мерах, необходимых для скорейшего смирения и устройства этой страны, необходимо теперь обратить внимание на административные введения Шамиля в землях ему подвластных и на меры, которыми он приобрел и поддерживает свою власть. Нет возможности в настоящее время, по неимению верных источников, представить эти сведения с некоторою полнотою, подробностью и достоверностью; при изыскании их надо было довольствоваться показаниями лазутчиков и таких лиц, которые живут вблизи театра [56] действий Шамиля и пользуются в Дагестане общим доверием.

При предыдущем изложении хода 3-го периода духовной войны можно было говорить довольно положительно о фактах и событиях, о которых имеются и официальные донесения и где причины и следствия обнаруживаются ясно сами собою ¹⁵; при изложении же нижеследующих сведений, нельзя ручаться за точность всего, особенно подробностей, хотя в целом и в основных мыслях сведения эти, насколько можно было их поверить, оказываются достоверными.

Из всех учреждений Шамиля заслуживает наибольшего внимания разделение подвластных ему земель на наибства и области, учреждение наибской конной милиции и общего вооружения, муртизигаторов, летучей почты, опыт введения между мюридами чинов и знаков отличия, положение о наказаниях за различного рода преступления и, наконец, начало образования общественной казны.

Сколько известно подвластные Шамилю земли разделены на области и наибства; первых считается: по некоторым сведениям три, по другим — четыре, с причисленными к ним обществами; наибств же 17, из коих Ичкеринское наибство не входит в состав никакой области и находится под непосредственным управлением самого Шамиля.

Обязанности каждого наиба состоят в том, чтобы управлять вверенною ему частью строго и добросовестно, наблюдать за непременным исполнением законов шариата, уничтожать существование между различными племенами раздоров, соглашать их различные выгоды, устранять между ними враждебные столкновения и в особенности кровавое мщение.

Не все наибы облечены одинаковою властью. Ахверды-Магома, Шуальб, Улубей-мулла и Нур-Магомет, как более доверенные и испытанные лица, имеют более власти и наружных отличий; они уполномочены от Шамиля судить и казнить преступников; прочие наибы не имеют этой власти и должны отсылать виновных к Шамилю.

Каждый наиб имеет в прямой зависимости от себя помощника, а в каждом селении — старшину. Как тот, так и другие должны в точности исполнять его приказания и находиться в полной его зависимости,

Каждый из наибов должен иметь 300 человек конницы ¹⁸, которая набирается в обществе по одному с десяти дворов; выбор каждого конного предоставляется хозяевам дворов, кои должны выставить конного. Семейство, из которого выбран милиционер, не обязано содержать его: это лежит на остальных девяти семействах; они должны платить ему в год по 10-ти руб. серебром, (что весьма сомнительно) давать 10 чувалов (четверть) зернового хлеба и 10 ароб сена. По требованию Шамиля каждый наиб должен являться с тремя стами конных. Следовательно число всей конной милиции будет простираться при общем сборе до пяти тысяч.

Если неприятель приближается к какому-либо обществу, а обстоятельства потребуют всеобщего вооружения, то каждый из означенных милиционеров делается начальником 10-ти [59] дворов, из коих он выбран, и под его команду поступают все могущие носить оружие. Он выводит их в поле, или с ними защищается в селении, или становится и действует там, где будет приказано от наиба, или самого Шамиля.

Сам же Шамиль имеет при себе выборную охранную стражу; составляющие ее люди называются муртизигаторами; они избираются из людей известных по испытанной преданности к Шамилю, и по твердому верованию в святость учения тариката. Кроме того, муртизигаторы бывают большею частью холостые, с выбором их в эту охранную стражу они отказываются некоторым образом от своих семейств, обязываются следовать учению имама, исполнять постановления шариата и слепо повиноваться Шамилю.

Число муртизигаторов также в точности неизвестно, но примерно можно положить от 600 до 900 человек. Они разделяются на десятки, сотни и имеют сотенных, трехсотенных и пятисотенных командиров Также управляется и разделяется упомянутая выше милиция каждого наиба.

Все таковые начальники избираются из людей пользующихся весом и уважением в народе; как по происхождению, или званию, состоянию, так и по храбрости своей, они пользуются разными преимуществами и знаками отличия.

