-

НЕФЕДЬЕВ Н.

ВЗГЛЯД НА НЕКОТОРЫЕ МЕСТА ЗАКАВКАЗСКОЙ РОССИИ

(Из дорожных записок).

Оставя Гумры, нынешний Александраполь, прекрасный, много обещающий городок на границе Турции, со вновь устроенными превосходными укреплениями, — на 28 Октября (1837 г.) имел я ночлег в Мастырях. Это — первое селение Армянской области; оно принадлежит Армянскому Эчмиадзинскому монастырю. Здесь, по обыкновенному порядку вещей, квартирою мне служила сырая землянка, в которой при том надобно было разделять помещение вместе с хозяйскими лошадьми, коровами и буйволами. За Кавказом, во всех [122] деревнях, конюшня есть вместе и гостиная. Дурная погода заставила меня принять это незавидное убежище; сверх того и не возможно было пуститься ночью в дорогу, идущую до крепости Сардар-Аббада, верст на сорок, пустынными местами, где бродят одни полудикие Курды. После скромного ужина, я расположился спать. Постелью и одеялом служила бурка. Занятое виною место ограждено было перекладинами; не смотря однакож на эту предосторожность, скоро я пробужден был близким топотом. В непроницаемой темноте, близ самой головы моей прогуливалась лошадь, опрокинув перегородку. В это время начинало светать; я приказал тотчас седлать лошадей, и в сопровождении обывательского конвоя отправился в путь. Здешние Армяне, издавна обитающие на пограничной черте трех государств: России, Турции и Персии, — народ воинственный. Костюм моих конвойных был Турецкий; вооружение состояло из винтовок, пистолетов, сабель и длинных Курдинских пик. При самови выезде из Мастырей приветствовал меня Арарат, возвышая до небес увенчанную снегами главу свою. Поражающее величие этой горы и священная ее знаменитость [123] наполнили душу неизъяснимым благоговением. Я видел место спасения Ноя, колыбель человечества.

Между Мастырями и Сардарь-Аббадом Находится оставленное укрепление Талынь, построение коего относится к временам отдаленным. Некогда существовал тут город; но теперь изгладились самые признаки его, так что достоверность преданий об нем подтверждается лишь множеством надгробных камней, около укрепления рассеянных. Эти надгробные камни странностию своею обращают на себя особенное внимание: здесь вы видите каменного барана, лошадь, быка, осла и т. п.; сверх того, на некоторых памятниках изображены сабли, ножницы и проч. Все это вероятно служило изъяснением свойств и ремесла каждого умершего. Сабля, например, указывала воина; ножницы — портного и т. д.

За Талынью начали встречаться Курды, которые, проводя летом кочевую жизнь, на зиму останавливаются в здешних окрестностях; не столько из простого любопытства, сколько по обязанности, надлежало мне видеть домашний быт этого народа, [124] узнать его нужды и потребности; потому, не смотря на представляемые со стороны конвойных опасения, оставя вьюки на дороге, я с одним проводником и переводчиком пустился в сторону, где среди бесчисленного множества огромных камней дым означал жилище. Курды, разделяясь на общества, известные под различными именами, не имеют ни селений, ни аулов; каждая их семья живет отдельно в пещере, снаружи едва приметной. Приближась к одной из таких пещер, я криком старался вызвать хозяев; но мне не отвечали. Между тем громкий лай собак, встревоженных прибытием незнакомцев, оглашал воздух, и в полуверсте от меня показалось несколько Курдинцев. На все знаки приглашения они оставались неподвижными; конвойный мой не решался к ним приблизиться, и потому надобно было поручить это переводчику, который имел более отваги объясниться с ними.

Затрудняясь растолковать им значение моего гражданского чина, он вздумал рекомендовать меня Пашею, и даже чуть ли не Сераскиром, хоть я весьма мало походил на того и другого. Таким образом [125] переводчику удалось привести ко мне четырех Курдов; а в след за ними, по особому извещению, прискакал Султан их, или старшина, видный, бойкий молодой человек, приятной наружности. По приказанию его принесено было масло и грубый хлеб, которыми он прежде всего подчинял меня, говоря, что евшие вместе хлеб навсегда должны быть друзьями. Расположась на мшистом камне, мы долго беседовали. Султан умно и удовлетворительно отвечал на все вопросы, и вообще любезностию своею превзошел мое ожидание. Более всего говорил он о Государь Император, которого удостоился видеть недели за две пред сим в Мастырях. Его восторг, его энтузиазм при имени Падишаха ¹, вполне выражали те чувства благоговения, какими Монарх наполнил здесь все сердца, неожиданно, как будто с небес явясь на восточных пределах Своей неизмеримой Империи. Нужно ли говорить о наслаждении Русского внимать этим чувствованиям? Я забыл, что передо мною полудикий Курд; видел в нем брата и готов был обнять его, как друга. На слова мои, что о Курдах идет дурная молва, [126] Султан относил это к поступкам их во время зависимости от Персидского правительства, и уверял, что в настоящее время они ведут себя исправно. За тем Султан проводил меня на Сардарь-Аббадскую дорогу, и на прощаньи изъявил удовольствие, что он в первый раз видел в кочевье Курдов Русского чиновника. ²