Муртизигаторы получают от Шамиля жалованья по 1 и не более 1 1/2 рублей серебром в месяц (тоже сомнительно) кроме достающейся им части отбитой добычи. Каждая деревня, в которую посылаются Шамилем муртизигаторы, должна продовольствовать как их, так и их лошадей; эта мера придает охранной страже еще более важности и уважения, а вместе с тем возвышает в глазах горцев и самого Шамиля.

Цель учреждения муртизигаторов — прямая и косвенная: прямая цель состоит в том, чтобы иметь приближенных людей испытанной доверенности, готовых во всякое время [60] поддерживать власть и влияние имама и жертвовать за дело его жизнью своею. Во время войны они и составляют самую лучшую и надежную часть сборищ горцев ¹⁹, дерутся с отчаянной решимостью, соблюдают отличную подчиненность и в бою носят значки Шамиля, наместника, или наиба. Малое число их опаснее чем целое скопище прочих горцев: при первой удачной атаке последние часто разбегаются, между тем муртизигаторы, предоставленные самим себе, избирают крепкую позицию и держатся в ней до последней крайности. Косвенная же цель учреждения их состоит в том, что они рассылаются по селениям для поддержания и распространения законов шариата, особенно в тех обществах, которые недавно подчинились власти имама, или верность которых сомнительна.

Так Андия и Гумбет, наиболее обложенные податями и перенесшие огромные потери в людях и имуществе в продолжительной борьбе Шамиля с русскими и аварцами, ропщут на учение мюридов и готовы покориться русским при первой возможности. Шамиль знает об этом, но как Андия и Гумбет составляют центр его владений и опору его владычества над Дагестаном, то он и принимает строгие меры для учреждения и наблюдения за ними, что и возложено на верных муртизигаторов.

Таким образом, эта охранная стража составляет опричников и тайную полицию Шамиля, которая действиями своими и подозрительностью держит всех в таком страхе, что брат боится брата и боятся сходиться между собою из опасения подать повод муртизигаторам к какому-либо подозрению. Подозрительные тотчас арестуются и, смотря по вине и силе лица, виновный наказывается: или ими [61] самими, или передается наибу, или даже самому Шамилю.

Шамиль намерен был завести постоянную пехоту и конницу, определить устройство каждой из них, право, кто может поступать в тот и другой род ополчения, на какой срок и на каком основании; но, опасаясь дать повод своим недоброжелателям выставлять таковую меру его как нарушение законов шариата, а вероятно и недостаток денежных средств заставили Шамиля отложить это предположение до времени, а между тем есть в коране такие места, которые могут оправдать это предприятие, когда настанет благоприятная для того пора.

Доходы Шамиля состояли прежде, как и у предместников его Кази-Муллы и Гамзата, только в хамусе: пятой доли из военной добычи, кем бы из его подвластных она не была захвачена и из чего бы она не состояла: скота, пленных, вещей; вторую же статью дохода составляли взимаемые штрафы за нарушение законов шариата и за подозрение в предательстве.

В настоящее время, когда власть Шамиля значительно утвердилась, когда дагестанские народы видят в нем самостоятельного владыку своего и уже верят в его силу и могущество, Шамиль решился положить основание общественной казны. Главные ее доходы суть следующие:

1) Поголовная подать. Гумбет и Андия платят по 1 р. серебром с семейства, другие общества начинают тоже вносить дань; но в точности неизвестно, платят ли они деньгами или естественными произведениями соответственной ценности.

2) Десятая доля со всех хлебных произведений.

3) Во всех обществах подвластных Шамилю доходы с земель, принадлежащих прежде мечетям, поступают ныне в общественную казну и не остаются в пользу мечети.

и 4) Если после умерших нет прямых наследников, то все имущество движимое и недвижимое тоже поступает в общественную казну. [62]

Эти главнейшие статьи доходов, поступающих в казну Шамиля; может быть есть еще и другие источники, но пока они еще неизвестны ²⁰.

Шамиля упрекают в жадности его к приобретению золота и в неумеренной скупости на деньги при необходимых расходах; но обвинение это неосновательно: он бережлив до крайности и в его положении таковая бережливость необходима. Шамилю надобны большие деньги, чтобы исполнить намерение свое — продолжать до последней возможности борьбу с сильною и богатою монархиею, а для себя создать в Дагестане новое царство. Он должен соблюдать строгую расчетливость в своих расходах, ибо потребности в денежных средствах встречаются на всяком шагу, а постоянных источников к приобретению денег до 1841 года он никаких не имел. Образование шариатской казны еще ново и не получило еще полного развития, все это не позволяет делать излишних расходов. Впрочем, Шамиль при своих скудных средствах бывает и щедр на деньги в тех случаях, когда щедрость может принести пользу. Говорят даже, что он выдает тем, кто храбростью, мужеством заслуживает военный орден, ныне им учрежденный, пенсион по 3 рубля серебром в месяц; это свидетельствует, что он не скуп и не намерен копить для себя деньги.

С возрастающею властью и влиянием Шамиля, с учреждением некоторой правильной администрации распространился круг и объем его действий и умножились беспрестанные сношения его с наибами и разными лицами. Хотя его воля всегда свято и немедленно исполняется, но для ускорения хода дел, передачи приказаний и получения донесений, в конце 1842 года, Шамиль учредил почту в роде нашей летучей. Посылаемый [63] предъявляет бланкет, выданный имамом или наибом какого то бы ни было общества, и тотчас беспрекословно получает в каждом селении лошадь и проводника для дальнейшего следования; а на ночлегах дают ему квартиру и продовольствие.

Мало известно в чем состояло у Кази-Муллы и Гамзата поощрение преданных или показавших услуги шариату людей. У Шамиля вначале выдавались подарки оружием, лошадьми, баранами, различными вещами и даже делались денежные награждения. Получить от имама рублей 30 серебром почиталось великою милостью и счастьем. Но с 1841 года, с совершенным образованием муртизигаторов, явились медали ²¹ и различные знаки отличия, но кажется только в виде опыта, ибо знаки отличия только видны между мюридами под управлением Шуальба и частью Ахверды-Магомы, в Аварской же и Лезгинской областях такие знаки еще не раздавались.

Первый знак отличия есть серебряная круглая медаль, ее может получить только сотенный командир муртизигаторов и даже наибской милиции.

Чтобы быть сотенным командиром, должно сделаться известным своею храбростью; а потому на медали написано по-арабски: "за храбрость сотенному командиру".

Второй знак отличия треугольная серебряная медаль; ее может получить только трехсотенный командир, и потому надпись на медали: "за отличную храбрость трехсотенному командиру", ибо, чтобы командовать тремя сотнями, надо оказать особенное отличие.

Третий знак отличия — серебряные, небольшие эполеты и темляк; их могут получить только пятисотенные командиры; но их весьма мало. Означенные эполеты отличаются от [64] наших тем, что делаются не из канители, а из кованного серебра, при том весьма небольшие.

В конце 1842 года Шамиль учредил род военной иерархии и в достоинство соответственное званию нашего генерала возведены были тогда Ахверды-Магома, Шуальб-мулла и Улу-бей-мулла; прочие же наибы и помощники трех первых — на степень капитанов.

Лица, возведенные в звание генералов, получают два серебряных знака отличия, имеющие вид полузвезды, так, что два сложенные вместе знака, составляют нашу орденскую звезду; носят же их по одной на каждой стороне груди зубцами в наружу. Бывший в плену прапорщик князь Орбелиани говорит, что видел на Шуальбе две звезды пятиугольные.

Все же прочие наибы и помощники их, называющиеся капитанами, получают знаки отличия похожие на овальную медаль. Помощники наибов, капитанов и вообще все старшины селений носят серебряные пластинки (в виде наличников у дверных замков).

Но высшею наградою признается у горцев военный знак отличия; если только справедливо учреждение его, он имеет вид овальной медали с вырезками, так что несколько подходит на крест. Этот знак отличия установлен с одинаковою целью, как наш военный знак отличия, однако с тою разницею, что тот, кто получит его, пользуется у имама пенсионом по 3 рубля серебром в месяц. Менее же храбрым нашивается на чалму четырехугольный кусочек зеленой материи ²².

Наконец все наибы имеют свои знаки; если же какое-либо общество особенно отличится в бою, то Шамиль жалует наибу того общества особое знамя. [65]

При занятии Шамилем Казикумуха в его руки досталось два знамя, Высочайше пожалованные Казикумухскому и Кюринскому ханствам; одно из них он отдал Шуальбу, другое - Улубею, в награду за действия их против генерал-адъютанта Граббе в ичкеринских лесах.