Расставшись с новыми моими знакомцами, вскоре увидел я впереди, верст за 20, Сардарь-Аббад. Крепость эта, построенная в 1815 году Гуссейн-Ханом, Сардарем Эриванским, расположена на обширной равнине. Двойные высокие стены, с зубцами, устроенные правильным четвероугольником, с огромными башнями и воротами, придают ей вид грозно-величественный. Около стен проведен ров, который посредством канала наполнялся водою Аракса. Проводники мои были очевидцами осады и покорения в [127] 1827 году Сардарь-Аббада, Они указывали мне небольшой холм, в полуверсте от крепости, где был стан Русского воинства. Совершенно открытое место затрудняло приступ к стенам; но сад Хана с южной стороны, где Персидский Сатрап пользовался единственною во всем его округе тенью, доставил Русским геройскую прогулку к твердыням Сардарь-Аббада, прямо на дворец Ханский.

Внутри крепости выстроены были из глины домы, для Персидского гарнизона; теперь занимают их мирные поселяне, и безмолвные, опустелые стены существуют лишь для того, чтобы напоминать слабые усилия Персии против Русского оружия. В расстоянии получаса езды отсюда, близ Аракса, на небольшой горе, доныне видны признаки одного из древнейших городов Армении, Армавида, который, по преданиям, был построен слишком за три тысячи лет до Р. X., Патриархом Армаисом, внуком Гайка. Там имели пребывание и Цари Армянские до Эрванда второго, около Р. X.

Переменив в Сардарь-Аббаде лошадей и проводников, после полудня выехал я [128] из крепости в те самые ворота, чрез которые Персияне в 1827 г. в бегстве искали спасения. Эти ворота более не затворяются; они ведут к возделанным полям, которые начинаясь у самых стен, засеваются хлопчатою бумагою, и представили для меня весьма любопытную картину растения, в зрелости своей растилавшегося на обширном пространстве снежною белизною. Недалеко от дороги, несколько женщин (Армянок) собирали коконы бумаги. Я обратился к ним, чтобы узнать, как этот обор делается; но приближением моим произвел большую тревогу. Все они, бросив корзины и мешки с бумагою, пустились бежать, и не так скоро успокоены были присутствием и убеждением моих проводников.

Следующий за Сардарь-Аббадом казачий пост и смена лошадей были на реке Кара-су. Отправя отсюда вьюки в Эчмиадзин, я ночевал в деревне Зейва, в 6-ти, или 7-ми верстах от этого знаменитого Армянского монастыря; поутру же 30 Октября приехал в Вагаршапат, монастырскую деревню, прилегающую к самому монастырю. На этом месте, за 500 лет до Р. X., находился языческий храм Артемиды, от [129] которой и поселение называлось некогда Артимед. Зять Армянского Царя Эрванда, Вардкес, сообщил сему поселению свое имя — Вардкесси. В 197 г. по Р. X. Вагарш, сын Тиграна последнего, устроил здесь столичный город, получивший от него наименование — Вагаршапат; сей город был разорен Персами в 380 году.

Вид Эчмиадзинского монастыря не великолепен, но древность его оставляет в душе сильное впечатление. В пространстве своем он разделяется на четыре части: в первой, начиная от главных ворот, находится каравансарай во второй — самый храм Эчмиадзинский и кельи; в третьем — огромное двух-этажное здание, с квартирами для богомольцев, и в четвертом — здание, где помещается вновь учрежденный Армяно-Григорианский Синод. Всего интереснее второе отделение; оно образовано из правильной четвероугольной площади, на которую обращены окна жилища Патриарха и прочих зданий. На самой средине сей площади возвышается готический храм, поражающий простотою наружности и чрезвычайною древностию; он сооружен из больших тесаных диких камней, и покрыт [130] каменными же плитами. Мимо его протекло 15-ть столетий, и время это ознаменовало могущество свое разнообразными признаками ³. Многие камни от влияния воздуха сделались снаружи ноздреватыми, как губка; другие изменили свой цвет, а некоторые заменены новыми. Из всего этого составился как бы некоторый вид мозаического произведения. Колокольня отличается изяществом архитектуры, и отделана в Индейском вкусе.