Сколь разнородны награды, столь и различны взыскания и наказания за разного рода преступления.

За малую вину взыскивается деньгами или натурою штраф, который и поступает в общественную казну; за вторичную вину того же рода штраф увеличивается, а иногда удваивается.

Оказавшим в сражении трусость или малодушие, обшивают правую руку войлоком, или пришивают на спине кусок материи. Эти знаки носятся до тех пор, пока виновный не окажет себя столь храбрым, что если бы он не подвергнулся до того упомянутому наказанию, то мог бы заслужить военный знак отличия.

Более же виновных, кроме такого штрафа, сажают в темную яму иногда на несколько недель и даже на несколько месяцев. Таким арестантам отпускается самая скудная пища, едва достаточная для поддержания жизненных сил, и должно почитать большим снисхождением к преступнику, если изредка дозволяется выпускать его наверх ямы подышать чистым воздухом. Когда же посаженный в яму арестант будет подозреваем в намерении бежать, а тем более если успеет в этом и будет пойман, то его заковывают в тяжелые кандалы, и он лишается всякого снисхождения. Прощенные арестанты часто выходят из подземных своих темниц едва живыми, похожими на мертвецов; от изнурения они впадают в болезни, от которых иногда и не излечиваются.

За уголовные преступления положена смертная казнь, состоящая в отсечении головы; но эта казнь бывает двоякая — почетная и постыдная. [66]

Почетная состоит в том, что осужденный садится сам на землю по мусульманскому обычаю, раскрывает рубашку у шеи, и когда после молитвы наклонит голову, тогда ударом секиры отсекают ее.

Постыдная же казнь состоит в подобном отсечении головы, только она снимается на плахе ²³.

Для приведения в исполнение смертных приговоров при имаме находится постоянно палач с секирою, очень похожею на секиру римских ликтаторов; палач всегда сопровождает Шамиля во всех его поездках и выходах к народу.

Можно положительно сказать, что Шамиль в настоящее время есть неограниченный владыка, властелин и деспот покорных ему Чечни и Дагестана, которые он старается всеми средствами упрочить за собою и образовать в них новое, независимое царство; но не все повинующиеся Шамилю племена истинно преданы ему: Карах, Андия, Гумбет, Салатавия и Андалал покорны ему только из одного страха. Они давно готовы покориться русским, но, не надеясь на собственные силы, ждут только удобного случая, когда мы вступим в их земли, чтобы явно восстать против имама.

Как бы то ни было ²⁴, надо удивляться умению Шамиля достигнуть такой власти над этими различными племенами, политическим способностям его в сохранении единства в этой массе, в направлении ее к одной цели, побуждая к тому фанатизмом, то добычею, то страхом своего имени, наконец административным мерам его, клонящимся к устройству тела, душу которого составляет он сам, к скреплению целого, к утверждению власти своей, к вернейшему достижению предположенной цели. Тем более надо удивляться [67] этому, что он подчинил себе людей диких, не знающих никаких других законов, кроме обычаев своих и собственного произвола; людей, которые легко возбуждаются к кровной мести за малейшее оскорбление и насилие; людей, не имеющих сверх всего истинного уважения к Шамилю, неверующих, чтобы он был проникнут святостью тариката, как то был Кази-Мулла, и не находящих в нем даже ответственности последнего. Но при всем том они слепо повинуются Шамилю, беспрекословно покоряются лицу, назначенному главным в обществе, беспрекословно удаляются от должностей, собираются и идут куда назначат; дают лошадей, эшаков, чуреки по первому его требованию и не исполнить приказания имама считают не естественным грехом. Так сумел Шамиль оковать умы, волю, понятия их.

До таковой власти Шамиль достиг: во-первых через взаимное побуждение подвластных ему народов к повиновению и точному исполнению его воли; потом через разные его вымыслы и обманы, коими он приобрел себе более важности в политическом и духовном отношениях.