С чувством глубочайшего благоговения вступил я в этот храм. Внутренность его довольно обширна, и имеет прекрасный купол ⁴. На восточной, южной и северной сторонах устроены алтари, и сверх того — один алтарь среди церкви, на том самом месте, которое называется Эчмиадзин, т. е. сошествие Единородного Сына. Слабый свет, проникая сквозь узкие окна купола чрез разноцветные стекла, сообщает всем предметам священную таинственность; [131] серебряные лампады, повсюду развешенные фестонами, как светлые звезды на темном горизонте небес, сияют в полумраке, под сводами храма. Живопись по стенам, резьба, перламутр и черепаховая кость составляют дальнейшее, скромное, но приличное украшение.

История Григорианской церкви повествует, что на месте сооружения храма, Св. Григорий видел нисходящее с неба сияние, почему и самый храм называется Шогакат, т. е. излияние лучей. Сверх того есть предание, что Ной приносил здесь первую жертву Богу по сошествии с Арарата. Глубокая древность и многие воспоминания придают Эчмиадзинскому монастырю величайшую знаменитость; владычество Патриаршего престола простирается почти на сорок эпархий, которые находятся в Турции, Персии, Индии и России. Особенная святыня заключается здесь в частях мощей Св. Григория, Афанагиния, Рипсимы и многих других угодников. В ризнице с прочими сокровищами хранятся также: копье, которым прободен был Спаситель, и часть древа ковчега; в известное время они выносятся с торжественными обрядами. Армяне, рассеянные во многих странах мира, и приходящие [132] сюда в разных костюмах, смотря по месту обитания, но с одною общею всем им верою, представляют зрелище умилительное.

В день приезда, осмотрев все достопамятности монастыря и посетив Синод, библиотеку, типографию, вновь заводимое духовное училище и братскую трапезу, я представлялся Патриарху. Глава Армян Григорианской церкви, Иоаннес, принял меня со всею важностию, приличною его сану. Местом свидания нашего была Патриаршая палата. Большие окна с узорчатыми, разноцветными стеклами, на которых радужно играли лучи солнца, правильно расположенная по карнизам живопись, взятая из Священной Истории, и богатые Персидские ковры на полу, придают особенно великолепие этой приемной палате. Патриарх, маститый старец почтенной наружности, в бархатной фиолетового цвета рясе, с брилиантовым крестом на клобуке, и такою же звездою на груди, сидел на возвышенном диване, покрытом золотою парчею. На левой от него стороне, в значительном отдалении, занимали места Члены Синода; а на правой, близ дивана, поставлены были одни кресла, которые Патриарх предложил мне. [133] Объяснения наши происходили чред переводчика. Недавнее Высочайшее посещение этой страны было неистощимым предметом разговора. Патриарх, растроганный до слез, благодарил Провидение, за доставленное ему счастие — видеть первопрестольный храм Армянского народа под владычеством и покровительством Российского Государя, и в этом же самом храме — насладиться лицезрением Благочестивейшего Христианского Монарха. Он исчислял бедствия, в продолжение многих веков испытанные Эчмиадзином, под игом Магометан; утешался настоящим безмятежным положением и надеждами Армянской церкви, которая достигала крайней степени расстройства. Упадок церквей и положение служителей их в деревнях, отнимали некоторым образом достоинство у самой святыни. С изданием, 11 Марта 1836 года, Высочайшего Положения, с открытием в Эчмиадзине Синода и с учреждением в Российских Армяно-Григорианских эпархиях — духовных семинарий, все это принимает лучший оборот; заботливость Правительства обещает самые утешительные последствия.

Близ Эчмиадзина находятся еще два [134] современные ему монастыря, которые устроены на месте мучения, претерпенного за веру, двумя Св. девами, сестрами: Рипсиме и Каиане.

Проведя в Эчмиадзине одни сутки, отправился я в Эривань, которая отсюда — в 17 верстах.

Н. Нефедьев.

Комментарии

1. Здешние жители называют Государя вообще Падишахом.

2. В Сардар-Аббадском округе Курдов считается 250 семейств. У них есть Султаны и старшины; но те и другие не имеют на народ особенного влияния, и выбор в звание старшины зависит от общества. Все хозяйство Курдов состоит в скотоводстве. Правительству платят они ежегодно по 5 р. серебром с семейства.

3. Начало храма относят к 303 г. по Р. X., к временам Армянского Царя Тиридата Великого и просветителя Армении Св. Григория.

4. Длина храма — 16 саж. 2 арш.; ширина — 16 саж. и высота — 11 саж. 2 арш. В нем шесть алтарей.

Текст воспроизведен по изданию: Взгляд на некоторые места Закавказской России. (Из дорожных записок) // Журнал министерства внутренних дел, № 10. 1838