В прежние времена чеченцы принимали к себе лезгин и аварцев для действий противу русских; с появлением Кази-Муллы они стали в непосредственную зависимость ново-толкователей исламизма и вместе с тем лезгин и аварцев, которые теперь управляют делами чеченцев. Шамиль живет в горной Чечне, а окружен лезгинами; Ахверды-Магома тоже. Когда нужно было сделать нападение на назрановцев, в апреле 1841 года, тогда Шамиль потребовал к себе Хаджи-Мурата с 500-ми горцев не столько для усиления себя, сколько для удержания в беспрекословном повиновении чеченцев. Последние очень хорошо понимают свою зависимость от лезгин и аварцев и на чем основана власть Шамиля в Чечне. Власть Шамиля утверждена прочнее между лезгинами и аварцами, нежели между чеченцами. Это [68] существует не от одного различия в происхождении, но и от недостатка фанатизма в чеченцах. Впрочем, несмотря на видимую прочность власти своей в горах, Шамиль, с возрастанием требований и взыскательности, иногда и горцев побуждает чеченцами. Эта мера действительна и благоразумна, когда власть довольно утвердится и освятится временем, как в настоящее время освящена и утверждена временная власть Шамиля.

Чтобы придать себе более важности в политическом отношении, он уверяет мюридов, что находится в беспрестанных сношениях с турецким султаном и египетским пашою; для доказательства сочиняет сам письма, как будто полученные от означенных лиц, письма эти рассылает кадиям и муллам, приказывая читать их в мечетях при полном собрании народа. В этих письмах он обыкновенно излагает, что турецкий султан и египетский паша принимают живое участие в его деле, что они намерены прислать ему в помощь большие силы, что эти силы уже в дороге. Он недавно разгласил даже, что египетский паша едет в Дагестан.

Наконец, дабы придать себе вес в духовном отношении, Шамиль прибегает раз, а иногда два раза в год к халвату ²⁵. На легковерных мусульман, если в них только есть искра фанатизма, это средство имеет большое влияние. Оно состоит вот в чем: Шамиль в известное время запирается в своем доме и никого не принимает, уверяя будто бы должен совершенно предаться религии, духовным занятиям и беседе с пророком. Когда таким образом пройдет недели три, он начинает употреблять самую скудную пищу, а последние один или два дня ничего не ест. К этому времени собираются к нему все кадии и муллы [69] и окружают дом его, не дозволяя никому приближаться. Вечером последнего дня этой уединенной жизни он требует к себе главных лиц и, принимая вид изнуренного и слабого человека, говорит, что сам пророк Магомет снизошел к нему в виде голубя, сделал ему важное открытие и увещевал его поддерживать и распространять шариат. После беседы с главными духовными лицами, он выходит к собравшемуся у его дома народу и излагает свое учение, доказывая его из корана, слышанного им от самого пророка. Глупые горцы верят ему от души и торжество кончается обыкновенным гимном: "нет Бога, кроме единого Бога, пророка его Магомета, Шамиля, имама великого".

Бывшие у него кадии и муллы, возвратясь в свои селения, рассказывают с уверенностью о происходившем в Дарго, а народ, веря им чистосердечно, воспевает аллаха, пророка и Шамиля и потом предается празднествам.

Как ни велика власть Шамиля, но он не считает себя в совершенной безопасности, зная, что деньги могут легко направить на него кинжал из руки мусульманина же, и что многие питают к нему кровную месть за казнь родственников, братьев, отцов и детей. Сколько слетело голов по мановению его руки? конечно по суду шариата; но много было жертв, которые пали по прихотям Шамиля, по самому слабому обвинению; все это заставляет его быть осторожным и недоступным. Никто без его разрешения не смеет приблизиться к нему; кому же это дозволено, тот, подходя, целует его платье. Это соблюдают все, даже знатные лица.

При его доме день и ночь находится караул; если выходит из дому, то его окружают множество самых преданных ему муртизигаторов. Порядок шествия их в роде того, какой был при Кази-Мулле и Гамзате (стр. 31).

При поездках Шамиля в обществах, пользующихся его доверием, он имеет при себе конвой от 500 до 1000 [70] человек, а при поездке в Чечню — от 2000 до 5000 человек. Однако, чтобы таковая мера предосторожности не почиталась народом за недоверие к нему, Шамилю, он выставляет ее как необходимую принадлежность высокого достоинства своего, а чтобы более поддерживать горцев в этой мысли, постановил, дабы и каждый наиб по степени, в которую он возведен, имел бы кроме охранных нукеров еще известный конвой. Вообще всем наибам при поездках дозволено иметь кроме муртизигаторов конвой от 50-ти до 200; Улубею в 300, Шуальб-мулле в 500, Ахверды-Магоме в 1000 человек мюридов.

Из предыдущего краткого обзора 3-го периода духовной войны в Дагестане, очерка жизни и действий представителя этого периода Шамиля, мы видим до какой небывалой власти в этих странах достиг преемник Гамзат-бека. Слив в одно целое все непокорные нам общества, Шамиль своим именем и влиянием, действиями и распоряжениями, фанатизмом и страхом, держит в единстве массу разноплеменных горцев и направляет эту массу на упорную борьбу с нами. Но если вследствие того дела Дагестана приобрели в последнее время важнейшее для них значение, то и мы с своей стороны имеем в нынешнем положении своем на Кавказе прочное ручательство, которое позволяет нам подвигаться и быть уверенным, для славы русского имени на востоке, для блага кавказских народов, что скоро бунтующий Дагестан принужден будет смириться, а с успокоением его не представится затруднений к подчинению и благоустройству всех прочих непокорных народов.

Как ни усилился враждебный нам Дагестан, и как не кажется, по-видимому, что в настоящую эпоху мы нажили небывалого до сих пор на Кавказе врага, так сказать целое враждебное, вновь созданное царство; однако, следя внимательно за ходом событий с появления нашего за кавказским [71] хребтом, увидим, что в течение последней двадцатилетней борьбы, мы, несмотря на некоторые неудачи, на быстрое и враждебное распространение влияния мюридизма и власти имамов, идем вперед не останавливаясь; что успехи мусульман имеют более ложный блеск; что наше владычество на Кавказе делается более определенным и положение наше ныне прочнее, чем когда-либо

Обнаруживая незнание дел и ложное воззрение, некоторые утверждают несправедливо, что ныне кавказские народы менее покорны и менее благоустроены чем они были за 20 лет, что ныне нужно действовать так, как это делалось в то время, что теперь должно следовать системе управления, какая была принята нашими закавказскими предшественниками. В подтверждение своего мнения они указывают на малое число войск и незначительность средств, бывших в распоряжении генерала Ермолова и сравнивают то и другое с массою войск и огромными средствами, необходимых ныне на Кавказе.

Никто не может и не в состоянии отнять от генерала Ермолова достоинств, заслуг и пользы, оказанных им в звании главноуправляющего Закавказским краем, но надо очертить то пространство, которым мы владели на Кавказе до 1826 года и сличить с нынешним, тогда окажется разница, надобно сравнить прежние и настоящие виды правительства на Кавказе и тогда увидим, что ныне имеются относительно еще мало военных и финансовых средств к быстрому выполнению правительственных предположений. Пусть в нынешнее время генерал Ермолов появится на Кавказе и своим проницательным оком взглянет на положение дел, он во многом не узнает страны столь долго им управляемой, и высокий ум его беспристрастно скажет, что его преемниками слава русских не уронена.

Несправедливо указывать и на дагестанскую духовную войну, говоря, что она возникла и распространилась в [73] последнее время: начало ее относится еще к ермоловским временам.

Многих ужасает эта развившаяся ныне в большем размере духовная война, эта власть и влияние, которых достиг Шамиль во всем Дагестане, соединение всех непокорных нам племен; между тем эти опасения, если посмотрим на предмет с другой стороны, легко ослабляются. Если при Кази-Мулле мусульмане воспламенялись действительным фанатизмом, то этого нельзя сказать о настоящем духе дагестанцев и войне. Многие, даже целые племена, как например вся Чечня, плохо веруют в шариат; многие, едва ли не большая часть, не веруют в святость Шамиля: многие становятся под его значки из природной воинственности или алчности к добыче; наконец, почти все удерживаются страхом. Может ли на таком зыбком основании быть непоколебимы власть и влияние Шамиля? Что значит единство и соединение всех горцев? андийцы ждут нашего прибытия с нетерпением; Чечня чувствует стесненное положение свое; почти все общества тяготятся продолжительною борьбою и лишением удобств жизни.

И как мало нужно, чтобы поколебать эту ужасную власть, разъединить возрождающийся союз горцев! одно с решительностью предпринятое движение наших войск из Казикумуха в Андалал, занятие сел. Рагоджи, и вся обширная страна лежащая до Аварского Койсу безусловно покорится нам.

Занятие и укрепление Рагоджи и нескольких ничтожных башен доставят нам такие результаты, какие доставило нам занятие Хунзаха, Ахтов и Казикумуха. Если бы можно было волшебною силою мгновенно перенести вперед всю цепь укреплений Кавказской линии, то и тогда результаты не были бы ощутительнее.

Когда Рагоджа будет в наших руках, тогда Гунибская гора падет сама собою; Тилитли не будет долго держаться; [73] вся Авария примкнет к подвластным нам странам; Даргинское общество будет оторвано от непокорного Дагестана; народам подвластным Шамилю не откуда будет получать оружие и хлеб; потеря же эта будет для них чувствительнее чем отнятие половины чеченской плоскости. Потом, по всей вероятности, откроется возможность проложить ближайший военный путь между Тифлисом и Темир-Хан-Шурою через Кахетию и Аварию. Наконец, легко будет сделать предприятие для покорения Андии, Гумбета и проч., положив желанный конец многолетней борьбы в том крае.

Пояснительная записка к истории духовной войны в Дагестане.

Алим — человек известный своею глубокою ученостью, пользующийся особым уважением народа.

Бичь — незаконные дети, незаконные жены.

Гаджи — мусульманин бывший в Мекке для поклонения гробу пророка.

Джанка — сын знатного мусульманина, рожденный от законной жены низкого происхождения.

Газават — война против неверных.

Кази — глава духовенства.

Мюршид — толкователь тариката и глава его последователей.

Имам — глава духовенства и правоверных в целом крае. Али, преемник Магомета, был имам.

Тарикат — философское учение у мусульман о всемогуществе и величии Бога, или наука нравственного элемента человека.

Теба — клятва мусульман оставить грехи и впредь их не делать.

Эффендий — духовная особа.

Шариат — наука о физическом элементе человека, содержащая права гражданские.

Марафат — наука умственного элемента человека.

Комментарии

13. Собиранием исторических, статистических, географических и других сведений о Дагестане занимаются многие из офицеров генерального штаба, в особенности подполковник Д. В. Пассек и капитан Неверовский, которых трудами я во многом воспользовался при составлении этого периода. То, что заимствовал от них, будет означено в примечании.

14. Описание наружности Шамиля и его качеств принадлежит подполковнику Пассеку,

15. Хотя при составлении записок официальные донесения были отстранены с тою целью, чтобы представить дела Дагестана в нынешнее время более близкими к истине и в том именно виде, как они понимаются нашими противниками.

16. На место умершего Наиба Джеват-хана.

17. Дебир значит кадий.

18. Впрочем, число 300 неопределенно. Наиб может иметь конницы более или менее смотря по народонаселению своего наибства.

19. Часть сведений о муртизигаторах взята из записок подполковника Пассека и капитана Неверовского.

20. Все денежные взносы доставляются прямо к казначею Шамиля, а хлебный сбор остается в ведении каждого наиба и расходуется по распоряжению имама.

21. Часть сведений о летучей почте и знаках отличия взята из записок генерального штаба капитана Неверовского.

22. Ахверды-Магома, кроме общих отличий, носит у правого эполета большую серебряную бляху с надписью на арабском языке: "нет другого молодца, как Ахверды-Магома и лучшей шашки, как его шашка".

23. Впрочем, за уголовные преступления иногда расстреливают, и случается, что закалывают кинжалами. Исполнение такового приговора возлагается уже на самых приближенных имаму муртизигаторов.

24. Это рассуждение и дальнейшее о взаимном побуждении всех подвластных Шамилю, так много истины в себе заключающее, принадлежит генерального штаба подполковнику Пассеку.

25. Сведения о халвате принадлежат генерального штаба капитану Неверовскому.

Текст воспроизведен по изданию: Выписка из путевого журнала генерального штаба штабс-капитана Прушановского. Историческая записка о начале и развитии духовной войны (или превратного тариката) учения о нравственном элементе человека в Дагестане // Кавказский сборник, Том 23. 1902

© текст - ??. 1902
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1902